Родион Семенович не мог оторвать завороженного взгляда от летящей к нему гранаты: страх — липкий, цепенящий, всепоглощающий страх сковал его одеревеневшие члены. Ему казалось, что он видит картинку видеофильма, которую прокручивают в замедленном темпе.

Брусок опустился на диван, в нескольких сантиметрах от ноги полковника, и привязанная к нему лимонка издала металлический скрежет, за которым последовал едва слышный хлопок, сопровождаемый неяркой вспышкой.

— Не дрейфь, Кудряшов, — в тридцать два зуба улыбнулся Антон, — граната учебная, в ней только чека настоящая, а так это просто болванка.

— А металл?.. — по инерции спросил Родион Семенович, но прежде чем прозвучало хоть слово, он уже знал ответ на свой вопрос.

Тем не менее Лямзин охотно пояснил:

— Пришлось повозиться с гантелькой, благо что неподалеку есть слесарная мастерская. Вот так.

Полковник чувствовал себя обкакавшимся младенцем, которому нерасторопная мамаша не спешит заменять штанишки, — этакий экскурс в далекое детство.

— Но зачем вы все это затеяли? — гость недоуменно уставился на собеседников. — Ведь я сейчас же позову своих людей, и они вас просто растерзают.

— Зови, — равнодушно отозвался майор. Кудряшов под пристальными взглядами

своих собеседников вытащил из кармана антисканер и нажал какую-то кнопку. В тот же миг комната наполнилась воркующими звуками радиосвязи.

Полковник резко приказал кому-то:

— Срочно все наверх!

Он сам удивился своей решительности, ведь ни Лямзину, ни Чижову не составляло никакого труда прикончить его прямо тут, не сходя с места, но они по-прежнему продолжали сидеть каждый в своем кресле.

Это очень удивило Родиона Семеновича, но долго размышлять у него не было времени — дверь, предусмотрительно оставленная незапертой, чтобы понапрасну не ломали замки, распахнулась, и на пороге гостиной возникло несколько оперативников с оружием на изготовку.

— Возьмите их, — приказал полковник, в очередной раз поразившись полному бездействию приятелей.

Четверо крепких парней проворно подскочили к майору и Ване и в мгновение ока защелкнули на их запястьях наручники.

И тут раздался звон выбитого стекла. Все, кроме Иваныча и Антона, посмотрели на окно и невольно вздрогнули, заметив, как на фоне серого неба появился резко очерченный силуэт мужчины, до этого скрывавшийся за сдвинутыми портьерами.

Это был Белецкий. К нему тут же бросились двое комитетчиков, но он опередил их:

— Не спешите, господа. Я обладаю почти дипломатическим иммунитетом, являясь гражданином Соединенных Штатов Америки, и работаю на одну очень солидную телекомпанию.

Голос Артема звучал надменно и уверенно:

— Только что мною был отснят факт коррупции или даже предательства, если хотите, который обязательно будет доведен до руководства вашей страны и обнародован в средствах массовой информации всего мира.

Не думаю, что ваш Президент погладит вас по головке или даст конфетку, когда к нему официально обратится Конгресс США и лично Президент моей страны.

Бравые ребятки замерли как по команде — им явно не хотелось стать участниками международного скандала. Но их недоумение было ничем по сравнению с неописуемым бешенством, в которое пришел Кудряшов.

Рявкнув так, что затряслись остатки оконных стекол, он приказал:

— К черту его дипломатический иммунитет! Обыщите его и найдите кассету. Посмотрите в видеокамере… — полковник указал на стоящую у ног журналиста профессиональную камеру.

И вновь властный голос Белецкого остановил их:

— Если вы слышали звук разбитого стекла, то могли и догадаться, что я сделал с пленкой, — он посмотрел на циферблат наручных часов и удовлетворенно закончил: — Мой человек подобрал кассету и сейчас уже проехал, я надеюсь, километров пять… ну, может быть, три. Он у меня послушный и самый расторопный сотрудник.

