Саламбека и его парней Дерикот определил на жительство к Анне Никитичне. Она не отказала ему по причине давнего знакомства, а главное — из-за денег. Постояльцы за пятерых сразу отдали ей «лимон», за месяц вперед, сказали, что жить будут у нее долго, может, до осени, но с условием, что она сдает им весь второй этаж и не будет совать нос в их дела. Они люди торговые, будут ездить туда-сюда, возиться с товаром, принимать и отправлять гостей и друзей-коммерсантов. Жизнь, конечно, чеченцы обещали Анне Никитичне беспокойную, но она согласилась — деньги были хорошие. Кроме того, она открыла им запасной ход на второй этаж, прямо с улицы, через широкую железную лестницу. Раньше она сама этим ходом не пользовалась, не было нужды, он строился как запасной, на всякий пожарный случай, и вот пригодился.

Апрель в Придонске стоял по-летнему теплый, душный, город быстро и радостно надевал зеленые одежды, преображался на глазах: в несколько дней распустилась листва в парках и скверах, зазеленели, покрылись нежной травой газоны, с клумб исчез зимний сор, на них возились женщины из Горзелентреста, высаживая в рыхлую мягкую землю розы; повсюду алели тюльпаны. Горожане радовались весне, солнцу, теплу. Свободные от дел пенсионеры посиживали на свежевыкрашенных скамейках, толковали о том о сем. Но многие разговоры так или иначе сводились к войне в Чечне — душа у всех россиян была не на месте.

Здесь же, в центре Придонска, в сквере, где на высоком постаменте думал вечную свою думу какой-то бронзовый русский поэт, на дальней скамейке, в тени распускающегося дикого винограда сидели, разговаривая вполголоса, Саламбек с Залимханом — молодым боевиком, только что приехавшим из Грозного. Залимхан, гневно блестя угольно-черными глазами, возбужденно жестикулируя, рассказывал о боях в Самашках и Бамуте, о том, что российские войска зверствовали в этих селах, особенно в Самашках, не оставляли в живых ни стариков, ни женщин, ни детей, не говоря уже о брошенных домах…

Саламбек, оглянувшись, положил руку на плечо Залимхана — поспокойней, мол, нас могут услышать. Попросил назвать точное число погибших чеченцев; по радио передали, как всегда, какую-то лживую, неясную информацию «об освобождении Самашек и Бамута от дудаевских боевиков».

— Ну, человек сто, Саламбек! — горячился Залимхан. — Это только жителей села. Про наших парней я и не говорю. Рубка там была страшная! Сначала их артиллерия работала, часа четыре, не меньше, потом мотострелки в село вошли. Ну, ополченцам куда деваться? В лес. А он возле Самашек негустой такой, насквозь все видно, не спрячешься, я там как-то был. И лесок этот с двух сторон простреливался. Представляешь? Короче, кто по этому «коридору» кинулся, в основном полегли. Молодых много, боевиков. Потом войска чисткой занялись. Сам знаешь, Саламбек, что это такое. Где дом из огнемета сожгут, где гранату в погреб с людьми… Примерно половина домов в селе разрушена…

— У меня же родственники там! — Саламбек скрипнул зубами. — Двоюродный брат с семьей, родители жены… Ничего, ничего! Мы им напомним о Самашках! Напомним!

— В Бамуте русские хорошо получили, — продолжал Залимхан. — Когда вошли в село, наши их с бронетехникой, с танками в самый центр пропустили, не стреляли, а потом давай молотить. Славно ребята поработали. Сгоревшие танки до сих пор на улицах Бамута стоят.

— Ты там был в эти дни, Залимхан?

