ТЕНЬ БЕДЫ

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: все это не очередной бзик начальства, дружно решившего испортить нам настроение, а что-то более серьезное. Летом и осенью 1993 года многим генштабовским офицерам пришлось заменить отдых у Черного моря на командировки в войска для проведения проверок по боеготовности, которые носили внеплановый характер…

Когда вместо Сочи или Геленджика полковник Генштаба в очередной раз едет на проверку в мотострелковую Таманскую или танковую Кантемировскую, в Псковскую или Рязанскую воздушно-десантные дивизии, уже и без того многократно за-дроченные наездами арбатского начальства, он начинает невольно размышлять о том, чем именно все это может быть вызвано. Когда личные интересы человека не совпадают с государственными, он соображает особенно хорошо…

А тут еще бурно развивающаяся и уже осточертевшая всем грызня между «ветвями власти» явно указывала на то, что Россию ждут новые катаклизмы, в ходе которых нам, военным, вряд ли дадут отсидеться в кустах.

И арбатские, и войсковые офицеры одинаково помышляли о том, чтобы все в стране улеглось по-хорошему и можно было спокойно заняться сугубо армейскими (да и своими личными) проблемами.

Но помыслам этим не суждено было сбыться. Над Москвой продолжали витать все более агрессивные кличи враждующих лагерей — Кремля и Верховного Совета. Армия, еще с весны уставшая от этой грызни, с раздражением взирала то на президента, грозившего своим противникам устроить жаркую политическую осень, то на парламент, обещавший «не остаться в долгу».

12 августа 1993 года вместе с другими офицерами прессслужбы МО я присутствовал на выступлении Ельцина в Доме печати. Речь президента была густо нашпигована воинственными терминами: «уничтожение двоевластия», «август — артподготовка, сентябрь — решительное наступление».

Такие заявления имели зловещий смысл, и некоторые генералы, офицеры Минобороны и Генштаба все чаще начинали подмечать, что от слов президента попахивает грядущим «мордобоем». Тем более что и Верховный Совет, и оппозиция не собирались смиренно принимать дерзкие вызовы главы государства: с их стороны раздавались ответные угрозы — не менее устрашающие, чем ельцинские…

Иногда меня начинали даже смешить некоторые эмоциональные страшилки, которые использовали в своих пламенных речах сторонники президента и их противники. Высокопоставленный кремлевский чиновник, побывавший у нас на Арбагге, не скрывал, что депутатам «уже давно пора дать так, чтобы без мыла в форточку вылетели». Когда один из наших генералов передал эти слова бывшему сослуживцу, являвшемуся депутатом Верховного Совета, тот отреагировал не менее образно: — А мы им так дадим, что пока будут лететь — два раза в воздухе успеют переобуться…

* * *

К 20 сентября Кантемировская танковая, Таманская мотострелковая, Тульская и Псковская воздушно-десантные дивизии приводились в состояние повышенной боеготовности под видом осенней итоговой проверки. Эта «крыша» выглядела не очень убедительно: обычно позже в войсках проводятся проверки и учения, на которых инспекторские комиссии часто возглавляют представители Минобороны и Генштаба или окружное начальство.

Однако продолжали появляться и другие приметы того, что готовится серьезная акция. Один из моих генштабовских сослуживцев, выписавшийся из военного госпиталя имени Бурденко и крутнувший там роман с медсестрой, признался, что предмет его любви проговорился о поступлении на склад небывало большой партии медицинских препаратов «хирургического свойства»…

Когда наиболее пронырливые московские журналисты пронюхали об этом, наше военно-медицинское начальство лукаво оправдывалось тем, что все это, дескать, связано с участившимися случаями травматизма военнослужащих на уборке урожая…

 

АГИТАТОРЫ

…Вскоре после появления указа Ельцина № 1400 в Министерство обороны по неведомым каналам поступило «Обращение к воинам Российской армии», подписанное Президиумом Верховного Совета. Было это утром 22 сентября. Поскольку документ этот просочился на Арбат всего лишь в нескольких экземплярах и вызывал у людей большое любопытство, некоторые офицеры и генералы принялись втихаря размножать его на ксероксах. Их попытки тиражировать «политически вредную макулатуру» некоторые начальники пытались пресечь с помощью стукачей. Однако поезд, как говорится, ушел: текст обращения уже имелся во многих кабинетах. В нем, в частности, говорилось:

«Дорогие воины!

Силы, заинтересованные в гибели России, нанесли смертельный удар по народовластию. Разгон законно избранных органов власти, введение прямого президентского правления преследуют позорную цель — ликвидировать Советы, представительные органы власти, единственную преграду на пути втягивания народа в дикий мафиозный рынок. Это обернется для большинства населения окончательной, беспросветной нищетой, обвальным ростом преступности, массовой безработицей, превращением нашей некогда великой страны в сырьевой придаток Запада»…

Заканчивалось обращение такими словами:

«…Следуйте своей клятве — воинской присяге, Конституции, будьте верны народу, матерям и отцам вашим, братьям и сестрам».

* * *

Бертольт Брехт в «Кавказском меловом круге» использует притчу: две матери, поставив ребенка в меловое кольцо, пытались «делить» его, переманивая на свою сторону…

Что-то очень похожее происходило в те дни и с армией. Роль «матерей» играли Кремль и Верховный Совет.

На Арбате генералы и офицеры все чаще говорили, что все эти разборки до добра не доведут. Растущая вероятность привлечения армии для применения ее против враждебных Кремлю сил все больше раздражала людей.

В тревожных разговорах генштабистов чаще всего витала мысль, что хорошо бы обойтись без крови, по-мирному. Нередко при этом задавался вопрос: а кто еще с весны нагнетает взрывоопасную ситуацию? И если поначалу многие остерегались произносить вслух слово «Ельцин» или «президент», то по мере развития событий уже никто не боялся говорить об этом во весь голос. Тем более что еще с раннего лета циркулировали по Арбату разговоры о тайных совещаниях президента и силовиков.

Доставалось и Верховному Совету. Чаще всего за то, что он слишком эмоционально реагировал на выпады Кремля и, вместо того чтобы быть выше и мудрее Ельцина, иногда откровенно действовал по принципу «зуб за зуб».

Мы хорошо видели, что парламент сильнее всего начинал «вредничать» после того, как БН бросал ему очередной грозный вызов. И чем чаще это происходило, тем грубее был очередной ход Ельцина. В ответ — не менее дерзкая выходка со стороны обитателей Белого дома…

* * *

…Стылым сентябрьским утром у подъезда № 2 Министерства обороны стоял почти древний старик, очень похожий на бомжа, и держал в руках огромную кипу листовок. Эти листовки он подавал каждому, кто проходил мимо на службу. Для генералов и офицеров, служащих МО и Генштаба подобные картины уже давно стали привычными.

Я тоже взял листовку у старика и сразу спрятал в портфель. Читать такую «пропагандистскую литературу» на виду у всех было не принято.

Текст листовки, скорее всего, был набран на компьютере, а размножен на примитивном принтере с «выдохшимся» картриджем.

«Товарищи генералы и офицеры!

Читайте и делайте выводы.

Из стенограммы заседания судей Конституционного суда РФ, на котором обсуждалась законность указа президента РФ № 1400 (21 сентября 1993 года):

A. Л. Кононов: «Есть, конечно, сомнительные моменты».

B. И. Олейник: «Я согласен с оценкой, что указ не соответствует ныне действующей Конституции, ни одному из положений, ни Закону о Президенте, ни соответствующему разделу Конституции о Президенте, его полномочиях».

Т. Г. Морщакова: «Если мы станем оценивать этот указ с чисто юридической точки зрения, то, безусловно, найдем массу оснований для того, чтобы можно было признать его тотально неконституционным».

Ю. Д. Рудкин: «Я считаю, что указ целиком неконституционен».

Б. С. Эбзеев: «…Немалую роль в формировании такой ситуации сыграл Верховный Совет Российской Федерации. Но вместе с тем я исхожу из того, что Президент Российской Федерации сыграл в этом ничуть не меньшую, если не большую роль».

В. Д. Зорькин: «Изменен конституционный строй, введено фактически, пусть это и временно, но прямое президентское правление, если говорить конституционным языком, попросту совершен государственный переворот…»

Н. В. Селезнев: «На мой взгляд, указ не соответствует Конституции».

«Полномочия Президента РФ не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства РФ, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно».

Статья 121 (6) Конституции РФ»…

В то время каждая из конфликтующих сторон выбирала свои способы агитации гражданских и военных. Искусство политической вербовки нашего арбатского люда было разнообразным: от тонкой философской вязи аргументов до примитивной грубятины. Генштабисты иногда напоминали мне окуней, проплывающих мимо аппетитно болтающихся на острых рыбацких крючках червей. Мы уже хорошо знали, как надо себя вести при виде такой наживки. Когда дедовская листовка была хорошо изучена, кто-то из наших сказал: «Опять очень похоже на пропаганду. Надо бы проверить, действительно ли все это говорилось на Конституционном суде»…

Проверили быстро. Копию стенограммы заседания раздобыли у юристов Управления делами МО. В листовке не была переврана даже буква…

Наверное, сотни телевизионных «говорящих голов» и газетчиков, самых талантливых политических трибунов, тысячи самых умных брошюр не могли в тот смутный час так снайперски «бить по мозгам» военных, как этот скромный текст, отпечатанный почти на туалетной бумаге…

И самый тупой полковник начинал размышлять: «А действительно, законны ли меры, затеянные Ельциным против Верховного Совета?» И самое главное — ради чего и на каком основании президент со своей командой готовит армию к участию в «осеннем наступлении»? И на кого наступать? На Верховный Совет? Но при чем здесь армия, если вопрос-то не военный, а сугубо политический?

Нас никто и никогда не учил «наступать» на депутатов, которых мы к тому же сами всенародно избирали. Более того, многие депутаты! как стало выясняться, состояли в ближнем и дальнем родстве с минобороновскими и генштабовскими офицерами и генералами. Были там и вчерашние сослуживцы. Были там и отставники. Да и какая вообще разница, кто кем и кому доводится и кто кем был и есть. Главное — все люди…

 

УКАЗ

…Готовя силовых министров к разгрому Верховного Совета, Ельцин еще с начала лета у себя на загородной даче и в Кремле упорно убеждал их в том, что все несчастья идут с Краснопресненской набережной, что в случае победы оппозиции «всем крышка».

Еще 18–19 сентября наши «нештатные осведомители» в Кремле передали в Минобороны информацию, что уже готов проект «крутого» указа Ельцина «о наведении порядка в стране». Из того же источника поступали сведения, что президент не подписывает его якобы только из-за того, что официально не заручился пока поддержкой Грачева и других силовых министров.

Судя по тому, что в начале 20-х чисел сентября неожиданно была собрана коллегия Минобороны, там Ельцин и собирался получить такую «официальную поддержку» от высшего армейского руководства.

После 20 сентября в Минобороны и Генштабе почти неделю все говорили о содержании телефонного разговора, состоявшегося между Ельциным и Грачевым («кремлевка» тоже прослушивается, а среди телефонисток всегда есть такие, которые нет-нет да и выболтают сенсационные новости своему «человеку для души» в полковничьих или генеральских погонах…).

Позже от некоторых кремлевских чиновников и членов коллегии МО, которым Грачев передал содержание телефонного разговора с Ельциным накануне объявления указа № 1400, стали известны даже фразы, которые чаще всего произносил президент. Они говорили о многом:

«…Павел Сергеевич, армия, надеюсь, поддержит своего главнокомандующего…»

«…Нет другого выхода, кроме как поддержать своего президента и главнокомандующего…»

«…Вам надо четко поддержать своего главнокомандующего…»

«Позвоните мне и скажите, что поддерживаете своего главнокомандующего..»

«…Мне нужна ваша поддержка…»

Поддержка, поддержка, поддержка…

Еще до заседания коллегии министр обороны заявил в печати, что «армию надо оставить в покое… Армия попытается сделать все, чтобы не допустить кровопролития».

Но к тому времени в Министерстве обороны уже, наверное, не было людей (в том числе и в ближайшем окружении МИНИстра), которые бы не знали истинную цену слов Грачева. Ситуация вынуждала его. метаться до такой степени, что он стал делать взаимоисключающие заявления и сегодня отрицал то, что утверждал еще вчера.

Грачев хорошо владел искусством ведения боя десантной дивизией, но ему с огромным трудом давалось искусство политических битв. Иногда по характеру его заявлений невозможно было понять — лисья ли это хитрость или простодушная прямота, тонкий политический расчет или банальная глупость.

Когда Грачев публично говорил о том, что «армию надо оставить в покое», это была одна позиция, которая находила почти единодушную поддержку в среде высшего генералитета. Совершенно противоположная позиция заключалась в том, что Грачев и до, и после такого заявления не однажды высказывал Ельцину резко негативное отношение к Верховному Совету, и призывал президента «быть тверже», и заверял в поддержке армии,

На даче Ельцина Грачев убеждал президента, что он всецело может рассчитывать на армию, а среди членов коллегии МО «выражал озабоченность» тем, что армию снова втягивают в политические разборки и что этого ни в коем случае допустить нельзя.

Сам Ельцин позже, в своих «Записках» (запись от 12 сентября), признается, что «Грачев был убежден, что этот Верховный Совет надо было распускать раньше. В этих разговорах он не раз убеждал меня быть тверже, говорил, что я напрасно медлю».

Тут в «Записки президента» стоит заглянуть еще раз. Из них следует, что Ельцин активно готовил к бою силовые структуры задолго до подписания своего скандально-шумного указа № 1400. Судя по всему, между руководителями силовых ведомств государства состоялась нешуточная дискуссия. Вот запись Ельцина от 19 сентября:

«…Павел Сергеевич сдерживался из последних сил. Он тоже уже не мог говорить спокойно. Грачев стал нападать на Барсукова с упреками, что тот просто не верит в успех. И вообще, в такое большое дело с подобными настроениями лучше не лезть. Все абсолютно готовы к этому шагу президента, а армия его ждет не дождется. И нечего тут пугаться. И Белый дом будет наш и вообще победа будет за нами».

«Армия ждет не дождется»… Это — на даче президента.

А на Арбате из уст Грачева мы продолжали слышать слова о том, что «армию надо оставить в покое».

Войсковые генералы и офицеры, еще не знающие «второго дна» Грачева, не сомневались, что министр искренен.

Ко многим на Арбате приходило прозрение по мере того, как сквозь туман взаимоисключающих лозунгов и уверений начинала вырисовываться истинная позиция министра. Многие офицеры МО и Генштаба были в самых тесных отношениях (как остаются и сегодня) с сослуживцами из президентской охраны и ФСБ, и нередко самая крутая конфиденциальная информация мгновенно доходит до аппарата военного ведомства. И когда на заседании коллегии Минобороны Грачев твердо сказал, что «мы не будем вводить войска в Москву», — мало кто уже этому поверил.

В те же дни Грачев заявлял:

«…Не хочется, чтобы армия занималась не свойственным ей делом. Пока я министр обороны, этого не допущу. Пусть блокированием, разоружением и разгоном бандитов занимается МВД с помощью ОМОНа и внутренних войск…»

Тут Грачев повторял то, чего наслышался от наиболее трезвомыслящих членов коллегии Минобороны. А там за исключением двух-трех высших генералов (именно тех, кто больше всего проворовался) никто не горел желанием бросать армию против Верховного Совета и «бандитов» с удостоверениями народных избранников…

Великим лукавством Ельцина и Грачева были уверения в том, что армия сгорала от нетерпения в ожидании «такого шага президента».

