НОСТРАДАМУС

— Попомните мое слово — Грачев застрелится!

В кабинете, где еще секунду назад стоял гам веселой офицерской пирушки, стихло, будто объявили минуту молчания. Генштабовский Нострадамус в полковничьих погонах победным взглядом обводит компанию собутыльников, ошарашенных его предсказанием, и основательно вгрызается в алую мякоть огромного соленого помидора. Полковник на другом конце стола так и не донес до рта пучок скрипучей гурийской капусты, замер, даже не замечая, как с фиолетового капустного хвостика падают ему на брюки марганцового цвета капли. Нострадамус поймал его перепуганный взгляд и добивает:

— Спорю на пять ящиков коньяку, что застрелится!

Отставной генерал по кличке «Талисман» (он служит в ГШ уже лет двадцать) деловито догрыз сочное кувейтское яблочко и встревает:

— Для того чтобы приставить пистолет к виску, надо иметь слишком много совести.

Офицерские головы, как по команде, дружно поворачиваются в сторону Нострадамуса. Компания ждет его выстрела.

— Для того чтобы приставить пистолет к виску, не обязательно иметь много совести. Достаточно понять, что у тебя ее никогда не было!

— Это все эмоции. Если бы у Грачева не было совести, он бы в октябре резину не тянул. И письменного приказа на Расстрел людей из танков от Ельцина не требовал бы!

Грачев дергался не из-за совести, а из-за трусости!

— Насчет трусости ты брось. Он в Афгане пять лет под лУли ходил. А приказ в октябре все же отдал. И мы его с вами выполняли.

— Ну это еще надо посмотреть, кто выполнял, а кто страусом работал!

— Вы кого имеете в виду?

— Товарищи господа офицеры! Мужики! Вы что! Кончай базар!

— Но при чем здесь Грачев? — вспыхнул друг. — Какая власть, такой и министр обороны.

И мне показалось, что он прав. Легко судить о Грачеве, сидя за стаканом водки. Тяжело быть Грачевым.

СОРОКОВОЙ

Генерал армии Павел Грачев был сороковым главой военного ведомства. Безусловно, в сравнении с такими выдающимися российскими полководцами, как генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, генерал-лейтенант Дмитрий Алексеевич Милютин, маршалы Георгий Константинович Жуков или Родион Яковлевич Малиновский, фигура Грачева по многим параметрам гораздо меньшего масштаба. И тем не менее его имя уже не вычеркнуть из нашей истории.

Грачев возглавил военное ведомство в переломный для России момент как фаворит главы нового режима. Это определило и его позицию, и характер его действий. Долгое время верой и правдой служивший одному политическому строю, он затем присягнул новой власти и с не меньшим рвением доказывал безграничную преданность ей. И был не одинок…

Грачев — фигура в определенном смысле уникальная. В истории России, пожалуй, нет второго такого генерала, у которого первая боевая операция в роли министра обороны была связана с расстрелом соотечественников.

Грачев — фигура исключительная и по другим параметрам: у нас на Арбате в шутку и всерьез иногда говорили, что его можно смело заносить в Книгу рекордов Гиннесса — как «самого критикуемого и непотопляемого министра». За четыре года пребывания Грачева в должности президенту раз тридцать ближайшее кремлевское окружение предлагало освободиться от непопулярного силовика. Эту же тему почти непрерывно мусолила пресса. Но Ельцин не сдавал Грачева аж до лета 1996 года.

Верность Ельцина Грачеву многих удивляет до сих пор.

Грачеву досталась особая доля: честный и отважный работяга-десантник, достойно прошедший военные испытания в Афганистане, он не выдержал испытания высокой должностью, попав в грязные жернова российской политики…

23 февраля 1996 года, вДень защитников Отечества, один из московских газетчиков спросил Грачева:

— Павел Сергеевич, трудно быть министром обороны?

Грачев ответил:

— Сказать «трудно» — значит ничего не сказать, — архитрудно! Если бы сейчас меня вернули на четыре года назад и сказали: «Грачев, ты должен пройти этот путь», — я бы не согласился.

И уже год спустя после своей отставки он сказал:

— Первая и главная моя ошибка, что согласился стать министром.

Думаю, он был искренен.

Из досье:

ГРАЧЕВ Павел Сергеевич

Родился 1 января 1948 года в деревне Рвы Тульской области. В 1969 году окончил Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище.

Первая офицерская должность — командир парашютно-десантного взвода в Каунасе. Затем — командир учебной роты в Рязанском училище, командир батальона в Литве, начальник штаба учебной Дивизии.

1978–1981 годы — слушатель Военной академии имени М. В. Фрунзе.

1981–1982 годы — Заместитель командира 354-го парашютно-десантного полка в Афганистане. Через полгода стад командиром того же полка.

1983–1985 годы — начальник штаба 7-й воздушно-десантной дивизии (ВДЦ) в Каунасе. С 1985 года — командир 103-й ВДЦ в Афганистане (в общей сложности пробыл в РА 5 лет и три месяца).

1988–1990 годы — учеба в Военной академии Генерального штаба.

1990–1991 годы — первый заместитель, затем — командующий ВДВ, первый заместитель МО СССР, Средседатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам.

С января 1992 года — первый заместитель Главнокомандующего ОВС СНГ. С 3 апреля 1992 года — первый заместитель МО России. '

С 19 мая 1992 года — министр обороны РФ.

Звание Героя Советского Союза получил да выполнение боевых задач в Афганистане. Награждение состоялось после принятия решения о выводе войск из РА.

Женат, имеет двоих детей.

ВЗЛЕТ

…Вскоре после назначения министром Грачев проводил в Центральном доме Российской армии пресс-конференцию. Присутствовали журналисты, ветераны, афганцы. Было много поздравлений. То был его звездный час. Он стал министром обороны в 44 года. Молоденькие корреспонденты и с восхищением смотрели на него и задавали детские вопросы. Ветераны недоверчиво поглядывали: по их меркам, министр был явно «зеленоват».

Я сидел близко от Грачева и видел, как ему тяжело формулировать ответы, как он напряженно сжимает пальцы своих сильных рук и как покрывается испариной его лоб. Он выглядел человеком, гораздо лучше умеющим работать, нежели говорить.

После пресс-конференции офицеры и журналисты курили на солнышке в сквере возле ЦДРА. Кто-то сказал:

— Сумасшедший взлет у Паши. Не перегорел бы.

Он и сам как-то признался, что освоение должности давалось ему очень тяжело:

— Первые полтора года я практически не спал по ночам, закрывался в кабинете, изучал, читал…

Слушая его, я тогда подумал: «Ради чего все эти муки, если у нас есть десятки опытнейших генералов, которые без таких жертвоприношений могли бы перехватить руль управления армией у Шапошникова…»

АФГАНИСТАН

…Поздней осенью 1986 года я был в Афганистане. Там впервые и встретился с полковником Павлом Грачевым — командиром 103-й воздушно-десантной дивизии, базирующейся на кабульском аэродроме. Что я знал о нем до встречи? Что он часто «ходит на боевые», неплохо воюет, что устраивает жестокие разносы подчиненным командирам за неоправданные потери солдат. Что душманы за его голову обещают крупную сумму денег. А однажды в горах по громкоговорителю кричали ему:

— Грачев, если не уйдешь домой — поймаем и отрежем яйца!

Комдив-103 умел колоритно отвечать на такие «пугалки», ставя в затруднение даже прилично знавших русский язык душманов.

Он становился все более популярным в 40-й армии, о нем часто писали газеты. Офицеры дивизии рассказывали мне, что в одном из боев под руководством комдива Грачева был захвачен гигантский склад боеприпасов. Когда об этом было доложено в Министерство обороны, там не поверили и приказали прислать фотоснимки. Склад имел для духов стратегическое значение — там было боеприпасов примерно на дивизию. Министр обороны маршал Сергей Соколов затребовал справку-объективку на комдива…

Из воспоминаний Грачева:

«Афганистан… Я же там не пробыл, а провоевал пять с половиной лет. Конкретно тот шрам, что на переносице, появился после падения с подбитого вертолета. У меня и руки раненые и ноги. Добра в виде осколков я нахлебался, можете не сомневаться. И подрывы были, и контузии. Я ведь, повторяю, не сидел по штабам, как некоторые, а служил десантником. У меня даже кончик языка отрублен, если можно так сказать. Вот видите? Рассекло, а потом зашивали…

Но обо всех этих ранениях я стараюсь не вспоминать. Зачем? Я и вам про язык сейчас рассказал просто для примера. Знаете, как бывает? Вы напишете, что я вам язык показывал, а потом какой-нибудь журналист этот факт передергивать начнет, насмехаться. Ему не понять, что такое заместитель командира полка в 1981–1983 годах в Афганистане. Для меня это — горы Гиндукуша, пустыни и «зеленка», которые я знал и знаю как свои пять пальцев. У меня и сейчас перед глазами та афганская картина: из-под какого камня выстрелить могут, где мины понатыканы, что за следующим поворотом ждет…

Эта память навсегда. Афганистан в воспоминаниях ношу, пожалуй, только за исключением западной его части, где особых боев не было. Спросите, что угодно, все расскажу, словно вчера происходило. Это моя жизнь…»

* * *

Еще задолго до приезда в Афганистан я знал, что на войне особенно близко роднятся правда и ложь, чистое и грязное. В грачевской дивизии убедился в этом сам. Война — большая сплетница.

Ходили о Грачеве в Афганистане не только легенды дивизионного масштаба, но и разные слухи. Одни говорили, что был у него одно время роман с госпитальной медсестрой. А когда запахло жареным, комдив-де вызвал к себе командира роты, сохнувшего по медичке, и приказал жениться. И якобы предупредил: если не женишься — отправлю в Союз. Для боевого офицера досрочное откомандирование из Афгана было равно признанию его профессиональной непригодности.

В одном из боев душманы убили сразу пятерых десантников, и Грачев сделал все, чтобы сполна рассчитаться с бандой. Ее он размолотил в пух и прах. Человек десять бородачей взяли в плен. Грачев, говорят, был в такой ярости, что приказал их тут же расстрелять. Сделать это должен был толком необстрелянный старлей, у которого затряслись руки.

Тогда будто бы Грачев взял пистолет и лично показал, «как это делается»…

Слышал я и такое. Вел Грачев колонну на боевую операцию. Вдруг выходит на связь экипаж вертолета прикрытия и сообщает, что душманы готовятся рубить голову и хвост колонны. Надо принимать решение: или быстрее рвануть из ущелья вперед, или скорее откатиться назад. А в арьергарде афганский батальон. Рвануть вперед — значить оставить его на растерзание. Но Грачев думал прежде всего о своих людях. И приказал прорываться вперед. Афганский «хвост» отстал. Его душманы сильно порубили. А десантники выскочили из ловушки без потерь.

В дивизии я долго искал свидетелей этих случаев, пока не понял, что бесполезно. Наивно было рассчитывать, что кто-то из десантников пойдет на это преступление — «заложить» своего командира. Там, в Афгане, стало ясно мне, что на войне правду или легенды не рассказывают только о серых бездарях. Грачев был личностью, многими действиями и словами своими «застревавшей» в человеческой памяти…

Один из бывших сослуживцев Грачева по Афгану полковник Валерий Атамасцев рассказывал:

— Кабульский аэродром. Нещадное солнце, сильный ветер и пыль. Военно-транспортный самолет и раненые на носилках, ожидающие погрузки в Ил-76. Подъезжает грузовая машина, и из нее бойцы споро начинают перегружать в самолет десятки коробок с «шарпами», «панасониками», «грюндиками». Все это богатство предназначалось «для москвичей». Погрузкой руководил холеный и мордастый человек в лайковой куртке поверх военной формы — порученец командующего военным округом. Подошел симпатичный усатый подполковник из штаба 40-й армии и начал крестить «лайкового» на чем свет стоит. А у того, оказывается, приказ — «Аппаратуру в первую очередь!».

Аппаратуры столько, что уже и места для раненых не остается — в грузовом отсеке и без того полно каких-то двигателей, ящиков с техникой. Подполковник хватает один из коробков с «шарпом» и выкидывает его из салона. Приказывает солдатам выгружать все коробки.

— Ты, сука, в тюрьму сядешь! — зло орет порученец на подполковника. — Я тебя сгною здесь заживо!

Садится в «Волгу» и уезжает. Вскоре появляется в сопровождении полковника-пижона в светозащитных очках и такой же лайковой куртке, который с ходу наезжает на усача, требует предъявить удостоверение личности, грозит отдать под трибунал за то, что в боевой обстановке помешал выполнить приказ вышестоящего начальника. Тут и появился полковник Грачев. И так навалился на пижона из штаба армии, что тот только глазами моргал.

Иногда такой поступок требует гораздо большего мужества, чем взятие высоты на поле реального боя…

В 1986-м много было разговоров, что вот-вот Грачев станет Героем, но в тот год Золотая Звезда на его кителе так и не появилась — слишком длинной в 40-й армии в ту пору была «очередь».

Десять лет спустя, в феврале 1996-го, корреспондент одной из столичных газет спросит у Грачева:

— За что вам дали Героя?

Он ответил:

— Наверное, за то, что как командир дивизии не позволял проводить ни одной серьезной операции без своего личного участия. Сам лез в пекло, потому что считал своим долгом быть рядом с солдатами…

Возможно, такой ответ кому-то покажется нескромным. Но в Афгане Павел Сергеевич действительно насмотрелся крови и ел горную пыль вместе со своими солдатами. И не по рассказам знал, что такое заминированная «зеленка» и душманская ловушка в ущелье, когда невидимый вражеский снайпер сидит высоко над колонной в скальных разломах и неспешно, словно дыню на кабульском рынке, выбирает сквозь оптический прицел очередную голову…

* * *

На десантной дивизии Грачев был уже матерым командиром, умел по древней армейской науке иногда работу на копейку продать аж за рубль. Знал кому, как и что именно доложить. Но так бывает на войне: можешь ты быть геройским воякой, через день совершать подвиги, но старшие командиры не будут видеть этого в упор, если не будешь поджидать их приезда у входа в штаб, не прогреешь вовремя баньку и не плеснешь в стакан «ликера шасси»… Дивизию Грачева инспектора различных калибров — и армейские, и московские — обожали проверять. И не только на плацу или учебном поле. Иногда самым подходящим местом для этого становилась знаменитая дивизионная сауна. Этот «объект» в Афгане был обязательным в хозяйстве каждого комдива. Много было тех, кто оставался благодарным Паше за теплый, сердечный прием…

Я ни в коем случае не ставлю под сомнение командирские заслуги Грачева на афганском поле боя. Упаси Бог. Это святое.

В докладах министра обороны маршала С. Соколова в то время частенько мелькала фамилия командира 103-й ВДД…

Известность — единственный вид сильнодействующего наркотика, исходным «материалом» которого является сам человек. Он же и его потребитель. И этим зельем надо уметь пользоваться в строго ограниченных дозах. В Афгане мне иногда казалось, что Грачева кто-то явно «передозировал».

Первый раз я увидел Грачева в его командирском кабинете.

Он расспрашивал меня о Москве. Я его — о боях дивизии. Тогда он и показал мне фотоснимки, сделанные на месте расправы душманов над солдатами одного из строительных отрядов, дислоцировавшегося на окраине Кабула. Отряд напоролся на засаду. Снимки были страшными: разможженные гранатометами головы, отрезанные члены, простреленные руки, выколотые глаза. Я попросил у Грачева несколько снимков. Он мне их дал, но при этом сказал:

— Смотри не попадись на таможне. Лучше всего зашить их в полу плаща, там не шарят.

Я так и сделал. Привез снимки в Москву и предложил их одной из центральных газет. Девушка-секретарь, увидев снимки, упала в обморок… Такую войну Грачев и его солдаты видели каждый день. Такую войну Грачев видел почти две тысячи дней…

* * *

В день моего знакомства с Грачевым из Москвы пришло сообщение, что ему присвоено генеральское звание. Он пригласил меня на дружеское застолье по этому поводу. Вечером в дивизионной столовой собралось человек пятьдесят офицеров. Комдив принимал поздравления. Люди говорили от души простые слова. На войне не любят говорить красиво.

В самом начале пирушки случилась заминка. Перед Грачевым официантка поставила обыкновенный граненый стакан. Комдив остановил ее:

— Где моя командирская кружка?

Подали обыкновенную аллюминиевую кружку на поллитра.

За столом раздался дружный смех.

Начальник политотдела дивизии сказал тост. Тоже сказал по-простому, без выкрутасов и арендованного остроумия.

Выпили по первой.

Потом была бесконечная череда тостов дивизионных офицеров всех рангов. Наверное, каждый командир в тот вечер завидовал бы Грачеву. На войне одно уважительное слово приравнивается к трем. Грачев все время придерживал подчиненных.

Потом, как водится, пошли анекдоты. Известный киноартист Александр Пороховщиков с режиссером Романом Солнцевым на пару укладывали офицерскую компанию московским «свежаком».

Десантники ответствовали солеными армейскими анекдотами.

…Появилась гитара в руках майора-сапера. Потекла неспешная песня. Сидящая рядом с майором собака-миноискатель подвывала хозяину. Песня была самодельная. Суконная и угловатая. В афганской пыли и в солдатской крови. Собака выла. Майор пел. Были в той песне слова о командире, которого солдаты благодарили за то, что он спас им жизнь. Все понимали, кому именно посвящалась она…

К утру в столовой остались самые стойкие. Все набрались до отката. Кто-то спал, уткнувшись лицом в тарелку.

Под звездным кабульским небом, в аэродромной тишине, изредка нарушаемой лишь дальним эхом артиллерийского огня, бравые советские десантники-грачевцы душевно и яростно орали:

— Наш командир боевой, мы все пойдем за тобой!..

Когда мужики крепко выпьют, многих тянет блеснуть тем, в чем они кажутся сами себе непревзойденными.

Грачев и начальник политотдела дивизии пригласили меня сразиться на бильярде, который помещался в отдельном кунге недалеко от столовой. Не успели расставить шары — появился солдат в белоснежном халате с подносом закуски и водки. Пропустили еще по одной и принялись за игру.

У меня шары троились, кий брал то слева, то справа от шара. Иногда шары летели прямо в начальника политотдела, и он их перехватывал с какой-то яшинской прытью. Комдив Грачев и его начпо были почти трезвые. Таким богатырям принять и два литра на фудь — что слону дробина. Мне же стоило нечеловеческих усилий держать себя в вертикальном положении.

Когда Грачев в очередной раз разфомил меня, а я к тому же спьяну прорвал кием ткань на столе, было решено закончить игру.

Мы вышли на воздух, покурили. Попрощались.

Утром мой самолет улетал на Москву.

Было это 1 ноября 1986 года.

Когда Грачев уезжал из Афгана, дивизия дрогнула. Кто воевал, тот знает, что такое расставание с командиром, с которым нахлебаешься и крови, и побед, и смертей. Война роднит людей. Однополчане Грачева уже в Москве рассказывали мне, что у них мурашки ползли по коже, когда комдив в последний раз отдавал честь Боевому Знамени своей дивизии.

— Когда он уезжал, затосковала даже штабная собака, — сказал мне бывший подчиненный Грачева.

ПОСЛЕ АФГАНА

После Афганистана и учебы в академии Генерального штаба Грачев был назначен первым заместителем командующего Воздушно-десантными войсками. А вскоре возглавил ВДВ. Не было ни в МО и ГШ, ни в войсках, пожалуй, ни одного человека, который бы удивился этому назначению. Все знали — он такого повышения достоин. Заработал.

Хотя поговаривали тогда, правда, что в должности первого зама побыл все же маловато, как бы не вскружилась голова. И будто сглазили…

В бытность командующим ВДВ он однажды сильно подпортил славу о себе, как о командире, дорожащем своими подчиненными.

Было это в июле 1991 года. Председатель объединенного комитета начальников штабов вооруженных сил США генерал Колин Пауэлл прибыл с визитом в СССР. Под него была спланирована специальная программа знакомства с нашими войсками. Еще на стадии ее проработки американцы высказали пожелание познакомиться с нашими десантниками.

Министр обороны маршал Язов и его заместитель генерал Ачалов решили, что иностранным гостям надо показать одну из лучших дивизий в ВДВ — Тульскую (командир — генерал-майор А. Лебедь). Оба незадолго до этого побывали в США, где американцы, как говорится, выложились в стельку, чтобы во всем блеске продемонстрировать им мастерство своих десантников. Когда же Язов спросил у Ачалова (недавнего командующего ВДВ, который сдал должность Грачеву), каково его впечатление, тот ответил:

— Дмитрий Тимофеевич, за такую работу вы бы меня с должности сняли…

Генералу Пауэллу наши высшие командиры намеревались продемонстрировать самое острое «фирменное блюдо» — десантирование с техникой.

В день приезда американцев, как назло, пошел ветер такой силы, что о десантировании не могло быть и речи. Командир дивизии доложил об этом командующему ВДВ Грачеву. Тот поначалу согласился: рисковать людьми не будем. Но не проходит и получаса, как Грачев меняет свое решение: «Десантирование готовить!» Потом опять колебания. Но самолеты уже в воздухе. Однако еще есть возможность посадить их. Грачев приказывает десантироваться.

Люди и техника грохались о землю прямо на глазах американского генерала. Пауэлл ошалевшими глазами таращился на Грачева и постоянно восклицал:

— Что вы делаете?!

Грачев улыбался:

— Пусть все видят, на что способны советские десантники!

Генерал Лебедь рассказал об итоге страшного шоу — один труп, восемь поломанных ног, три руки, одна ключица. Остальные десантники в ссадинах разной степени тяжести.

Вспомнилась формулировка: «за выполнение боевых задач при минимальных людских потерях».

Вспомнилось и «как бы не вскружилась голова».

Много раз, размышляя над его судьбой, вспоминал я немудреную «железную» аксиому: каждый командир должен созревать для новой должности.

И когда несколько лет спустя я услышу офицерские споры, что-де это Ельцин «раньше времени сорвал зеленое яблоко», то соглашусь лишь наполовину: прежде Язов и Ачалов сделали это…

…Снова близко я увидел Грачева уже в столице, в Георгиевском зале Кремля, на торжественном приеме в честь выпускников военных академий.

Было крутое застолье. Власти небывало расщедрились — как же, первый выпуск слушателей военных академий и училищ после образования Российской армии. Грачев щеголял в новой форме рядом с вице-президентом Александром Руцким. Когда попойка вошла в пике, они оба ходили между перегруженными яствами столами в обнимку и выкрикивали:

— Без сильной армии не будет сильной России!

И захмелевшие офицеры и генералы в ответ кричали:

— Ура! Да здравствует вице-президент! Да здравствует министр обороны!

И было тогда в том хмельном офицерском гаме под священными сводами Кремля какое-то всеобщее воодушевление, свойственное только военным людям, гордящимся принадлежностью к единому сословию.

Пройдет немногим более года, и этих героев-афганцев, боевых побратимов, судьба сведет в смертельной схватке посреди столицы…

И еще запомнилась горькая деталь торжественного приема в Кремле: лейтенанты и полковники отказывались пить красное молдавское вино. Глотали русскую водку.

В то время на берегах Днестра молдаване били приднестровцев, среди которых было много русских. Там, в Бендерах, лилась кровь. Молдавское вино тоже было красным…

ФАВОРИТ

Ельцин начал приближать Грачева еще на заре своего противоборства с Горбачевым. Он искал опору в армии, и бравый генерал-десантник, руководитель элитных войск, Герой, входил в его расчеты. Ельцинская «разведка» в Минобороны СССР доносила о недовольстве маршала Язова командующим ВДВ, позволявшим себе открыто высказывать несогласие с линией на все более активное использование войск для погашения внутренних конфликтов. И Ельцин, судя по всему, решил сыграть на свойственном любому профессиональному военному инстинкте: он продвинул Павла Сергеевича на должность председателя Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам. По статусу эта должность была почти равна министерской. Борис Николаевич в то время нередко на заседаниях правительства полушутя-полусерьезно стал называть Грачева «министром обороны России». То была отличная приманка, которую хозяин Белого дома регулярно рассыпал у своего бережка перед бравым десантником. Это льстило генералу, которому в то время было чуть больше сорока лет. Он стал чаще появляться в Белом доме. Естественно, Ельцин имел возможность получать всю необходимую информацию об отношениях Кремля и МО. Для Ельцина, уже вынашивавшего планы суверенизации России, то была стратегически полезная информация.

Ценность Грачева тысячекратно возросла, когда командующий ВДВ был включен в группу военных специалистов, которые по заданию формирующегося ГКЧП летом 1991 года готовили тайный план противодействия развалу СССР. Если бы маршал Язов знал об истинных отношениях между Ельциным и Грачевым, он наверняка не рекомендовал бы командующего ВДВ в «группу компетентных товарищей», которая должна была выработать силовые меры на случай введения чрезвычайного положения. Лишь потом станет известно, что прославившийся в Афганистане своей решительностью десантник должен был стать ударным кулаком ГКЧП…

Ельцину здорово повезло тогда — у Белого дома стоял Грачев. Звезда неслыханной удачи засветила и Грачеву, потому что в Белом доме был Ельцин.

Чувство благодарности Грачеву после провала «путча» было так сильно, что президент с ходу предложил ему занять пост министра обороны России. Грачеву в то время хватило благоразумия убедить Ельцина не создавать республиканское МО, чтобы не расколоть Вооруженные Силы по национальному признаку. Роль министерства стал играть все тот же Государственный комитет РСФСР по оборонным вопросам — координирующий орган между МО СССР и российскими властными структурами.

Ельцин своим указом определил, что у председателя комитета генерала Грачева должен быть штат сотрудников аж в 300 человек. Это резко повышало его статус по сравнению с председателями других комитетов, и мало кто не понимал, что такая роскошь позволительна только фавориту президента… Павла Сергеевича ждал еще один подарок с барского плеча. Ельцин сумел «выкрутить руки» сникшему Горбачеву и настоять на том, чтобы президент СССР продвинул Грачева по службе. Горбачев согласился. 24 августа 1991 года вышел указ президента СССР, в соответствии с которым Грачев был назначен первым заместителем министра обороны СССР.

Некоторые советники Горбачева тайком звонили в те дни в Минобороны и Генштаб и допытывались, как с точки зрения военных профессионалов выглядит такое резкое продвижение по службе. Одни генералы уходили от ответа, боясь давать честные оценки кадровому волюнтаризму президента (да это было и опасно — Грачев становился их непосредственным начальником). Другие откровенно заявляли, что такой резкий скачок через полдюжины положенных должностей опасен для самого Грачева. Были мнения, что он может «сильно наломать дров», не имея должного управленческого опыта. К тому же и новому министру Шапошникову еще самому многому надо учиться. Одновременная замена сразу двух первых лиц в руководстве военного ведомства была чревата…

Но протестовать не имело смысла — Грачев уже расхаживал по кабинету первого зама министра обороны. К нему валом валили сослуживцы по Афгану, по ВДВ. Беспрерывно звонил телефон. Новоиспеченный замминистра еле успевал принимать поздравления. А Ельцин уже поговаривал о необходимости повысить Грачеву воинское звание…

* * *

Особая расположенность Ельцина к Грачеву была замечена многими у нас в МО и ГШ еще в ту пору, когда готовились выборы первого президента России. Победитель на них легко прогнозировался.

Ельцин должен был посетить Тулу и Тульскую воздушнодесантную дивизию.

В точно установленное время командующий ВДВ генерал Грачев привез Бориса Николаевича на полигон, где должно было проходить десантирование с техникой. Когда с неба посыпались люди и машины, и без того возбужденный Грачев еще больше «нагонял страстей», оживленно комментируя происходящее на ухо Ельцину. Тот даже закрыл от страха глаза, когда боевая машина вместе с экипажем внутри грохнулась прямо перед смотровой трибуной.

Командир взвода, лейтенант, и его зам, сержант, завели БМД и двинулись к трибуне для доклада. Генерал Лебедь, очевидец этого эпизода, позже рассказывал:

— Борис Николаевич поманил пальцем Главного Носителя Кейса. Носитель извлек из дипломата и передал ему двое часов. Борис Николаевич немного подумал, снял с руки и положил в карман пиджака свои собственные часы. На их место надел одни из поданных Главным Носителем. Когда запыхавшийся лейтенант доложил: «Товарищ…(тут лейтенант замялся) кандидат в президенты России, экипаж…», Борис Николаевич отстегнул с руки часы и прочувствованно вручил их лейтенанту: «Сынок, спасибо, от себя, свои». Достал из кармана брюк вторые, точно такие же, и вручил их сержанту с благодарностью. Надо полагать, что лейтенант с сержантом так и ушли в полной уверенности, что кандидаты в президенты имеют минимум по двое одинаковых часов —. одни на руке, другие в кармане. Борис Николаевич вернул часы из кармана пиджака на прежнее место, и все поехали на новую смотровую точку.

