Как вы уже знаете, чемпионат Европы для сборной закончился плохо. Слова «ваши ожидания – ваши проблемы» Андреем были произнесены. Начался скандал в прессе, фанаты были злы и разочарованы. Я вытаскивала Андрея из депрессии разговорами по телефону часами. Днем. Ночью. Когда угодно. Потом он улетел отдыхать. С другой. И пропал опять. Просто пропал. Пока он был в отпуске, серьезно заболела Янка. Я не выдержала и написала: «Ты знаешь, у нас дочь болеет». Он ответил: «Ну, если случится что-то страшное, ты мне напишешь». И все. И ни разу не поинтересовался, выздоровела она – не выздоровела. Мне интересно сегодня, почему я все это терпела?

Тогда я, кстати, часто вспоминала слова священника, который приходил ко мне в Питере, когда я попала в больницу беременная Арсением. Он говорил, что подарки Бога либо принимаешь все, либо не получаешь ни одного. Когда он это говорил, у Андрея было незыблемое место в сборной, его обожали фанаты, и вот после Евро – на него обрушилась критика, фанаты его освистывали, и его будущее было под вопросом. Он должен был либо переподписать контракт с «Арсеналом», либо ехать в другой клуб, и по большому счету это был его последний большой контракт. Он ждал до последнего и остался на лавке в «Арсенале», просто потому что плыл по течению. «Я его переподпишу 31 августа. Ты же знаешь, у меня все в последний момент». Я сейчас могу понять, о чем он говорил. 31 августа – последний день закрытия трансферного окна. Это не он, Андрей Аршавин, примет решение, куда пойти играть, а это 31 августа все расставит по полочкам. Наступило 31 августа. И ничего за Андрея Аршавина не решило. Он никуда не перешел. Да и в сборную его вызывать перестали. Вот как это можно было объяснить? Тогда, в больнице, рыдающая и раздавленная, я думала, что священник бредит. Потом я раз за разом возвращалась к этому разговору внутри себя. Он был прав: то, что строилось семьей, всеми вместе, только так и могло существовать дальше.

Андрей вернулся в Лондон из отпуска и приехал к детям. Меня дома не было, только няня, Артем и Яна. Он постарался уехать до моего возвращения, но все равно мы столкнулись на выходе. Я помню, что у него был такой виноватый взгляд! Он тут же надел маску безразличия, открыл окно машины и сказал мне: «Я буду жить в гостинице!». «Хорошо», – ответила я. Всего через пару дней ему это явно надоело, и он решил вернуться домой под предлогом, что мне беременной нужна помощь. Я и тут согласилась с его решением. Андрей попросил подготовить ему другую комнату, но по факту мы спали в одной кровати, и 24 часа в сутки снова проводили вместе. Он снял себе отдельную квартиру только через четыре месяца, уже после рождения Арсения.

Особенно сложно было в тот момент, когда мы остались вдвоем – дети улетели на три недели каникул с моей сестрой. Это был ад – в том плане, что ты живешь с еще любимым тобой человеком, у тебя в животе его ребенок, но подойти к нему ты можешь только тогда, когда он это разрешает или захочет. Он играл со мной, как кошка с мышкой, – отпустил, поближе подпустил, оттолкнул, снова подтянул к себе. И конечно, каждую секунду давал мне понять, показывал, кто в доме хозяин. Он мог сесть напротив, положить ноги на стол и начать переписываться с другой женщиной, громко в голос смеясь, а потом встать и сказать: «Пошли, погуляем». И мы гуляли по пять часов по Лондону, держась за ручку. Посередине прогулки он мог отодвинуться от меня и пойти вперед с пренебрежением, показывая, что он не хочет быть рядом. Если я говорила: «Я поеду домой», – он меня не отпускал.

Особенно показательно его поведение было на концерте Мадонны. Галя мне дала билеты на концерт Мадонны в Гайд-парк под открытым небом. Я уже была с огромным животом, но очень хотела пойти. Андрей собрался со мной и вдруг сказал:

– Мы пойдем с обычного входа, не с VIP.

