На пологом правом берегу лежало много перевернутых джонок. Еще больше их качалось на воде. За пристанью виднелись крыши глинобитных вышек наподобие каланчей, на которых висели флаги, шары, силуэты каких-то фигурок. Увидев на берегу группу офицеров в шапках с синими и белыми шариками, фунде-бошко сник. От его высокомерия не осталось и следа.

— Ну, братцы, не плошай! — крикнул Бестужев кормщику и гребцам. Осторожно подходя к пристани, чтобы не задеть джонки, они плавно подвели баржу к причалу. Большая толпа стала наседать на солдат, ограждающих спуск к пристани. Тех, кто особенно выступал вперед, они отгоняли палками. Бестужев, Павел и Чурин сошли на берег, за ними спустились фунде-бошко, Арсыган и Джумига.

В окружении чиновников стоял правитель города мейрен-джангин Хуцумба. Он был в курме темно-желтого цвета, на шапке — светло-голубой шарик и три собольих хвоста. Человек почтенных лет, с весьма умным выражением лица и проницательным взглядом, он держался строго и с большим достоинством. Выйдя вперед, Ху цумба с легким поклоном пожал руку Бестужеву и его спутникам, затем представил своих помощников, среди которых оказался «почтарь». Тот и вида не подал, что знает Бестужева. Правитель начал говорить, Бестужев хотел позвать Джумигу, но того вместе с фунде-бошко и Арсыганом уже не было рядом, и переводить стал один из офицеров.

— Мейрен-джангин Хуцумба проси позволень сообщай ваш приезд амбань Джераминга и приглашай ходи тота дом.

— Скажите, что я позволяю это, — кивнул Бестужев.

Офицер прокричал что-то, и толпа раздалась в стороны. Солдаты, шедшие впереди, покрикивали на людей, замахиваясь палками. Торжественная процессия направилась по коридору из людей, которые с любопытством оглядывали трех высоких русских начальников.

— Смотрите, сколько женщин, — сказал Павел.

— Да какие хорошенькие! — отметил Чурин. Китайских женщин Бестужев не видел никогда.

В Кяхте и Маймачене, как и в других пограничных городах, им не разрешалось жить. И здесь он впервые увидел маньчжурок, которые показались ему гораздо красивее, выше буряток и тунгусок. Этому, вероятно, способствовали высокие прически: аккуратно зачесанные вверх волосы украшены цветами. Одеты они в синие платья или длинные курмы с широкими рукавами, а внизу узкие шароварчики с тесемками. Ноги у большинства длинные, стройные. Здесь явно нет обычая уродовать их колодками. Движения плавные, грациозные, глаза быстрые, живые. Чурин подмигнул одной из них, она смущенно зарделась, отвела глаза, но тут же лукаво, озорно глянула на него и Бестужева. Молодых мужчин в толпе совсем нет — большинство мобилизованы в армию. А старики и старухи в рубище и лохмотьях. Детишки босые, полуголые.

Солдаты выглядели настолько убого, что совсем не походили на военных. Одеты, как простые крестьяне. Вооружены палками и пиками. Кое у кого — щиты с изображением драконов. Пистолеты лишь у некоторых офицеров.

Пройдя улицу, они вошли в ворота небольшого дворика, сплошь уставленного орудиями пыток и казни. Тут и щипцы разных размеров, и барабаны, утыканные гвоздями, и доски с вырезами для зажима голов. За первым двориком оказался другой, внутри которого стояла конница. Всадники на маленьких монгольских лошадках. Как и солдаты, все в лохмотьях. Ружей нет, сабли не у всех, у большинства — длинные деревянные пики с железными наконечниками, луки со стрелами в колчанах. На возвышении у забора стояли пушки на деревянных лафетах, покрытые рогожей и отгороженные веревками.

Здесь их пригласили в глинобитный дом, над которым высились два столба с желтыми флагами и иероглифами. Внутри прохладно, сумрачно — бумажные окна плохо пропускали свет. Мейрен-джангин жестом пригласил гостей за стол, на котором стояли фрукты, овощи, пряности, какие-то коробочки, графины с напитками и шанси. В комнату вошел посыльный от амбаня и, встав на левое колено, что-то сказал, глядя в пол.

— Амбань Джераминга рада ваш приезд, сыкоро ходи сюда, — перевел офицер. Показав на «почтаря», Бестужев спросил, не был ли тот в Усть-Зее. Переводчик спросил его, но тот отрицательно качнул головой. «Тоже мне, конспиратор, — подумал Бестужев, — и бог с ним, пусть шпионит».

— Посему адмирала без эполета? — перевел офицер вопрос мейрен-джангина.

— Мы везем мирный груз — товары для русских поселенцев.

— Однако на прошлы год такой товар водил военны, — не унимался Хуцумба, а вслед за ним переводчик.

