ШЕСТЬ
…После того как в России была утверждена должность начальника Генерального (Главного) штаба, в ней перебывало более четырех десятков военачальников. Одни продержались по двадцать лет с гаком, другие не высидели и двадцати недель… Но был лишь один уникальный период, когда за шесть лет сменилось шесть начальников Генштаба. Это произошло в 1991–1997 годах. Все кадровые назначения и смещения зависели от воли президента. И только в одном случае причиной смены очередного НГШ была смерть…
Вместо снятого «за непротивление ГКЧП» генерала армии Михаила Моисеева в августе 1991 года на должность НГШ был назначен генерал армии Владимир Лобов. Он не продержался и трех месяцев: в результате придворной интриги был внезапно и унизительно смещен. Ему на смену пришел командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-полковник Виктор Самсонов.
По Генштабу в те дни ходили, как говорится, имеющие под собой почву слухи, что Самсонов был назначен в Москву по протекции мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, который высоко оценил позицию командующего ЛенВО, не допустившего ввода войск в город в период августовских событий. Собчак блистательно отрекомендовал Самсонова Горбачеву и Ельцину, когда они стали подыскивать кандидатуру нового НГШ. То было время многих конъюнктурных кадровых назначений в армии.
Но в должности НГШ и генерал Самсонов пробыл недолго: уже по весне 1992 года Ельцин с Грачевым тихонько сплавили его вместе с маршалом Шапошниковым в Главкомат Объединенных Вооруженных Сил СНГ (там Самсонов получил «тяжелый крест», который тем не менее достойно нес аж до осени 1996 года, пока не вернулся в знакомый кабинет начальника Генштаба Вооруженных Сил России). Однако ему опять не повезло — через полгода указом Ельцина он был смещен «за провал реформирования армии». То была притянутая за уши президентская формулировка, очередной кадровый бзик президента с гнилушным запахом кремлевской интриги: Самсонов еще не успел нагреть под собой кресло…
Летом 1992 года начальником ГШ стал генерал-полковник Виктор Дубынин — хорошо известный в армии военачальник, особо почитаемый «афганцами» и «поляками» (Дубынин до назначения НГШ был командующим 40-й армией в Афганистане, а затем — Группой советских войск в Польше).
В одной из служебных характеристик на Виктора Петровича говорилось, что он относится к тому типу военачальников, которые сочетали в себе профессионализм и порядочность. Все это была сущая правда, окантованная сухим языком стандартных формулировок. А в жизни офицеры искренне уважали Дубынина просто за то, что он был Дубыниным. Он вступил в должность, борясь со страшным недугом, и мужественно встречал надвигавшуюся смерть в круговерти адской работы. После смерти Дубынина в конце 1992 года кресло начальника ГШ вновь опустело…
Грачев остановился на двух кандидатурах: первый зам НГШ генерал-полковник Михаил Колесников и замминистра обороны генерал-полковник Валерий Миронов. На генштабовских посиделках многие говорили тогда, что, в сущности, эти две кандидатуры почти равноценные. Хотя кому-то казалось, что определенное преимущество было у Миронова — за его спиной Афган, боевой опыт, должность командующего Группой войск. Кто-то считал, что все же небольшое преимущество было у Колесникова. Аргументы: он уже немало прослужил в аппарате ГШ и владел всеми тонкостями работы, связанной с оперативным управлением Вооруженными Силами. Он и выиграл негласный конкурс.
Мне казалось, что Грачев отдал ему предпочтение еще и потому, что не испытывал перед Колесниковым «афганского комплекса» — новый НГШ в Кабуле им не командовал. Ктому же Грачеву нужно было овладевать многими премудростями министерской работы. Колесников же был, пожалуй, единственным, у кого Павел Сергеевич учился без стеснения…
…Матерый штабист, не проскочивший ни одной из должностных ступенек по чьей-то протекции, Колесников знал себе цену. Знали ее и почти все в ГШ. Нельзя было не замечать, что по некоторым оперативным вопросам Колесников буквально «водит за руку» Грачева.
За глаза многие генштабисты звали Михаила Петровича «папой», и в этой кличке концентрировалось и профессиональное почтение, и уважение к возрасту.
Из досье:
Генерал-полковник КОЛЕСНИКОВ Михаил Петрович
Родился 30 июня 1939 года в городе Ейске Краснодарского края.
В 1959 году окончил Омское танко-техническое училище. Службу в войсках начал в должности командира взвода, затем командовал ротой, батальоном.
В 1975 году после окончания Военной академии бронетанковых войск назначен командиром полка.
С 1977 года — начальник штаба — заместитель командира дивизии.
В 1979 году назначен командиром танковой дивизии.
После окончания Военной академии Генерального штаба в 1983 году командовал корпусом, затем армией в Закавказском военном округе.
С 1987 года — начальник штаба — первый заместитель командующего войсками Сибирского военного округа, а с 1988 года — начальник штаба — первый заместитель Главнокомандующего войсками Южного направления.
В 1990 году был назначен на должность начальника Главного штаба — первого Заместителя Главно командующего Сухопутными войсками.
С 1991 года — начальник Главного организационно-мобилизационного управления — заместитель начальника Генерального штаба ВС СССР.
В июне 1992 года стал первым заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных Сил РФ.
На должность начальника Генштаба — первого заместителя министра обороны был назначен указом президента РФ в декабре 1992 года.
Женат, имеет двоих детей.
НАЧАЛО
…Он принял должность тихо, без тех громких заявлений и скороспелых нововведений, которые обычно свойственны многим генералам. Да, собственно, Колесникову и принимать-то нечего было: он уже немало времени работал здесь, исполнял обязанности начальника Генштаба. Ничего принципиально не менялось, разве только степень ответственности да количество сигарет, которые Михаил Петрович стал смолить еще безудержней (потом, правда, перешел на трубку).
Напрочь лишенный позерства, пустого словоблудия и должностной чванливости, он создавал впечатление очень прагматичного и в то же время не по чину простого человека. О таких обычно говорят «свой мужик». Эта пара слов в офицерской среде имеет высокую цену…
Вскоре настало время новому НГШ показаться на людях в новой роли. Было это как раз в тот период, когда РФ и США подписали очередной Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. Рядовым россиянам эти сокращения были глубоко до фени, а президентские и мидовские клерки носились с договором, радостно кричали об очередном «историческом прорыве» и требовали «широко и глубоко» разъяснять непросвещенной толпе величие дел президента.
Министру обороны и недавно назначенному начальнику Генштаба было рекомендовано принять участие в кампании по пропаганде нового «исторического прорыва». Некоторые генералы тут же принялись расточать комплименты и громко хлопать в ладоши — так, чтобы услышали в Кремле…
Колесников решил выступить перед личным составом академии Генштаба. Мне было приказано сопровождать его вместе с помощником НГШ генералом Александром Скворцовым.
В зале академии сидело около 500 офицеров и генералов. Элита Вооруженных Сил. Когда Колесников вышел к трибуне, наступила такая тишина, что я, казалось, слышал, как посвистывает волосок в носу у соседа. Колесников обратился к залу как-то по-свойски, по-простецки:
— Мужики, не ждите от меня никаких прожектов военной реформы. Сейчас главное знаете что?
Зал затаил дыхание.
— Сейчас самое главное — выжить!
В зале дружно и громко забормотали. Колесников, как мне показалось, на минуту опешил. Он, видимо, не ждал такой реакции. Но потом твердо и громко повторил:
— Да! Выжить…
Высказав немало весьма прагматичных мыслей по поводу состояния армии, он искусно обошел места, где по логике его суждений надо было говорить о виновниках ее развала. Получалось, что развал этот охватил Вооруженные Силы как бы сам по себе, наподобие стихийного бедствия. В зале хорошо чувствовали недомолвки НГШ и потому то и дело раздавались негромкие реплики типа:
— А кто же виноват?
Это было что-то принципиально новое: раньше в такой аудитории никто не мог позволить себе комментировать выступление начальника Генштаба. Колесников наверняка почувствовал эту атмосферу неприятия его слов о состоянии армии и военной реформе и потому постарался быстро «свернуть» эту тему и перешел к основной. Он достал из папки три странички текста и, строго следуя каждой букве, стал зачитывать абзацы, иногда комментируя их.
