…Кто виноват в чеченском кровопролитии? Кто санкционировал передачу Дудаеву российского оружия, которое сегодня стреляет по нашей армии? Кто вообще стоял за спиной людей, добивающихся суверенитета Чечни?..

Вопросы эти, вероятно, еще долго будут предметом всевозможных разбирательств. Одним из свидетелей по этому делу может стать последний председатель управления КГБ и член Совета министров Чечено-Ингушской автономной социалистической республики генерал-майор Игорь Кочубей, занимающий сегодня скромную должность заместителя начальника Волгоградского управления ФСК. В его архиве сохранились документы, подтверждающие заинтересованность российского руководства в приходе к власти Дудаева.

Наш корреспондент беседует с И.В. КОЧУБЕЕМ:

— Игорь Васильевич, кроме журналистов, кто-то уже пытался задавать вам вопросы о причинах чеченских событий?

— Летом 93-го по указанию Баранникова проводилось служебное расследование. Почти все мои бывшие подчиненные писали рапорта на эту тему, но они так и не увидели света. Меня никто не вызывал, для руководства КГБ после чеченского переворота я как бы умер. По-моему, Баранникову и его заместителю Фролову было невыгодно объективное разбирательство, ведь именно они руководили МВД СССР осенью 91-го. А у власти в стране, по сути, стояли те же люди, с чьего ведома и попустительства все и начиналось.

— Ваше отстранение от должности 6 сентября 1991 года совпало с разгоном Верховного Совета Чечено-Ингушетии. Как это можно расценить?

— Я убежден, что это не совпадение, а целенаправленная акция. Наше ведомство прекрасно знало, что представляет собой Вайнахская демократическая партия, основополагающим пунктом программы которой была идея независимого от России исламского государства. Именно поэтому мы решили тщательно отслеживать это движение и регулярно докладывали о нем в центр. Тогда же, в августе 91-го, в республику приезжали депутаты Громов, Кобзон, Полторанин, Бурбулис. Мы показывали им материалы о деятельности дудаевского движения, данные о поступлении оружия, подготовке переворота и отторжении Чечни от России. Но депутаты не приняли наших аргументов.

А буквально за два дня до разгона Верховного Совета республики мы с его председателем Завгаевым за двумя подписями отправили шифротелеграммы о готовящемся перевороте Ельцину, Горбачеву, Хасбулатову, министрам двух МВД — СССР и России, а также обоим председателям КГБ. Ответом было молчание.

Кураторы из КГБ России тоже вели себя странно. Сначала они пытались убедить нас не вмешиваться в события, не препятствовать деятельности Дудаева и даже снять охрану Завгаева, в отношении которого уже были угрозы терактов. Но, если бы что-то случилось с председателем Верховного Совета, ответственность легла бы на меня. Поэтому я потребовал письменного приказа. Вместо этого шестого августа Иваненко подписал приказ о моем отстранении, что сразу же стало известно в Грозном. В тот же день дудаевцы разгромили Верховный Совет.

— Пятого октября, спустя месяц после вашей отставки, было захвачено здание КГБ республики со всем его содержимым: оружием, документами, опертехникой. Как это могло случиться?

— Мы предполагали, что будут попытки захвата здания, но то, что его сдадут, по сути, добровольно, никто и представить себе не мог. В последние дни своей работы я распорядился вооружить восемнадцать сотрудников автоматами и перевести на круглосуточное усиленное дежурство. Ночью мы вывезли самое ценное — документы, касающиеся агентуры. Подготовили к отправке и оружие, около тысячи стволов. Однако осуществить задуманное я не смог — меня отстранили от руководства и отключили от связи с Москвой. Вскоре охрана здания была переведена на обычный режим.

— Можете ли вы хотя бы примерно подсчитать, какое количество российского оружия было передано Дудаеву? Как случилось, что российская армия ушла из Чечни, оставив полные склады?

