— Свирели перекликались уже совсем близко. Между деревьев Фонси различил тени неведомых игрецов, сидящих на краю поляны. Он подошёл ещё ближе и остановился, прислонясь к дереву — хотел дослушать. Нежные голоса свирелей зазвучали в последнем перепеве, затем слились в один — и замолкли.

Один из игравших поднялся. Он был высокий — пожалуй, головы на две выше Фонси, а в плечах пошире раза в полтора точно.

— Ну что? — раздался его густой, низкий, чуть хрипловатый голос. — Подай секиру мне, Нори. Хвороста сечь надо, кулеша варить.

— Кулеша... — отозвался другой, — что без мяса кулеш, название одно. Кабы хоть сальца кусочка с собой взять.

— Потерпи, — буркнул первый гном, а Фонси уже разглядел, что это были именно гномы, — вот завтра продадим товара — будет тебе и сало, будет тебе и мясо. Будет и брага с пивом. Пошёл за хворостом!\

Фонси кашлянул. Его не услышали. Тогда он вышел на поляну и вежливо поклонился гномам.

— Что? — третий гном вскочил на ноги с неожиданной для его немалых размеров лёгкостью; в руке его сверкнул нож.

— Прошу вас, достопочтенные господа гномы, не беспокойтесь! — Фонси выставил руки перед собой, позволяя гномам убедиться, что у него нет оружия. — Я проходил мимо и услышал звуки свирелей.

— А, вот как, — кивнул первый гном, держащий в руке топор: то ли за хворостом собрался, то ли приноровился огреть по голове нежданного гостя, — ну что, игра себя понравила?

— Понравилась, — кивнул Фонси, бросая взгляд на отложенные гномами в сторонку свирели — замечательно красивые, изящные, серебристые, отделанные чем-то чёрным и блестящим. В Шире Фонси видел только простые деревянные и глиняные дудочки, а это была настоящая гномья работа. — Ах да, простите меня, я не представился. Фонси Тук, к вашим услугам.

— Ори, к твоим услугам, — наклонил голову первый гном.

— Нори, к твоим услугам, — подал голос второй гном, — наш брат Дори, — он кивнул в сторону самого рослого и широкоплечего из троих. Дори тоже кивнул хоббиту и что-то густо прорычал сквозь бороду.

— Присядь с нами, Фонси Тук, будь ныне вечером гостем у нашего костра, — Ори не то предложил это сам, не то перевёл то, что сказал брат.

— По нашим широким обычаям, — сказал Фонси, — ходить в гости с пустыми руками не принято. Если, конечно, идёшь не на день рождения. Соблаговолите, уважаемые Дори, Ори и Нори, принять от меня вот этот, — он скинул заплечный мешок и быстро нашарил в нём то, что было нужно, — кусок солонины как гостинец.

В глазах Дори мелькнула довольная искорка улыбки — сама улыбка столь надёжно и глубоко пряталась в прегустейших его усах, что о ней приходилось только догадываться.

...Наскоро собранные Фонси грибы были почищены, вымыты в протекавшем неподалёку мелком ручейке и покрошены в большой котёл гномов, где и варились теперь вместе с мелко нарезанной солониной и гномьими припасами — кое-какими овощами и крупой. Хоббит помешал в котелке длинной ложкой, взял с земли палку и пошевелил дрова в костре, чтобы горели равномернее.

— Завтра ярмарка в Хоббитоне, — продолжал начатый разговор Нори, — туда идём. Топоров несём, вил, лемехов, скобянку всяку. И кузню походну поставим для малой всякой починки, пони подковать, ещё что.

— А ты, достопочтеннейший хоббит, как себя тут оказал? — спросил Ори. — Не в обиду сказать, хоббиты в такое время сидят дома, а не по лесам в одиночку себя шатают.

Фонси задумчиво посмотрел в костёр.

— Путешествую я. Хочу повидать свет, не всю же жизнь провести мне в Шире.

— Подожди-ка! — воскликнул вдруг Нори. — Ты, почтенный Фонси Тук, не родичем ли здешнему тэну?

— Так и есть, господин Нори. Отец мой, Геронтий Тук — тэн ширский.

— Эй, братцы! — широкую улыбку Нори было видно даже сквозь усы и бороду. — Смотрите, перед нами — сын правителя, себя отправивший искать приключение! Как в балладе!

— А и правда! — согласился Ори. — Не часто тако увидишь в наше-то время, паче у хоббитов. Это добра примета, братцы, добра примета.

— Достопочтенные господа гномы, похлёбка готова! — заявил Фонси, которому этот разговор нравиться перестал. — Прошу всех откушать.

— Очень вкусен вышел кулеш! — Ори вытер бороду рукавом потрёпанного кафтана. — Всем кулешам кулеш! Вот что бы тебе, Нори, себя не выучить так готовить?

