Последнее это сообщение агента (на встречу с Челноком ездил Андрей Омельченко) было подобно взорвавшейся бомбе.

Неужели нашли?

Неужели это тот самый неуловимый бандит, лишивший жизни двух милиционеров, а потом напавший с их пистолетами на инкассаторов?!

Неужели появился свет в конце тоннеля? Сколько сил и времени положено на поиски «человека в маске» — и милицией, и управлением ФСБ!

И до сего дня все было напрасно.

А убийца жил себе преспокойно в городе, ходил по его улицам, знал, конечно, что его ищут…

Выходит, «человек в маске» и этот некий Паша — одно и то же лицо?

Киллер, которым Кашалот и Мосол пугают своих приближенных, мелкую шпану района и рыбу покрупнее, городских авторитетов, — это тоже он?

А кто убил Гейдара Резаного?

И что в таком случае делать с показаниями Мотыля — Перегонцева, который сидит в следственном изоляторе и до сих пор утверждает, что именно он напал на инкассаторов?

Где тут правда, а где ложь?

…Генерал Николаев, его зам по оперативной работе полковник Кириллов и начальник отделения майор Мельников часа полтора, не меньше, задавали друг другу эти бесконечные, порой неправомерные, но естественные вопросы.

Конечно, поступить в этой ситуации можно было бы просто — задержать Пашу: информация есть, приметы сходятся, свидетели могут опознать…

А если не опознают?

А если приметы все-таки не сойдутся с оригиналом?

А если информация — бред наркомана Масленникова — Мосола?

Если Паша — Павел Волков — после задержания откажется от всего? Какие у оперов на данный момент доказательства его вины? Да никаких.

Одна информация агента. Где оружие, отнятое у милиционеров? Чем припереть к стене Пашу Волкова?

Без оружия подозреваемого брать не было смысла.

Задержать по сигналу агента можно практически любого человека, схожего по приметам с фотороботом. Но что это даст? И сколько уже было проколов-извинений!

Если рискнуть: а вдруг задержанный Павел Волков расколется? Сам. С испугу. Напустит в штаны, сразу же во всем признается? Как Безуглова, продавщица наркотиков.

Но против той же Марины были и есть теперь задокументированные веские доказательства, она поймана с поличным, есть вещцоки, пакетики с наркотиками, есть объяснительные Долбана, Челнока, других наркоманов, наконец, оперативные материалы. А против Волкова что?

Одна лишь информация.

Правда, информация из более или менее надежного источника, кажется, никто в окружении Мосола не заподозрил Челнока, работающего теперь на ФСБ.

И все же… А как чешутся руки, как хочется сегодня же, сейчас взять этого Волкова: личность установлена, адрес известен, на фоторобота похож, свидетели нападения, пострадавшие, раненые, инкассаторы и рабочий магазина — все под рукой, стоит только поднять телефонную трубку, пригласить этих людей на опознание и следственные действия…

Но профессионалы на то и профессионалы, чтобы не пороть горячку. С той же Мариной Безугловой все получилось потому, что операция была тщательно продумана, ей предшествовала грамотная, обстоятельная разработка, слежка, фотографирование, прослушивание домашнего телефона… И потому — успех.

С Пашей же спешить нельзя, ни в коем случае.

Спугнуть такого подозреваемого — завалить дело. Риск очень большой. К тому же, парни майора Мельникова влезли в логово крутого авторитета, и было бы просто глупо разрушить то, что уже наработано, что лежит в сейфе в оперативных донесениях, в наметках и схемах. Возможно, что сообщение Челнока — это тонкая и ненадежная пока ниточка к целому клубку нераскрытых тяжких преступлений, которые совершены неустановленными лицами. А клубок надо распутать, обязательно надо!

Терпение, господа офицеры, нужно проявлять терпение, какое отлично демонстрируют охотники за крупным и опасным зверем — волком или медведем.

Требуются осторожные, тихие, неслышные шаги.

Как по тонкому весеннему льду.

Или — по толстому, гасящему шаги ковру, как в этом генеральском кабинете.

Но работа оперативников — это все же не прогулки по ковровым дорожкам.

Скорее расчетливые, с паузами прыжки с камня на камень в бурном речном потоке.

Камни — скользкие, поток — бешеный. Сорвешься — унесет вниз, к водопаду, закружит в водовороте, понесет, разобьет о другие камни.

Профессионал бездумно прыгать с камня на камень не станет.