Грачев не отступал от Ельцина ни на шаг. Надо сказать, что, оказывая такое внимание кандидату в президенты, командующий ВДВ слишком рисковал своей карьерой. Спецслужбы в ту пору внимательнейшим образом отслеживали каждый шаг Ельцина, постоянно вступавшего в пикировки с Горбачевым и Политбюро.

Чрезмерное внимание Грачева «неугодному» могло дорого ему обойтись. Но командующий ВДВ действовал уже без оглядки. Ставки были сделаны. Он даже превысил намечавшийся в программе «минимум» — заманил Ельцина в баню. Там и произошел эпизод, о котором долго потом говорила вся Тульская область: на виду у прильнувших к окнам официанток, работавших в зале «охотничьего домика», Ельцин с Коржаковым разделись догола и полезли в пруд под восторженные возгласы генералов во главе с Грачевым…

За дружеской рюмкой Ельцин расточал комплименты в адрес десантников и их главного начальника. Сильному и волевому Ельцину явно импонировал столь же решительный крепыш-генерал, прошедший сквозь огонь и кровь Афганистана и получивший за это Звезду Героя. К тому же, отметил Ельцин, командующий ВДВ вышел из самой крестьянской российской глубинки и своими руками добился высокого взлета.

Когда все, что могло наливаться, было выпито, кортеж гостей и хозяев двинулся в город. Но принятого, как всегда, оказалось мало. Было решено продолжить возлияние прямо в пути. Бывший командир Тульской десантной дивизии вспоминает:

— На 700 метрах кортеж трижды останавливался для того, чтоб все еще и еще раз простились друг с другом и заверили друг друга в вечной дружбе и любви. Такая теплая, неформальная получилась встреча. Потом были выборы, и Борис Николавеич стал первым президентом России, а командующий ВДВ генерал-лейтенант Грачев — одним из самых теплых и задушевных друзей президента, одним из самых верных и преданных ему лично соратником…

…Став министром обороны, Грачев очень часто повторял: «Мне президент разрешил», «Борис Николаевич одобрил», «По согласованию с Президентом», «Верховный главнокомандующий дал добро».

Эти фразы он всегда выставлял впереди себя, словно щит, когда в него летели стрелы критики. По этому поводу у бывшего зама Грачева генерал-полковника Бориса Громова в декабре 1995 года спросили:

— Министр обороны очень часто ссылается на мнение президента. Он утверждает, что все свои действия «освящает» советом с президентом. «Президент одобрил», — обычный для министра ответ на любую критику. Что здесь правда, а что — бравада?

Громов ответил:

— Правда все. И в этом зло… Принцип ответственности перед государством подменен принципом ответственности перед президентом. И ни перед кем больше… Прямое подчинение, личная преданность, абсолютное отсутствие общественного контроля как со стороны законодательной, так и со стороны исполнительной власти в лице правительства. Это и есть зло.

ПРАВИЛА ИГРЫ

…С первых дней работы генерала Грачева в должности военного министра России на него навалились проблемы, которые были следствием развала Союза. Одним из его первых распоряжений российским войскам, находящимся в регионах межнациональных конфликтов, разрешалось открывать огонь на поражение в случае нападения на воинские части. Но этот приказ нередко не выполнялся ни в Чечне, ни в Грузии, ни в Азербайджане, ни в Армении. Захваты наших арсеналов продолжались, а часовые иногда боялись оказывать сопротивление — это могло привести к большой крови. Гарнизонные командиры подчас откровенно закрывали глаза на это. Местные власти требовали от них «своей доли» оружия и техники.

Грачев признал тогда, что, например, грузинской стороне некоторая часть вооружений досталась после захватов. Одновременно сообщил, что определенное количество оружия ЗакВО было передано грузинам. И проговорился: дескать, впредь передача вооружений «законная пойдет». Один очень щепетильный турецкий журналист зацепился за эту фразу, позвонил в пресс-службу МО и стал требовать уточнений и комментариев.

— Получается, — говорил он мне, — что уже состоявшаяся передача российского оружия грузинам была незаконнной?

Когда министр допускает ляп, для пресс-службы наступает момент очередного экзамена по искусству «навешивания лапши» на уши страждущих истины. Самый отвратительный вид работы…

Когда Грачев только-только стал министром, ему принесли письмо от матери российского солдата, который пропал в Армении. Павел Сергеевич вместе с измученной горем женщиной сел в свой самолет и полетел в Ереван, чтобы найти исчезнувшего бойца. «Освободительная операция» удалась, и это сыграло на имидж молодого министра. Популярности в войсках ему добавило и то, что он открыто выступил против ускоренного вывода российских войск из Прибалтики. Министр настаивал на том, чтобы начать вывод наших частей в конце 1994 года, после того, как будут полностью выведены соединения с территории Польши и Германии.

Грачев пообещал, что никогда не позволит выводить свои войска из Балтии в чистое поле, на неподготовленные места. Но вскоре смиренно подписывал документы о том, что войска из Балтии будут выведены на полгода раньше — к началу сентября 1994 года. Газетчики поймали его на этом и попросили объяснений.

Он честно признал, что слова своего не сдержал. По-разному реагировали на это в войсках. Не Грачев же, говорили одни, определял сроки «досрочного бегства» из Балтии, а Ельцин с Козыревым. У других был иной взгляд: нам от признаний министра жить не легче, и потому если бы он так переживал за «беженцев», то соглашение не подписывал.

Такой «подвиг» был слишком рискованным для его карьеры.

В его службе нередко наступал момент «X», когда надо было делать выбор между лояльностью президенту и интересами армии. Он чаще всего выбирал первое. Это сулило устойчивую позицию «при дворе»…

Чем дольше я служил в центральном аппарате МО, тем больше замечал, что министр все прочнее овладевает искусством лукавого политического маневрирования. Грачев был далеко не в восторге от того, как финансируется армия, как государство держит ее на голодном материально-техническом и продовольственном пайке (уже в конце августа 1995 года в Вооруженных Силах был почти на 30 процентов съеден неприкосновенный запас).

На одном из заседаний Совета безопасности министр с негодованием говорил о том, что из-за скудного финансирования его подчиненные скоро будут «ложиться на рельсы». И не скрывал, что в этом большая вина правительства. Выступление министра было столь эмоциональным, что Ельцин был вынужден остужать его. Заявление Грачева не вызвало восторга у Черномырдина. Виктор Степанович обиделся на Павла Сергеевича.

Проходит совсем немного времени и новое заявление:

— Мы видим в Викторе Степановиче хорошего руководителя нашего правительства, лично я не знаю другой такой фигуры, которая могла бы в сложившейся обстановке взять на себя груз ответственности за происходящее в стране… Другое дело, что денег у государства нет, чтобы полностью обеспечить армию. И здесь возможности Виктора Степановича ограничены… То, что во власти Виктора Степановича, он делает для армии, для ее финансирования…

Плакать хотелось от умиления. А то, что остались без ответа более 10 писем министра обороны в правительство с просьбой выделить деньги на питание личному составу (в некоторых гарнизонах солдаты уже вместо хлеба ели сухари), было как бы не в счет…

КОМАНДА

Назначив Грачева министром, Ельцин дал ему почти полную свободу в подборе кадров и в стратегии реформирования Минобороны и Генштаба. Расчет понятен: преданный президенту министр подберет преданные кадры.

Грачев окружал себя подчиненными, ориентируясь, на мой взгляд, прежде всего на степень их личной преданности. Очень часто единолично решал, кто и на какую должность подходит.

Так в министерство зачастили «афганцы», бывшие однокашники Грачева по академии ГШ, сослуживцы по Прибалтике и штабу ВДВ. В кабинет министра с утра и до поздней ночи прорывались какие-то генералы, полковники и подполковники. Многие из них заняли вскоре ключевые посты в армии, начиная от должностей заместителей министра, начальников ведущих управлений МО и Генштаба и кончая военторгами, санаториями и госпиталями…

Когда министра стали критиковать за такой подход, он отреагировал: на моем месте так бы каждый поступал.

— Меня критикуют за то, что я привел своих людей, — говорил он. — Интересно, а кто поступает по-другому? На кого мне было опираться, как не на тех, кого я знаю и кто меня знает. Заместителей я выбирал с таким расчетом, чтобы эти люди своим опытом, знаниями помогли мне поскорее встать на ноги… Я не считаю себя очень уж умным, но я окружаю себя умными людьми…

Справедливости ради следует сказать, что наряду со случайными людьми в огромной команде министра оказалось немало истинных профессионалов, порядочных и весьма авторитетных в армии генералов и офицеров. Только по какой-то странной прихоти некоторые были поставлены в такие условия, что, как говорится, чувствовали себя не в своей тарелке.

Значительно превосходящие Грачева по управленческому опыту, вчерашние его начальники по 40-й армии — генералы Борис Громов, Валерий Миронов и Георгий Кондратьев были словно умышленно наделены такими обязанностями, которые отодвигали их в тень. Громову, в частности, доверялась безопасность полетов, хотя он никогда не служил в авиации. Миронову — курирование хиреющих и непрестижных воспитательных структур. Кондратьеву — наблюдение за спортивной работой и военно-оркестровой службой (позже, правда, круг функциональных обязанностей этих замов министра был несколько расширен).

Позже Грачев признается: с некоторых пор почувствовал, что некоторые замы устроили молчаливую обструкцию. Многие на Арбате считали, что то был своеобразный протест против кадровой несправедливости президента, назначившего «зеленого» министра.

Грачев одну из причин видел в том, что впервые за мноrue годы было нарушено «святое» правило: министром становится только сухопутный генерал. Но то был малоубедительный довод. Ибо о достоинствах министра всегда судили не по цвету лампасов на брюках или околыша на его форменной фуражке, а по голове, на которой эта фуражка сидела. Но Грачев усматривал неприятие своей фигуры в министерском кресле и в другом. Он говорил:

— Понимаете, в армии очень болезненно воспринимается, когда бывший подчиненный вдруг становится твоим начальником. Видимо, этот отрицательный момент и сыграл злую шутку с Громовым, Мироновым и Кондратьевым. Вроде они мне явно и не мешали, но в то же время не сильно торопились и помочь. Заняли выжидательную позицию, караулили момент, когда я из кресла слечу и они смогут побороться за министерское место. Вскоре мне стало ясно, что практической отдачи от этих трех представителей ближайшего окружения ждать не приходится. Так я пришел к мысли о необходимости изменения управленческой структуры… Зачем мне балласт, люди, не являющиеся помощниками в работе? К тому же все трое сильно увлеклись политикой, что не дело для военных. Не подумайте лишнего, чисто человеческие отношения у меня со всеми оставались ровные, нормальные. Но ведь нельзя держать должность заместителя министра только из-за того, что ее занимает хороший человек, верно? Прежде всего работа, а затем уже дружба.

Думаю, что Грачев кривил душой.

Ведь это были хорошо известные в армии люди, многоопытные боевые генералы, как говорится, чистые командний и стратеги. И по широте профессионального кругозора, и по авторитету на Арбате и в войсках все они могли дать Павлу Сергеевичу большую фору. Грачев, мне кажется, не должен был опускаться до того, чтобы публично говорить, будто вся «великолепная тройка» только и ждала, когда же он, министр, вылетит из своего кресла.

Суть, по-моему, была в ином. Грачев и его окружение остерегались тех, кто пользовался высоким авторитетом и потенциально мог сменить министра. Ставка нередко делалась на паркетных шаркунчиков, счастливых уже тем, что он, Грачев, ввел их в свой круг. Многим высококлассным специалистам пришлось посторониться или вообще уйти, уступив место блатным варягам…

Одним из наиболее близких к Грачеву людей был генерал Валерий Лапшов, начальник аппарата — помощник министра обороны. Он был знаком Грачеву еще по академии ГШ, служил рядом с Павлом Сергеевичем, когда тот был первым замом Шапошникова.

После указа Ельцина о назначении Грачева министром Лапшов стал почти тенью министра. Он был одним из первых, на ком остановил свой выбор Грачев, и как бы олицетворял эталон подхода министра к подбору людей. Валерий Михайлович сначала показался мне человеком осторожным и остро чувствующим особенности своего высокого положения. А положение это уникально тем, что дает гигантскую служебную власть и открывает океан соблазнов, устоять перед которыми «слабодушным» невозможно. Тем более что почти все высокие военачальники давно усвоили аксиому: путь к сердцу министра часто лежит через его помощника…

Понаблюдав за ним со стороны, я подумал о том, что, наверное, пора педантично скромных помощников министра прошла. Я никак не мог понять, почему, например, у генерала Лапшова в роли адъютанта или порученца появился младший офицер, который разъезжал на служебной «Волге», в то время как некоторым полковникам приходилось делить одну машину на троих.

По своему служебному положению Лапшов очень близко стоял к Грачеву, и было очевидным, что некоторые просчеты министра, приводившие к громким скандалам и «разоблачениям», немалой степени лежат и на его совести. Тем более что ни для кого в центральном аппарате МО и ГШ не было секретом, что Валерий Михайлович пользовался особой расположенностью Павла Сергеевича. Министр часто советовался с ним, прежде чем принять какое-то решение.

Мне кажется, если бы в свое время начальник аппарата министра проявил принципиальность и предупредил Грачева о возможных неприятностях, то никогда бы не было скандалов ни с «мерседесами» (незаконная покупка), ни с разбазариванием наградного фонда министра (незаконное награждение личным оружием гражданских лиц), ни с личной дачей. В конце концов ведь у прессы появилось немало вопросов по истории строительства загородного дворца и самого генерала Лапшова…

Высокое положение помощника министра требует особого искусства корректности в использовании должностной власти. Валерию Михайловичу иногда, на мой взгляд, не хватало в этом чувства служебного такта. Однажды в приемной начальника Генштаба мне довелось услышать весьма соленые слова генерала для особых поручений: оказалось, что для разрешения взлета самолета с аэродрома Чкаловский НГШ должен был получить визу Лапшова, хотя генерал Колесников одновременно являлся еще и первым замом Грачева и по должности имел право на самостоятельное принятие такого решения…

Мне не один год довелось видеть работу Лапшова, и я все больше приходил к убеждению, что с его обязанностями вполне мог бы успешно справиться если не прапорщик, то уж лейтенант наверняка. Много рутинной бумажной возни. Распорядительные звонки. Уточнение графика работы министра. Визирование списка состава военных делегаций, заявок на пропусканії тем не менее Лапшов стремительно дослужился до генерал-полковника. Такое же звание имели заместители министра обороны, главкомы видов Вооруженных Сил и командующие войсками военных округов. В их подчинении были сотни тысяч людей. И несравнимый с лапшовским объем служебных обязанностей…

Осенью 1995 года пресс-служба Минобороны была поставлена в весьма затруднительное положение по весьма интригующей причине. На дежурного офицера обрушился шквал звонков от зарубежных журналистов в связи с появившейся информацией об «официальном визите» помощника министра обороны РФ генерал-полковника В. Лапшова в Грузию. Все допытывались, соответствует ли это действительности, какова цель визита и почему Россию представляет чиновник столь невысокого ранга.

Иностранная разведка оказалась более осведомленной об этом неординарном событии, чем пресс-служба МО. Все мои попытки по заданию начальства подготовить вразумительный комментарий для прессы натыкались на какое-то загадочное молчание людей из аппарата министра. А звонки уже шли не только от иностранных журналистов, но и из зарубежных посольств, от военных атташе. Уже пошли вопросы типа «Не свидетельствует ли визит Лапшова о новой политике Москвы на Кавказе или о подготовке российско-грузинской военной акции против Абхазии?»…

Немало прослужив «при дворе», я был достаточно хорошо знаком с кругом функциональных обязанностей помощников министра.

В истории Министерства обороны еще не было такого, чтобы помощник министра был наделен полномочиями вести переговоры с главой военного ведомства иностранного государства о «совместных широкомасштабных военных учениях». Позвонил дежурному по Главному штабу военнотехнического сотрудничества стран СНГ. И там — полное неведение.

Пришлось связаться с пресс-центром грузинского МО. Оттуда — невнятное подтверждение информации о тех же учениях и еще как упрек: «Слюшай, дарагой, дай челавэку атдахнут»…

Широко прорекламированных учений той осенью не состоялось.

А мой слишком информированный сослуживец сказал:

— По-моему, Валерик с Пашей теряют чувство меры…

Пожалуй, не было больше в министерстве другого такого человека, которому Грачев так широко открывал бы душу. Однажды так случилось, что мы с Лапшовым одновременно оказались в военном госпитале имени Вишневского. Валерию Михайловичу недавно сделали сложную операцию. А у Грачева в тот период пошла полоса очередных неприятностей, к тому же оказался неудачным зарубежный визит, из-за чего президент выразил недовольство. Грачев тяжело переживал эту черную полосу и «ушел в себя» на даче. Оттуда министр стал названивать Лапшову в палату и просить его приехать. Помощник был еще в бинтах и сказал, что ему трудно передвигаться. Проходило некоторое время, и министр звонил вновь…

АГАПОВА

Елена Александровна Агапова была помощником министра по связям с общественностью и прессой и одновременно его пресс-секретарем.

Она сменила первую пресс-секретаршу министра Татьяну Чемоданову, которая не пришлась ко двору: иногда «неадекватно» понимала свои служебные обязанности и не всегда умела «держать дистанцию» с министром. Это стало раздражать и Грачева, и начальника его аппарата. И однажды прапорщик-контролер неожиданно отобрал у Чемодановой пропуск… Такой способ увольнения вызвал у нее справедливое возмущение, но поезд, как говорится, уже ушел.

Вскоре во время посещения «Красной звезды» Грачев положил глаз на симпатичную корреспондентку этой газеты Лену Агапову. Ей и была предложена должность пресс-секретаря министра. После некоторых колебаний она согласилась. По этому поводу на Арбате острили:

— Грачев меняет девочек…

Агапова в сравнении с бывшей пресс-дамой смотрелась во всех отношениях выигрышно: ей нельзя было отказать в тактичности и уме, она быстро схватывала то, что нужно быстро написать для выступления министра, умела выжимать из подчиненных нужные справочные материалы и добросовестно выполняла обязанности члена команды. Главной была обязанность «формировать положительный образ министра». С этой целью Агапова быстро сколотила вокруг себя большой круг «своих» журналистов центральных изданий, привечала их, держала на поводке возможностью бывать в загранкомандировках. Короче, не ела свой хлеб зря. Многие положительные материалы о Грачеве появились в прессе благодаря ее стараниям.

При Елене Александровне начались кардинальные кадровые перестановки в Управлении информации. Был смещен начальник управления генерал Валерий Чирвин, явно под нажимом ушел и его заместитель полковник Владимир Климов, который в присутствии министра заявил, что не согласен с сомнительной идеологией реформирования информационной работы, которую исповедует Е. А. («Я никогда не буду «тампаксом»). По той же причине пост заместителя покинул и полковник Николай Медведев, талантливый журналист-краснозвездовец…

Елена Александровна начала формировать свою команду информационщиков, руководствуясь иногда чисто субъективными критериями. Пожалуй, самым большим ее недостатком было то, что она часто ошибалась в людях и продвигала на высокие должности тех офицеров, которых вскорости сама же просила министра снять с поста. Как-то в разговоре со мной она сама честно признала, что большой ее ошибкой было назначение корреспондента «Красной звезды» полковника Владимира Косарева на должность начальника Управления информации МО.

Косарев как организатор информационной работы, как профессионал, как управленец оказался не на высоте, его амбиции не соответствовали реальным способностям. Пожалуй, уникальным недостатком Косарева было то, что он не мог четко ставить подчиненным задачи. О коренном переломе в деятельности Управления информации говорить не приходилось. Мы продолжали барахтаться между полулживыми опровержениями критических статей и унизительными просьбами к корреспондентам сделать «положняк» о министре.

Агапова сама исправила ошибку: по ее настоянию Грачев убрал Косарева из МО.

Жизнь «при дворе» продолжалась.

Самые неприятные минуты Елена Александровна переживала тогда, когда какая-нибудь газета печатала критическую статью о министре. Грачев негодовал и выражал недовольство: «Плохо работаете с прессой». За четыре года пребывания в кресле министра Павел Сергеевич, по-моему, так и не понял, что самый надежный способ избежать в прессе негативных материалов о себе — не давать к этому повода.

Анализируя свои ошибки после смещения с должности, Грачев скажет, что одна из главных состояла в том, что «не сумел наладить работу с прессой. Не было и хорошего имиджмейкера». И он прав (наверное, я имею право судить так, проработав рядом с министром четыре года). Елена Александровна стремилась создать позитивный имидж министра лобовым, «бартерным» способом: вы, журналисты, хорошо пишете о министре, я беру вас за границу или «кормлю» эксклюзивом.

Конечно, можно «купить» десяток журналистов. Но нельзя было этого сделать со всеми военными обозревателями.

Главная ошибка Елены Александровны заключалась в том, что она более-менее разнообразно работала с прессой и слишком однобоко — с министром…

У меня иногда создавалось впечатление, что Агапова до того бдительно опекала Павла Сергеевича, что не подпускала к нему даже начальника Управления информации полковника Юрия Мамчура, который сменил Косарева. Из-за этого Мамчур часто оказывался совершенно отрезанным от текущей информации по министру. Бывали случаи, когда его не допускали на обычные рабочие совещания у министра. При таком положении, естественно, не могло быть и речи о стратегии и тактике информационной работы.

Вообще существование Е. А. «при дворе» вносило в нашу жизнь особые краски. Мне, например, иногда противно было смотреть, как седые, наделенные огромной властью генералы унизительно лебезили перед пресс-секретарем, боясь впасть в немилость. Были случаи, когда она некоторыми своими жесткими высказываниями доставляла немало неприятных минут и волнений некоторым командующим войсками военных округов — особенно в период чеченской войны…

Безусловно, ее присутствие рядом с министром на совещаниях и в командировках в какой-то степени «облагораживало» мужское общество, в котором не всегда следят за чистотой языка. Но вместе с тем женщина в команде министра долгое время была поводом для скабрезных разговоров и слухов, в которых тесно переплетались правда и ложь…

Агапова добросовестно несла свой пресс-секретарский крест до последнего дня пребывания Грачева в должности. Ушла, как говорится, не с пустыми руками. Грандиозным памятником ее верности министру стала огромная дача в Подмосковье, возведенная за время работы на Арбате…

ИВАНОВ

…Уже вскоре после того, как Грачев возглавил МО, он назначил на высокую должность своего однокашника по академии Генштаба полковника Геннадия Иванова.

Поначалу Грачев намеревался пристроить Иванова на престижные должности в управления МО и ГШ. Но начальники, знавшие, что Геннадий Дмитриевич с Грачевым на короткой ноге, побаивались появления у себя под боком фаворита министра — как бы вскоре не пришлось уступать ему место…

Тогда Грачев специально «под Иванова» создал Управление военного строительства и реформ, которое из-за его некоторых расплывчатых или «притянутых за уши» функций арбатские остряки прозвали «управлением восхода и захода солнца вручную». Грачев замкнул его на себя и поручил дружку всецело заниматься реформой. Иванов стал генералом.

За годы службы на Арбате я не могу припомнить случая, чтобы многие генералы и офицеры МО и ГШ с такой же дружной неприязнью относились к какому-нибудь соседнему коллективу, как к управлению Иванова. И причина была не только в том, что люди всегда и везде не любили фаворитов. Было какое-то «общенародное» неприятие подразделения, которое выдавало продукцию, часто используя интеллектуальный труд специалистов других управлений и отделов. А в Генеральном штабе особенно не привечали «нахлебников».

К тому же раздражение у многих вызвало то, что ивановцы, пользуясь своим привилегированным положением, сумели обойти всех и заполучить земельные наделы в обход комиссии центрального аппарата.

Генерал Иванов производил впечатление человека, умеющего быстро ориентироваться в ситуации, выделять главное, что требовала военно-политическая конъюнктура, и красиво преподносить это министру.

Иногда мне казалось, что Грачев как военного теоретика и универсального специалиста ценит генерала Иванова выше, чем начальника Генерального штаба. Многие долго ломали голову над этим «феноменом» Геннадия Дмитриевича. Он демонстрировал высокую личную преданность министру и умение выжать из своего положения максимальные выгоды. Говорили, что он умеет «заставить министра подписать нужный приказ даже в туалете».

Три года солидное управление, в котором к тому же появилось несколько генеральских должностей, проедало десятки миллионов рублей, сумным видом занимаясь проблемами реформы, которой, по сути, не было.

Ивановцы выдавали за реформу естественное сокращение армии, объективно необходимые перефуппировки войск, носились с умозрительными планами создания территориальных командований и мобильных сил.

Когда Ельцину стало окончательно ясно, что разработанный в военном ведомстве план реформы трещит по швам, то он в весьма резком ключе отозвался о просчетах Министерства обороны в разработке концепции переустройства армии и ее выполнении. Одним из идеологов этой концепции был генерал Иванов. Документ был изначально провальный: концепция военной реформы выглядела материалом для «домашнего пользования» — она не предусматривала крупных мер по линии исполнительных государственных органов, механизмы их реализации. Государство оставалось практически в стороне, реформа сваливалась на плечи самой армии. Грачев концепцию утвердил.

Когда же пришло время подводить итоги, в президентских и правительственных структурах стали искать авторов и требовать отчета от министра. Над управлением Иванова стала нависать черная туча. И тогда был сделан хитрый ход. Министр переименовал Управление военного строительства и реформ в Управление военной политики (опять что-то вроде управления свежего воздуха). После смены вывески Иванова, как говорится, было уже не достать. Многие в Генштабе возмущались: «Зачем же были нужны столь дорогие эксперименты?»

Добился Иванов и другого выигрыша: пользуясь расположением Грачева, он сумел стать одновременно и помощником министра по военной политике, дорос до генерал-лейтенанта…

С Ивановым мне довелось несколько раз тесно поработать при Грачеве и Родионове. Он произвел на меня впечатление веселого, компанейского человека, способного остроумно шутить. Многие за глаза говорили о нем, что «при Грачеве он хорошо пожил».

Вскоре после ухода Грачева управление Иванова расформировали, а самого генерала постигла банальная участь фаворитов ушедших хозяев…

ЗДОРИКОВ

Еще одного однокашника по академии Генштаба полковника Сергея Здорикова Грачев вытянул аж с Сахалина, где он служил в должности заместителя командира корпуса по воспитательной работе. Когда из такого далека на высокую руководящую должность в Москву приезжает офицер, то невольно возникает мысль, что прибыл уникальный специалист в своей области для ликвидации «прорыва». Вроде как Дебейки пригласили в столицу, когда надо было консультировать врачей во время операции на сердце президента…

На такие ассоциации меня наводило то, что ни в Управлении по работе с личным составом, ни во всей златоглавой министр не нашел достойную кандидатуру на должность заместителя, а затем и начальника этого многострадального «департамента», в котором чем хуже обстояли дела, тем чаще меняли руководителей.

Я внимательно присматривался к этому человеку, который по своему должностному положению являлся главным воспитателем в Вооруженных Силах, этаким войсковым Карнеги, Песталоцци или Макаренко. Ожидал увидеть в нем эталон военного педагога: высокая воспитанность, широкий кругозор, культурная речь, тактичность, интеллигентность. Но Уже вскоре пришлось разочароваться: тяжелая сбивчивая речь, незаконченные предложения… Поток сознания.

Особенно запомнилась мне пресс-конференция генерала Здорикова для российских и иностранных журналистов после его возвращения из Чечни. Он иногда выдавал на ней языковые экспромты, которые были похожи на бред нетрезвого человека… Один иностранный журналист сказал мне, что когда сел расшифровывать диктофонную запись, то подумал, что испортилась лента…

Стенограмма выступления генерала словно редкостный детектив передавалась из рук в руки.

Потом из Главного управления воспитательной работы все чаще в центральный аппарат МО стали просачиваться слухи, что «шеф не брезгует крепким словцом». Был как-то случай, когда после очередного разноса начальника подполковник оказался на госпитальной койке с сердечным приступом. Офицеры жаловались на нетактичное обращение шефа с подчиненными. Однажды я сам стал свидетелем, как несколько военных журналистов почти четыре часа торчали под дверями кабинета начальника ГУВРа, а затем им было сказано «приходить после обеда»…

Ожидаемого повышения качества воспитательной работы в армии после назначения Здорикова не происходило. Наоборот, она еще больше захирела. С некоторых пор мне стало бросаться в глаза, что Сергей Михайлович слишком часто бывает в кабинете министра и слишком редко — в войсках. Но даже после нечастых выездов в военные округа и на флоты следом за ним приползали на Арбат настораживающие сведения: то устроил запредельный разнос капитану первого ранга на флоте, то выбросил на совещании руксостава «фортель», который показался людям бестактным…

А его стремление быть почаще на глазах у министра уже бросалось в глаза не только мне. Иногда создавалось впечатление, что Здориков специализируется исключительно на выполнении «спецзаданий особой важности»: то он участвует в замирении главного редактора «Московского комсомольца» и министра, то сопровождает секретаря Совета безопасности во время его поездки в Приднестровье, где особое внимание уделялось информации о Лебеде, то обеспечивает моральную поддержку Грачева на его суде с Поэгли…

Потом в прессу просочилось, что начальник ГУВРа отгрохал себе дачу в Барвихе явно не по зарплате и якобы по подложным документам растаможил привезенный из-за рубежа автомобиль…

Фирменный «джентльменский набор крамол», имевшийся у многих членов команды министра…

…Его необычайно приятельские отношения с министром часто давали повод генералам и офицерам МО и ГШ подозревать обоих в некоторых нечистоплотных делах.

