11

Инеж

Инеж и Каз все дальше удалялись от Западного Обруча, и молчание между ними растекалось черным пятном. Они выкинули свои плащи и маски на помойку за захудалым маленьким борделем под названием «Бархатная комната», где Каз спрятал для них сменную одежду. Казалось, весь город превратился в их гардеробную, это напомнило Инеж фокусников, которые вытаскивали метровые шарфы из своих рукавов и заставляли девушек исчезать из ящиков, всегда вызывавших у нее неприятную ассоциацию с гробами.

Они переоделись в широкие плащи и грубые штаны докеров, прикрыли волосы шляпами, подняли воротники, несмотря на теплую погоду, и направились в район складов. Восточный край района напоминал город внутри города, в основном населенный иммигрантами, которые жили в дешевых гостиницах, общежитиях или в трущобах из фанеры и гофрированной жести. Кварталы ветхих лачуг делились по языку и национальности. В такое время суток большая часть жителей была на работе на городских фабриках и доках, но в определенных местах, как заметила Инеж, собирались мужчины и женщины, в надежде, что к ним придет какой-нибудь бригадир или босс, чтобы предложить нескольким счастливчикам работу на день.

После того как ее освободили из «Зверинца», Инеж бродила по улицам Кеттердама, пытаясь освоиться в этом городе. Девушку поразили шумные толпы, гуляющие по улицам. Она не сомневалась, что если Танте Хелен или один из ее приспешников застанут ее врасплох, то притащат обратно в «Дом экзотики». Но Инеж также знала: если она хочет принести Отбросам пользу и заслужить себе свободу от нового контракта, то не может допустить, чтобы эти странные шумные мостовые взяли над ней верх. Она должна была изучить Кеттердам.

Инеж всегда предпочитала путешествовать по крышам, скрываясь из виду и избегая скопления тел внизу. Там она снова становилась сама собой – девушкой, которой была раньше кем-то, кто не знал страха, и тех жестокостей, которые мог преподнести ей мир. Она познакомилась с остроконечными крышами и подоконниками Зельверштрата, садами и широкими бульварами посольского района. Забиралась далеко на юг, где промышленный район уступал место дурно пахнущим скотобойням и солеварням, спрятанным на самой окраине города, чтобы их отходы можно было слить в болото на границе, и было меньше вероятности, что их вонь донесется до жилых районов. Кеттердам застенчиво открывал перед ней свои секреты, высвечивая как величие, так и убожество.

Теперь они с Казом оставили ночлежки и уличные тележки позади, погружаясь глубже в оживленный район складов, известный как Уток. Здесь улицы и каналы были чистыми и опрятными, а также достаточно просторными, чтобы перевозить товары и груз. Они миновали огороженную территорию с необработанным пиломатериалом и бутовым камнем, тщательно охраняемые запасы оружия и боеприпасов, гигантские склады, наполненные хлопком, шелком, полотном и мехами, а также хранилища, набитые аккуратно взвешенными пачками высушенных листков юрды из Нового Зема, которые обработают и упакуют в банки с яркими этикетками, а затем отправят на другие рынки.

Инеж до сих пор помнила, как ощутила внезапный толчок, увидев слова «Редкие специи», выведенные на стене одного из складов. Это была реклама, где рядом со словами красовались две сулийки с голыми коричневыми руками и ногами, в легких шелковых нарядах с намеком на вышивку, нанесенную золотыми мазками. Инеж стояла перед ней как вкопанная, не сводя глаз с надписи. Она находилась меньше чем в двух милях от того места, где право на ее тело было куплено, продано и превращено в предмет торговли. Ее сердце заколотилось в груди, паника сковала мышцы. Девушка не могла перестать пялиться на сулиек, на браслеты на их запястьях, на колокольчики вокруг лодыжек. В конце концов она заставила себя двигаться, словно разрушила какое-то заклинание, и побежала быстрее, чем когда-либо, обратно в Клепку, мчась по крышам и не обращая внимания на серый город, мелькающий под ее безрассудными ногами. В ту ночь ей приснилось, что нарисованные девушки ожили. Они оказались в ловушке кирпичной стены склада и кричали, чтобы их освободили, но Инеж ничем не могла им помочь.

«Редкие специи». Надпись находилась на том же месте, поблекнув от солнца. Она все еще имела какую-то власть над Инеж, ее мышцы сжимались, дыхание перехватывало. Но, возможно, когда у нее будет свой корабль, когда она схватит первого работорговца, краска осыплется с кирпичей. Крики тех девушек в шелках цвета мяты обернутся смехом. Они будут танцевать только для себя. Впереди Инеж увидела высокую колонну, увенчанную рукой Гезена, отбрасывавшую длинную тень на сердце керчийского богатства. Она представила, как ее святые обвязывают руку веревками и сваливают ее на землю.

Они с Казом не привлекали посторонних взглядов в своих бесформенных плащах – всего лишь два паренька, ищущих работу или направляющихся на следующую смену. Тем не менее Инеж не чувствовала себя спокойно. Городская стража регулярно патрулировала улицы складского района, кроме того, судоходные компании на всякий случай нанимали частных охранников, чтобы их двери всегда оставались запертыми и рабочие, занимающиеся складированием, укладкой и транспортировкой товаров, не могли прибрать к рукам лишнее. Район складов был одним из самых охраняемых мест в Кеттердаме и поэтому последним местом, где Ван Эк станет их искать.

Они подошли к заброшенному магазину постельного белья. Окна нижних этажей были выбиты, кирпичи над ними почернели от сажи. Должно быть, пожар случился недавно, но помещение не будет долго стоять без дела; его очистят, перестроят или просто снесут и возведут новое здание. В Кеттердаме очень ценилась полезная площадь.

