Рамиза вел Валера Коняхин. Он знал, что по другой стороне улицы, чуть сзади, идет Гладышев, что он не опускает с них обоих глаз и по сигналу готов поменяться с ним местами. Но Рамиз, видимо, ничего не чувствовал; встреча с возможным покупателем золота прошла отлично, парень этот, Володя, ему, скорее всего, понравился, ничто его не насторожило. Потому Рамиз легкой походкой направлялся домой, на Зеленоградскую, в один из новых высотных домов.

В своем подъезде он прежде всего покопался в почтовом ящике, вынул газеты, потряс ими — не выпадет ли письмо или какое-нибудь извещение. Ничего подобного не было. Ящик отчего-то не закрывался, ключик проворачивался в замке, и Рамиз тихо, незлобно выругался.

Мимо прошел парень в синей, на «молниях» куртке, с сочувствием глянул на его возню, направился к лифту. Рамиз крикнул ему: мол, подождите секунду, я сейчас. Парень охотно отозвался: «Хорошо, жду». Потом, когда дверь захлопнулась и лифт пополз вверх, сказал, что ему на восьмой этаж, к Борису. Рамиз наморщил лоб, вспоминая, а какой же это Борис живет на восьмом этаже? Но так и не вспомнил, махнул рукой — какое ему дело? Всех жильцов своего подъезда он, конечно, не знает, почти пятьдесят квартир, а переехал он сюда с семьей год назад… Стал думать о своем…

Надо сейчас переодеться, сходить в гараж, прочистить жиклеры карбюратора и подзарядить аккумулятор. Завтра, в субботу, он обещал жене и дочери съездить на дачу. Погода сухая, хорошая, значит, и дорога подсохла, можно будет проехать на машине. Дела на даче еще есть: нужно собрать и сжечь ботву, вскопать под зиму огород, обрезать на плодовых деревьях сухие ветки. Словом, работы много, за день хотя бы половину сделать. Да и спешить надо — вот-вот навалятся затяжные осенние дожди, холод и сырость, на дачу тогда не проедешь, да и возиться там… бр-р-р…

Подумав о даче, Рамиз тут же увидел перед глазами новенький свой аккуратный домик, который он построил два года назад и за очень короткий срок. Другие возятся по нескольку лет, а он не жалел денег, платил и за материалы, и рабочим двойные, а то и тройные цены, не мелочился, вот дело и шло. Потратился, разумеется, зато теперь они с Аленой и Викой имеют и участок, и домик на нем. Сад, понятно, молодой, вырастет через несколько лет. Ну ничего, вырастет. Здесь, в России, под придонском, все хорошо принимается и растет. Правильно, что он перебрался сюда из опостылевшего Кировабада, женился на русской, устроился на хорошую работу в строительный трест. Теперь вот и квартиру они получили почти в центре города, место отличное, тихое и уютное, жить — одно удовольствие.

А главное — удается понемногу сбывать оставшиеся «сигареты». Осталось совсем мало, несколько штук, хочется, конечно, побыстрее превратить их в деньги (Алена присмотрела у кого-то мутоновую шубу), но спешить нельзя. Эдька Криушин предупреждал: «Не гони лошадей, Рамиз! Семь раз отмерь, один раз отрежь — так у нас в России говорят. Продать всегда успеешь. Поспешишь.— в лапы милиции попадешь».

