Сон выдался удачным и спокойным. Ни кошмаров, ни иных сновидений, лишь чёрная пелена забвения после тяжёлого и очень эмоционального дня. Перед самым отходом ко сну Виктор с Дашей крепко закрыли изнутри дверь на два замка и засов, после чего придвинули к ней тяжеленый шифоньер и целую кучу маленьких пуфов. Всё это было сделано для пущей безопасности, чтобы епископ или его ищейки не смогли застать иномирцев врасплох. Бежать, конечно, из комнаты возможности не оставалось кроме как через основной вход, но лучше уж иметь время на подготовку к схватке, нежели истекать кровью в ночной рубашке, не успев даже схватиться за клинок.

Даша одобрила желание Виктора принять участие в турнире, потому что любые действия земных шпионов могли благополучно повлиять на исход операции. К тому же, первое место в этих конных соревнованиях могло приблизить победителя к герцогу настолько, что между ними откроется целая река доверия, что само по себе уже было вещью чрезвычайно полезной. Сама же девушка рассказала, что побеседовала уже с доброй полусотней приближённых к герцогу персон, но никто из них, как ожидалось, про книгу даже не слыхал. Единственной надеждой оставался Герберт Чаризз, который, к счастью, проникся к Виктору особой симпатией, и симпатия эта могла перерасти в явную дружбу в случае победы на турнире. Даша сказала, что продолжит играть роль неверной жены, чтобы Джеймс Берк смог публично отказаться от брака в пользу юной и непорочной леди Оливии, герцогской дочери.

Проснулись за час до рассвета. Одевшись и убрав в сторону баррикады, Виктор принял благословение от напарницы и проследовал на тренировочную площадку, где его уже с нетерпением ждали несколько человек: Его Светлость, адмирал Шарп, епископ Клод Люций и небольшой штат слуг. Герцог подбадривающе похлопал нового друга по спине, сказал ему пару напутствующих слов и отдал его в руки слуг, которые мигом облачили никогда не надевавшего латы Виктора в непробиваемый стальной панцирь.

— Турнирная броня, к све́дению, весит в два раза больше обычной, — заметил Николас. — А потому она не имеет узкую специализацию и никогда не используется в боевых условиях.

Виктора отвели в небольшое помещение для переодевания и там раздели догола. Кто-то из слуг поинтересовался у него по поводу отсутствия большого пальца правой руки, но тот лишь махнул рукой и попросил об этом особо не распространяться. Поверх голого тела сперва надели толстые, но мягкие лосины и жаркий шерстяной поддоспешник. Далее в порядке наслоения следовали красивая рубашка-кольчуга и некое подобие кольчужных трусов для дополнительной защиты паха. После всего этого по кускам стали прицеплять округлые стальные элементы основного доспеха: блестящую трёхслойную кирасу весящую не меньше пятнадцати килограмм, наплечники, поножи, защиту для рук, ног, локтей и коленей, кистей и стоп, шеи и пояса. Всё это безобразие звенело на Викторе как колокольни собора Василия Блаженного во время Рождества, что не могло не смущать, ведь звон каждого шага разлетался на всю округу. Последним надели сплошной шлем без подвижного забрала, но и без иных отверстий кроме тонкой прорези для глаз. Форма шлема была вытянутой и отлично обтекаемой, что, возможно, делало скачущего рыцаря похожим на летящую вперёд баллистическую ракету. Макушку украшали длинные заострённые «уши», заканчивающиеся яркими оранжевыми перьями. Головной убор не был предназначен для манёвренности: его конструировали для защиты, так что он намертво крепился к кирасе без возможности повернуться хоть немного вправо-влево, и снять его можно только с чужой помощью.

— Вот так консервная банка, — гулко произнёс из своей «передвижной тюрьмы» Виктор. Он удивился, как прозвучал его голос здесь, под этими нестерпимо тяжёлыми доспехами. Да и плюс ко всему каждую минуту становилось всё жарче и жарче, тело взмокло уже на первых минутах после облачения в турнирные латы, а день только начинался. — Блеск. Блеск!

— О, Джеймс, я смотрю, ты уже освоился, да? — появился на пороге раздевалки герцог. — Ну-ка, сделай пару шагов вперёд.

Виктор с трудом кивнул и, набрав полную грудь воздуха, занёс ногу для шага. Резкий скрип — и колено заело, а само тело стало стремительно терять равновесие. От падения горе-рыцаря спасли лишь вовремя подбежавшие и удержавшие его в стоячем положении слуги.

— Ох-ох. Ваша Светлость, боюсь, у меня ничего не выйдет. Я даже полуметра не пройду, как грохнусь и рассыплюсь на сотни звенящих обломков. Может, мне стоит отказаться, пока ещё есть время? Чтобы, так сказать, не опозориться.

— Не волнуйся. Тебе ведь не нужно ходить пешком, конь выполнит всю грязную ходячую работу, хе-хе. А ещё я выделил тебе специальное седло, выпасть из которого практически невозможно: оно очень глубокое и имеет выемки для шести выступов-креплений на твоих набедренниках. В общем, уверен, ты не пропадёшь! Может, есть какие-нибудь пожелания перед началом?

— Да, пожалуй. Во рту пересохло. Можно мне воды?

Герцог усмехнулся:

— Ну, нет. Придётся немного потерпеть. Шлем уже намертво привинчен. Времени на раздоспешивание совсем не осталось. Дам пару напутствующих советов. Первый и самый главный: все твои противники-петушки будут стараться привлечь к своим горячо любимым персонам как можно больше внимания. Они станут паясничать как дети и «играть» с противником, что ты можешь использовать в свою пользу. Как только возьмёшь в руки копьё — вцепись в него мёртвой хваткой, и заставь всех этих выродков подавиться собственным смехом! И ещё: помни о цели. Ты будешь сражаться не ради славы или чего-то ещё, а ради родства со мной, ради руки моей дочери. Пусть эта мысль придаёт тебе сил. А вот этот подарок сделала сама крошка Оливия, когда узнала, что у меня уже есть фаворит, которого мне бы хотелось видеть в качестве её законного супруга. Вот, возьми, — Герберт повязал на запястье Виктора цветастую фенечку и заговорчески подмигнул иномирцу. — Некоторых твоих возможных соперников я смог, так сказать, убедить проиграть бой. Как ты понимаешь, турнирная сетка уже составлена, по крайней мере на первый этап, но доступ к ней имеют лишь немногие, в том числе и я. Так что для меня не составило особого труда дать кому надо парочку взяток. Не удивляйся — здесь дела иначе не делаются. Ну, ладно, тебя отведут куда следует, а мне надо идти в герцогское ложе — скоро начало. Искренне желаю удачи, и да пребудет с тобой Свет!

