ГЛАВА 1

«Такое уже было», — это первое, что пришло в голову, когда я увидел ее. Собственно, увидел я сначала не всю ее, а только ноги, долго длящиеся от короткой черной юбки до пола. Эти, рассчитанные на щекотку воображения колготки, туманные, с редким рисунком, я уже наблюдал. Где? На ком? Почудилось только, что было это недавно и что смотрелись они тогда не так убедительно. Над юбкой обнаружилось все прочее: талия, на которую хватило бы и собачьего ошейника, подозрительно безукоризненная грудь, упакованная в футболку из тонкого трикотажа, и совершенно манекенщицкое, пронзительное лицо с задранным подбородком, окруженное водопадом струящихся белых волос.

Все это сооружение очень целенаправленно прошагало от двери к столу, за которым я уже с полчаса корпел над закадровым текстом. Расположилось на стуле по ту сторону и поинтересовалось:

— Ведь вы мне поможете?

— Здравствуйте, — сказал я, бесцеремонно в упор разглядывая пришедшую. Потом перевел взгляд на Галку, заведующую рекламой.

Та, спохватившись, ожесточенно ударила по клавишам компьютера.

— Вчера у вас был мой муж, — ничуть не просяще продолжило создание. — Вы ему отказали. — Она достала из сумочки «Давыдофф», не спеша закурила…

Галка нервно выбралась из-за стола. Громко распахнула окно. Вернулась к компьютеру.

Я рассматривал гостью с хмурым интересом.

— Вы поможете нам? — Она цепко глядела на меня. Уточнила: — Мне?

— Я всего лишь репортер, — сообщил я.

— Я все знаю.

Я вспомнил, что где-то в ящике стола валялась антикварная пачка «Примы». Подумал: не закурить ли.

— Да? — спросила она.

— Фигушки.

Создание вздрогнуло. Секунд пять пребывало в растерянности, потом судорожно, тщательно вдавило окурок в пепельницу. Сказало напоследок:

— Хотите совет: поменьше благородных выкрутасов в ваших передачах. — И направилось к двери.

— Сигареты, — напомнил я.

Фотомодель, уже взявшись за ручку двери, обернулась.

Я вдруг заподозрил, что никакие на ней не колготы. Чулки с подтяжками.

Дамочка решительно вернулась к столу. Поставив согнутую ногу на стул, принялась рыться в сумочке, расположив ее на колене.

Я уныло наблюдал за ней. Подозрение пока не подтверждалось. Ей следовало повернуться ко мне в фас. Тогда можно было рассчитывать на разгадку.

«Если не чулки, — подумал я, — буду играть. Почему бы подтяжке не лопнуть».

Разгадка не состоялась. Женщина вернула ногу на пол и, склонившись к столу, стала писать что-то на обратной стороне визитки.

— Если надумаете, — деловито проговорила она, — здесь все координаты. Они продолжат игру сегодня вечером.

Я разглядывал ее с насмешливым любопытством.

Она внимательно, изучающе посмотрела на меня и вышла.

Я повернулся к Галке. Взгляд той был полон презрения. Не сбиваясь с прицела, управляющая рекламой выбралась из-за компьютера, обошла стол и оперлась на него самой заметной частью своего не хрупкого тела.

И тут же вскрылось, чего она бесилась сегодня с самого утра: на ней были точно такие же колготки. Или чулки.

Галка медленно, с вызовом потянула вверх колено, уперлась туфлей в стул. Совсем по-манекенщицки. Только добавила маленький штрих: вкрадчиво, с тем же вызовом, подтянула юбку. В боковой разрез медленно вплыли узорчатый край чулка и одна украшенная бантиком подтяжка.

По тому, как загадал, связываться с пришелицей не стоило. Но неожиданно для себя взял в руки оставленную визитку. На ней с большим нажимом было написано: «Гостиница «Турист», 1010 номер. 19.00».

На другой стороне значилось: «Шрагина Карина. Актриса театра и кино». Ни адреса, ни телефона не было.

 

ГЛАВА 2

Я невзлюбил ее еще со вчера. После разговора с супругом.

Печальный, вполне молодой, лет тридцати-тридцати пяти, толстяк ждал меня у студии в «Мерседесе». «Мере» был либо совсем новый, либо за ним тщательно следили. Хозяин машины тоже смотрелся как новенький, сразу были заметно, что относится к себе бережливо. На его круглом, плавно переходящем в лысину лице не прижилось ни одной морщины. На дорогом сером костюме, несмотря на одутловатые формы хозяина, морщин тоже не было.

Насчет этой парочки — машины и толстяка — ошибиться было сложно: пожаловали из мира бизнеса.

Как оказалось, пожаловали по мою душу.

Я понял это, подъезжая. Толстяк, завидев меня, выбрался из машины. Всматривался сквозь не протертое лобовое стекло моей «бээмвэшки».

Когда я, заглушив двигатель, открыл дверцу, он был уже рядом. Ждал с печальным видом.

Странно, что я понадобился такому типу. Тем более были странны его печальность и нескрываемое угодничество.

— Вы ко мне? — спросил я на всякий случай.

— К вам. — Он то ли жалобно, то ли виновато улыбнулся. — Здравствуйте.

Не нравятся мне люди, спешащие давить на жалость. Особенно если они такие, как этот, поджидающий. Судя по внешности, ему самому чувство это знакомо понаслышке.

— Пройдем на студию? — предложил я.

— Лучше поговорить здесь, — сказал он. — В машине, — и мотнул головой в сторону своего «мерса».

Я сел в свою машину, распахнул ему дверцу пассажира. Толстяк тяжело устроился рядом.

— Видите ли, — после паузы начал он, — дело деликатное. Мне порекомендовали вас как человека, который может помочь…

— Кто? — спросил я.

Он замялся.

— Общие знакомые…

Я пожал плечами и изобразил внимание. Толстяк поведал о своей проблеме. Незатейливой проблеме. Два дня назад он умудрился проиграть шестьдесят тысяч долларов. Некоему лоховитому гражданину по имени Котя. От меня требовалось отыграть деньги. Всего-то. Просто удивительно, на какую наивность горазды эти бизнесмены.

— Как вы себе это представляете? — спросил я из чистого любопытства.

— Не знаю… Есть же, наверное, приемы. Я начну, потом мне станет плохо… — Он осекся, обнаружив, как я сочувственно гляжу на него.

— А если я проиграю?

— Это возможно? — Он обеспокоился. — Мне сказали…

— Это всегда возможно, — усмехнулся я. — И с кем угодно.

Он печально кивнул. Помянул, видно, свой совсем свежий опыт.

— Я завязал, — зачем-то сообщил я. — Дал обет.

— Могут же быть исключения.

— Думаете, этот тот случай? — удивился я. Наивность его граничила с хамством.

— Мне сказали, что вам это может быть интересно.

— Общие знакомые?

— Вы получите треть выигрыша. Это двадцать тысяч.

— Во-первых, не треть, а половину. — Я с насмешкой в упор разглядывал его.

Он громко сглотнул слюну. Решив, что торгуюсь, кивнул:

— Я согласен. — И спросил: — А во-вторых?

— Во-вторых, играть не буду.

— Но почему? — Он взирал на меня с мольбой. — Тридцать тысяч… В вашем положении вам нужны деньги…

— Мое положение — мое личное дело, — сердито оборвал я. — Меньше слушайте наших общих знакомых.

Он испуганно втянул голову в плечи. Мне стало его жалко.

— Все, что могу для вас сделать, это дать совет. Взгляд его озарился надеждой.

— Не играйте больше, — сказал я.

Надежда угасла.

Я открыл дверцу.

Он не спешил выходить. Долго держал паузу. Потом заговорил. Не жалобно, даже не оправдываясь. Объясняя:

— Представляю, что вы подумали обо мне. Думаете, я сам себе не противен?… Это, конечно, глупость, что пришел к вам. Но что оставалось делать? Я потеряю ее. Она привыкла к другой жизни.

Что я мог на это сказать?

И он замолчал. Думал о чем-то своем с обреченным видом.

Мне вдруг стало по-настоящему жаль его. Похоже, нормальный мужик. Несмотря на «мерc» и отсутствие морщин. Но влип он серьезно. Влип не с игрой — со своей бабенкой. Где такие ловкачки берутся, как умудряются? Это в нынешнее-то время, когда столько умниц-красавиц, желающих боготворить мужчину за прожиточный минимум.

Конечно, чаще приходилось раздражаться мужиками, скупающими нежность и смирение оптом и за бесценок.

Но ситуация, приключившаяся с гладколицым, — не первая, с которой довелось столкнуться за последнее время.

Взять того же Борьку, друга юности, удачливого коммерсанта. Вот уже год, как тот превратился в экономический придаток прелестной проходимки-любовницы.

Именно из его опыта я знал, что толстяку уже не поможешь. Единственное, что надо бы сделать в его положении — отказаться от женщины, — ему не под силу.

Вдалбливать, что произошедшее — даже к лучшему, что оно выявит, кто есть кто, занятие пустое. Он и сам все понимает. Но центр управления его отношениями с этой ловкачкой находится где угодно, но только не в его голове. Похоже, вообще вне его.

Я невзлюбил эту дамочку. Не то чтобы возненавидел, но неприязнь почувствовал. За последнее время способные на такое в моем окружении не числились. Мне даже было занятно — нарваться на такую. Вернее, пронаблюдать, как такая нарвется на меня. Конечно, я для них не объект для разработки, но, думаю, это не единственная причина, из-за которой дамочки такого сорта обходят меня стороной. Знают, заразы, где копать. Где и найти можно, и грунт податливый.

Толстяка было жаль. Странно только, что потеря шестидесяти тысяч для него нокаутирующий удар.

— Не играйте, — повторил я. — Толку не будет.

— А что делать? — почти равнодушно спросил он.

— Я знаю… Что вы делали до этого?

— У меня больше ничего нет, — пооткровенничал он. — Только эта машина и дача.

— И квартира, — напомнил я.

— Две, — вспомнил он.

«Бедняга, — подумал я. — По миру пустили».

Словно отвечая мне, он сообщил:

— Она ко всему этому привыкла.

— Кто она вам, жена? — с усмешкой удивился я.

— Жена, — печально подтвердил толстяк.

Это меняло дело. Шансов выбраться из передряги без серьезных потерь не было вообще.

— Играть не буду, — подвел я итог.

Толстяк равнодушно протянул мне мягкую ладонь и открыл дверцу.

Удаляясь, я услышал, как зашелестел двигатель его «Мерседеса». Подумал о том, что стоило бы расспросить потерпевшего, как он влез в игру, что из себя представляет этот Котя, где и во что играли. Из любопытства. Но тут же решил, что правильно сделал, не расспросив. Зачем было обнадеживать мужика.

И интересно, что это за общие знакомые? Они слишком хорошо осведомлены на мой счет, если знают даже то, что на лечение Ольги мне нужны именно тридцать тысяч долларов.

 

ГЛАВА 3

В «Турист» я ехал без надежды на успех. Понимал: меня наверняка даже не впустят в номер. Впрочем, был слабенький шанс. Если этот Котя окажется тем, за кого я его принял. И если он на старости лет поднабрался порядочности.

Ехал потому, что в моем положении нельзя было разбрасываться даже несуществующими шансами. И к тому же хотелось глянуть, как нынче работают.

Некоторые из бывших дружков при встрече плакались, что работать стало тяжело. Серьезное прикрытие держать накладно, а без него — нельзя. Убивают нашего брата почем зря. Не только когда на трюках ловят, а и просто от нежелания платить.

— Раньше не то что морду били — на х… посылали реже, чем сейчас убивают, — жаловался один.

Хотелось глянуть на антураж, на то, как будут «разводить». Пройтись по памятным местам.

Швейцар меня узнал, горничная — тоже. Столько лет, можно сказать, зарплату получали. Горничная еще и сообщила, улыбнувшись:

— Тысяча десятый. — Значит, до сих пор на зарплате, и мое картежное прошлое для них имеет большее значение, чем телевизионное настоящее. Если вообще телевизор смотрят.

Дверь номера открыл излишне ужасный бугай в зеленом свитере, на котором было написано: «Воу». Этот — не игрок. Похоже, из прикрытия. А вот и специалист. Котя оказался тем самым.

Меня поразил испуг, который промелькнул в глазах бывшего коллеги. Ужас даже. Котя во все глаза смотрел и на меня, и мне за спину. Увидев, что дверь закрылась и вошел я один, катала обрел дар речи.

— Ага, — возвращая имидж рубахи-парня, обрадовался он. — Наши люди! Так я и думал.

Не выходя из-за стола, распахнул мне объятия.

Жертва Шрагин уже не рассчитывал на меня. Растерянно пялился, молчал. Его гладкое, как бильярдный шар, лицо блестело от пота.

Стол был куце замусорен стодолларовыми купюрами, рассыпанной колодой.

Видя, что я не спешу прильнуть к его груди, специалист Котя согласно кивнул, предложил Шрагину:

— Ну-ка, молодой человек, уступите место фраеру репортеру. — Он нетрезво засмеялся. — Хотя… — он поучающе задрал палец, — будет лучше, если у вас прихватит живот и приятель обдерет меня, пока вы перекурите на унитазе. Так? — Это он уточнил у меня.

— Гони пятьсот баксов, — сказал я, усаживаясь. Котя послушно бросил на стол пять сотенных.

— Котя платит, — многозначительно заметил он. Четыре года назад случайно забредший на пляж Котя имел неосторожность похвастать перед нашими, что когда-то он занимался воспитанием Маэстро, моего учителя. Это не могло быть правдой, не только потому, что Маэстро играл намного выше. Во-первых, Маэстро, случалось, рассказывал мне о своих наставниках, и Котю он ни разу не упомянул. Во-вторых, ничему толковому Котя научить не мог. И в-третьих, было понятно его желание примазаться к славе Маэстро.

Сам учитель в этот период находился на зоне и опровергнуть лжепедагога не мог.

— Играем? — с вызовом и насмешкой предложил я тогда Коте. — Маэстро кое-чему меня научил. Проверишь, может, что не так.

Котя, конечно, попытался отшутиться, но я пер в лоб. Со своими пляжниками такого себе не позволял, но и они себе не позволяли подобной бестактности.

Странно, что Котя согласился играть. Репутация у него была подмочена и без того. Не принятый вызов навредить ей уже не мог. К тому же в ближайшие минут двадцать он утопил ее окончательно.

Договорились сыграть пять партий в деберц по пятьсот рублей.

После первой проигранной Котя, неосторожно ковырнув пальцем в носу, выпачкал кровью рубаху и попросился застирать пятна в ближайшем баре.

Не думал я, что он так незатейливо потеряется. Правильнее было тогда вообще не играть.

Но Котя скрылся. Решил, что присутствие на пляже в мятой рубашке навредит его репутации больше, чем такая мелочь, как невыплаченный проигрыш.

Эта наша встреча была первой с тех пор.

Я удивился тому, как быстро он деградировал.

Котя играл на грубо крапленной колоде, блефуя, невольно поводил бровью, и вообще, имидж, который он себе избрал, хоть и давался ему легко, ввиду схожести с собственной натурой, но предполагал клиента убогого, безденежного. Странно, что Шрагин клюнул на него. Но раз ввязался в игру, значит, рассчитывал получить. И значит, Котя засветил бабки. И хорошие бабки. Откуда они у него?…

Сейчас Котя вел себя просто непотребно. Полстаканами хлестал коньяк и к тому же демонстрировал жлобство: себе наливал «Авокадо», а гостям предлагал «Наполеон» невнятного разлива.

Возни с ним было — на ночь, не больше. Если, конечно, не церемониться и хотя бы первые несколько партий сыграть «углом», удваивая последующие ставки.

Но проиграв две партии по пятьсот, Котя попросил Шрагина позвонить по телефону и заказать еще коньяк.

Бизнесмен приложил трубку к уху и удивленно посмотрел сначала на нее, потом на нас. Телефон не работал.

— Я сейчас, — сообщил осоловевший Котя и полез из-за стола. — Горничной закажу.

— Он закажет, — заметил я. И кивнул Шрагину.

— Ну да! — изумился Котя. — Он мне такое принесет… Знаем эти штучки. — Ему все не удавалось выбраться из-за стола.

— Сидеть, — сказал я.

Мальчик- бугай угрожающе шевельнулся на подоконнике.

— Правильно, — согласился Котя. Достал из-под стула небольшой «дипломат», распахнув, продемонстрировал несколько пачек долларов. С десяток. Оставив «дипломат» на столе, пошатываясь, направился к выходу.

— За две партии рассчитайся сейчас, — заметил я. Котя согласно кивнул, достал из внутреннего кармана пиджака пачку сотенных. Обсчитал десять на стол и вышел.

По прошествии пяти минут я встал. Бросил мальчику на подоконнике:

— Привет патрону. — И пошел к двери.

— Не понял, — подал голос держащийся молодцом Шрагин.

Я осмотрел перекушенный у двери телефонный провод.

— Думаю, ровно две штуки. — Я глянул на «дипломат».

Шрагин неуверенно открыл его. Понукаемый моим взглядом, распотрошил «кукольные» пачки. Доллары собрал в отдельную щуплую стопку. Пересчитав, хмуро произнес:

— Ровно две.

— По две сотки на каждую пачку, — пояснил я. Вернулся к столу, плеснул в свободный стакан остатки «Авокадо», предложил Шрагину: — Чайку не желаете? — И выпил противный остывший напиток.

— Я все же подожду, — высказался потрясенный Шрагин.

— Вы тоже будете ждать? — полюбопытствовал я у бугая.

Тот сердито отделился от подоконника и вышел из номера.

— Где он вас нашел? — спросил я у горе-бизнесмена. Тот смотрел на меня непонимающе. Потом отозвался:

— Все вышло случайно…

— Как именно?

— Неделю назад меня свели с серьезным партнером. Мы даже сыграли в первый вечер несколько партий.

— Кто свел?

— Это не важно. Случайно оказались в одной компании.

— Как звали партнера?

— У него было странное имя: Людвиг. Я усмехнулся:

— Вы, конечно, выиграли?

— Выиграл. — Шрагин вроде как смутился. — Он Играл — так себе. Не то что вы или этот… — Толстяк мотнул головой на дверь.

— Много выиграли?

— Семь партий.

— Почему прекратили игру?

— У него в этот вечер были другие планы. И его торопила женщина.

— Одна?

— Две. — Шрагин удивился. — Вы его знаете?

— И вы договорились встретиться в другой раз.

— Да, но я опоздал. А когда подошел к дому… Он осекся. Смотрел на меня с сомнением: говорить ли…

— Когда подошли к дому… — продолжил я.

— Он горел.

— Кто? — Этого я не ожидал.

— Дом. Сказали, что взорвался газ. Я был в смятении.

— И что ваш партнер?

— Больше его не видел. Потом сказали, что в доме нашли сгоревший труп.

— Кто сказал?

— Зеваки. Или пожарные. Толпа собралась большая. Новость не укладывалась в голове. Людвиг погиб?! И так глупо?…

— При чем тут Котя? — спросил я.

— Он тоже был в толпе. Оказалось, что его тоже пригласили играть.

— Это он сказал?

Шрагин кивнул. И пояснил:

— Сказал, что его собирались познакомить с серьезным игроком. Потому он и денег побольше с собой прихватил.

— И там же открывал этот «дипломат»? Показывал деньги?

Шрагин вновь кивнул. На этот раз виновато, Я укоризненно смотрел на него. Заметил:

— Вы же серьезный человек. Делами ворочаете. Не удивились, что вам при всех, на улице, показывают сто тысяч? Неужели не заподозрили подвох?

Серьезный человек пожал плечами. Обескураженно поведал:

— У него это само собой получилось. Как будто сто тысяч — для него не деньги… И в бизнесе сейчас разные люди бывают. По виду угадать сложно.

С этим я спорить не стал.

Шрагин продолжил:

— И потом, когда выиграл, он интересовался, нет ли у меня друзей, тоже желающих сыграть. Я и подумал, что вы сможете отыграть…

Я усмехнулся.

— И что теперь делать? — спросил он.

— Мои советы вам не интересны, — заметил я. И прощаясь, протянул руку. При этом поинтересовался: — Будете ждать?

Шрагин подержал задумчивую паузу и ответил:

— Буду

В лифте я продолжил переваривать информацию, полученную от толстяка. Людвиг погиб при странных обстоятельствах. Котя заполучил его клиента. Времена нынче паскудные. Правильно серчают на них мои бывшие дружки: жизнь стала дешевле вистов. Любой аферист со стороны заподозрил бы Котю. Но каждый, кто знает последнего, отметет этот вариант. Выдуривать у своих, мутить на мелководье, подбирать куски за другими — это Котино. Но построить комбинацию на убийстве?… Котя хоть и скверно воспитан, но иначе. Не та у него школа. Как и у всех нас; Подобную дисциплину в ней не проходили.

Я не сомневался: Котя к гибели Людвига отношения не имеет.

Но почему он так испугался меня, вошедшего? И кого с ужасом ожидал обнаружить за моей спиной?

 

ГЛАВА 4

Только по вечерам, вступая в черную нору подъезда, вспоминаю, что намеревался вкрутить лампочку. Не для того чтобы стало светлее, а ради любопытства: как быстро выкрутят.

Привычно нащупал ключом щель замка. Уже повернул ключ, когда на глаза мне легли две тонкие холодные ладони. Очень остроумный жест в условиях непроницаемой тьмы.

Недолюбливаю такие фокусы: поди, угадай, кто это может быть. Впрочем, продолжение, которое следовало избрать, отличалось универсальностью.

Я толкнул дверь, шагнул в квартиру, втянув за собой и руки, и ту, которая так остроумно распоряжалась ими. В прихожей обернулся и тут же почувствовал на губах довольно бесцеремонные, пахнущие карамелью губы.

В другое время не обошлось бы без шальной мыслишки: может, не включать свет, так интересней.

Сейчас было не до того. Да и угадал я почти сразу, чьи объятия и поцелуй мне перепали. Руки угадали.

Оторвав одну от талии, нащупал выключатель. Щелкнул. Так и есть: Шрагина.

Свет сбил ее с толку, внес замешательство в наступательный порыв.

— Тоже неплохо, — издал я, припертый к стене.

— Рад? — строго поинтересовалась она, похоже, уже не помышляя о новом поцелуе, но и не выпуская меня.

— Терпеть не могу целоваться, — хмуро пооткровенничал я.

— Хам, — усмехнулась Шрагина. Оставив меня, как не оценившего поглаживания щенка, вальяжно прошагала в комнату. Уверенно включила свет. Обойдя квартиру, ознакомившись с интерьером, осела в кресле. Задрав подбородок, изучающе уставилась на меня.

Я наблюдал за ней, прислонясь к дверному косяку, скрестив на груди руки.

— Хам, — повторила она. — Но что-то в этом есть. Я обнаружил, что чулки на ней не те. И футболка заменена на тесную блузку, из которой рвались на свободу, угрожая пуговицам, груди.

Ушел на кухню. Оттуда спросил:

— Кофе?

— Коньяк.

Я сделал себе кофе. Ей вынес начатую когда-то гостями бутылку водки.

За время моего отсутствия она вполне освоилась. Разобралась с магнитофоном.

Налил ей стопку. Она тут же выпила. Попросила:

— Скажи, что рад.

— Рад, — сказал я.

Сказал правду, но подразумевал не совсем то же, что она. Конечно, как можно не радоваться, когда к тебе недвусмысленно заявляется в гости такая штучка. Когда знаешь, что устоишь, и забавляешься ее уверенностью в том, что сдашься без боя.

— У тебя неплохо, — похвалила она. И потянулась в кресле. — По-холостяцки, но уютно.

— Мне тоже нравится.

Решил, что если она не спешит с выяснением результатов сегодняшних игрищ, то и я суетиться не буду. Пусть обольщает, раздает авансы гонорара за мое участие в проблемах ее семьи. Когда обнаружит, что благодарить не за что, то-то расстроится.

— Где твоя подружка? — поинтересовалась она.

— Ты уверена, что она у меня есть?

Шрагина усмехнулась:

— Конечно. Не уверена только, что одна.

— Одна, — признался я.

— Что так? — Она смотрела с насмешливым сочувствием.

— И та — жена, — влепил я.

— Врешь. — Она не спросила и не удивилась. Спокойно прокомментировала мое заявление. И подсказала: — Может быть, почти жена?

— Какая разница?

Она улыбнулась. Успокоила:

— Это пройдет. Не сегодня завтра.

Я смотрел на нее с хмурым любопытством. Еще не хватало обсуждать с этой балованной бабенкой мои отношения с Ольгой.

— Как ее зовут? — спросила гостья.

Я не ответил.

— Где она сейчас? — не унималась та.

— В отъезде.

— Долго ее не будет?

— Оно тебе надо? — спросил я с вызовом.

— Надо.

— Зачем?

Шрагина очень пристально смотрела на меня. Во взгляде ее читалось многое: и вызов, и обещание черт-те чего, и обвинение меня в тупости. Этот коктейль, должно быть, свалил с ног не одного мужчину И я бы не устоял. Если бы не был защищен неприязнью к ней. И проблемами с Ольгой.

— Как ты думаешь, почему я здесь? — спросила она. Я решил не отвечать.

— Еще не было мужчины, который не хотел бы меня, — сообщила она.

Пришел мой черед ее успокоить:

— Это пройдет.

— Хам, — повторила она.

Развел руками: что поделаешь… Так и застыл с ними, разведенными. Остолбенело наблюдал за гостьей. Не сводя с меня того же, многократно пристреленного взгляда, Шрагина вкрадчиво расстегнула верхнюю пуговицу своей блузки. Потом — вторую, третью…

Почувствовав слабину, с остальными справились сами груди. Вольнолюбиво и упруго выпорхнули на мое обозрение.

От вида темных, задранных вверх сосков у меня перехватило дух. В этот момент я уже не сомневался, что хочу ее.

И гостья ничуть не сомневалась. То ли с ленцой, то ли с томлением поглаживая груди, забавлялась моим замешательством.

— Ничего не вышло, — сказал я. — Деньги отыграть не удалось.

Она неплохо владела собой. Только на мгновение прекратила поглаживания и тут же продолжила. Спросила:

— Думаешь, пришла только из-за них?

— Да, — честно ответил я.

— Дурашка. — Она усмехнулась. — Налей мне еще водки.

Послушно плеснул в стопку. Она выпила.

Подумал, а вдруг ошибаюсь? Вдруг корысть в случае со мной ни при чем? Просто ей сдуру захотелось меня. Привыкла ни в чем себе не отказывать. И тем более не привыкла, чтобы отказывали ей.

И все равно знал, что не буду с ней. Дело было не в неприязни, она не так уж и мешала. Дело было в моей Ольге, находящейся сейчас в онкологическом центре. И немножко — в страдающем Шрагине.

— Делаешь ошибку, — сказал я.

Она посерьезнела. Прекратила зазывные пасы, опустила руки. Груди оставила на виду.

— Как ты думаешь, зачем я здесь? — повторила вопрос.

Я пожал плечами.

— Я на тебя рассчитывала, — сообщила Шрагина.

— Не получилось. Да и не могло получиться. Твой муж нарвался на шулера.

— Надеялась на тебя. — Взгляд ее стал печально-усталым. Застыл.

— Да с чего вы взяли, что смогу помочь?! — Я изобразил раздражение. Посмотрел с укоризной на ее мозолящие глаза груди. Попросил: — Спрячь их.

Она послушно, не без усилий, загнала грудь обратно в неволю. Усмехнувшись, выдала:

— Ты обещал…

— Что обещал? — опешил я.

— Обещал помочь.

Я смотрел на нее, ничего не понимая.

— Когда?

Она вновь усмехнулась. Напомнила:

— Не так давно. В письме.

— В каком письме?

— Забыл?

Я притих. Потому что вдруг вспомнил.

Но она все же уточнила:

— Ты получил письмо от женщины, в котором она написала о своей проблеме. И ответил тоже письмом. Я молчал.

— Ты написал: «Можете на меня рассчитывать». Так? — Она смотрела на меня сочувственно.

— Это была ты? — спросил зачем-то я.

Она виновато пожала плечами. И улыбнулась.

 

ГЛАВА 5

Это было давно, месяца три назад. Потому я и не ожидал, что история получит продолжение. Но, конечно, не забыл. У совести долгая память.

С почтой для нашей редакции получил два письма. Вернее, писем было больше, но эти два отличались от других тем, что не имели отношения к работе телевидения.

В одном из них некая, как она написала 6 себе, «уставшая от жизни шатенка с шармом и ребенком» предлагала свою регулярную нежность за смехотворную месячную оплату. Пояснила, почему обратилась именно ко мне. Смотрела в компании одну из моих программ, и кто-то из присутствующих оказался осведомленным о слабостях ведущего.

Во втором письме «коварная женщина, которую все считают сексапильной», делилась проблемой. Оказывается, она ничего не чувствует. И очень рассчитывает, что я ей помогу с проблемой справиться.

Приятные письма. Каждое по-своему. Первое давало возможность лишний раз понравиться самому себе. Я ответил на него в том смысле, что готов материально поддерживать написавшую без всяких нежностей.

На второе ответил сдержанно и благородно: «Можете на меня рассчитывать». Конечно, это письмо привлекло меня больше. Не так уж часто выпадает удача быть с незнакомой привлекательной женщиной, делая ей одолжение. К изложенной в письме проблеме отнесся беспечно. Не сомневайся: управимся.

В обоих письмах дал свой домашний телефон. Через два дня позвонила та, звонка от которой я с предвкушением ждал.

— Я вам писала, — поздоровавшись, сказала она. Грустным, тревожащим голосом. И представилась: — Меня зовут Валерия.

— Можно, Лера? — спросил я.

— Конечно.

— Очень хорошо, что позвонили, — сказал я. — Думал, вдруг испугаетесь.

— Чего пугаться? — грустно удивилась она. — Проблемы-то — у меня.

— У кого их нет? — Я решил взять инициативу на себя. Тема и так слишком деликатная. Спросил: — Сначала поговорим по телефону или сразу пообщаемся живьем?

— Что говорить? — удивилась она.

— Когда сможем встретиться?

— Когда захочешь.

— Сейчас время есть?

— Конечно.

— Подъедешь?

— Подъеду, — просто сказала она. — Давай адрес.

Черт возьми, ее непринужденность произвела на меня впечатление. Видать, проблемка серьезно допекла.

За полчаса, которые ждал ее, все приготовил к поединку с бесчувственностью. Весь пошлый, но проверенный арсенал. Свежее белье, мягкий свет, музыку, напитки, наглядные пособия в виде зарубежной периодики. Победа на своем поле была обеспечена.

Когда увидел ее, испытал разочарование. Надо же такое наговорить на себя: «сексапильная, коварная»…

Гостья оказалась умеренно симпатичной, хрупкой женщиной, вслед которой вряд ли обернулся бы на улице. Впрочем, и я хорош: навоображал черт-те чего. Можно подумать, что до этого не сталкивался с женской необъективностью на собственный счет.

Что разочаровался, виду не подал. Тем более что гостья была вполне миленькая. Вот только слишком уж обеспокоенная своей проблемой. За пять минут разговора я понял, что она напряжена, по-видимому, ждет, когда объявят поединок.

«Может, она и права, — подумал я. — Что тянуть? Так ей только страшнее». И осторожно прикоснулся к ее запястью.

Нежное прикосновение она приняла за удар гонга. Ринулась в схватку.

Я так ничего толком и не понял. Какая проблема? Какая бесчувственность? Очень скоро лежал разбитый, побежденный ее темпераментом. И ощущал себя облапошенным прохожим, который бросил нищему мелочь и увидел, как тот, собрав ее, сел за руль «шестисотого» «Мерседеса».

Может, она всего лишь изображала страсть?

— Если всегда будешь играть, толку не жди, — заметил я строго.

— Я не играла. — Она произнесла это так, что не поверить было сложно. Без напора, но почему-то и без удивления.

— Хочешь сказать, что так у тебя в первый раз?

— Ты поверишь? — усмехнулась она.

— Нет.

— Тогда не спрашивай.

Я затих. Через какое-то время она спросила:

— Ты не разочарован?

— Нет, — ответил я. — Но такого не ожидал.

Она усмехнулась:

— И я не ожидала… Что ты — такой.

— Когда придешь в следующий раз?

— Ты этого хочешь?

— Если с женщиной не стоит быть второй раз, с ней не стоило быть и первый, — поделился я опытом.

— К мужчинам это относится? — спросила она.

— Нет. Нас надо пробовать.

— Мне понравилось.

— Это выяснится. Если позвонишь.

Перед уходом она пристально разглядывала меня. Словно пыталась запомнить. Или ждала, что скажу что-то значительное.

Я не сказал. Многозначительность при расставании мне всегда несимпатична. Вызывает подозрение в неискренности, Как речь у могилы.

Лера позвонила раньше, чем я ожидал. На следующий день с утра.

Вечером мы вновь встретились. И этот поединок походил на бой с тенью. Противника я так и не обнаружил. Все было так же, как накануне, начиная с нетерпеливого ожидания сообщницей сигнала атаки и кончая ее тяжеловесным прощальным взглядом.

Когда она позвонила вновь на следующее утро, я забеспокоился. Почувствовал, что за меня взялись цепко. И вдруг заподозрил, что проблема не в отсутствии чувственности, а в избытке ее. Похоже, эта Лера — из тех, которым всегда мало. А тут нарвалась на простачка, закосила под несчастную, и знай себе — пользует.

«Э- э, — решил я. — Хорошего понемножку». И увернулся от встречи.

Увернулся и на следующий день. А еще через один она позвонила и сообщила, что случайно оказалась рядом с Моим домом и могла бы забежать на минутку.

Что ей минутки хватит с головой — я не сомневался, но напор, развитый этой ненасытной, вызвал раздражение.

Я жестко ответил, что у меня дела. Через час она позвонила снова. Сказала, что даже не войдет в квартиру, что ей нужно всего лишь сказать мне пару слов. Хотя бы на лестничной площадке.

Я отказал и почти бросил трубку. Был уверен, что она не угомонится. И конечно, не ошибся.

Через пятнадцать минут, заранее закипая, снял трубку трезвонящего телефона.

— Не сердись, — попросила она. — Я больше не приду Но у тебя под дверью — письмо. Если будет время — прочти.

И сама положила трубку. Предвкушая слезливую тягомотину, я пошел за письмом…

В этот же вечер я сам приехал к ней. Не помнил, чтобы когда-либо испытывал к себе такое омерзение. Конечно, я все перепутал.

Валерия была автором другого письма. И ждала от меня иной помощи. Которую я ей бескорыстно пообещал. С удовольствием наблюдая себя со стороны.

