Pетрит-центр в джунглях

Первые две недели были посвящены познанию аяхуаски в джунглях, оставшиеся три нас ожидала работа с кактусом Сан-Педро в Андах. Индейцы до прихода испанцев еще называли его хуачумой, что на одном из наречий древнего языка кечуа, на котором до сих пор говорят в Андах, означает «видение». Как гласит одна из легенд, во времена колонизации Южной Америки в целях сохранения своей древней традиции индейцы были вынуждены соединить католическую веру завоевателей со своими верованиями, обрядами и ритуалами, в результате чего у хуачумы появилось новое имя – Сан-Педро, в честь апостола Петра, которому, согласно Библии, Христос передал ключи от рая. Испытав на себе отвар из священного кактуса, я понял: мифический рай для меня обрел новый смысл. Но об этом позже, сейчас вернемся в джунгли.

После двух недель работы с аяхуаской я чувствовал себя выжатым, как лимон, и выглядел, как джинсы после стирки, но внутренне ощущал себя заново рожденным.

На второй день нашего пребывания мы собрались вместе на веранде, построенной на возвышенности, откуда открывался красивый вид на джунгли, для знакомства с доном Робером. Мои представления о шаманах были несколько другими: в своем воображении я рисовал бородачей с серьезными лицами и длинными волосами, своеобразной жестикуляцией и важным видом. Очевидно, эти образы пришли ко мне с Востока. Однако подражать можно внешнему облику, носить же бороду – совсем не значит быть мудрым. В этом я убеждался не раз, исследуя эзотерические рынки западного мира, где за разукрашенными разной символикой прилавками торговцы эзотерики продавали «стога ненужного сена», в которых иногда находились зерна мудрости.

Дон Робер появился на веранде, улыбаясь. Он был невысокого роста, с растрепанными волосами, в майке, штанах и резиновых сапогах. Как потом я узнал, сапоги шаманы надевают, когда отправляются собирать лекарственные растения. Такие походы могут закончиться печально в случае встречи с ядовитыми змеями, которыми джунгли кишат. Вот такие сапоги до колен и были на нашем шамане. Простая улыбка дона Робера и весь его незатейливый вид были первым ударом по моим представлениям о мире шаманов.

В этот же вечер мы снова собрались на веранде, куда хозяин принес ведра нарубленной лианы и содержащие ДМТ листья чакруны. Мы все приняли участие в процессе приготовления аяхуаски. Каждый по очереди брал молоток и дробил лиану напополам. Готовилось все на пять церемоний для двадцати двух человек. После этого миска с листьями чакруны передавалась из рук в руки, чтобы коснуться каждого.

Когда приготовления были окончены, Ховард сказал, что завтра дон Робер начнет варить аяхуаску и те, кто захочет, могут присоединиться к нему в шесть утра. В ожидании я не спал всю ночь.

На следующее утро, кроме меня и дона Робера, никого на веранде не было. Народ не спешил просыпаться. Мы вдвоем отправились вглубь джунглей. Когда дошли до указанного места, он принялся за работу. Я же стал наблюдать за загадочным процессом.

Большие кастрюли кипели на огне, в то время как я яростно отмахивался от комаров, которые, казалось, хотели сожрать меня заживо. Дона Робера они не беспокоили. Где-то к обеду ему принесли еду, потому что в процессе приготовления отвара шаманы не отходят от своих котлов, охраняя их от негативных влияний. Вот так мы с доном Робером молча и провели весь день. С ним мне было хорошо и спокойно, несмотря на беспощадных комаров, днем и ночью жаждавших моей крови.

