— Вот это плита! — присвистнул Фонси. — Вот это я понимаю.

Чёрный гладкий железный круг шести локтей в поперечнике источал сладостный жар — Фонси уже и не помнил, когда ему в последний раз было так тепло. И запах! Какой стоял запах! Несмотря на то, что от самого Фонси начинало веять тухлятинкой — всё-таки ни он, ни Сосрыква скорняками не были, и выделанные ими кроличьи шкурки теперь о том напоминали, — несмотря на то, что от столпившихся вокруг плиты большецов, орков и ещё неизвестно кого пахло тоже не широким лугом в жаркий день, запах, поднимающийся от плиты и наполняющий весь шатёр, расталкивал все прочие запахи и врывался в ноздри уверенно и властно, как это умеет запах жареного мяса.

Два низкорослых, темнокожих и крепко сбитых, по пояс голых большеца сновали вокруг плиты внутри кольца толпящегося народа, залихватски ухали и гоняли еду по плите длинными палками, похожими на деревя! и и.к мечи. Фонси завороженно следил за приключениями m медвежатины.

Вот тёмно-красный сочащийся кусок мяса выдержал очередной удар палкой и, шипя и брызгая жиром, врезался в кучку какой-то каши, столкнулся там с полутушкой какой-то птицы, получил сверху кусок белого, стремительно плавящегося сыра, проехался по метши из красных ягод, а потом один из большецов сменил деревянный меч на настоящий — во всяком случае, таким его нож показался Фонси — и безжалостно порубил и кус медвежатины, и полутушку птицы, и ещё несколько кусков мяса на мелкие части, полил сверху чем-то из кожаной бутыли так, что всё зашипело, опять схвати палку и снова погнал это дикое жаркое вокруг плиты, на и этот раз в другую сторону. Второй большец в это время бежал впереди первого, прижимая палкой к плите здоровенный кусок сала, оставляющий за собой смазанную шипящую дорожку.

— Пъстълай мъскь! — крикнул он, когда жаркое они сало несколько кругов вокруг плиты, и собравшиеся послушно подставили миски, куда им и разложили дымящуюся еду.

Принюхиваясь, Фонси понёс свою миску к выходу из шатра, туда, где стоял стол с длинными скамьями вдоль него. Стол был достаточно низким, Фонси мог за ним спокойно сидеть.

— В Кардуне зимует много народа, — объяснял хоббиту Сосрыква, — разных ирыстонов, то есть племён. У нас как представляются? Такой-то, сын такого-то, из бинонты такого-то, из ирыстона такого-то. Здесь так нельзя, здесь за отца убьют, за бинонту убьют и за ирыстон убьют.

— На Зимовке неважно, откуда ты, — подтвердил Бохънь. — Важно, чей ты гость. Гостя обижать нельзя, гостеприимца — тем более. Вот ты, Хъньша, Созырке гостеприимец, а мне гость. Значит, нам с тобой враждовать нельзя до конца зимы. А ещё Созырке нельзя враждовать с твоими гостеприимцами, а мне — с твоими гостями. А тебе, получается — с моими гостеприимцами и с гостями Созырки.

— А с гостями его гостей? — с любопытством спросил Фонси. — А с гостеприимцами его гостей и гостями твоих гостеприимцев? То есть, я-то ни с кем враждовать не хочу, но мало ли что...

— Ай, так сложно не считают, — махнул рукой Сосрыква, но Бохънь не согласился.

— Считается, что нельзя враждовать с гостем гостеприимца твоего гостя и гостем гостя твоего гостеприимца. Но это только потому, что если ты уж поговорил с кем-то так долго, что всё это выяснил, то драться вам и вовсе незачем.

— Разве что так, — усмехнулся гном.

— А раз в три дня, — продолжал охотник, — каждый житель Кардуна приходит в этот вот самый шатёр у входа на Зимовку и приносит с собой миску какой-нибудь сырой еды. Или варёной, если это коренья какие-нибудь или каша. И каждый приезжающий знает, что надо сделать то же самое. Вот и получается, что каждый на зимовке тебе может-быть-гость или может-быть-гостеприимец — не то ты их еду ел, не то они твою. Так оно спокойнее получается.

— Не говоря уже о том, что вкусно, — сказал Фонси.

— Это когда как, — хмыкнул Сосрыква. — Раз скрефены расщедрились — четверть туши тюленя принесли. Гадостнее мяса нет, тьфу!

— Ну, прощай, Созырка, прощай, Хъньша, — Бохънь встал и вытер жирные губы рукавом. — Пора троллей продавать. Счастливого тебе взлома, Созырка, а тебя, Хъньша, мы найдём, когда будем собираться в Гундабад.

— Счастливой торговли, Бохънь, — отозвался Фонси, — смирного товара!

Охотник на троллей кивнул в знак благодарности и двинулся туда, где его ждали Изилисъд, Изилидън и Гършаг — они встретили возле плиты каких-то своих приятелей и ели с ними. Гършаг и Изилисъд помахали хоббиту и гному руками, и ворсъкайны все вместе зашагали прочь.

— Скажи, Сосрыква, — сказал Фонси, — здесь ценится серебро? Я хотел себе одежду сшить, как здесь носят. А то от этих шкур уже пахнуть начинает. Да и помыться бы мне...

— Серебро везде ценится, — захохотал гном. — Мыться в бане, она в другой стороне, на озере. А одежду лучше на Круге, там дешевле. Только сперва домой пройдём, я тебя в гости приглашу, вещи оставим. Тролль у башни кстати пришёлся — Бохънь его одёжку купил, а то в доме твоей родни из жальтишка один убыток. Ай, Фонси, я не в упрёк. Ты тоже тролля убивал, ты в доле.

— Я тебе сказал, что свою долю тролля уступаю, помнишь? Ты, Сосрыква, для меня и так много сделал.

Они шли по узким улочкам Зимовья, мимо палаток из плотной ткани и шатров из шкур, мимо грубо сложенных каменных хижин и просто уголков из двух каменных плит с навесом сверху. Большецы размеров от чуть пониже Элрохира до чуть повыше Фонси, оттенков кожи от грязно-белого, как у Бохъня, до грязно-медного, как у большецов-жарщиков, суетились вокруг — кто готовил еду прямо в шатре или на улице, кто присматривал за детьми, точнее пытался присматривать — дети носились повсюду без особого присмотра, — кто играл — Фонси узнал ножички и камень-ножницы-бумагу, хотя здесь эта игра, похоже, называлась камень-нож-шкура. Здесь были и мужчины, и женщины, на последних Фонси косился с любопытством и лёгким страхом — в Бри он никогда не бывал и большецких женщин не видал. Волосы у них и вправду не вьются, отметил про себя хоббит, права была Белладонна, но красивого в этом мало, тут она ошибается.