Последнее, подложенное под дверь послание доконало меня. В нем женщина просила об одном, чтобы я оплатил ей наши два общения, пусть по самой низкой таксе. Потому что она обманула меня: на самом деле у нее трое детей, и средняя дочь уже неделю не ходит в школу. Ее ботинки украли соседи по малосемейке.

В их разваливающееся заводское общежитие приехал почти ночью. Вся семейка была в сборе. В убого обставленной, но чистой комнатенке было тихо и неуютно. Две дочери готовили уроки за расслоившимся столом. В углу с пустышкой, воткнутой между пухлыми щеками, сидел на горшке малыш.

Валерия, открыв мне дверь, чего-то очень застеснялась. Виновато познакомила с детьми. Такой я ее не знал.

Я был сердито-деловит. Вызвал ее в коридор. Начал было выговаривать за недоразумение, но осекся. Совсем противно стало. Впихнул ей все деньги, что оказались при себе в этот вечер, и сообщил, какого числа каждого месяца она будет получать ренту.

Потом я еще не раз получал от нее письма, в которых она почему-то отчитывалась, сколько и чего накупила детям. Иногда, наверняка по ее требованию, дети приписывали что-то смешное и благодарное. Или пририсовывали.

Из случившегося я секрета не делал. Поведал нескольким друзьям. Мне казалось, что так я вроде как исповедуюсь. Но потом обнаружил, что, уже рассказывая, украдкой получаю удовольствие. Дескать, вот я какой, терзаемый совестью… И прекратил исповедоваться.

С Лерой с тех пор мы виделись только по договоренным числам. Обычно она подъезжала ко мне.

Ольга, появившаяся в моей жизни чуть позже, мои взаимоотношения с чужой семьей приняла спокойно, с пониманием. В последний раз, ввиду моего отсутствия, сама передала деньги.

А о дамочке с чувственными проблемами я как-то совсем забыл. Если и вспоминал, то без сожаления.

И вот она объявилась. В облике Карины Шрагиной.

 

ГЛАВА 6

Я разглядывал Шрагину и думал о том, что описала она себя без преувеличений: коварная и сексапильная. И к тому же актриса. Вспомнил, как чувственно приперла меня к стене в коридоре.

— Уверена, что тебя это не захватывает? — спросил подозрительно. Она усмехнулась:

— Видишь, и ты попался…

— Конечно, попадешься… — Я укоризненно глянул на ее, как оказалось, бесчувственную грудь.

Она пожала плечами.

— Почему ждала три месяца? — спросил я.

— Вообще пожалела, что написала. Кому я нужна со своей ерундой? Мужиков интересует другое. И тебя тоже… И упираешься ты из интереса. Ведь так?

— Как тебе сказать… — Не хотелось бить себя в грудь, доказывая, что я не такой. Что случалось быть и другим.

— Ждал тогда, что позвонишь, — только и сказал я.

— Давно перестал ждать?

— Понял, что пожалела о письме.

Она вновь усмехнулась. Произнесла:

— Наверное, я — дура. Сама не знаю, чего хочу.

— Мне кажется, знаешь. — Я пристально смотрел на нее.

— Имеешь в виду эти деньги? Конечно, хотелось их вернуть. Деньги мне сейчас очень нужны.

— Именно сейчас? — съехидничал я.

— Именно, — серьезно подтвердила она. — Но я понимала, что вернуть их вряд ли удастся. Даже тебе. Я промолчал. После паузы она продолжила:

— Это был всего лишь предлог. Как думаешь, легко женщине прийти у незнакомому мужчине и попросить:

«Трахни меня, пожалуйста, так, чтобы я хоть что-то почувствовала»?

Я не ответил, но подумал о том, что такое миленькое обращение вряд ли оставило бы кого-то безучастным.

— Так мне и надо, — заметила она. — Поставила себя в дурацкое положение.

— Ты о чем?

— Да ладно… — Она скривилась в горькой усмешке. — Лезу к тебе, как последняя…

— Что ты несешь? — мрачно заметил я. — При чем тут ты? Проблема не в тебе. Сама знаешь, как действуешь на мужиков.

— На тебя не подействовала.

— Чуть кондрашка не хватила.

— Когда? — во взгляде ее мелькнуло подозрительное любопытство.

— В парадном, — соврал я. — Не говоря уже о… — многозначительно посмотрел на два распирающих ее блузку, спящих вулкана.

— Поэтому попросил меня застегнуться?

— Был уверен, что ты — из-за денег! Что решила сделать ответное одолжение.

— Какое одолжение… — Она грустно улыбнулась: — Дурашка.

Дальше так продолжаться не могло. Следовало расставить точки над «i». Но был уверен, что вряд ли ее убедит истинная причина того, почему удерживаюсь от близости с ней. Наскоро подобрал более убедительную.

— Не помню, чтобы хотел другую женщину так же сильно, как тебя, — заговорил я. — Но сейчас мы не будем вместе.

— Почему? — тихо, спокойно спросила она.

— Секс тебе в тягость? — спросил я.

— С тобой хочу попробовать, — заметила она.

— Надеешься, что получится?

— Да.

— А если нет?

Она пожала плечами.

— Есть верный вариант, — сообщил я.

— Какой?

— Если бы муж или другой мужчина, которому ты не можешь отказать, не приставал бы к тебе, что бы ты подумала?

— Сказала бы «спасибо».

— Правильно. Сначала радовалась бы. Потом, через какое-то время — удивлялась, потом — занервничала бы. В конце концов обиделась. И даже злилась. Вот тогда близость была бы тебе в радость. А так… Привыкла делать нашему брату одолжение.

— Ты намерен проделать весь этот путь?

— Неплохо бы.

— А если я уже обижаюсь?

— Значит, все будет быстрее.

— Но я хочу тебя. — Голос ее зазвучал капризно, действительно обиженно.

Я с сочувствием разглядывал ее. Печально пооткровенничал:

— Такого благоразумия за собой не помню.

Шрагина смотрела на меня растерянно. Не верила, что я ее не разыгрываю.

Я придал себе вид и позу стратега, уверенного в собственных наработках. Налил в стопку водки, посоветовал:

— Тяпни.

Она послушно тяпнула. И эту, и еще несколько.

После того как наше с ней общение перестало быть чреватым неуместной сейчас изменой Ольге, я не был против того, чтобы провести вечер в дружеской компании. Но гостья, окончательно удостоверившись в том, что я намерен придерживаться изложенного бреда, вскоре засобиралась.

— Мой телефон сохранился? — спросил на прощанье.

— Напомни.

— Записать?

— Запомню.

Я произнес номер.

Несколько раз повторив его, она кивнула.

Не записала явно из соображений конспирации. Из этих же соображений проявила стойкость, запретив провожать.

Перед тем как утонуть в черноте лестничного пролета, на мгновение прильнула ко мне.

Слушая, как уверенно цокают в темноте каблуки, думал о том, что женщина эта не из тех, кто боится темноты. Кто вообще чего-то боится.

Вернулся в комнату, устроился в кресле.

Был уверен, что сегодня все сделал правильно, но ощущал смутное беспокойство Может быть, всего лишь оттого, что по своим же еще недавним меркам повел себя, как полный идиот. Отказался от женщины, которая сама пришла ко мне. И какой женщины.

Но это было не все. У беспокойства были и другие причины. Я принялся перебирать в памяти эпизоды сегодняшнего вечера. И, кажется, понял, что еще не дает мне расслабиться.

Вряд ли женщина, решившаяся написать мужчине такое письмо, потеряла бы его телефон.

Вынул из «стенки» ящик с бумагами. Вывалил содержимое на пол, принялся искать нужную. Нашел. То самое письмо трехмесячной давности, с обрадовавшей меня просьбой. Разгладил его на паласе. Достал из кармана оставленную сегодня в редакции Шрагиной визитку. Повернул к себе той стороной, где была сделана приписка. Расположил визитку на письме. Сравнил оба почерка. Они были абсолютно разными.

 

ГЛАВА 7

Шрагину я встретил случайно через два дня. Во дворе онкологического центра. Возвращался, проведав Ольгу, и столкнулся с обманщицей у ворот.

Не стал церемониться, «разводить» ее, как собирался в тот вечер, когда понял, что дуранула. Не под то настроение она мне подвернулась. Просто заметил в ответ на радостное приветствие:

— Особо не напрягайся.

— Ты о чем? — не поняла она.

— Я знаю, что письмо писала не ты.

И продолжил путь к воротам, оставив ее в растерянности и даже не оглянувшись.

Настроение действительно было, мягко говоря, не игривое. Опасения насчет диагноза оправдались.

Все время, пока я был у Ольги, мне приходилось духариться. Наивно, словно размахивая голыми руками, отгонять и свою панику, и ее страх. Но только вышел от нее, как ощутил тоску. От бессилия помочь. И от понимания, что сейчас там, в палате, уже никто не мешает страху расправляться с родным мне человеком. Самым родным.

Ольга появилась в моей жизни чуть больше двух месяцев назад. К моменту ее появления я уже вполне смирился с тем, что в этой жизни придется перебиваться случайными романами. Смешно было после стольких попыток рассчитывать обнаружить ненормальную, готовую по-настоящему связаться со мной женщину. К тому же такую, с которой готов был бы связаться и я.

Такой ненормальной оказалась Ольга. Она очень успешно и без заметных усилий прибрала меня к рукам. Может быть, это ей удалось потому, что застала меня врасплох.

До поры до времени мы с ней пребывали в состоянии умеренно текущего романа. Я относился к ней, как к очередной женщине, которая не особо вписывалась в надуманные мной параметры: была чересчур юной, была брюнеткой, была склонной к полноте.

Когда спохватился, задумался о том, не слишком ли далеко мы зашли, было уже поздно. Без нее уже не мог. К тому же всего за два месяца она умудрилась похудеть на бог знает сколько килограмм, стала вызывающе привлекательной личностной женщиной. Ни возраст, ни цвет волос ее не портили. И главное, я обнаружил, что могу находиться в ее обществе сколько угодно времени. Она умела быть рядом, не разрушая мирка, который я вокруг себя создал. Ни одной женщине до нее это не удавалось. Каждая норовила весь хлам холостяцких привычек собрать в кучу и закрыть в темной кладовке, как отслуживший свое.

Конечно, два месяца — не срок. Все могло измениться. Но я видел, чувствовал, что не изменится. Ольга принимала меня со всеми потрохами без усилий. Без малейших усилий.

И все же о браке я не думал. Слишком велика была разница в возрасте. В шутку предложил ей отнестись к нашей совместной жизни как к полигону будущей семейной. Она не спорила. Только с улыбкой пожала плечами: скажешь тоже. Но я видел, что ей явно недостает всех этих банальностей в виде штампа в паспорте, кольца на руке, знакомства с родней.

Не знаю, когда бы я решился на это, если бы не…

На обследование она попала случайно. Шарлатан, предлагающий на Дерибасовской прохожим полную диагностику за полдоллара, бесплатно порекомендовал Ольге провериться как следует.

Первое же, пока еще поверхностное обследование, результат которого от пациентки почему-то не скрыли, перевернуло всю нашу жизнь. Отношение к ней. И в тот же день я сообщил Ольге, что, как только выяснится, что эти коновалы ни черта не смыслят в медицине, мы распишемся.

— А если не выяснится? — испуганно спросила она.

— Такого быть не может, — ответил я.

— А если может…

Я недовольно посмотрел на нее:

— Тогда как захочешь. Можем сначала расписаться — потом вычухать тебя, можем — наоборот.

— Думаешь, удастся? — Она смотрела на меня с мольбой.

— Не смеши меня, — хмыкнул я. — Все это уже лечится. И за границей, и у нас.

Видеть ее излучающие отчаяние и веру в меня глаза было невыносимо.

— За границей, конечно, надежнее, — заметил я изо всех сил беспечно. — Если что — смотаемся.

Но я, конечно, тогда ничего не знал. Ни того, излечима ли болезнь, ни того, сколько стоит лечение. Узнал позже. Шанс и впрямь был. Но только при лечении за границей и очень слабенький. Стоил он пятьдесят тысяч долларов. Так сказал в неофициальном разговоре врач, который вел Ольгу.

Я знал, что не упущу этот шанс, что отдам за него все. Но того, что мог отдать, — не хватало. За квартиру получил бы тысяч пятнадцать, за машину — максимум пять. Если продавать срочно — и того меньше. И за то и за другое в сумме — не больше пятнадцати. Еще тысяч пять мог насобирать в долг. Итого двадцать. Тридцати не хватало, как ни крути.

Два дня назад, когда я общался с семейкой Шрагиных, были две надежды.

Одна — на Борьку-бизнесмена. Друга юности. Того самого, которого раскручивала такая же ловкачка, как эта Карина. Зная Борькину, не типичную для коммерсанта, размашистую натуру, не сомневался — поможет.

Другая надежда — на то, что диагноз не подтвердится. Такое, как мне объяснили, случается частенько.

На одну из двух надежд можно было рассчитывать. Потому я чувствовал себя более-менее уверенно. Обращал внимание на чулки и возился с обоими Шрагиными. Да и по жизни, насколько помнил, привести себя в уныние мне было непросто.

Но у Борьки оказались свои серьезные проблемы. Он пребывал под колпаком у экономической полиции и уже выяснил откупную таксу: сто тысяч долларов. Денег у него хватало впритык. Тех, которые не в деле.

Выяснив, что надежда на Борьку лопнула, я полдня ходил как хмельной. От растерянности. И вынашивал вариант, что диагноз не подтвердится. Это было вчера.

Сегодня варианта не стало. Ольга еще не знала об этом. Я попросил врача сказать, что результаты задерживаются. Она и без того была раздавлена страхом. Все время, пока я находился у нее, держала меня за руку и смотрела запавшими от слез и страха глазами, как на последнюю надежду. Изо всех сил верила, что сумею спасти ее.

Я обязан был сделать это. Достать пятьдесят тысяч. Тридцать тысяч. Для этого готов был на все.

Когда встретил во дворе Шрагину, был весь в себе. Вспоминал, кто мне рассказывал о том, что какие-то медицинские учреждения покупают внутренние органы доноров. Почки и прочий ливер. И сколько за это платят.

Все связанное с этой лживой дамочкой было в тот момент слишком далеко от меня, чтобы я, встретив ее, задержался хоть на шаг. И реплики, которыми отозвался на приветствие, вылетели автоматически.

О том, где достать деньги, я думал и весь оставшийся день. Анализировал варианты. В первую очередь, конечно, связанные с игрой.

За те годы, что я выпал из своего бывшего мира, оборвались все связи. И восстанавливать их не было времени. Да и не принесли бы они таких денег. Все перспективные участки уже застолблены. Сколько старателей, оставшихся не у дел, влачат жалкое существование. Ищут хотя бы крохи наживы.

Насчет продажи почки тоже выяснил. Максимум, что можно было на этом поиметь, — тысяч пять. Проблема не решится. И кто будет заниматься Ольгой, если я слягу?

В тот момент, когда я думал о том, что стоит попробовать продаться в игровое рабство кому-нибудь из паханов, раздался звонок в дверь.

Открыв, я с хмурым удивлением взирал на высвеченную светом из прихожей Шрагину. Бесцеремонно спросил:

— Чего тебе?

— Разрешишь войти?

Я отступил, давая ей пройти. Она уверенно прошагала в комнату. Осела в кресле. Попросила:

— Водки дашь?

— Обойдешься, — сказал я. Оставшись у двери, неприязненно смотрел на нее.

Она усмехнулась. Сообщила:

— Ты прав, я обманула тебя.

— Мне это не интересно.

Она кивнула:

— Письмо тебе написала моя подруга. От нее я все и узнала.

— И у тебя оказались те же проблемы. — Я криво усмехнулся. — Мне это в самом деле не интересно.

— Проблемы у меня другие, — строго сказала она.

— Я же сказал, меня они не…

— Мне нужны деньги.

— И ты рассчитываешь на мою помощь? — Я смотрел на нее, как на чокнутую.

— Рассчитываю.

Я еще какое-то время пялился на нее. Потом пошарил у себя по карманам. Нашел несколько купюр. Протянул:

— Этого хватит?

— Мне нужны деньги, и я знаю, что смогу их заработать. И ты тоже.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч.

Я затаил дыхание. Недоверчиво спросил:

— На двоих?

— По пятьдесят на каждого.

Я еще какое-то время помолчал. Потом сказал:

— Я сейчас. — И пошел на кухню за водкой.

 

ГЛАВА 8

Она возилась целую вечность. Сначала опрокинула в себя стопку, которую я наполнил, потом закурила, потом, выпустив облако дыма, сквозь него многозначительно пялилась на меня.

Я следил за ней из своего кресла, расположенного по другую сторону столика. Вынужден был быть терпеливым.

Наконец она сообщила:

— Деньги ты выиграешь.

Что- то вроде этого я и ожидал.

— У кого?

— У Шрагина.

— У твоего мужа?

— Да.

Этого ожидать не мог. Как минимум по двум причинам. Во-первых, ее Шрагин — пустой. Во всяком случае, с наличностью у него не густо. Во-вторых, все, что у него есть, — и так принадлежит ей.

Я промолчал. Пусть сама объясняет.

Она объяснила:

— Он продал «мерc».

— За сколько?

— За тридцать.

— А остальные семьдесят?

— Это — потом.

— Когда потом? Где он их возьмет?

— Есть еще две квартиры и дача.

Я смотрел на нее во все глаза. Спросил:

— Потом ты его бросишь?

— Наши семейные дела тебя не касаются. Сейчас мне действительно лучше было не лезть, куда не следует. Слишком велика могла быть цена моей щепетильности. Размером с Ольгину жизнь. Но я все же не удержался:

— Ну и стерва же ты…

Она долгим пронзительным взглядом смотрела на меня. Потом неожиданно спокойно произнесла:

— Бросать его не собираюсь. Просто хочу сохранить хоть что-то.

— Не понял…

— Рано или поздно он проиграет все. Так вернется хоть половина.

Это могло быть и правдой. Но она говорила, что деньги нужны ей. Вряд ли вернет свою долю в семью.

— Зачем тебе столько денег? — спросил я. Она горько усмехнулась:

— Ты же не хочешь, чтобы я опять лгала?

— Не хочу.

— Тогда промолчу. Ответ мне понравился.

— Если выиграю эти тридцать тысяч, кто из нас заберет их? — спросил я.

— Поделим.

— Ты уверена, что после этого он продаст все остальное?

— Уверена.

— Но ты останешься ни с чем. Даже без крыши над головой.

— Я останусь с половиной. Если, конечно, ты меня не кинешь. — Она смотрела на меня насмешливо.

— Есть сомнения? — спросил я.

— Нет. — То, как она произнесла это, выдавало ее уверенность во мне. Или в себе.

— Как скажешь, — произнес я после некоторого раздумья. — Но есть маленькая проблемка…

Шрагина была спокойна. Видно, обо всем уже подумала.

— Твой муж — не полный идиот? — поинтересовался я.

Она усмехнулась.

— Тогда он вряд ли сядет играть со мной.

— Конечно, не сядет. Ты будешь играть с Котей.

— С кем?! — Я решил, что ослышался.

— С тем, который выиграл у него шестьдесят тысяч.

— Сама до такого додумалась? — спросил я ехидно.

— Сама.

Я подозрительно поразглядывал ее. Подумал: чтобы такое предлагать, надо быть либо полной дурой, либо обладать незаурядной хитростью. С кем имею дело, обещало выясниться в ближайшее время.

— Будешь играть с Котей и проиграешь ему деньги моего мужа.

Этого еще не хватало. Как я и думал, чистое дилетантство.

— Даже если по какой-то невероятной причине Котя согласится на игру, — елейным тоном, как с пациенткой, пришедшей на прием к сексопатологу, заговорил я, — нам придется отстегнуть ему по меньшей мере тридцать процентов.

— Не придется. — Деловитость ее тона смутила. — Во-первых, Котя будет играть. Во-вторых, все деньги вернет.

— Ты уверена?

— Да.

— Его надо еще найти.

— Я с ним уже говорила. Завтра вечером он будет в том же номере.

— И придет с деньгами? Твой муж уже научен. «Куклы» не пройдут.

— Деньги будут настоящие.

Это было невероятно. Заставить Котю рискнуть такой суммой…

— С мужем тоже говорила?

— Да. Но с ним проблем не было.

— А с Котей были?

Комбинация, которую она придумала, была незатейливая, одна из самых ходовых у профессионалов. Но если придумала ее сама и сама сумела уболтать Котю, это признак редких способностей. Впрочем, в их наличии я уже имел возможность убедиться.

Она пожала плечами.

Я подумал; «Неужели соблазнила Котю? Жалкого, убогого, почти старика. Как иначе могла втянуть его в это дело? К тому же бесплатно».

От этой мысли стало не по себе. Слишком невероятной, слишком мерзостной была представленная картинка. Но другого объяснения ее уверенность в участии Коти не имела.

— Ты плохо его знаешь, — сказал я. — С Котей договариваться — гиблое дело. Так что, думаю, зря старалась…

— Ты дурак, — спокойно сказал она. Спокойно и презрительно. Поняла, о чем я подумал.

Ответ ее снял с души камень. Не знаю, как ей удалось заставить Котю, но я сразу поверил, что мои догадки ошибочны.

Если все так, как она говорила, план был вполне реален. От него дурно пахло, но в моем положении это не имело значения. Эта шустрая дамочка давала мне шанс заработать пятьдесят тысяч долларов. Давала шанс спасти Ольгу Что, кроме благодарности, имел я право испытывать в тот момент к Шрагиной? Разве что — подозрительность.

— Тебе не жалко пятидесяти тысяч? — спросил я.

— Они тебе тоже нужны, — заметила она.

Внимательно посмотрел на нее. Впрочем, еще муженек пооткровенничал, что некие общие знакомые распространялись на мой счет.

В начале сегодняшнего разговора Шрагина упомянула о подруге, якобы написавшей пресловутое письмо. Но об Ольге подруга знать не могла.

— С чего ты решила, что мне нужны деньги? — спросил я.

— Разве не права?

Понял, что не скажет. Вспомнил о сегодняшней встрече во дворе онкоцентра. К кому-то же она шла. Скорее всего информация оттуда.

— Почему обратилась именно ко мне?

— Подруга рассказала. Она следит за твоими передачами. Знает, что ты бывший игрок, и уверена, что приличный человек.

Я вспомнил, как в свой первый приход Шрагина попыталась задеть меня: «Поменьше благородных выкрутасов в ваших передачах». Спросил:

— Она действительно автор письма?

— Да. Но кто — не спрашивай. Она запретила говорить.

Что ж, может быть, сообщница стала наконец искренней. Судя по тому, что иногда откровенно уклоняется от ответов, старается не лгать. Но если даже и лжет…

Я ничем не рискую. Рискует она: могу потеряться с деньгами. Конечно, этого не сделаю, но странно, что ее это не беспокоит. Не может быть, что такая уверенность во мне — всего лишь со слов подруги. Наверняка наводила и более серьезные справки.

Это уже не имело значения. Пусть у нее сомнительные подруги и какие угодно отношения с супругом. Это ее личное дело. Главное, что она дала нам с Ольгой надежду.

Еще какое-то время мы оговаривали нюансы завтрашнего плана. Расстались вполне по-деловому, договорившись встретиться завтра вечером у меня. Поделить первые поступления и разработать следующий этап материального уничтожения ее семьи.

В отличие от прошлого вечера, когда, оставшись один, ощутил беспокойство, в этот раз после ее ухода я чувствовал себя вполне сносно. Для этого были основания.

Конечно, несколько вредили настроению размышления о взаимоотношениях супругов Шрагиных. Обидно было за мужика. Я в который раз думал, как случается, что толковые, ворочающие делами мужчины загоняют себя в такую ситуацию. Связываются черт знает с кем. Не просто связываются — связывают жизнь. Неужели не видят? Или не хотят замечать.

«Нет уж, — думал я уже в постели, ровняя дыхание. — Лучше всю жизнь — в холостяках. Или не спешить, дожидаться такую, как Ольга».

Сделал еще несколько правильных вдохов… И вдруг, как уколотый, резко сел. Невероятная мысль спицей прошла через мозг и ткнулась в сердце: «Что, если Ольга решила кинуть меня на пятьдесят тысяч долларов? Так же, как эта артистка Шрагина своего мужа».

 

ГЛАВА 9

Я забылся сном только под утро. Чем дольше анализировал догадку, тем более вероятной она казалась.

Вспоминал улики, которые раньше воспринимались как ничего не значащие развлекающие мелочи. Например, нахальноватые заявления Ольгиной подруги, мечтающей подцепить денежного мужика. Или праздное обсуждение в компании проблемы: стоит ли быть женщине финансово независимой. Я тогда ехидно глянул на отмалчивающуюся Ольгу, взглядом полюбопытствовал: ты как? И она ответила тоже взглядом: не интересно. Вспомнил, как сорвался командировочный круиз, в который мы должны были идти вместе. Ольга тогда явно расстроилась. Но никак не проявила огорчения. Только вроде как успокоила:

— Еще успеется.

Накрутив себя, спохватывался: бред, Ольга на такое не способна. Я, слава богу, повидал женщин.

И повернувшись на другой бок, вновь возвращался к подозрениям.

Вспоминал ее бессмысленный интерес к ювелирным и меховым магазинам. И то, как она его оправдывала:

— Что ты хочешь? Я же — женщина.

А ее интерес к Америке… Что, если нашла вариант проникнуть в этот, описанный восторгами знакомых заповедник для мечтателей и неудачников…

Все получало объяснение. В том числе и намек ведущего Ольгу врача на то, что лечиться желательно в Штатах и что визу скорее всего откроют только нуждающейся в лечении.

Вспоминал и врача — Григория Давидовича, которого пациенты называли между собой Гошей. Молодого, уверенного в себе парня — мужчину с физиономией бабника, привыкшего использовать служебное положение. Этот Гоша способен на такую постановку.

Игла, прижившаяся во мне, не давала мыслям возможности течь спокойно, без болезненных, гневных толчков.

Если догадка верна, то все в моей жизни сыпалось, как в шкафу, опрокинутом набок. И не хотелось, было противно даже заглядывать в этот перевернутый шкаф, разбирать кавардак. Но без этого было не обойтись. Нужно было выяснить, что стало с дорогим мне содержимым.

И несмотря на боль и негодование, охватывающие меня, я чувствовал… облегчение.

Словно в том же шкафу в фарфоровой посудине жил злой джинн, и сейчас, когда посудина разбилась, ему придется убраться.

Ольга здорова. Пусть — предала, пусть мы не будем вместе. Это болезненно, но не так уж ново. И точно лечится временем. Как бы жил, если бы не сумел спасти ее? Нет уж, лучше пусть кидает…

Или не лучше?

Бессмысленное, неблагодарное занятие — выбирать, какой из двух тяжких вариантов больше по душе. Тем более когда выбор ничего не решает. Но право знать, как все обстоит на самом деле, осталось за мной.

Проснувшись, с удивлением вспомнил ночную галиматью. Как такое могло взбрести в голову? Понятно как. День был тяжкий, да еще эта Шрагина навеяла…

Не спешил вставать. Повспоминал другие приятные мелочи-улики. То, как Ольга подкрадывалась ко мне, читающему или смотрящему телевизор, и терлась щекой о плечо. Как тихо, не обижаясь, оставляла в покое, если понимала, что мешает. Вспоминал неизменную щенячью улыбку на ее лице при пробуждении и при каждом моем возвращении домой. И главное, в памяти всплывали ее молящие о спасении, верящие в меня глаза.

И уже без сомнения знал, что бы выбрал, если бы таки дали возможность выбирать.

Но такой возможности не было. Дали только шанс добыть деньги. Шрагина дала. Хорошо, если ее невозмутимая уверенность оправдается. У меня уверенности не было. Утешал себя тем, что ее и быть не может, когда имеешь дело с такой штучкой, как моя сообщница.

С утра поехал к Ольге. Пробыл у нее до обеда.

Первым делом обрадовал:

— Договорился с Борькой насчет денег.

— Как будем отдавать? — испуганно спросила она. Я смотрел в запавшие, встревоженные глаза и думал:

как мог ее подозревать?

— Отдавать — дело мужчин, — заметил беспечно. — Женщины вынуждены думать о том, как тратить. У тебя это пока получается неплохо. Но не увлекайся. Еще пару таких сюрпризов, и придется начать экономить…

Мое настроение передалось ей. В этот раз она не была такой подавленной. Даже улыбалась шуткам.

Уходя, столкнулся в коридоре с доктором. И вдруг понял: этот Гоша мне неприятен не после ночных размышлений. Он вызвал антипатию с самого начала, с момента знакомства. Такие, как он, чрезвычайно уверенные в собственной исключительности, снисходительно относящиеся ко всему остальному человечеству типы всегда раздражали. Несмотря на суперменистость и улыбчивость, от него за версту веяло душевной нечистоплотностью. Я бы за таким соперником при игре в деберц очки пересчитывал.

— Что вы решили? — деловито осведомился он.

— Советуете Штаты? — спросил я.

— Если есть возможность.

— Есть. Деньги будут через неделю. Не поздно?

— Нет. Но чем раньше, тем лучше.

Это и без него понимал.

— Можно договариваться? — спросил Гоша. — И насчет визы желательно уладить заранее.

Еще при первой встрече он сообщил, что в Америке у него связи. И цену назвал, уверив, что она минимальная благодаря его блату.

— Договаривайтесь, — сказал я. — Я тоже постараюсь выехать. По своим каналам.

Конечно, солгал. Куда мне было ехать: хватило бы денег на лечение. Сказал, чтобы глянуть на его реакцию.

Гоша улыбнулся. Неискренне. Мне показалось — даже насмешливо.

Без удовольствия пожав его доброжелательно протянутую, вполне твердую руку, я пошел к выходу.

Мимо пациенток, перекуривающих в театральных креслах на лестничной площадке, постарался прошмыгнуть как можно быстрее. Помнил случайно подслушанный разговор в одно из первых посещений.

— Мне еще недели две, — сообщила одна.

— Мне с месяц ждать, — вздохнула другая.

— А Валька-то на завтра планирует. Собралась уже. «Тоже в Америку?» — подумал я. И тут же догадался: это они о смерти.

С тех пор смущенно спешил проскочить мимо перекуривающих. Перекуривающих в ожидании своей очереди.

Сев в машину, понял, что сделаю сегодня, пока есть время. С подозрениями надо было покончить раз и навсегда.

Поехал в мединститут. Заведующий одной из кафедр, молодой профессор, когда-то был моим партнером по преферансу. Приятным партнером, интеллигентным, не переживающим из-за проигрышей. Иронизирующим над ними. Он не так уж и много проиграл мне за все время. Играл сдержанно, вдумчиво. Может, и догадывался, с кем связался, но не волновался по этому поводу. Играл ради удовольствия и готов был за него платить. Регулярные его проигрыши не помешали нам расстаться по-приятельски.

Недавно опять встретились, когда наша телекомпания делала заказную передачу о «Медине». Профессор был приятно удивлен мне. С иронией предложил расписать пульку.

Сейчас я надеялся, что он, по старой памяти, окажет мне деликатную услугу.

Завкафедрой был у себя. Принял меня, широко улыбаясь. Вышел из-за стола, пожал руку. Проявил осведомленность:

— Слышал, уже не играете…

— Дал обет, — подтвердил я.

— Надо же. — Он рассматривал меня с любопытством. И посетовал: — Приятного партнера потерял.

Я не тянул, почти сразу выложил ему, зачем пришел. Рассказал, что моя жена в онкологическом центре.

— Кто ее ведет? — понятливо поинтересовался он.

— Григорий Давидович.

— Гоша?…

Мне не понравилось, как он произнес это. Со сдержанным сочувствием. Словно я был его пациентом и его не обрадовали результаты анализов.

— Мне он не нравится, — откровенно сказал я.

— Попроситесь к другому врачу.

— Тоже нехорошо. Этот Гоша имеет выходы на заграницу… Не хочу его терять. Он хороший специалист?

— Неплохой.

Во взгляде собеседника вновь мелькнуло сочувствие.

— Он вам тоже несимпатичен, — заметил я. — Если не секрет, почему?

— Как вам сказать… Антипатия на уровне поля.

— Мне он показался бабником.

— Все мы не без греха.

Я понял, что попал в точку. Он заранее сочувствовал мне.

— Это его личное дело, — согласился я. — Я к вам с деликатной просьбой.

Он изобразил внимание.

— Я бы хотел, чтобы мою жену обследовали еще раз.

— Вы вправе потребовать этого.

— Я не хочу требовать. И не хочу, чтобы об этом знал Гоша.

Профессор недоуменно смотрел на меня. Озабоченно произнес:

— Григорий Давидович — человек спорный, но вряд ли он мог пойти на такое.

— Сделать повторное обследование сложно? — спросил я.

— Да нет. В принципе возможно, но… — Он растерянно пожал плечами. — Думаю, вы слишком мнительны.

— Может быть, — согласился я. — Все мы не без греха. Я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Оставьте фамилию жены, номер отделения и палаты.

Протянул ему листок с заранее записанными данными. Попросил:

— Я бы не хотел, чтобы и жена знала, что ее обследуют по моей просьбе. Профессор удивился:

— Даже если диагноз не подтвердится? — Даже если так. Лучше всего, если она вообще не поймет, что ее повторно обследуют. Но понимаю, что это невозможно…

— Возможно. Ее пригласят на практические занятия студентов.

— Это ее не травмирует?

— К ней отнесутся, как к здоровой, пришедшей на обследование.

— Когда мне позвонить или подъехать? — спросил я.

— Все это, конечно же, спешно?

— Спешно.

— Оставьте телефон, я сам позвоню.

Я дал ему визитку.

— Всего доброго.

— Не накручивайте себя, — посоветовал он. — Она поправится. В вашем положении без веры — нельзя.

В этот момент я отчетливо пожалел, что когда-то обыгрывал этого человека.

 

ГЛАВА 10

Игрища в «Туристе» были назначены на семь вечера. Я решил не спешить, опоздать на первую партию. Пусть начнут. В конце концов, бизнесмен заслужил право первым приступить к разбазариванию собственного состояния. Отказать ему в этом было бы бестактно.

В начале восьмого подъехал к гостинице. Не спеша припарковался, еще какое-то время высидел в машине. Решил: пора.

И вдруг увидел Котю. Старый аферист, с «дипломатом» в руке, суетливо тыкался изнутри в стеклянные двери гостиницы.

