Красная стрела

— А вчера,—Химни перепрыгнул с одного камня на другой, - вернулся из Северска Тарвар Лопоухий, ты его знаешь.

— Здорово, — Ветер ухватился за торчащий меж камней куст, чтобы сохранить равновесие. —А почему он вернулся так скоро, он же на пять лет нанимался? Его что, выгнали?

Два молодых хоббита карабкались по каменистому склону холма неподалёку от Больших Отколов. Оба были крепкие и плотно сбитые, как большинство хоббитов. Тот, что повыше, Химни, был явный бледношкур, с вьющимися светлыми волосами, а по Ветеру, который был чуть пониже и на два года младше, было трудно сказать, кого в нём больше — отца-бледношкура или матери-крупини.

— Его не совсем выгнали,— сказал Химни, на мгновение замедлясь, — если верить тому, что он говорит. Его хозяин, господин рыцарь Итильмир, готовится воевать, и в саду разместятся его воины, так что садовник ему ни к чему в ближайшее время. Тарвар говорил, что многие наши из Северска уходят.

Ветер вскарабкался дальше по склону, помогая себе руками. Теперь он был выше Химни.

— Неужели старик Зима продвинулся так далеко на юг?

— Продвинулся, — кивнул Химни. — Тарви рассказывал, что близ Северска находили человеческие головы, насаженные на колья.

— Это как? это зачем? — ужаснулся Ветер.

— Как предупреждение не ходить дальше, а то с тобой будет то же самое. Ездили туда рыцари, но находили только оставленные стоянки да старые кострища. Неспокойно сейчас в Северске, да и во всём Артедайне, — Химни в несколько прыжков обогнал Ветера и оказался наверху.— Хоббитам там больше не место.

— А что он ещё расска... — под ногой Ветера покатились вниз мелкие камешки, хоббит упал на бок и поехал вниз, судорожно пытаясь зацепиться за что-нибудь по дороге. Ему удалось остановиться как раз вовремя — в этом месте крутой склон превращался в отвесный обрыв.

— Ветерих! Ветер! Ты живой?— закричал сверху Химнерит.

— Вроде бы да... — простонал в ответ Ветер. Он сильно ободрался о камни, кожа на локтях свисала кровавыми лохмотьями, —Олифан его побери, как больно...

— Я сейчас!— Химнерит ступил обратно на склон. Из-под его стопы выскочил камешек и весело запрыгал в направлении Ветера.

— Не надо! — закричал Ветерих, —Так только хуже будет. Я сам.

Кривясь от боли, хоббит привстал и сделал несколько шагов вверх по усыпанному камнями склону. Каждое движение причиняло сильную боль. Ветер опять оступился, но упал на колени и удержался, не съехал обратно, хотя колени, судя по ощущениям, разбил.

— Держи! — прозвучал сверху голос Химнерита. Ветер посмотрел вверх и увидел, что приятель протягивает ему конец длинной палки. Ухватившись за палку обеими руками, хоббит вылез на край и сел на землю.

— У тебя вся одежда в крови, — заметил Химии. — Ты идти можешь?

— Вроде бы могу, — ответил младший хоббит, кривясь от боли.

Когда два хоббита брели по тропе, петляющей среди меловых холмов, обратно в Большие Откопы, сзади раздалось цоканье копыт, и чей-то голос окликнул их.

— Ло, путники! Не нуждаетесь ли вы во вспомоществовании?

Химни остановился и обернулся, стараясь не уронить почти что висящего на нём Ветера.

— Не подбросишь ли до Отколов, джентльхоббит? — хрипло прокричал он. — Приятель мой зашибся!

Ветер тоже обернулся и даже устоял на ногах. А по тропинке приближался к друзьям самый странный хоббит, какого они когда-либо видели.

Уздечку белого пони украшали медные бляхи, а сам всадник был одет в синий с чёрным налатник поверх блестящей кольчуги. Светлые волосы хоббита — он явно был из бледношкуров — гладко прилегали к голове и блестели, словно густо смазанные маслом. Маленькая синяя шапочка с белым пером задорно сидела на самой макушке всадника.

Бледношкур соскочил с пони и подбежал к Химии и Ветеру. На ногах его красовались —вот невиданное дело! — сафьяновые сапожки на каблучках, синие с чёрным тиснением.

— Я вижу, друзья мои, что и впрямь вы угодили в беду, — сказал незнакомец. — Могу ли я узнать ваши имена?

— Ветерих из Токовища,— сказал Ветер.

— Химнерит из Больших Откопов, — сказал Химии, — а тебя как звать, джентльхоббит?

— А я Андагис, сын Аскалька, подзнаменосец в войске благородного рыцаря Митрильдина Сильного, а в настоящий момент — посланник к старейшинам ширским от короля Артедайна. — Андагис помог Ветеру забраться в седло и бодро пошёл вперёд, ведя пони в поводу. — К вашим услугам, друзья мои.

Ветер сидел верхом на пони, Химни шёл рядом с ним, держась за стремя и следя, чтобы Ветер не свалился. Андагис вёл пони и беседовал с Химии и Ветером.

— А скажи, почтенный, с какими вестями ты приехал к нам, если это не тайна, — полюбопытствовал Химии, и Андагис охотно ответил.

— Я везу старейшинам Шира красную стрелу, — сказал он,- Артедайн зовёт на подмогу хоббитское ополчение.

— Триста семьдесят пять лет назад мы получили от Короля этот Шир. И ныне пришла пора нам отблагодарить Короля и верно послужить ему в час беды. Многие из тех, кто работал у артедайнских рыцарей поварами, садовниками и ключниками, принесли своим хозяевам воинскую клятву и служат ныне в войске Артедайна кашеварами и снарядчими. Но в наших рядах найдётся место и для воинов-хоббитов — лучников и пращников! Пусть двинется в поход хоббитское ополчение, и встанут воины Шира плечом к плечу с воинами Артедайна!

— К бедру, — мрачно сказал дядя Ветера, Белерих, хозяин Зелёных Холмов, и старейшины заухмылялись — видно было, что Тиудемер хотел сказать то же самое.

— Что? — встрепенулся Андагис, прервав свою речь.

— Плечом к бедру, — пояснил Белерих. — Иначе не получится, если только воины Артедайна не присядут на корточки.

На Андагиса было жалко смотреть. Он покраснел и попытался что-то сказать, но старейшина безнадёжно сбил ему весь настрой. Заговорил вместо него Быкка, хозяин Мокрети.

— Мы, хоббиты, мирный народ. Мы сидим на своей земле, в своих норах, и не бередим береду, пока береда не бередит нас. Мы выполняем все условия договора с королём — чиним мост через Бренди-да-вин, бережём дороги да торопим королевских гонцов. Вот и ты, королевский гонец, торопился бы.

— Ты позабыл ещё одно условие, почтенный Быкка, — Андагис наконец успокоился и собрался с мыслями,— а именно признание короля вашим сюзереном.

— Мы никогда не признавали сюзереном никого другого,—пожал плечами Быкка, — вот только выставлять дружину на королевские войны Мархо и Бланко не обещали. А в вассальных клятвах Артедайна это оговаривается особой статьёю, разве не так? — Он поднялся из-за стола и оперся о столешницу кулаками, всем телом подавшись вперёд.

— А ты думал, мы здесь в грязи копошимся и о таких высоких вещах не слыхивали? — насмешливо спросил дядя Белерих опешившего Андагиса. — Напрасно. И нам кое-что известно.

— И нечего чужакам нас уму-разуму учить, — огрызнулся Тиудемер, хозяин Белых Холмов.

— Я не чужак! — взвился Андагис, сверкая глазами и привычным движением роняя руку на рукоять меча.— Я такой же ширский хоббит, как и вы, почтенные старейшины!

