Врач, лечащий Воловода, сообщил Русанову, что с ним можно поговорить, но недолго — больной еще очень слаб.

— Хорошо, понял. Спасибо, что позвонили. Я сейчас же выезжаю.

Он купил у себя в буфете яблок и банку какого-то сока — не принято же являться в больницу с пустыми руками, да и фрукты в любом случае пойдут больному на пользу.

Доехал быстро, по широкой больничной лестнице шагал размашисто, через ступеньку, потом сбавил шаг, невольно застыдившись: то и дело попадались ему навстречу перебинтованные, на костылях люди. Многие смотрели на него — здорового и сильного — с завистью, а иные — с укоризной: ну что вы, товарищ, скачете со ступеньки на ступеньку?

Воловод лежал в светлой, просторной палате один, весь, до горла, в гипсе, с толстой (также гипсовой), подвешенной на блоке ногой. Увидев Русанова, улыбнулся обрадованно, сделал невольную попытку привстать. Подал слабую горячую руку, пропахшую лекарствами, смотрел измученными синими глазами.

Русанов сел на шаткий белый табурет, посочувствовал Воловоду:

— Ну и заковали тебя, Андрей Николаевич. Как рыцаря в доспехи. С головы до пят.

— Да уж, в доспехи, — слабо улыбнулся Воловод. — И ребра поломаны, и нога… Крепко он меня саданул, ничего не скажешь.

— Бил насмерть, Андрей. Иллюзий тут строить нечего.

— Я понимаю, — печальным эхом отозвался Воловод. — Я потом, когда очнулся, вспомнил все. Убегал же от этого желтого «пикапа», хорошо это помню. Он вполне мог свернуть в сторону, если бы собирался это сделать. Но догнал, сволочь.

— Андрей, мы еще об этом поговорим. Пригласим следователя, из ГАИ. Парень, что тебя сбил, задержан, проходит сейчас медицинское обследование. Он не спрятался, не сбежал — в «Скорую помощь» помог отвезти. Видишь, как действуют? Мораль на его стороне. И техническая экспертиза тоже — лопнул тормозной шланг, специалисты это подтвердили. Получается — несчастный случай. Но это для дилетантов. Я-то уверен, что тебя сбили намеренно. Хотя нам предстоит это доказать.

— Да, конечно, — согласился Воловод. — Я вышел из троллейбуса, спокойно шел по тротуару. И «пикап» этот я видел. Еще подумал: чего этот наглец стал на остановке, мешает же. Потом троллейбус, на котором я приехал, ушел, я стал переходить мостовую, а точнее, шаг или два сделал по проезжей части, не больше, как слышу сзади какой-то дикий рев мотора, оглянулся и… все, отключился на два с лишним месяца.

— Ну ничего, Андрей, теперь все позади. Кости срастутся, станешь ходить, на курорт съездить надо.

— Можно и на курорт, — вздохнул Воловод, поправляя на груди одеяло. — А как фамилия этого негодяя, Виктор Иванович, не помните?

— Часовщиков. Александр. Работает в автоцентре ВАЗ.

— А… Ясно. Отомстили мне за Тольятти. Без Шамрая здесь не обошлось.

— Шамрай? Это, кажется, замдиректора?…

— Он самый. Я однажды, год с лишним назад, задержал КамАЗ с «левым» товаром, запчасти из Тольятти, установил, что к этому имеет отношение Шамрай. Доложил Битюцкому…

— Так. Что дальше? — спросил Русанов.

— А дальше — вот, — Воловод хлопнул ладонью по гипсовой ноге. — Это они мне устроили, «вазовцы».

— Андрей, ты подумай, повспоминай… — продолжал Виктор Иванович трудный для Воловода разговор. — Фамилия твоего начальника всплыла у нас и по другому делу…

— По золоту? — сразу же спросил Воловод, хотя Русанов имел в виду другое — Жигульскую, фальшивый паспорт, Криушина-Калошина.

— Да, по золоту, — быстро сказал он. Криушин ведь «проходил» и по «Электрону». Но какое отношение имеет ко всему этому Битюцкий? Почему Андрей назвал его?

— Я вам давно собирался об этом сказать, — Воловод пошевелился, выбирая положение поудобнее, и Виктор Иванович помог ему сесть чуть повыше. — И, наверное, обязан был это сделать. Но — сомневался или, может, считал, что это нехорошо, на начальника своего капать. А теперь вот…

— Андрей, говори! — заторопил Русанов — в дверь уже дважды заглядывал врач. — С эмоциями и моралью разберемся.

