Благодаря своим друзьям я довольно быстро нашла адвоката и уже на следующий день после своего решения сидела у него в офисе. Сразу оговорюсь, я не хотела судиться с Андреем, в мои планы входило сесть за стол переговоров, но сделать это можно было в нашем случае только с участием третьих лиц. Меня Андрей не слушал и не слышал.

Мой адвокат Сара составила все документы и уже был назначен день, чтобы отнести их в суд и подать прошение арестовать счета Андрея, и тут я пошла на попятную. Мне снова надо было с ним поговорить, убедить его в том, что мы должны жить порознь, чтобы он не вмешивался в мою жизнь. Как обычно, он не стал меня слушать, так что вариантов у меня больше не оставалось.

И вот мне надо явиться на заседание. «Только оденься поскромнее, – сказала мне Сара. – И никаких джинсов и кроссовок». Меня это страшно удивило. Почему я должна думать, в чем мне пойти в суд? Суд – это последняя справедливая инстанция. «Неужели решение может зависеть от того, как человек выглядит?» – думала я. Оказалось, что в британском суде вообще многое возможно…

В назначенные день мы с Сарой пришли на заседание. Здание лондонского суда невероятно красивое и изнутри, и снаружи, но, честно говоря, лучше не сталкиваться со знанием этих подробностей никогда.

Суд – это такой минитеатр, где главная роль отведена тебе. Меня, наверное, только то и спасало от обморока, что не отпускало ощущение, что все происходящее нереально. Судья вышел по всем правилам, процедурам, представился, что-то написал, потом взял наше дело и сказал, что удаляется для ознакомления. На первый суд мой адвокат приехала с сумкой-почтальоном, мое заявление было примерно с эту книгу, которую вы читаете. Там было описано все произошедшее. Через пару месяцев Сара приходила на заседания с чемоданом на колесиках…

Судья вернулся через некоторое время, задал один или два вопроса и вынес решение арестовать счета. Что меня поразило больше всего: ни судье, ни адвокату было неважно, сколько денег я трачу, какой у меня дом, на какой машине я езжу. Для них было главным, что меня лишили личной свободы. Все, что я имею, – лишь зависимость от кого-то. Из моей истории было очевидно, что и я, и дети зависимы от настроения Андрея, что нас выкинут на улицу, как только я решу жить своей жизнью. В какой-то момент Сара сказала: «Вы разошлись. И получилось так, что он имеет право на свободу и на жизнь, а тебе он этого права не дал. Потому что каждый твой шаг на пути к этой свободе отзывается криком: „Я закрою тебе кредитные карты“. Ты имеешь право не видеться с его мамой, не видеться с ним и жить так, как хочешь ты! Ты имеешь право на личную свободу».

Это тяжело понять здесь, в России. Во фразе «золотая клетка» скорее замечают слово «золотая», а не «клетка». Андрей тоже не мог этого понять. Позже он орал всем и каждому: «Какого черта она пошла в суд, если я за все платил, что ей еще надо?» То, КАК он за все платил и какой жизнью ради детей и их безопасности он заставлял жить меня, было неважно.

Мы много говорили с Сарой, и уже понимая менталитет русских женщин, она не раз и не два предупреждала меня: «Юля, ты сядь и подумай, потому что вы, русские женщины – очень странные. Сейчас ты живешь на такую сумму, а будешь жить на гораздо меньшую, но будешь делать то, что хочешь ты, никто не сможет у тебя отнять ее! Ты подумай сто раз и выбери сама. Далеко не все выбирают свободу, кто-то возвращается в золотую клетку». Я свое решение уже приняла. Мне нужна была свобода. И если для того, чтобы обеспечивать своих детей, Андрею нужна была встряска, я ее собиралась ему устроить. Я знала, этому человеку всегда будет мало, он в своем безумстве власти дойдет до абсурда. Сначала я плохая и меня нужно наказать, потому что я не пускаю его друзей в дом, потом я буду не так стоять, потом я буду не так дышать… Он не остановится. Вот с таким посылом мы и пошли в суд.

Итак, постановление арестовать счета было вынесено, оставалось только разослать письма в банк. Сара как раз собиралась этим заняться, но я решила дать Андрею еще один шанс выслушать меня.

Я позвонила: «Пожалуйста, ты уедешь из Лондона, непонятно, где ты будешь играть, оставь нас с детьми в Лондоне и позволь жить своей жизнью». Это была моя последняя попытка. Я каталась кругами по центру города, где-то останавливалась на парковке, когда не могла говорить – слезы душили. Он закончил разговор тем, что у нас остался последний месяц в Лондоне. Дальше: или мы с детьми возвращаемся с ним и живем, как он скажет, или он заблокирует карты и мы будем жить на улице. Я попыталась снова объяснить ему, что он уже ушел и давно живет с другой. «У тебя еще три минуты, две… – сказал мне презрительно Андрей свою уже привычную за год фразу, – одна, все». Он бросил трубку, я, рыдая, позвонила Саре и дала отмашку на рассылку писем в банки.

