Натюрморт с усами (сборник)

Бардиевский Хенрик

Виттлин Ежи

Гродзеньска Стефания

Дыгат Станислав

Лец Станислав Ежи

Зелинский Ст.

Марианович Антони

Марута Лешек

Осенка Януш

Потемковский Анатоль

Пшибора Ереми

Румян Анджей

Рутковска Ядвига

Шанявский Ежи

Стефания Гродзеньска

 

 

Надо же навестить больную!

Грипп — хвороба прилипчивая. Вроде Дзюни Палюсинской; кто её не знал, тот её узнает. А уж к кому она прицепится — как ни сопротивляйся, всё равно в постель уложит.

Так и я — ходила, ходила, сея вокруг заразу, и всё равно свалилась. Напихав всякой дряни в нос, уши и горло и обмотав шею тёплым шарфом от болезней (в каждом доме есть такой шарф — им обвязывают шею, живот, почки или ногу), я накинула на голову большой платок, влезла под одеяло, погасила свет и подумала: «Как хорошо, что…» Но что именно хорошо, я так и не успела додумать, потому что в прихожей позвонили.

Пришлось встать с постели и, кляня весь белый свет, вытащить из ушей и носа всё, что я перед тем в них вложила, а также снять шарф и платок (с того дня, как я выскочила на звонок в чём была, то есть в ширпотребовской — можете себе представить! — фланелевой пижаме, в бигудях и с косметической маской на лице, и вдруг оказалось, что пришёл выписывать счёт за газ тот самый молодой человек, который мне давно нравился, — с тех пор я отворяю дверь не иначе, как подготовившись хоть сколько-нибудь ко всякой неожиданности).

Открыв наконец дверь, я впустила в дом волну холодного воздуха и свою приятельницу Зосю.

Взглянув на меня, Зося с радостным изумлением воскликнула:

— До чего ж ты плохо выглядишь! Просто ужас! — И, довольная, быстро оглядела себя в зеркало, говоря: — Я слышала, ты заболела, вот и пришла узнать, не надо ли тебе чего. А ты, оказывается, вовсю бегаешь по квартире! Хороша! Сейчас же ложись в постель!

Я сейчас же легла в постель, а Зося поставила на плиту чайник. Потому что, заявила она, мне надо выпить чего-нибудь горячего.

В дверь позвонили.

— Лежи, я открою! — крикнула мне Зося и пошла открывать дверь.

— Говорят, она больна, — услышала я озабоченный голос своей соседки Ванды. — Дай, думаю, зайду, посмотрю, не надо ли чего.

— Ей нужен покой, — наставительно пояснила Зося. — Хочешь чаю?

По-видимому, Ванда хотела чаю, потому что я услышала, как они, весело болтая, стали хозяйничать в кухне.

В дверь позвонили.

В прихожей послышались оживлённые голоса Ханки и Эльжбеты:

— Говорят, она больна? Мы забежали узнать, не надо ли ей чего-нибудь-

— Ей нужен покой, — сказала Ванда.

Чайник снова долили, и все мои четыре подружки, дружно закусив, уселись вокруг моей постели.

Я прикрыла глаза. Вокруг меня завязалась оживлённая беседа.

— Так что слышно у Мелюни? Всё это ужасно глупо! Ну какая может быть недостача при таком грошовом обороте? Тем более она во всём такая педантка…

— Кто это Мелюня? — с усилием спросила я.

— Да ты её не знаешь. Я, конечно, ничего не говорю, может, она и педантка, но эта её история с Казиком вряд ли помогла ей. Впрочем, история довольно любопытная.

— Какая история? — допытывалась я слабым голосом.

— Ну какая тебе разница, ты ж её всё равно не знаешь. Лично я, честно говоря, подозреваю, что сам Казик и подложил ей свинью. Он дружит с мужем Инки…

— Какой Инки? С каким мужем? Ну скажите же мне!

— О господи, «какой, с каким»! Что тебе до них, раз ты их не знаешь. Так вот, муж Инки был замешан в этом знаменитом деле в Радоме…

Томившие меня жар и головная боль, звон голосов, сигаретный дым — всё смешалось в серую туманную массу. Эта масса наваливалась на меня, становилась всё гуще.

Мои подружки весело хохотали, пили чай, в комнате было черно от дыма, а по радио какая-то дама во весь голос угрожала: «Уйду совсем, навек исчезну…»

Ханка пыталась перекричать её:

— Жалко, что вы её не видели! Она выглядела, как

новоиспечённая генеральша! И чего только она на себя не напяливает!

— А этому идиоту всё нравится.

— Какому идиоту? — прохрипела я.

— Господи! Да ты же его всё равно не знаешь

Я села. В съезжавшем набок платке, с пылающим от температуры лицом, мечущая вокруг кровожадные взгляды, я, должно быть, выглядела устрашающе, потому что мои подружки посмотрели на меня и умолкли.

— Выключите радио, — сказала я спокойно.

Они выключили.

— Перестаньте курить.

Они погасили сигареты.

— Проветрите комнату. Дайте мне чаю. Не такого! Горячего! И сию минуту скажите мне, кто выглядел, как новоиспечённая генеральша, какому идиоту всё нравится, что слышно у Мелюни и кто такой Казик. Кто здесь, чёрт подери, болен?!

Я проснулась.

Мои подружки весело хохотали и пили чай, в комнате было черно от дыма, а по радио какая-то дама лепетала: «Типи-типи-типсо, калипсо, калипсо».

Эльжбета пыталась перекричать её:

— Психопатка! Уйти от такого мужа! Он же ей завтрак в постель подавал!

— Какая психопатка? От какого мужа? — простонала я.