— Ну, во-первых, по ВАЗу, Виктор Иванович. Я задержал грузовик с запчастями — шофер его открыто торговал у автоцентра, — доложил Битюцкому. Альберт Семенович велел мне передать материалы, сказал, что займется сам. Ну и «занялся». Насколько я знаю, детали были потом проданы без накладных через магазин — все устроил Шамрай, шофер благополучно отбыл в Тольятти, деньги, надо думать, были поделены между участниками этой аферы. Вполне возможно, что хорошую «благодарность» получил и Битюцкий.

— Так-так. А что касается «Электрона»? Нашего совместного предприятия?

— Год назад мы с Битюцким задержали работницу этого завода, Валентину Долматову, и ее подельника, Семена Сапрыкина. Задержали с поличным — Сапрыкин вывез с завода большой пакет с золотосодержащими деталями и две бутыли кислоты.

— Значит, существует подпольная лаборатория по снятию золотого покрытия с деталей?

— Именно так. И мы с Битюцким отлично это поняли. Короче, уголовное дело было налицо, но…

— …Битюцкий сказал, что сам во всем разберется?

— Да, сказал. Убеждал меня, что не надо всех сажать за решетку, что эта самая Долматова все поняла, покаялась…

— А теперь она сидит по подозрению в соучастии в убийстве собственного мужа, — размышлял вслух Русанов. — Вот так Альберт Семенович! Да-а… Поворот, нечего сказать.

— Поверьте, Виктор Иванович, я хотел вам все рассказать! — стал горячо уверять Воловод. — И к своему генералу хотел пойти, совесть меня мучила. Я чувствовал, что мы на большое дело вышли, что надо было срочно принимать меры, а Битюцкий…

— Успокойся, Андрей! — Виктор Иванович взял Воловода за руку. — К тебе претензий я не имею. Мне теперь многое стало понятно, многое стало на свои места. Следствие теперь пойдет повеселее… Ну что ж, Андрей, извини, мне пора. Да и доктор твой третий раз уже в дверь заглядывает. Разрешил десять минут, а мы с тобой проговорили больше.

Виктор Иванович поднялся, подбадривающе улыбнулся Воловоду.

— Яблоки ешь. Поправляйся. Работы много, лежать некогда. Если что еще вспомнишь, позвони, ладно? Вернее, врачу скажи, чтобы он вызвал меня, я приеду. Или кого-нибудь из своих парней пришлю. Договорились?

— Хорошо, Виктор Иванович. И спасибо. Знаете, такой груз с души свалился, целый год носил.

— Вот и не надо было носить, давно бы разобрались, что к чему, — укоризненно проговорил Русанов и крепко пожал руку Воловоду.

Генерал выслушал Виктора Ивановича с напряженным лицом. В голубых его глазах разгорался гнев, глаза все более темнели, в них появилось незнакомое до этого выражение брезгливости.

— Какой подлец, а? Полковник милиции, столько лет на службе… Как можно, Виктор Иванович?!

Иван Александрович разволновался, стал ходить по кабинету, рассуждая на эту тему, а Русанов сидел, слушал, соглашался. Битюцкий хотя и был у него на подозрении, но чтобы такое всплыло!

— Вот что, Виктор Иванович. — Закурив, генерал несколько успокоился, говорил твердо, решительно.— Арестовать Битюцкого мы успеем, никуда он от нас не денется. Нужно сейчас, срочно, допросить Долматову заново, с имеющимися новыми фактами в руках. Что она скажет и как будет себя вести?

— А Сапрыкин?

— Этого немедленно арестовать! Пошлите машину. Свобода для него, полагаю, кончилась. Что касается, взаимоотношений Битюцкий — Долматова, то нужно будет проанализировать их возможные бывшие встречи. Она бывала в управлении милиции?

— Да, Воловод сказал, что Битюцкий вызывал ее.

— Вот, отлично. Наверняка он отпустил ее не за красивые глаза. Ее посещения и то, что он не возбудил уголовного дела по явному факту хищения золотосодержащих деталей — это очевидно. Мы не знаем, как поведет себя в дальнейшем Долматова, по поведение Битюцкого я предвижу — все отрицать. Поэтому мы должны арестовать его с серьезными доказательствами в руках. Полагаю, что и с Долматовой нужно поступить точно так же. Убийство мужа на ее совести, в этом я тоже теперь убежден. Нужно заставить ее говорить.