Бурлаков был, пожалуй, первым крупным военачальником, который уже через несколько месяцев после вступления Грачева в должность министра стал фигурировать в неприглядной истории, связанной с незаконной покупкой знаменитого «мерседеса». А уголовное дело, заведенное по машине, было первым, в котором Грачев в качестве министра проходил как свидетель.

Я долгое время занимался этой омерзительной историей, и меня поражало, с какой самоуверенностью был совершен этот «грабеж».

Западная группа войск готовилась к выводу и ударными темпами распродавала излишки войскового имущества. Вырученные деньги, согласно указам и распоряжениям президента, должны были строжайшим образом использоваться на строительство жилья для бесквартирных офицеров. Деньги были гигантские. Соблазнов — множествофамилию генерал-полковника Матвея Бурлакова полоскали в российской и зарубежной прессе. Грачев его защищал от «наветов» и говорил, что «фактов нет». Даже тогда, когда в некоторых газетах стали появляться копии документов, по которым и неспециалисту становилось ясно, что криминал есть (например, статьи Александра Жилина в «Московских новостях»).

Материалы комиссий Контрольного управления при президенте, Генеральной и Главной военной прокуратур, выезжавших на проверку в ЗГВ, уходили словно в песок. Я ничего не мог понять и чувствовал себя человеком в обществе иллюзионистов: видишь фокусы, но не знаешь их секретов…

Разгадки появились позже. Наши офицеры, возвращавшиеся из ЗГВ, рассказывали о потрясающе теплых приемах, которые руководство группы устраивало для проверяющих, о царских подарках им (у некоторых подарков было по четыре колеса). Воры и законники становились одной семьей, которая приватизировала право грабить армию и уводить преступников от уголовной ответственности.

…А генерала Бурлакова газеты продолжали уличать в связях с торгашеской мафией, в подписании экономически невыгодных контрактов с инофирмами, в сомнительных способах приобретения элитной квартиры на Котельнической набережной, в подозрительных методах формирования фонда ветеранов ЗГВ с участием немецких предпринимателей. Ему бы тихо уволиться из армии. Но…

Осенью 1994 года многие генералы и полковники Минобороны и Генштаба были поражены известием о том, что генерал Бурлаков представлен Грачевым к должности заместителя министра обороны. Пресса подняла шум. Стало известно, что решение о назначении Бурлакова замминистра было принято с грубым нарушением процессуальных норм — без учета коллективного мнения Высшей аттестационной комиссии по высшим должностям и званиям при президенте, которая большинством голосов высказалась «против».

Грачев нервничал. Он чем-то напоминал мне человека, который получил крупную взятку и не мог ее «отработать». Он по-прежнему защищал Бурлакова, говорил, что критика в его адрес — злостные вымыслы. Однако скандал приобрел такие масштабы, что Ельцин был вынужден дать задний ход и отстранить замминистра от должности. То была слишком звонкая пощечина и министру.

Чтобы хоть как-то успокоить сильно расстроенного Бурлакова, помощник министра обороны Елена Агапова заявила, что Матвей Прокопьевич не снят с должности, а всего лишь временно освобожден от нее и что он немедленно приступит к работе, как только закончится проверка некоторых фактов…

Проверка фактов затянулась больше чем на полгода. Так бывает всегда, когда не могут или не хотят найти виновников. По Министерству обороны пошли слухи, что в Генпрокуратуре собралось много документов по расследованию коррупции в ЗГВ, которые не раз запрашивали из Кремля. Кое-что из компромата стало просачиваться в печать. Но конкретных решений Генпрокуратура не выносила, а следователи по уголовным делам продолжали меняться. Многие у нас догадывались, что таким образом Бурлакова «ведут на посадку». Так оно и было. Бурлаков ушел, а несколько темных дел, в которых он был одним из фигурантов, канули в Лету…

Заместитель министра обороны генерал-полковник Валерий Миронов был особой фигурой в МО. Он, как и некоторые другие высшие генералы, хотя официально и являлся замом Грачева, но членом его «команды» никогда не был. Военачальник с громадным командным и боевым опытом, обладающий уникальной культурой аналитического мышления, он хорошо знал себе цену, но никогда не выражал это в амбициях. Тихо и надежно выполнял свои обязанности, никогда не встревая в придворные скандалы. Он был одним из тех министерских генералов, которых за несколько десятилетий службы в армии ни разу не уличили даже в мелких нечистоплотных делах. Он берег свою офицерскую честь с той бдительностью, которая была больше свойственна генералам царской и гораздо меньше — новой русской армии…

Вместе с генералами Громовым и Кондратьевым Миронов был отстранен от должности в начале 1995 года — всем в МО и ГШ было известно, что Валерий Иванович отрицательно относился к силовому варианту разрешения конфликта с чеченцами.

Меня мучил тогда вопрос: будь Миронов на месте Грачева, как бы он поступил на том Совете безопасности, где министру обороны Ельцин и члены СБ, как говорится, выламывали руки, требуя «решительных действий»? Думаю, Миронов прежде всего попросил бы дать ему полное юридическое обоснование правомерности ввода войск в Чечню. Но этого ему бы не дали. Финал карьеры был бы предрешен…

Отказавшись участвовать в «конкурсе» на замещение нового вакантного места замминистра, Миронов ушел в тень и долго хранил молчание. Затем стал напоминать о себе в печати. «Московские новости» дали интервью с генералом, в котором он умно, взвешенно и трезво оценил и положение дел в армии, и состояние военной реформы. Суть его ПОЗИЦИИ была видна уже в заголовке: «Требуется диктатура трезвого смысла».

Мне приходилось встречаться с Мироновым, и каждый раз я уходил от него с мыслью, что этим человеком и военачальником судьба распоряжается несправедливо. Так же думали и многие мои сослуживцы по МО и ПІІ.

Еще в бытность Главнокомандующим Северо-Западной группой войск Валерий Иванович умел остужать некоторые слишком горячие головы из руководства Минобороны. Когда Ельцин, например, неожиданно сократил сроки вывода наших войск из Прибалтики, в штаб СЗГВ примчалась группа генералов МО, которые стали требовать от Миронова побыстрее выталкивать части в Россию. Командующий упор, но стоял на своем:

— Мы отсюда будем уходить, но не бежать!

И хотел знать наверняка, что в местах будущей дислокации прибалтийских соединений уже подготовлена база для приема людей и техники. Во многих местах такой базы не было. Он долго не утверждал план ускоренного вывода. Сам летал в районы будущей дислокации своих дивизий, торопил строителей, брал за грудки местных бюрократов, пробивал деньги в высоких московских кабинетах и часто повторял: «Идти на поводу у авантюристов никогда не буду».

В конце концов в Кремле решили, что надо Миронова убрать из Прибалтики, чтобы было проще ускоренным маршем вытягивать оттуда наши войска в Россию. Но боялись поступить неосмотрительно: о нем были высокого мнения многие министры в правительстве, его хорошо знали в Верховном Совете, про него с уважением отзывался начальник Генерального штаба. К тому же Миронов был числе в крупных военачальников, имевших афганский опыт. Его не так просто было «упрятать» на какую-нибудь третьестепенную должность. Ельцин подписал указ о назначении генерал-полковника Миронова заместителем министра обороны РФ. Он стал курировать вопросы кадровой политики, военного образования и воспитательной работы.

Многие в МО и ГШ понимали, что у Миронова явно «не та должность», что ему надо бы заниматься иными проблемами. Но сам он ни разу и нигде открыто не пожаловался на это.

Когда в 1993 году на парламентских выборах почти половина армии проголосовали за партию Жириновского и Ельцин недовольно пробурчал, что «это очень серьезно», что «будут сделаны соответствующие выводы» по Министерству обороны, Грачев уже вскоре нашел «стрелочника»: вывел из-под кураторства Миронова Главное управление кадров и военного образования, оставив на попечении лишь Главное управление по работе с личным составом (бывший ГлавПУР), статус которого был значительно понижен. Такими в армии были выводы из провала гайдаровской партии власти на парламентских выборах…

Однажды в министерстве стало известно, что Миронов будет выступать в парламенте по вопросам воспитания личного состава. Гадали: сломался Миронов после «наказания» или нет? Будет юлить, выкручиваться или врежет правду?

И он врезал. Открыто с высокой трибуны заявил, что значение морального духа войск недооценивается, воспитательные структуры еле теплятся, четкой концепции идейных ориентиров военнослужащих нет, уничтожена система военнопатриотического воспитания в войсках и в стране. Это вызвало недовольство среди тех высших генералов, которые предпочитали отмалчиваться. Но куда было деваться от правды?

О том, что Миронов «никого не боится» и из-за этого ему тяжко, в МО поговаривали часто. Иногда по коридорам и кабинетам расползались «легенды местного масштаба» о поступках генерала. Запомнился такой. Однажды Миронов на коллегии МО осадил даже пресс-секретаря министра, пытавшуюся не допустить правок в тексте заявления МО для печати.

— Это заявление уже согласовано с самим Павлом Сергеевичем, — возмущалась пресс-секретарь Елена Агапова.

— Это заявление делает не министр, а Министерство обороны, — жестко отрезал Миронов, — все члены коллегии несут за него ответственность. За каждое слово!

В период осеннего политического кризиса 1993 года в адрес исполнительной и законодательной властей, руководства МО поступали письма и телеграммы войсковых и флотских командиров с просьбой не доводить дело до крайней точки. Причем было абсолютно ясно, что люди обращаются к обеим конфликтующим сторонам и озабочены перехлестами всех виновников зреющего взрыва. Но с Арбата иногда раздавались иные оценки. Якобы войска полностью поддерживают позицию президента — Верховного главнокомандующего. То были явные передержки.

Миронов даже в этом очень «взрывоопасном» вопросе был честен. Когда у него однажды спросили о содержании тех же телеграмм, поступавших из войск и флотов в Москву, он сказал:

— Личный состав войск через военные советы выражал требования принять исчерпывающие меры к прекращению элементов гражданской войны с применением оружия в Москве… Другой вопрос, правильны ли были неоднократные категоричные заявления руководства Минобороны о том, что армия вне политики…

Не так много в нашей армии генералов, которые способны делать такие заявления.

Миронов щепетилен в словах и поступках. Мне запомнился такой эпизод. Один из сослуживцев Валерия Ивановича, зная о его хобби — коллекционировании военных регалий, однажды ко дню рождения преподнес генералу крохотный знак времен гражданской войны. Миронов с благодарностью подарок принял и тут же настоял на том, чтобы «даритель» принял от него деньги за редкостную вещицу.

— Я знаю, сколько это стоит, — сказал генерал. — У вас же семья, а получку офицерам уже второй месяц не платят…

В те минуты я подумал о других «подарках» — о загородных дворцах других наших высших генералов, которые не стеснялись возводить их за казенный счет с использованием военных строителей…

После устранения Миронова из МО он был назначен главным военным советником при правительстве РФ…

КОНДРАТЬЕВ

…Совершенно неожиданным даже для некоторых лиц из ближайшего окружения Грачева было отстранение от должности заместителя министра обороны генерал-полковника Георгия Кондратьева зимой 1995 года. Его Павел Сергеевич знал еще со времен службы в Афганистане, где Кондратьев был первым замом командарма-40, начальником Грачева. Летом 92-го они поменялись местами: подчиненным стал Кондратьев, и этот щекотливый фактор некоторое время довлел над министром, тем более что другие его замы — генералы Громов и Миронов — тоже в свое время были его «афганскими начальниками».

В отношениях Грачева с Кондратьевым на Арбате длительное время бросалась в глаза какая-то особая уважительность. Иногда создавалось впечатление, что Георгий Григорьевич — фаворит министра. Когда на одном из совещаний у «первого» летом 92-го между замами министра распределялись обязанности и очередь дошла до Кондратьева, Грачев с какой-то особенно теплой улыбкой сказал:

— Побудете пока моим «свободным форвардом».

Когда же Кондратьеву поручили курировать военно-оркестровую службу МО, спорт и выпуск учебных кинофильмов, многие на Арбате стали поговаривать, что это в какой-то мере унизительно для военачальника такого ранга, привыкшего к «серьезной работе». И такую работу ему нашли. Генералу поручили взять на себя весь круг вопросов, связанных с миротворческими операциями в «горячих точках». Тем более что их становилось все больше…

В середине лета 1992 года вспыхнул вооруженный конфликт между Грузией и Южной Осетией. Подтащив артиллерию и танки к пригороду Цхинвала (столица Южной Осетии), грузинские экстремисты нанесли огневые удары по жилым кварталам города. Ельцин в то время находился с визитом в США, «на хозяйстве» в Кремле оставался вице-президент РФ Александр Руцкой. К нему и обратилось за помощью южноосетинское руководство.

Руцкой позвонил Грачеву и спросил, есть ли в его подчинении генерал, который способен быстро разобраться в ситуации на месте конфликта и в случае необходимости принять решительные меры, чтобы загасить его. Грачев назвал фамилию Кондратьева. Вице-президент хорошо знал Георгия Григорьевича и сразу одобрил его кандидатуру. Позже Руцкой так рассказывал о конфликте, в эпиценте которого оказался заместитель министра обороны генерал-полковник Кондратьев:

— По прилете Кондратьев связался со мной и доложил, что идет массированный расстрел Цхинвала грузинскими боевиками. Кроме того, несколько снарядов попали на территорию аэродрома, где базировался наш вертолетный полк. Я дал команду поднять вертолеты и нанести удар по грузинской артиллерии, что и было сделано…

Перед этим Руцкой позвонил Шеварднадзе и просил прекратить бесчинства, на что получил ответ: войска, которые штурмуют Цхинвал, не являются грузинской армией, Шеварднадзе ими не командует и вообще не знает, чьи они. После удара Кондратьев доложил Руцкому, что уничтожены две установки «Град» и танк. Шеварднадзе вознегодовал. Он позвонил вице-президенту РФ и стал обвинять его в том, что тот вмешивается во внутренние дела суверенного государства Грузия. А поскольку бесчинства не прекращались, Руцкой приказал Кондратьеву нанести вертолетами еще один огневой удар…

После возвращения Ельцина в Москву Шеварднадзе нажаловался ему на Руцкого и Кондратьева, обозвав их милитаристами с имперскими замашками. Кондратьев был одним из тех генералов, которым приходилось платить своим добрым именем и карьерой за разгребание завалов, нагроможденных политиками.

В 1994 году Кондратьев опять оказался в эпицентре скандальной истории на Кавказе. Назревал очередной вооруженный конфликт между грузинами и абхазами. Грузины намеревались силой провести в Абхазию беженцев. Абхазы грозили, что пойдут на самые крайние меры, но этого не допустят. Посланный в район стычек Кондратьев повел себя решительно и жестко. Из-за этого по окнам его временного штаба в Гудауте кто-то стрелял. И между конфликтующими сторонами на границе чуть было не началась перестрелка. В Кремль поступила информация под таким соусом, что чуть ли не «провокационные действия» генерала Кондратьева являются главной причиной новой вспышки противостояния (в Тбилиси «имели зуб» на генерала еще со времен грузиноюжноосетинского конфликта). Ельцин выразил недовольство Грачеву. Грачев был вынужден вылететь в Абхазию и все улаживать. Кондратьев на некоторое время оказался отстраненным от руководства миротворческими операциями (слег в госпиталь)…

Я знал его бесстрашным первым замом командарма-40, знал решительным и смелым командующим ТуркВО. Это был командир, способный поломать хребет любому противнику. В бытность свою командующим ТуркВО Кондратьев прослыл крутым и своенравным военачальником. Он умел требовать, но не унижать. О нем до сих пор бывшие его подчиненные говорят с уважением.

От полковника Александра Лучанинова я услышал рассказ о том, как во время «национализации» здания штаба Туркестанского военного округа ретивые узбекские начальники дали команду снять изображение ордена Красного Знамени. Заставший эту процедуру Кондратьев пригрозил рабочим, что расстреляет их, и так гаркнул на «богохульников», что те с мокрыми штанами ретировались, забыв даже инструмент…

Было и другое. Однажды вооруженная группа боевиков остановила на узкой горной дороге машину командующего. Бандиты потребовали выйти из машины и поднять руки. На бедУ> при Кондратьеве и его шофере не было оружия. Тогда командующий предпринял неожиданную «психическую атаку»:

— Вы что, охренели, — крикнул он жутким своим сипловатым голосом, — я же Кондратьев!!!

И те отступили. А он, поднявшись через несколько минут в воздух на своем вертолете, нашел банду и по мегафону приказал немедленно бросить оружие и разбежаться — иначе расстреляет из пулемета. Бандиты рванули кто куда.

В начале 1992 года Кондратьев несколько раз обращался к министру обороны Евгению Шапошникову с предложением взять ТуркВО под российскую юрисдикцию (с таким прицелом, чтобы в будущем образовать группу российских войск в Средней Азии). То был дальновидный и во всех отношениях выгодный для стратегических интересов России ход. Но Шапошников никаких конкретных решений по этому вопросу в Кремле пробить не смог— там были заботы поважнее… Письма командующего ТуркВО до сих пор хранятся в архивах МО…

Но, наверное, Кондратьев не был бы Кондратьевым, если бы мог равнодушно взирать на то, как растаскивались вооружения по национальным армиям республик Средней Азии, нередко попадая в руки непрофессионалов. Иные наши генералы, пользуясь моментом, загружали машины стройматериалами для своих дач и гнали их в Россию. Кондратьев тоже воспользовался моментом: он приказал командиру актюбинского артиллерийского полка вместе с техникой «совершить побег» в Россию. Темной ночью полк вырвался за фаницы Казахстана в Оренбургские степи…

Крутой, страшный во гневе (его жесткий голос бросал в дрожь даже тертых командиров), он напоминал мне военачальника жуковского типа: любая задача должна быть выполнена, чего бы это ни стоило.

Этой решительностью и воспользовался Грачев, когда в октябре 1993 года надо было назначить руководителя командного пункта управления войсками, принимавшими участие в штурме Белого дома. Кондратьев выполнил поставленную задачу. Грачев представил его к ордену.

Кондратьев от ордена отказался…

Информация об этом мигом достигла стен Кремля. Там поступок генерала расценили как серьезный знак неуважения к власти. В Кремле такие вещи никогда не прощали. И несостоявшегося «героя восстановления конституционного порядка» стали тихо и мощно выдавливать на обочину военной жизни, держать в «черном теле». О нем на некоторое время словно забыли. На Арбате такая обстановка всегда была знаком к тому, чтобы человек подыскивал себе иную Должность…

«Вспомнили» тогда, когда понадобился решительный и жесткий военачальник для выполнения задания особой важности.

Грачев пригласил Кондратьева для разговора с глазу на глаз.

— Георгий Григорьевич, давай забудем старое. Ты знаешь, что я тебя ценю. Нас в министерстве осталось двое, кто умеет по-настоящему воевать. Предлагаю возглавить оперативную группу в Чечне…

Кондратьев, еще с афганской поры привыкший основательно готовить операции (типа знаменитой афганской операции «Магистраль», после которой и получил армию) и хорошо знавший толк в этом деле, попросил министра лишь об одном: чтобы все войска, которые задействованы в Чечне, подчинялись бы непосредственно ему.

Кондратьев сказал министру:

— Если все войска будут в моем кулаке, то хоть сейчас звоните Ельцину и докладывайте о моем согласии.

Грачев не согласился, поскольку план операции был уже одобрен им и запущен. Расстались холодно.

…9 февралая 1995 года Георгий Григорьевич был на дне рождения у сына. Веселье было в самом разгаре. Работал телевизор. Шли последние новости. Диктор объявил, что указом президента замминистра обороны России генерал-полковник Георгий Кондратьев освобожден от занимаемой должности…

Его никто не предупреждал. Начальство на Арбате и в Кремле предпочитало наносить удар в спину без предупреждения.

Он сделал несколько острых заявлений для печати, в одном из которых сравнил проведенные кадровые перестановки с теми, что были при Сталине в 1937 году, когда из армии устранялись лучшие командные кадры.

После этого Кондратьев окончательно стал опальным. Он залег в госпиталь. Некоторые подчиненные и сослуживцы боялись навещать его. Остерегались немилости «первого». К тому же стало известно, что дежурные медсестры фиксируют фамилии тех, кто навещал генерала…

Кондратьев, для которого в пору дружбы с Грачевым в военном госпитале имени Вишневского всегда выделялась одна из лучших палат, лежал в обшарпанной комнатенке, в которой одно время отключили даже телефон. Кровать с расшатанными ножками, с потолка сыпалась штукатурка. «Царская немилость» к генералу чувствовалась во всем.

Очень любопытно было узнать, как генерал оценивает и свое положение, и отношения с Грачевым, и ситуацию в армии. Вот что говорил Кондратьев о том, в какое положение поставил его министр накануне чеченской кампании:

— Когда решался вопрос о проведении военной операции в Чечне, я, заместитель министра обороны, не был даже осведомлен об этом. Я не знал об указе президента, о возможности открытия боевых действий. Узнал о его существовании дней через пять, когда «зашевелились» войска. 11 декабря начались бои. Я в МО отвечал за «горячие точки», стал собирать информацию, чтобы владеть обстановкой. Мне сказали: «Не лезь в эти дела».

Когда министр понял, что операция начинает проваливаться, он резко сменил позицию и стал втягивать зама «в эти дела».

Кондратьев нашел свою трактовку информационной блокаде вокруг него. Он считал, что министру выгодно было держать его в качестве резервного козла отпущения:

— Если операция в Чечне пройдет успешно, то лавры победителей найдется кому примеривать. Я же потребуюсь в случае неудачи, чтобы все списать на мою седую голову. Так все и вышло…

Кондратьев давал весьма резкую оценку методам ведения боевых действий в Чечне. Он говорил:

— Что это за война, которая ведется «сводными» полками и батальонами? Что-то «сводное» может быть в одном случае, когда войска потерпели поражение на поле боя. Вот тогда остатки сводятся и получают приказ держаться зубами за землю. Такой приказ отдавал Рокоссовский под Вязьмой, когда терять было нечего. А сейчас что? Нас без войны разгромили? Или армия попросту небоеспособна?

11 августа 1995 года исполнилось ровно шесть месяцев с того времени, как президент зачислил Кондратьева в распоряжение министра (генерал был не у дел и ждал решения дальнейшей своей участи). По закону именно полгода генерал мог находиться в таком положении. Чтобы напомнить о себе министру, он решил дать интервью «Комсомолке». То был знак и Верховному главнокомандующему, чтобы он как-то повлиял на решение дальнейшей командирской судьбы. Свое будущее Кондратьев тогда видел так:

«— Рапортов об отставке писать не буду. Я еще послужу.

— С Грачевым?

— Офицеры служат Родине и народу, — ушел от ответа генерал. — Есть устав, которым определяются должностные обязанности военнослужащих. Я готов их выполнять при любом военном министре…»

Кондратьева не раз спрашивали:

— Не чувствуете ли вы угрызений совести из-за того, что руководили расстрелом парламента?

Он отвечал обычно одинаково:

— Я всего лишь солдат и обязан выполнять приказ. Решение на задействование танков я не принимал. Принимало руководство.

Офицеры, тайком навещавшие Кондратьева в военном госпитале имени Вишневского, рассказывали мне, что генерал в минуты откровения признавался, что его сильно мучает чувство вины за причастность к октябрьским событиям 93-го года…

Указом президента РФ генерал был назначен в Министерство по чрезвычайным ситуациям. Арбатские офицеры, узнавшие об этом, говорили между собою, что, наверное, только в России могут так несправедливо поворачивать генеральские судьбы…

КОКОШИН

Андрей Афанасьевич Кокошин был единственным гражданским человеком в высшем руководстве МО. При Грачеве к официальному названию его должности — «первый заместитель министра» добавилась еще и приставка «статс-секретарь». Загадочная приставка эта мало кому что говорила и только более-менее знающие поясняли, что она предполагает обязанность Кокошина осуществлять связь МО с исполнительными и законодательными структурами власти.

Андрей Афанасьевич пришел к нам из Института США и Канады — учреждения, которое было ненавистно многим в МО и ГШ по той причине, что уже продолжительное время почему-то брало на себя функции аналитического центра по реформированию армии, сокращению стратегических наступательных вооружений и выработке рекомендаций по другим военно-стратегическим вопросам. Все это совершенно не вязалось с проблемами США и Канады, пока еще далекими от Российской армии…

И тем не менее и Арбатов-отец, и Арбатов-сын продолжали упорно поучать Генеральный штаб, как жить на белом свете. Иногда оба с очень умным видом несли в газете или в телевизоре полнейшую военно-политическую ахинею, которую при желании мог в пух и прах разгромить даже самый зеленый аналитик ГШ.

— Опять утюги учат щук плавать! — так иногда комментировали офицеры появление нового арбатовского опуса.

Больше всего генштабовских раздражало, что подчас «кооператив» Арбатовых словно лоббировал военные интересы США… А поскольку Кокошин был выходцем школы Арбатова-старшего, то к нему у нас на Арбате было вполне объяснимое настороженное отношение… Тем более что в МО с некоторых пор стали поговаривать, что после «стажировки» Андрей Афанасьевич станет первым гражданским министром обороны России.

У Кокошина были хорошие связи в президентских, правительственных, парламентских структурах. Все это усиливало настороженность и в ближайшем окружении Грачева. Многим было ясно: если уйдет Пал Сергеич, придется искать новое место.

Кокошин старался работать так, чтобы не создавалось впечатление, будто он претендует на что-то большее. В свары не лез, поводов для них не давал.

Андрей Афанасьевич курировал в МО вопросы военнотехнической политики. Он много и охотно выступал с докладами и сообщениями о том, какие перспективы перевооружения армии нас ожидают. Прошел один год, второй, третий, четверый, и стало ясно, что Кокошин — большой сказочник. Ибо чем больше он рассказывал о прожектах, тем хуже становилось в армии с оружием и боевой техникой. А Андрей Афанасьевич продолжал рассказывать увлекательные байки о технологиях двойного назначения, о системах «выстрелил-забыл», о перспективах военного заказа, о новых программах перевооружений войск и флотов (почти все они оказались, мягко говоря, проваленными).

Когда спускался на воду заложенный еще в советское время корабль, когда проводились очередные стрельбы из нового оружия (которое чаще попадало в иностранную армию, чем в нашу), когда надо было «рекламнуть» новый вертолет, Кокошин мчался туда стремглав. И тут можно было ставить на что угодно — вечером он покрасуется в телевизоре.

Иногда мне хотелось зайти в кабинет Кокошина и сказать ему:

— Андрей Афанасьевич, вот вы уже который год рассказываете бодрые сказки о новом оружии, почему же тогда ар. мия плачется, что у нее в руках одно ржавое железо?

Но такого позволить себе я, конечно, не мог. За годы службы рядом с Кокошиным, я так и не понял, какую же реальную пользу принес этот человек России на своем посту…

Нередко я замечал, что ближайшее окружение министра бдительно следило за линией поведения Кокошина. Особенно — за теми его шагами, которые добавляли ему популярности. Иногда доходило до смешного…

После освобождения заложников, захваченных террористами в Минводах, Кокошин провел вечером пресс-конференцию для российских и иностранных журналистов, на которой предстал в роли одного из героев событий. Узнав об этом поутру, Грачев тут же распорядился вновь пригласить в Минобороны освобожденных заложников, представителей СМИ и сам провел пресс-конференцию по тому же вопросу.

Ситуация была нелепейшая и напоминала мне повторную съемку на телевидении или в кино. Одним приходилось вновь задавать те же вопросы, а другим — повторять рассказанное вчера.

Однажды сослуживец спросил меня:

— Есть у нас в МО начальник вооружений Вооруженных Сил генерал-полковник Ситнов. И есть Кокошин, который тоже занимается вооружениями. Две высокие должности, два огромных аппарата, а вопросы решают одни и те же. Где разница?

Я до сих пор не знаю ответа…

КОБЕЦ

…Главный военный инспектор — заместитель министра обороны генерал армии Константин Кобец занимал своеобразное место в команде Грачева. Его назначение на должность заместителя многие в МО связывали с тем, что министр стремился делать особую ставку на людей, находящихся на короткой ноге с Ельциным и его аппаратом. Кобец был одним из них. Как и министр обороны, он долгое время относился к разряду так называемых непотопляемых генералов.