— В 91-м году в республике дислоцировалась кадрированная дивизия. В ее составе был учебный танковый полк — около ста боевых машин. Существовал и неприкосновенный запас вооружений на случай боевых действий, это примерно тридцать тысяч единиц стрелкового оружия. Вот оно-то и досталось дудаевцам. Захват военных складов произошел в феврале-марте 1992 года. К этому времени солдат срочной службы в Чечне уже не было, почти все они — девятьсот человек — дезертировали. Остались одни офицеры. Но командир дивизии генерал Соколов делал все возможное, чтобы оружие не попало в руки бандитов. Из республики вывозили все, что могли, приводя в негодность танки, снимая с орудий замки, минируя подходы к складам. Но дудаевцы, как и сейчас, пускали впереди себя детей и женщин. А вскоре из Москвы поступила команда: «ОРУЖИЕ ОСТАВИТЬ!»

В личной беседе Петр Соколов рассказывал мне, что заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом генерал Строгов передал указание Шапошникова, бывшего министра обороны, о передаче Дудаеву пятидесяти процентов оружия по остаточной стоимости. Но, конечно, принять такое решение единолично не имел права даже министр обороны. Санкционировать его могло только высшее руководство страны. Фактически главой правительства в ту пору был Егор Гайдар. Кроме того, для встречи с Дудаевым в Грозный прилетал главнокомандующий ВВС Дейнекин. После этого дудаевцам были оставлены самолеты на трех аэродромах, принадлежащих Ставропольскому летному училищу.

— И все же непонятно, почему наше руководство было заинтересовано в приходе Дудаева к власти?

— Переворот был подготовлен в Москве политиками из Верховного Совета СССР и России, а также из окружения президента. Это было несложно, поскольку вопросами межнациональных отношений у нас заправляют дилетанты. В то время «большим специалистом» по межнациональным отношениям была Старовойтова с идеями суверенизации российских территорий. Полагаю, президента информировали так: руководство Чечено-Ингушетии стало на сторону ГКЧП. Там сидят партократы, и их надо сместить, использовав для этого «демократическое движение» — вайнахскую партию. Под таким предлогом могло быть получено указание сместить старое руководство. Вот тогда-то заинтересованные люди и начали действовать почти открыто. А «интересов» было два — политический и экономический.

Первый заключался в том, что некоторые депутаты России и Союза от Чечни имели неприязненные отношения с председателем Верховного Совета республики Завгаевым. Они рассчитывали устранить его с помощью Дудаева, полагая, что тот будет управляемым и, как бульдозер, сметет старую власть, на освободившееся же место придут нужные люди. Но они просчитались. Когда Хасбулатов и Аслаханов, уверенные в победе, приехали на митинг в Грозный и заявили: «Мы назначим в республике новое достойное руководство», Дудаев сказал: «А нам помощь Москвы не требуется».

— Значит, Хасбулатов был заинтересован в чеченском перевороте?

— На первых порах он поддерживал Дудаева и, по сути, привел его к власти. Экономическая же подоплека в том, что Чечня стала криминальной зоной свободного предпринимательства. Ни границ, ни законов, ни власти. Фальшивые авизо. Нефть, которая на протяжении последних лет через грозненские нефтеперегонные заводы уходила за рубеж. А в этом были заинтересованы многие…

Из газет

В середине апреля из Чечни в Придонск вернулся очередной сводный отряд местной милиции — ОМОН, СОБР, гаишники, сотрудники управления внутренних дел на транспорте и несколько офицеров службы безопасности, — всего около двухсот человек.

Власти Придонска встречали своих милиционеров торжественно, с помпой: на перроне железнодорожного вокзала гремел военный оркестр, в руках встречающих были цветы, возле улыбающегося моложавого губернатора стояли наготове, с хлебом-солью в руках девушки в русских сарафанах.