Журналист нагло уставился на контрразведчиков, как будто хотел подчеркнуть всем своим видом, что нисколько их не боится.

— А теперь, пожалуйста, обыщите меня, — благосклонно разрешил Артем и не забыл тонко подметить: — Но это только усугубит ваше и без того дерьмовое, должен вам сказать, положение.

Не верить словам журналиста было просто невозможно, но полковник решил удостовериться в правдивости услышанного, поэтому связался по рации с сидящим в машине сотрудником:

— Двойка, я Единица. Доложите обстановку.

— Все спокойно, — послышался в ответ угрюмый бас.

Кудряшов заметно повеселел, но не спешил с выводами, а уточнил:

— За последние пару минут было какое-нибудь движение?

Помолчав несколько секунд, как будто на том конце провода усиленно обдумывали ответ, радиостанция отозвалась лаконичным докладом:

— Недавно из окна квартиры вылетел какой-то плоский предмет вместе с осколками разбитых стекол. Я хотел посмотреть, что это, но не успел. Откуда-то появился бегун в спортивном костюме и пронесся мимо меня. Когда я подошел к дому, предмета уже не было, — говорящий замялся. — А что? Что-то не так? Я думал, это издержки задержания…

— Придурок! Дебил безмозглый! — не своим голосом заревел Родион Семенович, рискуя повредить своим криком чувствительную мембрану передатчика.

После необузданной вспышки ярости на полковника навалилась смертельная усталость. Он обвел невидящим взором присутствующих и лишь после этого тихим шепотом произнес:

— Снимите с них наручники и убирайтесь. Подчиненные в недоумении уставились на шефа, не понимая произошедшей перемены в его поведении.

Кудряшов же, заметив, что никто не спешит выполнять его приказ, в очередной раз рявкнул:

— Вон, я сказал!

По-видимому, его подчиненные понимали только такой язык, так как, ловко отстегнув браслеты, они торопливо покинули квартиру.

Когда в комнате остались лишь прежние участники столь неожиданно повернувшейся для него беседы, Кудряшов спросил:

— Что вы хотите, чтобы я сделал для вас? Чижов, потирая пережатые наручниками запястья, спокойно ответил:

— Мы уже перечислили свои требования, а вам надлежит их просто неукоснительно выполнить…

— И не забудь, Кудряшов, — вставил свое слово Антон, — что наша жизнь теперь для тебя дороже твоей собственной. Если с нами что-то случится, то над твоей головой соберутся грозовые тучи.

Потупив взгляд, полковник вымученно пробурчал:

— Не глупее тебя буду. Но откуда я знаю, что вы не броситесь сразу же после нашей встречи разоблачать меня?

— Резонный вопрос, — улыбнулся Иваныч и охотно пояснил: — Как только информация просочится в прессу, наша жизнь будет стоить ровно столько, во сколько оценивается загнанный на бойню бычок. Какими бы потерянными мы ни казались, но на кладбище нам торопиться рановато. Я бы еще покоптил воздух лет эдак пятьдесят, ну на худой конец тридцать пять, а ты?

Последний вопрос был обращен к Лямзину, на что тот лишь утвердительно кивнул, воздержавшись от комментариев.

В последний раз окинув ничего не выражающим взглядом просторную гостиную, полковник направился к выходу, бросив через плечо:

— Считайте, что мы договорились. Через час можете делать все, что вам заблагорассудится — обвинения с вас снимут. Только не вздумайте наворотить еще одну гору трупов, в этом случае я уже ничем не смогу вам помочь.

Громко хлопнула входная дверь, послышались шаркающие шаги пожилого и жутко уставшего человека, спускающегося вниз по лестнице.

Еще через пару минут взревели форсированные двигатели, и две черные «Волги» покинули пределы маленького дворика, растворяясь в темноте осенней ночи.

В комнате появилась встревоженная Ольга, которая с порога спросила:

— Ну как, удалось?

