ФЕДЬКА
…Я сижу на совещании в кабинете министра обороны, вполуха слушаю однообразно унылые доклады главкомов о положении в войсках и одновременно наблюдаю за тем, как вальяжно прохаживается по толстому ковру любимец Родионова кот Федька — самый информированный в военно-стратегическом отношении российский кот. Часто он запрыгивает в большое кожаное кресло и там, уютно свернувшись в пушистый калач, засыпает. И только когда хозяин кабинета начинает слишком громко кого-то костерить или в очередной раз почти кричать по телефону Виктору Степановичу: «Где деньги?» — Федька лениво приоткрывает свои плутоватые глаза и сочувственно поглядывает на взволнованного хозяина. Кот ежедневно слышит здесь одни и те же слова: «нет денег», «нет реформы», «нет боеготовности», «нет совести». Мне кажется, что очень скоро он начнет их вымяукивать.
Намедни был в этом кабинете министр финансов России Александр Яковлевич Лившиц. Такой остроумный и в очках. Родионов с ним опять о деньгах говорил. Человек этот вроде бы не жадный — денег обещал и даже бутербродом своим с Федором поделился. Денег почти полтора триллиона дал. Но потом Игорь Николаевич ему по телефону опять кричал:
— Александр Яковлевич, ты меня без ножа режешь!
Пришел бы этот финансист еще раз, что ли. Денег много не даст, хоть бутерброд после него останется.
Да, тяжело быть министром. И котом при таком министре быть непросто. Лежа в кресле, Федор размышляет о том, что от уровня финансирования армии теперь стало зависеть и его, так сказать, котячее благосостояние…
…Каждому министру обороны История отмеряет свое время. Одному доставались черные годы военного лихолетья, другому мирный период, третьему короткая или длинная, трагическая или славная военная кампания. Четвертому суждено было попасть в конфузию, испытать хулу и весь остаток жизни потом терпеть страдания. Бывали у нас опальные военные министры и министры-фавориты. Бывали министры, при которых армия жировала и при которых вынуждена была туже затягивать пояса.
Когда я размышляю о судьбе сорок первого министра обороны России генерала армии Игоря Родионова и пытаюсь определить его место в отечественной истории, то прихожу к выводу, что ему досталось понемногу от судьбы каждого из сорока предшественников. Но только при нем армия доведена властью до такого унижения, когда она вынуждена выпрашивать у государства подаяния хотя бы на то, чтобы не протянуть ноги с голоду.
Из досье:
Министр обороны Российской Федерации генерал армии РОДИОНОВ Игорь Николаевич
Родился 1 декабря 1936 года в селе Куракино Сердобского района Пензенской области. Русский.
Окончил Орловское танковое училище (1957), Военную академию бронетанковых войск (1970), Военную академию Генштаба (1980).
Прошел практически все основные командные должности от командира взвода до министра обороны.
В 1985–1986 годах командовал 40-й армией в Афганистане, был уполномоченным правительства СССР по делам временного пребывания советских войск в Демократической Республике Афганистан. После этого состоял в должностях первого заместителя командующего войсками МВО, командующего войсками ЗакВО, начальника академии Генерального штаба ВС РФ.
Военное ведомство РФ возглавил в июле 1996 года.
В мае 1997 года указом президента России освобожден от занимаемой должности…
Его послужной список вызывал уважение даже у недоброжелателей. По должностям «через ступеньку» не скакал, в теплых местах не засиживался. Бывшие до него министрами обороны Язов, Шапошников и Грачев пользовались особой расположенностью президентов. У Родионова все было наоборот: попал в немилость к Горбачеву после событий в Тбилиси, а Ельцин упорно его «не замечал» аж до лета 96-го. Когда же стал министром и про него заговорили как о «человеке Лебедя», ворчал и обижался на прессу за этот «лебедейбл». Быть «ничьим» — его принцип.
Уже вскоре после того, как Родионов занял свой кабинет в Минобороны, вместо портрета Ельцина над рабочим столом министра появился российский герб.
Родионов сказал:
— Служим не президентам, а народу…
Его сорок с лишним лет службы Отечеству вместили в себя гигантскую мощь и нищету Вооруженных Сил, афганскую войну и трагедию Тбилиси (в которой его сделали крайним), многолетнюю «ссылку» в академии Генштаба и развал Союза, растаскивание армии по национальным квартирам и горькую обиду за незаслуженную опалу. И как запоздалый знак торжества справедливости, как признание весомости его авторитета, профессионального опыта и морального права быть первым генералом в армии — пост министра.
У кресла министра обороны есть несколько особенностей: в него садятся либо слишком рано, либо слишком поздно. В нем либо засиживаются, либо не успевают толком посидеть. В России ничего не делается вовремя и в меру. И редко что делается по справедливости.
ХАРАКТЕР
Еще с лейтенантских пор Родионов прослыл среди начальства человеком ершистым и самостоятельным в суждениях. Часто то в упрек, а то и в вину доводилось ему слышать о себе: «Больно уж умный».
В армии ум иногда относится к категории человеческих недостатков.
Родионов не соглашался с легендарной армейской пословицей «Я начальник — ты дурак», пытаясь доказать свое: «Ты — начальник, но я тоже не дурак».
Многие сослуживцы Родионова по знаменитой Железной дивизии до сих пор помнят случай, когда высокий московский инспектор распекал строптивого заместителя командира танкового полка за «самодеятельность» в выполнении поставленной на полигоне задачи. Но вместо того, чтобы виновато опустить голову и повторять: «Виноват, товарищ генерал!» — майор Родионов пытался доказывать правоту своих действий. Такая дерзость воспринималась как хамство.
— Хреново тебя учили в академии, майор!
Когда же майор сообщил проверяльщику, что академию он, между прочим, закончил с золотой медалью, инспектор пришел в ярость:
— Я тебя вместе с золотой медалью сгною на этом полигоне!
Конечно, встречались на пути Родионова люди, которые умели по достоинству оценить и самостоятельность его решений, и умение творчески обучать подчиненных тому, что необходимо на войне. Железная дивизия была в ту пору особым соединением. Туда регулярно приезжало высокое московское военное начальство, чтобы во время учений апробировать все самые передовые оперативные и тактические замыслы. Однажды в Железку прибыл министр обороны СССР маршал Гречко. Дивизия, что называется, была поставлена «на уши». От того, как она сработает на учениях, во многом зависела дальнейшая карьера многих окружных и дивизионных начальников.
На министерских учениях полку подполковника Родионова была поставлена сверхзадача — это когда в экспериментальных целях дается заранее невыполнимый приказ, а начальство смотрит, до какого рубежа войска его могут выполнить. Затем анализируются их действия и делаются выводы о том, как повысить их боеспособность.
В установленное время министру доложили, что полк Родионова задачу выполнил полностью.
— Вы мне бросьте тут ерундой заниматься! — обрушился на представителя штаба военного округа Гречко.
Тогда штабист протянул маршалу бинокль:
— Можете сами посмотреть.
Министр убедился, что танки находятся на «сверхрубеже».
— Командира полка ко мне!
На командном пункте учений в присутствии окружного начальства Гречко сказал:
— Этот подполковник осенью должен прибыть на учебу в академию Генштаба.
Но приказ министра обороны не был выполнен: окружное начальство рассудило, что подполковнику Родионову «надо еще поднабраться опыта». Дорога в академию Генштаба открылась ему, только когда стал уже командиром Железки.
Закончив академию ГШ и пройдя несколько командных должностей, генерал Родионов получил назначение в Афганистан. К тому времени даже в высоких кремлевских кабинетах знали, что стали водиться за Родионовым различного рода «грешки»: на многих, даже очень высоких, совещаниях костерил он застой в армии и призывал к ее конструктивному реформированию с учетом меняющихся внутренних и геополитических условий. Он громко стал говорить об ответственности государственных политиков всех рангов за положение в Вооруженных Силах, о необходимости перестройки всей оборонительной инфраструктуры государства.
Но критика — дело нехитрое. Этому и без академии Генштаба генералы успешно учатся сами. Разница лишь в том, что одни бесплодно брюзжат, а другие предлагают конструктивные варианты исправления недостатков. Родионов предлагал конкретные планы спасения армии от намечающегося развала. Предлагал не безликой «власти», а конкретной, называя по именам всех, кто эту власть олицетворял. И тогда в Кремле на него стали посматривать, как на «опасного» генерала. В конце концов с ним поступили так же, как в стародавние времена поступали с неугодными генералами — сослали подальше от столицы на очередную войну — афганскую…
«За Черную речку» (так тогда в телефонных разговорах кодировался наш ограниченный контингент в ДРА) ехал в качестве командующего 40-й армией и одновременно — уполномоченного правительства СССР по делам временного пребывания советских войск в Демократической Республике Афганистан. Уполномоченный правительства не имел даже собственного угла и потому, довезя жену до Ташкента, оставил ее там в военной гостинице. В ней Людмила Ивановна и прождала его всю войну.
Когда Родионов вырвался на несколько дней из Афганистана в Москву (на партийный съезд), то захватил жену в самолет по пути из Ташкента — иначе так и не увиделись бы.
На съезде он должен был выступать. В те времена было принято согласовывать тексты с минобороновским начальством. У фронтовика Родионова текста выступления не было — только написанные от руки тезисы. А начальникам он честно признался, что будет настаивать на выводе его армии из ДРА. И хотя в то время идея эта уже гнездилась даже в самых тупых головах, озвучивать ее раньше первых партийных бонз считалось грехом. Выступить ему не дали. Но тезисы забрали. Позже Родионову стало известно, что документ этот все же попал в руки Горбачева и дал ему важный «позитивный капитал», когда вырабатывалось решение о выводе наших войск из Афгана.
После войны генералу Родионову места в московских штабах не нашлось. Он все также требовал реформы в армии и государстве, критиковал высшие власти за невнимание к Вооруженным Силам, предлагал свои концепции. Короче, афганская ссылка нужной воспитательной роли не сыграла. Требовалось «повторить». Родионов получил назначение на должность командующего войсками Закавказского военного округа. Штаб стоял в Тбилиси. Там же генерал был избран депутатом Верховного Совета.
Тогда в Грузии его любили. Он был, пожалуй, первым командующим, который прислушивался к просьбам грузин передислоцировать несколько частей, чтобы сохранить исторические памятники республики. До него некоторые начальники тупо твердили: «Интересы обороны региона превыше всего…»
Родионов несколько раз обращался к министру обороны Язову с просьбой уважить грузин. Эти просьбы были удовлетворены. Родионов признавался потом, что ему иногда было страшно стыдно за варварское отношение подчиненных к бесценным грузинским реликвиям. «Пример» такого варварства иногда показывали не только дивизионные и полковые командиры, но и генсеки…
Однажды раздался звонок по ВЧ. Министр обороны Язов приказал Родионову бросить все и мигом мчаться в Пицунду — проконтролировать, как ремонтируется дача Генерального секретаря. То была задача «особой государственной важности». Бросил все. Помчался. Оказалось, Раиса Максимовна, намедни побывавшая на «объекте», устроила разнос строителям. Увидел: солдаты выламывают ломами двери во дворце. Специалисты сказали: одна такая дверь стоит почти три миллиона рублей… Родионова чуть не хватила кондрашка. Когда возвратился в штаб округа, поделился своими впечатлениями об «объекте» с сослуживцами: «Рыба гниет с головы». Нашлись сексоты, просигнализировали в Москву об «опасных настроениях командующего».
Родионов видел не только то, как по капризу «первой леди» выламывались уникальные двери в старинных дворцах. Он видел и многое другое, что не мог не видеть командующий войсками военного округа, дислоцирующегося на ласковых берегах Черного моря.
Когда начиналось лето, для руководства ЗакВО начинался сущий ад. Цэковская верхушка постоянно требовала внимания к себе и своим родственникам. Военный округ превращался из стратегической группировки в «официанта». Человеку, который прежде всего нес персональную ответственность за боевую готовность вверенных ему войск, смотреть на это было невыносимо. Тогда он в присутствии свидетелей сказал фразу, из-за которой ему потом пришлось перетерпеть немало неприятностей:
— Партии конец…
Ему посоветовали:
— Игорь Николаевич, не подписывайте приговор сами себе…
Когда на съезде он выступил против знаменитой «шестой статьи», это был протест и против выламывания дверей во дворцах, и против шашлыков, с которыми его солдаты-официанты метались по Черноморскому побережью следом за пьянствующей в окружении «ночных бабочек» партийной знатью, и против ящиков с вином и фруктами, без которых генералам и офицерам уже считалось неприличным ехать в Москву… И даже несмотря на все это, у Родионова до сих пор остались в памяти по-особому теплые воспоминания о годах службы в Грузии. Не один раз в минуты откровений он говорил мне, что то было лучшее время его службы.
На рабочем столе министра лежал маленький бронзовый лев, которого он однажды нашел среди рухляди в одном из закоулков Тбилиси. Тогда он еще не знал, что судьба повернет его службу в драматическое русло и случится так, что древний город, к которому он испытывал чувства благоговения, навсегда вопьется в его биографию острым болючим осколком и люди, которые еще недавно дарили ему цветы, будут грозить ему кулаками и называть «убийцей»…
ТБИЛИСИ
К весне 1989 года стало ясно, что все заклинания Горбачева о перестройке, новом мышлении и ветрах перемен никак не влияют на положение дел в стране. Наоборот, после «первой крови» в Алма-Ате в 1986 году Союз начали захлестывать волны сепаратизма и национализма. Верхушка КПСС теряла контроль над развитием ситуации в республиках. Грузия не была исключением.
Секретарь компартии республики Патиашвили пулеметными очередями слал шифровки в Москву, прося поддержки и помощи. Горбачев давал обтекаемые указания, которые можно было истолковывать по-разному. Было совершенно очевидно, что Генсек боится брать ответственность на себя. Чем острее и конкретнее ставил в своих шифровках вопросы Патиашвили, тем более расплывчатыми были ответы Горбачева.
Когда придет время искать виновных, вся ответственность будет свалена на Патиашвили и командующего Закавказским военным округом генерала Игоря Родионова. Если бы на съезде Советов, где рассматривались трагические события в Тбилиси 9 апреля 1989 года, Родионов рассказал всю правду и показал документы, подтверждающие его выводы, Михаил Горбачев никогда бы не стал первым президентом СССР, а карьера очень многих партийных функционеров могла бы закончиться на нарах.
Тогда он всю вину взял на себя.
Вот что говорил заместитель начальника следственного управления Главной военной прокуратуры РФ Юрий Баграев:
— Мы очень тщательно проводили расследование, допросив сотни участников и собрав огромное количество документальных материалов. Вывод следствия однозначен: Родионов не виновен в гибели людей… Решения властей накануне и в ходе трагических событий принимались вопреки рекомендациям командующего ЗакВО, который был категорически против грубого применения военной силы. К гибели людей привело то, что руководители грузинского МВД не выполнили несколько важных распоряжений Родионова. Они попросту его предали…
«Исходящая шифртелеграмма (отправлена 7.04.1989 г. в 20 час. 30 мин.) Москва, Центральный Комитет КПСС…
Обстановка в республике резко обострилась…
Считаем необходимым:
1. Незамедлительно привлечь к уголовной или административной ответственности экстремистов, которые выступают с антисоветскими, антисоциалистическими, антипартийными лозунгами и призывами (правовые основания для этого имеются).
2. С привлечением дополнительных сил МВД, ЗакВО ввести в Тбилиси особое положение (комендантский час).
3. Осуществить силами партийного, советского, хозяйственного актива комплекс политических, организационных и административных мер по стабилизации обстановки.
4. Не допускать в союзных и республиканских средствах массовой информации публикаций, осложняющих обстановку.
Секретарь ЦК КП Гоузии Патиашвили…»
Что же ответили из горбачевского ЦК?
В ЦК сидели тертые люди, уже хорошо наученные горьким опытом кровавой Алма-Аты 1986 года. Опытные партийные волки старались работать без следов. И потому обходились в подобных случаях без бумаг и тем более шифровок. Они советовали грузинским партийным лидерам «действовать по обстоятельствам». И это означало фактически, что шифровка от 7 апреля из грузинского ЦК получила «добро» Москвы. Уже на следующий день состоялось заседание бюро ЦК КП Грузии.
«…Постановление бюро Центрального Комитета Компартии Грузии от 8 апреля 1989 года (протокол № 2)
«О мерах в связи с резким обострением политической обстановки в республике»
…Экстремистские элементы нагнетают националистические настроения, призывают к забастовкам, неподчинению властям, организуют беспорядки, дискредитируют партийные и советские органы.
В связи с вышеуказанным бюро ЦК КП Грузии постановляет:
1. Принять меры по освобождению площади перед зданием Дома правительства от участников многотысячного несанкционированного митинга с помощью милиции, войск МВД и подразделений Советской Армии.
2. Руководство по проведению этой операции возложить на командующего ЗакВО генерал-полковника Родионова И. Н.
Секретарь ЦК КП Грузии Патиашвили».
В тот же день, когда ЦК КП Грузии послал шифровку в Москву, командующий войсками Закавказского военного округа генерал-полковник Родионов докладывал министру обороны СССР маршалу Язову о своем видении ситуации и предлагал свои способы разрешения зреющей трагедии:
«Министру обороны СССР маршалу Язову Д. Т.
…Руководство республики пытается стабилизировать положение с помощью активных действий войск, что обострит имеющееся негативное отношение к армии. Имеют место нападения на военнослужащих, их избиения, оскорбления и взламывания квартир.