Эту педантичность можно было легко объяснить: НГШ анализировал слишком серьезный военно-политический документ, насыщенный многими десятками цифр, формулировок и выводов, которые и на йоту не должны были расходиться с официальной позицией Кремля. Основной вывод: подход России к сокращению стратегических наступательных вооружений, зафиксированный в Договоре СНВ-2, верный. А ведь еще какой-то час назад я слышал от специалистов Минобороны и Генштаба, что в документе есть целый ряд положений, которые несправедливы по отношению к России… НГШ добросовестно отрабатывал указание «сверху».
Когда Колесников закончил выступление, один из слушателей задал вопрос:
— Почему мы делаем американцам столь явные уступки при сокращении ракет?
Колесников хмуро посмотрел на полковника, задавшего этот вопрос. Но тем не менее ответил без видимого недовольства:
— Мужики, только не втягивайте меня в политику, ради Бога! Давайте встретимся в другой раз, и я постараюсь подробно ответить на все ваши вопросы.
Я хорошо запомнил эти его слова и долго с интересом ждал — сдержит ли он свое обещание? Не сдержал. У меня тогда создалось впечатление, что НГШ страшно торопился покинуть стены академии… Безусловно, он мог бы подробно и квалифицированно ответить на вопросы слушателей. Но честность и критичность в оценках недавно подписанного договора были слишком опасными для генерала, занимающего столь высокий военный пост.
Уступки со стороны России были настолько очевидными, что НГШ не мог их не видеть. Но слишком рискованно для карьеры было прямо сказать об этом подчиненным. И потому он доказывал людям… обратное. Он доказывал, что «все по-честному, без обмана». Люди его не понимали.
Сидя рядом с ним на заднем сиденье «Волги», возвращавшейся на Арбат, я видел, что он сильно расстроен. Молчал и курил. И когда помощник пытался как-то отвлечь его, сказал:
— Саша, помолчи, пожалуйста…
Как странно, как несправедливо все получалось: генерал, несколько десятков лет честно пахавший во славу Отечества, был вынужден теперь говорить людям не то, что думал на самом деле.
Режим не только генерала Колесникова — всех нас приучал к политическому двуличию. Если бы генерал Колесников хоть что-нибудь «бухнул» против договора, он, очень возможно, быстро бы превратился в отставного НГШ… Надо было быть слишком большим врагом самому себе или очень рисковым человеком, чтобы посеять хоть каплю сомнения в правомерности действий Кремля и МИДа.
Он был слишком осторожным.
КРОССВОРДЫ
Только позже мне станет понятно, что он из тех людей, в чьих характерах невозможно отделить осторожность от трусости, хитрость от ума, тонкий трезвый расчет от банального ловкачества. Иногда мне казалось, что он старается проскользнуть сквозь узкий створ между жестокой правдой армейской жизни и честным объяснением главных причин складывающегося положения в войсках. При этом неизбежно надо было говорить о Власти. О ее, как сказал один из участников штурма Грозного, скотском отношении к армии.
У нас в ГШ говорили: «Был бы он смелым и честным — взял бы и рубанул все в глаза Ельцину!» Советовать легко. Тут и лейтенант часто кажется сам себе умнее и храбрее маршалов. Ну заявил бы начальник Генштаба Ельцину, что армия из-за невнимания власти к ней начинает рассыпаться. Во-первых, Ельцин об этом уже кое-что знал. А во-вторых, мог сказать: «Михаил Петрович, а зачем я тогда тебя на Генштаб посадил? Если недоволен — свободен…»
По мере того как ухудшалось положение в Вооруженных Силах, многие на Арбате стали поговаривать, что ситуацию можно будет исправить, если министр обороны и начальник Генштаба будут «драться» за интересы армии, публично апеллируя к президенту, правительству, парламенту. Да, это было рискованно для карьеры первых лиц в МО и ГШ, но состояние дел в войсках требовало именно такого риска. Гораздо опаснее для армии было смиренное молчание ее руководства.
У меня создавалось впечатление, что конфликтной борьбе за выживание армии Михаил Петрович предпочитал тихое сидение на должности. На это стали обращать внимание и другие офицеры. Стоило кому-то завести на сей счет разговор — опять споры. Сторонники Михаила Петровича доказывали, что его сверхосторожная позиция в отношениях с высшей властью продиктована некими тонкими соображениями. Какая доблесть есть в том, говорили мне некоторые сослуживцы, что НГШ будет пикировать на президента, на правительство, требуя, чтобы государство улучшило финансовое и материально-техническое снабжение армии? Его же в момент снимут. Сейчас не конфликтовать, а спасать армию надо.
Только как же спасать, если военный бюджет урезали, задержки с выплатами денежного содержания учащаются, количество бесквартирных офицеров растет, а соответствующие госпрограммы лопаются, местная исполнительная власть призыв новобранцев проваливает… При таком положении, будь НГШ хоть сам Ельцин, вряд ли бы удалось быcтро переломить эти тенденции. Многое действительно не зависело от Колесникова.
Нельзя было понять другое: почему наш НГШ идет на компромисс там, где творится очевидная глупость? Ведь еще до вступления в должность он не мог не видеть, какую нелепицу сотворил министр обороны, создав и замкнув непосредственно на себя Управление военного строительства и реформ. Управление занималось вопросами, которые издревле были прямой функцией Генштаба. Именно в Генштабе всегда проводились теоретические и научно-практические изыскания, относящиеся к области военной реформы. Создание УВСР привело к раздуванию штатов центрального аппарата.
Колесников знал это и наверняка лучше других понимал нелепость такой «надстройки». Однако изменить положение дел не решался. Не хотел обострять отношения с Гречевым. Думаю, что во многом из-за этого МО и ГШ так и не сумели серьезно реформироваться. При Колесникове в Минобороны и ГШ существовало несколько управлений с «родственными» функциями: Управление внешних сношений, Главное управление международного военного сотрудничества, Международно-договорное управление, Управление по координации сотрудничества со странами СНГ. Но кардинальных мер по оптимизации всех этих структур так и не было принято…
Со временем ко многим генералам и офицерам ГШ стало приходить уже иное восприятие Михаила Петровича как профессионала и просто как человека…
СВЕТ И ТЕНЬ
На мой взгляд, одна из феноменальных черт Колесникова заключалась в умении оставаться в тени даже там, где ему по статусу предписано играть одну из основных ролей.
Сегодня многие знают, что расстрел и штурм парламента в 1993 году проходил под общим руководством министра обороны, что прибывшими к Белому дому подразделениями управлял с командного пункта в гостинице «Украина» замминистра генерал Георгий Кондратьев, что таинственного «старца» на заседание коллегии МО, где в присутствии Ельцина обсуждался план захвата БД, привел еще один зам Грачева — генерал Константин Кобец и т. д. Но при этом «за кадром» остается начальник Генштаба.
А между тем он играл тогда одну из ключевых ролей. Свидетели его разговоров с Грачевым рассказывали, что именно НГШ поначалу наиболее активно предостерегал министра от неосмотрительных действий… И в том, что коллегия МО тянула резину и не принимала самостоятельных решений по вводу войск и их применению в столице, тоже чувствовалась «направляющая рука» Колесникова.
Доведенные до панического состояния сторонники Ельцина требовали немедленных и решительных действий армии. Но что мог сделать Колесников, если у него был свой начальник — Грачев? Давать советы министру? И он их давал. Но наступил тот пиковый момент, когда и Грачеву, и Колесникову надо было выбирать — либо уходить с должностей, либо ввязываться в драку. Они сделали свой выбор.
Когда по улицам Москвы заскрежетали гусеницы боевых машин пехоты и танков, Колесников занимался координацией выдвижения колонн в заданные районы. Войска входили в столицу медленно и плохо. Грачев же докладывал Ельцину, что все идет по плану. Ельцин перепроверял эту информацию, убеждался, что Грачев вводит его в заблуждение, и вновь звонил на Арбат и требовал реальных докладов и действий. Министр рвал и метал. Колесников тоже изо всех сил давил на командиров. Помню, как он прилюдно отчитывал командира бригады особого назначения из Теплого Стана за то, что тот слишком поздно вышел в заданный район:
— Я быстрее бы на велосипеде приехал!
