— На вершине ли холма... — сощурившись, прочитал Илъдерих Толстый, — в камышах ли низины, мы не сможем... нет, не не сможем, не смеем. Мы не смеем охотиться, страшась маленьких людей.

— Вот это умные большецы, — кивнул Фритигерн, наклоняясь к подаркам, разложенным под свежевыбитой на валуне надписью, — нас и надо бояться. Мы ли не риворы! Ух ты, да тут даже мёд есть, целый кувшин!

— Хоть наконец-то нас в покое оставят, — проворчал старый Хисарна, — а то сколько можно? Как там Дикки говорит — стреляешь их, ловушки роешь, головы на кольях ставишь, а они всё лезут. А ты что скажешь, воевода?

Фонси, которого снова звали Ветерих Ток, сидел на камешке неподалёку, одним глазом привычно поглядывая на вершины холмов, где, как обычно, затаились дозорные.

— Насколько я понимаю здешние обычаи, — сказал он, — нам уступили всю эту страну, признали местным племенем. Это хорошо. За подарки, — он кивнул на корзины, кувшины и тюки, лежащие под камнем, — надо будет отдариться — вывесить здесь же оленью тушу да выложить пяток черепах. И оставить в засаде кого пошустрей, пусть посмотрит, кто забирать придёт, да послушает, о чём они говорить будут. Ангмар нам больше не вражеская земля, мы тут соседи, а с соседями надо в мире жить.

— Слушай, Ветер, — сказал Ведук Водохлёб, — а когда всё это кончится? Мы два с половиной года по Северу бродим. Пока от гондорцев оторвались, пока зимовали, пока смиал рыли... Когда мы обратно пойдём? Я домой хочу, Ветер, ты же нам обещал.

— Ведук дело говорит, — прогудел Фритигерн, — сколько можно? Гондорцев уже и след простыл, северян здесь осталось с гулькин нос — кого на войне не убили, тот от голода помер, кто от голода не помер, того мор прошлым летом забрал — можно в Шир возвращаться. Я, может, жениться хочу, что мне — джаравку брать?

— Бери лучше эремтажку, — посоветовал Дикиней, — у них ноги длиннее.

Фонси взглянул на своих товарищей-старшин. Фритигерн, Илъдерих, Ведук, Дикиней, Гундерих и Хисарна — крепкие, быстрые, настороженные, как волки. Вроде бы и с онгами только что замирились, и дозорные сидят на холмах — а всё равно поглядывают старшины по сторонам, всё равно руки далеко от копий да луков не убирают. Зажужжит над холмами тревожная бы- черёвка, покажется издали одинокий всадник — мигом изготовятся к бою риворы.

Филимер Тихоня утонул, когда загнали их в болото рованионские седоки, и пришлось уходить ночью через топь, неизвестно куда. Балта Лучника зарезали эремтаги из дружины разбойника Пьен-Лийоны в стычке на развалинах Туонелы. Тарвар и Тидеульф погибли, попавшись в лапы оркам Однорукого; риворы после положили за них полдюжины орков, но до Однорукого так и не добрались. Сегериха заманили в ловушку местные в полузатопленной деревне близ Карн Дума и повесили на колодезном журавле. Фонси помнил, как он сам запалил деревню, и как Фритигерн бросил старосту в тот же самый колодец.

Из полугроша хоббитов, что вышли два с половиной года назад из Шира, оставалось ныне всего четыре дюжины, да сам Фонси, то есть Ветер.

— Ну так что скажешь, Ветер, — повторил Герн, не обращая внимания на подначки Дикки, — не пора ли нам в Шир возвращаться?

— Нет, — сказал Фонси, ещё раз оглядев старшин, — не пора ещё. Нельзя нам таким в Шир, Герн. Не примут нас там. Вы, скажут, столько в дальних странах бродили, что хоббитами быть перестали.

— Пусть попробуют! — рявкнул Дикиней Долгогрив, хватаясь за копьё. — Я им покажу, кто хоббитом быть перестал!

Герн, Ведук и Гундерих согласно закивали, прежде чем осознать, что именно сказал Дикиней и с чем они только что согласились. Хисарна и Илъдерих смотрели то на Фонси, то на товарищей. Илъдерих опустил голову. Хисарна пожал плечами.

Дикки застыл на месте с открытым ртом — видно, тоже понял, что ляпнул. Не говоря больше ни слова, ривор опустился на колени и беззвучно заплакал. Копья, впрочем, из рук не выпустил.

— Правильно сказал Герн, — покачал головой Фонси, — южане уехали обратно в свой Белый город, ангмарцев осталось мало, да и вроде вот помирились мы с ними. Останемся здесь, поживём в мире хоть до следующей весны. Убивать отвыкнем. Не отучимся, так хоть отвыкнем.

Воевода риворов подошёл к плачущему Дикинею, взял хоббита за плечи, рывком поставил на ноги и крепко обнял.

— Всё будет хорошо, Дикки. Вернёмся в Шир, не весной, так через год. Нору тебе вырыть поможем, девушку хорошую в жёны найдём, вот хоть младшую дочку Ригеулъфа, как раз подрастёт, пока мы вернёмся.

— Правда, Ветер? — поднял Дикки мокрое лицо.

— Правда, родной. Я вам тогда обещал и сейчас повторяю — мы вернёмся в Шир, когда-нибудь непременно вернёмся.

— Это тот самый смиал, родич? — спросил Фонси, когда перестал быть Ветером и ощутил, что Ветер где-то рядом. — Куда ты меня тогда привёл?

— Да, родич, тот самый смиал. Мы выкопали два. Распахали земли там на склоне, посадили картошку. Только нынче там пусто и одиноко.

— Что ж ты не пришёл ко мне, родич? — спросил Фонси. — Ты бы мне в пути мог славно пригодиться.

— А я пригодился, — отвечал Ветер, — кто, по-твоему, напомнил тебе припугнуть нечисть Оральдовым именем тогда, в пещере? Кто нашептал тебе ответ на загадку старика Однорукого? Кто, пока ты лежал в горячке, заставил тебя говорить, как говорил бы королевич Аранарт? Всё я, родич, всё я.

— Вот оно как! Ну спасибо тебе, родич. Я бы без тебя пропал.

— Непременно пропал бы, — согласился Ветер, — но и ты близок к тому, чтобы помочь мне, я это чувствую. Главное — не испугайся, когда придёт время, и не подведи меня.

— Я не подведу. Скажи, Ветер, а что случилось потом? Кто пришёл к вам за помощью, кого вы защищали от врагов?

— Тсссс! — Ветер приложил палец к губам. — Это потом, а тебе сейчас пора просыпаться. Здесь неподалёку ходит медведь после спячки, голодный и злой, не дело, если он найдёт тебя спящим.

Фонси открыл глаза и выполз из расселины между двумя скалами, где провёл ночь. Едва-едва светало и было очень холодно — Фонси поспешил накинуть тёплый плащ.

Медведя хоббит увидел не сразу — большой, грязно-жёлтого цвета зверь в полутьме и утреннем тумане почти сливался со скалами. Недовольно ворча, он рыл лапой землю и что-то подбирал пастью.

Хоббит прижался к скале, выискивая взглядом, куда бы в случае чего залезть, но медведь не обращал на него никакого внимания, а всё копался в земле.