Открыть замок задней двери не было большой проблемой для Каза, и они зашли на первый этаж, который сильно пострадал от пожара. Но лестница при входе неплохо сохранилась. Они поднялись наверх – если Инеж легко парила над ступеньками, то шаги Каза прерывались ритмичным постукиванием трости.

На третьем этаже Каз прошел на склад, где до сих пор хранились сложенные в гигантские пирамиды рулоны льна. В основном они не пострадали, но нижние испачкались в копоти, и от материала неприятно пахло горелым. Тем не менее они были достаточно мягкими. Инеж нашла себе местечко у окна, вытянула ноги на один из рулонов, а другой подсунула под спину. Она была рада просто посидеть, глядя в окно на водянистый дневной свет. Смотреть особо было не на что – только на кирпичные стены хранилищ и на скопление огромных сахарных силосов, маячащих над гаванью.

Каз достал жестянку из-под старой швейной машинки и передал ее Инеж. Она открыла ее и увидела лесные орехи, сухари, завернутые в вощеную бумагу, и закупоренную флягу. Значит, это один из конспиративных домов, о которых так хотел разузнать Ван Эк. Инеж откупорила флягу и принюхалась.

– Вода, – сказал Бреккер.

Она сделала щедрый глоток и съела парочку черствых сухариков. Девушка изголодалась и сильно сомневалась, что сможет поесть горячую пищу в ближайшее время. Каз предупредил ее, что они не могут вернуться на Черную Вуаль до наступления темноты, и, даже тогда навряд ли кто-то из них будет что-то готовить. Она наблюдала, как парень устраивается на стопке рулонов напротив нее, положив рядом трость, но заставила себя отвернуться к окну и не смотреть на точность его движений, на прямую линию челюсти. Теперь смотреть на Каза казалось опасным, хотя раньше он не вызывал у нее такого чувства. Перед глазами возникает поднятый молоток, поблескивающий в свете софитов в «Эйл Комеди». «Он ни за что не пойдет на обмен, если вы искалечите меня». Она была благодарна за тяжесть своих кинжалов. Инеж прикоснулась к ним руками, словно приветствуя старых друзей, и почувствовала, как напряжение внутри нее немного спадает.

– Что ты сказала Ван Эку на мосту? – наконец поинтересовался Каз. – Когда происходил обмен?

– Мы еще встретимся, но только раз.

– Очередная сулийская пословица?

– Нет, это клятва, которую я дала себе. И Ван Эку.

– Осторожно, Призрак. Ты не приспособлена к игре в месть. Сомневаюсь, что твои сулийские святые это бы одобрили.

– Мои святые не любят шпану. – Она протерла рукавом грязное окно. – Эти взрывы… Как думаешь, остальные в порядке?

– Никто из них не должен был находиться рядом с теми местами, где взорвались бомбы. По крайней мере те, что мы видели. Узнаем больше, когда вернемся на Черную Вуаль.

Инеж это не понравилось. Что, если кто-то пострадал? Что, если не все вернутся на остров? После долгих дней в страхе и ожидании сидеть смирно, пока ее друзья могут быть в беде, было новым поводом для переживания.

Она вдруг поняла, что Каз изучает ее, и повернулась к нему лицом. Солнечный свет просачивался через окна, окрашивая его глаза в цвет крепкого чая. «Он ни за что не пойдет на обмен, если вы искалечите меня». Она вспомнила, что эти слова как будто обожгли ей горло, когда она произносила их.

Каз не сводил с нее глаз, когда сказал:

– Он сделал тебе больно?

Девушка обняла свои колени. Какая тебе разница? Хочешь убедиться, что я готова подвергнуть себя новой опасности? Чтобы ты мог пополнить список ошибок Ван Эка, за которые его нужно привлечь к ответственности?

Каз с самого начала оговорил условия их соглашения. Инеж – инвестиция, актив, достойный защиты. Ей же хотелось верить, что они стали кем-то большим друг для друга. Ван Эк лишил ее этой иллюзии. Инеж была целой и невредимой. У нее не осталось шрамов или травм после испытания в «Эйл Комеди», которые не смогут исправить еда и сон. Но Ван Эк все равно забрал у нее кое-что. «Я больше не буду иметь для него ценность». Слова прорвались из какого-то потайного уголка внутри нее, правда, которую она не могла забыть. Ей стоило бы радоваться этому. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

Девушка коснулась пальцами места, где молоток задел ее ногу, увидела, что Каз проследил за этим движением, и остановилась. Затем сложила руки на коленях и помотала головой.

– Нет, не сделал.

Бреккер откинулся на спину и медленно прошелся по ней взглядом. Он ей не верил, но у нее не было сил пытаться убедить его в этой лжи.

Каз уперся тростью в пол и соскользнул с кучи рулонов.

– Отдыхай, – сказал он.

– Куда ты идешь?

– У меня есть дела неподалеку от силосов. Заодно попытаюсь добыть новую информацию.

Он оставил свою трость у одного из рулонов.

– Ты не возьмешь ее с собой?

– Она слишком узнаваемая, особенно если Ван Эк подключил к делу городскую стражу. Отдыхай, – повторил он. – Здесь ты в безопасности.

Инеж закрыла глаза. Хотя бы в этом она могла ему довериться.

Когда Каз разбудил ее, солнце уже садилось, окутывая стоящую вдалеке башню Гезена золотистым сиянием. Они покинули склад, заперев его за собой, и присоединились к рабочим, расходящимся по домам. Дальше они двинулись на юго-восток, избегая людных мест Бочки, где, несомненно, патрулировала стража, и направились к жилым районам. В узком канале они сели в небольшую лодку, которую направили вдоль Графканала в туман, окутывающий остров Черной Вуали.

Инеж почувствовала, как нарастает ее волнение, пока они пробирались между мавзолеями к центру острова. «Пусть с ними все будет хорошо, – молилась она. – Пусть с ними все будет хорошо». Наконец она заметила тусклый свет и услышала тихое бормотание. Девушка бросилась бежать, не обращая внимания на то, что ее шапка соскользнула с головы на поросшую лозами землю. Распахнула дверь в склеп.