Из парламента на Арбат то и дело звонили депутаты и просили военное руководство не делать глупостей, не доводить дело до кровопролития. По должностным обязанностям Колесников отвечал и за связь. Городские линии в МО и ГШ были «вырублены»…
Генштабовская телефонистка весело и нагло врала, что «перегорели предохранители» и что через час связь будет восстановлена. Связи с городом не было несколько дней.
Наблюдая за Колесниковым в те черные октябрьские дни 1993 года, я часто ловил себя на мысли, что былая расположенность офицеров к Михаилу Петровичу начинает остывать…
Армии приказали усмирить взбунтовавшихся народных избранников и их сторонников. Начальник ГШ стал частью карательной машины.
Наверное, для любого генерала нет ситуации страшнее, чем та, когда его понуждают доказывать верность президенту пальбой из пушек в соотечественников. И тут уже нельзя никого перехитрить. Либо «да», либо «нет».
…С определенных пор я стал замечать одну любопытную деталь в отношениях министра и НГШ. Бывало, как только разъяренный парламент требовал к себе министра обороны с отчетом по какому-нибудь «тяжелому» вопросу, Гранее искал повод, чтобы уйти от разговора. Не однажды он посылал вместо себя Колесникова, и тому приходилось отдуваться за военное ведомство. В такие моменты генштабисты искренне сочувствовали «великому мудрецу».
…Власть время от времени разворачивала очередную кампанию по борьбе с преступностью. На одном из совещаний в правительстве был поставлен вопрос и о привлечении военнослужащих к этому делу. Вскоре в «Красной звезде» появилась заметка, в которой говорилось, что в соответствии с директивой начальника ГШ милицейские наряды на улицах Москвы будут усилены военнослужащими. Все это замышлялось в рамках операции «Сигнал», целью которой являлось усиление борьбы с преступностью.
А поскольку участие армии в наведении правопорядка в столице противоречило существующим законам, это вызвало протест наиболее щепетильных демократов. Они стали звонить в Управление информации Министерства обороны и требовать правовых обоснований директивы НГШ. Правовые обоснования найти было очень трудно. И мы откровенно водили слишком любопытных за нос, не говоря ничего конкретного…
Почти никакой пользы акция не принесла.
…В отношениях между министром обороны и начальником Генштаба есть одно немудреное, но очень важное правило: во всех публичных выступлениях дуть, как говорится, в одну дуду. Как только это правило нарушается, мгновенно возникает казус, который может иногда привести даже к международным скандалам.
Помню, как однажды я был поражен тем, что начальник Генерального штаба и министр обороны не имеют единого представления об истинной численности собственной армии. Из-за этого случился громкий ляп. Министр на пресс-конференции назвал одну численность Вооруженных Сил, а Колесников в своем интервью газете «Сегодня» (буквально на следующий день) — другую. Расхождение было огромным — почти 20 дивизий полного штата. Въедливые газетчики не упустили случая всласть поиздеваться над нашим руководством. НГШ проглотил эту неприятную пилюлю. То был серьезный удар по его реноме. Ведь по большому счету именно НГШ — главный держатель данных по численности армии. Правда, прошедшие «школу Колесникова» прыткие генштабисты из Главного организационно-мобилизационного управления тут же бросились отмывать шефа. Мол, есть различные штаты укомплектования (для мирного и военного времени). Но то уже было слабым утешением.
Генерал Колесников за время своего пребывания на посту НГШ не однажды попадал в весьма щекотливые ситуации. Одна из них была связана с катастрофой военно-транспортного самолета. Журналисты пронюхали, что самолет разбился из-за того, что на его борту была плохо закреплена техника, которая сорвалась во время захода на посадку. На встрече с представителями прессы Колесников категорически отмел эти «слухи» и заявил, что на борту самолета ничего незаконного не было. И ему многие поверили. Но не все. На следующий день на первой полосе «Независимой газеты» появился огромный снимок разбитого самолета, в обгоревшем фюзеляже которого ясно была видна новенькая «Лада» с иностранным номером (кто-то вез ее из Западной группы войск). Под снимком была подпись: «А начальник Генерального штаба ВС РФ генерал-полковник Михаил Колесников утверждал, что на борту военно-транспортного самолета ничего незаконного не было…»
Однажды он сильно прокололся во время пресс-конференции, весьма лестно отозвавшись о деятельности арестованного американского разведчика, внедрившегося в ЦРУ и работавшего на СССР и Россию. Михаил Петрович неосмотрительно заявил, что он «приносил нам пользу». Американцы сразу подхватили эти слова и раздули шум. Генерал приказал немедленно представить ему расшифровку магнитной записи его выступления. Но слова были сказаны. Даже официальное разъяснение для СМИ, подготовленное пресс-службой МО, ничего не изменило. Мидовцы упрекали Колесникова за то, что он-де своим неуклюжим комментарием подпортил российско-американские отношения. В общем, пережил тогда Михаил Петрович немало неприятных минут.
То был явно не его день. Мне он запомнился еще и потому, что самому пришлось побывать на «ковре» у начальства и получить серьезный нагоняй. Мои подчиненные не успели проверить состояние кресла, которое предназначалось на пресс-конференции для НГШ. Как только Колесников стал садиться в него, ножка отвалилась и Михаил Петрович от падения спасся только тем, что успел крепко ухватиться за крепкую суконную скатерть. Его поза и мимика в ту минуту были зафиксированы телекамерами… И мне стоило больших трудов потом дозвониться до телекомпаний и упросить их не давать в эфир «весьма сочные» кадры.
…А положение в армии становилось уже таким, что все чаще вынуждало НГШ бить в колокола. Борьба за укомплектование Вооруженных Сил сильно изматывала Генштаб. Зная истинное состояние дел, Колесников острее других понимал, что при таком «дефиците» личного состава войска все больше профессионально деградируют.
Офицеры, уже привыкшие ктому, что НГШ старается «не высовываться» в прессе, однажды были поражены неожиданно смелым заявлением Колесникова, прозвучавшим в его интервью: при таком отношении властей к комплектованию частей Россия вскоре может остаться без армии… По этому поводу на Арбате стали говорить, что Михаил Петрович «прыгнул выше себя». Но даже столь громкие заявления НГШ не возымели действия.
И когда по весне 1995 года и вовсе запахло паленым в сфере укомплектованности армии, он сумел подобрать ключи к Черномырдину и убедить его, что уже не Генштаб, а правительство должно инициировать вопрос об увеличении срока службы солдат и о внесении некоторых других поправок в законодательство. То была серьезная победа. Ибо Черномырдин согласился и дело было доведено до голосования в Думе.
Не однажды участвуя в слушаниях в нижней палате парламента, Колесников хорошо понимал, что если проект поправок к закону будет обсуждаться детально, то успеха не добиться. Тем более что заранее уже было известно — борьба предстоит нешуточная.
А цель была очень важная — как можно быстрее получить возможность увеличить срок службы солдат с 1,5 до 2 лет, сократить огромное число отсрочек и т. д. Ведь тогда уже весной 1995-го, а особенно осенью армия могла оказаться вовсе парализованной из-за неукомплектованности. Нужно было найти такой ход, чтобы Дума не успела как следует и очухаться, а поправки были уже официально приняты.
Вскоре некоторые начальники управлений ГШ провели скрытую обработку лидеров партийных фракций нижней палаты парламента и заручились их поддержкой на «молниеносное» голосование. Ну а дальше было еще интересней…
У нас в ГШ говорили, что Михаил Петрович во время обсуждения вопроса о поправках к закону один объегорил большую часть строптивого депутатского корпуса. Колесников, в частности, заявил, что в его выступлении содержится много секретной информации и потому обсуждение должно проводиться без предварительной раздачи документов депутатам. Голосование проводилось «на слух». Он нарисовал столь ужасную картину с комплектованием в армии, что перепуганные депутаты подавляющим большинством голосов поддержали его. Но поскольку технология голосования была упрощенной, многие депутутаы, выступавшие против увеличения сроков службы рядового состава и призыва студентов, стали протестовать. В прессе подняли хай…
Колесников продолжал бороться. Мало кто знает, что в те дни один из его заместителей — начальник Главного организационно-мобилизационного управления ГШ — генерал-полковник В. Жеребцов (его у нас в шутку называли «внуком Конева») совершил тайный вояж к Жириновскому, уговаривая его с помощью фракции ЛДПР встать на защиту интересов Минобороны.