«Любопытно», — подумал Фонси, — «чего это он там ищет. Картошку, что ли? Хорошо бы и мне картошечки, а то последний раз я обедал как следует в Гундабаде, ой-ой-ой, это, выходит, я уже два дня как не обедал...»

Собираясь бежать из Гундабада, Фонси прихватил с собой пару чёрствых лепёшек, испечённых орками не пойми из чего, да по пути удалось ему подбить камнем какого-то тощего, жёсткого и невкусного зверька, после зимней спячки медлительного. Снедь скудная даже по меркам Кардуна или Гундабада, а про Тукборо и говорить нечего.

Медведь между тем перестал копаться в земле, облизал запачканную морду и неспешно вразвалочку удалился куда-то в сторону от тропы. Фонси подождал, пока он уйдёт, и спустился посмотреть, что же зверь там раскапывал. Оказалось — какие-то корни, с виду напоминающие толстые бусины, нанизанные на нитку. Перезимовали, видать, под землёй, а новых всходов дать не успели. Медведь съел не все, оставил одну целую нитку да две половинки. Хоббит осторожно поднял корень, вытер о штаны, разломил и съел одно из утолщений, размером с небольшую картофелину. На вкус корень был чуть сладковатый, довольно приятный, вкуснее сырой картошки. Поплевав на ладони, хоббит взялся за лопату и вскоре накопал себе таких корней, которыми с удовольствием закусил остатки позавчерашнего невкусного мяса.

Фонси шёл осторожно и часто оглядывался по сторонам. Тропа шла между скал и нагромождений камней, и ничего, радующего глаз, видно не было — небо снова заволокло тучами, и от них отслаивался и спускался на горы белесый туман.

Здесь и там на склонах из щелей между скалами пучками торчала бледно-жёлтая прошлогодняя трава. Было тихо — здесь не пели птицы и не квакали лягушки, только иногда откуда-то доносился вой ветра.

Фонси внимательно смотрел на тропу перед собой. Следопыт из него был неважный, не чета, скажем, Шенти Северян-Туку, и даже братцу Сумбо, более всех прочих братьев любившему поохотиться, но ни следов обутых ног большецов или орков, ни огромных босых следов троллей заметно не было. И очень хорошо.

Вскоре начался дождь, мелкий и частый, и стало совсем плохо. Фонси упрямо брёл вперёд, кутаясь в тяжёлый меховой плащ и надвинув на самые глаза шапку, по мокрой и скользкой тропинке. Один раз со склона горы прямо перед хоббитом сполз на тропу целый небольшой холм из камней и грязи — хорошо, что не придавило. Пришлось прокладывать дорогу с помощью лопаты.

Фонси давно доел остатки неизвестного корнеплода, а поймать какую-нибудь добычу при такой погоде было смешно и надеяться — попрятались и звери, и птицы, а лягушек тут не водилось.

Дождь долго не переставал. На смену ему явился туман, такой, что Фонси не видел даже конца выставленной вперёд палки. Спать пришлось сверху на камне — хоббит рассудил, что лучше промокнуть в тумане, чем в луже. К счастью, гундабадский плащ был на диво добротен и насквозь не промокал.

В животе ныло и щемило от голода; через день или два Фонси перестал это замечать, но начал замечать, что слабеет. Он шёл всё медленнее и медленнее, берёг силы, часто отдыхал.

— Долго я так не протяну, — сообщил Фонси в туман, опираясь на палку, чтобы подняться, — помру здесь от голода и холода, и найдут меня разве что гундабадские бойцы по дороге в Ривенделл. Если Гългар их теперь вообще пошлёт сюда — у него там с Болгом, верно, пребольшой вышел переполох.

Вдруг Фонси замолчал и прислушался. Где-то далеко впереди шумела вода.

— Это что, уже Ривенделл? — спросил хоббит у своей палки и сам же ответил. — Нет, не мог я за такое короткое время добраться до Ривенделла. Это, верно, шумит ручей, текущий в ту долину, что я видел в шаре. Пойду- ка я туда, а то где ручей, там и рыба, или лягушки, или раки, или хоть какие-нибудь улитки.

Мысли о еде приободрили хоббита, и он прибавил шагу, прошёл сквозь туман и вскоре подошёл к удивительному месту.

Ручей, бегущий с гор, наполнял каменный котёл и переливался через его край красивым водопадом, а внизу под водопадом камни выглядели так, словно кто-то взял огромные куски сыра — не белого плотного сыра, какой делают в Кардуне, и не желтоватого мягкого сыра, что привозят из Бри, и что так славно запекает в тесте Боффо Тук, а настоящего ширского сыра, твёрдого и жёлтого, как вечерняя луна, с большими красивыми дырками, пахнущего так, что с голодухи голова может закружиться от одного только о нём воспоминания, — так вот, словно кто-то взял огромные куски сыра, положил их в беспорядке друг на друга, а потом превратил в камень. Слоистое каменное подножие водопада было усеяно дырками разного размера: иные в поперечнике имели локоть, иные два, а кое-какие походили по размерам на вход в богатую хоббитскую усадьбу.

Каменный сыр тянулся насколько хватало глаз — а в этом тумане их хватало хорошо если шагов на двадцать, — а ручей стекал по нему вниз со слоя на слой, разделяясь на несколько протоков.

Фонси осторожно спустился по камням на поверхность «сыра». В одной из дыр что-то плеснуло. Фонси подошёл поближе и увидел вяло плавающую в дыре — мелкой и узкой, размером всего-то с большой котёл — крупную пятнистую рыбину.

— Эх, приготовить не на чем, — расстроился хоббит, — ну да ладно, Сосрыква говорил, что на севере рыбу и сырьём едят, и ничего, не болеют.

Стукнув по рыбине несколько раз палкой для пущей уверенности, Фонси ухватил её за жабры, выдернул из воды и швырнул подальше от ручья. Вытащив из чехла гномий нож, Фонси отсёк рыбе голову, подождал, пока обезглавленное туловище перестанет шевелиться, и распластал его на две половины.

— А ничего себе, есть можно, — поделился Фонси с ножом, прожевав и проглотив первый кусок, — но вот в чём я точно уверен, так это в том, что никогда и нигде ни один хоббит, кроме меня, с таким удовольствием сырую рыбу не ел. На что хочешь спорим.

Спорить с ним нож не стал. Съев половину рыбы, Фонси выкинул внутренности и голову в ручей — пускай едят другие рыбы — и решил, что теперь можно ещё немного и пожить.

Тем временем туман рассеялся, и хоббит увидел, что стоит на краю той самой вытянутой долины, что видел в шаре. Именно туда стекал ручей, скрываясь в лесу, росшем там, где кончались дырчатые каменные слои.

Лес! После долгих странствий по болотам, снежным равнинам, горам и ущельям, наконец-то снова лес! Здесь можно нарубить хвороста на костёр, согреться, высушиться, испечь остатки рыбы. Здесь можно выкопать под корнями сосны или разлапистыми ветвями ели, такими густыми, что никакой дождь под них не пробьется, узкую спальную нору и переночевать так, как полагается ночевать хоббиту, если его застигла ночь далеко от дома.