Предлагаю:
1. Арестовать руководителей резко националистических обществ — организаторов сборищ, несанкционированных митингов.
2. Не допускать проведения митингов путем разгона мелких групп силами МВД, не допуская их массового скопления.
3. Воинские части держать в готовности для оказания помощи властям в охране зданий ЦК КП Грузии, Дома правительства, телестудии, почты и телеграфа.
Командующий войсками Закавказского военного округа
генерал-полковник И. Родионов
7 апреля 1989 года».
Язов запросил у Родионова, что он думает о возможных вариантах развития событий с учетом намеченных ЦК КПГ решений и особенно об использовании воинских частей. Родионов ответил:
«Министру обороны СССР маршалу Язову Д. Т.
…При оценке перспектив развития обстановки необходимо учитывать следующие факторы:
Партийное и государственное руководство ГССР по своему отношению к происходящим событиям не является однородным…
Введение особого положения рассматривает как возможность снять с себя полноту ответственности за происходящие события.
Введение комендантского часа нецелесообразно и даже вредно.
Во исполнение директивы МО СССР № 4/154 от 07.04. 89 решил:
во взаимодействии с силами и органами МВД организовать охрану важнейших правительственных и государственных учреждений, аэропорта, осуществить контроль на основных дорожных направлениях…
Командующий войсками Закавказского военного округа
генерал-полковник И. Родионов
8 апреля 1989 года».
И тем не менее Кремль силовой варинат решения конфликта в Тбилиси категорически не отверг.
Родионов, назначенный руководителем операции, решил обойтись силами грузинского МВД. По его планам, милиция должна была арестовать зачинщиков и вдохновителей митинга, а внутренние войска вытеснить толпу с площади перед Домом правительства. Десантный полк, предварительно разоруженный по приказу Родионова, находился в резерве.
Однако министр внутренних дел Грузии Георгадзе приказ не выполнил и не арестовал зачинщиков несанкционированного митинга.
В критический момент Родионов находился вместе со своими войсками и увидел, что разъяренная толпа начала теснить подразделения внутренних войск с фланга, применяя против них камни, прутья, булыжник, щебенку с грузовиков. Командующий приказал десантникам прикрыть фланг. Контакт десантников с митингующими длился недолго, но спекуляции и обвинения не умолкают и по сию пору…
Только на следующий день после трагедии в Тбилиси появился член ЦК КПСС Эдуард Шеварднадзе. В его пламенных речах было все, за исключением одного — он так и не смог объяснить, куда исчез в решающий момент и почему прибыл в столицу родной республики только 9 апреля, хотя Горбачев отдал ему распоряжение сделать это еще 7 апреля.
Грузинская националистическая и оппозиционная пресса стремилась раздуть масштабы трагедии и срывала зло на советских солдатах и прежде всего, конечно, на их командире. В ход шли вероломная ложь и фантастические выдумки о «сотнях погибших».
Из материалов уголовного дела:
«…Β процессе операции погибло 19 человек, из которых 3 мужчин и 15 женщин. 18 человек погибли от механической асфиксии (удушье), возникшей от сдавливания грудной клетки, а 1 человек (Квастролиашвили) погиб от черепно-мозговой травмы, полученной при ударе о мостовую. Телесные повреждения получили 74 человека: тяжкие — 4, менее тяжкие — 15, легкие с расстройством здоровья — 12.
Среди военных пострадало 189 человек: черепно-мозговые травмы —10, колото-резаные раны —12, переломы — 4, рвано-ушибленные раны—67, гематомы и ушибы — 96…»
А были ли саперные лопатки, с которыми, как писали некоторые грузинские газеты, десантники толпами гонялись за мирными жителями Тбилиси? Вот как ответил на этот вопрос уже знакомый нам ответственный сотрудник Главной военной прокуратуры Юрий Баграев:
— Да, были. Несколько десантников вынуждены были ими обороняться. Мы установили, что по характеру ранений увечья саперными лопатками были нанесены 4 мужчинам. Ни одной зарубленной женщины, ребенка, старика не было, заявляю с полной ответственностью. Все это миф, который был сформирован в угоду тогдашней политической конъюнктуре.
Бывший мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, возглавлявший комиссию по расследованию трагедии в Тбилиси, и сегодня считает, что у генерала Родионова «руки по локоть в крови». Когда я слышу это, меня так и подмывает спросить у него, что он думает о тех наших генералах, которые по указам президента расстреливали Белый дом в октябре 1993 года и «мочили» Чечню с 1994 по 1996 год? Там ведь жертвы несоизмеримы с тбилисскими. Хотя, наверное, кощунственно в таких случаях заниматься арифметикой.
За всю историю России не было в нашей армии генерала, который бы самостоятельно решил бросить войска против митингующих. Во все века это делалось по величайшему соизволению царей, генсеков или президентов. Когда же приходит час суда, крайними оказываются генералы. Генерал Родионов в 1989 году не стал исключением.
АКАДЕМИЯ
Чем больше осложнялась обстановка в стране, тем яснее становилось, что Горбачев не умеет находить правильных стратегических и тактических политических решений. Зато он прекрасно умел находить стрелочников. Стрелочником определили командующего войсками Закавказского военного округа генерал-полковника Игоря Родионова. Его отправили в очередную — третью по счету — «ссылку», отлучив от войсковой жизни почти на семь лет.
Все это время он занимался наукой, опубликовал множество трудов по теории военного дела. Особенно много внимания уделял вопросам реформирования армии и оборонной системы государства.
Многие начальники академии ГШ до Родионова считали неприличным руководить десятками докторов и кандидатов наук, будучи «неостепененными». Стоило им Намекнуть какому-нибудь начальнику кафедры или факультета — ударными темпами варганилась кандидатская или даже докторская. Было это в порядке вещей.
Родионов за семь академических лет собственноручно наработал такое количество материала, которого хватило бы на три докторских и десять кандидатских. «Остепеняться» не хотел принципиально. Чтобы не было лишних разговоров.
А в Кремле по-прежнему с опаской принимали сигналы осведомителей и руководителей МО о том, что «Родионов гонит смуту». Особенно большое недовольство вызвали взгляды Родионова на Договор СНВ-2: начальник академии ГШ, опираясь на множество самых точных расчетов, обнажил опасные уступки оппонентам и опасность, которую несут обороне России эти уступки.
В конце 1996 года а академию Генштаба прибыл министр обороны США Уильям Перри, чтобы прочитать лекцию по проблемам международной военной безопасности. Коснулся он и Договора СНВ-2.
После лекции один из генералов спросил:
— Господин Перри, когда же американцы перестанут нас дурить?..
Член американской военной делегации, рядом с которым я сидел, наклонился ко мне и с холодным сарказмом сказал:
— Школа Родионова…
Я уже знал, что в Пентагоне к назначению Родионова министром отнеслись весьма настороженно. А ЦРУ давно зачислило генерала в разряд «опасных интеллектуалов с жесткими национал-патриотическими принципами».
В ходе чеченской войны профессорско-преподавательский состав академии по указанию ее начальника провел всеобъемлющий анализ организации и проведения войсковой операции, переросшей из «блицкрига» в затяжную и бестолковую войну. Получился капитальный труд с весьма удручающими выводами и о состоянии армии, и о безответственности высшего государственного и военного руководства. Труд запросили в Минобороны, где он вскоре бесследно исчез.
То, что Родионов последовательно прошел практически по всем командным должностям от командира взвода до командующего войсками военного округа, вооружило его огромным войсковым опытом, который в стенах главной военной академии страны был успешно соединен с новейшей теорией военного дела. Все это в российских и зарубежных военных научных кругах выдвинуло его в разряд стратегов-прагматиков.
Теоретические взгляды Родионова можно было не разделять. Но их невозможно было не признавать. Многим из высшей политической верхушки они «резали ухо». Дело иногда доходило до того, что, не будучи способными одолеть в честном бою Родионова-теоретика, некоторые кремлевские чиновники из Совета обороны РФ приписывали министру несостоятельные взгляды и сами же их «разоблачали». Так было, например, когда Родионова публично стали упрекать в том, что он-де со старыми мерками подходит к оценке военных угроз для России. Родионов даже не стал отвечать на эту дешевую провокацию…
Научная честность Родионова, прагматизм и конструктивность его теоретических взглядов, подкрепленных огромным практическим опытом службы в войсках и круто замешанных на патриотизме, — все это, пожалуй, в решающей степени предопределило появление начальника академии Генерального штаба под знаменами Конгресса русских общин осенью и зимой 1995 года — накануне парламентских выборов. Он стал главным военным экспертом КРО. Однако в силу того, что лидеры движения — Скоков и Лебедь — допустили серьезные просчеты в стратегии и тактике выборной борьбы, КРО потерпел жестокое поражение.
Так что попытка хождения генерала Родионова в большую политику оказалась непродолжительной и неудачной. Хотя последствия могла иметь для него серьезные: тогдашний министр обороны Грачев уже дал команду подбирать новую кандидатуру на должность начальника академии ГШ. Но кремлевские аналитики помешали осуществить эту задумку. Они точно рассчитали: устранение Родионова, имеющего большой авторитет в войсках и в академии, может негативно сказаться на предвыборных позициях президента в армии…
Очень многие у нас в Минобороны и Генштабе еще в начале 1996 года стали потихоньку «списывать» генерала Родионова в запас — близилось его 60-летие. И не было почти никого, кто бы мог предвидеть, казалось бы, совершенно невероятный поворот в судьбе генерала…
МОЛЧАНИЕ ПРЕЗИДЕНТА
Ельцин после смещения своего «лучшего министра обороны» Павла Грачева в течение месяца не решался назначить нового главу военного ведомства. Факт для российской военной истории беспрецедентный. Он высветил очень многие грани расклада политических сил на Олимпе российской власти. А если учесть, что Ельцин всегда демонстрировал умение не оглядываться на кого-либо при решении ключевых кадровых вопросов, которые иногда расценивались как откровенный вызов общественному мнению (возвращение Чубайса, например), то месячная пауза с назначением нового силовика выглядела весьма интригующе.
Из штабов военных округов и флотов шли в Кремль, в МО и ГШ, в правительство и парламент тревожные письма командующих: отсутствие министра серьезно ухудшает положение дел на местах.
Чтобы как-то сбить этот опасный накал, Ельцин направил закрытое письмо на имя исполняющего обязанности министра обороны генерала армии Михаила Колесникова (конец июня 1996 года). Президент особо подчеркнул, что военное ведомство вскоре возглавит человек, способный реформировать Вооруженные Силы и обеспечить социальную защиту личного состава. Но время шло, а место пустовало. Ельцин «тянул резину».
Мало кто из людей, следящих за возней вокруг вакансии главы военного ведомства России летом 1996 года, не понимал, что для Ельцина было принципиально важным усадить в кресло министра обороны «своего» человека. Тут все шло по извечной традиции: глава военного ведомства должен быть одной из самых надежных опор первого лица в государстве. И особенно — в условиях нестабильности общества.
Ельцин — не тот политический игрок, который мог бы пренебрегать этой аксиомой. Он знал: новый министр обороны, как и бывший фаворит, при любых обстоятельствах должен быть на все сто процентов «человеком президента». Но вряд ли президент не понимал, что Родионов — не Грачев, день и ночь клясться в преданности не будет…
СОВЕТЧИКИ
Чем дольше держал паузу президент, тем больше в прессе раскручивались гадания по поводу того, на какого именно генерала укажет монарший перст. Чаще других называли Родионова. Хотя иногда «рекомендации» были взаимоисключающими. «Генерал Родионов — один из самых авторитетных и опытных военачальников в нашей армии». «Генерал Родионов скомпрометировал себя в апреле 1989 года в Тбилиси. Назначение его на столь высокий пост может ухудшить отношения между Россией и Грузией». «С назначением Родионова будет упущен шанс назначить фажданского министра обороны и усилить гражданский контроль над армией».
Газеты и политики различных политических направлений в те дни занимались активным лоббированием своих кандидатур на пост министра обороны — генералов Константина Кобеца, Андрея Николаева, Бориса Громова, Валерия Миронова. Председатель Комитета Госдумы по обороне генерал Лев Рохлин поддерживал выдвинутую Лебедем кандидатуру Родионова.
Яростная политическая схватка за назначение нового министра обороны происходила на фоне сенсационных разоблачений коррупции в высших военных эшелонах. Тон задавал тот же Рохлин. Он выступил в парламенте с докладом, который одна из газет назвала «первым публичным признанием властью страшной коррупции, которая поразила Вооруженные Силы».
Члену Комитета по обороне Госдумы, генерал-полковнику в отставке Эдуарду Воробьеву одной из наиболее достойных кандидатур тоже представлялся Родионов. Однако обычно тактичный Воробьев не удержался от того, чтобы напомнить: возраст генерала Родионова, которому идет шестидесятый год, «может сыграть не в пользу его кандидатуры на пост министра обороны».
ФАКТОР ЛЕБЕДЯ
В те дни мало кто у нас в Минобороны не говорил о том, что именно Лебедь будет играть существенную роль в назначении нового министра обороны. Но Ельцин вряд ли мог не понимать, что устранение Грачева по требованию Лебедя, а затем еще и большой группы других высших генералов возбуждает непомерный «кадровый аппетит» у нового секретаря СБ. Между Лебедем и Ельциным шла «подковерная схватка» за влияние на первого человека в армии. Только исход этой схватки мог показать, «чья взяла»…
Лебедь стоял на своем:
— От назначения Родионова выиграет вся Россия.
Многие аналитики МО и ГШ считали, что после появления Лебедя в Кремле Ельцин вынужден будет ориентироваться на мнение секретаря СБ, который помог ему выиграть выборы и не скрывал, что хотел бы видеть в кресле министра обороны именно Родионова.
Но у оппонентов такой точки зрения был и весомый контраргумент: «фактор Лебедя», при всей кажущейся его весомости, президент мог запросто проигнорировать, используя свое закрепленное в Конституции право лично производить кадровые назначения высшего руководства силовых министерств.
Однако нынешняя российская политика далеко не всегда поддается законам формальной логики. Ельцин не раз доказывал, что руководствуется исключительно правилами собственной «кремлевской политической арифметики», что позволяет ему иногда крепко удерживать в руках рычаги власти, даже лежа на больничной койке. Матерый политический волк, он по-прежнему обладает феноменальным нюхом на опасности собственному трону. Подчас тактическими уступками своим оппонентам обыгрывает их в стратегии. Яркое тому доказательство — искусная игра Ельцина с Лебедем: сначала — безжалостные и лишенные элементарного такта атаки в прессе на опального генерала по команде из Кремля, затем резкая смена гнева на милость накануне президентских выборов.
И вот уже Лебедь на белом коне въезжает в Кремль и сам Ельцин услужливо открывал ему ворота. А затем, когда «мавр сделал свое дело», — унизительное выдворение…
Но это было потом. А когда на Арбате пустовало главное кресло, именно Лебедь стал первым публично лоббировать кандидатуру начальника Военной академии Генерального штаба. Лебедь назвал его «блестящим элитным генералом».
Кремлевские наушники убеждали президента, что на поводу у нового секретаря СБ идти опасно. В одном аналитическом материале говорилось:
«В последние годы Игорь Родионов, как и Александр Лебедь, принадлежал к той группе российского генералитета, которая выражала свое несогласие с методами и формами проведения военной реформы, военного сотрудничества в рамках Содружества, с кадровой политикой в армии, особенно остро критикуя непродуманную попытку разрешить чеченский конфликт силовыми методами. Не случайно Родионов оказался в Конгрессе русских общин, возглавляемом Лебедем. Там он состоял в группе, занимавшейся выработкой проекта военной реформы…»
Взгляды Лебедя и Родионова по многим военным вопросам действительно в ту пору былй очень близки.
Еще во времена откровенной травли Лебедя Грачевым и изгнания его с поста командарма-14 Родионов стал единственным действующим генералом Российской армии, который открыто поддержал Лебедя. Родионов тогда же публично дал прекрасную характеристику его профессиональным и моральным качествам.
Министерство обороны с огромным любопытством следило за перипетиями явной и скрытой возни вокруг кандидатуры нового министра. Главная интрига заключалась в том, в какой степени станет президент обращать внимание на пожелания Лебедя при подготовке указа о назначении главы военного ведомства. Нельзя было исключать того, что секретарь СБ своими настойчивыми рекомендациями может вынудить Ельцина показать ему, «кто в доме хозяин», и махнуть рукой на его советы. Имя нового министра обороны должно было показать, насколько готов Ельцин отступать под напором «раскручивающегося» Лебедя.
ГРЯЗЬ
Борьба за кресло министра обороны России приобретала форму партизанской войны компроматов. Один из летописцев этой лихорадки оставил потомкам такое впечатление в популярной московской газете:
«С каждым днем все труднее становится ответить на вопрос, кто станет новым главой российского военного ведомства. Как только один из претендентов становится хоть чуточку ближе к заветной цели, остальные соискатели, а точнее, те, кто стоит за ними, быстренько достают очередной чемодан с компроматом. Не успел секретарь Совета безопасности Александр Лебедь назвать кандидатуру генерал-полковника Игоря Родионова, тут же с подачи Главного военного инспектора Константина Кобеца общественности напомнили, что Игорь Родионов командовал Закавказским военным округом во время трагических событий в Тбилиси в 1989 году. Кроме того, злые языки утверждают, что именно в тот год, когда 40-й армией в Афганистане командовал генерал Родионов, наши войска понесли самые тяжелые потери.
