Саманта пробудилась в одиночестве в своей узкой гостиничной кровати, когда взошло солнце. Прошлый вечер в «Трейлз-Энде», казалось, никогда не кончится, и она очень устала. Девушку угнетала необходимость участвовать в затянувшемся маскараде, который закончится, лишь когда так или иначе разрешится ситуация с братьями-близнецами. Она так часто бросала взоры на входную дверь, что Барт — ее самый старый, но все еще не потерявший надежды поклонник, елейным голосом осведомился, кого, собственно, она с таким нетерпением ждет.

Эта ремарка навела ее на мысль, что сегодня она ведет себя необдуманно, позволяя чувствам прорываться наружу. Она напомнила себе, что ни один мужчина не польстится на женщину, которая слишком рьяно демонстрирует свою в нем заинтересованность, и ее отношения с Мэттом — лучшее тому подтверждение. Нельзя также слишком откровенно выказывать свою страсть, а между тем более всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы он заключил ее в объятия. И уж конечно, ни в коем случае нельзя показывать мужчине, что ты мечтаешь связать с ним свою судьбу — за исключением тех случаев, когда тебя по-настоящему любят.

Неужели ей действительно хочется, чтобы Мэтт ее полюбил?

Саманта наградила Барта самой ослепительной улыбкой из своего арсенала и даже покрутила у него перед носом своим декольте. Барт пришел в восторг и от этого зрелища, и от проявленного по отношению к нему внимания, которым Саманта не баловала, и ему даже в голову не пришло, что подобные методы применяют для того, чтобы скрыть более сильные эмоции, предназначенные другому.

Когда вечер развлечений был в самом разгаре, в салун неожиданно заявился Шон. Саманта удивилась, заметив, что никто из ее поклонников не продемонстрировал особого желания бросить ему вызов, хотя он держал себя с ней весьма фамильярно. Равным образом никто не сказал ни слова и не выразил неудовольствия, когда Шон отвел ее к стоявшему в углу свободному столику, где, заказав напитки, сделал вид, что не прочь основательно выпить в ее компании. Было в его взгляде нечто такое, что внушало невольное уважение всем людям, с которыми ему доводилось общаться. Саманту этот маневр Шона только порадовал, поскольку она действительно нуждалась в передышке.

Несмотря на маневры Шона, Саманта отлично понимала, зачем он пришел в салун. Хотел лично убедиться в том, что она не воспринимает затеянное ею расследование с излишней серьезностью и не позволяет себе чрезмерных вольностей с посетителями заведения, которые все до одного мечтали о встрече с ней в уединенном месте. Это как минимум.

Саманта, кроме того, знала, что весь день он провел в разговорах с людьми, которые были не прочь поболтать о ней и Мэтте. Она не сомневалась, что за это время он собрал все сплетни, ходившие в городе на их счет, а также насчет Дженни, и теперь стремится понять, есть ли во всем этом рациональное зерно.

Неожиданно Саманте пришло в голову, что хотя они с Шоном разыгрывают из себя людей, связанных чем-то большим, нежели обычная дружба, она чувствует себя с ним в публичном месте вполне комфортно. Тем более Шон на серьезном разговоре не настаивал, в результате чего их общение свелось к вполне безобидной беседе о здешнем житье-бытье. Через некоторое время, однако, у нее появилось ощущение, что его интересовал не ее банальный треп, а то, что она пыталась под завесой банальных фраз от него утаить.

Спустя час или полтора Шон удалился, пообещав вернуться и прихватив с собой бутылку, за которую заплатил заведению. Без сомнения, он взял бутылку с собой, чтобы не афишировать тот факт, что за время их довольно продолжительного сидения за столиком уровень жидкости в ней остался практически без изменений. Саманта же вернулась в бар донельзя довольная тем, что этот двусмысленный разговор наконец закончился.

Чуть позже в салуне появился Тоби, правда, на короткое время. Присоединившись к спутникам Саманты, он выпил вместе с ними и посмеялся над их шутками.

Саманта, однако, не могла отделаться от чувства, что он тоже явился в салун на разведку— исподволь поглядывал на дверь, как и она, и чего-то или кого-то ждал.

Что ж, она тоже ждала, тем более до конца рабочей смены оставалось еще некоторое время.