Он все просчитает.

Примерится. И не один раз.

Взвесит.

Выберет подходящий, беспроигрышный вариант.

Только потом сделает шаг…

Генерал при поддержке своих офицеров принял решение: Павла Волкова взять в глубокую и долговременную разработку, собрать доказательства его вины.

И сначала — найти оружие.

Нужно быть абсолютно уверенным, что Паша, Павел Волков — это именно тот человек, кого придонская милиция и управление ФСБ ищут вот уже десять месяцев.

* * *

Сразу же после окончания совещания у Николаева Мельников отправился в прокуратуру, к Крайко.

Вообще-то докладывать следователю прокуратуры об оперативных разработках, о планах и намерениях в отношении преступников или подозреваемых ни сотрудники милиции, ни тем более службы безопасности не торопятся. Как правило, к прокурорам обращаются за постановлением на задержание или арест, имея на руках неоспоримые доказательства вины гражданина или группы лиц.

Это — типичная ситуация, и отношения в ней следователя прокуратуры и оперативного работника складываются, как правило, официальные.

Прокуратура — орган надзирающий, во все глаза следящий за законностью действий милиции и той же службы безопасности, словом, государево око.

У Александра Николаевича Мельникова и Эммы Александровны Крайко, несмотря на разницу в возрасте и в званиях, — она — полковник, он — майор — сложились доверительные, даже дружеские отношения. Крайко ценила в молодом офицере ФСБ аналитический, тонкий и быстрый ум, умение мгновенно сориентироваться в сложной ситуации, высокий профессионализм, а Мельников преклонялся перед огромным следовательским опытом Эммы Александровны, мужской твердостью ее характера, бесстрашием, активной жизненной позицией. Еще он мог бы отметить ее талант разговаривать с преступниками, допрашивать их. Вести допрос — это целое искусство! Научиться задавать вопросы может любой следователь, этому учат, а мастерски допрашивать могут единицы.

Крайко умела. Многих преступников, ушедших в глухую защиту банальных ответов — не знаю, не видел, не убивал, не грабил и так далее — она уличала, ловила на противоречиях, на мелких неточностях, которые, казалось, не имели к делу никакого отношения.

Эмма Александровна к допросам готовилась, словно актриса к выходу на сцену. Она отлично знала, как действуют на допрашиваемых ее голос, жесты, выражение лица и глаз, даже одежда. Не говоря уже о форме общения. Преступник — он ведь живой человек. Разными путями попадают люди в тюрьму, разными могут быть мотивы свершившихся злодеяний…

Крайко к каждому подходила со своей меркой, индивидуально. Она была умным, проницательным человеком, с первых же фраз стремилась нащупать нужный тон разговора, задать такие вопросы, от которых нельзя уйти.

Эмма Александровна, говоря жаргонным языком, умела колоть самых хитрых и изворотливых преступников. И знали об этом многие, в том числе и кандидаты на тюремные нары.

Мельников, пока шел в прокуратуру, думал об этом с удовлетворением, дело, которым они сейчас занимались, требовало как раз таких партнеров, следовательский опыт Крайко отлично сочетался с молодой и умной энергией его подчиненных офицеров. Он знал, что известие о «Паше» порадует Эмму Александровну, ведь она вела теперь это дохлое дело вместе с ними, вместе они и отвечали за его успех или провал перед обществом, городом, перед своим служебным долгом.

— Вы правительно решили, Саша, — выслушав Мельникова, сказала Крайко. Если наконец в поле зрения попал именно тот мерзавец, которого мы так долго ищем, спешить не нужно Надо собрать на него все, что можно, а тогда уже… — она не договорила, завершив свое высказывание весьма характерным жестом.

Эмма Александровна закурила, откинулась на спинку стула. Весенние солнечные лучи освещали ее кабинет, он, казалось, стал больше, просторнее, и его хозяйка выглядела по-праздничному, да и новость действительно обрадовала ее.

— Одиннадцатый месяц возимся, и хоть бы какая серьезная зацепка! — возбужденно говорила она. — А тут… Но ты-то сам веришь информатору? Может, опять что-то вроде Мотыля? Похоже на правду?

— Похоже, Эмма Александровна! — Мельников вполне разделял настроение Крайко. — Многое сходится. Мы уже не утерпели, сфотографировали его из машины… один к одному по отношению к фотороботу и описаниям свидетелей!