Пять человек, сидевших внутри, резко встали, подняв оружие и кулаки, и Инеж замерла.

– Инеж! – взвизгнула Нина.

Она быстро пересекла комнату и крепко сжала подругу в объятиях. Затем все окружили ее и начали обнимать и хлопать по спине. Нина отказывалась ее отпускать. Джеспер обхватил их обеих руками и радостно закричал: «Наш Призрак вернулся!», а Матиас отошел к стене, как всегда сдержанный, но улыбающийся. Девушка перевела взгляд с шуханца, сидящего за столом в центре, на точно такого же шуханца, крутившегося перед ней.

– Уайлен? – спросила она ближайшего.

Его лицо расплылось в улыбке, но она быстро исчезла, когда он сказал:

– Прости за моего отца.

Инеж притянула его к себе и прошептала:

– Мы – не наши отцы.

Каз постучал тростью по каменному полу. Он стоял у входа в гробницу.

– Если все закончили обниматься, нас ждет работа.

– Подожди, – возразил Джеспер, все еще держа Инеж за плечи. – Мы не будем обсуждать работу, пока не разберемся, что это были за существа в Обруче.

– Какие существа? – спросила Инеж.

– Ты что, не заметила, как половина Обруча взлетела на воздух?

– Мы видели, как взорвалась бомба в «Белой розе», а затем услышали второй взрыв.

– В «Кузнице», – уточнила Нина.

– После этого мы убежали.

Джеспер глубокомысленно кивнул.

– Крупнейшая ошибка. Если бы вы остались, то могли бы быть почти убиты шуханцем с крыльями.

– Двумя, – поправил Уайлен.

Инеж нахмурилась.

– Двумя крыльями?

– Двумя шуханцами, – ухмыльнулся Джеспер.

– С крыльями? – продолжала выяснять сулийка. – Как у птицы?

Нина повела ее к захламленному столу, на котором расстелили карту Кеттердама.

– Нет, скорее, как у мотылька – очень смертельного, механического мотылька. Ты голодна? У нас есть шоколадное печенье.

– Ну конечно! – фыркнул Джеспер. – С ней-то ты готова поделиться запасами печенья!

Нина усадила Инеж в кресло и поставила перед ней коробку.

– Ешь, – скомандовала сердцебитка. – Там было два шуханца с крыльями, а также мужчина и женщина, которые выглядели не до конца… нормальными.

– Сила Нины никак на них не повлияла, – пояснил Уайлен.

– Хм-м, – уклончиво прокомментировала Нина, слегка покусывая край печенья. Инеж никогда не видела, чтобы Нина изящно и медленно принимала пищу. Аппетит к ней явно еще не вернулся, но девушка задавалась вопросом: может, дело не только в этом?

Матиас присоединился к ним за столом.

– Шуханка, с которой мы боролись, была сильнее меня, Джеспера и Уайлена, вместе взятых.

– Да-да, вы все верно услышали, – сказал Джеспер. – Сильнее Уайлена.

– Я старался изо всех сил! – возразил тот.

– Определенно, маленький купец. А что за фиолетовая штука там была?

– Мое новое детище. Оно основано на равкианском изобретении под названием «люмия». Пламя практически невозможно потушить, но я изменил формулу, чтобы оно горело намного жарче.

– Нам повезло, что ты с нами, – сказал Матиас с легким поклоном, от которого довольное лицо Уайлена покраснело до кончиков ушей. – Эти существа были почти неуязвимыми и не реагировали на пули.

– Почти, – мрачно произнесла Нина. – У них были сети. Они охотились и брали в плен гришей.

Каз прислонился спиной к стене.

– Они были под паремом?

Девушка покачала головой.

– Нет. Я не думаю, что они гриши. Они не проявляли никаких способностей и не исцеляли свои раны. Выглядело так, словно у них было какое-то металлическое покрытие под кожей.

Она быстро заговорила с Кювеем на шуханском.

Тот застонал.

– Хергуды. – Все недоуменно уставились на него. Он вздохнул и продолжил: – Когда мой отец создал парем, правительство тестировало его на фабрикаторах.

Джеспер склонил голову набок.

– Мне кажется, или твой керчийский стал лучше?

– Я хорошо знаю керчийский. Просто вы слишком быстро говорите.

– Ла-а-адно, – протянул стрелок. – Почему твои любезные шуханские друзья проводили опыты на фабрикаторах?

Он развалился в кресле, опустив руки на револьверы, но Инеж не вполне доверяла его расслабленной позе.

– Среди пленников много фабрикаторов, – ответил Кювей.

– Их легче всего поймать, – вмешался Матиас, не обращая внимания на кислый взгляд Нины. – До недавнего времени они почти не получали боевой подготовки, а без парема их способности плохо подходят для битвы.

– Наши лидеры хотят проводить как можно больше экспериментов, – продолжил Кювей. – Но они не знают, сколько гришей им удастся найти…

– Может, им было бы легче, если бы они их не убивали? – предположила Нина.

Кювей кивнул, не заметив или проигнорировав сарказм в ее голосе.

– Да. У них мало гришей, а использование парема сокращает их жизнь. Поэтому они наняли врачей, работающих с фабрикаторами, которые уже зависимы от парема. Они планируют создать новый вид солдат – хергудов. Не знаю, насколько они преуспели.

– Думаю, я могу ответить на этот вопрос большим жирным «да», – вставил Джеспер.

– Специально скроенные солдаты, – задумчиво произнесла Нина. – До войны я слышала, что в Равке пытались сделать нечто подобное – укрепляли скелеты, работали над плотностью костей, вставляли металлические импланты. Ставили эксперименты на волонтерах из Первой армии. Ой, хватит кривиться, Матиас! Твои фьерданские начальники наверняка прибегли бы к тем же методам, если бы им дали время.