– Почему?

– С VIP будут стоять журналисты, а я не хочу, чтобы нас вместе фотографировали.

Как такие вещи может произвести человек, который только что проснулся с тобой в одной кровати, ребенка которого ты носишь, у которого с тобой уже есть двое детей? Может быть, виноваты гормоны, но я потеряла чувство реальности. Я жила в двух параллельных вселенных, и перестала понимать, где Андрей настоящий, а где нет. Каждые пять минут его настроение менялось.

Мы пришли на концерт Мадонны, и сидевшие рядом люди начали с нами знакомиться. «Мне сказали, что вы какой-то известный футболист, у вас фамилия на А, кажется. Я тоже известный человек, загуглите, мое имя в списке „Форбс“», – засмеялся наш сосед. Андрей начал с ним разговаривать, но когда подошел момент представить меня, он изменился в лице. Мне было интересно, что он сделает. Кто я? Беременная приятельница? «Это моя жена», – сказал Андрей с таким пренебрежением, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

Впрочем, моя легкость в общении сделала свое дело – мы как-то очень мило разговаривали, и в результате наш сосед по местам предложил перейти в другую VIP-зону, ровно перед сценой, где были все звезды – Кайли Миноуг, Джордж Майкл, какие-то актеры. По мере того, как мне становилось все интереснее и со мной общались все больше, Андрей уходил все глубже в свой телефон и злился.

После концерта мы зашли в ресторан, чтобы переждать пробки. Там столики расположены так, что если ты садишься в угол, то выйти невозможно. Андрей запер меня, достал телефон и начал переписываться со своей любовницей, громко смеясь и что-то комментируя. Будто мстил за мое хорошее настроение.

– Можно я пойду домой? – не выдержала я, вся в слезах, уже без сил. – Отпусти меня, у меня ребенок в животе.

– Нет. Ты, будешь здесь сидеть. Я так сказал.

Особенно тяжело было, когда пришло время планировать кесарево. Мы пришли в больницу, и вдруг он начал орать: «Ты будешь рожать тогда, когда я сказал». Я одна, никого из близких рядом нет, он уезжает на сборы – не дай бог, что случится. Конечно, мне было удобнее назначить кесарево на момент, когда хотя бы сестра вернется. Он не слушал: «Я сказал, ты будешь рожать тогда, когда я сказал!»…

Конечно, мне сделали кесарево, когда того требовали обстоятельства, а не он. Андрей прилетел на следующий день, написал сообщение: «Когда мне можно приехать в больницу?» До этого ему ничего не мешало прийти в роддом, когда угодно, зайти ночью, разбудив весь медперсонал. Я ответила: «Когда хочешь, тогда и приезжай. Это твой третий ребенок. С чего ты начал задавать вопрос, когда можно в больницу?» Я получила восемь или десять сообщений с разницей в 20 минут: «Что? Когда? Как можно?». Сегодня я понимаю, что это была паника. Надо было отвечать за свои поступки – пришло время заглянуть в глаза ребенку, над которым ты издевался все это время: и над ним, и над его матерью. Это сложно. И страшно. Он-таки пришел. Взял сына на руки и ушел в другой конец палаты. Я слышала его разговор с ним. Андрей просил прощения, а потом положил сына в люльку рядом со мной, лег на диван и вырубился на два часа.