— Нет, — покачал тот головой. — Шамиль не пустил. Сказал, там есть кому сражаться, у тебя будет другое задание. Поедешь по городам, проведаешь наших людей, передашь кое-какие инструкции…

— Да, конечно. — Саламбек подумал, что Басаев решил правильно. Такой боец, как Залимхан, пригодится для других, более важных целей: сообразительный, образованный (пусть он и успел закончить только три курса своего института), хитрый. Прирожденный разведчик. Доверять ему можно, проверен в боях за Грозный, проверен и контрразведкой самого Султана Гелисханова, начальника Департамента безопасности. Молодежь — будущее Чечни, ее надежда и опора. Впереди — затяжная партизанская война, потребуются не только руки, умеющие держать «Калашников» и безжалостно расправляться с русскими, но и головы, стремящиеся думать. Их надо беречь, в том числе, конечно, и Залимхана, тут Басаев прав. Понятно уже, что рано или поздно российские войска, оправившиеся после первого шока потерь и бесславного, позорного поражения в новогоднюю ночь на улицах Грозного, близ дворца Дудаева и железнодорожного вокзала, будут теперь стремиться взять реванш, и они его возьмут — военная машина России могущественна и сильна, для победы над защитниками Чечни потребуется лишь время, жизни, кровь. И, безусловно, через пару месяцев русские прижмут чеченцев к горам. Потому пора уже думать о базах, о запасах продовольствия и боеприпасов, нужно готовиться к войне в горах, к диверсионным и террористическим актам, переходить на нелегальное положение, маскироваться и прятаться. Что поделаешь! Кочевую, напряженную жизнь ведет и сам Джохар, мечется по родной своей Чечне, как загнанный волк, больше одной ночи нигде не ночует. Места его пребывания мало кому известны, охрана, состоящая в основном из родственников, никому никакой информации не дает — где будет завтра президент Дудаев и что будет делать, известно лишь нескольким приближенным. Но связь с Джохаром надежная, он прекрасно знает, что происходит, где идут бои, сколько убитых и раненых с обеих сторон, где и как содержатся пленные российской армии, кто из его боевиков попал в плен. Знает и о настроениях в чеченских подразделениях. Конечно, тот первоначальный воинственный дух, который владел почти всеми чеченцами мужского пола, от мальчишек до стариков, несколько поугас. Многие после боев в Грозном и его окрестностях в январе-феврале побросали автоматы, смущенно стали говорить о мире, о надоевшей и бессмысленной, братоубийственной войне, но основное ядро, штаб Дудаева, наемники и «отпетые», а главное, истинные патриоты Чечни, — все они будут биться за свободу до конца. Свобода или смерть! Другого не дано.

— Неделю назад… да, дней восемь, если точно, — стал рассказывать Залимхан, — Джохар встречался с Шамилем Басаевым и с полевыми командирами. Были на встрече Масхадов, Гелисханов… В Ведено. О чем они говорили, я не знаю, разговор шел за закрытыми дверями. Но потом меня позвал Басаев, сказал, чтобы я ехал к тебе, Саламбек. Потом приедут еще люди, человек двадцать, по одному, по двое. Ваша группа пока будет заниматься разведкой, подготовкой террористических актов. Для русских, для властей вы легально должны сейчас заниматься бизнесом, иметь надежную «крышу».

— Да, конечно, — согласился Саламбек. — «Крыша» — это старо как мир, но действует безотказно. Мы и торгуем — яблоками, что привезли с собой, перекупаем тут… Я два киоска уже присмотрел, собираюсь купить. Земляки наши тут есть, помогают понемногу. Так что ничего, приспосабливаемся.

Залимхан сказал, что по пути сюда он заезжал в Ростов и Краснодар, встречался там «со своими людьми». Они рассеялись в этих городах, «легли на дно», ждут команды, также занимаются разведкой наиболее уязвимых и болезненных для удара мест.

— Мы тоже этим занимаемся, да, — рассказывал Саламбек. — Сегодня Рустам и Аслан поехали на атомную станцию. Она в сорока километрах от города. Пусть походят там, посмотрят. Потолкуют с мастными коммерсантами об открытии торговой точки. Для прикрытия, конечно. Думаю, сейчас на это никто не обратит особого внимания — рынок. К тому же русские благодушно настроены, то, что Джохар говорил о мести, ими воспринимается с улыбкой. Они думают, что чеченцы просто пугают, ничего у них не получится. Что такое Чечня против всей России!