– Фабрикаторы специализируются на твердых материалах, – сказал Джеспер. – Металл, стекло, текстиль. Это больше похоже на работу корпориалов.

«Он до сих пор говорит так, будто не является одним из них», – отметила Инеж. Все они знали, что Джеспер – фабрикатор; даже Кювей обнаружил это в хаосе, последовавшем после их побега из Ледового Двора. Тем не менее Джеспер редко признавался в своей силе. Инеж полагала, что это его тайна, и ему самому решать, как ею распоряжаться.

– Портные размывают границу между фабрикаторами и корпориалами, – сказала Нина. – В Равке у меня была учительница – Женя Сафина. Она могла быть как сердцебиткой, так и фабрикатором, если бы захотела, но вместо этого она стала великой портнихой. Та работа, которую ты описываешь, на самом деле всего лишь продвинутый вид портняжного дела.

Инеж не могла представить себе этого.

– Но вы говорите, что видели мужчину с крыльями, каким-то образом срощенными с его спиной?

– Нет, они были механическими. Может быть, какой-то металлический каркас и парусина? Но это сложнее, чем просто нацепить кому-то между лопаток крылья. Им бы пришлось связать мышцы, сделать кости полыми, чтобы уменьшить вес тела, затем каким-то образом компенсировать потерю костного мозга, вероятно, полностью заменить скелет. Уровень сложности…

– Парем, – перебил Матиас, нахмурив свои светлые брови. – Фабрикатор под действием парема смог бы справиться с подобной перекройкой.

Нина оттолкнулась от стола.

– Торговый совет никак не отреагирует на атаку шуханцев? – спросила она Каза. – Или им позволено просто приплыть в Керчию и начать все подрывать и похищать людей?

– Сомневаюсь, что совет что-то сделает, – ответил он. – Если шуханцы, которые на вас напали, не были одеты в форму, шуханское правительство наверняка будет отрицать любую причастность к этой атаке.

– Значит, им сойдет это с рук?

– Может, и нет. Сегодня я потратил немного времени на сбор информации в портах. Помните те два шуханских военных корабля? Совет приливов осушил всю воду под ними.

Ботинки Джеспера соскользнули со стула и громко ударились об пол.

– Что?!

– Они создали отлив и заставили воду отступить. Всю. Использовали море, чтобы поднять новый островок с выброшенными на него двумя военными кораблями. С гавани можно увидеть, как они лежат на боку и пачкают паруса в грязи.

– Демонстрация силы, – пробормотал Матиас.

– От имени гришей или города? – полюбопытствовал Джеспер.

Каз пожал плечами.

– Кто знает? Но это может заставить шуханцев действовать осторожнее, когда они снова выйдут на охоту на улицы Кеттердама.

– Может ли Совет приливов нам помочь? – спросил Уайлен. – Если они узнают о пареме, их должно обеспокоить, что может произойти, если он попадет не в те руки.

– И как ты их найдешь? – горько поинтересовалась Нина. – Никто их не знает, никто никогда не видел, как они приходят и уходят из тех обелисковых башен. – Инеж внезапно задалась вопросом, не пыталась ли Нина добиться помощи от Совета приливов, когда впервые попала в Кеттердам – шестнадцатилетняя девушка-гриш, находящаяся вдали от родины, без друзей, в незнакомом городе. – Шуханцы не будут бояться вечно. Они не просто так создали этих солдат.

– Умно, если задуматься, – отозвался Каз. – Шуханцы максимизировали свои ресурсы. Гриш, пристрастившийся к парему, долго не живет, так что они нашли другой способ использовать его силу.

Матиас покачал головой.

– Несокрушимые солдаты, которые переживут своих создателей.

Джеспер потер рукой губы.

– И которые могут отправиться на охоту за новыми гришами. Клянусь святыми, один из них обнаружил нас по нашему запаху.

– Это вообще возможно? – с ужасом спросила Инеж.

– Я никогда не слышала, чтобы гриши источали какой-то определенный запах, – ответила Нина, – но, полагаю, это возможно. Если обонятельные рецепторы солдат были улучшены… Может, обычные люди не могут учуять этот запах.

– Сомневаюсь, что это было их первое нападение, – сказал Джеспер. – Уайлен, помнишь, каким напуганным был шквальный в зале с редкими книгами? И что насчет того торгового судна, о котором рассказывал нам Ротти?

Каз кивнул.

– Его разорвали на части, моряки были найдены мертвыми. Тогда все подумали, что это сделал обезумевший шквальный, которого наняли в команду: мол, решил таким способом избавиться от своего контракта. Но, возможно, он не исчез. Возможно, его схватили. Он был одним из бывших гришей советника Худе.

– Эмиль Ретвенко, – прошептала Нина.

– Он самый. Ты его знала?

– Я знала о нем. Большинство гришей в Кеттердаме слышали друг о друге. Мы делимся информацией и пытаемся приглядывать друг за другом. У шуханцев должны быть здесь шпионы, раз они знали, где искать каждого из нас. Другие гриши… – Нина встала и схватилась за спинку стула, словно от резкого движения у нее закружилась голова.

Инеж и Матиас тут же вскочили на ноги.

– Ты в порядке? – спросила Инеж.

– Со мной все прекрасно, – неубедительно улыбнулась Нина. – Но если остальные гриши в Кеттердаме в опасности…

– То что ты сделаешь? – поинтересовался Джеспер, и Инеж удивила грубая напористость в его голосе. – Тебе повезло, что ты выжила после того, что произошло сегодня. Те шуханцы могут учуять нас, Нина. – Он повернулся к Кювею. – И за это нужно поблагодарить твоего отца.

– Эй, – попытался урезонить его Уайлен, – полегче.

– Полегче? Будто раньше гришам жилось недостаточно сложно! Что, если они проследят за нами до Черной Вуали? Нас здесь аж трое!

