Олегу с Линдой выпал Гудермес.

Военная судьба особенно с людьми не церемонится — кому как повезёт с местом службы.

Дауров, командир сводного отряда кинологов МВД, подполковник, спросил Олега ещё там, в Грозном:

— Александров, в Гудермес поедешь?

— Поеду, — не задумываясь, ответил тот. Им с Линдой всё равно — в Чечне не бывали, что Аргун, что Шали, что Ведено, разницы большой не было. Правда, Аргун — это, считай, пригород Грозного, каких-то пятнадцать километров, а Ведено — это уже басаевская вотчина, там боевики царствовали и держали в напряжении всю округу. А Гудермес — поближе и, сказали, поспокойнее.

— Хорошо, готовься, — занято бросил Дауров и ушел по своим делам.

А что им с Линдой готовиться?!

Встали и пошли. Вернее, залезли часа через два в кузов «Урала» и поехали, вместе с четырьмя оперативниками: двое из Омска, оба Алексея, Смирнов да Рыжков, один капитан, другой — лейтенант. Смирнова командиром опергруппы назначили — он и старший по званию, да и опыта у него побольше, давно в милиции, в уголовном розыске. Серьезный, можно сказать, даже педантичный человек, что для милиционера, в общем-то, положительное качество: педанты и перестраховщики, осторожные люди, меньше на войне гибнут, ибо инструкции и уставы для военного — мать-защитница, она таких, живущих с умом, оберегает. А кто недисциплинированный да о собственной безопасности не заботится, того смертушка и косит. Или другие от таких безответственных людей страдают.

Ещё два опера — уральцы, из Свердловской области. Дима Шевцов — тоже из уголовного розыска, старлей, а Саша Шорохов — этот из ОБЭПа, раскрывал у себя в Первоуральске экономические преступления.

Все пятеро быстро перезнакомились, коротко рассказали о себе. Длинных биографий ни у кого не было: двадцать пять — тридцать лет за плечами, офицеры милиции, служили в разных концах необъятной России, теперь вот по воле случая вместе, в кузове военного грузовика «Урал».

В кабине — ещё один офицер, он этим грузовиком и командует, и старшина за рулем, они там толкуют о чем-то своём, голосов их в кузове не слышно. А у заднего борта — молчаливый пулемётчик, ствол его грозного оружия торчит над бортом, а парень не сводит напряжённых глаз с убегающей назад серой асфальтовой ленты и «зелёнки» по бокам шоссе. «Зелёнка», придорожные кусты и невысокие деревца, и правда ещё в листьях, Чечня — это юг России, тут на несколько градусов теплее в сравнении с той же средней полосой, и растительность ещё не сбросила листву, хотя и пожелтела, стоит в осеннем убранстве.

Пулемёт у борта машины — это, конечно, серьёзно, не в туристическую поездку отправились пассажиры «Урала», но человек, в том числе и военный, быстро ко всему привыкает. Сначала наши пятеро молодых милицейских офицеров притихли, сами поглядывали по сторонам — не прячется ли вон за тем развесистым вязом боевик, потом напряжение несколько спало, народ расслабился и заговорил — чего, в самом деле, истуканами сидеть. Язык человеку для общения дан, для разговоров.

Как водится, в компаниях заводила дорожных разговоров быстро находится.

Рыжков, лейтенант, с простодушным лицом, улыбчивый и контактный, словом, рубаха-парень, сразу как-то всем понравился. Знакомясь с коллегами, представлялся просто: «Лёша… Можно ещё проще — Лёха.» И белозубо смеялся при этом, и весь его вид как бы говорил: я — перед вами, ничего не прячу, прошу любить и жаловать. С такими, как Рыжков, и сходиться просто, и дружить легко. Эти не выясняют — «А ты меня уважаешь?», и самого тебя принимают, какой есть, с недостатками и всеми твоими моральными потрохами, но это не значит, что люди эти наивные простачки. Будьте уверены, довольно быстро разберутся кто есть кто, сделают правильные выводы. В милиции, вообще в спецслужбах, такие люди ценятся — за наблюдательность и быстроту мышления, за умение в короткий срок сориентироваться в человеке, понять, кто перед ним. А простота поведения может быть и игрой — так легче входить в доверие к определённым, интересующим ту же милицию, оперов, людям, фигурантам.

Но сейчас оперуполномоченный угрозыска лейтенант Рыжков не играл, а вёл себя вполне естественно, все это видели и понимали, в том числе и Олег. Они с Рыжковым просто потянулись друг к другу, мгновенно, ещё там, в Грозном, при знакомстве, подружились. Да и Линда в нем, Рыжкове, своего почувствовала. В кузове «Урала», едва они разместились на скамейках с нехитрой своей поклажей-амуницией, Линда взяла да и положила голову на колени лейтенанта.