— Да, Шамиль мне тоже это говорил, — улыбнулся Залимхан. Он мало похож на чеченца: правильные черты лица европейского типа, в меру черен, скорее темно-рус, глаза темные, высок, строен — красивый российский юноша. Таких и среди русских немало. Наверное, поэтому он без всяких проблем выбрался из Чечни, проехал пол-России, чувствует себя уверенно и спокойно. Шамиль, конечно, знал, кого посылать. Одет Залимхан, как и многие его сверстники-юноши: в потертую кожаную куртку, в джинсы, белый воротник рубашки охватил его тонкую по-мальчишески шею. А уже был ранен, едва не попал в плен к генералу Рохлину, бежал из-под охраны. Опытный, бесстрашный боевик! Именно такие и должны быть в разведке.

— Шамиль сказал мне, что русские беспечны и мы ударим их там, где они не ждут. Мы им отомстим и за Самашки, и за Бамут… вообще за Чечню.

— Отомстим, конечно! — Саламбек, подумав о своих родственниках, снова изменился в лице, рысьи его глаза злобно сверкнули.

Залимхан покопался во внутреннем кармане куртки, нашел какую-то аккуратно сложенную бумажку, подал Саламбеку.

— Вот фамилии летчиков, которые бомбили Грозный. Часть их отсюда, из Придонской области. Полк расквартирован в Степянке. Сбитый летчик все рассказал…

Саламбек взял потертую на сгибах бумажку. Фамилии были русские, одна лишь напоминала татарскую или башкирскую — Шарипов.

— Это отдельный штурмовой авиаполк, — пояснил Залимхан. — Стоит сейчас в Моздоке, летают на «сухих», Су-25. Асы! Джохар говорил, что знает командующего армией, когда-то служили вместе. Поддержка летчиками наземных войск колоссальная. Бьют прицельно по нашим укрепленным точкам, вообще по скоплениям — бойцов, много наших парней погибло от их ракет. Они же разбили президентский дворец. Джохар сказал, что много бы дал за голову того летчика, что стрелял по дворцу, снайпер! Настоящий ас!

— Он в этом списке есть, как ты думаешь? — спросил Саламбек, глазами показав на бумажку с фамилиями.

— Откуда я знаю! — Залимхан пожал плечами. — Летчики по-прежнему в Моздоке, а здесь, в Степянке, их база, квартиры, жены, дети. Мне нужно поехать туда, Саламбек. Посмотреть, подумать, что можно сделать, поискать семьи этих асов-убийц. Конечно, военный городок охраняется, но и мы ведь с тобой люди военные, так?

— Так. — Саламбек вернул бумажку с фамилиями летчиков. Стал рассуждать: — Лучше всего поехать туда с каким-нибудь товаром, с теми же яблоками, что ли. Наймем машину, поедем. До Степянки девяносто километров на юг области. Уточним по карте. Можно тебе одному пока поехать в Степянку, устроиться на квартиру или в гостиницу, пожить, осмотреться… Тебе это удобнее, незаметнее будет.

— Какие еще здесь авиачасти стоят? — спросил Залимхан.

— В самом Придонске есть военный аэродром, его видно как на ладони. И ездить далеко не нужно — с конечной остановки автобуса сто одиннадцатого маршрута стой и наблюдай за полетами. А возле атомной станции полигон есть, туда «сухие» и летают ракеты пускать.

— Рядом с атомной станцией?!

— Представь себе! Кто-то из генералов додумался до этого. Я сказал Рустаму, чтобы он поинтересовался полигоном. Да, на самом юге области, в Белой Горе, авиаполк обосновался, эти в прошлом году из Германии прилетели. Обустраиваются только.

— Понятно. Этим не до Чечни. Семьи асов, что бомбили и расстреливали Грозный из ракет, нужно искать в Степянке.

— Наверное. Тебе виднее, Залимхан, я ничего не знаю.

Они помолчали. Перед их глазами стоял разбитый родной город, Грозный, кровь в их жилах кипела.