— Ну, дай Бог! — Крайко удовлетворенно вздохнула, ответила на чей-то настойчивый телефонный звонок. Спросила потом: — В СИЗО, к Мотылю, поедешь с нами? Мы с Валентином сегодня допрашиваем его. И видишь, как хорошо совпало с твоим сообщением — у меня теперь будет больше уверенности. Я и раньше, конечно, сомневалась в его вине, чувствовала, что это подстава, что Мотыль под чьим-то давлением взял на себя инкассаторов… Что, если Мотыль и этот Паша Волков как-то связаны, а, Саня?

Мельников молча пожал плечами. Ответить на этот вопрос оба они сейчас не могли.

Комната для допросов Придонского СИЗО — как сотни других: высокие серые стены, зарешеченное окно под самым потолком, стол для следователя, стулья. Не привинченные к полу, как обычно пишут в криминальных романах или показывают в кино.

Мотыля привели сразу же — Крайко предварительно позвонила тюремному начальству, попросила, чтобы Перегонцев был на допросе к четырнадцати ноль-ноль.

Он вошел, стал у двери, исподлобья смотрел на всех троих.

— Садись, Перегонцев, — велела Эмма Александровна. — Поговорим.

— Сразу со всеми?

— А что тебя смущает? Это все наши люди: Валентина Сергеевича ты знаешь, это мой коллега из прокуратуры, а это сотрудник ФСБ майор Мельников.

— ФСБ тут при чем? Я Родине не изменял, в шпионы не записывался.

— Дело не в шпионах. Они с организованной преступностью тоже борются.

— А…

Мотыль сел, спросил у Мельникова:

— Закурить контрразведывательную сигаретку не дадите?

Александр Николаевич усмехнулся, подал ему сигареты и зажигалку.

— Ну что, Перегонцев, — Крайко с ходу взяла быка за рога — Не надоело дурака валять? Сидеть тут, парашу в камере нюхать?

— Я привык, Эмма Александровна. Принюхался.

— Зачем на себя чужое дело взял?

— Почему «чужое»? Это я на инкассаторов нападал.

— Свидетели не подтверждают. На следственных экспериментах ты путался, толком ничего не мог показать.

— Я волновался… А свидетели меня просто не узнали. Я же в куртке был, в шапочке, потом все это бросил. Вот меня и не узнали.

— Тебя очень просили, Перегонцев? Или ты сам все это придумал? Чтобы отсидеться, что-то переждать, а?

— О чем вы, Эмма Александровна? — Мотыль — сама наивность. — Ничего я не прятался. Совесть замучила, вот и признался. Человека убил, троих ранил. Как на воле с таким грехом жить? А тут священник, есть кому душу открыть, я уже исповедовался.

— Лучше мне исповедуйся. Полезнее.

— Милиционеров тоже ты убил?

— Нет.

— Но оружие их. Баллистики показали.

— Может быть. Я не знал этого. Купил по случаю. Я же вам говорил, Эмма Александровна.

— Говорил. Врал. Просто брехал, как… Ладно, не будем приводить сравнения. — Крайко глазами показала на Мельникова. — Вот его ребята, Перегонцев, всех твоих «продавцов» проверили.

Никто не сознался, что сбывал тебе стволы.

— Да кто же сознается?! Они же не дураки. Это статья, срок. На нарах сидеть желающих мало. По доброй воле, по совести сидят такие, как я. А остальные бегают… Пока вы их не поймаете. А этих, у кого купил, как вам поймать: имена они свои могли придумать, ксивы я не спрашивал. Они мне стволы — я им бабки. И разошлись.

— Ладно, хватит воду мутить, Перегонцев.

Иди собирай манатки и топай домой. Я тебя освобождаю из-под ареста. Под подписку о невыезде.

Вот постановление, уже подписанное. — С этими словами Крайко положила перед Мотылем по всем правилам оформленный документ.

Тот глянул, решительно отодвинул бумагу.

— Я не пойду.

— Не пойдешь?!

— Да, не пойду. Не имеете права выгонять.

Я сознался во всем, судите. Пусть суд во всем разберется. А вы с ФСБ… хитрите чего-то. Как наживку меня выпускаете, да? Чтоб меня пришили?

Ха-ха! Как кошка с мышкой играете. Пусть, дескать, походит на воле, мы за ним понаблюдаем, а потом опять сцапаем. Не так, что ли?

