Раз в неделю как минимум у Дворца шинников, возле офиса Бориса Кушнарева «Братан и K°», останавливалась зеленоватая, под цвет морской волны «шестерка» капитана Мерзлякова. Начальник угрозыска Заводского района, купивший «Жигули» перед самым Новым годом, души не чаял в своей четырехглазой красавице. При покупке долго выбирал прежде всего цвет, хотел именно этот, официально именуемый «Пицундой». Кашалот, когда зашла речь о покупке машины, советовал своему другу брать «девяносто девятую» модель престижна, современна, с передними ведущими колесами, что немаловажно: более устойчива на дороге, особенно в зимний период. Но Мерзляков уперся, в «шестерку» он был влюблен давно, и наконец мечта его исполнилась. Приобрести машину помог, конечно, шеф «Братана», дал на тачку более половины нужной суммы, бросил небрежно: «Потом отдашь, когда разбогатеешь». Мерзляков согласно кивнул, понимая, что богатеть он сможет лишь с помощью могущественного своего покровителя, Кашалота, что повязал себя с ним накрепко, навсегда, и путей отступления уже не было. Кушнарев был в курсе работы уголовного розыска не только своего, Заводского, района, но частично и областного УВД — информацией Мерзляков снабжал его регулярно.

Так, еще в конце августа, он рассказал Кашалоту об исчезнувшем «КамАЗе» — шофер приехал на машине проведать мать в больнице и пропал вместе с грузовиком. О том, что группа областных сыщиков во главе с подполковником Сидорчуком ищет какую-то банду, нападавшую по ночам на глухих дорогах Новохоперского района на легковушки, он знал: банда убила молодых журналистов, пчеловода, припозднившегося на городском рынке, подполковника Российской Армии…

Рассказал и о странной смерти Юрка Вшивцева по кличке Гнида, пропавших без вести его родителях: говорят, уехали к каким-то дальним родственникам погостить и не вернулись. А сынок в это время умер — подрался с кем-то по пьяной лавочке, погиб от внутреннего кровоизлияния.

Юрка пришлось хоронить соседям.

Кашалот, вальяжно раскинувшись в кресле за столом, бесстрастно потягивал «фанту» из горлышка пластмассовой бутылки, вздыхал притворно: «Чо делается-то, а! До чего Россия-матушка докатилась! Люди пропадают, по дорогам ездить страшно… И куда только милиция смотрит?»

За напускным равнодушием Кашалота и плохо скрытой ухмылкой жил, однако, его настороженный и внимательный взгляд, обостренный слух ловил малейшие сигналы тревоги — не сообщит ли Мерзляков чего-нибудь опасного? Но, судя по всему, менты-розыскники были пока что далеко и от Юрка с его канувшими в вечность родителями, и от Койота. Маскируя внимание и свой интерес, Кашалот умело расспросил Мерзлякова, подливая ему в хрустальный стакан шампанского: помнил о слабости своего компаньона. Информацию он выудил у начальника угрозыска ценную. Уяснил, что и теперь, спустя четыре месяца со дня нападения на инкассаторов, областной утро, и конкретно — подполковник, старший опер по особо важным делам Сидорчук, пока что не имеют о Койоте хотя бы предварительных сведений, что-по-прежнему вслепую тычутся во все стороны, заставляют работать агентуру, хватаются за любые версии. Перешерстили в городе всех, кого только можно, объявили всероссийский, федеральный розыск преступника по приметам и составленному фотороботу, но. В УВД начинают думать, что и это был залетный, «гастролер», из того же Ростова-на-Дону или какого-нибудь Кемерова — голодные и злые шахтеры стали пополнять криминальный мир. А «своего» бы в Придонске давно нашли.

— А ты подбрось им новую версию, — посоветовал Кашалот.

Мерзляков пожал плечами.

— А на хрена, Борис? У них этих версий и у самих хватает. Не успеваем отрабатывать. Почти весь мой отдел на Сидорчука работает.

— А ты все же подбрось, — настойчиво повторил Кушнарев.