— Какой же ты хоббит? — ласково спросил Белерих. — В сапогах вон ходишь. Бронёй позвякиваешь. Говоришь по-артедайнски, слова растягиваешь. Волосы маслом умащиваешь. Не хоббит ты вовсе, а знатный рыцарь артедайнский, аж целый подзнаменосец. Только ростом не вышел.

— И за меч вон взялся, — мотнул головой Быкка.— Того и гляди, на поединок чести вызовешь кого-нибудь. Разве хоббиты так поступают?

— Одним словом, — сдвинув седые брови, подытожил Тиудемер, — никакой ты не хоббит. Половинец ты, вот ты кто.

Андагис отшатнулся и побелел. Рука его стиснула рукоять, но тотчас разжалась, точно меч обжёг пальцы. Он развернулся на каблуке и метнулся вон из норы Совета. За ним, вскочив с места и обдав старейшин полным презрения взглядом, выскочил Химии. Ветер рванулся было за ним, но охнул от боли в разбитом теле и сел на место.

Андагис и Химни проехали через весь Шир, собирая таких же, как Химни, отчаянных и бесшабашных парней - тех, кто дерзнул ослушаться запрета старейшин. Таких нашлось немного — едва набралось два десятка.

Ветер простился с Химни, когда отряд Андагиса проезжал через Токовище по дороге на север.

Сырой ветер гнал по серому небу серые облака. Андагис, ехавший впереди отряда, остановил пони и поднял руку, приветствуя Ветера. Химни выехал из строя и спешился.

На дороге, кроме Ветера и ополченцев, никого не было — только дурачок Книва, не любящий ни в какую погоду сидеть под крышей, копошился в придорожной канаве.

— Ну что... — неуверенно сказал Химни. — Едем, значит.

— Ага, — кивнул Ветер. — Удачи вам всем.

— Спасибо, — ответил Химнерит. — Мы отсюда сначала в Пустоград, а потом куда скажут. Господин рыцарь Митрильдин стоит сейчас в Пустограде.

Ветер не желал знать, где стоит господин рыцарь Митрильдин. Ему хотелось, чтобы Химни пообещал вернуться или хотя бы сказал что-нибудь такое, чтобы Ветер почувствовал, что перед ним друг.

— ...и Андагису дадут кинжал, заговорённый на самого старика Зиму. У всех артедайнских рыцарей есть такие кинжалы, на всякий случай —вдруг встретится в бою! А в Северске, говорят, башня высотой как две сосны...

Химнерит говорил и говорил о своей новой, увлекательной жизни, а Ветер слушал, мучительно думая, что ему ответить. Что у пегой кобылы жеребёнок родился позавчера? Или что Ветер вчера Хизамунду прямо в губы поцеловал, и она не возражала?

— Ну ладно, — неожиданно прервал свою речь Химни, — мы поехали.Удачи, — повторил Ветер.

Химни вскочил на пони и занял своё место в отряде, а к Ветеру подъехал Андагис.

— Не огорчайся, Ветерих, — сказал подзнаменосец, наклоняясь с седла, — Вайрэ плетёт свою паутину для каждого из нас в отдельности и по-разному. Судьбы расходятся и сходятся снова.

— Ты остаёшься беречь Шир, Ветерих! Прощай, и пусть Стихии будут к тебе добры.

И всадники растворились в сером тумане, и только глупый Книва долго бежал за ними, гукая и мемекая.

 

Беженцы

В тумане обозначились очертания всадника, и Ветерих приветственно помахал рукой.

— Эй, кто едет?

— Герн, — лениво откликнулся Фритигерн, сын Быкки. Его, впрочем, можно было узнать и так — здоровяк был поперёк себя шире в плечах. Мокрецкие крупни всегда славились кряжистостью, а Быкка ещё и жену себе взял из бледношкуров, так что сынок его вышел и статью, и ростом.

За спиной Берна показались ещё несколько теней — его отряд, ездивший на разведку к Воде.

— Что слышно? — спросил Ветер. — Вы выяснили, что горит?

— На том берегу горит, — ответил Герн, задумчиво поглаживая устье прицепленного к седлу тула. — В Заводье что-то неладно. Поедем посмотрим?

— Поехали, — кивнул Ветер. — Подожди, я только остальных позову, — он снял с пояса рожок и продудел в него два раза коротко и один раз длинно —зов к общему сбору.

— В Заводье? — переспросил подскакавший Балт Лучник. — Так там небось заводянские что-то сами подожгли. Кто их знает, заводянских-то. Чудной народ.

— Точно так, — согласился Сегерих. — Вон, когда Витигеса Шепелявого третий раз на воровстве поймали — тотчас в Заводье сбежал, небось не дожидался, пока старейшины разберутся с ним.

— А Филимера Рыжего так просто прогнали из Токовища, потому что он поссорился со всеми соседями, — поддержал едущий рядом лохматый Дикиней Долгогрив. — И он тоже в Заводье подался.

— Всё равно они хоббиты, — пожал плечами Берн,— Старый Гизмунд Коровий Хвост тоже в Заводье, а он просто с батяней моим повздорил. А так — отличный дядька, в детстве меня на собаке своей катал. Понимать надо.

— Правильно Герн говорит,— сказал Ветерих. — Все в сборе? Тогда вперёд.

Ветер не забыл того, что сказал ему, уезжая, Андагис. Как только молодой хоббит снова смог ходить и ездить верхом, не испытывая боли, он объехал весь Шир по следам Химни — и всюду разговаривал с приятелями, знакомыми и родичами, которые и хотели поехать вместе с Химни служить королю, да не смогли бросить родные места или не посмели ослушаться запрета родителей. И постепенно подобралось к нему семь десятков — почти полгроша! — молодых хоббитов, каждый со своим пони и снаряжением. Кто-то припомнил, как такое называлось у большецов, и Ветерих сотоварищи стали называть себя риворами, то есть пограничниками. Они объезжали границы Шира — от Воды на севере до Ширейки на юге, от Бренди-да-вина на востоке до Белых Холмов на западе — и собирали слухи и вести из большого мира.

Слухи и вести были нерадостные. Королевский Северск стоял в осаде и помощи ниоткуда не ждал. Старик Зима посылал на юг всё новые и новые полчища. Ушедшие служить королю хоббиты не подавали о себе никаких вестей, и даже слухов о них Ветер ни от кого не слыхал.

— Переправа горит! — поднимаясь на стременах, прокричал Сегерих. — Переправу подожгли!

На том берегу Воды что-то ярко пылало — не иначе как жилище паромщика. Ветер пригляделся, силясь увидеть, где находится сам паром, но густой туман скрывал поверхность Воды. Хотя нет, вон что-то светится — не иначе светильник на пароме.

— Стрелы на тетивы, парни! — приказал Ветер. — Если там кто ростом выше Берна, стреляйте.

Хоббиты спешились. Ветер, Сегерих, Балт и Герн прокрались ближе к берегу, остальные держались подальше. С реки раздался плач ребёнка, но быстро затих.

Послышался скрип — это паром ткнулся в берег. Четверо хоббитов подобрались ещё ближе и увидели, как с дощатого помоста с верёвочными перилами в молчании сходят на берег хоббиты — мужчины, женщины и дети, с узлами и котомками. Последним был коренастый старый шерстелап с горящей головнёй в руке и длинной жердиной подмышкой. Он небрежно бросил головню на доски и проследовал к столбу, где был привязан канат. Прислонив жердь к столбу, старик вынул из ножен на поясе длинный кривой тесак и в три удара этот канат разрубил.

Когда он так же деловито отпихивал жердью уже пылающий паром подальше от берега, Ветер и его спутники приблизились, не таясь.

— Добро пожаловать в Шир, папаша!— пробасил Фритигерн.

Старик вздрогнул, оборачиваясь на голос.

— Кто вы такие, ребята? — осведомился он, вкладывая тесак обратно в ножны.

— Ширские риворы! — ответил Ветер с гордостью в голосе. — Объезжаем границы, смотрим, что где происходит. Я — Ветерих сын Вультвульфа, брата Белериха Хозяина Зелёных Холмов. А ты, дядя, кто будешь?