И тут угадывался почерк НГШ. Но до успеха было еще далеко. Окончательное решение вопроса некоторые депутаты верхней палаты стали затягивать. В решающий момент не собрали кворума, и голосование перенесли на более поздний срок. Но надежда не покидала НГШ. Он продолжал медленно и верно разрушать стену депутатского противостояния.
Кто знает, может быть, во многом благодаря именно такому упорству Колесникова Российская армия в первой половине 1995 года проскочила «опасную зону»: без поправок к закону она бы недосчиталась нескольких десятков тысяч солдат и уровень укомплектованности мог упасть ниже 70 процентов…
…Колесникова на Арбате и в шутку и всерьез называли «серым кардиналом» войсковой операции в Чечне. Ведь когда Грачеву осенью 1994 года окончательно выломали руки на Совете безопасности и приказали «замочить» Дудаева, Генштаб стал играть центральную роль в организации и планировании операции.
Началась дикая спешка. Многие офицеры в тот период за глаза костерили НГШ за то, что не воспротивился министру, когда тот поставил задачу планировать силовую авантюру. Ведь и опытнее, и мудрее, и дальновиднее. Казалось, все было против скороспелой затеи: нереальные и невыгодные сроки подготовки ввода войск, неполные разведданные, острая нехватка личного состава, вооружений и техники, неукомплектованность экипажей боевых машин…
Уже тогда и без выводов генштабовских прогнозистов предвидел генерал Колесников, что ждут армию на Кавказе не лавры победы, а тягучая и жестокая полупартизанская война с непредсказуемым исходом. И тем не менее НГШ запустил генштабовскую машину планирования операции. Подчиненные ему генералы допустили оплошность. Их просчет заключался в том, что отлично подготовленным к боям в Грозном отрядам Дудаева (более шести тысяч человек) наши части не сумели противопоставить умение воевать в городе.
Дудаевцы имели значительное превосходство как обороняющаяся в надежных укрытиях сторона. Ей противостояла почти такая же по численности наша войсковая группировка. И уж кто-кто, а Колесников прекрасно знал, что в той ситуации необходимо было как минимум четырехкратное превосходство в живой силе и технике. Я не говорю уже о том, что не была обеспечена надежная охрана тяжелой бронетехники мотострелками.
Здесь уместно, мне кажется, вспомнить, что, например, такой сильноукрепленный город, как Будапешт, Советская Армия брала при почти 10-кратном превосходстве над противником. Советское командование тогда особую заботу проявляло о том, чтобы как можно аккуратнее взять венгерскую столицу, сберечь гражданское население.
Когда провалилось окружение и взятие Грозного, о просчетах руководства ГШ часто говорили в войсках. Очень многие критиковали тогда идею взять город методом «подковы», оставив открытым коридор, по которому стали выходить беженцы, а прибывать новые дудаевские подкрепления…
Такая «война в поддавки», приведшая к новым жертвам, я думаю, тоже в определенной степени на совести начальника Генерального штаба. Он освящал ее своими подписями и директивами. Он и по должности, и по опыту намного лучше других видел профессиональное состояние того войска, которое двинули к чеченской столице в декабре 1994 года. Даже самый блистательный стратегический план Генштаба был бы обречен на провал. К эффективным действиям в весьма специфических условиях оказались не готовы не только войска, но и сам ГШ. Длительный период развала, в котором пребывала армия, отразился и на «мозговом тресте» Вооруженных Сил. Очень сильно стал заметен подбор кадров по протекции лиц из состава так называемых «афганских» и «немецких» группировок. Деловые и организаторские качества очень часто в расчет не принимались, все определяла степень личного знакомства руководителей МО и ГШ с кандидатами на вакантные должности.
Один из чиновников аппарата Черномырдина рассказывал, что когда Виктор Степанович позвонил в ГШ и попросил дать ему несколько карт Чечни, то в ответ услышал, что есть карты только большого масштаба. На что Черномырдин, бросив трубку, в сердцах сказал: «Сами завернитесь в эти карты»…
В первые дни чеченской войны у нас в Генштабе произошел детективный случай. До поздней ночи я с полковником Юрием Рябовым отрабатывал секретный документ. В дверь постучали. Вошел полковник, который еле держался на ногах. Из газетного свертка в его руке выглядывала бутылка водки. Он предложил выпить. Мы вежливо отказались от приятного, но несвоевременного предложения. Полковник вышел. А через несколько минут Рябов застал его в своем кабинете, роющимся в документах. Мы срочно вызвали наряд охраны и сдали лазутчика в комендатуру Генштаба.
На следующий день доложили руководству ГШ и долго писали рапорты, объяснительные, давали показания сотрудникам контрразведки и военной прокуратуры. Нас хвалили за бдительность. Уже пошла молва, что начальник ГШ наградит нас ценными подарками и денежной премией. Тем более что в ходе следствия выяснилось, что в кармане «резидента» обнаружили ключ от кабинета, где хранились документы с «ядерными секретами».
Итог: начальник управления генерал В. Косарев отчитал меня за плохую организацию дежурной службы в отделе и приказал установить на входной двери кодовый замок. Часть офицеров с того дня стала ходить на службу и уходить с нее на час раньше (за глаза матеря «героев»). А один из руководителей комендатуры ГШ, мой сосед по дому на Рублевке, с того дня перестал со мной здороваться: у него из-за «шпиона» (оказавшегося отставным полковником-алкоголиком, которого друзья провели в ГШ и по пьянке забыли под столом) были большие неприятности.
О ценных подарках и денежной премии от имени начальника Генштаба все забыли…
МАСКА
Но, несмотря на некоторые проколы НГШ в работе, для многих подчиненных он долгое время оставался человеком уважаемым и авторитетным. Особенно импонировало, что в то время, когда за многими генералами МО и ГШ уже тянулся длинный шлейф подозрений в причастности к грязному бизнесу и преступным махинациям с деньгами, квартирами, дачами, оружием, Михаил Петрович оставался вне подозрений. Вплоть до конца 1995 года пресса ни разу не уличила Колесникова в прегрешениях по этой части. Некоторые генштабисты шутили: «Или Колесников действительно безгрешен, или умеет маскироваться». Когда другие генералы бросились яростно приватизировать за бесценок имеющуюся в их распоряжении служебную недвижимость и даже столовые приборы, Колесников не прихватил даже ложки…
Но по мере того как подчиненные все больше работали рядом с Михаилом Петровичем, их представления о его непогрешимости начинали таять. Пошли различного рода слушки, повод к которым возникал не из воздуха…
Когда, например, между Шапошниковым и Грачевым произошла публичная стычка по поводу того, кто же виновен в передаче оружия Дудаеву в 1992 году, Колесников распорядился все документы, связанные с этим делом, «поднять» из генштабовского архива. Многие из них вскоре стали почему-то исчезать…
15 ноября 1995 года на совещании руководящего состава Вооруженных Сил начальник Генерального штаба Вооруженных Сил РФ генерал армии Михаил Колесников выступил с докладом об итогах боевой подготовки армии в текущем году. Пожалуй, никогда ранее я не испытывал такого чувства разочарования в НГШ, как в тот раз. Его доклад напоминал мне лукавый бухгалтерский отчет о работе плохого колхоза. Колесников долго и монотонно перечислял проблемы, которые были прекрасно знакомы всем сидящим в зале, и не дал ответа на главные вопросы: кто именно довел армию до такого убогого состояния, как она собирается выбираться из этой пропасти?
Но больше всего меня возмутило, что НГШ несколько раз подчеркивал, что моральное самочувствие наших войск в Чечне «здоровое», «хорошее», «спокойное». То была большая натяжка… И если к систематическому лукавству министра обороны мы уже привыкли, то некоторые, мягко говоря, несоответствующие действительности факты или выводы, обнародованные начальником Генерального штаба, не могли не удивлять.
По комментариям доклада НГШ на совещании, прозвучавшим из уст генералов и офицеров, я еще больше утвердился в мысли, что Михаил Петрович теряет и в их глазах добрую репутацию.