Да, Эдик прав (жаль, что уехал из города; где теперь он, Рамиз, будет брать золото?). Голову нельзя терять, шуба подождет. Машина новая, дача, в квартире — ковры и хрусталь, цветные телевизоры и видеомагнитофон — хватит пока, С людьми действительно нужно быть осторожным и предусмотрительным, неизвестно, на кого еще налетишь. Раньше у него охотно покупали золото на родине, в Кировабаде, потом посадили там двух его покупателей, правда не за «сигареты», а по другим, спекулятивным делам, и Рамиз перестал ездить в Азербайджан, притих. С полгода, наверное, «лежал на дне»: о «сигаретах» и думать забыл, как будто золота у него и не бывало никогда, ходил на свою работу в городской ремонтно-строительный трест, и никто из его сослуживцев не мог бы сказать плохого о компанейском и услужливом снабженце, ничем он себя в их глазах не скомпрометировал. Лишь однажды, по весне нынешнего года, вляпался с женскими сапожками (купил в Ереване несколько пар) — продавал по завышенной цене на одном из рынков. Милиция его оштрафовала, занесла в свои протоколы, а сапоги продали через комиссионный магазин. Хорошо, что на работу не сообщили; Рамиз клялся обэхээсникам, что это в первый и последний раз! И Алиеву, как он назвался, поверили, фамилия эта и прошла по милицейским сводкам.

А Володя, которого привез сегодня Безруких, человек, кажется, надежный. Да, видно птицу по полету, видно. Спекулянт он прожженный, как говорят в России, пробу негде ставить, но именно такой ему и нужен. Торговаться, судя по всему, Володя особо не будет, ему нужно золото, и слиток долго у него не задержится — перепродаст. «Сигарету» ему нужно продать ту, потяжелее, там сто два грамма, и он запросит со своего нового знакомца по сотне рублей. Не даст — черт с ним, придется уступить, но немного, надо же делиться еще с этим придурком, Славиком, — он нашел покупателя.

…Рамиз покосился на молчаливо едущего с ним в лифте парня. Тот отрешенно смотрел перед собой, был занят своими мыслями. Не обращал на него, Рамиза, никакого внимания.

На шестом этаже лифт остановился, Рамиз вышел, а Коняхин поднялся еще на два этажа, позвонил в первую попавшуюся дверь, спросил Бориса. Женщина за коричневой дерматиновой дверью ответила, что никакого Бориса тут нет, и Коняхин извинился, пошел вниз, прислушиваясь, что там происходит, на шестом этаже.

Он поспел вовремя: Рамиз закрывал дверь своей квартиры уже с той, внутренней стороны, и старшему лейтенанту оставалось лишь глянуть на номер — 239. Итак, адрес Рамиза Алиева установлен.

…Володя Кубасов ждал Коняхина у киоска «Союзпечать», прохаживался по тротуару туда-сюда, а чуть поодаль стоял их зеленый «Москвич», за рулем которого сидел Гладышев.

Оперативники вернулись в управление, доложили Русанову о результатах наблюдения. Скоро на столе Виктора Ивановича лежала справка: по адресу Зеленоградская 6, квартира 239 проживает Мамедов Эльдар Муслимович, 1939 года рождения, беспартийный, азербайджанец, женат, имеет дочь, работает заместителем начальника отдела снабжения городского ремонтно-строительного треста.

— Вот вам, молодые люди, и «Рамиз»! — воскликнул Русанов и, довольный, весело смотрел на явно притомившихся оперативников. — Гусь еще тот. Конспиратор и подпольный валютчик-перекупщик. Живет себе под псевдонимом, милицию за нос водит. Я ведь обратил внимание на эту фамилию, она в сводке за май прошла. Спекуляция, если мне память не изменяет, женскими сапожками. Дело сегодня сделано большое, Алиев стал Мамедовым… Так, ребята, сейчас обедать, перекурить, в семнадцать ноль-ноль — маленькое совещание. У меня.

Офицеры ушли, оживленно переговариваясь, а Русанов стал рассматривать готовые уже фотографии: вот «Рамиз» выходит из такси Безруких, вот он садится в троллейбус, вот заходит в подъезд своего дома. Что ж, личность Мамедова установлена, теперь наблюдать за ним проще, главное — не спугнуть, не насторожить, задержать его с поличным, с золотом. Тогда можно будет спросить, где он брал или берет эти «сигареты».