Антон впервые за последние сутки радостно улыбнулся, глядя на девушку. Затем, не произнеся ни звука, он подошел к серванту и распахнул стеклянные дверцы. За темно-синим сервизом из китайского фарфора уютно примостилась маленькая видеокамера, чей объектив смотрел аккурат на то место, где еще недавно восседал дородный полковник.

Остановив пленку, майор осторожно извлек из аппарата крохотную кассету и подбросил ее на ладони, весело приговаривая:

— Скажи, Кащей, где твоя смерть?.. Пусть себе сказочный герой прячет свою смерть в яйце, — Антон изобразил на лице дурашливую гримасу, — мы же доверили свою жизнь вот этому замечательному японскому прибору. Слава Великому Прогрессу!

Все дружно захохотали, и не столько от комичности ситуации, сколько давая выход накопившемуся в их душах напряжению.

Отсмеявшись, Антон повернулся к Чижову и сказал:

— Пойдем, что ли?

Тот лишь согласно кивнул, направляясь к выходу.

— А я думала, что вы у меня еще побудете, — мгновенно расстроилась Ольга. Но поняв, что ей не удастся переубедить мужчин, она тихо прошептала: — Жаль, я к вам так привыкла.

— Ну мы же не навсегда расстаемся, — попытался разрядить ситуацию Антон, зная, что ее огорчает не столько их уход, а нечто гораздо большее и непоправимое, поэтому он лишь грустно промолвил: — Мы будем часто тебя навещать, честное слово.

Хозяйка квартиры попыталась улыбнуться, чтобы скрыть глубокую, ни с чем не сравнимую скорбь, и предупредила:

— Только не являйтесь без звонка, не люблю непрошеных гостей, особенно ночью…

Приятели поняли, что она намекает на первый их визит, и тоже, в свою очередь, улыбнулись.

— Спасибо тебе, Ольга, — Лямзин хотел пожать девушке руку, но потом передумал и крепко обнял ее, касаясь потрескавшимися губами гладкой, бархатной щеки: — Спасибо за все и прости.

Иваныч, по натуре своей менее сентиментальный, чем Антон, ограничился несколько неуместным похлопыванием по плечу. Но Ольга ловко перехватила его руку и настойчивым жестом привлекла к себе, прижавшись щекой к мускулистой груди.

Ваня почувствовал, как его грязная, пропотевшая рубашка намокает от женских слез, и тихо прошептал:

— Ну что ты, сестренка, что ты?.. Перестань, все будет хорошо.

— Угу, — пробормотала девушка, стараясь унять непрошеные слезы, и легко подтолкнула мужчину в спину: — Иди… Хотя нет, постой!

Ольга круто развернулась и подошла к серванту. Распахнув дверцу, она вытащила скрученное в рулон полотно и позолоченную цепочку:

— Забери это.

— Может, оставишь себе на память? — неуверенно предложил Иваныч.

— Слишком грустная она — эта память, — отозвалась девушка и повторила: — Теперь иди…

Сквозь приоткрывшуюся дверь потянуло сквозняком; ветер от всей души веселился в разбитом окне, заглядывая в самые потаенные закоулочки притихшей квартиры.

Ольга опустилась на диван, почти не ощущая пронизывающего до костей холода, и стала отрешенно поглаживать плюшевого медвежонка.

К ней приблизился Артем, присев на корточки, он проникновенным голосом спросил:

— Хочешь, я останусь с тобой?

— Нет, — она отрицательно качнула головой, избегая встречаться с ним глазами, — не нужно. Я хочу побыть одна.

— А как же окно? — удивился Белецкий, но тут же встрепенулся: — Я сейчас его занавешу покрывалом, а завтра вызову мастера…

— Не надо, — ласково, но настойчиво сказала она, — я сама все сделаю, а ты уходи… пожалуйста. И спасибо тебе за все, я этого никогда не забуду.