А жизнь давала новые поводы для такого вывода.
Когда, например, началась схватка за приватизацию системы управления воздушным движением (УВД) России, Колесников написал главе кабинета РФ Черномырдину письмо, в котором категорически выступил против проникновения коммерции в данную область. А через несколько месяцев в таком же письме министру транспорта Ефимову настаивал на совершенно обратном. Скорее всего, после того как с ним «плодотворно» поработали люди, заинтересованные в проталкивании идеи самофинансирования УВД…
Колесников в свое время доказывал, что для России важно иметь мобильные силы, основу которых должны составить Воздушно-десантные войска. А в январе 1996 года НГШ уже доказывал, что приказ министра обороны о растаскивании частей ВДВ по военным округам является правильным и своевременным…
Подчиненные переставали понимать его логику.
…Некоторые генералы и офицеры одно время стали бросать весьма колкие реплики в адрес НГШ в связи с завязавшейся у него дружбой с военным обозревателем газеты «Сегодня» Павлом Фельхенгауэром. Колесников при встрече с этим журналистом расплывался в улыбке и называл его просто «Паша». Для многих на Арбате уже не было секретом, что не без помощи НГШ Паше нередко доставалась эксклюзивная информация еще в те времена, когда он был корреспондентом «Независимой газеты». После очередного посещения ГШ появилась его сенсационная статья о проблемах утилизации гептила — ракетного топлива.
Некоторые наиболее завистливые московские журналисты не скрывали, что недовольны теми привилегиями, которые Колесников установил для Паши. Руководство пресс-службы несколько раз пыталось тактично намекнуть Михаилу Петровичу на необходимость сбалансированного отношения с журналистами. Но безуспешно. Колесников продолжал опекать Павла с какой-то отеческой заботой. Когда, например, Фельхенгауэр уезжал в войска, НГШ давал команду всячески содействовать ему. А о передвижениях Павла по Чечне начальнику Генштаба докладывали ежедневно. Фельхенгауэр был единственным московским журналистом, которому Колесников давал огромные интервью…
…Потом был случай, о котором долго говорили на Арбате.
На одном из наших дальневосточных аэродромов (Кневичи) органы военной контрразведки задержали военнотранспортный самолет с коммерческим грузом (поговаривали даже, что контрабандным). Началось следствие. В ходе его выяснилось, что самолет взлетал с подмосковного аэродрома Чкаловский и что при оформлении вылета возник конфликт с командиром корабля. Он отказывался лететь без разрешающих документов. На него начали давить авиационные начальники. Не помогало. Дошло до того, что потребовалось вмешательство начальника ГШ… Только после этого самолет взлетел.
На Арбате многие с большим интересом следили за тем, как будет разматываться следствие, связанное с арестованным самолетом. Но уже вскоре стало происходить то, что явно указывало на стремление нашего руководства замять скандал. На Дальний Восток в срочном порядке были откомандированы «эмиссары» из ГШ, которые и заглушили зреющий скандал. Более того, там явно наклевывалось серьезное уголовное дело… А ведь офицеры управления, курировавшие ВВС в Главном оперативном управлении ГШ, не скрывали, что разрешающая виза на вылет загадочного самолета из Москвы была получена от «самого»…
С приходом Родионова в МО уже вскоре многие стали поговаривать, что начальник Генштаба с новым министром обороны вряд ли сработается. «Сугубо служебные» отношения Родионова с Колесниковым, в которых почти с первого дня ощущалась прохлада, явно указывали на то, что в своей должности Михаил Петрович продержится недолго. Так оно и случилось. Хотя никто не думал, что все это произойдет так быстро…
Что побудило министра столь решительно замахнуться на фигуру, которая всегда считалась второй по статусу в военном ведомстве? Тогда по Арбату бродило много догадок. Истину знал, конечно, только Родионов.
Когда Родионов возглавил МО, он вправе был рассчитывать на твердое плечо НГШ. Надо было прежде всего «драться» за деньги для армии. Писать грозные письма в самые высокие инстанции, стучать кулаком по золоченым столам, с высоких трибун говорить правду о том, что в войсках могут начаться бунты, предъявлять жесткие требования к исполнительной власти.
Десятки гарнизонов были на грани физического выживания, на стол министру и начальнику ГШ каждый день ложились шифровки, которые страшно было читать. Однажды по указанию министра я подготовил проект обращения руководства МО и ГШ к высшей исполнительной и законодательной власти. Формулировки и выводы были в нем, как говорится, на грани фола. Когда обсуждали окончательный вариант, Колесников приговаривал: «Надо бы осторожнее», «Не будем паниковать», «Зачем раздражать президента и премьера»… Я видел, как при этих советах министр еле сдерживал себя…
Когда у Родионова один из журналистов спросил, чем вызвано смещение Колесникова, министр тактично намекнул, что когда военачальник долгое время пребывает в одной должности, то теряет остроту восприятия проблем… Родионов мог сказать гораздо больше и намного круче.
Наверное, за все годы службы у Родионова ни разу не было зама, на которого он бы оглядывался. Кому не доверял, уходили сами. Штрихи этого недоверия иногда проявлялись в неожиданных формах…
Когда при Колесникове министр отправлялся в войска или с визитом за рубеж, он брал с собой офицеров, дежуривших при «ядерном чемоданчике». Вскоре после назначения генерала армии Самсонова на место Колесникова я заметил, что в группе сопровождения министра отсутствуют «чемоданщики». При Самсонове они появились в «свите» Родионова лишь однажды — во время однодневного визита министра в Белоруссию. В то время генерал Самсонов после автомобильной аварии лежал в госпитале…
Смещение начальника Генштаба Родионов обставил красиво. Он сумел убедить Кремль, что рокировка Колесникова с начальником Главного штаба по координации военного сотрудничества стран СНГ генералом Виктором Самсоновым будет полезна… Все внешне шло к тому, что Колесников вот-вот появится на Ленинградском проспекте, 41. Оставалось лишь утвердить его должность на совете министров обороны СНГ, который состоялся осенью 1996 года в Душанбе.
Я был поражен тем яростным единодушием, с которым представители военных ведомств СНГ отвергли кандидатуру Колесникова. И хотя председательствующий на совещании Родионов сказал вскоре журналистам, что к этой кандидатуре, возможно, придется возвратиться еще раз, почти все присутствовавшие на той встрече считали, что «песня Колесникова спета»…
Окончательно я убедился в этом, когда вскоре на коллегии МО выступавший с основным докладом новый начальник Генерального штаба генерал армии Самсонов в пух и прах разнес позицию бывшего руководства ГШ в налаживании военной интеграции стран СНГ. Оказалось, что штаб по координации многократно ставил вопрос о необходимости создания комитета начальников штабов армий государств СНГ, но «руководство ГШ предпочитало прежде всего создать комитет по туризму и экскурсиям»… В чей огород летели камни, было ясно… И даже после ухода Колесникова его имя стали упоминать в генштабовских кабинетах в связи с одним очень скандальным разоблачением в нашем военном ведомстве. Оказалось, что при Колесникове Россия в 94—96-м годах тайком поставляла Армении большие партии вооружений и боприпасов. Почти на полтора миллиарда долларов.
Я отказывался верить этому: сверхосторожный Колесников не мог заниматься делом, которое пахло тюрьмой. Когда же я собственными глазами увидел директивы и распоряжения, на которых стояла подпись НГШ, наступило кратковременное помутнение мозгов. К тому же пресса уже муссировала слухи, что все это якобы делалось без соответствующего решения правительства. А в сентябрьской (1995 года) директиве НГШ № 316/2 и нескольких других аналогичных документах черным по белому значилось: «В соответствии с указаниями Председателя Правительства РФ…», «Во исполнение решения Правительства РФ…» После этого оставалось только ждать, когда над головой Колесникова (и соответственно — Черномырдина) разразятся молнии. Тем более что по указанию президента было назначено расследование. Потом из Главной военной прокуратуры поступило сообщение, что заведено уголовное дело.
Успешнее всего в России уголовные дела заводятся. В тупик.