Виктор уже начинал жалеть, что согласился на эту беспросветную авантюру, но отступать назад было поздно. «И как только они в этих железках ходят?» — искренне недоумевал он, в сопровождении слуг добираясь до стойл, где его уже ждал боевой конь в белой исшитой золотом попоне. Забираться на него оказалось самым сложным на данный момент испытанием, что заняло у бедняги почти двадцать минут, но когда это дело, наконец, подошло к концу, возникла новая проблема: один из помощников сказал, что вылезать из седла нельзя будет ещё очень долгое время, так что если Виктор вдруг хочет в туалет… то он опоздал и упустил свой шанс.

— Блеск, — повторил иномирец. — Просто блеск!

Всадника отвели за поводья в специальные «стойла ожидания», где все участники, коих оказалось ровно тридцать два, собрались перед началом турнира. Вокруг каждого из них столпились помощники, тренеры, оружейники и пажи, что очень напомнило Виктору земные гонки мирового уровня на спортивных машинах, где в заезде принимали участие не просто гонщики, а целые команды из нескольких водителей и целой бригады механиков, медиков и прочих.

На Виктора смотрели с явной усмешкой, хоть убедиться в этом не было никакой возможности, ведь на каждом уже крепко сидел закрытый со всех сторон шлем. Сам же Виктор внимания старался не привлекать и просто стоял в стороне, особо не двигаясь и ожидая начала представления. И вот, спустя несколько минут вдалеке послышались бурные овации уже собравшейся на трибунах толпы, отчего сердце бешено заколотилось, навевая очередную порцию волнения и сомнения в целесообразности всего вокруг происходящего.

Судя по стихающему шуму, герцог попросил тишины для того, чтобы произнести пафосную публичную речь. В этот момент всех всадников пригласили на торжественное построение, и колонна облачённых в боевое обмундирование скакунов в ряд проследовала к арене.

Ристалище оказалось похожим на футбольное поле, где аккуратно стриженый газон был разделён на несколько отдельных участков для разных видов соревнований. Но сегодня требовался лишь один из них: продолговатый, с проходящим посередине высоким забором. Всадники выстроились в ряд и поклонились трибуне, на которой восседал Его Светлость, и Виктор, взглянув туда, впервые увидел принцессу, но рассмотреть её так толком и не смог: герцогское ложе находилось очень высоко, да и широкополая шляпа с тёмной вуалью на голове от яркого солнца на голове леди Оливии этому очень мешали. Но голос Герберта даже на таком расстоянии был слышен более чем отлично:

— А вот и участники соревнования, которых вы все знаете и любите, за которых болеете и на которых, я уверен, потихоньку делаете ставки! Не стану вас за это винить, ведь я тоже поставил на победителя третью часть всех государственных земель…

По трибунам прошлась волна смеха. Шутка была принята на «ура».

— Спешу напомнить, что главное правило турнира — быть предельно честным! Никаких уловок и всего остального, есть только вы и ваши противники, это всё, что должно занимать ваше доблестное сознание в этот славный день!

Виктор вдруг почувствовал необычный прилив сил, никак не связанный с воодушевляющей речью герцога. Спина выпрямилась сама собой, тяжёлый вес турнирных лат словно перестал ощущаться, а обзор, максимально урезанный границами прорези в шлеме, расширился как минимум впятеро; сознание, как и зрение, прояснилось, и Виктор почему-то определённо понял, что теперь он победит с гораздо большей вероятностью, чем считал всего минуту назад. Прислушавшись к своим ощущениям, он заметил приятное тепло в кончиках пальцев, и сразу всё понял — волнение перед боями, неуверенность в собственных силах, страх быть пойманным епископом — все этим эмоции смешались в один мощный ком, который катился с вершины уже долгое время, и вот, наконец, с грохотом врезался в границу терпения. И та сила, которой Виктор владел, поглотила эмоции как подпитку, превратившись во вполне физическое ощущение собственной уникальности, самоуверенности и других приятных чувств.

— …нашими отцами, дедами, прадедами, — говорил что-то Герберт, но Виктор прослушал почти всю его речь, и, осознав это, раздосадовано прошипел. — Да возгордятся предки величием нашим, да не посрамим мы честь отдавших жизни за нашу свободу! Да ниспошлёт нам свою божественную благодать вселенский добродетельный Свет! Kaelte haelde!

— Каэлтэ… что? — не понял Виктор.

— Кельте хельде, — подсказал один из его помощников. — Это древний язык наших отцов-основателей. На нём были написаны многие первородные сказания, в том числе и самая популярная мифологическая Книга. Ну, это-то вы точно знаете. Дословно переводится как «бескорыстная доброта»

— Да, да. Конечно знаю. Просто… забыл.

После фразы на древнем языке трибуны как по сигналу встали, и выполнили жест, вызвавший в цивилизованном земном обществе крупный резонанс: они сперва приложили ладони к своим сердцам, после чего протянули их в небо, в сторону светил. Но это движение не было нацистской пропагандой или символом ненависти. Напротив, каждый делал это с лёгкостью и добротой на душе, и герцог, повторив за всеми, объяснил невеждам:

— Вечный путь от сердца к небесам, — воскликнул он. — Следуя заветам предков, да не станем мы посвящать отмеренный нам срок на то, о чём впоследствии станем жалеть. Мой распорядитель объявит первые пары. Да начнётся турнир! Кельте хельде!