— На этих смотреть нечего, — ухмыльнулся Сосрыква, — на торг пойдём — там шатёр устроен с занавесками, посмотреть можно, и потрогать, и всё остальное.

Фонси почувствовал, что краснеет, и ничего не ответил.

— Ай, Фонси, да там и твоего роста есть, — продолжал гном, — кому что нравится. Я до человечек не ходок, до орчанок тоже, а ты смотри — стоит недорого.

— А почему на Круге одежда дешёвая? — спросил Фонси, чтобы замять стыдную и неприятную тему.

— На Круге бьются. Кто своего поединщика убьёт, вещи продаёт задешево. Кровь потом счистить просто.

— Подожди, вы ведь говорили — тут все друг другу гости.

— Тут все может-быть-гости. Другое совсем. Может-быть-гостя нехорошо вдвоём-втроём убивать, сзади, во сне. Воровать у него нехорошо, грабить, шатёр жечь. А на поединок только гость гостеприимца не зовёт, и не может-быть, а по-настоящему, как мы с тобой.

— И что, кто угодно кого угодно на поединок вызвать может?

— Тот, кого вызвали, может за себя поединщика нанять. Я раньше так работал, поединщиком. Перестал — скучно. Взломщиком лучше. А вот мы и пришли.

Сосрыква жил на самом краю Кардуна, в маленькой пещерке, выдолбленной в скале. Вход в пещеру закрывала тяжёлая железная дверь; Сосрыква несколько раз повернул ручку, прошептал что-то в замочную скважину и только тогда вставил в дверь ключ.

Дрянь тот взломщик, — пояснил он Фонси, — кто запиральных слов не знает. Заходи, Фонси... — тут гном вдруг нахмурился, — а скажи мне сначала, ты меня взломщиком или поединщиком нанимать не собираешься?

— Да нет, — помотал головой хоббит.

— Ну так заходи и будь моим гостем, пока не покинешь Кардун.

Первым делом Сосрыква развёл в очаге огонь. Хоть в Кардуне было и тепло по сравнению с заснеженными просторами снаружи, по сравнению с Широм тут всё равно было холодно, как в конце осени. Достав из очага уголёк, гном вышел назад за дверь и нарисовал на ней большую резу «Б» и рядом четырёхугольный значок углом кверху.

— Значит «Взломщик ищет работу», — объяснил он хоббиту. — Ты иди, если хочешь, в баню, а у меня дела есть.

Фонси скинул в углу дорожный мешок, взял из кошелька несколько медных монет и пару серебряных, прихватил батог — и вышел на улицу.

Памятуя наставления Сосрыквы, за батог хоббит держался уверенно, но если кто шёл навстречу — вежливо кивал. Только сейчас он почувствовал, насколько отвык за время путешествия от вида других лиц и звука чужих голосов, да ещё в таком количестве. В глазах очень скоро начало рябить.

Теперь среди большецов Фонси замечал и орков, и ещё непонятно кого — должно быть, полуорков. Они, насколько он мог понять, тоже принадлежали к разным племенам, потому что отличались друг от друга и ростом, и одеждой, и цветом кожи — у орков он встречался от тёмно-серого до серо-жёлтого, а у той разновидности, что Фонси про себя звал болотными орками, даже и зеленоватого. Орки точно так же готовили пищу, смотрели за детьми и играли в игры, как и большецы, разве что игры у них чаще сопровождались раздачей подзатыльников или щелбанов проигравшему.

Так Фонси добрался и до торговых рядов. Здесь продавалось оружие и орудия, лодки из шкур и сушёные грибы в связках, корзины, глиняные кувшины и деревянные миски, беличьи шкурки и чьи-то страшные белые зубы чуть не в рост Фонси. И каждый продавец свой товар нахваливал, да так громко, что у хоббита от этого шума в ушах зазвенело.

Идти за одеждой на круг поединков Фонси не захотел — неприятно ему было носить одежду, снятую с кого-то, кто только что умер. Тем более что пришлось бы ждать, когда на поединок выйдет кто-то достаточно похожий на Фонси ростом и телосложением, а таких среди большецов не так уж и много.

Но вскоре удача улыбнулась хоббиту, и он набрёл, наконец, на ряды, где продавалась одежда. Штанов по размеру было, конечно, не купить, а вот шапку, меховой жилет, рукавицы и довольно длинную шубу Фонси нашёл. Продававший их скорняк даже забрал у хоббита его самодельную одёжку из необработанных шкур в качестве части оплаты. Весь наряд встал Фонси сильно дешевле, чем обошёлся бы в Шире — серебро на Севере встречалось редко и стоило дорого.

Приобретя впридачу к тёплой одежде тёплые, мягкие, отороченные мехом и подбитые кожей сапоги из войлока — своя шерсть хоть и грела, но не настолько — Фонси направился к берегу озера, где возвышалось одно из немногих каменных зданий в Кардуне.

У входа в баню стоял, к большому удивлению Фонси, чистый, умытый тролль, одетый в кожаные штаны и кожаную безрукавку, с большой дубиной в руках. Рядом, за небольшим столиком, сидел умытый же орк, а может, полуорк.

— В первый раз в бане, недомерок чумазый? — беззлобно осведомился он у Фонси. — Оно и видно. Лопотину, что стирать не будешь, оставь здесь, палку тоже. Я тебя запомню и всё отдам на выходе. Лопотину стирать в раздевалке, в грязной лопотине в бадью не садись — побьют и правильно сделают. В бане не ссъть, не сръть и не сношаться — побьют и правильно сделают. Чужую лопотину и скарб не воровать, не портить, на свои не менять, иначе бить будет вот он, — орк кивнул на тролля. — Всё понял, тундрюк?

— Воистину я понял тебя, о достойнейший привратник сего достойнейшего дома омовения, да стоит он вечно, — поклонился Фонси. — Воистину правила, прочитанные тобою, мудры и справедливы.

Орк хмыкнул. Фонси не был уверен, правильно ли он передал на северном наречии выспренную речь героев «Вальрасиана, купца из Гондора», но на привратника достойнейшего дома омовения впечатление она произвела.

— Чем платить будешь, почтенный путешественник? — буркнул он, доставая откуда-то сзади себя бронзовые весы.

— Двух медяков хватит? — справился Фонси, извлекая сдачу с серебряного пенса, полученную от торговца одеждой.

— У-у, деньги! — обрадовался орк. — Хватит-хватит. Давай их сюда!

В бане было просторно, гулко и душно от пара. Фонси постирал свои штаны, подштанники, рубашку и жилет в нарочно предоставленном для этого корыте, отжал как следует и отнёс в соседнюю комнату, где перед большим очагом стояли деревянные козлы, где уже висела чья-то одежда.