Впрочем, вскоре и генералу Кобецу, также вполне реальному кандидату в министры обороны, пришлось публично оправдываться после скандального обвинения председателя думского Комитета по обороне. Лев Рохлин обвинил замминистра обороны в финансовых махинациях… Рохлин не скрывал, что своими разоблачениями он ставил целью «отсечь» от поста руководителя военного ведомства претендующего на него генерала К. Кобеца»…
Опять пошла яростная перебранка. Кобец отверг обвинения, но сделал это хитро. Претензии, адресованные лично ему, он распространил на весь высший генералитет, заявив, в частности, об отсутствии коррупции среди руководства военного ведомства РФ. По его мнению, Рохлин использовал непроверенную информацию. Кроме того, он заявил, что считает неэтичным обсуждать вопрос о том, кто станет новым министром обороны, так как это входит в компетенцию президента, однако если ему предложат возглавить МО, то он не будет отказываться.
Потом Лев Рохлин обнародовал сведения о семейном бизнесе Кобеца, сообщив, в частности, о том, что его сын руководит фирмой, которая реализовала контракт, нанесший Минобороны огромный ущерб…
Наблюдая за перипетиями борьбы, я думал о том, что борьба за кресло министра обороны приносит к нам на Арбат какое-то очищение: она высвечивает деляг в погонах и одновременно подчеркивает чистоту погон тех, кто ни в чем себя не замарал. Генерала Родионова ни разу не уличили ни в грязных коммерческих махинациях, ни в дружбе с преступниками, уже сидящими за тюремной решеткой, ни в продаже оружия, ни в строительстве виллы на сомнительные средства.
И уже когда мало кто сомневался, что Родионов с большим преимуществом побеждает в споре за кресло министра, в академии Генерального штаба случилось чрезвычайное происшествие: двое слушателей были избиты милиционерами. Как водится, милиция тут же заявила, что офицеры были пьяны и отказались предъявить документы. Дело дошло до драки (просто удивительно, что тогда у офицеров не нашли в карманах наркотики). Некоторые арбатские офицеры не исключали, что чрезвычайное происшествие умышленно спровоцировано, чтобы ударить по Родионову (в то время уже было известно, что в стане соперников начальника академии ГШ активно инициировали «дело о пропаже» уникальных книг из библиотеки академии, что не подтвердилось).
Случай с офицерами академии ГШ получил широкую огласку в московской прессе и на телевидении. Естественно, что для такой передачи, как «Скандалы недели», которая шла по ТВ-6, то была своего рода «находка». Один из ведущих «Скандалов» Сергей Соколов позвонил в пресс-службу Минобороны и попросил разрешения произвести съемки в академии, встретиться с «пострадавшими». Прежде чем оформить такое разрешение, я позвонил Родионову. Расследование по ЧП еще шло, и было совершенно неизвестно, как оно повернется. Нельзя было исключать, что итоги «расследования» могли сильно ударить по авторитету начальника академии, что, разумеется, было очень некстати в тот момент.
Я немало послужил в армии и хорошо знал, что иные начальники в такие судьбоносные периоды ложились в госпиталь, брали отпуск или уезжали в командировку, чтобы судьба-злодейка, не дай Бог, не подсунула роковую свинью. А Игорь Николаевич сразу сказал:
— Присылайте журналистов. Будем молчать — всех нас поочередно колошматить будут. А резонансов никаких я не боюсь. Не в том возрасте…
Съемка состоялась.
ПРОВИДЕЦ ЧЕЧЕВАТОВ
Как только наступало время решающего политического или кадрового выбора, возле Ельцина появлялся человек, которого у нас в МО за глаза называли генералом Распутиным. Это был командующий войсками Дальневосточного военного округа генерал-полковник Виктор Чечеватов. Так случилось и летом 1996 года. В МО знали, что встреча состоялась по просьбе генерала, а главной темой обсуждения, как сообщила официальная пресса, «были перспективы реформирования системы военного управления войсками на Дальнем Востоке». То была неправда. «Наши люди в Кремле» уже вскоре сообщили, что обсуждалась кандидатура нового министра обороны…
В тот же день президент встретился с Родионовым. О характере встречи Родионов журналистам сообщать отказался. Сказал только, что «в течение получаса обсуждал с Ельциным перспективы реформирования Российской армии»…
Немного позже Родионов все же прояснил некоторые детали:
— Я сказал президенту, что реформа армии стоит, этой проблемой никто не занимается. Мало того, у нас спутали понятия «реформа Вооруженных Сил» и «военная реформа». На встрече с президентом ни слова не было сказано о намерении назначить меня министром обороны… Я ничего не прошу, но и не откажусь, как человек военный, от такого предложения.
Проект указа был готов…
Возвратившись от президента, Родионов неожиданно заявил в прессе, что он не очень-то спешит взваливать на себя сулящие очень мало радостей обязанности министра обороны и согласится возглавить МО «при определенных условиях». Это уже выглядело и как загадочная интрига, и как непозволительная дерзость.
О каких же «определенных условиях» говорил Родионов Ельцину? Профинансировать армию, дать возможность сформировать команду своих единомышленников-профеосионалов, и если уж президент доверяет ему Вооруженные Силы, — чтобы никто «сверху» не мешал работать. Иначе трудно будет подготовить плацдарм для реформы. И еще одно условие, похожее на просьбу: помочь освободиться от проворовавшихся генералов, нашедших себе хорошую «крышу» в президентских, правительственных и иных структурах…
Забегая вперед, скажу, что ни одно из этих условий не было выполнено: финансовое положение армии не улучшилось, команду в полном составе собрать не удалось, а палки в колеса Родионову вставляли не только недоброжелатели из Кремля, но и некоторые высшие чины из грачевской «гвардии». А что до проворовавшихся или уличенных в грязных махинациях генералов, то министр успел уволить или отстранить от должности лишь нескольких из них. На очереди были и крупные киты, в том числе и некоторые замы министра…
ФАБУЛА
Его месяцы в министерском кресле похожи на лихо закрученную драму, в которой есть все: радости побед и трагедия поражений, рыцарская доблесть И ошибки в результате подставок, хитро подстроенных придворными интриганами, преданность и измены, мудрая последовательность в решениях и почти наивная доверчивость некоторым шептунам, твердое слово офицера и необъяснимое, смахивающее на предательство, отступничество в обещаниях людям, которые ему свято верили….
В первый же день работы в МО он приказал убрать легендарный грачевский «Мерседес-500 SL», купленный на деньги, которые, согласно президентским указам, должны были тратиться строго на жилье для бездомных офицеров.
Стал ездить на «Волге» и без охраны. Когда его однажды спросили, почему он так поступает, ответил:
— Наверное, я еще ничего плохого не натворил.
Как только Родионов стал министром, люди из арбатской «команды соблазнов» (хозяйственники, квартирмейстеры и др.) живенько попытались взять его в оборот на его столе появился громадный пасьянс предложений занять достойную министра элитную квартиру в престижном районе. Но он, «позер несчастный», остался жить со своей благоверной в банальной двухкомнатной у Белорусского вокзала, которую получил еще в бытность первым замом командующего войсками МВО. Отказался Родионов и от роскошной служебной дачи, отремонтированной в стиле позднего грачевского барокко, предпочел по-прежнему отдыхать на своей скромной «фазенде», где никто и никогда не видел «рабов» в солдатской или гражданской форме, бетономешалок, минобороновских машин с импортной сантехникой и коробками с казенной снедью…
В МО еще не было ни одного министра, фигура которого не обрастала бы байками и даже легендами. Когда они достигают ушей министра, он с каким-то беззащитным возмущением жалуется сослуживцам на «досужие вымыслы». И все же дыма без огня не бывает…
Наверное, будь на месте Родионова другой человек, он бы со смаком «оттянулся» на своем предшественнике, который никогда бывшего начальника академии Генштаба не жаловал и не один раз грозился сплавить его на пенсию — особенно после того, как Родионов вошел в альянс со злейшим «врагом» Грачева Лебедем, когда тот встал под знамена Конгресса русских общин. Старожилы Минобороны и Генштаба помнят много случаев, когда министры-победители изгалялись над министрами-побежденными, мгновенно отключая телефоны, отбирая машины и кабинеты, опечатывая служебные дачи и изгоняя порученцев и адъютантов.
Когда один из дежурных офицеров умышленно «передержал» в приемной министра бывшего помощника Грачева и его пресс-секретаря Елену Агапову, ему в тот же день пришлось сменить место службы.
…Потом пошли разговоры, что Родионов якобы окружает себя исключительно «своими», лично преданными людьми. По этому поводу он однажды разгневанно сказал:
— Да, я окружаю себя преданными людьми. Но не Родионову, а Родине.
Но, конечно, он не Бог. И он наломал немало дров, наделал ошибок, часть которых неисправима — сломанную человеческую судьбу уже не склеишь.
Чтобы понять Родионова, логику его действий, чтобы понять драматическую ситуацию, в которой он оказался как политик, как военачальник и просто как человек, надо увидеть 41-го министра обороны России в сложных координатах политической жизни государства. И тут стоит «отмотать» назад документальную пленку его биографии и начать с того дня, когда генерал Игорь Родионов принял решение на свой последний бой…
«Я ПОНИМАЛ, НА ЧТО ИДУ…»
Родионов возглавил армию в период ее полураспада. В то время, когда в кабинетах и коридорах МО и ГШ, как во всей армии, с очень жестокой иронией шутили: «Труп уже холодный, но ядерный пульс еще прощупывается». И это после того, как четыре года подряд министр обороны Павел Грачев исправно докладывал в Кремль о крепнущей боеготовности Вооруженных Сил и победной поступи реформы (хотя правды ради стоит сказать, что в последнее время своего пребывания на министерском посту и Павел Сергеевич уже не скрывал от президента суровой правды о положении в армии). Когда же Ельцин перестал доверять бодряческим рапортам с Арбата, Грачев вынужден был признать: без достаточного финансирования реформы быть не может.
— Пал Сергеич, — сказал ему тогда президент, — есть такие участки реформы, которые можно двигать без денег.
Родионову было велено двигать не участки — всю реформу без денег. Ему давали задание перехитрить самого страшного врага армии — полупустую военную казну и при этом придать современный облик своему войску. Чтобы согласиться на это, надо быть «русским камикадзе», добровольно положить голову на плаху.
Человек с таким жизненным и служебным опытом вряд ли не понимал, какой тяжелый крест он взвалил на себя и что именно ждало его там, на вершине Голгофы…
Но он согласился.
— Если бы я не видел света в конце тоннеля, — сказал вскоре после своего назначения Родионов, — то не согласился бы возложить на себя обязанности руководителя военного ведомства.
Свет оказался призрачным.
Однажды знакомый писатель попросил Родионова объяснить, почему он решился на такой рискованный во всех отношениях шаг.
— Я не могу объяснить это свое решение с научной точки зрения, — сказал министр, — мне гораздо проще сделать это с чисто человеческой. Безусловно, я бы мог положить на стол президенту рапорт об увольнении, повесить генеральский китель на гвоздь, надеть домашние тапочки, взять кота Федьку на колени и кропать потихоньку мемуары… Согласитесь, очень мало приятного в положении карася на раскаленной сковородке. Я хорошо понимаю, на что иду. Покинуть «поле боя» тогда, когда твоей армии так тяжело, — для меня равносильно предательству. И если мне удастся хоть на метр, хоть на один миллиметр вытащить военную машину из трясины, я буду считать свой последний долг выполненным.
Потому не сразу и дал согласие Ельцину стать министром обороны. Хорошо понимал, какое гигантское разваленное хозяйство ему достается, сколько проблем сваливается на его голову. Когда делился своими сомнениями с единомышленниками, те говорили: «Если не ты, то может прийти человек, который завершит уже начавшийся развал. Ты хоть его останови…»
ДОЛГИ
Когда Родионов возглавил МО, долг государства армии «подкрадывался» к рубежу в 25 триллионов рублей. Подождав с месяц обещанной помощи и получив фигу, министр пошел в атаку Сначала ежедневно рассылал во все инстанции суровые письма. Не помогало. В августе 1996 года министр вызвал меня к себе и показал сводную ведомость финансирования силовых структур по месяцам. Вооруженным Силам деньги выделялись хуже всех. Напротив графы «август» вообще стоял ноль.
Я спросил у министра, не деза ли это. Не верилось, что Минфин может так издеваться над армией. Родионов бросил:
— Абсолютная правда. Источник проверенный.
Стали решать, что делать.
Опять звонить Черномырдину, Лившицу и возмущаться? Уже было. Что толку! Мало-помалу сошлись на том, что надо «светить» документ в прессе — это все, что можно выжать из него. Пусть народ знает правду и сам судит об истинном отношении властей к армии. В последний момент кто-то из наиболее осторожных советчиков министра засомневался:
— Игорь Николаевич, не сделаем ли себе хуже? И вам новые неприятности. Опять звонки, опять упреки. Может, еще потерпим?
Родионов сухо резанул:
— Обо мне не беспокойтесь. Мы, может, и потерпим, а в войсках офицеры в солдатские столовые уже на довольствие становятся. Хлеб домой носят!
Документ мы «светанули». Шум пошел. В тот же день Киселев (по недоумию или в насмешку) пригласил в передачу «Герой дня» министра финансов РФ Александра Лившица и попросил прокомментировать сообщение пресс-службы Минобороны.
Каково же было наше удивление, когда Лившиц вдруг заявил, что «этого не может быть» и что «в августе армии деньги все-таки выделялись».
Получалось, что пресс-служба попросту врала. А вместе с ней, естественно, и руководство Минобороны. Тут уж дело касалось нашей чести. В равной степени и чести министра.
Я позвонил специалистам в Главное управление военного бюджета и финансирования МО и попросил их раскрыть суть «фокуса», проделанного Лившицем. Наши спецы объяснили, что министр финансов был… прав, когда говорил, что в августе деньги Вооруженным Силам все-таки поступали. Но то были не плановые бюджетные поступления за август, а долги аж за май и июнь… Я с облегчением вздохнул и стал звонить на НТВ, требуя опровержения. Бесполезно. На НТВ свои «правила игры»…
После кратковременного шума в прессе мало что изменилось. Я хорошо знал: все предыдущие министры обороны начинали рабочий день с получения информации с Центрального командного пункта. При Родионове порядок изменился: первый доклад — от главного военного казначея. Потом — ЦКП. Время шло — ситуация не менялась. Тогда Родионов решил созвать коллегию МО.
За многие годы работы в МО и ГШ мне доводилось быть на многих совещаниях на «высшем уровне». Но такого взрывоопасного не помню. Министр начал с того, что зачитал присутствующим несколько шифровок от командующих войсками военных округов и флотов. Таких шифровок в МО, наверное, не поступало даже в годы Великой Отечественной войны. То был даже не крик, а стон. То был зов умирающей армии о помощи.
Я никогда еще не видел министра столь мрачным и расстроенным.
— У меня создается впечатление, — говорил он, — что процессом уничтожения Вооруженных Сил кто-то целенаправленно руководит…
Генералы согласно кивали головами. Их выступления в еще более мрачных тонах дополняли шифровки. Наверное, за всю свою историю кабинет министра обороны страны не слышал таких страшных цифр и фактов. Коллегия постановила принять Обращение к президенту, правительству, парламенту, Совету обороны и Совету безопасности.
Хорошо помню, как готовился окончательный текст Обращения, — сам принимал в этом участие. В кабинете министра присутствовали два его первых заместителя — генерал армии Михаил Колесников и Андрей Кокошин, а также исполняющий обязанности начальника Главного оперативного управления Генштаба генерал-лейтенант Юрий Балуевский — человек, что называется, со светлой головой и основательной взвешенностью суждений. Родионов в то время часто вызывал его «на совет»: все знали, что министр особо ценит профессионализм Юрия Николаевича. Такой же расположенностью министра пользовались и многие другие «светлые головы» — поверхностных людей он не привечал.
Родионов читал текст Обращения вслух и после каждого абзаца спрашивал у своих ассистентов:
— Ну как, пойдет?
Текст был убойный. Начальник Генштаба Колесников и Кокошин переглядывались и замечали, что «надо бы чуточку ослабить» или «тут следует уйти от резкости»… Судя по всему, грозный тон Обращения серьезно обеспокоил только министра финансов: он примчался к Родионову почти в полночь, а уже на следующее утро ликование прокатилось по кабинетам МО: «Лившиц раскошелился почти на полтора триллиона рублей!» Больше всего, как мне показалось, обрадовались стоящие на постах прапорщики: их денежное содержание было мизерным, у многих жены сидели с маленькими детьми.
Но недолго музыка играла. Проходит месяц — и опять та же картина. Тогда Родионов пошел еще на один опаснейший для своей карьеры шаг: он собрал коллегию Минобороны почти в полном составе и добился ее приема у председателя правительства.
Недобрые языки тут же приклеили этой акции кличку «генеральский бунт», хотя Черномырдин потом признался, что ему на многое открылись глаза и что давно было нужно вот с такой запредельной откровенностью поговорить с генералами. Финансирование армии стало понемногу оживляться. Но и этот квелый ручеек вскоре опять стал пересыхать.
И опять Родионов выступал с леденящими душу речами в правительстве, в парламенте, на Совете обороны Многие сочувствовали, мало кто помогал министру расслабить финансовую удавку на тощей шее армии. Родионов настоял на том, чтобы ему была предоставлена возможность выступить в верхней палате парламента. Было четко оговорено время — 15.00. Министр прибыл в назначенное время, сел в первом ряду и стал ждать. Обсуждался вопрос об обстановке в Чечне. Завгаев сообщает депутатам леденящие душу факты: вырезаются целыми семьями «пособники оккупационного режима», человеческие головы насаживаются на колья, по всей территории республики возводятся огневые позиции, завозится большими партиями оружие. Проблема не менее серьезная, чем недофинансирование армии. Родионов ждет, поглядывая на часы. В Чкаловском стоит «под парами» самолет — ждет инспекторского вылета министра на Дальний Восток. Проходит час, второй, третий. Похоже, надо переносить вылет на более позднее время. Подхожу к Игорю Николаевичу, спрашиваю, что будем делать. Он говорит:
— Подождем еще немного, потом перенесем взлет.