Когда «Трейлз-Энд» закрылся наконец на ночь и Лола, Мэгги, Хелен и Саманта направились к отелю, Саманта вертела головой по сторонам, с надеждой вглядываясь в те места, где тени лежали особенно густо.

Но Мэтт так и не объявился, и оставшейся в одиночестве Саманте ничего не оставалось, как пожелать девушкам спокойной ночи, когда они добрались до гостиницы и стали расходиться по комнатам.

Теперь, когда раннее утреннее солнце позолотило стоявшую у нее в номере старую обшарпанную мебель, Саманта гнала прочь от себя мысли о любви и прошлых любовных утехах. Вместо этого она решила трезво проанализировать ситуацию.

Приходилось признать, что она любит Мэтта. Последний, однако, ни единым словом не обмолвился, что испытывает по отношению к ней аналогичные чувства. Тем не менее она не сомневалась, что он без ума от их занятий любовью. Ему также нравилось, как она выглядит, как двигается, как пахнет ее кожа. Кроме того, он испытывал к ней постоянное физическое влечение — как, впрочем, и она к нему. Но чувства — совсем другое дело. Саманта сомневалась, что владевшие им эмоции составляют в совокупности ту самую любовь, которая наполняла ее сердце. Интересно, задалась вопросом девушка, думает ли он о ней на протяжении дня, фантазирует ли на тему о том, что стоит только захотеть, и ее прелести будут принадлежать ему одному на веки вечные? Опять тот проклятый временной фактор! Именно мысли о будущем вызывали у нее главную озабоченность. Интересует ли его, что будет с ней в дальнейшем? Она оказалась бы на седьмом небе от счастья, если бы он начал свыкаться с мыслью, что каждое утро будет просыпаться с ней в одной постели, держа ее в объятиях и испытывая совершенное чувство полноты бытия, достижимое лишь в том случае, если они будут жить вместе. Впрочем, будущее казалось ей неопределенным, и об этом оставалось только мечтать.

Любопытно, что она будет делать, если он вдруг согласится связать свою жизнь с ее жизнью? А если не согласится — тогда что?

Владевшее ею чувство неопределенности все усиливалось, она, пытаясь взять себя в руки, произнесла:

— Спокойствие, Саманта. Нельзя требовать всего и сразу. Продвигайся вперед постепенно, шаг за шагом. И запомни: что сделано, то сделано.

Это был совет отца, всплывший в памяти подходивший, казалось, к любой жизненной ситуации, в том числе и к нынешней. Его слова напомнили ей, что нет смысла изводить себя печальными мыслями и надо действовать, если ты действительно хочешь добиться поставленной перед собой цели.

При воспоминании об отце глаза Саманты наполнились слезами. Ее старик всегда давал ей добрые советы, направленные на то, чтобы облегчить ей жизнь.

Вздохнув, Саманта отбросила одеяло, поднялась е постели и направилась к умывальнику, наполненному свежей чистой водой. Неожиданно она вспомнила еще один совет Томаса Ригга.

«Если не знаешь, как быть, обретись за советом к лошади».

Надев костюм для верховой езды, Саманта вышла из гостиницы и отправилась, в конюшню Тоби. Тот, казалось, был безмерно удивлен, увидев ее.

— Хачешь, чтобы я оседлал для тебя лошадь? Неужели опять отправляешься в одно из своих загадочных путешествий?

— Ты угадал.

Тоби некоторое время ждал, не скажет ли Саманта, куда именно она собралась, и, сжалившись над ним, Саманта пропела:

— Хочу покататься верхом, понимаешь?

Тоби молча ждал, когда она выскажется более определенно.

— Мне необходимо уладить кое-какие дела.

Тоби продолжал хранить молчание.

— Я еще не решила, куда поеду, но собираюсь вернуться к началу рабочей смены в «Трейлз-Энде».

Тоби, изобразив на губах подобие улыбки, соизволил наконец заговорить:

— Не стану притворяться, что полностью разобрался в твоей ситуации, поэтому можешь не рассказывать, куда едешь. Хочу только одного: чтобы ты была в безопасности.

Саманта ответила ему с самым серьезным видом.

— Не беспокойся за меня, Тоби. Я вооружена, причем мой арсенал достаточно разнообразен.

Похлопав ладонью по маленькому «дерринджеру», висевшему у нее на поясе, она выехала из конюшни, вспоминая слова Тоби, сказанные ей на прощание. «Будь осторожна. Дело, в которое ты ввязалась, может оказаться серьезнее, чем ты думаешь».

