Как только Адам окунулся в насыщенную событиями жизнь военного лагеря, готовившегося к новому походу, душные, томительные июльские дни незаметно полетели один за другим. Составленные им карты были досконально изучены генералом Амхерстом и розданы копировальщикам, чтобы у каждого офицера был свой экземпляр. Адам с радостью взялся за тренировку новобранцев, совершенно незнакомых с местностью и правилами выживания в здешних лесах. Этот неблагодарный, утомительный труд помогал не думать о том, что его мучило. Тем отчаяннее страдал он от одиночества тихими темными ночами, думая об Аманде, о ее молодом, манившем к себе теле. И как только эта юная особа умудрилась целиком завладеть его сердцем? Несмотря на все удары жестокой судьбы, она оставалась верной себе: прекрасной, нежной и любящей. И наконец-то Адам сделал ее своей, и ее сын стал его сыном, и за их жизнь в ответе теперь он!

Разговор, случайно услышанный возле костра на вторую ночь после прибытия в лагерь, совершенно лишил Адама покоя. Кто-то сказал, что недавно видел Роберта Хандли и что хотя этот малый давно твердит о своем намерении податься на запад, до сих пор он не торопится собирать пожитки и отправляться в путь. Не заметив, что Адам притаился за кругом света от костра и ловит каждое слово, солдаты многозначительно заухмылялись и дружно захохотали в ответ на чье-то хриплое замечание:

— Да он просто не может выкинуть из башки свою блондиночку — вот и ошивается вокруг да около! Видать, спит и видит, как в один прекрасный день ей вдруг придет в голову снова кинуться к нему на грудь!

Стоило представить Роберта, сжимающего в руках Аманду, — и Адаму делалось тошно, в горле возникал комок. Ревность терзала его, не давая спать.

21 июля 1759 года

На озере Георг собралась невиданная флотилия. Везде чувствовалась твердая воля генерала Амхерста. С четкостью отдавались и исполнялись приказы. Согласно отчету самого генерала, его армия насчитывала около двенадцати тысяч человек. Все эти люди покорно замерли в ожидании приказа грузиться на лодки. Первыми должны были отчалить отряды гренадеров, за ними легкая пехота, ополченцы, отряд Непобедимых, состоявший из проверенных ветеранов, и в арьергарде — тяжелый шлюп «Галифакс».

В сумерках, предшествовавших рассвету, Адам стоял среди многотысячной армии, готовой начать погрузку на лодки. Разворачивавшаяся перед ним сцена походила на сон — так все это напоминало события прошлого года. В тревоге Адам разглядывал суровые лица ополченцев, находившихся рядом, и с несказанным облегчением понял, что на их лицах нет и следа того бесшабашного возбуждения, что охватило армию перед первым штурмом. Вместо восторженных улыбок на них отражались суровая решимость и убеждение, что на сей раз обратного пути нет и бой должен быть выигран.

Из тяжелого узла светлых волос, сколотых на затылке, выпали упрямые пушистые пряди и тут же прилипли к влажной от пота шее молодой женщины, занятой стиркой во дворе форта Эдуард. Внезапно, охваченная тревогой, она торопливо оглянулась, но тут же вернулась к прерванной работе. Ее мысли были далеко от этого пыльного двора: машинально занимаясь делом, она думала о том, какой беспросветной, безрадостной стала ее жизнь после отъезда Адама. Только общение с Джонатаном no-прежнему дарило ей радость. Но она вспоминала с грустью о веселой возне, которую Адам затевал с их неугомонным, шумливым сыном. С их сыном?.. Ее моментально кольнуло раскаяние. Разве Джонатан не был сыном Чингу? И как только она позволила себе об этом забыть?! Аманда попыталась вернуть образ смуглого лица с черными глазами, полными нежности и любви, но видение расплылось, изгнанное грустным прощальным взглядом Адама. И снова Аманда раскаялась в том, что позволила Адаму занять место, принадлежавшее Чингу.

«Чингу! — в отчаянии вскричала она про себя. — Прости мою слабость! Я по-прежнему люблю тебя и никогда не забуду!» Но ее растерянность становилась только сильнее, потому что образ другого мужчины все чаше тревожил сердце и разум.