— Да так оно и есть, Иван Александрович. Раз выяснилось, что хищениями золота она занимается давно, то речь будет идти о соответствующей статье Уголовного кодекса.

— Ладно, Виктор Иванович, не будем опережать события. В Москву, на завод по переработке драгметаллов, кто поехал?

— Коняхин с Кубасовым.

— Хорошо. Как только будут результаты, немедленно сообщите мне. Немедленно. Тут счет пошел на часы и минуты, Виктор Иванович. Интуиция мне подсказывает, что мы тронули лишь верхушку айсберга. Нужно установить убийцу или убийц Рябченко, тех, кто плавил золото, кто его сбывал… Что, кстати, показывает этот уголовник, Дюбелев?

— Пока от всего отказывается. Признал, правда, что знает Щеглова, но, дескать, к взрывному устройству никакого отношения не имеет. Но это дело времени, Иван Александрович. Я просмотрел дела, которые вела в свое время судья Буканова, Дюбелев — ее «подопечный». Месть судье — вполне реальная вещь по нынешним временам.

— Вот именно, по нынешним, — вздохнул Иван Александрович. — Вы вот что сделайте, Виктор Иванович, пошлите кого-нибудь в колонию, где сидел Дюбелев. Пусть там поработают с заключенными, пообщаются с его бывшими дружками. С кем сидел-общался, чем интересовался. Могут всплыть интересные вещи.

— Понял. Сделаю, — кивнул Русанов.

…В кабинете Виктора Ивановича ждал сюрприз: ему позвонили из технической службы, сказали, что установлен автор анонимного звонка в управление, сообщавший о хищениях золота на заводе «Электрон».

— Кто она? — спросил Русанов.

— Фамилия ее Соболь, зовут Ниной. Они в дежурной части управления, внизу.

— Она что — не одна?

— Да, с какой-то подругой.

— Хорошо, я сейчас закажу пропуск.

А через несколько минут в кабинет Виктора Ивановича вошли Нина Соболь и Светлана Рогожина.

* * *

К разговору с Долматовой Виктор Иванович подготовился тщательно. В руках оперативных работников управления и следователя прокуратуры были теперь неоспоримые, веские доказательства вины Валентины. Вернулись из Москвы Коняхин с Кубасовым, привезли сопроводительные ярлыки, которые Долматова клала в ящики с отходами. Ярлыки эти сравнили с теми, что оставались на заводе, — они разнились по весу, подтверждали тот факт, что часть деталей и отходов Долматова оставляла, присваивала.

— Неужели там, на московском заводе, никому не пришло в голову проверить? — удивился Русанов.

— Так нечего было проверять, Виктор Иванович, — стал горячо рассказывать Коняхин. — Они перевешивали, конечно, ящики, проверяли вес, а он — копейка в копейку, соответствует тому, что написано в сопроводительном ярлыке. А здесь, на «Электроне», вес также соответствовал — проверяли же работники бухгалтерии! Долматова уже потом, после оформления документов, брала отходы и переписывала ярлыки, и никто этого не замечал.

— Но проверить же элементарно! — засмеялся, не выдержал Виктор Иванович. — Сверить, скажем, по итогам года, по общему весу: сколько килограммов отходов отправлено в Москву, сколько там получили. Ведь моментально обнаружится разница!

— В том-то и дело, что никто об этом не подумал. По отчетности и на том, и на другом предприятии все в порядке. Долматова на хорошем счету, честный и принципиальный работник, портрет ее на Доске почета, коммунист… Как тут заподозришь? А главному бухгалтеру конечно же надо было проверять приход-расход золота по «Электрону». Он бы Долматову на первый же год поймал.

— Вы ему сказали?

— Главному бухгалтеру? Конечно! — теперь и Коняхин рассмеялся, по-мальчишески озорно, заливисто. — У него и рот открылся. «Как?! — говорит. — Какая разница?! Не может быть». Ну, мы ему с Кубасовым те ярлыки, «московские», показали. Он и ахнул.

— Теперь по этим документам можно установить, с каких пор занималась Долматова хищениями, сколько всего похищено золота?

— Конечно, Виктор Иванович. Хотя работа предстоит очень большая. Это же на несколько лет придется проверять документы.