К вечеру опергруппа выработала вроде бы хороший и логичный план: события торопить нельзя, пусть все развивается своим чередом. Если задержать Мамедова сейчас, без слитков, это мало что даст. И суду, и прокуратуре, да и им самим, оперативникам, нужны вещественные доказательства — золото; это тонкая ниточка к тем, кто ворует его на предприятии, и оборвать ее ни в коем случае нельзя. Надо набраться терпения, походить за «Ремизом», попытаться установить его связи, подождать шагов и с его стороны. Покупателей он ищет, это ясно; Володя Кубасов, надо думать, ему приглянулся, Рамиз должен найти его.

Генерал в целом одобрил план. Но сказал Русанову, что для сбора информации о Мамедове нужно установить за ним ненавязчивое наружное наблюдение: Рамиз может искать и других покупателей, неизвестно же, сколько у него золота. При удобном случае надо попытаться внедриться в число этих потенциальных покупателей еще кому-нибудь из оперативников, тому же лейтенанту Гладышеву: Мамедов его не видел. А Кубасову — потолкаться на барахолках, его должны там признать за своего.

Рамиз пришел на толкучку Южного рынка в следующее воскресенье. Часа полтора толкался в этом человеческом море торгующих и покупающих людей, искал тех, кто сбывал кроссовки. Один парень, заподозрив в нем сотрудника БХСС, торопливо покидал в раскрытую сумку несколько пар кроссовок, дал деру. Молодая женщина с новенькой парой «Адидаса» раздраженно сказала, что никакого она Володю не знает, и добавила с угрозой: «Не приставай, усатый, у меня тут муж недалеко…»

Решив, что нужного ему человека не найдет, Рамиз отправился было домой, но вдруг за шапками и воротниками, густо лежащими на прилавке, увидел скучного парня, который обреченно как-то повесил на шею пару кроссовок да так и стоял, никого к себе не зазывая и не проявляя торговой активности.

Рамиз подошел, повертел кроссовки, спросил:

— Чего скучный такой, а, дарагой?

— Денег нету, дядя, процедил тот. — Без денег заскучаешь.

— Сколько просишь за них?

— Сто двадцать.

Цена была, по нынешним временам, сходная, можно и купить. Рамиз, однако, не спешил. Спросил как бы между прочим:

— Володю знаешь? Черненький такой, плотный. В «варенке» ходит, в темных очках… Он обещал мне пару блоков «Кэмэл».

— А… Кубик! Знаю, — оживился парень, но в следующее мгновение глаза его стали строгими. — А тебе он зачем, дядя?

— Я же тебе говорю: «Кэмэл» обещал… Сказал, что здесь его можно увидеть, на рынке. А я вот почти два часа хожу и… — Рамиз развел руками. — Но знаешь, где он работает? Как его найти?

— Ха! Работает! Кубик по всему Союзу работает, скоро, наверное, с иностранцами дело свяжет. Кубик — большой человек! Он — везде, и нигде конкретно, дядя, понял? Кто же таких людей адреса дает? Может, ты из милиции, может еще откуда!

Мамедов с веселой улыбкой смотрел на говорливого парня.

— Ладно, дарагой, много слов говоришь. Кроссовки я у тебя покупаю, на вот деньги… А Володю увидишь… Нет, ничего не говори, я сам его найду.

Парень пересчитал деньги, поданные ему покупателем, спросил, не слушая:

— Тебе кофе растворимый надо, дядя? Пару банок могу толкнуть.

— Сколько?

— Тридцатка.

— За банку?!

— А ты как думал?!

У Рамиза от злости дернулась щека — такой откровенной наглости он еще не встречал.

— Ты совесть-то имей, юнош. Кто за такую цену возьмет? Ну, рублей бы хотя по двадцать… БХСС тебя за такие штучки быстро сцапает.

— Дядя, ты мне мозги не пудри, понял? Хочешь — бери, не хочешь — не агитируй тут и милицией не пугай.