— Хисарна я. Хисарна Паромщик раньше был, да какой я нынче паромщик, — старик кивнул в сторону медленно уплывающего вниз по течению костра, бывшего раньше паромом.

— Что произошло там у вас? — Ветер посмотрел на вновь прибывших заводянских. Те в большинстве своём сидели на земле, кто-то развязывал узлы, извлекая из них какую-то снедь, кто-то просто сидел и смотрел в никуда.—Что случилось в Заводье?

— Нет больше Заводья, — ответил Хисарна. — Спалили большецы.

— А что Гизмунд Коровий Хвост? — спросил Фритигерн. — Ты знаешь такого?

— Кто его не знал? — печально хмыкнул паромщик. — Он себе богатую усадьбу построил у Трёх Сосен, домину отгрохал с надклетью. Там и остался, когда всё пожгли. Дочку его с внучкой, двух доярок да трёх работников я четыре дня тому переправил, всего-то и осталось.

— А Витигес Шепелявый? —спросил Сегерих.

— Шепелявого давно убили. Он с большецами воевать надумал, двоих застрелил, а третий на него верёвочную петлю накинул да и протащил за конём полпоприща, одна голова и доехала, — охотно поведал Хисарна. — Это видел Геримуд Полторы Ноги, я его уж давно переправил.

— Ну а этот, как его, — почесал в затылке Ветерих,— Филимер Рыжий?

— Тьфу на твоего Филимера Рыжего, — проворчал старик. — Когда джаравы в Верещатник вошли, он им овражек указал, куда все попрятались. Так они всех в том овражке и постреляли. Но ничего, досталось и Рыжему — дочка Нидады Горбатого видела, как его за какую-то провинность топором зарубил старший джарав.

— А кто такие джаравы, дед? — спросил Ветер. — Они за Старика Зиму, что ли?

— Племена северные, — откликнулся Хисарна. Джаравы, онги и эремтаги. И ещё орки. У нас всё больше джаравы да онги шастали.

Отряд Ветериха ехал на юг, сопровождая вереницу заводянских погорельцев. Детей и тех из взрослых, кому было тяжело идти, взяли на пони. Ветер шёл впереди, держа своего в поводу — на нём ехала Сунильда, молодая вдова Гундериха Непоседы с двумя маленькими детьми. Справа от Ветериха шёл Хисарна.

— Доберёмся до Токовища, — говорил Ветерих, изредка косясь назад, где вровень с его лицом круглилось под вышитым платьем полное Сунильдино бедро, — там всем найдётся место переночевать и миска жаркого. А потом гонцов пошлём в Мокреть и в Откопы. Пускай старейшины решают, что нам дальше делать.

 

Осквернённый Шир

Ночью прошёл дождь, и земля под копытами пони неприятно хлюпала. Ветерих отвёл от лица ветку, обдавшую его за это каплями, и обернулся.

— Эй, не отставать! Подтянулись! Это последний хутор, дальше уже не живёт никто. Домой поедем!

— Какое домой, — отозвался подъехавший Балт. — Дома нет никого. В Мокреть поедем.Главное, отсюда уедем, — возразил Ветер. — А, вот и хутор. Далёконько ж ты забрался, Сафрак Длинноносый!

Сафрак Длинноносый, угрюмый лысоватый шерстелап, смотрел на риворов исподлобья.

— ...разорили Заводье и когда угодно могут через Воду в Шир перебраться, — продолжал объяснять Ветер.— И на совете старейшин порешили, что все уходим за Мокреть. Припасы с собой забираем, а всё ценное в погреба и под шелуху-большуху.

— За Мокреть, говоришь? Да за Мокретью ж Оральд живёт! — встрял в разговор сын хозяина, тоже недобро косившийся на Ветериха. Всего на хуторе было восемь мужчин, не считая детей, — три Сафраковых сына, сам Сафрак, Сафраков зять и два работника.— Так он и пустит!

— Быкка, Хозяин Мокрети, сам ходил на поклон к Оральду, — объяснил Ветер. — Оральд позволил. Только живые деревья воспретил рубить да на кое-каких зверей охотиться. Так что Оральд за нас. А без его соизволения кто в лес войдёт, тот из леса не выйдет.

— Быкка велел передать, чтобы все снимались и шли в Мокреть, — подтвердил Дикиней Долгогрив. — Твой хутор, папаша Сафрак, последний. Собирайся.

— Не буду я никуда собираться! — сердито задёргал носом Сафрак. —Здесь мои деды и прадеды с самого Заселения жили, и я жить буду! А и найдут меня большецы ваши, так на своей земле помру, не в Мокрети какой в болоте сгнию.

— Помрёшь-то ты помрёшь, Длинноносый,— добродушно согласился Хисарна. — Вот только когда тебе джаравы шерсть на лапах подпалят, то ты им не только всё добро отдашь — ты им про весь Шир расскажешь и ещё карту нарисуешь. Так что давай-ка с нами. Мы тебя как раз до Мокрети проводим и ещё устроиться поможем.

Хисарна перевозил хоббитов в Заводье и обратно последние тридцать лет, тем и жил. Последние двадцать лет жил в одиночестве —жена от него сбежала в Шир. Без всякой жалости спалив своё единственное достояние, он остался и вовсе никуда не пристроенным и, недолго думая, упросил Ветериха принять его в риворы.

— Хор-роший у тебя, Сафрак, хлев! — закивал бывший паромщик седой головой. — Вот у Одоульфа Камыша такой же летом сожгли. А самого Камыша на колодезном журавле повесили. Это онги, они любят вешать. А джаравы — те всё больше стрелять да резать. А жечь они и те, и те хорошо умеют.

Сафрак же не уступал.

— Авось не сожгут и не зарежут. Езжайте, ребята, куда ехали.

— Мы сюда ехали, — Ветер начал терять терпение. — Нарочно подгадали утром приехать, чтобы ты к вечеру собраться успел. Мы за последние девять дней четырнадцать хуторов объехали, твой пятнадцатый. И в каждом нам спасибо сказали, что пришли и об опасности предупредили. Один ты такой упрямый, старый ты олифан!

Сзади крякнул от удивления Сегерих. Спасибо риворам сказали от силы на трёх-четырёх хуторах из этих пятнадцати; все остальные поначалу точно так же упирались.

— А мне плевать, что вам там кто говорил! — Сафрак вытянулся во все свои три локтя роста и ещё сильнее задвигал носом. — Мне ни соседи, ни старейшина не указ!

— Вот тебе указ! — рявкнул Ветер, подставляя Сафраку под нос сжатый кулак. — Вот тебе указ!

Сафрак попятился. Его сын тоже попятился.

— Ты как со старшими разговариваешь? — возмутился Длинноносый, — Молодой мне кулаками грозить!

— Я тебе не молодой? — едко спросил Хисарна. Старый хоббит тридцать лет тягал паромный канат и силы в руках накопил на зависть любому. Он был сильнее даже здоровяка Фритигерна и подкузнечья Анделы.

Сафрак посмотрел на Хисарну. Взглянул на усталые, хмурые лица восемнадцати риворов. С ненавистью зыркнул на Ветера. И махнул рукой сыновьям, пошли, мол, собираться.

Шир опустел. Вымокшие до нитки риворы и Длинноносинсы ночевали в оставленных незапертыми норах в Раздорожье и Токовище. Всю дорогу Сафрак ворчал и грозился, что он ужо найдёт на Ветера управу. Гизмунд, младший сын Сафрака, к концу путешествия попросился в риворы, а его сестра Зелигунда так усердно строила глазки Сегериху, что тот уж задумал свататься.

Бродом через Ширейку перебрались в Мокреть. В это время года она как нельзя лучше соответствовала своему названию. В нескольких местах дочерей и невесток Сафрака пришлось сажать на пони, а возок —разгружать и перетаскивать на руках, так размокла дорога. Но вскоре на помощь подоспел Герн с десятком риворов.