Возникал вопрос на сообразительность: если, по Ельцину, Грачев был настроен на тайном совещании с президентом столь решительно, то мог ли он после этого на коллегии МО искренне заявлять о каком-то нейтралитете армии? Ведь она, оказывается, «ждет не дождется такого шага»…

После заседания коллегии «по поддержке президента» не прошло и двух недель, и буквально накануне штурма Белого дома министр обороны, говоря об указе президента, заявит, что это «мера крайняя, революционная, но очень необходимая. Пора кончать с безвластием в стране… Армия однозначно поддерживает президента»…

Сопоставление слов Ельцина о позиции Грачева до и в ходе сентябрьско-октябрьского кризиса, конфиденциальных и официальных заявлений министра обороны в связи с этим событием дают возможность достаточно хорошо убедиться, сколь сложным и путаным было для него лавирование между главой государства и высшим генералитетом, подавляющая часть которого не спешила угодливо щелкать каблуками и, не задумываясь, отвечать Верховному главнокомандующему: «Есть!..»

20 сентября 1993 года в зале коллегии Минобороны сидели достаточно умудренные жизнью люди и большинство из них хорошо понимали, в какие игры собираются играть с ними президент и министр обороны. Грачеву во что бы то ни стало надо было склонить их на сторону Ельцина. Но шел уже второй час заседания, а этого министру обороны не удавалось. Он нервничал. Его генералитет неспешно «тянул резину», то и дело апеллируя к Конституции, к Закону «Об обороне», рассуждая о возможных последствиях ввода войск в Москву. Грачев не выдержал. Почти срываясь на крик, он бросил в зал:

— Мы не будем вводить войска в Москву! Мы только поддержим Ельцина как Верховного главнокомандующего!

— Сегодня поддержим, а завтра в соответствии с этой поддержкой Ельцин потребует расстрелять Верховный Совет… Тогда что? — раздался вопрос из зала.

В ответ на это министр нервно спросил:

— Так что же мне изволите доложить Борису Николаевичу? Поддерживаем мы президента? Выполним его приказ?

Опять наступила тишина.

Генералы молчали.

Наконец кто-то очень робко поинтересовался, какой именно «приказ» имеется в виду? Надо, дескать, разобраться. А вдруг он не соответствует Конституции?

— Но ведь президент не приказывает армии расстрелять Верховный Совет! — раздраженно парирует Грачев.

А в ответ опять то же:

— Это сегодня не приказывает. А завтра прикажет. И что тогда?

Опять пошла дискуссия. Большинство генералов были за то, чтобы Минобороны стояло на позициях осторожности и даже нейтралитета армии, и лишь некоторые (опять те самые два-три, которые давно должны были сидеть в тюрьме за воровство) советовали разогнать «болтающий парламент». Но их предложение резко отметают:

— Но при чем здесь армия?

Разговор заходит по третьему, по пятому кругу.

Министр ставит вопрос на голосование. Его поддерживают только два члена коллегии.

А Ельцин продолжает звонить…

Остановились на том, что в данной ситуации армия займет позицию нейтралитета. Грачева убеждают, что это на все сто процентов отвечает его же многократным заявлениям о том, что «армия — вне политики».

А Ельцин вновь звонит.

Грачев держит трубку с видом обреченного человека и убитым голосом неуверенно произносит:

— Борис Николаевич, коллегия пришла к выводу, что армия должна занять нейтральную позицию…

Ельцин бросил трубку…

* * *

Когда на Арбат по каналам контрразведки стала поступать информация, что Верховный Совет пытается вести агитационную работу в армии, Грачев 23 сентября сделал официальное заявление для прессы. В нем он особый упор сделал на том, что это — «грубейшее нарушение Конституции самими законодателями, которые запретили использование армии для решения внутренних вопросов, тем более в борьбе с народом».

В тот же день Грачев продемонстрировал журналистам пакеты с грифами «Верховный Совет» и «Президент Российской Федерации», поступившие на имя командующего войсками МВО, командующего ВДВ и других военачальников с подписями Хасбулатова и Руцкого…

В одном таком документе содержалось требование «направить в распоряжение нового министра обороны РФ генерал-полковника Ачалова 119-й парашютно-десантный полк МВО к 10 часам 23 сентября с районом сосредоточения Москва, Краснопресненская набережная»…

Грачев контратаковал:

— Вооруженные Силы в соответствии с российской военной доктриной и концепцией, одобренной коллегией МО, никогда не выступят против российского народа… Мы решили пресечь подобные попытки и не допустить втягивания Вооруженных Сил в Москву…

Эти слова Павла Сергеевича (хотя ни доктрина, ни концепция были здесь ни при чем) многие на Арбате встретили восторженно: ведь депутаты Верховного Совета тоже были «российским народом», какими зловредными ни рисовали бы их газеты, подрабатывающие официантами у Кремля. И уж тем более появлялась надежда на бескровный исход событий, когда министр твердо пообещал не вводить армию в столицу…

К сожалению, армия слишком поздно рассмотрела, что из-под дырявой маскировочной сети «правильных» грачевских слов уже выпирали грозные стволы танковых пушек Кантеми-ровский дивизии…

Никто в те дни в лупу оттенки слов министра не рассматривал и вчерашние его высказывания с сегодняшними скрупулезно не сопоставлял! Наверное, даже самых ленивых генштабистов нельзя было заставить делать это и за бутылку водки. Им было важно, что делается, а не что говорится.

И только офицеры из нашей пресс-службы, которым по роду обязанностей предписано было фиксировать изречения министра, в очередной раз усмотрели противоречие. Днем раньше Грачев о многом уже проговорился:

— Если в стране продолжится конфронтация с президентской властью, то армия в стороне не останется…

Было более чем очевидно, на чью сторону министр уводил армию…

Мне становилось не по себе оттого, что именно от Ельцина и Грачева начинали проистекать все более воинственные лозунги. Все это предвещало беду. Эти два человека, за спиной у которых были Россия и армия, казалось, уже не отдавали себе отчета в том, какие посты они занимают, какой раскол вносят в народ и в войска…

* * *

Обстановка в Москве продолжала накаляться.

У арбатского люда появилась еще одна надежда на несиловое разрешение конфликта, когда стало известно, что Конституционный суд России, рассмотрев указ президента РФ «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», признал неконституционными ряд положений и сделал вывод о том, что это дает основания для отречения президента от должности.

Теперь уже Верховный Совет, получив столь сильный козырь, каким явился вердикт Конституционного суда по указу президента, решил поставить все на законное место.

И хотя это намерение ВС означало старт нового витка нешуточной заварухи, многие у нас на Арбате считали тогда, что первопричиной этого ответного шага парламентариев были действия президента, спровоцировавшего конфликт…

С этого момента армия начала жить между двух истин — ельцинской и парламентской. А бескомпромиссность сторон, с бараньим упорством стоящих каждая на своем, все больше попахивала кровью…

 

НАЧАЛО

…22 сентября 1993 года председатель Верховного Совета РФ Руслан Хасбулатов подписал постановление, в соответствии с которым объявлялось о прекращении президентских полномочий Ельцина и о передаче их вице-президенту Александру Руцкому. Тут уж дело совсем запахло жареным.

Вскоре стало известно, что «мятежный» ВС назначил генерала Владислава Ачалова министром обороны. У нас в МО и ГШ пошли усиленные разговоры о том, что «агенты» Ачалова повели усиленную агитацию среди генералов и полковников, призывая их переходить на «другую сторону». Было ясно, что схватка конфликтующих сторон за армию вступает в решающую фазу.

Не дай вам Бог оказаться в роли полковника Генерального штаба в ситуации, когда между собой дерутся так называемые «ветви власти», поочередно призывающие военных встать на их сторону.

Наблюдая за всей этой возней, я испытывал чувства, очень похожие на состояние человека, на глазах которого затевают драку близкие ему люди, декларирующие каждый свою правоту и призывающие встать именно на их сторону.

К тому же в памяти еще были живы картины августа 1991-го, когда танки лязгали по московским улицам, а на их бронированные башни летели с балконов тухлые яйца и вонючие помидоры. До сих пор помню искаженное злобой лицо мужчины, который упорно допрашивал юного и перепуганного лейтенанта Кантемировской дивизии, боязливо выглядывавшего из танка:

— Зачем ты сюда приехал?

— Наводить порядок, — кротко отвечал гвардеец.

— Ты что, милиционер, что ли? — наседал разъяренный мужик. — Проваливай отсюда по-хорошему!

И лейтенант мигом опустился в башню, тут же задраив люк.

В те августовские дни 91-го я понял, что для военного человека не может быть большего позора, чем унижение, исходящее от людей, которых он призван защищать на поле реального боя от реального противника, а не на столичных улицах от противника политического. Наверное, так будет до тех пор, пока власть не перестанет приказывать армии играть роль жандарма в собственном доме.

Осенью 93-го власть готовила нас к этой роли.

Предчувствие того, что Кремль с помощью армии хочет разгрести нагроможденные им же политические завалы, навести «конституционный порядок», раздражало военных.

Под окнами Министерства обороны и Генштаба все чаще стали появляться бедно одетые люди, по большей части преклонного возраста, которые призывали генералов и офицеров «не допустить надругательства над Конституцией».

И совсем другие люди, тайком наезжавшие из Кремля в МО и ГШ в роскошных авто и партикулярном платье по последнему слову моды, призывали нас «встать на защиту всенародно избранного президента» и не допустить «попрания конституционного порядка».

Голова шла кругом.

Нас призывали сделать выбор, суть которого не принимало сознание. Мы десятилетиями воспитывались и учились защищать Родину. Но нас никто и никогда не учил поворачивать штыки против своего народа…

 

ХОЛОСТЫЕ ЗВОНЫ

…22 сентября в Минобороны и ГШ, в Главные штабы видов Вооруженных Сил и родов войск поступило письмо Александра Руцкого следующего содержания:

«Командующему Сухопутными войсками генерал-полковнику Семенову В. М. Командующему Военно-Воздушными Силами генерал-полковнику Дейнекину П. С. Командующему Воздушно-десантными войсками генерал-полковнику Подколзину Е. Н. Командующему Военно-Морским Флотом адмиралу Громову Ф. Н.

Уважаемые товарищи!

Я обращаюсь к вам как офицер. Мы давали клятву на верность служению Родине. Страна находится перед лицом смертельной опасности. На наших глазах разрушили великую державу — Советский Союз. Плата за эту трагедию — сотни тысяч убитых и раненых, миллионы беженцев. Сейчас целенаправленно разрушается российская армия, военно-промышленный комплекс. России уготована такая же судьба, как и СССР. Грубо поправ конституционные нормы и принципы демократии, Б. Н.Ельцин и его радикальное окружение совершили государственный переворот и тем самым подвели страну к гражданской катастрофе.

В этот тревожный час я обращаюсь к вам: не оставайтесь в стороне от происходящего. Этого не простят нам наши дети и внуки. Армия не может быть вне политики в момент, когда разрушается государство и над обществом нависает тень новой диктатуры. Призываю вас занять активную позицию, достойную офицерской чести и присяги.

С надеждой и уважением,

Исполняющий обязанности

Президента Российской Федерации А. Руцкой».

О содержании письма и о его поступлении на Арбат и в Главные штабы видов Вооруженных Сил руководство военной контрразведки мгновенно доложило министру обороны, который тут же проинформировал Кремль. Некоторые главкомы по закрытой связи упражнялись перед министром в своем яростном неприятии «гадкого послания» и даже клялись, что тут же выбросили его в урну или сожгли.

Руцкой пытался в очередной раз «потянуть» на себя армию и ее руководящую верхушку. Он действовал сообразно той обстановке, в которой оказался.

Уже вскоре стало известно, что в парламенте отключены все виды связи. А через некоторое время и у нас по Арбату пошла гулять дешевая «утка», с помощью которой руководство Генштаба пыталось обмануть офицеров: дескать, «перегорели предохранители на АТС Генштаба».

Я позвонил на АТС и поинтересовался у телефонистки, в чем дело:

— Меняем предохранители. Через час связь с городом будет.

С того дня связи с городом не было больше недели…

В послании Руцкого нашим высшим командирам мы обнаружили несколько огрехов: новый президент неточно назвал должности тех, к кому он обращался. Главкомов видов он назвал командующими, а к генеральским званиям Дейнекина и Громова забыл добавить обязательные для войскового этикета слова «авиации» и «флота».

А это между тем показывало не только недостаток культуры обращения, но и вводило в смятение наших высших генералов. Некоторые расценивали их перевод новым президентом из ранга главкомов в ранг командующих как «понижение» по службе и потому отнеслись к форме обращения не как к досадной ошибке, а как к состоявшемуся кадровому решению Руцкого. Какие чувства это вызвало, — объяснять не надо…

В те осенние дни 1993 года совесть огромного числа российских генералов и офицеров мучительно металась между магической силой приказа высшего начальства, страстными депутатскими кличами о помощи и собственным рассудком.

Ситуация складывалась такая, что каждый шаг был плохой. Уйти от Ельцина — Кремль обвинит в предательстве. Остаться с Ельциным — депутаты обвинят в предательстве. Идея нейтралитета, несколько дней прожившая на этажах Минобороны и Генштаба, была вскоре уничтожена под нажимом президента и министра обороны, сыгравшего в те часы роль штрейкбрехера в ельцинских расчетах…

А под окнами Минобороны и Генштаба опять звучало:

— Предатели! Трусы!

Это сильно било по самолюбию.

В те дни мне бросилось в глаза, что уже не только офицеры, но и многие генералы предпочитали появляться на Арбате в гражданке…

Одни стеснялись, другие — боялись. Я лежал на своем ген-штабовском подоконнике, читал плакаты в руках арбатских пикетчиков и думал о том, в какой еще армии мира военные остерегаются ходить в форме по столице родного Отечества…

Происходило что-то странное и непонятное. Нас со всех сторон укоряли в предательстве и трусости, мы жили с комплексом какой-то вины. У меня иногда создавалось впечатление, что вся армия стала жить с опущенными от стыда глазами.

Руцкой и Хасбулатов продолжали звать армию на помощь. Армия вздыхала, сочувствовала, но продолжала сидеть в своих гарнизонах, штабах и кабинетах.

В то время я еще не знал, что все же нашлись среди военных люди, которые тайком наведывались в Белый дом, вели агитацию в некоторых частях и подразделениях и даже собирались вывести подчиненных с оружием в руках на помощь Верховному Совету… О них в Кремле и на Арбате станет известно позже.

Мы продолжали трепаться в курилках и кабинетах. Споры шли уже о том, что говорить слово «армия» неправомерно. Ибо в состояние повышенной готовности приводилась лишь малая толика армии в виде придворных частей и дивизий. Но эти споры были больше похожи на попытку самооправдания.

Генштабисты, возвратившиеся из командировок в войска, говорили об известном: морально люди на стороне взбунтовавшегося парламента. Фактически Вооруженные Силы продолжали находиться под жестким контролем Минобороны и Генштаба.

В условиях яростной схватки между президентско-правительственной и оппозиционной прессой военному человеку эа-частую крайне трудно было отделить зерна от плевел, ложь от правды.

Армия продолжала жить между двух истин…

Войска, особенно низовой состав, весьма туманно ориентировались в происходящем в Москве. Воспитательные структуры практически бездействовали. Многие командиры были даже заинтересованы держать людей подальше от склок большой политики.

Многочисленные обращения Верховного Совета к командирам и солдатам дальше Московской кольцевой автодороги доходили в считанных случаях. Высший генералитет хотя и проявлял некоторое время скрытые колебания, но мало-помалу и все больше стал склоняться на сторону Ельцина — Грачева.