До дня весеннего равноденствия должно быть ещё далеко: сейчас, верно, только-только добрались посланцы Гългара до одинокой горы далеко на востоке, где обитает дракон Смог, а значит, гундабадские бойцы появятся здесь не раньше, чем через три-четыре дня, если Фонси правильно помнит, что говорил ему гундабадский владыка. Ну, а это, в свою очередь, значит то, что Фонси может пойти в лес и там пару дней отдохнуть перед дальнейшей дорогой.

Фонси сполоснул в ручье пропахшие рыбой руки, привязал остатки тушки за хвост к заплечному мешку и зашагал вниз по течению ручья в лес, время от времени наклоняясь и подбирая с берега гладкий обкатанный камень для пращи.

— Жалко, для грибов рано, — пожаловался он праще, — может, только если сморчки уже повылезали...

Но для грибов в этом лесу было действительно рано. Тут до сих пор кое-где лежал грязный весенний снег. Фонси усмехнулся, вспомнив старую присказку про то, как бриец по грибы ходил, и пошёл в глубину леса, вдоль берега ручья, высматривая хорошее место для норы.

В лесу росли в основном ели и сосны, не такие высокие, как в лесах южного Ангмара, но из-за тумана, повисшего в их ветвях, казалось, что они достигают облаков. Мягкая, усыпанная прошлогодней хвоей земля так приятно пружинила под ногами, что хоббит даже подумал, не разуться ли ему, но потом решил, что и так холодно. Хотя здесь было заметно теплее, чем на горной тропе, вероятно, из-за безветрия.

Большая разлапистая ель привлекла внимание хоббита — она росла на небольшом пригорке, что как нельзя лучше подходил для того, чтобы выкопать спальную нору на ночь или две. А вон с того поваленного ствола можно будет нарубить веток на костерок.

Вдруг с Фонси слетела шапка, отлетела на пару шагов и упала наземь. В шапке торчала стрела. Фонси схватился за палку, несколько раз огляделся по сторонам, но никого не увидел.

— Ты добре стехнаш по лясу, хундабадеск, — прозвучал откуда-то голос на незнакомом, но достаточно понятном наречии. — Спокыйне стехнаш, непочутне. Токмо каплух бялый навздел да япанчу бялу, зело повзырне. Стый спокыйне да стучок рони, а то друха стрель во холову слетит.

— Не гундабадец я, — отозвался Фонси на Западном Всеобщем, выпуская из рук палку, — это просто одежда на мне гундабадская.

— Хундабадеска воздежа со дровей ся не роныт, — раздался откуда-то ещё один голос, и Фонси заозирался ещё испуганней. — То хундабадеск молодень. Стрялым его, да укопым.

— Орчески молодни поедыне не стехнат, — отозвался первый голос, — да молодня стрялыть непочесне.

— Никакой я не молодень! — возмутился Фонси. — Мне уже давно за три дюжины. Я всего-то, почтенные, не имею чести ни знать вас, ни даже видеть, хотел отдохнуть и немного поохотиться в вашем лесу, потому как спешу на юг по важному делу и очень устал.

— Изкуда стехнаш? — полюбопытствовал второй голос.

— Из Гундабада я бежал, — отозвался Фонси, — да вы, джентльхо... тьфу, вы, почтенные, показались бы. Несподручно так разговаривать-то.

В ветвях росшей неподалёку сосны зашуршало, и на землю спрыгнул кто-то очень невысокий, с луком в руках. Из-под ели, соседней с той, что Фонси присмотрел для ночлега, выбрался ещё один такой же, а третий, до того участия в беседе не принимавший, поднялся из-за валуна, лежащего на берегу ручья. «Поди ж ты», — подумал Фонси, — «как я их ни одного не заметил».

— А скажите-ка мне, почтенные, — обратился Фонси к троим, не обращая внимания на направленную ему в грудь стрелу, — не бывал ли кто из вас в кардунской бане зимой? Потому что, сдаётся мне, я кого-то из вас там видел.

— Наши стехнат в Карнедум, — осторожно ответил лучник, — некучне, да стехнат. А ты сам карнедумнеск? И какыво порода? Несвядомне. Джарав? Скререфенн?

— Хоббит я, — сказал Фонси, решив, что терять ему нечего, — хоббит из Шира.

— Хоббит? — недоверчиво спросил тот, что вылез из- под ёлки. — Я хоббитов вперечёт вядыю, что в Быкосмиле, что в Сарнисмиле, что у нас.

У Фонси быстро-быстро застучало сердце. Неужели в этой затерянной среди Туманных гор долине живут потомки тех самых хоббитов, кого увёл когда-то на север Ветерих Ток? Потомки, которых Ветер просил разыскать?

— Родич, это они? — негромко спросил Фонси и ощутил совсем рядом с собой — даже не рядом, а где-то внутри, как тогда на помосте среди болота — присутствие Ветера, и от его радости зазвенело в ушах — это они, они, они, ты нашёл их, родич!

Фонси не успел заметить, как трое — нет, четверо (пока Фонси разговаривал с лесными жителями, к ним присоединился ещё товарищ) переглянулись и бросились на него. Один напрыгнул сзади и повис у Фонси на плечах, а остальные пытались ухватить за руки и за ноги, но мешали друг другу.

— Узи его! — услышал Фонси над самым ухом. — Узи подлазеня!

«Тебе помочь, родич?» — усмехнулся в голове Фонси Ветер. Фонси мысленно кивнул и почувствовал, как мир словно отступает назад, как бывает во время сна или лихорадки, когда перестаёшь чувствовать собственное тело и наблюдаешь за происходящим словно со стороны или глубоко изнутри.

А происходящее стоило того, чтобы за ним понаблюдать. Лесовик слетел со спины Фонси и кувырком покатился по земле, а Фонси, или скорее уж Ветер, шагнул навстречу остальным троим. Его движения были быстры и в то же время неторопливы, и Фонси с самого начала понял, что четверо лесовиков ввязались в неравную потасовку — Ветер был бойцом не хуже Кончага или Сосрыквы.

Фонси понимал, что Ветер щадит давно потерянную родню — захват и бросок, после каких противнику положено лежать со сломанной рукой, если не со свёрнутой шеей, всего лишь отшвыривали его прочь, а удар костяшками пальцев в кадык в последнее мгновение оборачивался толчком открытой ладони в грудь.

Немного спустя изрядно помятые четверо сидели у пригорка, а перед ними стоял Ветер, поигрывая отобранным у одного из них копьём.

— Позачем натекли? — сурово спросил Ветер. Похоже, он легко понимал язык жителей долины. Да и в Фонси его знание начало просачиваться, он не сразу осознал, что Ветер спросил «позачем натекли», а не «почему напали».

— Рекаш ты чужеск, карнедумнеск, — ответил один из четверых, тот, кто предлагал застрелить Фонси и закопать, как маленького орка, — ан вядыш про хоббитов. Чужески про хоббитов не вядут, так повзырне ты подлазень хундабадеск. Узить тя да хоббитам взить.

Ветер чуть усмехнулся. Плетеная кожаная верёвка, которой его собирались «узить», была до сих пор намотана вокруг шеи и руки одного из напавших.

— Вот что, — сказал Ветер, — взотребне мне ветхознатески ваши да старысты. Ко ним мя взите.

— Изчего ране тако не взрек? — обиженно отозвался лучник. — Те ж и суть хоббиты.

...Фонси и Ветер шли по лесной тропе вслед за четырьмя побеждёнными лесовиками. Оружие Ветер у них отобрал и теперь рассматривал.