Ждем четвертый час. У меня лопается терпение. Спускаюсь к «президиуму» и из-за простенка жестами подзываю одну из секретарш. Объясняю наши проблемы.
— Почему же вы раньше не сказали? Сейчас скажу Строеву.
Наконец, Родионов выходит к трибуне. Мне почему-то становится жаль депутатов: только что закончились траурные речи по Чечне, сейчас не менее тяжелые — по бедам армии. Зал слушает министра в мертвой тишине. Взрыв аплодисментов кажется неуместным. Строев благодарит Родионова за смелое, по-офицерски честное и аргументированное выступление. Мы уезжаем из Совета Федерации без настроения. Родионова у выхода ждет толпа журналистов. Времени на интервью нет. Телохранитель министра предлагает выскользнуть через потайную дверь. Я смотрю на уставшего министра, и мне кажется, что у него состояние человека, который раздражен тем, что уже который раз бесполезно делает ходку на паперть…
Родионову не давали не только денег, но и возможности укомплектовать свою команду. После загадочного «ГКЧП-3», как известно, в МО и ГШ образовалось немало вакантных должностей на ключевых постах. Обязанности начальников ряда главных управлений МО и ГШ долгое время выполняли «ИО», что для мозга армии, где идет непрерывный процесс работы над стратегическими вопросами, совершенно недопустимо. Взять хотя бы Главное оперативное управление Генерального штаба, которое во всех отношениях правомерно сравнить с сердцем армии. Там с самого лета не было начальника. А ведь Родионов уже вскоре после своего прихода в МО представил на эту должность генерал-лейтенанта Юрия Балуевского. Полгода министр «искал концы» своего представления. И не мог найти. Потом выяснилось, что министр, по мнению какого-то кремлевского чиновника, представлял на должность начальника ГОУ «не ту кандидатуру»…
Однажды у Родионова лопнуло терпение, и он без обиняков доложил о блокировании кадровых вопросов президенту. Часть представлений министра в Кремле и на Старой площади мигом нашлась. Команда Родионова пополнилась группой профессионалов самого высокого класса: начальником Главного управления международного военного сотрудничества стал генерал-полковник Леонид Ивашов, начальником Главного организационно-мобилизационного управления — генерал-полковник Михаил Клишин, первым заместителем начальника ГШ — генерал-полковник Николай Пищев, начальником Главного управления военного бюджета и финансирования — генерал-лейтенант Григорий Олейник, начальником Управления делами МО — генерал-майор Геннадий Золотухин…
Вскоре после своего назначения Родионов издал директиву, в соответствии с которой сокращались штаты подразделений центрального аппарата МО. Он сразу же упразднил отдел референтов (более 10 человек), а вскоре заявил, что даже в своем аппарате намерен сократить четыре генеральские должности. Все это, разумеется, не вызывало горячих аплодисментов у людей, над которыми зависал «меч сокращения».
Наблюдая за всем этим, я понимал реформаторские намерения министра как стремление ввести в рамки целесообразности организационно-штатную структуру МО и ГШ, сделать ее более рациональной. Штаты многих подразделений были действительно раздуты. За годы работы в центральном аппарате мне довольно часто приходилось сталкиваться с людьми, которые за несколько лет собственноручно не подготовили ни одного документа, но при этом исправно получали денежное содержание. Таких «трутней» были десятки, и от их выдворения МО и ГШ абсолютно ничего не теряли. Однако самая большая несправедливость заключалась в том, что «трутни» часто сидели на руководящих должностях и очередные сокращения штатов их не задевали. Чаще всего это касалось «рабов» — людей, на которых держалась работа. Большинство из них были классными профессионалами, которые вкалывали по 24 часа в сутки без выходных. Когда после первой родионовской директивы в результате сокращения штатов некоторые офицеры оказались на более низкой должностной ступени, я подумал, что это всего лишь временное недоразумение. Когда же это потихоньку стало входить в систему, роптание некоторых генералов и офицеров стало усиливаться. И на то были серьезные основания…
ПИСЬМО
…После того как я был назначен начальником пресс-службы МО и пресс-секретарем министра обороны, многие офицеры признавались мне, что долго вычисляли, — где же пересекались наши пути с министром. И нигде не обнаружив такого пересечения, дивились. А все было так просто.
Когда Родионов пришел на Арбат, он собирался назначить своим пресс-секретарем военного обозревателя «Московских новостей» Александра Жилина, который был, пожалуй, единственным российским журналистом, наиболее полно и правдиво рассказавшим народу о драматической судьбе нового главы военного ведомства. Но Жилин по ряду причин был вынужден отказаться от заманчивого предложения Родионова. А поскольку мы с Александром были хорошо знакомы и он знал о моих взглядах и «подпольной публицистике», то и рекомендовал меня Родионову.
Был и еще один фактор, сыгравший большую роль при моем назначении.
Уже вскоре после появления Родионова на Арбате некоторые наиболее въедливые специалисты ГШ стали обращать внимание на то, что первые директивы и приказы министра, что называется, «сырые». Потом это стало бросаться в глаза даже неспециалистам. И хотя официально я еще не был причислен к его команде, желание помочь министру не оступаться хотя бы в мелочах побудило меня написать ему докладную записку. Тем более что к тому времени было заметно уже немало и других просчетов министра…
«Министру обороны Российской Федерации генерал-полковнику И. Родионову
Уважаемый Игорь Николаевич!
Ситуация, складывающаяся вокруг Вас в МО, вынуждает меня обратиться к Вам. Буду говорить с офицерской прямотой как человек, который связывал многие надежды с новым министром обороны и искренне желал помочь Вам. Некоторые мои суждения будут Вам очень неприятны, но я бы никогда не высказал их человеку, в порядочности которого сомневаюсь.
К сожалению, некоторые Ваши первые решения по реформированию центрального аппарата МО и ГШ вызывают чувство разочарования даже у многих Ваших единомышленников. Сокращение «мертвых душ», раздутых штатов и устранение дублирующих подразделений — мера, безусловно, абсолютно верная. Но людей возмущает другое — КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ. Офицеры, дослужившиеся до начальников отделов, безо всяких объяснений становятся начальниками групп, начальники групп — старшими офицерами. С живыми людьми обращаются, словно с ненужной мебелью. И эти люди на всех этажах начинают говорить, что «такого произвола не было даже при Грачеве». Скажу и больше: уже десятки офицеров (среди которых есть отменные профессионалы) ждут скорейшего выведения за штат, чтобы уйти на гражданку. Согласитесь, что такой поворот дела не добавляет авторитета министру обороны.
При Грачеве была традицией бестолковость в сфере кадровых и организационно-штатных решений. У меня создается впечатление, что такая «традиция» может быть успешно продолжена. За 4 года пребывания в должности министра Грачев ни разу не провел служебное совещание или офицерское собрание центрального аппарата МО и ГШ, на котором бы люди получили четкие представления о замыслах руководства и высказали свои взгляды. Не мне Вам говорить, сколь важно министру опираться на мнение коллектива, сформировать команду единомышленников. Я же вижу другое: целые управления в мгновение ока уже в пятый или шестой раз меняют свой статус, переподчиняются или мучительно ждут обещанного «приговора» о расформировании. Это порождает пессимизм, управленческий бардак, неясность функций и даже вражду между людьми, которые опять-таки костерят министра за неясность маневра. Люди устали от таких «реформ».
Чего стоит только одно Ваше решение о «временном оперативном» переподчинении Управления информации МО Главному управлению воспитательной работы? Если бы Вы своевременно получили информацию о функциях УИ и ГУВРа, о давно идущей «войне амбиций» между этими структурами, то сегодня в МО никто бы не говорил, что министр обороны пошел на поводу у людей, «тянущих одеяло» на себя, но смутно представляющих, что надо с ним делать.
Волевое «вливание» УИ в ГУВР — не более чем безоглядная авантюра, сваливание в «кучу» подразделений МО, имеющих самостоятельные информационные функции (а таких, по моим подсчетам, аж 13 и концепции министра по решению их судьбы никто не знает).
ГУВР будет неизбежно постоянно раздираться между работой на общество и на армию, и в результате везде не будет толку…
Сегодняшняя неопределенность положения УИ, практически полная разруха, царящая в нем, потеря годами наработанных связей с президентскими, правительственными, парламентскими структурами и источниками информации приводят к тому, что министр оказывается в информационном вакууме и потерял возможность получать сведения стратегической значимости (сегодня Вы вряд ли знаете, хакие оценки иногда даются министру обороны в Администрации президента, в некоторых кабинетах правительства, в СБ, кто тайно блокирует Ваши представления о кадровых назначениях, как СМИ готовятся «столкнуть лбами» МО и МВД, хотя информация по давно отлаженным каналам идет)…
Необходимо создать систему работы с прессой, опираясь на наработанный опыт. Сейчас же с подачи министра разваливается даже то, что приносило серьезную пользу.
У меня же создается впечатление, что Вы или недооцениваете значение информации, или боитесь старой информационной структуры…
Не могу промолчать и о том, что некоторые принятые Вами решения недопустимо сыры. В частности, речь идет о том же документе от 12.08.96 о посылке группы офицеров в Чечню. Этот документ по своей непроработанности просто авантюрен и, самое главное, компрометирует Вас. Создается впечатление, что его подсунули Вам люди, которые не имеют понятия об элементарных правилах аппаратной работы. Документ дал повод десяткам старших офицеров комментироватъ его безграмотность и небрежность (на нем не указан даже год)…
Уже больше месяца Вы проработали в должности министра обороны.
Сумели встретиться и поговорить с офицерами всех главков. И может вызывать лишь удивление то, что у Вас не нашлось времени побеседовать с людьми, которые работают рядом. Особенно с офицерами тех управлений и отделов, которые сокращаются или переподчиняются…
Надеюсь, что эта моя записка будет воспринята с пониманием. Поверьте, мною руководит только искреннее стремление хоть чем-то помочь Вам. Говорить министру лживую лесть не умею. Для этого в МО есть другие.
Докладываю на Ваше решение.
Начальник информационно-аналитического отдела
Управления информации МО РФ полковник В. БАРАНЕЦ
20 августа 1996 года»…
Написав это письмо министру, я стал потихоньку собирать вещи в рабочем кабинете, сдавать служебные документы в «секретку» и готовиться к «новым оргштатным мероприятиям», результатом которых могло быть для меня увольнение. Я отдавал себе отчет в том, что такие докладные записки автоматически приравниваются к рапорту об увольнении из Вооруженных Сил.
Вскоре раздался звонок по закрытой связи. Звонил начальник аппарата министра обороны генерал-лейтенант Виктор Иванович Козлов. Он и сообщил мне, чтобы я был готов к беседе с министром.
Вскоре такая беседа состоялась.
— За докладную спасибо, — сказал Игорь Николаевич. — Для меня правда дороже любых комплиментов. Тебя я знаю, кое-что читал (он имел в виду мои статьи в прессе. — В. Б.). Бери в руки информационную работу. Будем вытягивать армию из дерьма…
ШАГ
Раза четыре в Государственной думе поднимался вопрос о необходимости принятия Закона об опубликовании списков военнослужащих, погибших при исполнении служебного долга. И все четыре раза проект закона благополучно замыливался. Многие газеты досаждали министру обороны Грачеву и начальнику Генштаба Колесникову просьбами передать список погибших в Чечне военнослужащих МО. А в ответ — тишина. Даже тогда, когда другие силовые ведомства такие списки представили. Однажды «Комсомолка» вышла с совершенно чистой полосой, на которой было лишь написано: здесь должны быть опубликованы списки военнослужащих МО, которые нам не хочет представить руководство МО РФ.
Причина нежелания была понятна: большие жертвы — плохо подготовлена операция. Плохо подготовлена операция — плохо сработали штабы и командиры. Плохо сработали штабы и командиры — не проконтролировали Грачев и Колесников. Не проконтролировали Грачев и Колесников — они и виноваты в гибели тысяч воинов. Виноваты — значит, надо привлекать к ответственности. А кто себе враг?
1 сентября 1996 года Родионов приехал в «Комсомолку» на телефонный разговор с читателями. Главный редактор «КП» Симонов своего не упустил:
— Игорь Николаевич, передайте же нам списки!
В тот же день списки были в редакции.
— Это наш последний долг перед людьми. Извините, что мы отдаем его с опозданием…
Самым большим преступлением военных министров (после предательства) во все времена считалась критика власти. Обычно зубами державшиеся за свои кресла министры обороны предпочитали делать это шепотом и преимущественно под домашним одеялом. На публике из их уст текла сладкая ложь комплиментов, заклинания в верности и восхваление мудрости самодержцев. Главная особенность должности министра обороны заключается в том, что он постоянно обязан делать выбор между лояльностью властям и офицерской честью, между борьбой за собственную армию и спасением собственного кресла. О чем более всего пекутся военные министры? Чтобы подольше просидеть в своем высоком кресле. Родионов из этой, веками отработанной, логической схемы стал сразу выпадать. Он опасно «высовывался», он грубо нарушал «правила игры». И все чаще в его кабинете зло трещала «кремлевка»… Все чаще мчались в Барвиху разгневанные «наушники», чтобы подтолкнуть президента на смещение «потерявшего меру» министра обороны. И хотя однажды Ельцин в ответ на это сказал, что «Родионов — смелый и честный генерал», провокаторов в его окружении не поубавилось.
А у Родионова не поубавилось безоглядной офицерской прямоты: когда Ельцин издал указ о переходе армии с 2000 года на профессиональную основу, министр обороны не побоялся публично высказать сомнения в реальности этой идеи. Авторы проекта скороспелого указа заскрежетали зубами. Их авантюрные аргументы были разгромлены профессиональными контрдоводами Родионова. Мечтать о профессиональной армии прц разваленной экономике и нищенском военном бюджете — опасная маниловщина.
Родионов хорошо помнил авантюру конца 1992 года, когда Грачеву буквально выламывали руки в Кремле, торопя его дать согласие на введение контрактной службы. Грачев согласился. А вскоре стало ясно, что без соответствующего финансового обеспечения эта задумка напрочь дискредитировала контрактную службу (только из одной дивизии в 1996 году сбежало почти 200 «волонтеров»).
Минобороны из-за недостатка денег вынуждено было сокращать число контрактников. О какой «полностью профессиональной» армии можно говорить? Ведь для этого необходимо многократно увеличить военный бюджет.
Когда Родионов на встрече с журналистами в МО в феврале 1997 года прямо сказал об угрозе развала системы управления стратегическими ядерными силами, он не преувеличивал. Вскоре он же стал сокрушаться, что становится «министром разваливающейся армии и умирающего флота». И тоже никаких передержек. Он делал то, что обязан делать человек, ставящий интересы обороны России выше собственного служебного благополучия. Но какой взрыв негодования и возмущений со стороны власти вызвали его заявления! Родионову «заказные» журналисты тут же приклеили лейбл «рыдающего генерала» и стали по хорошо отредактированным в Кремле нотам петь хмурые частушки о скорой отставке министра…
Один из журналистов спросил меня:
— А зачем тогда Родионов соглашался становиться министром, если знал, что ничего при таком положении вещей не сможет сделать?
Я ответил ему словами самого Родионова — «видел свет в конце туннеля».
Светом оказалась хорошо исполненная декорация.
Шесть лет назад сто пятьдесят миллионов тоже поверили свету в конце туннеля, когда их призвали «потерпеть до осени». До сих пор терпим…
В МО и Генштабе уже даже самые неуемные реформаторы, самые преданные сторонники Родионова, изматывающие Кремль, правительство и свое начальство новыми концепциями военной реформы, сильно сбавили обороты: когда армии не дают денег просто на жизнь, не говоря уже о боевой подготовке, — не до реформаторских прожектов…
РЕФОРМА
Еще будучи начальником академии Генерального штаба Родионов вместе со своими единомышленниками много работал над концепцией военной реформы. Когда в 1992 году Грачев обнародовал свой план реформы армии, Родионов открыто заявил о его несостоятельности, назвав концепцию МО по реформе ведомственным документом, обязывающим не государство, а МО львиную долю забот по переустройству Вооруженных Сил взвалить на свои плечи. С того момента началось яростное столкновение двух концептуальных школ — грачевской и родионовской.
Грачев выдавал за военную реформу объективно необходимое сокращение армии и вынужденную передислокацию ряда группировок, «создание Минобороны и Генштаба России», введение контрактной службы и новой формы одежды.
Родионов доказывал, что армия не может реформировать сама себя, что ее реформирование должно быть составной частью переустройства всей системы обороны государства. Позже Родионов скажет: «К сожалению, мы потратили целых четыре года, чтобы понять: реформа армии и военная реформа государства не одно и то же. Мы должны реформировать не часть системы, а всю оборонную систему государства». В этом выводе — отправная точка родионовской концепции военной реформы страны, первооснова ее стратегии, включающая все составные части механизма обеспечения военной безопасности государства — от военной доктрины до формирования оборонного сознания людей, начиная еще с дошкольных учреждений.