Каз постучал костяшками пальцев по столу.

– Уайлен прав. Успокойся. Сейчас в городе не более опасно, чем было раньше. Так что предлагаю нам всем сильно разбогатеть и переехать.

Нина уперла руки в бока.

– Мы действительно говорим сейчас о деньгах?

– Мы говорим о работе и о том, чтобы заставить Ван Эка расплатиться.

Инеж взяла подругу под руку.

– Я хочу знать, что мы можем сделать, чтобы помочь гришам, которые все еще в Кеттердаме. – Перед ее мысленным взором блеснул занесенный над нею молоток. – А еще, как мы заставим Ван Эка страдать.

– У нас есть проблемы и посерьезней, – отозвался Матиас.

– Не для меня, – фыркнул Джеспер. – У меня осталось два дня, чтобы наладить отношения с отцом.

Инеж не была уверена, что правильно все расслышала.

– С отцом?

– Ага. Воссоединение семьи в Кеттердаме. Вы все приглашены.

Сулийку не обманул беспечный тон парня.

– Заем?

Его руки вернулись на револьверы.

– Да. Так что мне очень хотелось бы узнать, как именно мы намерены свести счеты.

Каз оперся на трость.

– Кто-нибудь из вас задумывался, на что я потратил деньги, которые дал нам Пекка Роллинс?

У Инеж свело живот.

– Ты взял взаймы у Пекки Роллинса?

– Я бы ни за что не стал должником Роллинса. Я продал ему свои акции Пятой гавани и «Клуба Воронов».

«Нет!» Каз возвел эти места из ничего. Они были свидетельством того, что он сделал для Отбросов.

– Каз…

– На что, по-вашему, ушли деньги? – повторил он.

– На оружие? – спросил Джеспер.

– Корабли? – с сомнением сказала Инеж.

– Бомбы? – предположил Уайлен.

– Взятки политикам? – выдвинула свою версию Нина. Затем все посмотрели на Матиаса. – Тут ты должен сказать, что мы все ужасны, – прошептала она.

Тот пожал плечами.

– Все варианты кажутся практичными.

– Сахар, – ответил Каз.

Джеспер подтолкнул к нему по столу сахарницу.

Бреккер закатил глаза.

– Да не для кофе, дурень! Я использовал деньги, чтобы скупить акции на сахар, и поместил их на личные счета для каждого из нас – под псевдонимами, разумеется.

– Мне не нравятся подобные спекуляции, – сказал Матиас.

– Кто бы сомневался. Тебе нравится то, что ты можешь увидеть. Например, груды снега и благожелательных древесных божков.

– О, вот и он! – воскликнула Инеж, опустив голову на плечо Нины и радостно улыбнувшись Матиасу. – Я скучала по его сердитому взгляду.

– Кроме того, – продолжил Каз, – это едва ли можно назвать спекуляцией, если знаешь, какой будет результат.

– Тебе что-то известно об урожае сахара? – полюбопытствовал Джеспер.

– Мне что-то известно о поставках.

Уайлен сел ровнее.

– Силосы! Силосы в Сладком Рифе.

– Очень хорошо, купчик.

Матиас покачал головой.

– Что еще за Сладкий Риф?

– Это район, расположенный к югу от Шестой гавани, – пояснила Инеж. Она помнила вид огромных силосов нависающих над складским районом. Они были размером с небольшие горы. – Там хранится меласса, сырой тростник и находятся перерабатывающие предприятия для рафинированного сахара. Сегодня мы были как раз неподалеку. Это не случайно, не так ли?

– Нет, – ответил Каз. – Я хотел, чтобы ты осмотрела местность. Большая часть сахарного тростника поступает из Южных Колоний и Нового Зема, но следующие три месяца нового урожая не будет. В этом сезоне урожай уже собрали, обработали, очистили и поместили в силосы Сладкого Рифа.

– Всего тридцать силосов, – подал голос Уайлен. – Десять из них принадлежат моему отцу.

Джеспер присвистнул.

– Ван Эк управляет одной третью мировых поставок сахара?

– Он владеет силосами, – поправил его Каз, – но лишь малой долей сахара внутри них. Он содержит силосы за свой счет, нанимает охранников и шквальных, которые контролируют влажность, чтобы сахар оставался сухим и не слипался. Торговцы, владеющие сахаром, выплачивают ему небольшой процент с каждой продажи. Так что его траты быстро окупаются.

– Такое огромное богатство под защитой одного человека, – размышлял Матиас. – Если с этими силосами что-то случится, цена на сахар…

– Выстрелит, как дешевая пара револьверов, – закончил Джеспер, поднимаясь на ноги и начиная мерить шагами помещение.

– Цены взлетят и продолжат расти, – кивнул Каз. – А с недавних пор мы с вами владеем акциями компаний, которые не хранят сахар у Ван Эка. Прямо сейчас они стоят столько, сколько мы за них заплатили. Но как только мы испортим сахар в силосах Ван Эка…

Джеспер начал качаться на пятках.

– Наши акции будут стоить в пять, а то и в десять раз больше, чем сейчас!

– А в двадцать не хочешь?

Стрелок охнул.

– Я только «за».

– Мы сможем продать их и получить огромную прибыль, – сказал Уайлен. – Мы разбогатеем за одну ночь.

Инеж подумала об узкой шхуне, вооруженной тяжелой пушкой. Она может стать ее.

– Разбогатеем на тридцать миллионов крюге? – спросила она. Награда, которую задолжал им Ван Эк за работу в Ледовом Дворе. Которую он никогда и не собирался им выплачивать.

Губы Каза растянулись в слабом намеке на улыбку.

– Плюс-минус миллион.

Уайлен начал грызть большой палец.

– Мой отец сможет справиться с потерей. Но другие торговцы, те, кто владеет сахаром в его силосах, пострадают больше.