Аманду томила неясная тревога. Тесная душная гостиная, ставшая ее домом, буквально раскалилась за этот долгий жаркий день, и даже теперь, поздней ночью, здесь по-прежнему нечем было дышать, а слабый ветерок не в силах был хоть немного охладить разгоряченное тело. Она бросила привычный взгляд на диван, где лежал Джонатан: ясные веселые глазенки смежил сон, пухлая маленькая щечка сладко прижалась к подушке, а влажные губки слегка приоткрылись. Аманда снова перевернулась с бока на бок, пытаясь устроиться поудобнее на жестком тюфяке. Сколько она уже ворочается вот так, не в силах заснуть? Час? Два? А спать совершенно не хочется. Приподняв тяжелые густые волосы, она откинула их на подушку, чтобы приоткрыть шею, но и это не помогло. У нее не укладывалось в голове, как они с Адамом умудрялись вдвоем помешаться на этом тюфяке и совершенно не замечали изнурительной духоты?.. Медленно к ней возвращалось ощущение сильного тела Адама, растянувшегося рядом. На миг она даже представила себя снова в его объятиях — так, как они обычно спали. Адам всю ночь не размыкал своих рук, уткнувшись носом ей в макушку, и ласково гладил по волосам.

«Да что это со мной?» — вдруг одернула себя Аманда. Адам уехал всего каких-то две недели назад, и, судя по известиям, доходившим до форта Эдуард, начало нового штурма уже близко. Но тут она вспомнила о бледном рубце на широкой груди Адама, и по спине от страха побежали мурашки. В прошлый раз ему улыбнулась удача. Не всякий здоровяк справился бы с такой ужасной раной. Но повезет ли ему теперь? Стараясь преодолеть страх, Аманда твердила без конца, что Адам обязательно к ней вернется, И сама удивилась, когда из глаз вдруг брызнули слезы, а грудь содрогнулась от рыданий. «Он должен, он должен вернуться! Я уже потеряла любимого и больше не хочу переживать это горе!»

Она зажала себе рот ладонью, наконец осознав то, что давно созрело в глубине рассудка и только теперь выплыло на поверхность: «Я его люблю! Я люблю Адама!» Как Аманда ни старалась, она не могла и дальше уклоняться от очевидного, от того чувства, что вновь ожило в ее груди: «Я его люблю!»

Ее новообретенное счастье тут же омрачилось, но только на краткий миг, когда Аманда представила себе утонченное, смуглое лицо Чингу. «Но ведь я люблю и тебя, Чингу! — мысленно обратилась она к дорогому образу. — Если бы ты остался жив, я до конца своих дней любила бы тебя всем сердцем, а то, что было между мной и Адамом, никогда не смогло бы перерасти в настоящую любовь — по крайней мере для меня. Поверь, Чингу, пока ты был жив, я и не думала о других мужчинах!»

Открыв свое сердце образу Чингу, снова ярко вспыхнувшему в ее памяти, Аманда не удержалась от слез облегчения. И ей захотелось продолжить эту странную беседу: «Но теперь ты ушел, и никакими мечтами и надеждами тебя не оживишь. Я была такой одинокой, растерянной и несчастной, когда в мою жизнь снова вернулся Адам и предложил сочувствие, безопасность и — любовь. И я приняла его дары, хотя мало чем могла вознаградить в ответ, разве что физической близостью, в которой он старался найти утешение. А он все равно не разлюбил меня! И вот теперь, когда он ушел, я вдруг поняла, что без Адама не могу чувствовать себя цельным человеком, так же как прежде без тебя. Ох, Чингу, мой любимый! — взмолилась Аманда, обращаясь к образу смуглого воина с пронзительно-черными, как уголь, глазами: — Я всегда буду тебя любить, но теперь место в моем сердце тебе придется делить с другим мужчиной, потому что я полюбила его так, как любила тебя!»

Признаваясь Чингу в своей любви к Адаму, Аманда постепенно припоминала его последние слова; «Я успел познать такое счастье, которое достается немногим людям, сколько бы лет они ни прожили на свете…»

«Я успел познать…» Ну конечно, этой фразой Чингу в предсмертном озарении дал ей свободу и благословил ее для новой любви! И снова Аманда не удержалась от слез, но теперь это были исцеляющие, легкие слезы, полные светлой печали по простой, безыскусной красоте разума и души чудесного человека, бывшего когда-то ее мужем.

Вот так и случилось в душной тьме этой бесконечной ночи, что память о Чингу была окончательно оплакана и погребена на самом дне ее сердца.

