Лаборатория
Я шёл по пустынному полю, покрытому грязным тающим снегом, и с волнением думал о своём будущем репортаже из такого солидного научно-исследовательского центра, каковым, несомненно, являлась Лаборатория.
Голова моя была набита всевозможными нейтронами, мезонами, протонами, гиперонами, позитронами, и меня охватывал панический ужас при мысли, что во время предстоящих бесед я всё это перепутаю.
Лаборатория находилась далеко за городом, и от последней автобусной остановки пришлось ещё порядочное расстояние прошагать пешком. Так что у меня было достаточно времени, чтобы повторить мысленно очерёдность вопросов. Кроме того, я мог уже издали освоиться с видом Лаборатории, приземистое здание которой лежало на пустой равнине и отчётливо вырисовывалось на фоне серых холмов, окаймлявших со всех сторон наш город.
После двадцатиминутного марша я наконец доложил о своём прибытии в проходной, предъявив вахтёру редакционное удостоверение. Тут ко мне присоединился курьер, и вместе с ним мы направились в кабинет директора.
Профессор уже ждал меня, предупреждённый по телефону вахтёром о моём визите. Он сидел в огромном кресле, а перед ним, на сверкающем письменном столе красного дерева, высились кипы книг и научных журналов. Даже на стенах кабинета висели графики, иллюстрирующие ход всевозможных сложнейших физико-химических процессов.
Я поздоровался с профессором, передал ему привет от нашего главного редактора, некогда учившегося вместе с ним в школе первой ступени, и не мешкая приступил к интервью.
— Пан профессор, — начал я, положив перед собой на стол блокнот и авторучку, — какие цели ставит перед собой Лаборатория и какова область её исследований?
Профессор немного помедлил с ответом. Наконец, откашлялся и произнёс тихим голосом:
— Цель наших исследований, гм, довольно специфична. Мы занимаемся тут исключительно ниспровержением общепринятых физических законов и правил математики.
«…Ниспровержение законов и правил математики». — записал я в блокноте. — А можно ли узнать зачем?
По той простой причине, что их слишком много! Уже сейчас мы констатируем, что самые способные студенты и солидные учёные мужи не могут угнаться за научным прогрессом, не управляются с огромным, постоянно нарастающим потоком информации. Физика становится слишком трудной для физиков, математика — для математиков. Следовательно, необходимо частично освободить их от балласта. Такова наша основная цель.
— Понятно. В этой связи, пан профессор, не могли бы вы продемонстрировать нашим читателям на каком-либо небольшом конкретном примере свою методику ниспровержения, допустим, правила математики?
— С удовольствием, — профессор взял карандаш и лист бумаги. — Вам, разумеется, известна теорема Пифагора?
— Пи-пифагора? — переспросил я, заикаясь.
— Ну та, которая гласит, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов?
— Да, конечно…
Профессор начертил на бумаге прямоугольный треугольник и квадраты.
— Достаточно только нарисовать треугольник криво — и равенство исчезнет! Тут даже излишни какие-либо доказательства. Это видно невооружённым глазом!
Я пригляделся к рисунку. Действительно, квадрат гипотенузы абсолютно не равнялся сумме квадратов катетов!
— Столь же просто мы опрокидываем теорему Талеса. Отрезки на разных сторонах угла вовсе не будут пропорциональны, если прямые, их отсекающие, не будут прямыми!
— Потрясающе! — прошептал я восхищённо и не без некоторой доли внутреннего удовлетворения.
— К сожалению, в связи с перегруженностью научной работой я не смогу лично сопровождать вас при осмотре Лаборатории. Но я уже распорядился, чтобы вам составил компанию доцент Маруля. Это наш выдающийся физик. Он уже собственноручно опроверг принципы динамики Ньютона, законы Бойля-Мариотта, Лавуазье и теорию относительности Эйнштейна,
Профессор нажал кнопку звонка, и минуту спустя в дверях появился доцент Маруля, плотный, высокий, бледным одутловатым лицом, значительность которого подчёркивали очки в золотой оправе.
Доцент Маруля, не говоря ни слова, повёл меня по коридору к двери, на которой виднелась надпись: «Антиэлектрическая лаборатория». Когда мы вошли в неё, доцент остановился у крайней динамо-машины и молвил:
— Разумеется, профессор уже информировал вас о моих скромных научных достижениях. Однако он не упомянул моего новейшего, сегодняшнего открытия. Так вот, оказывается, что электрического тока вовсе не существует, электричество — это фикция! Мне бесконечно жаль старика Фарадея… Увы, его теория индукционных токов была обыкновенной ошибкой, каковые не редкость в практике учёных. Видите ли, Фарадей утверждал, что если к цепи, состоящей из соленоида, гальванометра и проводников, быстро поднести магнит, то гальванометр покажет возникновение электрического тока. А если вместо магнита взять палку! Пожалуйста… Подносим её… Очень быстро подносим… Ну и что? Ничего!
Действительно, стрелка гальванометра не дрогнула. Доцент Маруля отложил палку.
— В заключение опровергнем известный ньютоновский закон всемирного тяготения. Пройдёмте в соседнюю комнату.
«Закон всемирного тяготения? — удивился я. — Ого, здорово замахивается этот Маруля!»
— Да. Якобы любые массы взаимно притягиваются. Вздор!