Дверь распахнулась, и в комнату вместе с клубами пара вошли три голых, распаренно-красных большеца, обсуждая между собой цены на солёную черемшу. Не обращая внимания на Фонси, они направились к сваленной в углу кучками одежде — вероятно, ещё достаточно чистой — и начали одеваться. «Мне, значит, туда», — подумал хоббит и зашёл в ту дверь, откуда они вышли.

В просторном зале рядами стояли большие деревянные бадьи наподобие ушатов. В каждой из них по горло в воде сидело по три-четыре большеца или орка. Кое-кто вёл негромкую беседу, кое-кто просто молчал, наслаждаясь горячей водой — и действительно, рассудил Фонси, где они ещё в Северной Глухомани могут встретить горячую воду?

В третьей от двери бадье никто не сидел. Фонси было шагнул к ней, но движение напротив насторожило его. Прямо на Фонси шёл огромный тролль с двумя огромными вёдрами в руках. Хоббит аж присел от неожиданости.

Тролль подошёл к бадье, опустил руку в грязную воду и вытащил наружу деревянную затычку. Вода из бадьи с шумом потекла куда-то под пол, тролль подождал, пока вода уйдёт, вернул затычку на место и опрокинул над бадьёй сначала одно чудовищное ведро, — больше самой большой когда-либо виданной Фонси пивной бочки — потом второе. Указав хоббиту, что можно залезать, тролль развернулся и ушёл вместе с вёдрами.

— Вот у нас говорят, — вслух подумал Фонси, — что встретить по дороге девушку с двумя полными вёдрами воды — добрая примета. А вот если это не девушка, а вовсе даже тролль?

С этими словами он закинул ногу на край бадьи, подтянулся, перевалился через край и с брызгами шлёпнулся в крутой кипяток — так ему вначале показалось. Сидящие в соседних бадьях отозвались на его вскрик смехом. Фонси вылез обратно на край бадьи и начал спускаться в воду осторожнее, так, чтобы дать телу привыкнуть к жару.

— Встретить тролля с двумя полными вёдрами, — раздался позади Фонси негромкий мягкий голос, и хоббит чуть не плюхнулся обратно в бадью, — примета безусловно добрая, это к чистоте. А вот встретить в банной лоханке посреди Карн Дума человека неведомого племени, говорящего на Западном Всеобщем с западным же произношением, причём с самим собой — вот это к чему, хотел бы я знать.

Фонси обернулся. Рядом с его бадьёй стоял большец — не очень для большеца высокий, упитанный, с ровно подстриженной тёмной бородой. Он кивнул на воду и вопросительно приподнял бровь. Один глаз его слегка косил наружу, что придавало ему вид таинственный и шальной.

Фонси кивнул в ответ и сам опустился в воду, успевшую за это время чуть остыть, а может, это и сам Фонси к ней привык. Большец улыбнулся и тоже залез в бадью.

— Хорошо... — выдохнул он, опустившись в горячую воду, — ну так что же? К чему такая встреча?

— А ты-то сам, почтенный, как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Фонси, принимаясь за мытьё — без мочалки и мыла, да уж как есть.

— Не спеши, — посоветовал ему большец, — лучше посидеть, пока грязь размокнет, а потом тролль новой воды принесёт, вот в ней уже и мыть себя. Ты этого не знал, значит в Карн Думе ты в первый раз и, скорее всего, первый день. Я прав?

Фонси не ответил.

— Лицом и ростом ты похож на мальчика лет десяти-одиннадцати, — продолжал темнобородый, — но телом ты взрослый мужчина. Ты хорошо сложён и подвижен, твоё тело не искривлено болезнью. Я подозреваю, что ты просто принадлежишь к некоему малорослому народу. Такие народы есть здесь, на севере, но твоё произношение, как я уже сказал, выдаёт в тебе уроженца запада. Я прав?

— Я действительно с запада, — согласился Фонси.

— Значит, я угадал! — расплылся в улыбке темнобородый. — Лонд Даэр? Митлонд? Тарбад?

— Немного севернее Тарбада, — сказал хоббит, — и восточнее Митлонда.

— Это неважно, — отмахнулся болынец, — главное — это то, что ты добрал себя, наконец, в Карн Дум.

— Прости, почтенный, — осторожно сказал Фонси, — я не совсем понял, к чему ты клонишь. При чём здесь то, что я добрался в Кардун и при чём тут Тарбад и Митлонд?

Что-то было отдалённо знакомое в том, как держал себя незнакомец, и в том, как он говорил, но хоббит никак не мог определить, что именно. Большец явно считал, что нашёл в Фонси родственную душу и беседует с ним о чём- то отлично понятном обоим. Вот только о чём?..

— Лукавишь, — усмехнулся косоглазый большец. — Не бойся, я не заступлю тебе дорогу. Кстати, как твоё имя?

— Кудук, — не моргнув глазом, ответил хоббит, — Кудук, сын Гарантая.

Лоб незнакомца на мгновение собрался морщинами, брови приподнялись — он словно пытался припомнить что-то ускользающее.

— Гернот, — представился он в свою очередь, — Гернот, сын Гизельхера. Как и ты, прибыл издалека, но только совсем с другой стороны. Оставим эти церемонии, господин Кудук, мы с тобой люди деловые. Ты сюда на разведку приехал или за чем-то особенным?

— Допустим, за чем-то особенным... — прищурясь, ответил Фонси, — но зачем ты спрашиваешь? Или предложить что хочешь?

Кажется, он начинал понимать, чего от него нужно Герноту сыну Гизельхера.

— А ты сам приехал или промышлять послан? — заговорщицки осведомился Гернот.

— Да искал я один товар для моего батюшки, — сказал Фонси, наблюдая, как загораются глаза у косоглазого Гернота, — особый товар, штучный, да говорят, что нет его больше, ни за какие деньги. Вот теперь придётся пустому домой возвращаться.

— Зачем же пустому? — расплылся в улыбке Гернот. — Договоримся как-нибудь. А что за товар-то ищешь? Я сам штучных работ при себе не держу, но достать могу. Гномья работа, из-под Горы, столетней давности.

— Нет, мне не гномья работа нужна, — усмехнулся Фонси, — а эльфийская. Старая, старая эльфийская работа. Не найдётся?

Гернот побледнел. Оглянулся по сторонам, прижал палец к губам.

— Тсссс! И не заикай себя здесь про такое, если жить хочешь, господин Кудук. Просто выбрось из головы. Мой тебе совет — купи белой кости, не прогадаешь.

— Белая кость? Это вот эти страшные зубы? — спросил Фонси, показывая руками длину зубов, замеченных им на рынке.

— Да. Да! — Гернот, сын Гизельхера, явно обрадовался тому, что Фонси перестал говорить о сильмарилах. «Вот», — подумал хоббит, — «не только я один не знал, что они давно сгинули».