На следующее утро Аманда встала и принялась одеваться с необычной поспешностью. Слезы, омывшие минувшей ночью образ Чингу, породили на свет новую Аманду, полную энергии и решимости. Она должна немедленно повидаться с Адамом, пока армия не успела двинуться в поход на форт Карильон. Она признается ему в заново открытой в себе любви. Нежные щеки заметно побледнели — как всегда от мыслей, тревоживших ее до самого утра, кровь застывала в жилах: если она будет просто сидеть и ждать, может опоздать навечно.

Торопливо причесавшись, Аманда стянула волосы лентой и даже не стала заглядывать в зеркало, а подошла к дверям спальни Митчеллов и тихонько постучала. Бетти пригласила ее войти, но Аманда отвечала из-за двери громким шепотом:

— Бетти, ты послушаешь, не будет ли плакать Джонатан? Он еще спит, а мне нужно выйти на минутку!

Услышав утвердительный ответ, она выскочила во двор и, увидев знакомую фигуру в военном мундире, поспешила следом.

— Генерал Уэбб, мне нужно с вами поговорить! — Задыхаясь, она догнала его и теперь старалась справиться с бешено бившимся сердцем и поскорее подыскать нужные слова.

— Миссис Карстерс, с вами что-то случилось?

— Да, и я хотела бы сегодня же поговорить с мужем! Это личное дело, и ужасно важное! Я бы хотела, чтобы вы позволили мне отправиться прямо утром с курьером, который повезет депеши в форт Уильям Генри!

— Мне очень жаль, миссис Карстерс, но я вынужден отказать вам. Ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же вы опоздали, если действительно так хотите поговорить с Адамом. Нынче утром армия выступила в поход на форт Карильон, и если все идет по плану, то в эти самые часы они уже сходят на вражеский берег.

От страха у Аманды все сжалось внутри, и при виде того, как исказилось ее прелестное лицо, генерал несколько смягчился и даже попытался ее утешить:

— Увы, теперь вы можете только ждать, но зато недолго. Если штурм будет успешным, то мы быстро возьмем крепость, и наши солдаты вернутся не позже чем через неделю.

— Неделю?!

— Мне очень жаль.

Не в силах больше бороться с тревогой, Аманда вдруг выпалила:

— Генерал Уэбб, а какие меры приняты для того, чтобы ухаживать за ранеными?

Генерал заметно помрачнел — не в его обычаях было отчитываться перед дамами, — но заставил себя сдержаться, так как не мог не понять, какие чистые чувства движут этой юной отважной женщиной. Наконец он неохотно ответил;

— Сегодня утром доктор Картрайт отправляется в форт Уильям Генри, чтобы заранее устроить палатки для приема раненых.

— Ну значит, я поеду с ним!

— Милая дама… — начал было генерал, заметно раздраженный такой настойчивостью.

— Но ведь я опытная сиделка! Я уже помогала ухаживать за ранеными во время осады форта Уильям Генри! Я наверняка там пригожусь, вот увидите! — Тут она со стыдом припомнила свое первое и последнее посещение казематов с ранеными в осажденной крепости.

— Доктор Картрайт уже набрал людей.

— Генерал, но ведь вы не можете сказать этого точно, пока не узнаете, много ли будет раненых! И моя помощь может очень даже пригодиться!

— Мадам! — Физиономия генерала уже начинала грозно багроветь, и Аманда вовремя сообразила, что пора менять тактику беседы, если она желает добиться успеха.

— Ну тогда, генерал, вы не могли бы мне позволить обратиться со своей просьбой к доктору Картрайту и предоставить ему самому решать, можно или нет мне присоединиться к его отряду? Уж он-то точно может сказать, нужна я ему или нет.

Аманда делала ставку на то, что нетерпеливый и вспыльчивый генерал только обрадуется возможности с честью избавиться от настырной дамочки и сбагрить ее со своими просьбами на руки многоопытному доктору. Так оно и вышло: достойный военачальник важно, но с явным облегчением сообщил:

— Считайте, что вы получили мое согласие, мадам.

— Благодарю, генерал, — бросила довольная Аманда через плечо, уже успев повернуться, чтобы бежать к доктору Картрайту.

Не прошло и часа, как Аманда с небольшим узелком стояла рядом с солдатами, назначенными в конвой полевого госпиталя доктора Картрайта, и готова была покинуть форт. Джонатана она препоручила заботам Бетти. Аманда так и сияла от счастья, с восторгом повторяя про себя: «Я иду к тебе, Адам! И я буду первая, кто поздравит тебя с возвращением!»