— Плохие новости, Ветер, — прогудел здоровяк.— Большецы из Ангмара захватили Бри. Несколько деревень сожгли, князя на воротах повесили.

— Понятно... — мрачно сказал Ветерих.

Ему действительно стало понятно, что война подошла совсем близко. Заводье —это выселки, Ветерих никого из заводянских прежде близко не знал и за Водой никогда не был. А вот Бри — совсем другое дело.

В Бри живут такие же почтенные джентльхоббиты, как и в самом Шире.

— Что-то ещё? — спросил он у Фритигерна.

— Ага, — кивнул тот. — Мост.Что мост?

— Бренди-да-винский мост захватили и стражу там выставили.

У Ветериха неприятно похолодело внутри. Значит, в любой момент свирепые онги и джаравы, слуги Старика Зимы, могут ворваться в Шир, разорить оставшиеся без хозяев норы, вырубить сады. До сих пор он себе это только представлял, а сейчас — всем существом ощутил, что это по-настоящему.

— И правда плохие новости, — вздохнул он. — Ну да ничего, мы вроде бы всех хуторян согнали с мест. Кто сюда, в Мокреть, отправился, а кто —в Большие Откопы, как на совете уговорились. Там тоже спрятаться можно.

— Здесь вернее, — возразил Герн. — Здесь Оральд.

— Твой отец правда видел Оральда? — спросил Ветерих. — Страшный он?

— Батя говорит — очень страшный и одновременно совсем не страшный,— пожал плечами Фритигерн. — Я не знаю, как так бывает, но я-то его не видел, батя один ходил.

— О, Оральд страшный, — усмехнулся Быкка, — очень страшный. А ещё он очень добрый и очень сильный, и от этого ещё страшнее.

— А это-то почему? — не понял Ветерих.

— Оральд очень добрый, — повторил старейшина, — а мы с тобой, Ветер, не очень. Мы скотину режем, дичь стреляем. Детей шлёпаем, а то и друг другу тумаков можем навешать. Остоульф Осина позавчера жене глаз подбил, сейчас вон пятую вязанку хвороста из леса тащит в наказание. Так вот, когда Оральд тебе в глаза смотрит, ты злым себя чувствуешь. А Оральд, добрый и сильный, тебя насквозь видит. Понимаешь, почему страшно?

— Понимаю... — кивнул Ветерих. — Но он же за нас, правда?

— Оральд ни за кого, — покачал головой Быкка. — Он просто здесь хозяин, а мы его соседи. Поэтому он нас по-соседски к себе пустил. Впрочем, Ветер, я тебя по делу позвал, а не Оральда обсуждать. Книва сбежал.

— Как сбежал? Куда сбежал?

— Я не знаю. Книва из Токов — так, может, он и сбежал в Токовище?

— Может быть. Он раньше часто убегал, пока его не приставили свиней пасти. Его даже на привязь сажали, только потом жалко стало. Когда он сбежал?

— Сегодня утром хватились. Собаки потеряли след в болоте, дальше не пошли.

— Возьму Герна, Балта и Сегериха, — Ветерих поднялся со скамьи, поправил пояс с ножом, — Пойдём пешком и без собак, чтобы тихо. Заодно разведаем, не появились ли большецы в Шире.

— Всё правильно излагаешь, Ветерих Ривор!

— Да что ты, дядя Быкка, рано мне прозвище-то иметь,— Ветер смущённо улыбнулся и чуть зарумянился. — Я покуда просто Ветер Ток из Токовища.

— Давай, торопись, Ток из Токовища, — Быкка тоже поднялся — много дел было у старейшины. — И возвращайся скорей.

На след Книвы они напали на второй день. Как и предполагал Быкка, след вёл вдоль леса в сторону Токовища.

Вечером того же дня Балт Лучник видел издали двух или трёх всадников, судя по всему — большецов на больших лошадях. Костра ночью не разводили, спали под поваленным деревом. Проснулись засветло и пустились дальше вдоль леса. Следы Книвы всё ещё вели прямёхонько в Токовище.

— Надо же, — сказал Сегерих, — дурачок дурачком, а ведь дорогу запомнил.

— Книва, на самом деле, если захочет, то бывает очень даже смышлёный,— согласился Ветер.

— Он забавный, — широко улыбнулся Фритигерн. — Я его давеча тыквенными семечками угостил, так он три штуки очистил и мне обратно отдал.

— Это он вместо «спасибо», — сказал Ветерих,— Говорить-то он не умеет.

— Тихо! — прервал их разговор Балт. — Принюхайтесь. Дымом пахнет.

— Тетивы надеть! — распорядился Ветер и тотчас выполнил собственный приказ. — Дальше идём лесом.

Это были хорошо знакомые Ветериху места — Токовище было совсем близко. Хоббит точно знал, где надо выйти из леса, чтобы открылся вид на родные норы. А запах дыма ощущался всё сильнее — не тревожный запах пожара, а скорее уютный запах костра.

У костра, горящего невдалеке от полностью раскопанной главной норы Токовища, сидело пять большецов. Солнце начинало клониться к закату, и большецы, верно, стряпали себе обед или ужин. По обеим сторонам костра были приспособлены деревянные рогульки, а между ними прилажен был вертел.

У Ветера мигом пересохло в горле. Знаком он велел спутникам молчать.

— Стреляйте, — шепнул он, кивая головой в сторону большецов и натягивая лук.

Товарищи поглядели на него с удивлением. Фритигерн поднял брови, будто спрашивая: ты уверен?

— Берн, стреляй! — шёпотом рявкнул Ветерих. — На костре!..

Три ривора присмотрелись к тому, что было на костре. Сегерих сглотнул. Четыре стрелы слетели с тугих тетив одновременно.

Одна стрела угодила в костёр — уголья так и рассыпались в разные стороны. Вторая пробила плечо одному из большецов и высунулась с другой стороны. Третья и четвёртая попали в другого большеца, тот упал и больше не двигался.

Большецы вскочили. Один из них пробежал несколько шагов в сторону хоббитов, стал махать руками над головой и что-то кричать. Двое других наклонились к раненому и стали возиться с ним.

Вторую стрелу Ветер положил точно в середину груди кричащего. Один из занимающихся раненым оглянулся — и получил в лицо стрелу от Балта. Два оставшихся большеца, раненый и здоровый, бросились бежать. Фритигерн и Сегерих застрелили их в спины.

Четверо хоббитов медленно шли по опушке леса.

Фритигерн смотрел перед собой пустым, невидящим взглядом. В руке здоровяк нёс страшный, тяжёлый чёрный топор. Сегерих что-то шептал про себя, а по щекам его текли одна за одной слёзы. Балт молчал и только теребил ушки стрел в туле. Ветерих время от времени раздувал ноздри и скрипел зубами.

Позади осталось разорённое Токовище и могилка Книвы, наспех вырытая Сегерихом и Ветером. А над могилкой, выстроясь в рядок, глядели вслед хоббитам с воткнутых в землю копий головы пяти болыпецов.

— Ветер, — вдруг отрывисто сказал Фритигерн,— правда, мы этого так не оставим?

— Не оставим, Герн. — Не глядя ему в глаза, ответил Ветерих, — Не оставим.

 

Плен

— Большецы вы, большецы, — приговаривал Дикиней, утаптывая снег,— что ж вам дома-то не сидится? Стараешься, головы на кольях ставишь для них, а они всё равно лезут и лезут.

— Это им воевать не хочется, — сказал Ветер, закидывая на плечо лопату. — Вот и ползут сюда. Думают, тут полно добычи и никаких начальников.

— Дрыхните, храбрые ангмарские воины, — Сегерих кивнул на засыпанную землёй и снегом неглубокую общую могилу.— Ни начальников тут вам нет, ни добычи. Зато весной на вас Хидеульф Болтун редис посадит. И репку. Всё будет веселее.

