Приемщица в чистке, когда я пришла туда в первый раз и принесла платье, была прямо-таки оскорблена.

– Такие пятна на таком дорогом платье, – процедила она, выдавая мне синего цвета квитанцию.

А сегодня утром я протянула синюю квитанцию уже другой приемщице. Помоложе и сонной-пресонной. Она долго передвигала туда и обратно вешалки, искала, смотрела и наконец дала мне чудное вишневое платье, запакован в пластиковый мешок.

– Спасибо, – поблагодарила я и забрала у мешок после секундного колебания.

Теперь к списку совершенных мной преступлений можно прибавить еще одно – похищение чужого платья, взятого вместо другого, тоже мне не принадлежавшего и похищенного у покойницы. А самое постыдное то, сколь недолгой была заминка. И если бы еще я колебалась из-за угрызений совести, связанных с уважением к частной собственности, у меня оставалась бы надежда выпросить прощение у святого Петра, но секунда понадобилась мне просто на то, чтобы сообразить, как выгоден обмен.

Ровно в час пришла Мануэла и поставила на стол свой глутоф.

– Думала, приду пораньше, – сказала она, – но мадам де Брольи смотрела за мной во все.

То есть “во все глаза”, но Мануэле казалось, что понятно и так.

Глутоф выглядел потрясающе – на облаке тонкой темно-синей бумаги возлежал румяный кекс в окружении фантастически тонких лепестков хвороста, таких тонких, что того и гляди рассыплются, и пухлых, смуглых миндальных печений. Рот у меня при одном только взгляде на эту красоту наполнился слюной.

– Большое спасибо, Мануэла, – сказала я. – Но куда столько – на двоих!

– А вы начните прямо сейчас, – посоветовала она.

– Большое, большое вам спасибо, – повторила я. – Мне страшно подумать, сколько я отняла у вас времени.

– Ну-ну-ну, не переживайте, я замесила двойную порцию, так что Фернандо вам очень благодарен.