«Ну вот, началось, — подумал я. — Сейчас этому дуралею положено совать в карман ставку за первую партию, а его носит черт-те где. Упился, что ли? Вот тебе, милочка, и вся уверенность…»

Котя наконец нарвался на нужный, открывающийся отсек. Нервно проскочил через него и, испуганно озираясь, заспешил к стоянке такси.

Мне его поведение очень не понравилось. Сразу вспомнился испуг старика при нашей прошлой встрече. И все размышления насчет его причастности к гибели Людвига. В том числе и о неспособности его на убийство.

Хотел окликнуть его, но передумал. Когда человек в таком состоянии, неблагоразумно набиваться к нему в компанию. Сначала стоит выяснить, чем это чревато.

С другой стороны, на глаза коллеге попасться не мешало. Как-никак, дело у нас сегодня общее, и, может быть, мое присутствие облагоразумит, дисциплинирует его.

Я выбрался из машины, сделал несколько шагов в сторону вереницы такси. Вышел на открытое пространство. Не заметить меня теперь было сложно.

Котя, целеустремленно двигающийся к головной машине, меня заметил. Но это только способствовало его шустрости. Он юркнул в ближайшее такси и явно попросил шофера отъехать как можно скорее.

У его поведения могло быть только одно толкование. Котя обыграл Шрагина сам и не намерен отдавать деньги. Самомнение Шрагину подвело; Она ошиблась. Я — тоже хорош. Нашел кому довериться.

Первым было желание погнаться за такси, увозившим Котю и жизненно важную мою долю. Желание я подавил. Что мог требовать у Коти? Он со мной ни о чем не договаривался. Заниматься чистой воды гоп-стопом я не собирался. Может быть, артистке удастся выбить у этого негодяя хотя бы нашу долю.

Я направился к гостинице.

Если Шрагин еще там, пусть объяснит, какого беса полез в игру досрочно, на что рассчитывал.

Ответив на приветствие швейцара, прошел к лифту, поднялся на десятый этаж. Кинув взгляд на пустующее место за столиком горничной, по мягкой дорожке двинулся в сгущающийся мрак коридора к знакомому номеру. Постучал.

Из- за двери не донеслось ни звука. Подергал ручку. Дверь была заперта.

Значит, Шрагин уже ушел. Наверное, спустился вторым лифтом, когда я поднимался. Иначе вряд ли бы мы разминулись.

Уже сделав несколько шагов назад к лифту, я вернулся к двери с цифрами «1010». Посмотрел вниз. Точно, в щель под дверью пробивался свет. Опасливо глянув в сторону обитания горничной, присел на корточки, приник к похожей на галстук-бабочку замочной скважине.

Открытая дверца шкафа в прихожей мешала разглядеть все. Но того, что увидел, было достаточно… Из-за дверцы выглядывали лежащая в темной луже лысина и запрокинутая рука с перстнем.

Странно, что я не запаниковал. Во всяком случае, не так, как ожидал бы от себя, если бы пытался представить подобную ситуацию. Может, ежедневные посещения онкологического центра, подслушанные в нем разговоры курильщиц сделали меня бесчувственнее?

Об этом я подумал потом. А тогда у двери, встав с корточек, еще раз прострелил взглядом коридор и деловито вытер носовым платком дверную ручку. Быстро прошествовал к лифту. Обнаружил, что он занят. Подался к лестнице, но вовремя спохватился: горничным с нижних этажей на глаза попадаться не стоило. Дождался лифта. В холле первого этажа хотел для отвода глаз беспечно потоптаться у киоска с сувенирами и газетами. Передумал. Швейцар все равно запомнил меня. Если за столько лет не забыл…

Кивнул ему на прощанье и вышел на улицу.

И только сев в машину, ощутил смятение. Мысли и эмоции устроили кучу-малу. Думалось обо всем сразу. Об оставшемся в номере безжизненном Шрагине, о подозрении, которое падет на меня, о Коте, сбежавшем с «дипломатом», об Ольге, верящей в меня, о провалившемся плане, о виновнице всего этого — теперь уже вдове Шрагиной.

При всем этом следовало решить, что делать дальше. Какое-то время колебался, не позвонить ли в милицию. Что, если Шрагина еще можно спасти. Но вспомнил картинку, обрамленную контуром бабочки-скважины, и сомнения отпали.

Предупреждать о трупе в номере было глупо. Если буду утверждать, что всего лишь подходил к двери, то мне не положено знать, что за ней. К тому же сейчас желательно было выгадать время. Конечно, на меня выйдут.

Но стоило попытаться хоть что-то придумать, выяснить, решить.

Сомнений в том, что на этот. раз в случившемся замешан Котя, быть уже не могло. Их рассеивал красноречиво перепуганный вид негодяя. Его паническое бегство. Странно, что аферист даже не пытался совладать с собой. Конечно же, привлек внимание швейцара, и теперь, будет первым в очереди подозреваемых. Мне отведут место сразу за ним. Как покинуть эту очередь или хотя бы переместиться в ней поближе к концу, пока не представлял. Но знал, с чего следует начать. С разговора со Шрагиной.

Ехал к себе и думал о том, что будет с Ольгой, если меня задержат. Этого допустить никак нельзя. Хотя бы до тех пор, пока не достану деньги и не отправлю ее в Штаты. Кстати, о деньгах. Если не сегодня завтра мне придется скрываться, то на выручку от продажи квартиры рассчитывать не приходится. Выходило, что, кроме всех прочих неприятностей, которые сулила лопнувшая комбинация, необходимая сумма увеличилась тысяч на десять-пятнадцать.

Машину оставил на стоянке. Подходя к дому, глянул на окна своей квартиры. Они светились. Шрагина уже ждала.

Попробовал представить себе реакцию сообщницы на известие о смерти супруга. Впервые в жизни мне выпадала печальная миссия гонца. До сих пор только по слухам знал о тяжести ее. И тут же поймал себя на том, что не особо беспокоюсь за душевное состояние овдовевшей. Случившееся если и потрясет ее, то ненадолго. Скорее всего корчить из себя безутешную вдову не станет. Еще бы, теперь она получала все. За вычетом выхваченного Котей куска.

Входя в черноту подъезда, думал о том, что вряд ли меня хватятся до утра. Если, конечно, горничная не грешит подглядыванием за жильцами в замочные скважины. Завтра придется подыскать себе убежище. И вновь ломать голову над тем, где достать деньги.

Шрагина, бесцеремонно вырядившаяся в мой халат, сидела в кресле. На коленях ее лежал распахнутый журнал для не бесчувственных. Мизансцена была не самой подходящей для извещения о потере супруга.

Сообщница с насмешливым любопытством пристально следила за мной, вошедшим. Молчала.

И я молчал. Прошагал ко второму креслу, плюхнулся в него. Пододвинул к себе ее чашку с кофе, отхлебнул. На женщину старался не смотреть.

Шрагина отложила журнал, встала с кресла и, обойдя мое, перегнувшись через спинку, сзади обняла меня. Потерлась щекой об ухо, овеяла запахом губной карамели, шепнула:

— Почему ты молчишь?

— Советую тебе присесть, — сказал я.

Она замерла. Потом послушно вернулась на свое место. Выжидательно уставилась на меня.

— Твой муж… — начал я. И осекся. Оказывается, слухи не лгали: произнести это было непросто.

— Не пришел? — не утерпела, подсказала она.

— Умер, — бухнул я. И сам испугался этого короткого слова. Испуганно взглянул на нее.

— Как? — Зрачки Шрагиной расширились.

— Его убили. Когда я пришел, он был уже… — Я поспешил сразу выплеснуть все. Чтобы не тянуть жилы. Ни из нее, ни из себя.

Был уверен, что без мало-мальской истерики не обойдется. Причем искренней. Не мог, по моему разумению, один человек сдержанно принять внезапное известие о смерти другого, близкого ему.

Я ошибся. Истерики не произошло.

Шрагина выдержала очень долгую паузу, в течение которой исследующим взглядом буравила меня. Потом глаза ее недобро сузились, и она спокойно произнесла:

— Не думала, что ты на такое способен.

 

ГЛАВА 11

— Шутишь? — спросил я, хотя сразу понял: не шутит. И впрямь допускает мысль, что мог совершить убийство.

— Зачем ты это сделал? — спросила она. И закрыла глаза. Словно смысл случившегося только теперь дошел до нее.

— Что? — Я занервничал.

— Зачем убил его?

— Что ты несешь? — возмутился я. — Говорю же, когда пришел…

— Что мне теперь делать? — спросила она жалобно. Что посоветовать, не знал.

— Это конец… — Вид у нее действительно был обреченный.

Я промолчал. Кажется, истерика всего лишь сместилась во времени.

— Зачем тебе надо было его убивать?… — недоумевала она.

— Послушай… — Я не знал, злиться или утешать ее. — Успокойся и возьми себя в руки. И подумай, что ты говоришь.

Вдруг она разжала веки. Внезапно, словно расколдованная. Испепеляюще глядя в меня, заговорила. Презрительно, зло:

— Убил его ты. Решил забрать все деньги, так?

— Не так, — сказал я, но она не слушала.

— Ради лишних пятнадцати тысяч ты смог убить человека.

— Бред…

— Но ты дурак. Потому что потерял больше. Ты даже не знаешь, сколько потеряешь…

Несмотря на то что терять мне уже было нечего, угрожающие нотки в ее голосе обеспокоили.

— Ты отдашь мне эти тридцать тысяч.

— Принести воды? — спросил я.

— Это не все. Ты выложишь и остальное.

— Что выложу? — не понял я.

— Остальные семьдесят тысяч.

Кажется, на почве стресса она ополоумела. Но странно, что ее беспокоят только деньги. Ведь она теперь — состоятельная вдова.

— Я тебя понимаю, — изо всех сил спокойно заметил я. — Но ты ошибаешься. Убил — не я. Но догадываюсь, кто это сделал.

— Кто? — В тоне вопроса не прозвучало и нотки доверия.

— Котя.

— Ты все-таки дурак, — заключила она. — Нашел на кого свалить. На этого трусливого сморчка…

— Мне и самому странно, — согласился я. — Но я видел, как он удирал из гостиницы. И «дипломат» был при нем.

— Думаешь, поверю?… — Она смотрела на меня насмешливо.

Меня осенило: не действуют ли они сообща? Она и Котя. Какая ей разница, с кем делить деньги. Так она избавилась от мужа, получила состояние и рассчитывает поиметь кое-что и с меня.

Следующие ее реплики подтвердили догадку.

— Где деньги? — спросила она ужасающе спокойно.

— Думаю, у Коти.

— Для начала отдашь эти тридцать тысяч…

— Я понял, — договорил я за нее. — Потом остальные семьдесят.

— Думаешь, шучу?

— Думаю, бредишь. Только как-то странно для любящей жены, потерявшей кормильца.

— Знаешь, что будет, если не получу денег?

— Знаю. Заявишь, что я добивался тебя и грозился убить супруга. Так?

— Так.

— Пошла вон, — сказал я.

Брови ее удивленно поползли вверх.

— Это — туда. — Я указал глазами на дверь. Она нервно вскочила, скинула халат. Начала суетливо облачаться в свои вещи. Ее фотомодельное обнажившееся тело, совершающее нервозно-стремительные движения, смотрелось очень эротично. Несмотря на многочисленные тормозящие факторы, присутствующие в данный момент, я почувствовал возбуждение. Досадливо поморщившись на неуместный выброс гормонов, отвернулся.

Ориентировался на звуки. Слышал шелест капрона чулок, щелканье креплений подтяжек, синтетический треск блузки. Наконец, удаляющееся цоканье каблучков.

— Оставь ключ, — не оборачиваясь, сказал я. Каблучки процокали назад, в комнату. Ключ звякнул о полировку стола. И все стихло.

Я подождал чуток, потом обернулся. Шрагина стояла по ту сторону стола. Странно, печально рассматривала меня.

— Иди уже с богом, — сказал я, вновь отворачиваясь. Каблучки пару раз стукнули. В мою сторону. Я почувствовал ее руки, прикоснувшиеся к моей спине. За ними притулилась и вся Шрагина. Притулившись, задумчиво произнесла:

— Это сделал не ты.

— С тобой не соскучишься, — отозвался я. — Почему не я?

— Ты бы меня не отпустил. Я хмыкнул, повернулся к ней:

— В смысле, сейчас убил бы и тебя?

— Конечно.

— Сдуреть можно, — только и сказал я. — За кого ты меня держала?

— Прости, — попросила она. И прикоснулась руками к моей груди.

— Кому от этого будет легче?

— Мне. Я хочу, чтобы мы опять были вместе.

— Этого не обещаю.

— Конечно. Ты не можешь этого хотеть. Но ты нужен мне. Мне совсем не на кого положиться.

Я молчал. Не то чтобы совсем не верил тому, что слышал, но учитывал недавний опыт. К тому же догадка, что все случившееся провернули они с Котей, все еще была при мне.

— Сейчас ты мне не веришь, — продолжила она. — Поэтому я уйду. Но постарайся меня понять. Я не отозвался.

— Ладно? — спросила она.

— Ладно, — пообещал я, чтобы хоть что-то сказать.

— Мне нужно знать, что могу прийти к тебе, когда понадобится помощь. Можно?

— Сначала позвони.

— Конечно.

Она, открепившись, попятилась от меня. Как оторвавшийся от круга, передохнувший купальщик. Потом уверенно пошла к двери.

Я проследовал за ней.

Уже за дверью, на лестничной площадке, она неожиданно на мгновение прильнула карамельными губами к моим не успевшим среагировать губам. И тут же спешно зацокала вниз, в темноту.

«Ну, штучка, — думал я. — Попробуй ее просчитай…»

Не успел додумать. Стон, донесшийся снизу, из парадного, прервал мысли. Не стон даже — выдох, тяжелый, долгий. Нервно сорвавшись с места, потеряв одну тапку, я бросился вниз.

Шрагиной ни в подъезде, ни рядом с ним не было.

Я выскочил на улицу, оглядевшись, завернул за угол. И увидел отъезжающую машину.

Возвращался, чертыхаясь, проклиная себя за то, что ввязался в дела семьи Шрагиных. Наступал голой ступней на всевозможный мусор. Никогда не думал, что его столько в нашем, на свету образцовом, парадном.

Сунув ногу под кран, обнаружил на ступне жирное сиреневое пятно. Взял запасную лампу, спустился в подъезд, вкрутил. На полу обнаружилась раздавленная губная помада.

Подобрал осколки, поднес к носу. И ощутил запах карамели.

Вновь вышел из подъезда. Проследил траекторию, которую можно было бы провести от дома к месту, где стояла машина. Никаких результатов. Да и какими они могли быть в свете уличного фонаря?

Лестничной площадки третьего этажа свет из парадного почти не достигал.

Взявшись за ручку двери своей квартиры, я услышал тихий женский голос:

— Добрый вечер.

Распахнул дверь. Свет из прихожей высветил миниатюрную женщину с короткой мальчишеской стрижкой.

— Входите, — приказал я.

Женщина переступила порог. Я закрыл за ней дверь. Какое-то время она молча глядела куда-то вниз и в стену. Потом подняла на меня чернющие печальные глаза и сообщила:

— Я — Шрагина.

 

ГЛАВА 12

Я пошел в комнату. Осев в кресле, позвал:

— Где вы там?

Пришелица появилась в проеме двери. Из проема спросила:

— Где мой муж?

И тут я понял, что дважды меня на одно и то же не хватит. Не смогу вторично за один вечер сообщить жене о смерти мужа. И еше… Не сомневался, что эта Шрагина — настоящая. И реакция ее будет иной, нежели у самозванки.

— Не знаю, — сказал я. — Почему вы решили, что он здесь?

— Я не решила. Просто знаю, что сегодня вы с ним виделись.

— Откуда?

— От него. Он сказал, что у вас встреча и что вы взялись ему помочь.

— Он сказал, где встреча?

— В какой-то гостинице.

— Мы разминулись. Наверное, кто-то из нас перепутал время. Когда я пришел, его не было.

Мне было не по себе. Непросто говорить с женой о ее муже, как о живом, когда знаешь, что он мертв.

— Может быть, он ждет вас там? — предположила она.

— Вряд ли. В нашем деле все должно быть точно. Если что-то не сошлось, надо договариваться заново.

— Какая гостиница?

Я испугался. Не хватало, чтобы она все увидела своими глазам и.

— Это бессмысленно, — уверенно сказал я. — Его там быть не может.

— Тогда где он?

— Откуда мне знать?

Она молча сосредоточенно поразглядывала меня.

И вдруг спросила:

— Это ваша знакомая?

— Кто?

— Женщина, которую увезли. Она вышла от вас.

— Вы все видели? Кто ее увез?

Она не слышала вопрос. Ее интересовало другое:

— Это ваша женщина?

— А что? — Я не знал, как реагировать на ее вопросы. Выгораживать лже-Шрагину или отказаться от нее. Первое было чревато неприятностями, второе выглядело бы неубедительно.

— Вы давно ее знаете?

— Не очень.

— Откуда?

— Вообще-то это мое личное дело, — заметил я. — Я же не лезу в ваши дела.

— Лезете. Думаю, вы с ней заодно. Я растерялся:

— В каком смысле?

— Сначала я думала, что она всего лишь его любовница, но теперь уверена, что вы — ее сообщник. И вы оба хотите обмануть моего мужа.

Слова «кинуть» она, похоже, не знала. Свое понимание происходящего излагала интеллигентным тоном и языком. Но я почувствовал озноб на спине. Только этой ее версии на мой счет пока и не хватало.

— Как вы узнали мой адрес? — спросил я. Она усмехнулась. Ответила:

— Вы ошибаетесь. Следить не в моих правилах.

Я знала фамилию, адрес узнала через справочное. Пришла к вам только потому, что волнуюсь за мужа. И, как убедилась, не напрасно.

— Я не знаю, где он, — повторил я.

— Сколько вам надо? — спросила она вдруг.

Я удивленно взглянул на нее.

— Сколько вам заплатить, чтобы вы оставили мужа в покое? — уточнила она вопрос. — Вы и ваша сообщница.

— За кого вы меня принимаете? — изобразил я возмущение.

— За мужчину, который ради денег подкладывает свою женщину под другого.

Я замолчал. Последняя ее реплика была уже не столь интеллигентна. Но оспаривать ее не имело смысла. Эта Шрагина мне бы все равно не поверила.

— Я готова заплатить, — вполне серьезно заявила она. — Сколько вам надо?

— Нисколько, — мрачно сказал я. — Я хотел помочь вршему мужу.

Подумал, что это мог быть один из вариантов добычи денег. Если бы…

— Бескорыстно? — Она смотрела насмешливо.

— Он сам обратился ко мне за помощью. И предложил гонорар.

— Не сам. По совету вашей общей знакомой… — Слова «наводка» она тоже не знала.

— Тогда я еще не был знаком с ней, — зачем-то сказал я.

— Ой ли?… — Она помолчала. — Значит, от денег вы отказываетесь? — Изучающе глянула на меня. И вдруг заявила: — Чтобы вы знали: если с ним что-то случится, я вам этого не прощу.

Я молчал. Гостья шагнула в прихожую, вновь обернулась ко мне. Неожиданно участливо произнесла:

— Она и вас обманет. Вот увидите. И, прежде чем уйти, сообщила еще:

— Знаете, а я ведь с удовольствием смотрела ваши передачи. И верила им. — Усмехнувшись, добавила: — Как иногда можно ошибиться в человеке…

 

ГЛАВА 13

Я понял: тянуть нельзя. Уходить из квартиры надо как можно скорее. Взяться за меня могут уже сегодня ночью. Если Шрагина не успокоится и сыщет-таки своего мужа.

Первым делом следовало найти подходящее убежище. В полночь это было не просто, но я уже присмотрел один вариант.

Позвонил Борьке на мобильник. Друг юности, похоже, не спал, откликнулся привычно негромко, с печальной ленцой:

— Слушаю.

— Это я. Мне нужна хата. Есть что-нибудь?

— Когда?

— Сейчас.

Борька, как всегда, не выказал и капли удивления или недовольства. Спокойно спросил:

— На Черемушках подойдет?

— Подойдет. Пустая?

— Да.

— На несколько дней. Ничего?

— Ничего.

— Сейчас подъеду за ключом.

— Погоди, — остановил меня Борька. И ненадолго затих.

Я ждал, что он скажет. Он продолжил:

— Ко мне не заходи. Инок будет стоять у обочины напротив моего дома. Остановишься возле него, он передаст ключ и адрес.

— Что-то случилось? — удивился я. — Почему не заходить?

— Потом, — сказал Борька и отключился. Печальный тон его мог и не быть признаком проблем. Сколько я помнил Борьку, он всегда был при этом тоне и виде.

Он вообще мало изменился за годы финансового процветания. По-прежнему был широкоплечим, похожим на итальянца, курчавым красавцем, от которого млели женщины. По-прежнему был своим пацаном, на которого можно положиться. И к деньгам относился без обожания. Как к возможности не думать о них больше, чем они того заслуживают. Так мы относились к деньгам в ранней юности, когда их у нас почти не было.

Тон тоном, но, судя по недомолвкам, неприятности у него начались. Как бы не пришлось нам на пару отсиживаться в берлоге. Впрочем, лично мне на это рассчитывать не приходилось. На мне была Ольга.

Прежде чем покинуть жилище, я сделал две вещи. Во-первых, наговорил на автоответчик сообщение, что вернусь в квартиру через два дня к десяти вечера. Во-вторых, это же предупреждение изложил на листке, который оставил в щели двери. Милиции незачем давать лишние подозрения на мой счет. Оставленная информация намекала, что я — не в бегах, а всего лишь в отлучке.

Прихватил самое необходимое, в том числе и комплект постельного белья, окинул тоскливым взглядом интерьер, с которым было столько связано, и вышел в ночь.

Инок, телохранитель Борьки, был на месте, у обочины. Без единого слова, всего лишь кивнув мне, передал в щель над опущенным стеклом дверцы небольшой пакет. И сразу же направился к дому.

Предаваясь грустным размышлениям, я катил по зловеще пустынным улицам на Черемушки. Размышлял о том, как скоро вернусь к себе и вернусь ли вообще, об Ольге, которой лучше не знать, во что я вляпался. Вспоминал события сегодняшнего дня. В первую очередь картинку, высмотренную в замочной скважине.

Дом разыскал не без труда. Он оказался одной из стоящих рядком хрушевок. Оставив машину на обнаруженной в сотне метров от него стоянке, вошел в пахнущий бомжами подъезд.

Не сомневался, что квартира, в которую шел, — Борькина конспиративная хата. В семье у него проблемы, вот и приходится отводить душу на явках.

Судя по обстановке, обнаруженной за звуконепроницаемой, обитой дверью, я не ошибся. Квартира — не для жизни, для времяпрепровождения. Заурядный, безвкусный интерьер. Мебель, похожая на общежитскую. Продавленный, навечно разложенный диван. На кухне — запустение. Все чисто, но безличностно, как в столовой общепита. Включая огромные тарелки из однообразно белого фарфора и алюминиевые ложки. В ванной ожидал нарваться на вещественные доказательства секретной деятельности посетителей явки. Но и в ней оказалось безжизненно чисто и пусто.

Квартирка — дрянь. Борька мог бы позволить себе и больший шик в прелюбодеянии. Вряд ли ту барышню, что вызывала особое неприятие во мне и досадное отупение в нем, он водил сюда. Впрочем, конечно же, эта квартира — не единственная явка приятеля.

Я застелил тахту. Просто чтобы с чего-то начать. Спать не собирался. Какой сон, когда перед глазами, словно со слайдов, мелькают: то лысина в темной луже, то Ольга, уверенная, что я вытащу ее из беды. А также прочие персонажи. Перепуганный Котя, мнимая и настоящая вдовы Шрагины.

И вдруг спохватился. Меня могут разыскать через Ольгу. О том. что она в клинике, знают всего несколько человек. Но если не предупрежу, они от ментов этот факт скрывать не станут. Хорошенькое дельце, если меня заметут прямо в онкоцентре, на глазах у Ольги.

Время было далеко за полночь, но откладывать предупреждения до утра не рискнул. Взяв телефон, обрадовался гудку и принялся обзванивать своих, тех, кто в курсе.

За пятнадцать минут, наслушавшись сонных рассерженных ехидств на свой счет, закончил перекличку.

Теперь можно было все осмыслить не спеша.

Разложить по полочкам.

Раскладывать особо было нечего. На виду маячили две проблемы. К усугубившейся прежней: где достать деньги, добавилась еще одна — как выбраться из положения. в которое попал, подсобрать доказательства своей невиновности.

Для решения обеих проблем у меня был один ключ — Котя. Не сомневался, что старый аферюга многое сможет прояснить. И к тому же он сейчас при деньгах. Судя по тому, как дрейфит, глядишь, и удастся вырвать у него долю.

Заминка оказалась за малым: ключа-Коти не было под рукой. Но его во что бы то ни стало следовало найти. Без него шансов выбраться — не было.

Места обитания Коти я знал, как и то, что ни в одном из них его сейчас не окажется. После такой аферы наверняка затаился. И не скоро выйдет на люди. Зачем ему рисковать. Деньги поимел для него несусветные. И понимает, что вычислят его легко. Может, и вообще не объявится, съедет от греха подальше.

Но я должен был его найти… Иначе — хана.

 

ГЛАВА 14

Вдруг подумал: зачем ждать утра? Во-первых, пока меня не хватились, могу чувствовать себя спокойно. Во-вторых, некоторые из мест, где, возможно, удастся добыть информацию о Коте, действуют только по ночам. Те же казино и пребывающие в упадке игровые хаты.

Но до утра я не узнал ничего, кроме адреса мошенника. И тот мне дали на Слободской точке, которую посетил последней.

Старикашка, которого я видел первый раз в жизни, мусоля дрожащими, морщинистыми пальцами колоду, спросил:

— И шо вам от него хотите?

Такие же ветхие, как он, его партнеры по храпу зашушукали:

— Тебе оно надо?

— А шо такое? — вскинулся старик. — Может, человек идет с него получать. Так пусть и мое получит.

— Сколько? — спросил я.

— Двадцать рублей. Котяра мне уже десять лет должен. Фраера хлопнул, а долю зажал.

Я полез в карман.

— Рубль — доллар, — предупредил дед, озадаченно наблюдая за мной.

Я протянул ему купюру

На деда смотрели осуждающе. Тот тоже засомневался, продавать ли давнего партнера.

— Долю хочу отдать, — успокоил я всех. — В казино у него пассажира перехватил. Будет иметь зуб.

Вряд ли мне поверили, но притихли. Повод для сдачи Коти был уважительный: хотели как лучше. Дед обстоятельно, не спеша, принял у меня купюру, глянул ее на свет. Сообщил:

— У него пристройка на Молдаванке. Напротив «еврейской». — И сообщил номер дома.

Легенда насчет того, что я отбил у Коти клиента в казино, была нелепа.

Котя сам был горазд на такие проделки. Один из бывших приятелей как-то при встрече возмущался шакальими Котиными повадками. Метод его был беспроигрышен, но с перспективой получить инвалидность от коллег.

Не часто, но бывало, что уже прикормленные лохи дожидались тех, кто их прикормил. Тут-то к ним и подкрадывался невзрачный старикашка с «дипломатом» денег и предложением сыграть. Так он и Шрагина подцепил. Разработанного, подготовленного Людвигом.

Со слов того же приятеля-рассказчика, Котю презирали.

Прошедшей ночью в казино я сам смог удостовериться в этом. Все попытки выяснить что-либо о нем вызывали во взглядах недоумение, смешанное с пренебрежением.

Как бы там ни было, к рассвету я имел адрес и без надежды на успех подался на Молдаванку.

Котиным жильем оказалась огороженная заборчиком хибара, пристроенная к глухой стене трехэтажного дома. Калитка запора не имела, но дверь была закрыта на два замка.

Из щели я извлек листок бумаги, на котором было коряво выведено: «Константин Моисеевич уехал на съезд ветеранов. Кто приходил — пишите здесь».

Почувствовал досаду Мы с этим гадким старикашкой мыслили одинаково.

Не сомневался, что соседям нечего будет сообщить мне. Да и хорош я буду, если начну тревожить их в пять утра.

Уныло пошел со двора.

Оставались еще дневные варианты. Вроде парков и шахматного клуба. В последнем пару раз видел Котю, когда проведывал своих. Надежд на то, что удастся выведать хоть что-то в этих местах, было еще меньше, чем накануне ночных похождений. Но я решил исчерпать все шансы.

И в парках, и в клубе завсегдатаи собирались к обеду Освободившееся время решил посвятить Ольге.

К утреннему обходу уже был в клинике. Пришлось ждать, когда стайка степенных врачей закончит брожение по палатам.

Гоша тоже был в стае. И даже из дверей отделения было заметно, что он единственный среди коллег держится раскованно и что ему это позволяется.

«Прохвост», — подумал я, вспомнив сочувственный взгляд на меня профессора.

Гоша сам подошел ко мне по окончании обхода. Обрадовал:

— С визой для жены проблем не будет. «Чего ты, гаденыш, радуешься?» — мелькнула неприязненная мысль. Вслух я сказал:

— Насчет денег — договорился. Не хотел, чтобы он сомневался в моей платежеспособности. Как бы не передумал содействовать.

— Очень хорошо, — одобрил Гоша. — Деньги лучше перевести на счет. Если у вас такой возможности нет, я могу помочь.

— Есть, — сказал я, вспомнив о Борьке.

Он равнодушно пожал плечами.

— Когда нужно будет перевести деньги? — спросил я.

— Как только получим визу. Перед отъездом.

Я кивнул. Решил не возражать, хотя знал, что, если придется переводить деньги, сделаю это только после того, как Ольга позвонит мне из Штатов и подтвердит, что все идет по плану.

— Пройдите к ней, — предложил Гоша. — Дождаться не может.

И эта нормальная участливая фраза из его уст прозвучала раздражающе.

Я пошел в палату. Войдя, первое, что увидел, — засветившиеся глаза своей женщины. И первое, что ощутил, — приступ защемления сердца.

Пробыл у Ольги всего два часа. За это время не излучил и кванта сомнения в том, что все идет по плану. На всякий случай предупредил, что, возможно, пропаду на несколько дней. Иди знай, что меня ждет в ближайшее время. Надо было упредить ее беспокойство на случай, если меня таки задержат. Объяснил возможную отлучку тем, что придется съездить за деньгами.

Глазенки ее тут же заблестели мокротой.

— Это опасно? — испуганно спросила она.

Я изумился:

— Съездить и вернуться?

— Столько денег…

— Ты забыла, с кем связалась. Когда-то приходилось таскать с собой и не такие…

И все же она была обеспокоена. И до слез расстроена тем, что какое-то время ей придется обходиться без меня.

Несмотря на то что понимал: мое присутствие — главное, что сейчас нужно Ольге, через два часа уже нервничал. Не мог усидеть, зная, что дел невпроворот. Вернее, дело одно, но не терпящее отлагательства.

До парков и клуба стоило все же попытать счастья с соседями Коти. Вдруг хоть что-то подскажут.

Поэтому, когда в палату явился Гоша и сообщил, что Ольге предоставляется возможность развеяться, съездить в мединститут, даже обрадовался. Профессор держал слово, и у меня появился повод заняться делами.

Все же я вызвал Гошу в коридор. Спросил:

— Зачем — в институт?

— Пусть пообщается со студентами. Это ее отвлечет.

— Думаете, ее отвлекут разговоры о болезни?.

— Что вы, обсуждать будут тот факт, что на этой стадии излечение гарантировано.

— Это действительно так?

Он многозначительно глянул на меня:

— Почти так.

Я вернулся в палату, чтобы попрощаться с Ольгой.

Выйдя от нее, продолжил размышления.

Объявляться в шахматном клубе было нежелательно. Один из постоянных посетителей его — Гапеев, одержимый преферансист, которого все держат за простачка. Не раз, разглядывая наивное, лоховитое выражение на его лице, я изумлялся: как можно верить слухам о том, что он подполковник КГБ? Именно из-за слухов всегда наблюдал за ним с любопытством.

Немолодой, с коротким ежиком, подбородком с ямочкой, мужик. Держится простофилей. Тужится над простейшими раскладами. Когда начинаешь объяснять, хлопает ресницами, как пацан.

Раньше я слухам не верил. Считал, что если бы они были правдой, то за все эти годы кагэбэшник хоть как-то должен был проколоться. Хоть мельком проявить либо свою толковость, либо раздражение чужой тупостью. Не прокололся ни разу.

С некоторых пор сомнения в том, что слухи достоверны, отпали. Когда с Одессе обнаружился нефтяной магнат, замышлявший смыться за границу и подставивший аферистам, клюнувшим на наживку, двойника, просчитал нефтяника один Гапеев. И сам же взял его.

После этой, досадной для нас и удачной для него, операции пополз добавочный слух: Гапеев получил звание полковника.

Лично я в этом не сомневался.

Казалось бы, такой экземпляр в нашей среде — опасен… Но Гапеева не опасались. Среди картежников он был своим. Никогда никого не подставил. Искренне болел игрой. Всем был известен случай, когда он проиграл аэропортовским больше ста тысяч. И заплатил.

У меня этот тихоня, знающий свое дело, не размахивающий по поводу и без повода удостоверением, вызывал симпатию. Особенно после истории с нефтедобытчиком. Но сейчас попадаться Гапееву на глаза, рисковать, не имел права. Береженого бог бережет. Я ехал на Молдаванку.

Во дворе, в котором гигантской собачьей будкой располагалась Котина обитель, кипела жизнь. Мелюзга-детвора гоняла на трехколесных велосипедах. Две толстенные тети, одна растрепанная в тельняшке, другая в халате и в бигуди, полоскали у колонки и развешивали постиранное белье. Несколько разнокалиберных мужчин, обступив «Запорожец» с торчащими из-под него ногами, наперебой давали советы мастеру. Не меньше дюжины кошек, захватив господствующие высоты двора, лениво следили за всеми. Пахло вареньем, соляркой и пережаренными кабачками.

В таких дворах жильцы просто не могут не знать друг о друге все.

Я, издали заметив, что вложенная Константином Моисеевичем записка на месте, направился к прачкам, Спросил у полосатой:

— Котя не сказал, когда будет?

— А вы кто ему? — спросила та.

— Я с телевидения. Хочу взять интервью.

— У Коти?

— Он, между прочим, ветеран.

— Ой, не смешите меня, — сказала она и поделилась с соседкой: — Ты слышала: наш Котя таки ветеран. — Но этого ей показалось мало. Крикнула автолюбителям: — Котя — ветеран.

Я не стал ждать окончания бурной реакции аборигенов на новость. Поинтересовался:

— Где его можно найти?

— Можете почитать в дверях; ваш ветеран поехал на съезд.

— Читал. Он уехал вечером?