— Белая кость бывает только на далёком юге и здесь, на севере, — продолжал Гернот, — но с юга её больше не возят, а когда и возили — всю перекупал Гондор. Сейчас времена для торговли тяжёлые. Дед мой торговал с самим Королём-под-Горой, состояние нажил, не сходя с места, а я вот мотаю себя по свету — и гора не та, и король, прямо скажем...

— Да и купец нынче не тот пошёл, — важно покивал Фонси. — Осторожнички, тьфу! Лишь бы им ярмарки устраивать, друг другу солёную черемшу да мочёную репу продавать.

— Мало торговли, мало. Пути торговые зарастают, купцы по домам сидят — кто в ремесленники подался, кто в помещики. Только такие, как мы с тобой, господин Кудук, и ходят по свету. Но нам зато и барыш побольше выходит, за труды и опасности, э? Бери белую кость, господин Кудук, это дело верное. Я тебя сведу с продавцом безвозмездно. Ты только на следующую зимовку постарай себя жемчуга привезти. За жемчуг у нас хорошую цену дадут. Раз ты по штучному товару знаток, жемчуг достать сможешь.

Фонси кивал, поддакивал и говорил, что постарается обязательно. Между тем тролль-прислужник принёс ещё воды и, к великой радости хоббита, что-то сомнительной чистоты и происхождения, но всё-таки напоминающее мочалку. Фонси отмылся так, что чище, пожалуй, он бывал только после бани в Шире.

— Сейчас за белой костью пойдём? — спросил Фонси Гернота, прикидывая в уме, как будет отговариваться.

— Нет, сейчас не получит себя, — отвечал Гернот, вылезая из бадьи, — мне ещё с одним знакомцем поговорить надо, с приказчиком, — он кивнул в сторону одной из бадей, где мылись три усатых большеца. Ты меня на рынке завтра найди, господин Кудук, а если нет, так я тебя сам найду. А пока — бывай здоров!

Фонси вышел из бани и как следует повертелся возле очага в предбаннике, где сохла одежда.

«Тепло, чисто и сухо», — порадовался он, — «да тут и жить можно!»

Похоже, что по местному времени был вечер, хотя темно сейчас было почти весь день — баня заметно опустела, и одежды на сушилке поубавилось. В углу, сидя на лавочке, заканчивал одеваться один из посетителей. Вот он натянул на ногу сапог... сначала Фонси подумал, что на низкорослом большеце чулки мехом наружу, но потом глянул на собственные мохнатые ступни и остолбенел.

— Стой! — воскликнул он, кидаясь к штанам и рубашке. — Стой, подожди чуть-чуть, я сейчас!

Но низкорослый большец — или всё-таки высокорослый хоббит? — не обратил на окрик никакого внимания, решил, видно, что это не ему.

Фонси наскоро оделся, проверил, не исчез ли из кармана напильник, потом выбежал к орку-привратнику, забрал у него шубу, шапку и батог и остановился, озираясь.

В темноте кое-где светились огоньки — обитатели Кардуна готовили ужин или заканчивали дневные дела. Где-то тяжело протопал ножищами тролль.

Прислушавшись, Фонси уловил и звуки других шагов. Лёгких, непохожих на большецкие или орчьи. Развернувшись на звук, он зашагал туда, быстро, почти бегом. Но вскоре шаги затихли — вероятно, незнакомый хоббит зашёл в один из шатров, из которых в основном состояла эта улица.

Фонси огляделся, чтобы прикинуть, где находится. Дорогу от рынка к бане он помнил, дорогу от дома Сосрыквы к рынку — тоже. А вот в какую сторону он пошёл, выйдя из бани, и куда с тех пор поворачивал — а поворачивал он раза два или три — хоббит не помнил.

«Олифан меня заешь!» — по привычке пожаловался он своему верному батогу. — «Опять, как в Пустограде. Ладно, пойду искать дом Сосрыквы».

Он шёл мимо чьих-то грубых шалашей, где лаяли потревоженные собаки, мимо каменных хижин, откуда раздавался многоголосый храп, и пришёл, наконец, в какое-то совсем безлюдное место. Судя по нагромождениям каменных плит и обломков, это была самая северная часть Кардуна, где зимовка кончалась, и начинался сам великий город Кардун, вот уже тысячу лет как лежащий в развалинах, где никто не жил, и куда никто, кроме Сосрыквы, никогда не ходил.

Огонёк загорелся там, куда никто никогда не заходил, и начал приближаться. В то же самое время Фонси услышал шаги впереди и позади себя.

— Здравствуй, гость дорогой, — прохрипел голос из темноты, и Фонси увидел впереди невысокую тень. Со стороны развалин вышел большей с переносным светильником в руке — такие светильники были в Кардуне у многих, передвигаться без них ночью для большецов трудно.

Фонси быстро обернулся — сзади подходил коренастый полуорк, в плечах пошире Сосрыквы.

— Здравствуйте и вы, гости дорогие, — сказал хоббит, перехватывая поудобнее батог. — С чем пожаловали?

Полуорк добродушно рассмеялся.

— Это ты с чем пожаловал, гостюшко?

— Известно с чем, — ответил подошедший поближе Хриплый, этот был и вовсе орк, похоже, что из болотных, — с шапкой, шубой, сапогами. А может, и ещё с чем.

— Давай подарки, гостюшко, — большей со светильником тоже приблизился и поставил светильник на камень, — и иди своей дорогой, а мы тебе спасибо скажем.

В руке его сверкнул длинный нож. Фонси угрожающе поднял батог.

— А вот этого не надо, — прохрипел Хриплый, — троих всё равно не забьёшь, а за нарушение закона гостеприимства тебя Шегар на поединок вызовет.

— Вызову, — охотно согласился полуорк.

— А что, гостей грабить можно? — Фонси завертел головой, пытаясь уследить за всеми троими сразу.

— А мы тебя не грабим, — сказал Шегар, — ты нам просто подарки принёс. Гостинцы.

— Ничего я вам не принёс, — отрезал Фонси. — Пропустите.

— Я тебя сейчас так пропущу... — Хриплый протянул к Фонси руку, Фонси ударил его по руке батогом и бросился бежать, но полуорк цепко ухватил его за воротник шубы одной рукой, а другой ухватился за батог.

— Ну всё, — сказал большец, нехорошо улыбаясь и делая шаг вперёд. — Разве так в гостях поступают?

Между большецом и полуорком появился некто, чуть повыше и того и другого. Фонси почувствовал, как руки, держащие его, разжались, а сам полуорк глухо застонал и упал.

— И правда всё, — сказал некто и ткнул большеца выставленными пальцами в лицо, так что тот уронил нож и с криком схватился за лицо руками.