После десяти лет яростных дебатов высшего генералитета и политиков о сущности и основных направлениях реформирования Вооруженных Сил Родионов предложил поставить точку в этом бесконечном споре и заявил, что генеральная формула реформы армии неизбежно будет заключаться только в одном: меньшим количеством войск обеспечить лучшее качество обороны государства. Жизненный и служебный опыт помогал ему в изнурительных спорах с войсковыми и флотскими командирами о путях сокращения армии. Есть сила эмоций, а есть сила логики. Когда Родионов во время поездки на Камчатку сказал о возможном сокращении танковых частей в ряде регионов Крайнего Севера, один горячий комкор чуть ли не задымился от негодования. Родионов дал ему высказаться, а затем, прохаживаясь по залу перед двумя командирами, стал вслух рассуждать:
— Вот стоит у нас танковый полк на Чукотке. Гарнизон. Двухметровый снег десять месяцев в году. Дорог, считай, нет. Если здесь американцы, допустим, решат высадиться, с ними и воевать не надо — сами погибнут. А полк стоит Деньги из Москвы текут. А территория прикрыта РВСН, ВВС, ПВО, флотом. А полк стоит. И вот я спрашиваю себя и вас: зачем он здесь стоит? Ответить могу только так: а хрен его знает!
Дружный гогот.
Смех смехом, но абсолютно ясно: за словами министра о меньшем количестве войск стоит неизбежное их сокращение. Для военного люда — процесс чрезвычайно болезненный. В связи с этим в войсках и на флотах часто вспоминают хрущевский «миллион двести» — авантюру, унизившую гигантское количество военных людей… Родионов помнил тот «урок издевательства» над армией и потому потребовал от своих стратегов в числе приоритетов реформы особым пунктом прописать обеспечение надежной социальной защиты тех, кому придется снять погоны.
Своими неоднократными заявлениями о такой непопулярной мере, как неизбежное сокращение войск, Родионов успел вызвать повышенную настороженность в рядах офицерского корпуса. Министру довелось по этой же причине выдержать яростную атаку десантников. Офицеры одной из частей прислали ему гневное письмо и обещали, что если их бригада попадет под сокращение, то они устроят… публичное самосожжение. Другие десантники решили взять Родионова в обход: они подговорили одного из высочайших российских церковных сановников обратиться к министру с просьбой не сокращать их дивизию. Дошло до того, что знаменитые воры в законе обещали местным властям «полный порядок в области», если они сумеют уговорить министра не трогать воздушно-десантную дивизию, дислоцирующуюся в их городе…
Дальше всех пошел бывший заместитель командующего ВДВ по воспитательной работе генерал-майор Владимир Казанцев: он публично подверг критике директиву министра обороны о сокращении ВДВ и выразил свое несогласие с ней. Родионов, которого уже не однажды обвиняли в мягкотелости, на сей раз действовал со всей строгостью: Казанцев был снят с должности…
БЕЛОРУССИЯ
Поздней осенью 1996 года Родионов на своем самолете вылетел в Белоруссию — на вывод последних ядерных ракет из республики. Мне до сих пор помнится, что в тот день настроение у министра было паршивое. Он долго сидел, не проронив ни слова, в своем салоне, глядя в иллюминатор на однообразный заоблачный пейзаж. Потом надел очки, взял из рабочей папки листки с тезисами своего предстоящего выступления на «торжественных проводах» российских ракетчиков и стал еще раз перечитывать и что-то править.
Я уже знал священное для пресс-секретаря правило: если министр обороны на ходу правит текст накануне своего выступления, ты обязан мгновенно превратиться в ищейку, обнюхивающую каждую травинку на пути взятого следа. Тем более что текст был «ядерным»: тут одна буква может стать приговором.
После того как Родионов поправил текст, я просмотрел его. Увидел два добавления: первое — вывод российских ракет из Белоруссии в период намерений НАТО продвинуться на восток красноречивее всего говорит о том, кто на деле, а кто на словах стремится к миру и добрососедству в Европе. Второе — никто не должен сомневаться в том, что Россия верна букве и духу Ташкентского договора 1992 года о коллективной безопасности стран СНГ и будет добросовестно выполнять свои партнерские обязательства…
В Белоруссии стояла хмурая осенняя погода.
Военный атташе России в Белоруссии генерал-майор Владимир Брусилов кратко доложил министру обороны о готовности мероприятия. Он сообщил также, что приезд белорусского президента на торжественные проводы последней российской стратегической ракеты остается под вопросом.
На железнодорожной площадке в хвойном лесу все было готово к проводам. Родионов принял рапорт командира дивизии. Все время от времени поглядывали на дорогу. Ждали Лукашенко. Вместо Лукашенко показалась нестройная колонна гражданских людей. Министр насторожился. Было и без слов понятно, что если это местная оппозиция, то скандал неизбежен.
— Местные жители, — пояснил комдив, — идут прощаться. Проинструктированы. Неприятностей не может быть.
Люди в кирзовых и резиновых сапогах, простеньких пальто и порядком поношенных телогрейках проходили мимо на отведенную для зрителей площадку. Что-то полутраурное и одновременно похожее на упрек было в этом шествии. Хотя никто из этих людей не проронил и слова упрека в адрес российских солдат и офицеров…
Выступил Родионов. За ним — представители центральной и местной власти. Командир расчета доложил министру о готовности стратегической ракеты к загрузке. Родионов дал добро. Дальше все было как в учебном кино: четкие команды, четкие действия расчета, клацанье замков. Русские ракетчики-стратеги под прицелами десятков кинокамер и сотен глаз в полном блеске показали, как умеют работать. Западные военные атташе не могли скрыть радости. Родионов стоял какой-то холодно-металлический. Когда после короткого сигнала вагон покатил по рельсам, к министру, ломая охранные кордоны, хлынула толпа журналистов. Один из охранников Родионова, яростно оттесняя слишком нахрапистых, негромко спросил:
— Игорь Николаевич, с прессой общаться будете?
Родионов ничего не ответил. Все было ясно.
Лукашенко так и не приехал… Я хорошо понимал белорусского президента. Лишь несколько человек в стране знали в то время, что Александр Григорьевич неоднократно пытался убедить Ельцина, что с окончательным выводом стратегических ракет из Белоруссии не надо торопиться, что этот мощный фактор надо с большой выгодой использовать в ситуации, когда НАТО решило распространяться на восток.
Его не послушали.
МАФИЯ
Когда бывший секретарь Совета безопасности РФ Александр Лебедь вскоре после своего назначения летом 1996 года обнаружил в МО так называемое «ГКЧП-3» и выдворил из Минобороны и Генштаба целую группу «заговорщиков», он оказал этим весьма полезную услугу новому министру обороны. Даже несмотря на то что официально вина «гэкачепистов» не была доказана, в МО и ГШ знали, что стоит следователям добросовестно покопаться в тайных коммерческих и иных неблаговидных делах некоторых сподвижников Грачева, и те сочтут за счастье молча уйти на пенсию…
Родионову много раз советовали убрать генералов-коммерсантов из министерства. Но он упорно повторял:
— Я не следователь и не прокурор. Не я возбуждаю уголовные дела. Будут доказательства — уберу.
Это принцип. И все же факт остается фактом: в ближнем Подмосковье понастроено уймище генеральских дач, стоимость которых колеблется от 200 до 800 и более тысяч долларов. Многие из этих загородных дворцов возводились за год-полтора. При генеральском окладе в 2,5 миллиона рублей (по тем временам) такие хоромы честным способом не возвести и за 10 лет. Доказательств тому, что бабушка-миллионерша в США оставила богатое наследство или что удалось «случайно» найти золотой клад, ни один из генералов не представил. Деклараций о доходах и оправдательных документов о том, что «все по-честному, без обмана» Генеральная и Главная военная прокуратура пока не добились. Более того, главный военный прокурор генерал-полковник юстиции Валентин Паничев не однажды выступал в роли адвоката тех, кто не мог доказать, что нажитое добыто честно. Однажды Паничев уже договорился до того, что стал чуть ли не оправдывать работу солдат на строительстве генеральской дачи: «А может, они добровольно работали во внеслужебное время?» Уже вскоре после того как Паничева сняли с должности, в прессу просочились сведения, что он заимел аж две квартиры и дачу в Барвихе…
Повисли в воздухе документы, свидетельствующие о причастности некоторых генералов к сомнительным сделкам с отечественными и зарубежными коммерческими фирмами и банками. На многих из этих документов, между прочим, стояли подписи некоторых заместителей Родионова.
В Минобороны при Грачеве появился целый клан криминально-буржуазного генералитета, сумевшего вволю поживиться в условиях вседозволенности, круговой поруки и слабости правоохранительных органов. С этим кланом новому министру предстояла тяжелейшая борьба. Этот клан стремился нанести упреждающий удар: в редакции некоторых газет была подброшена дешевая подделка-компромат на Родионова: то он пайщик одного из коммерческих банков, то собирается купить себе квартиру за 600 тысяч долларов. Узнав об этом, Родионов как-то сказал:
— Неужели я до того опустился, чтобы покупать себе столь дешевое жилье? — И уже всерьез добавил: — Вот вытащить бы эту мразь на суд и выиграть процесс миллионов хотя бы на 500. Знаете, куда бы я эти деньги употребил? Построил бы дом для жен и детей погибших в Чечне офицеров…
«СКИНЕМСЯ НА БОЕГОТОВНОСТЬ…»
Первые свои поездки в войска в качестве министра обороны Родионов совершил в самые дальние гарнизоны: Калининград, Балтийск, Мурманск, Петропавловск-Камчатский, Уссурийск, Владивосток, Хабаровск, Душанбе…
Везде видел он одно и то же: безденежье и бесквартирье, полуукомплектованные и полувооруженные, полуголодные и полуодетые дивизии и полки…
Но где бы он ни был — в крупных гарнизонах и в забытых Богом дырах, — нигде не встретил растерянно-ноющих офицеров или их истерически вопящих жен. Наоборот, там, где люди уже по три-четыре месяца не видели денег, где воду и свет подают на несколько часов в день, где на пунктах приема донорской крови лежали длиннющие списки фамилий полковников и лейтенантов, а в гарнизонных магазинах распухали «долговые книги», в которых напротив фамилий офицеров чаще есего стоят слова «хлеб», «молоко» и «зубная паста», где полигоны по полгода не слышали звуков выстрелов и где даже подполковники служат кочегарами или «привратниками» на КПП, слышал министр от своих подчиненных простые и надежные, как автомат Калашникова, слова: «Держимся, Игорь Николаевич!»
Боеготовность армии держится на преданности делу, на энтузиазме и самоотверженности людей. Командующий Тихоокеанским флотом Владимир Куроедов рассказал Родионову случай, который, наверное, мог произойти только в русской армии.
Американцы пригласили один из кораблей ТОФа принять участие в совместных учениях. Командование флота определило: пойдет противолодочник. А за две недели до выхода в море случилась серьезная поломка, да такая, что надо было загонять корабль в док на ремонт и искать на это деньги. Куроедов стал подбирать кораблю замену. Экипаж узнал об этом и чуть не взбунтовался. Кто-то из офицеров предложил скинуться кто сколько может и таким образом постоять за честь родного флота.
Экипаж добывал деньги на ремонт, как только мог: кто брал взаймы у богатого бизнесмена, кто снимал с книжки припасенное на черный день…
Корабль вышел в море точно по расписанию.
Во время выхода в море крейсера «Петр Великий» командующий ТОФ рассказал Родионову и о другом случае, из собственной жизни. На владивостокском рынке Куроедов чуть не купил грибов у… своего штабного офицера. Так прожженный морской волк, которому нет равных в его ремесле, спасал больную жену и троих детей от голода.
Когда-то Грачев, отправляясь на Дальний Восток, заботился* о том, чтобы привезти тамошним гарнизонам деньги.
Родионов прилетел на ДВ с пустыми руками. Он даже приличных подарков вручить людям не мог — почти весь наградной фонд министра во время ухода Грачева испарился: спешно поощрялись даже те, кто этого не заслуживал. Осталось несколько десятков «Командирских» часов. Их хватило на несколько поездок в войска.
Единственное, что было по силам Родионову, — присвоить досрочные звания офицерам, которые «на зубах и нервах» удерживают еще боеготовность армии и флота. И потому министр вручал людям погоны…
В суровой утробе гигантской атомной подводной лодки представился на Камчатке министру обороны 30-летний командир — худой капитан второго ранга. Тот, который почти месяц водил за нос американских асов-подводников, перекрывших все ходы и выходы в сумрачных глубинах Тихого океана. Они бросили на поимку русской субмарины все, что можно было бросить. Он оставил их с носом, благополучно придя в родную базу. После этого в некоторых американских газетах и появились статьи о том, что «слухи о кончине русского подводного флота оказались слишком преувеличенными».
Капитан атомной подводной лодки, несущей на своем борту ядерную силищу, способную одним зарядом снести с лица Земли целые мегаполисы, систематически недоедал, но каждый день носил со службы домой в своем потертом портфельчике бутерброды. Капитан лучшей на флоте атомной подводной лодки имел костюм пятилетней давности и башмаки с треснутой подошвой. Его жена забыла, когда покупала духи, а дети не знали, как едят банан…
Капитан во время офицерского застолья на берегу сказал тост:
— Выпьем за то, чтобы наши дети не радовались ливерной колбасе!
Капитан атомной подводной лодки был подчиненным Родионова. Родионов не мог вовремя дать ему денег на прожитье — он не министр финансов. Родинов дал ему то, что для офицера дороже денег, — погоны капитана 1-го ранга.
На прощание министр спросил:
— Когда последний раз получали деньги?
— Два месяца назад.
— Сколько?
— Два миллиона.
— У нас уборщица в коммерческом банке получает в два раза больше, — сказал губернатор Камчатской области Бирюков, стоявший позади министра.
— Ну так ведь это же уборщица! — грустно усмехнулся Родионов.
На командирском мостике офицеры заулыбались…
Я вспомню этот эпизод несколько месяцев спустя, когда Родионов во время приема военачальников в честь Дня защитников Отечества в МО произнесет слова, вызвавшие панику в Кремле, — о «новых русских», которые будут ездить отдыхать на Канары, а люди в погонах будут за них отдуваться, потом и кровью отдавая долг Родине…
С отдачей долгов Родине проблем не было. Родина неохотно отдавала долги своим защитникам.
МОЛОЧНЫЙ ПОРОСЕНОК
Было это осенью 1996 года в дальневосточной армии, которой в свое время Родионов командовал.
Министр шел по коридорам штаба, внимательно все осматривал и очень напоминал мне человека, приехавшего в родной дом, в котором давно не был. Спросил у командарма генерала Морозова:
— А в зале заседаний военного совета потолок во время дождей по-прежнему протекает?
— Не так давно залатали, товарищ министр.
Зашел в свой бывший командирский кабинет, посидел в кресле, сказал:
— Здесь прошли мои лучшие офицерские годы.
Такие же слова он говорил о своей службе во Львове, в Тбилиси и других гарнизонах, и получалось так, что везде, куда ни забрасывала его служба, — везде были лучшие годы. В Уссурийске были «самые лучшие».
Родионов не выдержал, чтобы не слетать на вертолете на «свой» полигон, где «в свое время вдоволь наелся песка и дыма». Прошелся по рыжей полигонной земле, усыпанной ржавыми гильзами, грустно осмотрел поросшие жухлой травой сопки.
Затем со свитой поехал в в родной танковый полчок, где так же, как пятнадцать лет назад, шелестели на ветру желтые тополя и в одном из домов по-прежнему не было питьевой воды… Долго ползал с бородатым комдивом по разложенной на полу огромной карте, изучая дислокацию частей, вникал в оперативные планы и страшно возмутился, что комдив в угрожаемый период собирался загонять один из полков в единственное во всей округе болото…
Кто-то вспомнил, что уже 16.00, а у министра с самого утра крошки во рту не было. Предложили отобедать в офицерской столовой. Он согласился. Вместе с толпой сопровождающих генералов и офицеров пошли в столовую.
Веселели у «эскорта» глаза: хороший повод под соточку вспомнить молодость, икорки красной отведать, крабику ножку отгрызть… С 6.00 не только у министра во рту крошки не было. Когда зашли в столовую и взглянули на обеденный стол, который по размерам был чуть меньше футбольного поля, у многих мигом рот набух слюной.
Среди роты стеклянных гранат «Московской», «Распутина», «Столичной» возлежали метровые кижучи и гигантские, словно башни танков, крабы, краснели и чернели лохани с икрой, а симпатичный поросенок, еще утром хрюкавший на прикухонном полковом дворе, глазками московской проститутки смотрел на свиту, и казалось, что он даже слегка шевелил веточкой свежайшей кинзы, воткнутой в его аппетитно зажаренную пасть…
Родионов остолбенел. Командующий войсками Дальневосточного округа генерал-полковник Виктор Чечеватов, который еще секунду назад со счастливым видом Наполеона, взявшего Москву, открывал дверь министру в «комнату сюрпризов», обрел похоронный вид. Командарм генерал Александр Морозов смотрел на Родионова глазами собаки, стащившей со стола хозяина рождественскую утку.
— Вы что, с ума сошли?! — почти сорвался на крик Родионов. — У вас офицерские дети жуют сухари! Нет, мне такой обед не нужен! Как людям в глаза будем смотреть? — И, резко развернувшись, пошел из «греческого зала».
Голодная свита траурной процессией понуро потянулась за ним, стараясь не смотреть на молочного поросенка с веточкой кинзы в пасти.
— Командир дивизии. — сказал на ходу Родионов, обращаясь к бородатому генералу, — вечером за этим столом устройте ужин для ваших офицеров, которым я досрочно присвоил сегодня очередные воинские звания. За мой счет!
