#img_10.jpeg
#img_11.jpeg
#img_12.jpeg
ГРУЗОВИК
Ангел правильно рассчитал: «О грузовике объявлю лишь к концу совещания». Заведи он этот разговор в самом начале, присутствующие потеряли бы голову, и совещание провалилось бы. Кто бы стал тогда говорить о саде и утепленном хлеве для овец, о квадратно-гнездовом посеве кукурузы и конвейерном посеве кормовых? Поэтому он решил подождать до конца. Ему одному была известна тайна. Ему и секретарю первичной партийной организации. Они вместе ездили в районный центр, где им выделили грузовик. Но они договорились никому не сообщать об этом до тех пор, пока не наступит подходящий момент. Ангел, который прежде был сержантом на фронте в Малых Татрах и некоторое время даже командовал взводом, сказал Добре:
— Послушай-ка, товарищ, насчет грузовика скажем только в конце совещания. Иначе в них вселится бес и все будут толковать только о грузовике.
Совещание продолжалось уже около четырех часов. Некоторые выходили во двор и, возвращаясь, спрашивали в дверях:
— Какого черта так надымили? Откройте окно, не то мы задохнемся тут!
Окна открыли, и кто-то выглянул во двор, испуганно спрашивая:
— А который теперь час, Кырлан?
— Торопишься?
— Мне пора домой, — ответил человек, лукаво подмигивая, — а то к ужину опоздаю.
Он хотел было направиться к выходу, но Кырлан остановил его:
— Эй, куда ты, разве повестка дня окончена?
— А чего там еще? Мелочи. Ерунда всякая!
— Ерунда, говоришь?
В это время поднялись и остальные, явно намереваясь уйти.
Ангел постучал ключом по столу и крикнул:
— Не расходитесь, товарищи, осталось еще два вопроса.
Несколько человек с пристыженным видом остановились у дверей. Двое уже успели выйти; их тяжелые шаги гулко отдавались в коридоре. Ангел многозначительно переглянулся с Добре, посмотрел на часы и шепотом спросил:
— Сейчас сказать?
Секретарь парторганизации взглянул на собравшийся в зале народ, увидел, что некоторые уже направились к выходу, что женщины уже встали, оправляли и подвязывали косынки, тоже готовясь уходить, и кивнул, разрешая Ангелу открыть тайну. Ангел медленно поднялся, откашлялся без всякой на то надобности и налил воды в стоявшую перед ним железную кружку. Так он делал всегда, когда собирался выступать, и один из присутствующих, стоявший у дверей, тот самый, что боялся опоздать к ужину, скорчил недовольную мину.
— Теперь он целый час будет делать выводы!
Двое стоявших рядом с ним хихикнули исподтишка, но смех замер у них на губах после первых же слов, произнесенных Ангелом:
— Дорогие товарищи, как вам сказать… я очень рад сообщить вам нечто важное. Нашему хозяйству дали грузовик…
Тут он замолчал, волнение явно помешало ему продолжать. Он поискал рукой железную кружку, чтобы отпить глоток воды, но опрокинул ее, и вода потекла к бумагам, лежавшим на столе. Счетовод бросился к бумагам. Ангел приподнял кружку с водой и сердито крикнул, словно кто-то другой был виноват в случившемся:
— Черт побери! Чтобы распределение не вымокло! И чего вы только смотрите?
Молодой парень, сидевший в первом ряду, кинулся к столу, поднял лист бумаги, на который смотрел председатель, и замер с ним в руках, не зная что делать. В этот миг, словно очнувшись от небывалого изумления, люди вскочили, и раздался такой гул аплодисментов, от которого зазвенели все стекла. Послышались возгласы «браво!» — а те, которые собрались уходить и слушали невнимательно, начали расспрашивать соседей:
— Что он сказал? Что он сказал?
Те, что успели выйти в коридор, возвратились: их разбирало любопытство, и они теснились в дверях. Другие же, которых они прижали, вопили:
— Чего толкаетесь? Турки на вас напали, что ли?..
Даже вышедшие на улицу вернулись в зал, привлеченные криками «ура!» и аплодисментами. Они наперебой задавали вопросы, от чего галдеж еще усилился:
— Чему это хлопают, а?
— Эй, что с вами? Какой дьявол попутал?
Расплакались грудные младенцы, до сих пор спокойно лежавшие у груди матерей. Один пронзительно кричал, другой сердито сопел, жалуясь, что его разбудили, третий судорожно всхлипывал, и люди, оглушенные всей этой сумятицей, призывали друг друга к порядку. Разумеется, во всем были виноваты женщины.