С доном Робером варим аяхуаску

Дон Робер варит аяхуаску

Церемонии начинались обычно около девяти часов вечера. После того как все занимали свои места, дон Робер вставал, благодарил Иисуса Христа, Деву Марию, Святого Духа и аяхуаску, а затем начинал церемонию с установления общей арканы (защиты) на малоку (кругообразное крытое помещение для церемоний) и индивидуальной защиты каждому человеку, обкуривая всех мапачо (священный табак), при этом издавая негромкие звуки. Затем он садился в кресло-качалку и тихо начинал посвистывать в двухлитровую пластиковую бутылку из-под инка-колы, где «лоза мертвых» терпеливо ожидала мелодичных позывов, которыми дон Робер управлял безудержным духом лианы, как звуками флейты индийские факиры усмиряют кобр.

Нас было двадцать два человека – шестнадцать приезжих, четыре индейца из племени бора и два шамана. Церемонии начинались при свечах, которые наш аяхуаскеро дон Робер тушил после того, как все выпивали аяхуаску. На вкус она была несносной, и мне казалось, что я выпивал машинное масло, стремившееся обратно, еще не коснувшись стенок желудка. Эффект наступал достаточно быстро и сопровождался дикой тошнотой и безудержной рвотой. Неспособность контролировать аяхуаску пугала, а попытки ей сопротивляться делали опыт невыносимым.

В какие-то моменты казалось, что я больше ничего из себя извергнуть не способен, но мне никак не становилось легче. После звучали магические песни дона Робера (icaros), которые оказывали заметное влияние на аяхуаску. Создавалось впечатление, что отвар он обуздывал, как коня, и вовсю скакал по просторам ночных джунглей. Икарос передаются шаманам двумя путями: одни от предков, другие от духа растения. Одни заключают в себе словесный мотив, другие – силу вибраций.

Видения кружились, как карусель: сцены из детства и юности сменяли друг друга под вопли, рвоту и плач участников.

В нашей малоке появлялись какие-то существа, которые, как пчелы, подлетали к ушам, изучали меня и улетали обратно. Некоторые из них были видны в темноте, других можно было слышать, третьих – только ощущать. Происходившее было совершенным безумием, конца которому не было. Мысль о «завтра» пугала, так как в таком состоянии «завтра» не было: прошлое, настоящее и будущее было одним моментом, растянутым в вечности. Местами я паниковал и мысленно звал дона Робера на помощь. К моему удивлению, мои мысли он каким-то образом слышал и, подойдя, рассеивал вокруг меня дымок мапачо, который всегда действовал облегчающе.

За ночь рвота повторялась несколько раз. Интересно, что во время этого неприятного процесса местами я мог видеть, из чего состояла рвотная масса. Сектантский психоз, окружавший меня много лет, выходил из меня кусками какой-то смазки, похожей на мазут, структуру которой я пытался понять. Ошеломленный, я думал о том, как теперь мне передать мои понимания тем, кто на тот момент еще находился под гнетом секты.

Иногда звучало страшное жужжание. Отвратительные звуки окружали меня, и спрятаться от них было негде. Сила их постепенно возрастала до такой степени, что я допускал мысль о том, что если они не прекратятся очень скоро, то, возможно, после этого я оглохну. Мне казалось, что дон Робер интуитивно чувствовал меня и, не вставая со своего места, каким-то образом уменьшал звук, как будто нажимал кнопку некоего пульта управления. Иногда на фоне жужжания звучали ангельские голоса, которые, как мне казалось, подпевали дону Роберу. Такого красивого звучания я никогда не слышал и думал, что если ангелы действительно существуют, то, по крайней мере, их можно услышать. Мне казалось, голоса звучат их именно так.

Когда во время первой церемонии я почувствовал, что аяхуаска набирает силу воздействия, я решил задать ей один из сокровенных вопросов, мучивших меня с раннего детства: «Кто я?». Ответа долго ждать не пришлось. Я начал ощущать, как мир вокруг стал рушиться. Я продолжал всматриваться в темноту, лежа уже на полу. Мой вопрос ускорялся и вибрировал в моей голове. В какой-то момент скорость движения стала невыносимой, и я понял, что больше не способен удерживать концепцию «я». Она рассыпалась. «Вот так мы умираем», – прозвучало в моей голове, и меня сильно вырвало.