Военное братство — особое, высокое понятие. Это память о боях и погибших товарищах, это ощущение локтя друга и дыхание смерти, это единение душ и родственные чувства на всю оставшуюся жизнь. Это также испытание дружбы на прочность, верности долгу и присяге.

… О своём приезде Лёша Рыжков сообщил заранее. По телефону сказал Олегу, что у него отпуск, поездка с семьёй на море не получается, а вот на денёк-другой приехать в Придонск он бы смог.

— Ну, хоть бы на недельку, Лёха! — огорчённо отвечал Олег. — Что такое два дня?! В общем, приезжай, жду тебя!

Лёша, конечно, мало изменился за эти минувшие два года — всё такой же улыбчивый, простецкий с виду. Вышел из вагона с радостным, сияющим лицом. Олега — тоже радостно и счастливо улыбающегося, сразу же заключил в объятия.

— Задушишь чертяка! Ну, нагулял силушки, нагулял!

— А сам то! Смотри, пополнел, покруглел!

Они на мгновение отпускали друг друга, а потом снова тискали так, что кости трещали. На них даже оглядывались — неужели эти двое молодых людей так соскучились друг по другу!?

Ещё бы не соскучиться! Ещё бы не дать воли радости, сдерживать себя, не обнимать друга, с которым на какие-то секунды, на доли миллиметра были от смерти, с которым столько пережито!

— С приездом, Лёха! Рад видеть тебя, честное слово!

— И я рад, Олег. Еду и думаю: как он там?

Олег понял намёк.

— Всё нормально. Видишь, хожу.

— Вижу. — Лёша подавил вздох.

Они неторопливо шли по перрону, теперь уже ничем особенным не выделяясь из толпы, разве только тем, что один из них явно был на протезе, хромал.

Лёша всё же спросил:

— Тяжело ходить?

— Привык уже.

— Разве можно к этому привыкнуть?

— Человек ко всему привыкает. Лёха, давай не будем об этом? Я же говорю тебе: всё нормально!

— Хорошо, понял. Извини.

У «Таврии» Рыжков остановился, окинул взглядом привокзальную площадь, забитую машинами, удовлетворённо покивал головой. Полукруглая, со сквериком в центре, ухоженная площадь ему понравилась — а это визитная карточка города. И солнечный, тёплый октябрьский день этому способствовал: утро стояло сейчас тихое, с чистым голубым небом. Жизнь здесь, у вокзала, бурлила: что-то объявляло радио, суетились таксисты, зазывая прибывших «господ пассажиров» в свои машины, девушка-экскурсовод через мегафон приглашала гостей города совершить поездку по Придонску…

— Хорошо у вас! — сказал Лёша. — Красивый твой город, Олег. Но и Омск не хуже, уверяю тебя. У нас летом — море цветов. Кто ни приедет, все удивляются: Сибирь и — цветы!

Вдруг переменил тему, показал глазами на здание вокзала:

— Здесь взрывное закладывали?

— Здесь. — Олег удивлённо глянул на друга: — Откуда знаешь?

— Ха! Откуда!? Телевидение наше любую криминальную мелочь раскрутит, круглые сутки про всякие «чэпэ» говорят, а уж про взрыв, пусть и не состоявшийся, на вокзале Придонска не рассказать!… Лена у телевизора сидела, зовёт меня: иди, слушай, о Придонске передают.

— Да, чудо вокзал и людей спасло.

— Не чудо — они просто бомбу плохо изготовили.

— Да, конечно.

Два офицера милиции, прошедшие Чечню, знали о чем говорили. «Чудо спасло» — это эмоции, это для газет, те трое, «кавказской национальности», просто технически сплоховали. А морально были готовы уничтожить и это здание вокзала, и людей, которые в нём в тот момент находились.

— Поехали? — Олег распахнул двери «Таврии» перед дорогим гостем. — Прошу!

Рыжков с интересом приглядывался к тому, как его друг управляется с машиной. Наверное, ему до этого не приходилось ездить в автомобилях с ручным управлением. Но Олегу он ничего по этому поводу не сказал, даже не похвалил — зачем лишний раз напоминать человеку о его увечьи?! Спросил о другом:

— Олег, помнишь нашу «антилопу» там, в Гудермесе?

— Ещё бы!… Интересно, катался на ней кто-нибудь после нас?