Старожилы Арбата рассказывали, что еще в бытность Константина Ивановича главным связистом Вооруженных Сил СССР были у него по некоторым причинам морального плана натянутые отношения с партийными органами. Были разговоры, что в свое время начальник Главного политического управления СА и ВМФ генерал-полковник Николай Шляга однажды даже грозился отобрать у него партийный билет…

О «деятельности» Кобеца по Министерству обороны постоянно ходили ядовитые байки, связанные с тем, что он якобы настолько «засекретил» свою работу, что о ее результатах знает только министр…

Очень странным было многое. Например, Кобец как замминистра и главный военный инспектор, казалось бы, должен был бить в колокола по поводу развала армии, сворачивания боевой подготовки, профессиональной деградации офицерского корпуса, буйного расцвета коррупции и воровства в Вооруженных Силах. А уж, казалось бы, о дискриминационном финансировании армии по вине исполнительной власти от Кобеца должно было доставаться правительству и выше…

Но армия имела весьма скудное представление, что Константин Иванович обо всем этом думает.

В былые времена главный военный инспектор считался государевым оком в армии. Из-под его пера ложились на стол царям и генсекам доклады исключительной объективности. Ложь была тягчайшим преступлением и приравнивалась к предательству.

На совещании высшего руководящего состава Российской армии в декабре 1995 года присутствовали представители президента, правительства, Совета безопасности, парламента. На сцене висели гигантские таблицы, в которых отражались результаты итоговых проверок в дивизиях, армиях, полках. В перерыве генералы и полковники толпились у таблиц. Один из заместителей министра обороны сказал мне:

— Хочешь покажу фокус? Вот смотри: напротив одного из полков армии (Калининградский оборонительный район) стоит «удовлетворительно». Чистейшей воды ложь инспекторской выпечки. Этот полк укомплектован немногим более чем на 30 процентов — командир на днях был в Москве и рассказывал. Никакой проверки там проводиться не могло. Проверку можно проводить лишь тогда, когда часть укомплектована не менее чем на 70 процентов…

В тот же день я позвонил в оперативный отдел штаба армии, и там подтвердили, что часть действительно едва-едва укомплектована на одну треть…

Если бы кто-то из президентских структур всерьез занялся этим очковтирательством — все наверняка закончилось бы уголовным делом. В США и других странах подобный обман квалифицируется как злостное государственное преступление. Самое опасное, что то была ложь, касающаяся уровня боеготовности армии.

Потом я еще не раз сталкивался с подобными «фокусами». Подчас они исполнялись первыми лицами в МО. На одной из пресс-конференций Грачева спросили, какой из военных флотов считается лучшим. Министр, не задумываясь, ответил, что Северный. А рядом с ним лежала розовая папка (я только что держал ее в руках) с донесением Главной военной инспекции, подписанным генералом Кобецом: в документе говорилось о таком состоянии боеготовности многих подлодок, что СФ даже с большой натяжкой нельзя было признать лучшим…

На мой взгляд, назначение Кобеца замминистра было продиктовано не только стремлением Грачева укрепить связующее звено между собой и президентским аппаратом, но и «приручить государева надзирателя».

На заре разгула демократии в нынешней России было много требований о том, чтобы Главный военный инспектор подчинялся непосредственно президенту. И некоторое время так и было. Но это вызывало состояние дискомфорта у некоторых высших руководителей МО, всегда страшно ревниво относящихся к тому, что кто-то помимо их докладывает президенту о состоянии армии. Возвысив Кобеца, Грачев добился того, что главный инспектор обязан был согласовывать с министром свои выводы в документах, направляемых в Кремль и правительство…

Кобец был одной из наименее заметных, но в то же время и наиболее влиятельных фигур в окружении министра обороны РФ.

Для меня загадкой всегда было то, что главный военный инспектор нередко оказывался в эпицентре скандальных дел, которые совершенно не совпадали с профилем его служебных обязанностей. Мне было непонятно, почему он занимается контрактом, связанным со строительством и продажей многоквартирного дома, почему он причастен к каким-то другим коммерческим делам. Ведь все это было страшно далеко от инспектирования войск. И чем чаще я сталкивался с такими фактами, тем яснее становилось, что такое положение дел устраивает и Кобеца, и Грачева…

Странным было и другое: на Арбате часто можно было слышать разговоры, что сомнительная деятельность замминистра давно вызывает интерес у наших спецслужб. След, как говорится, был взят. Но идти по нему долгое время боялись…

Когда летом 1997 года генерал был арестован, один из адвокатов возмущался, что взят под стражу человек, имеющий столь огромные заслуги перед демократией: защищал ее в августе 91-го и октябре 93-го, доказал глубокую преданность президенту…

Но в Уголовном кодексе нет пока льгот для пойманных за руку гвардейцев режима.

ОКТЯБРЬ

Октябрь 1993 года стал особой страницей в биографии министра обороны России. К тому, что Ельцин рано или поздно пойдет на открытую и жесткую конфронтацию с Верховным Советом, Грачев был готов задолго до октября. На президентской даче не однажды проходили тайные совещания, в ходе которых Ельцин, силовые и другие министры дискутировали о способах и сроках «усмирения» парламента. В этих дискуссиях Грачев старался играть первые роли. Это давало возможность еще раз продемонстрировать преданность президенту.

Отъезжая за город, Грачев соблюдал строжайшую конспирацию, не посвящая в цели своего отъезда даже начальника Генштаба генерала Михаила Колесникова и еще одного своего первого заместителя — Андрея Кокошина. Но министру только казалось, что о его интенсивных маневрах в районе президентских дач знает только он, его водитель и самый посвященный помощник генерал Валерий Лапшов.

В центральном аппарате МО и Генштаба, Главном управлении охраны, Службе безопасности президента, МВД, ФСБ и ФАПСИ существует давно устоявшаяся система «неформальной связи», по каналам которой иногда мгновенно передается нужная информация, что очень часто выручает их и не позволяет начальству застать подчиненных врасплох.

…19 сентября 1993 года в президентской резиденции «Русь» сильно повздорили министр обороны и директор ГУО генерал Михаил Барсуков. Два бравых генерала не на шутку сцепились «после ужина» на виду у Ельцина в яростном споре: готовы или не готовы силовые структуры к вводу в действие готовящегося указа президента о прекращении полномочий парламента. Наблюдавшие эту сцену отмечали, что то был явный спектакль, в котором два верных стражника президента демонстрировали «страстный плюрализм» мнений, пытаясь одновременно заработать очки у Ельцина.

При этом Барсуков играл роль эдакого капитального мужичка-прагматика, который умеет сто раз отмерить, а раэ отрезать. Грачев же имитировал решительного, горячего бойца-рубаку. Сытный ужин у президента вскружил голову, генералы плохо подбирали выражения. До хватания за грудки дело не дошло, но все к этому близилось.

Ельцин занял сторону Грачева. А Барсукову даже предложил «отдохнуть» до тех пор, пока все закончится. Грачев был доволен. Он не догадывался, что таким образом Ельцин и Барсуков еще раз проверили позицию министра обороны перед решающим броском на парламент…

Но когда указ был введен в действие и сразу за вспышкой беспорядков в Москве встал вопрос о вводе войск в столицу и их применении, коллегия Минобороны долгое время не принимала четкого решения.

Я был очень близко к эпицентру этих событий и могу свидетельствовать: поддержка ельцинского указа Грачевым натолкнулась на осторожно-рассудительное и даже прохладное отношение коллегии к требованию президента силой покончить с парламентом и поддерживающими его «бандитами».

Между Кремлем и Арбатом шли тяжелые и очень нервные переговоры. Судя по тому что Кремль все яростней требовал от генералов определиться и не тянуть резину, там была жуткая паника. Со стороны Боровицких ворот до МО и обратно то и дело носились на машинах «эмиссары» со страшно озабоченными и перепуганными лицами. По мере того как обстановка осложнялась, многие из них охотно засиживались в арбатских кабинетах за чашкой чая или кофе и не торопясь обратно в Кремль…

Грачеву звонили Гайдар, Бурбулис, Волкогонов — все «давали указания». В конце концов министр не выдержал и раздраженно заявил, что у него есть только один начальник — президент…

Ельцин рвал и метал от нерешительности генералов.

Явившись в Минобороны среди ночи, президент был вынужден «выламывать руки» Грачеву и всей военной верхушке, требуя немедленного использования войск для подавления восстания.

В конце заседания той коллегии МО с участием президента наступила кульминация: план штурма Белого дома был утвержден, а побледневший Грачев, медленно выговаривая слова, спросил Ельцина:

— Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение танков в Москве?

Ельцин посмотрел на министра злым, испепеляющим взглядом. Повисла тягостная, грозная тишина. Чтобы разрядить ее, Черномырдин неожиданно жестким голосом стал упрекать Грачева в том, что не президенту же решать, какие средства необходимы министру обороны для выполнения задачи, поставленной Верховным главнокомандующим!

Грачев еще больше обмяк и пробубнил в ответ, что он всего-навсего хотел уточнить некоторые детали.

Ельцин стоял у двери хмурый и злой. Потом процедил скозь зубы:

— Павел Сергеевич, я вам письменный приказ пришлю.

Ставя вопрос о письменной санкции президента министру обороны на применение тяжелых вооружений против защитников Белого дома, Грачев стремился заручиться индульгенцией: письменный приказ президента спасал его от ответственности.

Но в Кремле тоже сидели не дураки. Когда Ельцин возвратился туда после ночной коллегии МО, он тут же распорядился, чтобы его помощники готовили письменный приказ Грачеву. В тексте подготовленного ими приказа президента Грачеву… не было и слова о применении против восставших не то что танков или боевых машин пехоты, но даже обычных стрелковых вооружений.

Мне довелось позже собственными глазами видеть копию этого «исторического» документа, в котором значилось, что министру обороны РФ генералу армии Грачеву П. С. поручается командование операцией по освобождению Белого дома от засевших там вооруженных боевиков и формирований.

Тонкая работка. Фаберже.

Если бы, допустим, случился суд и Ельцина стали обвинять в том, что это он своим приказом санкционировал расстрел Белого дома, президент с полным правом мог бы сказать:

— Покажите в моем приказе хотя бы одно слово, которое свидетельствует о том, что я дал добро на ведение огня. Его там нет. Ну а то что министр обороны приказал вести огонь из танков — это на его совести. Методы и способы выполнения приказа я не определял…

И Ельцин был бы абсолютно прав.

Из октября 1993 года Ельцин извлек для себя очень важный военный урок армия должна иметь законодательную базу для действий внутри страны в случае необходимости навести конституционный порядок. Это давало возможность «на законных основаниях» применять армию для защиты президентской власти.

Вот почему уже вскоре после октября Ельцин приказал Грачеву немедленно приступить к разработке проекта военной доктрины России.

Многие высшие генералы МО и ГШ высказывались против использования «Вооруженных Сил для восстановления и поддержания внутренней безопасности страны»

Грачева не однажды вызывали на ковер к президенту и премьер-министру. А когда дело дошло до точки кипения, Виктор Черномырдин был вынужден прибыть в МО для переговоров с генералами

13 октября 1993 года дело было сделано: право властей бросать войска против угрожающих им сил было закреплено в положениях военной доктрины…

ВПЕЧАТЛЕНИЕ

«…Он похож на сержанта 82-й десантной дивизии США», — так однажды отозвался о Грачеве высокопоставленный военный американский чиновник, близко познакомившись с российским военным министром.

..Вот он идет мимо моего кабинета тяжелым десантским шагом — аж кричат под красным ковром паркетины. Идет, твердо ставя ногу и чуть потягивая носки туфель. И во всей его фигуре читается хорошо накачанный десантник: крепкая шея, крутые сильные плечи, распирающие китель, сильные и слегка кривоватые ноги, полусогнутые натренированные тяжестями руки, — так и кажется, что он постоянно готов к рукопашной схватке.

Однажды в порыве откровений Грачев сказал о своем любимом псе:

— У него мой характер — резкий, напористый. Рывок — удар…

Сравнение, конечно же, было некорректным, но многозначительным…

…Я гляжу на Грачева. Крупная голова, гладкая прическа «на бочок», лысеющий лоб, острый наполеоновский нос, жесткий взгляд, который при трудном вопросе становится сразу же испуганно-паническим. И тогда неимоверно морщится и покрывается испариной лоб, берутся в «замок» руки…

Когда Руслан Хасбулатов на внеочередном экстренном съезде нардепов в 1993 году бросил министру обороны колкую реплику, растерянный Грачев развернулся к нему и сказал:

— Я удивляюсь на ваш вопрос, Руслан Имранович.

Как же ему, бедняге, досталось потом от злорадных журналистов!

Он хорошо говорил по бумажке. Но стоило ему на мгновение оторваться — жди перлов. И когда был в ярости и гневе — такое иногда ляпал, что потом и рад уже отступить, да поздно. В такой вот ярости и пришил бывшему председателю Комитета Думы по обороне полковнику Сергею Юшенкову кликуху «гаденыш» (говорят, что после этого для Юшенкова самым большим ругательством стало слово — «граченыш»).

Юшенков подал в суд. На спасение министра были брошены наши лучшие минобороновские правовики. Как обычно водится в таких случаях, стали выискивать аргументы для оправдания выпада министра. Казалось, задача эта неразрешима. Оскорбление есть оскорбление, что тут мудрить-то? Принесите, Павел Сергеевич, публичное извинение Юшенкову, заплатите штраф — и точка. Но наши придворные служители Фемиды свое дело туго знают — министра надо оправдать даже тогда, когда нет никаких оправданий. И что же? Нашли оправдания. Полезли в толковые словари и с радостью обнаружили, что слово «гаденыш» имеет несколько смыслов. Один из вариантов — «гаденыш — сын змеи». Так тут ведь Юшенкову не обижаться, а гордиться надо! В одном из африканских племен, например, кличка «гаденыш» — все равно что у нас Герой России. Постарались и военные историки: вспомнили, что еще в прошлом веке знаменитый генерал Ермолов публично назвал Аракчеева змием… Так и выкрутились.

А Юшенков уже не только извинений ждал от Грачева, но 10 миллионов штрафа за моральный ущерб. Держи карман шире…

В ноябре 1994 года вновь наступил час нелегких испытаний для Грачева. Хорошо зная реальный уровень боевой готовности вверенных ему войск, министр обороны некоторое время проявлял колебания и не выказывал горячего желания бросать дивизии в бой на Кавказе. Через год он признается:

— Я втянут в эту войну не по своей воле… Любые войны начинают политики, а уже ведут их военные. И в этой ситуации я был противником использования армии. Но приказ есть приказ…

Ельцин надавил на него Советом безопасности. Для Павла Сергеевича опять наступил момент «X», когда надо было делать выбор между лояльностью и честью, между отставкой и службой.

И Грачев сдался…

Сделав этот выбор, он начал торопить Генштаб с разработкой плана операции.

Спустя год после начала чеченской войны Александр Коржаков «открытым текстом» упрекнет Грачева в провале «блицкрига». Министр ответит, что такого замысла не было. Коржаков знал, что говорил: по первоначальным замыслам Генштаба силовая акция в Чечне должна была завершиться через три недели. Я был знаком с проектом такого плана…

Тогда я был поражен, что в нашем Генеральном штабе (и особенно в Главном оперативном управлении ГШ) не нашлось ни одного генерала, который бы открыто заявил, что замышляется слишком рискованная авантюра, которая поставит под неминуемый удар высшее военное руководство. Тогда и для Генштаба наступал момент «X»…

* * *

В истории новой Российской армии есть два самых черных дня — 3 октября 1993 года, когда была одержана самая позорная «победа», и 1 января 1995-го, когда мы потерпели самое позорное поражение. Чеченцы в первый день нового года выкосили несколько российских батальонов, пожгли неимоверное количество танков, бронетранспортеров и боевых машин пехоты.

— Ну все, теперь Грачеву хана, — поговаривали в Генштабе. — Или снимут, или сам застрелится.

Не сняли. Не застрелился.

Когда стало окончательно ясно, что военная операция в Чечне проваливается и что ей не видно конца-края, Грачев стал еще больше нервничать. На заседании военного совета Сухопутных войск в июле 1995 года он уже не скрывал своего раздражения и вовсю распекал сухопутных генералов за то, что им он «поручил мелкую операцию, а они уже более полугода там ковыряются».

В ряде заявлений Грачев все чаще давал понять, что он всего лишь исполнитель высшей политической воли руководства страны. И явно затушевывал вопрос о своей личной роли. Грачев говорил:

— В принципе разработка военных операций — задача Генерального штаба. Есть главкоматы, они также небезучастны при планировании и проведении боевых действий. Я принимаю решение на основе сделанных рекомендаций, надо понимать, что Грачев самодеятельностью не занимается. Под любым документом, касающимся той или иной операции с участием войск, стоят две подписи — министра обороны и начальника Генштаба. За нашей же спиной — труд целого коллектива. По-другому и быть не может.

— Значит, по-вашему, операция в Чечне была достаточно проработанной? — допекал министра въедливый газетчик.

И Грачев уверенно отвечал:

— Да, безусловно.

— Вы можете назвать сроки, которые были отпущены армии на подготовку?

— По сути дела, эту операцию мы планировали около месяца. Все началось с решений Совета безопасности.

— Надо полагать, это те самые решения, вокруг которых столько шума?

— Конечно…

— Получается, военная акция в Чечне была намечена еще в середине ноября и все последующие политические шаги изменить уже ничего не могли?

— Политические решения я не обсуждаю, но то, что к войне с Чечней мы стали готовиться заранее, факт. А как иначе? За день такое не делается.

Он явно лукавил, когда соглашался с тем, что войсковая операция якобы была достаточно проработанной. На закрытом совещании высшего руксостава сам говорил о серьезных просчетах. Об этом же свидетельствовали и аналитические документы ГШ, посвященные военным урокам Чечни. И это лукавство министра объяснить было несложно: скажи он по-другому, его мигом обвинили бы в том, что согласился с явно «сырым» планом операции…

…В конце октября 1995 года Грачев со свитой возвращался из Вашингтона в Москву. В самолете, как водится, выпили. Находясь в хорошем настроении, министр пригласил несколько журналистов в свой салон. О только что состоявшихся переговорах с американцами говорить было скучно, и разговор мало-помалу переключился на войну в Чечне.

Казалось бы, эта тема могла Грачеву не понравиться, ведь в Чечне ему нечем было хвастаться. Но генерал вдруг «завелся». «Я настороженно поглядывал на министра, — рассказывал мне сослуживец, летевший в том же самолете, — такая разговорчивость Грачева, да еще под хмельком, была опасна. Не зря же говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

Вот дословные откровения министра:

«Я не председатель партии войны и даже не член такой партии. Я никогда не жаждал ничьей крови, но с тем, что происходит сейчас там, я мириться не могу. Почему все молчали, когда в девяносто первом — девяносто втором годах Дудаев захватил всю технику, вооружение, создал армию и, утвердив все это парламентом, начал набеги в станицы? Где была прокуратура и вы, господа журналисты? Вдруг появилась Чечня, началась война, все разом заголосили — ах, кровь, ах, трупы… Кто виноват?! Грачев?!. Извините, когда все это к нему уходило, были представители федеральных служб, была госбезопасность, были доклады наверх… Все молчали. Сейчас дело подходит к концу, и скоро прокуратура огласит, кто прав, кто виноват… Дальше официально объявили их бандитами, преступниками. Бьем, бьем, бьем, воюем, воюем, воюем, загнали их в горы, осталось две-три недели добить и вдруг — стоп. Переговорный процесс. А с кем разговаривать?! С Масхадовым? А кто такой Масхадов, кем он уполномочен? Бандитом Дудаевым? Поймите меня правильно, я профессионал, я никогда не прощу себе кровь моих солдат и офицеров, но когда после этого за шаг до победы начинается мирный переговорный процесс… й с кем?! Я этого не понимаю. А пока идут переговоры, мне докладывают: каждый день 50–60 обстрелов постов, каждый день убитые и раненые солдаты — и никакой реакции. Я же не могу сделать ни одного выстрела, не могу провести ни одной операции, иначе, видите ли, эти бандиты откажутся вести с нами переговоры. Мириться?! Не могу! Идет уничтожение русского солдата, более того, гибнут гражданские, строители… Два подрыва руководителей переговорного процесса — Лобова и Толика Романова. Теперь спросите прокуратуру: сколько у них заведено уголовных дел на бандитов? Ни одного! А сколько дел на солдат? Сотни! А солдаты мне говорят: «Товарищ министр обороны, до каких пор мы будем погибать в бездействии? Ответьте, нужны мы там или нет? Если нет, то выведите нас отсюда, если нужны, то дайте приказ воевать». И я тут на стороне русского солдата…».

В те минуты в нем было слишком много человека и слишком мало министра.

…Иногда, слушая исповеди Грачева, я испытывал к нему чувство жалости. Но никак не мог понять: то ли его мучает совесть и он ищет моральной поддержки, то ли пытается определить меру личной ответственности за все, что происходило с армией в Чечне. Министр исповедовался тем чаще, чем яснее становилось, какой жуткой ошибкой был ввод войск. В ноябре 1995-го он говорил:

— Решение о вводе войск в Чечню рождалось в больших муках после множества совещаний, консультаций с президентом, правительством, после нескольких заседаний Совета безопасности. Учитывалось соотношение сил и средств, возможные политические последствия. Я был против силовой акции именно в тот момент… В то же время, получив приказ, я как военнослужащий обязан был его выполнить… Но я не сомневался в том, что такая операция нужна, обстановка складывалась таким образом, что были исчерпаны все меры политического воздействия на ситуацию в Чечне… Но в какие сроки проводить операцию — вот это стоило обсудить подробнее…

Грачев путался: то он был против военной операции вообще («Я никогда не был сторонником силовых мер в Чечне»), то был только против сроков ее начала.

Несправедливые войны никогда не выигрываются. Кроме поражений и жертв, они порождают генералов, умеющих талантливо объяснять, почему от них отвернулась победа. Грачев не был исключением:

— Я не отрицаю, что в практическом выполнении этого решения было много шероховатостей. Это в первую очередь связано с недостаточной морально-психологической подготовкой некоторых офицеров и генералов, отсутствием опыта ведения боевых действий на своей территории.

Есть министры, которые идут на войну, чтобы спасти Родину.

Есть министры, которые идут на войну, чтобы спасти должность.

ДУДАЕВ

…В декабре 1995-го Грачева снова потянуло на откровения. Он рассказал о подробностях своей последней встречи (декабрь 1994 года) в Слепцовске с Джохаром Дудаевым. Эта встреча, на которую министр получил согласие президента России, была последней попыткой решить все мирным путем.

…Грачев прилетел в Ингушетию на вертолете в сопровождении десяти охранников. Примерно через час в сопровождении большой колонны вооруженных людей (до 150 человек) прибыл Дудаев.

Вначале встреча проходила в присутствии чеченской делегации. Потом Грачеву дали понять, что Дудаев хочет поговорить с глазу на глаз, и генералы уединились в соседней комнате. Там Грачев сказал Дудаеву:

— Джохар, это твой последний шанс.

Дудаев до конца еще не верил, что российские войска могут начать боевые действия. Он спросил Грачева:

— Неужели вы действительно пойдете на нас?

— Да, пойдем, — ответил Грачев, — решение принято, и готовься к самой настоящей войне. Но еще не поздно признать незаконность всех ваших решений.

— Я не могу отказаться от этих решений.

— Почему? — спросил Грачев.

— Я не принадлежу сам себе. Если я приму такое решение, то меня не будет, — будут другие, которые выполнят принятые нами решения…

Грачев спросил:

— Тогда война?

Дудаев ответил:

— Война…

Через несколько дней российские войска ворвутся в Чечню…

Должность обязывала Грачева быть дипломатом. А это гораздо сложнее, чем командовать войсками. Его угловатость на первых приемах иностранных гостей в МО и в иноземных посольствах, его закомплексованность долгое время бросалась всем в глаза. В конце концов, всем этим тонкостям застольного этикета со временем обучаются. И совсем другое дело — что говорит первое лицо военного ведомства, насколько политически выдержанны и состоятельны его оценки и комментарии.

Первые известия о дипломатических проколах министра обороны РФ поступили из Турции. Одна из турецких газет сообщила весьма «пикантные» подробности поведения Грачева на приеме в Анкаре. В передаче «Парламентский час» народный депутат Валерий Уражцев осенью 1993 года пересказал их на всю Россию:

«…Вот что о Грачеве пишет турецкая газета «Терджюман», автор Армауглу: «Как только русский министр обороны вошел в кабинет своего турецкого коллеги, он тут же поинтересовался, где находится туалет, в котором он мог бы справить малую нужду, что само по себе является уникальным в практике международных отношений.

…В присутствии турецких журналистов он, обращаясь к послу Российской Федерации Чернышеву, громогласно заявил: «Ты здесь долго засиделся. Теперь мы будем тебя убирать». После этого турецкие журналисты отозвались о Чернышеве как о любимом в Анкаре дипломате. Грачев не нашел ничего лучшего, как добавить: «Раз так, мы тебя оставим». Что, в свою очередь, является еще одной бестактностью. После такой сцены Грачева — как будет смотреть посол Чернышев в глаза своих коллег-дипломатов в Анкаре?..

…Теперь вновь о Грачеве: разве не могло наше турецкое правительство прервать визит этого человека, найти способ выставить его вон за пределы…Такого рода типы понимают лишь такое обращение…»

Со временем к Грачеву пришла необходимая дипломатическая сноровка. Он понимал, например, что подаренный какому-нибудь кувейтскому шейху новейший российский автомат — это не просто подарок, это мост к будущему военно-техническому сотрудничеству, это возможность влиять на политику данного государства.

Интересно было наблюдать за Грачевым на его переговорах по Черноморскому флоту. Заведшие в тупик эти переговоры российские мидовцы явно стремились найти козла отпущения и на эту роль утвердили Грачева. Подставка была настолько очевидной, что сам Грачев вряд ли не понимал этого: в делегации, которую он возглавлял, лишь в качестве «наблюдателя» значился опытнейший дипломат Владимир Дубинин.

Ничего конкретного Грачев в Севастополе не добился. На проходившей вскоре в МО пресс-конференции он ошарашил журналистов, сказав, что до сих пор между русскими и украинскими дипломатами нет единого понимания военных терминов, относящихся к Черноморскому флоту (и это было уже на третьем году ведения переговоров).

Сообщение агентства «Итерфакс-Украина» 23 апреля 1994 года: «Переговоры между военными делегациями Украины и России по проблемам Черноморского флота практически сорваны. Министр обороны России Павел Грачев сегодня внезапно отбыл из Севастополя в Москву, не поставив в известность руководителя делегации украинского военного ведомства Виталия Радецкого».

Грачев на переговорах вел себя иногда капризно, словно забыв, что вокруг него не заискивающие поклонники, а политики и дипломаты другой страны, с которыми необходимо вести себя в строгих рамках.

Кстати, генерал Виталий Радецкий (не менее гибкий «дипломат», который тоже чуть не сорвал переговоры с Грачевым из-за того, что табличка на его двери была меньше, чем у российского министра) не упустил случая поиздеваться над Грачевым: он приказал не выпускать в небо самолет с московской делегацией, и все порядком продрогли на аэродроме, пока не было дано «добро» на взлет…

После срыва переговоров президент Украины Леонид Кравчук ехидно заметил: обоим министрам обороны «не хватило ума» вести переговоры и себя прилично.

* * *

В день начала визита Грачева в Китай 15 мая 1995 года Пекин произвел очередной ядерный взрыв. Министр обороны РФ в связи с этим заметил, что «Россия внимательно следит за испытаниями ядерного оружия в Китае, но относится к ним спокойно».

А всего за несколько дней до взрыва в Нью-Йорке состоялась Международная конференция по продлению Договора о нераспространении ядерного оружия (членами конференции являются также Россия и КНР), которая приняла меморандум о прекращении испытаний ядерных видов вооружений.

Грачеву напомнили об этом, и он уже 16 мая решил исправить ошибку. В официальном заявлении для прессы там же, в Китае, министр делает второй непростительный ляп: ни с того ни с сего заявляет, что китайцы… готовы прекратить испытания.

И взорвалась еще одна «бомба» — на сей раз скандальная 17 мая в Пекине в ряде газет была опубликована официальная информация, в которой сообщалось, что «китайское руководство не уполномачивало Грачева делать от его имени подобные заявления».