Солнце было в зените, когда Саманта подъехала к нужному ей ранчо. Со скотного двора не доносилось ни звука, а в открытом загоне для животных не было ни одной лошади. Вообще, за исключением вившегося из каминной трубы дымка, ни во дворе, ни в доме не наблюдалось никаких признаков жизни. Дым тем не менее свидетельствовал о том, что на ранчо кто-то есть и подбрасывает в камин поленья. Саманта тем не менее приближалась к дому не быстро и, что называется, с оглядкой, поскольку ее, как это часто бывало в последнее время, одолевали сомнения. Как только она подъехала к ранчо и привязала лошадь к коновязи, дверь неожиданно отворилась.

Саманта подняла глаза на открывшего дверь человека, вздохнула и спокойно произнесла:

— Мы встречались однажды, но нельзя сказать, чтобы эта встреча имела приятное завершение. Очень надеюсь, что на этот раз мы сможем поговорить без эмоций.

Саманта исследовала взглядом худую молодую женщину, стоявшую в дверном проеме. Дженни — а это была она — ответила ей с неожиданной доброжелательностью в голосе:

— С тех пор как мы разговаривали, многое изменилось. И теперь нам с вами необходимо кое-что уладить. Входите, пожалуйста.

Саманта вошла в домик, гордо выпятив подбородок. Разглядывая гостиную, объединенную с кухней, она услышала, как у нее за спиной щелкнул замок. Заставленная открытыми полками с металлической посудой, небольшая кухня с маленьким камином занимала лишь угол большой комнаты. В другом углу стояли обеденный стол и стулья, изготовленные, без сомнения, деревенским столяром. Диванчик, два кресла и вытертый ковер с национальным индейским орнаментом находились в той части помещения, где, похоже, местные обитатели собирались по вечерам, чтобы отдохнуть и расслабиться в благодатном тепле почерневшего от сажи и времени камина. В противоположном конце комнаты помещалась дверь, за которой, вероятно, скрывались спальные помещения.

В доме стояла тишина, так что, кроме Дженни, здесь, без сомнения, никого не было.

Саманта повернулась к Дженни.

— У вас довольно уютный дом. И теплый, что, без сомнения, является отражением вашей личности.

Дженни промолчала.

Саманта торопливо заговорила, с тем чтобы дать расширенное толкование сказанного ею, чего за минуту до этого у нее и в мыслях не было.

— На тот случай, если вы не знаете, как расценивать мои слова, хочу заметить, что это комплимент.

Дженни не шелохнулась, молча вбирая в себя то, что Саманта сочла нужным ей сообщить. Ее тусклые каштановые волосы были собраны на затылке в пучок, черты лица к числу запоминающихся не относились, фигурка же отличалась такой худобой, что невольно наводила на мысль о постоянном недоедании. Иными словами, Дженни никак не являлась воплощением красоты и мужских желаний. При всем том Саманта точно знала, что желанной для одного мужчины Дженни все-таки была. Как- никак Мэтт обручился с ней и в будущем даже собирался на ней жениться.

Эта мысль неприятно ее поразила, поэтому, когда она вновь заговорила, в ее голосе слышалось раздражение.

— Надеюсь, Мэтт вам все рассказал?

— Если вы намекаете на вашу с ним близость, то разговор на эту тему у нас действительно состоялся.

Слова Дженни показались Саманте слишком обтекаемыми, и она решила расставить все точки над i.

— Близость? Что вы имеете под этим в виду?

— Я имею под этим в виду прелюбодеяние.

Саманта едва заметно поморщилась, поскольку ее малость покоробило выбранное Дженни слово. Догадываясь, что ответит Дженни на ее следующий вопрос, она тем не менее спросила:

— И вы его простили?

— Да.

Проглотив разочарование, Саманта преисполнилась решимости и задала ей еще один важный для себя вопрос:

— И как вы собираетесь после этого жить?

— Полагаю, так же, как вы. Привычной жизнью.

— Так же, как я? — переспросила Саманта, которую захлестывали эмоции. — Лично я была бы в шоке и пришла в дикую ярость, если бы Мэтт заявил, что предал меня.

— Ну а я не пришла.

— Вы не испытали шока и чувства ярости?

— Ни того, ни другого.