Радость встречи была обоюдной и оправданной: власти по приказу Москвы, министра Ерина, посылали милиционеров на войну, и кто знал, сколько человек не вернется оттуда, кому суждено получить легкие ранения, а кому стать инвалидом, увечным. Но — обошлось в этот раз. Все прибыли живыми и здоровыми, если не считать легких осколочных ранений у двух милиционеров-автоинспекторов, которых обстреляли в ночное время на блокпосту у Шали, а потом бросили в них гранату. Она-то их и посекла…

После первых объятий, поцелуев жен и родственников сам собою возник митинг, на котором хорошо говорили губернатор, потом начальник УВД генерал-лейтенант милиции Тропинин и, наконец, герои дня. От их имени выступал сурового вида майор, командир ОМОНа, говорил энергично, скупо — мол, задание Родины выполнено, придонские милиционеры грамотно и смело в течение месяца выполняли боевые задачи по охране важных стратегических объектов — аэропорта Северный в Грозном, водонасосной станции, восстанавливающейся линии электропередач, железнодорожных коммуникаций; приходилось отражать многочисленные нападения бандформирований дудаевцев, которые мелкими разрозненными группами действуют в основном по ночам.

Майора-омоновца слушали со вниманием и гордостью. В самом деле, было чем гордиться и радоваться — и задачу милиционеры выполнили, и живыми вернулись. Щелкали фотоаппараты корреспондентов, работали телекамеры областного телевидения — передача шла прямо в эфир. И прямо в эфир губернатор сказал, что областная администрация всем, кто был в составе отряда в Чечне, решила презентовать, то есть подарить по-русски, по миллиону рублей «за мужество и верность профессиональному долгу». Да, трое-четверо отказались от поездки в Чечню, что ж, Бог им судья, никто никого не может заставить ехать в опасную зону вооруженного конфликта, это дело добровольное, но те, кто поехал, проявили не только высокое профессиональное мастерство, но еще и принципиальную гражданскую сознательность, — понимание важного политического момента, который переживает наша страна…

Тягунов, стоявший рядом с Тропининым, слушал губернатора, который говорил долго и не совсем складно; тем не менее его слушали с большим вниманием и добрым светом в глазах. Во-первых, губернатор проявил личную заботу о них, милиционерах: и деньги нашел, и гуманитарную помощь им посылал. Продукты питания, палатки, одеяла, почта от родных и близких — все это очень тронуло души людей. Даже артисты туда, в Грозный, приезжали, совсем как в Великую Отечественную войну. Во-вторых, он, губернатор, по-человечески, искренне радовался сейчас вместе с другими, что земляки-милиционеры вернулись из Чечни живыми, в полном составе, что не прибыл нынче в Придонск пресловутый «груз-200» — запаянные цинковые гробы…

Губернатор, конечно же, умный и совестливый человек, он понимал, что область не могла не выполнить приказа Москвы — регулярно, раз в месяц, посылать сводные отряды милиции в Чечню, его бы просто сняли с работы. С другой стороны — и это все сейчас тоже видели, — губернатор, как и все здравомыслящие люди, с болью говорил об этой навязанной народам России войне, о тех страданиях, потерях, какие она принесла стране.

Странное дело, заключительные слова взволнованной речи губернатора как-то не прозвучали, не нашли нужного отклика в глазах и лицах перронной ликующей толпы — может быть, их просто не расслышали, а может, людьми владело сейчас другое настроение. В самом деле, горевать в данный момент было не о чем: милиционеры поехали в Чечню, пробыли там месяц, малость повоевали-постреляли, не без этого, но все вернулись — что еще нужно молодым, физически крепким людям! В конце концов, служба такая, и каждый, кто надел милицейскую форму, знал, что выбирал.

С пафосом же, бодро говорил и начальник управления внутренних дел генерал Тропинин — рослый, широкий в кости, свободно себя чувствующий у микрофона человек. Он так же, как и губернатор, поздравлял своих подчиненных с благополучным возвращением домой, сказал, что гордится ими, как своими сыновьями, чем вызвал бурю аплодисментов и крики «ура!». Кое-кто из милиционеров вскинул вверх оружие — разрешили бы, постреляли на радостях в воздух, а чего?! Живые приехали!..