Сослуживец сказал:
— Михаил Петрович выходил сухим и не из таких ситуаций…
После сенсационных сообщений Тулеева и Рохлина о поставках оружия Еревану прошло уже много времени. Люди, наведывавшиеся к отдыхавшему на даче Колесникову, сообщали мне, что Михаил Петрович «чувствует себя очень уверенно». Так же «уверенно» чувствовал себя и генерал армии Кобец, когда генерал Рохлин публично обвинил его в причастности к грязной сделке с коммерческой фирмой «Люкон». Кобец утверждал, что никому не даст бросать тень на свое чистое имя.
Менее чем через год на него надели наручники…
И все же «армянгейт» успешно схоронили. Кремль в конце октября 1997 года сообщил, что президент наказал виновных генералов. Но кого именно — умалчивалось. Армия так и не узнала имена «героев», занимавшихся преступными делами «в соответствии с указаниями Председателя правительства…».
КОРЕЙСКАЯ ЗАГАДКА
…Ранней зимой 1994 года в газете «Известия» появилась публикация, из которой следовало, что советские, а затем и российские ученые, инженеры, рядовые специалисты принимали активное участие в развертывании северокорейской ядерной программы. В том числе и в создании баллистических ракет.
Статья строилась на пересказе содержания совершенно секретного аналитического материала Генерального штаба ВС РФ, опубликованного в японском еженедельнике «Сюкан бунсюн». Японский автор сообщал также о личной встрече с неким высокопоставленным чиновником Минобороны РФ, который якобы и поведал ему о характере советской, а затем и российской военной помощи северокорейским физикам-ядерщикам и ракетостроителям. Военный чиновник будто бы признался, что располагает сведениями о параметрах успешно испытанной Пхеньяном баллистической ракете типа «Нодон» (иногда говорят и «Родон»). В материале ГШ говорилось и о существовании некой секретной концепции военной политики РФ на Дальнем Востоке. При этом многие места из этого секретного документа журнал обильно цитировал.
Речь шла об утечке информации стратегической важности. Вспыхнул скандал. Началось разбирательство. Власти потребовали объяснений и от начальника Генштаба.
Комментируя появление в японском еженедельнике совершенно секретного документа Центра военно-стратегических исследований ГШ, Колесников, в частности, сказал: «Я ответственно заявляю: всего этого у КНДР нет. Как нет и таких мифических ракет, как «Родон-1» и «Родон-2» и нескольких сот единиц других средств доставки ядерных боеголовок» (Известия. 1994. 29 янв.).
Я свято верил своему шефу. У меня не было никаких сомнений в том, что НГШ говорит правду, И вдруг случайно наткнулся на информацию, которая породила сомнения.
…В начале января 1994 года начальник Управления по контролю за вооружениями и распространением оружия массового уничтожения Службы внешней разведки России генерал-лейтенант Геннадий Евстафьев в интервью «Московским новостям» (1994. № 2) сказал:
«Мы согласны с общим выводом международных экспертов. Длительное время руководство Северной Кореи стремилось создать потенциал ядерного, химического и биологического оружия. Успешно осуществлялась и разработка средств доставки. Один из этапов — недавние испытания усовершенствованной ракеты «Скад». КНДР активно развивала военно-прикладную программу в ядерной сфере, которая сегодня, по мнению СВР, находится в продвинутом состоянии…»
Но это было еще не все.
В Бюллетене иностранной научно-технической информации (1993. № 33. С. 23) было помещено сообщение ИТАР— ТАСС (1993. 28 июля) следующего содержания:
«По данным ЦРУ, Северная Корея провела испытание новой ракеты средней дальности (до 1000 км), способной нести ядерные, химические, биологические, а также обычные боевые заряды. Дальность действия ракеты позволяет поражать цели на территории Японии…»
Возможно, начальник ГШ не был знаком с сообщением в бюллетене, издаваемом Агентством справочной и оперативной научно-технической информации ИТАР — ТАСС (АСОНТИ). Возможно, генерал Колесников не считал сообщения ЦРУ авторитетными. Возможно, они официально не были подтверждены органами нашей разведки в лице Главного разведывательного управления Генштаба, подчиненного генералу Колесникову. Но как тогда надо было понимать заявление Евстафьева? Ведь не могли же наши СВР и ГРУ работать в разных направлениях и не обмениваться столь важной информацией. Это даже теоретически нельзя было представить.
Мнение Евстафьева в России и за рубежом было авторитетно (его цитировали на Западе даже ядерные светила). Как же он оценивал реальные возможности создания ядерной бомбы в условиях Северной Кореи? Много ли надо было спецов, чтобы в ядерных центрах Пхеньяна развернуть изготовление хотя бы примитивной бомбы?
В интервью газете «Век» (1995. № 37-154) тот же Евстафьев утверждал:
«Если говорить откровенно, то число людей, которые знают, как делать ядерный заряд, весьма ограничено. Их, работающих в Минатоме, в научно-исследовательских ядерных центрах, считанные десятки. И утверждать, что любой сотрудник, занятый в сфере ядерной физики, человек, который создает ядерную бомбу, преувеличение. Чтобы создать, надо знать, как. В этом деле есть своя специфика… Много не требуется. Нужно лишь несколько классных специалистов…»
Итак, напомню: Евстафьев утверждал, что ядерная программа КНДР находится «в продвинутом состоянии» и что для создания ядерного заряда много специалистов не требуется. Утверждениям специалиста, отлично знающего проблему, нет никаких оснований не доверять. Он же признал факт наличия ракеты у Пхеньяна. Колесников же «ответственно и официально» заявлял, что никаких «Родонов» у КНДР нет.
А ведь корреспонденты ИТАР-ТАСС в течение 1993–1994 годов почти еженедельно передавали в Москву информацию о работе северных корейцев над ракетами среднего радиуса действия? Подобная информация, кстати, регулярно продолжает поступать в Москву и сегодня от представителей наших СМИ, аккредитованных в Японии, Южной Корее и других странах региона.
Вот еще одно сообщение корреспондента ИТАР — ТАСС из Сеула, датированное еще 3 декабря 1993 года (за месяц до интервью Колесникова «Известиям»):
«Успешные пуски ракет средней дальности «Нодон-1» были проведены Северной Кореей в мае этого года с мобильных ракетных установок, сообщила сегодня влиятельная сеульская газета «Чосон ильбо». По ее словам, испытания осуществлялись в уезде Хвадэ горной провинции Хагмен-Пукто, граничащей с Россией. Ракета поразила цель, удаленную на 500 км от места запуска. Вместе с тем, как известно из разведывательных данных США и Южной Кореи, в настоящее время Пхеньян создает новые ракеты «Нодон-2», которые смогут достигать объекты на расстоянии от 1,5 до 2 тыс. км».
И еще одно сообщение. На этот раз оно пришло из Токио и было датировано 19 декабря 1993 года:
«КНДР уже обладает атомными бомбами собственного производства и средствами их доставки. Об этом, как сообщает сегодня японское информационное агентство Киодо Цусин, поведали гонконгской газете «Саут Чайна морнинг пост» два высокопоставленных европейских дипломата, аккредитованных в Пекине. «Северная Корея, написал в отчете после посещения КНДР один из них, имеющий, по утверждению газеты, ранг посла, обладает, по нашему мнению, полной возможностью обогащать природный уран, добываемый там, и произвести несколько атомных бомб». Иностранные дипломаты «установили также наличие испытательных полигонов» и то, что Север «преуспел в создании сложных взрывателей, способных сдетонировать ядерное взрывное устройство», а в качестве средства доставки может использовать усовершенствованную оперативно-тактическую ракету типа «Скад»…»
Что ж, такое сообщение можно было расценивать по-разному, в том числе и не доверять ему — первоисточник-то чужой. Но своему источнику не верить было нельзя. Корреспондент ИТАР — ТАСС Владимир Кутаков в том же декабре 1993 года передал из Токио следующее (цитирую дословно):
«Дата 25 мая 1993 года навсегда теперь останется в истории Азиатско-Тихоокеанского региона как день, когда, к большому изумлению Японии и особенно ее военного руководства, Корейская Народно-Демократическая Республика в одночасье стала членом мирового ракетно-ядерного клуба… Что касается ракетного оружия, то тут уже без всяких сомнений — американская разведка точно засекла пуск новой баллистической ракеты промежуточной дальности с характерным для эпохи социализма названием «Нодон-1» («Труд-1»)…»
А месяцем раньше (29 ноября 1993 года) авторитетный американский журнал «Ньюсвик» поместил статью Тони Эмерсона под заголовком «Корея: ядерный кошмар». В ней, в частности, отмечалось:
«…Β мае Пхеньян успешно запустил ракету «Нодон-1», которая при своей дальности действия в 1 тысячу километров могла доставить боеголовку в Японию, Китай, Россию или Южную Корею. Создаваемая сейчас ракета «Нодон-2» могла бы доставить ее в Южный Китай и на Тайвань».