— Что ты всё время спрашиваешь, ты же их всё равно не знаешь! Кстати, который час?

— О боже, девять!

— Что? Уже девять? Я должна бежать!

— И я тоже!

Мои подруги засуетились, и едва я успела поблагодарить их, как они уже оказались на лестничной клетке, откуда донёсся их щебет:

— Целый вечер потерян! Но нельзя же было оставить её одну! Так она хоть развлеклась немножко.

— Конечно. Надо же посидеть возле больной, подать ей что-нибудь. Болезнь есть болезнь.

— Хороша больная, нечего сказать: лежит в таком дыму, что хоть топор вешай!

— Ладно ещё, что хоть лежит. А то, когда я пришла, она по всей квартире таскалась.

— Слышишь? Она опять встала, окно открывает!

— Радио выключила. На неё не угодишь.

— Пошли, не стоит вмешиваться! Пусть делает что хочет, раз она такая неблагодарная!

Голоса затихли.

Я потащилась в кухню мыть посуду.

Перевод З.Шаталовой

 

Воспитание

Если вы любите собак — послушайте.

Если вы не любите собак — послушайте тем более.

Вообще послушайте. Пригодится.

Если же вы не желаете, чтобы это могло вам пригодиться, — вот уж тогда послушайте непременно. Уж тогда-то это непременно вам пригодится.

Это повесть о моей собаке. Повесть, в которой, как вы спустя минуту убедитесь, подчёркиваются педагогические трудности. Вот видите — вы обрадовались. Ещё бы, вопрос злободневный: ныне статистик насчитал бы у нас педагогов куда больше, чем, например, врачей… Вы обратили внимание на то, что мы всё время воспитываем друг друга? Фильмы воспитывают зрителя, газеты — читателей, милиционеры — граждан, жёны — мужей, дети — родителей. Нас учат все, нас учит всё. Даже жизнь. Но почему же в таком случае мы так плохо воспитаны?

Я решила установить искомую причину и обзавелась для этой научной цели собакой. Собакой, а не хулиганом, ибо экспериментирование на животных — занятие дозволенное.

Пёс мой в то время был ещё совсем маленьким, и разум его был подобен чистому листу бумаги — пиши что хочешь. Я принялась формировать его характер. Начало было простым.

— Нельзя, собака! — кричала я, когда пёс рвал когтями нейлоновые колготки на жене нашего главного редактора или пытался выдрать клок из брючины заведующего магазином «Мясо».

Щенок был очень способным. Он быстро присмирел и не только перестал бросаться на людей, но даже усиленно ко всем ласкался и охотно принимал подачки. Однажды, вернувшись домой, я увидела, как вор спокойно очищает мой гардероб, а псина, добродушно помахивая хвостом, дружелюбно на него взирает.

Тогда я принялась отучать пса от некритического дружелюбия. Как я уже упомянула, он был очень способным, и не успела я оглянуться, как пёс стал грозой всего района. Он рычал и кидался на всех подряд, а возмещение убытков за изорванные части одежды поглощало львиную долю моих заработков.

Пришлось отучать его от некритической злобности. Как я уже дважды упомянула, он был очень способным. Спустя некоторое время он начал бросаться на врагов, но проявлять дружелюбие по отношению к приятелям. Можете себе представить, как я была горда своими успехами. Однако это продолжалось недолго.

«Тэмпора мутантур эт нос мутамур ин иллис» — это единственная латинская фраза, которая сохранилась у меня в памяти со школьных времён. Мало того, я даже знаю, что она означает! Вот: «Этапы меняются, и тот, у кого нос по ветру, меняется вместе с ними». Так вот, времена изменились, и прежние друзья стали врагами, а прежние враги — друзьями. Собака же не успела вовремя перестроиться, в результате чего начала бросаться на друзей и ласкаться к врагам.

Я снова принялась передрессировывать её. Собака, что мною уже неоднократно подчёркивалось, была способной. Разумеется, в пределах собачьих возможностей. Ибо её реакция в сравнении с человеческой была куда менее быстрой. Едва мне снова удалось добиться кое-каких результатов, как прежний период сменился новым, а пёс, ища у меня взглядом одобрения, вцепился в ляжку нынешнего приятеля, который был врагом в то время, когда пёс ласкался к нему, как к бывшему приятелю, за что его тогда отлупили.

Перевоспитываемый и перестраиваемый пёс утратил какую бы то ни было ориентировку. Он то кусал всех вокруг, то назавтра же, виляя хвостом перед кем попало, мог облизать кому-нибудь руки и вдруг тут же вцепиться ему в ягодицу.

Поскольку я то наказывала, то поощряла пса, он стал постоянно вынюхивать, что его ожидает — наказание или награда, и, руководствуясь только этим, окончательно утратил инстинкт.

Как вы говорите? Надо было посоветоваться с хорошими собаковедами? Советовалась, на это у меня ума тоже хватило. Специалисты-кинологи осмотрели мою собаку, осмотрели меня и сказали: «Оставьте его в покое, может, он ещё обретёт душевное равновесие».

И были правы. Избавившись от моего руководства пёс начал постепенно успокаиваться. Его ласки мало-помалу теряли былую страстность, а нападки — остервенелость, и в конце концов он стал совершенно равнодушным.

Теперь я смело могу входить с ним в магазин или кофейню. Он стал послушным.

Говорите, я должна быть довольна? Мой эксперимент удался? Но тогда скажите: разве так ведут себя собаки в расцвете лет? Молчите…

Могу лишь добавить, что, когда выдаётся свободная минутка, мы с собакой садимся рядом и долго смотрим в глаза друг другу — со взаимным укором.

Перевод З.Шаталовой