— Зачем пришли с ребятишками на собрание?
— Из-за них и поговорить толком нельзя.
— Как будто здесь ясли!
Одно слово, как бурная волна, перекатывалось от человека к человеку, и внезапно все перестали ощущать усталость после четырехчасового собрания.
— Грузовик! Грузовик!
Шоссейная дорога проходила прямо перед зданием правления колсельхоза. По ней беспрерывно ездили всякие машины, телеги и грузовики. За один день проезжало по меньшей мере двадцать грузовиков самых различных марок. А дней пять тому назад механик с маслобойки говорил, что своими глазами видел грузовик марки «Красное знамя», то есть румынский грузовик.
Может быть, эта суматоха продолжалась бы еще долго, если бы неожиданно не донесся глухой шум. Сразу наступила тишина, а кое-кто тугой на ухо слегка зашикал.
— Чего замолчали, это же электростанция!
— Какая станция, дядя Тасе? Это грузовик.
Кто-то бросился к окну и, распахнув его, высунул голову и стал прислушиваться.
— Это грузовик! — торжествующе заявил он. — По дороге идет грузовик.
Шум мотора становился все громче и громче, и люди застыли на месте, словно речь шла именно об их грузовике. Яркий сноп лучей ударил в окна, и грузовик так быстро промчался мимо правления, что задребезжали стекла и задрожали деревянные полы. Только тогда к Ангелу возвратилось спокойствие, и он сказал, улыбаясь:
— Это не наш, товарищи. Наш грузовик мы получаем завтра.
Те, которые возвратились в зал, теперь спешили занять хорошие места в первом ряду, тесня других. Им казалось, что из-за гула мотора электростанции они не расслышат, о чем говорится, и они потребовали закрыть окна. Никто больше не протестовал против табачного дыма. Напротив, даже Кырлан, который никогда не курил, попросил у соседа закурить.
— Глянь-ка, — ответил тот, — значит, и ты дьяволу продался! Чужие куришь?
— Давай, брат, а то в горле пересохло, — попросил Кырлан и жадно затянулся. Тут пошли разговоры, и кто-то обеспокоенно, по-хозяйски деловито спросил:
— Грузовик-то грузовик, а как привезти его до Обидиць?
Не все поняли вопрос, и кто-то рассмеялся:
— На волах, Панделаке! На волах. И ты будешь их погонять: «Налево! Направо! Налево!» Ну что, Панделаке, разве плохо так?
Оскорбленный Панделаке вскочил как ужаленный.
— Ты вот смеешься, а где взять шофера? Ты знаешь такого? Где ты видел его? Кто полезет за то колесо, как оно называется?.. За…
— Ты хочешь сказать, за руль?
— Вот, вот! А что? Это же не коса. Видишь? В другой раз не говори, что это плевое дело!
И тотчас все подумали о Миае, механике, который работает у двигателя на огороде.
— Миай! Где Миай? — раздались голоса.
— Какой Миай? — спрашивает маленькая старушка, которой очень хочется, чтобы с ее мнением тоже считались в такую важную минуту.
Старушка не очень хорошо знает Миая. В Обидиць столько Миаей! Около сотни. Какой Миай? Тот, что на огороде работает? Какой Миай? Который рябой? Да разве он смыслит в этом деле?
Миай стоял до сих пор в глубине зала, прислонившись к стене, и вся спецовка у него была в извести. В руках он держал фуражку, покрытую масляными пятнами, и от стыда не знал, куда ее девать.
— Скажи, в грузовиках толк знаешь? — крикнул кто-то из присутствующих.
Миай густо покраснел и, видно, совсем пришел в замешательство, напуганный проявленным к нему интересом.
— У него и фуражка шоферская, — заметил сосед Кырлана. — Как же ему не знать толка?
— Книжка у тебя есть?
— Какая книжка? — спросил Кырлан. — Какая еще там книжка? У него есть книжка по трудодням.
— Шоферская книжка. Чего дурака валяешь, Кырлан?
— У него есть справка, что он изучал в армии шоферское дело.
— А кто же тогда на огороде останется? Это неправильно, надо другого найти! — раскричался механик с электростанции.
Но многие поняли, чего он добивается, и укоризненно ответили:
— Может, тебе самому захотелось? Ишь ты! Нам прикажешь в темноте сидеть? Кто же останется на электростанции? Или ты хочешь, чтобы мы себе глаза выкололи? Миая надо назначить: он в танковой части служил.