— Но почему? Морально подготовились к этому, наслушавшись сплетен на наш с Мэттом счет?

— Я знала, почему Мэтт согрешил, с того самого дня, когда впервые увидела вас на улице. Вы красивы и женственны даже без макияжа и вызывающего покроя платьев, которые носите, чтобы подхлестнуть чувства собирающихся в салуне мужчин. Я же — обыкновенная простушка и знаю об этом. Так что сразу поняла, что не смогу с вами конкурировать.

— Вы отлично умеете конкурировать в других отношениях.

— Я сказала все, что думала о вас, когда мы впервые встретились для разговора. Те же слова я повторила Мэтту, когда он пришел ко мне и признался, что циркулирующие в городе слухи справедливы, но он сожалеет о своем грехе и просит меня простить его. Подумав, я решила, что по-прежнему верю ему и что он после этого случая полностью осознал, до какой степени любит меня. Так что когда я увидела его в следующий раз, мои чувства к нему стали еще сильнее, чем прежде. И я ему об этом сказала.

Почувствовав, что у нее стали слабеть ноги, Саманта пролепетала:

— Вот почему вы все ему простили…

Огромным усилием воли заставив себя продолжать, Саманта гордо вскинула подбородок и осведомилась:

— А как поживает ваша помолвка?

— Не расторгнута и существует по-прежнему, если вас это интересует.

Эти несколько простых слов поразили Саманту в самое сердце.

— Я затем и пришла к вам, чтобы все это узнать.

Дженни нахмурилась.

— Разве Мэтт ничего вам не объяснил?

— Это уже не имеет значения, — ответила Саманта с вымученной улыбкой. — Спасибо за разговор. Поверьте, я высоко ценю вашу честность.

Повернувшись на каблуках, Саманта вышла из домика и вскочила в седло. Она дала лошади шпоры раньше, нежели Дженни успела сформулировать ответ.

Домик Дженни исчез из виду, когда по щекам Саманты скатились первые слезы. Они катились из глаз все быстрее и быстрее, увлажняя щеки и застилая поле зрения, так что ей пришлось съехать с тропы и остановиться, чтобы подождать пока иссякнет этот бурный поток.

Хватая ртом воздух, Саманта приложила к лицу платок. Что это с ней? Разве она не ожидала чего-то подобного? Она должна быть благодарна Мэтту за то, что он предпочел ей Дженни, избавив ее тем самым от проклятой неопределенности.

Стук конских копыт заставил ее повернуться на звук как раз в тот момент, когда некий всадник выехал на тропу из окаймлявших ее зарослей. Подъехав к Саманте и придержав лошадь, он произнес:

— Саманта! Я слышал, как кто-то едет, но и представить себе не мог, что это ты. Что ты здесь делаешь?

Это был Мэтт… или она ошиблась?

Саманта посмотрела на всадника и спросила:

— Ты который из двух?

В следующее мгновение она заметила, как посуровело его лицо.

— Никогда не думал, что придется отвечать на этот вопрос тебе.

— Нет уж, ты мне скажи… Ты кто — Мэтт или Такер? Хотя, признаться, с некоторых пор большой разницы в этом не вижу.

— Ты что — пытаешься меня разозлить?

— Я пытаюсь говорить правду. Вы оба предатели и обманщики. Оба старались затащить меня в постель, но только у одного это получилось. Так кто ты такой?

— Если мне не изменяет память, ты хотела меня ничуть не меньше, чем я тебя.

Саманта решила прекратить перебранку. Она уже поняла, кто перед ней. На самом деле она знала это, как только увидела всадника.

Удивляясь собственному спокойствию, она произнесла:

— Я разговаривала с Дженни.

Мэтт помрачнел.

— Я не могла больше ждать. А она ответила на все мои вопросы.

— Правда? Что-то я сильно в этом сомневаюсь. — Полные губы Мэтта вытянулись в нитку. — Дженни не знает тебя, а она не из тех, кто говорит о наболевшем первому встречному, справедливо опасаясь, что над ее чувствами могут посмеяться.

— Я не собиралась смеяться над ее чувствами. Просто хотела узнать, какое место занимаю в вашей теплой компании.

— Не могла, значит, подождать, пока я скажу тебе об этом?

— Не могла.

Мэтт удивил ее, сказав с неожиданной нежностью:

— Извини, Саманта. Я бы вернулся к тебе в самое ближайшее время, но возникло важное дело, которое требовалось уладить. Я сам хотел тебе рассказать, чтобы не причинять больше страданий Дженни.