— Угу, — хмыкнул Норм, выскабливая свою миску, — прямо на наковальне. Кто молотом по миске попадёт — без обеда себя оставит.

— Достопочтенные господа гномы, — Фонси достал кисет с куревом, — не желаете ли побаловаться трубочкой после ужина?

— «Старый Тоби»! — воскликнул, пыхнув трубкой, Ори. — С яблоком! Тукландская смесь, сразу видать!

— Выдержанный «Старый Тоби», с примесью «Листика» огневой сушки, с яблочным вкусом, — кивнул Фонси. — И не просто тукландская смесь, а курево из личных запасов Исенгрима Тука Третьего, наследника ширского тэна и моего старшего брата.

— Оно и видно... — блаженно протянул Нори и выпустил из носа густую струю белого дыма. Дым обвился вокруг внушительных усов гнома, на мгновение сделав их седыми, и растворился в бороде.

Уже почти совсем стемнело, и поляну освещали только тлеющие угли догорающего костра да красноватые отсветы из четырёх трубок. Было хорошо.

— Само время сейчас для страшного сказа, — заметил Нори. — Я бы рассказал, да вы мои уже все знаете. У тебя, братец Дори, нет ли чего нового?

Дори приподнял косматую бровь и глянул на брата строго.

— Понял, — сказал Нори, — Фонси, мы с тобой недавно знакомы, тебе по обычаю перву рассказывать. Знаешь чего-нибудь страшного?

— Страшное? — переспросил Фонси и оглянулся на тёмный лес. — Ну, давайте страшное. Только в стихах.

— В стихах — это ещё лучше, — важно кивнул Ори, — рассказывай, — и он придвинулся поближе к Фонси.

Вкрадчивым, хрипловатым голосом Фонси начал читать:

Гномы зачарованно молчали и только кивали головами, не спеша спугнуть повисшее в воздухе ощущение жути — для чего же ещё рассказывать у ночного костра страшные сказки? — а потом Нори заговорил.

— Много всякого странного себя водит в мире, и в горах, и под горами. Только вот откуда в Шире про это знают, вы же домоседы?

— Не всегда мы домоседами были, — отозвался Фонси, — когда-то давно, когда ещё и Шира не было, наши предки бродили по разным краям. Оттуда, наверное, и стихи.

Гномы ещё покивали и помолчали.

— Все эти кости, омуты и тихошлёпанье в темноте, — раздался голос Ори, — напомнили мне одну воистину страшну быль. Её мне рассказали два Камненога; я с ними себя повстречал вскоре после войны. Возвращали себя они с осады Гундабада...

— Да пожрут тебя горы, Болг, — прогудел Дори себе под нос.

— А кто такой Болг? — спросил Фонси.

— Это вожак орков, он обманом заставил Камненогов снять осаду с Гундабада, — ответил Нори, — но ты, Фонси, напрасно перебиваешь.

Дори пыхнул трубкой и движением чубука предложил Ори продолжать.

— Так вот, себя возвращали они с осады Гундабада, — продолжил Ори, — и по дороге их отряд решил обследовать одного орчьего города — себя показало им, что там ещё кто-то есть, а я думаю, что просто решили поискать, как они себя выражают, «на предмет жальтишка». Эти двое с ещё одним товарищем отстали от отряда и пришли в глубоку-глубоку пещеру, к большу подземну озеру. Темень така, что себя пришло зажечь факелы. Смотрят — посреди озера островок, а на нём чего-то блестит. Не иначе, думают, жальтишко себя виднеет. Тут им себя слышит какой-то плеск, и вот, видят они — плывёт по озеру лодка, маленька така лодочка, а в ней — никого. И плывёт сама, только невидимы вёсла по воде плещут. Тут их третий приятель — Бадыноко его звали; странны имена у этих Камненогов — берёт копьё, заходит в воду и лодку за борт зацепляет. Сейчас, говорит, я за жальтишком мигом сплаваю.

Так вот, стоит этот Бадыноко в лодке, факелом светит, а копьём ото дна себя отталкивает. И тут он заозирал себя, наклонил себя резко вперёд — и в воду головой вниз прыгнул.

— Что, сам прыгнул? — удивился Нори, очевидно, тоже слышавший эту быль впервые.

— A-а, вот в том-то и дело... Камненоги показали, как это себя смотрело со стороны, и мы поняли, каким образом может такое себя случить.

— Каким? — наклонился вперёд Нори.

— А вот каким, — зловеще-тягучим голосом проговорил Ори. — Если кто-то сзади между ног руку протянет, за бороду схватит — а борода у этого Бадыноко была така, что любой Долгобород позавидует, так Камненоги сказали, — да и дёрнет сильно назад и вверх.