Он понял, что дальнейшие разговоры бессмысленны, поэтому выпрямился и, прежде чем покинуть квартиру, грустно произнес:

— Да что там… мы же друзья, а между друзьями какие счеты?..

Такова уж сегодня выпала незавидная роль горемычной двери — выпускать тех, кому надо было бы или просто хотелось остаться.

Раздался металлический щелчок захлопнувшегося замка, и только сейчас Ольга ощутила настоящее, грустное одиночество.

Порывисто поднявшись, она бросилась в спальню и упала на кровать, уткнувшись лицом в мягкую подушку. Девушка плакала молча, не издавая ни единого звука, ощущая солоноватый привкус на губах.

Но псу, который все это время был заперт в комнате, и не нужны были никакие звуки — он понимал все своим огромным собачьим сердцем, принявшись лизать свесившуюся с постели ладонь хозяйки мокрым шершавым языком.

* * *

— Ну что, куда едем? — спросил Иваныч приятеля, когда они вышли со двора.

— Не знаю, — честно признался Антон. — Неплохо было бы выпить. У меня еще остались кое-какие деньги, может, зайдем в какой-нибудь кабак и нажремся до поросячьего визга?

— Хорошая идея, — согласился Чижов, но внес определенные коррективы: — Только лучше давай поедем ко мне на дачу, чем искать на свои задницы приключений, шляясь по кабакам.

Лямзин, не сказав ни слова в ответ, направился к светящейся галерее ночных киосков, извлекая на ходу тонкую пачку изрядно потрепанных купюр.

Им потребовалось около часа, чтобы добраться до дачи Чижова.

Одиноко стоящий дом по-прежнему выглядел унылым, темным и безлюдным. Дверь была распахнута настежь, качаясь и поскрипывая на холодном ветру.

Зайдя в прихожую, Ваня включил свет и несколько отрешенным взглядом уставился на разбитое окно.

— Значит, здесь все и начиналось, — больше утверждаясь в своих словах, чем спрашивая, протянул майор.

— Угу, — промычал каскадер и, принеся из спальни полосатое верблюжье одеяло, принялся занавешивать зияющее окно.

Антон уселся за круглый, местами облупившийся столик и вытряхнул на него содержимое пластикового пакета. Литровая бутылка «Абсолюта» покатилась по крышке, рискуя свалиться на пол, но Лямзин без труда перехватил ее и привел в устойчивое, вертикальное положение.

— Холодно у тебя, — бесцветным голосом произнес майор, когда к нему присоединился хозяин дома.

— Сейчас растоплю печку, — охотно отозвался Чижов и поднялся, чтобы выполнить свое обещание.

Но Антон остановил товарища:

— Брось, обойдемся… Давай лучше тару.

Пройдя на кухню, Иваныч извлек из старенького покосившегося буфета граненые стаканы и поставил их на круглый столик.

— Почему три? — удивился Антон, но тут же все понял и потупил глаза: — Хотя да, все правильно…

Издав глухой хлопок, открылась блестящая пробка, и прозрачная жидкость забулькала в наклоненном горлышке пузатой бутылки.

Поднеся наполненный до краев стакан к губам, майор сказал:

— Не будем чокаться…

— Почему? — искренне удивился Ваня и, легонько стукнув граненым сосудом по одиноко стоящему в сторонке собрату, на котором лежал аккуратно отрезанный ломтик белого хлеба, добавил: — Глупые предрассудки. Будь здоров, Юрик.

Антон не последовал примеру друга. Лишь грустно посмотрев на третью посудину, он залпом осушил собственный стакан до дна.

На какое-то время в комнате воцарилась угрюмая тишина, и было слышно, как в печной трубе завывает пронзительный ветер и шуршит под окном облетевшая листва.

Спустя час бутылка наполовину опустела, а мужчины почувствовали страшную усталость и безмерное опустошение.

— Пойдем спать, — предложил Иваныч, поднимаясь из-за стола.