«Смотри, родич», — подумал он Фонси, — «у стрел наконечники из обломков костей и когтей ястреба. А у копья каменный наконечник к древку примотан. А вот нож зато хороший, железный».

«Нож в Кардуне куплен», — подумал Фонси в ответ, — «гундабадской работы. Раньше такие ножи на продажу Хийси ковал и у Гългара на еду выменивал, но потом у него в долине руда закончилась и Гългар его просто так подкармливал».

«Славно кончил Однорукий», — злорадно подумал Ветер, — «рабом у своих же. Самая для него подходящая участь, после того, что он в Ангмаре творил».

«Но видно, железо тут дорогое», — вернулся Фонси к раздуму об оружии, — «и сами они ковать не умеют».

«И немудрено», — подтвердил Ветер, — «был у нас кузнец, Андела Палёный, да сгинул в болоте вместе со снарядом своим кузнечным — всё не хотел наковальню бросить, да так и потонул. Да и не кузнец он был, а так, подмастерье, всё больше ножи нам точил да котелки чинил».

Перед внутренним взором Фонси встало лицо Анделы Палёного: широкое, мрачное лицо с густой щетиной — Андела был чистокровным крупнем, и у него росла борода, везде, кроме левой щеки, где была красная неровная корка — память о том, как он оступился в кузнице и получил своё прозвище.

«Жалко Анделу», — подумал Фонси, и они с Ветером замолчали.

Тропа, где они шли, вела вдоль ручья, не подходя к нему слишком близко. Тёмный ельник сменился светлым березняком, потом снова начались ели вперемешку с невысокими соснами.

В одном месте тропу пересекала другая тропа, и близ их пересечения лежал большой плоский валун с выдолбленной посередине ямкой.

— Изкуда стежка? — строго спросил Ветер, указывая копьём. — И что та хлыдина?

— Та зерномятна хлыдина, — отвечал Хунрай, тот лесовик, что сшиб с Фонси шапку. Победив лесовиков, Ветер заставил их представиться: того, кто хотел застрелить Фонси, звали Андават, а остальных двоих Хизмай и Торизмуш. Имена для Фонси звучали непривычно и чуждо, непохоже на хоббитские.

— А стежка из Быкосмила до речья, — продолжил Хунрай.

— А мы куда идём? — спросил Фонси. — То есть, вкуда стехнам?

— В Кинейсмил стехнам, — сказал Хизмай, — уж недальне.

«Кинейсмил, Быкосмил, Сарнисмил», — довольно подумал Ветер. — «Всё понятно».

«Ничего не понятно», — пожал плечами Фонси, — «но ладно. Скажи мне, родич, а что ты хочешь, чтобы я теперь делал с этими дремучими лесовиками? Я же тут надолго задержаться не смогу, мне в Ривенделл надо».

«Забери их в Шир», — подумал Ветер, — «когда-то давно я обещал их предкам, что мы вернёмся в Шир».

«Им сейчас в Шир нельзя точно так же, как тогда твоим бойцам», — возразил Фонси, — «не приживутся. Дай мне сперва на них посмотреть как следует».

«Придём в селение», — попросил Ветер, — «пусти меня поговорить со старейшинами. А дальше — делай как знаешь, но помни, что ты обещал мне помочь».

На подходе к селению их, конечно же, первыми заметили собаки. Небольшой стаей они выбежали навстречу путникам; ластились к четверым лесовикам, а на Фонси только лаяли издали, не смея подойти близко — не то от Фонси пахло орками, не то псы чувствовали незримое присутствие Ветера.

В сопровождении собак Фонси и четыре лесовика вошли в селение.

Ручей здесь заканчивался в небольшом озере, а за ним начинались холмы и продолжались до самого края неба, перерастая в Туманные горы. На берегу озера стояли дома или, скорее, хижины, сплетённые из веток наподобие корзин и прикрытые сверху вывернутой наизнанку берестой. В отличие от деревни орков, здесь не было ни частокола, ни заборов, и дети бегали от хижины к хижине, играя в пятнашки, а не охотясь друг на друга.

Дети заметили пришельцев и устремились к ним, радостно галдя.

— Что в лясу повзырне?

— Стрыйко Хизмай, стрыйко Хизмай, ты что мне взвес от лясу?

— Эй, Андават, то кто тако изряднен?

К детям присоединились и женщины, оторвавшись от домашних дел, а после и мужчины, оставив свои занятия, и вскоре вокруг Фонси и Ветера образовалась целая толпа.

Они были в среднем повыше, и лица их были более вытянутыми и скуластыми, чем у ширцев, но у Фонси не осталось ни малейшего сомнения — это тоже хоббиты.

— Хоббиты стехнат, хоббиты стехнат! — раздался откуда-то звонкий голос, и толпа расступилась, пропуская вперёд пятерых хоббитов, одного совсем старого, опирающегося при ходьбе на посох, и четверых помоложе, но тоже почти совсем седых.

— Мы хоббиты порода риворов, — обратился к Фонси один из них. — Кто ты, чужнестёх, и чего у нас взысками?

Фонси скинул с плеч мешок, положил на землю оружие и расправил плечи.

— Я хоббит, меня зовут Хильдифонс Тук, — промолвил он, — и я пришёл к вам из Шира, что покинули ваши предки тысячу лет назад, и где посейчас живёт мой народ в тишине и благоденствии. А привёл меня к вам обитающий во мне дух ваших предков-хоббитов.

— Звание Шир повядомне нам, — сказал старший из хоббитов, — но поначто вздет ты хундабадеско?

— Рекат, хундабадеск холовач волхыват предюжне, — склонился к старику один из его помощников. — Како то не яма взрытна?

— Како твердиш, Хильдифонс, — обратился к Фонси старец, — что взрек повярне?

«А ну, Ветерих Ток», — мысленно позвал Фонси, — «поговори-ка с ними!»

Фонси почувствовал, как сознание Ветера выдвигается вперёд, вытесняя его собственное, как меняется его поза и выражение лица, и это было всё, что он успел ощутить, прежде чем перестал чувствовать собственное тело. Ветер заговорил, но Фонси не услышал его, а потом и видеть окружающее перестал — умерший тысячу лет назад хоббит был ныне полным хозяином тела Фонси. На какой-то миг у Фонси осталось только ощущение падения куда-то в темноту, и неким странным знанием, какое бывает во сне, Фонси знал, что темнота эта знакома ему, что он там уже бывал не раз.

Давным-давно, когда северные земли ещё никто не называл ни Андан-маа, ни тем более Ангмаром, жили-были в лесной стране среди множества озёр два соседних народа. Те, кто повыше, звались чариарами, те, кто поменьше — лесными, или малыми, онге, чтобы отличаться от просто онге или высоких онге, что жили на северо-востоке, по пути к горам. Жили эти два народа не в мире и не в дружбе, а в постоянных стычках и раз в год или два — даже небольших воинах, за охотничьи ли угодья, за рыбные ли озёра, за места ли для возделывания земли — неважно.

Шли год за годом, поколение за поколением, и вот на землях севера появился новый правитель, построивший свою столицу в Горячей Долине, и начал собирать под руку северные земли. К лесным онге с чариарами тоже пришли гонцы от Бессмертного Короля, и сулили многие блага, и звали заключить дружеский союз на вечные веки.