— Во, видал! — восхищенно и с некоторым удивлением сказал Лёха и осторожно погладил чёрную голову собаки. Вообще-то, собак с некоторых пор он недолюбливал и побаивался: в детстве, у себя во дворе, дразнил привязанного у будки Шарика, тянул у него миску с едой, а тот возьми его и тяпни!… Крика было, испуга… Но Шарик против мощной этой розыскной собаки — козявка. Линда и статью вышла, и ростом. С такой не побалуешь.

Линда почувствовала в симпатичном этом парне и то, что он её немного побаивается, потому и положила к нему голову на колени. Мол, не бойся, раз ты с хозяином моим подружился, то и мне, выходит, друг. Хотела было ещё и лапу лейтенанту Рыжкову подать, но передумала: лапа — это официально, так люди делают, когда здороваются или знакомятся. Но людей при этом не поймешь — что у них на уме? Вроде и руку протягивает, и лакомство на ладони, а тут же может и за ошейник схватить или прутиком огреть.

Олег подал Лёше кусочки печенья — раскрошилось в кармане куртки.

— На, угости её…

Линда взяла с ладони печенье, похрумкала с удовольствием, повиляла хвостом в знак благодарности — дескать, спасибо, давай ещё.

Оперá, наблюдавшие за собакой, посмеялись — ишь, сластёна! Не иначе, в хозяина.

Пулемётчик у заднего борта шевельнулся, напрягся — что-то парню показалось подозрительное там, в «зеленке». Невольно напряглись и наши пятеро, взялись за оружие. Но тревога оказалась напрасной — за поворотом теперь ясно было видно женщину с коровой, они и шуршали, возились в придорожных кустах.

Кто-то, может, и улыбнется невольно — чего, мол, так напрягаться да при виде мирных коров за автоматы хвататься!? Но не будем забывать, что пятеро молодых, необстрелянных ещё милицейских оперов ехали на войну, по неспокойной чеченской земле, что они уже были наслышаны о всяких засадах-нападениях, и плёнки видели, и с очевидцами таких «чэпэ» в Грозном беседовали, а главное не имели ещё боевого опыта и об этой самой войне слышали пока что только стыдливо-закамуфлированное в словах: защита целостности Российского государства, борьба с незаконными вооружёнными формированиями на территории Чеченской республики, помощь местным правоохранительным органам в розыске преступников… Ну, и дальше в таком же духе. Да, всё это соответствовало правде, но проще и честнее было бы сказать, что подавляется чеченский мятеж, спровоцированный Кремлем, российскими властями, тем же Ельциным и его подручным Грачевым, пообещавшим президенту подавить этот самый мятеж в течение нескольких часов двумя десантными батальонами.

Десять месяцев минуло с той поры. Грозный разбит, уничтожена Майкопская бригада, штурмовавшая город, погибли тысячи солдат и мирных, ни в чем неповинных граждан. Россия стонала от горя, истекала кровью Чечня, тонула в слезах вся страна.

Пятеро молодых офицеров милиции прекрасно всё это знали, но сейчас ехали в большом военном грузовике уже со спокойными лицами. Каждый думал о своём. Никто из них не знал, не мог знать, что ждет их впереди, завтра, послезавтра…

Гул мощного мотора, свист ветра, похлопывание неплотно натянутого на дуги тента, утомительно-унылый пейзаж осенней равнинной Чечни.

Где здесь, на шоссе, могут быть боевики? Дорога хорошо просматривается, скорость «Урала» приличная, пулемётчик наготове, да и автоматы под рукой.

В кузове — непритязательный, мужской разговор, точнее, даже не разговор, а короткие фразы-реплики. Это женщины могут по любой житейской мелочи вести долгую беседу, а мужчинам важна информация, оценка событий. Событий же в данную минуту никаких не происходило, разве только то, что грузовик мчался по хорошему федеральному шоссе, приближаясь к конечной цели их поездки, и надо было только запастись терпением и выждать время. И не думать ежеминутно: вот сейчас, вон за тем поворотом, что-то произойдёт…

Человек, даже военный, не может жить и действовать в постоянном напряжении — психика не выдержит. Нервам можно и нужно дать отдых. Спокойно же на дороге. Пролетают встречные машины, их грузовик обгоняют легковушки — так и должно быть.