Посреди затемнённой комнаты свободно парил в воздухе какой-то серебристый предмет. Однако, привыкнув к полумраку, я констатировал, что этот предмет подвешен на нитке!
— Но ведь он же висит на нейлоновой нити! — опрометчиво воскликнул я.
— Эта нитка настолько слабо видна, что её как бы вовсе не существует! — пояснил доцент.
Я признал его правоту. Мы повернули к проходной. По дороге я ещё остановился у тяжёлой свинцовой двери, ведущей в куполообразную пристройку. На ней красовалась предостерегающая надпись: «Ядерные исследования. Главный реактор. Посторонним вход строго воспрещён».
— А что делают здесь? — спросил я, подстрекаемый врождённым любопытством.
— Тут мы производим эксперименты, призванные доказать, что расщепление ядра вообще невозможно! Так одним махом я опровергну всю ядерную физику А заодно и человечество избавится от самой большой заботы. Вы понимаете? — Тут доцент Маруля проницательно поглядел на меня сквозь золотые очки.
Мы обменялись крепким рукопожатием.
— Желаю успеха! — прошептал я.
Доцент скрылся за свинцовой дверью, а я, погружённый в размышления, неторопливым шагом покинул здание Лаборатории.
Я прошёл уже половину пути до автобусной остановки, как небо и заснеженные поля вокруг осветила вспышка и позади меня раздался оглушительный грохот. Сметённый воздушной волной, я упал на землю. А когда обернулся, то заметил, что Лаборатория исчезла. Над тем местом, где она стояла, выше туч вздымался столб дыма, увенчанный грибовидной шапкой.
Я во весь дух помчался в редакцию.
Перевод М.Игнатова
Как я охотился на тигров
Когда я оказался совершенно без средств к существованию, один из моих друзей посоветовал мне отправиться на периферию с циклом лекций.
— Ни на что-то ты не годишься! — принялся он жалеть меня. — В городе все тебя знают, ха-ха! Никто тебе и пяти злотых не одолжит. Фантазия у тебя, конечно, имеется, это верно! Но до чего она тебя довела, а? Как агент по заготовкам, ты вопреки чётким инструкциям закупал попугаев…
— Я учил их говорить! — прервал я своего друга.
— Это тебя не оправдывает! Работая страховым агентом, ты самовольно страховал деревенские избы от чертей и привидений, чем только способствовал распространению суеверий… Как директор комиссионного магазина ты запретил вообще принимать что-либо на комиссию, опасаясь взяток! Устроившись в пожарную команду, ты сам организовывал пожары, по своей наивности полагая, что таким образом способствуешь перевыполнению плана по противопожарным мероприятиям а следовательно, помогаешь росту общего благосостояния.
Опустив с покаянным видом голову, я пробормотал:
_ Что же ты мне посоветуешь?
— Повторяю: поезжай на периферию с циклом лекций! В настоящее время как раз развёртывается кампания по распространению культуры. К тому же работёнка непыльная! Разработай одну тему и читай свою лекцию хоть целый год! Вот, к примеру, отличная тема «Cholelithiasis et endorteritis obliterans у новорождённых».
— Но я полный профан в этой области, — кисло возразил я.
Мой друг искренне возмутился:
— Да ведь абсолютно всё равно, какая тема. Можно: «Культура древних инков» или «Иррациональная волюнтаристская метафизика», наконец, просто «Как охотиться на тигров».
— О-о-о! — воскликнул я. — Вот это мне по душе: «Как охотиться на тигров»!
Приятель с сомнением посмотрел на меня.
— Только не очень-то сочиняй! — предостерёг он. — Тигром людей не удивишь!
Поразмыслив, я решил, однако, что моя лекция будет называться «Как я охотился на тигров». Таким образом, с одной стороны, я мог рассчитывать на больший успех у слушателей, с другой — это избавляло меня от необходимости штудировать скучную книгу «Жизнь животных» и воспоминания охотников, позволяя полностью положиться на игру воображения.
Моё первое выступление должно было состояться в К. Прямо с автобусной остановки я поспешил за молчаливым проводником к расположенному на отшибе тихому белому посёлку.
Уже издали я заметил на здании клуба громадную афишу с моей фамилией. Удивил меня только рисунок, изображающий тигра. У животного было несколько пар лап, а взгляд был прямо-таки дьявольским.
Но я смело распахнул дверь и вошёл в помещение клуба. Зал оказался полон. Переждав жидкие приветственные хлопки и проглядев свои тезисы, я предался вслух воспоминаниям:
— Впервые я встретился с тигром ещё до первой мировой войны, в имении моего дяди, в Литве. Однажды ранним утром, захватив ружьё, я отправился поохотиться на зайцев или на диких уток. И вот тогда… И вот тогда-то я столкнулся лицом к лицу с тремя тиграми! Плывя среди камышей на своей лодке, я внезапно услышал в отдалении шелест огромных крыльев. Через минуту над озером появились три тигра… Я сразу узнал их по отвратительным когтям, искривлённым клювам и бурому оперению. Заметив меня, тигры снизились и начали описывать круги над моей головой… Молниеносно сорвав с плеча двустволку, я прицелится и выстрелил! Это был изумительный дуплет. Два смертельно раненных тигра качнулись в воздухе и рухнули вниз. В ту же минуту Апорт, мой верный пинчер, бросился в воду и приволок добычу на берег… Два тигровых чучела, великолепный охотничий трофей, до сих пор висят на стене моего кабинета!..