— О господи ты боже мой! — улыбнулся Бестужев. — Разве плохо, что сплав ведут статские?

Тут в комнату вошел запыхавшийся посыльный.

— Амбань Джерампнга занят, его проси начинай без него.

Мейрен-джангин взял в руки бокал и начал речь, в которой передал слова амбаня о том, что считает новый сплав укреплением дружбы между Срединной империей и Россией, и предложил выпить за дружбу китайцев и русских.

— Хороший тост, — сказал Бестужев и выпил бокал. Тут «почтарь» передал Хуцумбе листок, и немного погодя тот спросил, знает ли Бестужев адмирала Путятина. Он ответил, что учился с ним в Морском корпусе. Затем его спросили, долго ли и где он живет в Сибири, чем занимается. Он ответил, что живет в Сибири ровно тридцать лет, последние годы — в Селенгинске, где производит тарантасы.

— Вы еся крупна фабрикант?

— На моих тарантасах ездят по всему Забайкалью, — ответил Бестужев, незаметно мигнув Павлу. Услышав перевод, офицеры с уважением закачали головами. Бестужеву надоели бесконечные расспросы, и он обратился к переводчику:

— Передайте господам, что если амбань не придет скоро, то мы продолжим наше плавание.

Эти слова почему-то вызвали беспокойство среди офицеров. «Почтарь» передал мейрен-джангину какой-то листок, тот косо глянул на него и начал что-то говорить. Переводчик пропел:

— Торопиза не надо. Амбань моги ходи сюда. Это неуважай амбань и все сыдес сидящи.

— При всем уважении к амбаню и всем здесь присутствующим мы не можем терять времени на эту, конечно, весьма милую беседу. Передайте амбаню глубочайшую признательность за великолепный прием, но нам пора в путь… Просим передать амбаню наши скромные подарки, часть которых вы можете разделить между собой…

В комнату внесли несколько тюков сукна, дабы, ящик с ликером. Против ожидания Хуцумба не стал настаивать на продолжении приема, пожелал счастливого плавания и сказал, что в знак глубочайшего уважения они дарят им свинью…

Услышав это, Бестужев подумал, что переводчик, вероятно, ошибся и речь, видимо, идет о свинине. Но, выйдя из дома, они увидели на телеге большую свинью в клетке.

— Что называется, подложили свинью, — усмехнулся Павел.

— Подарок хороший — пудов десять, — сказал Бестужев.

Когда они вернулись на баржу, фунде-бошко, Арсыган и Джумига уже были на борту. Попрощавшись с начальством, Бестужев поднялся по трапу и велел Павлу принести ящик конфет и передать их детям. На берегу поднялась радостная суета. Баржа отошла от причала и начала быстро набирать скорость, дети побежали вдоль берега, замахали руками, закричали вслед…

«Верховному главнокомандующему всех войск Маньчжурии, Князю VI степени, господину Ишаню

Высокочтимый и достопочтенный князь!

Во время кратковременного пребывания в Айгуне (Сахалин Ула-Хотоне) господин Бес-ту-шин со своими спутниками был принят местной администрацией. Господин амбань Джераминга не удостоил своим присутствием человека с темным прошлым и не совсем выясненным настоящим положением. К сожалению, мейреп-джангин Хуцумба не очень хорошо вел беседу, из-за чего не удалось глубже узнать отношение Муравьева к адмиралу Пу-тя-тин, новые данные о господине Бес-ту-шине, кроме того, что он живет в Селенгинске и занимается производством тарантасов. Судя по всему, он человек довольно набожный: часто повторяет „О господи ты боже мой!“, что примерно соответствует заклинанию „Ом мани падме хум!“.

Обладая прекрасной зрительной памятью, господин Бес-ту-шин узнал меня. Неверно утверждение, будто все восточные люди для русских — на одно лицо, наподобие того, как для нас — их лица одинаковы.

На сей раз я еще больше склоняюсь к мнению, что и нынешний караван не представляет угрозы для Срединной империи. Однако есть опасения иного рода: низшие сословия всячески стремятся к сближению с русскими. Головные баржи были хорошо приняты жителями Татыгира. По моему приказу фунде-бошко Найбао был допрошен с пристрастием. Он заявил, что отнюдь не способствовал хорошему приему русских и что они специально напоили его, в чем я весьма сомневаюсь: Най* бао известен как обжора и пьяница. Многие торговцы Татыгира и других селений научились изъясняться на этом ужасном по произношению языке.

Подарок — большая свинья, преподнесенная русским, вызвал у них странную реакцию, суть которой выяснить пока не удалось.

К сему преданный Вам до последнего ногтя

Юй Цзечин.

Айгун (Сахалин Ула-Хотон),

июля 19 дня полной луны,

1857 года — года железной змеи».