Рамиз ушел, возмущенно бормоча себе под нос: «Ну спекулянты, ну наглецы! Управы на вас нету. Распустила Советская власть, никому дела нету. Тридцать рублей за банку! Да ей всего-то цена — червонец, а этот сосунок втридорога требует!…»

Мамедову хотелось купить растворимого кофе, в доме давно кончился, но даже он не мог уже заплатить такую высокую цену. И все же с рынка Рамиз возвращался в хорошем настроении: он получил косвенное подтверждение — Володя, по прозвищу «Кубик», действительно существует в этом торговом мире, его знают, имя произносят с уважением. Значит, с ним можно иметь дело. Теперь надо поймать Славика-таксиста, оказать ему: пусть, мол, Володя приходит туда-то и тогда-то.

Довольный ушел с рынка и лейтенант Гладышев. Поулыбался, вспоминая свой разговор с Рамизом. А где бы он взял кофе, если бы Мамедов согласился отдать тридцать рублей? Вот была бы немая сцена! Впрочем, выкрутился бы. Сказал бы, в следующий раз приходи, дядя, будет тебе и кофе, и коньяк, все, что душа пожелает. Главное он, Гладышев, сделал: нужная информация о «Кубике» Рамизу всучена. Теперь остается надеяться, что Мамедов назначит встречу.

Встретились они дня через четыре. Рамиз через Безруких передал Володе: быть в субботу после трех в кафе «Погребок». В это время народу там немного, можно посидеть, спокойно поговорить…

Ясно было, что Рамиз готов продать золото, что никаких подозрений «Кубик» у него не вызвал, что «спекулянт» Гладышев отлично сыграл свою роль, и отделу Русанова надо было готовиться к задержанию валютчика.

Все было сделано просто. В «Погребке» администрация оставила свободными два соседних столика, за одним из них сидели Коняхин с Русановым, вели какой-то нейтральный разговор, потягивали из высоких бокалов прохладительный напиток, а за соседним столом сидел в одиночестве «Кубик», Володя Кубасов. На столе у него стояла бутылка вина, конфеты и лимонад. Негромко играла музыка, шелестели под потолком лопасти вентилятора, неспешно работали официантки. В кафе царил полумрак, свет был приглушен, мягко растекался по углам «Погребка», между квадратных полированных столов. Никто здесь никому не мешал, место для встречи было, наверное, идеальным.

Рамиз появился в половине четвертого, когда оперативники стали уже заметно нервничать — не придет, что ли? Одет он был в светлый короткий плащ, талия перехвачена поясом. Белый шарф на груди а чорная, с большими полями, шляпа заметно изменяли внешность Мамедова, в полумраке кафе Кубасов не сразу его и узнал, но, приглядевшись, помахал рукой, позвал к столику.

Они поздоровались, сели, «Кубик» предложил вина, и Рамиз, глянув на бутылку, согласился — давно уже не пробовал он «Цинандали».

— Опаздываешь, Рамиз, — недовольно выговорил Володя. — Я уже собрался уходить. В следующий раз не задерживайся, у меня жизнь расписана по часам.

Извини, дарагой, — распевно и виновато проговорил Рамиз.

Он не стал, разумеется, говорить «Кубику», что пришел к кафе минут сорок назад, побродил по улице, поглазел — нет ли чего подозрительного. Но центр города жил привычной шумной жизнью: у кинотеатра толпился народ, спрашивал лишние билетики на какой-то американский боевик, тут же, на улице, бодрая старушонка в белом халате, надетом поверх плаща, предлагала женщинам узнать свой вес, а мужчинам — силу, шустрый паренек вертел на столике стеклянную шарманку-лотерею, зазывал испытать счастье — выиграть «Трех мушкетеров» или «Нечистую силу» Пикуля. Прохаживались у кинотеатра а двое экипированных резиновыми дубинками милиционеров, совсем еще юнцов, цыплячьи шеи которых торчали из свободных форменных рубашек. Вид у милиционеров был грозным, решительным, а Рамиза он развеселил — уж очень длинными качались дубинки для низкорослых этих блюстителей порядка.