Он замолчал. Молчали и слушатели, представляя себе, каково это. Хуже всех представлялось безбородому Фонси; по тому, как все три гнома раздумчиво потянули себя за бороды, можно было сказать, что они такое вообразить могли запросто. Особенно Нори: у него бородища была не такая густая, как у старшего брата, но такой длины, что он и сам на неё, пожалуй, наступить мог.

— И что дальше? — спросил Нори, не желая, видимо, думать о том, как его кто-то дёргает за бороду и скидывает в воду.

— А вот что. Бадыноко в кольчуге был, стало быть, потонул сразу. Побегали они по берегу, покричали, факелами посветили — ничего, никого. Только себя собрали обратно идти, слышат — словно бы шуршит что- то. Посмотрели — ползёт из воды на островок мёртвый Бадыноко, совсем голый. Выполз и лёг, лежит, не двигается. Они кричат ему, Бадыноко, Бадыноко! — и тут кто-то там, на островке, захрипел, зашипел, зарычал и начал шумно сглатывать.

— И что? — ахнул Фонси.

— Ну и дёрнули они оттуда со всех своих каменных ног. И потом долго не могли снова найти эту пещеру, а когда нашли, — уже вместе с остальными из отряда — то на островке посреди озера лежал один только череп с ошмётками бороды да груда обглоданных костей. Что-то сожрало беднягу Бадыноко, а что это было — никто не знает, и не узнает никогда, тем более что дело было давно, и в том городе, поди, снова шастают орки.

— Да пожрут их всех горы! — веско закончил Дори.

...Потом гномы ещё поиграли на свирелях, а потом ещё поговорили про войну, — как понял Фонси, ту самую большую войну орков и гномов, которая закончилась, когда Геронтий Большой Тук был совсем ещё маленьким, — про какие-то горы с пещерами, какого-то Азога, поделом ему, паскуднику, и какого-то Смога, чтобы у него все зубы сгнили и из пасти повысыпались, — но этого Фонси почти не запомнил; он уснул, закутавшись в плотный, уютный дорожный плащ Бунго Бэггинса, и даже не пожелал гномам спокойной ночи.

Проснулся он от звона и бряканья. Утро было пасмурное и холодное, в воздухе висела мелкая-мелкая морось. Нори суетился поблизости, возясь с огромными коробами гномьей поклажи — это они брякали и звенели.

— С добрым утром, Нори, — сказал хоббит, — вы уже на ярмарку собираетесь? Не скажешь, где здесь умыться?

— Ручей вон там, внизу, — показал Нори.

Хоббит сбежал в неглубокий овражек к ручью. Навстречу ему поднимался Ори, с бородой, закинутой за плечо, и помытым котелком в руке.

— Утро добро, — толстым голосом поздоровался он.

— И тебе доброго утра, Ори, — приветствовал гнома Фонси. Обращение на «господин» и «достопочтенный» куда-то пропало — странно величать «достопочтенными господами» тех, с кем травил байки у ночного костра.

Фонси зачерпнул из ручья ледяной воды, сполоснул лицо и направился обратно.

— Ну что, — сказал он гномам, — хорошо вам поторговать, и спасибо за гостеприимство.

— Пожалуйста, пожалуйста, — широко развёл руками Нори, — мы всегда гостям рады.

Дори подошёл к брату сзади и отвесил ему крепкий подзатыльник.

— За что? — взвыл обиженно гном.

— За что? — спросил Дори у Ори.

— Не знаю... — сказал тот и тоже получил подзатыльник.

— Обычаев позабыли, — рявкнул старший брат, — короля у вас нет! Это у вас вокруг что?

— Ну, Шир, — неуверенно ответил Ори.

— Ну, Шир, — согласился Дори, указывая толстым коротким пальцем на Фонси, — а это у вас тут кто?

— Ну, хоббит, — сказал Нори.Фонси, — одновременно с ним сказал Ори, и оба гнома втянули головы в плечи, потому что брат снова выдал им по подзатыльнику. Фонси смотрел на всё это и ничего не понимал.

— «Хоббит», — передразнил братьев Дори, — «Фонси». Это сын тэна ширского! Это не он у нашего костра гостевал и нашего кулеша ел.

Это мы в его стране гостевали, курили его табака и ели его солонины.

— Да вы что... — начал было Фонси, но Дори так зыркнул на него из-под насупленных косматых бровей, что он сразу замолчал.

— Что говорит обычай? — сурово спросил старший гном.

— В гости с пустыми руками не ходят, — ответил Ори.

— Так что стоите? Помните обычая!

Нори и Ори со звоном и грохотом поставили перед Фонси коробы с товаром и открыли их.