Зал наградил меня бурей аплодисментов. Тотчас же завязалась оживлённая дискуссия.
Выступавшие подтвердили мои наблюдения о том, что тигры являются сущим бедствием Подляся и Мазурских озёр, добавив, однако, что основную пищу тигров составляют гусеницы и виноградные улитки, а также, что некоторых тигров можно приручить и использовать в качестве домашней птицы, несущей крупные и красивые яйца. Эрудиция этих людей меня потрясла! Некоторым из них тоже довелось на своём веку столкнуться с тиграми. Один утверждал, что тигр в течение долгих лет был его непосредственным начальником, другому в юные годы пришлось вести смертельный поединок с тигром на верхушке церковной колокольни.
Когда все выговорились, ко мне подошёл высокий человек в белом халате и с благодарностью пожал руку.
— Я доктор М-ский, — представился он. — Сердечно благодарю вас за столь приятный вечер! До сих пор наши пациенты неохотно посещали лекции Общества по распространению научных знаний, я бы сказал даже, что больные относились к ним враждебно. Вам первому удалось сломать лёд. Поздравляю! Ваша лекция окажет нам большую помощь в опытах по лечению словом. Вы, несомненно, глубоко воздействовали на психику наших больных: как невротиков, так и психопатов… Ещё раз сердечно благодарю.
Ошеломлённый, я почти ощупью добрался до автобусной остановки. Вернувшись домой, я тщетно пытался уснуть: меня долго мучила головная боль.
Перевод В.Головского
Диктатор
Честь имею представиться: Маруля. Прошу запомнить эту фамилию. Это очень важно. Когда я был ещё малым ребёнком, моя мать отправилась к гадалке, чтобы навести справки относительно моего будущего.
— Ваш сын, — заверила её гадалка, — будет великим, знаменитым человеком!
Отец мой в то же самое время ходил советоваться с хиромантом.
— Ваш сын, — заявил ему ясновидец, — будет великим. выдающимся человеком!
— Кем же всё-таки? — полюбопытствовал мой отец, старый, заслуженный солдат.
— Великим полководцем! — уточнил прорицатель своё предсказание, сообразуясь с воинственной внешностью моего папаши.
Таким вот образом мои родители установили без моего ведома и согласия, что я когда-нибудь сделаюсь великим полководцем, диктатором!
— Ничего не жалей, чтобы помочь ребёнку сделать карьеру, — советовали моему отцу друзья-ветераны. — У других великих диктаторов, как учит нас история, долог был путь к власти, и порой они тратили впустую годы, занимаясь всяческой ерундой! Парнишку надо с малых лет готовить к диктаторству, вырабатывать в нём твёрдость, отвагу, способность быстро принимать решения. Пусть же он — сто тысяч картечин! — стремится прямо к цели, кратчайшим и вернейшим путём! Пусть он знает смолоду, что призван руководить другими, выигрывать битвы, править всем народом!
И меня начали готовить в диктаторы. Едва я малость подрос, меня научили искусству каллиграфии и велели писать на огромных листах картона различные призывы типа: «Голосуй за Марулю!», «Маруля — это мир и процветание!», «Твой голос нужен Маруле!», «Маруля — уверенность и доверие!», «Весь народ с Марулей!», «Маруля всегда с нами!»
Эти плакаты я развесил по квартире, а некоторыми даже украсил лестничную клетку. Поэтому мои сверстники быстро узнали, что родители воспитывают из меня диктатора. «Диктатор! — дразнили они меня. — Победитель дохлых крыс!» — и начисто отказывались играть со мной.
Родители то и дело с гордостью поглядывали на мои лозунги, и каждый день я получал от отца новое задание. Когда я вёл себя хорошо, он говаривал: «К завтрашнему дню сделаешь в награду только один плакат: «Маруля — наш вождь!»
А когда я безобразничал, он клал меня на колено и, шлёпая, приговаривал: «К завтрашнему дню напишешь сто раз «Маруля всегда прав!» и «Маруля умнее всех!», болван ты эдакий!»
Когда же, наконец, я достиг школьного возраста, меня ни с того ни с сего отдали в музыкальное училище.
— Военную службу всё равно придётся отбывать, — втолковывали отцу друзья-ветераны. — А пока что пусть ребёнок сам научится сочинять песни в свою честь! Это вопрос принципиальный! На профессиональных поэтов и композиторов рассчитывать нечего. Только и норовят, как бы начальство высмеять, очернить! Диктатор должен самолично приглядывать за хорами и оркестрами!
И я ежедневно барабанил на фортепиано «Гимн Маруле»:
Или:
А по воскресеньям мы всем семейством отправлялись в лес и с упоением разучивали на полянке:
Особенно торжественно отмечались мои именины.
Однажды я получил в подарок старую саблю, в другой раз — орден от дядюшки-унтера, в третий — старую, траченную молью треуголку.
В треуголке на голове и с орденом на груди, выпрямившись и заложив рук, у за борт жилета, я внимал песне, которую распевало моё семейство:
Независимо от школьных занятий я учился ещё на дому. Ко мне приходили два наставника: старший сержант, некогда служивший в штабе, и отставной полицейский унтер. Первый учил меня искусству стратегии второй — искусству правления.