Володя налил вина в узкие высокие бокалы, они с Ремизом выпили, оценивающе, как бы еще раз проверяя, глядя друг на друга.

— Ну? — спросил «Кубик». — Принес?

— Да. — И Рамиз вынул из кармана пиджака коробочку от женских часов. — Смотри.

Володя раскрыл коробочку — золотая «сигарета» тускло блеснула в желтом свете плафонов.

— И вы теперь посмотрите, Эльдар Муслимович, — вежливо проговорил Кубасов и положил перед Мамедовым свое служебное удостоверение.

— Гос… безо… пасность?! Вы?!

— Да, Эльдар Муслимович.

Мамедов рванулся было со своего места, но трое мужчин шагнули к их столику откуда-то из полумрака кафе, крепко взяли его за руки.

— Спокойно, Мамедов! Идите к выходу!

Мало кто в «Погребке» обратил внимание на случившееся, а если, и обратил, то не понял, что к чему…

На предварительном допросе Мамедов назвал имя человека, у которого он давно, год примерно назад, покупал слитки, — Криушин Эдуард. Сейчас Криушина нет в городе, он куда-то уехал, где брал золото — неизвестно, он, Мамедов, не спрашивал.

— А где работал Криушин? — спросил Русанов.

Он, лже-Рамиз, Кубасов и Коняхин сидели в кабинете, слушали сбивчивый, взволнованный, но, судя по всему, довольно правдивый рассказ Мамедова о приобретении и сбыте золотых «сигарет». Факт задержания Рамиз переживал страшно, он и сейчас, спустя два часа, все еще не мог прийти в себя, руки его заметно подрагивали, Выразительные черные глаза суматошно бегали по лицам чекистов, жила в них плохо скрытая досада, смешанная с гневом и недоумением: да как же так?! Как мальчишка попался, и мальчишки ведь провели. Тьфу!

— Вы расскажите нам, Мамедов, о Криушине, — потребовал Русанов. — Только подробнее, в деталях. Они нам пригодятся. Как он выглядит, в чем ходит, какие особые приметы, где вы с ним и при каких обстоятельствах познакомились, как часто получали от него золотые слитки, кто их делал?… И ничего не выдумывайте. Мы, как видите, все это будем записывать, — и он кивнул на магнитофон, стоявший перед Коняхиным.

— Да чего ж тут выдумывать, — горестно вздохнул Мамедов.

Он помолчал, попросил разрешения закурить, стал рассказывать.

…Криушину Эдуарду лет тридцать с небольшим, высокий, симпатичный, носит золотую коронку на одном из верхних зубов, на правой руке — большие японские часы с голубым циферблатом…

— Брюнет, блондин? — уточнил Русанов.

— Такой вот, как… — Мамедов глянул на Кубасова, — как товарищ Кубик Володя.

Чекисты невольно заулыбались.

— Это оперуполномоченный лейтенант Кубасов, он вам уже представлялся в кафе, — сказал Русанов.

— Да-да, я и говорю… Криушин темноволосый, волосы немного вьются… Одежду я не помню, гражданин Русанов, обычная: штаны, рубашка, куртка или плащ… Не знаю. Галстуков он никогда не носил, вот это я помню, — Мамедов повел шеей, ослабил узел своего пестрого галстука. — Встречались мы много раз — может десять, может пятнадцать.

— Сколько времени вы были знакомы?

— Года два. Это до того, как он уехал из Придонска.

— Понятно. Дальше.

— Встречались мы в разных местах — и на улице, и в кафе, только не в «Погребке», — Мамедов боязливо глянул на Кубасова. — У меня в гараже встречались…

— А познакомились как, Мамедов?

— Просто. В ювелирном магазине. Я смотрел витрины, Криушин подошел, оказал, что у него есть то, чем бы я заинтересовался. Мы вышли из магазина, пошли в сквер, что за кинотеатром, посидели, поговорили… Потом он показал слиток.