А под нашими окнами с утра до позднего вечера ходили люди с плакатами, на которых было написано хорошо всем знакомое: «Армия, будь с народом!» «Офицеры, Россия верит вам!»… Намного чаще обычного на Арбате звонили «кремлевки»… Выбор был небольшой.

Есть вещи, о которых генералы и полковники не могут говорить вслух, но неизбежно думают о них. Даже самые горячие головы тогда понимали, что могло произойти, если бы на московских улицах Таманская дивизия пошла против Кантемировской, дивизия имени Дзержинского против 27-й бригады особого назначения. Это противостояние могло мгновенно перекинуться на всю Россию. Вместе с армией неизбежно размежевался бы и народ. Такой сценарий стал бы классическим вариантом развязывания гражданской войны, которую смогли бы остановить разве что несметные натовские полчища, направленные в Россию под видом миротворческой акции. То было бы самое худшее, что можно вообразить…

И даже тогда, когда стало окончательно ясно, что ввод войск в столицу неизбежен, мы жили последней надеждой на то, что до стрельбы не дойдет. Была вера в благоразумие Кремля и парламента… Мы уже не думали о том, кто создал кризис. Все мысли были связаны с одним — не дошло бы до крови…

 

ПЕРЕХВАТ

…А Руцкой все продолжал слать и слать в войска телеграммы.

Очередное такое послание за подписью Руцкого и Хасбулатова было перехвачено органами Федерального агентства правительственной связи и информации 22 сентября 1993 года и положено на стол Ельцину и Грачеву. В нем говорилось:

«ТЕЛЕГРАММА

Командующим родами войск, группам войск, военных округов, флотов и флотилий, командирам соединений, частей и подразделений Вооруженных Сил Российской Федерации.

Вам надлежит незамедлительно предпринять исчерпывающие меры для обеспечения правопорядка и безопасности граждан, строгого соблюдения Конституции и законов Российской Федерации.

Указом исполняющего обязанности Президента А. В. Руцкого от 22. 09. 93 г. № 2 Вам предоставляют полномочия для пресечения любых противоправных действий, в том числе, разумеется, и тех, которые могут быть предприняты в связи с антиконституционным Указом Б. Н. Ельцина от 21 сентября 1993 г. № 1400.

Об исполнении телеграфируйте.

Исполняющий обязанности Президента

Российской Федерации

А. Руцкой.

Председатель Верховного Совета

Российской Федерации

Р. Хасбулатов.

Москва, Дом Советов,

22 сентября 1993 года».

Как реагировала на все это армия?

Вспоминая те дни, Александр Руцкой рассказывал:

«…Невесть откуда появилась телеграмма о поддержке Верховного Совета Северным флотом, которую зачитал председатель палаты В. Соколов на митинге, состоявшемся в 7 утра перед Домом Советов. В 9 утра пресс-центр Главного штаба Военно-Морского Флота РФ опроверг этот факт, Еще распускают слухи о поддержке Верховного Совета армией. Но на все обращения Съезда, на все мои обращения к военным мы слышим лишь обещания «рассмотреть этот вопрос» и не более того…»

Приближался октябрь. Противостояние между Ельциным и парламентом принимало все более острые и опасные формы. Информация, регулярно поступающая в МО и ГШ по конфиденциальным каналам, ясно свидетельствовала, что в армии нет полного единства во взглядах военных на проводимую Ельциным политику жесткой конфронтации со своими политическими оппонентами. Безусловно, президенту это было известно. И он стал маневрировать, заигрывать с армией.

 

ВОЙСКА

Перед «осенним наступлением» 1993-го Ельцин предпринял поездку в придворные дивизии — Кантемировскую и Таманскую.

Мне довелось наблюдать за президентской свитой во время ее выезда в Таманскую и Кантемировскую дивизии. Что запомнилось? Прежде всего то, что Ельцин не скрывал: личному составу вскоре предстоит проявить себя «в деле», так как от армии, возможно, потребуются «решительные действия».

В Кантемировской дивизии Ельцин открыто спросил у штабных офицеров:

— Сколько потребуется времени, чтобы соединение могло дойти до столицы и развернуться в центре?

Ответ прозвучал не сразу. Неловкую паузу нарушил Грачев:

— Полтора часа, товарищ президент — Верховный главнокомандующий!

Офицеры смотрели себе под ноги.

Там же, в Кантемировской дивизии, я впервые узнал о том, что начальник Службы безопасности президента Александр Коржаков и начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков (его в придворных дивизиях офицеры в шутку прозвали «генерал-плацмейстер») тайком провели проработку командного состава на предмет его лояльности Ельцину.

И еще запомнилось то, что министр обороны Грачев шестеркой вращался вокруг Ельцина и, как мне показалось, страшно переживал за то, что говорили в беседах с президентом офицеры и солдаты (их, кстати, основательно тренировали в умении выразить «горячую поддержку усилиям президента»).

Когда было генеральско-офицерское застолье вместе с президентом, Грачев произнес тост:

— За президента — Верховного главнокомандующего ка-а-ак жахнем!!!

Павел Сергеевич эксплуатировал тост, взятый напрокат: «Ка-а-ак жахнем!» давно был фирменным застольным лозунгом Главкома ВВС генерала Петра Дейнекина…

В то время мне довелось общаться со многими генералами и офицерами военных округов и флотов. В их среде все активнее распространялись мнения, что президент — Верховный главнокомандующий, издающий столь грозные указы типа № 1400, явно превышает свои полномочия и что именно он своими действиями инициирует обострение ситуации в стране.

В войсках многие думали так же, как и на Арбате.

Люди в открытую поговаривали о том, что именно грубая тактика Ельцина ведет к резкому обострению отношений с Верховным Советом, который «не остается в долгу»…

Ельцин явно решил укрепить свои позиции в среде генералитета. Он подписал указ о присвоении многим десяткам наших людей генеральских званий. Затем добился, чтобы жалование военным было повышено незадолго до того, как произойдет очередное обострение обстановки.

Этот прием он, кстати, будет использовать не однажды. В войсках по этому поводу уже недобро пошучивали: «Если Ельцин повышает нам зарплату, значит, готовится мокрое депо».

В МО и ГШ, в штабах видов Вооруженных Сил, военных округов и флотов было немало офицеров и генералов, которые до самого начала кровавой трагедии считали, что конфликтующим сторонам необходимо искать мирный выход из ситуации. Однако были и такие военачальники, которые рьяно призывали президента «решительно навести порядок». Одним из них был Главнокомандующий Западной группой войск генерал-полковник Матвей Бурлаков. Мне особенно запомнилось его выступление на совещании высшего руководящего состава, когда он страстно заверял Ельцина в непоколебимой верности командиров президенту и советовал ему «уверенно двигать реформы вперед».

Тогда выступление Бурлакова очень напоминало мне заказные выступления генералов на былых партийных съездах и пленумах. В то время в российской и зарубежной прессе появлялись статьи, в которых то и депо генерала подозревали в каких-то сомнительных коммерческих сделках. Он чем-то очень напоминал мне Кобеца. Он играл роль надежного и преданного солдата Кремля. И мало кто не понимал, на чем именно зиждется его столь яростная демонстрация верности Верховному главнокомандующему…

В дни октябрьских событий из Германии в Москву поступила еще одна впечатляющая легенда о Бурлакове. Говорили, что генерал распорядился подготовить спецназ к вылету в столицу…

Каждый генерал в силу подхалимского таланта избирал свой способ демонстрации верноподданничества режиму.

Побывавшие в войсках и на флотах генштабисты почти в один голос говорили, что указ Ельцина № 1400 получил резко отрицательную оценку в гарнизонах. Не было никакого сомнения, что информация об этом проникла за высокие стены Кремля. Вскоре большой группе генералов и полковников МО и ГШ было приказано в срочном порядке провести в войсках «соответствующую разъяснительную работу». Генералы без охоты выполняли роль пропагандистов во время выездов в военные округа и на флоты. Некоторые признавались, что их кое-где обозвали «Галонами в лампасах»…

 

ГРЯЗЬ

Там, где слишком много грязи, всегда трудно найти даже крошечку истины.

А грязи в те дни было неимоверно много.

23 сентября 1993 года произошло «нападение на здание штаба Объединенных Вооруженных Сил СНГ». В заявлении правительства по этому случаю говорилось, что «в нападении участвовало 8 человек, вооруженных автоматами».

В тот же день наш министр обороны заявил, что «в операции принимало участие более 100 вооруженных человек». И еще за зданием Главкомата было якобы сосредоточено 200–250 человек. Черт ногу сломит. Ложь — родная мать политики.

Высказывались подозрения, что эту акцию якобы организовал председатель Союза офицеров подполковник Станислав Терехов.

Когда на Арбате узнали, что его арестовали в районе одного из объектов Главного разведывательного управления ГШ, многие стали говорить о том, что «здесь что-то нечисто» — с чего бы это опытному и хорошо соображающему офицеру прятаться вдруг у главного разведывательного муравейника. Все было очень похоже на провокацию.

Наши подозрения еще больше усилились, когда стало известно, что во всей этой мутно-грязной истории фигурирует заместитель министра обороны генерал армии Константин Кобец. Там, где появлялся Константин Иванович, часто трудно было докопаться до истины. Сентябрьско-октябрьская политическая активность замминистра обороны поражала. Он яростно демонстрировал свою решительность и готовность защитить демократию. А однажды даже заявил, что «готов возглавить операцию по штурму Белого дома».

23 сентября в два часа ночи к Кобецу прибыла группа парламентариев, однако они не были приняты. А в половине шестого утра к Кобецу прибыл еще один парламентарий — генерал-лейтенант Калинин. Кобец по личной инициативе продиктовал Калинину ультиматум засевшим в Белом доме. Он потребовал от Верховного Совета «немедленного освобождения от должностей новоявленных руководителей, выдачи зачинщиков акции на Ленинградском проспекте для предания их суду, выполнения указа президента, сдачи оружия и роспуска депутатов».

Срок выполнения ультиматума — 24 часа. Кобец заявил: «Я взял на себя смелость заявить, что они ставят нас перед необходимостью на штурм ответить штурмом». И снова подчеркнул, что готов лично возглавить операцию по штурму Белого дома…

И тогда, и позже я часто думал о странной позиции Кобеца. Он всегда появлялся в эпицентре громких политических схваток, когда это хоть чем-то грозило устойчивости режима, но его как-то не видно было там, где надо было драться за спасение армии от бурно прогрессирующей дистрофии. Должность замминистра и главного военного инспектора его к этому со всех сторон обязывала…

В то время в Минобороны и Генштабе было уже немало генералов, которые, имея некоторые «коммерческие грехи» на душе, страшно боялись прихода новой власти. Ибо если бы она пришла, они бы в подлиннике могли изучать природные особенности Колымы, их руки неминуемо бы «привыкли к топорам» а глаза — к конвою, бдительно прохаживающемуся с овчарками по лесной просеке…

Тогда, осенью 1993 года, эти люди особенно остро чувствовали угрозу своему «доходному» месту при существующей и многое прощающей власти. И потому готовы были на все, лишь бы ликвидировать даже саму мысль о возможности ухода со сцены тех, кто их обогревал и поощрял, кто давал возможность хорошо поживиться за счет своего привилегированного положения…

О своей бурной и героической деятельности в период сентябрьско-октябрьского кризиса Кобец составит справку, которая у непосвященного человека может создать впечатление, что власть в России удержалась благодяря исключительно самоотверженности Константина Ивановича…

В пиковый момент октябрьских событий растерянность в Кремле была настолько большой, что подчас принимала форму истерической паники. Она усилилась еще больше, когда экстренно прибывший в Кремль Ельцин долго не мог получить внятных ответов о позиции Грачева и коллегии Минобороны.

Тогда на помощь президенту и был срочно призван более решительный генерал армии — зам Грачева Константин Кобец.

Он был назначен старшим оперативной группы, в обязанности которой, как гласил один из конфиденциальных документов, входило «не допустить захвата власти»…

На группу Кобеца возлагались задачи:

1. Координация действий силовых структур по недопущению вооруженного конфликта.

2. Блокирование г. Москвы от притока различных групп оппозиции.

3. Организация охраны государственных объектов и учреждений…

В своей отчетной записке об итогах работы группы Кобец докладывал:

«…Принятые меры позволили стабилизировать обстановку в стране, не допустить захвата власти оппозицией и перерастания террористических действий в гражданскую войну»…

По сути, Кобецу поручалось то, чем должен был заняться Грачев…

В тот же день, 23 сентября, Грачев предупредил, что в случае повторения событий, какие имели место на Ленинградском, 41, он отдаст приказ открывать огонь на поражение. Однако в то же время отметил, что не хочет, чтобы армия занималась не свойственным ей делом. «Пока я министр обороны, этого не допущу…»

* * *

25 сентября старики и старухи снова усиленно вталкивали в руки генштабистов листовки. В них был такой текст:

«…Солдаты, офицеры и генералы России!

Если вы присягали народу, то призываем вас спасти Отечество!

Объявление гражданином Ельциным своей личной диктатуры поставило страну на грань распада. Против этого должна восстать ваша воинская часть и гражданская совесть.

Почему вы медлите? Ваша лояльность к президенту-пре-ступнику затягивается. С каждым часом она отягощает вашу ответственность.

Настал момент активно выступить в поддержку законной власти — Верховного Совета и Съезда народных депутатов.

Ваш организованный приход к Дому Советов способен обеспечить перевес в пользу народных сил.

Верховный Совет Российской Федерации…»

В тот же день по каналам наших спецслужб прошли сообщения, что 200 членов Союза офицеров и около 80 кадровых военных вошли в состав ополченцев Белою дома. После этого поступил приказ министра начальникам управлений и служб ужесточить контроль за пребыванием подчиненных на рабочих местах…

Но если бы кто-то из генштабистов или минобороновцев возгорелся желанием переметнуться на другую сторону баррикады, никакой контроль не смог бы его остановить. Даже самые горячие лозунги и призывы со стороны Краснопресненской набережной и из толп дежурных пикетов на Арбате не воздействовали на генералов и офицеров МО и ГШ.

Нас обзывали трусами, проститутками, прислужниками режима и даже грачевскими выродками. Мы оставались на Арбате не потому, что были верны президенту. Мы хорошо понимали, что стоило бы еще нескольким десяткам генералов и полковников как следует «шевельнуться» — и Россия могла бы встать на дыбы…

* * *

28 сентября возвратились из Белого дома генштабовские разведчики и дружно засели за отчеты. На столах лежали их диктофоны, из которых слышался голос Хасбулатова:

— Канализационно-электрические санкции президентской стороны против Белого дома позорны… Путчисты в августе 1991 года были человечнее нынешних — тогда и свет горел, и горячая вода была, и правительственная, и всякая другая связь работала. Я по поручению Ельцина мог связаться с Янаевым, а сам Борис Николаевич говорил с Америкой. Не думал, что он будет таким жестоким…

* * *

29 сентября наступила моя очередь идти к Белому дому «на разведку». Рядом с БД, с крыши гостиницы «Мир», горланил агитационный динамик. Он то и дело призывал депутатов покинуть свое укрытие и разойтись…

После обеда появился агитационный бронетранспортер, который ездил по периметру оцепленного здания, а сидящий в машине агитатор кричал в мегафон:

— Вы собрались здесь в соответствии со своими убеждениями, и это право граждан свободной России. Проявите трезвость… Предлагаем отказаться от противодействия…

Затем в очередной раз зачитывался указ президента РФ о социальных гарантиях для депутатов. Это было очень похоже на призыв «переходи на мой сторона».