В кузове «Урала» уже не разговор — трёп. О том, о сём. Даже Линда позевала, да и свернулась у ног Олега, подрёмывает. К гулу машины и дорожной тряске равнодушна — приучена ко всему. И к поездкам в автомобиле, и к стрельбе, и к скудной пище. Неплохо бы, конечно, мясца сейчас, печенье — это так, желудок подразнить, силы от него никакой. Впрочем, сейчас она и не нужна — лежи себе… Вот, приедут они, начнется настоящая работа, беготня, многократное обнюхивание всего того, что потребует от неё хозяин… Подождём… Приедем… Ехать хорошо…

Поглядывая на беспечно дремлющую у его ног Линду, Олег думал о другом. Вспомнил вдруг совет умного человека, полковника Колчина, начальника кинологической службы МВД России. ещё там, в Москве, на инструктаже в Жуковском, откуда сводный отряд кинологов улетал в Чечню, Колчин советовал: «Хочешь выжить на той же дороге, в машине с брезентовым верхом — разрежь этот брезент или приподними его так, чтобы тебе была видна обочина, и держи палец на спусковом крючке автомата… Во всяком случае, тебя не застигнут врасплох».

Колчин был сейчас далеко, совет полковника как-то не вязался в этот момент со всем тем, что окружало грузовик «Урал» и пятерых милицейских оперов с дрессированной собакой, под тентом было тепло и уютно, за бортом машины пролетал всё тот же осенниий пейзаж… Чечня… Мятежная, недовольная Кремлем республика, пожелавшая вдруг самостоятельности, вольницы…

Впрочем, Олег скоро забыл о Колчине, его, пожалуй, подняли бы сейчас на смех, скажи он о полковнике и его советах — чего, мол, ты, кинолог, такой трусливый? И что: сейчас, вот, резать ножами дыры в тенте, совать в них стволы да так и сидеть до самого Гудермеса?!

Даже не смешно — глупо. Это же сразу пятно, ярлык на весь срок командировки. Потом о нем, Александрове, кинологе из города Придонска, вот эти же общительные и дружески настроенные к нему омские и уральские оперативники будут рассказывать своим сослуживцам: «Да был у нас в Гудермесе собаковод один… тёмного куста боялся. Предлагал, когда мы ехали в машине, тент резать и строчить из автоматов… Ха-ха-ха…»

Прочь, прочь эти мысли из головы! Успокойся. Инструкции — инструкциями, а жизнь — она свои коррективы вносит. Едут спокойно, в кабине люди тоже на дорогу да по сторонам смотрят. «Урал» этот — череповецкого ОМОНа, люди опытные, у них скоро смена, почти полтора месяца за плечами, скоро домой…

Лёша спросил:

— Слышь, Олег, а правда что собаки, вот твоя Линда, всё черно-белое только видят? А мы, люди, — в цвете?… И вроде обоняние у собак в тысячи раз больше. Нам, в Омске, один кинолог лапшу такую на уши вешал — искали мы как-то взрывчатку в кинотеатре…

— Если точно, то обоняние у собак в одиннадцать с половиной тысяч раз выше, чем у нас, у людей. — Поговорить о собаках — милое дело для любого кинолога. — Наукой установлено!

И Олег с заметной гордостью глянул на Линду. Та подняла голову, вильнула хвостом — именно так, хозяин!

Дима Шевцов скривил губы:

— Учёные чего хочешь напишут. В одиннадцать тысяч раз, мужики! Как это можно определить? И это… про чёрно-белое восприятие у собак. Что — в голову собаки ученый залез? Я лично вижу красное и говорю: «Красное». А пёс? Он же не скажет. И лампочку ему в башку не вставишь, или катетер какой.

— А волк? — загорелся спором и старший группы, Смирнов. — Я охотник, не раз на зверя ходили. Отмерим площадь, по углам станем и давай орать, гнать его на стволы. А где надо — веревку с красными флажками натянем. И он ведь бежит от флажков! Значит, видит волк красное, разбирается в цветах. Также, как и собака.

— И собака видит, и волк, — согласился Олег. — Учёные исследовали глаз собаки, сказали: видит цвет, различает их. Но главное для неё — обоняние. Потому я с вами. Будем с Линдой искать оружие и взрывчатку.

— Ну, посмотрим, посмотрим, — недоверчиво протянул Шорохов, поглядывая на насторожившуюся Линду. «Обэповца», судя по всему, собачья тема мало заботила, думал о своём, оставленном дома, на Урале. А чёрная эта псина, лежащая у ног кинолога… может, и будет от неё прок. Конечно, раз в Чечню направили, значит, чего-то она умеет. Он же, Шорохов, привык ловить-изобличать преступников сам, имел дело с экономическими всякими ухищрениями преступников, а собаки, как известно, в финансах не разбираются.

— Такие вот, как Линда, и в МЧС служат, и у геологов, не говоря уже про уголовный розыск, — продолжал Олег просвещать своих новых товарищей. — Пёс может и газ находить, и руду, и поводырём у слепых быть… А в Великую Отечественную войну — вы же должны знать об этом! — собаки и санитарами были, и немецкие танки взрывали, с донесениями бегали… Собачки, мужики, многое сумеют, если их обучить.