Его забота о Дженни только подбросила угольку в топку ее эмоций, и Саманта почувствовала, что начинает терять контроль над собой.

— Значит, говоришь, не хотел причинять ей страданий?

Подметив, что в ее голосе появились визгливые нотки, Саманта глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, после чего попыталась продолжить свою мысль уже более спокойным тоном:

— Я полагала, что ты вернешься вчера вечером. Ждала. Надеялась. Но даже надежда стала покидать меня, поскольку близилась ночь, а тебя все не было. А между тем окружавшие меня люди смеялись, шутили, короче, хорошо проводили время. Я тоже шутила и смеялась, но это касалось лишь моей бренной телесной оболочки. Внутренне же я страдала. Но даже пребывая в таком состоянии, я никак не ожидала, что, помимо всего прочего, ты можешь поведать мне о нерушимости твоей с Дженни помолвки.

— Это она тебе сказала?

У Саманты перехватило дыхание, она потеряла дар речи.

Соскочив с седла легким привычным движением, Мэтт стащил Саманту с лошади и заключил в объятия. Она попыталась высвободиться, но он так крепко прижал ее к себе, что у нее не хватило сил.

— Мне очень жаль, что все так получилось, — прошептал Мэтт. — Это единственное, в чем я совершенно уверен в данную минуту. — Он пристально посмотрел на нее и добавил: — Я люблю тебя. И думаю, это навсегда.

Саманта замерла в его объятиях.

— Дженни рассказала тебе далеко не все. Полагаю, ей просто не хватило для этого душевных сил, поскольку она и мне рассказала об этом в основном намеками.

— Дженни сказала, что простила тебя и ваша помолвка по-прежнему действительна.

— Дженни простила меня, потому что винит себя в аналогичном грехе. Такер…

Саманта едва слышно прошептала:

— Он тоже стал приставать к ней, позабыв представиться?

Светлые глаза Мэтта наполнились болью.

— Такер сообщил Дженни, кто он такой лишь после того, как они переспали.

Саманта не сдержала слез, представив себе, какое унижение пришлось претерпеть Дженни.

— Разумеется, я разозлился на Такера, хотя он уверял меня, что все вышло совершенно случайно и он очень об этом сожалеет.

— Поздно сожалеть, — пробормотала Саманта.

— Я пытался втолковать Дженни, что это не ее вина, но она ничего не желала слушать. Сказала, что ты каким-то образом разглядела душу Такера сквозь мою телесную оболочку, инстинктивно поняла, что перед тобой другой человек, и прогнала его. А вот она позволила ему обмануть себя, поскольку он говорил только приятные ей вещи.

Следующий вопрос Саманты больше походил на констатацию факта:

— И его она тоже простила?

Мэтт с минуту помолчал, затем продолжил:

— Потом она сказала мне, что не хочет огорчать отца и сохранит все в тайне. Что же касается помолвки, то она еще некоторое время будет считаться действительной, но естественный ход событий постепенно поставит на ней крест. Я так был зол на Такера, что не стал с ней спорить, выскочил из домика и отправился искать братца. Самое забавное заключатся в том, что когда мы наконец с ним встретились…

Саманта стала нежно поглаживать Мэтта по исказившемуся от душевной боли лицу, стремясь разгладить образовавшиеся на нем резкие складки, и он скомкал окончание своего рассказа. Добавил только в качестве объяснения:

— Как-никак он мой брат, Саманта, и я совершенно точно знаю, что если бы мать забрала с собой меня, а не его, я стал бы им.

У Саманты от этого печального вывода засосало под ложечкой, и она, стремясь его успокоить, прикоснулась губами к его губам и произнесла множество ласковых утешений, хотя и понимала, что все ее усилия бесполезны. Он бормотал нечто бессвязное, когда она целовала его, зная, что Мэтт ненавидит себя за преимущества по части воспитания и общественного положения, доставшиеся ему волей судьбы, которых Такер был лишен. Но Саманта продолжала его ласкать, поцелуями заглушая слова самоосуждения, не желая слышать, как он корит себя за то, в чем, по ее глубочайшему убеждению, совершенно не виноват. Мэтт считал, что стал бы вором и грабителем, окажись он на месте Такера. Интуиция подсказывала ей, что это неправда, но она не могла ему это доказать. А также не могла лишить его права выказывать сочувствие по отношению к брату.