Уже этого было достаточно, чтобы поставить точку на итогах визита Грачева в Китай…

Стоит вспомнить и его «легендарный» выезд в Объединенные Арабские Эмираты. Наш министр с гордостью рассказывал, как его принимал арабский шейх, как ласково называл «сынком». Шейх якобы давал Грачеву миллиарды долларов, а заодно и списки оружия, которое его страна хотела заполучить от России Грачев также высказался в том плане «и арабы в общем-то народ малопросвещенный и ничего, кроме песка и лошадей, не видели… И выразил глубокое сожаление, что на занимаемой должности не имеет права торговать оружием. Что после этого началось…

25 апреля 1995 года послы стран Персидского залива в Москве потребовали, чтобы их в срочном порядке принял министр иностранных дел Андрей Козырев. А поскольку он был в командировке, эта неприятная миссия досталась заму Козырева Виктору Посувалюку персидские послы в раздраженной форме потребовали извинений от министра обороны России. Но на этом скандал не закончился.

Буквально через час в МИД возвратился посол Объединенных Арабских Эмиратов и еще раз заявил о большом негодовании своего руководства, более того — объявил, что в связи с инцидентом начальник Генерального штаба ОАЭ на празднование Дня Победы 9 мая в столицу России не прибудет.

Самая же большая неприятность заключалась в том, что Эмираты приостановили выполнение договоренностей о поставках российского оружия до тех пор, пока министр обороны РФ не извинится перед руководством ОАЭ. А это значило, что из-за дипломатических проколов Грачева Россия могла лишиться колоссальных прибылей.

Отношения Грачева с МИДом складывались не всегда гладко. Однажды его взбесило развитие ситуации в Югославии и он заявил, что ни одного своего солдата туда не пошлет. Козырева это насторожило настолько, что вскоре он прибыл в МО на совещание высшего генералитета — урегулировать проблему. Грачеву пришлось сделать откат.

Определенные трения между МО и МИДом возникли еще во время, когда только-только формировались новые отношения России с НАТО. Поначалу Грачев смиренно повторял то, что диктовали ему козыревцы. Но по мере того как приходил опыт, он все чаще начинал говорить своим голосом. Тогда и появились его заявления, что все же есть у русских с натовцами некоторые принципиальные расхождения по ряду моментов.

Грачев перестал хвалить программу «Партнерство во имя мира» и в конце концов заявил, что необходимо разработать и другую — «Россия — НАТО». И объявил, что уже дал поручение Генштабу ее разработать. Две недели мы кропали эту программу. Но натовцы отвергли тогда многие ее положения. Слишком мощным был их напор в восточном направлении…

Весной 1996 года случился новый дипломатический казус с участием Грачева. Уже вскоре после успешного, по его словам, визита на Украину и переговоров с министром обороны Анатолием Шмаровым в Карпатах глава МО РФ сообщил, что приостановил дальнейшую дележку Черноморского флота. Через несколько дней после этого в выступлении на Совете Европы президент Украины Леонид Кучма не удержался и язвительно заявил:

— А что там делить-то? Там и так давно все уже поделено!

…Посетив выставку вооружений в Абу-Даби, Грачев дал телеинтервью, в котором утверждал, что России удалось подписать с иностранцами контракты на продажу отечественного оружия аж на 11 миллионов долларов. Это событие подавалось как мощный прорыв РФ на мировой рынок вооружений, откуда нас особенно активно выталкивали американцы. Каково же было мое удивление, когда буквально через неделю-другую бывший советник президента РФ по вопросам военно-промышленного комплекса Михаил Малей чистосердечно признался в одной из центральных российских газет, что на самом деле России удалось подписать контракты на общую сумму… в 1 миллион 900 тысяч долларов.

Кому верить? По закрытому телефону я связался с людьми, которые непосредственно подписывали контракты. Один из них честно сказал:

— Малей абсолютно прав…

…Вскоре после октябрьских событий 1993 года Грачев категорически опроверг сообщения некоторых газет о том, что Министерство обороны якобы планировало применение боевых вертолетов по Белому дому.

— А чьи же вертолеты делали разведку над зданием парламента? — поинтересовались у министра газетчики.

— То были вертолеты МВД, — ответил министр.

Так случилось, что в тот же день и примерно в тот же час корреспондент «Интерфакса» брал интервью у командующего авиацией Сухопутных войск генерал-полковника Виталия Павлова, который чистосердечно признался, что сам вылетал на разведку над Белым домом на боевых вертолетах и убедился, что применение с них неуправляемых реактивных снарядов (НУРСов) невозможно, так как осколки разлетались бы на километр и могли бы поразить ни в чем не повинных людей…

ЛЕБЕДЬ

…Июнь 1995 года. Скандал с Лебедем. Причина — несогласие командарма с порядком реформирования его 14-й армии.

Меня эта история уже тоже начинает раздражать. Неужели у Грачева нет более важных дел, чем сворачивание лебедевской армии? Уже и Ельцин «бил его по рукам», и вроде обещал министр все толково сделать — ан нет, опять за свое.

Лебедь прилетел в Москву и положил на стол Главкома Сухопутных войск генерал-полковника Владимира Семенова рапорт об увольнении из армии. Главком начертал резолюцию — «Ходатайствую по существу рапорта» и отправил министру обороны. Грачев дал рапорту ход.

Пока Кремль темнил, журналисты бросились к Грачеву — что думаете об увольнении Лебедя? Министр ответил:

— Ну кто такой Лебедь? Обыкновенный генерал. Хотел служить в армии 23 года — служил. Теперь написал рапорт — я подписал рапорт. Он хочет стать политическим деятелем — пусть становится им…

Был однажды у Лебедя с одним из журналистов вот такой разговор.

«Вопрос : Александр Иванович, о ваших взаимоотношениях с министром обороны ходят разные слухи. В одном из интервью он признался, что «ранен» вашим решением уйти из армии. Дескать, «тянул» по службе, помогал в жизни, рекомендовал в академию, а вы вдруг в политику ударились, вместо того чтобы «развиваться в военном отношении».

Ответ : Прежде чем читать проповеди, Грачеву следовало бы читать заповеди. А он этого, по моим многолетним наблюдениям, давно уже не делает и еще обиженным притворяется. В холуи я не гожусь и поэтому не служил никогда Ельцину, Горбачеву, Грачеву или еще каким-то дежурным царям. Я служил своей стране, в которой родился и вырос.

Вопрос: Но ведь в прошлом вас с министром обороны связывали дружеские отношения.

Ответ: Я бы сказал, приятельские. Он меня даже в карты научил играть.

Вопрос: И когда же стали расходиться пути-дороги?

Ответ: Приблизительно в 1987 году. В Афганистане. Ему там объяснили, что любому должностному преступлению в этом мире существует денежный эквивалент. Поэтому в 103-й дивизии, которой Грачев командовал, преступлений не было… Зато не переводились послы, посланники, атташе, советники и… холуи, их обслуживающие.

Вопрос: Не совсем ясно, о каких преступлениях речь?

Ответ: Я не хочу бросать дрожжи в помойку прошлого. Про настоящее скажу, что главное преступление Грачева состоит в разрушении армейской школы. Той самой, которую создавали Жуков, Маргелов, другие военачальники с царем в голове. Как бы ни охаивали сегодня Советскую Армию — это была мощная армия, победившая в величайшей из войн, способная в кратчайшие сроки мобилизовать все ресурсы на отпор врагу… При всех издержках воспитания и обучения войск основным критерием всегда была боеготовность. А сейчас это понятие отсутствует. Оно стало анахронизмом. Может быть, с тем «военная реформа» и задумывалась? Но рано или поздно за это придется отвечать…»

Бывшие друзья-десантники со знанием дела отвешивали друг другу увесистые оплеухи.

…Ельцин рапорту Лебедя дал ход. Грачев вышел победителем из долгой и изнурительной схватки, но продолжал бросать в адрес бывшего сослуживца и подчиненного колкие реплики. Бывший командарм наносил контрудары. В июле 1995 года он сказал:

— Грачев слишком быстро — как кот на забор взлетел по служебной лестнице. Продвижение по службе должно быть постепенным потому, что человек, проскакивающий несколько ступеней, может оказаться неподготовленным к тому, чтобы служить в новой должности.

Еще один генерал, немало настрадавшийся от Грачева, — бывший замминистра обороны Борис Громов, развивая ту же мысль, сказал в одном интервью, что проскочивший несколько очень важных служебных ступеней Павел Сергеевич оказался не готовым к должности министра обороны и остался с мышлением командира дивизии…

Неприятие Грачева некоторыми высшими генералами, наверное, было бы слишком прямолинейно объяснять только ревностью или завистью. Тут было много иных причин. Грачев, мне кажется, все свои годы на Арбате прожил в тайном страхе перед тем, что кто-то из более авторитетных, более опытных и более умных генералов подсидит его. Таких он старался держать подальше от своего кресла…

СУД

В сентябре 1995 года разразился очередной скандал. Грачев не явился в суд для разбирательства уголовного дела, связанного с публичным оскорблением министра обороны РФ заместителем главного редактора газеты «Московский комсомолец» Вадимом Поэгли (материал «Паша-мерседес», вор должен сидеть в тюрьме», опубликованный в октябре 1994 года).

Начальник Генерального штаба Михаил Колесников прислал в суд письмо, в котором мотивировал невозможность появления Грачева на слушаниях по уголовному делу тем, что министр занят проверкой подготовки подмосковных гарнизонов к зиме.

Отговорка была настолько примитивной, что Грачев даже не посчитал необходимым придерживаться этой версии и уже на второй день откровенно признался прессе, что в суд умышленно не собирается идти, поскольку там «разыгрывается шоу» (судья Говорова вынесла решение, по которому Грачева должны были привести в суд под конвоем).

У Поэгли было солидное досье с документами (особенно по Западной группе войск, по незаконному приобретению Гречевым «мерседеса» за счет средств, предназначенных для строительства жилья для военнослужащих), и министр обороны мог бы иметь очень бледный вид в ходе серьезного разбирательства.

Ближайшие советчики Грачева ломали голову над тем, как помочь своему шефу побыстрее замять скандал. Ситуация складывалась идиотская: министр обороны, которого публично назвали вором и который был лицом пострадавшим, из обвиняющего мог превратиться в обвиняемого…

Ельцин высказал недовольство поведеним Грачева, и тот все-таки пообещал на суд явиться. В Минобороны стали спешно создавать «группу поддержки министра». Самую активную озабоченность при этом демонстрировали начальник Управления делами МО генерал Владимир Никитин и начальник Главного управления воспитательной работы Сергей Здориков. Была сформирована фуппа минобороновских клакеров. Переодетые в гражданку, они громко и дружно скандировали:

— Павел Сергеевич, мы с вами!

— Мы — победим!

Поэгли суд Грачеву проиграл. Все разбирательство свели к спору — вор или не вор министр и имел ли право журналист так его называть.

Весной 1997 года решение суда будет отменено…

ЧЕХАРДА

В конце сентября 1995 года министр неожиданно даже для самых приближенных персон из своего аппарата убыл на пресс-конференцию в агентство «Интерфакс», где сделал несколько громких заявлений по вопросам внутренней и внешней военной политики.

На этих заявлениях стоит остановиться особо хотя бы потому, что одни из них не соответствовали действительности, другие были неуклюжи, а третьи подтверждали недальновидность военного министра. Были и такие, которые шли вразрез с позицией. Ельцина или подставляли его.

Грачев, в частности, заявил, что президент на предстоящей сессии Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке предложит создать объединенные миротворческие силы НАТО и России в Боснии.

Мне поначалу подумалось, что это преждевременное «раскрытие карт» санкционировал сам Ельцин. Но уже на другой день мой сослуживец, прикомандированный к одному из отделов МИДа, сообщил, что на Смоленской площади удивлены заявлениями Грачева, которого никто не просил «бежать впереди паровоза». И тут же последовало сообщение из США, в котором говорилось, что в аппарате Клинтона «ввиду несерьезности» даже не стали обсуждать эту идею.

В 20-х числах октября, находясь с визитом в Париже, Ельцин отверг карт-бланш своего министра обороны и заявил: «Никакого командования НАТО над нашими подразделениями!» Но несостоятельность заявления Грачева заключалась не только в том, что он слишком много взял на себя, «побежав впереди паровоза».

По сути, идея создания объединенного российско-американского командования миротворческих сил НАТО в Югославии могла стать на практике одной из форм практического сотрудничества Москвы и НАТО (что и произошло). Но тогда это не вязалось с недовольством Кремля продвижением НАТО на восток (из-за этого мы отказывались от совместных военных маневров сначала в США, а потом в Чехии в сентябре — октябре 1995 года).

Выступая 8 сентября на пресс-конференции в Кремле (в период активных бомбардировок натовскими самолетами позиций сербов), Ельцин неожиданно заявил о возможном создании военно-политического союза из республик бывшего СССР. Выступая в «Интерфаксе», Грачев отрицательно оценил эту идею и сказал буквально следующее:

— Это мы уже проходили в прошлом. И если скатиться на грань холодной войны, как было раньше, то ни к чему хорошему это не приведет ни для НАТО, ни тем более для нового блока во главе с Россией… Речь сейчас надо уже вести не о блоковом противостоянии, а о единой Европе в системе безопасности…

Заявление было правильным, но опасным. Оно шло вразрез с только что высказанной мыслью Ельцина о возможности создания военно-политического союза.

Пройдет совсем немного времени, и Грачев во время визита в Грецию в конце октября скажет уже совсем другое:

— Хотя мы и против блоковой системы, мы будем вынуждены решать с рядом государств бывшего СССР вопрос о создании какого-нибудь военно-политического блока. Более того, если, игнорируя заявления России, процесс расширения НАТО будет наращиваться быстрыми темпами, то России придется, видимо, искать партнеров в Юго-Восточной и Восточной Азии и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Таких партнеров, я думаю, найдем…

Пожалуй, самое опасное для военачальника такого ранга — отсутствие принципов.

Единственный принцип, которого Грачев твердо придерживался, — будущая система безопасности в Европе должна создаваться под эгидой Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). И с политической, и с военно-стратегической точки зрения она была верной, и мало кто из аналитиков МО и ГШ с ней не соглашался. Ибо действительно, Европе вполне по силам навести порядок в своем доме без заокеанской помощи. Единая система европейской безопасности «отодвигала в сторону» американцев, а заодно и лидирующую роль НАТО в данном процессе.

В этом и состоял давний и главный тезис нашего подхода к проблеме.

Но американцы постоянно отклоняли его и упорно вели дело к расширению Североатлантического альянса и его функций в Европе и мире. Россия же, кроме недовольства этим, никаких практических действий в ответ не предпринимала.

Мы теряли стратегическое время.

Мы даже не сделали сильных попыток перехватить у американцев инициативу в споре и навязать убедительную систему контраргументов. И тон обязаны были задавать люди не с Арбатской, а со Смоленской площади. Как бы ни был высок Кремль, а из него не всегда далеко видно.

Над западными границами России все явственнее нависала тень НАТО…

В «Красной звезде» 14 октября появилось сообщение, что в адрес министра «поступают обращения от трудовых и воинских коллективов, общественных организаций с просьбой дать согласие баллотироваться кандидатом в депутаты». Далее приводился длинный перечень заводов, фабрик, акционерных обществ и объединений и даже 23 военных совхозов, которые страстно желали видеть министра обороны в Думе.

Нетрудно было догадаться, что идея этой «мыльной оперы» принадлежала одному из руководителей Главного управления воспитательной работы, большому мастеру в сфере политической бутафории…

Кто-то из въедливых генштабистов выяснил к тому же, что в армии уже не было такого количества военных свиноферм, труженики которых горели желанием видеть военного министра в парламенте…

Мой сослуживец полковник Евгений Лукашеня по этому поводу остроумно пошутил:

— В армии все-таки свиней меньше, чем кому-то кажется…

БОСНИЯ

…7 октября 1995 года генерал Грачев в сопровождении большой свиты генералов и офицеров вылетел в Женеву на встречу с Перри, чтобы обсудить с ним ситуацию в Боснии и дальнейшее участие России в программе НАТО «Партнерство во имя мира».

Накануне мне удалось просмотреть документы, которые должны были лечь в основу заявлений Грачева на переговорах, отражающих позицию России. Меня поразило, что почти вся документация была очень сырая, и можно было предвидеть, что американцам не составит большого труда уложить нашего министра на обе лопатки.

Идеи, которые собирался озвучить Грачев, были очень слабо просчитаны с точки зрения последствий. Одна из них, например, заключалась в том, чтобы создать коалиционные миротворческие силы в Боснии. Это значило, что Россия становится по одну сторону с НАТО, самолеты которого продолжали бомбить сербов. Это значило, что Россия согласна идти на поводу у командования НАТО, принимает его условия игры и берет на себя те же жандармские функции.

Но кто мог гарантировать, что в случае неуклюжего поведения миротворческих (читай, натовских) частей и сербы, и хорваты, и мусульмане не сгруппируются и гуртом не станут всех нас бить.

Но и это еще не все. Грачев настаивал, чтобы в составе миротворческих коалиционных сил были не только США и

Россия, но и воинские контингенты других государств — «в первую очередь, граничащие с республиками бывшей Югославии». Когда в конфликт начинают вмешиваться непосредственные соседи, к тому же имеющие пограничные и другие претензии, — это нередко плохо заканчивается…

Встреча в Женеве, по сути, ничего не прояснила. Шла большая игра, в которой американцы жестко преследовали свои цели и добивались, чтобы мы играли по их правилам. К тому же предстояла встреча Клинтона и Ельцина в США, и Перри очень хотелось преподнести своему президенту «подарок» в виде «победы» над русскими, которых удалось одурачить. Но этого не случилось. Российский и американский министры обороны разъехались, лишь в самых общих чертах договорившись о подходах сторон к организации миротворческой акции в Боснии…

25 октября 1995 года Грачев срочно вылетел в США на переговоры с американским министром обороны. Основной вопрос тот же, что и в Женеве, — принципы участия воинского контингента России в международной миротворческой операции на Балканах.

Днем раньше из США возвратился неважно чувствующий себя Ельцин. Из-за этого он так и не смог дать министру подробных указаний, каких позиций надо было придерживаться на переговорах с Перри. Сам он не сумел выиграть у Клинтона ни одного вопроса (за исключением разве что согласия американцев на некоторые уступки по Договору о фланговых ограничениях). И тем не менее еще в США Ельцин заявил, что все вопросы по этому договору сняты, хотя американцы в тот же день бабахнули: такой оптимизм русского лидера «чрезмерный». (Тут уместно сейчас вспомнить откровения бывшего пресс-секретаря президента В. Костикова: «Как всякому человеку, ему (Ельцину Б. Н. — В. Б.) нужны были позитивные эмоции. Когда их долго, мучительно долго не было, приходилось прибегать к паллиативам, иногда рассказывать басни».)

В США Ельцин заявил, что российский контингент в Боснии будет действовать самостоятельно и на свои деньги. Но не успел президент РФ подняться в воздух с американского аэродрома, как представители Белого дома стали говорить, что русским будут поручены вспомогательные задачи в ходе проведения операции натовскими войсками в Боснии — строительство мостов, разминирование, охрана складов, сопровождение грузов, прием и обустройство беженцев и т. д. Ельцин никак на это не отреагировал.

Грачев получил установку — не соглашаться на действия российского миротворческого контингента в Боснии ПОД ЭГИДОЙ натовских генералов. Предписывалось также не соглашаться и на унизительные для России вспомогательные функции. «Мы не можем согласиться и не согласимся здесь со второстепенной ролью, — сказал Грачев в беседе с журналистами. — Таково было поручение президента, такова была и моя позиция».

У Грачева было пять вариантов ведения переговоров, но все они имели свои слабые стороны.

Скорее всего, поэтому много часов пробеседовав с Перри, Грачев настолько запутался сам и запутал американцев, что журналисты в весьма раздраженной форме стали обвинять российскую военную делегацию в отсутствии четких позиций. Но разве в том была вина Грачева? Ельцин «бросил его на камни», послав в Америку разгребать завалы, которые сам не смог преодолеть.

Самостоятельно принимать окончательные решения Грачев не мог, это было слишком рискованно.

Уже шел третий день переговоров, а по-прежнему оставалось неясным — чего же мы добились, чего хотим? Когда же американцы неожиданно пошли на кое-какие уступки, смягчился и Грачев. Но потом, наверное, сообразил, в какой политической мышеловке мы можем оказаться. И сделал единственно верный в той ситуации ход — он стал говорить, что окончательное решение должно быть за президентом (в том и беда, что слишком много у нас «за президентом»).

Американцы синели от негодования. Это значило, что им предстояло опять нестись в Москву и опять «допрашивать»' русских — чего же вы хотите? Да к тому же они помнили и уверение Ельцина, данное при Клинтоне, что все военные вопросы будут окончательно утрясены военными министрами (а военные министры, как бы чего не вышло, брать на себя личную ответственность боялись, оставляя последнее слово «за президентом». Такой «футбол» очень удобен для министров, но ущербен для страны).

Огромное стадо военных и гражданских лиц, сопровождавших Грачева, дружно бродило за ним по США. Что могли эти люди? Что мог сам Грачев? Да ничего, кроме того, что повторять тезисы своего президента и слать в Москву телеграммы с просьбой уточнить тот или иной вопрос. А в Москве тоже не хотели брать ответственность на себя и советовали «действовать по обстоятельствам».

Незадолго до отлета Грачева в США по каналам МИДа поступил документ, в котором говорилось, что, по мнению западных аналитиков, целесообразно использовать российский контингент в Боснии в качестве рабочей силы с тем, чтобы Россия могла таким образом зарабатывать деньги на содержание своих солдат в Югославии…

Офицер ГШ, сопровождавший министра обороны в США, позже подтвердил, что представители нашего МИДа несколько раз апеллировали именно к тому, что «американцы предлагают нам дельные вещи». Имелась в виду «самоокупаемость» российского миротворческого контингента в Югославии. Если Грачев, естественно, согласится на хозработы. Это в какой-то мере демонстрировало нашу независимость от кошелька НАТО.

Прорабатывалась тогда и другая идея: чтобы решить проблему оплаты наших миротворческих войск в Боснии, американцы советовали, чтобы сербы брали наших солдат на продовольственное и иное обеспечение за счет расплаты за российский газ, который РФ перекачивала им. Судя по тому, что во время визита в США Ельцин заявил, что «каждая сторона должна платить за себя», эта идея могла быть реализована, и потому Грачев не отказывался от нее.

Но все члены российской военной делегации помнили и другое заявление Ельцина, сделанное им опять-таки в присутствии Клинтона, — о том, что мы категорически не согласимся на то, чтобы нашими войсками командовали натовские генералы. Однако в ходе грачевского визита о «категорическом несогласии» Ельцина все стали словно забывать…

И судя по тому что все чаще министр обороны начинал говорить о «коалиционном командовании», — американцы сумели уломать его. И это значило, что мы будем вынуждены идти на поводу у американцев.

Происходило то, чего больше всего мы остерегались. Наши генштабисты задолго до переговоров Грачева с американцами денно и нощно прорабатывали возможные варианты участия Вооруженных Сил России в миротворческой операции. Анализ деятельности руководства США и НАТО показывал, что они стремились создать предпосылки для закрепления Североатлантического блока на Балканах, вытеснения России из региона и превращения альянса в единственный инструмент урегулирования кризисных ситуаций в будущем. Одновременно США и их западноевропейские партнеры стремились создать благоприятные условия для расширения блока.

Мы тихо проигрывали «сражение за Европу».

…Полковник-генштабист из состава российской военной делегации рассказывал:

— Встречали нас американцы с традиционным своим понтом — пушечки на лужайке, пальба, музычка.

Уже во время первой своей беседы с Перри Грачев поплыл и задергался. Перри диктовал условия. Грачев отбивался как мог. Все, что он сумел выбить из-под Перри, так это то, чтобы в официальном названии миротворческой операции не присутствовало слово НАТО. На том первый день переговоров и закончили.

Грачев вечером к рюмке не прикладывался — я судил об этом по его свежему внешнему виду на следующее утро. То был красноречивый знак: когда Грачеву было трудно на переговорах, он не позволял себе расслабляться. В том же режиме жили и другие члены военной делегации.

На другой день мне стало абсолютно ясно, что американцы имеют четкий план и пункт за пунктом ведут по нему Грачева. И хотя тот продолжал упираться, все это было лишь жалкой видимостью упорства.

Возвращались в Москву с гадким настроением. Было такое ощущение, что нас обманули. И жутко обидно было оттого, что американцы, когда-то уважавшие нас, сегодня разговаривают как с какими-то папуасами. Комплекс бедности давит нас по всем статьям. Американцев же распирает сознание собственного превосходства. У них деньги — они диктуют условия…

* * *

Результаты переговоров в США невозможно было понять. Я давно заметил, что так случалось почти всегда, когда у нас не было успеха, когда российская сторона шла на явные уступки, которые могли вызвать яростную критику оппозиции. Но уже более-менее ясно было одно: мы начинаем играть по американским правилам, лишь для приличия декларируя самостоятельную позицию на Балканах. Это подтверждалось и тем, что сразу по возвращении из США Грачев должен вылететь в штаб-квартиру НАТО в Бельгии для «проработки деталей операции»…

* * *

До отлета в Брюссель 8 ноября 1995 года Грачев должен был встретиться с Ельциным в Кремлевской больнице. Но эта встреча не состоялась, что еще больше убеждало — со здоровьем у президента худо. Грачев улетел без ельцинских наставлений.

Некоторые офицеры ГШ высказывали в связи с этим догадки: Ельцин не только серьезно приболел, но и не хочет брать на себя ответственность за то, что Россия оказалась в американской мышеловке на Балканах.

Ельцин принял Грачева после Брюсселя. Во время беседы Грачев постоянно акцентировал внимание президента на том, что он четко выполнил его указания и таким образом «достигнут успех». Хотя по большому счету ни о каком успехе не могло быть и речи. Паллиативы.

Российский воинский контингент в Югославии поступал под командование натовского генерала, и, следовательно, главная задача, сформулированная еще во время последнего визита Ельцина в США, не была выполнена.

Ситуация складывалась примерно такая: над нами назначают начальником Ивана Ивановича, имеющего криминальное прошлое. Г1о этой причине мы не соглашаемся, но оговариваемся, что как Ивану Ивановичу ему не подчиняемся, но как генералу — да. Аналогичного «успеха» добился и Грачев.

Не меняло сути проблемы даже то, что заместителем командующего силами НАТО в Европе генерала Джоулвана назначался заместитель начальника Главного оперативного управления ГШ генерал-полковник Леонтий Шевцов (один из идеологов бездарно спланированной войсковой операции в Чечне).

Во время пресс-конференции для журналистов Грачев с гордостью заявил, что все распоряжения до российской бригады намечено доводить за подписями Джоулвана и Шевцова, «минуя натовских руководителей». Логика, рассчитанная на дураков, ибо ни один приказ Джоулвана, как раз и являющегося натовским руководителем, не мог быть отдан без согласования со штабом НАТО.

Еще один грубый просчет Грачева заключался в том, что он дал согласие на то, чтобы зоной действия наших миротворцев стал Посавинский коридор — стык границ всех трех враждующих сторон, самое горячее место. Получалось так: российским войскам вроде бы отводились вторые, «обслуживающие» роли и в то же время они должны были получить боевую задачу на действия в самом пекле боснийской проблемы.

Единственная позиция, с которой не отступил Грачев, — вопрос о том, что контроль за миротворческой операцией должен быть совместным — Россия плюс НАТО.

Наблюдая за стремительными перелетами нашего министра обороны по маршруту Москва — Вашингтон — Брюссель, я часто думал о том, что хорошо бы всю эту энергию да бросить на Кавказ, где вгрызались в мерзлую землю российские войска, готовясь к годовщине «странной войны»…

Во время пресс-конференции, на которой Грачев сообщал журналистам о своем брюссельском визите, министр убеждал газетчиков, что «состояние Бориса Николаевича хорошее, он работоспособен, держит всю обстановку в своих руках, дает четкие, обоснованные указания». И даже «работает очень много».

Но и этого Грачеву показалось мало. Министр посчитал необходимым возвратиться к этой теме еще раз. И он опять делал мощные акценты на том, что Ельцин находится в хорошем физическом состоянии…

Несчастна та страна, в которой ложь о самочувствии «отца нации» становится критерием личной преданности ему…

* * *

Еще до того как Грачев бодро доложит больному Ельцину о своем брюссельском триумфе, неожиданно выяснилось, что все его маневры и решения противозаконны.

Дело в том, что по существующему Закону о предоставлении гражданского и военного персонала для миротворческих контингентов РФ за рубежом любое использование войск за пределами России должно осуществляться только с согласия парламента (ведь даже в США без согласия конгресса Клинтон не имел права посылать своих солдат в Югославию). Эти требование закона откровенно игнорировались.