— Надо? — Мерзляков смотрел на шефа в упор, что-то соображая.

— Ну… Я так думаю. Можешь считать, что надо.

— Понял. По инкассаторам?

— Да.

— Так-так. — Мерзляков, с сожалением отодвинув недопитую бутылку с шампанским (уже просто не лезло), закурил, закинул ногу на ногу, подумал. Сказал:

— Перегонцева им сдать, что ли?

— Это какой Перегонцев? — уточнил Кашалот. — Мотыль, что ли?

— Он самый. Надоел мне в районе, хуже горькой редьки. На нем недоказанная мокруха, одного моего агента замочили, суки. Несколько угонов, изнасилование…

— Он не один мочил?

— Нет, это целая шайка, с Обогатительной.

Там вообще не улица, а разбойничий питомник.

Днем ходишь и оглядываешься — того и гляди изза забора пулемет начнет строчить…

— Не жалко тебе Мотыля?

— Эту мразь?! Да ты что, Борис?! Упрятать бы его, вся Обогатительная мне спасибо скажет. Затерроризировал местное население. И я его взять никак не могу, выскальзывает, собака!

— А с ним… кто еще?

— Ну… Кузанков есть такой, шалопай, ходку уже одну имеет, Казанок. Мачнев — из той же породы, угорь и сволочь… Круглое.

— Четверо?

— Да, четверо, как мушкетеры. Мотыль у них за Д'Артанъяна.

— Чем дышат-промышляют — знаешь?

— Как не знать?! Грузовые поезда чистят. Садятся на Придаченской, там почти всегда поезда тормозят, ночами вскрывают контейнеры, знают, у каких светофоров красный горит… За ними железнодорожная милиция охотится, да пока что мало толку. Ну а я… ха-ха!.. по долгу службы знаю, свои люди намекнули.

— А замочили они кого?

— Одного моего парня, агента. Прошлым летом, на Усманке, купались вместе, выпивали. Парень не рассчитал, перебрал. Ну и организовали ему «несчастный случай», утопили. Казанок потом одному блатняку хвастался мол, сделали стукача, Мотыль организовал. И ты смотри… Пугали, короче.

— Может, правда, несчастный случай был?

— Борис, я же эту мразь хорошо знаю, Мотыль ни перед чем не остановится, и про агента моего он, конечно, догадывался. Он мне успел дать кое-какую информацию по тем же угонам… Потом деваху кучей трахали. Правда, она тоже пьяная была, на турбазе завода. Замяли дело, откупились от этой девки. Так мне тот же Казанок докладывал.

— Он тебе и сейчас стучит?

— Борис Григорьевич, это служебная тайна.

— Ну-ну. Давай Мотыля раскручивать. Какие ты ему «страшилки» подкатить хочешь?

— По утопленнику этому разговор стоит завести. Намекну, что есть новые данные, свидетели… Пару угнанных машин нашли. Теперь, с девахой этой, траханной, поговорить можно… По совокупности Мотыль прилично схлопочет. Тем более, сейчас уже новый Уголовный кодекс действует, там за преступления против личности срок поприличнее. Я полистал, прикинул, что к чему.

— Надо на него, Мотыля, инкассаторов с Дмитровской повесить, — сказал Кашалот.

— Это же… тогда и тех ментов, которых у Дома офицеров замочили, Борис! — Мерзляков затаил дыхание.

— Может быть. Хотя… не обязательно. На инкассаторов — да, наезжал, а про патруль чего говорить? Пушки Мотыль мог и купить.

— У кого?

— У Ваньки Ветрова. У чеченов. По случаю.

А чеченов и след простыл. Может, они и замочили тот патруль. Ты пошевели мозгами, Мерзляков, ты же спец в этом деле. Сочини что-нибудь правдоподобное. Чтобы тот же твой коллега, Сидорчук, носа не подточил, как комар.

— Ну… Думать-то я буду, — растерянно произнес Мерзляков. — Только… карточный домик это, Борис, ненадежное строительство.