— Вечером его драндулет был на месте.

— У Коти машина? — удивился я.

— Я знаю? «Москвич» — это машина?

Никогда бы не подумал, что Котя — автомобилист. Марка машины объясняла, почему он не пользовался ею на работе.

— У него есть родственники?

— Конечно. Как человек может быть без родственников?

— Адрес их не знаете?

— Кто знает Ленькин адрес? — громко спросила у всех собеседница.

Никто не знал.

— Кто у нас Леня? — спросил я.

— Брат.

— Он работает?

— Ленька? Конечно, работает. Не то что ваш Котя.

— Где?

— Я знаю где? Котя говорит: егерем. Но разве Коте можно верить?

— Больше у него никого нет? — спросил я.

— Слава богу, нет, — ответила она. И добавила: — Ленька недавно был.

— Когда?

— Час назад.

— Не сказал, что вернется?

— Я знаю… — тон ее ответа был риторический. — Почитайте, может, там написано.

Конечно, с этого следовало начать. Дивясь своей бестолковости, я вошел в палисадник. Извлек листок. Ниже Котиного сообщения столь же коряво было начеркано другим цветом: «Был Ленчик. Уехал назад».

Я повертел бумагу, сложив, вернул ее в щель. Вышел из дворика. Закрывая за собой калитку, обнаружил на столбике кнопку звонка и рядом с ней табличку. Такую, какими облепливают двери коммунальных квартир. Табличка уведомляла: «Инвалид труда Гишвалинер К. М.». Не густо и не слишком достоверно.

Я пошел со двора. Выйдя на Мясоедовскую, остановился в растерянности. Что теперь? Нитей не было. Никаких. Если не считать брата Ленчика, возможно, работающего егерем, и фамилии Коти, которая ничего не давала.

Мошенник вполне мог рвануть к брату. На кого он еще может рассчитывать в своем положении? Но заниматься поисками сельского родственника Коти показалось бесполезной тратой сил. Милиция эту версию, конечно, проработает. Ей она будет по зубам.

Я замер. Почему только ей? Я знаю фамилию, имя и примерный возраст. Есть же справочное.

В связи с тем, что запрос будет не по городу, а по области, проблема может и не решиться. Но нить и впрямь единственная. Как ею не дорожить?

Вспомнил, что ближайшее справочное — на вокзале. Был уверен, что граждан с фамилией Гишвалинер в окрестностях Одессы не так уж много. Тем более Леонидов Моисеевичей предпенсионного возраста.

После долгих разводов в виде комплиментов, уговоров и, наконец, мелкой взятки дамочка в окошке взялась выполнить заказ. И ей пришлось долго ругливо беседовать по телефону, прежде чем она обрадовала меня известием: с полчаса могу погулять.

Все это время я просидел в ближайшем сквере. Опасался мозолить глаза вокзальному патрулю. Хотя, по моим подсчетам, разыскивать меня еще не начали. Во всяком случае, по ориентировке.

Когда вернулся к окошку, всезнающая дама убористым почерком дописывала лист адресами пожилых Леонидов Моисеевичей Гишвалинеров, обитающих в Одесской области.

Я обнаружил это через стекло. И тут же затосковал. Нить. на которую я рассчитывал, оказалась слишком узловатой. Разыскать узел, нужный мне, не представлялось реальным.

Наконец список лежал в окошке. Я без энтузиазма взял его. Обреченно пробежал глазами. Дамочка притомилась каждый раз писать слово: «Одесса», в этой графе ставила прочерки. Все тезки проживали в городе. Все, кроме одного. Самой нижней в списке была запись: «с. Красное, д. 10». В селе Красном, по-видимому, была только одна улица.

 

ГЛАВА 15

Карту области купил тут же на вокзале. Минут пятнадцать ушло на обнаружение на ней села Красного. Оно оказалось километрах в тридцати от Одессы в сторону Николаева, но находилось в удалении от шоссе и железнодорожной ветки. Судя по карте, село располагалось на стыке лесного массива и полей. Должность егеря в местном хозяйстве вполне могла иметь смысл.

По карте выходило, что к селу от асфальтированной Николаевской трассы вели две дороги. Поворот на первую был на километр раньше, и сама дорога проходила через лес. Вторая пересекала поле. Обе они километров через пять петлей замыкались в самом селе.

Через пятнадцать минут я уже выезжал из города.

Не знал, имел ли смысл этот вояж. но он давал возможность действовать. Пассивность сейчас была невыносима. И предчувствовал: едуне зря. Если и не обнаружу Котю, то хотя бы пообщаюсь с братом. Тот наверняка подкинет информацию, где может находиться его городской родственник. Правда, скорее всего в селе мне придется ждать. Если Ленчик «поехал назад» всего лишь час назад и добирается автобусом, то явится в родное селение позже меня. Намного позже. В такую глухомань рейсы не могут быть частыми.

Первый поворот, не оснащенный указателем, я узнал сразу Но пропустил. Дорога от него ныряла в лес. Выруливать по незнакомой лесной дороге не рискнул. Был уверен, что наверстаю упущенное на открытой местности.

Второе ответвление было при указателе: «с. Красное. 5 км». Я свернул с асфальта и запылил вдоль лесополосы по грунтовке.

Засек по спидометру пять километров и, когда они истекли, растерянно разглядывал ландшафт. Поля, стелющиеся по склонам гигантских холмов, упирались вдалеке слева в отвесную стену леса. Напоминали лиман, подмывающий берег.

Село открылось взору внезапно, когда я перевалил за гриву холма. Сразу увиделось все как на ладони. Небольшой аккуратненький хуторок, домов из пятнадцати-двадцати, притаился на опушке. И сверху походил на пасеку.

Улицы в селе не было вообще. Дома располагались правильным квадратом. Они мне глянулись. Нормальные украинские хаты-мазанки. Без надоевших уже, утомляющих вкус вторых-третьих этажей и колоннад.

Подивился, как это гражданина с фамилией Гишвалинер занесло в такой географический тупичок. Впрочем, если быть точным, то тупиком место назвать было нельзя. Дорога, по которой я прибыл, как и обещала карта, продолжалась. Уходила в лес.

Не сомневался, что хата егеря — одна из ближайших к лесу Подъехал к углу квадрата. Заметил в огороде парня в майке, прекратившего орудовать сапой, с удивлением глядящего на пожаловавшую в их заводь иномарку.

Выйдя из машины, приблизился то ли к забору, то ли к плетню. Крикнул работнику:

— Мне нужен Ленчик!

Парень какое-то время не реагировал. Потом спохватился:

— Его хата — с другого конца. — И махнул рукой. По широкому проезду я подрулил к указанной хате. Захлопнув дверцу, подошел к калитке, поискал звонок.

Не найдя крикнул:

— Хозяин!

Удивился отсутствию собаки. Это во дворе-то егеря…

Подождав, повторил призыв.

Никто не вышел.

Как я и предполагал. Ленчик задерживался. Предстояло ждать. В моем положении — это худшее, что мог бы себе пожелать.

Внимательно оглядел чистый зацементированный дворик, небольшой, закрытый на навесной замок гараж. Всмотрелся в обращенные ко мне окна. Подумал о том, что здесь, почти в лесу, жители могут позволить себе не бояться обходиться без решеток и бронированных дверей.

Слышал, что раньше двери в селах вообще не запирали.

Вдруг обнаружил, что в широкой расщелине напротив замка не просматривается защелка. Дверь оставили незапертой.

Я тут же заподозрил, что хозяин устал после ранней поездки и спит крепким сном труженика. С чего я решил, что егерю приходится пользоваться общественным транспортом? Зачем тогда ему гараж?

Толкнув оказавшуюся открытой калитку, шагнул во двор. Осторожно потянул на себя таки незапертую дверь в дом, негромко позвал:

— Хозяин…

В доме было тихо.

Пригнул голову, переступил порог, испытывая неловкость за самовольное вторжение. Прошел небольшие сени-прихожую, отодвинул по-кулисному свисающие занавески. Вкрадчиво заглянул в комнату.

За столом, покрытым скатертью, сидел Котя. Целился в меня из двустволки. Несмотря на сумрак в комнате, в глазах афериста читался знакомый ужас.

— Привет, — сказал я, входя.

Котя нервно шевельнул ружьем и, судорожно сглотнув, смешно произнес:

— Руки вверх.

 

ГЛАВА 16

— Сдурел? — спросил я. Сделал пару шагов в комнату.

— Стоять! — взвизгнул Котя. И снова дернул двустволкой.

«С перепугу пульнет», — занервничал я. Присел на оказавшийся поблизости табурет. Насмешливо посмотрел на него. Заметил:

— Значит, таки твоя работа.

Котя не ответил. Опять нервно сглотнул. Создавалось впечатление, что у него возникли проблемы с речью. И с мышлением.

— В киллеры подался, — сказал я ехидно. — На старости лет.

— Кто? — хрипло спросил он.

— Ты. Кто же еще?…

Котя несколько раз моргнул. И вдруг жалко издал:

— Это не я.

Я улыбнулся.

— Что ты ржешь? — вскинулся Котя.

— Цыц, — сказал я. — Совсем мозгами двинулся. То убивает, то хамит…

— Я не убивал.

— А кто?

— Не я.

— Вообще-то это твои проблемы, — согласился я. — Мокрушничай, сколько хочешь, а долю придется отдать.

— Какую долю? — Голос его снова осип.

— Которую с человека поимел.

— С какого человека?

Я встревоженно посмотрел на него. Поинтересовался:

— Что у тебя с мозгами? Заладил: «Какую долю? С какого человека?» Действительно, сдурел? Кстати, зачем было убивать их?

— Да ты что?!

— Я — что? — возмутился, сделав ударение на местоимение «я». — Этот — «мочит», а я — что…

— Ты правда думаешь, что это — я?

— Что мне думать? Я видел. Но это ты с ментами будешь разбираться. Долю отдай и разбирайся, сколько влезет.

— Что ты видел? — изумился он.

— Ты мне надоел, — утомленно сказал я. — Давай по порядку: Людвиг и Шрагин — на тебе? На тебе…

— Нет! — снова взвизгнул Котя. — И ты не мог видеть. Все было не так.

— А как? — я смотрел на него снисходительно. Он не отвечал. Испуганно моргал и ерзал по ружью заметно вспотевшими руками.

— Как знаешь, — пожал я плечами. — В криминальной хронике работаю. Перед ментами смог бы замолвить словечко. Когда тебя возьмут.

— Возьмут? — то ли спросил, то ли завороженно повторил за мной Котя.

— А как ты думал? Двойное убийство.

Котя молчал. Я хотел посоветовать ему, от греха подальше, опустить двустволку, но не стал. Видел, что он зреет, и решил не мешать ему в этом. Наконец он заговорил. Сначала прерывисто, с паузами, потом — более уверенно.

— Этого лысого я думал вырвать у Людвига. Случайно узнал, что они договорились катать. Ждал под домом. Думал, когда фраер будет идти, перехвачу. Засвечу бабки… — Котя спохватился. — Ну, ты сам знаешь…

Я кивнул.

Он продолжил:

— Стоял под окнами. Вдруг из подъезда эта баба вышла. И тут же слышу, стекло у Людвига в окне раскололось… Сразу не понял. Думал, камнем. Смотрю, баба голову задрала, увидела разбитое окно и — назад в подъезд…

— Какая баба? — не утерпел я.

— Эта козырная. Которая потом лысого подставила.

Я снова кивнул. Напомнил:

— Баба — назад в подъезд.

— Ну да. Но скоро опять выбежала. А тут уже и они вышли.

— Кто?

— Эти двое. Молодой и… — Котя осекся. Взгляд его застыл. Он, похоже, видел перед собой этого, второго.

Тому, что рассказывал Котя, я верил. И понял, он добрался до самой важной части повествования. Спросил:

— Как он выглядел?

Котя недоуменно посмотрел на меня. Словно не ожидал такого безжалостного вопроса. Потом облизнул пересохшие губы и выдал:

— Он не человек.

— В каком смысле? — опешил я.

— Не знаю… Я не мог смотреть на него.

— Почему?

— Боялся. У него лицо, как у мертвеца.

Подобной впечатлительности и образности изложения от Коти я не ожидал.

— Сколько тогда было времени? — спросил я.

— Часов девять.

— Значит, стемнело?

— Ну да.

— Далеко они стояли?

— Метров тридцать.

— Как же ты мог его разглядеть?

— Не знаю… Там горел фонарь.

— Убери эту гадость, — сказал я, кивнув на ружье. — Дернешься, потом придется на мертвецов спихивать.

Котя непонимающе посмотрел на меня. Потом проблеял:

— Не-е… — И взял ружье поудобней.

Я пожал плечами, дескать, как знаешь, мое дело — посоветовать. Спросил:

— Откуда они вышли?

— Там напротив дом. Из него и вышли. Из подъезда. И сразу к ней. К этой бабе.

— Ну и что? Люди себе вышли из дому. Чего ты переполошился?

— У молодого был «дипломат». Странный такой чемодан. толстый.

— Подумаешь.

— Такие, как он, не ходят с «дипломатами».

— Бред, — сказал я. — Что дальше?

— Этот страшный схватил бабу под руку и повел прямо в мою сторону. К машине. Их «шестерка» ждала. Красная. Баба не хотела идти, шипела. И ругалась.

— Не особо, значит, боялась, — поддел я. — Номер хотя бы запомнил?

— А как же. — Котя назвал номер машины.

— Что потом?

— Баба упиралась, но он затолкал ее. И они уехали.

— Это все? — не понял я.

— Все. Потом я перехватил лысого. Но это уже когда пожар начался.

— Стоп, — сказал я. — Ничего не понимаю. Людвиг погиб при пожаре. Ты был там с самого начала. Почему не попытался его спасти? Не сам — хотя бы людей позвал. Или пожарных.

— Да кого спасать? — раздражился вдруг на мое непонимание Котя. — Людвига уже убили.

— С чего ты взял?

— Когда эти, с «дипломатом», уехали, я в их подъезд пошел. Поднялся на последний этаж. С лестничного пролета Людвига увидел. В кресле он сидел. И все лицо в крови. Застрелили они его. Наверное, с крыши.

Я помолчал. Версия Кота была правдоподобной, странно только, что она сразу взбрела ему в голову.

— Чего ты в окна заглядывать поперся? Только из-за «дипломата» и битого стекла?

— Если бы ты видел его, тоже бы догадался.

— Второго?

Котя кивнул.

— Откуда пожар? — спросил я. — Может, баба подпалила?

— Не знаю, — сказал Котя. — Когда смотрел в окно, ничего не горело. Потом уже рвануло; Пожарные сказали: газ.

Оборотень Шрагина вполне могла, вернувшись, открыть газ.

— Страх страхом, — сказал я, — а клиента ты дождался.

— При чем тут одно к другому? — удивился Котя.

— Можешь положить ружье на стол, — предложил я. — Тяжело же держать.

— Ничего. — Котя поочередно вытер руки о скатерть.

— Что дальше? С гостиницей?

— Когда я тебя первый раз увидел, чуть не обделался.

— Да? — удивился я. — А мне показалось, что таки да.

— Подумал, что ты с ними. Что пришел за бабками.

Я молчал. Взглядом предлагал рассказывать дальше.

— Потом баба нашла меня, — продолжил Котя.

— Как?

— Я позвонил лысому, сказал, что буду играть, но только с ним.

— Мало выкатал? — с издевкой спросил я.

— Если есть хороший клиент, почему не продолжить? — резонно заметил Котя. — Мы договорились, но на встречу пришла она. Я чуть опять не обделался. Думал, привела этого… Который ее тащил в машину. Но она пришла одна. Сразу догадалась, что я боюсь. Сначала требовала долю от первого выигрыша. Я сказал, что бабок уже нет, мол, закатал. Может, и не поверила. Но угомонилась. Сказала, что буду катать с тобой на бабки лысого. Что ты мне проиграешь. Но я останусь без доли. Все верну ей. Предупредила, что, если откажусь или дурану, сдаст меня…

Я не спросил: кому. Знал уже, кем можно было пронять Котю.

— Дальше ты и сам все видел, — мрачно подытожил рассказчик. — Тоже небось в замок смотрел?

— Думаешь, опять они? — спросил я после паузы.

— А кто же? Я как глянул… — Котю передернуло. Рассказ мог быть и правдой. Во всяком случае, объяснял поведение Коти. Но не объяснял поступков Шрагиной и убийц. Об этом еще стоило подумать. Сейчас для меня было важно другое.

— Ладно, — сказал я добродушно. — Легенда у тебя приличная, при случае перед ментами за тебя похлопочу. — И добавил таким тоном, как будто ружье было не в Котиных, а в моих руках: — А сейчас гони бабки.

Котя перехватил поудобней двустволку, уставился на меня бесстыжими глазами и сообщил:

— На бабки меня кинули.

 

ГЛАВА 17

Я ни на секунду не усомнился в том, что он лжет. Но спросил:

— Когда кинули?

— Когда я из гостиницы ехал. На такси.

— Как было дело?

— Подсел пассажир, начал что-то вешать. Потом попросил водилу заехать в переулок, якобы на минутку… В общем, почти один в один как работают наши вокзальные. Только без карт. «Ствол» достал и кинул.

— На все деньги? — участливо спросил я.

— А как же? Где ты видел, чтобы на часть кидали?

— И у тебя с собой были все шестьдесят тысяч?

— Ну да. Эта стерва предупредила, чтобы с «куклами» не игрался.

Я проникновенно поразглядывал его. Уверенно заметил:

— Врешь ведь.

— Да ты что? — обиделся Котя. — Когда было, чтобы я долю не отдавал?

Я встал, потянулся. Котя тут же подобрался. Стволы, как локатор, следовали за мной.

— Если ты без бабок, зачем ружье? — спросил я.

— Пусть будет. Так спокойней. Кто знает, с кем ты. Может, с этими мокрушниками. С бабой-то спутался.

— Стрелять не будешь, — как можно увереннее сказал я и шагнул к нему.

— Буду, — просто возразил Котя.

Именно то, что произнес он это негромко, зловеще, смутило меня. Этому придурку терять нечего. В загнанной ситуации любой способен на такое, чего и сам от себя не ждет.

Постояв чуток, я вернулся на табурет. Предложил:

— Может, партейку в деберц? Разыграем мою долю.

— Нашел поца. Ты же с Маэстро партнировал.

— А ты его учитель, — припомнил я. И поймал на слове: — Значит, бабки все-таки целы?

— Бабок нет. Но если б и были, не катал бы. То, что он не признается, я понимал. Одно из правил шулерства: даже будучи пойманным на трюке, не сознавайся ни при каких обстоятельствах. На крапленой колоде поймали — стой на том, что накрапили соперники. Если колода — твоя, значит, крапили по ходу игры. Если только распечатали, значит, в магазине подложены заготовки… Варианты упереться всегда найдутся.

Этому же много лет назад я учил юную аферистку, прибившуюся под мою опеку Когда она перебросила от одного раскручиваемого мужика другому небольшую гигиеническую неприятность и, уличенная вторым, прибежала ко мне за советом, я ей втемяшивал: «Все следует отрицать. Пусть милый сам подыщет подходящее для него объяснение курьезу Может, обвинит общественный транспорт, может, сауну, а если повезет, то и себя». И милому такое объяснение как гора с плеч (кто ж откажется снять ее с себя), и аферистке — дивиденды.

Так, кстати, и вышло. Дорого мужик заплатил за то, чтобы вернуть расположение наградившей его особы.

Сейчас я не сомневался: Котя не сдастся. Если уже заявил, что денег нет, будет стоять на своем до последнего. Даже если управлюсь с ружьишком, где их искать? Перерыть все в доме? Но это будет натуральным грабежом. Да еще Ленчик, того и гляди, явится. Явно не мой свидетель. И неизвестно, не припрятал ли Котя доход в городе.

Впрочем, я был уверен, что деньги поблизости. Более надежного места для них Коте не сыскать.

— Значит, долю зажал? — спросил я уже добродушно. И снова встал. Прошелся по комнате. В сторону двери. Котя недоверчиво следил за мной. Не ответил.

— Тогда я пойду, — сообщил я.

Котя молчал. Не понимал, с чего я вдруг уступил.

А я ерничал:

— Что вам, Константин Моисеевич, сказать… — Сладко потянулся. — Когда такое было, чтобы я не получал свое? — Выжидательно посмотрел на него и сам же ответил: — Никогда такого не было. И не будет. Вы мне верите?

Котя отмолчался, но было заметно, что не верит. И обеспокоен он был не угрозами, а тем, что я так запросто ухожу.

Я шагнул за театральные занавески в прихожую. Выглянул оттуда и сообщил:

— Не стану я вас перед ментами отмазывать.

И вышел из дома. Непринужденно, как мне самому казалось, беспечно прошагал к машине. Не спеша развернулся и, на средней скорости выехав с хутора, стал подниматься на гору Не сомневался, что Котя наблюдает за мной.

Беспечность изображал для того, чтобы он в нее не поверил. Котя, конечно же, понимает, что я затеял подвох. И что подвохов может быть лишь два. Либо я вернусь позже, либо устрою ему засаду. Котя наверняка решит, что мне глянулся второй вариант. В этом случае я бы рассчитывал взять его с деньгами.

Если Котя думал так, то он был прав. Я замыслил засаду. И рассчитывал взять его с деньгами. Но надеялся, что он угодит в ловушку, именно просчитав ее. Главное было — успеть.

Неторопливо преодолев макушку холма и попав в зону невидимости, я вдавил газ. Набрал максимально возможную на такой дороге скорость. Мчался к шоссе, пытаясь предугадать поведение Коти.

Он, конечно же, уверен, что я буду ждать его на пути к трассе в лесопосадке. Как себя поведет? Вряд ли останется на хуторе. Побоится, что вернусь. Значит, уедет. И подастся через лес. Резонно решит, что другая дорога мне неизвестна.

Я беспокоился об одном: Котя мог спрятать деньги в лесу. И спрятать до того, как угодит в засаду Сомнительно, чтобы он сделал это раньше. Если разминулся с братом, значит, прибыл в село недавно, не должен был успеть.

Очень вероятно, что, зарыв клад, продолжит бегство.

Мне следовало спешить, перехватить Котю на лесной дороге, как можно ближе к хутору

До шоссе я добрался за четыре минуты, меньше минуты ушло на то, чтобы доехать до начала лесной дороги. Дальше движение стало намного медленнее. Дорога то и дело круто петляла, часто колея была заполнена водой, и я вообще переживал, что застряну. Иногда поперек дороги валялись огромные сухие ветки. Приходилось оттаскивать их.

Я чуть не опоздал. Котин «Москвич» увидел сквозь зелень зарослей только потому, что ожидал увидеть, настороженно вглядывался вперед.

Тут же заглушил двигатель, мысленно поблагодарив свою старушку «БМВ» за бесшумность. Осторожно двинулся от дерева к дереву, косясь под ноги. Густая, словно умело высеянная трава обеззвучивала шаги, но треснувшая ветка выдала бы меня. Слишком тихо было вокруг. И перекличка птиц странным образом не разрушала тишину.

Четко была слышна приближающаяся возня кладокопателя. Но самого Коти видно пока не было. Во-первых, его отделял от меня густой кустарник, во-вторых, он орудовал, по-видимому, присев. Я предполагал, что ружье Котя с собой не прихватил. Если прямо отсюда подастся в город, оно ему ни к чему. Только чревато осложнениями на постах ГАИ. Но все же желал удостовериться в беззащитности жертвы.

Котя копал в самой нижней точке оставшейся с войны блиндажной ямы. Пыхтел, с трудом втыкая штык саперной лопатки в жилистую корнями землю. Он, видно, только-только приступил, отскреб слой гнилых прошлогодних листьев, углубился меньше чем на штык лопатки. Рядом с холмиком листвы, которой Котя намеревался маскировать захоронение, вызывающе валялась двухлитровая бутыль. Через мутное стекло ее были видны вповалку набросанные пачки долларов. Ружья поблизости не было.

Я рассмотрел это все, сидя на корточках за спиной у Коти. На сглаженном временем краю бывшего блиндажа. Посидел немного, с умилением наблюдая за ним. Представил его ощущение, когда бедняга увидит меня. Мимолетная жалость шевельнулась во мне и тут же затихла. Пусть с некоторых пор мне ни к чему репутация каталы, способного выбить свое. Но на мне — Ольга. Ради нее я готов был и на большее, чем проучить этого бессовестного, позарившегося на чужое прохвоста.

— Руки вверх, — тихо произнес я, оставаясь на корточках.

Котя обернулся так резко, словно в него уже выстрелили и он хотел напоследок глянуть: кто. Ужас, подобный тому, который я наблюдал в гостинице, выпучил его желтые глаза, раздвинув, парализовал губы.

— А ты не верил, — спокойно и нравоучительно произнес я, вставая.

Пружинисто спрыгнул на дно ямы и снисходительно поднял бутыль. Глянул ее на свет.

Котя завороженно наблюдал за мной.

«Как бы кондрашка не хватила», — с беспокойством подумал я.

В банке было шесть пачек. Я вытряхнул их на кучу добытых Котей листьев. Присев, прошелестел каждой. На всякий случай. Все, кроме одной, были полными. К этой единственной, более тонкой, Котя, по-видимому, уже прикладывался.

— Все хотел зарыть? — удивился я. — Хоть что-то оставил бы на жизнь.

Конечно, Котя не желал рисковать, имея при себе даже несколько тысяч.

Я покосился на него. Как бы, выйдя из столбняка, не огрел лопаткой. Закопает прямо здесь, в блиндажике, и ямку, как для клада, копать не надо.

Бедолага пришел в себя более интеллигентным образом. Вдруг пролепетал:

— А моя доля?

Я не спорил. Протянул ему початую пачку.

Котя взирал на меня растерянно.

— Что? — не понял я. — Мало? Не борзей. Вообще ничего не получишь.

— А как же… — к нему еще не совсем вернулся дар речи.

— Может, сыграем? — не удержавшись, ударил я лежачего.

— Давай, — сказал вдруг Котя.

— Нашел поца. Ты же Маэстро учил.

— Не-е… — пропел он.

Я сложил пачки в одну стопку, пояснил:

— Вот теперь тебя действительно кинули. Причем заметь: не на все — на часть. Где ты видел, чтоб на часть кидали?

И выбрался из блиндажа. Огляделся вокруг, посоветовал:

— Я бы на твоем месте завязал. Жил бы в этом раю…

Осекся. Давать такие рекомендации Коте, картежнику, положившему жизнь на аферы, было совсем уж безжалостно.

— Ладно, — сказал я. — Постараюсь тебе помочь. С ментами…

И, оставив его в яме, стал пробираться сквозь заросли к машине. Думал при этом: «Кто бы мне помог…»

Но думал об этом без грусти, с иронией. О неприятностях не вспоминалось. Сегодняшний день был, без сомнения, самым счастливым за последнее время. Я достал-таки деньги на лечение Ольги. И был уверен: теперь все обойдется…

 

ГЛАВА 18

По дороге в Одессу радость от оказавшегося счастливым дня отошла. Не покинула совсем, но уступила главенствующее место размышлениям о том, как быть теперь.

Не разобрался, по какой методе промышляла банда, в состав которой входила лже-Шрагина, но было очевидно: тех, с кем актриса-соблазнительница налаживала контакт, потом убирали.

Кого планировали следующим? Котю? Меня? Но убирать нас смысла не было. Что это давало? Впрочем, и убийства Людвига и Шрагина тоже выглядели бессмысленными. Ничего не принесли убийцам. Ни доллара. И все же обоих убрали…

В любом случае, когда знаешь, что интересен и милиции, и бандитам, глупо держать при себе пятьдесят тысяч долларов. Особенно если они достались с головной болью и от них зависит жизнь родного человека.

От денег следовало спешно избавиться. Спрятать в надежном месте. В каком? Я перебрал варианты.

Борьку, запросто манипулирующего и не такими суммами, вычеркнул сразу. Он сам под колпаком.

Отбросил и вариант припрятывания денег на конспиративной хате, в которой сейчас обосновался. Если с Борькой и со мной что-нибудь случится, Ольге добраться до тайника будет сложно.

Вариант мог быть только один. Оставить доллары у кого-то из друзей на хранение и предупредить, чтобы, когда понадобится, передали Ольге. Но и у этого варианта был минус. Если меня возьмут менты, у друзей-хранителей не может не возникнуть подозрения, что я таки виновен. Как мог допустить это?

Вариант, который избрал, лежал на поверхности, хотя и не просчитывался сразу. Я решил отдать деньги Ольге. Прямо сейчас нагрянуть в клинику и вручить ей эти пять пачек.

Кроме того, что ничего лучшего придумать не сумел, как мог отказаться от возможности потрясти свою женщину? Хотел бы видеть того, кто на моем месте отказался. Может, и есть люди, не стремящиеся производить впечатление, но лично мне они пока не попадались. Или я их не замечал. По причине их унылой неприметности.

Представил Ольгино лицо, когда, посидев чуток у нее, спохвачусь:

— Тю… Чуть не забыл. — И. небрежно похлопав себя по карманам, извлеку деньги. Швырнув пачки на тумбочку, замечу: — Это же сколько путан можно было бы арендовать…

Ольга сначала испытает шок, потом, улыбнувшись ехидству, полезет обниматься.

Усмехнулся. Нечасто в жизни, особенно в последнее время, выпадала подобная, радующая душу, ситуация. Как было отказать себе в ней?

То, что все деньги окажутся в таком ненадежном месте, как больница, не беспокоило. Сколько приходилось ездить в плацкартах, жить в многоместных гостиничных номерах, таскаться по пляжам и паркам, имея на кармане десятки тысяч. Для денег опасно не то, что их много, а то, что о них знают.

Ольга, конечно, переполошится. Побоится взять. Но я настою. Зато насколько увереннее она себя почувствует, имея под рукой гарантию будущего.

Вдруг задался вопросом: верила ли она по-настоящему, что сумею достать деньги? Ответил: верила. Верил ли сам? С ответом на этот вопрос возникла заминка. Впрочем, мое дело было не в том, чтобы верить или не верить. В том, чтобы достать их. Вытащить Ольгу из болезни-трясины. Не допускал даже мысли о том, что это не удастся.

Когда подъезжал к клинике, был уже вечер. Метрах в трехстах от ворот свернул в проезд между домами. Выключив двигатель, задумался.

При всех мерах предосторожности была вероятность, что менты на Ольгу вышли. Кто-то из друзей мог проболтаться. Если с деньгами возьмут на пороге палаты, будет, мягко говоря, досадно.

Вышел из машины, оглядевшись, обнаружил настенный козырек телефона-автомата.

Трубку в отделении взяла сама Ольга. Я знал, что иногда она подменяла у телефона дежурную сестру, когда та хлопотала с тяжелыми больными.

— Привет, — сказал я.

— Приве-ет…

Я представил Ольгины губы, растянувшиеся в грустной улыбке. Как-то умудрялась она регулярно радоваться мне, даже пребывая в угнетенном состоянии. И при этом — не фальшивить.

— Как ты? — спросил я.

— Нормально. Сегодня в институт возили.

Я промолчал. Не стал развивать тему, которая могла быть ей неприятна.

— Тебя искали, — спохватилась Ольга.

Я криво усмехнулся. Про себя. Без интереса спросил:

— Кто?

— Из милиции. Спрашивали, когда ты придешь.

— Что ты сказала?

— Что сегодня уже был. И что тебя не будет несколько дней. Я правильно сделала?

— Конечно. Врать надо как можно меньше. Тогда, если придется, тебе поверят.

— Почему они тебя искали? — спросила она встревоженно.

— По работе. Ходят по пятам, выпрашивают материал.

— Я так и подумала.

Странно, что, зная о моем сомнительном прошлом, она не допускала мысли об аналогичном настоящем.

— Когда они приходили? — спросил я.

— Часа два назад. Я сразу же позвонила на студию. Чтобы предупредить. Твой шеф сказал, чтобы ты ему перезвонил, когда появишься.

— Отделение еще открыто? — спросил я.

— Пока да.

— Сейчас подойду.

— Правда?! — Я увидел ее озарившееся радостью лицо. Предупредил:

— Только на минутку. — И повесил трубку.

Был уверен, что засады по мою душу в клинике нет. И Ольга, и персонал сообщили ментам, что сегодня я уже навещал ее. И к тому же собирался уехать на несколько дней. Не те нынче времена, чтобы милиция могла позволить себе держать людей в сомнительных засадах. Да и нужен я скорее как свидетель. Вряд ли меня сразу заподозрили на полную катушку. Потому и ориентировку на номер моей машины в ГАИ не передали. Похоже, вдову Шрагину еще не допрашивали. Но как только она даст показания, за меня возьмутся как следует. И на засады, и на план «Перехват» людей сыщут.

Украдкой надеясь, что обольщаюсь на свой счет, я въехал в любезно открытые прикормленным вахтером ворота клиники.

Ольга ждала меня у входа в отделение. Сразу прильнула ко мне. Не заметно было, что поездка в «Медин» отвлекла ее от переживаний.

Но в том, что хоть на какое-то время от переживаний не останется и следа, я был уверен. Уверенно направился к Ольгиной палате. Моя женщина озадаченно следовала за мной.

Проходя мимо вернувшейся на пост дежурной сестрички, я кивнул ей. И успел заметить ответный растерянный взгляд.

У двери палаты пропустил Ольгу вперед, оглянулся на дежурную. Она все еще пялилась на меня.

…Все было не так, как я себе представлял. До обидного быстрее и суетливее.

Выложенные мной пачки загипнотизировали Ольгу. Она очень испугалась.

— Когда-нибудь спала на кровати стоимостью в пятьдесят тысяч долларов? — наскоро спросил я. Она серьезно качнула головой: нет.

— Можешь попробовать, — предложил я. — Но на день в матраце их лучше не оставлять.

Я поцеловал ее намного короче, чем обычно, и заспешил к двери.

Наслаждаться произведенным впечатлением не было времени. Я помнил последнее, замеченное мной, движение дежурной сестрички. Девчонка начала его до того. как я шагнул в палату. И всего лишь потянулась к телефону.

Может, я и ошибался, но, когда, возвращаясь, проходил мимо нее, только уверился в собственной правоте. Эта испортившая праздник души, исполнительная белоснежная дурочка провожала меня еще более растерянным взглядом.

Я быстро сбежал вниз, резво развернул машину. Мигнув фарами вахтеру, выехал за ворота. Начал набирать скорость, но вдруг спохватился. Притормозил, свернул в уже знакомый проезд между домами. Поставил машину так, что мог видеть проезжающий по дороге транспорт, и погасил фары.