В середине ноября 1995 года вышла директива Грачева, в которой детально расписывалось, какие части и подразделения, в каком количестве, кому, как и к какому сроку подготовить к отправке в Югославию. Накануне проект директивы просматривал начальник Генштаба Михаил Колесников. В аппарате Грачева предлагали сформировать нашу бригаду из 2 тысяч военнослужащих-контрактников. Колесников сделал свои правки. Он снизил численность до 1,5 тысячи, а слово «контрактников» вообще вычеркнул из проекта директивы, что само по себе уже являлось грубым нарушением закона, поскольку он строго оговаривал, что в миротворческой деятельности должны принимать участие только контрактники. Подобные вольности нашим генштабистам были не в новинку.

В своей директиве министр обороны определил, что несколько десятков офицеров должны быть подготовлены для отправки в Югославию в одной из десантных дивизий. Но Грачев при этом не придал значения тому факту, что части именно этой дивизии готовились на замену тем, кто находился в Чечне.

Это и послужило причиной взрыва ажиотажа в соединении. Быстро сообразив, что Босния — не Чечня, многие офицеры дивизии стремились любым способом попасть в список счастливчиков. В Югославии можно было неплохо заработать. И с минимальным риском для жизни. В Чечне была очень большая вероятность заработать пулю в лоб.

Справка Генерального штаба ВС РФ гласила, что в соответствии с резолюцией 45/258 ГА ООН от 3 мая 1991 года действуют стандартные ставки возмещения расходов государств, поставляющих военные контингенты. На каждого военнослужащего (всех званий) в месяц выплачивается по 988 долларов США. Кроме того, дополнительно выплачивается по 291 доллару США (то есть всего 1279 долларов) на каждого. Это больше чем в 5 раз превышало денежное содержание военнослужащего, находящегося в Чечне. А поскольку желающих поехать в Югославию было гораздо больше необходимого числа, то в ход пошли взятки. Начались скандалы и подсидки. Генштабу пришлось в срочном порядке «оздоровлять ситуацию в воинском коллективе»…

…После Вашингтона Павел Грачев лишь на день появился в Москве и тут же вылетел в Грецию, где должен был провести весьма сложные переговоры со стороной, которая вместе с Турцией и Норвегией наиболее активно выступала против внесения корректив в Договор о фланговых ограничениях.

Судя по тому что греки с удовольствием отозвались о подписанном с Россией соглашении о военно-техническом сотрудничестве, Грачев сумел пойти навстречу их желаниям приобрести некоторые виды новейших наших вооружений. То был хороший ход. Он делался ради того, чтобы никто не мешал нам прикрыть фланги таким количеством боевой техники, какое было необходимо ввиду продвижения НАТО на Восток и угрозы разрастания войны на юге…

СОВЕЩАНИЕ

15 ноября 1995 года состоялось совещание высшего командного состава Российской армии. Грачев открыл его небольшой вступительной речью. Он сказал, что, несмотря на все невзгоды, Вооруженные Силы «в целом» поставленные задачи выполнили. Потом слегка поплакался о кризисе в финансировании армии, очень аккуратно обходя вопрос о том, кто именно не дает денег.

С основным докладом выступал начальник Генштаба генерал армии Михаил Колесников, Грачев несколько раз делал комментарии, вызывавшие повышенный интерес зала. Министр жестко проехался по Комитету Госдумы по обороне, назвав его антиармейским и заявив, что председатель комитета полковник Сергей Юшенков активно блокирует почти все благие намерения Минобороны и Генштаба по ряду важнейших вопросов военной политики. Вот почему, сказал Грачев, военные и идут в Думу: там для армии нужны люди, которые будут способны отстаивать ее интересы и принимать нужные ей законы.

Но, пожалуй, самым острым был грачевский комментарий по поводу того, что «есть определенные люди, ошивающиеся вокруг президента», которые убеждают Ельцина в том, что необходимо более решительными темпами сокращать армию. Министр с возмущением заговорил о том, что ему велено до 1 июля 1996 года довести численность Вооруженных Сил до 1 миллиона 450 тысяч человек. В резко отрицательной форме отметя эту идею, Грачев заявил, что 1 миллион 700 тысяч человек есть тот предельно низкий рубеж, за который отступать нельзя.

Зал одобрительно загудел…

Когда Грачев говорил толковые вещи, отвечающие помыслам не только высшего генералитета, — всех, кто переживал за безопасность России, он на глазах преображался в командира, за которым безоглядно можно было идти в бой. Он снова становился тем, афганским Граневым, который был честен, надежен и смел, рядом с которым каждый чувствовал себя сильнее…

Когда пошли выступления главкомов и заместителей министра, Грачев бросил в зал реплику: «Все у нас плохо, но мы еще продержимся. В каком еще государстве возможно такое, чтобы генералы так оценивали состояние армии и оставались на местах? В других странах они бы давно разбежались».

Люди опять согласно зашумели…

Через час после этого иностранный журналист спросит у Грачева: кого он видит на посту нового президента России и какова будет его позиция, если Ельцин уйдет?

Никого больше не увидев на посту президента, кроме Ельцина, Грачев заявил, что он — член команды президента и ни с кем больше не хотел бы иметь дело.

— Коней на переправе не меняют, — многозначительно сказал министр.

— Но меняют седоков, — бросил кто-то негромкую реплику…

Много раз слыша едкие реплики в его адрес, читая ядовито-критические статьи о нем, я задавал себе один и тот же вопрос: «Почему же его так часто шпыняют?» Ведь Паша вроде свой же мужик в доску…

— Был своим до тех пор, пока в дерьмо политики не влез, — так отвечал на мучивший меня вопрос друг и духовный наставник отставной полковник Петрович.

Я это уже слышал. И когда Грачев уйдет, я снова услышу, что «во времена российской демократии надо быть преданным президенту и воровать так, чтобы этого никто не видел».

— Главная трагедия Грачева в том, — говорил мне Петрович, — что он был министром обороны Ельцина, а не России…

— Министру обороны нельзя любить президента как Грачев и ненавидеть как Родионов, — добавил мой вечный оппонент полковник Цокотухин.

…Я встретил Грачева в коридоре в окружении множества журналистов. Он был явно польщен вниманием к своей персоне. По-клинтоновски держа одну руку в кармане и раскачиваясь с носков на каблуки своих ярко блестящих ботинок, он спросил:

— А почему, ответьте мне, у прессы такое большое внимание к моей фигуре?

Толпа дружно безмолвствовала. Это молчание становилось уже неловким. Наконец, не выдержал корреспондент «Интерфакса» Виталий Джибути и сказал Грачеву:

— Наверное, потому, что вы много знаете.

Это Грачева явно не устроило.

— А почему же тогда пресса уже четыре года бьет меня в хвост и гриву? — спросил Грачев.

И опять — в ответ молчание.

— Ну, тогда я сам отвечу, — с какой-то удивительно человечной откровенностью сказал Грачев. — Потому, что в этом доме я был чужаком.

И тут же ушел…

ПАТРИАРХ

…В середине ноября 1995 года министр обороны встретился в Свято-Даниловом монастыре Москвы с Патриархом Московским и всея Руси Алексием II. За столь пикантным мероприятием легко угадывалась направляющая рука начальника Главного управления воспитательной работы МО генерала Здорикова. Он взял на себя роль человека, курирующего политическую линию поведения министра на людях: то интервью организует, то докладик напишет, то нужного человека к Павлу Сергеевичу заманит, то сразу 20 детишек. Какого-то конкретного повода для встречи министра и Патриарха не было, разве что близящаяся годовщина войны в Чечне.

Грачев взял с собой в монастырь огромную свиту генералов. Все они во главе с министром чувствовали себя в монастырских покоях настороженно и угловато. Ни один из генералов не перекрестился, а сам Грачев супротив элементарных канонов даже не подошел к Патриарху под благословение…

Наверное, все люди, делающие первые шаги к Богу, выглядят столь же неуклюже. Но главное — делают.

Больше в России верить не в кого.

— Что, чеченские грехи отмаливать явились, супостаты окаянные?! — зло сказала мне московская старушенция за воротами монастыря. — Не получится!

Мой знакомый, тоже ставший очевидцем этих сцен в святом месте, делился своими впечатлениями:

— И как горько совпадали два высказывания: министра обороны, поведавшего миру несколько месяцев назад о том, что «мальчики в Чечне умирают с улыбками на устах», и Патриарха, не заметившего у раненых «афганского синдрома»: «Все они были рады, что скоро вернутся домой, исполнив свой долг».

Трудно критиковать его Святейшество, наверное, это грех, однако все очевиднее раздвоение личности: главный пастырь уступает официальному руководителю церкви, одному из винтиков государственной машины…

Да, многие мальчики, которых посылают сегодня на смерть, шепчут молитву. Чаще всего псалом 90-й, который в народе еще называют «Живые помощи». Но если бы Грачев со своей свитой знали, о чем эта молитва, они бы постыдились ехать к Патриарху…

ЧЕРНОМЫРДИН

Тот факт, что премьер-министр российского правительства 15 ноября 1995 года не нашел возможности побывать на совещании командного состава Российской армии и встретиться с высшей военной элитой (хотя пообещал министру обороны «заглянуть минут на сорок»), вызвал негативные отклики среди генералитета. Я слышал очень колкие реплики из уст участников совещания, которые в иные времена стоили бы им должности.

У меня не было никаких сомнений, что сам Черномырдин тогда прекрасно понимал, что в предвыборном контексте его встреча с военными была выгодна по всем статьям. Но в отсутствие больного президента Черномырдин каждым своим шагом давал Ельцину понять, что не делает никаких движений, за которыми бы угадывалось его стремление укрепить свой политический вес.

Тем более в армии, за которой крайне ревностно присматривала вся президентская команда. И появление Черномырдина на совещании высшего руководящего состава кое-кем в Кремле могло бы быть неправильно истолковано… Но не использовать возможность для того, чтобы за месяц до выборов не склонить военных на свою сторону, премьер не мог.

Вице-премьер Большаков, присутствовавший на совещании, доложил «ЧВС» о том, что генералитет серьезно недоволен решением многих проблем, зависящих непосредственно от правительства. Черномырдин, в свою очередь, довел эту информацию до президента и получил «добро» на встречу с высшим генералитетом. Он действовал крайне аккуратно.

17 ноября 1995 года министр обороны Грачев неожиданно протрубил «большой сбор» среди своих заместителей в связи с тем, что все они должны были встретиться с Черномырдиным.

Премьер на встрече с высшим руководящим составом армии торжественно объявил, что все долги государства Вооруженным Силам по денежному содержанию военных (2,6 триллиона рублей) будут уже к декабрю погашены. Генералитет встретил это сообщение восторженно. Чуть ли не до слез расчувствовавшийся министр обороны «заглотил» эту наживку вместе с крючком.

— Нашим командирам теперь ясно, кто есть кто. Раньше военные не высказывали своих предвыборных симпатий какому-либо политическому движению. Сегодня наши симпатии определились — они на стороне «Нашего дома — России». Теперь мы знаем, за кого отдавать свои голоса. Я не стесняюсь заявить об этом прямо в присутствии прессы.

Затем Грачев, обращаясь к подчиненным, сказал о том, что необходимо довести «до каждого лейтенанта» поименно фамилии тех, кто голосовал в Думе за отмену ранее принятого закона, в котором определялись увеличенные сроки службы военнослужащих.

И это прозвучало уже как угроза…

ПРОЗРЕНИЕ

В Государственной думе начался переполох. «Выбор России» и «Женщины России» поставили на голосование вопрос об отставке министра обороны, инкриминируя ему «агитацию в армии».

Для импичмента Грачеву не хватило чуть более 20 голосов. И хотя было абсолютно ясно, что такое голосование никакой угрозы для карьеры министра не несет, поскольку его судьба всецело в руках президента, все же шумиха об «очередной» отставке заставила Грачева и его ближайшее окружение немало понервничать. Министерство пережило в тот день еще одно легкое землетрясение.

Лидер думской фракции «Женщины России» Екатерина Лахова не только инициировала вопрос об импичменте, но и обратилась лично к Ельцину с весьма жестким требованием немедленно сместить министра обороны. В обращении, в частности, говорилось, что министр обороны Павел Грачев, выступая на совещании руководящего состава Вооруженных Сил России 17 ноября 1995 года, со свойственной ему прямолинейностью и простотой приказал личному составу Вооруженных Сил России поддержать на выборах 17 декабря 1995 года политическое объединение «Наш дом — Россия». Похоже, писала Лахова, что г-н Грачев считает армию своей вотчиной, а офицеров и солдат — граждан России, наших мужей и сыновей, — своими холопами, а потому позволяет себе распоряжаться их голосами. Это откровенное неуважение к правам человека и гражданина, пренебрежение действующей Конституцией.

Политическое движение «Женщины России» рассматривало этот маневр министра как очередное проявление его несдержанности и обещало армии и родителям военнослужащих сделать все, чтобы добиться отставки Грачева с занимаемого им поста…

Запахло жареным. Придворные министра в панике соображали, как «заткнуть рот» Лаховой и ее фракции. Было решено использовать старый и испытанный прием — пригласить на «теплую» беседу «Женщин России» и отбить у них охоту добиваться отставки министра. Тем более что среди членов фракции немало было таких, у которых сыновья служат в армии…

И уже на второй день (24 ноября 1995 года) после встречи женщин с Грачевым «Красная звезда» восторженно сообщила:

«Екатерина Лахова: «После встречи с министром для нас многое прояснилось».

Как все просто. Достаточно встретиться с министром лично — и отрицательное мнение о нем тут же становится положительным.

Грачев опять удержался.

ПЛАЧ КОЗЫРЕВА

В 20-х числах ноября 1995 года Грачев был втянут в очередную политическую интригу. Министр иностранных дел Андрей Козырев входе интервью «Интерфаксу» громко «расплакался» и посетовал на то, что российский МИД не располагает информацией о содержании переговоров министра обороны Грачева с НАТО относительно участия российского контингента в миротворческой операции в Боснии. «Судя по сообщениям печати, — сказал он, — Грачев напрямую докладывает президенту Ельцину». Глава МИД отметил также, что его ведомству не только не поручалась координирующая роль, но и его мнение не запрашивалось.

Почти то же самое Козырев сказал и во время встречи с министром иностранных дел Туркмении Борисом Шахмурадовым: «МИД России не в курсе содержания тех позиций и тех предложений, с которыми выступает министр обороны Павел Грачев на переговорах с НАТО».

Это было странно. Ведь буквально на днях мы получили из Брюсселя шифровку от нашего посла с четкими советами, какой именно позиции Грачеву следует придерживаться. Наши генералы-направленцы из Генштаба до этого регулярно бывали в МИДе, где их основательно «прокачивали» по боснийской проблеме.

Однажды меня осенило: Козырева по указке из Кремля просто потихоньку выводят из игры. Но то была лишь догадка. А пресса уже вовсю муссировала вопрос о противоречиях между МО и МИДом.

Вскоре после сенсационных откровений Козырева состоялась коллегия Минобороны. Грачев попросил высших генералов высказать свое отношение к заявлениям главы международного ведомства. Коллегия пришла к выводу, что никаких противоречий между МО и МИДом нет. Это решение мигом было передано в средства массовой информации. Жизнь на Арбате часто требовали от генералов делать хорошую мину при плохой игре…

Еще ранней осенью 1995 года к нам в МО просочилась из Кремля информация о том, что у Ельцина и его окружения уже вызывает раздражение та мягкость, с которой Козырев вел с американцами переговоры по «Партнерству во имя мира» и по проблемам расширения НАТО на восток (весьма жесткую позицию по этому вопросу занимал пресс-секретарь Ельцина Костиков, из-за чего между ним и Козыревым обозначились принципиальные разногласия, повлиявшие на их отношения).

8 сентября на пресс-конференции в Кремле и Ельцин сделал жесткое заявление, что Россия будет вынуждена принять адекватные меры вплоть до создания военно-политического союза.

Козырев уже вскоре смягчил это заявление президента, чем опять вызвал в Кремле недовольство. Советник Ельцина по внешней политике Рюриков четко занимал сторону президента Думаю, не случайно, что именно тройка Ельцин— Рюриков — Грачев в Кремлевской больнице прорабатывала позиции России в бывшей Югославии, не считая необходимым посвящать в эти детали министра иностранных дел…

Самолюбивый Козырев затаил обиду Она выплеснулась из него через несколько месяцев. Уже на исходе 1995 года, имея в кармане мандат депутата Государственной думы и потихоньку «пакуя чемоданы» в своем кабинете на Смоленке, Козырев не упустил случая отомстить Грачеву Он сделал неожиданное заявление для прессы («Интерфакс» 28 декабря 1995 года) в котором обвинил министра обороны в том, что тот якобы во время визита в штаб-квартиру HAT О в Брюсселе вел речь «о слиянии Вооруженных Сил России с НАТО».

— О каком слиянии двух мощнейших военных машин может идти речь, если мы по операции в Боснии еле-еле договорились? — сказал Козырев и добавил, что ничего не знал о намерении Грачева выступить с подобным предложением…

Сотрудники аппарата министра обороны в срочном порядке перешерстили все речи, с которыми выступал Грачев в Брюсселе, и ни в одной из них не нашли слов о «слиянии с НАТО» или объединении.

ТЕЛЬ-АВИВ

30 ноября 1995 года Грачев отправился с визитом в Израиль. За 30 лет службы в армии и почти половину из них — в центральном аппарате МО и ГШ, я не мог припомнить случая, чтобы министр обороны встречал за кордоном день начала нового учебного года в своей армии Но Грачев вместе со своим аппаратом советников на эти «мелочи», кажется, уже не обращали внимания.

Визит Грачева в Тель-Авив — особая строка в отношениях России и Израиля. То был первый в истории визит руководителя военного ведомства в эту страну Он, насколько мне известно, откладывался с 1992 года по меньшей мере раз пятнадцать. С просьбой о визите министра обороны РФ к Ельцину несколько раз обращался еще при жизни Ицхак Рабин. Ельцин не отказывал и даже твердо обещал, но каждый раз в МИДе дальновидные аналитики невидимым движением мыслей и рук уводили Грачева от счастливой возможности быть первым министром обороны России, ступившим на землю Израиля.

А фокус прост: визит Грачева в Израиль мог испортить отношения России с арабами, которые ревниво следили за малейшими движениями Кремля в сторону евреев. Москва почти ничего не теряла, каждый раз мотивируя невозможность появления Грачева в Тель-Авиве его страшной занятостью. И когда началась интенсивная возня с НАТО, такая мотивировка вообще стала выглядеть убедительно.

Осенью 1995 года небо над Тель-Авивом наконец-то открылось, но можно было смело прогнозировать, что дело без скандала не обойдется.

Весьма возможно, что «зеленый» на визит министра обороны РФ был дан не без умысла…

В Израиле евреи разыграли все как по нотам. Они тут же посадили Грачева в гостевой вертолет, который совершил облет оккупированных Галанских высот — самой больной для арабов точки. И это могло читаться по-всякому, в том числе и так: дескать, смотрите, арабы, сам российский министр обороны с нами — мощь-то какая! Так что наматывайте на ус.

Грачев, конечно, не мог не видеть всей политической подкладки этой части своего визита. Он не мог не знать, что Сирия давно и упорно настаивает на возврате высот Израилем. И любое неуклюжее высказывание российского министра обороны могло заставить вновь «заговорить вулкан». Потому сразу же после посадки вертолета, предвидя возможные провокационные вопросы, министр упреждающе заявил журналистам: «Я не занимаюсь политическими вопросами».

Но поезд, как говорится, ушел.

В наш МИД посыпались возмущенные «арабские» телеграммы с просьбой разъяснить позицию России по дальнейшему урегулированию ближневосточной проблемы. Поступали сигналы и покруче — о «предательстве» Москвой интересов арабов и переключении российской внешней политики исключительно на Израиль. Одна из арабских газет раздраженно писала:

«…Москва, когда-то столица великой нации, смотрит теперь на Арабский регион американскими глазами… О каких интересах мечтает руководство государства, если эти интересы проходят, с одной стороны, через израильские ворота, а с другой стороны, через попрошайничество у США?»

Министерство иностранных дел Египта вызвало «на ковер» российского посла, чтобы высказать недовольство Каира. Москву обвиняли в двойной игре.

Сильнее всего возмущалась арабская газета «Аль-Хаят» (1995. 5 дек.):

«Что действительно вызывает иронию, так это тот факт, что российская военная промышленность, которая обычно поставляла вооружения большинству арабских армий, сейчас сотрудничает с Израилем — противником арабов. Что вызывает еще большую иронию, так это тот факт, что Израиль, который имеет доступ к самой современной американской технологии, будет помогать модернизировать российскую военную промышленность».

Ситуация в регионе, и без того взрывоопасная, еще больше накалилась. А в это время генерал добросовестно зачитывал евреям с листочков свои речи, в которых звучали призывы к миру на Ближнем Востоке…

Самое смешное было в том, что, когда арабский мир возмущался неуклюжестью позиции Москвы, наш министр обороны заявлял, что его визит— «проведение сбалансированной политики на Ближнем Востоке»…

Стремясь хоть как-то спасти положение, представитель МИД РФ известный дипломат Виктор Посувалюк, курирующий Ближний Восток, в одном интервью заявил:

— Мы стремимся к дальнейшему развитию военно-технических связей с арабскими странами, включая Сирию…

Но то было слабое утешение.

Я уже говорил, что для освещения визитов министра за рубеж его пресс-секретарь Агапова сколотила группу «своих» журналистов, которые добросовестно отрабатывали возможность покататься с генералом по свету и явно соперничали друг с другом в том, кто лучше напишет о Грачеве. Правда и ложь, быль и небыль, реальность и откровенные вымыслы перли из таких материалов, как дрожжевое тесто из кастрюли:

«…Но именно теперь триумфатору не терпится прокатиться на белом коне под знойным небом Палестины, чтобы заявить о себе не только как о внешнеполитическом миротворце с совещательным голосом в НАТО, способным, возможно, решить «боснийский кризис», но также и…«ближневосточный». Чем черт не шутит?»

И еще — из той же песни:

«…Под занавес визита Грачев одарил коллегу Переса штучной тульской двустволкой, получив в ответ двухтысячелетний кинжал и новехонький «узи». Две великие страны — одна страна Бога, другая страна проявления красоты Божией — начали новый отсчет стратегических и просто человеческих отношений»…

Пользуясь случаем, Грачев решил искупаться в Мертвом море. Он прилично плавал и без труда обставил одного из придворных борзописцев на стометровке вольным стилем. Вылез из воды и объявил захмелевшему «лагерю»:

— Победил Павел Грачев!

Один из охранников вроде бы между прочим, но так, чтобы слышал министр, негромко и восхищенно сказал:

— Ну ни хрена усталости не чувствует!

Грачев сделал вид, что не слышал. Охранник сделал вид, что вроде бы этого и не говорил.

Было очень весело.

Сват Грачева — начальник Главного управления международного военного сотрудничества генерал-полковник Дмитрий Харченко с головы до ног вымазался черной, как сапожный крем, грязью и стал изображать туземца. «Белокожий» европеец Грачев смотрелся рядом с ним просто экзотично. Тут и щелкнул затвор фотоаппарата иностранного корреспондента.

А на следующее утро в Министерстве обороны и Генштабе рассматривали на газетных снимках своих начальников, весело отмечающих начало нового учебного года в хиреющей Российской армии на богатом побережье Мертвого моря…

Наблюдавшая за их весельем эмигрантка из России сказала одному из наших корреспондентов:

— Чтобы увидеть здесь русского министра обороны в чем мать родила — для этого стоило мне уезжать из Союза!

Во время визита произошел серьезный политический казус. И Грачев не был бы Грачевым, если бы этого с ним не случилось.

Чтобы, не дай Бог, не обвинил меня в излишней предвзятости, я приведу лишь две выдержки из официальных сообщений наших средств массовой информации, и вы сами все поймете.

Газета «Красная звезда» — б декабря 1995 года:

«В ходе визита Павел Грачев выступил и с предложением о создании системы региональной безопасности на Ближнем Востоке и в Персидском заливе. При этом было подчеркнуто, что Россия могла бы оказать содействие в реализации этого процесса».

Агентство «Интерфакс» — 6 декабря 1995 года:

«Министр обороны России подчеркнул далее, что «никакой новой системы региональной безопасности российская делегация Израилю во время переговоров не предлагала». Такой концепции, сказал он, пока не существует. Кроме того, нет и государства-инициатора, «которое бы взяло на себя лидерство по созданию подобной системы в этом регионе».

Где же истина? Один из членов нашей военной делегации на переговорах с евреями проговорился позже, что якобы после предложения Грачева о системе региональной безопасности уже через час в Москву по нашим дипломатическим каналам ушла депеша, после чего последовал совет «не соваться не в свое дело и не брать на себя несвойственные функции».

КОРЖАКОВ

15 декабря 1995 года всегда крайне неохотно идущий на контакты с журналистами начальник Службы безопасности президента генерал-лейтенант Александр Коржаков неожиданно появился в почти часовой передаче Познера.

Что-то тайное и загадочное происходило там, в Кремле и в подмосковной Барвихе, где все еще лежал больной Ельцин, если вдруг Александр Васильевич решился на сенсационные откровения перед миллионами соотечественников.

В ходе интервью у Коржакова спросили и о министре обороны. Ответ прозвучал странный:

— Про Пал Сергеича много говорить не хочу. Назову его несколько положительных черт. Пал Сергеич очень любит жену. Пал Сергеич очень любит своих детей. Пал Сергеич очень любит своих друзей. Как полководец Пал Сергеич очень здорово может отдавать рапорта и делать отчеты. Но особенно талантливо устраивает парады…

Что хотел этим сказать Коржаков?

У нас многие уже знали, что Александр Васильевич с некоторых пор стал испытывать неприязнь к министру обороны и даже, поговаривали, несколько раз намекал Ельцину отодвинуть Павла Сергеевича, чтобы «не портил команду». По мере того как затягивалась чеченская война и приближались новые президентские выборы, эта неприязнь становилась все более заметной.

У офицеров пресс-службы МО много знакомых на телевидении. Они и сообщили сенсационную весть: пресс-секретарь Коржакова Андрей Олегов при просмотре пленки с записью интервью шефа вырезал из него фразу: «Грачев втянул Ельцина в чеченскую авантюру, и порядочный человек на его месте застрелился бы»…

А через две недели после телеинтервью «Независимая газета» опубликовала ответы Коржакова на вопросы ИТАР— ТАСС. В нем, в частности, говорилось:

«…Самое негативное — и я действительно очень болезненно это переживаю — продолжение кризиса на Кавказе. Меня удивляет одно: как могут те, кто вводил в заблуждение руководство страны своими «блицкригами» на штабных картах… спокойно спать по ночам»…

Коржаков не называл фамилию автора «блицкрига».

Но не понять, кого он имел в виду, мог только ребенок… Примерно через год после своей отставки Грачев так объяснял причину размолвки с Коржаковым:

— Как ни парадоксально, наши отношения стали портиться после очередного теннисного турнира в Сочи в 1993 году. Коржаков играл в паре с Валентином Юмашевым, я — вместе со своим прапорщиком Грибушем Сережей. И мы в финале на глазах у президента, зрителей их обыграли… Он посчитал себя униженным и оскорбленным. И постепенно начал как-то препятствовать решению моих вопросов, где-то выступать против меня. И договорился даже до того, что, дескать, Грачев был главным инициатором развязывания боевых действий в Чечне. Ну, это он уже далеко зашел. Сохранились документы в Совете безопасности, свидетельствующие, что Грачев и Ерин, наверное, были самыми ярыми противниками этого…

Коржаков считал Грачева виновным не только в том, что министр втянул Ельцина в чеченскую авантюру, но и слишком долго из нее президента «вытягивал»…

КАНДИДАТ

После парламентских выборов в декабре 1995 года многим в МО и Генштабе стало ясно, что изменившийся расклад политических сил в новой российской Думе и предстоящие президентские выборы в июне 1996-го могут поставить большой знак вопроса над дальнейшей карьерой министра обороны России.

Оценивая положение, складывающееся в новой нижней палате парламента, Ельцин уже в день выборов четко дал понять, что кадровые перестановки в правительстве неизбежны. На его взгляд, это не коснется только главы кабинета министров. Ни для кого не было секретом, что первыми кандидатами «на вылет» были Козырев и Грачёв.

Был и еще один важный момент: задолго до начала работы новой Думы лидер «Яблока» Явлинский уже заявил, что будет настаивать на том, чтобы первое же заседание нижней палаты парламента было посвящено положению в Чечне.

Дальнейшее затягивание войны на Кавказе во многом связывалось с фигурой Грачева. А все новые и новые потери, которые несли наши войска, акцентировали внимание властей на силовиках, главным из которых был, естественно, военный министр.

Очень многим демократам-политикам не хотелось, чтобы президентские выборы проходили под орудийную канонаду чеченской войны и похоронные марши. К тому же Международный общественный трибунал именно из-за бойни в Чечне решил осудить президента и министра обороны России…

Но нельзя было исключать, что предстоящая схватка «президент — парламент» может привести к повторению октября 1993-го. И тогда вновь потребуется испытанный «стреляющий костыль» Ельцина.