— Ты строишь, не я. Меня в компании с Мотылем нет и не должно быть, жестко говорил Кашалот. — И строй не карточный домик, а капитальный, по всем правилам. С раствором, на фундаменте. Чтобы ветром его, разумеется, не разнесло. Сделай так, чтобы Мотыль взял на себя инкассаторов. Отдельно от патруля у Дома офицеров. Пусть с ним, с Мотылем, повозятся, следственные эксперименты проведут, допросы там, экспертизы, очные ставки… Время и пройдет.

Год-полтора. А там окажется, что он вовсе не виноват, выпустят. Так ты ему и внушай. Чтоб не боялся и перспективу видел. Не на «вышку» идет.

— Кого-то прикрыть надо, Борис? — прямо спросил Мерзляков.

Кашалот медленно багровел.

— Слушай, капитан, ты же мне сам только сказал: «Служебная тайна». Могут и у меня быть от тебя секреты? Я же не наступаю тебе на твои любимые мозоли? Хотя сейчас вынуждаешь. Когда ты сказал мне: «Борис, тачка нужна. Без тачки, как без рук. По всему городу мотаюсь, по всей области ездить приходится…» Было так? Было. Я раскрыл кошелек, дал… И я тебе сейчас говорю, Игорек: сделай. А раз прошу — значит, надо, не задавай лишних вопросов. Какие я комбинации с этим твоим Мотылем хочу сделать, какие фигуры куда на доске передвинуть — мое дело. Ты мне скажи: можешь нужные признания от Мотыля получить? Помощь нужна?

— Ну… если только в самом начале. Отмудохать его как следует, психологически, так сказать, раздавить. Чтобы к нам он уже тепленьким попал.

Парень он трусливый, из шакальей породы: в стае — сильный и смелый, а один…

— Хорошо, я скажу своим, они с ним поработают. Адрес Мотыля дай… А с его командой сам поработай, Игорек. Надо, чтобы они на Мотыля свидетельские показания дали. На предварительном следствии. А когда до суда дело дойдет… Что, не знаешь, как они должны поступить?

— Азбука, чего тут не знать?! — Мерзляков тяжело поднялся: поворот в их приятном поначалу разговоре ему не понравился. Одно дело помогать Кашалоту какими-нибудь советами, прикрыть при случае, предупредить, а другое дело заниматься прямой уголовщиной. Но что теперь можно сделать? Когда увяз всеми четырьмя…

Встал и Кашалот, пошел провожать своего помощника. Новенькая его «шестерка» стояла у самого крыльца офиса, сверкала свежей краской и никелированными частями.

— Ишь, какая красавица! — расчетливо тронул душевную струну автовладельца Кашалот. — Даже джип мой на ее фоне потускнел. Махнемся, Игорек?

Мерзляков, криво усмехнувшись, выхватил из кармана ключи, протянул Кушнареву.

— На, езжай. Она больше твоя, чем моя, я понимаю.

Кашалот глянул на него как на провинившегося школьника.

— Ты меня неправильно понял, Игорек. Тачка твоя, и она действительно мне нравится. Катайся на здоровье. И не забывай друзей. Больше от тебя ничего не требуется.

Мерзляков, мгновение поколебавшись, пошел к машине, хлопнул дверцей, запустил двигатель.

Кашалот по-прежнему стоял на крыльце, смотрел уже поверх машины, радовался чистому белому снегу, завалившему город этой ночью. Придонск преобразился, похорошел, звуки его жизни стали мягкими, приглушенными. Не так грохотал промчавшийся мимо Дворца шинников трамвай, не с такой натугой, казалось, покатил по своим делам лобастый «МАЗ» с прицепом, почти бесшумно, осторожно сновали легковушки…

Властвовала в городе мягкая южная зима…

* * *

Мотыля — худого длинного малого с носатым прыщавым лицом — взяли у дома вечером этого же дня. Мерзляков действовал открыто, официально. С двумя своими парнями из отдела дождался возвращения Перегонцева (такая была у Мотыля фамилия) с гулянки, а потом, выскочив из машины, втроем навалились на него, запихнули в «Жигули». При обыске у него в карманах отыскался солидный охотничий финарь и пакетик кокаина, который Мотыль купил только что и собирался дома покайфовать. И финарь, и наркотик были очень кстати, Мерзляков всему этому компромату весьма обрадовался — на ловца, что называется, и зверь.