Ждать пришлось недолго. Минуты через три напротив меня по дороге в сторону клиники промчался дежурный милицейский «бобик» с невключенной мигалкой.

Я спешно выбрался из машины, побежал к дороге, глянул вслед «бобику». Его уже не было видно. Свернуть за последние несколько секунд он мог только в ворота клиники.

Я понуро направился назад, к машине.

Можно было еще поуговаривать себя, поутешать надеждой на то, что милиция проследовала в онкоцентр в порядке рабочего объезда своего района. Отключенная мигалка оставляла право на утешение.

Но морочить себе голову не стал. Потому что не сомневался: вдова Шрагина дала показания.

 

ГЛАВА 19

Здесь же, между домами, обнаружил стоянку. Оставив машину, поехал к себе на такси. На конспиративную квартиру.

Скомканный момент передачи Ольге денег, милиция, разыскивающая меня, неопределенность положения только слегка подпортили впечатление от сегодняшнего дня. Я добыл деньги и передал их Ольге — это главное.

Если меня задержат, следствием нервы попортят. Но вряд ли будут руководствоваться эмоциями Шрагиной. Конечно, без подмоченной репутации не обойдется. С бандитами тоже, даст бог, управлюсь. В отличие от Людвига и Шрагина я знаю о них. И буду осторожен.

Пока что я на свободе и живу в надежном месте. Добраться до меня милиции и бандитам будет непросто.

Не сомневался, что все неприятности в конце концов разгребу И останусь с Ольгой. Как при такой уверенности не быть в приподнятом настроении?

В квартире первым делом перекусил купленными в ночном магазине продуктами. Решив, что сегодня заслужил приличный ужин, умял уйму деликатесной всячины: омаров, диковинных рыб, сыра, вызывавшего недоумение ценой и вкусом. От пробы консервированных лягушачьих лапок, пресытившись, воздержался.

Несмотря на то что прошлая ночь была бессонной, а ужин слишком плотным, в сон не тянуло. Адреналин, накопившийся в крови за день. давал себя знать. Впрочем, некоторую эйфорию от недосыпания все же ощущал. Но с ней даже приятней думалось. Полудумалось, полуощущалось.

Я развалился на диване, заложил руки за голову. В который раз вернулся мыслями к Шрагиной и ее сообщникам.

Почему убили Людвига и Шрагина? И так и эдак вертел информацию, которой располагал. Объяснения убийствам не находил. Или Котя соврал, или я в чем-то принципиально ошибаюсь. В чем?

Понятно, что актриса подцепила Людвига для того, чтобы раскрутить на пару с ним Шрагина. Это было очевидно. И то, что Людвиг повелся на нее, и то, что не отказался от прибыльной комбинации.

Можно было допустить, что сообщники злоумышленницы собирались убрать каталу после того, как он обыграет клиента. В этом была логика. Весь выигрыш доставался им. Но Людвига убили до того, как он выиграл… Неужели по ошибке? Котя сказал, что баба закатила мертвецу скандал. Может, и впрямь вышло недоразумение?

Для чего их корпорация вышла на меня, тоже было ясно. Подыскали замену Людвигу. Желали довести до конца начатое. Но зачем убрали Шрагина до того, как деньги перекочевали ко мне? Или он явился в гостиницу с суммой, достаточной для них, и они решили обойтись без меня. Просто, убрав его, завладели деньгами.

Все эти допущения выглядели слишком натянутыми. Многого не объясняли. Например, того, почему убийцы не добрались до Коти. Ведь артистка была в курсе, что первые шестьдесят тысяч увел у них он. Котя не соврал, когда рассказал о договоре с ней. И мне она сказала об этом.

Да и поведение самой аферистки, когда я сообщил ей. что Шрагин убит и мы остались ни с чем, было искренним. Искренне потрясло ее. Хотя в этом я уже уверен не был.

Как ни старался, додуматься до версии, сводящей концы с концами всех этих событий, не мог. Испытывая некоторое раздражение по этому поводу, я вдруг незаметно для себя вильнул размышлениями в сторону.

Стал вспоминать Людвига.

Я знал его давно, еще тогда, когда у него была кличка Гном. До карьеры картежника он тоже был спортсменом. Начинали мы примерно в одно время. Но ремесло каталы давалось ему медленнее. Мы не то чтобы дружили, были в приятельских отношениях. Не раз вместе приударяли за пляжными подружками. Но в глубине души я относился к ровеснику снисходительно. До тех пор, пока не узнал об одном из его любовных похождений. Узнал от самого Людвига-Гнома. Он рассказал мне эту историю, посмеиваясь, как курьез. Но я тогда представил ее до деталей. И вспомнил сейчас…

У Гнома тогда затянулась полоса неудач. И игровых и житейских. Все было ни к черту. Прибыльных встреч не случалось все лето. Приличных фраеров перехватывали другие, более опытные ловцы-коллеги, которые по причине неурожайного сезона не желали делиться с молодняком. Дважды, ввязавшись в крупную игру, Гном нарвался на гастролера-исполнителя. Особо не пострадал, но понервничал прилично.

В этот же период его отец, известный в Одессе аферист (протестующий против того, чтобы сын шел по его стопам), прокололся на комбинации. Терпилы, оказавшиеся московскими авторитетами-уголовниками, наехали на кинувшего их родителя Гнома. Чтобы остаться хотя бы при жизни, и своей и родных, глава семьи вынужден был продать все, включая квартиру.

Родители арендовали дом на Фонтане. Гном, отделившись от них, снял однокомнатную квартиру в городе.

За полгода до этого напарник Гнома, взяв у него деньги на раскрутку, подался в Якутию. Обещал выслать деньги с первых же заработков. Но за полгода даже ни разу не дал о себе знать. Кто-то из игроков, вернувшихся с отработок, привез новость: напарник спился.

Пометавшись, как зафлаженный, по черной полосе жизни, Гном избрал выход, достойный уважения и сочувствия. Решил завязать.

Вбил себе в голову, что для нормальной жизни в первую очередь нужна квартира, и поставил задачу: заработать на собственное жилье. Заработать без игры.

Миленькая задачка во времена, когда инженеры получали сто, а однокомнатные квартиры стоили восемь-десять тысяч. Непосильная задачка для молодого человека, относящегося к ста рублям, как к ставке при перетемнении в покере.

Гном подался в грузчики. Почему-то решил, что в Одессе это самое прибыльное времяпрепровождение. Поддался влиянию расхожих слухов. Впрочем, в то время, возможно, так оно и было.

Во всяком случае, один из сомнительных знакомых Гнома, специалист по различным житейским услугам, сумел устроить его в элитарную бригаду портовых грузчиков. И кроме этого, время от времени подбрасывал отщепенцу-катале внеурочные, в виде судна, пришедшего в Ильичевск.

Этот же специалист познакомил Гнома с женщиной, которая, по его уверению, никак не должна была сказаться на бюджете накопителя.

Для Гнома, привыкшего сорить деньгами, особенно в процессе обольщения, это было немаловажно.

Гном с женщиной сразу нашли хоть и циничный, но общий язык. Друг от друга им нужно было одно и то же: пару раз в неделю отводить душу и все остальное. Причем слово «душа» в последнем предложении можно было бы и выправить.

Они встречались дважды в неделю.

Гнома поначалу такая манера взаимоотношений сбивала с толку. До сих пор его любовные похождения не обходились без романтических выкрутасов. Но почти сразу же романтик-ловелас признал удобство и такой манеры.

Закончился этот его бездушный роман весьма огорчительно.

В одно из свиданий барышня проговорилась, что тоже копит деньги. Подрабатывая прачкой по частным заказам. Впрочем, проговорившись, спохватилась. Особо распространяться на эту тему не стала.

От приятеля-устроителя Гном узнал, что его зазноба одержима идеей выйти замуж за какого-то лоха-военного, ради которого готова уехать из Одессы. Уверяла, что любит того. Может, и не врала, но чувство ее к фраеру-милитаристу произросло явно от безысходности. Одесские женихи имеют обыкновение перебирать харчами. Присматривать себе суженых среди барышень с приличной репутацией.

Для переезда и замужества нареченной служивого требовались тысячи три приданого.

Делясь со мной подробностями этой досадной истории. Гном и сам не мог уразуметь, чего вдруг его понесло в непроходимые романтические дебри.

Он всучил все накопленные деньги этой сомнительной особе. И как всучил… Добыл через дружка адреса ее клиентов-грязнуль, и за две недели те порциями выплатили прачке, якобы от себя, переданные Гномом премиальные. Три тысячи рублей.

И все же одной из версий: зачем ему это было нужно, Гном со мной поделился. Оказалось, он вздумал проверить, так ли уж цинично относилась к нему эта искушенная штучка.

Должно быть, перечитавшись О. Генри, просчитывал невероятное продолжение: что она изыщет способ всучить деньги ему. Даже запоминал номера передаваемых ей купюр. Но память засорял зря.

Барышня оказалась вполне искренней. И именно такой, какой, не маскируясь, представила себя с самого начала. Циничной и не сентиментальной. Заполучив жертвоприношение Гнома, потерялась.

Позже Гном несколько раз встречал ее в городе, но только однажды в обществе военного. Американского моряка с пришедшего в порт корабля.

После того как еще не ставший Людвигом Гном, посмеиваясь, рассказал мне эту курьезную историю, я его не то чтобы зауважал… Игра в благородство — одна из самых популярных в среде катал. Конечно, без злоупотреблений ею. Но с тех пор, если случалось на пару обхаживать пляжниц, я невольно косился мыслями на Гнома. Опасался промельтешить в его глазах. Испортить о себе мнение. Мне оно стало важным. Мы с ним виделись все реже.

Они с вернувшимся из Якутии напарником не прижились на пляже. Не выдержали конкуренции. Специализировались на индивидуальной ловле. Присматривали лохов на вечеринках, выставках, презентациях.

Еще позже напарник эмигрировал, а Гнома переименовали в Людвига. К этому времени он уже стал крепким игроком. Лишний раз оправдал мудрую надежду бесталанных: вода камень точит.

Квартиру он тогда все же купил. Так и жил в однокомнатной. В ней и погиб.

 

ГЛАВА 20

Странно, что я сейчас вспомнил обо всем этом. Но было ощущение, что все случившееся с Гномом оказалось возможным именно потому, что он не изменился. Несмотря на приобретенную матерость, купился на гордо-несчастный образ мнимой жены Шрагина. И поплатился за это.

И еще почудилось… Лже-Шрагина не сомневалась, что Людвиг-Гном купится. Потому и избрала его.

Мысленно мрачно усмехнулся. Ведь и я купился. Брыкаясь, вредничая, но все же пошел на поводу у нее. И тоже влип. Как и все, кого хаю за то, что дают себя дурить ловкачкам-сердцеедкам.

С другой стороны, пошлость: «никому верить нельзя» — всегда вызывала снисходительное отвращение. Уж лучше потерять все, чем старательно следовать ей. Еще лучше — без крайностей. Выбирать, кому верить. Как я выбрал Ольгу.

Вспомнил ее сегодняшнюю, потрясенную пачками долларов. Жаль, не вкусил, как следует, от сладости момента. Он как ухаб американской горки в унылом жизненном измерении. Должно было перехватить дух. И у Ольги явно перехватило. У меня на это не было времени. Ничего, не это главное. Интересно, как она там? Пачки в матраце синяки не надавят?

Вдруг спохватился: шеф просил позвонить. Конечно, милиция его обеспокоила. Потребует разъяснений. Но, возможно, и я кое-что выясню.

Позвонил шефу домой.

— Опять вляпались? — как я и предполагал, хмуро спросил он.

— Вы в курсе? — спросил и я.

— «Криминалка» выезжала. Вы к этому убийству действительно имеете отношение?

— Нет, конечно. Что говорит милиция?

— Ищет вас. Надо объявиться.

— Ищет как свидетеля? — С шефом я мог не осторожничать с вопросами.

— Говорят, да. — Он не осторожничал с ответами.

— Подробности какие-то есть? Что наши привезли?

— Убит бизнесмен. Выстрелом с крыши соседнего дома.

— Деньги нашли?

Шеф помолчал. Ему не понравился вопрос. Потом все же ответил:

— Тридцать тысяч долларов.

Выходит. Котя не соврал. И значит, и это убийство выглядело бессмысленным.

— В ближайшее время появлюсь, — сказал я. — И не нервничайте: я — ни при чем.

— Знаю я вас, — двусмысленно заметил шеф.

Я уже хотел попрощаться, когда он вспомнил:

— Вам звонили.

Я притаился.

— Оставили телефон. Можете перезвонить, телефон записан с буквой «д».

— Кто звонил?

— Не знаю. Администратор записала только телефон.

Шеф продиктовал мне номер.

Набирая его, я чертыхался на администраторшу. Как теперь обращаться к тому, кто возьмет трубку?

— Добрый вечер, — начал я.

— Добрый. Хорошо, что позвонили.

Добродушный, но властный мужской голос я узнал не сразу. Понял только, что он мне знаком, но кому принадлежит, вспомнить не мог. Впрочем, вспомнил после следующей же фразы.

Собеседник без долгих церемоний сообщил:

— Могу вас обрадовать. Ваша жена здорова.

 

ГЛАВА 21

Что испытал, услышав это? Приступ слабоумия.

Вроде бы и сам когда-то допускал, что такое возможно. Потому и попросил профессора об услуге. Но сразу не понял, о чем речь. Вернее, понял, но не поверил. Еще вернее, и понял, и поверил, но полученная информация не смогла сразу проникнуть в мозг. Не было ей в нем места. Ни в мозгу, ни в душе.

— Удивительно, — продолжал собеседник-профессор, — но ваши подозрения оправдались.

Я молчал. Подыскивал информации место. Кое-как впихнул ее. Спросил:

— Это точно?

— Абсолютно.

— Но ведь ее только сегодня обследовали. И сразу — результаты?

— Врач, проводивший первое обследование, узнал пациентку. Запомнил по удивительно качественной крови. В наше время такая кровь — редкость.

— Он не мог ошибиться?

— Нет. Похоже, насчет Гоши вы правы. Возможно, конечно, что он напутал неумышленно. Я займусь этим вопросом.

Я промолчал. Новость быстро пускала корн и, закреплялась.

— Вы меня слышите? — спросил собеседник.

— Я вас прошу, пусть пока все остается, как есть, — сказал я.

— Но это слишком серьезно.

— Понимаю. Для меня это важно.

— И жене не говорить? — спросил он удивленно.

— И жене.

Меня покоробило слово «жена».

Профессор сделал паузу. Заметил деликатно:

— Вы учитываете ее состояние?

— Учитываю, — сказал я. И усмехнулся.

— Смотрите, — сказал он укоризненно. — Советую быть поосторожнее. В таком состоянии она может решиться на непредвиденный шаг.

— Спасибо, — отозвался я. — Но это действительно важно.

Положив трубку, засмеялся. Над своей самонадеянной тупостью. Потом затих. Сидел, глядя в никуда, и пытался почувствовать хоть что-то. В душе было пусто.

Не ощущалось ни ненависти к предавшей меня женщине, ни когда-то ожидаемого облегчения от известия, что она вне опасности. В таком опустошенном состоянии я пребывал бог знает сколько времени.

Потом начал постепенно наполняться. Не ненавистью — облегчением. Но не оттого, что у Ольги все обошлось. Оттого что обошлось у меня. С будущим. Что все выяснилось, а значит, кончилось. И предательство, и наивность планов на нормальную жизнь, и мое пребывание в положении Борьки, покойного Шрагина и многих других дуралеев, попавшихся на женское коварство.

Теперь я понимал их. Не их — нас. Винить нас было не в чем. Мы можем быть матерыми, заслуженно считать себя тонкими знатоками-психологами, ворочать какими угодно деньгами, просчитывать любые варианты и комбинации. Но упрекать нас в том, что мы не способны просчитать свою женщину — бессмысленно. Потому что женщины не просчитываются.

И мне не было жаль ни потраченных усилий, ни надежд, ни даже пятидесяти тысяч долларов. Все это — приемлемая цена за то, чтобы покончить с предательством. Потому что за такое — любая цена приемлема. Если бы мне сказали сразу: «Гони пятьдесят штук, и узнаешь, кто есть твоя Ольга», я бы достал их. А если бы и нет, то только потому, что был уверен: и так знаю.

Вдруг обнаружил парадокс. Я готов платить за то, чтобы убедиться во лжи. На подтверждение преданности заранее тратиться жаль.

Это пришло не сейчас. Так было всегда.

Если случалось терять друга, уже не имели значения ни общие деньги, которые оставались у него, ни прерванные прибыльные дела, ни рухнувшие радужные планы.

Я долго сидел в кресле, бессмысленно уставясь перед собой, размышляя в таком духе. Понемногу облегчение от того, что все позади, уходило. Как наркоз после операции по удалению опухоли. Все больше давали о себе знать другие ощущения, более уместные в послеоперационный период: боль и усталость.

— Можно подумать, что в первый раз, — вслух произнес я сам себе. И встал. Подался на кухню. Взялся приготавливать кофе.

Нужно было чем-то занять себя. В ближайшее время потребность в этом ожидалась постоянная. И я не сомневался в том, что она будет удовлетворена.

Но этот вечер нужно было пережить. Если бы кто-то подсобил мне в этом. я стал бы его должником.

Вернувшись с кофе в комнату, вновь устроился в кресле. Уже с гадливостью в душе принялся вспоминать повадки Ольги.

Чем она взяла меня? Вынужден был признать, что арсенал ее приемов был немудреным. Насчитал их всего три: всегда радоваться, не мешать, при каждом удобном случае липнуть. Не много же на меня понадобилось.

Вспомнил, как несся к ней сегодня с деньгами. Ну, не фраер? Хотел произвести впечатление? Произвел. Когда фраер с радостью расстается с деньгами, это не может не впечатлить. Захотелось ухаба американской горки? Пожалуйста. Ольга мне его организовала.

Стыдно было вспоминать. Тошно. Но я копался в воспоминаниях. Словно мазохист, отдирал от ран лоскутки несвежего, ни на что уже не годного бинта. Или трогал языком ноющий зуб, который от прикосновения начинал болеть сильнее.

Наверное, занимался бы этим всю ночь, если бы…

Вдруг насторожился. Почудилось, что из прихожей донеслись осторожные звуки. Как будто кто-то осторожно пытался воздействовать на дверь.

Я с включившим форсаж сердцем вскочил, беззвучно в два шага оказался у входа в прихожую. Завороженно глядел на дверь. И видел, как шевельнулась, стала поворачиваться ручка защелки.

«Закрыл ли на ключ?» — вспоминал в панике. И не мог вспомнить.

Ручка очертила дугу до щелчка. И вдруг дверь осторожно тронулась с места. Тот, кто находился за ней, пытался войти незаметно.

Я отступил на шаг, выключил свет в комнате. Укрывшись за выступом стены, прижался к ней спиной. В прихожую не смотрел, ориентировался на звуки. Приготовился броситься на вошедшего. Хотя понимал, что успех нападения маловероятен. Ведь его предвидят. Но что еще оставалось делать? Ждал шагов. А их все не было, хотя дверь, без сомнения, уже была открыта.

Незваный гость осторожничал. Тишина висела долго. Наконец ее нарушил насмешливо-напряженный голос лже-Шрагиной:

— Смотри, не зашиби меня.

 

ГЛАВА 22

По тону, которым она произнесла это, сразу понял: явилась одна. Сообщники, может быть, ждут внизу, может, обустроились на соседней крыше. Может, и вообще решили, что пока в них нет надобности. Ясно было одно: меня вычислили. И если сразу не грохнули, если намерены продолжать обрабатывать артисткой, значит, я еще нужен. Все еще строят на мне планы.

Это был мой шанс выбраться.

— Хотел испугать, — сказал я, включив свет, выйдя из-за стены. — Тявкнуть из-за угла.

Она все еще была в полумраке прихожей. Уже ступив на порог, замешкалась. После паузы спросила озадаченно:

— Ты один?

— Один, — усмехнулся я. — Но дом окружен. Она закрыла за собой дверь, щелкнула «собачкой» замка. Сделав несколько шагов, вошла в полосу света.

Увидя ее на свету, я и не пытался скрыть изумления. Все лицо гостьи было в синяках. Собственно, все оно и было одним синяком. Где более светлым, где сгущающимся до черноты.

Внутри меня передернуло. Когда с женщиной сотворяют такое, душу не может не своротить. Кем бы женщина ни была, как бы ни провинилась.

— Хотел добавить? — по-видимому, с усмешкой спросила она. Определить усмешку можно было только по голосу На синем фоне мимика плохо просматривалась.

— Симпатичный у тебя макияж, — сделал я комплимент. — Кофе будешь?

— Буду. Тебе нравится?

— Смело, смело, — похвалил. — Чувствуется, что находишься в поиске.

Последнее мое замечание было явно бестактным. Гостья промолчала. Пройдя в комнату, села в кресло. Я убыл на кухню делать ей кофе.

— Случайно увидела тебя в окне. Решила зайти, убедиться, что не ошиблась, — объяснила она, когда я вернулся.

— Я так и понял.

— Почему дверь открыта?

— Тебя ждал.

Она пристально посмотрела на меня.

— Я действительно случайно оказалась в этом районе. И случайно увидела тебя в окне. Я глянул на завешенное шторами окно.

— Ты был на кухне, — перехватив взгляд, пояснила гостья.

— Макияж у тебя для ночных прогулок, — согласился я. — А в окна заглядывать нехорошо.

— Ты переехал? — спросила она.

Я подумал, что избрал не ту линию поведения. Следовало не корчить из себя насмешливого умника, а прикидываться незнайкой.

— Я здесь в гостях, — сообщил я. — Хозяева на время ушли. Дверь держу открытой потому, что могут в любой. момент вернуться.

— Кто хозяева? — Она оглядела обстановку

— Студенты.

Она усмехнулась. Действительно, откуда у меня — друзья-студенты. Но тему развивать не стала.

— Как раз завтра собиралась к тебе зайти. Я промолчал.

— Ты же разрешил мне прийти, если понадобится помощь, — то ли напомнила, то ли спросила она.

— Разрешил сначала позвонить, — напомнил и я.

— Я звонила. Автоответчик сказал, что ты будешь завтра в десять вечера. А тут увидела тебя…

— Раз пришла, говори. — Стоило выслушать ее легенду. Выяснить, чего от меня хотят.

— Помощь, как ты видишь, понадобилась, — заметила она.

Я пожал плечами. Некоторые приметы такой необходимости и впрямь были налицо.

— Знаешь, откуда это? — спросила она. И после паузы сообщила: — На меня наехали.

«Вот, значит, как», — мысленно усмехнулся я. Вслух спросил:

— Кто?

— Откуда мне знать? Я всегда была далека от дел мужа. От его компаньонов, всех этих бандитов и крыш. Ты не представляешь, как это унизительно. Они — выродки. И они били меня. женщину… — Она вдруг закрыла лицо руками. Изобразила рыдания, с которыми пыталась совладать. Я дал ей отыграть эпизод. Спросил:

— Чего хотели?

— Они требуют, чтобы я отдала им все, что у меня есть. Все, что осталось от мужа. Говорят, он им был должен.

Я сочувствующе качнул головой. Уточнил:

— И ты рассчитываешь на мою помощь?

— Больше не на кого.

— Я тоже далек от крыш и бандитов, — сказал я. — Уже давно.

— Но ты был в их мире. Знаешь их законы.

— И что?

— Мне нужен совет.

— Только совет? — удивился я. Искренне.

— Конечно. Неужели думаешь, что я позволила бы себе втянуть тебя во все это? Подставила бы человека, который не сделал мне ничего плохого?

— Как я мог такое подумать? Конечно, ты меня не подставила. Ни с мужем, ни с гостиницей.

— Прости. Хотела, как лучше. И думала не только о себе. Тебе же тоже нужны деньги. Хотела помочь.

— Спасибо, — усмехнулся я. — Значит, пришла за советом?

— Да. — Она и глазом не моргнула. Я обнаружил, что уже освоился с ее ужаснувшим поначалу обликом. И уже могу, худо-бедно, читать по ее мимике.

— Боюсь, что совет тебя разочарует. Она смотрела ожидающе.

— Обратись в милицию.

— Я так и думала. Это невозможно. Те ублюдки изуродуют меня.

— Пока только били? — проявил я вновь бестактность.

— Этого мало? Сказали, что если не отдам все или обращусь в милицию, то они… — Она опять отработала сцену рыданий. При этом не забывала текст: — Сказали, что сделают со мной такое… Даже слушать было страшно. Они все описали — в подробностях… Как будут издеваться. Все вместе… И ржали… А потом… — Она, насколько смогла, взяла себя в руки. Не то чтобы успокоилась, но рыдать перестала. Вполне сдержанно произнесла:

— Сказали, что после всего сожгут лицо и глаза кислотой.

— Все так говорят, — со спокойным участием сказал я. — Берут на испуг.

— Не знаю, как все. Но этим ничего не стоит сделать…

Если бы я не знал точно, что меня обрабатывают, я бы. наверное, поверил. И взволновался бы рассказом. Внешность рассказчицы подтверждала бы ее уверенность в том, что угроза будет исполнена.

Изображая на лице сочувствие, слушал с любопытством. Только смущала мысль: вряд ли сообщницу так разукрасили только для того, чтобы произвести на меня впечатление. Похоже, в банде имели место разногласия, которые разрешались немудреным образом. Лишний раз подтверждалась правдивость Котиного изложения.

— Какой совет ты хотела бы получить? — спросил я. Она внимательно посмотрела на меня сквозь щелки отекших глаз.

— Мне нужны деньги.

«Уже теплее», — подумал я. И заметил:

— Мне тоже.

— Поэтому я и пришла. Все, что осталось от мужа, я отдам. Жизнь — дороже. Но мне нужно как-то жить. Я уверена, что вместе мы сможем заработать.

— Как ты себе это представляешь? Если говоришь, что была далека от бизнеса.

Она надолго замолчала. Потом бесцеремонно спросила:

— Ты когда-нибудь помогал женщине раскручивать мужиков?

— Нет, — уверенно ответил я.

— Я слышала, что когда-то у тебя была подопечная, которую ты курировал.

— Кто тебе сказал?

— Не важно. Это так?

— Не так. Та девчонка уже была аферисткой. Я всего лишь советовал ей по мелочам.

— И мне посоветуй.

«Что- то не так, — подумал я. — Вряд ли банде всего лишь нужны советы отставного шулера. Сами горазды. Конечно же, собираются подставить».

— Что советовать? Каждая женщина может так работать. Только тебе вряд ли это подойдет.

— Почему?

— Потому что по-мелкому

— По-мелкому не подойдет, — задумчиво согласилась она.

— Вот именно.

— А если мужик — денежный? Можно и по-крупному. — Она глянула на меня пристально.

— Денежные — не лохи. С ними не развернешься.

— Ты думаешь? — синяя маска усмехнулась.

— Зачем я тебе нужен? — полюбопытствовал я. — Хочешь, чтобы дал наводку? Не дам. А подцепишь такого — управишься сама.

Она не ответила. Оценивающе разглядывала меня.

— Зачем я тебе? — повторил я вопрос.

— Такой мужик уже есть, — сообщила она. — Я его уже подцепила.

И тут меня осенило: они подбираются к Борьке. И вышли на меня. Рассчитывают, что я, оказавшись в безвыходном положении с Ольгой, предам друга. Помогу раскрутить его. И в квартиру эту гостья, похоже, явилась не случайно.

— И давно подцепила? — как можно беспечнее спросил я.

— Десять дней назад.

— Муж еще был жив, — заметил я значительно.

— Я не цепляла. Он сам пристал. «Ври больше, — подумал я. — Станет Борька тебя цеплять. У него от своей продыху нет».

— Точно денежный? — спросил я.

— Точно.

— И кто он?

Был уверен, что церемониться не станет. Сразу бухнет: «Твой друг». Все равно это выяснится почти сразу.

Настолько был уверен в ожидаемом ответе, что ответ, услышанный, привел в растерянность.

— Он страшный человек, — сказала она.

— В каком смысле?

Она сделала долгую паузу. Словно взвешивая, говорить ли. И произнесла:

— Он способен убить.

 

ГЛАВА 23

Я сразу понял, о ком она: о мертвеце. Все версии тут же зашатались. И та, что им нужен Борька, и та, что банда разрабатывает меня. Ничего себе разработочка. Ожидают совета, как кинуть главаря.

— Давай все по порядку, — сказал я. Весь превратившись во внимание.

— Это было десять дней назад, — начала она. — Тогда все было хорошо. Муж еще не ввязался в игры. И я и представить не могла, какой кошмар меня ждет.

Она достала сигарету, закурила. Продолжила:

— Они похитили меня прямо с улицы. Втянули в машину и увезли. Это было так страшно… Привезли меня на квартиру…

— Кто? — спросил я.

— Их было двое. У него есть помощник.

— У кого — у него? Как зовут, как выглядит? Кто они?

— У него нет имени. Помощник называет его Тренер. Он сказал, чтобы я сама выбрала ему имя.

— Выбрала?

— Сказала, что буду звать его Садист.

— Сразу так и сказала?

— Да. Когда привезли меня на квартиру.

— А он?

— Ему все равно.

— Как он выглядит? Возраст?

Она сделала паузу. Смотрела перед собой невидящим взором. Вроде как вспоминала. Вспомнила:

— Ему лет сорок. И он страшный…

— Урод?

Она отрицательно покачала головой. Произнесла:

— Нет. Но он… как труп. У него неподвижное лицо. Не знаю… Это надо видеть. Но лучше не видеть.

— Тебя привезли на квартиру, и — что? — напомнил я.

— Пацан вышел, и он сказал, что я буду его женщиной.

— А ты?

— Сообщила, что у меня муж. Но он заявил, что это не проблема. И что о милиции могу даже не думать. Потому что он сам из какой-то спецслужбы. Что ему ничего не сделают.

— Зачем он тебя похитил?

— Сказал, что ему нужна женщина и что я его устраиваю.

— А потом?

— Он изнасиловал меня. И заставил жить там.

— И ты жила?

— Да. Но они часто уезжают. Ненадолго, на два-три дня. Иногда — на один. Меня закрывают, но я знаю, как выйти. Сейчас они в отъезде.

— Чем он занимается? Что за спецслужба? И зачем ему помощник?

— Не знаю. Выполняют какое-то задание. И он его учит. Напарник тоже боится его.

— Но в милицию ты не пошла, — задал я риторический вопрос.

— Нет. Во-первых, уверена, что это не поможет. Во-вторых, я хочу получить с него сто тысяч.

Она обнаружила мой недоуменный взгляд. Пояснила:

— Я знаю, что он убил моего мужа. И знаю, что он убивал раньше.

— Ты намерена его шантажировать? — никак не мог уразуметь я.

— Я намерена получить с него сто тысяч долларов.

— Как ты это себе представляешь?

— Не знаю. Поэтому мне нужна твоя помощь. Но в том, что он заплатит, если все сделать правильно, уверена.

— Почему?

— Потому что такое с ним уже было. Его уже пытались, как ты говоришь, шантажировать. И он передал пятьдесят тысяч долларов…

— Ты уверена?

— Да. Но с него требовали сто. Пятьдесят сначала — пятьдесят потом. Он передал половину и получил какие-то фотографии. А потом того, кто требовал деньги, — убил.

Меня изумляло, как запросто она произносила слово «убил».

— Откуда ты знаешь об этом?

— Случайно слышала его разговор с помощником. Тоже редкий ублюдок. И все делает, как он скажет.

— Ты не думаешь, что с тобой поступят, как с тем шантажистом?

— Надо все сделать правильно. Деньги у него есть.

— Если он не боится милиции, зачем платит?

— Если будут настоящие доказательства, заплатит. Уже проверено.

Я молчал. Думал о том, что мои версии оказались-таки ни на что не годными. Ее толкование было более убедительным. Конечно же, она и сейчас врала. Но и правды в ее рассказе хватало. Многое сходилось с Котиным повествованием. И был уверен в одном: пришла она от себя. А значит, мне ничто не мешает перестать прикидываться незнайкой. Это не опасно.

Вряд ли эта штучка скажет всю правду, но еще часть ее, глядишь, и вскроется. Враньем уже был сыт по горло. Поэтому не стал смаковать ситуацию, подливать по капле масла в огонь. Вылил все сразу.

Участливо поинтересовался:

— Я тебя сильно огорчу, если скажу, что все знаю?

— Что знаешь? — Она смотрела на меня, не моргая.

— Что ты — не Шрагина, а значит, на тебя не могли наехать. Что ты подставила Шрагина под Людвига, а Людвига — под своих спецов. Что ты пугала ими Котю. Что тебя избили сообщники.

Я внимательно следил за ней. Не сомневался, что в панику она не впадет. Правильно делал, что не сомневался.

Она, усмехнувшись, вдавила окурок в пепельницу. Нахально вперила в меня ответный взгляд. Произнесла:

— Рада, что ты все знаешь. Теперь я могу не лгать.

 

ГЛАВА 24

— Давай сначала, — сказал я. — Как тебя зовут?

— Карина.

— Мы же договорились: правду.

— Имя — настоящее. Да и фамилия… — Она усмехнулась. — Это он настоял, чтобы на моей визитке была его фамилия. Он хотел жениться.

— Артистка — тоже настоящая?

— Да. Я окончила студию киноактера.

— С чего все началось?

Она помолчала, думала, с чего начать. Начала с неожиданной новости:

— Мне нужны деньги.

— Зачем?

— Не важно.

— И много?

— Пятьдесят тысяч. Лучше — сто.

— Для полного счастья, — не утерпел я. Она не обиделась.

— Я подцепила этого Шрагина. Но его нельзя было раскручивать внаглую. Он сам был готов дать многое, но просить было нельзя. Тут же становился подозрительным. Мог соскочить. Такое у мужиков бывает… — Объяснять очевидные нюансы ей не хотелось.

— И ты решила раскрутить его с помощью Людвига?

— Да.

— Как вышла на Людвига?

— Случайно. Встретила на одной вечеринке. И он мне понравился. Хотел того же, что и все, но не суетился. И вообще приятный.

— Ты была с ним?

— Да. И он согласился обработать Шрагина. Потом, на другой вечеринке, они встретились. И начали играть. Она замолчала.

— Дальше?

— Дальше все было так, как я рассказала. Этот Тренер выследил, что я встречаюсь с Людвигом. И застрелил его.

— Насчет этой троицы и похищения — все — правда?

— Да. Он жутко ревнивый. И ему ничего не стоит убить. Я только вышла от Людвига, потому что должен был прийти Шрагин. А эти выстрелили с крыши. И увезли меня.

Теперь все объяснялось. И ее ссора с мертвецом у дома.