— Ничего Болтун здесь не посадит, — возразил Дикиней. — Болтун этот участок Быкке в вечное пользование отдал.

— То есть как это? — насторожился Ветер. — За какие такие заслуги?

— Не помню уже, — отозвался Дикиней. — То ли за два бочонка патоки, то ли за какую другую сласть. У Быкки-то в Мокрети таких припасов полно осталось, это все остальные с собой только необходимое везли.

— Да, Ветер, ты что, не слышал? — подтвердил Сегерих. — Быкка сам не жирует и домашним своим не позволяет, а вот если кому приспичит вина или там мёда, или ещё чего этакого —тот идёт к Быккинсам и кланяется им. Авгис Кривоногий дочку замуж выдавал недавно, так Быкка за бочку вина с него закладную на поле взял.

— Э, как оно... — хмыкнул Ветерих и зашагал прочь с опушки леса, поправив по дороге один из кольев с надетой сверху бородатой головой. Снег скрипел под обутыми в валенки ногами хоббита. — А как старейшины?

— А что старейшины? — Сегерих прошёл между двумя заснеженными кустами, не задевая веток; Дикиней и Ветер последовали его примеру: теперь для всякого большеца, что заглянет на опушку до следующего снегопада — а зима выдалась снежная — следы хоббитов таинственно пропадут в кустах.

— Старейшины ворчат и пытаются запретить эти сделки, — продолжал Сегерих, — только у них не очень получается.

— Они что, не верят, что мы вернёмся, я не понимаю? — раздосадованно покачал головой Ветерих. — Стараешься тут, как Дикиней сказал, головы на кольях ставишь, а они думают, что нет больше Шира?

— Тут ещё заводянские страхов порассказывали,— пояснил Дикиней, — Да и наши риворы любят перед девушками покрасоваться, рассказать, какие большецы страшные, да сколько они уже нор поразоряли, — он многозначительно поглядел на Сегериха, но Сегерих тотчас отвернулся в сторону и замурлыкал песенку,— вот многие и думают, что будем всегда в лесу сидеть. И Быкку ещё старым дурнем называют.

В тишине зимнего леса раздался звук рога, три отрывистых ноты.

— Это на стоянке! — воскликнул Ветер. — Трубят тревогу!

Хриплый, низкий, протяжный рёв прервал его слова. Через лес прямо на троих хоббитов шли два огромных оленя. Плоские, похожие на обращённые вверх громадные ладони, рога, тяжёлые горбоносые морды —таких оленей никогда прежде не видывали в Шире. По сравнению с обычными пятнистыми оленями эти выглядели как большецы по сравнению с хоббитами.

На спинах оленей сидели кажущиеся до смешного маленькими большецы с копьями в руках и луками за плечами.

— Прячьтесь, парни! — велел Ветер, а сам пустился бежать, размахивая руками. Краем глаза он успел заметить ныряющего в сугроб Дикки, а дальше ему стало уже не до того —перед глазами замелькали ветки, кусты, заснеженный бурелом, а сзади надрывно ревел чудовищный олень, дышал в спину. Бежать по снегу было неудобно, и Ветер знал, что его догонят, но нужно было бежать, чтобы отвести большецов от Сегериха и Дикинея.

Большец, спрыгнул со спины ужасного скакуна и сбил Ветера с ног, навалился сверху, перехватил руку с ножом.

— Нъшълысь, ‘бью! — рявкнул он на северном наречии.

Ветер не шевелился. Ему связали за спиной руки, чем-то жёстким заткнули рот. Один из большецов подхватил его и бросил, словно тюк, на спину своему оленю.

После нескольких часов тряски на вонючей оленьей спине Ветер почувствовал, что движение наконец прекратилось. Ангмарский воин подхватил хоббита за плечи и поставил в снег.

Чужой шатёр стоял между широких холмов; чужой шатёр с чужим значком на шесте — равносторонний крест, и с каждого конца вырезано по треугольнику. Ещё три громадных оленя были привязаны возле шатра. Неподалёку у костерка сидели четыре большеца, одетые так же, как те, что привезли Ветера — в плащи из толстого серого сукна.

Полог шатра откинулся, и из глубины шатра вышел невысокий большец в блестящих доспехах и меховой накидке. Один из оленьих всадников сказал что-то на северном языке, быстро и неразборчиво.

— Здравствуй, половинец, — на хорошем Западном дружелюбно промолвил вышедший из шатра.— Очень рад тебя видеть. Выньте кляп, — бросил он привезшим Ветера воинам.

— Очень рад видеть! — прохрипел пересохшим ртом Ветер.— Как раз время обеда. Мясца захотел, пузо большецкое? Как готовить-то будешь? Поджаришь? Сваришь? Сырьём съешь? Не подавись смотри, я спереду костистый, а сзаду...

Ему снова сунули в рот кляп, подхватили сзади и внесли в шатёр. В шатре было тепло, сумрачно, и пахло душистым дымом, идущим от трёхногой жаровни. Шкуры неведомых зверей лежали на полу и пахли слегка менее душисто — в этом Ветер убедился, когда его положили на них лицом вниз. Большец присел рядом.

— Сейчас я вытащу кляп, — сказал он, — и развяжу тебе руки. Я не собираюсь есть тебя ни в каком виде, не собираюсь убивать тебя или причинять тебе вред. Я не враг тебе и твоим, и хочу, чтобы ты это понял. Кивни головой, если понял.

Ветер кивнул головой. Большец продолжал говорить, вытаскивая кляп.

— Я хотел бы знать, почему ты решил, что тебя хотят съесть. Ты слышал рассказы о людоедах-орках?

— Рассказы? — издевательски спросил Ветер.

— Про орков рассказывают всякое, — большец, видно, принял вопрос за чистую монету,— но в Андан-маа никто не ест мяса разумных существ. Вот, я развязываю тебе руки. Не беги и не пытайся напасть на меня. Я не враг.

Ветер сел, разминая затёкшие запястья, и посмотрел на сидящего рядом большеца. У него было узкое смуглое лицо, светло-русые волосы и небольшие серые глаза.

— Ваши люди съели моего родича,— буркнул Ветер.

Выслушав про Книву, большец тяжело вздохнул.

Судя по твоему описанию, те, кто убил твоего родича, были эремтаги из восточного Андан-маа, а там водятся создания, сутью своей звери, что могут быть внешне похожи на людей. Если Кне... Книва? был, как ты говоришь, бессловесным дурачком, то эремтаги могли принять его просто за диковинного зверя.

— Так что ж, мы им должны были вежливо объяснить? — криво ухмыльнулся Ветер. — Дорогие ремтаги, вы тут обшиблись малёхо, дайте мы вам за нашего родича поросёнка подарим, его и ешьте на доброе здоровьичко.

— Убить их вы имели полное право, — ангмарец никак не ответил на издевку, звучавшую в словах Ветера. — А вот осуждать их не за что. Мы не едим людей. И если вы не считаете себя людьми, —  поправился ангмарец, заметив, что Ветер вздёрнул подбородок,— то вас мы тоже не едим. Никаких говорящих не едим. Мы не враги вам.

— Так зачем вы тогда пришли сюда? — оскалился Ветер. — Зачем грабите, зачем убиваете, зачем жжёте? Если вы не враги?

— Те, кто разорил ваши северные земли, — поморщился ангмарец, — понесут заслуженное наказание. Они поступили так не по приказу. Я же пришёл сюда, чтобы говорить с вашими старейшинами о мире, и мне нужна твоя помощь.

— Вот как? — недоверчиво глянул на ангмарца хоббит. — А почему ты решил, что я стану тебе помогать?

— Потому, — отвечал ангмарец, — что ты храбрый и умный половинец. Ты дал себя схватить, чтобы остальные успели скрыться. Ты был готов пожертвовать собой ради спасения друзей. И ты поможешь нам сделать так, чтобы война не пришла на земли половинцев. А это возможно, только если вы станете нам друзьями.