— Кельте хельде! — подхватила толпа.

— Кельте хельде, — одними губами прошептал Виктор.

Зазвучал гимн, исполняемый духовым оркестром. Несколько десятков труб, туб, тромбонов, виолончелей и флейт почти десять минут непрекращающимся маршем играли самую главную государственную музыкальную композицию, отчего у Виктора волосы встали дыбом — настолько эмоциональной была эта музыка. Бархатистый женский альт звучал неизвестным языком, но смысл отчего-то был вполне себе ясен, и он несильно отличался от смысла любого иного гимна любой иной страны любого иного мира.

Как только оркестр смолк, зрители вновь расселись по трибунам. Низко поклонившись, герцог удобно расположился в своём ложе и стал наблюдать за происходящем с самой удобной точки на всей арене.

Распорядитель — тот самый причисленный к лику святых ещё при жизни Джозеф Райзен — появился посреди ристалища и стал называть всех участников по парам. Как только звучало имя очередного знатного рыцаря, так сразу один из секторов трибун протяжно визжал, кричал, гоготал и всячески поддерживал своего фаворита, а сам поддерживаемый воин поднимал своего коня на дыбы и высоко махал рукой. Когда же очередь дошла до Виктора, все вокруг замолчали, и лишь два голоса: Герберта Чаризза и Даши развеяли кромешную тишину своими напутственными торжественными возгласами.

Первыми выступали двое рыцарей с труднопроизносимыми именами. Сперва они дождались, пока остальные участники отойдут в сторону, после чего разошлись по разным краям длинной перекладины и вооружились поднесёнными им копьями. Несмотря на примерно одинаковую поддержку зрителей, на вид разница между этими воинами казалась очень существенной. Один из них был выше другого на полторы головы и шире в плечах почти в два раза. Лошадь его, соответственно, тоже была массивнее и внушительнее, отчего результат казался заранее предрешённым.

Рыцари поклонились толпе, повернулись друг к другу и пригнулись, прижимаясь к гривам своих четвероногих товарищей.

— Начинайте! — повелел герцог, и сразу же прозвенел гонг.

Двое всадников несколько шагов по направлению друг к другу преодолели неспешно, словно пытаясь прочувствовать почву или заставить оппонента испытать определённую нервозность. После этого стремительно набрали скорость и нацелили наконечники копий каждый в сторону другого. Они пригнулись ещё сильнее, разгоняясь всё быстрее и быстрее, и вот до столкновения остаются уже считанные доли секунды… толпа замерла в ожидании; она затаила дыхание, не произнося ни звука, ожидая результатов первого поединка.

Когда всадники столкнулись, послышался звонкий удар. Сперва было непонятно, кто победил, потому что оба оппонента остались в сёдлах, но всего через секунду здоровяк воздел своё оружие вверх, ознаменовывая свою победу, а его противник, теряя устойчивость, завалился из седла вправо. Зацепившись за стремя ногой, он не рухнул на землю полностью, и конь протащил его ещё с десяток метров прежде чем остановился и стал смиренно ожидать дальнейших действий.

Толпа, как и ожидалось, взревела. Довольный интересным началом Герберт захлопал в ладоши, а его дочь демонстративно прикрыла лицо ладонями, выказывая свою нелюбовь к подобному варварству. По странным причинам уверенности в Викторе не убавилось, и он, постоянно поддерживая свой боевой дух воспоминаниями о Лизе, лишь зверел с каждой минутой, всё больше и больше желая опробовать себя в качестве боевого всадника с длинным турнирным копьём в руках. К тому же, терять такой настрой было попросту невыгодно — бой Виктора должен был случиться всего через две схватки.

К побеждённому рыцарю подбежали его помощники. С трудом подняв тяжеленное латное тело, они отнесли бедолагу в санчасть, а там, где они его проносили, на земле оставались крупные кровяные кляксы. Один из глашатаев объявил, что принявший поражение благородный сэр Кракувулин во время удара потерял сознание от мощного удара копьём в шлем, и челюсть благородного сэра Кракулина более не способна прожёвывать хоть что-либо жёстче свежего белого хлеба. Виктор неожиданно для себя рассмеялся над этими словами, что внутри стального панциря прозвучало очень зловеще, и этот смех, многократно усиленный эхом, услышали все участники турнира, что, возможно, могло их слегка деморализовать.

По сигналу ещё одна пара рыцарей заняла исходные позиции. На сей раз воины казались равными по силе и габаритам, но только одному трибуны рукоплескали, а другого освистывали. Виктор решил ни у кого не спрашивать, почему всё происходит именно так, и сделал вид, что его ничего не удивляет. Он с интересом разглядывал процесс приготовления к началу поединка, как оруженосцы с трепетом отдают своим наставникам их личные турнирные копья, кланяются им и отходят в стороны. Как сами рыцари совершают ритуальные жесты, видимо, помогающие в битве и приносящие удачу, а после совершают поклоны герцогу и низко-низко пригибаются к лошадиным гривам.

Удар гонга — и всадники устремились навстречу друг другу. Из-под копыт облачённых в специальные лошадиные доспехи коней высоко вверх вырывались клочки ещё влажной от утренней росы травы и чёрной грязи. Каждый шаг, каждый удар по земле оставлял неглубокие выемки, и если так пойдёт и дальше, то к концу турнира от былой красоты ристалища не останется и следа. Рыцари всё сближались и сближались, набирая скорость; удар таким копьём без заранее набранного разгона не принёс бы желаемого результата. А два неумолимо приближающихся друг к другу объекта, скорость которых могла достигать тридцати, сорока, а то и пятидесяти километров в час, обеспечивали даже тупым турнирным пикам столь великую мощь удара, что далеко не каждый после такого мог самостоятельно подняться на ноги и продолжать жить нормальной жизнью. Верхом же мастерства в этом виде «несмертельного» поединка считалось «переломить копьё» о противника, но на самом же деле подобные случаи имели место быть чрезвычайно редко. Хотя хроники нередко говорили о том, как ломались настоящие боевые копья на полях сражений, но это уже были совершенно иные ситуации с отличными от сегодняшнего поединка «правилами», которых, по сути, и не было вовсе.