— Действительно, проще некуда, — Русанов закурил новую сигарету. — Криушин предложил вам ворованное золото, вы совершенно спокойно его покупаете. Ну-ну. Он вас, конечно, тоже не спрашивал, куда и как вы будете сбывать «сигареты»?

— Не спрашивал, — кивнул Мамедов. — Это мои проблемы. Я сначала возил их к себе на родину, в Кировабад, там у меня есть родственник, Алиев, я и назывался его фамилией. У нас, в Азербайджане, она распространена, как у вас Ивановы…

— Сколько вы всего получили слитков от Криушина?

— В каждую встречу он давал мне один-два, гражданин Русанов. Можно записать… — Мамедов пожевал губами, — двадцать, не больше. Слитки разные по весу — пятьдесят граммов, восемьдесят… У меня только один большой был, вот ваш, товарищ Кубик… То есть оперуполномоченный Кубасов хотел у меня купить.

— Даже по грубым подсчетам, вы продали килограмма полтора золота, — Русанов быстро перемножил цифры на бумажке.

У Мамедова округлились глаза. Он замахал руками.

— Что вы, гражданин Русанов! Меньше! Граммов восемьсот-семьсот, это точно. Криушин иногда давал мне… как бы это сказать, грязное какое-то золото, с примесями, его не брали. Я ему возвращал, они с кем-то снова его плавили. Но я не знаю подробностей. Я не говорил ему свое настоящее имя, он не говорил, где берет золото. Нечистое золото у меня не покупали, да я и сам потом отказывался, Криушин это знал.

— Хорошо, пусть будет предварительно зафиксирована эта цифра: восемьсот граммов, — согласился Русанов, выразительно глянув в сторону Кубасова — тот вел протокол допроса. — Сумма все равно значительная.

— Но, может, я я ошибаюсь, — пошел на попятную Мамедов, сообразив вдруг, что признания складываются не в его пользу. Шутка сказать, сбыл почти килограмм ворованного золота! «Вот дурак! Надо было сказать, две-три «сигареты» брал у Криушина, тот ведь, если его задержат, будет говорить именно так. Ай-яй-яй, что натворил!»

Все четверо молчали, бесшумно вращались и катушки магнитофона.

— Назовите тех, кому вы продавали золото там, в Кировабаде, — продолжил допрос Виктор Иванович.

— Алиев, мой родственник, работал в парикмахерской… Еще один двоюродный брат, тоже Алиев… У нас много такой фамилии.

— На каких условиях вы продавали слитки?

— Десять процентов моих. Со стоимости.

— Неплохо у вас выходило.

— Работа рискованная, гражданин Русанов. Я еще вспомнил: встречались мы с Криушиным много раз, но продал я слитка три-четыре, может пять. Я же вам говорил — грязное было золото, с примесями. Наверное, кустарно где-то его плавили.

— Это мы все установим, — спокойно заметил Виктор Иванович. — Найдем Криушина, ваших родственников, тех, кто плавил слитки… Вы пока посидите в следственном изоляторе, мы — поработаем. Ну, и чем ваши отношения с Криушиным закончились? Или продолжаются?

— Нет-нет, он уехал пз Придонска, я же сказал! И лучше бы я не покупал у него ту «сигарету»,— Мамедов покосился на записывающего его слова Кубасова. — Сейчас бы я сидел у себя на даче, а не тут, с вами.

— Это уж точно, согласился Русанов. — Хотя, на мой взгляд, спустя какое-то время вы бы все равно сидели перед нами.

Мамедов тяжело вздохнул. Лицо его сделалось жалким, глаза смотрели на чекистов заискивающе.

— Виктор Иванович, я вас прошу, помягче поговорите с женой и дочерью. Они ничего не знают, ни в чем не виновны, я им ничего не говорил. Деньги привозил от родственников, рассказывал им, что братья подарили мне, заняли на строительство дачи и покупку машины… Мы, азербайджанцы, дружные очень, помогаем друг другу…

— Ладно, родственные ваши отношения — это несколько другой вопрос, — Русапов поднялся. — Следствие в данном случае интересуют только факты. Некоторыми из них мы теперь располагаем. А другие, уверен, получим со временем. Вы арестованы, Мамедов!