Совместно со «стратегом» мы расстилали на столе большую карту Европы и разноцветными флажками обозначали линии фронтов. Потом, бубня себе под нос изображали бомбовые удары с воздуха или, урча и фыркая, имитировали артогонь.
Солдат я наносил на карту в виде мелких чёрточек, которые по мере необходимости вымарывал, генералов же и сановников рисовал в виде нулей, прибавляя им сбоку сабли, булавы либо зонтики. Частенько целыми днями передвигали мы взад-вперёд линии фронтов, стирали резинкой уничтоженные города, а по вечерам, утомлённые учениями, составляли сводки штаб-квартиры Верховного Главнокомандующего.
Когда однажды, разгорячённый боем, я запустил в карту чернильницей, превратив Европу в сплошное фиолетовое пятно, мой учитель заключил меня в объятия и вскричал: «Браво! Применяем, значит, тактическое ядерное оружие!» — и поспешно развернул следующую карту — Америки.
Занятия по искусству правления были делом весьма несложным. Совместно с учителем мы вырезали из бумаги маленькие силуэты людей, и, когда, например, проходили тему «Парламент», я привязывал к их бумажным ручкам нитки и одним рывком подымал, если требовалось голосовать. В другой раз, прорабатывая тему «Полиция и правосудие», мы арестовали около ста таких фигурок, а затем — чик-чик! — поотрезали им головки ножницами. Это был серьёзный предмет и вместе с тем отменное развлечение!
Однако самой забавной темой была «Формирование правительства». Папашу я назначил премьером, родного дядюшку — министром иностранных дел, двоюродного дядюшку, у которого позаимствовал радиоприёмник, — министром пропаганды, маму — министром финансов, а кузенов — замминистрами.
В подобных трудах протекли мои школьные годы, потом я отбыл воинскую повинность… Но диктатором, увы, не сделался!
Ни у нас, ни в какой-либо захудалой банановой республике. То ли я пропустил какую-либо важную ступень диктаторской карьеры, то ли сказались пробелы в образовании?.. А может, попросту не повезло?
Всё-таки, пожалуй, везение — важнее всего для начинающего диктатора!
Пока что я пристроился в канцелярии, и похоже на то, что до конца дней своих останусь мелким чиновником.
Перевод М.Игнатова
Навязчивый невроз
Доктор Птак, известный психиатр, проводив очередного пациента, посвятил несколько минут производственной гимнастике: сделал три глубоких приседания, пять раз вдохнул и выдохнул воздух по системе йогов, и только после этого бросил медсестре короткую, мобилизующую фразу: «Прошу следующего!»
В кабинет вошёл высокий плотный мужчина в элегантном, хорошо пошитом, хотя и несколько помятом, костюме. Его заурядное, ничем не примечательное лицо выражало глубочайшую апатию. Пациент нерешительно остановился в нескольких шагах от врачебного стола.
— Подойдите ближе! Садитесь в кресло, — любезно предложил Птак.
Мужчина неловко присел на краешек кресла и тупо уставился в пол.
— Что за недуг привёл вас ко мне? — поинтересовался психиатр.
— Ах доктор, я страшно страдаю! Что-то неладное у меня с головой! Я пребываю в постоянном страхе. Мне всё кажется, что меня вот-вот арестуют, что полиция и прокуратура напали на мой след… По ночам мне постоянно снятся камера и тюремные нары…
«Конституционно обусловленные психопатические отклонения, — заметил про себя доктор Птак. — Невроз и фобия. Кляустрофобия — страх перед замкнутым пространством…»
— Знаете, доктор, — продолжал тем временем пациент, — я совершенно утратил способность радоваться жизни. В то время как раньше я шёл по жизни напролом, так теперь я сделался робким, сторонюсь людей, особенно милиционеров…
«Типичная тяжёлая психостения, осложнённая неврозом», — ставил уже безошибочный диагноз доктор Птак.
— Я живу словно в каком-то призрачном мире. Грежу наяву. Например, воображаю, будто я уже в безопасности, где-нибудь в Австралии или в Бразилии… А потом вдруг опомнюсь, и…
Врач быстро протянул больному пачку сигарет. Тот дрожащими пальцами достал одну, закурил и глубоко затянулся.
— Вообще, доктор, я пессимистически смотрю на будущее, — закончил он свой рассказ. — Какой-то внутренний голос подсказывает мне, что я получу не менее пятнадцати лет. Уже теперь, идя по улице, я не-произвольно считаю решётки на окнах… Ах доктор! — пациент закрыл лицо руками. — Умоляю, спасите меня!
— Та-ак! — задумчиво произнёс доктор Птак, вставая из-за стола. — Та-ак… — повторил он, пересекая кабинет. — То, что вы рассказали, неоспоримо свидетельствует о наличии у вас патологического примата второй сигнальной системы над первой, а также над подкоркой. Вместе с тем я подозреваю, что у вас нарушено равновесие процессов возбуждения и торможения… Но я хочу вас успокоить! Это не психическое заболевание! Вы страдаете простым неврозом, с некоторыми признаками вегетативного расстройства…
— Как это?! — пациент даже вскочил с кресла. — Значит, этот… этот страх перед милицией, перед прокуратурой и тюрьмой — только такая болезнь, мания, не имеющая ничего общего с действительностью?
— Абсолютно ничего! — заверил его врач, и несчастный больной моментально повеселел.