Хриплый шумно выдохнул, развернулся и скакнул в темноту, но в темноте его ждали; оттуда послышался короткий хрустящий удар, и всё стихло, только большей стоял на коленях, держась за окровавленное лицо и причитал «Глаза мои, глаза!».

Фонси перевёл дух. Сосрыква! Небось, хватился, что гостя долго нет.

Тот, кто встретил в темноте Хриплого, подошёл к причитающему большецу, подобрал с земли оброненный им нож и без размаха всадил клинок большецу в затылок.

— Вечно я за тобой работу доделывать должен, — прогудел он своему товарищу.

— Да ладно, — сипловатым голосом отозвался тот, — я не кровожадный.

— А ты молодец, паренёк, — похвалил Фонси второй убийца, — Одному против троих только бить и бежать. Бить, правда, надо с самого начала.

Он вошёл в круг тусклого света от стоящего на камне светильника, и Фонси узнал его. Кровь отхлынула от лица, голова закружилась.

— Это хорошо, что сел, — первый убийца, Фонси тоже сразу уз присел на камень напротив хоббита. — У нас к тебе очень важный деловой разговор.

— Кто так строит? — восхищённо проговорил Фонси, глядя на дорогу перед собой. — Кто так строит, а? И как они так строят?

Дорога, широкая — три всадника бок о бок проедут — и плоская, как стол, огибала горный склон и шла над пропастью, куда Фонси и заглянуть страшился. Под дорогой не было ничего, кроме этой самой пропасти. Каменное полотнище висело над ней, прикреплённое к отвесной скале только одним краем — как подвешенная на стену норы полка. Фонси и раньше слышал, точнее, читал, выражение «строить дорогу», но понял, что имеется в виду, только увидав мощёные улицы Пустограда. Но здесь, посреди необитаемой горной страны, найти такое чудо?

— Строили, — обернулся шагавший впереди долговязый Кзаг, — этой дороге полторы тысячи лет. Сейчас так нигде не строят.

— Забыли? — огорчённо спросил Фонси, и не дожидаясь ответа, добавил. — Жалость-то какая.

— Да уж, вы с Гългаром поладите, — хохотнул сзади коренастый Кончат, — ему только дай повздыхать о старых временах.

— Только при Волге не ляпни чего-нибудь такого, — предупредил Кзаг, — никакой таркър об этих вещах жалеть не станет.

— Это были прекрасные вещи, — холодно сказал Фонси, — но они были созданы для зла и должны быть разрушены.

Кзаг с рычанием развернулся и схватился за рукоять висящего на поясе ножа. Кончаг расхохотался в голос.

— С Болгом они тоже поладят, — сказал он, хлопая Фонси по плечу так, что тот чуть не упал, — если только Болг его не убьёт.

— Да, мы не ошиблись, когда брали тебя с собой, — кивнул Кзаг, криво усмехаясь. — Болг поверит. Неплохо, Хоньша, очень неплохо.

— Меня зовут Араторн, сын Арадора, — гордо выпрямился Фонси, — обращайся ко мне «ваше высочество», орк! Ой!

Не успев договорить фразы, Фонси почувствовал, как его горло стиснула жёсткая рука с толстыми заострёнными ногтями. Чуть скошенное набок серовато-жёлтое лицо Кзага придвинулось совсем близко, обдав хоббита отвратительным запахом изо рта. Жёлтый клык высунулся перед самым носом Фонси.

— Хватит, — просипел Кзаг. — Прибереги эти речи для Болга, а то выведешь меня из себя. Понял?

— Понял, — попытался кивнуть Фонси, и лапа орка разжалась.

— Эй, Кзаг, — сказал Кончаг, набычив круглую голову на короткой шее, — ты руки-то не распускай. Убьёшь ещё нашего таркърского наследника.

Кзаг ничего не ответил, только зарычал негромко. Фонси шарахнулся в сторону, а Кзаг рявкнул и пнул Кончага в грудь так, что тот едва удержался на ногах. Крякнув, низкорослый орк бросился на высокого и одновременно ударил его кулаком в живот и боднул головой в подбородок. Кзаг на ногах не удержался и упал на спину, но, падая, успел схватить Кончага и утянуть за собою. Сцепившись, оба орка покатились по дороге, с рычанием колотя друг друга кулаками.

Фонси смотрел на них с ужасом и отвращением. Он вспомнил все подземные проходы, извилистые ущелья и потайные лестницы, где они шли последние трое суток, и содрогнулся — дорогу назад в Кардун в случае, если эти двое прикончат друг друга, он найти не смог бы.

Орки между тем поднялись с каменных плит дороги, хлопая друг друга по плечам и весело хохоча. Кзаг сплюнул на снег тёмно-красной кровью. Кончаг разминал костяшки правой руки.

— Чего, струхнул, ваше высочество? — Кзаг страшно улыбнулся окровавленным ртом и снова сплюнул. — Пошли дальше.

Фонси прерывисто выдохнул. Дальше так дальше. Следуя за Кзагом, хоббит осторожно ступил туда, где под ногами кончался уступ скалы и начиналась каменная полка, висящая над пропастью.

Шли они недолго. Обогнув скалу, Кзаг остановился, снова зарычал, показал Фонси и Кончагу раскрытую ладонь, приказывая им оставаться на местах, прошёл вперёд и опять остановился. Дороги перед ним не было.

Кончаг и Фонси подошли поближе, и Фонси увидел неровно обломанный край дороги и пустоту за ним.

— Свежий облом, — сказал Кончаг, осматривая край. — Прошлой весной его не было.

— Великан, — покачал головой Кзаг, всматриваясь во что-то внизу. Подойдя к краю, Фонси осторожно заглянул в пропасть — с такой высоты он ещё никогда в жизни не смотрел. В животе заныло.

— Сорвался сверху, — продолжил орк, прослеживая взглядом путь от теряющейся где-то в тумане вершины горы до дна пропасти, — разбился насмерть и дорогу испортил. Сволочь. Запомни, Кончаг, в следующий раз поймаем великана — покалечим. Чтобы не бегал где попало и не падал откуда не надо.

— Поймаешь ты его, — буркнул Кончаг, — как же. Смотри, чтобы он тебя не поймал. Лучше пару коз отравим да выпустим, чтобы он их сожрал да подох.

— Можно, — согласился Кзаг, — а что нам сейчас делать?

— Обратно переться, — огрызнулся Кончаг, — к мосту четырёх костей. А там я не знаю, как ближе.

— Я знаю, как ближе, — сказал высокий орк, — только идти так не хочу.

— Через Гнилое Ущелье, что ли? — Кончаг скривился, точно съел что-то очень невкусное.

— Через Гнилое. Иначе обходить дня четыре придётся.

Кончаг с неодобрительным кряканьем ударил Кзага в живот и тут же сам получил кулаком в лоб. Обменявшись несколькими оплеухами, орки тяжело вздохнули.