И хотя президент по Конституции имеет исключительное право на решение судьбы министра обороны, тем не менее судьба Грачева все же очень во многом зависела и от тех сил, которые пришли в новый парламент. Нельзя было исключать, что министр обороны в очередной раз станет предметом политического торга между Думой и президентом…

ПЕРРИ

4 — 5 января 1996 года министр обороны РФ побывал с визитом на Украине, куда одновременно с ним прибыл и глава военного ведомства США У. Перри. По этому поводу у нас в ГШ шутили: «Перри в Киеве проводит установочные сборы подчиненных министров».

Было ясно, что для Грачева этот вояж носит бутафорский характер, и тем более повод больно уж безрадостный — подрыв шахтно-пусковой установки от ракеты СС-19, которая находилась в 285 километрах от Киева.

На церемонии подрыва присутствовали все три министра — России, Украины и США. Первоначально подрыв был назначен на 10 утра, но случилась почти четырехчасовая задержка, вызванная чрезвычайным происшествием. В тот день погода стояла нелетная, и самолет, на котором летели министры обороны РФ и США, вместо аэродрома Вознесенск специалисты ПВО повели на Умань. Садились при сильном попутном ветре. Летчики не рассчитали силу ветра и длину взлетно-посадочной полосы, и машину вынесло за пределы ВПП аж до капроновых страховочных сетей. Удар был настолько сильным, что сети прорвались и министры просто чудом остались живы.

Грачев и Перри выходили из самолета слегка побледневшие, но пытались делать вид, что все о’кей. Чтобы хоть как-то развлечь их, Анатолий Шмаров стал рассказывать, что сам два раза за последние пять месяцев оказывался в ситуации на грани жизни и смерти…

Украинская пресса широко разрекламировала подрыв установки и придала этому событию чуть ли не историческое значение. Судя по содержанию материалов, все это явно делалось в угоду американцам.

А событие для нашей делегации, надо сказать, было грустное. Ибо подрыв ШПУ был еще одним ударом по славянскому воинскому братству. А уж там, где появлялась хоть малейшая возможность «посыпать дуста» между русскими и украинцами, там непременно появлялись американцы, упорно проталкивающие свою доктрину о недопущении единения республик бывшего Союза, особенно в экономической и военной областях.

За многие годы службы на Арбате через мои руки прошла уйма конфиденциальных документов МО и ГШ, в которых наши разведорганы постоянно докладывали руководству страны и армии о формах и методах деятельности американских спецслужб на территориях бывших республик СССР. В последнее время американцы не только откровенно вредили нашим отношениям с бывшими братьями, но и — то явно грубо, то в тонкой форме — демонстративно унижали Москву, а заодно и тех, с кем она когда-то водила дружбу.

Даже там, в Первомайске, американцы не упустили случая лишний раз покуражиться над братьями-славянами: взяли на себя все работы по подрыву, не доверив их украинским или русским пиротехникам. У меня сложилось впечатление, что украинцы сами были согласны на это профессиональное унижение.

Визит Грачева больше напоминал мне поездку на похороны, нежели на именины.

Выступая перед слушателями украинской военной академии, Грачев сделал акцент на проблеме продвижения НАТО на восток, опять повторив, что в случае развития этой тенденции мы будем вынуждены «рассматривать вопрос о создании группировки войск, соответствующей новым реальным угрозам». Там же Грачев сделал почти сенсационное заявление:

— Мы вынуждены будем пересмотреть свои взгляды на роль и место тактического ядерного оружия, пересмотреть наши договорные обязательства в военной области…

Перри при этих словах перестал улыбаться.

…Месяца за полтора до этого визита министра в ряде российских газет появился материал группы исследователей одного из военных НИИ, которые ставили вопрос о тактическом ядерном оружии именно в такой плоскости. Но тогда наш Генштаб прокомментировал это как очередную «дезу». Теперь стало абсолютно ясно, что та «деза» играла просто роль пробного шара, а выводы ученых действительно «имели место».

Но больше всего меня поразило совсем не это. В Киеве Грачев, как бы между строк, открыто признал, что вопрос о политическом контроле над миротворческой операцией в бывшей Югославии «нуждается в дополнительной проработке». А ведь после возвращения из Брюсселя наш министр бодро отрапортовал президенту, что все вопросы решены, «за исключением некоторых шероховатостей». Неясность с методами политического контроля нельзя было отнести к разряду пустяковых «шероховатостей» — то был ключевой вопрос, от ответа на который зависело самое главное: под эгидой ООН или НАТО все же будет проводиться операция?

Но ответа на этот вопрос не было. А 5 января Федеральное собрание должно было дать согласие на отправку войск в Югославию. Наши десантники уже сидели в готовности номер один на аэродроме подскока в Костроме…

Все шло по американскому сценарию.

В начале января 1996 года генерал-лейтенант Сергей Здориков подал министру обороны РФ идею отметить День российской прессы. Идея Грачеву понравилась. Это был еще один способ найти «общий язык» с прессой. Многие газеты уже четвертый год распинали министра. Преследовалась и иная цель Приближались президентские выборы, печать постоянно «подсказывала» Ельцину, от кого ему следовало бы освободиться, чтобы иметь реальные шансы быть «всенародно избранным» на второй срок.

Министра иностранных дел (а за ним и Чубайса), к удовольствию многих СМИ, Ельцин, в конце концов, схарчил. Теперь огонь неминуемо должен был перенестись на Грачева. Нужно было предпринимать упреждающие действия.

Задобрить прессу было решено, основательно выпотрошив наградной фонд министра Поначалу была идея десяток главных редакторов ведущих московских газет наградить… именным огнестрельным оружием, но потом от этой совершенно дурацкой, да и к тому же противоправной, идеи отказались (хотя позже Счетная палата РФ выявит многочисленные факты награждения пистолетами огромного числа челяди из Администрации президента, правительства и других структур) А тогда остановились на офицерских кортиках и биноклях восьмикратного приближения. И здесь был перекос кортик как именное холодное оружие может вручаться исключительно действующим или отставным офицерам за серьезные заслуги По иронии судьбы, «заслуги» некоторых награжденных редакторов заключались в беспощадной критике военного министра…

Боевая шашка, инкрустированная драгоценными камнями, и два охотничьих ружья отменной работы тульских оружейных мастеров соответственно предназначались главным редакторам газет, которые нередко били по министру самыми крупными калибрами, — «Комсомольской правды», «Московского комсомольца» и «Известий».

В Доме приемов МО на Мосфильмовской состоялось щедрое застолье, где Грачев охотно сыграл роль тамады. Столы ломились от яств, захмелевшие редакторы никак не могли понять, почему это их на День прессы пригласило именно Министерство обороны, а не правительство — праздник-то общегосударственный.

Перебравшие корреспонденты лезли к генералам целоваться, гремел отряд ансамбля песни и пляски имени Александрова, а начальник аппарата министра генерал Валерий Лапшов прикладывался к ручке дородной певички… Все клялись в любви друг к другу. Министр в микрофон давил на то, что «период холодной войны остался в прошлом», явно намекая, что в обмен на икру и осетрину, а также щедрые подарки редакторы вспомнят «о совести и долге».

В конце вечера Грачев разоткровенничался и стал жаловаться на должность, на свои тяжкие обязанности, которые «не дают возможности ни лишнюю рюмку выпить, ни по бабам сходить»…

В хмельной компании такая «простецкость» министра обороны многим импонировала.

…Я смотрел на этого широкоплечего человека в темносинем костюме, с редеющим чубчиком «на бочок», с наполеоновским носом и думал: «Неужели это тот Павел Сергеевич, которого когда-то так уважали за умение воевать, за смелость и прямоту, за то, что каждый миллиметр своего служебного роста до августа девяносто первого он оплатил нервами, мозолями и кровью?» А потом кто-то сказал:

— Как лег под Ельцина, так и скурвился…

И вдруг какое-то странное чувство, подогреваемое хмелем, овладело мною, и я, налив до краев огромный фужер водки, ринулся сквозь толпу к Грачеву. Он удивленно взглянул на меня, потом на фужер и с какой-то давно забытой, афганской улыбкой потянулся за своей рюмкой. Но не успел я открыть рот, как стоявший рядом военный обозреватель «Независимой газеты» Олег Блоцкий, воевавший с Грачевым в Афганистане, опередил меня:

— Пал Сергеич, предлагаю выпить за командира сто третьей ВДД!

Грачев чокнулся с ним, потом со мной и сказал:

— А за министра Грачева ты не хочешь выпить?

Блоцкий закусывал бутербродом с красной икрой и почему-то молчал. Потом сказал:

— Выпью.

Мы налили еще. Олег чокнулся с нами и громко отрапортовал:

— За командира сто третьей ВДД!

Грачев поставил невыпитую рюмку на стол и посмотрел на Блоцкого уже без улыбки…

Я оделся и ушел.

Жадно заглатывая тяжелый морозный воздух, побрел от

Дома приемов МО, где бряцала веселая музыка, где красавица-цыганка перед столом обалдевающего «президиума» демонстрировала в танце свою роскошную грудь и где хмельные генералы объясняли не менее хмельным корреспондентам и редакторам, что «армию не надо добивать», а в ответ слышали уверения в любви. Накал этих уверений повышался по мере понижения уровня водки и коньяка в бутылках…

В моих глазах все еще стоял почему-то малюпусенький бутерброд с красной икрой — дома лежала хворающая дочка…

Сидя в грохочущем метровагоне, я размышлял о том, что История помнит всех своих детей — героев и подлецов. Талантливых и бездарных. Чистых и грязных. Она умеет отличать тех полководцев, которые оставили след в ней, и всего лишь наследивших…

АЗИАТСКИЙ КРУИЗ

В конце января 1996 года Грачев посетил Алма-Ату, Ташкент и Душанбе. Усиление активности оппозиции в Таджикистане и резкая критика руководства этой страны на встрече глав государств в Москве 19 января за слабый поиск общего языка с оппозицией, большая вероятность втягивания российской 201-й миротворческой дивизии во внутритаджикские разборки, плюс усиление активности вооруженной оппозиции, прорывающейся через границу из Афганистана, — все это диктовало необходимость поездки министра обороны в Среднюю Азию.

Встретившись с Рахмоновым, Грачев передал горячий привет от Ельцина и его слова: «Мы Таджикистан в беде не бросим».

На следующее утро министр на Ми-8 (плюс еще два вертолета огневой поддержки) отправился в Пархар — Богом забытый райцентр в нескольких километрах от таджико-афганской границы.

На вертолетной площадке огромная толпа встречающих. Гудели трубы, били барабаны. Одна из местных красавиц пригласила на танец Грачева. Он отказался, чем вызвал явное недовольство толпы.

Меня это поразило: сделать хотя бы три-четыре символических движения в паре с красавицей было крайне выигрышно в той ситуации. Отказ — неуважение (он был абсолютно прав, когда позже сказал, что у него не было толкового имиджмейкера). Стало неловко за Грачева. Наверное, не только мне.

Знающий местные обычаи другой русский генерал тут же закрыл собой брешь — пустился в пляс.

Праздничная колонна автомашин с хозяевами и гостями прибыла в центр Пархара. На одном из домов табличка с надписью: «Жилой дом П. С. Грачева». Тут же у всех на глазах режется здоровенный баран. Один из местных аксакалов держит речь:

— Мы избрали вас почетным гражданином района — так потребовал народ. Но тут возник вопрос: а где вы будете жить? Так что решили выделить дом. Теперь он ваш — что хотите, то с ним и делайте.

Шум, смех.

Вероятно, «подставной» таджикский журналист задает Грачеву вопрос, на который давно знает ответ:

— Павел Сергеевич, чем объяснить такое ваше внимание к Пархару?

И Грачев неспешно и с явным наслаждением повел рассказ:

— Так получилось, что с Пархаром меня связали жизнь и судьба. Впервые оказался здесь три года назад, во время жуткой эпидемии гелиотропного гепатита. Картина ужасная: тысяч пять человек болело, а ни медикаментов, ничего. В больницах дети со вздутыми животами, потом поражается центральная нервная система… каким-то ударом это по мне прошло — не мог потом ни есть, ни пить. И было принято решение оказать району помощь — и специалистами, и медикаментами, два самолета мы сюда прислали и эпидемию ликвидировали. С той поры у нас с жителями Пархара и началась дружба. А коли народ так это воспринял, я считаю своим долгом до конца жизни по мере возможности помогать им и приезжать сюда…

То был один из тех редких рассказов министра, в которых он ничего не прибавил и не уменьшил…

ЗОЛОТО ПРЕЗИДЕНТА

23 февраля 1996 года на церемонии в Кремле по случаю Дня защитников Отечества президент России Борис Ельцин вручил министру обороны РФ генералу армии Павлу Грачеву памятную именную золотую медаль. Медаль имела порядковый № 2 (№ 1 был вручен канцлеру Колю), весила 100 граммов, была сделана из золота высшей — 999-й пробы и стоила почти 8 миллионов рублей. На одной ее стороне был изображен Борис Ельцин, а на другой — надпись «От президента Российской Федерации».

Вручая медаль Грачеву, Ельцин сказал:

— Это не государственная награда. Это от меня лично.

Видно было, что Грачев волновался. Он сбивчиво поблагодарил Ельцина и еще сказал что-то невнятное, похожее на просьбу носить награду. Президент с легким недоумением разрешил…

В тот день на Арбате некоторые генералы и полковники стали поговаривать о том, за счет каких средств появилась на свет президентская медаль. Да и ко времени ли она — армии еле хватает на прожитье, а Верховный главнокомандующий министру — золото… И пошло-поехало: «Ельцин разбазаривает золотой запас страны».

Отставной полковник Петрович сказал как-то витиевато:

— Золотой запас — золотому фонду…

МЫШЕЛОВКА

Президент, еще недавно громогласно хвалившийся своими многими вариантами выхода из чеченского кризиса, вдруг замолчал. Пресс-секретарь президента Сергей Медведев объявил в прессе, что «Ельцин раздумывает».

Пока Ельцин раздумывал и молчал, наша войсковая группировка вовсю громила чеченские населенные пункты. У командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Анатолия Квашнина однажды сорвалось: «Уничтожить осиные гнезда бандитизма»…

Москва торопилась «выпустить кишки» из оставшихся дудаевских отрядов, численность которых все еще оставалась значительной (5–6 тысяч человек без учета затаившихся в селениях боевиков, составлявших резерв ополчения). Это было вызвано не только тем, чтобы к моменту оглашения генерального президентского плана урегулирования конфликта максимально обескровить дудаевцев. В Чечню торопилась еще одна военная весна. Наши стратеги хорошо понимали, что, как только растают снега, дудаевцы уйдут в горные леса на свои базы и тогда война примет еще более тяжелый характер.

Мне казалось, что тогда Грачеву надо было во что бы то ни стало привезти Ельцину «чеченский подарок» в любом виде — будь то разгром самых крупных вооруженных дудаевских формирований или договоренности о прекращении боевых действий.

Не случайно, что именно накануне приезда Грачева в Чечню интенсивность боевых действий наших войск достигла пика. Таким образом замышлялось поставить Дудаева на колени и вынудить его пойти на попятную.

Заявления Грачева о том, что он готов идти на переговоры с кем угодно во имя мира, выглядели красиво, но то были всего лишь слова, которые заглушал грохот войны. Грачев для чеченцев был «не тем человеком», который имел моральное право призывать к умиротворению. Один из пойманных нашими спецназовцами чеченских снайперов признался, что мечтал увидеть голову российского министра обороны в перекрестье оптического прицела…

Грачев метался по Чечне. Таская за собой большую группу войсковых командиров и лощеную минобороновскую генеральскую свиту, он мастерски скрывал растерянность и до гениального правдоподобия доводил игру в свою возможность переломить ход событий. Но нельзя было переиграть правду жизни.

Кремлевские советники, надоумившие президента послать Грачева в Чечню, довольно потирали ручки. Они видели в этом отличный способ рассчитаться с тем, кто «втянул президента в побоище», пообещав быструю победу. Логика их была проста: ты начинал — ты и заканчивай. Не можешь — уходи… Но убирать его так быстро пока не было смысла. Пока ему планировали роль временного «директора мышеловки» с ограниченной ответственностью. Даже те, кто сопровождал министра обороны в поездке, не могли понять его логики: то Грачев заявлял, что готов лично встретиться с Дудаевым где угодно и провести переговоры, то вдруг призывал «забыть» Дудаева.

Генеральный прокурор РФ Юрий Скуратов уже на другой день после «сенсационных» заявлений Грачева о готовности лично встретиться с Дудаевым сказал, что с правовой точки зрения чеченский лидер не может принимать участие в переговорном процессе по урегулированию в ЧР, поскольку в отношении его возбуждено уголовное дело и он находится в федеральном розыске. Заявления Грачева он назвал «неправомочными». Еще дальше пошел один из подчиненных Скуратова: он официально заявил представителям прессы, что к тем, кто встречается с Дудаевым, должны применяться санкции уголовного характера. Прорыва не получилось. Зато получалось другое:

— Хватит смен партий, шараханья вправо-влево, мы пришли к выводу, что нужно поддерживать тот курс, который существует сейчас.

Хорошие слова всегда приятны.

ПУЛЯ ПРОШЛА МИМО

В середине марта 1996 года в российской прессе разом появились десятки материалов о якобы зреющей отставке министра обороны. То был самый сильный «наезд» на Грачева с момента назначения его на пост руководителя военного ведомства. Начиная с лета 1992 года наша пресса постоянно «снимала» Грачева с должности.

Становилось ясно, что Грачев превращается в «разменную фигуру» в предвыборной партии президента. К этому добавлялось и другое обстоятельство: Государственная дума приняла решение о денонсации Беловежского соглашения 1991 года о роспуске СССР, и в своем заявлении для прессы Ельцин не скрыл, что в случае необходимости будет реагировать «самым жестким образом» (это было очень похоже на его угрозу 1993 года устроить своим политическим противникам «жаркую политическую осень»).

В этих условиях освобождаться от Грачева президенту было опасно. И даже кремлевское окружение, еще недавно требовавшее от Ельцина поскорее расстаться с министром обороны, резко замолчало.

Но Грачев пребывал в растерянности. Неуверенно чувствовала себя и команда министра. Несколько наиболее приближенных генералов разрабатывали планы «спасения». Знали: уйдет министр — уйдут и они.

А пресса не переставала мусолить на разный лад быль и небыль о «скорой отставке Грачева»…

В конце концов, было решено сварганить заявление коллегии Министерства обороны, чтобы выразить, так сказать, возмущение армии. Пусть, дескать, знают и Ельцин, и Коржаков, и Сосковец, и Черномырдин: Воооруженные Силы за министра — горой! Так что не трогайте. И хотя на Вооруженные Силы никто не собирался нападать, в заявлении коллегии хитро сместили акценты — мол, несправедливо пресса бьет Вооруженные Силы. А били-то Грачева…

В прессе заявление коллегии появилось. Но вышла неувязочка. Кто-то из членов коллегии позвонил в Кремль и сказал, что к такому липовому заявлению не причастен. Потому как не подписывал (у нас в МО поговаривали, что то был якобы один из двух первых замов Грачева, который давно зарился на кресло министра и проявлял «скрытую заинтересованность» в том, чтобы оно поскорее освободилось).

Стало известно, что эта информация до самого Ельцина дошла. А он разозлился, что же получается? Тут вроде бы, понимаешь, вся армия за любимого министра горой встала, а на самом деле фальсификация?

Грозно прикрикнули на МО из Кремля, дескать, кончайте всенародную поддержку имитировать…

На другой день офицеры секретариата министра обзванивали всех членов коллегии и предупреждали, что надо прибыть на очередное заседание Некоторые главкомы видов Вооруженных Сил недоумевали и допытывались, в чем дело, но никто толком им ответить не мог. Такого никогда еще не было, чтобы ежедневно проводить коллегию. Тем не менее в назначенное время все собрались в специальном зале на пятом этаже. Пригласили и большую группу московских журналистов, в том числе и телевизионщиков. Грачев сообщил присутствующим, что поскольку предыдущее заявление коллегии некоторые СМИ не считают действительным и даже утверждают, что оно липовое то сейчас, дескать, официально все будет повторено для пущей убедительности.

(Мне вспомнилось как после убийства Холодова Грачеву пришлось вот так же защищаться. Тогда тоже докладывали президенту, что армия возмущена подозрениями «МК» и горой стоит за своего министра. Но никто, конечно, не рассказывал, что в войска шифровка ушла: дескать, шлите телеграммы в поддержку. Говорили, мешками поддержка шла. Одна якобы начиналась: «В ответ на ваше указание о поддержке..»)

Вскоре после той коллегии некоторые ее члены стали словно соревноваться в том, кто чаще и громче «выразит возмущение». Побросали все дела, бросились в газеты, на телевидение и радио. «Не допустить расправы с министром обороны!»

Не отставали от них и «придворные денщики», по-своему трактуя очередную кампанию, направленную на смещение министра. Доказывали, что в этом заинтересованы прежде всего коммунисты и даже кто-то из «своих»…

Во второй половине апреля Грачев отправился в Грузию. Снова огромная военная делегация, необычайно теплое радушие хозяев, щедрые застолья, широкая культурная программа. Все это легко объяснялось: грузин продолжал мучить абхазский вопрос, решение которого в огромной степени по-прежнему зависело от позиции Москвы.

Шеварднадзе страшно нервничал и торопил Ельцина и Грачева. И даже грозил, что в соответствии с решением собственного парламента выведет воздушно-десантную дивизию РФ из Гудауты.

Грачева грузины яростно обрабатывали, убеждая занять более жесткую позицию в отношении абхазов, очень аккуратно намекая, что в ином случае Россия может потерять свои военные базы в Грузии. Грачев обещал грузинам почти все, что они просили. Звонко лилось в бокалы старое грузинское вино. Министр обороны республики Надибаидзе не отходил от Грачева ни на шаг. Грачев приехал в Тбилиси очень удачно: впереди было два выходных дня. В понедельник явно переотдохнувший министр устало попросил журналистов:

— Только не задавайте мне сложные вопросы.

Его пожалели.

Российская военная делегация побывала на родине Иосифа Сталина в Гори. Наши полковники и генералы с почтением рассматривали экспонаты и слушали рассказ экскурсовода. Все они были сыновьями тех, для кого Сталин был Вождем в полном смысле слова…

Когда российская военная делегация покидала музей, кто-то из генералов негромко сказал:

— Вставай, отец, страна в беде!

Все заулыбались, хотя юмор был очень серьезный…

— Нам пора кончать быть политическими проститутками! — так резюмировал итоги визита Грачева в Грузию один из высокопоставленных генералов, входящих в состав нашей делегации.

Вопрос о статусе российских миротворцев в зоне грузино-абхазского конфликта так и не был решен.

Отъезд Грачева из Тбилиси сопровождался сенсационным сообщением одной из газет: министр обороны Грузии якобы подарил российскому коллеге дом в пригороде столицы…

Грузия — страна, где даже слухи божественно красивы…

…Вскоре после визита в Грузию началось формирование группы, которая должна была лететь с министром на Урал. Первоначально намечалось около 70 человек, хотя обычно в поездках такого рода свита министра была раза в три меньше. Потом выяснилось: по инициативе руководства Главного управления воспитательной работы МО акция должна была носить скрытый агитационный характер. Таким образом идеологи этой затеи намеревались решить задачу «стратегической важности» — чтобы воины Уральского военного округа не прокатили Ельцина на предстоящих президентских выборах у него на родине.

Но к нам на Арбат дошел слух, будто в штабе по выборам президента недовольны тем, что в такую ответственную поездку вместе с министром направляется генерал Здориков, не отличающийся, мягко говоря, изысканностью воспитательной работы. К тому же были там и другие опасения: как бы и сам министр не наломал дров, слишком откровенно агитируя солдат и офицеров за Ельцина. А лишний шум может запросто докатиться аж до Конституционного суда, что могло дать оппозиции повод уличить президента в запрещенных методах работы его команды.

Поездка на некоторое время была отложена. Затем ее все же капитально закамуфлировали под рабочую инспекторскую в связи с итоговой проверкой. Цель поездки министра формулировалась так: подготовка базы реформирования армии для создания территориальных командований.

Поездка комиссии, как и следовало ожидать, носила явно предвыборный характер. И сам министр, и начальник ГУВР Здориков на встречах с офицерами и солдатами не слишком заботились о «ювелирных» методах агитации за Ельцина — нередко дело доходило до прямых призывов. Статья Закона об обороне, категорически запрещающая предвыборную агитацию в армии, была откровенно проигнорирована…

По ходу своей «инспекторской» поездки Грачев решил еще и малость покуражиться. В отдельной бригаде химической защиты он подал команду «Пожар!» начальнику караула одного из складов. На виду у огромной толпы бледнеющих военных и улыбающихся журналистов началось позорное представление: поначалу полчаса искали ключи, затем решили двери склада вскрывать топором и вконец раздолбали их.

Министр объявил личному составу «неуд», а командиру бригады полковнику Филиппову о том, что он снят с должности. На том мрачное представление под названием «Развал боеготовности» закончился. Спас полковника Филиппова командующий войсками УрВО генерал-полковник Юрий Греков. Уж он-то на своем веку повидал всякое, знал, что такое разносы и как с ними бороться. Он — из тех военачальников, которые судьбу тертого профессионального командира не привыкли решать в зависимости от промашки рядового Пупкина. На товарищеском ужине с министром генерал Греков, улучив нужный момент в настроении Грачева, расписал былые заслуги комбрига в цветах и красках, и раздобревший от вкусных яств и неслабых напитков министр отменил свой «приговор»…

Затем Грачев решил «опуститься в массы». В одном из учебных классов ему представили взвод солдат, предварительно переодев их во все новенькое. Министр предложил им задавать любые вопросы. Солдаты угрюмо молчали. Наконец, Грачев не выдержал и обратился к одному — откуда родом, сколько служит, какие есть проблемы. Осмелевший солдат под взглядами застывших командиров громко сказал:

— Товарищ министр обороны, у меня есть просьба.

Командир части протирал платком вспотевший лоб, а «замполит» имел глаза боксера, попавшего в нокдаун.

— Ну какая у тебя просьба, сынок?

— Можно с вами сфотографироваться на память — мне в дембельский альбом снимок такой хочется вклеить!

Все с облегчением рассмеялись.

— Конечно, сфотографируемся, — по-доброму ответил Грачев, — ну а проблемы у тебя или твоих товарищей какие есть?

Опять гробовая тишина. Опять у командиров предынфарктное состояние.

И тут солдат рубанул:

— Есть проблемы, товарищ министр обороны!

Грачев вмиг посерьезнел.

— Ну говори, какие проблемы?

— Товарищ министр обороны, наши «чеченцы» просятся, чтобы их домой отпустили («чеченцами» в войсках называли военнослужащих, побывавших в Чечне. — В. Б.).

Наступила такая тишина, что, казалось, слышно было, как фохочет сердце бледнеющего командира полка.

Грачев хмуро посмотрел на полковых и окружных командиров.

— Почему «чеченцы» до сих пор не уволены? Я ведь еще в декабре, кажется, директиву подписал?

Командиры и начальники наперебой стали что-то виновато объяснять. Солдаты улыбались до ушей.

— Значит, так, товарищ солдат, — сказал Грачев, — обещаю вам и так вашим «чеченцам» передайте: в ближайшие дни все они уедут домой!

Солдаты громко зааплодировали, и все дружно направились фотографироваться. Кто-то из офицеров тайком показывал храброму воину увесистый кулак…

В тот же день было приказано оформлять некоторых «чеченцев» на дембель.

А в строевых отделах частей округа началась паника, которая мигом дошла до Генштаба. Дело в том, что действие декабрьской директивы министра обороны, изданной на основе соответствующего указа Ельцина, имело так называемое «разовое значение» и на всех военнослужащих-«чеченцев» пока не распространялось. Это значило, что командиры должны были в нарушение указа президента выполнять устный приказ Грачева. В Главном организационно-мобилизационном управлении Генштаба ломали голову над тем, как выбраться из этого лабиринта. Генералам было не впервой изобретать такие формулировки, в которых черт ногу сломит. Короче, вопрос с «чеченцами» был попросту замылен. На высоком профессиональном уровне…

РАССТРЕЛ

16 апреля 1996 года под чеченским селением Ярыш-Марды дудаевские боевики разгромили колонну 245-го мотострелкового полка Московского военного округа.

Ельцин в одном из своих первых заявлений по этому поводу назвал колонну «мирной», поскольку она, дескать, везла продовольствие и товары. Это еще раз свидетельствовало о том, что президента в очередной раз кто-то из военных вводит в заблуждение. Уже вскоре выяснится, что колонна, кроме имущества и продовольствия, везла из Ханкалы оружие и боеприпасы.