Внимательно следили за развитием северокорейской ракетной программы и англичане. Лондонское издание «Экономист» в номере за 17 июля 1993 года (подтверждается сообщением ИТАР — ТАСС от 19 августа 1993 г.) поместила статью, в которой подчеркивалось:
«…Определенно известно, что недавно она (КНДР. — В. Б.) провела успешное испытание ракеты «Родон-1», которая теоретически может доставить ядерный заряд не только в любой район Южной Кореи и отдельные районы России и Китая, но также в Японию. Имеются также сообщения, что Северная Корея готова обменивать свою новую ракету и, возможно, свою технологию по производству атомной бомбы на нефть из Ирана.
Израиль недавно пытался убедить Пхеньян прекратить поставки ракет на Ближний Восток, но, кажется, безуспешно…»
Становилось абсолютно ясно: наличие таких ракет у Пхеньяна напрямую затрагивает национальную безопасность России. И если уж сам начальник Генштаба перед многомиллионной аудиторией «ответственно заявлял» и категорически утверждал, что таких ракет у КНДР нет, да еще называл их «мифическими», то вновь возникал естественный вопрос: кому же тогда верить? Генералу Евстафьеву? Генералу Колесникову? Американскому ЦРУ, английской МИ-6, израильскому Моссаду, германской Штази или сотням сообщений российских и иностранных корреспондентов, в один голос трубящих о «Нодонах» и «Родонах»?
На заседании американского конгресса еще в сентябре 1993 года специально было заслушано секретное сообщение эксперта по ракетной технике. А в США, как известно, на таком уровне никакой приблизительности и неконкретности не любят и за любые заблуждения в области, которую конгресс поручает курировать профессионалам, служебные кресла отбирают мгновенно.
О чем докладывал конгрессу эксперт? А вот о чем.
…Параллельно с испытаниями баллистической ракеты «Нодон-1» Северная Корея занята разработкой ракетной системы следующего поколения — «Нодон-2», которая будет иметь радиус действия от 1500 до 2000 километров и сможет поразить цел. ь в любой точке Японии…
Согласно оценкам американского эксперта, процесс создания новой ракеты должен был занять не менее двух лет, а еще через пять лет, к 1998 году, утверждал он, можно ожидать, что Пхеньян приступит к ее полномасштабному производству…
Что касается ракеты «Нодон-1», то когда в мае 1993 года был произведен ее испытательный запуск в Японском море, на место испытания была направлена делегация иранских наблюдателей. По сообщениям того же американского эксперта, были получены сведения и о том, что между Пхеньяном и Тегераном достигнута договоренность не только о продаже Ирану ракет «Нодон-1», но и об оказании КНДР помощи Ирану в развертывании этих вооружений на его территории… Мифические ракеты не только Иран, но и никто, как известно, не покупает…
Весьма любопытна и еще одна информация на данную тему (Радио Сеула, англ, яз., «Эфир-дайджест», с. 32):
«…Новая ракета, разработанная Северной Кореей, будет способна достигать территории США. Об этом сообщили осведомленные источники. Эта ракета, радиусом действия 10 тысяч километров, будет взята на вооружение к 2000 году.
Северная Корея продолжает совершенствовать еще два вида ракет. Она проводит эти работы, несмотря на свое тяжелое экономическое положение…»
Еще более серьезную информацию предоставлял наш источник «Глобус» (Вашингтон, 27 октября 1995 года):
«…Κ 2000 году западные районы Соединенных Штатов могут оказаться в зоне досягаемости северокорейских ракет большой дальности, оснащенных ядерными, химическими или бактериологическими боеголовками…
Сенатор-республиканец от штата Аризона Джон Кил заявил, что полученная в последнее время информация свидетельствует о том, что разрабатываемая Северной Кореей ракета «Тэнодон-2» (правильнее — «Тепходон-2». — В. Б.) является межконтинентальной баллистической ракетой (МБР), которая будет способна поразить города США, что говорит о необходимости незамедлительного создания общенациональной системы ПРО…»
Один из представителей разведки Южной Кореи заявил, что к 2000 году «Тэпходон-2», возможно, после усовершенствования боеголовок и двигателя ракеты будет иметь максимальную дальность в 6200 миль…
По оценкам Разведывательного управления министерства обороны США (РУМО), дальность ракеты «Тэпходон-2» будет составлять примерно 4650 миль. Но при уменьшении габаритов боеголовки эта ракета сможет поражать цели на расстоянии 6200 миль…
Американские специалисты считают, что она может быть пригодна для доставки боеголовок с оружием массового поражения — ядерных, химических и бактериологических. Судя по тем же источникам, Северная Корея имеет достаточное количество ядерного топлива для того, чтобы изготовить 4–5 ядерных устройств…
После всего этого возникали большие сомнения в достоверности заявлений начальника Генштаба России по поводу якобы мифических корейских ракет…
И все же меня продолжал мучить вопрос: а вдруг это идет «деза» амерканцев или южных корейцев, которые спят и видят, чтобы северокорейцы свернули свою ядерную программу? Ведь США уже который год подряд добиваются контроля над северокорейскими ядерными реакторами и даже предлагают им заменить их на безопасные.
Вполне могла вести свою игру и Япония, которую информация о «Родонах» задевала за живое. Японцы могли всего лишь услышать звон и начать всем указывать, «где он». Таких игр я тоже знал немало. Это уже как закон разведки: чем меньше сведений о реальном военном потенциале противника, тем больше устрашающей «дезы»…
…Разведорганы США особое значение придали тому факту, что 8 августа 1993 года в аэропорту Дамаска (Сирия) были запеленгованы самолеты транспортной авиации России, которые доставили туда компоненты баллистических ракет «Скад-С» (как позже выяснилось, северокорейского производства). Из этого был сделан вывод, что Москва передавала КНДР свои ракетные и другие технологии.
Американских экспертов заинтересовало: что побудило Россию так рисковать своим именем? Была высказана версия, что испытывающая в то время большие трудности о продажей своих вооружений Москва использует северокорейскую «крышу» для проталкивания оружия на ближневосточный рынок. А в «благодарность» за риск помогает Пхеньяну в развертывании ядерных и иных программ.
О том, что американская разведка засекла российские транспортные самолеты с ракетными узлами в Дамаске, сообщала газета «Уолл-стрит джорнэл» (1993. 20 сент.). Автор публикации — заместитель директора Вашингтонского института ближневосточной политики Джон Ханн.
И то, что Китай активно заступился за КНДР, когда встал вопрос о санкциях Совета Безопасности ООН против Пхеньяна, говорило о многом. Здесь была не только политическая игра. В противостоянии Японии, Южной Корее и США Китай хочет иметь надежного партнера-соседа.
…Американская космическая разведка в 1993–1995 годах запеленговали пять хранилищ ядерных отходов на территории КНДР. Существует мнение, что такое количество мест захоронения ядерных отходов свидетельствует о проведении активных работ по изготовлению ядерных боеприпасов.
…Некоторые военные эксперты полагают, что, как только КНДР завершила весь промышленный цикл работ по изготовлению ядерного боезаряда, она сразу же вышла из Договора о нераспространении ядерного оружия, с тем чтобы провести испытание средства его доставки (ракеты). Об этом убедительно свидетельствует то, что КНДР вышла из договора в марте 1993 года, а испытание «Нодон-1» провела уже в мае. С этим, скорее всего, связано и отключение батарей и аккумуляторов на тех ядерных объектах, где МАГАТЭ установила телеаппаратуру для наблюдения и контроля. Таким образом была нарушена непрерывность наблюдения за всем, что происходило на объектах…
* * *
…Уже лето 1997 года. Тема северокорейских ракет по-прежнему остается одной из самых острых в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Время от времени в японской или южнокорейской прессе появляется «сенсационный» материал, который начинают бурно обсуждать миллионы людей. В мае, например, газета «Санкэй симбун» поместила информацию о том, что северокорейская ракета «Нодон-1» способна нести ядерный заряд. При этом делались ссылки на американские военные источники.