— Придется, Валера. Куда денешься! Мы создадим комиссию из специалистов, попросим их во всем разобраться. Но это уже дело техники. Нам же сейчас нужно с помощью Долматовой выявить всех участников этой преступной группы. Всех до единого! Золота, судя по всему, ушло с взвода много…

— И главбух нам также сказал, Виктор Иванович. Покидал костяшки, покрутил головой. Если, говорит, она на каждом ящике отходов «экономила» даже по сто граммов, и то в год получается… Сколько вы думаете, Виктор Иванович?

— Ну… килограмм, что ли?

— Три! Три килограмма золота! Представляете? В год!

— М-да-а…

Сейчас, вспоминая этот разговор, Виктор Иванович еще раз просматривал, сличал ярлыки, ждал звонка из прокуратуры. Василий Иванович обещал ему позвонить сразу же, как освободится — висело на нем какое-то срочное дело. Потом вместе они намеревались поехать в следственный изолятор, где содержалась Долматова.

Почитал Русанов еще раз и объяснительные Соболь и Рогожиной. Вот так известие будет для Сергея! И как ему сказать, с какой стороны начать? Пожалуй, надо во всем до конца разобраться, понять, что происходило на «Электроне», в изоляторе брака, где судьба свела этих трех молодых женщин. Судя по их первым показаниям, в прямых хищениях золота они не участвовали — Долматова им не доверяла. Да и совесть Рогожина с Соболь не потеряли. Светлана призналась, что она сама хотела позвонить и во всем признаться, но побоялась, тем более что голос ее могли узнать, а вот голоса Нины никто не знал. Соболь и звонила.

— Надо было раньше это сделать, Светлана, — сказал Виктор Иванович. — Мы бы помогли вам.

— Надо было, — Светлана опустила глаза. — Но мы сами не все понимали. И потом…

Она замолчала, а Виктору Ивановичу, в общем-то, и так все было понятно — женщины соблазнились «легким» приработком.

Виктор Иванович взял с них подписки о невыезде на период следствия, сказал, что они свободны. Видел, что Светлана мнется, явно желая остаться наедине с ним, поговорить… Но не осталась.

Допрашивали Долматову в довольно просторной, с зарешеченным окном комнате, где не было ничего лишнего, а только то, что необходимо для работы: стол, два табурета, настольная лампа, стопка чистой бумаги на столешнице.

Долматова вошла с серым, поблекшим лицом, смотрела на Русанова и Краснова настороженно, с опаской. В коридоре следственного изолятора она случайно увидела Сапрыкина, его вели по дальнему коридору два рослых надзирателя и сердце ее упало — Семен тоже теперь был в тюрьме! Она, разумеется, не могла ничего ему сказать, ей бы это не позволили сделать, да и видела его со спины. Настроение Валентины резко ухудшилось. Если Семен заговорит, то дела ее плохи. Что знают эти два человека, сидящие напротив нее с бесстрастными, казенными лицами? В чем они обвинят ее сегодня, какие представят доказательства?

Первым заговорил Краснов, из прокуратуры:

— Валентина Васильевна, мы еще раз вам предлагаем — расскажите правду. Добровольное признание облегчит вашу участь, поможет следствию. Судом все это также учитывается.

— Мне нечего добавить… Я все вам рассказала в прошлый раз.

— Жаль, — вздохнул Василий Иванович. — Вы женщина молодая, у вас, как говорится, вся жизнь впереди. Человек есть человек, может всякое натворить, всему есть причины и объяснения. Для суда и для следствия важно другое — как оценивает обвиняемый свои поступки.

— Я ни в чем не виновата, — глухо, упрямо проговорила Долматова. — Жила, работала…

— …Воровала, — добавил Русанов.

— Это надо доказывать! А так людей оскорблять… знаете!…

— Доказательства у меня есть, Валентина Васильевна, — спокойно сказал Виктор Иванович, вынимая из папки, которая лежала у него под руками, сопроводительные ярлыки. — Вот, смотрите: этот ярлык — «московский», мы взяли его на перерабатывающем заводе, а вот — здешний, что остался в бухгалтерских документах на «Электроне». Разве это не доказывает, что вы расхищали золотосодержащие отходы?

Что сделалось с Валентиной! Она покраснела как рак, беззвучно и безвольно открывала и закрывала рот, теребила пуговицу на рукаве платья, не знала, куда деть глаза.

Потом, минуту, наверное, спустя, выражение ее лица изменилось — в глазах появились холод, злость. От прежней, «невинной», несправедливо задержанной женщины, роль которой она старательно играла, не осталось и следа. Перед Русановым и Красновым сидела разъяренная, источающая ненависть особа — так была похожа Долматова в эти мгновения на большую дикую кошку: и красива, и свирепа, и агрессивна!

