Между тем Мануэла, равнодушная к походке японских женщин, заговорила о другом:
– Мадам Розен ужасно не нравится, что у нового жильца все лампы разные.
Я удивилась:
В самом деле?
Ну да, – подтвердила Мануэла. – И немудрено. У самих-то Розенов все в двойном комплекте, они боятся: вдруг чего-нибудь не хватит! Вы слышали любимую историю мадам?
Нет.
Беседа становилась все любопытнее.
– Ее дед держал в погребе кучу всякого добра и во время войны спас жизнь всей семье: к ним зашел немец, которому были нужны нитки, чтобы пришить оторванную пуговицу, и дед дал ему катушку. А не найдись у него этих ниток – пиф-паф, и конец бы ему и всем домашним. Так вот, хотите – верьте, хотите – нет, у нее в шкафах и
в подвале хранятся про запас вторые экземпляры каждой вещи. Можно подумать, ей от этого прибавляется счастья! Или в комнате будет светлее, если в ней стоят две одинаковые лампы!
Об этом я не подумала, – сказала я. – Действительно, мы часто украшаем интерьер по принципу избыточности.
Чего-чего? – переспросила Мануэла.
Ну, повторов, как было у Артансов. Две одинаковые лампы или вазы на камине, одинаковые кресла по обе стороны дивана, парные ночные столики, наборы кухонных мисок.
Вот вы сказали, и я поняла: это касается не только ламп. У месье Одзу вообще нет ничего одинакового. И знаете, это очень приятно.
В каком смысле приятно?
Мануэла наморщила лоб и на минуту задумалась:
Так, как бывает после очень обильного застолья. Когда гости уже разошлись… Мы с мужем идем на кухню, я варю легкий супчик из свежих овощей, бросаю туда же меленько нарезанные шампиньоны, и мы едим вдвоем. Такое чувство, будто отгремела гроза и снова все спокойно.
И больше ни за чем не гонишься. И радуешься, как тебе хорошо.
И понимаешь: вот это настоящая еда.
И ценишь каждую минуту, не похожую ни на какую другую. Смакуешь ее вкус.
Да, чем меньше чего-то имеешь, тем больше это ценишь.
Разве можно есть сразу несколько вещей?
Даже покойный месье Артанс – и тот не мог бы.
Но у меня вон тоже две одинаковые лампы на двух парных столиках, – вдруг вспомнила я.
И у меня, – сказала Мануэла и покачала головой. – Может, мы все больны, оттого что у нас слишком много всего.
Она поднялась, обняла меня и пошла к Пальерам впрягаться в свою лямку. А я осталась сидеть перед пустой чашкой. Взяла последнюю шоколадку и, чтобы лучше почувствовать вкус, стала грызть ее передними зубами, по-мышиному. Есть что-то не так, как обычно, – все равно что пробовать новое кушанье.
Я еще долго сидела и не без удовольствия обдумывала нашу, такую неожиданную, беседу. Слыханное ли дело, чтобы прислуга с консьержкой, присев отдохнуть и поболтать, рассуждали о культурном смысле оформления интерьера? Однако маленькие люди говорят иной раз удивительные вещи. Да, они предпочитают житейские истории абстрактным теориям, наглядное отвлеченному, картинки идеям. Но это не мешает им иной раз пофилософствовать. Так неужели наша цивилизация настолько пустотела, что нас все время гложет чувство, будто нам чего-то не хватает? И мы не можем радоваться тому, что чувствуем и что имеем, если не уверены, что этого хватит надолго? Японцы же, быть может, знают, что удовольствие как раз в недолговечном и неповторимом, и умеют обустроить свою жизнь, исходя из этого знания?
Увы. Мои раздумья, как всегда, нарушила постылая шарманка, ведь скука – плод однообразия, – в привратницкую позвонили.