Депутатов переманивали. А чтобы им легче было размышлять, в бронетранспортере врубали песни известных композиторов… Мне особенно понравилась «Я люблю тебя жизнь». Дурдом…

В тот же день министр обороны Верховного Совета генерал Ачалов сказал:

— Я боюсь провокаций. Боюсь, что выстрелы раздадутся извне…

Я видел, как корреспондент брал интервью у старушки в красном нейлоновом плаще и мокрой мохеровой шапке:

— Зачем вам все это?

— Как зачем? Для вас же стараемся, чтобы жили вы хорошо, не зная лишений. Я вон первого мая ходила с товарищами правду отстаивать, да только эти омоновцы моей дочери так дубиной заехали, что она умом тронулась и в Кащенко сейчас лежит. Того подлеца я в лицо помню и надеюсь его здесь встретить и поквитаться…

* * *

Бросалось в глаза, что в толпе у Белого дома много священников. Иеромонах Никон имел небольшой приход в каком-то районе Московской области. Его кто-то подначивал: мол, нашел себе работку — пришел спасать Белый дом. Священник не обижался на ехидный тон. Он говорил, что Господь Бог послал его спасать не Белый дом, а души собравшихся здесь — парламентариев, их защитников, солдат и милиционеров, стоящих в оцеплении. Он говорил:

— Всеобщая паранойя наступила наверху, почему же от этого должны страдать простые люди? Любая искра, малейшая провокация как с той, так и с другой стороны, могут обернуться кровью. Будем благоразумны, и Бог нас не оставит…

Он просил людей не обижать солдат-дзержинцев даже словом: «Они не виноваты, что их по приказу направили сюда». Он умолял милиционеров: «Любите этих несчастных манифестантов, прощайте все их прегрешения. Такими их сделали политики…»

2 октября Руцкой давал очередное интервью. Его спросили: — Вы не пытались связаться с Грачевым и поговорить о том, чтобы армия сказала свое слово в конфликте властей?

Он ответил:

— Пытался, но не удалось. Впрочем, у Грачева есть стимул защищать Ельцина. Как только Ельцина отстранят от власти, сразу встанет вопрос о том, как и кем распродавалось имущество армии. Но коррупция — это даже мелочи, Грачеву нужно будет ответить за тайные поставки оружия в Азербайджан и Армению, Абхазию и Грузию, в Молдову и Приднестровье и объяснить, почему он вооружал и вооружает враждующие стороны, кто передал Дудаеву 100 танков и другое оружие. Поэтому Грачев пойдет на все, чтобы его патрон остался у власти. Судьба парадоксальна. Когда мы учились с Грачевым в академии Генштаба, он говорил мне: «С кем ты связался, на кой тебе нужны эти демократы, этот Ельцин, ты же Герой Советского Союза, на кого ты делаешь ставку?»

* * *

В воскресенье во время службы в Богоявленском соборе сердечный приступ случился у Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. В секретариате Патриархии связывали это с переутомлением его святейшества, который, организуя переговоры между президентской стороной и представителями Верховного Совета РФ, провел на ногах почти трое суток…

* * *

Накануне октябрьских дней в администрацию президента, в парламент, в Министерство обороны, в Конституционный суд РФ стали поступать многочисленные письма, телеграммы от руководителей военных округов, флотов, видов Вооруженных Сил, армий и дивизий. В одних содержалась просьба к обеим конфликтующим сторонам вернуться к «нулевому варианту» — к положению, существовавшему до указа № 1400. В других содержалась «горячая и единодушная поддержка политики президента». Были и такие письма, из которых явствовало, что военные уже испытывают раздражение по поводу нагнетания ситуации в Москве…

Естественно, Ельцину чаще всего докладывалось только о тех, которые кричали о полной и безоговорочной поддержке президента. Но таких было не очень много. Отдельные из них просто организовывали…

«Все телеграммы однозначно осуждали действия Верховного Совета». Это — Грачев…

Стало известно, что Руцкой просил летчиков стать на его сторону. Но Главком ВВС генерал-полковник Петр Дейнекин ответил ему: «Саша, прекрати этим делом заниматься, у меня президент один и министр один, а наши с тобой личностные отношения ни в коем случае не должны повлиять…»

Примерно такие же слова содержались и в телефонном разговоре начальника Генштаба генерала Михаила Колесникова с генералом Владиславом Ачаловым: «Не дури и не занимайся ерундой…»

* * *

По роду службы в те дни мне доводилось с глазу на глаз и по телефону общаться со многими генералами, адмиралами и офицерами армейских и флотских штабов. Даже те, кто имел на своем боевом счету уже не одну войну, кто вдоволь нахлебался крови в Афгане и в наших собственных «горячих точках», кто хорошо понимал, что наши спецслужбы денно и нощно «висят» на телефонных линиях и лишь одно нелояльное по отношению к Кремлю слово может выбросить их из высоких кресел и поставить крест на карьере, — даже эти люди не боялись открыто проклинать всех, кто провоцировал нешуточную заваруху.

Становилось все более очевидным, что антиельцинские настроения активно проникают в армейские ряды. Весьма заметно прослеживались они также в Министерстве обороны и Генштабе.

Еще в середине сентября состоялось очередное заседание Совета безопасности, после которого я попросил своего давнего сослуживца, работавшего в СБ, взглянуть на стенограмму выступлений. Он пообещал предоставить мне такую возможность. Но уже вскоре позвонил и сказал, что «стенограммы не существует в природе».

Это вызвало у меня большое сомнение: заседание СБ — не беседа полупьяных мужичков на завалинке. Все заседания должны протоколироваться в обязательном порядке, поскольку в противном случае снимался вопрос контроля за работой этого органа и все могло выглядеть как заговор. Но мой сослуживец оказался прав: стенограмма протокола заседания СБ от 15 сентября 1993 года не велась. А ведь на нем решались вопросы реализации ельцинского указа № 1400 и проигрывались варианты действий властей — в том числе и силовые…

…Во второй половине дня 3 октября 1993 года промелькнули по телевидению несколько передач, многие кадры которых были похожи на то, что в Москве происходит восстание. Вооруженные люди в грузовиках и автобусах, флаги, радостно вскидываемые руки…

Я срочно позвонил дежурному по управлению и спросил, нет ли каких команд в связи с происходящим в городе? Поинтересовался, где находится министр и что вообще происходит.

Дежурный спокойным голосом ответил, что Грачев на месте, работает в прежнем режиме, никто пока никого не вызывает. А в городе, дескать, происходят очередные банальные разборки между властями и оппозицией. По типу тех, что были 1 мая.

К тому времени я не знал, что военная машина уже запущена…

Только после октябрьских событий мне в руки попадут документы, которые помогут восстановить некоторые важные детали происходившего.

«…Заместителю министра обороны РФ

генерал-полковнику Кондратьеву Г. Г.

Докладываю:

3 октября с. г. распоряжений на ЦКП (Центральный командный пункт. — В. Б.) Генерального штаба о выходе частей и подразделений из пунктов постоянной дислокации не поступало. В 16.10 после доклада обстановки по телефону Министр обороны отдал распоряжение…

К 16.20 распоряжение Министра обороны РФ доведено до оперативных дежурных, а к 16.40 до командования указанных частей и до командующего ВДВ генерал-полковника Подколзина Е.Н. лично.

В 16.33 командиру ОБСПН (отдельной бригады специального назначения. — В. Б.) передано распоряжение начальника ГОУ (начальника Главного оперативного управления Генштаба. — В. Б.): «Готовить личный состав».

В 16.47 по прибытии Министра обороны ему была доложена обстановка.

В 17.17 получено и доведено до заместителей Министра обороны, главкомов видов ВС и командующего МВО (через оперативного дежурного) распоряжение начальника Генерального штаба о прибытии на рабочие места.

В 17.18 получено и доведено до начальников управлений и служб распоряжение начальника Генерального штаба о прибытии на службу.

Никаких телефонных контактов с командующим МВО дежурная смена ЦКП ГШ не имела. (Вскоре после этого по Генштабу поползут слухи о том, что командующий войсками Московского военного округа генерал-полковник Леонтий Кузнецов якобы повел себя «странно», из-за чего с ним трудно установить контакт. — В.Б.). Дежурный генерал ЦКП Генерального штаба полковник В. Гавриленко»…

Таким я и запомнил своего министра в роковые августовские дни 1991 года. Когда стало ясно, что ввод войск в столицу — авантюра, некоторые «прозорливые» члены коллегии Минобороны начали уговаривать маршала Язова самостоятельно принять решение на вывод войск из столицы, чтобы хоть как-то смягчить вину.

«Я никогда не отступал без приказа, — ответил Дмитрий Тимофеевич, — и чего бы мне ни стоило, понесу свой крест до конца…»

За несколько дней до августовских событий 1991 года одна из московских газет опубликовала резкую статью «Время комиссаров прошло». Начальник ГлавПУРа генерал-полковник Николай Иванович Шляга (в центре) порекомендовал мне подготовить контрматериал к утру 19 августа. Но он уже не пригодился…

Когда в августе 1991 года танки были введены в Москву по приказу ГКЧП, один из москвичей, яростно противящихся этому, спросил у лейтенанта — командира боевой машины:

— Зачем ты привел танк сюда?

— А хрен его знает, — чистосердечно ответил лейтенант…

Август 91-го… Исторический митингу стен Белого дома. Радости победителей нет конца. Россия, затаив дыхание, слушала в те дни Бориса Ельцина, связывая с ним самые светлые надежды на лучшее будущее. Оно, казалось, было совсем рядом — президент просил россиян потерпеть всего лишь до осени…

Среди ополченцев, с оружием в руках вставших на защиту Верховного Совета России в октябре 1993 года, было немало не только отставных, но и кадровых офицеров…

Когда у политиков наступало помутнение мозгов в очередной схватке за власть, то ни им, ни позванным на помощь военным не помогали и упорные призывы священников проявить благоразумие и избежать крови…

Расстрел собственного парламента стал одной из первых побед новой Российской армии…

Офицеры, которые были отобраны для стрельбы по Белому дому, лишь однажды послали снаряд мимо окон. Они были истинными профессионалами и сполна выполнили «контракт»: за каждый выстрел — миллион рублей…

Люди самых разных политических взглядов в последние годы призывали армию спасти народ. Теперь пришло время спасать армию…

Политики уже не однажды втягивали военнослужащих в разборки между собой, а затем их же и делали «крайними».

В трагические дни кровавого октября армию принудили исполнять полицейские функции и направить штыки против взбунтовавшихся соотечественников…

…Примерно в 18.30 меня срочно вызвали на службу. К тому моменту, слушая тревожные сообщения радио, я понял, что заваруха начинается нешуточная…

 

ТАЙНЫ НОЧНОГО ГЕНШТАБА

Предчувствие значительности события заставило меня зарядить новые батарейки в диктофон…

Я быстро оделся и побежал к метро.

В вагоне нельзя было заметить ничего свидетельствовавшего о том, что в столице начинается гражданская война. Люди читали газеты, разговаривали, думали о своем, смеялись.

Я вышел на своей «Арбатской». До здания Минобороны — не более 50 шагов. Но я никогда не думал, что в своем рабочем кабинете окажусь только через час. Стягивая с себя гражданку и надевая военную форму, я негромко бубнил «отчет» об увиденном и услышанном перед включенным диктофоном, с которым с того момента не расставался несколько дней подряд. Так и получился репортаж…

* * *

…Выйдя из метро, я увидел большую толпу людей у подъезда N2 4. Там развевались на ветру флаги СССР и несколько монархических знамен. В руках у некоторых пикетчиков были резиновые дубинки и железные прутья, на рукавах — красные повязки. Подойдя ближе к служебной двери МО, попытался войти в нее. Меня оттеснили. Тогда я достал удостоверение личности офицера и показал пикетчикам, заметив при этом, что вызван на службу.

— Закончилась твоя служба, господин полковник, — сказал человек с красной повязкой на рукаве фуфайки, — завтра придет министр обороны генерал Ачалов, он и разберется — будешь ты служить или нет!

Толпа дружно загоготала.

Тогда я пошел к другому подъезду, пытаясь все же попасть на службу. И там меня не пустили, сказав, что здание МО полностью блокировано. Парень в фуфайке и в черной шапочке спросил:

— Товарищ полковник, в народ стрелять будете?

— А какая в этом необходимость? — спросил я.

— Но зачем же вы тогда стягиваете вооруженные войска в Москву?

— Это вопрос не ко мне.

— Нет, вы все-таки ответьте!

Начиналась дискуссия. Время шло, а я еще не на службе. Я начинал злиться: рабочий кабинет был рядом, а я уже полчаса не могу в него попасть. Стал искать выход из положения. Решил зайти в МО со стороны бывшего Главного политического управления. Есть там узкая и неприметная железная дверь. Но и тут неудача. Тоже пикет. Пикетчики курят и мирно переговариваются с солдатами, занявшими позицию по ту сторону железных ворот. Выкурив до половины сигарету или папиросу, гражданские люди передавали ее в щель ворот солдатам.

А меня по-прежнему нигде не пускали. Пошел дальше вдоль стены. Знал еще одно потайное место, где можно пробраться незаметно во двор. Удалось. Вместе со мной — еще три-четыре офицера. По темному двору старого здания Генштаба пробрались к железной двери в углу и вошли в нее. Везде суетились солдаты в бушлатах и касках. Густо клацали подковы по гранитному полу.

Оставалось пройти по подземному переходу. Вместе со мной бежали десятки офицеров в гражданском и несколько наших женщин-служащих. Многие чертыхались…

* * *

…Только вошел в кабинет — звонок дежурного:

— Приказано выключить в кабинетах свет, включить настольные лампы и поставить их под столы! На случай если начнут стрелять снайперы.

Где-то глухо громыхали выстрелы.

Быстро переоделся. Бегу в дежурку, которая рядом с кабинетом начальника управления. Навстречу — группа вооруженных автоматами гражданских людей в какой-то неприглядной, почти зэковской одежде. Потрепанные фуфайки и куртки, такие же потрепанные спортивные шапочки и кроссовки. Бросилось в глаза то, что «магазины» на их автоматах были по-афгански перевязаны синей изоляционной лентой (так называемые автоматные «рожки» во время войны в Афганистане скреплялись «валетом», что позволяло во время интенсивного боя быстро перезаряжать оружие). Спросил у полковника Бекретова:

— Кто это?

— Усиление охраны министра.

— А почему в таком виде?

— Маскировка.

Кто-то добавил:

— Возможно, придется растворяться в толпе и косить под мятежников. Когда будут уносить ноги…

* * *

…Позже я узнал, что то были так называемые котеневцы — бывшие военнослужащие-афганцы, которых возглавлял подполковник запаса А. Котенев. Его люди давно ошивались вокруг министра обороны со своими коммерческими проектами и уже успели осуществить часть из них.

Через некоторое время станет известно, что некоторые запутались в грязном бизнесе и исчезли за границей…

Мне хотелось понять: чем вызвана столь яростная поддержка Грачева котеневцами? Сведущие объясняли так: возможное исчезновение министра обороны с вершины власти в случае победы оппозиции грозило им коммерческим крахом (некоторые проекты осуществлялись при поддержке руководства Минобороны). Вероятность такого поворота событий и побудило «однополчан» Грачева поспешить ему на помощь.