— Наверное… Съездить бы когда-нибудь туда… Тянет тебя, нет? Я бы поехал. Не сейчас, а лет через десять.

— А что? Съездим. Война же кончится когда-нибудь… Олег стал развивать эту мысль.

— Вот что странно, Лёха. Ну, на родину человека всегда тянет, это понятно. Где бы ни жил, а всё равно домой хочется приехать, где детство прошло. И где воевал. Я раньше этого не понимал. У нас тут, в Придонске, немцы были. Город почти полностью во время Великой Отечественной воины разбили. Процентов на девяносто. Гитлер даже хвастался, что, мол, русским, никогда этот город не восстановить… Ну а потом, после Победы, немцы сами его и восстанавливали. Ещё румыны были, итальянцы. И вокзал железнодорожный их же руками восстановлен… А потом, году в шестьдесят пятом, мне мама рассказывала, то есть через двадцать лет после Победы, немцы, деды уже, приезжали в наш город. Ходили, смотрели… И позже приезжали. Я уже в школе учился, маленький был, но помню: двух фрицев по телевизору показывали. Скромные такие, тихие. Что у них ни спросят, всё одно отвечали: «Я»! «Я»!… Согласен, мол. Да. Гитлер плохой, фашистам «найн». А я ещё думал: чего же вы сюда приехали? Вас тут били, в плен брали…

Олег перестроился в крайний ряд, ехал не торопясь, осторожно. Да и спешить, собственно, было некуда — выходной день, Женя ждёт их, для встречи гостя всё готово, а стол накрыть — дело пяти минут.

— Не Гитлер же приезжал, — сказал Лёша. — Такие же простые вояки, как и мы с тобой. Заставили, они и воевали. Воспитали так. Простора немцам захотелось, восточных земель, рабов. Фюрер, конечно, знал что делал. А народы не могут друг друга ненавидеть. Нас с тобой кто в Чечню кинул? Не забыл?

— Такое разве забудешь?!

— Основной удар по нас, по милиции, пришёлся, — продолжал Рыжков. — Понятно, что и армии досталось, и чекисты погибали. Но война в Чечне — наше, внутреннее дело. Ельцин кашу заварил, а мы расхлёбываем. Нам и дальше придётся о порядке в стране заботиться. Нам, ментам.

— А мы это и делаем. Ты, Лёха, у себя в Омске, я тут, в Придонске. Без нас России кранты.

За таким вот важным, государственным, разговором они незаметно доехали до жилого района Застава, где в своё время, ещё при царях, город Придонск кончался, тут, на окраине, действительно стояла казацкая застава, охраняющая въезд в город, сейчас громоздились на этой площади разновеликие дома, сама площадь кишела народом и машинами.

Припарковав «Таврию» у подъезда, Олег с Лёшей поехали наверх, в лифте. Рыжков спросил:

— Вы с Женей как — расписались?

— На Новый год свадьбу наметили. Приедешь?

— Постараюсь.

— С Леной приезжай.

— Спасибо… Любишь Женю? — Лёха, конечно, не случайно задал, этот вопрос: помнил, видно, о Марине.

— Женя хорошая. Лёш. Сам увидишь.

Первым на звонок в дверь выбежал Пегас. Он уже заметно подрос, возмужал, приобретя природную собачью стать, но всё равно в нём ещё легко можно было угадать подростка, молоденького пса.

Пегас гавкнул для порядка — всё ж таки незнакомый человек появился в доме, но уже в следующую минуту сам подал Рыжкову лапу.

— Ну, здоровó, здоровó — засмеялся Лёша и обнял собаку. — Какой воспитанный, а! Молодец!

В глубине коридора стояла и улыбалась гостю Женя.

— Проходите, Лёша, здравствуйте. А я заждалась. Что-то, думаю, долго не едут.

— Здравствуйте, Женя! Вот именно такой я вас и представлял.

— Какой?

— Красивой, статной — замечательной русской женщиной.

Женя заливисто рассмеялась.

— Олег, учти: твой друг — мастер говорить комплименты женщинам.

— Ну, при муже, на его глазах, можно… — с этими словами Рыжков поцеловал Жене руку, а потом чмокнул и в щёку.

— А мы по центру прокатились, я ваш город немного теперь представляю, — продолжал Лёша, оглядывая их жилище. — Замечательно смотрится!

— Лёша, у вас восторженный взгляд на окружающее, — с улыбкой, заметила Женя, расставляя тарелки.