– Верно, – кивнул Матиас. – И если мы разрушим силосы, все сразу поймут, что это действие было нацелено на Ван Эка.

– Можем попробовать сделать это похожим на несчастный случай, – предложила Нина.

– Так и будет, – ответил Каз. – Изначально. Благодаря долгоносику. Расскажи им, Уайлен.

Тот подался вперед, как школьник, желающий доказать, что знает ответ, и достал пузырек из кармана.

– Эта версия сработает.

– Это долгоносик? – спросила Инеж, рассматривая его.

– Химический, – ответил Джеспер. – Но Уайлен до сих пор не придумал ему имя. Я голосую за Уайленосик.

– Это кошмарно, – прокомментировал тот.

– Это гениально, – подмигнул Джеспер. – Прямо как ты.

Уайлен залился всеми оттенками розового.

– Я тоже помогал, – добавил Кювей с насупленным видом.

– Это правда, – подтвердил Уайлен.

– Мы непременно сделаем ему мемориальную доску, – сказал Каз. – Объясни им, как он работает.

Парень прочистил горло.

– Я позаимствовал идею у тростникового паразита – одна крошечная бактерия может испортить весь урожай. Как только мы кинем долгоносика в силосную башню, он продолжит внедряться глубже, используя рафинированный сахар в качестве топлива, пока тот не станет ничем иным, как бесполезной кашей.

– Он реагирует на сахар? – спросил Джеспер.

– Да, любого вида. Даже нескольких сахаринок хватит, если будет достаточно влаги, так что держите его подальше от пота, крови и слюны.

– Не облизывайте Уайленосика. Кто-нибудь хочет это записать?

– Эти башни огромны, – заметила Инеж. – Сколько же долгоносиков нам понадобится?

– Один пузырек на каждую башню, – ответил Уайлен.

Инеж ошарашенно посмотрела на маленький стеклянный флакон.

– Серьезно?

– Крошечный и свирепый, – заявил Джеспер и снова подмигнул. – Прямо как ты.

Нина разразилась смехом, и Инеж не смогла сдержать ответной улыбки. Ее тело ныло, и она бы предпочла проспать целых два дня подряд, но девушка все равно почувствовала, как тугой узел внутри начинает разматываться, высвобождая весь ужас и злость, накопившиеся за последнюю неделю.

– Долгоносик сделает так, чтобы уничтожение сахара выглядело как несчастный случай, – сказал Уайлен.

– Так и будет, – кивнул Каз, – пока другие торговцы не узнают, что Ван Эк скупал сахар, который не хранится в его силосных башнях.

Глаза Уайлена расширились.

– Что?!

– На наши акции я потратил лишь половину денег. На остальное я приобрел акции от имени Ван Эка – ну, если точнее, то от его холдинговой компании, созданной под именем Элис. Не мог же я действовать настолько очевидно. Акции были приобретены за наличные, так что их нельзя отследить. Но сертификаты со всеми нужными печатями, подтверждающие их покупку, будут найдены в офисе его адвоката.

– Корнелис Смит! – удивленно воскликнул Матиас. – Обман на обмане. Ты не просто пытался выяснить, где держат Элис Ван Эк, когда пробрался в его кабинет.

– Нельзя выиграть, ведя лишь одну игру, – ответил Каз. – Когда сахар испортится, это сильно ударит по репутации Ван Эка. Но когда люди, которые платили ему за хранения сахара, узнают, что он нажился на их беде, они решат более внимательно осмотреть силосы.

– И найдут остатки долгоносика, – закончил Уайлен.

– Уничтожение имущества, махинации с рынком, – пробормотала Инеж. – Это станет его концом. – Ей вспомнилось, как Ван Эк жестом приказал своему лакею взять молоток. «Мне не нужен обычный перелом. Раздроби кость». – Его могут отправить в тюрьму?

– Ему будет предъявлено обвинение в нарушении условий договора и попытке вмешательства в рыночные операции. По законам Керчии нет большего преступления, чем это. Приговор тот же, что и для убийц. Его могут повесить.

– Так и будет? – тихо спросил Уайлен. Он нарисовал пальцем линию на карте Кеттердама, от Сладкого Рифа до самой Бочки и заканчивая улицей Гельдштрат, где жил его отец. Ян Ван Эк пытался убить Уайлена. Отрекся от него, как от мусора. Но Инеж не видела, чтобы Уайлен был готов приговорить своего отца к смерти.

– Сомневаюсь, что его повесят, – помотал головой Бреккер. – Я думаю, что ему выдвинут менее серьезное обвинение. Вряд ли кто-то из Торгового совета захочет отправить одного из своих на виселицу. А вот увидит ли он когда-нибудь тюремную камеру изнутри? – парень пожал плечами. – Зависит от того, насколько хорош его адвокат.

– Но ему запретят участвовать в торговле, – сказал Уайлен таким голосом, словно сам едва мог в это поверить. – Его имущество будет конфисковано, чтобы восполнить ущерб от испорченного сахара.

– Империи Ван Эка придет конец, – сказал Каз.

– А как насчет Элис?

Бреккер снова пожал плечами.

– Никто не поверит, что она имела какое-то отношение к финансовой схеме. Элис подаст заявление на развод и, скорее всего, переедет обратно к родителям. Поплачет с недельку, попоет с две, а затем забудет обо всем этом, как о страшном сне. Возможно, она выйдет замуж за принца.

– Или за учителя музыки, – вставила Инеж, вспомнив панику Бажана, когда тот услышал, что Элис похитили.

– Есть только одна ма-а-аленькая проблемка, – сказал Джеспер, – и под «маленькой» я имею в виду «огромная, вопиющая, так что давайте забудем об этом и пойдем выпьем». Силосные башни. Я знаю, что мы с вами любим преодолевать непреодолимое, но как мы попадем внутрь?