Счета Андрея были арестованы. Пока туда-сюда пересылали письма, он уже был в Майами и узнал об этом там постфактум. «Летите, летите, голуби, скоро воду из бассейна пить будете», – узнав об отпуске Андрея в Майами, приговаривала Вита. Она ходила со мной к адвокатам и в суд, и, узнав об аресте счетов, страшно обрадовалась, думая, что совсем скоро всему этому кошмару придет конец. Своим поведением Андрей достал за этот год моих подруг не меньше, чем меня. Они расхлебывали все его подлости, утешая меня. Однажды Галя сказала, что мы с Андреем, конечно, можем помириться – в жизни всякое бывает, но они с девочками его простить за все, что он со мной сделал, уже не смогут.

После решения об аресте счетов настало время запасаться провизией. Я, по совету адвоката, которая знала, что отложенных денег у меня нет, поехала за продуктами в гипермаркет. Ведь счета должны были арестовать не только для Андрея, но и для меня. Более того, в отличие от него, у меня запасов и счетов в России не было. Мне много раз советовали откладывать на черный день, но я, по наивности, таких советов мудрых товарищей не слушала, думая, что наша семья навсегда вместе.

В магазине, куда мы приехали с няней, на нас сбежалась посмотреть вся охрана. Я купила только предметов женской гигиены на три года вперед. Упаковок с куриным филе мы взяли, наверное, тележку. Мы привезли домой очень-очень-очень много еды. Продавщица на кассе, такая обаятельная барышня, подняв бровь, спросила меня:

– Are you having a big party?

– No, it is divorce, – ответила я.

После того, как счета Андрея арестовали, а ему пришли письма о том, что я подала на него в суд, он, наконец, понял, что я не шучу, и нашел себе адвоката. Это был наш старый знакомый – Миша. Андрей познакомился с ним еще в наш первый год в Лондоне, с тех пор мы, можно так сказать, дружили семьями. Мне всегда было очень интересно общаться с Мишей. Он образован, он знал Лондон, и с ним можно было говорить на любые темы. В семье он выполнял ту же функцию, что и я в своей – отвечал за быт, так что его опыт поначалу мне пригодился. Я помню, что мы с его женой Эвелиной поехали вместе в Париж. В 8 утра раздался звонок. Миша. «Юль, вставайте, потому что вам через полчаса желательно выйти на завтрак, примерно через час у вас машина, а в 10 вы должны быть на Эйфелевой башне, у вас экскурсия». Я чуть не упала в обморок. Подобным планированием и постоянным напоминанием даже с другого конца мира для Андрея обычно занималась я.

Миша знал и о том, что происходило последний год в нашей семье. Вместо того чтобы перейти сразу к мировому соглашению, Миша настроил Андрея судиться. Думаю, он своих внуков и тех обеспечил таким решением. Тяжба в Лондоне – дорогое удовольствие.

Я подавала в суд вообще только для одного – чтобы арестовали счета Андрея. Это был призыв к диалогу – это все, что я от него хотела. Встряхнуть его, чтобы он, наконец, начал со мной говорить, пусть даже через адвокатов. Такое решение ему подсказало бы большинство юристов, тот же его друг Джо, который помог ему разрешить вопрос с Денисом Лехтером. Но Андрей пошел к Мише. Они решили доказать суду, что я заранее и задолго готовилась к подобному исходу и даже снимала деньги со счетов. Это была ложь. У меня не было сбережений. Мои счета все были потом предоставлены судье, да и снять особо много я не могла – везде стояли лимиты. У меня настолько не было своих денег, что в какой-то момент, пока нам с детьми не было назначено судом содержание, я жила только за счет друзей. Хоть продуктов мы и закупили, но расходы на семью никто не отменял, и спасибо им, они помогли продержаться в тот период.

В общем, переговоров Андрей не захотел, несмотря на то, что даже судья советовал сделать именно так – подписать мирное соглашение. Оставалось ввязываться в процесс.

В день слушания я приехала к Саре и увидела, что она фиолетового цвета.

– Мы проиграем процесс, – сказала она мне.

– Как это? Ты чего? Вчера же еще ты мне говорила, что все хорошо.

– Нам поменяли судью.

Оказалось, что тот человек, которого нам назначили, выбирал себе специально процессы с арестом счетов. В Англии прецедентное право, и он хотел создать те самые прецеденты в семейных делах, на основе которых можно вести дела в будущем, не блокируя счета. Но для того, чтобы узнать, что такое дело существует, нужно было ему об этом донести, что, скорее всего, адвокаты Андрея и сделали.

В общем, после долгого заседания судья постановил разблокировать часть счетов Андрея, еще часть оставил арестованными, с них нам автоматически перечислялось пособие на жизнь на время суда, и некоторая сумма была заблокирована на дом. Андрей должен был купить детям жилье, в котором они будут жить до совершеннолетия. Кроме того, судья вынес решение, что дети будут жить со мной, но на них Андрей даже не претендовал.

Поскольку решение, сколько нам с детьми нужно на жизнь, зависело от меня, то я запросила и получила такую сумму, что создала еще один прецедент. То есть теперь, если кто-то будет судиться, на процессе будет озвучено: «По делу Аршавиной-Барановской в таком-то году было назначено такое содержание, мы требуем столько-то».

Что было странно: англичане очень традиционные люди, у них сожительство не приравнивается к браку, по закону мы с Андреем были только партнерами. При этом на всех заседаниях нас называли мужем и женой. Когда мы вышли со слушанья впервые, я спросила у своего адвоката: «Мне же это не послышалось?» Наверно, это тоже можно считать прецедентом.