И вновь — вспышка ажиотажа. У меня все чаще возникает впечатление, что «американские источники» специально подбрасывают эту тему в печать, чтобы создать благоприятный климат для укрепления своих военных позиций в Японии. Глава японского оборонного ведомства Фумио Кюма поспешил успокоить соотечественников и заявил, что сведения о дальности полета северокорейской ракеты пока не подтверждаются его ведомством. Однако признал, что «Нодон-1», испытанная в мае 1993 года, поразила цель на расстоянии 500 километров…
ИСПОВЕДЬ
…Почему я так тщательно копался во всей этой детективной истории? Ведь, казалось бы, по логике вещей надо было бы не выворачивать наизнанку столь опасное «ядерное белье» и не светить то, что обычно военные люди должны держать за зубами.
Наверное, я так бы и делал, если бы мои личные убеждения полностью совпадали с принципами нашей внешней военной политики. Я видел, как под давлением новых заокеанских «партнеров» наши кремлевские и мидовские руководители поворачивались спиной ко вчерашним друзьям и унизительно шаркали ножкой перед вчерашними «противниками». Я до сих пор не могу понять, какие нравственные и высшие политические принципы были заложены в том, что одни ядерные светила России должны были за жалкие гроши вкалывать на американцев в Ливерморской, Лос-Аламосской и других лабораториях и укреплять национальную безопасность США.
Почему Кремль накачивал самыми современными вооружениями Южную Корею и в то же время игнорировал Северную? Почему Москва закрывала глаза на то, что Япония тайком бурными темпами разворачивала свою ядерную программу, и в то же время поддакивала Вашингтону в его стремлении уничтожить такую же программу, задуманную Пхеньяном? Почему Москва и Вашингтон набрали в рот воды, хорошо зная, что и российские, и американские ученые содействуют развитию ядерных проектов Израиля? Почему США упорно мешали военно-техническому сотрудничеству России с Индией, Ираном, Ираком и многими другими странами, но в то же время сами активно расширяли такие же контакты с Японией, Францией, Германией, Бельгией, Польшей, Италией?
Появление ядерных реакторов и баллистических ракет у Пхеньяна американцы стремятся использовать как сильный козырь в своей игре с Японией, которую они усиленно агитируют к совместному созданию системы противоракетной обороны театра военных действий (ПРО ТВД). Как оказалось, тут были не только политические и военные, но и чисто экономические соображения.
Вашингтон добивается полномасштабного подключения Токио к программе создания системы ПРО ТВД. Ранее японцы были против этого, так как США намеревались посвятить их в производство лишь отдельных компонентов системы ПРО и отводили Японии роль поставщика самых передовых технологий и денежного мешка. Теперь же Вашингтон предлагает Токио роль «равноправного партнера», который будет вместе с США заниматься реализацией всего проекта. Японии предлагается участвовать во всех этапах создания системы ТВД: в разработке технологий, в производстве компонентов новой системы ПРО, их размещении и даже в осуществлении контроля за работой ракетного щита.
А по различным каналам продолжает поступать новая информация о северокорейских ракетах более совершенных типов. Уже идет речь о баллистических ракетах класса «Тэпходон-1» с радиусом действия от 1,5 до 2 тысяч километров. Уже просачивались сведения, что Пхеньян располагает следующей модификацией ракет класса «Тэпходон-2», которые смогут достичь цели на расстоянии до 3,5 тысячи километров. Были сигналы и о том, что Иран и Сирия финансируют ракетную программу КНДР. За три десятка лет службы я не сталкивался с ситуацией, когда бы так основательно были перемешаны ложь и правда.
…В декабре 1995 года профессор Массачусетского технологического института Тед Постол заявил, что американская технология ПРО ТВД еще не достигла такого уровня, при котором можно было бы перехватывать ракеты «в условиях реальных боевых действий». Он подверг резкой критике администрацию Билла Клинтона, которая рекламирует эффективность ПРО ТВД и добивается от Японии участия в создании этой системы.
Программа создания ПРО ТВД (есть сведения, утверждал Постол, что она обсуждается на закрытых заседаниях японского правительства) предполагает отражение ударов со стороны КНДР с применением модернизированных ракет «Скад-S» с радиусом действия 500 километров, ракет «Нодон-1» (предположительный радиус действия —1000 километров) и других баллистических ракет театра военных действий. Для отражения этих ударов предполагается использовать предназначенные для перехвата на небольшой высоте ракеты «Пэтриот RAS-З», системы сверхвысотной широкомасштабной противоракетной обороны THAAD, а также базирующиеся на кораблях ракеты-перехватчики.
В качестве способа срыва работы системы ПРО ТВД, который может применить даже имеющая слабые технологические возможности Северная Корея, американский эксперт предложил такой вариант, когда взрывное устройство взрывает корпус ракеты на заключительной стадии ее полета, а разлетающиеся осколки превращаются в помехи для системы наведения ракеты-перехватчика типа THAAD, которая оказывается не в состоянии обнаружить подлежащие перехвату боеголовки.
Точка зрения Постола кардинально расходилась с позицией командования Сухопутных войск и других кругов в США, которые пропагандировали огромные боевые заслуги «Пэтриот».
В российском Генеральном штабе еще со времени операции «Буря в пустыне» знали, что американцы слишком раздули боевые возможности своих «Патриот».
Только одна из шести американских ракет «брала» иракский «Скад». Но даже не это в данном случае самое главное. Главное заключается в том, какое значение придают в США и Японии «ракетной угрозе» со стороны Северной Корей. Если уже на уровне японского правительства обсуждался вопрос о необходимости защиты от такой угрозы, то становилось понятно, что не от бумажных змеев Пхеньяна собирается защищаться Страна восходящего солнца. Японцы слишком экономная нация, чтобы позволить себе ненужные расходы…
ДЕНЬГИ
Откуда Пхеньян берет деньги на свою ядерную программу?
Уже длительное время американские, южнокорейские, японские спецслужбы пытаются перекрыть каналы поступления в Пхеньян огромных финансовых средств на развитие ядерной программы. Но все предпринимаемые усилия пока малорезультативны. Дело в том, что в Японии существует пропхеньянская Лига корейских граждан (Чхонрен). Из 686 тысяч этнических корейцев, живущих в Японии, к Чхонрену японская разведка относит примерно 250 тысяч. Из них примерно 55–60 тысяч человек — активные функционеры лиги. Они связаны жесткой иерархией и дисциплиной, многие из них контролируют такие прибыльные сферы добывания капитала, как игорный бизнес.
Стабильный валютный приток в КНДР из Японии может достигать трех годовых бюджетов Пхеньяна и составляет от 6 до 8 миллиардов долларов.
Чхонрен прибегает ко всем доступным способам пополнения валютной кассы Пхеньяна: переводы для оплаты внешнеторговых операций, финансовая помощь родственникам и знакомым, денежные пожертвования партийным и правительственным организациям, инвестиции в совместные предприятия. Причем доллары и иены не только переводятся через банки, но и непосредственно завозятся возвращающимися на родину корейскими гражданами или передаются корейцам, приезжающим в Японию…
Большую помощь в разработке баллистических ракет Северная Корея получает и из Ирана. Сведения об этом все чаще начинают выплескиваться на страницы газет Израиля, где очень внимательно и ревниво следят за тем, как Иран развертывает свою ракетную программу. Израильские дипломаты уже допустили утечку информации о том, что Тегеран получил из КНДР программное обеспечение для ракеты «Нодон» и сможет изготовить эту ракету в течение двух лет. И в этом регионе судьба ракеты прочно вплетена в ткань региональной политики, ее используют в качестве козыря. И здесь снова нашли русский след и уже не скрывают, что иранцы могут развернуть свою ракету гораздо раньше, если Россия будет продолжать оказывать им помощь…