— Ну, если за тобой настоящие грехи есть и мы их докажем, то, конечно, сцапаем, — сухо сказала Крайко. — Чего с тобой церемониться. Но ты все же скажи: почему дал такие дурацкие показания? Кто тебя заставил? Почему? Били тебя парни Мерзлякова?

— Рассказывай, Перегонцев, не бойся. Мерзляков уже в милиции не работает.

— Сам ушел? — вскинулся Мотыль. В глазах его зажегся неподдельный интерес к разговору.

— Попросили. Серьезные проступки допустил по службе.

Мотыль задумался, не торопился с ответами.

— Говори смелее, Перегонцев, — подбодрил Костенкин. — Нам истина дороже.

— Вам истина, а мне перо под ребро…

— Перегонцев, убийцу инкассатора мы нашли, — сказал молчавший до сих пор Мельников. — Так что врать тебе больше смысла нет.

— Кто? — вырвалось невольное у Мотыля.

— Ну, это ты со временем узнаешь.

— Может, нашли, может, нет, — Мотыль не верил услышанному. — Вы люди хитрые, чего зря не скажете… Эмма Александровна, а можно… с глазу на глаз с вами, а? Как-то я привык к нашим душевным беседам…

Костенкин и Мельников вышли.

Мотыль признался Крайко, что инкассаторов взял на себя сдуру, Мерзляков со своими операми били его в служебном кабинете, грозили повесить на него какие-то другие нераскрытые в районе преступления, о которых он, Мотыль, даже не подозревал.

— Почему ты сразу мне не сказал? — строго спросила Крайко.

— Я бы сказал, Эмма Александровна… Суда ждал. На суде я бы все равно раскололся, все про этих оперов рассказал. Что ж я, в самом деле, дурак, что ли, за кого-то под расстреяьную статью идти? А Мерзляков… гад этот! Вот кого за жопу брать надо!.. Его правда из милиции выгнали?

— Правда.

— И этого… убийцу… тоже нашли?

— Да, нашли.

— Ну, гора с плеч! — Мотыль повеселел, оживился. Но в следующую минуту посерьезнел, поскучнел, оглянулся на плотно закрытую дверь комнаты допросов, словно их кто-то мог подслушивать.

— Может, мне лучше посидеть еще месяц-другой, а, Эмма Александровна? — доверительно спросил он. — Чего спешить? Пока вы там разберетесь…

— Ты кого боишься, Перегонцев? Говори прямо. Или чего?

— Капитан этот, Мерзляков… Ну, как бы вам сказать, Эмма Александровна. Правильно его из ментовки поперли, правильно! Это такая сволочь! И его не просто гнать надо было, а… Он же повязан с братвой… он…

— Ну, говори, Перегонцев. Ты же знаешь, я не из болтушек, источники информации никогда не открою. Но и меры против Мерзлякова приму, если надо будет. С кем он связан?

— Да об этом весь Левый берег знает, Эмма Александровна! Капитан с Кашалотом корешился, они давно уже мертвым узлом повязаны. Мерзляков тачку новую купил, а деньги где взял?

Менты по полгода зарплату не получают. А Кашалот процветает. Он весь район под себя подмял, они с Мерзляковым и коммерсантов, и братву давили как хотели. Там, если покопать… — Мотыль махнул рукой.

— Хорошо, заметано. Поработаем, разберемся, — отрывисто, деловито говорила Крайко, понимая, что обиженный Мотыль многое еще может рассказать интересного для уголовного розыска, а, может, и для офицеров Мельникова.

Надо с ним поработать, надо. У него, конечно, рыльце тоже в пуху. Так просто, даже после побоев, человек брать на себя тяжкую вину не будет.

Значит, Мотыля самого держали на крючке. Его заточение — практически добровольное — было чьим-то расчетливым, продуманным ходом: надо было прикрыть другого человека.

Да, надо очень серьезно разобраться с этим Кашалотом и его корешком Мерзляковым. Мотыль дал серьезную информацию, но она пока что общая, а вот поговорить с ним о конкретных делах…

Пусть этим займутся офицеры Мельникова, она скажет Александру Николаевичу. Вдруг всплывет нечто нужное…

У себя в блокнотике Эмма Александровна записала твердым почерком:

1. Допросить Мерзлякова;

2. Допросить его бывших коллег-оперативников Заводского РОВД;

3. Вместе с Мельниковым проанализировать связи Мерзлякова — Кушнарева (Кашалота).

Мотыль подписал протокол допроса и этим же вечером был выпущен из следственного изолятора.