Издалека за ее живой изящной фигуркой неотрывно следили мрачные тревожные глаза. Эта тайная слежка началась с той самой минуты, когда Адам покинул форт, и не прекращалась ни на миг. Соглядатай с жадным интересом фиксировал в памяти все ее слова и поступки — по крайней мере это создавало некое подобие смысла жизни.

22 июля 1759 года. Раннее утро

Атакующий флот достиг полуострова Саббат-Пойнт. Высадка проходила с девяти до одиннадцати часов и не встретила сопротивления. В направлении старой лесопилки, послужившей опорной базой генералу Аберкромби в прошлом году, был немедленно отправлен сборный отряд из пехотинцев, гренадеров и ополченцев. Противник, занимавший три выгодные огневые позиции, пытался отстреливаться, но при виде превосходящих его по численности сил бежал и оставил эту часть полуострова целиком в руках британских войск. Генерал Амхерст построил армию в походную колонну и углубился в лес, оставив на берегу лишь небольшой заградительный отряд для охраны лодок.

Аманда сидела на корточках и пыталась хоть немного отдышаться. Руки ломило от непосильного труда, а все тело покрывал липкий, жаркий пот, струившийся по липу и по ложбинке между грудей. Волосы, туго сколотые в узел на затылке, давно растрепались, и упрямые пряди назойливо лезли в лицо. Грязное, потное платье липло к телу, раздражая кожу. Но несмотря на духоту и усталость, она упрямо продолжала трудиться не покладая рук. На протяжении трех последних часов она скоблила пол в бараке, отведенном под госпиталь, но стоило ей закончить работу, как стало ясно, что можно все начинать снова. Когда в прошлом голу отсюда вывезли наконец всех раненых, помещение так и осталось полным грязи, которая успела так засохнуть и въесться в доски, что не поддавалась даже такой терпеливой женщине, как Аманда. Но ни ее собственное представление о чистоте, ни мнение доктора Картрайта, подавшего, что большинство смертей происходит не от самих ран, а от попавшей в них грязи, не позволяли ей остановиться на полпути, хотя многим казалось глупым выгребать прошлогоднее гнилье. К тому же, что касалось Аманды лично, именно такой тяжкий труд служил ей лучшим лекарством, помогая занять руки и ум во время бесконечного тревожного ожидания.

Она провела в лагере уже почти целый день, а от наступавших не было ни слуху ни духу. Аманда не знала, считать ли это добрым знаком или дурным. Она не решалась обсуждать свои страхи с окружающими. Устало заглянув в стоявшее рядом ведро, она решила, что пора поменять воду. Заставила себя подняться, откинула с лица волосы и понесла ведро на улицу. Выплеснула воду в кусты, собралась идти к озеру за свежей водой и ощутила спиной чей-то взгляд. Аманда испуганно оглянулась, но никого не заметила. Судя по всему, никому здесь не было до нее дела, однако по спине все равно бегали мурашки.

«Нельзя идти на поводу у расшалившихся нервов», — подумала она, наклоняясь, чтобы набрать воды. Но не забыла с тревогой оглянуться на лесную опушку, прежде чем идти назад. Все было тихо, ничего подозрительного. Аманда пожала плечами, постаралась выбросить из головы всякую чушь и снова принялась за работу.

Роберт пожирал глазами усталую невысокую женщину, скрывшуюся в дверях госпиталя. Он никак не мог на нее насмотреться. Роберту казалось, что ее красоту не может испортить ни усталость, ни грустное выражение милого лица, ни тревожная морщинка между бровями. В те редкие минуты, когда она улыбалась, его сердце замирало от восторга и тоски. Аманда стала женой Адама. Она с ним счастлива. Она не побоялась отправиться в такую даль и готова на самую тяжелую, грязную работу — лишь бы быть к нему поближе. О Господи, ну почему ему не дано было стать тем мужчиной, которого она ждет с таким нетерпением и чья любовь заставляет ее сиять от счастья?! Ах, зачем он так легко, так покорно сдался в тот день и отдал ее Адаму? Ну ничего, теперь он научился ждать и держать свою ревность в узде. Он многому научился и больше не собирается повторять прежних ошибок.