— Ну, про собак-санитаров и то, что они танки подрывали, я читал. Или по телевизору видел, — сказал Рыжков. — А вот чтобы руду искать, камни… Слышь, Олег, а золотишко твоя Линда найдет? Вот, вернусь из Чечни к себе в Сибирь, куда-нибудь на прииски закачусь с такой, собаченцией, а? — Он потрепал Линду за шею. — Разбогатею.

— Линда, скажи ему — найдешь? — велел Олег. Уточнил: — Золото.

Линда не слышала раньше такого слова и виновато лишь помахала хвостом. Но ей было приятно, что все эти серьёзные люди с автоматами в руках говорят о собаках, что уделяют ей внимание. Она снова положила голову на колени нового друга хозяина, Лёши, и тот решительно заявил:

— Всё! Завожу такую же Линду! Буду искать золотишко.

— Ты потом, когда разбогатеешь, про нас не забудь. — Смирнов сказал это без улыбки, бесстрастно, как говорят о чем-то малозначительном, пустом.

Замелькали одноэтажные кирпичные дома — «Урал» въезжал в Гудермес.

* * *

За каменным, некогда побеленном забором, — четырехэтажное здание педучилища и несколько других разномастных построек, имевших хозяйственное назначение. Во всех этих помещениях разместились спецотряды милиции и комендатура Гудермеса. Спецотряды — это ОМОН, Вологодский и Саранский. Человек по восемьдесят — хорошо подготовленные, экипированные всем необходимым бойцы. За забор можно попасть только через массивные железные ворота, которые охраняются круглосуточно. Кроме того, сидит в укромном месте снайпер, обзор у него замечательный, и ночью через свой оптический прицел он видит нужные ему объекты и забор также хорошо. А на самом заборе — грозные, броские надписи: «МИНЫ!» И они, мины, действительно установлены по всему периметру огороженной этой территории. Российские милиционеры сюда не играться приехали — война, как-никак.

У омоновцев — свои задачи, а у вновь прибывшей опергруппы во главе с капитаном Смирновым и приданным ей кинолога с собакой — свои. Но все задачи сливаются в единый оперативно-тактический замысел, рычаги которого находятся в Грозном, в ГУОШ, в группе управления оперативного штаба МВД России. А сам штаб, естественно, в Москве, оттуда и поступают все главные политические и военные команды.

Гудермес — важный стратегический узел. Город — на федеральной автомагистрали, значит, здесь нужны блокпосты, проверка всего подозрительного транспорта, рядом — Дагестан, граница с соседней республикой, обиженной чеченскими мятежниками, подбивающих братьев-мусульман на волнения, митинги и вооруженное сопротивление федеральным войскам, самой власти. Гудермес — это и железнодорожная ветка, и река с охраняемым теперь мостом, и перекрёсток многих важных дорог, а, главное — воинственно настроенная часть населения, многие из которых днём — «мирные жители», а ночью — самые настоящие боевики. Их-то в числе других оперативных задач и предстояло искать прибывшей группе капитана Смирнова совместно с местной милицией.

… Комната в общежитии операм досталась на первом этаже. Ничего интересного про эту комнату сказать не удастся: бывший какой-то учебный класс педучилища, а теперь пять коек вдоль стен и по углам с тонкими матрасами и синими потертыми одеялами, шкаф для одежды с полуоторванной дверцей, стол в центре комнаты с рядком стульев и табуретов. Примечательными были здесь две вещи: хрипящая день и ночь рация в одном из углов, у койки капитана Смирнова, и стены, сплошь увешанные фотографиями голых и полуголых девиц в завлекательных позах. И на многих этих фотографиях, кто-то, сексуально озабоченный, живший здесь ранее, заботливо, для следующих поколений командированных оперов написал красным фломастером: «ХОЧУ ТЕБЯ, ПАРНИША! ВОЮЙ СМЕЛО! ЖДУ!»

Психолог писал, со знанием дела. Стимул для молодого российского милиционера — налицо.

Койка Олегу досталась не самая удобная, в середине комнаты, за столом, но зато с неё было удобно любоваться разукрашенными этими стенами с голыми красотками. Впрочем, если оставалось время от службы или не очень хотелось спать. Но стимул для эротических мечтаний, безусловно, был, тот, кто лепил красоток на стены, хорошо это понимал. Сам, наверное, был двадцатилетним ловеласом, поклонником женских прелестей. А в эти годы, как известно, либидо, то есть сексуальное влечение, самое что ни на есть активное…

Линда с интересом обнюхала новое жилище своего хозяина. Глянула вскользь и на девиц, фыркнула. Негодницы. Она, собака, и то своё срамное место хвостом прикрывает. А эти…

Ладно, хозяин сам разберётся, что к чему. Может, это ему да и всем его новым друзьям на пользу. А Линде всего этого позора не видеть — жить ей во дворе, в будке, где до неё жил какой-то неряшливый кобель: и шерсти там полно, и запах муторный, хоть нос лапой зажимай.