В офицерской столовой, которая, как оказалось, не работала уже полгода (из-за отсутствия денег у офицеров) был торжественный ужин в честь новоиспеченных капитанов и майоров. Жены их, давно не сидевшие за столь щедрым, ломившимся от яств столом, украдкой складывали в свои сумочки бутерброды с царской снедью — дома ждали их детишки…
И захмелевший старлей, в тот день получивший из рук Родионова новенькие погоны, предложил первый тост за министра обороны…
Знакомый офицер штаба дивизии, рассказывая мне обо всем этом, сообщил также, что гарнизонные остряки распустили слух, что будто после облома с несостоявшимся обедом комдив приказал отменить уставную форму приветствия «Здравия желаю!» и заменить ее на «Приятного аппетита!»…
В тот же день группа офицеров и генералов, сопровождавшая министра, улетела из Уссурийска без обеда. Возвратились в Хабаровск поздно ночью. Страшно хотелось есть — пустой желудок прилипал к позвоночнику. В номере гостиницы стояла ваза с яблоками. Мы с адъютантом министра жадно набросились на них. В дверь постучали. Вошел помощник министра генерал-лейтенант Виктор Иванович Козлов — справиться, как устроились. Тоже взял яблоко из вазы. И сказал нам:
— Приятного аппетита, товарищи офицеры!
Мы дружно рассмеялись.
КАЛИНИНГРАД
Прилетев в Калининград, Родионов заслушал доклады командующего флотом и командующего общевойсковой армией. Доклады были мрачные, но не безнадежные. Военачальники изо всех сил пытались показать, что не теряют оптимизма и всячески выкручиваются из никудышного положения. Они наверняка уже знали, что Родионов не любит безутешного нытья («Сейчас всем плохо!») и больше всего ценит конструктивизм.
Родионов иногда вставал из-за стола, надевал очки и внимательно рассматривал оперативные карты Калининградского особого района. Вид у него при этом был хмурый. Я все пытался разгадать, о чем он думает. Если министр идет по карте вдоль государственной границы, вчитываясь в аббревиатуры, в которых «запрессованы» данные разведки о военных группировках на территории сопредельных стран, — много ума не нужно, чтобы понять, о чем он размышляет.
Наши границы в Прибалтике были облеплены такими абревиатурами, как соты пчелами. Легко представить, что их станет еще больше, когда натовцы потянут на восток свои новые военные базы. И я подумал: «А ведь все дело идет к тому, что Балтфлот придется сворачивать до флотилии, а вместо общевойсковой армии лепить дивизию. Больше не потянем…»
Эти мысли ошпарили меня, как кипятком. Я прогнал их к черту.
Уже на другой день, когда министр прибыл в одну из дивизий 11-й общевойсковой армии, один из ветеранов, видать больше других осведомленный или просто очень догадливый, вдруг умоляюще произнес:
— Игорь Николаевич, нельзя уничтожать армию. Армию надо сохранить. Мы просим вас…
Родинов ничего не ответил. И я подумал, что тяжело быть министром разваливающейся обороны.
Потом Родионову показывали Музей боевой славы дивизии. Начальник музея, симпатичный старший прапорщик, боготворящий каждую пылинку, что хранит память о прославленном его соединении, вдохновенно рассказывал о боевой летописи дивизии. Одна за другой мелькали фамилии легендарных полководцев, один за другим мелькали подвиги, и создавалось впечатление, что все самое лучшее и самое высокое, что было в истории Вооруженных Сил, рождалось в этой дивизии.
За годы службы мне довелось увидеть десятки музеев боевой славы частей, армий, округов и флотов. Еще больше видел Родионов. Сейчас, когда армия стала экономить буквально на всем, когда в некоторых музеях стали устраивать коммерческие лавки по продаже реликвий, этот выглядел каким-то священным храмом. Пропахший ржавой медью гильз и нафталином мундиров давно ушедших в мир иной маршалов, глядящий в глаза нынешних поколений выцветшими глазами фронтовых фотографий и глазницами пулевых пробоин на солдатских касках, он заставлял остановиться, задуматься, вспомнить. Помнить…
Родионов стоял посреди зала — седой и грустный. Он сам был родом из той, Великой Армии, гордо пронесшей свои боевые знамена по Европе. Теперь волею судьбы он стоял во главе этой армии, первой «победой» которой был расстрел собственного парламента, а первым поражением — бесславный поход на Кавказ…
Мы уезжали из дивизии, и следом за машиной министра плотным неровным строем потянулись ветераны, позвякивая тяжелыми гроздьями орденов.
— Игорь Николаевич, — кричали они вдогонку, — армию надо сохранить!
Родионов согласно кивал головой. И уже не имело значения, какую армию они просили сохранить — 11-ю общевойсковую или Российскую…
…Потом было инспектирование кораблей в Балтийске. Они гуськом стояли у причальных стенок в гавани — последняя гордость умирающего Российского флота…
В одной из кают-компаний, где предстояло заслушивание очередного командира, Родионов увидел старенькое обшарпанное пианино. Подошел, поднял крышку, прошелся по клавишам. Пианино грустно что-то вскрикнуло в тишине, обрамленной сталью ракетоносца…
Доклад командира Балтийской военно-морской базы шел по привычной схеме: положение тяжелое, но бьемся… Родионов был доволен, что командиры и без его указаний «схватили» сами ариаднину нить выхода из создавшегося положения: выжимать из себя, из подчиненных, из техники все, чтобы меньшим количеством поддерживать приемлемый уровень боеготовности. То была тоже сверхзадача, которую министр обороны СССР маршал Антон Гречко давным-давно ставил полку Родионова на Яворовском полигоне под Львовом…
Родионов прибыл в Калининград в то время, когда там готовились к выборам главы администрации области. Еще в Москве он предупредил членов своей делегации: нельзя допустить, чтобы приезд министра обороны кто-то из претендентов попытался использовать в своих пропагандистских целях. Повод для такого разговора дала «Комсомольская правда», которая сообщила: министр оброны России прибывает в Калининград специально для поддержки одного из кандидатов в губернаторы — актрисы Яковлевой. И тут же пошли звонки из аппарата Маточкина — действующего губернатора, желавшего сохранить пост за собой.
В Калининграде Родионов старался не давать повода уличить его в поддержке кого-либо из претендентов: «убегал» на флот, в войска. Но его догоняли.
Яковлева появилась в нашей свите на одном из ракетных кораблей и не упускала возможности засветиться в телекадре рядом с министром. Игорь Николаевич деловито осматривал боевые части, ныряя из люка в люк. У многих сопровождавших его сухопутных генералов вскоре началась явно выраженная одышка, и они отставали от министра. Актриса не подавала вида, что такой марафон ей не под силу, и не сходила с дистанции.
Флотским офицерам это даже нравилось. Они услужливо пропускали даму вперед, чтобы полюбоваться туго упакованными в брюки роскошными формами…
Надолго актрисы не хватило.
В конце доклада командира Балтийской военно-морской базы Родионов задал ему уже ставший традиционным вопрос:
— Когда вы в последний раз получали деньги?
Контр-адмирал вопросительно посмотрел сначала на Главкома ВМФ адмирала флота Феликса Громова, затем на командующего флотом адмирала Владимира Егорова. По старой службистской привычке — надо было хотя бы зрительно «проработать» этот вопрос, прежде чем отвечать на него.
Сигнал был понят: «руби правду-матку». Контр-адмирал негромко вымолвил:
— Два месяца назад.
— А сколько у вас детей?
— Трое.
— Жена работает?
— Нет. Сидит с самым маленьким.
— А как же выкручиваетесь?
— А у меня зять в банке работает! И теща помогает!
Взрыв смеха.
Родионов тоже смеется. Смех веселый, глаза грустные.
…Кавалькада машин мчится из Балтийска в новый гарнизон. В районе заставы специально «под министра» сварганили огромный — примерно десять на три — стенд с лозунгом. Краска еще не высохла. Рядом вытянувшийся по стойке «Смирно» и сияющий от гордости за свой шедевр плакатного искусства капитан-лейтенант: только ему известно, что этот стенд стоил пяти бессонных ночей, трех ведер краски и десяти бочек соленых матюков гарнизонного начальства. У кэпа красные от бессонницы глаза, млеющая физиономия и грудь колесом — ждет благодарности.
Мы проезжаем мимо, слегка притормозив, чтобы вчитаться в великое творение. Несколько матросов с еще не отмытыми от краски руками и носами выглядывают из-за ближайших рыжих кустов.
На стенде метровыми буквами в две строки:
ФЛОТ РОССИИ СЛУЖИТ,
ФЛОТ РОССИИ ПРЕДАН!
— Удивительно точные слова, — наконец-то выдавливает из себя после некоторого шока кто-то из сопровождающей министра свиты…
То был тот редкий случай, когда одновременно хотелось и смеяться, и помолчать…
ТАДЖИКИСТАН
…Вертолетные винты бешено отмахиваются от ослепительного таджикского солнца. Мы идем на 12-ю погранзаставу.
Столб грязно-белой пыли, словно от ядерного взрыва малой мощности, поднимается вокруг вертолета.
Родионов и Рахмонов выходят первыми. Сначала святое — возложить цветы к обелиску в честь разгромленной афганскими бандитами заставы. Минута молчания.
Примерно в километре от позиции новой заставы в голубой горной дымке чернеют стены заставы погибшей.
Родионов слушает рассказ старшего пограничного генерала о той трагедии. И оглядывает окрестности. Генерал в зеленой фуражке говорит, что та, погибшая, застава, располагалась как бы на дне гигантского горного стакана и была со всех сторон уязвима. Теперь позиция гораздо лучше. Теперь пограничники усилены армейскими подразделениями и если что — зубы могут показать будь-будь.
Я смотрю на министра и уже — могу хоть на что спорить — знаю, о чем он сейчас думает: о том, что было бы лучше, если бы не было «теперь»…Только очень тупой афганский командир мог удержать себя от соблазна ударить с горных высот по заставе, которая простреливалась насквозь…
Родионову показывают врытые в землю казарму, столовую и даже миниатюрный хлебозавод. Министр обороны России рядом с президентом Таджикистана колоритно смотрелись за грубо сколоченным дощатым столом: оба макали горбушки свежего хлеба в блюдце с горным медом и хлебали чай из кружек с оббитой эмалью.
Мед мне показался горьковатым…
Рахмонов времени зря не терял. Когда стал давать интервью журналистам, слегка повернулся к Родионову и, хитровато блеснув миндальными глазами, очень громко стал рассуждать:
— А вы знаете, что после распада СССР Таджикистан оказался самым обделенным по оружию государством? Нам даже ножа деревянного не осталось…
— Не заливай, Эмомали Рахмонович, — с улыбкой говорил ему Родионов, — и не прибедняйся…
Рахмонов еще больше распалился. Потом как бы случайно стал с гордостью рассказывать о природных богатствах республики, о том, что в этих предгорьях люди часто находят золото…
Родионов засмеялся — ясно было, куда клонил Рахмонов. И пошутил:
— Ты еще расскажи, что в этой долине таджики слитки золота будто земляные орехи собирают!
Осматривая с полукилометровой высоты ту долину, я вспомнил о том, что по ней пролегает одна из главных наркотрасс из Афгана. Наша расстрелянная застава была костью в горле тех, кто водил стой стороны тайные караваны с героином и планом. Но нажиться на этом страшном зелье хотели не только афганцы: один из офицеров штаба 201-й дивизии рассказал мне, что там же с поличным был арестован один из наших высокопоставленных генералов штаба миротворческих сил РФ в Таджикистане. Но говорить об этом в голос не полагалось…
Сквозь грохот вертолетных двигателей Рахмонов рассказывал Родионову о богатствах своей республики, про которые российский министр обороны и сам хорошо знал. Слушая таджикского президента, Родионов устало думал о том, что на его месте он поступал бы точно так же…
…В зале гарнизонного Дома офицеров не было свободных мест. Тут сидела почти вся 201-я мотострелковая дивизия — от рядовых до комдива. Ожидали выступления министра. Когда Родионов вышел к трибуне, в зале, мне показалось, физически ощущалась атмосфера какой-то настороженности. Возможно, это было связано с активно распускаемыми слухами о выводе соединения в Россию. И потому было ожидание «приговора». Почувствовав это, Родионов начал так:
— Я недавно был недалеко отсюда — в Дели. Так вот, Душанбе мне нравится больше…
Зал взорвался аплодисментами. Лица людей посветлели. Министр говорил о благородной роли дивизии, о том, что ее личный состав выполняет здесь особую миссию в интересах России. А над сценой большими лепными буквами было написано «За нашу Советскую Родину!»…
Священник пригласил министра в полковую церковь — крохотную и уютную. От образов веяло теплом и умиротворением. А где-то вдали слышались выстрелы. Родионов зажег свечку — за ним все сопровождающие. Священник стал читать молитву. И всех охватило какое-то необъяснимо возвышенное чувство: тихий шелест страниц Библии, певучий голос полкового священника, серебряные кресты, «золото» погон и трепетный огонь оплывающих свечей…
Когда-то многие из нас приезжали в командировку в Таджикистан, как на курорт: солнце, дыни, виноград, персики, шашлыки, вино…
Сейчас приехали, как на фронт. Над республикой витал зловещий дух войны. Наши друзья-таджики дрались между собой. Между ними вставали русские воины-миротворцы. Часто лилась кровь. Шла роковая расплата за то, что мы в свое время в этом цветущем и богатом краю выпустили джина сепаратизма из бутылки и не помогли таджикам сохранить мир в их доме. Впрочем, в своем тоже…
Когда министр обороны РФ покидал гарнизон, дивизионный оркестр грянул марш «Прощание славянки».
— Но мы не прощаемся, — многозначительно сказал Родионов Рахмонову…
НАТО
Первый раз в качестве министра обороны Родионов полетел за рубеж в Норвегию. Его пригласили выступить на совещании министров обороны НАТО.
Увидев в иллюминатор норвежских морских офицеров в форменных плоских фуражках с помятым верхом, министр бросил:
— У меня такое впечатление, что норвежцы на них спят…
Внизу, у трапа, поблескивали объективами телекамеры — предмет особой нелюбви Родионова.
— Я на эти телекамеры смотрю, как на пулеметы, — сказал он однажды, со вздохом двигаясь навстречу крупнокалиберным оптическим стволам и, видимо, вспоминая напутствие Ельцина в день назначения на пост министра обороны: «Игорь Николаевич, ты не бери пример с Грачева — в телевизоре часто не светись…»
Он, может быть, и не светился бы…
Он сделал всего пять шагов по земле Бергена, когда норвежская журналистка спросила у него:
— Какие у вас первые впечатления о Норвегии, увиденной с борта самолета?
— Прекрасная, любовно обустроенная трудолюбивыми руками страна, — сказал министр. — Я хотел бы с высоты птичьего полета посмотреть на всю вашу прекрасную землю и ее сказочные побережья…
Эти слова мигом разнесли все ведущие телекомпании.
Вечером на торжественном приеме журналист одной из них, занимающийся рекламой туризма, сказал мне:
— Один комплимент Родионова Норвегии стоил того, чтобы сразу подскочил спрос на турпоездки по нашей стране. Хорошие слова известного человека — для нас тоже хороший бизнес!
В Бергене министры обороны НАТО встретили его с настороженной учтивостью. Им тоже нужно было сделать с помощью Родионова (или на Родионове) бизнес. Политический. И прежде всего, конечно, услышать о согласии ослабевшей в военном отношении России на продвижение НАТО на восток.
Родионов сказал: «Россия этого не приемлет». Эти слова он повторил и три месяца спустя в Брюсселе. Улыбчивый генсек НАТО Хавьер Солана сразу погрустнел. У натовских генералов аргументы грубы, как танки: «Мы будем двигаться на восток, хочет этого Россия или нет».
— Это ваше право, — говорил им Родионов, — но следом за вами на восток опять ползет «холодная война».
— С вами мне непросто говорить, — посетовал министр обороны Великобритании Майкл Портилло, — вы гипнотизируете собеседника своим жизненным опытом и непробиваемостью аргументов. С вашим предшественником было гораздо легче. Он был сговорчивей…
В сентябре 1996-го в норвежском Бергене натовские генералы пробовали Родионова «на зуб». В декабре 1996-го в Брюсселе натовские генералы хотели Родионова «раскусить». Это было заметно и по манере обращения, и по тону переговоров. В Бергене Родионова, как мне показалось, натовцы даже нарочито превратили в телезвезду и не скрывали, что «сегодня день русского министра». Вели себя крайне учтиво, и даже, то, что уже тогда Родионов заикнулся о необходимости кардинального реформирования НАТО, было нарочито пропущено мимо ушей стратегами Североатлантического альянса.
И Родионов, и все члены российской военной делегации уже тогда прекрасно понимали, что такая позиция России для НАТО выглядит всего лишь как благое пожелание. Москву там уже никто не слушал. Он и сам не скрывал этого, уже на другой день после встречи в Бергене заявив, в частности, что Москва на данный процесс серьезно влиять не может.
Доклад министра обороны президенту о результатах Бергена закончился резюме Ельцина: сначала договор России с НАТО, а затем расширение альянса на восток. Из штаб-квартиры Североатлантического союза тут же послышался категоричный ответ: никакого договора. Потом, правда, позиция эта была несколько смягчена и натовцы стали поговаривать о какой-то хартии — документе, который мало к чему стороны обязывал.