То ли одно из копий оказалось длиннее, то ли кто-то из рыцарей проявил себя как более ловкий и проворный боец, но всего через несколько секунд после начала этого раунда прозвучал звук удара, и тут же объявился победитель. Что-то прокричав, он пустил в сторону герцогской дочки воздушный поцелуй и вальяжно удалился прочь, освобождая место для следующей пары.

В таком темпе прошёл ещё один бой. Всё было так же, как и в прошлые разы: двое становятся друг напротив друга, разгоняются и совершают выпады, после чего один, принимая поражения, вылетает из седла, а другой, побеждая, переходит на следующий этап соревнования. Виктор вдруг понял, что ничего сложного в этом нет, равно как нет в турнире особой доблести или проявления своих воинских талантов. Всё, что могло принести участнику победу — это лишь крепость его доспехов, длина копья и уверенность в собственных силах. На последнее очень влияла поддержка сидящей на трибунах толпы, которая, в свою очередь, формировалась на основе репутации участника. То есть, грубо говоря, чем лучше отношение зрителей к рыцарю, тем успешнее окажется его выступление.

Когда очередного поверженного унесли в санчасть, глашатаи объявили о начале поединка эльдормена Джеймса Берка и сэра Сэмюеля Мортонса. Сердце Виктора бешено заколотилось, но не из-за страха или волнения, а от прилившей вдруг ярости, от взыгравшего в крови адреналина и непомерного желания победить, вырвать победу, выгрызть её вместе с глоткой противника, если потребуется. В седле он сидел уже вполне уверено и укоренённо, а потому без особого труда послал коня на стартовую позицию. Сам не зная почему, он указал рукой в сторону сэра Мортонса, после чего демонстративно провёл большим пальцем у горла. Трибуны от такого жеста заворожённо загудели — им нравилось всё, что означало нарушение привычного для зрителей уклада жизни. Разумеется, самим принимать участие в подобных соревнованиях они бы никогда не стали, но вот поглазеть на подобное со стороны — это милое дело.

Противник Виктора отличался завидным ростом и недюжинной шириной плеч. Его латы, выкрашенные в иссиня-чёрный цвет, казались в разы больше, чем доспехи Виктора, а огромные вычурные наплечники были выше закрытой продолговатым «жабьим» шлемом головы на целую ладонь. На левом предплечье красовался небольшой гербовый щиток с изображением трёх алых роз, но этот элемент обмундирования служил скорее символическим дополнением, нежели давал реальную защиту во время удара.

Увидев наглый жест Виктора, Сэмюель лишь гордо выпрямил спину и поприветствовал герцога с леди Оливией. Где-то на трибунах раздался возглас Даши, но разобрать слова во всеобщем шуме оказалось задачей непосильной.

К Виктору подбежал временный оруженосец. Поздоровавшись со своим рыцарем, он протянул ему длинную пику и прямоугольный кавалерийский щит со слегка зауженным основанием. Крепко-накрепко прицепив к левой руке щит, и, как советовал герцог, мёртвой хваткой схватив своё копьё правой рукой, Виктор прокричал грозный боевой клич, и по воле судьбы его конь сам собой встал на дыбы, разделяя настроение хозяина. Держать оружие было не очень удобно из-за отсутствия большого пальца, но набитая тканью кольчужная перчатка держала древко довольно крепко, и всё беспокойство на этот счёт как ветром сдуло.

Виктор в очередной раз поглядел на ложе герцога и попытался разглядеть леди Оливию хоть капельку. Надо же знать, за кого воюешь — подумал он, но «суженая» оставалась всё такой же сокрытой под вуалью и длинным платьем. Слегка расстроившись из-за этой досады, но не растеряв своего боевого духа, Виктор провёл взглядом по забитым горожанами трибунам. Он улыбался, смотря на лица беспечных фермеров и пастухов, кузнецов и дровосеков, рыболовов и охотников. Он понимал, что все эти люди желают, чтобы Виктор победил, потому что такова психология людей — они хотят хлеба и зрелищ! А самое большое зрелище может сегодня тот, кто победит всем известного и довольно популярного герцогского вассала — практически незнатный, никому не нужный эльдормен Джеймс Берк из далёкой рыбацкой деревушки Марлонно.

Внезапно взор остановился на одном из зрителей в длинной ремесленной робе. В отличие от своих товарищей по трибуне, он не размахивал руками и не кричал в ожидании начала поединка. Он смотрел Виктору прямо в глаза, и, скрестив руки на груди, ухмылялся. Густая борода и глубокий капюшон не смогли обмануть Виктора — это был Лагош собственной персоной, и он явно хотел, чтобы его узнали, иначе взор иномирца не смог бы вычленить его из такой толпы.

— Ну, сука, — выругался Виктор, набирая полный рот слюны, чтобы сплюнуть. Сделав это, он снова матюгнулся, вспомнив, что плевать внутри шлема не очень гигиенично и довольно глупо. — Давай, сделай что-нибудь! Чего же ты сидишь там, будто ни к чему не причастен?

Лагош не собирался предпринимать каких-либо действий, и отвечать ни на что не спешил. Он просто сидел и ждал, наблюдал за Виктором. Возможно, сделал какие-то ставки, но не более того. И Виктор, осознав это, коротко кивнул:

— Ладно, умник. Хочешь увидеть что-нибудь интересное? Так получи!