Их преданность министру была воспринята по достоинству: котеневцам выдали стрелковое оружие и они, как позже хвастался один из них, «ходили на броне» к Белому дому, где позировали перед кинокамерами во время боевых действий и в один голос твердили, что «афганцы с Грачевым»…

Но это не соответствовало действительности в полной мере, потому как были и другие «афганцы», которые не поддерживали Грачева, поскольку являлись сторонниками генералов Александра Руцкого и Бориса Громова. Одни ушли к Руцкому в Белый дом, другие вообще не вмешивались…

Уже вскоре после октябрьских событий состоялось заседание исполкома Национально-Патриотической партии ветеранов Афганистана, в которую входила группа котеневцев. Министр обороны с благодарностью принял приглашение побывать на исполкоме,· где выступил и заявил, «что в этом зале сидят симпатичные ребята и их программу я полностью разделяю». Грачев умел быть «благодарным»…

…Первым делом спросил у дежурного, где министр и начальник Генштаба и что вообще здесь происходит. В ответ прозвучало, что собираются члены коллегии Минобороны. Будут обсуждать ситуацию. Сейчас всем приказано быть на рабочих местах и ждать дальнейших указаний.

Пришел полковник из аппарата начальника Генерального штаба, принес какие-то бумаги. Рассказал, что генерал-полковник Колесников страшно распекал командира бригады из Теплого Стана за то, что очень долго выводил подразделения в указанный район.

— Я бы за два часа туда и назад на велосипеде съездил, — негодовал начальник Генштаба, — а ты черепахой полз!

— Мне сначала дали один район, потом переориентировали, — оправдывался комбриг.

Но Колесников и слышать этого не хотел…

* * *

…Иду по коридору в рабочий кабинет. Навстречу, со стороны «зоны» министра, бежит порученец НГШ. Ему один из незнакомых мне генералов кричит вдогонку:

— Передай Михаилу Петровичу, — выполнять только приказы министра обороны!

Это было странно. Ведь Колесников калач тертый-перетертый, его о таких вещах предупреждать не надо. А тем более в такой ситуации. По этому «разведпризнаку» делаем вывод: идет жесткая централизация управления в руках министра. Значит, уже были и такие приказы, которые шли через голову Грачева — иначе зачем такое указание? Еще один вывод: устраняется бардак.

…Позвонил дежурному узнать, что нового. Он сообщил, что войска уже мчатся к Москве. Значит, коллегия МО однозначно приняла решение на'ввод войск? Выглядываю в окно. Толпы пикетчиков начали дружно разбегаться от подъездов Минобороны. Что бы это значило? Или побежали блокировать маршруты выдвижения войск, или помогать тем, кто ведет бой у Останкино…

…Через некоторое время командир Таманской мотострелковой дивизии генерал-майор Валерий Евневич будет докладывать подробным рапортом о своих действиях в тот октябрьский день…

«Заместителю министра обороны РФ

генерал-полковнику Кондратьеву Г.Г.

Я, командир 2 гв. мсд. 3.10.1993 года в 16.24 позвонил мне дежурный генерал ЦКП ГШ МО РФ о том, что мне будет звонить МО РФ генерал армии Грачев П. С.

В 16.55.—17.00. МО РФ по телефону ЗАО о выделении 600 чел. л.с. дивизии на технике для охраны МО РФ. Генерал армии Грачев П. С. приказал мне подготовить технику, боеприпасы, личный состав, поставить задачу командирам частей и через 1 час 20 минут быть в готовности совершить марш, прибыть в г. Москву и взять под охрану комплекс зданий МО РФ, прибыть лично к МО РФ для получения задачи.

В 17.05. я доложил по тлф ЗАО командующему МВО о полученной задаче и объявил сбор офицеров дивизии и о прибытии командиров частей ко мне в кабинет.

В 17.20. я поставил лично задачу командирам частей на подготовку техники, личного состава и вооружения к маршу в г. Москву, проинформировал о положении в городе и поставленной МО РФ задаче дивизии о взятии под охрану комплекса зданий МО РФ.

В17.40 колонна частей дивизии начала строиться перед КПП комендатуры гарнизона.

В 18.00 НШ дивизии должил о готовности к совершению марша.

В 18.30–18.40 я проверил готовность частей дивизии к совершению марша, проверил, взяты ли боеприпасы. Обнаружив, что ТП прибыл без боеприпасов, приказал зам. ком. полка выдать л/с полка боеприпасы.

В 18. 45, вернувшись в штаб дивизии, доложил командующему МВО о готовности к совершению марша. Командующий приказал войти по открытой связи и доложить по радио. Дважды я прибывал на КП дивизии в колонне, пытаясь выйти на связь с командующим МВО. Командующий приказал не начинать движение, пока не будет связи с ним по радио. Уточнил у меня, кто дал команду задачу выполнять на боевой технике. Я ему доложил, что это приказ МО РФ и я людей на автомобилях под пули не поведу. Я доложил, что в колонне для выполнения задачи 54 БТР-80. Командующий приказал взять меньше техники, как будет уточнена задача. Я принял решение меньше 20 БТР не брать.

(Нельзя не обратить внимания на то, что генерал Евневич и здесь, и в других местах рапорта свои контакты с командующим МВО генерал-полковником Леонтием Кузнецовым и принятые им решения описывает со скрытым негативным оттенком: то читается некоторое подозрение, что командующий укрывался от связи, хотя комдив с ним — «дважды выходил на связь», то Кузнецов «приказал не начинать движение». Далее легко обнаружить подтверждение таких выводов. — В. Б.).

…Я пытался еще несколько раз выйти на связь с командующим округом по радио, но связи не было. От дежурного генерала ЦКП МО РФ мне по телефону довели радиоданные для работы с Генштабом МО РФ.

В этой обстановке по телефону ЗАО я вышел на связь с приемной зам. МО РФ ген. — полковника Кондратьева, доложил о том, что мне МО РФ поставлена задача, но на начало движения колонне дивизии не дают разрешения (кто именно не дает — Евневич умалчивает. — В. Б.), поэтому я принимаю решение начать движение в г. Москву.

В 21.20 по телефону ЗАО я доложил ком. МВО о принятии решения начать движение и по радио буду пытаться войти в связь во время движения.

В 21.30 я отдал приказ на начало движения колонны.

В 21.55 при подходе к аэродрому Внуково ком. МВО по радио вышел со мной на связь, уточнил местонахождение дивизии и поставил задачу при подходе к кольцевой дороге остановить колонну дивизии, проверить технику, оружие, личный состав и после доклада мне будет уточнена задача (и здесь Кузнецов явно «тормозит» стремление двизии Евневича быстрее ворваться в Москву. — В. Б.).

В 22.20 колонна дивизии прибыла головой к путепроводу кольцевой дороги. По радио я доложил командующему, мне еще раз поставлена была задача остановиться, проверить оружие, личный состав и ждать уточнения задачи.

В 22.30 я трижды докладывал о проверке техники, оружия и личного состава и о готовности к началу движения в г. Москву (кому? Ясно, что имеется в виду генерал Кузнецов. — В. Б), движение мне не разрешали. Я получил разрешение (От кого? Это неясно. — В. Б.) выйти колонной к академии ГШ МО РФ, так как на дороге оставлять колонну опасно в связи с интенсивным движением транспорта и сложностью управления в этих условиях. Разрешение на продвижение я не получил (так получено все-таки разрешение на движение в Москву или нет? — В. Б.).

В 22.25 я отправил заместителя полковника Чистякова и зам. начальника отдела контрразведки дивизии подполковника Колесникова в МО РФ доложить о прибытии колонны дивизии к МКАД, уточнить условия движения по дороге к МО РФ и обстановку на маршруте движения, а также об отсутствии связи.

В 23.35 полковник Чистяков, прибыв от министра обороны РФ, подтвердил задачу, я принял решение начать движение в г. Москву.

В 0.15 4.10 колонна дивизии прибыла к МО РФ. Я прибыл к МО РФ доложить о прибытии частей дивизии для выполнения задачи.

Мне было приказано взять под охрану комплекс зданий МО РФ и дополнительно к 7.00 4.10 к ГШ МО из ппд дивизии перегнать 8 БМП-2. Для выполнения этой задачи я подключил своего заместителя полковника Чистякова и командира 15 мсп гв. подполковника Ямкового.

Колонна в составе 8 БМП-2 прибыла в 9.55 к гостинице «Украина». И после уточнения задачи 15 мсп на БМП-2 занял позиции у здания Верховного Совета Российской Федерации.

Командир 2 гв. мед гв. генерал-майор Евневич…»

В рапорте Евневича я обратил внимание еще на две принципиально важные детали, которые проливают новый свет на важные моменты октябрьских событий и на позиции некоторых заметных фигур в армии.

Первая: еще не было принято решение коллегии Минобороны о вводе тяжелой боевой техники (с боеприпасами) в Москву, а министр обороны отдавал приказы на выполнение этой задачи.

Вторая: руководство Министерства обороны в те часы не однажды заявляло, что личный состав и техника, прибывающие в Москву, не имеют боеприпасов.

Итак, генерал Евневич явно акцентировал в своем рапорте внимание на том, что командующий войсками Московского военного округа генерал-полковник Леонтий Кузнецов якобы сдерживал продвижение колонны Таманской дивизии к Москве.

Интересно, что когда Евневич ясно и четко доложил Кузнецову о готовности начать движение к столице, командующий приказал еще раз выйти на него «по открытой связи и по радио», но после этого по весьма странной причине связь с ним надолго прервалась. Когда же Евневич самостоятельно привел колонну к МКАД, Кузнецов снова не решался «пускать» ее в Москву.

Во время «разбора полетов» Грачев припомнит ему это. О генерале Кузнецове пойдет молва, что он «проявлял колебания и нерешительность». О том, что это так, подтверждает и рапорт заместителя командира Таманской дивизии полковника А. Чистякова на имя заместителя министра обороны РФ генерал-полковника Георгия Кондратьева. В рапорте, в частности, отмечалось:

«…Β 23.05 я прибыл в кабинет МО РФ генерала армии Грачева П. С., который уточнил, почему дивизия не двигается. Я доложил, что она остановлена по приказу командующего войсками округа. Министр обороны приказал срочно убыть в дивизию, выполнять только его личные приказы и немедленно прибыть для охраны МО РФ…»

Все это дает основания полагать, что у командующего войсками Московского военного округа генерал-полковника Леонтия Кузнецова действительно некоторое время «проявлялись колебания»…

Что заставляло его не спешить с вводом войск в столицу? Ясно, что какие-то свои расчеты. К тому времени еще совершенно неясно было, «чья берет»…

Но когда министр лично, взял на себя управление 2-й (Таманской) дивизией, Кузнецов окончательно решился играть по общим правилам. Противное стоило бы ему карьеры.

Здесь весьма любопытно ознакомиться и с рапортом еще одного важного должностного лица — начальника штаба Московского военного округа генерал-полковника Золотова:

«…Заместителю Министра обороны РФ генерал-полковнику Кондратьеву Г. Г.

Рапорт

В 16.30 3.10.93 я получил доклад от ОД (оперативного дежурного. — В. Б.) об обстановке в г. Москве и принял решение на прибытие в штаб. В штаб прибыл в 18.30.—18.40. Уточнил обстановку у ОД и прибыл к КВО (командующему войсками военного округа. — В. Б.). Узнал, что МО поставил задачу командирам 2, 4 дивизии и 27 омсбр на выдвижение в г. Москву.

Я дал команду на сбор офицеров управления. Вышел на связь с НШ (начальниками штабов. — В. Б.) соединений и собрал данные о полученной задаче. Проверил состояние радиосвязи. Радиосвязь с соединениями МВО была организована с 21.9.93 (вот еще одно сенсационное свидетельство того, что еще с сентября, а конкретно — со дня подписания указа Ельцина № 1400 министр обороны привел войска в состояние повышенной боеготовности. — В. Б.). Круглосуточно работала радиосвязь в закрытом режиме.

При передаче связи на командные машины 27 омсбр и 4 тд сбоев связи не произошло. После начала движения колонн со всеми частями связь была устойчивой, кроме 2 мсд.

В ходе движения 27 омсбр КВО неоднократно получал задачи на изменение объектов. Бригада управлялась хорошо и своевременно прибыла. 4 тд также управлялась и прибыла организованно. Во 2 мед связь была организована плохо, т. к. ВРИО начальника связи дивизии подполковник Кондратьев В. И. был отпущен в г. Москву, а майор Ночеватый В. В. только прибыл и не знал обстановки. Потратил большое время на изучение всех данных, настройку станций.

Колонна начала движение в сторону Голицинского перекрестка, а затем развернулась и пошла к Киевскому шоссе, что таюке потребовало времени. Начав движение в 20.40, колонна в 21.40 прибыла к Хованскому кладбищу. Затратив время 1.40 мин и пройдя 40 км. Средняя скорость 18 км/час. Последний выход по радио был в 22.15, после чего связь прекратилась.

За это время я поручал командиру 27 омсбр найти командира 2 мед и узнать обстановку. Это было 22.20–22.30. Майор Стрельников искал дивизию, но не нашел, пост ГАИ подтвердил, что колонна прошла в 22.20–22.30. Командир 27 омсбр доложил об этом КВО. 2 мед прибыла к ГШ в 23.55, о чем доложил НС (начальник связи. — В. Б.) по радиосети, и связь больше не прерывалась.

Я считаю, что колонна прошла 60–70 км, затратив 4 часа, и учитывая воскресную загрузку Киевского шоссе и движение по Москве, говорить о задержке необоснованно…

(Далее в рапорте пойдет речь о выполнении задачи особой важности — тайной переброске к Белому дому танковой роты с полным боевым комплектом. Причем эта задача была поставлена еще до того, как коллегия МО и Верховный главнокомандующий примут окончательное решение на штурм Дома Советов. Решение было принято только в 2 часа ночи. Выдвижение роты будет контролировать личный представитель президента России. — В. Б.).

…О движении танковой роты 4 тд могу показать, что я получил задачу от генерал-полковника Колесникова Μ. П. (начальник Генштаба. — В. Б.) на ее выдвижение к ГШ МО РФ в 00.20 мин 4.10.93. Давал задачи генерал-майору Полякову Б.Н. (командир 4 тд. — В. Б.) в 0.40. В ходе выдвижения роты я неоднократно получал указания от НГШ и КВО о смене маршрута выдвижения роты или ее остановке. Однако каждый раз после постановки задачи на действия роты следовала ее отмена, и рота продолжала выдвигаться. Последняя попытка была сделана у Триумфальной арки, где КВО приказал роту направить на Комсомольский проспект, т. к. у БД рота может быть захвачена.

Старший офицер в роте подполковник Баканов доложил мне (впервые), что с ним представитель Президента и он должен быть у г. «Украина». Здесь я понял цель действий роты и доложил КВО. Он был шокирован, и я понял, что он тоже не знал, куда идет рота. Доложил НГШ и получил указание не вмешиваться в действия роты.

Начальник штаба МВО генерал-лейтенант Золотов»

…Безусловно, самое интригующее место в рапорте генерала Золотова — появление «специальной» танковой роты и приставленного к ней представителя президента. Любопытно и то, что ни начальник штаба МВО, ни его командующий «не знали», куда именно идет рота.

Ельцинский надсмотрщик во главе танковой роты, имеющей спецзадание, — явное свидетельство недоверия президента к своим генералам (он и сам этого не скрывал, когда описывал октябрьские события). «Око государево» верхом на танке — это по-ельцински, в это верится.

Но не верится совсем в другое — в то, что командующий МВО и его НШ представления не имели о цели продвижения танковой роты, которая весьма странно меняла маршрут и находилась под личной опекой начальника Генерального штаба. Тут генерал Золотов явно лукавит, стремясь отодвинуть себя и командующего от греха подальше. Ведь именно эта рота первой в истории России произвела расстрел парламента.