Выписали нас быстро, что, в общем, хорошо: лежать в роддоме в Лондоне – непозволительная роскошь даже для богатых людей. Я снова вернулась к привычному быту. Андрей непонятно, жил с нами или нет, я занималась хозяйством и детьми. Арсений родился здоровым ребенком, но сердце у меня было не на месте, я понимала и знала, сколько ему пришлось пережить еще до рождения. Единственный человек, который мог меня успокоить, – моя педиатр из Питера Джамиля Гиреевна. К британской медицине у меня доверия не было – они в роддоме даже рост ребенка после рождения не удосужились замерить. Джамиля сделала визу и прилетела сразу после рождения Арсения на несколько дней, чтобы убедиться, что все хорошо. Я горжусь, что в моей жизни есть такие люди. Искренние отношения не купишь ни за какие деньги. Как и честность. Несколько дней в нашем доме привели ее в ужас. Мы сидели с Джамилей на кухне и вдруг сверху, практически на нас, посыпались вещи.

– Что это? – спросила она.

– Это Андрей. Он грязные вещи кидает в стирку.

– Не поняла, в какую стирку.

– Ну мне, чтобы я постирала.

– Вы тут все охренели что ли? Что за неуважение? У него вроде бы есть женщина, которая вполне способна ему постирать. Почему ты это терпишь?

Я не нашлась что ответить. Просто не знала. Я привыкла так жить, не понимая, насколько шокирует вообще вся эта ситуация со стороны.

С Арсением оказалось все хорошо, Джамиля улетела, а я осталась жить как жила.

Арсений, кстати, получил свидетельство о рождении в Лондоне. Я хотела назвать сына Александром, но Андрей был против. Мне же страшно нравилось это имя, или Макс, или Даниил. Я хотела пойти наперекор Андрею, но удержали друзья: «Юля, назови, как он хочет. Все обиды пройдут, он еще вернется в семью, пусть будет Арсений».

Я долго не решалась. Примерно месяц одни друзья называли моего сына Максом, другие – Даней, кто-то Александром, а кто-то Арсением. Стало понятно, что дальше так продолжаться не может. Я пошла получать свидетельство о рождении без единой мысли в голове, как назову сына. Сначала ему нужно было получить британское свидетельство, а уже потом в посольстве – российское. И вот клерк меня спрашивает:

– Какое имя?

– Арсений, – голос у меня предательски задрожал. Я была одна, и искушение назвать сына Александром было велико, хотя я понимала, что Андрей обидится.

– А второе?

– Что второе?

– Какое будет второе имя? Вы что хотите, чтобы у вашего ребенка был всего один ангел-хранитель?

– Даниил.

Андрей взбесился даже от такой малости и пошел со мной оформлять Арсения в российское посольство. Пока я заполняла анкету, он, не отрываясь, смотрел, какое имя я запишу, при этом делая независимый вид, будто ему все равно. И моя рука дрогнула. Я написала в графе имя – Арсений.

Чуть позже я крестила детей. Всех вместе. До этого мы никак не могли определиться с крестными, а тут все встало на свои места. У Янки крестные Юра Жирков и Вита. У Арсения – Галя и Леша, муж Виты. У Артема крестная Инка Жиркова и один из наших питерских друзей. Не все присутствовали на крестинах, но записаны именно так. Галя, помню, сразу сказала: «Я буду крестной Арсения». Как иначе? Она его выносила вместе со мной. Я приезжала к ним домой постоянно, став частью кухонного гарнитура, где я сидела за столом, обняв живот руками, и ревела навзрыд. Галя ничего не говорила. Не трогала меня. Надо было поговорить – она слушала, надо было помолчать – мы молчали. Я могла поесть, могла заснуть, они с мужем занимались своими делами. Так и жили. Я даже ее не предупреждала о своих приездах, просто садилась в машину и ехала. Я знала, что меня там всегда ждут. Я знаю, что ждут и сегодня.