— Ты возвращалась в квартиру?

— Да. Думала, еще можно помочь.

— Когда увидела, что поздно, открыла газ?

— Я даже не смогла войти. Увидела Людвига в крови, испугалась и убежала. На плите была турка с кофе. Наверное, кофе выкипел и залил огонь.

Это было вполне вероятно.

— Что потом?

— Садист сказал, что убьет всех, с кем я буду встречаться.

— Но как было не пойти в милицию?

— Я не могла этого сделать.

— Почему?

— Мне нужно было доставать деньги. И я не могла терять время на все эти разборки.

— А то, что Людвиг и Шрагин потеряли жизнь, — ничего?

— До того как убили Людвига, я еще думала, что это всего лишь угрозы. А потом… Была уверена, что раскрутим Шрагина тайком. Они как раз уезжали.

Все действительно сходилось. И Шрагин, и Людвиг пострадали от ревности маньяка. Деньги того не интересовали.

— Когда пришел из гостиницы, ты заявила, что убийца — я.

— Ты сказал, что Шрагин убит, и я все поняла. Но что мне оставалось делать? Мне нужны деньги. Думала, ты испугаешься и достанешь хоть сколько-то. Но ты не испугался. И у тебя нет денег.

— Откуда ты знаешь о письме и о том, что мне тоже нужны тысячи?

— У Шрагина была знакомая. Она в курсе и рассказала ему. Я узнала уже от него.

— Что случилась, когда ты вышла от меня?

— Они ждали меня внизу. Наверное, выследили. Это была моя ошибка. Они должны были вернуться только на следующий день, но вернулись раньше.

Мне стало не по себе: убийцы знают, где я живу, и имеют на меня зуб.

— Почему меня не тронули? — спросил я.

— Они о тебе не знали. Только вчера вычислили. Тебе нужно быть осторожным. Ты не можешь пожить у этих друзей?

Я пропустил последний вопрос мимо ушей. Спросил:

— Это он избил тебя?

Она усмехнулась:

— А кто же? И насчет кислоты — правда. Он сказал, что не убьет меня. Как бы я себя ни вела. Но изуродует. Чтобы я никому не была нужна. Избил, чтобы я видела, какой буду Но предупредил, что буду намного страшнее.

Теперь сходилось все. Но верить ли до конца услышанному, я не знал. От достоверных легенд этой актрисы уже нахлебался.

Но даже если все, что она рассказала, правда, ее идеи насчет шантажа убийц были чистой утопией. Может быть, еще сегодня в полдень я бы не упустил этот гиблый шанс заработать. Но сейчас уже была ночь. И Ольга меня уже кинула.

Вновь вспомнил Ольгу — тронул языком ноющий зуб. Она сработала вернее этой актриски. И неприятностей почти никому не принесла. Разве что мне и Коте. Не говоря уже о том, что обошлась без смертей и шантажей маньяков-визажистов, накладывающих макияжи из синяков и кислотных ожогов.

— На меня не рассчитывай, — сказал я.

— Почему? — Она, похоже, растерялась. — Я же сказала правду.

— Именно поэтому.

— Тебе не нужны деньги?

— Нет.

— Это не правда.

— Не твое дело.

— И ты мне не поможешь?

— Нет.

— Но мне больше не к кому обратиться. Ты это можешь понять?

— Могу Тебе действительно не к кому обратиться, потому что всех, к кому ты обращалась, убили. Меня просто не успели. Только дебил-самоубийца рискнет связываться с тобой. — К концу тирады я вполне разошелся.

Она долго молчала. Потом тихо произнесла:

— Ты прав. Кто со мной захочет иметь дело. — И добавила: — С такой.

Мне тут же стало ее жаль.

— Синяки пройдут, — уныло заметил я.

— А если кислотой? Кто захочет меня тогда?

— Что ты несешь? — Я сделал вид. что рассердился: — Не доводи до кислоты. Завтра же-к ментам. Твоих спортсменов возьмут. В этом можешь не сомневаться. И живи себе… Красавица, умница… Дои помаленьку нашего брата.

— Мне нужны деньги, — упрямо произнесла она.

— Ну вот, — огорчился я. Словно после долгого разговора по душам вдруг выяснил, что говорил на иврите с китайцем. — Опять за свое. Тут уж выбирай: или неотразимость, или деньги. С учетом, что денег все равно не будет.

— Другого выбора нет? — как-то нехорошо, угрожающе спросила она.

— Нет.

— Значит, или неотразимость, или жизнь, — подытожила она печально.

Я не понял, о чем она. Так и спросил:

— Ты о чем?

— Да так, — она усмехнулась. — Я не хотела никому говорить. У меня — рак.

 

ГЛАВА 25

Мне не пришло в голову ничего ехидного. Вроде того, что: «Это мы уже проходили», или: «Да что они, в самом деле. сговорились?»

Подумал, что это может быть правдой. Вспомнил нашу с ней встречу во дворе онкологического центра. Что, если не врет? Тогда все становится еще объяснимее. И ее одержимость, зацикленность на деньгах. Пренебрежение к риску, к своей внешности и чужим судьбам. Если так, то еще несколько часов назад мы с ней пребывали в одинаковых положениях. Каким я был тогда? Знал, что на меня рассчитывает Ольга, и был способен на все. Почти на все. Этой женщине рассчитывать не на кого. За что ее винить? За то, что она борется за жизнь?

И все же не исключал того, что она лжет. На всякий случай. Хотя все говорило за то, что наконец удалось докопаться до истины.

Я глянул на нее, избитую, загнанную обстоятельствами в угол девчонку, созданную природой в виде приманки для мужиков. И ощутил жалость.

— Ты меня жалеешь? — с усмешкой угадала она.

— Да, — не стал врать я.

Был уверен, что она произнесет общепринятую пошлость слабаков: «Я не люблю, когда меня жалеют». Она произнесла другое:

— Я себя тоже жалею. — И виновато, по-детски пожала плечами.

Не знал, о чем говорить. Спросить о болезни, о лечащем враче, о том, есть ли у нее родные. Все это было явно не тем, что она хотела бы услышать.

Тему она выбрала сама. Спросила:

— Я сильно страшная?

— Как тебе сказать… Ты — неожиданная, — съюлил я.

— Мужчина смог бы быть со мной, такой? — задала она следующий вопрос. И обнаружив, что я молчу, добавила: — Хотя бы в темноте.

— Зачем в темноте? — спохватился я. Вдруг сообразил, что она интересуется на случай будущего уродства. — На свету ты пикантнее.

Я ошибся. Ее интересовало настоящее.

— Ты будешь со мной? — спросила она, глядя в упор. Этого никак не ожидал. При нынешних обстоятельствах.

— Оно тебе надо… — Не выдержал взгляд. Отвел глаза.

— Надо. — Она была стойкой. Я почувствовал себя мерзко. Чего выкручиваюсь, юлю? Если отвечать, то внятно. Не унижать ни ее, ни себя.

— Буду, — сказал я. И тоже уставился на нее в упор.

Вдруг решил: почему нет. Что мешает? Ольга, которой у меня уже нет? Муж, которого нет у нее? Единственная помеха — брезгливость к остаточному полю этого Садюги. Ничего, потерплю.

В решении моем был некий вызов. И ее и своим неприятностям.

Она сама прошагала к выключателю, щелкнула им. Вслепую уверенно добралась до дивана. Заскрипела им. В темноте позвала меня:

— Иди ко мне…

…Конечно, это была одна из самых безрадостных близостей в моей жизни. Для близости может быть только один повод: желание. Из жалости — это уже не близость — гуманитарная помощь.

Я прикасался к ней, ощущал чужой, не Ольгин запах, не Ольгину кожу и думал: «Что я делаю? Зачем?»

Лучше бы она не выключала свет. Глядишь, ее экстравагантная внешность и отвлекала бы меня. В темноте без помех маячили перед глазами картинки, норовящие спугнуть проблески желания: то Шрагин, потеющий во время игры, то — он же, в замочной скважине, то никогда не видимый мной, похожий на покойника, которого я наблюдал в морге, когда делал передачу. Садист.

Но самое удивительное, что я почти сразу понял: она испытывает то же. И ей эта близость нужна, как презерватив импотенту. Вещь в принципе полезная, и можно примерить, но радости от нее никакой.

Потом мы лежали все так же, в темноте. Уже не прикидывались любовниками, и это хоть как-то выручало.

Молчали. Моя партнерша курила. Расшаркиваться друг перед другом словами благодарности и нежности не было смысла. Кого дурить? Взрослые люди совершили ошибку. Не самую серьезную в жизни, но очевидную. Зачем же обсуждать. Других проблем хватает.

— Ты поможешь мне? — между затяжками вернулась к проблемам она.

— Нет.

— Почему?

— Это бессмысленно. Надо искать другой путь.

— Ты достал деньги?

— Нет, — после паузы ответил я. И подумал: если бы позвонил профессору до того, как отдал Ольге деньги, пожертвовал ли бы их другой страждущей. Точного ответа на этот вопрос у меня не было. Скорее всего для начала отправил бы страждущую на повторное обследование. А если бы диагноз подтвердился?… Сейчас, после близости, вызывающей ощущение обворованности, лучше было этим вопросом не задаваться.

— Я все равно сделаю это, — спокойно поведала она.

— Ничего не выйдет. — Не сомневался, что мои слова ее не остановят.

— Я хочу, чтобы ты научил меня пользоваться видеокамерой.

— Зачем?

— На всякий случай.

Я усмехнулся:

— Даже если ты снимешь их с оружием или обсуждающих планы, это ничего не докажет. И они не заплатят.

— Посмотрим. Ты научишь меня?

— Что за камера?

— Маленькая «Сони».

— Там все просто. Поставь на автомат и включай.

— Спасибо. Я, правда, рассчитывала, что ты мне поможешь и делом.

— Зря.

— Уже поняла. Но если что, могу к тебе зайти? Студенты что-то загуляли. — Она усмехнулась. — Ты будешь здесь?

— Завтра вернусь домой.

— Может, не стоит?

— Договорился с людьми. Придут ко мне после десяти.

— Будь осторожен.

Я промолчал.

— Пойду, — сказала она.

Я обрадовался. Вслух заметил:

— Оставайся до утра.

— А студенты? — подсказала она вариант уступки.

— Да, — согласился я. — Еще могут прийти. Я тебя проведу.

— Не надо. Ты же знаешь, я этого не люблю.

Я не только знал об этом, но и догадывался почему: бережет провожатых.

Говорить больше было не о чем.

Она, скрипнув диваном, сошла с него. Включила свет, повернувшись ко мне спиной, стала сосредоточенно одеваться.

Я наблюдал за ней и думал о том, что при других обстоятельствах такую женщину принял бы за подарок судьбы. Особенно если бы она перепала мне на один вечер.

Сейчас хотелось поскорее остаться одному. Тет-а-тет с мыслями, с ноющим зубом — Ольгой, с омерзением к самому себе.

Она оделась. Выпрямившись, какое-то время молча разглядывала меня.

Я не улыбнулся, не подмигнул ей. Взирал равнодушно и серьезно. Любое сюсюканье было бы ложью, и мы оба знали об этом.

— Пока, — сообщила-спросила она.

Я пожал плечами.

— Если что — зайду, — напомнила она.

— Заходи. — Я готов был согласиться на что угодно, только чтобы сейчас меня оставили в покое.

Она еще несколько секунд изучающе глядела на меня. И пошла к выходу. Из прихожей заметила:

— Не забудь запереть дверь.

Дослушав, как стихли ее цокающие на лестнице шаги, я, замотавшись в простыню, прошаркал в прихожую, опустил на замке «собачку».

Испытывая облегчение, вернулся в комнату. Вновь устроился на диване. Попытался заново осмыслить все услышанное от гостьи. Но не мог даже приступить к осмыслению. Память настырно возвращалась к самой гостье. Что-то тревожило меня. Мешало. Как будто при сборке часов одну из шестеренок не установили в нужном месте, а уронили в механизм. И нужная деталь стала помехой.

Я эту деталь нашел. Готов был разобрать все до винтика, но обнаружил почти в самом начале. Сомнений в том, что деталь та, — не было. Как и в том, что без нее механизм не будет точным.

Усмехнулся находке, хотя правильнее было в сердцах хлопнуть себя по лбу. Как умудрился обронить ее…

Женщина, которая втянула меня во всю эту историю, знала, кого втягивает. Знала об известных только узкому кругу фактах. О моем прошлом, о письмах, об Ольге. И ложь, что всю эту информацию получила от какой-то знакомой Шрагина. Потому что и Людвига втянула вовсе не случайно. Лучшей кандидатуры, чем он, для ее плана было не найти. Но о Людвиге я рассказывал только своим. Немногим, кому доверял.

И эта же женщина, воспользовавшись своим ключом, вошла в мое убежище.

У всего этого могло быть только одно объяснение: она — та самая любовница Борьки.

 

ГЛАВА 26

Теперь уже без проблем окинув взглядом всю картину, весь механизм событий, я понял, что новая деталь ничего не портит. Все, что рассказала эта всеобщая женщина, похоже на правду. Теперь тем более похоже. Теперь определилось наконец, кому я обязан попаданием в эту историю. Борькиному длинному языку. А Людвиг обязан языку моему.

Когда- то я рассказывал о нем Борьке, приводя пример того, на что горазд наш брат картежник. И вообще, и в отношениях с женщинами. Рассказывал с гордостью. И о путанице с письмами друг юности знал. Исповедовался я и ему.

Борька, должно быть, в порядке праздного свиста, поведал о нас зазнобе. Тоже небось с гордостью.

Зазноба оказалась не промах. В первую очередь взялась за Людвига. Поди, рассчитывала, что при умелой подаче ее светло-печального образа сообщник откажется от доли в ее пользу. Как она это называет: уже проверено.

Я у нее был кандидатом номер два, и когда Людвиг погиб, она запустила меня.

Версию о том, что Борька с ней заодно, я отбросил сразу. Несмотря на то что уже обжегся с Ольгой, что бог знает сколько раз обжигался до нее.

Во- первых, мы с Борькой дружили десятки лет. Во-вторых, я слишком хорошо знал. как он относится к любовнице. Столько раз спорил с ним, пытался разубедить в ее бескорыстии, снять розовые очки и шоры. Потом вынужден был махнуть на его лоховитый роман рукой. Борька был непрошибаем. Дамочка держала его цепко. Насколько я знал от самого Борьки, ее основным козырем была преданность. Надо же было в такое поверить… И кому — Борьке? Гуляке-бабнику, виновнику стольких семейных скандалов на почве обоснованной ревности. И своих и чужих.

Он поверил. Взял и самым бесстыдным образом потерял из-за нее голову.

И, конечно же, он ни за что бы не позволил ей ввязаться в такую игру… Тем более не затеял игру сам.

Как раз тут возникал самый безответный вопрос: к чему весь этот кипеж? Если она действительно больна, Борька бы сделал все, чтобы спасти ее. Как я для Ольги.

И ей бы не пришлось дурить всех подряд, доводить ни в чем не повинных людей до гибели, подвергаться насилию маньяка-убийцы. Не пришлось бы носить лиловый макияж.

Если насчет болезни она солгала, уж совсем непонятно, что ей мешает бросить все силы на раскрутку самого состоятельного любовника. В бескорыстное ее отношение к Борьке верить теперь было и вовсе глупо. Это после стольких-то, известных мне, постелей и обманов ради денег.

Чем дольше я размышлял обо всем этом, тем меньше понимал, зачем ей все это было нужно. Понял одно. Обязан предупредить друга. Уберечь его самого от возможных происков непросчитываемой милой.

Куда денется его уверенность в чистоте и преданности возлюбленной, когда он узнает о ее похождениях. Сложновато ему будет теперь отмахнуться от предоставленных мной доказательств.

Но представил, как буду доказывать, и загрустил. Язык не повернется поведать о том, что в порядке гуманитарной помощи я небрежно овладел его любимой. Любимой друга. И ссылка на то, что был в неведении о том, кто она, для Борьки не будет иметь значения. Да и для меня тоже. У предательства уважительных причин не бывает.

И все же я знал, что разговор с Борькой рано или поздно будет.

Но не это было главным из того, что я уже решил. Нужно было что-то делать с этой парочкой убийц.

 

ГЛАВА 27

Воспоминание о том, что у меня больше нет Ольги, как больной преданный пес, дожидалось, когда я проснусь. Шевельнувшееся сознание тут же было облизано его шершавым языком. Я не сомневался в том, что нянчиться с этой псиной в ближайшее время мне придется с утра до вечера. До выздоровления, которое, как обнадеживал опыт, могло быть почти полным.

Чтобы отвлечься, я заново вернулся к размышлениям, с которыми уснул: как поприличнее и побезопаснее сдать ментам похитителей-убийц.

Вариант банального предупреждения по телефону отбросил сразу. При нынешних связях бандитов с ментами он мог оказаться пустышкой. К тому же то, что Садист — выходец из спецслужб, могло быть и правдой. И стреляет профессионально, и милиции не особо боится.

Явка с повинной тоже не устраивала. Повторялись все опасения варианта со звонком. И меня в придачу наверняка закрыли бы.

Были еше два варианта: связаться со спецотделом через свою криминальную хронику, либо…

Вариант с «криминалкой» выглядел более или менее надежно, но я выбрал «либо».

Знал, кому могу без сомнений передать информацию.

Задуманное казалось простым и верным. Но к осуществлению его мог приступить только во второй половине дня.

Вновь, против желания, стал думать об Ольге. Когда она задумала постановку? Конечно же, не сама, и конечно, у них с Гошей не только деловые отношения. У того на роже все написано.

Я вспомнил, как сочувственно глядел на меня профессор, узнав, что жену ведет Гоша. Почувствовал себя совсем скверно.

Зачем попросил завкафедрой скрыть, что происки аферистов всплыли, и сам толком не знал. Но то, что им не известно, что я — в курсе, было козырем. Правда, когда получаешь козырь после того, как игра уже проиграна, проку от него, как от вырезанного при вскрытии аппендицита.

Но просто так взять и удалиться с видом облапошенного, но гордого фраера было противно. Сколько сам наблюдал их, таких фраеров. Радующих и вызывающих насмешку.

Я долго рассматривал телефон. Боролся с собой. Уговаривал себя в том, что позвонить в клинику в любом случае стоит, хотя сам же и понимал: уговаривает меня стремление от всей души надавить на зуб.

И я надавил.

Набрал номер, попросил позвать Ольгу. Но первым после паузы трубку взял Гоша.

— Вы сегодня подойдете? — спросил он.

— Вряд ли.

— Тогда буквально пару слов, — объяснил он захват трубки. — Ваша жена сказала, что вы решили основной вопрос…

Я промолчал.

— Вы меня слышите?

— Да, — сказал я. — Как она?

— Цветет. Имея такого мужа, как не цвести. «Действительно, как не цвести, имея мужика-лоха, — кисло подумал я. — Имея во всех смыслах».

— Хотел бы уточнить, — продолжил прохвост. — Цифры, которые я вам называл, отражают заключительный процесс…

Я усмехнулся. Чего-то вроде этого стоило ожидать.

— Вы меня слышите? — беспокоился Гоша.

— Слышу. Сколько?

— Стоит учесть побочные показатели. Доставку, тщательную проверку на месте, непредвиденные нюансы…

Толку от его конспирации, на мой взгляд, не было никакого. Если разговор слышали коллеги, они, конечно же, понимали, о чем он. Тем более зная Гошу.

— Сколько? — повторил я вопрос,

— Следует сделать поправку процентов на двадцать.

Значит, решили «докинуть» меня на десять тысяч. Еще по-божески. Вряд ли пожалели. Скорее поняли, что на большее не потяну.

— Когда нужны деньги? — спросил я.

— Так же, до отъезда. Чем раньше, тем лучше. — Гоша спохватился: — Ваша ненаглядная рвет из рук трубку…

После короткой заминки я услышал елейный голосок ненаглядной:

— Приве-ет!..

— Привет. У тебя все в порядке?

— У меня — да. А у тебя? Вчера, когда ты ушел, опять приезжали из милиции. Спрашивали, зачем ты приходил.

— Что сказала?

— Что соскучился. Правильно?

Я усмехнулся:

— Еще бы.

— Что они от тебя хотят?

Я замешкался. Подумал, может, пугануть их с Гошей. Сказать, что меня разыскивают в связи с деньгами. Пусть понервничают. Пугать не стал. Неожиданно заприметил другое, пока смутно просматриваемое продолжение.

— Я им нужен по работе, — уклонился я.

— Это не связано… — Она замялась.

— С деньгами? Нет. Как они? Бока не жмут?

— Нет. — Она засмеялась. Неискренним, явно злорадным смешком.

Укрепила меня им в решимости на продолжение. Вдруг стала расстроенной. Опечаленно поведала:

— Знаешь, врач сказал, что понадобятся еще…

— Десять тысяч?

— Да. Не представляю, что делать… Почему он сразу не сказал…

Слышать ее фальшивые интонации было невмоготу. Особенно понимая, что они были такими же и прежде.

«Ничего, — думал я, наслушавшись ее прощальных поцелуев и положив трубку. — Вы у меня станете искренними. Посмотрим, куда денется ваша идиллия».

Пока не позвонил, не услышал, что меня нахально продолжают держать за лоха, готов был плюнуть на эти злосчастные пятьдесят тысяч.

Теперь плевать расхотелось. Придумал шанс оставить заговорщиков с носом. Он мог и не пройти, но испытать его стоило. Сделать это предполагал ближе к вечеру.

Выходило, что все запланированные на сегодня события должны были состояться во второй половине дня. Включая последнее, требующее необходимой экипировки.

Время до обеда я потратил на подготовку к нему. Позвонил приятелю, с которым общался обычно только летом. С десяток сезонов отдыхали в одной курортной зоне под Одессой. Играли в волейбольной команде пляжников.

Помнил, что он грешил подглядыванием за влюбленными, предающимися любовным играм прямо на берегу моря, под мягким черным небом, пронизанным люрексом звезд. Подглядывал он с помощью прибора ночного видения, устроившись на пустующей ночью спасательной вышке.

Как- то я случайно обнаружил его, только покинувшего пост, и он дал глянуть в прибор и мне.

Картинка, обнаруженная в окулярах, разочаровала. Я с трудом различил увеличенные, но невнятные, мутно-зеленые силуэты. Чтобы получить впечатление от увиденного, надо было обладать незаурядным воображением. Вернув прибор, я глянул на приятеля с восхищением и сочувствием. Каково ему с таким утрированным воображением на пляже…

Сейчас я вспомнил о нем. Позвонив и получив добро, поехал к нему за прибором.

Особо не торопился. Насколько смог, перенял у владельца навыки пользования. Даже поэкспериментировал у него в кладовке. Без особого, впрочем, успеха, в связи с приличным увеличением.

К тому моменту, когда вернулся, можно было приступать к делам.

Я решил начать с Ольги.

 

ГЛАВА 28

С Ольги решил начать не потому, что это дело было самым безотлагательным. Как раз оно-то могло и обождать. Но ожидание было невыносимым. Когда ноют зубы, все прочие, даже первостепенные дела отодвигаются на второй план.

Накупив в ближайшем магазине бананов и соков, которые только и разрешала приносить Ольга, на такси поехал к ней.

Беспокоило то, что телефон-автомат на территории клиники может не работать…

Сняв трубку, услышав гудок, вздохнул с облегчением. Ольга подошла с задержкой. Должно быть, следовала инструкции не оставлять деньги в палате.

— Да, — раздался наконец ее запыхавшийся голос.

— Это я. Можешь минут через десять выйти за ворота?

— Конечно. Что-то случилось?

— Все в порядке. Не хочу, чтобы меня опять искали.

— Уже выхожу.

— Если меня не будет, подожди.

— Ага. Я побежала.

— Погоди. Деньги с тобой?

Она замялась, и это вызвало у меня усмешку. Явно опасалась выходить ко мне с деньгами.

— Оставь в палате, — успокоил я. — Если те, кто меня разыскивают, увидят нас вместе, могут возникнуть неожиданности.

— Ладно. — В голосе ее послышалось облегчение. Я повесил трубку и направился к огромному кусту сирени. Из-за него стал следить за выходом.

Ольга не так уж и спешила. Появилась минут через пять. В халате и тапках не суетливо побрела к воротам, вглядываясь издалека: нет ли меня.

Вид ее, еще вчера вызывавший приступы жалости и нежности, вогнал в тоску. Черт возьми, неужели эти жалкие тысячи стоят всего того, что она за них продала: моего отношения к ней, безмятежного недолгого прошлого, ожидаемого таким же будущего.

И тут же одернул себя. Далось ей мое отношение. Наше с ней прошлое было для нее всего лишь подготовкой к будущему. К ее будущему, в котором место мне не предусматривалось.

Я дождался, когда она отошла достаточно далеко, и по-шустрому подался к входу в больничный корпус. Резво взбежал на нужный этаж. Осторожно заглянув в отделение и обнаружив только дежурную сестру, быстро пошел по коридору.

Сестра была другая, но тоже при виде меня растерялась. Разве что не разинула рот. Спохватившись, сообщила:

— Ваша жена только что вышла.

— Да? — озадачился я. — Надолго?

— Не знаю. Наверное, дышит воздухом…

— Значит, разминулись. — Я потряс кульком. — Ничего, если передачу оставлю в палате?

— Пожалуйста…

У дверей палаты я бросил уже отработанный взгляд в коридор. И эта сестра заученно тянулась к телефону.

Ничего, времени мне нужно было совсем чуть-чуть.

Я бросился к кровати. Запустил руки под простыню, выщупывая бугры. И как ни старался, не мог нащупать. Снова, уже тщательнее, прошелся по всей плоскости матраца. Он был совершенно однородным. Подушка тоже оказалась из одних перьев.

Я нервно огляделся, наскоро разворошил Ольгины вещи в единственной сумке. Заглянул в тумбочку. Осмотрел болты задней панели телевизора. Они оказались девственно не тронутыми отверткой. Денег в палате не было.

Повесив кулек с передачей на вешалку, вышел в коридор.

Попрощался с уже взявшей себя в руки, подобравшей нижнюю губу сестрой и заспешил к выходу.

— Как мы разминулись? — спросил у Ольги, выходя за ворота. — Думал, ты не поняла и ждешь меня во дворе.

— Я здесь уже минут пять. — Она была в недоумении.

— Досадно. — отыграл я огорчение. — Не успеем поговорить. Времени в обрез.

— Уже уходишь?

— Не хочу дожидаться милиции. Навязались на мою голову. Тем более… Деньги с тобой?

— В палате… — растерянность она изобразила умело. — Ты же сказал оставить.

— Ну, конечно… Все равно, надо бежать. — Я повернулся, чтобы уйти.

— А поцеловать? — обиженно издала она. Я запнулся. Пояснил:

— Что-то с горлом. Лучше не рисковать. — И зашагал прочь.

Сомнения в том, что она кинула меня на пару с Гошей, отпали. И добивала мысль: как же она, сама обманщица, доверяет ему, если не побоялась передать все деньги. Такое доверие не может основываться только на сотрудничестве.

Но все, что мне оставалось, это удалиться, как и положено фраеру. Гордо и облапошенно.

 

ГЛАВА 29

Теперь с легкой… с тяжелой душой можно было браться за следующее дело. Браться за реализацию основного на сегодня плана. Предстояло сдать убийц.

Собирался сдать их в шахматно-шашечном клубе на Черемушках полковнику СБУ Гапееву. В данной ситуации мог довериться только ему. Рассчитывал, что, как заядлый игрок, он поймет мое стремление поиметь за наводку некоторые дивиденды.

Подходя к клубу, вспомнил, как впервые попал в него, узнав, что здесь собираются наши. Как, потыкавшись в классы, где детвора разучивала шахматные позиции, наконец отыскал дверь с табличкой: «Школа преферанса».

Подивился в тот раз: когда такое было возможно, чтобы люди культурно играли на деньги в приличных условиях. Не гонимые милицией, не осуждаемые обществом.

И изумился, как некоторые из доигрывающих жизнь профессионалов умудряются кормиться с этой точки. Много ли поимеешь в ограниченном кругу клиентов, каждый из которых знает, кто есть кто. На залетных фраеров рассчитывать здесь и вовсе было глупо. Хотя они и случались, выловленные в других заводях специалистами-ловцами и выпущенные в этот аквариум.

Непонятно, чем именно эта игровая точка глянулась Гапееву, но когда бы я ни заглядывал сюда, натыкался на него. На его каждый раз недоуменный, лоховитый взгляд.

И сам недоумевал: когда же работает? Может, относится к месту за клетчатым игровым столом, как к рабочему. Потому и гадает по пять минут, с чего ходить: с туза или с короля, что голова занята разработкой планов государственной важности.

Сегодня я надеялся подбросить ему работенку. Пусть пораскинет мозгами над раскладом, который ему предложу.

Почти не переживал, что Гапеева может не оказаться на месте. Больше нервничал по тому поводу, что наши повиснут над душой. Помешают провести сдачу в нормальной рабочей обстановке.

Гапеев был на месте. Размашисто хлопал ресницами, наблюдая, как режутся в деберц два пенсионера-ветерана. Непосредственно и недолго поразглядывал меня, вошедшего, и вновь оборотил физию к настольной баталии.

Я огляделся. На мое счастье, никого из докучающих обычно вопросами о житье-бытье приятелей в аудитории не оказалось. Кивнул всем присутствующим, тем, кто обратил на меня внимание, и пристроился рядом с Гапеевым. Тоже изобразил интерес к игре.

Полковник никак не отреагировал на мое соседство. Явно мало понимая, что к чему, наблюдал за игрой.

Я выждал минут десять, потом вкрадчиво поинтересовался:

— Не желаете сыграть?

Гапеев глянул на меня в упор, пытаясь сообразить, о чем я. Не ответил.

Я вспомнил, что персонажи различных детективных и исторических интриг обожают изъясняться иносказательно, разыгрывая шахматные партии. Подумал: чем хуже карты?

Не поворачивая головы к Гапееву, параллельно с ним глядя на разложенные карты, сообщил:

— В последнее время в городе стали играть крупно. Не желаете поучаствовать?

Наверное, ахинея, которую я нес, была слишком высокопарной и смешной. Мне было не до самооценок. Главное, чтобы Гапеев понял, что я обращаюсь к нему не как к лоху — как к полковнику. И чтобы не вывернулся, пошел на разговор.

Я почему- то опасался, что, если открыто заговорю с ним, он удивится. И отшатнется: за кого вы меня принимаете?! Догадывался, что разговор в лоб будет бестактностью по отношению к его принятому среди нас лоховитому имиджу.

— И что за игра? — спросил вдруг Гапеев, оборотив на меня взгляд.

Его вопрос ничего не прояснил. Он мог исходить и не от полковника — от тугодума-картежника. Но я обнадежился.

— Не слышали? — удивился я. — Позавчера, например, играли в «Туристе». В тысяча десятом номере…

Гапеев пожал плечами. И вдруг предложил:

— Если знаете правила, покажите.

И пошел к дальнему пустому столику. Устроился за ним.

Черт возьми, он не подкачал. И хоть следовал имиджу, но готов был слушать. Воодушевленный, я поспешил за ним. Сел напротив.

Он уже доставал колоду. Спросил:

— Так что, говорите, за игра?

— Игра крупная. Но выигрывает пока один. Я знаю — кто.

— Вы в нее играете. — Он не спрашивал — утверждал. Я сразу понял: он-в курсе. И знает, что я в этом деле замешан.

— Я не участвовал, но все принимают меня за игрока. А я всего лишь знаю некоторые тонкости.

— Какие? — Он очень непосредственно пялился на меня. Словно действительно был простофилей, которого обучали очередной игре, чтобы потом в нее обыграть.

— Сначала принято оговорить условия, — многозначительно заметил я. Он пожал плечами:

— Что за условия?

Я сообразил, что всей этой зашифрованной галиматьей только запутаю его. Пусть Гапеев маскируется под идиота. Это его проблемы. Я не выбирал для себя роль придурка и могу позволить себе быть им на самом деле.

Заговорщицки оглянувшись, убедился, что меня не услышат посторонние. Сосредоточенно, в упор глядя в недоуменные глаза собеседника, заговорил. Многозначительно, уверенно:

— У меня есть информация о киллерах, совершивших за последние дни как минимум два убийства. Но есть и условие. Не в моем положении торговаться, но хочу, чтобы вы разобрались. Вы — лично…

Глаза Гапеева округлились, но я решил не обращать на него внимания. Догадывался, что он не пойдет в сознанку, а значит, мне предстоял монолог.

— Условие такое: вы разберетесь в том. что я к этим убийствам не имею отношения. Это не все… Вот фамилия человека, на которого наезжают ваши. Хорошо бы, чтобы наезд прекратился. — Я написал на листке фамилию Борьки. Продолжил: — Понимаю, что вряд ли вы скажете, что условия приняли. Но надеюсь на это. Теперь информация. Киллеров двое. Один молодой, другой — лет сорока, с неподвижным лицом. Старший — главарь. Утверждает, что работник спецслужб. Ездят на красной «шестерке». Номер… — Я написал на листке и номер. — Винтовку носят в толстом «дипломате». Оба убийства, о которых я знаю, главарь совершил из ревности к женщине, которую похитил и над которой издевается. Одно из убийств, возможно, не определено из-за пожара. Где проживают — не знаю. Женщину держат в снятой квартире. Часто выезжают из города… — Я помолчал. Под недоуменным взглядом слушателя вспоминал, не упустил ли чего. Не вспомнил. Подытожил: — Это все.

— Странная какая игра, — издал вдруг Гапеев вполне серьезно.

— Для меня безвыигрышная, — откликнулся я. И встал из-за стола. — Хочется хотя бы остаться при своих.

Он ничего не сказал на это.

Я и не ждал комментариев. Попрощавшись, стал пробираться между столиками к выходу. Чувствовал спиной его взгляд и думал о том, что ему ничто не мешает меня арестовать.

Когда решился прийти к нему в клуб, понимал, что рискую. Но пришел не только к полковнику СБУ — пришел к своему, хоть и лоховитому, но — катале.

Приближаясь к выходу, остро надеялся, что не ошибся в нем. Что Гапеев — свой.

Но только выбравшись из клуба-подвала, поспешно вильнув несколько раз между домами, я перевел дух.

 

ГЛАВА 30

Стукачом себя не чувствовал. Во-первых, какое, к черту, стукачество, когда маньяк направо-налево косит людей. Во-вторых, я обратился за помощью к картежнику Гапееву. К своему. Если катала в разборках с кем бы то ни было обращается за поддержкой к своим, это вполне корректно. Ни сам я, ни кто-либо другой упрекнуть бы меня не посмел.