— Поворачиваем, Хоньша, — сказал Кончаг, — дальше дороги нет. В обход пойдём.

— Да я понял, — кивнул Фонси, — а великан, это кто такой? Тролль?

— Вроде тролля, — согласился Кзаг, потирая ушибленное Кончагом место, — только большой и глупый.

— Эта дверь зимой не открывается, — проворчал Кзаг, прочитав высеченную на скале надпись. Резы были знакомые, но надпись непонятная. — Нужно, чтобы солнце светило, а здесь зимой солнца не бывает

Дверь была высечена глубоко в скале и украшена непонятными узорами. Ни малейшей щели Фонси в ней заметить не смог.

— Куда теперь? — спросил Кончат. — В Гнилое мы не попадаем.

— Надо подняться куда-нибудь, откуда видно Зархънтай или Захазирай, и попросить помощи. А то у нас жратва кончается.

— Ну так что мы попусту болтаем? — зарычал Кончаг и ткнул Кзага кулаком в поясницу. — Бросаем болтовню! Вперёд и вверх!

Фонси снова потерял счёт дням. В темноте ночи или тусклом свете зимнего северного дня — солнце теперь иногда показывалось из-за края неба, особенно, если стоять высоко на горе — они всё время куда-то шли — то по неправдоподобно гладким древним дорогам, то по длинным каменным лестницам, то поднимаясь или спускаясь по отвесным колодцам с вырезанными внутри ступенями, то пересекая долины по слежавшемуся снегу, то переходя их по навесным, непонятно из чего сделанным мостам. Одна и та же гора могла в течение дня оказаться спереди, потом справа, слева и, наконец, сзади от них.

Порой хоббит просто дивился выносливости двух орков, а пуще поражался своей. Ноги гудели, живот подводило от сушёного мяса и солёной черемши, на привалах настигал чёрный кромешный сон, но Фонси шёл вместе с Кзагом и Кончагом и до сих пор ни разу не упал от усталости. Хотя нести его им пару раз пришлось — через глубокий снег в одной из долин и каменные обломки на какой-то тропинке.

Короткий день подходил к концу; солнца не было уже давно, и небо стало тёмно-синим, когда Кзаг остановился на вершине того, что Фонси в Шире, и даже в Кардуне, назвал бы горой. Здесь это был средней высоты холм. На вершине этого холма стояло три грубо обтёсанных валуна.

— Зархънтай, Захазирай, — сказал Кзаг, — а кто третий? Я тут раньше не был...

— Отойди, — сказал Кончаг, скидывая заплечный мешок и кладя наземь чехол с луком и тул. — Я тут раньше был. Третий — это Гъръм.

Высокий орк отошёл в сторону, уступая Кончагу место между тремя валунами.

— Здесь заночуем, — бросил Кзаг Фонси, — дальше пока не пойдём. Пошли за хворостом сходим, я там внизу сухие кусты видел.

Хвороста вышло немного, но на небольшой костерок должно было хватить. Фонси всегда спал чуть не прямо в углях, завернувшись в свой старый плащ и новую шубу одновременно. Орки, не знавшие, казалось, ни холода, ни усталости, над ним за это посмеивались.

— Пока огонь разводить нельзя, — сказал Кзаг, кивая на неподвижно стоящего между камней низкорослого орка, — надо подождать, пока Кончаг поклонится горам.

Кончаг тем временем достал и положил перед собой короткий кривой нож, берестяную кружку с плотно прилегающей крышкой и кремень с кресалом. Низко поклонившись каждому из трёх валунов по очереди, он положил в кружку несколько мелких камешков, закрыл её и затряс над головой, вертясь на одном месте и сопровождая эти действия не то гудением, не то мычанием. После выдернул из меховой оторочки своей безрукавки щепоть шерсти, плюнул на неё, взял нож и уколол себе палец. Измазав шерсть в слюне и крови, он прилепил ее на один из валунов, а после проделал то же самое ещё дважды.

Фонси смотрел на всё это с большим любопытством. Приземистый орк топтался между валунами, кланялся им, что-то говорил на непонятном наречии и вдруг словно поплыл у хоббита перед глазами — он испугался, не очередной ли это приступ клещовицы, но вроде суставы не ныли, — и на мгновение ему показалось, что Кончат, огромный, в полнеба, пляшет на месте не между камнями, а между горами, чьи очертания точно повторяли эти валуны. Но стоило хоббиту отвести на мгновение глаза, как Кончаг снова стал самим собой и продолжил свою странную пляску.

Так продолжалось до тех пор, пока небо не потемнело совсем, и тогда Кончаг поднял с земли кремень и кресало и начал высекать искры, точно хотел развести над каждым из валунов костёр. Он проделал это несколько раз, и вдруг горы ответили ему. Высоко в небе над еле видимыми в темноте вершинами полыхнуло зелёное зарево, как будто кто-то вывесил там огромное, развевающееся по ветру полотнище. Кончаг сел на землю, как собака, и смотрел на игру света в небесах. Фонси тоже смотрел, раскрыв рот — такого чуда он ещё никогда в жизни не видел.

— Так разговаривают горы, — пояснил Кзаг. — Наши мудрецы знают, как читать огненное небо.

— Кончаг мудрец? — спросил Фонси.

— Кончаг немножко понимает, как говорят горы, — покачал головой Кзаг, — и я тоже. Любой, кто ходит здесь, хоть что-то да должен понимать в разговоре гор — здесь они хозяева. Захотят — камнями завалят, захотят — золота подарят.

Зелёное зарево погасло, и Кончаг вернулся туда, где сидели Кзаг и Фонси.

— Скверно, — сказал он, садясь на землю и ударяя кресало о кремень, чтобы зажечь костёр, — надо через Гъръм идти.

— Да, невесело, — Кзаг сплюнул в темноту, — там нам незаметно не пробраться. Хийси наверняка сторожит все ходы и выходы, хочет слово узнать.

— Хийси и все остальные снаги живы только потому, что Гългар брата убивать не хочет, — прогудел Кончаг, развязывая мешок и извлекая оттуда еду, — если Хийси забыл, так мы ему напомним.

— А кто такой Хийси? — осторожно спросил Фонси.

— Хийси Снагадурбаг, — усмехнулся Кзаг, — что по-нашему значит повелитель рабов. Он брат Гългара. Давным-давно, во время большой войны, они поссорились, — Хийси решил, что раз короля нет, то всё можно, и пошёл грабить равнинников, ну, людей, которые раньше с нами мирно жили. А Гългар засел в Гундабаде и принимал там всех, кто хотел прийти. Кроме Хийси и его ребят. Так оно и продолжалось — Гългар сидел в Гундабаде, а Хийси сидел тут в горах, под Гъръмом, и устраивал набеги.