Когда Родионов прибыл в декабре в Брюссель, его на авиабазе встречал наш посол в Бельгии Виталий Чуркин. Перед тем как идти на переговоры с натовцами, дипломаты и военные сели за стол — согласовать позиции. Меня поразило, что Чуркин стал поучать наших генералов, «как себя вести» на переговорах, и рекомендовал «не паниковать». Он даже посоветовал, чтобы не было «касательства к вопросу о перенацеливании ракет» — то был явный камешек в огород Родионова, который незадолго до приезда в Брюссель в своей статье в «Независимой газете» всего лишь в гипотетическом плане высказался об этом…
Генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана буквально с порога начал «выкручивать руки» Родионову, настаивая на принятии решения об обмене офицерами связи между МО РФ и штаб-квартирой НАТО. Родионов был непреклонен: нужен договор, в котором бы четко были прописаны все «правила игры». Солана маневрировал, уходил от ответа, хорошо понимая, что с помощью такого договора Москва может повязать по рукам и ногам все далеко идущие планы НАТО…
В тот день стороны так и разошлись — каждая при своих интересах…
…Мы летели в Дели. Как только самолет набрал высоту, Родионов совершил свой ставший традиционным обряд — обошел все «отсеки» и поинтересовался, как люди разместились. Потом вернулся в свой рабочий салон — работать над документами, которых всегда был воз и маленькая тележка.
Время от времени он приглашал к себе кого-нибудь из членов делегации и въедливо обкатывал с ним тот или иной вопрос. За рубеж он брал только самых необходимых генералов и офицеров. В состав его делегации входили исключительно «функционалы» — специалисты, которые вели какой-то конкретный вопрос в соответствии с программой визита.
Грачева, помимо большого числа специалистов, обычно сопровождала еще и целая орава минобороновских «туристов» и журналистов. Родионов от журналистов долго категорически отказывался, и у меня (как пресс-секретаря министра) не раз бывали неприятные стычки с начальником аппарата — помощником министра обороны генерал-лейтенантом Козловым. Виктор Иванович продолжительное время офажал министра от прессы, и спорить с ним было трудно. Вероятно, здесь сказывался менталитет, приобретенный генералом во время «особенной» работы за рубежом, на которой не принято было светиться…
Когда министр обороны не привечает прессу, она платит ему тем же.
Ведь что, например, получилось после того, как Родионов слетал в Норвегию, где, по сути, произошел его «военнодипломатический бенефис»? По телевидению промелькнул минутный репортаж, а в газетах — три-четыре малюсенькие заметки. Это было очень похоже на информационную блокаду. Работа Родионова в Бергене была как бы «не замечена» СМИ, и мне в авральном порядке пришлось выправлять положение. Но время было упущено. Единственное, что удалось сделать вдогонку событиям, — дать статью министра в «Московских новостях» — «Россия — НАТО: после Бергена».
При таком положении дел серьезно говорить о формировании необходимого имиджа министра не приходилось.
Я всегда считал очень недалекими тех пресс-секретарей, которые из кожи вон лезли, чтобы «сформировать положительный имидж» шефа. Надрывая пупки, лепят они лубочные, примитивные клипы, от которых за версту пахнет ложью. Нет колоритной личности, нет ума — никакой фальшивый клип обмануть народ не поможет.
Помню, после назначения Родионова неблагожелательно настроенные журналисты не упускали случая намекнуть на его солидный возраст, имея в виду и здоровье…
Некоторые наши минобороновские «имиджмейкеры» рекомендовали мне притащить ранним утром к дому Родионова пару телекамер и показать Игоря Николаевича во время пробежки в парке или купающимся в ледяной воде бассейна. Я был сторонником честных, искренних материалов. И потому больше думал о том, чтобы имидж министра вырастал не из «заказных» статей или репортажей придворных борзописцев (что и сейчас делается), а из правды о нем, из тех ситуаций, в которых он оказывается.
В Бергене была уникальная возможность честно и ярко показать физическое состояние министра обороны…
После окончания переговоров все министры выходили к парадному входу и садились в свои машины. Родионов спросил у Соланы, каково расстояние до отеля, отведенного для русской военной делегации. Тот ответил: не более двух километров. Когда подали машину «под Родионова», он неожиданно вежливо отказался от нее и предложил членам своей делегации пройтись до отеля пешком. Кто-то из наиболее осмотрительных намекнул министру, что это затея рискованная хотя бы потому, что у нас все рассчитано по минутам, как бы не опоздать на торжественный прием. Но Родионов от своего намерения не отказался. Мы ходко двинулись в путь. Следом за нами увязались один российский телеоператор и несколько иностранных.
Через сотню метров я уже пожалел, что не оставил свой «кейс» с документами в машине, но отставать от министра было просто неприлично. В руках некоторых генералов и офицеров, сопровождавших Родионова, замелькали носовые платки. Министр не сбавлял темпа. Норвежский гид демонстрировал явно неважную физическую форму — не скрывая появившейся одышки, с большими паузами рассказывал об исторических местах своего города. Не лучше оказался и наш молодой переводчик. Он передводил так:
— А вот… ху-у-у-у… это… ху-у-у-у… памятник… ху-у-у… семнадцатого… ху… у-у-у… столетия… ху…
Родионов шел в том же темпе и словно в насмешку с улыбкой приговаривал:
— Мы еще и сполоснуться в отеле успеем.
На втором километре рядом с министром остались лишь сильно порозовевшие и вспотевшие гид и переводчик да двое личных охранников. Журналисты, которые были лет на тридцать моложе министра, снимали его уже из спешно вызванных по телефону автомашин.
Эти съемки вскоре смотрела вся Норвегия… Марафон по Бергену не видела только Россия…
В Индию мы летели снова без прессы. Несколько моих попыток убедить генерала Козлова взять с собой на борт хотя бы трех-четырех представителей ведущих российских телекомпаний и газет опять успехом не увенчались: Виктор Иванович снова весьма жестко отреагировал на эти мои просьбы. А пытаться уламывать Родионова в обход начальника его аппарата я считал делом непорядочным.
Уже на подлете к Дели членам делегации была дана установка слово «договор» при общении с прессой не употреблять, только «соглашение».
В уоде визитов за рубеж всегда есть правила игры, которые должны свято соблюдаться. Поскольку команда пошла из «штаба» нашей делегации и поскольку по заранее оговоренным с индийской стороной условиям в аэропорту не предполагалось встречи с прессой, мои пресс-секретарские обязанности на первой стадии визита особых проблем не сулили.
После приземления Родионов в сопровождении индийских официальных лиц и нашего посла прошли в зал приемов в аэропорту — короткая беседа, пока выгрузят багаж. Я осмотрел зал — журналистами и не пахло. С пресс-атташе посольства Валерием Владимировым сели за столиком в углу — обсудить план освещения визита в прессе и выпить по чашке кофе.
Все шло нормально до тех пор, пока какое-то интуитивное чувство не заставило меня уже по привычке выйти на зрительную связь с помощником министра генералом Козловым. Когда я увидел его свирепый взгляд, обращенный в мою сторону, чуть не подавился глотком кофе. В два прыжка оказываюсь рядом с ним. Козлов вне себя:
— Вы что, сюда кофе прилетели пить?! Кто подпустил к министру индийского журналиста? Почему министр сказал «договор»?
Еще прыжок — и я возле Родионова. Он продолжает спокойно отвечать на вопросы. Сердце мое останавливается, когда я услышал «договор».
— Соглашение, Игорь Николаевич, со-гла-ше-ни-е! — яростно бурчу я в самое ухо министра.
Родионов недовольно бросает:
— Не мешайте.
Интервью заканчивается. Я хватаю индийского журналиста за рукав рубашки и на отвратительной смеси английского и немецкого пытаюсь сказать ему, что слово «договор» надо заменить на слово «соглашение». Тот ничего не понимает. Зато я понимаю его, когда он почти панически кричит, что у него нет времени и что ему надо срочно передать интервью в редакцию.
Репортер растворяется в толпе. Ко мне подходит суровый Козлов и строго говорит:
— Делайте что хотите, а чтобы слова «договор» в интервью Родионова не было!
А я даже не спросил у журналиста, какую газету или компанию он представляет…
…Теплая индийская ночь. Аэропортовская возня. Сотни людей. Уже сообщили по радио, что машины поданы и надо рассаживаться. Наша делегация начинает подтягиваться к выходу. И пять минут на принятие решения… Моя голова похожа на компьютер первого поколения — скоро дым пойдет из ушей. Бросаюсь к Владимирову. Объясняю ситуацию. Он мгновенно исчезает…
Три часа ночи. Я не сплю. Жду звонка от Владимирова. Наконец, он звонит мне в номер:
— Старик, с тебя бутылка. Все уладил.
Благодарю Бога, что этот человек попался на моем пути.
…Сидим на переговорах. Министр обороны Индии в длинном белом одеянии. Его босая нога в сандалии экстравагантно смотрится рядом с лампасами Родионова. Индус говорит, что его страна в общем довольна состоянием индийскороссийских отношений в военной области. Но есть немало проблем в сфере военно-технического сотрудничества. Жалуется на то, что мы не всегда соблюдаем условия контрактов по времени поставок военной техники. Командующие видами вооруженных сил поддерживают его. Родионов хмурится. Просит членов нашей делегации дать объяснения причин. Всем нам ясно, что значит Индия в стратегических расчетах России в здешнем регионе…
Затем начинается кульминация: приступаем к главному вопросу. Индийский министр плавно «входит в реку». За ним — Родионов. Начинается сверхсложное маневрирование. Ничего не говорится напрямую, но все понимают, о чем речь. Гроссмейстерская игра. В речи Родионова нет даже неточной буквы. Он в отличной форме. Аккуратно обходит рифы. Переводчики вспотели. Ход — контрход. Ход — контрход. Наконец начинает показываться берег. Индусы довольны. Мы тоже. Причаливаем. Я ловлю себя на мысли, что горжусь своим министром. Было много «сложняка», и ему приходилось выдавать экспромты. Тут — как на минном поле: полшага в сторону — взрыв. Обошлось. Пожатие рук…
Мы едем в старинный дворец. Посреди двора — огромный столб. Гид объясняет, что это «столб желаний». Надо попытаться охватить его руками, закрыть глаза и загадать желание, которое обязательно должно сбыться. Родионов подходит к столбу и скрещивает на нем руки. Закрывает глаза. За ним — вся свита.
Я подхожу к министру и негромко спрашиваю:
— Игорь Николаевич, что загадали?
— Попросил Бога, чтобы побыстрее началось нормальное финансирование армии, — отвечает он, улыбаясь. — Я серьезно…
Индия. Жара. Многие тысячи километров до России. Наверняка кто-то из наших просил новой должности, нового звания или здоровья. Родионов просил денег. Не для себя. Для своей армии…
Культурная программа продолжается. Мы едем в индийскую святыню — храм Тадж-Махал. Температура — плюс 37. Личный врач министра напоминает, чтобы никто не вздумал где-нибудь выпить сырой воды.
— Лучше принять для профилактики пару глотков виски.
Эта рекомендация врача страшно всем нравится. Ее мы готовы выполнять безукоризненно и регулярно. Похорошело. Меня даже на стихи потянуло. Я начинаю экспромт:
Порученец министра подполковник Юра Лаврухин добавляет:
Родионов улыбается. Все улыбаются. Всем хорошо. Мы идем сквозь многотысячную толпу паломников… То и дело слышится:
— Рашин офисес.
За рекой у древнего дворца — зеленые посадки, чем-то очень напоминающие наши перелески.
— Чертовски хочется походить по земле босиком, — говорит Родионов…
Индийский офицер предлагает нашей делегации на обратном пути заглянуть в магазин его родственника.
— Мой родственник будет очень счастлив, если русский министр оставит в книге почетных гостей свой автограф. Такие люди делают честь его фирме.
Хозяин магазина встречает Родионова у входа во двор. Сама любезность. Безостановочно щелкают затворы фотоаппаратов. Бизнесмен готов, мне кажется, лично разложить перед Родионовым все товары. Министр проходит по залам, осматривает стенды. Владелец магазина настойчиво приглашает министра посмотреть дорогие товары. Но Родионов застывает перед картиной. Я смотрю на ценник. Сумма, которая почти равна командировочным министра. Больше по залам Родионов не ходил. Автограф оставил…
Во всех странах, где мне удалось побывать с ним, он чаще всего в качестве сувенира приобретал картины. Иногда они были совсем крохотные. Но почти всегда это были пейзажи… Случалось, спрашивал пластинки или кассеты со старым джазом.
ДЖАЗ
В доме приемов МО на Мосфильмовской Родионов принимал министра обороны США Уильяма Перри. Специально к этому событию была приурочена и концертная программа вокально-инструментального ансамбля Образцового оркестра Минобороны. Начальник оркестра был мужик хитрый и решил доказать несправедливость поговорки, что одним выстрелом двух зайцев не убьешь.
Вокалисты почти весь вечер пели исключительно на английском языке. Это было для Перри. Почти весь вечер гоняли джазовые мелодии. Это для Родионова.
Начальник оркестра внимательно поглядывал на министров обороны и сиял, как хорошо надраенный тромбон. И Перри, и Родионов были в прекрасном расположении духа, они время от времени даже барабанили пальцами по белоснежной скатерти стола в такт музыке.
Перри после каждой песни или мелодии показывал Родионову большой палец и широко улыбался.
Родионов отвечал дипломатической улыбкой.
Начальник оркестра, при Грачеве «гонявший» преимущественно цыганский репертуар вперемежку с одесскими блатными песнями, самодовольно штурмовал серебряной вилкой гору протокольного салата «Московский» и был абсолютно уверен, что все о'кей! Оставалась сущая формальность — в конце вечера получить очередную благодарность от министра.
Когда довольный Перри со своей делегацией покинул дом приемов, Родионов подозвал к себе сияющего начальника оркестра и спросил:
— Сколько иностранных мелодий вы сыграли?
— Десять.
— А русских?
— Три.
— В следующий раз приказываю играть наоборот. Иначе — объявлю выговор. Вы меня поняли?
— Так точно, товарищ министр обороны!
Популярность джаза в Образцовом оркестре с того вечера резко пошла на убыль…
Однажды он сказал мне:
— Страсть как не люблю холуев…
Один начальник академии повесил в своем рабочем кабинете огромный портрет министра обороны.
— Я думал, что ты умнее, — сказал ему Родионов.
ИТАЛИЯ
… К трапу нашего самолета ведет широкая красная дорожка. По обеим ее сторонам — почетный караул. Родионов обходит его вместе с итальянским министром обороны Адреаттой. Двухметровые гренадеры в импозантных одеяниях выглядят величественно.
— У них мужественный взгляд. Никто даже глазом не моргнул, — говорит Родионов Адреатте.
— Это потому, что они не боятся русского министра, — улыбаясь, отвечает Адреатта.
И снова «тяжелые шахматы» переговоров. Американцы, немцы, французы нервно контролируют ход визита русского военного министра. Их корреспонденты наводнили Рим. Все наличные силы разведки на ногах. Почему это происходит, понять не трудно: боятся, чтобы Россия не обратила Италию в свою антинатовскую веру с помощью каких-то нестандартных ходов.
На пресс-конференции Родионова и Адреатты это становится понятным с первых же вопросов. Западные корреспонденты, похоже, запаниковали: Москва и Рим подписали сразу два военных договора!
— Это еще одно яркое подтверждение тому, что Россия И НАТО могут вполне успешно сотрудничать на двусторонней договорной основе, без продвижения Североатлантического альянса на восток, — говорил журналистам Родионов.
В зале стояла какая-то настороженная, холодная тишина…
Темпы работы бешеные. Отдых только во время обеда. Родионов недоволен:
— Рубашку некогда сменить!
Отбой — за полночь. Подъем — до рассвета.
Охранники министра в утренней темноте ныряют в ледяной воде открытого бассейна среди желтых октябрьских листьев. Горячие итальянки с балконов таращат глаза на наших накачанных двухметровых ребят и знаками зазывают их в свои теплые номера. Нельзя — служба. Сейчас надо с министром еще на утреннюю пробежку.
Где-то кричат петухи. Появился свет в номере министра. 5.30. Заходит порученец министра Юра Лаврухин. В ожидании министра курим на балконе. Сочинять на пару стихотворные экспромты стало вроде хобби. Я начинаю:
Дальше у меня не получается. И тогда Юра довершает великое произведение:
Вечером — домой…
У Главкома Сухопутных войск генерала армии Владимира Семенова была прочная репутация глубоко порядочного человека и отменного профессионала. После прихода Родионова в МО даже в самых высоких кабинетах поговаривали, что быть Семенову если не начальником Генштаба, то уж одним из заместителей министра наверняка. Все знали, что профессионализм, порядочность и здравомыслие — для Родионова главные козыри, когда надо повысить человека в должности. Все к тому и шло. Когда же «взорвалась бомба» и стало известно, что Семенов отстранен от должности с формулировкой, перечеркивающей все его былые заслуги, МО и Генштаб поразил шок.
Падкая на сенсации пресса вцепилась в эту новость, щедро фантазируя по поводу причин случившегося и как бы компенсируя этим незнание истины. Версии и домыслы сыпались, как из рога изобилия, самые невероятные слухи подавались как самая достоверная информация. Журналисты требовали срочных объяснений от Родионова. Родионов молчал. Это молчание злило их, и они лихорадочно бросались к Главкому, который категорически отрицал предъявленные ему обвинения и грозил подать в суд на Ельцина и министра обороны. Он к тому же не отказывал никому в интервью, стремясь хоть как-то защитить себя.