«Рамиз» побледнел, но ничего не сказал, а только мотнул черноволосой опущенной головой и слепо протянул руку за лежащей поодаль шляпой.

…Да, в городе Эдуарда Криушина не оказалось, год назад он уехал, но жил-то в свое время по конкретному адресу, работал на заводе «Электрон». Сведения эти, раздобытые Коняхиным, были важными. Он доложил Русанову, что даже побывал в заводском доме гостиничного типа, где занимал небольшую комнату Эдуард Петрович, говорил с комендантом и соседями. Ничего плохого они о Криушине не рассказывали, он производил на соседей приятное впечатление. Культурный и обходительный — так, Например, характеризовала его комендант, а почему уехал из города — неясно. Рассказывал, правда, что в отпуске, на юге, познакомился с молодой женщиной, она откуда-то о Урала, из Нижнего Тагила, что ли? Ну вот, они решили пожениться. Криушин уволился с завода, выписался, в листке убытия написал — Свердловская область. Вот и все.

— Запрашивай Свердловск, Валера, — распорядился Русанов. — Посмотрим, что из этого получится.

Ответ был таким, каким и предполагал Русанов: никакого Эдуарда Петровича Криушина ни в Свердловске, ни в Нижнем Тагиле никогда не было. Вероятно, в Придонском УКГБ неточная информация о человеке или адресат сознательно ввел чекистов о заблуждение.

— Именно так, — подумал вслух Виктор Иванович, когда Коняхин принес ему телеграмму. — Я это предполагал. Что ж, будем искать дальше.

Он позвонил генералу, сказал, что есть необходимость встретиться, и прошел в его кабинет.

Выслушав Русанова, Иван Александрович заметил:

— Ну, факт, что его не оказалось в Нижпем Тагиле, еще не самый страшный. У Криушина могла не состояться женитьба, не устроился в Нижнем Тагиле на работу, не повезло с жильем — мало ли что могло случиться? Хотя он мог изначально ввести в заблуждение следственные органы, допускал такую мысль, что его будут искать. Человек умный, предусмотрительный, будем это иметь в виду. Но мы теперь знаем, что он был связан с Мамедовым, занимался хищением золота с завода или же выполнял какие-то иные функции… Нужно установить все его прошлые заводские связи, изучить окружение Криушина на «Электроне»: с кем общался, с кем дружил.

— Жил он довольно замкнуто, Иван Александрович, — рассказывал Русанов. — На заводе установить какие-то устойчивые его связи пока не удалось.

— Может, замкнутый характер, а может, конспирация. А женат он не был, не уточняли?

— Не был. Так, во всяком случае, уверяла нас комендант.

— Но, полагаю, связи с женщинами у него все-таки были, Виктор Иванович?

— Предположить можно, товарищ генерал. Отработаем, проверим.

— Хорошо. Что с Кировабадом?

— Постановление на обоих Алиевых оформлено. Надо ехать.

— Так. Поезжайте. Попросите там помочь местных чекистов. Во избежание всяких недоразумений.

— Да, конечно.

Генерал полистал принесенную Русановым папку.

— Это хорошо, что мы вышли на «Электрон». Адрес хищений теперь известен. Ясно, что на заводе действует отлично законспирированная группа раcхитителей. И надо бы нам найти сначала Криушина. Если он признается, даст нужные нам показания, то… Бывшие его связи на предприятии нужно установить как можно быстрее, Виктор Иванович, нам потом легче будет с Криушиным разговаривать.

— Установим, — заверил Русанов. — И самого Криушина найдем. Хотя наш Союз и велик, но человек не иголка, отыщется.

— Ну, желаю успеха, — кивнул генерал и, как всегда, мягко, подбадривающе улыбнулся, сощурив яркие голубые глаза.