— Здесь летчика, который бы сбросил ракету на атомную станцию, нам не найти, — думал вслух Саламбек. — Есть, конечно, технический персонал, обиженные люди… «Случайный» бы пуск ракеты устроить им, несчастный случай… Но у меня нет специалистов, ты же знаешь, Залимхан. Минеры-саперы, автоматчики… Сюда бы кто-нибудь из наших летчиков приехал. Один черт сидят там, в Грозном, без дела — самолеты ведь разбиты!

— Правильно мыслишь, — усмехнулся Залимхан. — В штабе это тоже понимают. Потому и прислали меня — посмотреть, сориентироваться. В Степянке поживу неделю-полторы, узнаю, что надо. Потом другие приедут, исполнители. Да, кстати, я совсем забыл! — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Шамиль велел спросить: как доехали? С КамАЗом что? Где стоит?

— Доехали хорошо, без приключений. КамАЗ у одного нашего земляка стоит во дворе. Он в Придонске давно живет, дом купил, двор большой, машины не видно. Автоматы у нас на квартире, хозяйка к нам не ходит, дома всегда человек есть. Взрывные устройства в лесу спрятали, за городом, достать их недолго.

— Хорошо, на сегодня все. — Залимхан поднялся, осторожно глянул вокруг себя. Но, кажется, никто за ними не следил, утренний весенний город жил своей обычной жизнью, и никто не обращал внимания на двух ничем не выделяющихся людей, беседующих о каких-то своих делах на скамейке в глубине сквера. — Ты придешь сюда два раза, — сказал Залимхан. — Через семь дней, а потом через десять, если я не приеду в первый раз. Время — это же. Купишь мне билет до Ставрополя. Поезд ночной, удобный, я спрашивал на вокзале. У тебя в доме мне появляться нельзя — не нужно, чтобы меня видели. Паспорт мой — на Владимира Сулейманова, инженера из Ташкента. Похож я на узбека, Саламбек? — белозубо и озорно улыбнулся Залимхан.

— За любую нашу восточную национальность сойдешь! — Саламбек слегка приобнял парня за плечи. — Да поможет тебе Аллах!

— И вам тоже! Скоро увидимся.

Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

Основы военной разведки Саламбек знал и потому к изучению аэродрома и техники, базирующейся на нем, приступил вполне профессионально. Уже на следующий день после встречи с Залимханом он, взяв с собою прихваченный из Чечни мощный бинокль, который позволял видеть и в ночное время, отправился на юго-западную окраину Придонска. Сойдя с автобуса на конечной остановке, пошел к гаражам, густо усеявшим некогда просторный городской пустырь; миновав бесчисленные разномастные строения, Саламбек оказался на краю оврага, за которым как на ладони раскинулся военный аэродром с длинной, матово блестевшей сейчас на солнце взлетно-посадочной полосой, рулежными дорожками, стоянками самолетов, башней руководителя полетами, какими-то еще строениями. Впрочем, «какими-то» уже через полчаса наблюдения Саламбек называть их не стал — это были вполне конкретные, функциональные здания: склады запасных частей, гараж для нескольких грузовиков и заправщиков, здание пожарной команды, радарные установки с огромными лопухами — антеннами. Окулярами бинокля Саламбек нашел и штабной домик — небольшой, двухэтажный, собранный из стандартных панелей. По тому, что раза два мелькнула у этого домика женская фигурка в белом халате, Саламбек заключил, что тут же располагается и медицина.

Идя вдоль оврага, он делал вид, что ищет что-нибудь полезное для хозяйства. В овраг по старой памяти — когда-то здесь, на пустыре, была свалка — все еще валили всякий хлам. Саламбек выбрал еще несколько мест для своего НП, залег в высоком бурьяне, наблюдал и запоминал. Отсюда, с новой точки, хорошо были теперь видны капониры — укрытия для боевых самолетов. Саламбек не сразу сообразил, что это такое, так искусно были они вписаны в складки приаэродромной местности — небольшой холм, да и только; это потом, когда присмотришься, можно заметить бетонные дорожки, ведущие к взлетно-посадочной полосе. Из одного такого «холма» вдруг выкатили самолет — фронтовой штурмовик Су-25, остроносый, горбатый, с двумя килями-хвостами. Такие Саламбек видел в небе Грозного. Впрочем, он мог и ошибиться: перед ним, вполне возможно, появилась и какая-нибудь новая секретная машина, похожая на Су-25. С какой это стати летуны стали бы ее прятать в капонир? Вон транспортные брюхатые Аны стоят открыто, блестят на солнце крылья и фюзеляжи. Да и вертолетов ни от кого не прячут…