Машинально теребя густую бороду, закрывавшую пол-лица, Роберт все еще смотрел на дверь, за которой скрылась Аманда. В последнее время Роберт Хандли изменился до неузнаваемости. Мучаясь от раскаяния и стыда, он практически утратил волю к жизни и окончательно опустился. Он не брился, не расчесывал и не стриг волосы и одет был неопрятно. Он почти не ел, так как утратил аппетит, и жутко отощал. Темные круги под глазами придавали ему изможденный, болезненный вид. Недавно Роберт попытался разглядеть себя в луже стоячей воды и настолько испугался собственной внешности, что опустился на землю и долго истерически хохотал. Да уж, надеяться особо не на что: если Аманда и раньше-то его не жаловала, то при взгляде на такую образину ей просто станет тошно! Но он все равно любит ее по-прежнему. Он все равно ее любит.

Наступил новый день, а известий об атакующих все еще не было. Аманда стояла, вслушиваясь в тишину пустой палаты, и критически оценивала свою работу. Чистота и порядок. Все койки выстроены в ровные ряды вдоль стен и застланы чистыми, хотя и старенькими одеялами. Все было готово. Военный лагерь словно замер, скованный этим напряженным ожиданием. И Аманда, не отрывая глаз от госпитальных коек, молилась всей душой, чтобы ни одна из них не понадобилась.

Стараясь побороть ненужные мысли, она встряхнула серебристой головкой, пробормотала: «Здесь больше нечего делать» — и вышла наружу, в жаркое сияние июльского дня. Медленно оглянулась и покачала головой, недоверчиво улыбаясь. Ясное летнее солнце и густая веселая зелень окрестных лесов превратили в удивительный уголок мира и спокойствия этот обширный военный лагерь, в котором всего пару дней назад многие тысячи человек готовились вступить в смертельный бой. Не думая ни о чем, Аманда следила за неровным полетом бабочки с яркими янтарными крылышками, присаживавшейся то на один, то на другой полевой цветок. Как это странно — где-то неподалеку люди убивают друг друга, а жизнь идет своим чередом, несмотря на поднятые человеком суету и шум.

Завороженная прелестью летнего дня, она не спеша перевела взгляд на зеркальную поверхность озера Георг, сверкавшую под полуденным солнцем. Ни одна морщинка не трогала идеально гладкую поверхность, и это порождало нетерпение и тревогу: как долго безмятежная ширь будет таить от Аманды вести о битве?

Но что это там, вдали? Аманда моментально застыла, заметив на горизонте какие-то черные точки. Поваленные деревья? Чайки? Они были слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть. Она до слез напрягала глаза, стараясь понять, что же это такое движется к берегу. Сердце билось все сильнее, ладони стали влажными.

— Это они? Это они? Это они! — отчаянно закричала она в ту же секунду, как только опознала идущие к лагерю лодки.

— Они идут! Все сюда, там лодки идут! — Аманда, не помня себя от восторга, кинулась вперед, едва не забежав в воду, но остановилась, растерянно опустив руки: оказывается, там было всего три лодки. Значит, бой еще не кончился. А в этих трех лодках везут убитых и раненых, о которых нужно позаботиться.

— О Господи, — молилась она, чувствуя, как смертельный страх становится тем сильнее, чем ближе подплывают лодки, — пожалуйста, сделай так, чтобы в них не было Адама!

Все три днища заскребли по песку одновременно. Те, кто ждал на берегу, вытащили их повыше и принялись помогать раненым, которые могли ходить сами. Аманда отчаянно всматривалась в лица: а вдруг среди них окажется Адам? В глаза бросились два тела, прикрытые брезентом, на корме одной из лодок. Она нетерпеливо подскочила поближе и откинула сперва один брезент, потом второй. Нет, слава Богу, это не Адам! Но погибшие солдаты были такими молодыми… Чтобы не расплакаться, Аманда отвернулась и заметила раненого, ковылявшего по песку. Миг — и она уже была рядом, подставила плечо под его руку и весело защебетала, стараясь не обращать внимания на горячую кровь, капавшую ей на плечо прямо из раны:

— Идем, солдатик, хоть из меня и не очень хорошая подпорка, твоя рана такая легкая, что ты бы и сам дошел до врача!

Весь остаток дня прошел в труде и хлопотах, которых прибавлялось с каждым часом вместе с возраставшим числом раненых.

Аманда молча и быстро выполняла любую необходимую работу, ни минуты не сидела без дела и больше не тратила время на то, чтобы высматривать с берега новые лодки. И тем не менее она часто с тревогой смотрела на двери барака и волновалась, если среди новых раненых замечала светлую шевелюру.

О том, как шел сам бой, почти ничего не говорили. Наступление начали по плану. Водные и наземные пути от лесопилки расчистили, и войскам удалось подобраться под самые стены форта.