И если бы танковая рота 4-й танковой дивизии была захвачена, как этого остерегался командующий МВО, у него была в «запасе» еще одна, снаряженная от 27-й отдельной бригады. В рапорте ее командира гвардии полковника Денисова на имя заместителя министра обороны РФ о полученных и выполненных распоряжениях, приказах в период с 3.10.93 по 4.10.93, есть такие строки:

«…4.10.93 — 1.30. Командующий МВО приказал «Подготовить тр (танковую роту. — В. Б.) и мер на БМП-2 с боекомплектом». Задача выполнена…»

«…Старший бронегруппы получил задачу от заместителя министра обороны РФ на блокирование Белого дома со стороны набережной. Задача выполнена…»

…Я позвонил дежурному по Генштабу и поинтересовался развитием ситуации. Он сказал, что одна из колонн остановилась в районе кольцевой дороги и «не хочет» входить в город. Приказано разобраться. Начальник Генштаба рвет и мечет из-за того, что войска идут в город страшно медленно. Постоянно звонят из Кремля и кричат: «Где войска?!» Уже пошла гулять новость, что Грачев то ли Гайдара, то ли Бурбулиса послал… очень далеко. И заявил, что у него есть только один начальник— президент — Верховный главнокомандующий…

…Меня вызвали в дежурку. Надо по «тревожной схеме» оповестить всех подчиненных. Приказ — прибыть на службу. Встретился с адъютантом одного из замов министра. Он рассказал, что некоторые генералы и полковники уже по нескольку раз переодевались из новой формы Российской армии в старую — советскую. В зависимости от того, какую информацию получали. Как только пошли сведения, что повстанцы якобы взяли Останкино, — мигом стали наряжаться в старую форму. А поступила информация, что Останкино отбито спецназовцами, — кинулись к новой…

Генеральский и полковничий маскарад есть лучшее отражение внутреннего состояния людей. Дрожат. Эта пикантная новость мигом разлетается по кабинетам и вызывает у многих гомерический смех. Если ситуация будет меняться и дальше так же быстро, некоторым генералам придется выжидать свою «синюю птицу удачи» в совершенно голом состоянии…

* * *

…Члены коллегии МО открыто тянут резину. Заседание идет уже давно и окружено небывалой завесой секретности. Зона рабочего кабинета министра и зал, где заседает коллегия, оцеплены удвоенной охраной. Можно понять, почему генералитет волынит — дело пахнет кровью. Не хочется втягиваться в поножовщину. Эту нерешительность можно понимать, наверное, и как плохо скрытую форму протеста. Вот бы хорошо не на словах, а на деле хоть бы до утра побыть вне политики…

…Министерство и Генштаб стоят на ушах. Судя по всему, заваруха предстоит крутая. Прошелся по этажам. Везде один и тот же крик: «Где войска?!» Везде почти паника из-за того, что страшно медленно выдвигаются армейские колонны.

Поговорил с адъютантами и порученцами. Узнал, что, как только Ельцин в срочном порядке прилетел в Кремль на вертолете, первое, что он немедленно приказал Барсукову выяснить у Черномырдина по радиотелефону, — «Как Грачев?». Ответ был такой: «Все еще колеблется».

Затем Ельцин сам несколько раз говорил с Грачевым по телефону. Судя по «разведданным» из приемной министра, президент допытывался у Грачева, почему коллегия столь нерешительна. Ельцин недоволен медленным вводом войск и тем, что коллегия тянет резину. Грачев в свое оправдание ссылался на то, что он не может сам принимать окончательное решение о применении войск. И все нажимал: «Борис Николаевич, решающее слово — за коллегией».

Ельцин, конечно, понимал, что дело пахнет катастрофой (президент позже подробно опишет это свое состояние в книге «Записки президента»). Его политическая судьба в огромной степени зависела от поддержки армии. А тут даже самый надежный (после Коржакова) вооруженный телохранитель, тоже неоднократно клявшийся ему в преданности, задергался и стал переводить стрелку на членов коллегии МО. Их молчание было для Ельцина страшным знамением…

* * *

Какой-то чудик из безвестной общественной организации, борющейся за сохранность исторических памятников Москвы, своими звонками заколебал дежурного по нашему управлению: просит выяснить, кому непосредственно подчиняется командир президентского вертолета — Грачеву или Барсукову.

Но если бы наш дежурный и знал это, то вряд ли бы сказал. И потому он отсылает настырного историка в президентскую пресс-службу. Там тоже ничего конкретного не говорят. И опять — звонок на Арбат. Наконец, дежурный раздраженно орет по телефону, что номер президентского вертолета RA-25137 и больше ничего сообщить не может. Я прошу у него трубку. Дежурный — мой подчиненный. По своему опыту знаю, что вся эта дурацкая история со звонками может неожиданным образом перерасти в большой скандал в прессе и тогда уже достанется и мне, и всему управлению во главе с начальником.

Пытаюсь выяснить у бессонного хранителя московской старины, почему его так волнует президентский вертолет. Человек на том конце провода настолько раздражен, что временами его речь напоминает бред сумасшедшего. И только когда его удалось успокоить, он стал излагать мысли более-менее складно: «Вы там, в Генштабе, настолько уже отупели, что не понимаете, что такое грохот вертолета в Кремле… силой в… децибеллов! Над куполами Ивана Великого… Там же пойдут трещины! Там же фрески! Они же все посыплются!!! Вы понимаете?!.»

Телефон неожиданно отключается. Мне явно дают понять, что больше говорить на эту тему нежелательно. Предупреждаю дежурного об этом. И опять дребезжит телефонный звонок…

Постоянно звонят министру и начальнику ГШ из Кремля, из правительства: Черномырдин, Гайдар, Бурбулис, Полторанин… Десятки звонков. Рассказывают, что перепуганный Бурбулис якобы вооружил кого-то газовыми пистолетами и отправил на охрану здания телевидения на Шаболовку. Грачев опять послал кого-то очень далеко… Контрразведчики Грачеву доложили, что Ельцин дал команду перепроверять доклады министра обороны о ходе выдвижения войск и сам несколько раз звонил кому-то из МВД по этому поводу. Из МВД позвонили министру и предупредили, что Ельцин на него страшно гневается и грозился лично выехать в Минобороны, чтобы «посмотреть Грачеву и его генералам в глаза».

Тут уместно вспомнить, что именно по этому поводу писал в своих «Записках президента» Ельцин:

«…Я видел, что армия, несмотря на все заверения министра обороны, по каким-то причинам не в состоянии немедленно включиться в защиту Москвы… армия, численность которой составляла два с половиной миллиона человек, но в которой не нашлось и тысячи бойцов, хотя бы одного полка, чтобы немедленно выступить в защиту президента».

Уже много позже октябрьских событий стала известна интересная деталь: поговаривали, что когда гранки «Записок президента» поступили в Кремль и Грачев узнал, что Ельцин в своей книге рассказывает, что министр обороны вводил его в заблуждение, заверяя, в частности, что войска уже в Москве, Павел Сергеевич якобы стал просить Б. Н. исключить это место из своих записок. Но Ельцин не внял просьбе свего любимца… Вот эти строки:

«…Еще раз позвонил Грачеву. Он сообщил, что войска уже в Москве, двигаются по Ленинградскому проспекту, Ярославскому, другим шоссе Москвы. Что здание Министерства обороны полностью блокировано бронетранспортерами, к «Останкино» сейчас подойдут мощные подразделения армии. Вот-вот телецентр будет полностью освобожден..

Я вызвал машину, оделся и поехал в Министерство обороны. От Кремля до штаба МО, около Арбата, пять минут. Немного времени, но мне было вполне достаточно, чтобы понять, что же на самом деле случилось у Грачева. Почему войска, которые, по его словам, уже почти два часа, как должны освободить «Останкино», блокировать Белый дом, подготовиться к штурму, на самом деле в Москву так еще и не вступили…»

И такая любопытная деталь: еще неизвестно было окончательное решение коллегии МО, еще не было оформлено соответствующее решение правительства, а президент уже решил, что войскам надо «подготовиться к штурму». Это еще одно, на мой взгляд, подтверждение того, что для Ельцина армия была «приватизированным бронированным кулаком», который он, прикрываясь высшими интересами государства, пустил в бой по собственному усмотрению.

Когда вставал роковой вопрос о политическом выживании, Ельцин по-своему применял законодательные и процессуальные нормы, показывая иногда удивительно ловкие образцы юридических маневров, а порой, мне кажется, и правового ханжества. Но он же с такой же яростью выставлял впереди себя Конституцию и другие законы, когда в других случаях надо было продемонстрировать уже иные «образцы» правовой культуры. Но при этом конечная цель была та же — спасти свою политическую карьеру…

* * *

…Вот это новостишка! Оказывается, на коллегии МО нет зама Грачева генерала Бориса Всеволодовича Громова. Кругом говорят, что посыльные рыщут по Москве и не могут его найти… Кто-то сказал: «А может, он специально не хочет появляться здесь и вляпываться в это грязное дело?..»

Главком Сухопутных войск генерал-полковник Владимир Магомедович Семенов отпросился у министра «принимать войска». И о нем пошли судачить в приемной министра. Дескать, это какая-то игра. Мол, зачем тогда у Семенова первый зам генерал Воробьев и начальник штаба? Кто-то из наших сказал по этому поводу: «У Семенова, как и у Громова, отличный нюх…»

К тому времени я уже знал, что Громов очень болезненно переживал происходящее в Москве. Когда Белый дом оцепили колючей проволокой, Борис Всеволодович не побоялся во всеуслышание сказать, что Россия позорит сама себя. И мало кто с ним не согласился. Громов выражал то, о чем думало 99 процентов людей в погонах……Через несколько дней после октябрь

ских событий Грачев в интервью «Комсомольской правде» ска-жег, что Громов якобы опоздал на коллегию потому, что ему из-за пикетчиков трудно было пройти в здание МО. Сам же Громов через несколько месяцев в интервью «Аргументам и фактам» сделает сенсационное заявление: «Меня там вообще не было…»

* * *

…Час ночи. Только что передали, что к нам едет сам Ельцин. На Знаменке выстроился длинный бронированный коридор из танков, БМП и бронетранспортеров. Машины стоят аж до Кремля. Стараются Коржаков с Барсуковым. На всех этажах МО и ГШ полный аврал. Мечутся контрразведчики и люди генерала Барсукова. Только под ковры, кажется, не заглядывают.

Всем офицерам и генералам приказано спрятаться в кабинетах и не показывать носа на пятом этаже. Я постоянно высовываю. Очень интересно. Видел зама Грачева генерала Кобе-ца. Приволок какого-то старца в гражданке. Говорят, это командир «Альфы» или его бывший зам. В общем, большой спец по мочиловке. Кобец весь аж горит энергией. То ходил неспешно по этажам, а тут бегает рысаком! Ну, очень хочется отличиться перед Б.Н.!

* * *

Приехал Ельцин. Суровый и злой. Вместе со свитой пошел в зал, где сидит коллегия. Никогда я еще ни видел такого количества охранников на этажах МО и ГШ.

Заседание идет уже минут тридцать. Официанты понесли чай. У официантов хороший слух и отличная сообразительность… Решается вопрос о штурме Белого дома. Кобец с Коржаковым позвали в зал гражданского спеца по штурмам…

Ельцин в своих записках позже напишет, что спец представился «капитаном первого ранга Захаровым». Он учил наших полководцев, как надо брать Белый дом. В наших боевых уставах нет таких операций. О деталях — в «Записках президента». Там немало правды. Например, о том, как Ельцин выламывал руки высшему генералитету в ночь с 3 на 4 октября, он в основном рассказал объективно (мне довелось на сей счет беседовать со многими членами той коллегии). Правда, было и несколько принципиальных замечаний: допущены некоторые важные умолчания о том, как именно готовился его указ о штурме Белого дома и план боевого применения войск против строптивых парламентариев.

…Спустя некоторое время после октябрьских событий 1993 года по Минобороны пошла гулять сенсационная новость: коллегии Минобороны, на которой присутствовали Ельцин и Черномырдин, вообще… не было. А было лишь обыкновенное совещание узкого круга военачальников — тех, кому больше всего доверял Грачев.

Весьма возможно, что то была специально запущенная «утка», цель которой понятна — кому-то очень хотелось таким способом акцентировать внимание на нелегитимности принятого решения по применению оружия против парламента.

Если принять эту версию, то действительно, она принципиально важна прежде всего с чисто правовой точки зрения. Ибо если было всего лишь «узкое совещание», то согласие министра обороны на применение танков против БД и открытие огня, даже если оно и было санкционировано Ельциным, является противоправным. Ибо оно не опиралось на коллективное мнение и согласие большинства или всех членов коллегии. Более того, это решение по существующим правилам должно было в обязательном порядке оформляться письменно: все члены коллегии должны были расписаться на тексте принятого решения. Но, оказывается, решение даже не было оформлено в письменном виде.

Но все-таки — коллегия или всего лишь совещание?

Ельцин в «Записках президента» (запись за 4 октября 1993 года, 2 часа 30 минут) не обращает внимания на эту тонкость. На одной странице Ельцин говорит, что, когда он в здании МО поднялся наверх, — «там уже шло заседание коллегии» (выделено мной. — В.Б.). И здесь же заседание коллегии называет уже по-другому: «…наступил моральный перелом у всех участников совещания».

* * *

…Ельцин пробыл часа полтора. Уехал опять к себе в Кремль. Грачев начал готовить план штурма Белого дома и, по свидетельству некоторых офицеров Главного оперативного управления ГШ, к 5 утра подписал его. Этой же ночью мне довелось видеть зама Грачева генерала Кондратьева. Ему поручено оборудовать командный пункте гостинице «Украина» — через речку напротив Белого дома. Оттуда он будет руководить войсками.

Стало известно, что Кондратьев собрал офицеров своего аппарата и сказал: «Я не могу вам приказывать идти со мной. Кто не хочет — пусть скажет прямо». Большинство пошло. Не пошел только один офицер…

Я видел Кондратьева. Ни он, ни его люди не испытывали восторга от полученной задачи.

Утром я услышал со стороны Краснопресненской набережной короткие автоматные очереди. Началось. Вышел на улицу купить сигарет. На Знаменке заглохла машина. Солдат и полковник МВД возились у двигателя. Подошел к ним и спросил, что «там» происходит. Полковник ответил:

— Ваши депутатов берут.

Я — в ответ:

— А ваши где?

Полковник оторвался от двигателя и пошутил:

— А наши ваших брать будут.

Я юмора не понял. К тому же в Генштабе офицеры почти всю ночь говорили о том, что эмвэдэшники нашими руками хотят жар загребать, а сами в кусты прячутся. Потому я решил на эту тему с полковником выяснить отношения:

— Слушай, что-то нехорошо у нас с вами получается…

Он опять вроде бы как в шутку:

— Там, где наш Ерин не может, — у вашего Паши всегда хорошо получается. Паша БД возьмет.

Тут уж я не выдержал и совсем завелся:

— Непорядочно как-то выходит. Наше дело с врагом воевать, а ваше дело в этом говне возиться. Что, нет силенок «комод» взять?

— Да ты потише со словами!

— А что — неправда?

— Ты может еще Ельцину совет дашь, как поступать?

— А что Ельцин? Вы в штаны наложили, а нам разгребать.

— Ты мне телефончик свой дай и фамилию заодно. Чтоб Степашин тебя долго не искал.

— Ну и мудак же ты!

— Проваливай по-хорошему!

Рядом проходил генерал из штаба тыла. Полковник окликнул его:

— Товарищ генерал, вот этот пьяный подонок ведет разложение. У него, наверное, и партбилет в кармане.

Генерал лишь улыбнулся.

— Пить надо меньше, товарищи офицеры!