Чариары сказали, что им и так хорошо живётся, и прогнали королевских послов обратно в Карн Дум. А лесные онге рассудили и решили, что лишние друзья никому пока не мешали.

Король был щедр. Взамен звериных шкур, сушёной рыбы и рыжих болотных камней, что стали добывать для него лесные онге, люди Короля дарили прочные кольчуги, острые ножи и наконечники для копий и стрел. А когда подошла пора очередной раз пободатъся с вороватыми чариарами, Король прислал вождю искусного в военных делах советника, а с ним полусотенный боевой отряд орков. Да обошлись бы и без орков — несподручно костяными острогами по стальным кольчугам бить, а стальным мечом по кожаному нагруднику куда как сподручно. Три селения чариарских тогда сожгли, мужчин перебили, а женщин да детей в плен угнали, на земли королевские продали.

Чариары в долгу не остались — ночью из болот напали, да орк-советник хитёр был, болотных орков, грязью измазанных, в засаду у берега положил. Орки ночью хорошо видят, а самих от грязи не отличить— половина чариа- ров и на сушу ступить не успела.

Так вот и шла война, пока не убили лесные онге наиглавнейшего вождя чариарского, а новый вождь умнее был, сам послов к Королю отправил. Король чариаров под руку взял, дочку вождя чариарского в жёны вождю лесных онге отдал и наказал с тех пор лесным онге и чариарам друзьями меж собой быть.

С тех пор много лет прошло. За эти годы не раз ещё нападали лесные онге на чариаров, а чариары — на них. Вот только каждый раз являлись из Карн Дума орки с джаравами, и обеим сторонам несладко приходилось. Двух онгийских вождей Король в Карн Думе за непослушание казнил да трёх чариарских. Порядок при Короле-то был.

Зажили наконец-то чариары с лесными онге если не в дружбе, то в мире. Друг друга не обижали, только разве когда вождь вождя перед королевским наместником оклевещет и под наказание подведёт, да уж это дело обычное, без того никак.

Всё это рассказал риворам Ильдерих Толстый, который все два года, пока отряд Ветера рыскал по Ангмару, разговаривал с ангмарцами да собирал книги, до которых не добрались эльфы. Думал Ильдерих в Шир вернуться и книгу «История Ангмара» написать, потомкам в назидание. А пока не написал, рассказывал товарищам у костра по вечерам. И занятно, и польза от таких рассказов — чем лучше знаешь нравы соседей, тем с ними рядом жить удобнее. И воевать с тем, кого знаешь, тоже проще.

Скудное северное солнце клонилось к закату да всё никак закатиться не хотело, когда дозорные на холмах загудели бычерёвками, предупреждая о том, что приближается войско большецов. Но когда хоббиты во всеоружии приготовились встретить врагов у Резного Камня, оказалось, что это вовсе не войско, а просто толпа.

— Беженцы, — сказал старый паромщик Хисарна, — уж я таких навидался.

Хоббитам сразу бросилось в глаза то, что толпа состояла из женщин и детей, усталых и испуганных. Совсем маленьких детей женщины несли за плечами, те, кто побольше, шли сами или по трое-четверо ехали на небольших лошадках: лошадок было с полдюжины. Наспех увязанные котомки дополняли картину и подтверждали слова Хисарны. Всего, по прикидке Фонси — или Ветера — нет, всё-таки Фонси, — их было дюжин пять или шесть, не считая маленьких детей.

Фонси достал свёрнутую из бересты трубу и, не выходя из-за камня, гулко сказал в неё:

— Кто вы, откуда и зачем сюда пришли? Здесь начинаются земли риворов, как вырезано в камне.

Беженки встрепенулись и заоглядывалисъ, но никого не увидели. После короткого спора вперёд вышла одна из них, невысокая — да они все были невысокие для большецких женщин, оценил Фонси; ростом примерно так с Фритигерна, иные чуть повыше — еще не старая, но с ранней сединой в лохматой косе, и заговорила.

— Мы лесные онге из Варса-Онге. Война и мор унесли наших мужчин, а нам грозит тягостный и постыдный плен у наших врагов чариаров. Мы ищем защиты и убежища у малого народа и уповаем на его милость.

Фонси выпрямился во весь рост и подал знак показаться остальным.

— Я, Ветерих Ток, — сказал он, — вождь риворов, даю вам разрешение войти в страну риворов. Защита и убежище будут вам предоставлены.

— Давайте-ка сюда, — Хисарна подошёл к женщине и указал ей на тропинку, идущую в обход Резного Камня. — Эй, Смолка, Шишка, кто там ещё — помогите малых нести!

Беспокойно смотря на хоббитов, про которых последние два года шла в Ангмаре дурная слава, онгийки проследовали за Камень.

— Дядька Чернозуб, — подозвал Фонси старого охотника Амала, — сходи посмотри, можно ли их следы замести, а то, как я понял, их искать придут.

— Такая куча, да ещё с лошадьми, — буркнул Амал, — навряд ли. Но я схожу гляну.

— Талк, — сказал Фонси, — ты тут самый молодой, беги в смиал, скажи Терну Быккинсу, чтобы гостей встречать готовился. Их тут с полгроша будет, и всех кормить надо.

— Слушаюсь, воевода, — ответил Ситалк и устремился вперёд по тропинке так, что только пятки засверкали.

Сначала в Варса-Онге прибыл королевский воевода с отрядом копейщиков и лучников и забрал в отряд всех молодых мужчин, оставив лишь хилых да немощных. Из тех, кто ушёл с воеводой, вернулись трое, чудом уцелевшие в битве под Варнастераном и заболевшие странной болезнью, от которой лицо и всё тело шло красной сыпью. Многие заразились от них и многие умерли. Деревне ещё повезло — кое у кого из соседей красный мор забрал семерых из дюжины, а то и больше.

После войны и мора наступила смута. Земли на юге затопило, и те, кто уцелел в войне и не умер от болезни, скитались по разрушенной стране, ища прибежища, сбиваясь в отряды и грызясь между собой. Последних оставшихся в Варса-Онге мужчин старше двенадцати лет забрал джаравский вождь Вуохитайстелъ воевать с Одноруким. Потом было затишье — благо Варса-Онге и так стояла на болоте, и никто на эти места не зарился — все искали, где посуше. Пока несколько дней назад не явился в деревню отряд конных чариаров.

— Надо было убить их, — сверкнула глазами рано поседевшая Валдава и отхлебнула из кружки горячего чаю, то есть того, что хоббиты называли чаем; настоящий чай кончился у них ещё при Нарте, — но они не слезали с коней, один да успел бы ускакать.

— Сколько их было? — спросил Фонси.

День клонился к вечеру, и большинство беженок спали в освобождённом для них Восточном смиале, обогретые и накормленные, и уже не так боящиеся свирепого маленького народца.

— Шестеро, — ответила Валдава, — они ездили туда-сюда по деревне, и глумились, и выбирали себе женщин... и велели нам ждать и готовиться, потому что скоро придёт большой отряд чариаров, а им всем нужны онгиийские рабыни.

Она побледнела и опустила голову. За два года риворы успели навидаться в Ангмаре всякого и могли представить себе судьбу, уготованную женщинам.