— Вашу болезнь можно легко и быстро вылечить. Но главное, вы сами должны всё время повторять: «Милиции не существует! Прокуратуры не существует! Я чувствую себя всё лучше и лучше!»
— Я уже сейчас чувствую себя значительно лучше! — воскликнул пациент, заключая психиатра в объятия.
— Ну вот видите! Кроме того, я рекомендую вам полный покой, смену обстановки, отдых, абсолютную изоляцию от источника ваших фобий и тревог… А пока я пропишу вам бром с кофеином. Как ваша фамилия?
— Пищак. Алоиз Пищак! — прошептал пациент.
Он чувствовал себя внутренне обновлённым, чудодейственным образом возвращённым к жизни.
…Неделю спустя, развернув утром газету, доктор Птак наткнулся на заметку следующего содержания: «После долгих розысков органам милиции удалось наконец арестовать опасного преступника Алоиза Пищака. На счету этого афериста, спекулянта и расхитителя государственного имущества длинный список преступлений: взятки на сумму в несколько десятков тысяч злотых, хищения в магазинах и на складах, где он работал, спекуляция дефицитными товарами, нелегальная торговля валютой, подделка бухгалтерских документов, жульнические махинации с перепродажей квартир… Обвиняемый пытался доказать суду, что его преступная деятельность явилась следствием невроза, которым он якобы страдает с детства. Суд, однако, не принял во внимание эти объяснения и приговорил Пищака к пятнадцати годам тюремного заключения».
Доктор Птак отложил газету и глубоко задумался. Потом он раскрыл амбулаторный журнал и рядом с фамилией Алоиза Пищака написал: «Больной П. находится на пути к окончательному выздоровлению».
Перевод В.Головского
Натюрморт с усами
Недавно в нашем городе открыли галерею современной живописи. Однако помещается эта галерея не во Дворце искусств, где выставлены пейзажи кисти великих реалистов, и не в Городском музее, рядом с полотнами, запечатлевшими сцены из жизни народа с предпочтительным участием кавалерии, а просто стыдно сказать — в подвале!
Вышеупомянутый подвал расположен под особняком князей Пшытыцких, ныне — резиденцией гормясоторга и на протяжении своей истории служил последовательно: местом казней и пыток, винным погребом, складом селёдки, хранилищем угля, импровизированной каталажкой и, наконец, последнее время — ледником.
Отсталые круги местной общественности пытались любой ценой сорвать открытие галереи. Когда же не помогли пикеты у дворца, транспаранты «Пендзелькевич-сумасшедший», «Басиор — еретик и ташист», «Любежный — недоучка и пикасо», когда не возымели действия крёстный ход и разъяснительная кампания, ретрограды решились на отчаянный шаг — подкинули в подземелье к художникам дохлую кошку!
Но художники не отступили под натиском обывателей. Кошку вымочили в спирте, покрыли чёрным лаком, а потом приклеили к полотну. Таким образом возникла известная картина — «Натюрморт с усами», которая была вскоре приобретена кем-то из зарубежных коллекционеров и ныне является украшением Галереи искусств в одной из латиноамериканских столиц, где фигурирует под названием «Портрет госпожи X».
На вернисаж собрался весь цвет местного общества: дамы в глубоко декольтированных платьях и господа с чёрными зонтиками в руках — по последнему крику мужской моды.
Первым взял слово секретарь окружного союза художников. Показывая публике на темнеющий провал подземелья, едва озарённый мутноватым светом ламп, он долго и красноречиво распространялся о художниках, которые доблестно сражались с мещанами, филистерами и ретроградами, о славных страницах истории современного искусства.
— Под знаменем Пикассо и Матисса, Леже и Брака, Дали и Василия Кандинского — вперёд! — закончил свою речь секретарь.
Представитель отдела культуры взял в руки огромные ножницы и единым махом перерезал ленту, открывая тем самым выставку,
Первым отправился в недра подвала секретарь, за ним поспешили остальные гости. И тут древние своды прямо-таки содрогнулись от воплей ужаса, женского визга и проклятий мужчин.
Вдоль всего подвала бесконечной вереницей тянулись картины… Но какие это были картины! На одном полотне: ревущий олень, омытый лучами зари на фоне елей и горных вершин… На другом: белоснежный лебедь на голубом пруду, далее — девица, которая спала, преклонив голову на колени юноше, елейный апостол в лиловых одеждах, морской пейзаж с парусом…
Окружной секретарь ревел, точно раненый зубр, бросаясь от одной мазни к другой. Но со всех сторон на него поглядывали только лебеди, павлины, девицы, апостолы…
Наконец, окружного секретаря осенило — он понял всё!.. Эти мещане совершили акт изощрённой мести! Пробравшись украдкой под покровом ночи в подвал, они заменили шедевры современного искусства чудовищной мелкобуржуазной халтурой!
Секретарь резким движением выхватил револьвер и принялся палить куда попало — прямо, вверх, вправо, влево…
Публика в панике бросилась к дверям. От беспорядочной пальбы погибали в порядке живой очереди олени, лебеди, девицы, принцы, святые…
Последним пал на ниве современного искусства, сражённый метким выстрелом окружного секретаря, представитель отдела культуры. Упокой, господи, его душу!
