Я переехала к нему через месяц-другой после того, как мы начали встречаться. Помню, однажды я проснулась уже уставшей и поняла, что не могу больше жить на два дома. Я жила у мамы в Автово, Андрей на Пионерской. Три часа на дорогу. Я с утра просыпалась у него, ехала домой, переодевалась, занималась своими делами, вечером мы встречались и шли куда-то, потом к нему. И каждое утро он начинал с вопроса: «А мы точно вечером увидимся?» «Конечно», – отвечала я. Но жить так было непросто: мои вещи у мамы, мне постоянно приходилось их таскать туда-сюда: ни крема, ни шампуня. «Тогда переезжай ко мне», – предложил он. Вот так буднично. Я взяла дома 5 пар джинсов, 5 свитеров и переехала жить к Андрею.

Я сейчас оцениваю степень своей любви к Андрею по 100-балльной шкале на все 100 баллов. Я переехала к Андрею из большой четырехкомнатной квартиры: сталинский дом с высокими потолками, с пространством для жизни, с разными приспособлениями вроде автомата для стирки. Наверно, все думают, что футболисты – самые богатые люди в России, не считая олигархов. На самом деле в тот момент Андрей только начинал. Мы жили в обычной двухкомнатной хрущевке на Пионерской втроем. Пара крошечных комнат, какой-то редкий ремонт, периодически забегающие от соседей тараканы. Машина «Малютка», в которой надо перестирать всю его форму, – просто ведро с моторчиком, а форму он приносил домой в огромных количествах. Стирали, убирали с его мамой напополам. При этом она невзлюбила меня с первого дня. Андрей все время говорил, что я должна радоваться этому, потому что я была первой, на кого мама так реагировала. Значит, наши отношения, она понимает, настоящие. Параллельно его мама ремонтировала новую квартиру, куда он, великовозрастный парень, должен был переехать с ней.

Жить с его мамой и не обращать внимания на все, что она делала, это надо было очень сильно любить. Но, тем не менее, я ни разу не сказала Андрею: «Давай съедем». Потому что я понимала, что он это решение должен принять сам, и только тогда оно комфортно ему ляжет на душу.

Наверное, это странно, что взрослый парень жил с мамой. Ведь он на тот момент уже точно мог позволить себе снять отдельную квартиру. Все в его возрасте, наверное, жили отдельно или хотя бы старались убежать от родителей, а мы за ней переехали даже в новую квартиру и прожили все вместе еще три месяца. Сегодня я понимаю, что это странно. Тогда же даже внимания не обратила. Сказал с мамой, значит, с мамой. Если честно, мне казалось, что мы в раю. Впрочем, это и был рай в шалаше.

Еду в самом начале он ел тоже только мамину. Его накормить всегда было головной болью. Андрей ел только одно и то же. Когда я первый раз ему сказала: «Давай я тебе что-нибудь приготовлю», – он чуть ли не испугался. «Ты? Нет. Мама же готовит», – это была такая семья, где Андрей все еще был ребенком. Я, честно говоря, по-другому себе семейную жизнь представляла. Но у меня откуда-то появилась мудрость – не обращать внимания на такие вещи. Когда я первый раз приготовила ему еду, он просто смотрел, изредка отпуская едкие комментарии, как его друг уплетал салат и рыбу с картошкой. В тот вечер Андрей так и не притронулся к еде. Потом я приготовила еще раз. И еще. Но он все не ел. Так было, пока однажды я не приготовила булочки с черникой. После этого готовила только я, а заодно собирала чернику, потому что булочки надо было печь регулярно.

Нельзя сказать, что я всегда была этому рада. Постоянно приходилось после всех вечеринок, выходов, дней рождений, в час, два, три ночи вставать к плите, потому что Андрей хотел есть только мою еду. У людей, которые об этом узнавали, был шок. Уже будучи в Лондоне, мы с нашим общим другом ехали из гостей домой, и всю дорогу Андрей говорил, что сейчас мы будем есть блины. Мы приехали, я встала у плиты. Наш друг тогда был в ступоре: «Юль, я думал, что он шутит, что ты в час ночи будешь печь блины, в моей голове подобное не укладывалось, пока я это не увидел собственными глазами». Ехали мы с дня рождения, где столы ломились от еды.

Наверно, это тоже традиции – есть с руки любимой женщины, любить только то, что она приготовила, когда не нужно ничего другого. Это своего рода близость, когда пара становится одним целым.

Когда Андрей ушел, один из наших друзей спросил меня:

– Он не умер еще?

– Ром, ты что имеешь в виду?

– Юль, потому что, сколько я вас наблюдал, он себе поесть не мог заказать. Ел только с твоих рук, когда ты попробуешь. Я интересуюсь, что он там жрет, бедный.

При этом Андрей тоже мирился с какими-то моими желаниями и причудами, мог терпеливо смотреть без конца «Жмурки» или пойти на концерт Авраама Руссо и Кристины Орбакайте, и еще отсидеть его целиком. Я только сейчас понимаю, какой это был подвиг с его стороны.

Так мы притирались друг к другу.