— Два раза он на Кардун нападал, — дополнил Кончаг, — первый раз откуп взял, а на второй раз Гългар против него боевых троллей привёл — Хийси еле ноги унёс.

— А потом, — продолжил Кзаг, — сын Хийси, Горхъмбър, решил отделиться и увёл треть народа Хийси на юг, лёгкой добычи искать, да там где-то и сгинул.

— Таркъры его убили, говорят, — сказал Кончат, — а может, и врут. Но на север он не вернулся, это точно.

— Тогда Гългар собрал колдунов, дал каждому отряд воинов, колдуны подошли с разных сторон к Гъръму и заменили слова на всех пяти воротах, ведущих от Гъръма в остальной мир.

— Теперь у Хийси там своя собственная страна, пять холмов, две долины и три деревни, — расхохотался Кончат, показывая куда-то в сторону, — и ходу ему оттуда нет, потому что Гъръм — злая гора, ни перевалов в тех местах нет, ни ущелий. Хийси нарочно место выбирал, чтобы удобнее обороняться.

— Временами им Гългар от щедрот чего-нибудь подкидывает, чтобы они там с голоду не перемерли совсем, — Кзаг отцепил от пояса баклажку и глотнул из неё; за всё время, что Фонси его видел, он пил вседа только из этой баклажки, — а то места там скудные.

— Такие же скудные, как щедроты у Гългара, — засмеялся Кончат и поковырял в зубах острым ногтем.

— А они нас там не убьют? — опасливо спросил Фонси. — Им же, наверное, очень наружу хочется.

— Кому хочется, а кому и нет, — пожал плечами Кончаг, — снаги, они снаги и есть. Из них половина там родилась уже.

— Не убьют, Хоньша, не бойся, — приоскалил жёлтые клыки Кзаг, — мы не в первый раз через Гъръмские холмы идём, нас там знают. Помнишь, Кончаг, в прошлый-то раз?

Кончаг рассмеялся и ткнул Кзага кулаком.

— Послал нас Гългар к Хийси кое-какую работу ему задать и мешок сушёного гороха отнести в качестве задатка. А гъръмские ведь всегда голодные, вот и подкараулили нас с Кзагом пятеро смельчаков.

— Мы их даже не до смерти убили, — улыбаясь приятному воспоминанию, закивал Кзаг, — кому харю своротили, кому клешни поломали. Даже горох не просыпался.

— Убивал до смерти потом Хийси с сыновьями, — подтвердил Кончаг, — и довольно долго. Ну да тебе, Хоньша, неинтересно.

— Так что сами по себе они нас не тронут, побоятся, — сказал Кзаг, — если только Снагадурбаг не совсем взбесился. Но тут уж придётся наудачу.

Орки помолчали. Потом Кзаг заговорил снова.

— А главным колдуном тогда в Гундабаде был Шахарк, это он придумал запереть Хийси. Помнишь его, Кончаг?

— Как не помнить? — отозвался Кончаг. — Вот уж кто умел понимать горы, так это Шахарк. Про Хийси он говорил, что не сам придумал, а Зархънтай с Гъръмом ему посоветовали.

— И помер он весело, — сказал Кзаг, — предсказал сам себе, что смерть ему будет от кочевника, что со своим домом кочует, но и сам он этого кочевника убьёт. Ну, решил, что умрёт, повздорив со скрефеном или ремтагом — они кочевьями живут. В Кардун ездить перестал без большой надобности, чтобы лишний раз с ними не встречаться. А потом пошёл в ущелье горную срань собирать, да там его и нашли — со скалы свалился и башку расколол. Стали над ним все смеяться, что собственной смерти предсказать не сумел, а потом смотрят на подошву — а там улитка размазана, поскользнулся он на ней. Вот тебе и кочевник, что весь дом на себе возит.

— Он любитель был смерть предсказывать, — Кончаг зевнул и почесался, — Болг вон до сих пор так на охоту и не ходит.

— А что Болг? — буркнул Кзаг. — Болг не дурак. Я тоже никаких ягод не ем и пью только из своей бутыли.

— Ему смерть предсказали, — кивнул на Кзага Кончаг, — от какой-то ядовитой ягоды, какая у нас даже и не водится. А Болгу Шахарк предсказал, что его медведь задерёт, поэтому Болг на войну ездит, а на охоту ни-ни.

— А тебе, — полюбопытствовал Фонси, — предсказал? — и тут же прикусил язык, мало ли на что может обидеться орк.

— Мне не предсказал, — помотал головой Кончат, — всё говорил, что мне самому лучше знать, от чего мне смерть придёт. А мне-то откуда знать, я не колдун. Да и Гьрьм с ним — чем как Кзаг, ягод не есть, и как Болг, в лес не ходить, я лучше как-нибудь так. Харри-хей!

— Осторожным, — сказал Кзаг, — всегда надо быть. Хотя Болгу-то проще, он приказал, и в северных горах медведей, почитай, подчистую извели, а я этой ядовитой красавки никогда и не видывал даже. Вот вороний глаз я в прошлом году съел — правда чуть не помер.

— Надо спать, — зевнул во всю пасть Кончат.

Орки заснули мгновенно. А Фонси ещё лежал, завернувшись в плащ, и смотрел на чёрное небо, где снова заплясали зелёные отсветы. Но с кем и о чём говорили горы — хоббит не знал.

На следующий день Кончагу удалось подстрелить из лука заросшую густой белой шерстью горную козу, и Фонси впервые со дня прибытия в Кардун как следует наелся, хотя жёсткое мясо пахло резко и неприятно, словно скверная баранина. В Шире коз было мало, и держали их для шерсти и молока — ели козлятину только в самых бедных семьях.

Кзаг, Кончаг и Фонси снова шли извилистыми тропами, поднимались и спускались по каменным ступеням; один раз долго шли по длинной прямой пещере, где в стене было прорублено одно узкое окно во всю её длину; потом переходили через ущелье по остаткам моста; потом Фонси вспугнул в темноте и на слух сбил камнем какую-то приличных размеров птицу, и они поели не только сытно, но и вкусно; и наконец они остановились у большой двустворчатой каменной двери, отворившейся по слову и знаку Кончага. Попав внутрь, орки на радостях отвесили друг другу по подзатыльнику — Фонси заметил, что распускать руки им свойственно по любому поводу, не только от злости.

На полу большой, длинной, тускло освещённой пробивающимся откуда-то слабым утренним светом пещеры, где оказались три путника, лежали странные железные полосы, такие длинные, что уходили в темноту и терялись из вида. Кое-где на них стояли странного же вида телеги. Кзаг и Кончаг выбрали из них открытую тележку поменьше и загрузились туда вместе с Фонси и всей поклажей.

— Я и не знал, что тут самоход работающий! — покачал головой Кзаг.