— Это соответствует действительности. — Вы, кстати…

— Ребята, да хватит вам «выкать» — велел Олег, помогая жене управляться со столом. — Я разрешаю перейти на «ты».

— Ну, раз хозяин разрешил… — Лёша выхватил из своей сумки коробочку духов. — Это тебе, Женя, а это, старик, тебе.

На ладони его сидела мраморная забавная собачка.

— Спасибо, Лёша. Я тронута.

— Сибирская лайка, не иначе. — Олег рассматривал статуэтку.

— Она самая. Раз уж ты кинолог…

— Старик, я тоже тронут.

Лёша не выдержал:

— Ну, все тут тронутые… Пегас, ты тоже?

Смеясь, в прекрасном расположении духа, расселись за столом. И началось дружеское, очень тёплое застолье, длившееся весь день и половину ночи.

В тостах и воспоминаниях друзья никого не забыли:

— За капитана Смирнова, за всех ребят, кто не вернулся!

— За матерей наших!…

— За Россию!

И не было ничего преувеличенного, вычурного в этих простых, идущих от сердца возгласах-тостах: два боевых офицера российской милиции имели на них полное право — воевали же! Защищали целостность Родины, её безопасность.

Как умели.

Как смогли.

— Давай, старик, за Женю твою выпьем! За Ленку мою! — призвал Рыжков. — За русских верных невест и жён. Они нас и на войну со слезами проводят, и с войны хоть какого встретят. За тебя, Жена!

— Спасибо, ребята. — Женя вытерла мокрые глаза, отпила из рюмки. — А хотите, я вам стихи почитаю?

— Конечно.

— Читай, Женечка!

— Это Муса Джалиль, ребята. Из «Моабитской тетради». Был такой замечательный поэт… Я думаю, это и о вас, обоих. Стихи, о мужестве, о героизме…

— Ну, какие мы герои, Женечка!? — возразил Лёша. — Ментовский свой долг выполняли.

— Долг тоже по-разному можно выполнять.

— Это конечно. Можно и за мамину юбку спрятаться, в кустах бой переждать… Женя, Олег у тебя замечательный!

— Я знаю. — Женя обняла Олега.

— Слушай, Женечка, если у тебя душа на стихи настроена — почитай ещё что-нибудь! — попросил Рыжков. — Знаешь, мы там, в Гудермесе, и стихи, вот, Олега слушали, и песни пели… Олег, помнишь мой день рождения?

— Как не помнить!?

— А сейчас пишешь стихи?

— Пишу понемногу… Книжечку задумал выпустить, Лёш. Если получится — пришлю.

— Книжку — с автографом, старик! На самое видное место в доме поставлю, перед гостями хвастаться буду!… О Чечне, наверное?

— И о Чечне, да. О любви, о ненависти и зависти… Обо всём. Почитаешь потом.

Женя поднялась, взяла с полки небольшую книжку, полистала.

— Вот, послушайте:

 Олег с Лёшей слушали, лица их были сосредоточенны и серьёзны.

Потом, без гитары, дирижируя рукой, Лёша спел знакомое Олегу:

 Потом они втроём негромко, дружно пели песни своих бабушек и дедушек — и о синем платочке, и «Хотят ли русские войны», и «Нас оставалось только трое…», и современную, Газманова: «Офицеры, ваше сердце под прицелом!»

Это всё о них, о них!

О тех, кто не вернулся из Чечни, и о них самих, сидящих сейчас за празднично накрытым столом. Ибо жизнь — это и есть Праздник! И пусть он длится как можно больше!

И плакали потихоньку все трое, немного стыдясь своих слёз, и каждый думал о своём, конкретном, но вместе их дума была всё о том же, о главном — о мире на Земле и счастье всех людей.

Пегас, лёжа на полу, положив ушастую голову на лапы, внимательно слушал пение и весь его вид говорил о том, что он согласен со своими хозяевами и их гостем, что разделяет их торжественно-лирическое настроение…

Олег потом, когда Женя унесла на кухню посуду, демонстрировал Лёше успехи Пегаса: тот чисто и грамотно выполнял команды, старался не ударить в грязь лицом, то бишь, умной своей глазастой мордочкой. Очень старался!

— Быть ему чемпионом! — решил Лёша, целуя пса в чёрную пуговицу носа.

И Пегас не остался в долгу — лизнул друга хозяина в щёку.