— Догадались-таки! — прошипела она. — Ни одна милиция не дотумкала, ни одна ревизия. А вы, чекисты, сообразили… Ишь, умники!

— За комплимент спасибо, — улыбнулся Русанов. — Но поговорим о деле. Прошу ответить на мои вопросы: с какого времени вы занимались хищениями золота на заводе? Кто был вашим сообщником? А точнее, сообщниками? Где лаборатория по переплавке золота? Каким образом вы сбывали слитки? Вот эти, «сигареты», — и Виктор Иванович положил на стол слиток, отобранный в свое время у Мамедова.

Валентина немо, со страхом смотрела на толстую пачку подшитых ярлыков, на тускло поблескивающую в свете электрической лампочки «сигарету». Бог ты мой, неужели им все известно?

— Кто, наконец, убил вашего мужа? — продолжал Русанов. — Говорите, Валентина Васильевна. Товарищ Краснов правильно вам сказал, что добровольное признание и помощь следствию…

— Я и выносила отходы, может, несколько раз… И никакой лаборатории у меня нет. Отдавала одному знакомому, а он… Не знаю больше ничего.

— Знакомый этот — Семен Сапрыкин, так? Вы же его видели сегодня в коридоре…

«Подстроили встречу. Нарочно! Чтобы я сама на себя наговорила, Семена выдала. Ну нет, не дождетесь!»

— Никакого я Сапрыкина не знаю.

— Так ли? А не вас ли в прошлом году задерживали Битюцкий и Воловод? А, Валентина Васильевна? И почему это начальник управления БХСС отпустил вас, не объясните нам с Василием Ивановичем? Что у вас с Криушиным Эдуардом не заладилось? Почему он сбежал из Придонска да еще под другой фамилией? Или знакомство с ним вы тоже будете отрицать? Так же, как и с Жигульской?

— Криушин работал у нас на заводе, да. Но я…

— Он поначалу и сбывал «сигареты», Валентина Васильевна, мы это знаем. Есть свидетель, скупщик, мы его отыскали… Продолжайте, пожалуйста.

— Я хотела сказать, что… Да что вы мучаете меня? — заволновалась Валентина, потерявшая цепь своих рассуждений-оправданий. — Я вам рассказываю то, что знаю, и вешать на меня чужие грехи…

— Не грехи, Долматова, — преступления! — строго сказал Краснов.

— Тем более! Пусть Жигульская и отвечает сама за себя, я-то тут при чем? Я попросила Альберта Семеновича… — Валентина прикусила язык — да чего, дура, разболталась-то? Зачем? Эдька мертв, ничего уже не скажет, а она… Ой, запуталась она, окончательно запуталась!… Но что они знают, что? Нельзя всего говорить!

— О чем вы попросили Альберта Семеновича? — ровно спросил Русанов. — О том, чтобы он помог Криушину заполучить паспорт на чужое имя, так?

Валентина повесила голову, из глаз ее потекли бессильные, злые слезы.

— Так, — тихо сказала она. — Но больше я ничего не знаю.

— Ну, допустим, вы что-то сейчас и забыли. Время у нас есть, подождем. С Битюцким нам более или менее ясно. Он вас отпустил в прошлом году с бутылями и отходами. Почему?

Долматова молчала.

— Но самое страшное — это убийство мужа, Валентина Васильевна.

— Не убивала я его, что вы ко мне прицепились? — закричала Долматова. — Какое вы имеете право так говорить?! Я буду жаловаться! Сейчас не тридцать седьмой год!

— Да мы это уже слышали, Долматова, — заметил Краснов. — И не нужно повышать голос, это вам нисколько не поможет. Мы — юристы, разбираемся только с фактами, а эмоции, пожалуйста, оставьте… Причина убийства вашего мужа нам понятна — нужно было, чтобы он замолчал. Он много знал, участвовал в преступлениях…

— Отпустите меня! Дайте мне отдохнуть, изверги! У меня сейчас лопнет голова!

— Хорошо, отдохните, — согласился Краснов, глянув на Русанова. — Подумайте. Нам, как вы видите, известно многое, почти все. В деталях мы разберемся. Но советую вам: не берите себе в помощники молчание.