Как бы то ни было, Саманта продолжала целовать его, покрывая поцелуями сначала лицо, потом шею и наконец грудь, для чего ей пришлось расстегнуть ему рубашку. Она осознала, что состояние его души изменилось, лишь когда ее руки начали расстегивать ремень у него на брюках.

Она сама не заметила, как сбросила с себя одежду и оказалась на земле, но тепла солнечных лучей на своем теле не ощущала, ибо чувствовала на себе только губы Мэтта, чей мрачный настрой постепенно улетучился, сменившись пробудившимся вожделением. Затем она почувствовала, как напряглось его тело, и ахнула, когда он вошел в нее.

Она крепко сжимала Мэтта в объятиях, надеясь, что время, когда ей придется отпустить его, не настанет никогда. Однако в глубине души она — даже в разгаре любовной игры — осознавала, что неизвестно как сложатся обстоятельства и повторится ли этот прекрасный момент соития с Мэттом.

Ну а пока… Частое шумное дыхание, сопровождавшее восхождение к вершине блаженства, представлялось Саманте гимном их страсти, получившей желанное удовлетворение.

Когда акт любви завершился, Саманта, все еще трепеща от возбуждения, всмотрелась в лицо Мэтта, не выпуская его из объятий. Он опустил голову и вновь прикоснулся губами к ее губам, страсть снова захлестнула их, словно волной, причем с такой силой, что Саманта очень скоро вообще утратила способность думать. Во всяком случае, на какое-то время.

— Что случилось, дорогая?

Понимая, что она вела себя непривычно тихо, когда отец с работниками вернулись с поля, Дженни тем не менее продолжала хранить молчание. Работники Лефти и Марк после ужина отправились в свою пристройку во дворе раньше обычного, сославшись на незаконченные дела. Дженни была благодарна им за это, поскольку чувствовала, что выдерживать их вопрошающие взгляды выше ее сил.

Затем она подумала, что ей не удастся избежать разговора с отцом, особенно когда он заявил:

— Ты и вчера сидела тихо, как мышка, а сегодня вообще весь вечер молчишь. Это на тебя не похоже.

— Наоборот. Все знают, что я не слишком разговорчива.

— Возможно, так считают посторонние, но со мной-то ты всегда разговаривала, рассказывала, что у тебя на душе. А сейчас молчишь, и у меня из-за этого неспокойно на душе.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Странно. Раньше ты всегда меня понимала. Даже когда я не мог внятно выразить свою мысль или говорил намеками. Между нами всегда существовала некая внутренняя связь, позволявшая понимать друг друга почти без слов. — Отец подошел к Дженни, отвел с ее лица выбившуюся из прически каштановую прядку и прошептал; — Давай не будем изменять этой традиции, хорошо?

Резко взмахнув рукой, как это, бывало, делал Мэтт, Дженни воскликнула:

— А может, у меня просто нет желания разговаривать? Может, я не хочу говорить, что твоя дочь совсем не та особа, за которую ты ее принимаешь?!

— У меня нет претензий к дочери. Она точно такая, какой я всегда хотел ее видеть. — Нахмурившись, Рэндольф Морган добавил: — Но она, помимо всего прочего, еще и женщина с присущими женщине чувствами, чаяниями и налагаемыми на себя этим полом ограничениями. Возможно, мне не дано осознать всего этого в полной мере, поскольку я, как мужчина, чувствую и думаю по-другому, но я настолько люблю свою дочь, что готов тем не менее попробовать ее понять.

— Если ты думаешь по-другому, то нечего об этом говорить, па.

— Но я сказал именно то, что думаю, дорогая.

— Ох, па… — Не выдержав снедавшего ее напряжения, Дженни позволила Рэндольфу заключить ее в объятия и, всхлипнув, произнесла: — Я тебя подвела.

— Расскажи мне об этом, Дженни…

— Мэтти я… мы…

Рэндольф с шумом втянул в себя воздух и осведомился:

— Хочешь сказать, что ты переспала с Мэттом?

— Не с Мэттом. Это был совсем другой человек.

Дженни почувствовала, как напрягся отец, а потом услышала, как его голос, в котором проступили резкие нотки, произнес:

— Что ты имела в виду, когда сказала, что это был совсем другой человек?