— Что-то мне не хочется, — вяло отозвался Лямзин и тут же добавил: — Ты иди, а я еще посижу.

Чижов не стал уговаривать приятеля, оставив его один на один с собственными мыслями. Пройдя в спальню, Ваня, не раздеваясь, завалился на кровать и уже через несколько секунд забылся глубоким сном.

Проснулся Иваныч от нестерпимо-яркого света, который слепил даже сквозь плотно прикрытые веки.

Открыв глаза, он недовольно поморщился, загораживаясь ладонью от настойчивого солнечного луча, и улыбнулся. Улыбка получилась искренней и наивной, как у не обремененного заботами младенца.

Но тут же Чижов вспомнил события минувших дней — бессмысленные смерти, самой глупой из которых была гибель Гвоздика, — и его веселость как ветром сдуло.

Рядом на кровати похрапывал Антон, завернувшись в старую, местами вылинявшую шубу, которую, наверное, носил еще дед каскадера. Лежа на боку, майор подставил солнечным лучам широкую спину, а на его лице застыла жуткая гримаса отчаяния и боли.

Ване показалось, что Лямзин не дышит. Раньше, до всего произошедшего, он бы даже не обратил на это внимание, но теперь к его сердцу подкралось неприятное предположение, и он энергично затряс товарища.

Не меняя позы, Антон медленно открыл глаза и уставился на приятеля ничего не выражающим взглядом, как будто впервые в жизни видел перед собой этого человека.

— Ты чего? — так же отрешенно спросил майор.

— Ничего, — выдохнул Иваныч, устыдившись своего неожиданного страха, — ничего, — повторил он и добавил: — Спи, просто померещилось что-то.

Антон приподнялся на локтях и поморщился, приложив ко лбу ладонь:

— Голова трещит, сил нет. Может, у тебя есть какое-нибудь лекарство? — скрипучим голосом поинтересовался он.

Встав с постели и потянувшись до хруста в костях, Чижов иронично произнес:

— Если ты все не выпил, то лекарство найдется.

Пока Иваныч умывался у ржавого крана ржавой же водой — водопровод был единственным достижением цивилизации, которая коснулась этого уголка Подмосковья, — Лямзин, кряхтя и отдуваясь, как старая паровая машина, вышел на ветхое крылечко и подставил лицо ярким лучам прощального осеннего солнца.

Причудливые зайчики играли на золоченых куполах стоящей неподалеку церквушки, и майор невольно залюбовался живописным зрелищем.

Блуждающая улыбка растянула его тонкие губы, а в глазах появился озорной блеск. Заложив руки за голову, майор принялся энергично поворачиваться из стороны в сторону — его корпус вертелся вокруг талии, как глобус вращается на неподвижном металлическом стержне.

И вдруг Антон застыл, так и не успев вернуться в исходное положение, повернувшись вполоборота к стоящей в отдалении церкви.

— Иваныч! — не своим голосом закричал майор, — Иваныч, скорей сюда!

Чижов, услышав крик товарища, бросил в раковину кусок хозяйственного мыла и как был без рубашки, в одних помятых и перепачканных брюках выскочил на крыльцо.

— Ты чего вопишь, как будто тебя режут, — несколько раздраженно проворчал он, — что, нельзя было подождать пару минут?..

— Да погоди ты, — перебил его Антон, — лучше посмотри на это, — он указал на храм, — тебе ничего не напоминает такой пейзаж?

Чижов проследил за рукой товарища и едва сдержался, чтобы тоже не закричать.

Открывшаяся их взглядам панорама была как будто перенесена сюда чьей-то заботливой рукой и являла точную копию изображенного на картине сюжета.

— Не может быть… — только и смог выговорить каскадер, отказываясь верить своим глазам.

— Тащи холст, сейчас проверим, — распорядился Антон и весело добавил: — Хотя мне еще не приходилось жаловаться на зрительную память.