— Прости, сын тэна, — сказал Дори, — но пока ты спал, я взглянул на твоего ножа — и нашёл его прескверным. Не примешь ли ты от нас даром замену ему? Да и топорик тебе в лесу пригодил бы себя.

Фонси взлохматил себе волосы.

— Дори! — сказал хоббит. — Я вот что подумал. Мне очень нужна в моём походе одна вещь. Если у вас найдётся что-нибудь похожее, то я был бы очень рад принять её в подарок, если, конечно, вы не будете против. А нож с топориком я у вас в любом случае куплю. Хорошо?

— Хорошо, — ответил Дори, чуть помедлив. — А что нужно тебе в твоём походе, сын тэна?

— В походе моём, — Фонси, не желая того, заговорил так же торжественно и тяжеловесно, как и Дори, — мне бы очень пригодилось что-нибудь, режущее железо.

Косматые брови гнома поползли вверх. Он хотел было что-то сказать, но оборвал себя на полумысли, склонил голову и задумался, оглаживая бороду.

Ори потянул Дори за рукав и забормотал брату в ухо. Фонси расслышал только слова «никогда не пригодит себя» «настояще серебро» и «коза дум». Что такое коза дум, Фонси не знал.

Дослушав брата, Дори покивал головой, отошёл и, порывшись в одном из небольших коробов, вытащил из кожаного чехла невзрачный серый ножичек и протянул его Фонси.

— Возьми этого напильника, сын тэна, — сказал гном. — Он разрежет всяка железа, точно масла. Только береги его — немного осталось в Средиземье ему равных. Это напильник для работы с настоящим серебром, а настояща серебра больше нет нигде, так что нам, как сказал мой брат Ори, он вряд ли уже себя понадобит.

— Но, Дори, я... может быть, он вам всё-таки самим ещё нужен?.. — неуверенно произнёс Фонси, вглядываясь в лицо гнома. Что-то было застывше-твёрдое в этом лице, как будто Дори прощался с чем-то очень дорогим для себя.

— Возьми, возьми, — повторил Дори, вкладывая напильник в руку Фонси. Напильник был шероховатый и очень холодный на ощупь. — Если он себя пригодит тебе в твоих странствиях, нам будет приятно, — гном вздохнул и улыбнулся, лицо его смягчилось, — только спрячь его хорошенько.

— Вот и славно! — воскликнул Нори, когда Фонси убрал напильник в чехол, а чехол — в потайной карман жилета. — А теперь посмотри ножей и топориков, а то нам надо уже идти, скоро начнётся ярмарка.

Фонси выбрал себе новый нож и новый топорик и показал Нори.

— Это великолепные вещи, — сказал Нори. — Они никогда не заржавеют и не сломают себя. Видишь, на клинке ножа вырезаны резы — это старинные чары гномов. Ножик никогда не соскользнёт и никогда не порежет хозяина. А топорик, смотри, резы на обушке — никогда не попадёт хозяину по ноге. Лучша гномья работа. И оба эти сокровища — твои всего за три серебряных пенса!

«Дороговато», — подумал Фонси. — «Но, с другой стороны, настоящая гномья работа, да ещё и зачарованная». Отвязав от пояса кошелёк, он нашарил там три монетки.

— Это что? — мрачно спросил Нори, глядя на поблёскивающее на ладони у хоббита серебро.

— Как что? — отозвался Фонси. — Три пенса, разумеется.

— Ты, видно, нас обидеть хочешь, — почесал бороду Ори, — удачу отвести от нас решил?

— Да никакой я от вас удачи отводить не собираюсь! — растерялся хоббит. — О чём ты говоришь?

— Встретить перва покупателя до начала ярмарки — больша удача, — сказал Нори, — а вот продать перва товара этак запросто это больша, наоборот, неудача. Ты бы уважил нас, Фонси.

— Чего-то я не понимаю... мало вам трёх пенсов, что ли? Так ведь сами столько запросили.

— Запросить мы запросили... — загадочно произнёс Ори, — да вот только не дороговато ли будет, а?

Фонси недоверчиво прищурил один глаз.

— Вы что, поторговаться хотите, что ли? — спросил он.

— Какая там торговля? — сердито буркнул Ори, нахмурив брови и подмигивая хоббиту. — За таких отличных ножа да топорика трёх пенсов ещё и маловато будет. Даром, почитай, отдаём.

— Ну хорошо, — сказал Фонси, выставил вперёд подбородок и воскликнул возмущённо: — Да за три пенса можно лошадь купить, в смысле пони, не то что железяки ваши!

— Сказал тоже — пони! Твой пони споткнётся и ногу вывихнет, или облысеет на коленях, или сапом заболеет — и всё, нету пони, а точнее, нету трёх пенсов, — радостно ответил ему Нори.