— Они сказали, что за все мучения их народа они на нас отыграются, — Валдава подняла голову и взглянула на Фонси взглядом одновременно жёстким и беззащитным, — как будто это мы сами мучили их народ.

— Когда это было? — спросил Фонси.

— Три дня назад, — ответила женщина. — Когда они уехали, мы собрались и решили бежать, куда глаза глядят. Рузава вспомнила, что в этих холмах поселился недавно народ с юга... — она запнулась, не желая произносить имена, под какими хоббитов знали в Ангмаре.

— Убийцы-в-холмах, траволешие, хорькоэлъфы, мужички-с-ноготок, заморянские крысята, — закончил за неё Фритигерн и широко улыбнулся.

— Вы совсем не такие, — поспешила заверить его Валдава, — я теперь вижу, вы совсем не такие. У вас Король есть.

— Да, — усмехнулся Фонси, — у нас и вправду есть Король. Мы вас не бросим.

— Мы решили, что даже если вы убьёте нас или обратите в рабство, это всё равно будет лучше, чем к чариарам на поругание.

— Мы не обращаем в рабство других говорящих, — сказал Фонси, — и не убиваем женщин. Если чариары за вами погнались, мои дозорные заметят их с вершины холма. Если они посмеют последовать за вами сюда, они узнают, что нас не напрасно прозвали убийцами-в-холмах. А сейчас иди к своим, успокой их и сама ничего не бойся.

— А что, воевода, — Фритигерн положил тяжёлую руку Фонси на плечо, — хорошо снова быть защитниками, а?

— А и правда хорошо, старшина, — Фонси улыбнулся и хлопнул Герна по плечу, — а ты себе часом невесту не присмотрел сегодня? Эта Валдава так очень даже ничего, даром что коса с проседью, зато ростом как раз с тебя будет.

— Всё бы тебе зубоскалить, Ветер, — проворчал здоровяк с укоризной, но в сторону Восточного смиала всё-таки глянул, — лучше скажи, как ты думаешь, сколько конников у этих самых чариаров?

— Шестеро, — не задумываясь, ответил Фонси, — лошади нынче в Ангмаре дороги. Не верю в отряд, где больше шести лошадей, и мы про него не слышали.

— Вот и я думаю, — согласился Фритигерн, — что они этих конников везде вперед себя посылают, разведать да разнюхать. Может, нам их постеречь возле Камня? Я бы с моими парнями живо обернулся.

— Не ты, — покачал головой Фонси, — Дикки пускай пойдёт. Это по его части.

Дикиней вернулся под утро — Фонси, пока его не было, успел вздремнуть.

— Двоих мы подстерегли, — сказал он, вытирая тряпкой свежевымытые руки, — одного я поставил в ста шагах от Камня, а второго ещё чуть подальше, возле кривого оврага. Пускай встречают гостей.

— Только эти были последние, Дикки, — сказал Фонси, — Надо нам отвыкать от ангмарских обычаев.

— Последние так последние, Ветер, — отозвался Дикиней, — ты что думаешь, я для удовольствия? Я для острастки. Вы же сами тогда с Терном и Сегером...

— Я знаю, Дикки, — Фонси похлопал старшину по плечу, — я просто на будущее. Давай поспи — тебе с дюжиной твоих ребят смиалы охранять, пока я остальных к Камню поведу.

— Ну что, — спросил Фонси у Амала Чернозуба, — что они там делают?

— Спорят между собой, — усмехнулся гнилым ртом старый охотник, — кто драться хочет, кто уходить.

— Сколько луков?

— С дюжину. Скверные луки и прочая снасть скверная.

— Ну что, — сказал Фонси, доставая берестяную трубу, — предложим им уйти. Без приказа не стрелять, но стрелы — на тетивы.

— Здесь начинаются земли риворов! — гулко произнёс он в трубу. — Уходите откуда пришли, и мы не тронем вас.

От толпы чариаров, собравшейся вокруг насаженной на кол в ста шагах от Камня головы их конного разведчика, отделились трое — среднего для большецов роста, светлокожие и черноволосые, как и большинство чариаров, — и приблизились к Камню.

— Мы воины великого народа чариарского, пришли забрать наших беглых невольниц, — сказал один из них, — выдайте их, и мы, так и быть, не станем мстить вам за наших товарищей, а только возьмём с вас выкуп.

Остальные чариары стали подтягиваться ближе, смотря, нельзя ли обойти Камень кругом. «Не воины», — подумал Фонси, — «разбойники. Ни строя, ни порядка, каждый делает, что хочет. Однорукий, Вуохитайстелъ или Пъен-Лийона эту шайку целиком бы схавали и не подавились».

— Подите прочь, — сказал он, — или вы не слыхали, кто такие риворы? Какие-то мелкие твари, вроде онге или черволюдов, — оскалился чариар, и его друзья захохотали. — Ты сам-то покажись во весь рост богатырский!

Фонси вышел вперёд и встал на Камень.

— Повернитесь и уходите, — приказал он. — Считаю до трёх.

На счёте два мимо него пролетел брошенный кем-то камень, и Фонси вскинул руку, приказывая стрелять.

Разбойники ломанулись вперёд, размахивая топорами и дубинами, и навстречу им скатились со склона Герн и его бойцы с копьями и тесаками.

Бои был недолгим. Лишившись предводителей, разбойники обратились в бегство, оставив дюжины полторы раненых и убитых. Фонси провожал глазами бегущих, один из которых вдруг остановился, развернулся и взмахнул рукой. Что-то блестящее завертелось в воздухе, Фонси вскинул руку, чтобы защититься, но в ушах раздался оглушительный звон, голова мотнулась назад, но неба он не увидел — какая-то деревяшка заслонила небо.

Фонси проснулся ни от чего — сам по себе, просто потому, что выспался. Он лежал под одеялом из выделанной шкуры, на плотном, сплетённом из чего-то мягкого ковре. Сев, хоббит понял, что находится в одной из корзиноподобных хижин — дверь была завешена похожим ковром, и сквозь него пробивался тусклый утренний свет.

Фонси встал и потянулся, оглядываясь в поисках своей одежды. Она лежала тут же рядом с постелью.

Убранство в хижине было скромное — сложенный из камней очаг посередине, плетёные ковры по стенам, несколько круглых деревянных чурочек, чтобы сидеть. Вдоль завешенных плетёнками стен стояли корзины — такие же, как Фонси видел в старом смиале, только сплетены поизящней и украшены цветными узорами вдоль края. С потолка хижины свисали пучки каких-то растений, верно, съедобных или целебных.

Фонси оделся и подошёл к двери. Порог был примерно на уровне груди; чтобы выйти, надо было подняться по приступке, вырезанной из поставленного наискосок бревна.

— Что жильё надо копать в земле, они помнят, — усмехнулся Фонси, — а вот как это надо делать, позабыли. Ну да ничего.

Он взошёл по приступочке и отодвинул полог, выходя наружу. Его тут же встретили две весёлые собаки, прыгая вокруг него и поскуливая. Фонси присел на корточки и долго гладил их по рыжевато-бурым лобастым головам, а собаки взлаивали от восторга и лизали его в нос.

— Ты Хильдейфонс, — послышался рядом чей-то голос, и Фонси встрепенулся, поднимая голову, — не дух Ветайриха. Ветайрих псам жутковен.