Иваныч скрылся в доме и тотчас вернулся, держа перед собой развернутое полотно. Сомнений больше не было — церковь точно соответствовала изображению, а метрах в пяти от дальнего угла дома раскорячился толстый трухлявый пень, бывший когда-то раскидистым дубом.

— У меня совсем вылетело из головы, что картина могла быть написана именно здесь, — запоздало сообразил Ваня и, как будто желая оправдать собственную недогадливость, пояснил: — Это только недавно церковь стала тем, чем ей и положено было быть, а раньше здесь размещался какой-то фонд или склад — точно не помню.

— Неси цепочку, — торопливо скомандовал Лямзин, — проведем замеры.

— Да я и так все помню, — Иваныч пытался взять реванш. — От ствола должна идти прямая линия с ближним углом храма, и от этой линии надо проложить прямой угол, отсчитав девять метров сорок пять с половиной сантиметров.

Антон одобрительно посмотрел на товарища, но ничего не сказал, в несколько прыжков подскочив к старому пню. Почти припав к земле, он закрыл один глаз, как если бы смотрел в прорезь оружейного прицела, и несколько минут пытался поймать нужный ракурс.

Наконец он произнес:

— У тебя есть веревка?

— Найду, — отозвался каскадер и в очередной раз зашел в дом.

Вернулся он через пару минут, держа в руках бечевку метра три в длину.

Взявшись за один конец веревки, Антон второй протянул товарищу и сказал:

— Будешь у меня «мушкой». Натяни ее и строго следуй моим указаниям.

Иваныч не заставил просить себя дважды. Выполнив в точности все, что просил Лямзин, он принялся перемещать конец бечевки, направленный в сторону церкви, пока не услышал «Стоп!».

— Держи так, — попросил майор и прижал конец бечевки к жалким остаткам когда-то могучего дерева.

Таким образом, у них получился более-менее сносный прямой угол, который указывал в направлении дачи.

Не ослабляя нажатия на коробок, Антон выдернул из-под него веревку и сказал, обращаясь к Ивану:

— Теперь давай мерить расстояние…

И тут оба посмотрели на воображаемый отрезок, который должен был равняться девяти с половиной метрам, и заметно поникли. Дело в том, что от пня до дома было не больше пяти шагов, в которые, при всем желании, никак не поместится такое расстояние.

Разжав пальцы, Лямзин уронил на землю бечевку и с нескрываемой тоской в голосе спросил:

— А что под домом? Может, подвал? Иваныч отрицательно качнул головой и обреченно вымолвил:

— Ничего. Больше того, я помню, когда мне было лет шесть-семь, отец затеял реконструировать дачу. Тогда она представляла собой почти сарай и находилась немного в стороне. Он снес старые постройки, а здесь, — Иван указал на обшарпанные стены бревенчатого строения, — экскаватором вырыли котлован под фундамент…

— А землю… землю куда дели? — в голосе Лямзина слышались нотки потаенной надежды.

Но Чижов еще больше сник и, махнув рукой, ответил:

— Землю вывозили куда-то на грузовиках. Но куда, я не знаю.

Какое-то время они молча пялились на неказистое строение, не в силах вымолвить ни слова.

Наконец Иваныч заговорил:

— А может, все к лучшему. Так или иначе, но металл мог попасть в чьи-нибудь грязные лапы. А так он спокойно валяется на городской свалке, не причиняя никому вреда. А драгоценности… Что ж, может, кому-нибудь повезет больше, чем нам, и не такой кровавой ценой.

Обреченно махнув рукой, Антон произнес:

— Действительно, может, ты и прав. Да черт с ним. Главное, что мы выжили в этой несусветной переделке, а остальное…

— Жаль, что не все, — выдохнул Чижов и, больше не сказав ни слова, медленно побрел по тропинке к дому.

* * *

Кудряшов проснулся рано утром и никак не мог понять, что же его разбудило. За последние несколько лет он не мог припомнить ни одного раза, чтобы вот так, ни с того ни с сего, поднимался в такую рань.