— Мы спокойный и миролюбивый народ, — ответил Ветер. — Мы ни с кем не воюем.

— Из вашей страны никто не возвращался, кроме моих разведчиков,— возразил ангмарец,— а они рассказали мне, что вы выставляете на дорогах колья с головами убитых, для устрашения. Так делают на севере джаравы, одно из наиболее воинственных племён Андан-маа. Может быть, вы и миролюбивый народ. Но вы хорошие воины, и мы хотим иметь вас на нашей стороне. Вы, как выразился бы мой начальник, очень полезная вещица, а у нас на севере любят полезные вещицы.

Ангмарец улыбнулся неожиданно доброй, славной, чуть смущённой улыбкой. Ветер не смог не улыбнуться в ответ.

— Меня зовут Найнас, — сказал большец, — а тебя?

— А меня — Кудук, — ответил Ветер, давно готовый к этому вопросу, и снова замолчал. Найнас встал, принёс откуда-то бутыль в кожаной оплётке и две чаши, плеснул вина и первым пригубил.

— Я расскажу тебе одну историю, Кудук, — сказал он. — И ты поймёшь, почему мы ищем мира с половинцами.

Ветер взял свою чашу и понюхал вино.

— Две дюжины дней назад, — продолжил Найнас, — мы взяли Варнастеран, главный город заморян.

— Мы его зовём Северск, — сказал Ветер.

— Когда мы почти уже очистили город, над одной из его башен поднялось королевское знамя. Это была высокая башня с узкой винтовой лестницей, на какой один воин мог легко сдерживать троих, а больше там и не помещалось. Решили, что в башне укрылся сам король Арви.

— Башню, разумеется, окружили, — продолжил ангмарец, глотнув из чаши, — и долго пытались проникнуть туда. И когда наконец, потеряв пять человек и семь орков убитыми, наши воины пробились наверх, то обнаружили, что всего гарнизона в башне было два королевских гвардейца и один маленький человечек, — он-то и вывесил королевское знамя наверху башни. Сначала решили, что это ребёнок, потом подумали, что просто человек, который с детства так и не вырос, — среди нас такие встречаются. Но потом оказалось, что он не то и не другое. Мы похоронили его со всеми почестями возле той башни и на надгробии его написали только слово «Отвага» — мы не знали ни имени его, ни рода. Но с тех пор я порасспрашивал знающих людей и узнал, что у половинцев есть целая страна — страна, которой он принёс много чести своим подвигом, страна, что может по праву гордиться им. Я пришёл, чтобы воздать почести вашей стране и вашим старейшинам, воспитавшим такого славного воина. Отведи нас к ним!

— Где мы сейчас? — спросил Ветер, помолчав. — А то я, пока меня везли, не очень мог по сторонам смотреть.

— Мы сразу за мостом, — ответил Найнас. — Насколько я понимаю, вы живёте где-то на юге отсюда.

— Мост через Бренди-да-вин? — уточнил Ветер и, полупив в ответ кивок, покачал головой. — По дороге на юг идти нельзя, а то заметят издалека и встретят стрелами. А если подойти со стороны леса, то получится. Я знаю тропинку.

 

Возвращение

Найнас сидел на корточках и шептал что-то про себя. Потом сделал резкое движение руками и отбросил прочь какую-то чёрную тряпку. Поднялся, обернулся к стоящему рядом с ним воину и отдал несколько приказов на малопонятном северном языке. Воин стукнул себя костяшками пальцев по лбу в знак повиновения и куда-то скрылся.

Третий день отряд Найнаса, ведомый Ветером, пробирался на юг через Старый Лес. Уже третий раз ангмарец производил эти странные действия.

Ветер подождал, пока Найнас отойдёт к костру, и осторожно глянул, что это за тряпку выкинул ангмарец. На снегу лежал трупик летучей мыши, неизвестно откуда взявшейся посреди зимы.

День был на исходе, и вскоре Ветер сидел у большого костра рядом с Найнасом, чуть в стороне от его воинов, обгладывал тонкие косточки лесного голубя и беседовал с ангмарцем.

Найнас рассказывал о своей стране. О том, как давным-давно явился на Север тот, кого на Юге звали Стариком Зимой и Королём-Ведьмаком, а на Севере стали звать Бессмертным Королём. Как его мудрость и могущество привели под его руку потомков людей, изгнанных некогда из родных мест «заморянами и кремнеглазыми» — так Найнас называл артедайнцев, — а воинская доблесть заставила покориться орков Туманных гор. И тогда Бессмертный Король обратил свою волшебную силу на благо послушных ему народов. Из глубин земли он призвал троллей и обратил их в рабство. Могучие тролли под руководством королевских мастеров осушили северные болота и заключили воду в подземные трубы. По всей северной стране протянулись эти трубы, и благодатная вода из Горячей Долины потекла по ним, согревая холодную северную землю.

Ещё рассказывал ангмарец про коварных и безжалостных заморян и кремнеглазых, и союзников их эльфов, ненавидящих Короля и вечно пытающихся помешать ему строить благодатную страну на Севере. Очень хотел он узнать, почему хоббиты так спокойно живут под властью заморян.

— Я видел в Варнастеране статуи половинцев в садах. Говорят, что эти статуи приносят хороший урожай.

— Это мы приносим хороший урожай,— усмехнулся Ветер. — Большецы очень хорошо платят нашим садовникам и огородникам.

— Я понимаю... — отозвался Найнас, — для вас хорошо родит земля? Земля ведь для разных народов родит по-разному, иным племенам она вовсе не приносит никакого урожая. Вот почему заморяне и кремнеглазые оставляют вас в покое!

И пошёл рассказывать о хитрости и подлости заморян и кремнеглазых, и так складно рассказывал, что Ветер хотел было поспорить, но не нашёл, что возразить — всё, что объяснял Найнас, было само по себе правильно. Как в сказке, где Глупый Одо объяснял росомахе, что хоббиты на хлеб мажут то, что мухи наплевали, а запивают тем, что у коровы из промежду ног вытекает. Ветер и сам уже почти поверил, что хоббиты живут под тяжёлым гнётом соседей-заморян, обманом выдающих исконные хоббитские земли за свои, хоббитам пожалованные. И что самых лучших и искусных мастеров среди хоббитов сманивают к себе заморяне, чтобы держать хоббитов в темноте и отсталости. И что без заморян и кремнеглазых так славно заживут хоббиты, а их новые соседи — и онги, и чариары, и джаравы, и эребеи, и эремтаги, и скререфенны, и все прочие северные народы — будут оказывать им должное уважение.

— Но ты зеваешь, друг Кудук. Пора идти спать. Когда мы доберёмся до твоих сородичей?

— Завтра к полудню, друг Найнас, если нам ничто не помешает.

— Я очень надеюсь, друг Кудук, что нам ничто не помешает, — Найнас улыбнулся. В его голосе не прозвучало ни тени угрозы, и оттого Ветеру стало страшно.

Ветер уже засыпал, когда снаружи шатра стало неожиданно светло, как будто окно открылось в тёмной норе. Хоббит сел и огляделся по сторонам. Возле выхода из шатра Ветер увидел сидящего на корточках Найнаса. В руке ангмарца тускло отсвечивал короткий меч. Снова стемнело.

Вокруг шатра кто-то ходил, медленно и размеренно. Что-то странное слышалось в звуке этих шагов, что-то неправильное, но Ветер не мог понять, что именно.

— Ты сказал, что здесь нет ни медведей, ни троллей, Кудук, — прошептал большец, — кто тогда ходит снаружи? И почему никто не поднимает тревогу? — добавил он сквозь зубы. — И что это за свет? Откуда?

Низкий, тяжелый голос раздался в ночи. Кто-то ритмично повторял какие-то странные не то слова, не то просто звуки. Голос был такой низкий, что давил на уши и был почти неслышен, но пробирал до костей.