Родионов продолжал молчать. Почему — не объяснял. «Независимая газета» попросила министра пролить свет на скандал с Семеновым.
— Еще не пришло время говорить об этом, — отрезал министр.
Поползли по Москве слухи, что Родионову подсунули «сырой компромат», что его купили на мякине, что ему изменило привычное чувство осторожности. Его клеймили за то, что он якобы грубо нарушил юридические полномочия, поторопился с формулировкой представления и выходом на президента.
Об истинных причинах отстранения Семенова от должности еще предстояло узнать. В разговорах с Родионовым я много раз порывался хоть что-то понять в этой мутной истории, но он упорно отделывался лишь общими словами или намеками. Я искренне уважал Семенова и переживал случившееся с ним. У меня было твердое убеждение, что произошло какое-то недоразумение. Меня не убеждали даже многозначительные слухи в окружении министра об ударных вертолетах, якобы проданных женой Семенова в Турцию, ни бородатые «сведения» о 17 установках «Град», будто бы загнанных чеченцам в бытность Владимира Магомедовича командующим ЗабВО, ни про близкого родственника генерала, якобы возглавлявшего в Чечне крупное бандформирование… Ни один из этих ядовитых слухов не подтверждался на официальном уровне.
Я выстраивал версии, располагая очень скудной информацией.
Допустим, компетентные органы предоставили министру обороны материалы, раскрывающие неблаговидные деяния Главкома Сухопутных войск. Родионов вроде бы не тот человек, который может клюнуть на подметные письма, найденные на тротуаре или подброшенные недоброжелателями Семенова или самого Родионова.
Невозможно поверить в наивность человека, сотни раз попадавшего в подобные ситуации. Тем более что еще недавно сам Родионов публично заявлял: «Я не следователь по особо важным делам — в замочную скважину за своими подчиненными не подглядываю».
Итак, министр получил «компру» на Семенова. Документам надо было давать ход.
Когда любому командиру правоохранительные органы предоставляют документы, компрометирующие его подчиненного, он не вправе выступать в роли сыщика или дознавателя. Его обязанность — принять входящие в его компетенцию меры до окончательного разбирательства по предъявленным обвинениям. Временное отстранение от должности — обычная для армейской практики мера. Тут Родионов и на йоту не отступил от закона. Он подготовил на имя Президента — Верховного главнокомандующего обращение, в котором обосновал необходимость решения о временном отстранении Семенова от должности. До полного выяснения всех обстоятельств «дела». На подобную формулировку он имел собственное право, как единоначальник, опирающийся на предоставленные ему документы. Согласиться или не согласиться — это уже право президента.
И Ельцин действовал в строгом соответствии с законом. На представлении Родионова он начертал, как известно, слово «Согласен». Это означало, что на время разбирательства до окончательного вердикта президента Семенов временно отстраняется от должности.
Таким образом, и Ельцин и Родионов на этом этапе ни в чем не разошлись с законодательством. Каждый действовал строго в рамках установленных правил. Вполне возможно, что после президентской проверки материалов по Семенову Ельцин мог смягчить формулировку либо вообще прекратить дело. Но виноват или не виноват Семенов — судить не Родионову и не Ельцину. Последнее слово должны были сказать только правоохранительные органы. А они молчали. Чем дольше длилось это молчание, чем чаще недоумевал Семенов, тем яснее становилось, что произошла по-русски неуклюжая расправа над Главкомом, в которой Родионову кто-то отвел очень неприглядную роль.
Я не мог понять: если есть компрометирующие материалы, то почему об этом не сказать открыто? Несколько месяцев подряд скандал обрастал слухами, но даже части правды никто не говорил. Наконец, обнаружили, что Семенов приватизировал аж две дачи по заниженной стоимости. Но если это был действительный повод для смещения Главкома, то вместе с ним таким же образом надо было снять с должностей еще пятьсот генералов, перед деяниями которых прегрешения Семенова — детские шалости…
Дикая, страшная мы страна: у нас можно средь бела дня стащить у государства полмиллиона баксов и получить место в правительстве. У нас можно делать вакансии с помощью сырой «компры» на Главкома, подбросив ее под дверь лопоухих и оглупевших от подобострастия помощников министра…
После скандала с генералом Семеновым у Родионова появилась служебная «вольво» с бронированными стеклами. Приказали: «Вы — член правительства и будьте добры подчиняться установленным правилам». А за спиной министра стал неотступно следовать «хвост» в виде двухметрового, с цепким взглядом, красавца. Он умеет снайперски лупить с обеих рук — хоть с открытыми, хоть с закрытыми глазами.
ПИДЖАК
В качестве министра обороны генерал-полковник России Игорь Родионов появился на Арбате в июле 1996 года. Там многое произошло в его жизни: пришил к своему кителю погоны генерала армии, принимал от президента и председателя правительства поздравления с 60-летием.
Накануне юбилея пресс-секретарь президента Сергей Ястржембский с саркастической полуулыбкой сказал в телекамеру:
— Президент знает о юбилее Родионова, и некоторые шаги в связи с этим уже в ближайшее время будут предприняты…
Предприняли.
Вскоре Родионов получил указ президента о своем увольнении из армии. И даже решение Ельцина об оставлении его на посту главы военного ведомства в гражданском чине было слабым утешением…
С Родионова сняли погоны с той легендарной хамской торопливостью, которая всегда была присуща русскому двору тогда, когда уже правил не самодержец, а правили самодержцем.
И хотя генерал Родионов не снимал — сдирал с себя военную форму, с которой сросся за сорок с лишним лет службы Отечеству, — все же офицерского рыцарства ему хватило, чтобы не выказать своей обиды. Может быть, впервые в жизни он откровенно играл роль человека, который якобы не только был готов к новой роли, но и сам эту роль придумал.
— Я еще во время работы в академии Генштаба предлагал президенту идею о гражданском министре обороны, — бодрясь, говорил Родионов в те смутные декабрьские дни 1996 года, когда его первый и последний китель генерала армии уже висел на гвозде…
И хотя Кремль стал трубить о том, что появление первого в истории России гражданского министра обороны есть свидетельство дальнейшей демократизации государства и усиления гражданского контроля за Вооруженными Силами, многие у нас в МО и ГШ поговаривали, что на самом деле это решение очень похоже на непонятную месть Родионову после скандала с генералом Семеновым.
Все выглядело загадочно и зловеще. Кто-то в Кремле явно «торопил события».
Еще не было Положения о гражданском министре обороны, не было нового Положения о Генеральном штабе, не разграничены функции МО и ГШ, не утверждена их новая организационно-штатная структура, не приняты новая военная доктрина, концепция военной безопасности, концепция военной реформы государства, не внесены соответствующие поправки в военные законы и уставы, не приняты необходимые в таких случаях десятки новых законов, не определен новый порядок управления Стратегическими ядерными силами, не проработаны еще сотни важнейших политических, организационных, экономических, материально-технических и других вопросов, а министра уже переодели в гражданский костюм.
Была ли у Ельцина возможность в рамках закона продлить время службы Родионова в армии? Мнение юристов однозначно — да. Для этого в Законе о статусе военнослужащих есть специальная статья, в соответствии с которой Родионов мог подписать контракт с президентом — Верховным главнокомандующим о продлении срока службы на год (закон предусматривает для военнослужащих, выслуживших установленные сроки, — до 5 таких контрактов). Такая юридическая норма применяется в Вооруженных Силах РФ, и некоторые офицеры и генералы ею пользуются.
Ельцин Родионову такой возможности не предоставил. Кто-то Ельцина слишком торопил… Ни в одной стране мира не умеют так коварно смещать военачальников с должности, как в России. Человека задвигают часто без объяснения причин, как старую ненужную мебель в пожарном порядке вывозят на загородную дачу, когда вдруг удачно попадается «левая» машина.
БАТУРИН
В Кремле были недовольны концепцией реформы, подготовленной Родионовым. Предвзятость к его прожектам была почти тотальной. Самое большое раздражение вызывало то, что Минобороны не отказывалось от сокращения военных расходов и упорно доказывало — еще ни одна армия в мире не сокращалась и не реформировалась бесплатно.
Расчеты нашего Генерального штаба показали, что сегодня содержать, скажем, мотострелковый полк в 2 раза дешевле, чем его сократить.
Как и Батурин, Родионов был за сокращение армии. Но за разумное и при гарантированном финансовом обеспечении всех элементов реформы. Однако государство не способно что-то существенное добавить в военный бюджет. 102 триллиона на 1997 год (да еще секвестр) — это продолжение стагнации Вооруженных Сил. Это ровно столько, сколько необходимо армии для того, чтобы она просто могла физически выжить.
Один из третьеразрядных чиновников аппарата Совета обороны РФ Владимир Клименко сделал «открытие»: «СО исходит из принципа финансирования на основе реальных возможностей государства». А Минобороны, дескать, исходит из принципа «заявленной потребности». То было грубое передергивание фактов. Когда Родионов стал министром обороны, то уже в первом своем заявлении в прессе сказал, что «армия должна быть посильной для экономики». Он же: «Армия не должна быть обузой для страны и пугалом для мирового сообщества».
Батуринские единомышленники упрекали Минобороны в старых подходах к уровню военных угроз, в оценках вероятности глобальных конфликтов. А позиция Совета обороны, по словам того же Клименко, строится на основе политического принципа «стратегического сдерживания от каких-либо масштабных действий вообще». В ответ с Арбата раздавалось: «Политическое сдерживание — блеф, если за ним не стоят надежные средства военного сдерживания».
Чем больше развивалась эта перебранка, тем яснее становилось: Кремлю нужен покладистый военный министр, который безропотно начнет сокращать войска и «изыскивать внутренние резервы», а не тот, который требует гарантированного финансирования реформы.
Родионов знал себе цену. Его почти ни разу не видели в Кремле и в правительстве с согнутым позвоночником. У него была своя позиция, за которую он умел драться с кем угодно — будь то Ельцин или Чубайс, Батурин или Рыбкин. Его аргументы и выводы часто драли ухо власть предержащим. Умные за это министра обороны уважали. Глупцы — ненавидели. Многим в Кремле очень хотелось, чтобы Родионов был человеком по кличке «чего изволите» и знал свое место на политическом шестке.
Когда минобороновская газета «Красная звезда» лупила из всех калибров по Минфину и требовала своевременно выплатить деньги для армии, в кабинете Родионова часто раздавались телефонные звонки, а министр, сняв трубку, узнавал знакомый голос, который, то ли прося, то ли грозя, говорил ему:
— Игорь Николаевич, надо бы поусмирить газету — совсем разнуздалась!
Родионов, слушая эти советы, хорошо понимал, что это не только газете — всей его армии рекомендуют не поднимать голос в свою защиту. Кому-то очень хотелось, чтобы нищающая армия оставалась немым быдлом, смиренно теряющим человеческий облик и давно забывшим о чувстве самоуважения. Родионов обычно на такие звонки отвечал одинаково:
— Я не могу запретить людям говорить правду.
ПРОКОЛЫ
Трудно объективно рассказывать о человеке, которого уважаешь. Но если действительно уважаешь, то не только достоинства, но и недостатки не можешь не замечать.
Когда из Кремля началась бешеная атака на родионовский план военной реформы, мало кто на Арбате не понимал, что все это может плохо кончиться. Зрел конфликт. Родионов не промолчал и огрызнулся. Пресса громко заговорила о явных противоречиях между МО и Советом обороны. Вскоре стало известно, что президента раздражает это противостояние и он «лично» поручил Родионову и Батурину провести совместную пресс-конференцию и «снять напряженность»…
Трудно было поверить, что больному Ельцину больше нечего делать, кроме как, лежа в постели в Горках-9, вылавливать какие-то противоречия между СО и МО и снимать напряжение.
Родионов — человек законопослушный. Ему приказали «снять», он — снимал. И стал повторять раз за разом, что никаких противоречий нет. Я его не узнавал. У меня было такое ощущение, что я вижу совершенно другого человека — не того, которому некогда доверял, как отцу.
Родионову, я уверен, и самому было противно ифать в те игры. И когда через некоторое время он сорвал с себя дешевую маску, которую надел по «рекомендациям сверху», я узнал его снова: он честно сказал все, что думал. Сказал так, что уже вскоре сам Ельцин подтвердил: противоречия есть. И надо искать консенсус.
Родионов — не Бог, а человек. И ему в глаза и за глаза бросали упреки его единомышленники и недруги. В день своего назначения он грозился «почистить авгиевы конюшни» армии от ворья эпохи Павла Грачева. Когда попытался замахнуться на китов в лампасах — его по рукам больно не ударили, а просто холодно промолчали. Когда он замахнулся еще раз, ему посоветовали «заняться более серьезным делом». Многие бугры с большим пухом на рыльцах остались в своих доходных креслах…
Потом нередко можно было слышать в стенах МО, что министр в своем доме не хозяин, что и его поставили на место, что и он бессилен перед мафией.
Случалось, что и министром управляли придворные шептуны, подталкивая на устранение людей, которые беззаветно были преданы ему. И он, бывало, шел на поводу у интриганов и бездарей, ошивавшихся у его кресла, и принимал кадровые решения, которые заставляли иногда терять веру в его благоразумие, порядочность и честность… Бывало, что и Родионов, говоря его же словами, «ляпал в телевизор» такое, что у сослуживцев «выпрямлялись уши», а по миру прокатывался сенсационный вихрь.
После переговоров с министром обороны Великобритании Майклом Портилло один из журналистов спросил Родионова:
— Вы теперь убедились, что НАТО не представляет угрозы для России?
— Я, может быть, и убедился…
Этих слов оказалось достаточно, чтобы они стали сенсацией дня: «Москва кардинально сменила позицию в отношении НАТО».
Родионов тогда, конечно, «ляпнул». Пришлось вскоре ему уточнять самого себя.
А сколько шороха он наделал, когда на конференции в Главном штабе по координации военно-технического сотрудничества СНГ вдруг заявил об угрозе для России со стороны Китая! И хотя по большому счету он был абсолютно прав, неблагожелатели вволю оттянулись на той его запредельной откровенности.
И никто не захотел вспомнить, что в августе 1996-го, во время встречи с китайскими слушателями академии Генерального штаба, он сказал, что от отношений России с Китаем зависит мир не только в Азиатско-Тихоокеанском регионе, но и на всей планете…
А чуть позже, на совещании руководящего состава МО, министр назвал Китай в числе тех многих стран, с которыми необходимо всячески развивать двустороннее сотрудничество в военной области, не переходя грани выгодной для России целесообразности…
ИТОГ
…Есть в журавлиных стаях жестокое правило: когда одна из птиц «не держит строй», ее из этого строя выклевывают вожаки.
У Родионова есть один очень большой «недостаток». Он, конечно, элитный, высококлассный профессионал, но слишком уж порядочный генерал.
Подозрение о том, что Родионова в конце концов доклюют, на Арбате у многих стало возникать еще тогда, когда косяками пошли явно заказные статьи, в которых Батурина сравнивали с электронным микроскопом, которым забивают гвозди. Между строк читалось: ну нигде, кроме как на посту военного министра, больше нельзя работать этому энциклопедисту, который на досуге, почти за рюмкой чая, играючи сварганил какой-то закон.
…Уже был май 97-го. Родионов иногда целыми неделями не мог дозвониться до Ельцина. По «опыту» Грачева он хорошо знал, что это недобрый знак. И без особого энтузиазма готовился к визиту в США, который должен был состояться в середине мая. В начале месяца там побывал Главком Ракетных войск стратегического назначения генерал армии Игорь Сергеев. Американские СМИ осыпали его комплиментами. Особенно после того, как он подтвердил свою позицию по СНВ-2: договор надо быстрее ратифицировать в российском парламенте…
Незадолго до отлета в Америку Родионов дал короткое интервью для СМИ, в котором заявил, что в случае приближения НАТО к границам нашего государства следовало бы задуматься об ответных военных мерах. В это время Кремль вовсю готовился к поездке Ельцина в Париж, где намечалось подписание документа, определяющего характер отношений между Россией и НАТО в новых условиях. Официальная Москва к тому времени уже заботилась не о том, чтобы продолжать твердо настаивать на несогласии в связи с готовящимся продвижением Североатлантического блока на восток, а о том, как отдаться этим реалиям с наименьшей болью…
Заявление Родионова вызвало недоумение в Пентагоне. Оттуда стали звонить в Москву и уточнять, не изменилась ли позиция Москвы после столь грозного заявления военного министра. Кремль ответил, что сказанное Родионовым — его личная точка зрения…
Тут же из США поступила информация, что американская сторона сокращает программу визита Родионова. Для прикрытия этого неприглядного факта у нас в МО была изобретена «легенда»: министру обороны, дескать, надо больше времени для того, чтобы основательно подготовиться к предстоящему заседанию Совета обороны 22 мая…
Он был еще в США, а приговор ему уже был подписан. Оставалось соблюсти формальности. Родионова сплавили отдыхать на даче с любимым котом Федькой. Ему на смену пришел другой генерал. И никто ни в Кремле, ни в парламенте и словом не обмолвился о том, что почему же мы при этом отступаем от собственных принципов — ведь всего каких-то пять месяцев назад радостно кричали, что наконец-то у нас появился гражданский министр обороны.
Генерал Сергеев погон не снял. И этого вроде бы как и не заметили.
Каждому военному министру История отводит свое время. Но то, что остается после него в этой Истории, зависит только от самого министра. Я знал, что больше всего Родионов переживал, чтобы после него не остался «навоз».
В день своего смещения, 22 мая 1997 года, он сказал:
— Я так и не понял, кто управляет государством…