— Я с тобой еще встречусь, — зло сказал я эмвэдэшнику на прощание.

— Моли Бога, чтобы не в тюремной камере…

Душевненько поговорили…

Позже мне в руки-попадет документ, читая который я испытывал чувство стыда и вины одновременно. Речь идет о том, как мы расстреливали своих соотечественников…

Вот он:

«…Из оперативной сводки Министерства обороны РФ за 3–4 октября 1993 года:

«…09.00. Пришли танки, расставлены по позициям.

09.30. Старший (генерал-полковник Г. Кондратьев. — В. Б.) доложил начальнику Генерального штаба о готовности танков.

10.00. Применили танки, стрельба велась по верхним этажам, ниже 4 этажа не стреляли.

10.30. Командир 119 пдп (парашютно-десантного полка. — В. Б.) передал: Руцкой запросил переговоры с президентом (Ельциным), доложили министру обороны и начальнику Генерального штаба. Президент от переговоров отказался — «Только полная капитуляция».

10.45. Старший приказал прекратить стрельбу.

11.00. Министр обороны при переговорах со старшим сделал упрек, почему прекратили стрельбу. Ответ: «Много зевак, большое количество женщин и детей у Б. Д. Проосят их выпустить…»

И только в 17.00 появилась запись о том, что «дана команда прекратить стрельбу»…

А в памяти все еще сидели разумные слова генерала Кондратьева, сказанные накануне расстрела парламента:

— Мы находимся в Москве. Вокруг жилые дома. Ни в коем случае не применять оружие… И в Белом доме тоже наши русские люди сидят…

Кондратьев говорил так, как думал, наверное, почти каждый у нас на Арбате.

Чуть позже даже один из самых преданных солдат режима — комдив Таманской дивизии генерал-майор Валерий Евневич — и тот выдавит из себя:

— А вообще-то это непорядок, когда дело доходит до применения боевой техники в столице…

…Под окнами Минобороны, сидя на броне, тульские десантники жуют тушенку. На другом конце Новоарбатского проспекта идет яростная пальба из танковых пушек. По телевизору идет очень забавное кино: CNN ведет прямую трансляцию расстре-

ла парламента. И тут кто-то башли кует. Свое телевидение сидит в заднице, а американцы ведут репортажи чуть ли не из-под траков наших стреляющих танков. Противно.

Многотысячная толпа ротозеев собралась на мосту у гостиницы «Украина». Каждый танковый выстрел сопровождается восторженным гулом «зрителей». Великое затмение нашло на Россию. В самом центре Москвы практически гражданскую войну «ограниченного масштаба» демонстрировали как спектакль на открытом воздухе, как футбольный матч в Лужниках, как бой гладиаторов в Древнем Риме.

— Слушай, — сказал мне товарищ, — а ведь кто-то из родственников этих людей сидит в Белом доме.

— А кто-то из родственников этих людей сидит в танке, — тут же добавил другой.

— Неужели нельзя было не доводить дело до такого смертоубийства? — Этот вопрос остается без ответа.

Еще ночью каким-то образом все же умудрился звонить в МО несколько раз Руцкой. Просил не делать глупостей. Обещал кастрировать всех, кто хоть раз стрельнет по нему…

Знакомый подполковник-связист рассказал, что введен новый режим связи между МО, ГШ и войсками. Звонить можно только по спецсвязи. А на том конце провода все разговоры пеленгуются и идут только с разрешения больших командиров и начальников штабов. Бдительность — наше оружие?

…Пушки палят. Генштабисты матерятся и пьют водку. Один из них, закосев больше других, неожиданно заявляет:

— А мы вообще-то сволочи бравые. Людей своих же расстреливаем. Под водочку. Все мы в крови. И никому не скажешь, что ты не виноват.

— Ну ты тут всех подряд кровью не вымазывай и совестью не мучайся. Никто из нас не виноват. Это Пашка виноват, что убивать согласился.

— Нет, все мы виноваты! — не унимался совестливый. — Все!!!

Стало тихо, как в гробу.

— Нет, не все!!!

— А я говорю — все!!!

Дело шло к хорошей генштабовской пьяной драке. Совестливого увели. Пьянствовать охота пропала. Диктор CNN почти криком сообщил, что, по словам Волкогонова, в Белом доме уже 500 убитых и раненых. Страшная цифра. И очень похожая на правду…

«…Мы пока на несколько минут прервем прямой репортаж о событиях у дома российского правительства, — на приличном русском говорит диктор американского телевидения, — нашим операторам сейчас подадут кофе и они немного отдохнут».

Мне хочется взять гранату и кинуться на американских репортеров…

На душе отвратительно. Офицеры продолжают спорить о том, нужно или не нужно было доводить дело до расстрела. Кто-то находит спасительный аргумент: мол, мы лично не стреляли — с нас и взятки гладки. А с виновными потом разберутся.

Уже пошли и другие разговоры. Мол, мы люди военные. Для нас главное — приказ. Кто отдал «расстрельный» приказ — пусть и несет ответственность.

Какая разница, кто стрелял, а кто нет. Стреляла АРМИЯ. Нам каждому на лбу не напишут: «По БД не стрелял».

По Генштабу снуют с озабоченным видом полковники и генералы. Бумаги, команды, приказы, распоряжения. Идет «боевая работа». Что с нами происходит? Мы убиваем своих же людей точно с таким же видом, как расстреливаем мишени на учениях, желая непременно получить высокую оценку проверяющего.

Я закрываю глаза. И воображаю, как вместе с дочкой Ксюшей по канализационным люкам мы пробираемся к Белому дому. Выходим наружу посреди поля сражения. Я взял дочку на руки, а она размахивала белой косыночкой. Мы вместе остановили бойню. Но в последний момент меня застрелил из пистолета какой-то генерал…

Я бы хотел умереть именно такой смертью, лишь бы все остались живы…

* * *

На многих генштабовских столах в тот день появились листки с текстом, набранным старославянским шрифтом. Одни листки лежали на оперативных картах и на пультах дежурных. На других лежал кусок хлеба или стояла бутылка водки. А кто-то уже успел прикрепить листок на щит с рабочей документацией…

То был текст мольбы Патриарха Алексия II:

«…Братья и сестры мои!

Гнев Божий пролился на Россию. По грехам нашим Господь попустил совершиться трагедии. Не послушав призыва церкви, люди подняли руку на ближних своих. Пролилась невинная кровь. Ныне каждый час может принести стране новые страдания: Когда совершаются кровопролития, велико искушение местью, искушение жестокостью и попранием свободы ближнего.

В этот миг молю всех, кто держит в руках оружие: будьте милосердны к ближним своим! Не позволяйте бесу ненависти и мести лишить вас разума! Не допустите смерти женщин и детей, раненых и безоружных людей, оказавшихся в зоне конфликта. Всех тех, кто не причастен к насилию!

Сделайте все, что сейчас возможно, для прекращения кровопролития, вспомните, что сказал Господь Иисус апостолу Петру, с мечом в руках решившего отстоять справедливость: «Возврати меч твой в свое место: ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26.52.).

Матерь Божия, заступница наша! В годы нашествий иноземцев и междоусобных браней Ты никогда не оставляла России и всегда спасала народ наш. Не оставь нас и ныне. Смиренно прибегаем к Тебе: умоли Бога и сына твоего. Да помилует и спасет Русь!..»

Кто-то читал молитву в голос.

А кто-то в это время громко орал по телефону спецсвязи:

— Псковская дивизия — в готовности десантироваться на Чкаловский!

«…Возврати меч твой в свое место: ибо все, взявшие меч, мечом погибнут…»

А в коридоре кто-то громко рассказывал о том, что чучков-ская бригада спецназа ГРУ в количестве 1500 человек «подготовлена, может быть, лучше «Альфы» и в случае затягивания операции может десантироваться в районе Белого дома и быстро завершить все это дело»…

«Сделайте все, что сейчас возможно, для прекращения кровопролития…»

Не сделали.

…О количестве убитых после трагедии пойдет яростный спор. Ельцин опровергнет своего советника генерала Волкого-нова и вместо 500 человек назовет 142. Эту цифру ему, наверное, придумали Степашин, Ерин и Грачев. По Генштабу пошли слухи, что они направили Ельцину письмо с истинными данными. За этим письмом иностранные и русские журналисты устроят яростную охоту. Самая большая ставка — 30 тысяч долларов. Желавшие подзаработать офицеры МО и ГШ бросились на поиски. По этому случаю была даже затащена в постель машинистка-секретчица, якобы своими глазами видевшая письмо Ельцину. Порядок цифр был другим — 412. Но тайна так и осталась нераскрытой. Кремль умеет отлично прятать концы. Особенно если они кровавые…

* * *

… Стали просачиваться новые подробности о ночной коллегии (хотя коллегией в полном смысле ее вряд ли можно назвать — в МО не собралось и двух третей этого коллегиального органа военного ведомства). Свидетели рассказали, что, когда решение о штурме войсками БД было выработано, Грачев спросил у Ельцина:

— Борис Николаевич, вы разрешаете все же стрелять из танков?

В зале наступила гробовая тишина.

Эта траурная пауза создала какую-то неловкость среди присутствующих. И тогда вмешался Черномырдин, который упрекнул Грачева в том, что не президенту же решать, какие именно средства изберет министр обороны для реализации приказа Верховного главнокомандующего.

Грачев стал оправдывался: дескать, «хотел всего лишь уточнить».

Хотя всем было ясно, что речь идет о самом главном — разрешении о применении оружия против людей. В том числе и тяжелого…

Ельцин на вопрос министра обороны об «официальном разрешении стрелять из танков» ответил не сразу. Ситуация была кульминационная. Под «официальным разрешением» подразумевалась завизированная Ельциным бумага.

И потому бледнеющий Грачев тихо и боязливо сказал:

— Я бы все же хотел получить от вас письменный указ.

Возможно, Грачев еще рассчитывал, что Ельцин побоится подписывать приговор. Устный приказ к делу не пришьешь. Все присутствующие в зале напряженно ждали, как же ответит на просьбу министра обороны президент. И Ельцин зло пробубнил:

— Я вам пришлю письменный указ. Через час.

И прислал. Именно письменный указ. Но в нем не было ни слова о том, что президент санкционирует применение оружия против защитников Белого дома.

В указе министру обороны президент предписывал принять на себя руководство операцией «по освобождению Белого дома и засевших там вооруженных боевиков и формирований». И ни слова о применении оружия. Это министр обороны, говоря словами Черномырдина, сам должен был решить, «какие именно средства для этого необходимы».

Ельцин, мне кажется, таким образом мог сильно подставить Грачева. Ведь если бы события повернулись по-другому, неизбежно бы встал вопрос о том, кто именно взял на себя ответственность применять оружие, в том числе и танки. И здесь у Ельцина было бы полное юридическое алиби: он дал приказ освободить Белый дом, но какие «средства» были для этого достаточны — должен был решать Грачев. Естественно, ему бы инкриминировали и всю вину за жертвы…

* * *

… По линии военной контрразведки прошла информация: ряд командиров частей и подразделений МВО призвали подчиненных выступить на защиту Конституции и парламента. Почти 80 военнослужащим удалось пробраться в Белый дом и встать на его защиту. Большие команды военнослужащих, рвущихся к зданию Верховного Совета, были остановлены органами МВД и спецслужб РФ, окружены и арестованы. Отдельные были убиты в перестрелке либо покончили жизнь самоубийством…

* * *

…Возле гостиницы «Украина», в которой находился командный пункт управления штурмом Белого дома, произошла забавная сцена: наших двух полковников — офицера ГШ и одного из командиров полков — милиционеры приняли за бойцов Руцкого и арестовали. Предварительно им надавали тумаков и отобрали оружие. Затем отвезли в какой-то подвал и там бросили со связанными руками на обильно политый мочой пол. Их отпустили только тогда, когда получили в МО подтверждение, что оба пострадавших действительно «наши». Но бронежилеты почему-то так и не отдали…

* * *

…Вот и все. Мы «победили». Грачев появился в МО усталый, но довольный. Прошла команда составлять списки «наиболее отличившихся». Впервые за годы службы в армии я видел некоторых полковников, которые ревностно следили за тем, чтобы не оказаться в тех списках… Хотя были и другие. Которые переживали, почему одних к ордену, а им всего лишь какой-то японский радиоширпотреб. Нас поощряют за «восстановление конституционного порядка…».

 

ТЕРЗАНИЯ

Октябрь 93-го стал для Ельцина периодом, когда армия хотя и спасла его дальнейшую политическую карьеру, но после этого очень круто отвернулась от него. Ее не радовали ни щедро раздаваемые президентом ордена, ни досрочные генеральские и полковничьи звания, ни иноземные дорогостоящие подарки.

Боевое крещение, которое новая Российская армия приняла в центре столицы своего государства при расстреле соотечественников, было и остается для нее омерзительной черной победой.

По признаниям офицеров и генералов Министерства обороны и ГШ, побывавших вскоре после октября практически во всех военных округах и на флотах, им ни разу не удалось услышать слова одобрения действий президента, правительства, министра обороны в дни кровавого инцидента.

Более того, стали все чаще отмечаться случаи, когда командиры самых высоких рангов открыто критиковали Ельцина и правительство из-за того, что они своими действиями спровоцировали октябрьскую драму. В некоторых аналитических документах армейских спецслужб все чаще стали появляться выводы о наличии в войсках и на флотах антипрезидентских настроений.

И они проявились вскоре уже в массовом порядке, хотя и в скрытой форме — на выборах в новый парламент.

Разгромив старый парламент, Ельцин объявил о выборах нового. Время мехщу октябрем и декабрем 1993-го военные социологи отметили как период наибольшего провала авторитета президента в армии. Запах крови еще витал над страной, а политики новой волны уже вовсю вели новое сражение за места в Федеральном Собрании.

В весьма неловком положении оказались и органы военной контрразведки: их сотрудники получали все больше сведений из своих источников, что число недовольных политикой президента в соединениях и частях, а также на кораблях динамично растет, но поскольку это могло создать у Ельцина и его окружения впечатление, что Грачев теряет управление армией, то данная информация попросту складывалась начальством в дальний ящик.

Думая об октябре 1993-го, я чаще всего почему-то думаю о Грачеве. Ведь это он еще в январе 1991-го, в период событий в Вильнюсе, очень громко противился использованию армии для внутриполитических разборок. Ведь это он в августе того же года гордился тем, что сопротивлялся вводу войск в столицу России, поскольку дело действительно пахло кровью. И он же стал исполнителем жуткой воли президента — Верховного главнокомандующего кровавой осенью 93-го и кровавой зимой 1994-го…

Конечно, легко судить о линии поведения Грачева со стороны. Ему досталась от власти тяжкая доля. Но герою Афгана, мне кажется, не хватило все же смелости, когда надо было сделать высший нравственный выбор и отказаться стрелять в соотечественников.

Вот когда у него был шанс продемонстрировать миру и России умение проявлять высшую доблесть солдата — иметь трезвую голову на плечах. «Высшая доблесть солдата — безоговорочно выполнить приказ. И Грачев ее проявил» — это аргументы моих оппонентов. У каждого из нас своя истина. Наверняка есть она и у Грачева.

Безусловно, мало приятного для него было в том, чтобы после отказа выполнить ельцинский указ пересесть из министерского кресла на лефортовские нары. Наверное, слишком страшная то была катастрофа для человека, испытавшего наркотическое опьянение властью. А может быть, таким людям все равно кого убивать — афганского моджахеда, российского парламентария или чеченского пацана? Главное — выполнить команду «Фас!», поданную Хозяином? Трудно найти вразумительные ответы на эти непростые вопросы.

