Подходя к дому адмирала Казакевича, Бестужев увидел, как с крыльца сошла молодая, красиво одетая женщина и быстро направилась в гору. Взявшись за ручку двери, он заметил, что она оглянулась и тут же ускорила шаг, стуча каблучками по дощатому тротуару. Мужик с кистью в руках сказал, что пока дом не достроен, Казакевич живет на даче, но сейчас его нет и там — уехал к устью Амура. Пол был завален стружками, пахло краской, лаком, известью.

Выйдя на крыльцо, Бестужев постоял, потом решил осмотреть городок. Пустынные улицы-просеки тянулись вдоль реки. Лишь кое-где катались дети на санках. Морозец стоял небольшой. Недавно выпавший снег таял, капель сочилась с крыш. И в воздухе было что-то весеннее. Дойдя до поперечной улицы, он увидел за углом женщину, которую недавно встретил у дома Казакевича. Едва он показался, она устремилась к нему.

— Михаил Александрович, извините, что не подошла сразу, — она подняла вуаль, и только тогда он узнал в ней Елизавету Шаханову. Она совершенно преобразилась в хорошей одежде и шляпке с вуалью. Но было в ее улыбке, взгляде что-то беспокойное. Он спросил, чем она встревожена, она замялась и, не ответив, в свою очередь спросила, где он остановился. Он сказал, что в заезжем доме Амурской компании, и пригласил ее в гости. Она пообещала прийти вечером.

Вернувшись к себе, он прибрался в комнате и начал готовить ужин. Когда стемнело, зажег керосиновую лампу, хотел закурить, но до прихода гостьи решил не дымить и вышел во двор. Вскоре послышался скрип снега за воротами. Кто-то в полушубке, шапке, валенках открыл калитку и неуверенно двинулся в глубь дворика. Догадавшись, что это Елизавета, он спустился с крыльца и подал ей руку.

Клубы холодного пара ворвались в избу через распахнутую дверь. Он помог ей снять полушубок, шапку и спросил, что это за маскарад. Она почему-то не ответила. Он пригласил ее к столу, на котором стояли лагун со льдом и шампанским, разные закуски. Она с удивлением разглядывала прекрасную сервировку, аккуратно нарезанные ломти кеты, осетрины, строганину, обложенную кольцами лука, ананасы, купленные у американского купца.

— Вам кто-то помогал? — спросила она.

— Нет, все сам, — улыбнулся он. — Это доставило мне удовольствие…

— Смотрю на вас и думаю: откуда среди купцов такой?

— А я не купец. Просто подрядился доставить грузы.

— Где же вы служите?

— Погодите, давайте сядем. Я не служу, я — ссыльный поселенец.

— Вы шутите! Вот я действительно ссыльная.

— Не шучу. Более того, я — бывший каторжанин. Тогда она предположила, что он был офицером и сослан за убийство на дуэли. Он сказал, что за такое на каторгу не ссылали: самое страшное — Кавказ.

— Постойте, — вдруг осенило ее, — не из «секретных» ли вы? Из тех, кто в двадцать пятом году против царя вышли?

— Вы знаете про это? — удивился он.

— Как не знать, в Чите после амнистии столько разговоров было и о «секретных», их женах тоже. Но почему вы не вернулись?

Бестужев сказал, что у него семья, дети, и спросил, почему она не попала под амнистию. Она ответила, что не выдержала домогательств охранников, совершила побег, но ее поймали, а беглецы амнистии не подлежали.

— Такого натерпелась за эти годы. Берегла, берегла себя, да конвойные…

— Ладно, Лиза, не надо, — сказал Бестужев, заметив, что у нее навернулись слезы. В это время раздался стук в двери. Он вышел в сени. Почтовый чиновник протянул конверт. Вернувшись в избу, он увидел, что Лиза лежит на диване, укрывшись шалью.

— Я испугалась, не хочу, чтоб меня здесь застали. Ведь я у Казакевича горничная, но…

— Не надо об этом, — нахмурился он. — Погодите, я прочту.

Почерк на конверте был незнакомый. Он сорвал печати и увидел вензель генерал-губернатора.

«Милостивый государь Михаил Александрович!

Спешу уведомить вас, что ваше плавание в Североамериканские соединенные штаты ввиду позднего прибытия в Николаевск не представляется возможным. Заказ и покупка кораблей поручены другим лицам, которые отправятся в Америку из Кронштадта. Решение принято и с учетом письма вашей супруги, обратившейся ко мне с убедительной просьбой не посылать вас в столь далекое плавание.

Примите заверения в искреннем к вам уважении.

Н. Муравьев».

Письмо ошеломило Бестужева. Мери-то зачем вмешалась? Впрочем, дело, наверное, не в ней и не в позднем прибытии. Это просто предлог. Видимо, Муравьеву не по нраву поддержка Бестужевым мнения Невельского о южных портах. Ну да бог с ней, с Америкой.

— Что-то неприятное? — спросила Лиза.

— Пожалуй, наоборот. Скоро вернусь домой.

— Я много думала, даже жалела, что не утонула тогда. Но все, что ни делается, к лучшему, Спасибо вам за все…

Утром кто-то постучал в дверь. Это пришел Чурин и сказал, что скоро сюда придет адмирал Казакевич. Бестужев проводил Елизавету и начал прибираться в комнате.