Над Фонси стоял один из вчерашних старейшин-хоббитов, тот самый, что предположил, что здесь может быть западня. По-видимому, речь Ветера оказалась для лесовиков-риворов достаточно убедительной.

Фонси встал на ноги и поклонился хоббиту в пояс.

— Хильдифонс Тук, сын Геронтия Тука, тэна тирского, из Тукборо, что в Шире, к твоим услугам и к услугам твоих родичей, — представился он по всем правилам вежества.

— Химнай, сын Андавата из рода Кинея, хоббит порода риворов, раден тебе, — услуг лесовик не предложил, нарочно ли, или просто потому, что здесь так здороваться было не принято, Фонси не знал. — Пожалый ко нам, Хильдейфонс, сей ранью в сопирники.

«На завтрак приглашает», — понял Фонси; язык лесовиков казался ему теперь гораздо доступнее, особенно по сравнению с северным наречием.

— Я с удовольствием, только схожу умоюсь, — ответил Фонси старейшине и заметил, как тот облегчённо выдохнул. По всему было видно — неспокойно на душе у ривора, чего-то он не то ждёт, не то боится. Чего им только наговорил вчера Ветер?

Посёлок риворов жил своей жизнью: кто рубил дрова, кто носил из ручья воду, кто молол какое-то зерно — никогда Фонси не видел такого способа. В Кардуне мельниц тоже не было, но там женщины растирали зерна вручную, а здесь было устроено так: к ветке дерева или к вершине молодого деревца был привязан тяжёлый каменный пест — ухватиться и дёрнуть вниз, так, чтобы он стукнул по плоскому камню с выдолбленной ямкой, служащему ступой. А поднимался пест уже сам, когда разгибалось дерево.

По земле возле этих мукомолен сновали в надежде поживиться какие-то мелкие птички, а собаки бегали вокруг и лаяли на них, чтоб не смели воровать зерно.

Фонси встречался с риворами взглядом, махал рукой рыбакам на озере, улыбался в ответ улыбчивым круглолицым девушкам. Он совсем позабыл, как же это замечательно, когда любому встречному можно посмотреть в лицо, не задирая головы.

Фонси и Химнай подошли к невысокому холму, вплотную к которому стояла длинная хижина — Фонси сперва показалось, что это вход в нору, бывали в Шире хозяева, любящие построить перед входом дополнительную прихожую, — но потом он понял, что норы позади хижины нет.

Внутри горел очаг, и вдоль стен стояли скамьи из половинок бревен. Расщеплено клиньями, догадался Фонси, потрогав сиденье одной из них, а потом зачищено и заглажено, вероятно, шершавым камнем. Ни пил, ни рубанков здесь не знают.

— Седый, — пригласил старейшина, и Фонси послушно сел на скамью. Ривор уселся рядом и трижды громко хлопнул в ладоши.

Спустя короткое время из-за плетёной занавески, разгораживающей хижину, показались три женщины с двумя большими глиняными горшками, и запахло чем- то вкусным.

Фонси дали деревянную миску, полную какой-то каши, сваренной с сушёными грибами и ягодами, и рыбы. Столов здесь не водилось, и миску полагалось держать на ладони левой руки, а в правой руке — деревянную же ложку. Ну, хорошо хоть, не как в Гундабаде, пальцами в миску лазить.

Дождавшись, пока поднесёт ложку ко рту хоббит-ривор, Фонси тоже попробовал еду. Было очень вкусно, такой замечательной рыбы Фонси никогда раньше не пробовал — в Шире рыбу готовили мало, в основном в Бэкланде, да и там всё больше варили из неё похлёбку. А здесь рыбу не то пекли, не то коптили, а может, и то и другое сразу. Да и кашу тоже варили отменно вкусную — Фонси узнал в ней те самые коренья, что показал ему в горах медведь, только здесь они были приготовлены и размяты.

Занавес у входа в хижину всколыхнулся, и внутрь один за другим вошли остальные четверо хоббитов во главе с самым старым. Фонси встал со скамейки и приветствовал вошедших поклоном.

— Доброго утра вам, почтенные, — сказал он, садясь обратно. — Мне почтенный Химнай сказал, вы меня видеть хотели. Только вот имён я ваших не знаю, не обессудьте.

Хоббиты смотрели на Фонси настороженно и недоверчиво, но на поклон ответили и доброго утра пожелали. Старого хоббита звали Ойдо, а остальных троих — Вультушем, Амаем и Тарваем.

— То Хильдейфонс, не Ветайрих, — сказал Химнай, и старейшины успокоились: кое-кто так откровенно вздохнул с облегчением.

— Вы мне скажите, почтенные, — сказал Фонси, — до чего вы там вчера с Ветерихом договорились, а то я ничего и не помню. Только я вам прежде скажу, что в Шир я вас прямо сейчас не могу повести, у меня прежде дело есть на юге, аж в самом Ривенделле.

Вультуш, хоббит-ривор с длинными волосами, подвязанными кожаным налобником, сидящий напротив Фонси, усмехнулся и облизал ложку.

— Не каждый день к нам приходит родня из далёких краёв, — сказал он на риворском наречии, которое Фонси уже так хорошо наловчился понимать, что особой разницы между ним и родным языком больше не находил, — и не каждый день приходят к нам великие богатыри из сказки и зовут возвращаться в далёкие сказочные земли.

— Про Ветайриха Тока у нас все знают, — подтвердил старший хоббит-ривор, — все радовались, что он вернулся. И про Шир мы слыхали много хорошего, но ведь он далеко за горами и реками, да и не звал нас туда никто. А Ветайрих говорил, что мы непременно должны туда вернуться, ибо он нарочно явился сюда в твоём, Хильдейфонс, теле, чтобы отвести нас в Шир. Вот мы и хотим спросить тебя, что нам делать.

— Любопытно получается, — сказал Фонси, — что вы у меня на Ветера управы ищете. Я-то думал, наоборот, я вам никто, а он великий богатырь из сказки.

— Ты живой и вроде как действительно нам родич, — ответил широкоплечий Тарвай, — а Ветайрих из страны мёртвых вернулся. Вот и выходит, что ты, Хильдейфонс, к нам ближе.

— Не был он никогда в стране мёртвых, — поправил ривора Фонси.

— Да это и неважно, — ответил ривор, — ты скажи мне, Хильдейфонс, а ты действительно на нашу долину случайно наткнулся? Поклянись нам своим родом, и своим Широм, и всем, что любишь, что не за тем ты к нам пришёл, чтобы смутить наш народ и захватить нашу землю!

— Клянусь вам, почтенные, и родом, и Широм, и братьями, и сёстрами, и Лилией Чистолап, что до вчерашнего дня я и знать не знал про вашу долину и про ваш народ, и только слышал от Ветера, что потомки его лучников куда-то пропали, — честно ответил Фонси, и тогда все пятеро старейшин выдохнули окончательно. «Видать, боялись, что сказочный богатырь у них тут за старшего сядет», — подумал хоббит.

— Я заметил, что вы больше в смиалах не живёте, — сказал Фонси, уводя разговор в другое русло, — как так получилось?

И они заговорили о смиалах и норах, а после — о кузницах и мельницах и о том, как делать кирпичи и строить дома, и под конец этого разговора хоббиты торжественно пригласили Фонси оставаться в Кинейсмиле жить навсегда — только чтобы рассказал и показал, как делаются все эти чудесные вещи. Завтрак плавно перерос во второй завтрак, и Фонси почувствовал себя совсем дома.