В тот же день на центральный командный пункт Генерального штаба поступила информация об огромном количестве убитых в том бою у Ярыш-Марды. Хотя, в сущности, никакого боя не было — был отлично организованный расстрел нашего подразделения чеченцами: российские военнослужащие не успели оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления…

Руководство Генштаба приказало дежурному по ЦКП ГШ все сведения, касающиеся количества убитых, держать в строжайшем секрете. Было запрещено передавать их даже тем должностным лицам, которые имели право располагать ими по роду службы…

Выступая на слушаниях в Думе, Грачев пошел на беспрецедентную дерзость: он подверг открытой (хотя и косвенной) критике ельцинский план разрешения чеченского конфликта, поскольку, говорил министр, «этот план опять дает возможность дудаевцам подлечиться и пополниться». Далее Грачев утверждал, что «никакие действия не принесут результата, пока армия будет находиться в состоянии «ни мира, ни войны». Он, в частности, сказал:

— Армия несет большие потери не когда воюет, а когда выполняет мирные соглашения. Сожалею, что не дали возможности добить бандформирования.

В те минуты мне было его жалко. Министр обороны был обязан воевать по правилам политических игр, а не военного искусства. В таких условиях не то что Грачев — Наполеон был бы беспомощен. Слова Грачева о невозможности «добить бандформирования» прозвучали в какой-то напряженно-траурной думской тишине.

А еще недавно он в одном из своих интервью говорил иное:

— Я высоко ценю роль переговорного процесса в решении чеченского кризиса.

Тогда же Грачев отдал приказ командующему группировкой в Чечне генералу Вячеславу Тихомирову «всеми способами связаться с боевиками и договориться о прекращении огня».

Когда генералы пытаются делать то, что не могут сделать политики, они всегда становятся крайними…

Дума назначила расследование по трагедии 245-го полка и предложила президенту рассмотреть вопрос об ответственности высших должностных лиц. Президент пообещал, что высшие должностные лица в армии будут привлечены к ответственности.

В тот же день Черномырдин дал поручение начальнику Генштаба генералу армии Михаилу Колесникову, министру внутренних дел и директору ФСБ «обеспечить безопасность передвижения федеральных сил в Чечне». Черномырдин распорядился генералам делать то. что они обязаны были делать без чьих-либо указаний.

Прошел месяц. Расследование уголовного дела о гибели колонны продолжалось.

Следственная группа Главной военной прокуратуры денно и нощно собирала показания свидетелей, должностных лиц, изучала место происшествия. Изнурительная и тяжелая работа. Наблюдая за каторжным трудом следователей ГВП, я думал о том, в какое идиотское положение часто попадают эти люди из-за того, что результаты их работы нередко определяются не честной сутью добытых сведений и выводов, а некими «политическими соображениями», исходящими от тех, кто начал эту войну…

За годы войны в Чечне ГВП расследовала многие десятки уголовных преступлений, нити которых вели не только в армейские или дудаевские штабы, но и в высокие московские кабинеты.

Иногда мне казалось, что над Чечней витает какой-то призрак, за которым вынуждены без сна и отдыха охотиться следователи. Таинственные бомбардировки Рошни Чу, Самашек, Урус-Мартана, загадочное нападение на аэропорт Слепцовск…

И я вспоминал слова Клаузевица о том, что существует такое понятие, как «туман войны». На чеченской войне грязи было гораздо больше, чем тумана. На чеченской войне следователей было гораздо меньше, чем преступлений. Наверное, потому, что война была «ненормальной». Иногда я ставил себя на место Грачева и пытался рассуждать так: «Сбит наш самолет. Главком ВВС генерал Дейнекин докладывает министру о потере одного из асов и боевой машины. Заодно — о месте нахождения банды, сбившей истребитель. Разведка подтверждает — да, боевики дислоцируются именно в этом селении. Воздержаться от справедливого соблазна возмездия невозможно. Следует взлет пары МиГов или Су, и на месте лагеря боевиков уже дымятся воронки»… Еще час — и информационные агентства разносят весть о бомбардировке российскими самолетами «мирного селения». В кабинете Грачева дымятся кремлевские телефоны…

Такая была война: когда командиры мстили противнику за гибель своих солдат и офицеров, это нередко квалифицировалось как преступление. Когда чеченские бомбы разрывались в самом центре скопления наших солдат, мирно обедавших в тылу, и сразу гибло человек двадцать — это называлось «справедливое возмездие». Уголовное дело, ясно, чеченцы при этом не заводили…

На апрельских слушаниях в Думе Грачев заявил, что авиация впредь будет делать вылеты и наносить удары только по его личному разрешению. Но прошло буквально 20 дней — и пришло сообщение из Чечни: вертолеты без опознавательных знаков вновь бомбили населенные пункты южнее Грозного. И опять следовало объявление: «По данному факту возбуждено уголовное дело».

Может, вся война была «уголовным делом»…

ХАБАРОВСК

После слушаний в Думе в связи с гибелью колонны 245-го мотострелкового полка над Грачевым вновь нависла темная туча. Я вновь думал о том же: какие титановые нервы, какое железное здоровье. надо было Иметь, чтобы четыре года подряд жить под кинжальным огнем справедливой и несправедливой критики, среди дельных упреков и ядовитой лжи, чтобы то и дело уклоняться от страшного свиста дамоклова меча президентской немилости, маневрировать, ловчить, спасаться, играть, уходить от ударов и снова ступать в этот адский круг?

Его опять тащили на политическую гильотину. Пресса расценила выступление министра в Думе как несогласие с планом Ельцина по мирному урегулированию в Чечне. Не скрывал своего недовольства министром обороны и начальник Службы безопасности президента генерал Александр Коржаков.

Ельцин же пока никак не реагировал на это. Не отреагировал он и на предложение Думы объявить в стране национальный траур в связи с гибелью российских воинов (погибших в апреле было восемьдесят, погибших в августе 91-го было трое…). Ельцин готовился к визиту в Китай.

За несколько дней до отлета президента в Пекин Грачев вылетел в Хабаровск и там стал «поджидать президента». Что-то странное было в этом маневре. Если и президент, и министр обороны летели с визитом в Китай, то почему бы, спрашивается, им не лететь в одном самолете прямо из Москвы?

Тяжелый мужской разговор Ельцина с министром обороны о гибели колонны 245-го полка был неизбежен. И неизвестно, чем он мог закончиться. А уж тем более если заведется он в самолете «под пять капель», да еще с участием Коржакова. Тяжелое общество. Так что был у Грачева резон не показываться Ельцину на глаза до Хабаровска, дать ему возможность остыть.

…Самолет президента приземлился в аэропорту Хабаровска глубокой ночью. Возле трапа выстроился целый батальон местной административной знати и военных. Ельцин еще не появился на трапе, а телеоператор высвечивает из темноты фигуру военного, уже приложившего руку к козырьку. Грачев.

Ельцин идет вдоль строя встречающих и пожимает каждому руку. Президент протягивает руку министру обороны и крепко пожимает ее. Президент улыбчив — никаких признаков недовольства. Бывают у генералов такие моменты, когда по секундному рукопожатию с президентом они понимают — можно спокойно служить дальше или ждать указа об отставке…

Потом был Китай.

Трагедия 245-го полка отступила на второй план.

РАСКЛАД

…До президентских выборов оставалось все меньше времени. В аналитический центр Службы безопасности президента поступала информация, которая свидетельствовала о том, что Ельцин может не выиграть выборы. Коржаков внимательно отслеживал эту информацию и, пожалуй, был единственным в окружении президента, кто знал всю беспощадную правду и мог смело доложить ее Ельцину. Коржаков делал ставку на реальную оценку ситуации и давал понять президенту, что, возможно, лучше как-то обойти выборы, чем идти на них. Однажды, рассказывали, Коржакову кто-то попытался перечить, ссылаясь на то, что рейтинг Ельцина бешено растет — Киселев до того исходил восторгами по этому поводу, что иногда создавалось впечатление, что он искренне верит в то, что ему приказывали озвучивать. Александр Васильевич отозвался об этих рейтингах как о «женькиных сказках» и оставался при своем.

Ельцин побывал в одном из гарнизонов. Не удержался, чтобы не прозондировать армию. Командующий войсками

Московского военного округа генерал-полковник Леонтий Кузнецов заметно волнуясь, отрапортовал:

— Мы за то, чтобы президентом был Ельцин, а министром обороны Грачев.

Нынешний и будущий президент был доволен. Был доволен и министр обороны. Нынешний, но уже не будущий… Хмурился только Коржаков. Вскоре он проговорится о том, что располагал объективной информацией об истинных настроениях избирателей…

Некоторые аналитики ГШ, подключенные к прогнозированию развития ситуации в связи с президентскими выборами, не исключали, что при неблагоприятном для Кремля варианте развития событий дело может дойти до применения силы ради удержания власти. И здесь, безусловно, одна из ключевых ролей отводилась министру обороны. Даже сильно «провинившийся» Грачев был еще нужен.

Ельцин помнил слова, которые не однажды говорил ему министр:

— Борис Николаевич, я вас несколько раз спасал…

Нельзя было исключать, что летом 1996 года Грачев понадобится Ельцину еще раз…

Но еще с весны президент демонстрировал прохладное отношение к министру. И здесь причина заключалась не только в трагедии, связанной с гибелью колонны 245-го полка. Были и другие причины…

Весной в Минобороны и Генштаб из некоего «аналитического центра» просочился чрезвычайно любопытный документ, в котором, в частности, говорилось:

«…Можно также с уверенностью утверждать, что, как только утихомирятся страсти вокруг постановления Госдумы (о денонсации Беловежских соглашений. — В. Б.), оппозиция выдвинет чеченскую проблему в центр избирательной компании. При этом независимо от успешности претворения в жизнь программы урегулирования в Чечне, президенту будет предъявлен счет за все жертвы, материальные и моральные потери.

Вызванные серьезными провалами политики на Северном Кавказе мартовские слухи об уходе О. Лобова с поста секретаря СБ и его замене на этом посту П. Грачевым (что означало бы отставку последнего с должности министра обороны, чего требуют российские радикал-либералы, выдвинувшие тезис о том, что «с Грачевым президент проиграет выборы»), по-видимому, не являются случайными — об этом можно судить и по заметному охлаждению отношений между президентом и министром обороны, и по крайне резкому тону заявления «програчевской» коллегии МО в опровержении этих слухов.

В такой ситуации весьма животрепещущей становится проблема лояльности армии президенту в случае обострения политического процесса в Москве. Симптоматично, что П. Грачев не был приглашен на совещание у Б. Ельцина в связи с обсуждением положения, создавшегося после принятия Госдумой постановлений об отмене решения Верховного Совета РСФСР о денонсации Беловежских соглашений. По сообщению ряда источников, вопрос о возможном нелояльном поведении армии в случае принятия президентом решений о роспуске Думы, запрете КПРФ и переносе президентских выборов был поднят на упомянутом совещании министром внутренних дел А. Куликовым. Последний якобы высказал точку зрения, что в случае широкомасштабного политического кризиса в России, который может быть вызван такими действиями президента, армия расколется, что приведет к непредсказуемым для страны последствиям…»

…Ельцин слишком хорошо знал Грачева и потому не мог не понимать, что министр обороны и коллегия МО — это далеко не одно и то же.

Что бы там ни говорили о колебаниях Грачева в октябре 93-го или в декабре 94-го, он, в конечном итоге, президента не подвел и сполна оплатил по векселям, выданным ему в августе 91-го и в мае 92-го…

АРМЕНИЯ

2 мая 1996 года Грачев вылетел в Ереван.

Предстояло подписать несколько военных соглашений. Армяне имели к российскому министру обороны свои козырные интересы: им надо было «обратить его в свою веру» при выработке позиции по отношению к Азербайджану в связи с конфликтом в Нагорном Карабахе. И еще попросить запасных частей для своей хиреющей военной техники. А заодно решить вопрос о дальнейших расчетах за российские военные базы.

Колонна машин с российской военной делегацией мчалась из аэропорта в Ереван. А под колеса автомобиля, в котором сидел Грачев, на протяжении всего пути от аэропорта до президентского дворца, летели букеты цветов. Так Армения не встречала еще ни одного военного министра (тогда лишь несколько высших генералов знали, чем именно вызвано это безграничное радушие армян: уже второй год сюда шли тайные поставки крупных партий российских вооружений, которые еще предстояло разоблачить Тулееву и Рохлину).

Армяне умеют быть благодарными. Очень благодарными…

Затем все шло по привычному кругу: приемы, высокие слова о российско-армянской дружбе, протоколы, официальные подписи, застолья под разжигающий кровь древний коньяк, мужские клятвы в верности, фешенебельные одноместные номера в интуристовской гостинице и знакомая уже — многозначительная — многозвездная бутылка с коньяком многолетней выдержки на столе в яркой компании фруктов…

Искренность и нарочитость были в каком-то дискомфортном смешении. Грачев держал себя с какой-то упоительной значительностью столичного знатного гостя, заглянувшего ненароком в щедрую, гостеприимную провинцию. Армянские генералы держали себя с достоинством, но при этом в каждом их слове ощущалось, что они помнят о своей роли хозяев теплого дома, в котором все лучшее — гостям.

УРАЛ, СИБИРЬ И ДАЛЕЕ…

…Не успел Грачев сойти с трапа одного самолета, как тут же дал команду готовить другой.

В 20-х числах мая 1996 года он отправился в рабочую поездку по войскам Уральского, Сибирского и Забайкальского военных округов. В УрВО Грачев направлялся уже второй раз за последние 30 дней. Это было похоже на скрытые маневры, ибо только чрезвычайные Обстоятельства могли заставить военного министра повторно отправляться в военный округ, где, как говорится, еще не остыли его следы. Но все оказалось гораздо проще: снова под видом контроля за подготовкой войск к летнему периоду обучения Грачев совершал «агитационный выезд» в войска.

— Личный состав правильно понимает, — говорил министр, — что только Борис Ельцин может обеспечить движение страны вперед.

Он несколько раз взял на себя смелость публично утверждать, что личный состав Вооруженных Сил уже сделал «правильный выбор» в пользу Ельцина… И тут он вдруг допустил грубейшую ошибку: во время очередного интервью ДЛЯ прессы заявил, что не верит в успех предстоящих переговоров между Ельциным и лидером чеченских сепаратистов 3. Яндарбиевым.

Буквально через час после этого в Минобороны и Генштабе затрезвонили «кремлевки» и члены штаба по выборам Ельцина стали требовать «соответствующих объяснений».

Возвратившегося вскоре в Москву Грачева встретил шквал таких же звонков. Масла в огонь подлил комментатор «Итогов» Киселев, который в своей передаче 26 мая 1996 года заявил буквально следующее:

— В успех намеченных на 27 мая переговоров Грачев не верит. Министр обороны где был, там и остается, продолжает гнуть свою линию. Например, в тот момент, когда президент идет на встречу с лидерами чеченских сепаратистов Яндарбиевым, садится с ним за стол прямых переговоров в Москве, явно возлагая на этот шаг большие надежды, как на очередной рывок на финише президентской предвыборной кампании, Грачев вновь демонстрирует удивительную нелояльность по отношению к президенту, к своему Верховному главнокомандующему, говоря, что в успех этих переговоров не верит. После этого невозможно избавиться от ощущения, что Грачев вообще не под контролем президента и входит в какой-то другой, существующий сам по себе, альтернативный центр власти.

Окружение Грачева было вынуждено в очередной раз решать задачу «заднего хода»: министр сделал для агентства «Интерфакс» новое заявление по поводу переговоров Ельцина и Яндарбиева, которое уже в корне отличалось от «забайкальского». Министр заявил о том, что эти переговоры, вне всякого сомнения, послужат делу мира на чеченской земле, что они крайне необходимы и что он, Грачев, не сомневается в их успехе.

Пока Яндарбиев и сопровождавшие его лица под беспрецедентно плотным наблюдением спецслужб и спецназа «отдыхали» в подмосковной Барвихе в Доме приемов МО, Ельцин резко метнулся в Чечню. Грачев был включен в состав президентской делегации. Но слухи о его отставке продолжали циркулировать.

Там, на чеченской земле, поставив на уши почти всю войсковую группировку, министр обороны преподнес Ельцину дело так, что не только в Чечне, но и во всей России только он, Грачев, — самый надежный телохранитель президента. И ему достались в очередной раз комплименты, и он повел себя гоголем: «Если мы победим на предстоящих выборах, — сказал он журналистам, — то противникам Грачева придется терпеть его еще четыре года!» То был одновременно и выпад в сторону извечного оппонента министра — генерал-полковника Бориса Громова. Весть о том, что Ельцин принимал Громова в Кремле и имел с ним продолжительную беседу, сильно переполошила Грачева. Когда возникала угроза смещения с должности, он реагировал с явным сарказмом. Грачев на совещании говорил, что тот генерал-полковник, который приносил Ельцину концепцию военной реформы, на самом деле якобы слямзил ее у Генштаба, где она, концепция, уже давно разрабатывалась.

— Это что происходит! Тут один генерал-полковник, из наших бывших, напросился на прием к президенту. Поговорил с ним о предвыборной кампании, пообещал ему три миллиона голосов, правда, непонятно откуда. А потом говорит: разрешите приступить ко второму вопросу. Какому второму? Реформе Вооруженных Сил. Они там от министра до последнего солдата ничего не делают. И начинает излагать. Причем я потом посмотрел, это наработки нашего Генштаба, один из привлекаемых наших экспертов переписал и отдал ему. А в конце этот генерал говорит: после долгих размышлений я принял решение, что готов возглавить Министерство обороны. Но это же надо до такого опуститься!

В его словах была примесь лукавства. Ибо ни в Генштабе, ни в Минобороны концепции, как таковой, как целостного документа, не было (была бы — давно обнародовали бы). Правда, были отдельные разработки, прожекты, планы, но отличные от тех проектов, которые Громов показывал президенту и которые обнародовал вскоре в «Независимой газете»…

КОНЦЕРТ

…На совещании высшего руководящего состава армии выступил Ельцин. Он появился в зале из боковой двери сцены в сопровождении Грачева. Генералы и полковники дружно встали и начали аплодировать. Аплодировали столько, что уже и самому президенту стало как-то неловко и он стал показывать жестами, чтобы люди заканчивали хлопать и садились. Но Грачев продолжал аплодировать, а вместе с ним и зал.

Наконец, уселись. Я сидел в одном из первых рядов и внимательно рассматривал президента. Он был в прекрасном расположении духа и неплохо выглядел. И все же в нем уже было мало от того, прежнего Ельцина. Движения замедлились, голос потерял прежнюю силу, а глаза стали излучать тот едва уловимый свет, который есть у всех людей, которые носят в себе боль… ’

Его доклад оказался набором известных планов, которые без восторга принял генералитет.

В тот же день Ельцин собрал для кулуарного разговора членов коллегии Минобороны. Уже вскоре один из замов Грачева так прокомментировал эту беседу за закрытыми дверями:

— Министр опять доказывал Ельцину, что армия вместе с ним. А Ельцин высказал недовольство тем, что он «все необходимое дал армии, но отдачи пока не видно».

На следующий день одна из газет опубликовала отчет о совещании, который озаглавила так «Главковерх и его генералы остались довольны друг другом».

Истина же состояла в том, что Ельцин был недоволен своими генералами, а генералы были недовольны им.

ОТКРОВЕНИЯ

В июне в интервью журналу «Огонек» Грачев в очередной раз дал понять, что он — незаменимая опора президента. Основную причину частой критики в свой адрес Грачев видел в том, что он… предан Ельцину:

— Одна из, наверное, главных претензий ко мне состоит в том, что в июне 1992 года, через месяц после того как стал министром обороны, я, может, так сказать, по молодости или по душевному порыву заявил, что свою деятельность в армии связываю с президентом и при мне армия будет верна Верховному главнокомандующему — Борису Николаевичу Ельцину. Вот после этого все беды на меня и посыпались. Пошла просто-напросто охота на волка. Сказали «фас», выдали деньги, определили банки…

Было ясно, что эти слова рассчитаны прежде всего на Ельцина.

Грядут президентские выборы. Ельцин начинает подводить итоги реформирования армии и открыто признает, что реформы не получилось.

Грачев откликнулся так:

— Я, знаете, уже немолодой человек. Не постесняюсь честно признаться: я не знаю, что такое военная реформа, когда у государства нет денег. Не могу себе представить, как проводить ее частично, и потому с каждым днем все больше разочаровываюсь в этой идее. Я никогда и нигде не утверждал, что реформы в армии идут, и идут успешно. В этот переходный период идет строительство или, точнее, достройка Вооруженных Сил. В основном — приведение в порядок хозяйства, которое нам досталось после распада СССР. Нужно было залатать огромные дыры. Поэтому вопрос о какой-то глубокой реформе и раньше стоять не мог, а сейчас тем более…

В последнее время «ритуальное блюдо» журналистов в беседах с министром — вопрос о возможности его отставки. Грачев отвечал:

— В принципе я к этому уже готов. Тем более к президенту частенько идут, я считаю, необъективные доклады от некоторых его помощников. Целенаправленно формируется мнение о том, что нужно «сдать» Грачева для того, чтобы набрать побольше голосов избирателей. Повторяю — к отставке я готов. У нас с президентом состоялся разговор на эту тему. К тому же я не раз сам ему говорил: Борис Николаевич, если в интересах вашей победы я должен посторониться, я готов, лишь бы вы победили на выборах. Никаких обид и претензий иметь не буду, тем более что мы условились с ним: при любом раскладе останемся в хороших отношениях. Однако скажу: вот эти социологи и прогнозисты, которые предоставляют информацию президенту, видимо, многого недопонимают… Эти социологи и недоброжелатели не знают обстановку в армии. Вот это самое страшное. Грачев сейчас не министр образца 1992 или 1993 года. Перед вами министр 1996 года. Во всех звеньях управления, начиная с полка, сформирована его команда. Все это — мои ставленники. Все, кто не смог со мной работать, ушли…

Грачев не только намекал Ельцину на свою незаменимость, но и ласково стращал его: дескать, весь генералитет — «мои люди», и если я уйду, армия может выйти из подчинения. По этой логике выходило, что Грачева нельзя отстранять от должности как минимум еще лет 10. Пока все «его люди» не уйдут на пенсию.

Более того, Грачев во имя собственного спасения бросил в бой «крупнокалиберную артиллерию». Он говорил:

— Сразу пять главкомов заявили о готовности уйти в отставку вместе со мной. За исключением штатского — Андрея Николаевича (Афанасьевича. — В. Б.) Кокошина — все мои заместители тоже заявили о том, что уйдут со мной в отставку. Зашевелились командующие округов. Но разве это кому-то нужно? Так ведь и до самых низов начнет бродить… Обычно президент принимает взвешенные решения, хотя у него бывают иные порывы, когда на него все разом наваливается. Однако, как мне кажется, он сам прекрасно понимает: если «сдаст» меня, сам от этого ничего не выиграет, я имею в виду не только на выборах, а вообще…

Чем чаще Грачев говорил подобные вещи, тем яснее становилось, что его неуверенность в прочности своего положения растет.

Летом 1996 года Министерство обороны и Генштаб жили в предчувствии грядущих перемен.

Нам дозарезу был нужен «свежий воздух». Еще больше нам нужен был командир, которого бы уважала вся армия. Армия с нетерпением ждала такого командира.

И тут неожиданно свое видение «проблемы Грачева» решил продемонстрировать глава Федеральной пограничной службы генерал армии Андрей Николаев, которого у нас в ГШ давно прочили в министры. Он назвал «некорректными» все разговоры вокруг скорой отставки Грачева.

— Живой человек выполняет обязанности министра, — сказал он, — и мы просто из уважения к себе должны относиться к этой ситуации корректно. Не надо вынуждать президента принимать решение. Когда надо будет, он его примет и назначит кого надо и куда надо.

Это высказывание буквально по всем статьям было выигрышным: призывая не муссировать слухи об отставке министра обороны, генерал как бы подавал примиренческий знак Грачеву, с которым не раз сцеплялся в публичной полемике по поводу подчиненности Погранвойск. Он как бы защищал президента от давления СМИ. И одновременно давал понять всем, что у Ельцина хватит мудрости решить вопрос правильно и своевременно…

КРЕМЛЕВСКИЙ ИГРОК

После того как Ельцину стало понятно, что его победа в первом туре президентских выборов над Зюгановым слишком зыбка, что результат повторной схватки с противником в огромной степени зависит от Лебедя, Ельцин резко пошел на консолидацию с опальным генералом. Уже в третий раз за последний месяц он приглашал Лебедя в Кремль и откровенно давал понять, что нуждается в его поддержке «во имя России». Набор комплиментов, которыми президент щедро осыпал Лебедя в тот вечер 17 июня 1996 года, был беспрецедентным.

На предложение открыто призвать «своих» избирателей іюддержать курс реформ и демократии во втором туре генерал ответил уклончиво. Но смысл его согласия был понятен.

Президент попросил Лебедя высказать свои соображения по поводу возможного назначения на пост секретаря Совета безопасности и одновременно — помощника президента по национальной безопасности. Лебедь выдержал паузу — такую долгую, что заставил Ельцина забеспокоиться, и, с трудом преодолевая нахлынувшее на него волнение, заговорил об ответственности. Когда дошел до необходимости радикальных реформ в армии, заговорил о Грачеве. Ельцин насторожился и посуровел. Сказал:

— Тут мне все ясно, Александр Иванович. Проект указа о Грачеве у меня уже готов… Давайте работать и не терять времени. Завтра приглашаю вас в Кремль. Надо вас представить народу.

На том и разошлись.

ОТСТАВКА

Через несколько минут после ухода Лебедя из Кремля помощники президента позвонили в Министерство обороны и сообщили Грачеву, что его вызывает Верховный главнокомандующий.

Грачев приехал растерянный и настороженный. Ельцин для формальности спросил его о том о сем, поинтересовался здоровьем. А затем напомнил об их недавнем разговоре, когда министр обороны обещал ради победы президента на выборах «отойти в сторону».

Грачев побледнел. Сказал:

— Я все понимаю, Борис Николаевич.

— Лебедь станет секретарем СБ и моим помощником по безопасности. Как на это смотришь?

— Под Лебедем я работать не буду.

Повторил:

— Я с Лебедем не сработаюсь. Я сейчас же подам рапорт…

В Кремль приезжал действующий министр обороны России. Уезжал — бывший. В те минуты на столе Ельцина еще лежал неподписанный указ о смещении министра обороны Российской Федерации генерала армии Грачева Павла Сергеевича с должности. Ельцин взял ручку и своим характерным наклонным пружинообразным почерком расписался. Точно так же, как сделал он это в середине мая 1992 года, когда возвышал своего любимца на самый Олимп военной власти…

Грачев еще ехал в своем легендарном «мерсе» из Кремля на Арбат, а к его приемной уже стягивались генералы с таким видом, словно пришла похоронная весть. Собралось человек десять. Дежурному по приемной было приказано ни с кем не соединять министра и никого к нему не пускать. Ради снятия стресса — «по пять капель». По мере того как хмель кружил голову, компания становилась все более агрессивной. Многие понимали, что уйдут вместе с Грачевым. И вдруг кто-то предложил «отблагодарить» наиболее преданных за верную службу министру тем, что осталось в его наградном фонде.

Нашелся в той компании человек, который уже мечтал найти свой бриллиант на пепелище. После выпивки и митинга в задней комнате кабинета министра он нашел способ просигнализировать секретарю Совета безопасности о «заговоре». Его расчет был понятен. Он спасся. Но совсем ненадолго…

МОЛЧАНИЕ

…После отставки Грачев исчез из поля зрения сослуживцев. Лишь один или два раза появлялись его коротенькие интервью в прессе. В одном из них накануне президентских выборов он сказал:

— Своих позиций и привязанностей не меняю… Хочу, чтобы моя отставка не повлияла на позицию военнослужащих на выборах.

А по поводу обнаруженного Лебедем «заговора» ГКЧП-3 Грачев заявил:

— Деяния, в которых обвиняют генералов, уголовно наказуемы. Это страшное подозрение. В других условиях этому делу придали бы большее значение.

Он обзвонил всех тех, кто был назван среди участников «заговора», и попросил их обратиться в прокуратуру. Даже будучи в отставке, он продолжал повторять свое любимое слово — «президент»:

— Президент определит мою судьбу… Я думаю, что президенту еще пригожусь.

…Я встретил Грачева в середине апреля 1997 года после футбольного матча «Торпедо» — ЦСКА. Он уезжал со стадиона на «мерседесе» очень похожем на тот «Мерседес-500 SL», из-за которого у него было так много неприятностей. Автомобиль по приказу генерала Родионова отправили в один из минобороновских гаражей, где поставили на прикол. Родионов даже побрезговал посмотреть на него…

Я смотрел вслед быстро уезжавшей серебристой иномарке, пытаясь запомнить номер.

Не успел.