Допрашивали Перегонцева здесь же, в кабинете начальника угрозыска. Кабинет был угловой, на первом этаже, единственным зарешеченном окном выходил на пустующую сейчас строительную площадку, где когда-то была база «Вторчермета», а теперь вновь созданный в городе Заводской РОВД присмотрел ее для своих хозяйственных нужд. Короче, из углового этого кабинета с плотно закрытой и обитой черным дерматином дверью почти никаких звуков наружу, в коридор и на стройплощадку не доносилось. Да и в райотделе в поздний этот час народу было мало, допрашивать задержанного можно было как Бог на душу положит. Днем раньше над Мотылем поработали уже мордовороты Кашалота, хорошо намяли ему бока и наставили под глаза фингалов.

Мотыля предупредили, чтобы он дал — если его об этом будут просить в ментовке, нужные показания, иначе «пришьем окончательно».

Парней шефа района Мотыль знал, дал себе слово, что со временем завалит кого-нибудь из них, вооружился вот финарем, а тут уголовка совсем некстати наехала. Да еще и кокаин в кармане оказался. Невезуха, в общем.

Допрос Мерзляков организовал по всем правилам: один из его оперов писал протокол, другой караулил каждое движение задержанного, а сам капитан расхаживал по тесноватому прокуренному кабинету и, как пики, бросал в Мотыля острые вопросы:

— Нож твой?

— Нет. Нашел.

— Ага. Только что. Шел вот домой, подобрал с земли и нес нам сдавать. Так? Или, может, это мы тебе его в машине подкинули?

— Нет. Он у меня был в кармане.

— Так. Новый Уголовный кодекс читал? — Мерзляков схватил со стола беленькую, с российским флагом книжицу, полистал. — Статья 222… так… «незаконное приобретение… ношение… холодного оружия наказывается… на срок до двух лет со штрафом до двухсот минимальных зарплат…». Ну вот, господин Мотыль, одна статья для тебя уже есть. Дальше поехали. Наркотики… Статья 228… «…незаконное изготовление, приобретение, хранение…» часть 1. «наказывается лишением свободы на срок от трех до семи лет с конфискацией имущества.» Годится? Дальше читаем. Статья 317-я. «Посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов… наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным заключением…» А, Мотыль? Что скажешь?

— Я на вас не нападал, товарищ капитан. Это вы на меня напали. Я шел домой…

— …с тесаком в кармане, пьяный — это уже засвидетельствовано — при задержании оказал сопротивление сотрудникам уголовного розыска, выхватил при этом нож, размахивал им…

— Я его не выхватывал!

— …и пытался ударить оперуполномоченного лейтенанта Шаталова. Пытался, Олег?

— Угу. Махался он, махался, — подтвердил лейтенант, не поднимая занятой головы от протокола.

— Вы! Козлы! — вне себя завопил Мотыль. — Чего мне шьете?! Какое еще сопротивление?! Я даже не успел спросить ничего. И нож у меня в кармане был…

— Ты нож достал и махался им, мне руку тоже порезал, видишь? Мерзляков показал Мотылю заживающий уже порез на ладони — открывал дома банку шпрот. — А за «козлов»… С-сволочь! Оскорблять органы! — и обрушил на задержанного серию хороших боксерских ударов.

Мотыль притих, хватал открытым ртом воздух, некоторое время безмолвствовал, что было в его положении весьма разумно.

— Так, поехали дальше, — деловито говорил Мерзляков, по-прежнему расхаживая по кабинету и нещадно дымя сигаретой. — Три статьи у тебя уже есть. Следующая… Да, наркоту ты где взял?

— Купил.

— Где?

— В каком-то ларьке. У Дворца шинников.

— Говори конкретно.

— «Братан». А продавщицу Мариной зовут.