Прозвучал удар гонга, гулом отозвавшийся в ушах. Участники прижались к коням и пришпорили их, направив копья в друг на друга. Со стороны ристалище казалось куда более длинным, но находясь на нём Виктор почувствовал, что арена безумно маленькая, здесь и развернуться-то негде. Да и расстояние между противниками можно преодолеть всего за миг; и от этих мыслей желание победить возросло в разы. В прорезь для глаз со свистом врывался холодный ветер, отчего веки почти полностью закрылись, на корню урезая и без того крошечный угол обзора. Каждый лошадиный шаг заставлял латный комплект звенеть и странно вибрировать, так и норовя рассыпаться на мелкие детали. Гогот толпы сперва стал нестерпимо громким, а затем просто исчез — так показалось Виктору. И всё вокруг него тоже замедлилось, причём настолько, что во время разгона он заметил, как какой-то вор подрезает кошелёк у зазевавшегося зрителя, как Николас Шарп, сидящий неподалёку от герцога, приобнимает Дашу за талию и норовит её поцеловать, и как злосчастная леди Оливия, не имея желания лицезреть насилие, отворачивается куда-то в сторону.

Когда до столкновения оставались считанные шаги, Виктор сделал то, что планировал со вчерашнего вечера. Он вспомнил все свои обиды, собрал всю свою злость в кулак и, грозно заревев, направил в правую руку от ладони до самой ключицы самый мощный поток энергии, какой он только мог выплеснуть. Виктор каждой клеточкой своего тела ощутил эту каменную силу, этот великолепный заряд магии, черпаемый из глубочайших недр вселенной маленькими волшебными рунами на подушечках пальцев. Он утонул в новых чувствах, эмоциях, ощущениях — всё смешалось воедино, лавиной обрушиваясь на пришельца с Земли, доселе не видавшего ничего подобного. Зрение изменилось: теперь Виктор видел каждую частичку, каждую мельчайшую детальку лат сэра Сэмюеля Мортонса, спешащего к нему навстречу. Теперь стало абсолютно ясно, куда надо ударить, с какой силой и под каким углом, чтобы выбить этого рыцаря из седла и одержать почётную победу. Перед самым-самым выпадом Виктор, всё ещё чувствуя невероятную силу в своей руке, вспомнил о Лагоше и сознание заполнилось неконтролируемой злобой. Удар копья иномирца пришёлся в область поджелудочной железы Сэмюеля, и, хотя наконечник не пробил кирасу, рыцарь в чёрных латах вылетел из седла как ядро из пушки. Подлетев на несколько метров в воздух, его похожее на тряпичную куклу тело несколько раз перевернулось, а затем с ужасающим грохотом рухнуло на землю. Бездыханный сэр Мортонс был либо мёртв, либо потерял сознание, потому что подниматься из неестественной позы, в которой он приземлился, рыцарь не спешил.

А толпа получила столь жадно ожидаемое ей зрелище. Зрители зашумели от радости, скандируя пусть и фальшивое, но всё же имя нового фаворита сегодняшнего турнира. Джеймс Берк! Джеймс Берк! — кричали они, переполняя Виктора столь чистой и безмятежной радостью, коей он не испытывал уже долгие и долгие годы. Лагош, всё ещё сидящий на своём месте, довольно хлопал в ладоши и свистел, возбуждая толпу ещё сильнее, а герцог, радуясь успехам своего нового друга, чуть не выпал из своего ложе.

— Невероятный удар от нашего эльдормена! — провозгласил глашатай, приняв известие от медиков. — Сэр Сэмюель Мортонс жив, не волнуйтесь, дамы и господа. Но он надолго запомнит воистину богатырскую силищу Джеймса Берка из Марлонно!

На миг Виктор загрустил: ему вдруг захотелось, чтобы победителем считали именно его, не какого-то вшивого эльдормена, который даже за женой-то своей уследить не может. В голове даже промелькнула мысль — убить настоящих Джеймса и Лару, приехать в их поместье и наладить все дела самостоятельно, но эта идея сразу же была откинута как глупая и бессмысленная, ведь люди Берка знают своего хозяина в лицо.

Под вой зрителей и нескончаемые аплодисменты, Виктор проследовал к стоящим неподалёку и ждущим своей очереди рыцарям. Теперь на него никто не смотрел с насмешкой. Каждый представил себя на месте давно зарекомендовавшего себя как отличного турнирного бойца сэра Мортонса и волна нервозности прокатилась по этому воинскому сборищу, ведь любой из этих рыцарей мог оказаться в следующем этапе в паре с безжалостным богатырём Берком.

Наваждение всё не отпускало Виктора, даже когда он просто стоял и смотрел на оставшиеся пары. Он чувствовал своё преимущество, пусть и слегка нечестное, полученное при помощи магии, но что с того? Виктор, уроженец Земли, не считал Авельонское герцогство своим домом, а потому не думал о чести или чём-то ещё в этом роде. Там, где он вырос, ценились несколько иные качества, нежели навязываемые в средневековом, пусть и пропитанном магией, обществе.

Когда первый этап закончился, светила уже вошли в зенит. Стало очень жарко, и пот ручьями стекал по небритым щекам и шее, вызывая неприятный зуд. Виктор с нетерпением дождался, пока двое помощников не снимут с него порядком надоевший шлем, после чего вздохнул полной грудью и с жадностью приложился к фляге с холодной водой. С трудом спешившись, он рухнул на тюк сена в конюшне и слегка задремал, пока герцог объявлял часовой перерыв на обед.

Во время перерыва дюжина скоморохов играла миниатюрный спектакль-комедию про несчастную любовь незнатного пепельника к знатной особе из Авельона, и зрителем, судя по непрекращающемуся смеху, очень нравилось, даже сам герцог отказался от трапезы в пользу театрализованного представления. Виктор увидел спектакль лишь краем глаза, а потому не стал вдаваться в его подробности и предался заслуженному отдыху. Рядом с ним отдыхали пятнадцать других победителей, и все они глядели на Виктора с очевидной опаской, потому что до них дошли слухи, что сэр Сэмюель Мортонс всё ещё не пришёл в себя, и, кажется, так и останется до конца своей жизни безвольным спящим овощем. Виктору же этот страх нравился, он буквально подпитывал им свою ярость, готовясь к следующему этапу соревнований, из которого выйдут непобеждёнными лишь восемь участников. Потом останется лишь четверо. Затем двое. И после финала, разумеется, все лавры пожнёт лишь один, забирая себе во владения солидную часть герцогства и леди Оливию в придачу.