Миай стоял оторопевший, комкая фуражку в руках. Кто-то сказал ему, чтобы он вышел вперед и встал на виду. Ангел поднялся и сделал ему знак:
— Подойди, товарищ, к столу!
Миай шагнул к столу президиума, и люди почтительно посторонились, давая ему дорогу. Один парень схватил его за рукав спецовки и дружески ему улыбнулся. Другой легонько похлопал его по спине и с нескрываемой гордостью шепнул:
— Миай, наш шофер!
А третий подбодрил его:
— Какого черта так медленно идешь? Жми на первой скорости!
Одна женщина иронически хихикнула:
— Этот Миай? Так он же телегу в канаву опрокинет!
Другая, сидевшая рядом, подтолкнула ее:
— Молчала бы уж, раз в технике не разбираешься. Вот каким ты его знаешь, а двигатель для огорода он сделал из старого железа, что во дворе машинно-тракторной станции валялось.
Миай подошел к президиуму. Ангел и Добре предложили ему сесть, и он едва осмелился присесть на край стула. Затем он растерянно взглянул на людей, которые взирали на него с таким любопытством и удивлением, словно видели его впервые.
Но что творилось в душе Миая в эти мгновенья! Люди смотрели на него, как на медведя. А он сидел молча рядом с председателем и секретарем партийной организации, положив фуражку на колени, и руки у него слегка дрожали. Ведь до сих пор ему приходилось сидеть лишь в глубине зала, там, где люди без особого внимания слушали то, о чем говорилось впереди, где болтали всякий вздор и подталкивали друг друга, как школьники за партами, которые стараются, чтобы их не заметил учитель.
Председатель наклонился к нему. Что он ему сказал? Миай не расслышал как следует. К нему нагнулся через голову Ангела и Добре секретарь парторганизации. Теперь Миай отчетливо услышал:
— В грузовиках разбираешься, товарищ Миай?
У него не нашлось силы ответить, он смог только утвердительно кивнуть: «Разбираюсь» — и обрадовался, увидев, как сразу просияли лица Добре и Ангела. Председатель встал и сказал:
— Товарищи, вы согласны, чтобы мы назначили товарища Миая шофером первого грузовика нашего колсельхоза?
Миай еще сильнее скомкал фуражку. Однако собрание быстро приняло предложение Ангела. Один юноша даже встал и сказал:
— Я хорошо знаю товарища Миая, я тоже работаю в саду у насоса. Я его помощник. Знаю его как хорошего и старательного работника. Он и меня механике обучил. Помню, он часто говорил мне: «Это, Георгицэ, пустяки, вот увидишь, когда у нас грузовик будет!»
Миай слушал его в изумлении. Он не помнил, чтобы когда-нибудь говорил Георгицэ про грузовик, и теперь пытался припомнить, когда же именно это произошло. Но напрасно. Все было как в тумане. Ему удалось лишь вспомнить, как одна девчонка из садовой бригады крикнула ему: «Эй, Миай, сидишь себе на стульчике возле двигателя и трудодни зарабатываешь. С мотыгой дела не имеешь, не нагибаешься, не потеешь. Вот это работа!» Но когда же он говорил Георгицэ про грузовик? А теперь в первом ряду сидит та девчонка, которая тогда упрекала его. Она тоже подняла руку, голосуя за то, чтобы его назначили шофером. Даже она. И в душе Миая впервые появилось смутное чувство гордости и радости. Он протянул руку за кружкой. Ему хотелось пить. Добре, улыбаясь, придвинул к нему кружку с водой. Все стали смотреть, как он пьет воду, как вытирает рот рукавом спецовки. И теплая волна снова захлестнула его сердце. Но то было не расслабляющее, а совсем иное тепло. Он взглянул на Георгицэ. Тот сделал ему знак рукой. И Миай вздрогнул почти испуганно, снова охваченный огромным, совершенно новым для него чувством.
Никому уже не хотелось уходить с собрания. Механик с электростанции, отлучавшийся проверить мотор, вернулся и озабоченно заявил:
— У меня солярка кончилась! Придется выключить свет.
Люди набросились на него:
— Как это выключить свет?
— Почему выключить?
Все облегченно вздохнули, когда Ангел тут же дал механику талон на солярку, и он ушел вместе с кладовщиком. Люди хотели подробно потолковать о грузовике. Один крестьянин, побывавший в городе, спросил:
— А что мы напишем на табличке грузовика? Какой номер?