Крестили в Лондоне. В церкви были только мы с батюшкой. Не потому, что мы ее закрывали, просто был будний день, и никого не было. Андрей приехал, хотя ему это далось тяжело. Альбом с крестин – самый красивый из всех, что у меня есть в жизни, и Андрей очень отличается на фотографиях от себя обычного. У него такое… очень странное лицо. Словно он что-то осознал, словно он проходит через какое-то испытание и понимание, что сделал…

В жизни, между тем, происходило все то же самое. Он приходил и уходил, когда ему угодно. Мне нельзя было разговаривать с ним, мне нельзя было ни о чем его спрашивать. Я выдохнула с облегчением, когда он, наконец, съехал в другую квартиру. Вот только оказалось, что снял он ее за углом в том же районе. Чтобы вы понимали, в Лондоне районы – это такое замкнутое пространство. Там все друг друга знают и можно найти все. Особенно в Хампстеде. И вот на пару недель, пока с ним жила другая, он пропадал, а потом возвращался к нам. Я знала точную дату, когда она уезжает. У меня к этому моменту холодильник был забит любимой едой Андрея. Он приходил сразу после того, как увозил ее в аэропорт. Однажды утром я не ответила на его звонок, и него случилась паника. Пока он возвращался из Хитроу, он набирал мне раз за разом – у меня было 28 или 30, сейчас не помню, пропущенных вызовов. Он звонил, а я не брала трубку. Это была истерика, что я его не пущу. Сейчас я понимаю, что он каждый раз совершая подлость, думал, что это все. Последняя черта пройдена. Проверял на прочность, и начинал паниковать, думая, что перегнул палку.

На Хэллоуин дети попросили устроить праздник. Я зацепилась за эту идею, чтобы был лишний повод позвать Андрея, окунуть его в домашнюю теплую атмосферу, где будут все свои, где соберутся друзья. Разошлась я не на шутку: украсила дом так, что сбежался весь район. По дому ползали пауки в человеческий рост, летали ведьмы с горящими глазами, повсюду была окровавленная паутина. Дети страшно веселились. Очередь в наш дом за конфетами продолжалась пять часов, няне Рае даже пришлось несколько раз дополнительно бегать в магазин. Но несмотря на такую популярность нашего праздника, моя затея не удалась: Андрей пришел на полчаса и сбежал. Я думаю, что он просто не мог выдержать даже видимости того, что наша семья вместе. Мне было очень обидно, особенно потому, что еще неделю после весь район обсуждал, какой дом у Аршавиных. Мы для них все еще были семьей, и это было больно.

Впрочем, тормоза у Андрея слетели окончательно. Он шлялся по клубам, вел разгульный образ жизни, на Рождественском банкете клуба «Арсенал», куда принято приходить семьями, устроил цирк, снимая каких-то девок.

Под самый Новой год снова прилетела его пассия, так что на праздник к детям он даже не зашел. Ни 31-го, ни первого, ни второго, ни третьего, ни седьмого, ни десятого – детей он так и не поздравил. Пришел ровно тогда, когда она опять улетела. На Рождество я поехала в наш храм, и бабушка, которая там помогает, сказала: «Он был. И первое, что спросил: „А мои приходили?“»

Видимо, только потому, что у глубоко беременной и только родившей женщины мозги настроены на новую жизнь, я не сошла с ума. Правда, именно так думали мои подруги. Помню, как-то ко мне пришла моя приятельница Сабрина, – она еще не знала, что у нас случилось. Я стояла на кухне и крошила салат. Аккуратно так. Кубиками. Сама ей говорю спокойно-спокойно:

– Ты знаешь, Андрей к другой ушел.

– Юль, что происходит? У тебя что, послеродовая депрессия? Как ушел?

И вот она на меня глядит, потом поворачивается к Андрею: тот лежит, развалившись на стульях в кухне, смотрит телевизор. Все как обычно.

– Юль, а что ты делаешь?

– Салат крошу. Ты же знаешь, что Андрей любит, когда все аккуратно и кубиками.