Протянув руку к соседней подушке, где обычно спала его жена, Родион Семенович неожиданно вспомнил, что все его домочадцы уехали на неделю в деревню. От этого ему стало как-то не по себе.

Больше всего полковнику сейчас хотелось услышать привычное посапывание своей дражайшей половины или ощутить дразнящий запах утреннего кофе, который так вкусно варила его супруга. Но вместо этого на Кудряшова уставилась предрассветная серая мгла, пробивающаяся сквозь неплотно прикрытые занавески уютной спальни.

Протянув руку к стоящему на прикроватной тумбочке светильнику, полковник включил лампу и сощурился, привыкая к яркому свету. Настенные часы показывали двадцать пять минут шестого.

Родион Семенович понял, что уже не сможет заснуть, и хотел было встать, но тут его взгляд задержался на стоящем в дальнем углу кресле, и тело полковника передернул нервный озноб.

Закинув ногу на ногу, в кресле сидел тучный субъект, чьи непроницаемые глазки буквально пронзали Кудряшова насквозь. Хозяину квартиры показалось, что гость надменно улыбается, хотя это могло быть и плодом его разыгравшегося воображения.

— Вы кто? — выдавил из себя полковник, ощущая, что большего он сказать просто не в состоянии.

Незнакомец достал из кармана пачку сигарет, обычную одноразовую зажигалку и сладострастно закурил. Дождавшись, пока табак на кончике сигареты превратится в хрупкий пепел, он ртряхнул его на ковер, нисколько не заботясь об элементарных приличиях, и начал без всякого вступления:

— Прошло уже больше двух недель с того момента, как вы обещали мне по телефону, что все устроите в лучшем виде.

Но, по-видимому, к своим обещаниям вы относитесь довольно легкомысленно.

Только сейчас Родион Семенович догадался, кто перед ним. Он неоднократно разговаривал с этим человеком по телефону — после того первого случая, когда незнакомец позвонил ему по правительственной «вертушке», — но ни разу не видел его в лицо. Теперь такая возможность представилась, но странно, что он, полковник, не испытывает на этот счет абсолютно никаких эмоций, кроме дикого, всепожирающего, животного страха.

— Я-я-я… Я все устрою, — заплетающимся языком попытался произнести Кудряшов и, к своему огромному сожалению, понял, что вместо слов из горла вылетает лишь нечленораздельное бормотание.

Хрипловато откашлявшись, он сделал вторую попытку:

— Я все устрою. Дайте мне только время, — более уверенно заговорил полковник, — люди работают в Успенском и, возможно, очень скоро добьются желаемых результатов…

— Перестаньте, полковник, — раздраженно перебил его уверенный бас, — ваши обещания у меня уже вот где, — он сопроводил прозвучавшую фразу красноречивым жестом, поднеся ребро ладони к горлу, и продолжил: — В последний раз, когда мы с вами беседовали, вы клятвенно уверяли меня, что вам нужно не больше десяти дней, чтобы все уладить. Заметьте, что я не вырывал из вас обещания калеными щипцами, а лишь попросил аккуратно прибрать за собой. На сегодняшний день я не вижу результатов вашей бурной деятельности, и меня это несколько смущает, хотя мне пришлось выждать лишних пять суток.

Собеседник был предельно вежлив и обходителен, что только больше пугало полковника, потому что он знал наверняка: ничего хорошего такая вежливость ему не принесет.

Между тем сидящий в кресле человек, не меняя позы и выражения лица, продолжал:

— По моим сведениям, все главные герои произошедших событий живут спокойно и ни о чем особенно не беспокоятся. — Затушив окурок о каблук собственного ботинка, незнакомец закончил: — Поразмыслив какое-то время, я пришел к выводу, что на вас здорово надавили. Причем надавили грамотно и именно кто-то из главных действующих лиц. Я прав?