— Гм… Разберемся. Шаталов, это в протокол пока не пиши, думаю, он брешет, тень на честных людей бросить хочет. Разберемся. А за клевету еще статью получит.

— Понял, товарищ капитан. — Лейтенант чтото зачеркнул в протоколе.

— Итак, Мотыль, три статьи уже наскребли.

В сумме двадцать пять лет тюрьмы тебе обеспечено. Хотя максимально, конечно, могут дать двадцать. Судьи у нас сейчас добренькие. Но двадцать это тоже неплохо. Целое поколение без бандита Мотыля вырастет, воздух у нас на Левом берегу чище будет.

— За финарь и наркоту суммарно года два могу получить, не больше, Мотыль шмыгал разбитым носом. — Перекантуюсь. А за побои вы ответите, гражданин капитан. Я к прокурору обращусь.

— Обращайся, твое право, — Мерзляков оставался невозмутимым. — Но ты не спеши, Перегонцев, послушай, что я тебе еще скажу. Это только начало статьи, какие я тебе назвал. Главное — впереди. Мы тебе теперь и утопленника вспомним. Ты, может, уже забыл, а? На Усманке летом?

Ты думал, что с тебя как с гуся вода… Свидетели одно и то же показывают, несчастный случай по пьянке и все такое прочее. Как бы не так, Мотыль! Это убийство, и ты его организовал. Глядим, чего тут нам закон предлагает, какую для тебя кару депутаты Госдумы придумали. Ага, вот: 105-я… «Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку…» «Причинение смерти» — ну и грамотеи!.. Ну да ладно, доктора же наук писали, им виднее. «…Наказывается на срок от восьми до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы». Пункты тебе, Перегонцев, подходят следующие: д) совершение убийства с особой жестокостью, ж) совершенное группой лиц по предварительному сговору… Ты думаешь, Мотыль, уголовный розыск забыл про Акимушкина? И про вас, сволочей? Казанок, Мачнев, Круглое… Они против тебя показания дали, Перегонцев, все рассказали.

— Врете вы!

— Я? Вру? Да ты, гнида, вошь болотная! Я — офицер милиции, начальник угрозыска?! Ты соображаешь, что вякаешь?

Мотыль, сбитый неожиданным и очень сильным ударом Мерзлякова, снова отлетел к стене, ударился головой о батарею парового отопления, застонал.

Опер — широкоплечий, в кожанке — стоявший у дверей, выглянул в коридор.

— Нормально, Игорь Николаевич, — сказал он на немой вопрос Мерзлякова Никого.

— Ты считай, считай, — посоветовал капитан, потирая правый ушибленный кулак и обращаясь к Мотылю, который уже снова сидел на стуле. — Суммируй. Сколько там набежало? Сорок лет?

Неплохо, Мотыль, неплохо. Дальше поехали. Угоны за вашей шайкой числятся? А как же. Три машины. Ты думаешь, мы тебя просто так сегодня взяли? Едем и думаем, какую бы сволочь прокатить до райотдела да морду ему набить, да? Делать нам не хер? Ха-ха-ха… Нашли угнанные-то, Мотыль, нашли! Одну, правда, вы успели раскурочить, на другой номера на движке перебили…

Снова смотрим депутатский документ. Та-ак, где же это про транспорт?..

— Сто шестьдесят шестая, товарищ капитан, — подсказал Шаталов. «Неправомерное завладение автомобилем». Восемьдесят третья страница.

— Ага! Правильно. Читаем вслух: «… угон… без цели хищения… на срок до трех лет…», это не вам, Мотыль, вот: «… группой лиц по предварительному сговору… от трех до семи лет». С применением насилия — от двенадцати лет. Суммируешь, Мотыль?

Тот молчал, потирал ушибленную голову.

— Вышку ты себе уже заработал, Перегонцев, как ни крути. Кое-что пойдет, конечно, в зачет, больший срок поглотит меньший, да, но если тебя не расстреляют, то пожизненное тебе обеспечено. Даже без инкассаторов.

— Каких еще инкассаторов?! — взвился Мотыль, и опер, стоящий у двери, медлительный с виду парень, тотчас подскочил к нему, двинул кулачищем в бок, пригрозил: «Сиди спокойно. А то зашибу».