— Вот это себя называет Шир! — пробасил Дори. — Пони три пенса стоит, а корма ему уходит на тридцать пенсов ежегодно.

— А нож с топориком, наоборот, кормят своего хозяина, — поучительным голосом заметил Ори, подбрасывая топорик и ловя его в воздухе. — Ножиком ты и шкурку с кролика снимешь, и выпотрошишь его, и картошечки порежешь. А топориком хвороста насечёшь. А видишь, паз в рукоятке ножа? В паза кремешка вставляешь и об топорика стук — вот тебе и огонь жарить кролика.

— Пенс, — твёрдо сказал Фонси. — Серебряный пенс и ни медным пенсом больше. Огонь разводить у меня спички есть.

После четверти часа яростной торговли Фонси отсчитал улыбающимся до ушей гномам серебряный пенс и десять медяков. Гномы хлопали друг друга и Фонси по спинам и, казалось, несказанно радовались потерянным деньгам.

— Странно как-то, — пожаловался им Фонси, — и непонятно. Я же вам три пенса хотел дать.

— У вас в Шире бывают состязания? — спросил Ори. — Догонялки какие-нибудь, кто дальше бревна закинет, метание топоров?

— Бывают, — кивнул Фонси. — Метание дротиков, накинь-колечко, рытьё на скорость.Так вот вообрази, — продолжал гном, — что ты хочешь поиграть со своим братом в дротиков, на кружку пива. Выиграешь ты этого пива, проиграешь ли — кака тебе разница, вы же всё равно с братом выпьете пива и сыграете в дротиков.

— Вот точно так и с торговлей, — подхватил Нори. — Взял себя торговать — ну так торгуй себя! Это така игра.

— К тому же, — добавил Ори, — себя поторговать с первым покупателем ещё перед ярмаркой — это добра примета, значит, на ярмарке удача будет.

— Ну разве что так, — улыбнулся Фонси. — Спасибо вам.

— Пользуйся на здоровье, — ответил Дори. — Пускай твои покупки сослужат тебе добру службу, сын тэна! Удачи тебе!

— Вам хорошо поторговать на ярмарке! — сказал Фонси, подхватывая на плечи мешок.

— У нас был славный почин! — ответил Нори, взваливая на плечи короб размерами больше себя и сгибаясь подего тяжестью. — Бывай здоров, Фонси!

— Прощай, Фонси! — с трудом проскрипел Ори; у него было ещё больше поклажи, чем у Нори. — Бывай здоров! Береги напильника!

— Счастливого пути! — крикнул хоббит вслед уходящим гномам, развернулся и бодро зашагал сквозь лес по направлению к ведущей на север тропе.

В Северной Доле Шира хоббиты расселились значительно реже, чем в остальных трёх. Возможно, потому, что здесь было не так много холмов и крутых речных берегов, удобных для постройки нор — речка Северная по весне заливала свои низкие берега. Это был пастуший край, где привольно паслись на зелёной траве стада коров и овец. Сторожили их, как правило, весёлые молодые хоббиты и их визгливые собачонки.

Хоббиты здесь жили в основном в домах; иногда, правда, скромный на вид домик служил просто навесом, чтобы в настоящую подземную нору не затекал дождь. Когда Фонси проходил через Тугострой, — в этой деревне земля была твёрдая и жёсткая, отсюда и название — он видел там целую подземную усадьбу, с окнами, торчащими из земли, словно низенькие колодцы.

Северная Доля Фонси понравилась. Это был как бы даже и не совсем Шир — здешние обитатели отличались особым выговором, чуть пошершавее его собственного, и старинных слов в их речи проскальзывало больше. Вместо пива в здешнем трактире (трактиры здесь назывались корчмами) ему подали какой-то пахучий, потрясающе вкусный напиток, про который словоохотливый Марципан Бубль, корчмарь, рассказал, что его варят в особенных подземных варильнях. Напиток готовился из цветов вереска, назывался вересковым элем и казался пьяным, как вино, и сладким, как мёд.

Марципан Бубль подал тогда Фонси отличную мысль.

— Пони вам, држайший господин мимоежжий, купить надо. Преобьзательно пони-то купить. Дорог в Глухомань мало, да и невесть кто там по ним ходит-то. Всенепременно надобно пони купить. Я вам, држайший господин мимоежжий, за четыре пенса пони-то уступлю.

Фонси пожал плечами и проговорил задумчиво:

— На что мне пони? Споткнётся ещё, или ногу вывихнет, или на коленях облысеет, или заболеет сапом — и плакали мои четыре пенса.

Марципан всплеснул руками.