Вот что действительно можно было подумать? Она искренне считала, что у меня психологические проблемы. Это, наверное, и правда так со стороны смотрелось. Все знали, что я родила, а о том, что мы разошлись, никто не знал, пресса об этом не писала. У друзей шок. Они приходили в ресторан, в наши обычные места, и видели его там с какой-то бабой. Или в магазины – то же самое. Опять он с другой. Мне этого рассказывать, по их мнению, нельзя, у меня маленький ребенок на руках. Кому-то он открыто заявлял, что ушел. Они тоже не понимали, как это возможно. При этом рестораны, где он заказывал стол через консьерж-службу, подтверждали все через мой телефон, который был в их базе данных, и я всегда понимала, где и как он проводит время, не желая того. То, что они с его любовницей жили за углом, тоже не облегчало моей жизни. Я выходила на улицу, шла и нос к носу сталкивалась с его пассией у ближайшего «Старбакса». И она умудрялась, вернувшись в Питер, рассказывать о том, какая я «наглая девка» и даже с ней не здороваюсь. Мне это, естественно, рассказывали, а у меня не укладывалось в голове, есть ли у нее вообще сердце, душа, какие-то чувства приличия? Кстати, я никогда не пускала ее в свои отношения с Андреем. Она меня не интересовала. Я не следила за ней, не писала ей. Я просто старалась ее не замечать. Мы были знакомы, но я предпочла и правда делать вид, что ее не знаю, не скатываясь в выяснение отношений.

Из-за детей я начала избегать привычных мест, любимых парков, чтобы не столкнуться там с Андреем, который будет с чужой женщиной и с чужими детьми, понимая, что я никак не могу объяснить это Артему и Яне. Я приходила и брала мясо в лавке, и там удивлялись, сколько же мы можем есть, ведь мой муж уже купил вырезку. Особенно обидно было с елкой. В семье Андрея не было принято ставить живую ель на Новый год. Это именно я его научила так делать, а в Лондоне у нас вообще всегда было две елки. Огромную в гостиную мы заказывали заранее, а маленькую ставили в наыгу спальню и украшали всякими смешными игрушками розового цвета. И вот я пришла за елью к нашему постоянному продавцу, а он на меня смотрит, как на сумасшедшую, и спрашивает, хорошо ли я себя чувствую – ведь Андрей уже забрал дерево домой. «Наверно, я забыла», – пролепетала я ему. Возвращалась домой я, как оплеванная: он нашу традицию перенес в другую семью и даже не удосужился найти другого продавца. Для него все это было так просто – ходить в наши места, к нашим знакомым, в наши магазины, в любимый парк, не заморачиваясь на поиск новых. Я же каждый раз это проникновение в свое окружение переживала очень остро. Андрей умудрялся даже просить мою скидку в бутиках, когда покупал ей одежду!

Накануне 14 февраля, когда Арсению должно было исполниться полгода, я задала ему совершенно искренний вопрос: «Ты можешь мне объяснить, как так в жизни может получиться, что завтра 14 февраля, День влюбленных, у нас с тобой ребенку ровно полгода, и этот день ты будешь проводить с другой женщиной?» Позже я узнала, что Андрей собирался ей сделать предложение, но что-то его все-таки остановило.

В какой-то момент я жила в иллюзии, что он ко мне возвращается, он со мной, и вдруг наступило прозрение. Он не шел ко мне, а забирал у меня все, что было. В том числе самоуважение.

Если я не подчинялась ему, если начинала задавать вопросы, он грозил вышвырнуть нас детьми на улицу и закрыть карточки. Я не могла и не имела права выйти из-под контроля. Ему очень нравилось жить так – на две семьи. Его все устраивало. Я была все время дома. Дети всегда со мной, и его ждут с любовью. При этом пошел Андрей в другой дом, и там ему тоже рады. Но после родов я стала потихонечку приходить в себя: ушел вес, пришли в норму мозги, и он начал закручивать гайки. Мне устраивали страшные скандалы по любому поводу, я всегда была под колпаком. И дальше по нарастающей. Я могла получить ночью сообщение: «Надень такое-то платье, такое-то белье. Я сейчас приеду». Будто я любовница. Неподчинение было чревато. Мне требовалось чудо.