— Каких инкассаторов? — снова, побелев от злости и растерянности, переспросил Мотыль.

— А таких. У «Сельхозпродуктов», на Дмитровской. В начале сентября. Думал, сойдет с рук?

Все продумал, умело скрылся с места преступления, следы замел?! Видели тебя, Мотыль, видели!

И морда — вот она: твоя! Можешь полюбоваться. — С этими словами Мерзляков сунул под нос Перегонцеву фотографию робота — тот действительно чем-то походил на Мотыля.

— Не-ет… Товарищ капитан! Да вы что?! Я же…

— Ну чего ты зассал, Мотыль? Думал, на дно ляжешь, время потянешь, угрозыск вокруг пальца обведешь, а? Ха-ха!.. И потом: преступлением больше, преступлением меньше, какая теперь тебе разница! Один хрен — вышка!

— Да не был я на Дмитровской! Вы что это?!

Меня, кажется, в этот день вообще в городе не было, на Дону рыбачил, в Духовом. Подтвердить могут. У меня алиби!

— Ишъ, придумал! «Алиби» у него. Это не алиби, Мотыль. Подговорил каких-нибудь алкашей…

Тебя на Дмитровской семнадцать человек видели, Мотыль. И опознают тебя, не волнуйся. Хоть ты и куртку потом куда-то дел, скинул, и шапку с головы сорвал. Эксперты и следователи во всем разберутся, и не таких кололи. Я слышал, в прокуратуре этим делом Крайко занимается, а кто ее на Левом берегу не знает? Она тут, в прокуратуре, много лет проработала, потом уже в областную ушла. И расколет она тебя до самой жопы, Мотыль, понял? Это ты тут перед нами хвост распускаешь, ягненком прикидываешься, а когда прокуроры за тебя возьмутся…

— Да не убивал я инкассаторов! Вы че это, мужики? — В глазах Мотыля поселился откровенный страх. — Это же в самом деле вышак. Оружие, труп, трое раненых…

— Все знает! — подхватил Мерзляков. — Мы, сыщики, и то половину только знаем. УВД землю роет, мы, как бобики, по району рыщем…

— Да я… читал! Об этом же в газетах писали.

И по телеку видел, Тропинин выступал. И карточку — что вы мне под нос ее суете? Не похож я!.. И инкассаторов не мочил. Чего вы на меня валите?!

— Ты поспокойней, поспокойней, — сказал, оторвавшись от протокола Шаталов. — Чего беситься? Лучше признаться, помочь следствию — это зачтется. Мы в таком случае старые эпизоды ворошить не будем. Дело прошлое, возни много.

А возьмешь инкассаторов…

— Да зачем я буду на себя чьи-то грехи вешать? На хера они мне нужны? — не выдержал, заорал Мотыль.

Мерзляков закурил новую сигарету, предложил и задержанному. Мотыль взял трясущимися пальцами пачку, никак не мог выдернуть из нее сигаретину; наконец закурил, немного успокоился.

— Мы тебе по-дружески советуем, — начал трудный разговор Мерзляков. Возьми одних инкассаторов, лучше будет. Станешь упираться — на полную катушку тебя раскрутим. И утопленника вспомним, и тачки угнанные, и наркоту. И финарь этот в зачет пойдет, и сопротивление властям… К стенке ведь станешь, Мотыль!

В кабинете зависла напряженная долгая пауза.

Оперы, рассевшись за столами, молча курили, ждали; Мотыль молчал.

— В общем так, Перегонцев, — сказал Мерзляков. — Посиди в камере, подумай. Утром скажешь.

…Мотыля заперли здесь же, в райотделе, в каменный, с единственным оконцем под потолком, мешок, где уже сидели какие-то мрачные, помятые жизнью и ментами личности. Общий разговор с тремя мужиками у Мотыля не склеился, да и не хотел он ни с кем разговаривать, завалился на топчан, отвернулся к стене.