— Это тайна, па.

Дженни ощутила волнение отца еще до того, как он заговорил.

— Ты знаешь хоть один случай, чтобы я выдал какую-нибудь тайну или секрет?

— Нет, но…

— Итак?

— Наверное, это все-таки не совсем тайна. Разве тебе не приходилось слышать… был ли ты в курсе… — Она замялась, не зная, в какую удобоваримую форму облечь свой вопрос, и в следующую секунду выпалила все напрямую: — Ты знал, что у Мэтга есть младший брат-близнец?

Ответом ей послужило глубочайшее удивление, проступившее на лице Рэндольфа.

— Выходит, ты об этом не знал.

— А ты в этом уверена? — спросил Рэндольф.

— Сейчас — да. Они похожи друг на друга как две капли воды, и я не могла их различить.

— Ох, Дженни…

— Действительно не могла… пока Такер не сообщил, кто он такой. Честно говоря, мне не хотелось верить, что это правда.

— Дженни…

— Извини, па. Я не только тебя, я всех подвела.

До крайности сконфуженный, взволнованный Рэндольф не хотел тем не менее замалчивать эту ситуацию.

— Расскажи мне, что произошло, Дженни, — попросил он. — Но только подробно и медленно. Старики, знаешь ли, не всегда быстро схватывают суть вещей.

Напустив на лицо скорбное выражение, Дженни с полными слез глазами начала свое повествование. Пока говорила, ни разу не присела, а завершив рассказ, осталась стоять напротив отца чуть ли не навытяжку.

Рэндольф, пытаясь скрыть овладевшее им злое удивление, произнес:

— Что-то… я в это не верю. — Потом добавил: — А Мэтт знает о том, что случилось?

— Вчера я рассказала ему о произошедшем, после чего он выбежал из дома, вскочил на коня и ускакал. С тех пор я его больше не видела.

— И что же он сказал?

— Он сказал… — Дженни, всхлипнув, втянула в себя воздух, — Он сказал, что сам разберется с Такером.

Рэндольф согласно кивнул. Видимо, этот ответ вполне его устроил.

— Я попросила его не совершать поступков, о которых он впоследствии пожалеет. Так что дело еще далеко от разрешения. Наша помолвка пока действительна, но это все, что я знаю на данный момент. За исключением того, что мы с Мэттом любим друг друга, но это не та любовь, когда люди выходят замуж или женятся.

— Ваша любовь со временем станет только сильнее.

— Нет, потому что существует нечто большее — у каждого из нас.

— У каждого из вас?

— У меня — это мои чувства к Такеру, па. Хотя я знаю, что Такер лгал мне, он тем не менее успел растопить мое сердце ласковыми словами, которых Мэтт мне никогда не говорил. Кроме того… когда дело было сделано и я узнала его настоящее имя, он попросил меня простить его. И я сказала, что прощаю. Хотя лжи, конечно, я простить ему не могу, и он знает об этом.

— А что у Мэтта?

— Все слухи и сплетни, которые ходят о нем в городе и от которых ты пытался меня уберечь, подтвердились.

— Ты намекаешь на его связь с девушкой из салуна?

— Но это не его вина, па. Ни он, ни я до нынешнего времени не знали о том важном, что отсутствует в наших отношениях.

— Но это… хм… важное в твоих отношениях с Такером есть?

Устремленный на отца взгляд Дженни молил о понимании. Продолжая гипнотизировать Рэндольфа взглядом, она прошептала:

— Не знаю, что и сказать, за исключением следующего: Такер — такой же, как Мэтт. Он красив, смел и искренен. Когда я была с Мэттом, у меня голова кружилась от счастья, что он выбрал меня. Но Такер обладает способностью воспламенять мои чувства, заставляет биться сердце с удвоенной силой. С Мэттом я ничего подобного не испытывала.

Рэндольф никак не отреагировал на ее слова, и Дженни только и оставалось, что сказать:

— Мне очень жаль, что все так случилось, папочка.

— Не надо ни о чем жалеть, Дженни. — Хотя Рэндольфу пришлось нелегко, ему удалось найти слова сочувствия и ободрения. — Ты сказала правду — а это главное. Я, конечно, не все понял из того, что ты мне тут наговорила о своих чувствах, но ты женщина, стало быть, чувства — твоя епархия и тебе лучше знать, как распорядиться ими. Об одном тебя прошу — будь предельно честной со всеми, кого затрагивает эта история.