Перевод М.Игнатова
Пистолет
В наследство от предков, кроме дюжины медалей и кучи долгов, мне достался старинный пистолет, некогда служивший моему прадеду — легионеру в борьбе с врагами отчизны, а заодно и с его собственными.
Пистолет этот в наши дни может представлять разве что музейную ценность, тем не менее благодаря длинному стволу и инкрустированной перламутром рукояти он производил внушительное впечатление на всех, кому я его ни показывал.
Долгие годы я хранил это оружие в футляре на шкафу, но в конце концов настал момент, когда пистолет должен был сослужить мне службу.
Близился день моей помолвки. Моя девушка до последней минуты не могла решиться: она то с плачем падала в мои объятия, то травила меня собаками. Её окончательное решение представляло собой полную загадку… Итак, в одно прекрасное утро, будучи на грани отчаяния, я сунул пистолет в карман и с букетом цветов направился к избраннице моего сердца. Уже с порога я увидел, что она в плохом настроении, но отступать было поздно. Одной рукой я протянул ей букет, а другой выхватил пистолет и приставил дуло к её груди.
— Ты хочешь стать моей женой?
— О боже, хочу! — воскликнула она, побледнев как полотно.
Через неделю состоялась свадьба.
С тех пор пистолет начал оказывать мне неоценимые услуги. Во-первых, я получил квартиру. Председатель жилотдела, правда, поначалу чинил препятствия, увиливал от прямого ответа и даже двусмысленно бросил:
— Если мы получим, то и вы получите.
Тогда я приставил ему к виску пистолет и коротко спросил:
— Стрелять?
— Сейчас всё будет сделано! — пролепетал струхнувший чиновник.
Вслед за этим я пробился на должность репортёра в редакцию иллюстрированного журнала. С получением интервью у меня никогда не возникало хлопот. Если только кто-нибудь пробовал отказывать мне в интервью, я подносил к самому его носу пистолет, и очередная жертва, как по нотам, отвечала на все мои вопросы. Этот метод давал великолепные результаты, и мои построчные гонорары росли.
Плохо приходилось и тому, кто пытался надуть меня! Неоднократно в магазинах или у мясника в лавке я вынужден был прибегать к помощи моего верного друга. И тотчас же продавец, меняясь в лице, извинялся:
— Действительно, произошла небольшая ошибка! Не принимайте этого близко к сердцу, пан начальник!..
Больше всего, однако, доставалось от меня разного рода мерзавцам и хулиганам. Бывало, возвращаюсь домой поздно вечером, вдруг из подворотни показывается бандит с кирпичом в руке и нагло предлагает:
— Купите кирпич!
Молниеносным движением я выхватываю старинное оружие и, в свою очередь, рекомендую:
— Приобретите пистолет! — А потом: — Руки вверх! Марш в милицию!..
Разрешения на право носить оружие никто у меня не спрашивал, да и что это было за оружие? Чтобы выстрелить из него, я должен был бы проделать целый ряд сложных операций: прочистить дуло шомполом, истолочь порох в ступке, насыпать его на полку, загнать свинцовую пулю в ствол и заткнуть его пробкой, подпалить фитиль и, конечно, побыстрее удрать из дому.
Со временем, однако, я сделался очень нервным. Стоило кому-нибудь подойти ко мне и спросить: «Что слышно?» или «Как дела, старик?» — и я тут же приставлял к его груди пистолет.
Слов ом, как говорится, и на старуху бывает проруха. Один историк, из которого я с помощью оружия пытался вышибить интервью, вовсе не пришёл от этого в ужас. Наоборот! Он выхватил пистолет у меня из рук, внимательно осмотрел его со всех сторон и радостно воскликнул:
— Ведь это же старинное оружие! Именно его-то нам и недостаёт. От имени дирекции Национального музея я прошу вас принести пистолет нам в дар.
Я не посмел отказать.
С тех пор в моей жизни всё решительно изменилось. Жена меня бросила, меня уволили с работы, в квартиру вселили жильцов, продавцы обвешивают меня, а всякие приставалы безнаказанно привязываются ко мне на улице.
Только одно меня утешает: мой любимый старинный пистолет хранится в музее под стеклом в позолоченной рамке, с надписью: «Пистолет Наполеона».
Перевод В.Головского
СТУЛ
Тот, кто хоть секунду побыл на государственной службе, знает, что всё на этом свете преходяще: социально-экономические формации, правительства, мода, обычаи, но одно остаётся незыблемым и в начале и конце каждого года овладевает умами всего чиновничества и инженерно-технического состава, учёных и работников торговой сети, короче: ежегодная полная инвентаризация!
В ноябре учреждения и организации пробуждаются от летаргии, референты протирают заспанные глаза, и тишину канцелярий нарушает нежный шелест инвентаризационных книг.
— Стул без спинки № II в 1001—есть, — шепчет канцелярист, отмечая галочкой соответствующий объект. Стол без ноги № VIIIа1899 — есть! Вешалка без крючка № I сЗЗЗ — есть!
— Ферродинамический трёхфазный вольтметр без электромагнитного фарадометра — есть! — бормочет инженер. — Фотоэлектрический спектрофотометр без окуляра № VIa77 — есть!
— Аспирин — есть! — приговаривает фармацевт, обшаривая закоулки аптеки. — Пенициллин — есть! Спирт… нет! Боже милостивый, куда девался спирт?..