Радостное это зрелище — встречать с войны живых и здоровых!

… — Ну что, Вячеслав Егорович, как настроение? — спросил уже в машине Тропинин, когда они вместе с Тягуновым возвращались с вокзала. — Через три дня ты едешь. Не забыл?

Тягунов невольно улыбнулся — забудешь такое, как же! Но отвечал он Тропинину серьезно, как и должно отвечать вышестоящему начальнику:

— Настроение рабочее, товарищ генерал. Надо, конечно, навести порядок в Чечне. Наш долг, я понимаю.

Тропинин обернулся к нему с переднего сиденья, сел поудобнее, положив локоть на спинку, внимательно посмотрел на Тягунова. Черная служебная «волга» быстро катила по центральному проспекту города.

— Ты привыкай уже к должности, Вячеслав Егорович, — просто сказал Тропинин. — Все-таки мой заместитель, не кто-нибудь. Не нужно официальщины в такой хотя бы обстановке, в машине. На совещаниях там, при народе — другое дело, можно, конечно, и по званию обратиться. Ты и сам уже подполковник, и должность солидная. Пять — семь лет, глядишь, и сам начальником управления станешь, генералом. При таких-то покровителях…

Генерал улыбался вполне дружески, в словах его не было упрека, нехорошего подтекста; кажется, он все последние события воспринимал спокойно, как должное. Сам поднялся на вершину милицейской власти в области с низов, от простого оперативника, практически через все ступени служебной лестницы — служил в милиции верой и правдой почти тридцать лет. Тягунов же взлетел по этой самой лестнице волей случая; что ж, посмотрим, что из этого получится — покровительство людей власти не всегда бывает надежной гарантией успешной карьеры. Да и странная эта история с вертолетом и разбитым «кадиллаком», пассажиром которого был Вячеслав Егорович… Но Тропинин вел себя по отношению к новому заместителю безукоризненно корректно, никогда ни о чем не спрашивал. Возможно, он и знал какие-то подробности, не мог не знать, все-таки самый главный милицейский начальник в области, какие от него могут быть тайны? И тем не менее…

Тягунов расценил намек Тропинина как своеобразную проверку — действительно, не с целью ли подсидеть генерала назначен ему в заместители вмиг испеченный подполковник? Хоть и знал он его как порядочного и дисциплинированного офицера, лишенного карьеристских амбиций, но, заимев таких друзей, как младший Каменцев… Да, тут есть о чем подумать.

— Начальником вашего ранга, Виктор Викторович, я никогда не буду, не хочу, — искренне сказал Вячеслав Егорович. — Не потяну к тому же. Моя стихия — уголовный розыск. Так бы сыском всю жизнь и занимался. И интересно, и результаты налицо. Как сработаешь, так и…

— Ладно, — махнул рукой Тропинин. — Давай о деле. Отряд у тебя будет поменьше, чем у Космынина, ОМОН да гаишники. Железнодорожная милиция не поедет, в этот раз, кажется, из Ростова берут. Может быть, собровцы будут, взвод, не больше, но это решится завтра. Командиры и там, и там, сам знаешь, орлы! Задачи свои знают, учить их ничему не нужно. Так, общее руководство, контроль, мягкая политическая работа. Хоть и не принято сейчас об этом говорить, а работу такую нужно вести. Мы с тобой служим конкретной власти.

— Я понимаю, Виктор Викторович.

— Ну и молодец. — Тропинин снова сел лицом вперед, помолчал. Сказал потом: — Мне сегодня утром Ерин звонил. Благодарил за ребят — хорошо службу несли и в аэропорту, и на железнодорожных станциях, и на блокпостах ГАИ. И вели себя отлично — никаких претензий со стороны местного населения. Ты тоже там за этим присмотри, чтоб никаких пьянок, чэпэ.

— Конечно, Виктор Викторович.

— За дом и семью не беспокойся, все тут будет нормально. Я поручу Коминтерновскому райотделу… Ты уже расписался? Я что-то не понял.