«Ладно, возьму инкассаторов, — думал Мотыль, трогая шишку на голове. Погляжу, куда они, оперы, гнуть будут. Поиграем, ладно. Я им зачем-то нужен… А на суде все равно откажусь.

Скажу, что били, силой заставляли признания подписывать. Или следователям все расскажу. Эмму Александровну Крайко знаю, она тут, в Левобережной прокуратуре, работала, были у меня с ней встречи. Баба справедливая, нашенская. Разберется, что к чему. А этому пидору Мерзлякову сейчас подыграю, пусть потешится. Лишь бы те, старые дела, не ворошил. Если действительно начнет там копать…»

Завертелось на следующее утро странное следствие: Перегошдев взял на себя нападение на инкассаторов. Трое его корешков — Мачнев, Кузанков и Круглое — дали на него свидетельские показания: мол, Перегонцев рассказывал им, что «готовится брать банк или инкассаторов, что показывал пистолеты, стрелял из них в лесу…».

Начались допросы арестованного, проводились следственные эксперименты, пошли, защелкали дни, недели. Мотыля возили из СИЗО на место преступления, задавали вопросы, просили показать, как он и откуда стрелял в инкассаторов, где стоял, куда пошел после нападения и так далее. Спрашивали, конечно, и про оружие — про обрез и пистолеты «Макарова», которые срезал у постовых милиционеров, — и тут Мотыль совсем запутался в показаниях, ничего уже не мог толком объяснить ни подполковнику Сидорчуку из УВД, ни следователям прокуратуры Крайко с Костенкиным. Все, кто принимал участие в допросах Перегонцева, начинали понимать, что тянут пустышку.

Свидетели нападения на инкассаторов и сами пострадавшие, раненые Рудаков и Швец, торговка из Ростовской области, Рыбальченко, раненый рабочий магазина — все в один голос на очной ставке сказали: не он. Похож, да. Возраст подходит, телосложение, походка… и все же не он.

Мотыля нарядили в коричневую болоньевую куртку, надвинули на самые глаза черную шапочку, дали в руки муляжи пистолетов, поставили у телефонной будки, что у «Сельхозпродуктов», подогнали «УАЗ» с зелеными полосами, расставили свидетелей…

Вроде он, убийца. Очень похож в этой одежде.

А когда разденется, снимет шапочку…

Не он. Свидетели стояли на своем.

Первым почувствовал подвох подполковник Сидорчук. Ломал голову: зачем Перегонцев берет на себя такое серьезное преступление? Хочет спрятаться в тюрьму от какого-то еще более тяжкого?

Или прикрывает кого-то?

Где он взял пистолеты убитых в прошлом году милиционеров? Где обрез, из которого они были уничтожены?

Все показания Мотыля тщательно проверялись и перепроверялись.

Он заявил, что к убийству милиционеров никакого отношения не имеет, а их пистолеты лупил по случаю, «у двух черных». Имен сейчас точно не помнит… кажется, одного звали Рамиз, а другого Маис, оба азербайджанцы.

Потом, после неудачного покушения на инкассаторов, пистолеты толкнул двум русским парням из Нижнего Новгорода — Саше и Сергею.

Ни фамилий, ни адресов их он не знает.

Тем не менее опергруппа из Придонского УВД отправилась в Нижний, к коллегам. По приметам, какие дал Мотыль, составили фотороботы «Саши» и «Сергея»… Три недели напряженной работы пошли впустую, таких «покупателей» стволов в криминальном мире Нижнего не оказалось.

Мотыль, конечно, водил милицию занос.

…Крайко вызвала в прокуратуру капитана Мерзлякова и его парней — это по их версии закрутилась эта карусель.

Бравые оперы дружно стояли на своем: получили информацию от своих осведомителей, задержали Персгонцева, тот во всем признался. Как надо было поступать оперативникам? Отпустить Мотыля? К тому же Перегонцев дал показания добровольно, никакого давления и физического воздействия на него не оказывалось. Вот мы, все трое, можем это подтвердить…

Эмма Александровна отпустила оперативников.

Мотыль был возвращен в СИЗО.