Сновидение

Последующие церемонии отличались более глубоким погружением в культуру индейцев и Пейота. Мы с Роберто говорили о разных вещах. Однажды на церемонии, в одном из таких утренних разговоров о поиске пути, он сказал мне, что истинной целью моего приезда являлось намерение узнать, реален ли Пейот. Я был потрясен такой проницательностью. Ведь, действительно, за всем моим интересом стоял именно этот простой вопрос. Тогда я поведал ему, что когда-то давно, еще в юности, я был очарован книгами Карлоса Кастанеды. В них я ощущал магический мир Пейота, о котором впоследствии очень хотел узнать. Тогда поездки в Мексику в поисках дона Хуана были для меня из области фантастики. Очень трудно передать мои ощущения, то, как я ему все это говорил, пребывая в местах и деяниях, о которых когда-то читал.

Между моими поездками в Мексику я обратил внимание на то, как стали меняться мои сны. Еще в юности я думал о том, сколько времени мы тратим на ночные сны, в которых подсознательно проходят наши жизни. Я думал тогда о возможности осознанных снов, без потери в них жизни. Однако мои усилия добиться этого были тщетными, и постепенно желание угасло. Девятый том Кастанеды «Искусство сновидения» вновь возбудил во мне интерес к сновидениям. Я помню, как пытался увидеть свои руки во сне и то разочарование, с которым я просыпался, не получив результата. Все это вспомнилось во время моего пребывания в Мексике.

Мои сны стали меняться сами по себе во время работы с Пейотом. Я совершенно четко осознавал, что сплю. Поэтому даже в кошмаре, когда несся на машине в пропасть, не боялся своей смерти, потому что знал, что, когда автомобиль сорвется, я просто проснусь у себя дома. Порой снившийся бред меня очень смешил. Часто мне снились сны, в которых я бежал по полю со своей собакой Альфой (ей посвящена отдельная глава этой книги). Я всегда пытался подольше удержать этот сюжет, так как во сне знал, что утром ее рядом не будет.

Уровень осознанности во снах постоянным не был. Иногда я видел то же, что снится большинству людей, когда полностью веришь в то, что там происходит. После я просыпался и радовался тому, что это был только сон. Мое внимание к сновидениям заметно усилилось. Я пытался найти практическое применение этой новой осознанности в моих снах.

Однажды в Мексике во время пейотной церемонии я погрузился в не совсем обычный сон. Я лежал и слушал треск дров, тихий разговор Роберто и дона Катарино, чувствовал приятное тепло от огня. Но в то же время я спал и видел сон. Мне снились какие-то незнакомые люди, они о чем-то между собой спорили. Я молча участвовал в этом выяснении истины, делая для себя какие-то выводы, с этим я и проснулся. Сон удивил меня своей живостью. Мне казалось, что я, не желая того, проник в чьи-то жизни, при этом остался никем не замеченным.

Я решил, что, если такое приснилось мне на пейотной церемонии, значит, очень важно для меня, и попытался найти во всем этом смысл. Понимание пришло внезапно: абсурдность этого сновидения вообще не имела значения, впрочем, как и сами люди, и их разговор. Важна была моя реакция на происходящее – мои эмоции и мысли, возникавшие в подсознании, осознанность себя благодаря Пейоту, позволяли мне видеть себя на подсознательном уровне. Тогда я понял цель истинной психотерапии, основанной на психологии, а не на фармацевтической продукции. Она заключалась в попытке помочь человеку восстановить здоровую связь с бессознательным, утерянную в стереотипах, ложных убеждениях и слепом следовании социальным нормам. Не коммерческую, когда у психиатров нет времени на разговоры с человеком, потому что они заняты выпиской рецептов. Именно в такой связи с подсознательным, позволявшей вынести человека за пределы своего «эго», Карл Юнг, швейцарский психиатр и основоположник аналитической психологии, видел ключ к здоровой психике в процессе индивидуализации человека, его духовного созревания. Юнг утверждал, что подсознательный ум человека видит правильно, даже когда сознательный ум слеп и бессилен. Как мне казалось, под «бессознательным» нужно было понимать интуицию, повышенное чувство в человеке, не признающееся наукой. Чувство, которое в обычном состоянии сознания подавляется разумом. Меня обрадовала моя новая находка практического использования сновидений, но рассмешила мысль о сонниках, где авторы занимались толкованием снов. Ведь в лучшем случае такое толкование могло бы иметь значение для самого человека, которому он же и приснился, чтобы продемонстрировать ему, как на подсознательном уровне он реагирует на определенные вещи, помогая ему лучше разобраться в себе. Применение же чужих интерпретаций чьих-либо снов к себе мне представлялось абсурдом. Сны, по большому счету, – это бессознательная проекция страхов и желаний, побочный продукт дневной деятельности человека, ментальная дефикация отработанного материала. Искать в них смысл – все равно что пытаться найти питательную ценность продукта в кале. Исключения существуют для необычных снов, в которых присутствует предвестие. Такие сны ощущаются иначе и обращаются в действие. Их источник – спорный вопрос, однако их реальность – факт.

После этой церемонии каждый день для меня был ожиданием следующей ночи. Я продолжал видеть сны, где осознавал себя спящим, и пытался запомнить свои эмоции и мысли по поводу происходящего в моих сновидениях.

В детстве я часто видел, что летаю – поднимаюсь вверх и в какой-то момент падаю. Эти падения всегда приносили разочарование. Спустя много лет мне снова снилось, что я летаю, но теперь я уже не падал, как раньше. Мне удавалось держаться в воздухе, я научился делать это осознанно. Эти сны не несли в себе каких-то новых знаний, а просто радовали экстазом полета.

Впоследствии я немного устал от такой постоянной активности по ночам и предпочитал полноценный отдых ночной «работе». Часто во снах я уезжал из Америки в Израиль, из Израиля ехал обратно в Америку, потом еще куда-то летел. Меня мучило чувство эмоционального дискомфорта и мысли о том, где же я все-таки живу? Вроде бы как уже уезжал, а тут опять куда-то еду. Видимо, стресс от иммиграции порождал внутри неуверенность и беспокойство.

Когда я еще жил в Израиле, примерно раз в месяц навещал друзей и родителей, приезжая к ним из Тель-Авива на север, в город, где вырос. Когда через пару дней я уезжал обратно, на душе всегда был какой-то осадок и ощущение, что там, куда я возвращаюсь, меня никто не ждет. Эти же чувства меня преследовали и во снах, в которых я также куда-то все время уезжал. Когда однажды мне приснился сон, что я уезжаю в Перу, чувство горечи сменилось радостью, а чувство одиночества – теплым ожиданием.