«Шиш тебе, а не признания, — думала быстро успокоившаяся Валентина, когда ее вели в камеру. — Наговаривать на себя я все равно не буду. Разбирайтесь, доказывайте. Мужики убивали Тольку, не я. Пусть они и рассказывают. У Гонтаря руки длинные, и тут меня достанет». Предупредила же контролер-надзиратель по их коридору — мол, девка, привет тебе с воли, держи язык за зубами. Поняла?

Чего тут не понять?! И ясно, от кого «привет». И про Битюцкого она зря, дура, ляпнула. Ох как зря! Чекист этот ее на пушку взял, а она и поверила. Да не знают они ничего и не узнают. Семен молчать будет, а ей сам бог молчать велел. Если все раскроется…

Щелкнула за спиной Валентины тяжелая железная дверь, сокамерницы подняли на нее равнодушные, озабоченные своей собственной судьбой глаза, немо спрашивали: ну что там? как дела? Но Валентина не стала никому ничего рассказывать. Плюхнулась животом на койку, зарылась лицом в дурно пахнущую подушку, разрыдалась. Будьте вы все прокляты!…

* * *

Битюцкого Русанов и Краснов задержали в этот же день, к вечеру. Условившись со следователем прокуратуры о месте встречи, Виктор Иванович в сопровождении Коняхина и Кубасова отправился в управление внутренних дел. Краснов ждал уже у входа.

Предъявив милиционеру свои служебные удостоверения, они поднялись в лифте на четвертый этаж, прошли мрачноватым длинным коридорам, остановились у двери с черной табличкой: «Начальник управления БХСС». Место, где должна быть фамилия, пустовало.

Секретарша Битюцкого подняла на вошедших строгие глаза, сказала, что Альберт Семенович говорит по телефону с Москвой, надо подождать, на что Виктор Иванович спокойно уронил:

— Ничего, мы там, в кабинете, подождем.

Все четверо вошли в кабинет Битюцкого, сели у стола. Альберт Семенович, действительно говоривший по телефону, глянул на вошедших, лицо его изменилось. Он быстренько свернул разговор, зачем-то поправил форменный галстук, спросил притворно-радушно:

— Виктор Иванович?! Чем обязан?

— Да вот, в гости к вам зашли, Альберт Семенович… Что это на дверях фамилия ваша не значится?

— А… Да так, знаете ли… Кому надо, найдут и без фамилии на двери.

— Это уж точно, — согласился Русанов и положил перед Битюцким постановление на задержание.

Битюцкий глянул, поднялся. Встали и чекисты — не выкинет ли чего-нибудь арестованный? Но Битюцкий вел себя спокойно.

— Я знал, что ты придешь, Виктор Иванович. Только не знал, когда именно.

— Чего ж себя мучили, Альберт Семенович? Рядом живем.

— Надеялся все на чудо, Виктор Иванович. Вдруг пронесет. В жизни всякое случается.

— Ну-ну. Не повезло, значит. Ключ от сейфа, Альберт Семенович!

И снова Битюцкий переменился в лице — черт, как он мог забыть?!

А Виктор Иванович тем временем выкладывал из сейфа его содержимое — какие-то бумаги, папки, кобуру от пистолета. Вдруг рука его нащупала на дне массивного литого ящика нечто твердое, завернутое в бумагу. Вытащил, развернул.

— Что это, Альберт Семенович? — спросил Виктор Иванович с невольной улыбкой.

— Да видишь же, чего спрашиваешь?! Хрен.

— Золотой, что ли?

— Золотой.

Виктор Иванович подержал вещицу на ладони, дал посмотреть и Коняхину с Кубасовым, сказал:

— Недорого же вас ценили, Альберт Семенович. Совсем недорого!

Долматова упорствовала еще недели полторы. Но с каждым новым допросом, с каждым днем пребывания в ненавистной ей камере следственного изолятора отступала, сдавалась под натиском улик и признаний: Битюцкого, Сапрыкина, Дюбеля, Рогожиной, Соболь, Мамедова, Жигульской… Она вдруг остро — кожей — ощутила, разумом поняла, что стоит вопрос ее жизни: слишком серьезными были выдвинутые против нее обвинения, недвусмысленными были и соответствующие статьи Уголовного кодекса.

И Валентина заговорила — назвала Гонтаря и его группу боевиков, рассказала, как готовилось убийство мужа, Анатолия, каким образом удавалось ей обманывать всех на заводе, воровать золото, какую роль играл в их деле Семен Сапрыкин, при каких обстоятельствах познакомилась с Битюцким…

Следователь прокуратуры Краснов едва успевал записывать.