Один из молодых ополченцев сжалился над Амандой и согласился на подробный рассказ.

— На рассвете двадцать третьего числа мы оказались на линии тех самых засек, что помогли Монткальму остановить нас в прошлом году, и окопались. Теперь у нас имелось прикрытие, и стрельба с крепостных стен нам была нипочем, но генерал Амхерст не успокоился, пока не заставил нас вырыть окопы по полному профилю. Вот уж была работенка — до сих пор спина ноет! Никогда бы не подумал, что земля окажется такой твердой! — Солдат комично закатил глаза и продолжил: — Но мы все как один готовы идти за генералом Амхерстом хоть в самое пекло, если он прикажет. Словом, нам пришлось ковыряться в земле целых три дня и рыть эти окопы до самой ночи двадцать шестого. Ну а тогда-то мы развернули все батареи да как начали палить по стенам! Потом что-то как рванет аж до самого неба! И в тот же миг меня ранило. — Смутившись от такого завершения столь многообещающей эпопеи, парень неловко буркнул: — А что уж там было потом, мне неведомо.

Аманда поблагодарила с легкой улыбкой: — Спасибо, Эдвин, — поднялась и побрела к двери. Несколько минут Аманда постояла на пороге, подставляя солнцу лицо, чтобы высохли слезы. Она набрала побольше воздуха в грудь, расправила плечи и вернулась к раненым.

Роберт прятался в густом подлеске на опушке целый день, но считал, что был вознагражден: ему все же удалось полюбоваться Амандой, пока она стояла на крыльце. Даже этого было достаточно, чтобы поднять дух у одержимого любовью безумца, и он улыбнулся, потирая порезанный бритвой гладкий подбородок.

— А он так и не вернулся, да, Аманда? — бормотал Роберт, не сводя глаз с давно опустевшего крыльца. — Не вернулся, дорогая, не вернулся… Я это нутром чую. Я точно знаю, что он не вернется! Ты да я — нам суждено быть вместе, вот увидишь!

27 июля 1759 года. Шесть часов утра

Измазанные копотью и грязью, измотанные долгим боем, генерал Амхерст и его солдаты замерли в торжественном молчании, исполнившись гордого достоинства при виде того, как форт Карильон опустил французский флаг и на том же самом флагштоке затрепетал флаг Британии.

Аманда, обмирая от страха, шагала к самой последней лодке, и ужасные слова похоронным звоном отдавались в ушах:

— В форте Карильон больше не осталось ни одной лодки, мэм. Эта последняя. — И солдат, махнув рукой, добавил вполголоса: — В ней привезли одних убитых, мэм.

Испуганно охнув, Аманда уставилась на жуткий груз, накрытый большим куском брезента. Ноги были как ватные, но она все равно шла вперед, пока матросы не стали вытаскивать лодку на берег и от толчка край брезента сполз, открывая светловолосую голову.

— О Господи, нет! Нет! — застыв на месте, выкрикнула она. Боль и ужас окончательно лишили ее отваги, и бедняжка опрометью кинулась прочь, слепо проталкиваясь через толпу солдат, устало тащившихся в казарму. Они удивленно оборачивались, и Аманда побежала в другую сторону, обливаясь слезами и задыхаясь от неистовых, исступленных рыданий. Только за деревьями она замедлила шаги и в полном изнеможении упала на землю, давая волю своему горю.

— Нет, это неправда, этого не может быть! — снова и снова повторяла Аманда, не желая смириться с тем, что только что увидела собственными глазами.

Горе так подавило все остальные чувства, что она не расслышала шагов и не заметила присутствия другого человека, пока сильная рука не погладила ее по плечу.

От неожиданности Аманда вздрогнула, но уже в следующий миг закричала от счастья:

— Адам! Ты живой! — Стоя на коленях, она обнимала его за шею и покрывала лицо торопливыми, жадными, солеными от слез поцелуями, приговаривая: — Ох, Адам, я так боялась опоздать. Я боялась, что не успею сказать, что люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Знакомое кольцо сильных рук сжалось так, что у нее перехватило дыхание, и он отвечал дрогнувшим голосом в самые ее губы, спеша накрыть их поцелуем:

— Моя милая, моя единственная любовь!

Всего в нескольких футах от них человек, облаченный в замшевую одежду и надежно укрытый густой летней листвой, резко отвернулся от трогательной сцены, и только горькие слезы, увлажнившие обветренное лицо, говорили о его отчаянии.