У самолета, который выкатили из капонира, суетились несколько человек в синих комбинезонах и офицерских фуражках; потом по лесенке в кабину забралась маленькая фигурка летчика в высотном шлеме и с лямками парашюта. Двигатели заревели, и машина плавно тронулась с места, покатила по рулежной дорожке.

На какое-то время Саламбек потерял самолет из вида — он ушел из окуляров бинокля влево, за постройки и холмы других капониров. Потом загрохотало с новой, удесятеренной силой, железный грохот стал приближаться, и вот почти над головой Саламбека, над гаражами, шоссе, юго-западной окраиной города — над всей великолепной мирной жизнью взлетела под большим, почти пятидесятиградусным углом серая стальная птица с двумя хвостами, с маленькими куцыми крыльями. Самолет был больше похож на ракету. Из двух сопел самолета-ракеты рвались острые желто-оранжевые языки огня, и штурмовик с сумасшедшей скоростью уходил в голубое чистое небо.

Саламбек, оглушенный грохотом турбин, на какое-то время забыл, зачем он пришел сюда, любовался полетом мощной машины. Зрелище и в самом деле было впечатляющее — человек в техническом прогрессе достиг очень многого!.. В следующую минуту Саламбек одернул себя — нужно было работать, продолжать наблюдение.

Разумеется, сидеть на краю города, любоваться в бинокль на взлетающие самолеты — проку мало. Нужно было максимально приблизиться к аэродрому, получить более конкретную информацию. Залимхан сказал четко: надо изучить подходы к самолетам, понять режим работы аэродрома, знать те метры, какие придется преодолеть группе захвата из засады, определить это место, точно, до секунды, рассчитать бросок — именно эти секунды позволят нейтрализовать экипаж, пилота, уже готового подняться по лесенке в кабину, и посадить в нее своего летчика.

Задача, конечно, была не из простых, но вполне выполнимая, вполне!

Саламбек неторопливо пошел вдоль оврага, по-прежнему наблюдая за взлетом самолетов. Взлетело девять машин, все одинаково двухвостые, с подвешенными под крыльями ракетами. Значит, сегодня у летунов серьезный день — боевые стрельбы. Где-то там, в западном направлении, куда умчались самолеты, полигон, там эти ракеты взорвутся, там будут оценены профессиональные качества летчика.

Идти пришлось долго. Снова Саламбек вышагивал за какими-то строениями, гаражами; потом он миновал автовокзал, перелез через развороченную трактором траншею с большими трубами, уперся вдруг в сетку-ограду; здесь начинался частный сектор — дома с садами и огородами. На ближайшем к Саламбеку огороде возились две женщины; потом к ним присоединился мужчина, разворачивающий рулон пленки. Одна из женщин подняла от лопаты голову, глянула в сторону Саламбека — чего это он там шастает, что за человек?

Внимание этих случайных людей Саламбеку было совсем ни к чему. Он пошел назад, к автовокзалу, оглянулся на ходу — да, отсюда, с этих огородов, наблюдать за аэродромом было бы гораздо удобнее, чем от тех гаражей. Тут до аэродрома рукой подать, мощное дыхание турбин слышалось совсем рядом. Однако лезть напролом нельзя — это может вызвать подозрения. Кто знает, жители этих прилегающих к военному аэродрому домов могут быть и проинструктированы соответствующим образом, предупреждены: и самим нельзя приближаться к границе летного поля, и если появятся какие-нибудь подозрительные люди, об этом нужно немедленно сообщить дежурному офицеру с телефона контрольно-пропускного пункта…

Жаль, за огородами густой молодой сосняк, а сразу за ним цель его наблюдения — самолеты. Из сосняка присматривать за ними в самый раз!