— Номер один, — ответил кто-то. — И еще напишем: «К. С. Х.».
— Этого недостаточно! — поднялся другой. — Напишем еще и «ОБ».
— А что это значит?
Колхозник, побывавший в городе, уверенно объяснил:
— Вот видите, что не знаете! Разве машина из Бухареста не имеет возле номера еще букву «Б»? А машина из Слатины имеет буквы «СЛ». Чтобы все знали, откуда машина.
— А «ОБ»? Обидиць! Вот оно что! Нет, так нельзя. Непонятно будет. «ОБ» может означать и Оборень или Оборешть. Напишем полностью: О-би-ди-ць!
— А для номера останется место? Табличка же маленькая, это не газета.
— Номер тоже маленький. Сколько он места займет? Самую малость. Ведь другой машины в деревне нет.
— А буквы «К. С. Х.»? Как же так? Не будут знать, что это наша машина.
— Тогда напишем полностью: «К. С. Х. «Путь Ленина».
Миай вывел их из затруднения:
— Столько слов на табличке не уместится. Мы можем написать там только одну букву, указывающую область и регистрационный номер. Таковы правила движения. Остальное напишем на бортах машины. По обеим сторонам. У нас и места будет больше, и большими буквами сможем написать.
Все обрадовались и одобрили предложение Миая.
— Он шофер, — раздался чей-то голос. — Ему лучше знать, что полагается по уставу грузовиков.
Наконец собрание закончилось. Некоторые разошлись, но многие все-таки не уходили. Миай прошел в кабинет председателя, и ему тут же напечатали на машинке командировочное удостоверение в районный центр, куда он должен был поехать утром, через несколько часов, — принимать грузовик. Он сбегал домой, переоделся и быстро вернулся.
Миай захватил с собой и справку, гласившую, что он изучал в армии «автовождение и ремонт автомобильных моторов».
Ангел, который тоже должен был ехать с ним, сказал:
— Через три часа поезд. Встретимся на станции. Ты тоже иди домой, только гляди не проспи, не опоздай на поезд, не то беда будет!
— На три часа я домой не пойду! Пойду прямо на станцию. Полежу там на скамейке. Теперь не холодно, не замерзну.
Счетовод посмотрел на Миая и подумал: «Смотри-ка, что за человек! А до сих пор я даже не замечал его!»
— Когда вы вернетесь? — спросил Кырлан, который не отходил от них.
— Завтра после обеда. Мы быстро управимся.
— Ладно, — сказал Кырлан. — Чтобы нам знать. Будем ожидать вас на шоссе…
Миай снова покраснел, представив себе, каким будет возвращение. Он почувствовал, что у него дрожат руки, однако встряхнулся, словно освобождаясь от какой-то слабости, и подумал: «Черт возьми, ведь я же танки водил, а не такие игрушки…»
Они ушли. Ангел двинулся домой. Миай направился к станции. Кырлан проводил его до угла улицы. Он смеялся и радовался, как ребенок.
— Знаешь, — сказал он Миаю, — мы выйдем вам навстречу с хлебом и солью. Так полагается встречать технику.
Он взял Миая под руку и продолжал:
— Вот обрадуется мой сынок! Я его тоже приведу. Посажу его в грузовик. Ты как думаешь? Разрешишь ему? Ведь это наш грузовик. Пускай и дети техникой пользуются. Бедняга отец говорил мне: «Полезай, парень, на телегу». А я дожил до того, что могу сказать своему ребенку: «Полезай-ка на грузовик, пусть тебя товарищ Миай малость покатает». Чудесное дело техника! Что скажешь?
Миай не отвечал ни слова. Кырлан в недоумении спросил:
— О чем ты думаешь?
Миай по-прежнему молчал. Он шел медленно и размышлял. Ему казалось, что он видит на колсельхозном дворе пять грузовиков и слышит непрерывный гул моторов. Словно наяву звучит голос Ангела: «Как у нас дела, товарищи, с перевозками? Ящики с помидорами на рынок свезли? Сколько раз съездили? А с доставкой пшеницы как обстоит?»
— О чем ты думаешь, Миай?
Тогда Миай с жаром сказал:
— Приводи своего сынишку завтра, когда мы приедем с грузовиком; я посажу его рядом с собой за рулем…
Перевод с румынского Т. Хаис.
#img_13.jpeg