— Нет, мы с Татьяной Николаевной только подали заявление.

— Ну ничего, не переживай. Вернешься из Чечни — женишься. К тому времени тоже героем у нас станешь, к правительственной награде, как и других, представим, материально поощрим. Как раз к свадьбе, а?

Оба они вежливо посмеялись, а потом до самого управления не разговаривали, каждый думал о своем.

Едва Тягунов вошел в свой кабинет, как зазвонил городской телефон. Он снял трубку, сказал без особой охоты разговаривать:

— Слушаю вас. Алло!

— Вячеслав Егорович, здравствуйте! Это вас Вобликова беспокоит, корреспондент газеты «Русь непобедимая».

— Здравствуйте, корреспондент Вобликова. Чем могу служить?

— Вы так быстро исчезли с перрона, Вячеслав Егорович, я не успела с вами поговорить…

— Я не исчез, я просто уехал с начальником управления. — Тягунов все же не смог скрыть невольного раздражения: не вовремя этот звонок журналистки, сейчас не до посторонних разговоров.

— Извините, Вячеслав Егорович, мне ребята из вашей пресс-службы сказали, что вы на днях уезжаете в Чечню во главе сводного отряда. Это так?

— Да, так.

— А не могли бы мы с вами перед отъездом встретиться? Мы бы дали интервью с вами…

— Нет, давайте все это отложим, — сухо сказал Тягунов. — Что сейчас говорить прикажете? Вернемся вот с победой, встречайте нас на вокзале, спрашивайте. Тогда будет о чем рассказать, надеюсь. Если, конечно, живым вернусь.

— Что за настроения, Вячеслав Егорович! Ребята так хорошо о вас отзываются: боевой офицер, прекрасный сыщик…

— Послушайте, уважаемая, вы с ребятами, которые про меня что-то там рассказывают, и толкуйте. Я же сказал: потом, когда вернемся. А насчет настроений… Что тут неестественного? На войну едем, туда, где стреляют… Прошу простить, мне некогда. До свидания.

Тягунов резко положил трубку, какое-то время не мог унять отчего-то вспыхнувшего в нем раздражения. Скорей всего, «завел» его Тропинин вежливыми своими намеками на «друзей», которые его протолкнули по служебной лестнице наверх. Да и журналистка эта, Вобликова, чего пристала? Говорят же ей — потом. Сколько угодно бери интервью. А сейчас начнет выпытывать: какие задачи будете выполнять, Вячеслав Егорович, в каком конкретно месте, с каким настроением уезжаете?.. Чеченцев едем лупить — вот какие задачи! Правители стравили нас друг с другом, а мы собачимся, убиваем парней, как своих, так и с той стороны. Просто бы банды усмирять — святое дело для милиции. А тут сам черт ногу в этой политике сломит. «Конституционный порядок, конституционный порядок!» А кто первым его нарушил-то?.. И не поехать, отказаться… Да как не поедешь — только-только звание обмывали, должность… Расценят, конечно, как трусость. И вообще…

В мрачном настроении, которое Вячеслав Егорович так и не смог подавить в себе, он пришел домой позже обычного, уже к программе «Время». Татьяна, вышедшая его встречать в прихожую, спросила озабоченно:

— Ты чего так поздно, Слава?

— Ну… дела, то да се, — ворчливо и не очень охотно ответил он. — Я же теперь начальник.

Она не стала больше спрашивать, сказала, чтобы мыл руки и шел ужинать. Знала уже, что, остыв, он и сам все расскажет.

Уже в столовой, за ужином, поглядывая на экран телевизора, Тягунов сказал:

— Я на этой неделе уезжаю, Таня. В Грозный. Командиром сводного отряда. На месяц.

Она тихо положила вилку, смотрела на него испуганно, с недоверием.

— Ты… Ты сам напросился?

— Нет, зачем. Приказ. Вызвал Тропинин, объявил. Я ответил — есть! Что я еще мог сказать?