И когда дело близилось к сладкому — тоже каша, но с сушёными плодами и орехами — Фонси вдруг кое-что сообразил.

— Знаете что, джентльхоббиты, — сказал он, — я у вас дольше завтрашнего дня остаться не могу. Мне в Ривенделл надо, а то здесь скоро будет гундабадское войско проходить, а мне бы опередить его.

— Где это «здесь»? — насторожился Тарвай. — Они не за тобой гонятся?

— Нет, — успокоил его Фонси, — не такая я важная птица, чтобы за мной целым войском рыскать. По тропе они пойдут, мимо водопада. И я бы на вашем месте сразу за водопадом дозорных поставил, на случай, если орки решат разведать, что это за долина.

— Мы пошлём дозорных, — объявил Амай, важно кивая головой, — они проводят тебя до тропы и засядут сторожить. Предупреди об опасности эльфов Ривенделла и возвращайся обратно, Хильдейфонс Тук, наш далёкий родич из давно оставленного Шира!

Тут как раз две девушки принесли большой кувшин, поставили его посреди хижины и удалились, стрельнув на Фонси озорными тёмными глазами. Вультуш взял берестяную кружку и зачерпнул из кувшина какого-то пахучего зеленоватого напитка.

— Выпьем! — провозгласил Химнай, тоже зачерпывая из кувшина и протягивая кружку Фонси. — Выпьем за дружбу, и за далёких родных, и за давно оставленные земли! За Шир и за Варса-Онге, и за те земли, что ныне покрыты болотами!

Фонси осторожно попробовал напиток, по вкусу напоминающий пиво, куда щедро настригли сосновой хвои. Ничего, пить можно, тем более что пива у Фонси во рту не бывало с самой Северной заставы.

Очень мне у вас, джентльхоббиты, приятно гостить, — заявил Фонси ещё после пары кружек — одной за всех хоббитов и всех риворов, где бы они сейчас ни были, а другой — за пилы, и молотки, и кросна, и другие полезные вещицы, известные в Шире и совсем неведомые в Долине, — но пора бы мне и в дорогу. Не хотелось бы светлое время упускать.

— Верно говоришь, Хильдейфонс, — согласился Тарвай, — пойду велю тебе еды на дорогу собрать. И провожатых.

В провожатые Фонси определили его старых знакомых — Хунрая, Андавата, Хизмая и Торизмуша — как выяснилось, лучших охотников селения. На этот раз они были не в пример дружелюбнее.

— А ты сейчас Хильдейфонс или Ветайрих? — спросил Андават, самый молодой из четверых.

— Хильдифонс, — ответил Фонси. — Я обычно Хильдифонс, а Ветерих только иногда. И вообще, зовите-ка вы меня лучше Фонси. Меня так все друзья зовут.

— Фонси так Фонси. А когда нас поколотил, тогда, ясно, был Ветайрихом, — кивнул ривор, — ясное дело, простому ривору с нами четырьмя нипочём не справиться.

— Ясное дело, — согласился Фонси, — Ветерих славный боец. Он ещё вас пожалел тогда, калечить не стал. А мог бы руки-ноги переломать.

— А ты сам, Фонси, драться умеешь? — полюбопытствовал Торизмуш.

— Если с батогом, — Фонси крутанул в воздухе рукояткой гномьего топора, — тогда да. Я в Шире на батогах второй, а брат мой первый.

— О, да у вас в Шире тоже состязаются! А в чём ещё?

— Дротики кидаем, из лука стреляем, — охотно ответил Фонси, — рюхи опять же, накинь-колечко. Норы наперегонки роем, — добавил он, рассудив, что таких соревнований здесь точно не устраивают.

— Не врут сказки-то, — засмеялся Хизмай, — так ты, Фонси, и норы рыть умеешь?

— Третий год как первое место на ярмарке в Хоббитоне, — скромно признался Фонси.

— У нас рядом с селением большая старая нора есть, в холме вырыта, — сообщил Торизмуш, — только там не живёт уже никто и не ходит туда. Хоббиты не разрешают.

— А вот если б вы с Ветайрихом подрались, кто бы победил? — Андават всё не мог успокоиться.

— А мы с Ветерихом никак подраться не можем, — объяснил Фонси, — он же сам умер давно, и тело его давно в земле истлело. Если ему подраться надо, я его в своё тело пускаю.Я не понял, а ты в это время где?

Так за разговорами Фонси и пятеро риворов добрались до каменного сыра и перешли по нему через поток. Хизмай знаком велел остальным стоять на месте, а сам осторожно ступил на тропу и осмотрелся.

— Вроде никого, — позвал он, — можно идти.

Фонси поправил за плечами мешок с припасами, проверил привязанные к нему топорик и лопату, вздохнул и решительно ударил оземь батогом.

— Ну что, прощайте, родичи, — сказал он, кланяясь четверым риворам, — я ещё вернусь, может быть.

— Орки тут прошли совсем недавно, — Хунрай вдруг наклонился к земле, — следы плохо заметны, тут земля твёрдая, но это точно орки. Пятеро или шестеро.

Торизмуш лёг на тропу и припал ухом к земле.

— Идут! — воскликнул он, вскакивая на ноги. — Идут с севера, топочут ножищами! Много!

— Значит, то разведчиков следы, — кивнул Хунрай и обернулся к Фонси. — Тебе нельзя этой дорогой идти, Фонси.

— Здесь ещё какие-то следы... — бормотал в это время Хизмай, изучая тропу, — какие-то звери с копытами, и ещё волк или большая собака. Но они дальше не идут, сворачивают на камень. И они вроде как вчерашние...Между двумя орчьими отрядами я и сам не хочу идти, — сказал Фонси.

— Опоздал! Зачем только ему понадобилось сворачивать в этот лес! Опоздал! Что теперь будет с Широм?

— Есть другая дорога, — сказал Хунрай, снимая с плеча тул с луком и стрелами и вручая Фонси. — Эта тропа обходит нашу долину по долгой дуге. Если идти через холмы, можно выйти на Хлыдную пустошь и оттуда снова попасть на тропу.

— Я помню, — закивал Фонси, принимая у ривора лук и ступая обратно на каменный сыр, — я видел в шаре. Если я пойду быстро, то обгоню разведчиков.

Они вернулись в лес и зашагали той же тропой, по какой пришли. Все пятеро молчали. Если бы Фонси шёл один, то ему захотелось бы пожаловаться на судьбу какому-нибудь молчаливому собеседнику вроде ножа или батога, спросить, почему именно от него теперь столько зависит, неужели не найдётся никого другого предупредить эльфов? Но с риворами об этом Фонси говорить не мог и поэтому сетовал на судьбу молча, и не сразу заметил, как изменилась его осанка и ускорилась походка, как стали более плавными движения.

— Андават самый быстрый из нас, — сказал Хизмай, — он побежит вперёд и покажет тебе дорогу. А мы останемся следить за входом в долину. И возьми верёвку, тебе понадобится верёвка. На Хлыдной пустоши высокие крутые склоны, по ним на тропу без верёвки не спуститься.

— Ничего, — сверкнул глазами Ветер, — в Рудауре лазили и не по таким.