Покинув клуб, вернулся на явочную квартиру. Промаялся в ней до начала сумерек. Когда небо стало гаснуть, прихватив прибор и пляжный коврик, поехал к своему дому.

На крышу стоящего напротив моих окон здания поднялся через самый удаленный от них подъезд. С люком, к которому вела металлическая лестница, проблем не было. На нем висел камуфляжный замок, открывшийся без ключа.

На место прибыл заранее, чтобы успеть осмотреться, занять позицию поудобнее. И чтобы не пропустить момент.

Впрочем, никакого момента могло и не быть. Вполне могло оказаться, что это шастанье по крыше — всего лишь следствие моей, с некоторых пор болезненной, фантазии.

И все же я предполагал, что хоть мало-мальский улов наблюдение окрестностей должно принести.

Наверное, с высоты крыша производила впечатление правильного геометрического рисунка. Кабинки выходов на нее, соответствующие каждому подъезду, равномерно расположенные каменные вентиляционные трубы, прямоугольные выступы непонятного назначения, должно быть, представляли сверху строгий узор, покрытый паутиной проводов и растяжек антенн.

Из точки, в которой я находился, крыша смотрелась как нагромождение каменных тумб разных величин и форм, которые кто-то непонятно для чего затащил на верхотуру.

Я присмотрел себе место за одной из тумб, расположенной у самого края. Постелив коврик, подготовил прибор. Присел возле широкого, окантовывающего крышу выступа, глянул вниз. Вход в мой подъезд был виден неплохо, но сам подъезд под таким углом не просматривался. Вблизи от него при желании не составило бы труда укрыться. Кустов и деревьев хватало.

Я рассчитывал на то, что, если кто-то вздумает прятаться, он особо мудрить не станет. Незачем. Решит, что темнота — надежная маскировка. Сколько я помнил, в округе светил только один фонарь. И тот находился за углом и включался через раз.

Глянул на часы. Было только полдевятого. Ждать предстояло часа полтора. Впрочем, те, кому я мог понадобиться, вряд ли ожидались ровно в десять. Могли позволить себе и опоздать. Могли не прийти вообще. Я бы за это на них не обиделся. Несмотря на суету, которую развел, несмотря на долгое ожидание.

В девять совсем стемнело. Я наладил прибор, сделал пробный обзор.

Хозяин прибора пояснил, что прибор воспринимает не тепловое излучение объектов, а дает изображение, усиливая минимальную освещенность. Уверял, что для наблюдения достаточно даже света, испускаемого звездами. В этом я и сам когда-то имел возможность убедиться.

Изображение, которое сейчас наблюдал в окулярах, было вполне сносным. Конечно, к нему пришлось приноровиться, но временем для этого я располагал. И все же лица редких, спешащих домой прохожих не читались. Во всяком случае, не так, как хотелось бы. Видел только размытые, зеленых оттенков, очертания причесок, носов, овалов.

Экспериментируя, направлял прибор в сторону освещенных окон. Изображение тут же исчезало, заливалось светло-желтым цветом.

Это меня не обеспокоило. Те, кого ожидал наблюдать, вряд ли собирались светиться.

Надежда на то, что ночное бдение я затеял зря, не оправдалась.

Сначала вдалеке, к дому, расположенному от моего через один, подкатил милицейский «бобик». Припарковался в заасфальтированном аппендиксе и, выключив фары, затаился.

Я тут же направил на него прибор.

Слепя меня лучами от сигарет, из «бобика» вышли трое в форме с блестящими на погонах лычками. Двое остались у машины. Третий осторожно, за кустарником, направился в сторону моего дома. Не доходя, замер, задрал голову По-видимому, высматривал окна. Затем вернулся к своим.

Менты, похоже, были всего лишь патрульными ближайшего райотдела. Если не прислали кого посерьезнее, значит, подозрения на мой счет — не такие уж веские. И если меня ожидают в указанное время, значит, допускают, что я не в бегах, а всего лишь в отлучке. Или на всякий случай отрабатывают вариант. Первый улов — состоялся.

Вскоре последовал и второй. Тот, без которого я бы обошелся с облегчением.

Почти сразу после того, как мент-лазутчик вернулся к «бобику», в моем парадном вспыхнул свет.

Я заметил это боковым зрением. Растерялся от неожиданности. И увидел выходящего из подъезда парня.

Он быстро зашагал в сторону, противоположную той, где перекуривали менты. Приближался ко мне.

Я прильнул к окулярам, всматриваясь в него. Что ожидал увидеть? В нечетком зеленом изображении он выглядел никаким. Заурядным, средней комплекции юношей с короткой стрижкой и, кажется, широкими скулами.

Наблюдал за ним до тех пор, пока он не зашел за торец дома, на котором я обустроился. И тут же хлопнула дверца автомобиля.

Пригнувшись, и я подался к торцу. Направил прибор вниз, глянул в него. И увидел притаившуюся за домом машину. Явно «Жигули». И, похоже, шестой модели.

Разглядеть вертикально сверху, есть ли в машине еще кто-то, было невозможно. Я спешно вернулся на освоенный плацдарм. Вновь глянул на подъезд. Сомнений в том, что этот, из «шестерки», вкрутил лампы, у меня не было. Как и в том, для чего он это сделал.

Я почувствовал легкий озноб на спине, но не дал ему разгуляться. Было чем отвлечь себя. Посмотрел в сторону ментов. Обнаружил их не сразу Вся троица скучкова-лась за кустами, из-за которых давеча один из них пялился на мои окна. Огоньки сигарет глаза уже не резали.

Я подумал о том, что. если меня засекут соседи по крыше, вряд ли близость милиции будет подспорьем.

В том, что соседями разживусь, уже не сомневался. Если еще не разжился.

К месту вспомнил, что снайперы попадаются на блеске оптики. Как бы мне не сгореть таким макаром.

Осторожно высунулся над укрытием. Вполголовы и без прибора. И тут же нырнул обратно. Потому что тот, кого ожидал увидеть в противоположном конце крыши, был от меня в каких-то десяти метрах.

Сердце замолотило по ребрам, как заведенное. Сидел, прижавшись спиной к тумбе, собираясь с духом, чтобы выглянуть еше раз. Это надо было сделать как можно скорее; если убийца двинется в мою сторону, единственное, на что я смогу рассчитывать, будет опережение и внезапность.

И я выглянул. Но на этот раз не поверх тумбы, а сбоку.

Для опознания того, кто соседствовал со мной на крыше, прибор не понадобился. Расстояние было слишком малым, а очертания объекта слишком знакомыми.

Я не опознал его сразу только потому, что никак не ожидал здесь обнаружить. Объектом оказалась лже-Шрагина.

Я следил за ней во все ошалевшие глаза. Значит, опять наврала и на самом деле она — с убийцами заодно.

Женщина, как и я, сидела на корточках. И пряталась за такой же тумбой, как моя. Сидела ко мне спиной, чуть высунувшись из-за тумбы, высматривала что-то в дальнем конце крыши.

Я вдруг понял: она не с ними. Но не мог понять многого другого. Как она здесь оказалась? Какую цель преследует? Высматривает убийц, а значит, в курсе, что меня хотят грохнуть. Но если знает об этом, почему сидит за тумбой? Почему не пытается предупредить меня? Или хоть как-то помешать им?

Не знаю, как долго задавал бы себе эти вопросы, если бы не спохватился. Не поднес к глазам прибор…

Как только сделал это, сразу стало не до них. Потому что тут же увидел его. Убийцу, пришедшего по мою душу.

Он стоял к нам спиной, склонившись. Собирал винтовку. Время от времени из-за корпуса его высовывался ствол, а потом и металлический приклад.

Наконец он выпрямился, глянул на мои окна. И вдруг повернул голову в нашу сторону.

Я тут же вновь нырнул… Вновь вжался спиной в тумбу и ощутил ужас. Я понял Котю. Поверил, что Котя разглядел его в свете фонаря. Потому что увидел сам. Несмотря на долю секунды, которую глядел на него, несмотря на удаленность, на размытость очертаний, на только зеленые тона изображения, я рассмотрел это лицо. Лицо мертвеца.

И в первое мгновение после нырка, казалось, никакая сила не заставит меня высунуться еще раз. Но первое мгновение прошло, и я высунулся. От греха подальше, без прибора. Но тут же вернулся за ним. Выглянул уже сбоку и увидел, что женщина, с которой я вчера был близок, которая только и делала, что просила меня о помощи, сидит на корточках, опершись спиной о тумбу, и готовит к съемке портативную камеру.

Что тут было понимать? Она пришла снимать сцену моего убийства.

Спрятавшись в укрытии, я какое-то время ошарашенно пытался осмыслить миленькую новость. Вновь спохватившись, отложил осмысление на потом.

Попытался заставить себя глянуть поверх тумбы: как там мертвец. И тут же отговорил себя тем, что необходимости в этом нет. Что уже высматривать? С присутствующими и так все ясно.

Теперь оставалось только ждать. Ждать, когда всем участникам охоты на меня надоест сидеть в засадах. Когда они поймут, что на добычу можно не рассчитывать, и уберутся восвояси.

Я стал ждать. Попробовал расслабиться, но это не удавалось. Какое, к черту, расслабление, когда в каких-то пятидесяти метрах за спиной тип с рожей покойника вынашивает намерение обзавестись в моем лице близнецом.

Подумал о том, что улов превзошел все мрачные ожидания. Но то, что он еще не полный, выяснил несколько позже.

Позже, чтобы хоть чем-то занять себя, оставаясь полностью скрытым тумбой, глянул в сторону подъезда. Понаблюдал за ним.

Через несколько минут увидел выходящего из парадного подростка.

Уже перевел взгляд, но тут же вернул его на пацана. Тот стоял у освещенного входа, уходить не спешил. Такое впечатление, что пребывал в нерешительности.

Воспользоваться прибором, дающим увеличение, я не мог. Было слишком много света. Но, присмотревшись, узнал в подростке Шрагину-настоящую. Лучшее, с чем она могла пожаловать ко мне, это с намерением плюнуть в лицо. Худшее — с чем-нибудь режущим или стреляющим, припрятанным в сумочке.

Криво усмехнулся. Такого в моей жизни еще не было. Возле моего дома собралась уйма людей. Все эти люди с нетерпением ожидали моего прихода. И каждый из них был моим врагом.

 

ГЛАВА 31

Я спустился на землю в полдвенадцатого ночи. Первыми, около одиннадцати, сдались менты. Вернулись к «бобику», перекурили возле него и укатили.

Следующим, в начале двенадцатого, покинул пост зомби. Я понял это по хлопнувшей дверце дожидающейся подо мной «шестерки», по удаляющемуся шуму ее двигателя.

Когда ушла незадачливая шантажистка, я не заметил. После того как «шестерка» отъехала, решил, что мы с операторшей остались на крыше вдвоем. Решил обнаружить себя. Глянуть на ее вытянутую физиономию, послать от души подальше и хоть до какой-то степени быть уверенным, что никогда больше ее не увижу.

Но когда выглянул из-за укрытия, ее уже не было. Должно быть, ушла сразу после своего мучителя.

Я выждал еще минут десять и начал спуск.

Куда идти — не знал. Механически, на автопилоте, шел пешком в сторону конспиративной хаты, но понимал, что объявляться в ней опасно. Не было никакой гарантии, что дамочка не сдаст точку вместе со мной, для того чтобы осуществить задуманное. Снять материал для шантажа.

Брел по ночному городу, выбирая неосвещенные участки, и изумлялся. До какой же степени надо быть циничной, никого ни во что не ставить, быть готовой переступить через все, чтобы хладнокровно снимать убийство. Углядеть для себя в нем практическую пользу.

Вряд ли смертельная болезнь может быть оправданием для этого. Во всяком случае, я это оправдание не принимал. И сомневался, чтобы кто-то на моем месте его принял.

Когда дошагал к хате, был час ночи. Глядя на ее темные окна, задумался. Можно было зайти переночевать к кому-нибудь из друзей, но, во-первых, не хотелось дергать их среди ночи, а во-вторых, не хотелось давать им на мой счет повод для сомнений. И, в-третьих, что мне мешало сейчас войти в Борькину квартиру?

Не явится же эта циничная к Садисту и не скажет: «Я знаю, где он. Пошли покажу, а ты мне за это разрешишь снять, как он отбросит концы. Чтобы мне было чем тебя шантажировать». И по телефону наводку не даст. Сама звонить не рискнет, а просить кого-то из прохожих — чревато. Лишний свидетель. К тому же у нее самой сейчас проблемы. Опять получит нагоняй за самоволку.

Я решился. Поднялся к квартире, вставил в замок ключ. И никак не мог понять, почему он не проворачивается. Не понимал до тех пор, пока за дверью не прозвучал испуганный голос артистки:

— Кто это?

— Какая тебе разница, — ответил я. — Открывай. Когда дверь открылась, я озадачился видом, в котором предстала передо мной эта нахалюга. Она была в ночной рубашке и в своих тапках. Вполне обустроилась.

— Привет, — растерянно произнесла мне, хмуро шагнувшему мимо нее в квартиру.

Я не ответил, включил в комнате свет, глянул на перестеленный ею диван, с которого она только что встала, на огромную раскрытую сумку, красноречиво дающую понять, что захватчица территории явилась с вещами, а значит, надолго. Выключил свет, ушел на кухню. Занялся кофе.

Она появилась в проеме. Как ни в чем не бывало предложила:

— Давай, приготовлю.

Я не отреагировал.

— Ты расстроен? — спросила она. Ничего себе, вопросик, после того, что она собиралась провернуть.

Я хмыкнул.

— Я сбежала от него, — сообщила она новость. — Совсем. Ты рад за меня?

— Дверь опять была открыта? — спросил я едко и жестко.

— Меня это тоже удивило. Ты не похож на рассеянного. — Она взирала на меня чистыми-пречистыми глазами.

Я уставился на нее. Разглядывал за сутки заметно потерявшую в синеве физиономию и думал, как быть. Выгнать ее нельзя. На хату эту она имела не меньше прав, чем я. Но и церемониться, выслушивать ее бредни после всего, что произошло, не собирался.

Я продолжил приготовление.

— Не хочешь со мной разговаривать? — спросила она.

— Не хочу.

— Почему? Ты единственный, кому доверяю. Не знаю, что бы я без тебя…

— Ты — дура, — прервал ее я.

Она растерялась. Потом вежливо поинтересовалась:

— Почему?

Не возражала, даже готова была согласиться с моим заявлением, но только хотела растолкований.

Я перелил содержимое турки в чашку, устроился за столом. С насмешливым сочувствием уставился на нее, стоящую в дверях. Переспросил:

— Почему?

— Ну да. Ты один знаешь про то, что у меня… — Она замялась. Слово «рак» давалось ей с трудом.

— Это ложь, — неожиданно для себя издал я. Спокойно и насмешливо. Увидел смятение, мелькнувшее в ее глазах, и понял, что не ошибся: она наврала, что больна.

— Ты о чем? — уже играя растерянность, не поняла она.

— Сегодня я навел справки по своим каналам. Ты — здорова.

— Тебе дали ошибочные сведения…

— Ты здоровая дура, — не дал договорить я.

Она снова попробовала дождаться комментариев и, не дождавшись, повторила вопрос:

— Но почему?

Я подумал о том, что, если буду продолжать в таком духе. она не отстанет. Угомонить ее могло только одно. Известие о том. что я знаю все. Конечно же. не посмеет приставать со своей доверительностью ко мне. знающему, что два часа назад она с нетерпением ожидала моей смерти.

— Почему я — дура? — не унималась она.

— Потому что тебя бы элементарно вычислили, — сказал я.

— Кто?

— Твой хахаль. Кто он там у тебя? Тренер? Садист?

— Что ты говоришь? — Она смотрела на меня во все глаза.

— Говорю, что, если бы там. на крыше, тебе удалось снять, как меня замочили, шантаж бы все равно не прошел. Он бы понял, что снимала ты. И убрал бы тебя. — Я насмешливо взглянул на нее. — И вообще, ты знаешь, как это делается? Как связаться с тем, кого шантажируешь? Как передать материалы? Как получить деньги?

— Как? — спросила вдруг она. Ничуть не иронично, деловито.

Это уже не лезло нив какие ворота. Она ждала совета, как правильнее шантажировать охотящегося на меня убийцу Ждала совета от меня. Впрочем, почему бы и нет. Вчера же я советовал ей. как пользоваться камерой.

— Кстати, собирался сказать тебе еще на крыше, но не хотел мешать… На таком расстоянии ночью ни черта бы у тебя не получилось.

Она молчала, серьезно рассматривала меня. Словно решала, стоит ли еще разок попытаться выкрутиться. Есть ли у нее шанс при возникших обстоятельствах запудрить мне мозги.

Я был уверен, что рискнет. Но она вдруг спросила.

Устало и просто:

— Можно мне переночевать?

— Можно, — сказал я.

— Спасибо. Я уйду утром.

Я пожал плечами. Перемена в манере поведения, которую наблюдал я, с толку меня не сбила. Перепадов и зигзагов ее настроений уже насмотрелся.

— Кресло раскладывается, я могу спать на нем, — сказала она.

— Лежи уже, — отмахнулся я. — Сам разберусь. Больше мы не разговаривали.

Она ушла в комнату, скрипнула диваном и затихла. Я поужинал остатками вчерашних припасов и занялся креслом.

Был уверен, что усну не скоро. Лежал в темноте с открытыми глазами, закинув за голову руки, и недоумевал: что у нее за нервы. Ведь не успел дойти до дома. а она уже спала. И там, на крыше… Я один раз увидел лицо покойника, и уже не мог заставить себя глянуть на него второй раз. А она видела его каждый день и даже с очень близкого расстояния, но не дрейфила. Готова была снимать. Может, привыкла?…

К удивлению, маяться бессонницей не пришлось. Сказалось накопление усталости, позапрошлая бессонная ночь и прошлая — муторная.

Я провалился в глубокий колодец сна, в котором оказался один на один с мертвецом. Сон был реальным, из тех. от которых не отмахнешься: это всего лишь снится. В нем я носился, как угорелый, вдоль глухой тупиковой стены, а мертвец неспешно целился в меня из снайперской винтовки, приникнув к прицелу зеленым холодным лицом. На лицо я не мог не смотреть. Ждал выстрела, а его все не было. Понимал, что он наслаждается моей беготней, но остановиться не смел. Меня гнал ужас.

И вдруг ни с того ни с сего вынырнул из кошмара. Проснулся сразу и без всяких на то причин. Лежал, как дурак, с обалдевшим видом и не мог нарадоваться яви.

Рассвет только-только зачинался, окно еще не было серым. В такой предутренний час, проснувшись, радуешься тому, что это всего лишь репетиция пробуждения. Что до него полноценного еще далеко.

Я только настроился вновь провалиться. Рассчитывал. что те, кто распоряжается снами, на этот раз в колодец меня не запрут, подберут что-нибудь более безмятежное. Чтобы облегчить им задачу, лег поудобнее…

— Ты спишь? — спросила вдруг с дивана та, нервной системе которой я удивлялся, засыпая. Спросила неуверенным, толп заспанным, то ли испуганным голосом.

Я не отозвался.

— Я хочу все рассказать, — сообщила она. — Можно? «Этого еще не хватало», — подумал я. И предпринял попытку обдурить ее, чуток побормотал якобы во сне.

— Я приехала в Одессу три года назад. Занималась в студии киноактера… Псевдоним взяла — Карина. А вообще-то меня зовут Ириной… — начала она.

И я безрадостно заключил: уснуть мне не даст.

 

ГЛАВА 32

— Я познакомилась с Тренером год назад. Тогда он и похитил меня первый раз. — Она заговорила негромко, без ударений. Словно не мне рассказывала, а вспоминала вслух. — Отвез на квартиру и сказал, что я буду его женщиной.

Сделала паузу, продолжила:

— Он мне тогда понравился. Сильный, красивый мужчина… С таким я еще не пробовала. За три года жизни в городе разных видела. Все готовы были ради меня на все. и все желали одного. Я вертела ими, как хотела. Только в постели мне было все равно. Но они не знали об этом. Я думала, что с этим все будет не так. Что я начну чувствовать хоть что-то. Но все оказалось совсем плохо. Ему нравилось мучить меня. И он не отпускал меня ни на шаг. И говорил, что, если я хотя бы подумаю о ком-то другом, он того убьет.

Она чуток помолчала. Вроде как припоминала. Продолжила:

— Я не верила ему. Но все равно было страшно. Потому что он действительно из какой-то спецслужбы. Я видела у него разрешение на оружие, и он сам говорил об этом. Сначала мне было интересно, чем он занимается. Пока не поняла. Он шпионит за богатыми людьми… Ему дают задание следить за теми, на кого заводят дело. У него был ученик… Не тот, что сейчас. Другой. Он присматривал за мной, когда Тренер был занят. Хотя я и не собиралась бросать его. Он говорил, что ему дадут задание за границей и мы уедем вместе.

Она вновь сделала паузу, собиралась с духом. Собралась:

— А потом он убил. Застрелил бизнесмена.

Я не знала об этом. Тогда много писали о заказном убийстве, но я не думала, что это его рук дело. Узнала потом, когда он убил напарника. Тот начал шантажировать Тренера. Записал какой-то разговор и сделал фотографии. Тогда по телевизору объявили премию в сто тысяч тому, кто выдаст заказчика. Напарник хотел получить премию и деньги с Тренера. Но не успел. Тренер положил пятьдесят тысяч в условленное место, а потом выследил мальчишку, которого напарник послал забрать деньги. И все же одна фотография попала в милицию. Ее показали по телевизору, и я узнала, что убил — он.

Она ненадолго прервалась. И двинула дальше:

— Я хотела уйти, но он сказал, что убил из-за меня. Якобы ему сообщили, что этот бизнесмен был моим любовником. Но я даже ни разу не видела его. И еше сказал. что никакого заказа на убийство не было. Что его хотят подставить. На него объявили розыск, и он вынужден срочно уезжать. Заявил, что я поеду вместе с ним. Я не соглашалась. Я вообще не хотела иметь с ним ничего общего. Он сначала уговаривал меня, хотя раньше никогда такого не было. Обещал, что увезет на какие-то острова. Потом избил. Но я все равно не соглашалась. Перед самым отъездом он усадил меня за стол, поставил на него стеклянную баночку и сообщил, что, если я не поеду, он сожжет мне лицо кислотой. И уедет, не волнуясь за меня. Потому что я никому не буду нужна.

Возникшая пауза была дольше прежних. Я, притаившись, ждал. Никак не проявлял того, что слышу, но и не усердствовал, изображая спящего. Она продолжила:

— Мне тогда стало очень страшно. Я знала, что ему ничего не стоит сделать это. Изуродовать меня… И я… Плеснула первой. Плеснула в него кислотой. Он заорал, схватился за лицо, а я выскочила из квартиры… Больше его не видела. Понемногу успокоилась, у меня опять появились мужчины. И я опять вертела ими, как мне нравилось…

Она слышно вздохнула:

— Пока не познакомилась с Борисом.

Я шевельнулся на подушке, освобождая заглушенное второе ухо.

— Впервые я увидела его, когда он объявлял по телевизору ту самую премию в сто тысяч долларов. Подумала тогда: ничего мужик, и при бабках. Вот бы такого подцепить. Подцепила через две недели после того, как исчез Тренер. Борис подвез меня. По дороге выяснил, что у меня заканчивается аренда квартиры, и предложил одну из своих. Так поступили бы многие на его месте. Но ни один бы не сделал это просто так.

Борис показал мне несколько своих квартир, но я выбрала эту Потому что уже знала: если хочешь многого, не требуй ничего. Борис дал мне ключи, оставил деньги на ведение хозяйства и… пропал.

Так тянулось целый месяц. Он иногда звонил, спрашивал, не нужна ли помощь, и — все. Даже не пытался приставать. Я не понимала его.

Через месяц сама попросила его приехать. И сама совратила его. Не из любопытства. Я хотела этого. И мне первый раз в жизни было хорошо. Я даже поняла, почему мужики так тупеют из-за этого. Наверное, у них всегда так, как у меня было впервые.

Я знаю, что ты ругал его за меня, вправлял мозги. Он пару раз говорил с тобой при мне по телефону. Я догадывалась, о чем речь. И мне было очень обидно. Потому что я уже любила его. Любила его с первого раза. А может быть, это началось даже раньше.

Он к тебе очень хорошо относится. И я хотела относиться к тебе так же. Но не могла. Я ненавидела тебя. Хотя он рассказывал о тебе только хорошее. От него я узнала и о письмах, и о твоей подружке-аферистке. Я поняла даже. что обязана тебе своим счастьем. Борис не скрывал, что не спешил быть со мной, используя твой метод. Ждать, когда захочет женщина.

Я была счастлива год. Мы с ним оба были счастливы. Несмотря на то что тебя это очень сердило. За это время у меня не было ни одного мужчины, кроме Бориса. Я просто не понимала, зачем они мне. Он часто делал мне подарки, но я боялась их принимать. Боялась, что он поверит тебе.

Конечно, я хотела за него замуж. Не только потому, что любила. Хотела быть уверенной в том. что все эти толстые мужики и ожидание их подачек — позади. Я знала, что с женой у Бориса все плохо, но ни разу не намекнула на то, чтобы он бросил ее. Я хотела, чтобы случилось что-нибудь ужасное, какое-нибудь горе, и она бросила его. А я бы осталась с ним. И спасла его…

Рассказчица притихла. Долго молчала. Я даже подумал, что расхотела откровенничать. Но она продолжила:

— А потом опять появился этот гад. Это произошло недели две назад.

Ко мне тогда уже целый месяц клеился Шрагин. Толстяк увидел меня случайно. Мы с Борисом заезжали к нему в офис по делу. И он сразу как обезумел. Перехватывал меня на улицах, не давал прохода, готов был бросить семью. И все уверял, что он не беднее Бориса. Хотя уже разузнал, что я не гонюсь за богатством.

Я в очередной раз насилу отбилась от приставшего на улице Шрагина, бросилась ловить такси. И когда села в машину… увидела Тренера. С новым напарником. Как я испугалась… К тому же на Тренера было жутко смотреть. Потом он объяснил, что после ожога лицо шлифовали. Оно стало блестящим и неподвижным. И он сразу заявил, что вернулся, что у него очередное задание и что я вновь принадлежу ему. Опять увез меня на квартиру. И изнасиловал.

Боже мой, как это было мерзко… Я совсем забыла. что так может быть… Думала только о Борисе, о том, что будет, если он узнает… И ни на секунду не сомневалась, что сбегу. Знала, что надо будет пойти в милицию, но не знала, решусь ли. Ведь тогда Борис узнает все…

Этот ублюдок был со мной до утра. А утром я случайно увидела фотографию Бориса. Она выпала из кармана Тренера. И я поняла, в чем состоит его очередное задание. Они выслеживали Бориса.

Как я перепугалась… И за то, что Бориса посадят, и за то, что, если Тренер узнает, что все это время я была с ним, он Бориса убьет. Если бы это произошло, все, о чем я мечтала, стало бы нереальным. И все пришлось бы начинать сначала.

Я не сбежала.

Незадолго перед этим Борис предупредил меня, что у него намечаются неприятности. Но успокоил, что, для того чтобы откупиться, деньги наскребет. Когда я услышала, что взятка будет сто тысяч, не поверила своим ушам.

Я осталась с этим Садистом. Должна была знать обо всем, что угрожает Борису.

На другой день Тренер оставил нового напарника охранять меня. Я соблазнила охранника. Подумала, что смогу узнать от него, что к чему. После того как изменила Борису с Тренером, это уже не было потрясением. Просто взяла и отключила чувства. Как делала это раньше,

Потом разговорила напарника. Он подтвердил, что они следят за каким-то бизнесменом. Когда я спросила, якобы из любопытства: правда ли. что бизнесмен откупится большой взяткой, пацан засмеялся и сказал, что вряд ли. Чтобы откупиться, у бизнесмена не хватит денег.

Об этом же я потом, как бы невзначай, спросила у самого Тренера. Тот взбесился, зачем я лезу и его дела, а позже все же сказал, что, если бы их подопечный сэкономил на премии, денег для откупа у него могло и хватить.

Когда Тренер в очередной раз оставил меня на мальчишку, я заставила того отпустить меня. Пригрозила, что сообщу старшему о нашей близости, и пообещала вернуться.

Позвонила Борису, предупредила его, что какое-то время меня не будет. И еще сказала, что случайно узнала: денег, которые он приготовил, не хватит.

По тому. как Борис разговаривал со мной, я поняла, что он не поверил мне. Что он вообще перестал мне верить. Решил, что я бросила его или хочу раскрутить.

Я тогда стала как пьяная. Оттого что не знала, как быть. И не понимала, как он мог подумать такое. После того. что у нас было. Хотела тут же ехать к нему, все объяснить. Я уже поймала машину, но вдруг подумала о том, что, если Тренер увидит меня с Борисом…

И я решила сама достать деньги… Рано или поздно Борис узнает, кто ему помог. Если помогу. А если нет, это уже не будет иметь значения.

Рассказчица вздохнула. Равнодушно поведала:

— Дальше все было так, как я рассказала. Сначала я хотела раскрутить Шрагина с помощью Людвига. Но Тренер выследил меня. Тогда он уезжал вместе с напарником, и я сбежала из квартиры по балконам.

Тренер снова предупредил меня, что изуродует мне лицо. Но я все равно убегала, потому что нужно было доставать деньги. Он выследил меня опять. Когда я была у тебя. И избил. Сказал, что это последнее предупреждение…

Но я должна достать эти деньги. Хотя бы сто тысяч… Я хочу быть счастливой. Иначе ради чего все? Все эти три года? Если бы ты знал, какие они все противные…

Она замолкла.

Я слушал повисшую тишину и сквозь полуприкрытые веки видел, что за окном рассвело.

— Ты мне веришь? — спросила она тихо.

Я не ответил. Изо всех сил ровно дыша, постарался дать понять, что сплю.

Долго было тихо. Очень долго. Я уже и впрямь стал проваливаться в дремоту. И вдруг услышал доносящиеся с дивана странные звуки. Вновь настороженно приподнял ухо над подушкой, навострил слух…

Она плакала. Неудержимо всхлипывала, зарывшись с головой под одеялом, по-детски подтянув ноги к груди.

Я вернул голову на подушку. Стоило попытаться уснуть, хотя и сомневался, что из этого что-то выйдет.

 

ГЛАВА 33

Когда я проснулся, ее уже не было. Удивился, что не слышал, как собиралась. Тем более что забрала все свои вещи и сложила постель.

Сейчас все услышанное воспринималось, как сон. Но в отличие от сна не забывалось с каждой минутой, а наоборот. вспоминалось все четче, словно выплывало из тумана.

Я не задался вопросом: верю ли. Потому, что знал точно: верю. Капризничать, мстительно припоминать, сколько раз поймал ее на лжи, сейчас было не время.

Вопросы лезли другие. Например, почему она сразу не рассказала мне все. Впрочем, ответ на этот вопрос лежал на поверхности. Она не сомневалась, что если бы открылась сразу, я бы ей не поверил. При моем известном отношении, и Борьку бы посвятил в подробности ее связи с убийцей.

Еще понял: втянув меня в авантюру, она была уверена, что рассказать обо всем Борьке я не смогу. Что меня уберут. Мог ли сейчас винить ее за это? Какого отношения стоило ожидать к себе после того, как с самого начала их связи хотел ее разрыва?

И почему рассказала сейчас, тоже было ясно. Она все поставила на шантаж. И из темницы сбежала насовсем потому, что была уверена: вчерашний вечер даст ей материал для него. Но ошиблась. Все, на что она могла рассчитывать, поняв, что рот мне уже не заткнуть, это на мое понимание. На то, что я не сдам ее Борьке. А может, и не так… Может, ее исповедь — исповедью и была. Легко ли жить с таким камнем…

Единственное, в чем я был уверен, так это в том, что выложила она все не потому, что рассчитывала на мою помощь. Иначе бы не ушла втихаря, собрав манатки.

Покопавшись, я обнаружил еще две уверенности.

Первую — в том, что на мне как на варианте она поставила крест. И вряд ли я ее еще увижу.

Вторая уверенность меня беспокоила. Раз эта несчастная сбежала от Тренера, раз, потеряв на меня надежду, позволила себе исповедоваться, значит, у нее припасен запасной вариант.

И еще в одном я не сомневался… В том, что она будет идти до конца.

Знал, что сделаю первым делом. Свяжусь с Борькой, предупрежу его. Эта комбинаторша, при всей своей изворотливости и известных ей фактах, умудрилась принять за чистую монету сказки Садиста о том, что он всего лишь следит. Что убивает только из ревности.

Я набрал номер Борькиного мобильника.

— Привет, — сказал я, услышав его «алло».

— Поговорим потом, — тут же издал Борька и изготовился отключиться.

— Погоди, — опешил я. — Есть пара слов.

— Не сейчас.

— Это срочное. — Я занервничал. Этот дуралей нашел время откладывать разговор. — У тебя неприятности…

— Я знаю. Потом.

— Пошел к черту. Это серьезней, чем ты думаешь…

— Я все знаю, — строго повторил он и прервал связь.

Я сердито и растерянно потер трубкой ухо. Что было делать? Может, он действительно в курсе. И подозревает, что телефон могут прослушивать. Даже мобильник. Похоже, так и есть. Ну работенка у приятеля…

Как- то я спросил у Борьки, что это за такса такая — сто тысяч долларов? Это что же надо натворить, чтобы откупаться такими деньгами?

Борька успокоил: ничего особенного для такой взятки творить не надо. Просто вымогают ее с тех, у кого такие деньги — не последние. Но сначала дают их заработать.

Финансовые операции — перевод валюты за рубеж, конвертация, обналичивание и обезналичивание счетов — хоть и проводятся почти в открытую, для большинства фирм законом запрещены. Но фирмачей до поры до времени не трогают. Могут и совсем не тронуть, если крыша высокая. Но если заводят дело, готовы вкатить по-крупному. Потому и приходится откупаться по-крупному.

За последний месяц двум Борькиным компаньонам пришлось перевести на указанные взяточниками счета по сто тысяч. И их тут же оставили в покое.

Не раз задумывался: стоят ли деньги, которые Борька зарабатывал в количествах, позволяющих относиться к ним с пренебрежением, тех нервных усилий и риска, которые они оплачивали. И отвечал: стоят. Потому что деньги были-таки приличные. Без риска и нервов можно заработать только ожирение, рак мозгов от домашних и прочие неприятные последствия безделья.