Недавно я проводил инвентаризацию в качестве сотрудника одного весьма солидного учреждения в N. Наша инвентаризационная комиссия проверила всё — от подвалов до чердака. Нашли дохлую крысу — записали, наплевал кто-то на пол — записали, выгребли из корзины для мусора окурок — записали.
Казалось бы, даже такая безделица, как булавка, не могла бы ускользнуть от нашего внимания. Упустить что-либо было просто физически невозможно. И всё же… Когда начальник подотдела инвентаризации возник в дверях белый как мел и окинул нас трагическим взглядом, мы поняли всё без слов.
— Не хватает одного стула, — простонал, наконец, начальник, — № Ив1895! Буковый, светлый, на сиденье перочинным ножом вырезаны сердце и слова: «Люблю Франтишку». Я только что был у главного бухгалтера. Годовой баланс по основной сумме не сходится на 41 злотый и 50 грошей! Гневный бухгалтер в обмороке, его заменяет Пищак… Воды!
Я подал ему стакан воды.
— Через десять дней, — продолжал он, — приедут контролёры из министерства! Начнутся разбирательства, протоколы, увольнения… Валерьянки!
Я подал ему валерьянки.
На следующий день наш начальник был гораздо бледнее, чем накануне, и взгляд его, брошенный на нас, стал ещё отчаяннее.
— Нашёлся стул? — спросил он глухим голосом.
Мы молча склонили головы.
С тех пор начальник, бледный как призрак, приходил ежедневно в седьмом часу, дожидался нас, задавал нам один и тот же сакраментальный вопрос, а затем, обессиленный, падал в кресло. И замирал в нём до трёх минут третьего, бессмысленно уставившись на чахлый филодендрон.
Однажды я сказал ему шёпотом:
— Пан начальник, послезавтра приезжает комиссия…
Начальник очнулся и произнёс деревянным голосом:
— Мне каюк, дорогой мой. Я весь цепенею, деревенею!
— Что с вами, пан начальник? — Я потряс его за плечо.
— Не хватайте меня. Спинку сломаете! — предостерёг начальник.
Я остолбенел. Неужели он рехнулся?
Накануне прибытия комиссии из Варшавы наш начальник вообще не появился в учреждении! Директор бушевал в коридоре:
— Пропали! Утопил нас, угробил! О господи! Царство за стул!
Главный бухгалтер падал в обморок после каждой очередной резолюции. А мы метались в четырёх стенах подотдела, словно ночные мотыльки под абажуром…
В тот роковой день я пришёл на службу немного раньше, чем обычно. Ещё царил полумрак, но я всё-таки разглядел, что в комнате словно прибавилось мебели. Неужто стул! Я подошёл ближе и увидал нашего начальника, замершего на четвереньках на полу.
Голова его поникла, а на плоской, распрямившейся спине было выведено красным лаком: «Стул буковый светлый № 11в1895». Ниже было дорисовано сердечко и выведена фраза: «Люблю Франтишку».
Я молча сел на него и взял инвентаризационную книгу. Начальник не шелохнулся. Неторопливо, спокойно отметил я красным карандашом последний недостающий предмет.
Когда явился курьер, я незамедлительно отправил его с радостной вестью к директору.
Около трёх часов в отдел ворвался директор! Сияющий, радостный, чмокнул каждого из нас в лоб и воскликнул:
— Всё сошлось! Я спасён!.. Баланс — комар носа не подточит!.. Взгляните, я даже получил за это медаль! А где начальник? — вдруг встревожился он.
Я безмолвно показал ему на стул.
Минутой молчания почтили мы нашего героя. Директор снял с груди медаль и повесил её на спинку героического стула. А потом промолвил, сдерживая волнение:
— Этот стул я возьму к себе в кабинет. Он заслужил эту честь!
Перевод М.Игнатова
Пещерный человек
Мною всегда владел дух противоречия. Когда отец говаривал мне: «Учись, сын мой, прилежно!», я умышленно бил баклуши и оставался ка второй год. Когда мать предостерегала меня: «Не бегай, а то вспотеешь!», я наперекор ей бегал и обливался потом.
Вот почему, начитавшись недавно о всевозможных ракетах, запущенных на Луну, и искусственных спутниках Земли, атомных электростанциях и сверхзвуковых самолётах, я окончательно и бесповоротно решил: «Стану пещерным человеком! Назло всему миру! Вы вперёд, а я — назад! Вы меня атомом, а я вас — дубиной!»
Н-да, легко сказать: с сегодняшнего дня я — пещерный человек. Ведь, признаться откровенно, я не имел ни малейшего представления о том, чем, например, пещерные люди отличаются от спелеологов. Поэтому, основательно поразмыслив, решил посоветоваться со старым школьным приятелем, ныне — учёным-антропологом.
Учёный принял меня в своём кабинете. Он подсчитывал нижние зубы у какого-то древнего, истлевшего черепа и, видимо, то и дело сбивался со счёта, так как был крайне раздосадован. Несмотря на это, он поздоровался со мной довольно любезно для школьного товарища, занимающего более высокое положение.
— А, как дела? Один, два, три… Что слышно?.. Четыре, пять, шесть… Все здоровы?.. Семь, восемь, девять…
— Спасибо, — ответил я. — Все домашние… десять, одиннадцать, двенадцать… слава богу, здоровы! Кому ты считаешь зубы?