Не теряя направления, Саламбек проехал несколько остановок на трамвае. Какая-то сердобольная русская женщина, которой он сказал, что ищет часть, где служит брат-летчик, назвала ему остановку: «Красноармейская». «А дальше, милок, надоть пройти по асфальту — туды! — И она показала ему, куда именно. — Машины там ходють, но редко, в основном военные, ты попроси, они тебя подвезут. Там до аэродрома километра, может, два, а может, и полтора, я точно не знаю. И пешком можно пройтись, ничего страшного, через полчаса тама будешь, у ихней будки проходной…»

Конечно, эта рыхлая, громоздкая, с отечными ногами женщина меряла расстояние и время по себе; асфальтовую дорогу, ведущую к аэродрому, Саламбек прошагал по обочине минут за пятнадцать. Его много раз обгоняли машины: и военные грузовики, и разные там «жигуленки», и «москвичи» с офицерами за рулем, но он никого не стал просить остановиться и подвезти — ни к чему лезть людям на глаза, потом могут и припомнить, что вез такого-то, с такими приметами, лицо «явно кавказской национальности»…

Асфальт скоро уперся в желтый ухоженный домик КПП с большой красной звездой на зеленых воротах и со скучающим солдатом возле них. Саламбек к воротам подходить не стал, незачем — от солдата он никакой информации не получит. Пошел от ворот вправо, вдоль высокого сетчатого забора с грозными надписями: «НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА!» Путь ему снова преградил овраг, на этот раз небольшой, всего несколько метров в ширину, с сухим песчаным дном. Саламбек с удовольствием пошел по песку — и идти приятно, и видеть его никто сейчас не мог. Овраг скоро кончился, и он снова оказался наверху, в том самом вожделенном молодом соснячке, который зеленой щетинистой подковой охватил аэродром с северной стороны, укрывал его от любопытных глаз. Может быть, сосняк этот специально когда-то насадили, а может, он рос тут сам по себе, за что и похвалили при выборе места для военного аэродрома.

Похвалил лесок и Саламбек. И легенду на всякий случай приготовил: гуляет, дышит свежим воздухом в сосняке, выпить собрался (а в пакете-сумке у него припасены бутылка вина и несколько яблок. Конечно, если тут задержат да бинокль увидят… Нет, бинокль ни в коем случае показывать нельзя, он спрячет его за пазуху, под куртку… Скажет, что нашел)…

Короче, гулял по молодому леску близ военного аэродрома случайно забредший сюда человек «кавказской национальности», у которого была с собой бутылка спиртного. Бомж не бомж, но что-то похожее на него: небрит, обувь, да теперь и штаны в грязи — лазил где-то по оврагам да бурьянам…

Да, это новое место идеально для наблюдения. Саламбека в гуще сосняка с аэродрома видеть никто не мог, зато он видел все прекрасно! И распахнутые, близкие теперь высокие ворота капонира, и штурмовик, который с грохотом вернулся из полета, и технарей, кучкой сбившихся у самолета и что-то живо обсуждавших…

«До машины метров двести пятьдесят, — прикинул Саламбек. — Да, максимум».

Бинокль давал ему возможность видеть теперь все крупно. Вот молодой улыбающийся летчик сходит по лесенке на бетонку; ему помогают два технаря в голубых фуражках, снимают с него лямки парашюта; вот под колеса самолета подкладывают колодки… вот задом сдает тягач… из кабины его выглядывает прапорщик, сердится, что-то кричит… слов не слышно. А не мешало бы послушать, о чем именно говорят летчик и его обслуга после полета на полигон — попал ракетами в цель или нет? Вообще как прошел полет, когда следующий — днем или ночью, с боевой стрельбой или просто учебно-тренировочный полет. Все это нужно знать ему, Саламбеку.