Густые брови взлетели к гладкому лбу, изобразив подобие крутого ската черепичной крыши. Он терпеливо ждал ответ на поставленный вопрос, уставившись в упор на полковника.

Кудряшову пришлось сильно поднапрячь мозги, чтобы найти хоть какое-нибудь мало-мальски приемлемое оправдание. Наконец он произнес:

— Нет, просто я думал, что нужно дать время, чтобы все успокоилось, и лишь только после этого всех убрать.

— А вы стратег, — выдавил из себя гость и на этот раз действительно улыбнулся.

Родион Семенович был готов провести ночь в объятиях самого страшного монстра, только бы не смотреть сейчас на эту ироничную ухмылку, от которой веяло замогильной прохладой.

Все же он нашел в себе силы сказать:

— Если вы считаете, что настало время форсировать события, то я так и сделаю…

— Поздно, — неделикатно перебил хозяина квартиры неизвестный и повторил: — Слишком поздно. Мне придется самому заняться этой проблемой. Насколько я понимаю, вас на чем-то очень здорово подловили, и вы просто были вынуждены бездействовать. В этом случае есть два варианта…

Тучный господин выразительно посмотрел на своего обескураженного собеседника и принялся перечислять:

— Во-первых, можно уничтожить компрометирующий вас материал, чтобы потом разобраться с теми, кто этот материал собрал. Но здесь есть одно маленькое «но»: я не знаю, какого рода этот компромат. Может быть, будет гораздо разумнее вообще их не трогать, но главное в другом — где их искать?

Полковник почувствовал себя застигнутым на месте преступления воришкой и зябко поежился, ощущая, как вспотела спина под легкой майкой.

А гость между тем продолжал:

— Во-вторых, зачем утруждать себя напрасными поисками, если все можно свести к обычной школьной формуле: «когда непонятна задача, попробуй упростить ее условия до примитива». Так вот, мне будет легче избавиться от вас, многоуважаемый господин Кудряшов, — впервые за все время общения этот тип назвал полковника по фамилии, — чем искать «черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет».

Родион Семенович понял, что близок к своему последнему вздоху — о том, чтобы сопротивляться, он даже не подумал. Вместо этого хозяин квартиры взмолился плаксивым, тоненьким голоском:

— Дайте мне последний шанс, и я все сделаю… Вот увидите… Только один шанс, ма-а-аленькую возможность, и я тут же исправлю положение…

— Слишком поздно, — в очередной раз повторил гость и добавил: — Одну смерть всегда легче замаскировать, чем три, четыре, пять или даже две. Вас найдут ваши родственники, когда вернутся из деревни. Они, кажется, завтра возвращаются, не так ли?

Чисто машинально Кудряшов качнул головой и только сейчас сообразил, что этим жестом он соглашается с неизбежностью собственной грядущей смерти, как бы утверждая приговор самому себе.

А тучный субъект почти сочувственно произнес:

— Вы не расстраивайтесь, мне и самому будет не хватать вас, — он скорбно посмотрел на полковника, — но я не в силах изменить хоть что-то. Могу лишь добавить, что вы умрете быстро, не мучаясь, а вскрытие подтвердит смерть от сердечной недостаточности.

С этими словами гость неожиданно поднялся и направился к выходу, даже не взглянув на Кудряшова.

Когда за ушедшим захлопнулась входная дверь, Родиону Семеновичу показалось, что он видел дурной сон и сейчас вот-вот должен проснуться.

Не слыша больше никаких посторонних звуков, полковник устало рухнул на кровать, решив, что кошмар сейчас улетучится и все встанет на свои места.

Лежа на мягких подушках, он не заметил маленькую пластиковую ампулу, мирно покоившуюся в кресле, с которого только что встал его странный гость.

Если бы полковник видел эту ампулу, то заметил бы, как она начинает растворяться, быстро уменьшаясь в размерах. И уже через какое-то мгновение к белому потолку взмыла тонкая струйка полупрозрачного газа, похожая на слабенький сигаретный дымок…