После перерыва рыцари, как и рано утром, собрались в колонну, и распорядитель вновь огласил пары. Когда прозвучало имя «Джеймс Берк», арена взорвалась одобрительными возгласами и кличами. А некоему сэру Теодору Лонгсворду, который оказался в паре с Виктором, зрителя явно не позавидовали: во время его провозглашения никто не кричал, трибуны сочувственно замолчали.

Прошло несколько боёв, прежде чем глашатаи вызвали на исходную позицию Виктора и его противника. Уже по проверенной схеме участники низко-низко прижались к гривам своих лошадей, и, пришпорив их, начали поединок. Виктор снова воспользовался силой рун, на этот раз трюк вышел в разы эффективнее и дался стократ легче — копьё эльдормена Джеймса Берка угодило сэру Теодору Лонгсворду прямо в грудь, с громким хрустом переломившись надвое и отправив беднягу в долгий полёт к лавкам, где сидели и ждали своего часа помощники участников.

Такое событие не могло остаться в разряде заурядных. Когда тело сэра Лонгсворда вынесли с территории арены, турнирный инспектор почти десять минут изучал обломки пики Виктора, после чего пришёл к заключению, что древко действительно переломилось от неимоверной силы удара. После такого заявления не оставалось никаких сомнений: все трибуны буквально влюбились в чертовски удачливого рыцаря из Марлонно, и одобряющие возгласы были словно бальзам на душу. Виктор мысленно подмигнул Даше и рассвирепел: адмирал Шарп всё ещё обнимал девушку и всячески к ней приставал, но та, видимо, давала небольшой отпор.

— Жаль, что ты не участвуешь в поединках, — пробурчал Виктор, глядя на Николаса. — Иначе я бы тебя насквозь пронзил…

После ещё нескольких боёв этап закончился и Герберт Чаризз провозгласил новый перерыв. Теперь рыцарей не только отпаивали водой, но ещё и сытно накормили варёным мясом с картошкой и маринованными овощами. Оставшиеся семь участников смотрели на восьмого Виктора уже не просто со страхом в глазах, теперь они желали повернуть время вспять и проиграть в предыдущем раунде, лишь бы не иметь шанса оказаться в паре с этим чудовищем. Но было уже поздно — каждый мог теперь оказаться против эльдормена и испытать на своей шкуре мощь его пики.

После перерыва четыре пары показали всё, на что они способны. Обречённый на поражение рыцарь, поставленный с Виктором, удостоился невиданной доселе участи быть пронзённым тупым турнирным копьём. Правда, наконечник прошёл только сквозь латную пластину с поддоспешником и лишь слегка задел кожу, но зрителям казалось, будто копьё перемолотило внутри противника Джеймса Берка все внутренности.

Теперь перерывов не устраивали. Четверо бойцов разделились на две пары, после которой, как и предполагалось, победителями вышли двое — Виктор и сэр Шоль Воупе из восточных лесов. Он, осознавая, что ему предстоит, подошёл к своему сопернику и, крепко пожав руку, пожелал удачи, после чего занял позицию на ристалище. Виктор, встав напротив, искупался в очередном фонтане поддержки трибун и под удар гонга направил коня в стремительный и смертельно опасный разгон. Теперь уже чувством окаменелости наливалась не только правая рука, но и всё тело. На миг даже показалось, что вся правая ладонь цела и невредима, будто никто не вырывал палец, заставляя страдать и испытывать мучительную боль.

По всей видимости, сэр Шоль Воупе был заранее настроен на поражение, а оттого перед самым столкновением отвёл своё копьё в сторону и опустил голову. Пика Виктора врезалась ему в живот и, как всех остальных, выкинула его из седла на землю. Рыцарь ещё не коснулся травы, а герцог уже кричал от восторга, призывая всех присоединиться к его ликованию. А Виктор, довольный собой, самостоятельно спрыгнул с коня на землю, бросил своё оружие и громогласно прокричал:

— Кельте хельде! Кельте хельде!!!

Трибуны разом подхватили эту фразу, повторяя её вновь и вновь, вновь и вновь. Его Светлость Герберт Чаризз лично спустился к ристалищу, чтобы тепло поздравить нового чемпиона Авельона и объявить всем-всем-всем о том, что леди Оливия вскоре вступит в брачную жизнь:

— Друзья! — сказал он. — В этот знаменательный день я безумно рад тому, что мой эльдормен Джеймс Берк из Марлонно стал абсолютным победителем турнира в честь моей дочери, чем снискал моё безграничное уважение! За сим торжественно объявлю: я дарую этому знатному мужу почётный титул графа, отдаю в его владение ровно треть территорий герцогства со всеми вытекающими отсюда горами, лесами, полями и реками, провинциями и городами, крепостями и лагерями! Также теперь уже граф Берк получает в пользование пятую часть государственной казны и право распоряжаться этими деньгами так, как он хочет, но самым главным подарком станет рука моей дочери Оливии!

— Вздор! — прокричал кто-то с трибун. — У Джеймса Берка уже есть жена! Это что же, многожёнство, как у пепельников?

— Да! — поддержали другие. — Нельзя нарушать традиции!

— Позвольте мне разрешить этот вопрос, Ваша Светлость, — вдруг раздался голос адмирала Шарпа, спускающегося по ступеням вниз, на арену. — Ни для кого не секрет, что отношения Джеймса и Лары Берк оставляют желать лучшего. Этот брак — ошибка! И я собираюсь отвоевать у невежды право на прелестную леди Лару…

Николас помахал Даше, отчего та смущённо отвернулась.

— Что ж, — хмыкнул герцог. — Это разумное предложение, хоть и слегка незаконное. Но каким же я окажусь правителем, если не позволю моим верным подданным взглянуть на ещё один прекрасный поединок?

Зрители активно поддержали своего господина.

— Даю вам десять минут на раздоспешивание, граф, — фыркнул Николас. — Я надеру вашу, простите, рыбацкую задницу, а потом заберу леди Лару на «Принципио»!

— Стесняюсь спросить, — нахмурился Виктор. — А мою жену вы спросили, а? Хочет ли она этого?