После октябрьского восстания министр обороны Павел Грачев проводил пресс-конференцию. У него спросили:

— Планировало ли Министерство обороны применение боевых вертолетов по Белому дому?

Грачев категорически отверг даже теоретическую такую возможность. И заявил при этом, что вертолеты, кружившие над зданием БД, принадлежали МВД.

Но так случилось, что в то же время, только в другом конце Москвы — в Главном штабе Сухопутных войск проводил прессконференцию командующий авиацией Сухопутных войск генерал-лейтенант авиации Виталий Павлов. Ему задали журналисты тот же вопрос, что и Грачеву. Павлов честно признался, что у командования такая мысль была и что он лично вылетал на разведку над Белым домом. Но поскольку специалисты пришли к выводу, что стрельба по БД неуправляемыми реактивны-ми снарядами (НУРС) может повлечь слишком большие и неоправданные жертвы (разлет осколков до 1 км), от применения боевых вертолетов пришлось отказаться…

Так была выявлена еще одна ложь…

 

ЕВНЕВИЧ

…Весьма вероятно, что своеобразной местью командиру Таманской дивизии генералу Валерию Евневичу со стороны родственников и соратников погибших защитников Белого дома было сожжение дачи комдива, случившееся уже вскоре после октябрьских событий.

Командир же Кантемировской дивизии генерал Борис Поляков в декабре 1994 года сам подал рапорт об увольнении из армии после того, как столичная ФСК провела в его частях неуклюжую вербовку военнослужащих в Чечню, пообещав им 5-миллионные гонорары…

Примерно через год после октября 1993-го, во время одного из выездов в войска с группой офицеров МО и ГШ, я встречусь с командиром Таманской дивизии генерал-майором Валерием Евневичем. Была беседа. Как не крутились в разговорах вокруг да около октябрьских событий 1993 года, а все равно одного из моих сослуживцев «прорвало»:

— Валера, как у тебя отношения с подчиненными после разборки?

Евневич настороженно посмотрел на моего коллегу, вздохнул и вымолвил:

— Лучше бы ты мне этого вопроса не задавал…

У Евневича — образцово-показательный послужной список. Он бывал в переделках в Афганистане, в Оше, Намангане, Баку… У него был отличный «опыт».

Иногда мне казалось все же, что его не очень-то мучает совесть за свою прямую причастность к братоубийственной разборке. Со временем он даже стал подыскивать лукавую форму оправдания. Но она была рассчитана на простачков. Иногда Евневич даже позволял себе еще и припугивать тех, кто напоминал ему о «былом». Вот что говорил генерал об октябрьских событиях накануне второй годовщины расстрела российского парламента:

— Хочу сразу развеять один укоренившийся в общественном сознании миф. Воины Таманской дивизии по собственной инициативе и в одиночку ничего штурмом не брали: они только помогали это осуществить подразделениям других силовых структур… За это мне сегодня и достается со всех сторон. Но для меня истина такова: победи тогда в Москве противоположные силы — многим бы не поздоровилось. И в первую очередь, полагаю, тем средствам массовой информации, которые позволяют себе допускать в мой адрес некорректные словесные пассажи.

Он, конечно, имеет полное право на собственную точку зрения.

Евневич стал одним из опорных игроков в команде наиболее преданных Грачеву генералов. Ведь неслучайно же весной 1995 года министр обороны продвинул его на должность первого заместителя командующего армией в Смоленске.

Евневич только-только прибыл в Смоленск и не успел, как говорится, нагреть под собой кресло, как пришла шифровка из Министерства, что он назначается командующим 14-й общевойсковой армией в Приднестровье. Вместо генерала Александра Лебедя.

В Тирасполь Евневича первый раз вез представлять зам Главкома Сухопутных войск генерал Головнев. Но самолет, в котором они летели, не смог приземлиться на Тираспольском аэродроме — жены офицеров и прапорщиков армии заблокировали посадочную полосу. Самолет ушел на Кишинев.

Пришлось Евневичу и Головневу возвращаться в Москву. Повторно решил представить нового командующего личному составу замминистра обороны генерал армии Константин Ко-бец. Вторая попытка ему удалась, хотя, прилетев в Москву, он тут же доложил Грачеву, что нового командарма генералы и офицеры штаба армии приняли крайне прохладно.

На первом же служебном совещании в штабе армии Евневич объявил, что никаких чисток и преследований не будет. И даже передал слова министра обороны о том, что судьба каждого генерала и офицера будет решаться с максимальной внимательностью.

Не пройдет и месяца, как в армии начнется кадровая чистка. Ранее обещанная командиру дивизии генералу Попову учеба в академии Генерального штаба была вдруг заменена на должность в Забайкальском военном округе. Такая же участь постигнет и десятки других людей, с которыми у бывшего командарма были наиболее теплые отношения.

Возглавив Оперативную группу российских войск в ПМР, Евневич замелькал на страницах российской прессы. Создавалось впечатление, что он занимается саморекламой. В его словах и между слов часто читалось: при Лебеде почти все было плохо, при мне стало все хорошо. Он все успевал: разгонять опытные кадры, вылавливать шпионов, взрывать старые снаряды, подкалывать Лебедя и давать огромные интервью «Московскому комсомольцу» прямо в редакции этой газеты и париться с главным редактором в бане.

Евневич — генерал режима. В Кремле его преданность давно приметили. И чем сильнее предвыборный шторм раскачивал высокие кремлевские кресла, тем чаще члены президентской команды обращали взоры на «проверенных людей» в армии. Источники в президентском окружении нередко стали проговариваться, что были даже соображения передвинуть Евневича из Тирасполя в Москву и назначить командующим Воздушно-десантными войсками (шли разговоры и о должности командующего МВО). С генералом, имеющим богатый опыт «силового участия» во внутренних политических разборках с применением оружия, Кремлю было бы гораздо спокойнее…

Бывший командующий 14-й армией генерал Александр Лебедь так отозвался о Евневиче в ноябре 1995 года:

«…По моим данным, г-н Евневич свою миссию исполнил. Он собирается завтра оттуда (из Тирасполя. — В. Б.) улететь. В чем заключалась его миссия? Развалить. Понимаете, везде кладбище, а тут что-то живет, дышит, умеет стрелять, на чужой технике, на чужих полигонах не ниже чем на «хорошо», непорядок. Сейчас г-н Евневич развалил все. Три месяца уже, как боевая подготовка кончилась. Там совершенно бездумно порубили все и вся, разогнали все спецподразделения, запудрили людям мозги, никто не знает, что делать. Сейчас оттуда люди просто бегут, потому что не видят никакого смысла оставаться. То есть: каша заварена, теперь г-н Евневич отойдет сюда. По моим данным, его планируют сделать командующим Московским военным округом. Мы вступаем в определенный сложный период. Тут, у московского руля, должен быть человек с определенными навыками. Герой-то России — он специфический герой, г-н Евневич. Героем он стал, не выходя из Москвы…»

Когда летом 1996 года Лебедь стал секретарем Совета безопасности России, у нас в Минобороны многие генералы и офицеры дружно заговорили о том, что карьера Евневича сочтена. Пошла молва, что его «сошлют» в одну из дальних стран в качестве военного советника. Весьма вероятно, что так бы оно и было, продержись Лебедь в должности больше 133 дней…

 

КОНДРАТЬЕВ

…Еще один участник октябрьских событий 1993 года — заместитель министра обороны РФ генерал-полковник Георгий Кондратьев за отказ возглавить группировку в Чечне в декабре 1994-го (он предлагал Грачеву другую систему управления) вскоре был смещен с должности и откомандирован из Минобороны.

После долгого лежания в Красногорском военном госпитале он неожиданно оказался в должности главного военного эксперта — заместителя министра по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (МЧС).

Болезненно переживающему уход из Минобороны Кондратьеву такое свое положение явно не нравилось. И он наряду с Громовым и другими генералами решил поискать счастья на ниве политической жизни России. Кондратьев был включен в список кандидатов избирательного блока «Дума-96» и вступил в борьбу за депутатский мандат в Брянской области, где родился и где был почетным гражданином.

В ходе предвыборной борьбы неожиданно выяснилось, что опальный генерал имеет «опасные» для Кремля политические взгляды. Об этом можно было судить по его политической платформе.

Из предвыборной листовки кандидата в депутаты Государственной думы генерал-полковника Георгия Кондратьева:

«Хотите перемен к лучшему — голосуйте за Георгия Кондратьева!

Товарищи! Пора прекратить:

— развал государства

— уничтожение армии

— вымирание народа

РОССИЮ СПАСУТ:

— новый парламент

— новое правительство

Я ИДУ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДУМУ, ЧТОБЫ:

— прекратить войну в Чечне

— воссоединить Россию, Украину, Белоруссию и Казахстан

— дать землю тем, кто ее обрабатывает и не допустит ее распродажи

— восстановить отечественную промышленность

— сохранить Вооруженные Силы

— вернуть социальные гарантии социалистического общества

— защитить бесправное здравоохранение и образование

— остановить преступность

— не допустить колониальной зависимости России от США и других капиталистических государств

— принять закон об уголовной ответственности за задержку выплаты зарплаты

— добиться выполнения Чернобыльской программы в полном объеме».

Был бы я брянцем, обеими руками поддержал такую программу…

Интересно, что программа Кондратьева очень во многом была схожа с программой его оппонентов-коммунистов. И это легко разгадывалось: Брянская область последние годы была форпостом КПРФ и Кондратьев наверняка учитывал это. Но не успели первые листовки Кондратьева появиться в Брянске, как по каналам военной разведки на Лубянку пошла срочная шифровка: генерал якобы призывает к смене правительства!

Было совершенно очевидно, что генерал стремился использовать и фактор своей известности в городе и области. Были у Кондратьева и другие расчеты. Поскольку Брянская область сильно пострадала в чернобыльской катастрофе, то от него, как от замминистра по чрезвычайным ситуациям, могла во многом зависеть помощь землякам в ликвидации последствий.

Но на пути генерала к депутатскому мандату неожиданно встала серьезная преграда. Его противники на выборах — Ю. Лодкин, О. Шенкарев и другие опубликовали в газете «Брянский рабочий» (22.11.95) обращение к жителям Брянской области, в котором обвинили Кондратьева в том, что он не имеет морального права баллотироваться в Госдуму, так как руководил расстрелом Белого дома в октябре 1993-го.

Кондратьев подал на авторов обращения в суд «за оскорбление чести и достоинства» и после трех многочасовых заседаний выиграл его.

И все же его позиции были сильно подорваны. Его попытка пробиться в большую политику закончилась провалом.

Так драматично складывалась судьба крупного военачальника, которому в свое время прочили большое будущее.

Блистательно проявивший себя на войне в Афганистане, Кондратьев попал затем на «войну не по правилам» на собственной земле. Он долгое время разгребал кровавую грязь межнациональных конфликтов и гражданских войн в республиках бывшего СССР.

Прозрение, пришедшее к нему в начале чеченской войны, стоило генералу должности. И хотя он все еще часто повторял: «Я — солдат!» — уже мало кому было не понятно, что Кондратьев в декабре 1994-го стал думающим солдатом. Такой солдат власти был не нужен.

Власти нужен был безропотный исполнитель ее воли, способный по первой же команде «мочить» кого угодно. А поскольку Кондратьев к тому же вел речь о «новом правительстве», его отодвинули подальше от армии — на разгребание завалов землетрясений и катастроф.

В МЧС он чувствовал себя капитаном боевого корабля, которого незаслуженно списали на мелкое каботажное суденышко й вместо выполнения привычных ему боевых задач поручали перевозить арбузы и помидоры…

Мне было искренне жаль этого человека, судьба которого была поломана политикой…

Он никогда и никому не говорил о сжигающем его чувстве вины, но его упорные попытки хоть как-то искупить ее были более чем очевидны. На свои сбережения он возвел в Подмосковье часовенку. Мне довелось быть на ее освящении.

Белесый дымок из кадила священника струился над золотым генеральским погоном, сливаясь с серебристой сединой грустного и одновременного торжественного «виновника» события.

Журналист, стоявший за моей спиной, тихо спросил:

— Это тот самый, который….

— Уже не тот самый, — ответил я…

 

ЭХО

…В ноябре 1995 года в «Независимой газете» было опубликовано интервью с министром обороны России. Корреспондент повел речь о том, что в стране активно ведутся разговоры об отмене или переносе выборов. И спросил у Грачева:

— По одной из версий, оппозиция может вывести на улицу недовольный народ, и возникнет ситуация, похожая на октябрь 1993 года. Как будет действовать армия?

Министр обороны ответил:

— Что касается армии, то она будет весьма признательна, если все будет конституционно. Ну а если что-то произойдет, то армия будет действовать в зависимости от складывающейся ситуации.

Конституционно или неконституционно при этом будет действовать армия — Грачев не уточнил…

…Октябрь 1993-го продолжал напоминать о себе непредсказуемыми событиями в судьбах людей, участвовавших в «битве за конституционный порядок» и находившихся по разные стороны баррикад. Он продолжал напоминать о себе откровенной ложью и лицемерием «победителей» и злыми призывами «побежденных» к поиску правды. Эту правду некоторые бывшие приспешники президента начинали превращать в ходовой товар тогда, когда надо было спасти свою карьеру или шкуру.

Осенью 1995 года нависли тучи над карьерой так и не ставшего Генпрокурором РФ Алексеем Ильюшенко. И как бы подавая недобрый знак Ельцину о том, что его, главного правоохранника страны «опасно» трогать, Ильюшенко неожиданно устами одного из своих подчиненных выпускает намек президенту из-за стен Генпрокуратуры: один из следователей ГП Леонид Прошкин вдруг объявил, что анализ событий 3–4 октября 1993 года показывает, что «виноваты были обе стороны».

А за полтора месяца до этого (21 июля 1995 года) газета «Коммерсантъ deily» огорошила россиян еще более увесистой сенсацией:

«…Генпрокуратура завершает расследование дела о событиях в Москве 3–4 октября 1993 года. На основании собранных ею доказательств можно сделать вывод, что многие из погибших стали жертвами отнюдь не сторонников Верховного Совета, как сообщалось в прессе, а солдат внутренних войск и Минобороны, которые стреляли по всякому движущемуся предмету.

По словам замначальника следственного управления Генпрокуратуры Леонида Прошкина, итоговое постановление следствия об октябрьских событиях «будет страшным документом». Собраны более 400 томов доказательств, которые позволяют восстановить картину происшедшего…»

Тут стоит вспомнить, что· когда «виновники» октябрьских событий 1993 года после отсидки в «Матросской тишине» и в Лефортово были выпущены на свободу, разгневанный Ельцин намеревался снова немедленно засадить их за решетку. Зрел громкий политический скандал. Его погасил бывший спикер Госдумы Иван Рыбкин, который сумел пойти на своеобразный «бартер» с президентом: Ельцин не будет настаивать на возвращении участников октябрьских событий в тюрьму, а Дума откажется от идеи создать комиссию по расследованию октябрьской трагедии….

Осенью 1993 года мне часто приходилось писать министру аналитические записки о том, как газеты, радио, телевидение освещали октябрьские события. На магнитофонной ленте осталось вот это:

«…Похороним погибших. Прооперируем раненых. Вывезем на свалку листовки и стреляные гильзы. Порубаем на сувениры колючую проволоку. Надо жить дальше.

Но как? С белозубой улыбкой победителей? С горечью и печалью в сердце? Со страхом, что не поделившие власть политиканы опять могут устроить подобную жуть? Кто кого победил и зачем? Победили нас. Всех…»

Слова эти стирать с ленты почему-то не хочется.