Сетка забора в том месте, где сидел Саламбек, невысока и в двух местах порвана. Русские беспечны. Думают, наверное: кто полезет на аэродром, пусть и со стороны сосняка? Зачем? Американские разведчики (да и другие, наверное, тоже) все про этот аэродром знают — день и ночь наблюдают за Россией со спутников, а для своих тайн никаких нет — летают самолеты, ну и пусть себе летают, так нужно. Здесь, на огородах у аэродрома, какие могут быть шпионы? Люди здесь годами живут, у аэродрома коров, коз пасут…

Да, этот капонир, пожалуй, самый близкий к сосняку. Если пробежать двести пятьдесят метров, то у самолета можно оказаться минуты через три. В темноте легче подобраться к стоянке самолета еще ближе, без шума. А боевикам и нельзя шуметь, от этого зависит успех операции. Появление боевиков для летчиков и технарей должно быть полной неожиданностью, чтобы они ничего не успели предпринять. Внезапность, дерзость, решительность, продуманность каждой мелочи — вот что поможет нападающим. Да еще Аллах!

Так думал Саламбек, снова и снова вымеряя расстояние до капонира, прикидывая, с какой стороны лучше всего напасть группе захвата, как нейтрализовать технарей и летчика, не дать им вовремя сообщить дежурному наряду, вызвать подмогу, предотвратить угон боевой машины. В любом случае на все про все у них будут секунды! Секунды! Не надо забывать и о том, что в ту ночь — а захватывать самолет, конечно же, надо ночью! — в воздухе будут находиться и другие машины, что кто-то из летчиков получит немедленный приказ уничтожить поднявшийся в воздух штурмовик с таким-то бортовым номером, и помоги Аллах долететь  н а ш е м у  летчику-камикадзе до цели. В живых ему, конечно, не остаться, это ясно, но и те, кто будет обеспечивать захват самолета здесь, на аэродроме, тоже подвергаются не меньшей опасности. Все решат четкий план и точность его исполнения. И смелость боевиков, их решимость умереть, но задачу выполнить. И такие люди уже есть рядом с Саламбеком — Рустам, Аслан, Залимхан. Приедут еще, он знает это. Приедет летчик-камикадзе, с ним должны быть верные, знающие люди. Возможно, это будут тоже технари, те, кто служил в авиации, на аэродромах… Джохар и Шамиль подумают об этом…

Нужно сюда прийти ночью, изучить ночной режим. И прийти не раз. И знать расписание полетов. Значит, по ту сторону этой рваной сетки должен быть свой человек. И он должен сказать, когда будут ночные полеты с боевыми стрельбами. В ночь захвата под крыльями штурмовика должны висеть боевые ракеты, а не болванки. Удар самолета обязан быть мощным, предельно точным, смертельным! Точно таким же, какими они были там, в Грозном, когда «сухие» расстреливали город, президентский дворец, скопления боевой техники дудаевцев…

Разведка — нервное дело. Узнав сегодня все, что он только мог узнать с помощью бинокля, Саламбек вернулся уже в сумерках к оврагу, посидел на траве, успокаиваясь, переводя дух. Выпил вина и погрыз яблоко. Огляделся. Поблизости по-прежнему никого не было. Из частного дома по ту сторону оврага неслась музыка: «Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша-а…» Хорошо, можно теперь и про юбочку послушать. Годится. Тем более что самолеты уже не летали, рев турбин не заглушал музыки, слова слышались отчетливо. Видно, слышали «про юбочку» и на аэродроме… А вечер хороший, теплый. И вино славное, хорошо пошло по жилам, нервы греются и отдыхают. «Бомж» имеет теперь право и расслабиться…

На этот раз, возвращаясь, Саламбек не стал переться через овраг — малость захмелел, упадешь еще. Да и ни к чему теперь прятаться — его скрывали сумерки.

Он стал обходить овраг поверху; неожиданно оказался у братской могилы жителей города, расстрелянных немцами — об этом гласила надпись на громадной мраморной плите, — шел потом по улице из частных одноэтажных домов, поглядывал на старух, сидевших на лавочках…

Минут через десять он оказался, к своему удивлению, на трамвайной остановке. Выходило, что этот путь к аэродрому был самый короткий и удобный.

Запомнил.