— Пятнадцать, — забормотал профессор. — Господи, теперь ты меня сбил!.. Кому? Это череп троглодита, пещерного человека. Результат наших последних раскопок!
— О! — обрадовался я. — А как он выглядел при жизни?
— Обыкновенно, как всякий первобытный человек, — буркнул учёный. — Был весь обросший, одевался в звериные шкуры, охотился с дубиной на животных, обитал в пещере, огонь разводил при помощи кремня и трута…
— Значит, — подхватил я, — он не пользовался услугами электростанции?
— Да что ты? — удивился антрополог.
— А умел хоть читать и писать?
— Куда там!! Он был способен лишь выполнять примитивные рисунки на стенах пещеры.
— Благодарю тебя, дорогой мой! Этого мне достаточно!.. Ну не стану тебе больше мешать… Считай себе, считай! — воскликнул я, преисполненный благодарности.
Воротясь домой, я немедленно составил план действий. А именно — решил:
— перестать бриться и стричься;
— продать все свои вещи и книги;
— походатайствовать, чтобы выключили газ и электричество,
— купить на барахолке звериные шкуры и дубинку;
— выполнить на стенах комнаты ряд примитивных рисунков.
Спустя месяц я был уже стопроцентным пещерным человеком. Усатый и бородатый, облачённый в синтетические меха (настоящих шкур достать не удалось), я сидел на корточках возле свечки (ибо ещё не овладел техникой добывания огня) и упорно пытался есть сырую телячью печень. Ввиду катастрофического отсутствия диких животных, я счёл за благо снабжаться мясом из торговой сети. Лишь время от времени я — чисто символически — глодал кость мамонта, украденную из зоологического музея.
Комната моя уже полностью была очищена от мебели. Только на полу лежала облезлая медвежья шкура, купленная за бешеные деньги в комиссионном магазине, а стены украшали намалёванные тушью изображения буйволов, оленей, косматого носорога и обнажённых женщин.
Дубины, к сожалению, раздобыть не удалось. Её временно заменяла телефонная трубка…
Хоть я и достиг вожделенной цели, в тот вечер меня одолевали невесёлые мысли. Кредит у мясника кончился, управдом пригрозил выселением за задержку квартплаты, соседи пожаловались в милицию, будто я пугаю их детей…
И вдруг телефон-дубина, то единственное, что ещё связывало меня с цивилизованным миром, проявил признаки жизни: «Тррр! Тррр!» Я схватил дубину, то есть трубку, и, как пристало неотёсанному троглодиту, хрипло гаркнул:
— Чего?
— Хелло, это пещерный человек?
— Ага,
— У меня есть к вам деловое предложение… Не согласитесь ли вы выступить в программе «Угадай-ка» совместно с участницами финального тура воеводского конкурса красоты? Как троглодит, вы, несомненно, произведёте сенсацию…
— Сколько? — бросил я хрипло.
— Три сотенных! — прозвучало в ответ.
— За три сотняги нанимайте себе извозчика, а не пещерного человека! По крайней мере — пять! У меня высокая себестоимость. Дорогие туалеты — сплошь меха, амортизация дубины…
— Ладно, по рукам. Значит, завтра, в семь, у зала!
На следующий вечер, позаимствовав у соседей ножку от рояля, которая должна была изображать дубину, я явился к организатору программы. Ещё по дороге я заметил расклеенные на всех тумбах огромные афиши: «Сегодня — в зале «ПЕЩЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК, а также Пятнадцатая вице-королева красоты мира!», «Помни — в семь: ПЕЩЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК, четыре грации, а также знаменитый эстрадный ансамбль братьев Пищак!»
Импресарио встретил меня с довольно неопределённой миной.
— Пан неандерталец, — сказал он, — у нас есть к вам дополнительное предложение: вы будете вести программу!
Я ужаснулся:
— Как же я, первобытный человек, буду развлекать цивилизованную публику?
— Бояться нечего, — успокоил меня импресарио, — Наша публика тоже иногда бывает первобытной.
Зазвенел гонг. «Пан троглодит, на эстраду!» — позвали меня. Я поправил на себе звериные шкуры, пригладил бороду, подкрутил усы, покрепче сжал дубину и уверенным шагом направился на сцену. Зрители встретили меня робкими аплодисментами.
— Граждане, — рявкнул я утробным голосом. — Сегодня программу буду вести я! Кому это не нравится, того могу угостить дубиной!..
Меня наградили бурными, долго не смолкающими аплодисментами.
— А теперь, — продолжал я, — мне хочется рассказать вам о своей последней охоте на мамонтов…
После концерта ко мне бросился в гардеробе импресарио:
— Поздравляю! Какой успех! Женщины просто с ума посходили! Ну теперь мы уж не отпустим вас с эстрады!..
— Могу остаться, но тыщонка за выступление! — предупредил я его. — Пора кончать с каменным веком. Пусть начинается век золотой! Aurea prima sata est altas — как сказал бы Овидий.
Так началось моё блистательное турне по всей стране. Вскоре слова «пещерный человек» значили уже куда больше, чем Тино Росси, Ян Кипура или Слава Пшыбыльская.
Ох и зашиб же я деньгу!.. На что мне эти деньги? Э, не угадаете! Теперь я, наконец, осуществлю свою величайшую мечту, мечту пещерного человека: куплю себе автомобиль!
Перевод М.Игнатова