— Прщения пршу, господин мимоежжий! Я и не знал, что вы такой путешественник-то опытный! И правда, не- зачьм вам пони-то, в Глухомани-то! Осёлька вам надо купить на севьрной заставе, как есть осёлька. Осёльк — он там пройдёт, где никакому пони и не снилось, и кушать ему меньше надо! На севьрной заставе-то, там они осёльков разводят и продают, хороших осёльков, и даже лёжа спать обученных, только вы им скажите, господин, что это Бубль вас послал! Кстати сказать, а по имечку-то вас как вельчать?

— Таннер Мелкорой, — чуть помявшись, представился Фонси, и после недолгого обсуждения того, кому именно из местных и окрестных Мелкороев он приходится родственником, покинул гостеприимную корчму Бубля.

Заливным лугам пришли на смену вересковые пустоши. Здесь почти совсем не было поселений; несколько раз Фонси натыкался на заброшенные, полупровалившиеся норы и разваливающиеся лачуги — почему там больше не жили, молодой хоббит не имел понятия. Возможно, снялись с места и махнули всей семьёй куда-нибудь в Мичел Делвинг счастья искать.

Один раз прошёл он мимо пасеки — пчёлы так и жужжали над вереском. Пасечник издали помахал Фонси рукой, но Фонси к нему не подошёл — опасался пчёл. Помахал в ответ, и ладно.

Впереди показалась непонятного вида гурьба: всадник на пони, а по бокам его вроде бы тоже пони — запасные, или, как их называли в Северной Доле, заводные, — но было в них что-то необычное. То ли бежали не так, то ли морды у пони были слишком острые.

— Эге-гей! — Фонси помахал всаднику рукой.

Странные пони вдруг резко свернули и поскакали в сторону Фонси, оглашая пустошь густым, низким лаем. Никакие это не пони, подумал Фонси, но было поздно — первая из огромных собак подбежала к нему и с разгона ударила обеими лапами в плечи. Фонси полетел с ног. «Вот и всё», — мелькнула мысль. — «Даже из Шира не успел выйти. Загрызен собаками посреди верес... тьфу, тьфу!»

Прямо в лицо хоббиту ткнулась серая, кудлатая, бровастая и словно бы бородатая морда. Холодный нос мазнул Фонси по лбу, а горячий шершавый язык прогулялся по его губам и щекам.

— Фу! Фу! К ноге! — раздался голос откуда-то сверху. — Свои! Фу!

Это подскакал всадник на пони. Спешившись и отозвав собак, он протянул Фонси руку и помог встать.

— Не серчай на них, дружище, — улыбнулся он. — Они совсем ещё щенки.

— Щенки? — удивился Фонси, отряхиваясь и утираясь рукавом. — Какие же они будут, когда вырастут?

— Они уже выросли, только ума не набрались, — объяснил приехавший, самый худой хоббит, какого Фонси когда-либо встречал. Однако впечатления заморыша — а Фонси привык связывать худобу с болезнью — он не производил, напротив, был поджар и крепок.

— Сидеть, Заливай! Сидеть, Карай! Сидеть, Покусай! — прикрикнул он на собак и повернулся к Фонси.

— Шенти Северян-Тук, к твоим услугам! Каким ветром тебя занесло сюда, дружище?

— Северян-Тук!? — переспросил Фонси, расплываясь в улыбке. — Это тебя каким ветром занесло сюда, родственник?

— Родственник? — Шенти прищурился. — А по какой ветви?

— Я думаю, — ответил Фонси, — что через моего прапрадеда по отцовской ветви, Исумбраса. А возможно, что и через мою золовку Фиалку Тук.

— А, да ты Тук! Что, из самого Тукборо?

— Из самых Больших Смиалов, — скромно сказал Фонси. — Меня зовут Фонси, я сын Большого Тука.

— Ага! — обрадовался Шенти. — К нам приехал, ширрифом послужить на заставе? Батюшка твой, говорят, у нас служил. Да ты давай, садись на моего пони, а я на Покусае поеду.

Щёлкнув пальцами, Шенти Северян-Тук подозвал собаку и вскочил ей на спину, даже не на спину, а скорее на плечи, держась за ремни, охватывающие грудь пса и скрытые в кудлатой шерсти. Фонси вскочил в опустевшее седло пони, и вскоре ещё более странная ватага резво пробиралась через пустошь.

— Я, к сожалению, не к вам на заставу, — сказал Фонси. — Я у вас хочу только осла прикупить. Я на север еду, в Глухомань, и ещё дальше.

— В Глухомань? А зачем тебе в Глухомань, дружище? Что ты там забыл? Не на что там смотреть в этой Глухомани. Оставайся у нас! Мы собак воспитываем, с разъездами ездим, рубежи оббиваем, чтоб порубеженцы не особенно копошились. У нас весело!

— Надо мне в Глухомань, Шенти. По важному делу.