У Татьяны сами собой потекли слезы. Она вдруг отчетливо вспомнила ту страшную декабрьскую ночь, когда привезли Ванечку и жуткая беда сломала ее жизнь. Потом убили Алексея… Неужели все это повторится снова?!

— Откажись, Слава! — задыхаясь от нахлынувших на нее чувств, крикнула она. — Если с тобой что случится…

Он взял ее за руки, ласково смотрел в глаза.

— Таня, ну что ты, в самом деле? Как я могу отказаться? Ты подумай. Это моя работа, долг.

— Ты никому ничего не должен, Слава! Ты должен лишь одно — быть живым и здоровым. У нас будет ребенок, у него должен быть отец! Ты ведь можешь сказать об этом Тропинину? Ты скажи ему, что я уже потеряла сына в этой проклятой Чечне…

— Ну что ты, в самом деле, Таня? Что ты говоришь? Кто меня станет слушать? — растерянно сказал Тягунов. — И потом, не надо так переживать, надеюсь, все обойдется. Вон ребята наши сегодня вернулись из Грозного, все живы-здоровы, двое только ранены, да и то легко — осколками.

— Откажись, Слава! Прошу тебя! Умоляю! — Татьяна упала ему на грудь. — Давай бросим все — особняк этот, работу, другую найдем! Им же надо, чтобы мы с тобой послушными марионетками стали, чтобы в роботов превратились. Мне рот заткнули, тебе тоже… новую звездочку дали, должность. А теперь на войну посылают. О-ох, чувствует мое сердце, не вернешься ты, Славонька, родной мо-ой! Да за что же мне такое наказание, что же это для меня свет клином на этой распроклятой Чечне сошелся-а… За что-о, Господи-и-и…

Тягунов вскочил, хлопнул ладонью по столу.

— Таня! Прекрати сейчас же! Что за поминки по живому человеку! И что значит «брось эту работу»? Куда мы с тобой пойдем? Ты уже была на улице и меня туда же зовешь?.. Я милиционер, до мозга костей милиционер, понимаешь? У меня нет другой профессии! Да, я вынужден служить этому режиму, вынужден! Защищать его, мне за это деньги платят. Но и коммунисты, если на то пошло, посылали милицию усмирять недовольных властью. Вспомни Новочеркасск, Сумгаит, Вильнюс, Тбилиси, Белый дом, наконец, октябрь девяносто третьего!

— Ну какие коммунисты в девяносто третьем, Слава? — Татьяна всхлипывала, качала головой. — Боже мой, опять… опять… Ельцин уже вовсю командовал!

— А он тоже коммунист. По сей день. И все, кто с ним. Только демократами себя стали называть. А суть — одна.

— Оставь эту ненавистную политику, Слава! Оставь! Хоть дома дай от нее отдохнуть!..

Они замолчали. В самом деле, совсем неуместно было бы сейчас затевать политический спор. Как это все обрыдло: Горбачев, перестройка, Ельцин, Черномырдин, реформы, Гайдар, инфляция, нищета, безработица, кровь и смерть в Чечне… Главным сейчас было то, что он, Тягунов, через несколько дней уезжает на войну. И было сейчас неважно, кто и почему эту войну затеял, какие цели преследует эта бойня внутри России. Для них обоих было сейчас важно лишь одно: он, Тягунов, получил приказ ехать в Чечню, обязан его выполнить как профессионал — честно и квалифицированно.

Татьяна и Тягунов ушли в спальню, легли, не зажигая света — за окном еще брезжило. Весенний день значительно прибавился, стояла середина апреля; пришла забытая за зиму теплынь, радость обновляющейся жизни. Но в душе Татьяны снова поселился промозглый зимний холод. Тревога за судьбу дорогого человека не покидала теперь ее ни на минуту.

Чтобы не расстраивать Тягунова, она держала себя в руках, бурно, горячо ответила на его ласки, а потом, когда он заснул, тихо и горько проплакала почти до утра.