«Оооммм-хоооммм... оооммм-хоооммм... оммм-ухоммм-хылллооо....»

Ветер выпрямился.

— Это Оральд, ангмарец, —сказал он. — Ты знаешь, кто такой Оральд?

«Бооммм-хуоомммм... хлаааа-хомммм... хоооомм-хааааммм-ды-хылллооо....»

Найнас сглотнул.

— Веральден-Ольмай! — воскликнул он. — Вот почему вас оставляют в покое! Веральден-Ольмай... — Найнас повернулся к Ветеру, держа перед собой меч. — Кудук! Куда ты завёл нас?

— Туда, куда нужно, — ответил хоббит. — Туда, откуда вы не выйдете.

— Сюда придут другие, половинец. Сюда придёт сам Король. Я посылал ему вести на мёртвых крыльях, он всё знает о вас. Горе тебе, половинец!

— Неужели ты думаешь, большец, что этот лес хоть что-то может покинуть без разрешения Хозяина? Живое или мёртвое, крылатое или двуногое? Сюда больше никто не придёт. Убивай меня, ангмарец, мне не страшно!

«Оммм-хооом-йылллоооо» — провыло снаружи, и Найнас выскочил из шатра. Снова стало светло, Ветер зажмурил глаза и упал на колени, ожидая чего-то страшного, но всё успокоилось. В темноте не слышно было даже уханья сов и прочих таинственных ночных звуков. Немного спустя Ветер забрался обратно под одеяло и уснул до настоящего рассвета. Найнас не вернулся. Не вернулись и два воина, спавшие обычно в том же шатре.

Когда хоббит вылез из шатра и осмотрелся, никого из ангмарцев вокруг не было. Не было ни их огромных оленей, ни собак. Только меч Найнаса лежал в сухих листьях.

Ветер вскрикнул от внезапного ужаса. Шесть ангмарских шатров стояли посреди жёлто-бурого пятна в заснеженном белом лесу. Землю покрывали листья — сухие, ломкие, не слежавшиеся в чёрную кашу, как бывает, когда тает снег. В зиму словно бросили кусок осени.

Хоббит по бездумной привычке наклонился и срезал — отобранный ножик Найнас велел вернуть ему ещё позавчера — крепенький подосиновик. Обрыскал цепким взглядом полянку и отметил ещё четыре штуки. А, вот ещё два. На жарёху должно хватить.

Вооружённый мечом Найнаса, с мешком грибов за плечами, Ветер шёл на юг по тропинке между чёрными деревьями, — словно те расступились, пропуская его, и снег с них опал.

«Куда, хотел бы я знать, всё-таки делся Найнас и остальные?» — подумал про себя хоббит, и ему вдруг ответили неизвестно откуда, низким, давящим голосом: «Слуг Зимы забрала Осень».

«Ой»,— сказал Ветер и пошёл побыстрее, и ничего больше не спрашивал.

— Что ты говоришь, Сегер? Когда же он успел?

— Да как только мы вернулись с вестью о том, что тебя большецы увезли. На следующий же день Быкка сказал, что Фритигерн Быккинс — новый начальник риворов. А на следующий день, вчера, то есть, объявил, что совет старейшин больше не нужен. И Фритигерн с ребятами у него при этом за спиной стояли.

— И ты стоял?

— Да все стояли, и я стоял. Мы ведь не знали, зачем нас Быкка с собой на совет позвал. А нынче получается, что он нами наших же старейшин пугает. А потом поздно уж было. Мы вчера поговорили с ребятами... Хисарна из риворов уходит, Дикиней с Гундерихом хотят отдельно от Быккиных риворов ездить, а большинство говорят, что лучше уж пускай Быкка и Берн будут начальниками, чем мы все тут перессоримся. Ну, а Берна мы и не спрашивали — ясно, что он отца будет слушаться.

— Ладно, — мрачно сказал Ветер. — Пошли к Быкке. У меня к нему разговор есть.

Быкка, хозяин Мокрети и новоявленный вождь хоббитов, встретил Ветера посередине Поляны. За спиной Быкки виднелся Фритигерн, а чуть позади — несколько других риворов. Бегло оглянувшись, Ветер увидел, что сзади него идёт не только Сегерих, а и Бундерих, и Ильдерих, и ещё несколько хоббитов.

Из окружающих Поляну землянок начал показываться народ. Когда Ветер и Быкка сошлись на расстояние пяти шагов, вокруг собралась уже немаленькая толпа: в основном жители Мокрети — друзья, родичи, домочадцы и работники Быкки; прибывших из других областей Шира и заводянских почти не было.

— Здравствуй, дядя Быкка! — сказал Ветер, останавливаясь. — Я вернулся.

— Здравствуй, Ветерих, — сказал Быкка. — Где ты был всё это время? Почему у тебя большецкий меч на поясе?

— Был я в плену у большецов, — охотно ответил Ветер, — и нынче вот спасся, а большецы сгинули.

— А мне говорили, что ты перед тем, как большецы тебя увезли, риворов своих отослал и один остался,— дружелюбно улыбнулся Быкка.— А вот нынче цел и невредим обратно идёшь. Подозрительно мне это, Ветерих.

— А мне, дядя Быкка, подозрительно, — Ветер начал злиться, — что ты совет старейшин распустил, один старостой остался, словно не хоббиты мы, а большецы, без короля ни на что не годные! И мне это не одному подозрительно!

— Фритигерн, — спокойно сказал Быкка, — отведи-ка молодого мастера Ветериха в погреб. Пускай он там поразмыслит, хорошо ли повышать голос на старосту.

Фритигерн шагнул вперёд, следом за ним — ещё два ривора. Ветер стоял прямо и неподвижно, глядя в глаза Фритигерну и скрестив руки на груди, чтобы рука ненароком не легла на рукоять меча. Могучий Быккинс медленным шагом приблизился к Ветеру. Страшный эремтагский топор висел у Берна за плечами, руки к нему он тоже не протягивал.

— Эй... — воспрял было за спиной Ветера Сегерих, но Ветер поднял руку, останавливая его.

— Здравствуй, Берн,— тихо сказал предводитель широких риворов. — Я вернулся.

Фритигерн бросился на Ветера и схватил его за плечи, чуть не сбив с ног. Следующим движением он притиснул Ветера к могучей груди и сжал так, что чуть не захрустели рёбра. Разжав объятия, здоровяк обернулся к Быкке и сказал, улыбаясь сквозь выступившие на глазах слёзы:

— Не, батянь. Я с Ветером.

Быкка не дрогнул. Он стоял и молча смотрел, как обнимались и хлопали друг друга по плечам риворы, и когда они встали все вместе против него, он сказал:

— Нехорошо поступаешь, Ветерих. Сына против отца ведёшь. Помнишь, что я тебе про Оральда-то говорил?

При упоминании имени Оральда в толпе зашумели, всё громче и грознее. Ветер мог расслышать упоминания Оральда, обычаев и уважения к старшим — всё это вместе складывалось в то, что на неуважение к старосте Быкке может обидеться сам Оральд и выгнать хоббитов из леса. Кое-кто уже грозил риворам кулаками.

Ветер снял заплечный мешок и поднял его над головой.

— От Оральда! — крикнул он, и в толпе замолчали. — От Оральда, Хозяина леса, тебе, дядя Быкка, сердечный привет. Я встретил его нынче в лесу, и он говорил со мной.

Ветер развязал мешок и высыпал на утоптанный снег с дюжину подосиновиков — свежих, как весенняя гроза, рыжих, как башка волынщика Гундериха, и душистых, как только они сами. Запах грибов раздался, казалось, по всей Поляне. В толпе ахнули.

Вот тут Быкка дрогнул. Даже присел слегка и глазами туда-сюда стрельнул. Потом вздохнул и стал как-то роднее.

— Пойдём внутрь, Ветерих, — промолвил староста.— Чего здесь-то разговаривать?