— Слу-ушай! А давай вместе съездим! Разведочку проведём, посмотрим, чего и как. Я в Глухомани был пару раз — один раз аж до самого Пустограда доехал. Поехали, Фонси, а я тебя заодно с ослом научу обращаться. Осёл — это тебе не пони. С ослом понимать надо. А, вот впереди и застава. Во-он, видишь — вышка показалась. Там сейчас Табби Заступ сидит.

Северная застава представляла собою огромную, безалаберную, огороженную жердями усадьбу: несколько длинных одноярусных домов, сколоченных не слишком ладно, но прочно; деревянная вышка высотой локтей в двадцать — на верху её стояло плетёное кресло, а в нём сидел толстый хоббит с кружкой пива; поодаль же находились нестройно сгрудившиеся сарайчики, конюшни для ослов и пони, а также собачьи будки. Радостный лай собак, свободно гуляющих по двору, приветствовал вновь прибывших.

Хоббиты — все молодые парни возраста Фонси или чуть постарше — сновали туда-сюда, кто вёл на поводке огромную лохматую собаку выше себя ростом (Они называются ку-шет, это порода такая — объяснил Шенти), кто нёс куда-то корзины с едой, кто колол дрова.

— Эй, Шельмец, привет, что так скоро? — Табби Заступ помахал с вышки рукой.

— Тебя не спросил! — Шенти соскочил с собачьей спины и грубовато-ласково потрепал Покусая по шее. — Фонси! Пошли, я тебя с нашим старшиной познакомлю.

— Погоди, — сказал Фонси, недоверчиво присматриваясь к новому знакомому. — Ты что, и есть Шельмец Северян-Тук?

— Оллишантер Северян-Тук, по прозвищу Шельмец — к твоим услугам, мастер Тук! — Шенти изящно поклонился. — Я гляжу, ты про меня наслышан?!

— Да про тебя все хорошо наслышаны, уж в Тукборо так всяко. Как кто кому хряка в нору запустит, или там козла в огород — все сразу поминают Шельмеца Северян- Тука. Ты же просто легенда! Так как ты сюда-то попал?

— Да надоели они мне все, — отмахнулся Шенти. — Батюшка что ни день, то выговаривает мне с утра до ночи, матушка чуть что, так в слёзы. Дядюшка проходу не даёт, всё бурчит, как я род позорю. А тут женить меня надумали, чтобы остепенился. Ну я собрался по-быстренькому и сюда, на заставу. Славно здесь! А ты-то как?

— Да в общем, почти так же, как и ты, — Фонси улыбнулся. — Батюшка меня задумал женить, и у меня тут же образовались срочные дела в Глухомани.

— Ну, с Глухоманью-то — это перебор, дорогой родственник, это перебор. Оставайся у нас.

...Поживи у нас, Тук, хоть пару дней! — раскрывая для убедительности широкие объятья, говорил рыжий и длиннорукий Бонго Бигмеус, старшина Северной заставы. — У меня два ширрифа в Хоббитон поехали, на ярмарку, а у нас вчера у главного склада потолок обвалился, чинить некому! Помог бы, а, Тук? Ты ж, говорят, строитель!Хорошо, Бонго, останусь ненадолго. Мастерок, лопата, вёдра у вас имеются?

— Есть, всё есть! — Бонго схватил Фонси за руку обеими рыжеволосыми и веснушчатыми лапищами и долго тряс. — Всё будет! Вот спасибо!Так, — сказал Фонси, изучив потолок склада, — тащите лестницу и намешайте мне ведро глины. Лучше нового сделаю.

Бонго только мотнул головой, и два прытких молодых ширрифа умчались прочь.

— У нас ещё много чего поправить надо, — задумчиво проговорил старшина ширрифов, — а то нас Шир совсем позабросил. Раньше четыре заставы было, а сейчас кто остался? Мы, да с южной границы ребята. У них там аж две заставы.

— На юге, говорят, и поопаснее, — пожал плечами Фонси, — там разбойники. А здесь у вас вроде тихо.

— Это сейчас тихо, — возразил Бонго, — а в старые времена и разбойники из Глухомани налетали, и даже орки вторгались. Ваш же с Шельмецом предок с ними и воевал.

— Ну да, — кивнул Фонси, — Бандобрас Тук.

Вернувшиеся ширрифы поставили на пол ведро с мокрой глиной. Бонго перехватил у них лестницу и прислонил к стене.

— Нынче-то уж орки не нападают, — сказал Бонго, придерживая лестницу, чтобы Фонси было удобнее забраться, — гномы постарались, спасибо им, бородачам, за это. А разбойников повывели Разъезжие.

— Разъезжие? Что-то я про них слышал... они с севера меха привозят?