– Каз может взломать замок, – ответил Уайлен.

– Нет, – произнес тот, – не могу.

– Не думаю, что слышала, чтобы с твоих уст когда-либо слетали подобные слова, – отозвалась Нина. – Повтори, пожалуйста, только медленно и четко.

Бреккер ее проигнорировал.

– У них замки-четырехлистники. Четыре ключа должны провернуться в четырех замках сразу, или сработает сигнализация и все двери закроются. Я могу взломать любой замок, но не четыре одновременно.

– Тогда как мы попадем внутрь? – спросил Джеспер.

– Силосы также открываются сверху.

– Эти башни высотой почти в двадцать этажей! Инеж собирается подняться и спуститься с десяти силосов за одну ночь?

– Нет, всего на один.

– И что тогда? – поинтересовалась Нина, вновь уперев руки в бока и метая молнии своими зелеными глазами.

Инеж вспомнила высокие башни и промежутки между ними.

– Тогда, – откликнулась она, – я пройду по канату с одного силоса на другой.

Нина всплеснула руками.

– И все это без сетки, я так полагаю?

– Гафа никогда не выступает со страховочной сеткой! – возмущенно ответила девушка.

– А как часто Гафа выступает на высоте в двадцать этажей над мостовой, пробыв неделю в плену?

– Будет тебе сетка, – оборвал их Каз. – Она уже спрятана за сторожкой, под мешками с песком.

Тишина в гробнице была внезапной и оглушающей. Инеж не верила собственным ушам.

– Мне не нужна сетка.

Каз сверился с часами.

– Я тебя не спрашивал. У нас есть шесть часов, чтобы выспаться и набраться сил. Я возьму все, что необходимо из «Цирка Зиркоа». Они разбили лагерь на западной окраине города. Инеж, составь список, что тебе может понадобиться. Мы ударим по силосам через двадцать четыре часа.

– Ни в коем случае, – отрезала Нина. – Инеж нужен отдых.

– Верно, – согласился Джеспер. – Она выглядит такой тощей, что ее сдует малейший ветерок.

– Я в порядке, – возразила девушка.

Стрелок закатил глаза.

– Ты всегда так говоришь.

– Разве не все здесь так поступают? – полюбопытствовал Уайлен. – Мы говорим Казу, что в порядке, а затем делаем какие-то глупости.

– Мы настолько предсказуемые? – улыбнулась сулийка.

– Да! – хором ответили Уайлен с Матиасом.

– Вы хотите победить Ван Эка? – спросил Бреккер.

Нина раздраженно выдохнула.

– Конечно.

Каз осмотрел всех присутствующих, переводя взгляд с одного лица на другое.

– Правда? Вы хотите получить свои деньги? Деньги, ради которых мы дрались, проливали кровь и чуть не утонули? Или вы хотите, чтобы купец обрадовался, что выбрал для этой аферы кучку ничтожеств из Бочки? Потому что никто другой не накажет его за нас. Всем остальным плевать, что он обманул нас и что мы только зря рисковали жизнями. Никто другой не свершит правосудия. Поэтому я спрошу еще раз, вы хотите победить Ван Эка?

– Да, – ответила Инеж. Она хотела хоть какой-то справедливости.

– Несомненно, – подтвердила Нина.

– И намотать ему на уши флейту Уайлена, – ухмыльнулся Джеспер.

Все кивнули один за другим.

– Ставки поменялись, – сказал Каз. – Судя по сегодняшней маленькой демонстрации торговца, вероятно, уже к утру по всему Кеттердаму будут развешаны плакаты о розыске с нашими лицами. Могу поспорить, что он предложит довольно соблазнительную награду. Он играет на всеобщем доверии к себе, и чем раньше мы его уничтожим, тем лучше. Мы заберем его деньги, репутацию, свободу – и все за одну только ночь. Но это значит, что мы не можем останавливаться. Каким бы сердитым он ни был, сегодня вечером Ван Эк роскошно поужинает и впадет в беспокойный сон на своей мягкой купеческой кровати. Те ослы из городской стражи дадут отдых своим усталым головушкам, пока не наступит время для следующей смены, гадая, заработают ли они немного сверхурочных. Но мы не должны останавливаться. Часы тикают. Отдохнем, когда разбогатеем. Согласны?

Все снова закивали.

– Нина, по периметру силосных башен патрулирует стража. Ты будешь их отвлекать – несчастная равкианка, новенькая в городе, которая ищет работу в складском районе. Тебе нужно будет занять их на достаточно долгое время, чтобы остальные успели пробраться внутрь и Инеж поднялась на первую башню. Затем…

– При одном условии, – перебила Нина, скрестив руки.

– Это не переговоры.

– С тобой все – переговоры, Бреккер. Не удивлюсь, если ты выторговал себе путь из утробы матери. Если я это сделаю, то хочу, чтобы мы вывезли всех остальных гришей из города.

– Забудь об этом. Я не занимаюсь благотворительностью для беженцев.

– Тогда я ухожу.

– Хорошо. Уходи. Ты все равно получишь свою долю денег за работу в Ледовом Дворе, но ты не нужна мне в этой команде.

– Нет, – тихо отозвалась Инеж. – Но тебе нужна я.

Каз положил трость себе на колени.

– Похоже, все тут создают альянсы.

Инеж вспомнила блики солнца в его карих глазах всего пару часов назад. Теперь они были цвета горького переваренного кофе. Но она не собиралась отступать.

– Это называется дружбой, Каз.

Он перевел взгляд на Нину.

– Мне не нравится, когда ставят условия.

– А мне не нравятся туфли, которые жмут, но все мы должны страдать. Считай это вызовом твоему чудовищному мозгу.

После длинной паузы Каз поинтересовался:

– И о каком количестве людей мы говорим?

– В городе примерно тридцать гришей, о которых я знаю, не считая Совета приливов.