— Да какая разница, — махнул рукой герцог. — С помощью вашего поединка мы в один момент сможем решить все надоедливые формальности, связанные с твоей, граф, женитьбой на моей дочери и разводом с леди Берк. Предлагаю не терять драгоценное время даром — снимай свой панцирь и возвращайся как можно скорее. Оружие, кстати говоря, по правилам выбирает «осаждаемая» сторона, то есть ты, Джеймс.

Виктор согласно кивнул и направился раздоспешиваться в специально отведённое для этого место. Помощники, постоянно обсыпая его поздравлениями, стянули с него весь пропахший потом и грязью нагрудник, насквозь промокший шерстяной поддоспешник, и выдали его обыкновенную праздничную одежду. Виктор с огромным удовольствием надел облегающие штаны и рубаху, камзол и кафтан, плотный пояс с ножнами и рапирой в них и лакированные туфли. В последнюю очередь, тяжело вздохнув, он облачился в длинные фехтовальные перчатки, предварительно набив полость для большого пальца правой руки плотным комком ткани.

— Ну, я готов, — сказал Виктор, и, поблагодарив помощников, вернулся к трибунам.

За то время, пока его не было, всё немного изменилось. Теперь центральная перегородка на ристалище отсутствовала, а вместо неё из земли торчали небольшие жердочки для отсчитывания расстояния — для случая, если вдруг дуэль станет проводиться на огнестрельном или ином стрелковом оружии. Но Виктор решил, что победить в последнем пешем бою он сможет только одним способом: если вложит всю свою руническую силу в ударную руку и клинок, а в разум — уверенность и непоколебимость.

Герцог не стал возвращаться туда, откуда он рассматривал весь турнир. Вместо этого он, презрев все традиции и возмущения со стороны организаторов, уселся посреди оруженосцев неподалёку, и этот жест был положительно расценен народом как духовная близость правителя и его подданных. Николас Шарп в нетерпении ходил туда-сюда, а когда Виктор всё-таки прибыл, адмирал громко воскликнул:

— Вот и он — наш чемпион! А что ты можешь без коня и пики, герой?

— То же, что и ты, только могу это сделать с закрытыми глазами и в разы эффективнее, — ответил Виктор. — Я выбираю поединок на рапирах!

Герцог одобрительно кивнул, и адмиралу в тот же миг поднесли длинный тонкий клинок с красивейшей узорчатой гардой, инкрустированной ярко блестящими при солнечном свете драгоценными камнями. Такое оружие, сделанное на заказ, могло стоить целое состояние, и Виктор вдруг захотел в случае победы забрать эту рапиру себе. Но вдруг его сердце замерло: ведь побеждать-то ему и не нужно. Надо дать заносчивому и самовлюблённому адмиралу победить себя, и тогда он сможет забрать леди Берк, то есть Дашу, а Виктор тем временем закончит все свои дела с леди Оливией и её отцом. Конечно, глубоко в душе хотелось победить, отомстить этому выскочке за весь его слащавый интерес к Даше, но Виктор собрал всю волю в единый ком и принял верное решение: ради дела необходимо проиграть.

— Я тебя в порошок сотру, глупец, — разулыбался Николас, глядя оппоненту прямо в глаза. — Слышишь, Джеймс? В порошок!

— Не надорвись, щегол, — усмехнулся Виктор, гордо выпрямляя спину и становясь в одну из фехтовальных позиций.

В последний раз за этот турнир прозвучал гонг, и Шарп, не медля ни секунды, бросился в атаку. Сперва он бил коротко, но резко, потом размашисто и сильно, но каждый его удар оказывался с лёгкостью отражённым рапирой Виктора. Всякий раз натыкаясь на успешный блок, Николас всё свирепел и свирепел, совершал всё больше и больше ошибок, но продолжал свой самоубийственный гамбит и снова оставался с носом. Виктор, многократно увеличивая свою мощь рунами, несколько раз без труда оказывался за спиной противника и совершал унизительный для адмирала удар — пинок под зад. Толпа в эти моменты смеялась так, что закладывало уши, а Шарп, падая и со злостью в глазах поднимаясь, пыхтел и продолжал натиск. Казалось, что он не был искусным мечником и прославленным адмиралом; не понимая, почему простой эльдормен его побеждает, он с каждым мигом терял толику самообладания, а потому и от былого мастерства не оставалось ни следа.

— А-а-аргх! — завопил Николас, когда Виктор слегка оцарапал его щёку кончиком лезвия. Большая капля крови скатилась по скуле и стекла на парадный камзол, что вызвало очередною порцию слепой ярости и бессмысленных бесцельных атак.

С тяжёлым сердцем Виктор вспомнил, что ему необходимо проиграть. Но на этот раз не особо кручинясь по этому поводу, он решил устроить маленькое шоу, которое всё равно оставит его в плюсе. Виктор продолжал и продолжал отбивать град ударов Николаса, а во время последнего и самого мощного выпада специально пропустил клинок к себе, и тот каким-то чудом вспорол на кафтане графа Берка карман. Зрители прекрасно поняли, что это даже не ранение, но Виктор театрально закатил глаза, приложил ко лбу тыльную сторону ладони и рухнул на траву, роняя рядом свой клинок. А Шарп, ещё не понимая, что его одурачили, от радости чуть не прыгал — он поглядел на толпу, ожидая услышать в свой адрес волну одобрительных возгласов, и не сразу понял, почему над ним смеются и всячески обзывают его неудачником. А Виктор, тем временем, поднялся на ноги и низко поклонился трибунам, и вот тогда толпа разошлась в поддерживающем гомоне, и по налитым кровью глазам адмирала стало ясно, что он на пределе своей ярости. Кинуть спичку — и взорвётся, забрав с собой на тот свет всех, кто есть рядом.

— Ай-яй-яй, какой поединок, какой прекрасный бой! — появился рядом герцог. — Наш благородный сэр Шарп как всегда оказался на высоте, а чемпион турнира граф Берк унижен и раздавлен! Надеюсь, этот никому не интересный инцидент вскоре забудется, а мы пока приступим к тому, ради чего, собственно, все здесь собрались. Помолвка! Оливия, доченька моя, завтра же ты станешь графиней!