Другое дело, что вместе с серьезными деньгами обычно наживаются и серьезные дефекты психики. Вроде мании величия, мании преследования и ожидаемого от окружающих комплекса неполноценности.

Борька умудрился этих дефектов избежать. И телохранителей завел не столько для себя, сколько для жены. Чтобы иметь возможность беспечно волочиться за своей, оказавшейся не такой простой, зазнобой.

То, что этот отшлифованный — киллер, сомнений у меня не вызывало. Только удивляло и обнадеживало, что он так долго тянет резину. В свободное от работы время столько народу положил, а тут мешкает. У этого, конечно же. было какое-то объяснение. Знать бы — какое и как долго еще он намерен бездействовать.

Со времени упомянутого рассказчицей заказного убийства прошел год. И. конечно же, охота на Борьку — продолжение того дела.

Дело Чуркиса было резонансным. Борька имел к нему непосредственное отношение. Собственно, если бы не он с компаньонами, и дела бы никакого не было. Было бы очередное заказное нераскрытое убийство.

Тогда Борька перевел на счет, указанный Изей Чуркисом, восемьдесят тысяч долларов в национальной валюте. Изя должен был с учетом комиссионных вернуть перевод Борьке, но в валюте другой нации. Затевалась рядовая операция, основанная на доверии, без которого невозможен их бизнес.

Борька с Изей договорились о сделке по телефону в конце рабочего дня. Утром, когда Борька, переведя деньги, позвонил Иле. чтобы сообщить об этом, его потрясли известием: вчера вечером Изя был застрелен киллером прямо у собственного подъезда. И прямо на глазах жены, оказавшейся на балконе.

Деньги, которые Борька перевел, вернуть не удалось. Но дело было не только в потерянных деньгах…

Как и прочие заказные убийства, это раскрытию не поддалось. До тех пор. пока Борька с компаньонами не скинулись на награду в сто тысяч долларов тому, кто укажет заказчика.

На следующий день, после того как информация об этом была передана по телевидению, Борьке в офис принесли конверт. Тот только распечатал его, извлек фотографию, как позвонил молодой мужчина. Заявил, что на снимке — киллер. Дал прослушать по телефону часть разговора заказчика с посредником или исполнителем. Воспроизведение было в ускоренном варианте, но Борька записал и разговор, и фрагмент компромата на кассету телефона. Позвонивший указал счет, потребовал перевести на него указанный гонорар. Обещал после этого передать пленку и уличающие фотографии.

Деньги были переведены. Но информатор больше не объявился. Снимок подозреваемого какое-то время показывали по всем каналам, но это ничего не дало. Зато заказчика вычислили по записи, сделанной Борькой. Воспроизведение замедлили и восстановили голос. Он принадлежал жене Чуркиса — домохозяйке, в девичестве носившей фамилию Ахметова.

Может быть. ей и удалось бы отмазаться. Запись была не чистой, и к тому же единственной уликой. Но вдова практически созналась, скрывшись до того, как за ней пришли. Или сдали нервы, или предполагала, что розыск с помощью премии может ввести сообщников в соблазн.

Ее так и не нашли. Решили, что пересекла границу. Все счета мужа были п зарубежных банках и. разумеется, принадлежали подставным липам.

С того времени заказных убийств банкиров в городе стало меньше. Потенциальные заказчики заосторожничали.

Переждав год, за Борьку взялись.

Я точно знал об этом. Но предупредить Борьку не смог. Он нахально не желал выслушать предупреждения. Приходилось надеяться на то, что друг знает, что делает.

 

ГЛАВА 34

Весь этот день я провел в квартире. Не потому, что опасался покидать убежище. Вероятность встречи с бандитами была мизерной. С ментами — более реальной, но и ее можно было почти исключить.

Я ждал. Рассчитывал, что подъедет Борька. Важнее дела, чем предупредить его. сейчас не было.

Попытался еще раз вызвонить. Заявил, что подъеду сам, но услышал краткое:

— Не вздумай.

И угомонился.

Оставалось только злиться и ждать. И тасовать мысли и воспоминания обо всем, что произошло за эти дни. Но как ни мешал их. крайними в колоде всегда сохранялись две заигранные карты. Обе — разномастные дамы. Одна — изгнанная мной, борец за собственное счастье Карина. другая — Ольга.

Думал и о том. как много времени понадобится орлам Гапеева, чтобы выйти на убийц. То и дело обзывал себя полным идиотом. Изумлялся тому, что сразу не связал мертволицего дружка артистки с делом Чуркиса. а через него с Борькой. Насколько облегчил бы Гапееву работенку, если бы порекомендовал ему Борькин офис в качестве засады. Теперь иди знай. когда эсбэушники доберутся до бандюг. Как бы не опоздали.

Спохватился. Можно же позвонить в клуб, доиграть с Гапеевым по телефону.

Через справочное узнал номер клуба. Набрав его, попросил позвать преферансиста Гапеева. И впервые поймал его на пропуске занятий в школе.

Отсутствие вечного ученика в классе меня вдохновило. Значит, вчерашний материал он усвоил верно.

Часов в восемь вечера, измаявшись ожиданием и бездельем, позвонил домой шефу. Решил узнать, есть ли новости. Узнал.

— Где вы? — неожиданно взволнованно накинулся на меня шеф.

— Работаю над сюжетом, — ответил я осторожно. — Увидите — ахнете.

Шеф явно уже наахался по моему поводу. Спросил:

— Знаете, что вас ищет вся милиция города?

Сразу стало очень неуютно. Я понял, что он не шутит.

— Что случилось? — спросил я.

— Вы меня спрашиваете? — Он сделал ударение на «меня».

— Что я опять натворил? — попытался сыронизировать я.

— Не знаете?

— Не знаю.

Шеф не сделал паузы. Выдал уныло и серьезно:

— Вы убили человека.

Я тяжело сглотнул. Испуганно спросил:

— Кого?

— Человека, — удивился шеф. — Этого мало?

— Много. Кого именно?

Шеф не тянул резину. Снова ответил без паузы:

— Лечащего врача вашей жены.

 

ГЛАВА 35

Что тут началось!!! Внешне все выглядело спокойно. Разве что я тут же вспотел. Не перебивая, дослушал шефа. Выяснил известные ему подробности.

Но смятение, которое ощутил, мешало хоть как-то осмыслить новость. Не говоря уже о том, чтобы выделить варианты. Они, как куры в курятнике, в который проник хорек, заметались в панике.

Положив трубку, я подошел к окну. Тупо смотрел в него, пытаясь подумать хоть о чем-то определенном.

И вдруг одна мысль выкатилась сама по себе, как шарик при определении номеров спортлото.

Я понял, что стоять у окна могу сколько угодно. Мне ничто не грозит. Эта неудержимая одержимая уже добыла материал для шантажа.

И тут же по очереди стали выкатываться другие шары.

У нее была связь с Гошей. Конечно же, не только любовная. У них было общее дело. И только кретин бы не догадался, что к делу этому имеет отношение моя Ольга. Но какое именно? Они слишком разные, чтобы сговориться раскрутить меня. Да и сколько я мог им принести? Пятьдесят-шестьдесят тысяч на троих. По двадцать тысяч на душу. Для Ольги и Гоши — это, может, и деньги. Для артистки, с ее маниакальными потребностями, мелочь. К тому же, когда у нее возникло подозрение, что я уже достал деньги, не похоже было, чтобы она обрадовалась.

В клубке допущений разобраться не мог. Зато понял другое: по этому убийству я — подозреваемый номер один. Судя по тому, что сообщил шеф. завкафедрой, как порядочный человек, не стал покрывать меня.

Для ментов все сходилось на мне как нельзя лучше. Врач установил моей женщине ложный диагноз. Ссылаясь на него. вымогал деньги. Я узнал об этом, но скрыл, что знаю. Зачем? Если учесть, что на мне подозрения и по другим подобным делам, как минимум — одному, чего стоило ожидать от ментов. Конечно, меня ищут всем скопом.

Единственным, на кого я мог сейчас надеяться, был Гапеев. Со своими спецами. Не ошибся ли я? Что, если вся моя болтовня в клубе была для него всего лишь болтовней? Что, если он и не полковник вовсе? Ведь к слухам, что это так, все наши относились несерьезно. Если бы он был кагэбэшником, разве торчал бы целыми днями среди двинутых на картах людей? Разве платил бы аэропортовским проигранные сто двадцать тысяч долларов? Разве дал бы мне уйти после того, что я ему нес? Какой, к черту, полковник?… Столько лет — дурак дураком…

Я взял себя в руки. Знал, что накрутить себя можно до чего угодно.

Что бы там ни было, вариантов дальнейшего поведения у меня было немного, один. И при этом весьма жалкий. Ждать. Ждать, когда придет или позвонит Борька, и ждать, когда выловят мертволицего.

 

ГЛАВА 36

На следующее утро, проснувшись, размышлял, не позвонить ли в больницу. Подмывало узнать, как там моя душечка. Не хватила ли ее кондрашка. Если деньги передала Гоше, вернуть их вряд ли сможет. Концовка вышла в аккурат для киношного детектива: все шло как по маслу, но злоумышленники остались ни с чем.

После того, что случилось, залеживаться ей смысла нет. Менты, конечно, прохода не дают. И обо мне, и о Гоше допытываются. Она, разумеется, недоумевает. Ни от врача такого не ожидала, ни от меня. На самом же деле не ожидала только того, что останется с носом. Что ни денег у нее не будет, ни меня. Впрочем, последнее ее вряд ли беспокоит.

Звонить опасался. Телефон отделения могли поставить на прослушивание. С постоянным определением, откуда звонят.

Да и что мог дать этот звонок? Кроме щекотки нервов.

Борька позвонил по телефону поздним утром. Первым делом сообщил:

— Тебе лучше съехать.

— Откуда звонишь?

— Из автомата.

— Тебя пасут.

— Знаю.

— Знаешь кто?

— Менты.

— Нет, — сказал я. — Это не менты.

— Тебе лучше переехать на другую хату.

Я занервничал. Борька не желал меня слушать.

— С чего ты взял. что — менты?

— Инок выследил, как они отъезжали отдачи мента, которому я должен внести бабки.

Это уже было черт-те что.

В трубке раздался короткий сигнал, извещающий о том, что на мой номер пытаются дозвониться по межгороду. Или мобильнику.

— Трубку не бери. — предостерег Борька.

— Тебя пасет киллер. — сказал я.

Борька несколько секунд помолчал и вдруг выдал:

— Насчет нее ты оказался прав.

— С чего ты взял?

— Инок видел ее с ними. Советую тебе съехать. Пока не навела.

Положив трубку, я хмуро рассматривал телефон. Потом ушел на кухню. Занялся приготовлением кофе. Думал о том, что смутить Борьку всегда было непросто. Потому и удивился когда-то, что выискалась сумасшедшая сделать это.

Пронзительный звонок телефона сорвал меня с места. Я больно задел плечом косяк кухонной двери, нарвавшись на стул. опрокинул его. Рванул трубку:

— Алло!..

— Это я, — сказал голос Борькиной зазнобы. Он звучал точь-в-точь как тогда ночью. Негромко и равнодушно.

— Да, — сказал я. — Это ты звонила?

— Да.

— Говори.

— Я на Большой Арнаутской. Возле сквера.

— Ну и что?

Она слышно сглотнула. Сообщила:

— Я думаю, что меня сейчас убьют…

 

ГЛАВА 37

Я несся по лестнице вниз так же, как проделывал это еще интернатским пацаном. Левую руку упирал в стену, правую — в перила и одним прыжком перелетал пролет.

На улице, выскочив на проезжую часть, ловил попутку, как заполошенный. Маневрируя между проезжающими машинами. Наконец импозантный дедок на «Тойоте» притормозил, чтобы обматерить меня. К нему я и сел.

Нормальный дед, сразу понял, что мне очень важно успеть. Не пришлось врать про приступ у ребенка, про не выключенный утюг. Я только и сказал:

— Опоздать нельзя… — И дал координаты. Матерщинник дал по газам так, словно знал, куда спешим.

Уже в машине я спохватился: может, стоило оповестить милицию. Сразу даже не подумал об этом. Картежная биография не приучила к законопослушным порывам. Сейчас же терять темп не имел права.

Вопросом — смогу ли помочь — не задавался. Должен был смочь. В отличие от поднявшегося в атаку бойца, для которого уже не имеют значения ни численное превосходство врага, ни то, что враг вооружен, ни его парализующая внешность, я обо всем этом помнил. И по мере приближения к скверу вспоминал все отчетливее.

Представляя зеленую стылую физиономию, ощущал ужас. И продолжал движение.

Не знал, что и кто меня ожидает на месте, как поступлю. Намеревался действовать по обстоятельствам.

Какую мизансцену ожидал застать? Что увидеть? В любом случае не то, что увидел.

Все оказалось вполне безмятежно. В интерьере одной из аллей сквера на скамейке без спинки сидела парочка. Молодая изящная женщина и спортивный не суетливый мужчина. На соседних скамейках дышали воздухом мамы с детьми и резались в домино пенсионеры. Рядом, но не на асфальте, а на траве, скучковались собачники, обсуждали резвящихся любимцев. Не было слышно ни шума машин, ни гама расположенного в трех кварталах от сквера Привоза.

Я вышел к скверу из проходного двора одного из окружающих его домов. И сразу увидел единственный красный автомобиль на периметре сквера. «Шестерку» с тонированными стеклами.

Скамейка, на которой расположились мужчина и женщина, была ближайшей к машине.

Парочку, несмотря на то что она сидела ко мне спиной. я узнал сразу И почувствовал зуд и конечностях, какой охватывал в детстве в преддверии драки.

Потому что. какой бы идиллической ни была картинка, она не могла заглушить флюиды страха и угрозы, исходящие от этих двух.

«Только не оборачивайся», — мысленно просил я, непринужденно двигаясь прямиком к сидящим.

На моем пути, ближе к аллее, обосновалась группа собачников. Я делал вид, что направляюсь к ней.

Не знал. видел ли меня до этого напарник Тренера, наверняка ожидающий в машине. Но понимал: если признает — дело обернется скверно. Единственное, на что я мог рассчитывать, — это на внезапность. И на то, что не увижу физиономию убийцы до последнего момента.

От собачников до парочки было метров десять. Я решил сделать привал, оценить обстановку с близкого расстояния.

— Хлопцы, никто не видел черного пуделя? — спросил я негромко у хозяев собак.

Меня с любопытством поразглядывали и принялись расспрашивать, что за пудель, где и когда потерялся, как зовут. Взялись давать советы, обещали пустить информацию дальше по своим.

Я слушал, отвечал, даже что-то записывал, а сам, почти не отрываясь, наблюдал за парочкой.

И я увидел… Это только со стороны казалось, что левая рука мужчины нежно покоится на правой кисти женщины, прижатой к скамье. На самом деле мужчина жестко фиксировал ее. Женщина не пыталась вырвать руку. Что-то разъясняла сидящему рядом кавалеру, жестикулируя время от времени свободной левой рукой. Кавалер был явно не в духе. Если и отвечал даме. то с расстояния, на котором я находился, это не было заметно.

Но я заметил то, чего не могла видеть сидящая слева от него собеседница, чего не смог бы увидеть и сам, если бы не присматривался. Правая рука мужчины, тоже опирающаяся о скамейку, держала стеклянный пузырек.

Я завороженно, продолжая общение с собачниками, следил за этой правой рукой. Увидел, как она, тайком от женщины, поставила пузырек на доску, осторожно отвинтила стеклянный колпачок…

Зачем я столько ждал?… Медлительность происходящего давала уверенность, что не опоздаю.

Я рванулся к парочке. Плюнув на конспирацию, ожесточенно несся к широкой жесткой спине. И видел, как по-змеиному внезапно взметнулась рука с пузырьком, как отшатнулась, схватилась за лицо женщина, как на звук моих скачков стала оборачиваться через плечо маска мертвеца.

Я, успев ощутить ужас, с разбегу ударил в маску ногой. Почувствовал, как что-то хрустнуло и вмялось под носком. И увидел, как вскинулась рука убийцы с неизвестно откуда взявшимся пистолетом. Но не успел испугаться, потому что мертвеца уже облепили несколько собачников. Ловко закручивали на спину руки и щелкали наручниками.

Я метнулся к женщине. Но и с ней уже хлопотали двое из тех, кто советовал, как быстрее разыскать пуделя.

— Воды, — приказал один. Я послушно побежал искать воду.

Взяв взаймы у детворы ведерко, зачерпнул из фонтана. Расплескивая, помчался обратно.

На женщину боялся смотреть. Руки ее с трудом оторвали от лица. И они были сожжены. На левую часть лица попали, по-видимому, отдельные капли, зато правая почти сплошь была покрыта пенящейся массой.

— Глаза целы, — деловито издал один из собачников, поливая раны водой. И приказал женщине: — Держи закрытыми.

Я отступил за спины суетящихся эсбэушников. Все, что мог уже сделать, — сделал. Опоздал. И опоздал не потому, что не мог успеть. Потому что промедлил.

Уже знал точно, что пальцы, откручивающие стеклянный колпачок, приживутся в моей памяти. Но от этого надеявшейся на меня женщине легче не будет.

Глянул по сторонам. Красная «шестерка» тоже подверглась обработке. Извлеченный из нее парень стоял, опершись лбом о крышу, с разведенными ногами.

К нам потянулся народ. Из соседних домов высыпали любознательные одесситы. И все норовили подойти поближе. Только матери с детьми держались поодаль.

Вскоре прямо на аллею прикатил желтый милицейский «бобик». Менты сунулись в эпицентр толпы. Потом двое подошли ко мне. Хамовито-вопросительным тоном произнесли мою фамилию.

Я усмехнулся, обрадовал их:

— Все правильно. Это я.

— Давай… — Один из них приготовил наручники. Я подставил руки. «Браслеты» защелкнулись.

— Поехали, — сказал второй.

Мы пошли к «бобику». Я — в центре, они — по краям. Разглядев меня, подошедшего, водитель присвистнул. Поинтересовался у своих:

— Его дела?

Те отмахнулись:

— А чьи же?… Их тут целая бригада.

Меня заперли в задней клетке. Вернулись в толпу.

Наконец прибыла «Скорая». К этому времени и Тренер, и напарник были увезены на «Волге» эсбэушников.

Моих ментов происходящее перестало занимать. Они вернулись к машине. Расселись. Водитель завел надрывно рычащий двигатель. Уже врубил скорость. Но вдруг заглушил его.

Сквозь мелкую металлическую сетку и мутное лобовое стекло увидел одного из собачников, стоящего перед «бобиком».

Менты выбрались из машины, подошли к нему. Выслушав, оживленно принялись возражать. Собачник был спокоен и непреклонен.

Милиционеры вернулись ко мне. Тот, который надевал наручники, открыл мою дверцу, знакомо издал:

— Давай.

И снял их.

Я спрыгнул на землю. Спросил:

— Могу идти?

— Сказали, отвезти, куда скажешь. — Полученным распоряжением он был не особо расстроен.

Я влез на его место. Рядом с водителем.

— Куда? — спросил тот.

Я не думал.

— Давай за «Скорой».

 

ГЛАВА 38

В тяжеловесном, мрачном коридоре «еврейской больницы» пахло, как в прихожей коммунальной квартиры. Сидя на подоконнике, я вдыхал коктейль, состоящий из ароматов непросохшего белья, горелой каши. туалетной хлорки и медикаментов. Ждал, когда мне позволят навестить потерпевшую.

Первый час ее держали в манипуляционной. Потом с наглухо замотанной головой перевезли в палату.

На мой вопрос: «Как она?» — и врач, и сестры ответили банально:

— Все в порядке.

Впрочем, судя по их беспечным лицам и походкам, не врали.

Прошло уже минут сорок с тех пор, как к пациентке вошли двое в строгих рубашках и при одной на двоих папке.

«Не терпится же», — думал о посетителях, расстроившись тому, что ожидание продолжилось.

Чего хотел — я и сам не знал. Уж во всяком случае, не допрашивать.

Хотя вопросы одолевали.

В фильмах врачи имеют манеру предупреждать сыщиков, жаждущих допросить больного: «В вашем распоряжении десять минут».

Эти нетерпеливые посетители бессовестно проторчали в палате больше часа. и никто их не торопил. Наконец вышли. Зыркнув сосредоточенными взглядами на меня, зашагали к выходу.

В палате было прохладно, тихо и неуютно. Единственная, похожая на инквизиторское ложе. кровать стояла в центре, изголовьем к окну.

Я. глядя во все глаза на обмотанную сферу с прорезями для носа и губ, приблизился к ложу, присел на стул.

Догадывался, что удалившаяся парочка вряд ли битый час проторчала здесь, всего лишь сочувственно разглядывая потерпевшую. Пациентка, конечно же, слышала и могла говорить.

— Привет. — сказал я.

— Привет. — просто отозвалась она. И спросила: — Ты один?

Слышно ее было вполне сносно. Не хуже, чем тогда, ночью.

Я кивнул. Спохватившись, ответил:

— Один.

Мы помолчали. Что говорить, я не знал. Спросил:

— Как тебе там?

— Темно.

— Больно?

— Уже не так.

Снова затихли. Я подумал, что мы с ней не умеем разговаривать ни о чем. Ни разу не пробовали, и учиться этому теперь было поздно.

Похоже, и она считала так же, потому что сказала:

— Запиши номер сейфа и код.

— Запомню.

— Нет. запиши. — Она продиктовала шесть цифр. Две и через паузу еще четыре.

Я записал их на полях долларовой купюры. Спросил:

— Камера хранения?

— Платный сейф в банке. Там пленка.

Мы опять помолчали. Я не решался спрашивать. Она начала сама:

— Ты был прав. Это надо уметь…

— Как они тебя нашли?

— Не знаю. Я оставила записку на лобовом стекле их машины. Написала номер счета, на который он должен перевести деньги, и предупредила, что пленка в надежном месте.

— Когда это было?

— Ночью. А утром к открытию поехала в банк. И там он меня нашел.

— Кто?

— Напарник. Я сдала пленку на хранение, собиралась выйти, но увидела машину. Мне показалось, что он не знает, что я уже в банке. Но он ждал, когда я приду.

— Зачем тебе нужен был банк?

— Думала, будет надежней. И Тренер говорил, что, если бы тот дурак спрятал фотографии в сейфе банка, пришлось бы заплатить.

— Потому тебя и вычислил, — сообщил я.

— Но банков много.

— Вещи на хранение в городе берет только один. Небось видела рекламу на Малой Арнаутской?

— Да, — ответила она после паузы.

— И он ее видел.

Я спохватился:

— Ты — как? Менты час донимали, теперь — я.

— Ничего. Лучше разговаривать, чем молчать в темноте.

— Какой счет ты им дала? — спросил я.

— Как какой?… — Она не произнесла: «Бориса». Но удивилась, как мог этого не понять.

— Мне звонила из банка?

— Хотела позвонить из банка, но там телефон был занят. Из вестибюля следила за машиной и поняла, что напарник — один. Он выходил и ставил ее на сигнализацию. — Она рассказывала спокойно, не спеша, время от времени делая паузы. — Потом увидела, что машины уже нет. Подумала: уехал. Подождала немного и вышла. Пошла до сквера, гляжу: машина — рядом. Я сразу к людям. Там были женщины с детьми. И одна — с мобильником. Крутая такая мамаша, вся в бриликах. Я увидела, что этот ублюдок звонит. Поняла, что Тренеру. Попросила мобильник у женщины и позвонила тебе…

— Почему не в милицию?

— Не хотела, чтобы его взяли.

Ну, конечно же… Она до конца рассчитывала, что получит деньги.

— Он приехал намного раньше меня?

— Не намного. Стал требовать пленку. Я уперлась, что ничего не знаю. Но он предупредил, что… — она осеклась, — сделает… это. А потом, если все равно не отдам, — убьет.

Мы оба долго молчали.

— Я буду страшной? — спросила вдруг она.

— Нет, — ответил я, как мог, деловито. — Все можно исправить.

— Я не хочу быть такой, как он.

— Что ты несешь?

— Если отдать пленку милиции, это поможет Борису?

— Он выкрутится. — сказал я. — Зря переживала.

— Он спрашивал обо мне?

Я не успел ответить. Дверь распахнулась, в проеме возник здоровенный строгий тип, больше похожий на вышибалу, чем на медика. Если бы не белый халат, я бы решил, что он из одного выводка с теми двумя, что уже побывали здесь.

— Больной перенапрягаться вредно, — поведал он. — Приходите завтра.

Я встал. Пожал вытянутую поверх одеяла бледную руку. Пошел к двери.

— Погоди. — сказала она мне в спину.

Я виновато глянул на здоровяка, вернулся к ложу.

— Ты здесь? — спросила она неожиданно тихо.

— Здесь. — Я наклонился к забинтованной сфере.

Она сделала короткую паузу и выдала:

— Твоя Ольга — ни при чем.

Я вздрогнул. Глупо поглядел почему-то на ожидающего в дверях вышибалу и сглотнул.

— Она ничего не знала. Это я подговорила Гошу…

— Зачем?

— Чтобы ты искал деньги.

 

ГЛАВА 39

Несколько кварталов по Мясоедовской я прошел пешком. Бывает, упившиеся оправдываются: голова ясная, а ноги не несут. У меня было наоборот. Ноги несли, но в голове плыл туман. Причем, как и положено туману, накатывал клочками. То сгущаясь, то разряжаясь.

Я то хмелел от мысли, что все мои подозрения насчет Ольги оказались бредом, то трезвел от угрызений совести: как мог подозревать ее. Почему-то больше всего коробило сейчас не воспоминание о гуманитарной измене. Муторнее было от другой картинки. В ней Ольга, не дождавшись привычного поцелуя, по-детски растерянно смотрела мне вслед. Тогда она еще не знала, что здорова.

Вспоминая об этом, хмуро шипел:

— Гад…

И вновь возвращался к тому. что она у меня есть.

Осознание того. что мы с Ольгой разбогатели, пока не беспокоило. В тумане ему не удавалось развернуться.

Уйма вопросов потихоньку начинала донимать меня. Где были тогда деньги? Как Ольга восприняла допросы? Где она сейчас? Но больше всего я жалел, что пропустил тот момент, когда она узнала, что здорова.

У подъезда с удивлением взглянул вверх, на крышу соседнего лома. Чего только не напроисходило за последние несколько дней.

Сунув ключ в дверь своей квартиры, подумал точь-в-точь как тогда, когда впервые увидел явившуюся на студию посетительницу: «Такое уже было». Потому, что ключ не проворачивался.

Но зато почти сразу же открылась дверь.

— Привет. — издала безмятежно улыбающаяся Ольга. И прильнула ко мне, вошедшему.

Она совершенно не помнила нашу последнюю встречу.

— Привет, — снисходительно отозвался я.

Дав ей чуток повисеть на себе, прошел в комнату. Спросил у нее. оставшейся за спиной:

— Ты как?

— Соскучилась.

— Это понятно. Как все остальное? Нервничала?

— Чуть-чуть. Я знала, что они врут. Ты бы мне сказал сразу…

Я подошел к окну, вновь поразглядывал крышу напротив. Не потому, что это было интересно. Не хотел, чтобы Ольга видела мои глаза.

— Все кончилось? — просто спросила она, подойдя сзади. Прижавшись к моей спине. — Тебя уже не ищут?

— Кому я нужен. — сказал я.

Она не сказала: «Мне». Только прижалась покрепче. Потом высказалась:

— Хорошо, что деньги не понадобились. Как бы потом отдавали.

— Где ты их держала? — спросил я уныло.

— Хорошо, что перепрятала, — оживилась она. — Когда ты приходил последний раз. кто-то рылся в моих вещах. И в постели искал…

— Да? — удивился я. — И где же они были?

— Под паркетом нашла дыру. Прятала в ней.

— Хитрая, — заметил я кисло.

— Правда? — почему-то обнадеженно спросила она. Я усмехнулся. Подумал о том, что два афериста для одной семьи — это слишком много. Особенно если оба они бездарны.

 

ГЛАВА 40

О том, как дела у Борьки, я узнал от него самого через три месяца после описанных событий.

Была едва тронутая снежком середина ноября. Борьку встретил случайно на Дерибасовской. Он был с женой. которая все время, пока мы разговаривали, прижималась щекой к плечу мужа, держа его под руку.

По линии «криминалки» уже слышал о том, что был арестован кто-то из высших чинов УВД. Борька поведал подробности.

Небезызвестную вдову Чуркис-Ахметову эсбэушники обнаружили на даче-дворце того самого чина-вымогателя взятки, когда пришли его брать. Она сама себя обнаружила, начав стрелять из табельного оружия хозяина. Нервы у заказчицы убийства собственного мужа оказались-таки ни к черту.

Позже выяснилось, что она была любовницей мента-вымогателя. Они с милым планировали после получения откупных взяток с Борьки и его партнеров по злосчастной премии убрать всю троицу. Фронт работ Тренеру на ближайшее время был обеспечен. Впрочем, тот умудрялся еще подрабатывать на стороне. Не только устраивал свою личную жизнь, но и выполнял случайные заказы по области. По выявленным следствием эпизодам на нем висело больше сорока загубленных душ.

Тренер не врал: до того как принялся выполнять заказы своего покровителя, подчинялся ему по долгу службы. Был уволен из милицейского спецподразделения за превышение полномочий и жестокость.

К концу рассказа Борька, не стесняясь жены, высказался:

— Правильно ты предупреждал насчет Ирки. Она меня таки подставила. Еле отмазался.

И на мой недоуменный взгляд пояснил:

— Менты вышли на один из моих счетов. Нашли у этого Тренера. Ее рукой был записан.

Я слушал Борьку, смотрел на преданно прижимающуюся к нему супругу и думал: правильно ли поступил, не рассказав ему всего.

Но что мог изменить мой рассказ? Борька все равно не был бы с ней. После всего, что произошло. Только маялся бы.

Известные мне подробности всей этой истории были едва ли не единственной тайной, которую я не решился открыть ему

Тот самый доллар с шифром я передал Гапееву тогда же, на следующий день, в шахматном клубе. После всего происшедшего застать его не надеялся, но он был на месте. Разве что явился позже обычного.

Я не удержался от киношного жеста. Вручив купюру, заметил, к удивлению, оказавшихся рядом картежников:

— Это ваш выигрыш в прошлой игре. Гапеев растерянно взял бумажку, повертел ее. Перевел недоуменный взгляд на меня.

— «Дурак дураком», — подумал я. И еще: «Кому же доверять, как не картежнику, отдающему стотысячные долги».

Но больше всего сомнений и хлопот вызвали пять пачек с долларами. Я рассказал Ольге все. Почти все. Умолчал о некоторых деталях, которые не добавили бы ее восприятию ничего, кроме разочарования в рассказчике.

Она слушала меня с изумлением, смешанным с испугом. И сразу приняла мое намерение распорядиться деньгами самым бездарным образом: вернуть их вдове Шрагиной.

Самому мне это решение далось нелегко. То заготавливал текст, с которым верну ее кровные. Что-то вроде того, что:

— Не стоит ходить ночами по подъездам. На эти деньги вы сможете нанять приличного киллера.

То начинал упрекать себя в замашках натурального фраера-чистоплюя и уговаривать, что деньги эти я, худо-бедно, заработал.

И все же мы решили их вернуть. Как она тогда выразилась: «Я ведь верила вашим передачам».

Вряд ли даже за пятьдесят тысяч долларов можно выкупить доверительное отношение к себе. Но дело было не в заслуженно ненавидящей меня Шрагиной. Дело было в том, что стоило определиться, ушел ли я из прошлого. Вернув деньги, я всего лишь определился бы.

Тогда, наблюдая Ольгу, я удивлялся: надо же, только ради того, чтобы меня не грызла совесть, готова отказаться от пятидесяти тысяч. Для начала — неплохо. И заодно думал о том. что надо уметь не мешать и всегда радоваться приходу своего мужчины, это не так уж мало.

Но вдову мы не нашли. Как выяснили, она отбыла в экзотическое путешествие с возможным невозвращением. Конечно же, выбрала не худший метод борьбы с печальными воспоминаниями.

Мы ждали ее три месяца. А потом…

Как- то поздним вечером, сидя под пледом в кресле, Ольга вдруг отвлеклась от томика О. Генри. Какое-то время наблюдала за мной, стучащим по клавишам компьютера. Спросила:

— Как думаешь, что она сейчас делает?

Я сразу понял, о ком речь. Отвлекся от экрана монитора. уставился на Ольгу.

А она неожиданно выдала:

— Ей они нужнее…

На следующий день, морозным серым утром мы выехали в райцентр.

Я был изумлен, когда знакомая тетя в справочном вокзала выдала мне сельский адрес.

За городом дорога оказалась покрытой слоем сверкающего пуха толщиной в одну снежинку. Но я гнал машину, не осторожничая. В такой день, при таком настроении и сидящей рядом преданной женщине ничего дурного случиться не могло. На душе было так, как бывало в детстве, когда, просыпаясь, обнаруживал за окном снег и ни с того ни с сего наполнялся восторгом.

Я пытался представить, каким окажется место нашего прибытия, и удивлялся, почему мы не предприняли этот вояж раньше.

В нужный нам населенный пункт добрались за час. Он оказался не таким уж сельским и занимал приличную площадь. Кое-где среди заснеженных дымящихся крыш выглядывали даже двухэтажки.

И все же, выруливая в поисках нужного адреса по не асфальтированным улочкам, я ощущал смятение: она вернулась сюда.

Ольга тоже вся подобралась. Испуганно вертела головой, смотрела во все стороны.

Дом с номером, записанным у нас на листке, ничем не выделялся среди соседних. Два глядящих на улицу окна были завешены тюлевыми занавесками. Перед невысоким деревянным забором чернела огромная куча угля. Из трубы над шиферной крышей вился дымок.

Я отчего-то занервничал. Промелькнула мысль: «Стоило ли приезжать, действовать на нервы своим благополучием. Можно было бы передать деньги и без личного контакта». И еще потому занервничал, что предстояло увидеть ее не такой, какой помнил. Захочет ли вообще выйти? Ей есть за что ненавидеть всех нас.

Мы осторожно подошли к забору.

И тут же зашлась лаем посаженная на цепь лохматая собачонка. Заметалась по ту сторону забора.

Я увидел, как занавеска за дверью, покрытой навесом, шевельнулась. И тут же отодвинулась. Хозяйка, повязанная платком, какое-то время возилась на пороге, по-видимому, обуваясь. Потом вышла на крыльцо.

Это была она. В спортивном костюме, в огромных тапках, шла к нам, прикрывая нижнюю часть лица платком.

Я смотрел на нее. Всматривался в единственное открытое место на ее лице. В глаза. И вдруг понял: они улыбаются.