— Так с другой стороны закрыто, а обычным ходом отсюда до Гундабада далеко, — объяснил Кончаг, — вот и не растащили ещё. Но нам повезло — к Гъръмским холмам докатим, как в старину.

Посередине тележки было укреплено странное приспособление вроде качелей с двумя рукоятями с каждой стороны. Кзаг и Кончаг встали по обе стороны этого приспособления и взялись за рукояти. Кончат потянул свою сторону качелей вниз с такой силой, что повис на ней, и она со страшным скрипом начала опускаться.

— Жертву хочет, — пробасил Кончат, отпуская руки, и Фонси на всякий случай отодвинулся, хотя и знал, что нужен оркам живым и здоровым.

— Козье сало, — извинился Кзаг перед тележкой, — у нас лучше ничего нет.

Отрезав от половины козьей туши кусок жира, длинный орк забрался под тележку и, приговаривая что-то на непонятном языке, долго там возился. Забравшись обратно, он с такими же наговорами обмазал жиром качели.

— Давай ещё попробуем.

На этот раз скрип был гораздо тише, и тележка после нескольких качков качелями тяжело сдвинулась с места и поехала вдоль пары железных полос.

Тележка двигалась немногим медленней, чем катилась бы настоящая ширская тележка, запряжённая славным пони, а то и парой. Она катилась мимо нагромождений каких-то обломков, мимо ответвлений пещеры, мимо зарослей чего-то белого и тускло светящегося. Потом Кончагу и Кзагу стало неудобно качать качели из-за разницы в росте, и Кзаг велел Фонси его сменить — Фонси был ниже Кончага всего на голову. Хоббиту стало не до того, чтобы глазеть по сторонам, — он держался за рукояти и качал, вверх-вниз, вверх-вниз. Днище тележки дрожало под ногами, там шерудили какие-то неведомые колёса и шестерни. Время от времени перед глазами хоббита возникала угрюмая вспотевшая рожа Кончага с торчащими из углов рта жёлтыми клыками.

Раздался скрежет железа по железу, и тележка остановилась — Фонси еле удержался за рукояти, чтобы не улететь спиной вперёд в темноту, а Кончага рвануло вперёд и стукнуло грудью об одну из рукоятей с его стороны так, что орк охнул.

Кзаг, с трудом удержавшийся на ногах, дико озирался.

— Тихо! — просипел он, поднося к губам палец.

Фонси оглянулся вокруг. На железных полосах, по которым двигалась тележка, лежали камни и ржавые обломки такой же тележки, проезжавшей здесь ранее — в эти обломки они и врезались. Здесь было довольно светло — где-то высоко под потолком прохода наружу выходил световод. Направо и налево от железных полос уводили два узких прохода; оттуда-то и доносились звуки, насторожившие Кзага — словно хныканье младенца или мяуканье голодного котёнка. Фонси не мог представить себе ничего более неуместного здесь, чем эти быстро приближающиеся звуки.

— Черволюды! — выдохнул Кончаг, прыгая через борт тележки. — Кзаг, прикрой, я разберу завал.

Схватив лук, он выпустил в правый ход одну за другой три стрелы, швырнул лук назад и бросился к завалу.

А из боковых проходов появились здешние обитатели. Ростом они были с Фонси, имели по две руки и две ноги, но на этом их сходство кончалось. На круглых безухих головах черволюдов сверкали огромные глаза, носа, считай, не было совсем, а когда кто-то из них открывал розовую пасть, чтобы издать всхлипывающее мяуканье, показывались острые, как иголки, зубы. На телах черволюдов росла редкая серовато-белесая шерсть. У нескольких на шее и руках были привязаны кости, Фонси не желал знать, чьи.

Жалобно плача и всхлипывая, черволюды протягивали к трём ездокам многосуставчатые длинные пальцы. Фонси на мгновение замер, омерзение и страх боролись в нём с жалостью — умом он понимал, что перед ним —  звери или хуже, что их острые зубы легко разорвут ему горло, а цепкие пальцы утащат в темноту, но на существ, издающих такие звуки, не поднималась рука.

Где-то в глубине прохода зазвонил колокол.

— Зовут ещё! — крикнул Кончаг, отбрасывая с дороги кусок железной оковки.

Кзаг вытащил откуда-то длинный кнут и, стоя на тележке, стегал направо и налево, так, что черволюды опасались подходить близко к Кончагу. Иные особо храбрые корчились на земле, держась за располосованные кнутом морды — или всё-таки лица?

Увидев, что один из нападающих проскочил под кнутом и приблизился к Кончагу, Фонси подобрал со дна тележки Кончагов лук, наложил стрелу, натянул тетиву, насколько смог, и выстрелил. Тетива больно хлестнула Фонси по руке, — хорошо, рукав шубы смягчил удар, а то остался бы такой же багровый рубец, как те, что щедро раздавал на обе стороны Кзаг, — а черволюд заскулил и упал на спину, хватаясь за пробитую стрелой ногу. Его заметил Кончаг и пинком отшвырнул назад, к остальным. Черволюды схватили раненого и с обиженным плачем уволокли куда-то назад, и что-то подсказывало Фонси — не затем, чтобы перевязать рану. Из прохода раздался визг и смолк, подтвердив эти опасения.

Но черволюды всё прибывали и прибывали, и вот уже Кончаг перестал разгребать завал и вместо этого вертелся на месте, размахивая вытащенным из кучи обломков рычагом — Кзаг не успевал отгонять черволюдов. Он бросил кнут и выхватил из ножен на поясе длинный кинжал.

В голове Фонси словно лопнула какая-то плотина, и оттуда хлынули, завертелись обрывки стихов и песен, сплетаясь между собой, и сами сложились в стишок — Фонси помнил очень похожий, как будто слышанный в давнем детстве. Указывая пальцем то на одну, то на другую толпу черволюдов, Фонси прочитал этот стишок, словно злобную считалку.

Последние слова прозвучали в тишине, нарушаемой только тяжёлым пыхтением Кончага. Черволюды не убежали и не растворились в воздухе, но перестали мяукать и застыли, с непонятным выражением глядя на Фонси. Хоббит обвёл их строгим взглядом, не опуская руки с указующим пальцем.

— Колдун, однако... — просипел Кзаг, — эй, Кончаг, шевелись давай!

Кончаг опомнился и в несколько движений раскидал самые крупные остатки завала.

— Прорвёмся! — зарычал он, вспрыгивая обратно на тележку и занимая место Фонси у качелей. — Давай поехали, пока они не опомнились! Иа-а-харри-хей!

Кзаг схватился за вторую пару рукоятей, и оба орка как следует поднажали. Со скрипом и скрежетом тележка двинулась вперёд, толкая перед собою небольшую кучу мусора, оставшуюся от завала. Схватив батог, Фонси раскидал мусор по сторонам, и они снова покатились.