— А я забираю себе честно завоёванную у этого проходимся жену — леди Лару! — грозно заявил Николас, чем вызвал очередную порцию смеха. Униженный, он тем не менее лица не потерял. Гордо выпятив подбородок, он удалился прочь с ристалища, оставляя герцога наедине с новоиспечённым графом.

Герберт с добродушной улыбкой до ушей крепко пожал Виктору руку. А иномирец, вместо того, чтобы радоваться, вдруг ощутил очень недоброе предчувствие. Оглядевшись, он не увидел ничего, что могло предвещать беду, да только тревожный колокольчик, не собирающийся умолкать, всё звенел и звенел, плавно увеличиваясь до размеров церковных колоколов. Виктор взглянул на Дашу — та была в полном порядке, адмирал ещё не успел забрать её с собой. Перевёл взгляд в сторону леди Оливии — та тоже ни в чём не нуждалась. В последнюю очередь посмотрел на то место, где сидел Лагош — и его там не оказалось. Это нагнало на Виктора очередную порцию тревоги и беспричинного страха.

— Джеймс, с тобой всё в порядке? — нахмурился герцог. — Такое ощущение, что ты чем-то обеспокоен. Может, просто устал?

— Да нет, Ваша Светлость, всё в поря…

— Не двигаться! — раздался чей-то громкий голос. Виктор повернулся на в сторону говорившего, и колени его подкосились: на арене появился сам епископ Клод Люций, верховный инквизитор, в сопровождении своего верного помощника Палача и целой дюжины стражников с самострелами. Арбалетчики окружили Виктора и взяли его под прицел, а Клод Люций отвёл герцога в сторону.

— В чём дело, дорогой друг? — недоумевающе спросил Герберт. — Что всё это значит?

— Это значит, что ваш так называемый граф Джеймс Берк на самом деле никто иной как пришелец из иного мира, самозванец, каким-то образом подменивший настоящего Берка и зарабатывающий славу его именем!

— Звучит очень глупо, Ваше Преосвященство, — заявил герцог. — Обвинение более чем бессмысленно.

— Я ведь говорю это не на пустом месте, Ваша Светлость, — парировал епископ. — Джеймс, кхм, Берк! Попрошу вас снять перчатку правой руки.

Трибуны замолкли. Такого они точно не ожидали.

Виктор, с трудом проглотив подскочивший к горлу комок, стал судорожно придумывать оправдание тому, как и где он потерял свой палец. В его голове за миг пролетели тысячи вариантов, но ни один из них не гарантировал успех, и даже напротив, усугубил бы ситуацию. Первым делом захотелось сбежать, но как это сделать, когда вокруг стоят двенадцать готовых выстрелить по приказу солдат? Взять в заложники герцога, приставить к его горлу лезвие рапиры и медленно отступать? Или признаться во всём, надеясь на благоразумие и доброту Герберта Чаризза? Пораскинув мозгами, Виктор пришёл к выводу, что вовремя сказанная правда способна творить чудеса. А потому он крепко зажмурил глаза, понимая, что, возможно, он сейчас переживает последние секунды своего существования. Виктор проклял Лагоша, вспомнил Лизу, пожелал успехов Даше, попрощался с собственной жизнью и, вновь подняв веки, стал медленно стягивать с перчатку с правой руки.

Словно во время турнира, время перестало иметь значение. Всё вокруг замедлилось и превратилось в почти застывшую картину. Виктор разглядел победный оскал Палача, невозмутимый укор епископа, высоко поднятые от непонимания происходящего брови герцога. Разглядел каждый арбалетный болт, готовый в любой момент пронзить его насквозь, каждый мускул на лице подчиняющихся лишь приказам стражников.

Длинная фехтовальная перчатка слетела с руки и упала в траву. Виктор, отвернувшись в сторону, протянул ладонь вперёд, уже ничего не боясь и смирившись с собственной участью. Он ожидал, что дюжина самострелов выстрелят прямо сейчас, в этот самый момент, и жизнь землянина оборвётся на этой пусть и триумфальной, но очень печальной ноте. Но ничего подобного почему-то не происходило.

— И что вы хотите этим сказать, Ваше Преосвященство? — поинтересовался герцог. — Рука как рука, что в ней такого?

Виктор, услышав эти слова, резко перевёл взгляд на собственную ладонь и чуть не потерял от изумления дар речи: там, где должен быть обрубок, красовался самый обыкновенный большой палец, никем не отрезанный и не изувеченный. И все ногти казались целыми и невредимыми, словно не было никаких издевательств со стороны Палача. Кроме того, на подушечках пальцев не осталось ни единой руны, ни единого татуировочного символа.

— Я… приношу свои извинения, — замялся епископ, обходя Виктора со спины и в завершение своей инспекции проверяя шею подозреваемого на наличие инквизиторского клейма. Убедившись, что его там нет, смущённо отошёл в сторону. — Мы, наверное, обознались. Не принимайте, хм, близко к сердцу.

Поклонившись, Клод Люций ушёл, за ним проследовали и его подчинённые. А Виктор, глядя епископу в спину, безмолвно ликовал. Однако, его тревожило то, что он не знал, по какой причине правая рука вернулась в первозданное состояние, и кто этому чуду так вовремя посодействовал.

— Что это было? — изумился герцог. — Я чего-то не знаю?

Виктор улыбнулся и пожал плечами:

— Понятия не имею, Ваша Светлость. Раз они ошиблись, то какая уже разница?

— И то верно. Что ж, пора возвращаться во дворец. Сегодняшний пир в твою честь, граф!

Виктор грустно вздохнул. По его мнению, «граф Виктор Богданов» звучало бы в данной ситуации гораздо приятнее. Посмотрев на свою ладонь, иномирец снова победно улыбнулся: руны, переждав «в засаде», снова проявились на порядком уставших за весь этот безумный день пальцах.