— Разъезжие Стражи, они вроде ширрифов, только в Глухомани. Они разъезжают по всему северу, за порядком следят. И привозят сюда на продажу меха и прочие всякие товары.

— Так от кого тогда Шир-то охранять, — спросил Фонси, заглаживая потолок мастерком, — если там Разъезжие?

— Вот нету в тебе размаха мысли, Тук, — посетовал Бонго, — а вдруг Разъезжие куда-нибудь на войну разъедутся? А если орков придёт много, и не с какой-то там горы Грэм, а из самого Гундабада?

— Ангбанда, — поправил Фонси и невольно огляделся вокруг, ища, где север.

— Вот именно, — согласился Бонго, — так что нужно быть всегда начеку и все постройки держать в целости. А у нас ещё сарай покосился, и угол в норе осыпался. И две подпорки ещё заменить надо. Поможешь, Тук? А я отдарюсь. Тебе что нужно?

— Мне бы ослика, — сказал Фонси, спускаясь с лестницы, — и батог покрепче. Мне же в Глухомань ехать.

— Будет, будет! — закивал Бонго. — Батог я тебе свой отдам, хороший, окованный. Тебе понравится. Ты вроде на прошлой ярмарке в Хоббитоне победителем вышел?

— Не я, — улыбнулся Фонси, — братец Сумбо. Я третье место занял. А вот на позапрошлой ярмарке — это я.

— Вот и молодец, — старшина похлопал Фонси по плечу, — пошли, я тебе сарай покажу.

...На третье утро Фонси проснулся в отведённой ему клетушке, умылся и вышел к завтраку в общую столовую. Там, как обычно, стоял шум и гам, в котором, впрочем, ему сразу удалось различить многократно повторённое «Фонси Тук».

Фонси остановился и прислушался.

— Значит, значит так! — захлёбываясь, вещал какой-то незнакомый Фонси молодой ширриф, верно, из тех, кто ездил в Хоббитон на ярмарку. — Подходит это Фонси Тук (говорил он так быстро, что у него получалось «фонситук»), подходит это, значит, Фонситук к воротам, весь в чешуйчатой кольчуге, в шлеме, с мечом, со щитом — подходит к воротам, стучит и говорит: «а не отдадите мне Линду, я её силой заберу».

— А откуда он кольчугу взял?

— А, все знают, что Большой Тук до этих маттомов большой охотник. Рассказывай дальше!

— Тут, значит, Чистолапы как повалят из ворот! Кто, значит, с вилами, кто с топором, кто с колом! И все, значит, на Фонситука! А тот как схватит метлу, и давай палкой от метлы всех дубасить! Их там больше дюжины было, а Фонситук им всем по рёбрам настучал и в лобеш- ник ещё кое-кому заехал.

— Подожди. А почему он метлой дрался, если у него и меч, и щит?

— А я-то почём знаю? Это ты у Фонситука спроси.

— Да он спит ещё. Вот проснётся, мы у него и спросим.

— Что? Он что, здесь?

Но «Фонситука» здесь уже не было.

Перемётные сумки собраны ещё со вчера — сам собирался сегодня уйти, только не так... Заплечный мешок. Батог. Выскользнуть через заднюю дверь — и в конюшню.

Заливай, тот самый ку-шет, который вылизал Фонси всё лицо на вересковой пустоши, подбежал к нему, завилял хвостом, стал ластиться, тыкаться носом в руку.

— Заливайка, отстань, — Фонси потрепал пса за ухом, — я уезжаю, хороший мой, счастливо тебе оставаться.

Заливай заскулил, словно понял, но побежал провожать Фонси, сверкая умными карими глазами.

В конюшне хоббит оседлал Горошка, положил ему на спину перемётные сумки и вывел осла за ограду заставы. Никто не видел его — все, видимо, собрались в столовой, слушать рассказы о подвигах Фонситука.

Заливай гавкнул и лизнул Фонси в щёку. Хоббит крепко обнял пса за шею и зарылся лицом в жёсткую шерсть. В горле Фонси шевельнулся комок, слёзы сами собой брызнули из глаз. Он плакал и гладил собаку, а Заливай вилял хвостом и слизывал слёзы с лица хоббита. Плакалось не то от злости на сплетников, не то оттого, что не получилось попрощаться с ширрифами, не то просто оттого, что Фонси стоял сейчас на границе Шира и готовился в первый раз в жизни покинуть родную страну.

Он шмыгнул носом, вытер покрасневшие глаза и поцеловал Заливая в нос.

— Прощай, пёсик. Может, свидимся когда-нибудь.

Горошек шёл быстрым, уверенным шагом, и скоро

Фонси, в очередной раз оглянувшись, не увидел за спиной даже вышки.

Впереди ждала Глухомань и долгая дорога на север.