Дженни смутили слова отца, между тем Рэндольф продолжал:

— По-твоему, Такер не поверил тебе, когда ты сказала, что прощаешь его. Но если твои слова действительно шли от сердца — заметь, я не говорю, что ты обязана его простить; лично я уж точно буду иметь на него зуб, — следуй его велениям, не позволяй гордыне одержать над собой верх. Со временем обиды стираются из памяти, а вот сожаление по поводу утраченных чувств — никогда.

Поскольку Дженни по-прежнему пребывала в смущении и нерешительности, Рэндольф счел своим долгом уточнить:

— Мэтт так или иначе уладит отношения с братом но я больше всего полагаюсь на твое суждение. Ты сказала что Такер — близнец Мэтта, и если младший хоть немного похож на старшего, значит, он не из тех, кто обижается на правду. Другими словами, Такер не будет думать о тебе хуже, если ты скажешь ему о том, как относишься к нему и каково, на твой взгляд, положение вещей.

Дженни пристально посмотрела на отца.

— Похоже, девочка, я сказал не совсем то, что ты рассчитывала услышать, не так ли?

— Да уж… Совсем не то.

— Просто я люблю, когда играют в открытую, хотел прояснить это дело до конца и показать, какие нити протянулись между всеми его участниками, включая тебя. Надеюсь, в нем нет больше тайн?

— Как же нет, па? До сих пор никто не знает, что у Мэтта есть брат-близнец. Даже Мэтт не знал о его существовании, пока он не объявился в этих краях.

— Теперь я понимаю, что ты имела в виду, когда говорила о тайне. — Рэндольф нахмурился и продолжил: — Но все по-прежнему зависит от тебя, Дженни. Я пока воздержусь от дальнейших комментариев по этому поводу, а ты хорошенько подумай над моими словами. Что бы ни случилось, поступая согласно велениям своего сердца, ты никогда не ошибешься.

Дочь кивнула, ушла в свою комнату и прикрыла за собой дверь.

Рэндольф не сдержал слез. Он мог бы сказать Дженни гораздо больше, но положение, в котором она оказалась, потрясло его.

Одно, впрочем, он знал твердо.

Если Дженни, Мэтт и его брат Такер не примут разумного решения, чтобы найти выход из создавшейся ситуации, это сделает он — Рэндольф Морган.

Солнце уже клонилось к закату, поэтому Саманта и Мэтт, одеваясь, почти не разговаривали. Теперь, когда они удовлетворили свою страсть, можно было подумать и о другом.

Наконец Мэтт с задумчивым видом произнес:

— Пока ничего не предпринимай, Саманта. Дай мне время урегулировать дела с Такером, ведь он — мой брат. Я не могу оставить его без поддержки и помощи.

Саманта кивнула.

— Я разыщу тебя, как только ситуация мало-мальски прояснится.

Саманта снова согласно кивнула, потом сказала:

— Прости меня, Мэтт… За все.

Мэтт взял ее за руки, поцеловал, после чего поднял и посадил на лошадь.

— Постараюсь уладить все проблемы как можно быстрее.

Саманта вцепилась в поводья, когда Мэтт хлестнул по крупу ее лошадь, заставив животное с места перейти на крупную рысь. Через некоторое время на горизонте показался Уинстон, но на этот раз Саманта въезжала в него без прежних тяжелых мыслей, связанных с Мэттом.

Последнее, впрочем, не отменяло реально существовавших проблем. Она совершила ошибку, вызвав дядю Шона, человека принципиального, не терпевшего нарушителей закона. И просить Шона изменить своим принципам было все равно, что просить о том же самом ее отца. Именно в силу этого дядя Шон, сам того не желая, мог навлечь на них серьезные неприятности.

Между тем Саманта до сих пор не сказала Мэтту, что послала Шону телеграмму и вызвала его в город. Не смогла, не нашла для этого подходящих слов. Равным образом она не сказала Мэтту, что Тоби знает о существовании Такера. Саманта, кроме того, не знала, как собирался Мэтт «уладить» проблемы Такера. Он часто повторял это слово, но его смысл представлялся ей весьма неопределенным. В настоящий момент Саманта не сомневалась в том, что дядя Шон не станет колебаться, если узнает правду и у него появится шанс задержать преступника.