Скрипели телеги под грузом сундуков с пожитками и мешков с припасами. Лаяли собаки, смеялись женщины, и радостно визжали дети. Дул свежий ветер, сияло солнце — погода, казалось, тоже радовалась вместе со всеми.

Хоббиты возвращались в Шир.

С тех пор, как Ветер договорился с Быккой о том, как жить дальше,— долгий был разговор и тяжёлый, с угрозами и торговлей с обеих сторон, но и Ветер и Быкка знали, что раздора в Шире не должно быть,— прошло два месяца. Совет старейшин вернулся к власти, правда, Быкку избрали его главой на весь следующий год. А Ветер и его риворы вернулись к своим делам. К ним присоединялись всё новые и новые добровольцы, и сейчас под началом Ветера ездило риворов без шестерых два гроша.

Вскоре после того, как сгинули в лесу отряды Найнаса, большецы неожиданно сняли охрану с Бренди-да-винского моста и ушли из Бри, даже не спалив до конца город. Воодушевившись такими новостями, Ветер с полугрошом риворов совершил вылазку аж в Заводье и там обнаружил, что ангмарцы ушли отовсюду, кроме одного хутора, где их осталось с дюжину, и откуда их хоббиты без труда выбили.

Теперь хоббиты возвращались в Шир, а риворы ездили туда и сюда, помогая возвращающимся семьям где выгнать из норы засевшего туда на зиму находчивого зверя, хорошо если барсука или лису, а то в Больших Отколах и медведя пришлось выкуривать; где починить обвалившуюся крышу или поймать убежавшую скотину. Были дела и посерьёзней — несколько раз риворам пришлось выслеживать и ловить воров, которых сперва нещадно пороли розгами — бить батогами Ветер воспретил, — а потом с позором притаскивали к их же старейшинам, обстоятельно рассказывали, что похитил ворюга и у кого, и оставляли.

— Идёт, стал-быть, староста Быкка по лесу, — Дикиней, видимо, нашёл новичка, ещё не слыхавшего этой его байки, — грибы собирает. Под осиной посмотрел —нету. Под берёзой глянул — ни одного. Под куст заглянул — и там ничего. Ну, сказал Быкка, стал-быть, год на грибы неурожайный — и в сугроб сел.

— Почему в сугроб? — спросил новичок.

Ветер не стал дослушивать и поехал вперёд. Риворы въезжали в Зелёные холмы, где под руководством не столько уже дяди Белериха —старейшина сильно сдал за последний год,— сколько его сына Ригеульфа, расселялись бывшие токовищенские Токи, пока в таких же шалашах и землянках, как остались в Мокрети. Токовище дядя Белерих объявил осквернённым и возвращаться туда запретил. А в Холмах как раз гостил Быкка.

Обогнав колонну и въехав на холм, Ветер заметил далеко впереди скачущего навстречу риворам всадника. Большец! На большецкой лошади! Развернув пони, Ветер поскакал обратно.

— Большецы! — крикнул Ветерих, и риворы остановились. По знаку своего предводителя большинство хоббитов спешились и передали поводья тем, кто остался в сёдлах. Спешившиеся натянули тетивы на луки.

— Герн, Сегер, Дикки, дядя Хисарна — ко мне, — приказал Ветер,— остальным залечь.

И когда те, чей черёд сегодня был заниматься лошадьми, увели их в ближайшую лощинку, на дороге остались только пятеро хоббитов — один верховой и четверо пеших.

Всадник, завидев хоббитов, пустил коня шагом.

— Добрые перианы, —подъехав поближе, крикнул он на чистом Западном, но с выговором, чуть отличным от артедайнского, — я не желаю вам зла. Я говорил с вашим старостой и теперь возвращаюсь в Линдон.

Одет всадник был в неприметный дорожный наряд, но Ветерих заметил и меч, висящий у пояса, и блеск кольчуги под рукавом потрёпанного полукафтана.

— Прошу вас пропустить меня, доблестные перианы, я спешу,— попросил линдонец. Ветеру показалось, что на словах «доблестные перианы» он слегка усмехнулся.

— Изволь, — сказал старшина риворов, поднёс к губам рожок и протрубил отбой. Залёгшие по обе стороны дороги хоббиты начали подниматься на ноги и прятать стрелы назад в тулы. Линдонца чуть не подбросило в седле, он беспокойно заоглядывался — затаившихся хоббитов он не заметил даже с лошади. Ветер внимательно следил за лицом большеца и видел, как беспокойство сменилось на нём удивлённым уважением.

— Спеши, о всадник! — Ветерих приглашающе взмахнул рукой. — Дорога открыта.

— Прощай, периан! — ответил всадник. — Я надеюсь, мы ещё увидимся с тобою!

— Сведут Стихии, так и увидимся, — согласился Ветер, пожимая плечами. Уж куда-куда, а в Линдон он не собирался.

Старшина риворов и глава Совета прогуливались вместе, в отдалении от посторонних ушей. Снизу, из долины, доносился весёлый шум — там приветствовали возвратившихся риворов и готовились к вечернему пиру в их честь.

— Так зачем он приезжал, дядя Быкка? — спросил Ветер, поднимаясь по склону холма, — И почему ты не задержал его до нашего возвращения?

— Большец привёз нам красную стрелу, — ответил Быкка, опираясь на толстый резной посох, — и спешил назад. Но мы обо всём с ним договорились, Ветерих, не беспокойся.

— Только не говори мне, дядя Быкка, что ты решил откликнуться на стрелу, — Ветер недоверчиво приподнял бровь,— неужели решил?

— Нынче всё иначе, — Быкка остановился на вершине холма и с кряхтением распрямил спину, — нынче у нас есть риворы и нам известно, с кем предстоит воевать. А самое главное, — он подмигнул Ветеру, - нынче на нашей стороне будут войска самого южного Короля!

— Гондор? — Ветер широко раскрыл глаза.

— Гондор! Тысяча кораблей, и на каждом тысяча тяжёлых всадников. С такой силой не зазорно и плечом к бедру встать.

— И заодно убедить их, что мы — союзники, — кивнул головой Ветер, — я тебя понимаю, дядя Быкка. Тысяча тысяч тяжёлых всадников нам тут совсем не нужна.

— Молодец, Ветерих! — обрадовался Быкка.—Не только большецам головы рубить умеешь, но и своей собственной думать. Сказал я ему, что дюжины четыре лучников мы сможем послать.

— Четыре дюжины лучников... Да, пожалуй, что сможем.

— Я думаю, послать стоит Гизмунда и Ретимера с их отрядами, — сказал глава Совета. — Как раз около того и получится.

Ветер даже отшатнулся.

— Дядя Быкка, да ты что? Гизмунда я только месяц как отрядным поставил, а Ретимера немногим раньше. И в отрядах у них чуть не одни новички, они и большецов-то не видели толком. Нельзя их посылать никуда!

— Да успокойся ты, Ветерих! — воскликнул Быкка. — Я ж как рассуждаю? Когда со двора кто-то отселяется, так не отец же и не старшие братья, а те, кто помладше. Не тебя же посылать, ты нам и в Шире нужен.

— Знаешь, дядя Быкка, глава Совета старейшин из тебя, может, и неплохой, а вот предводитель воинов из тебя никакой совсем. Не со двора отселяемся — на войну едем. И поеду именно я и те парни, что со мной с самого начала ездили. Герн, Сегер, Балт, Дикки и все остальные, кто сам захочет. Мы же, дядя Быкка, с самого начала собирались воевать, ещё тогда, когда Андагис приезжал. А Гизмунд с Ретимером пускай здесь остаются — воров ловить да границы околачивать.

Быкка долго стоял и думал. Потом повернулся к Ветеру и крепко взял младшего хоббита за плечи.

— Что ж, Ветерих Ривор, будь по-твоему. Пойдём обратно, расскажем всем, о чём мы тут говорили.

— Ну, пойдём, дядя Быкка.

И они вместе спустились с холма и отправились туда, где уже начинался пир.