– И как ты планируешь их всех собрать? Раздашь брошюры, направляющие их на гигантский плот?

– Возле равкианского посольства есть одна таверна. Мы пользуемся ею, чтобы оставлять послания и обмениваться информацией. Я смогу распространить новость оттуда. Останется только достать корабль. Ван Эк не может следить за всеми гаванями.

Инеж не хотела спорить, но и молчать было нельзя:

– Думаю, может. За его спиной стоит все могущество городского правительства. И ты не видела его реакцию, когда он узнал, что Каз осмелился похитить Элис.

– Пожалуйста, скажи, что у него пена пошла изо рта, – взмолился Джеспер.

– Ну, почти.

Каз проковылял к выходу из гробницы и всмотрелся в темноту.

– Вряд ли решение вмешать в наши разборки город далось ему легко. Это риск, а он бы не пошел на него, если бы не намеревался извлечь из него выгоду в полной мере. Все гавани и сторожевые башни на берегу будут начеку, с приказом допрашивать любого, кто попытается покинуть Кеттердам. Он просто скажет, что знает, что похитители Уайлена могут захотеть вывезти его из Керчии.

– Пытаться вывезти всех гришей будет невероятно опасно, – подал голос Матиас. – Последнее, что нам нужно, – это чтобы их группа попала в руки Ван Эка, ведь у него до сих пор могут храниться запасы парема.

Джеспер забарабанил пальцами по рукояткам револьверов.

– Нам нужно чудо. И, возможно, бутылка виски. Помогает работе головного мозга.

– Нет, – медленно выговорил Каз. – Нам нужно судно. Судно, которое не вызовет подозрений, чтобы у Ван Эка и городской стражи не было никаких причин его останавливать. Нам нужен один из его кораблей.

Нина подалась вперед и села на край стула.

– У торговой компании Ван Эка, должно быть, полно судов, отплывающих в Равку.

Матиас сложил свои мощные руки и задумался.

– Вывезти беженцев-гришей на одном из кораблей самого Ван Эка?

– Нам понадобится поддельный манифест и документы о транзите, – сказала Инеж.

– Как думаете, почему Шпекта выгнали из военно-морского флота? – спросил Каз. – Он подделывал документы об отпуске и заказы на поставки.

Уайлен потянул себя за губу.

– Но тут вопрос не о парочке документов. Предположим, что беженцев тридцать. Капитан судна захочет узнать, почему тридцать человек…

– Тридцать один, – вмешался Кювей.

– О, ты успеваешь следить за разговором? – недоверчиво поинтересовался Джеспер.

– Корабль в Равку, – кивнул Кювей. – Это я хорошо понял.

Каз пожал плечами.

– Если уж мы украдем судно, то вполне можем посадить и тебя на него.

– Значит, тридцать один, – улыбнулась Нина, хотя, судя по тому, как заходила желваками челюсть Матиаса, он не разделял ее радости.

– Ладно, – сказал Уайлен, разглаживая складку на карте. – Но капитан наверняка задастся вопросом, почему к его манифесту прибавили еще тридцать одного человека.

– Нет, если он будет думать, что это секретная миссия, – ответил Каз. – Ван Эк напишет ему письмо, пылко призывающее использовать максимальную осторожность в транспортировке этих ценных политических беженцев, и просящее спрятать их от всех, кто восприимчив к взяткам от шуханцев – включая городскую стражу – любой ценой. Купец пообещает капитану огромную награду, когда тот вернется, просто чтобы убедиться, что он не вобьет себе в голову идею продать гришей. У нас уже есть образец почерка Ван Эка. Нужна только его печать.

– Где он ее хранит? – спросил Джеспер Уайлена.

– В своем кабинете. По крайней мере, раньше она была там.

– Нам придется пробраться в дом и выбраться оттуда, чтобы он этого не заметил, – отозвалась Инеж. – И после этого действовать надо быстро. Как только Ван Эк поймет, что его печать пропала, то сможет догадаться, что мы задумали.

– Мы вломились в Ледовый Двор, – ухмыльнулся Каз. – Думаю, мы справимся с кабинетом торговца.

– Стоит также заметить, что мы чуть не умерли, пока вламывались в Ледовый Двор.

– Несколько раз, если меня не подводит память, – задумчиво протянул Джеспер.

– Мы с Инеж украли у Ван Эка Де Каппеля. Нам известен план дома. Все будет нормально.

Уайлен снова провел пальцем по улице Гельштрат.

– Но вам не приходилось взламывать сейф моего отца.

– Ван Эк держит печать в сейфе? – хохотнул Джеспер. – Впечатление, что он хочет, чтобы мы ее забрали. У Каза лучше получается заводить дружбу с кодовыми замками, чем с людьми!

– Такого сейфа вы еще не видели. Он приобрел его после кражи Де Каппеля. У него семизначный код, который сбрасывается каждый день, и замки сделаны с фальшивыми тумблерами, чтобы сбить с толку взломщиков.

Каз пожал плечами.

– Значит, обойдемся без них. Я предпочту целесообразность изяществу.

Уайлен покачал головой.

– Стенки сейфа изготовлены из уникального сплава, армированного сталью гришей.

– Взрыв? – предложил Джеспер.

Каз выгнул бровь.

– Подозреваю, Ван Эк его заметит.

– Малюсенький взрыв?

Нина фыркнула.

– Тебе лишь бы что-то подорвать.

– На самом деле… – начал Уайлен. Затем склонил голову набок, словно прислушивался к далекой песне. – Утром он все равно узнает, что мы там побывали, но если нам удастся отправить беженцев с гавани до того, как мой отец заметит кражу… Я пока точно не знаю, где взять материалы, но это может сработать…

– Инеж, – прошептал Джеспер.

Та быстро подалась вперед, внимательно глядя на Уайлена.

– Он что-то замышляет?

– Возможно.

Уайлен словно пробудился ото сна.

– Вовсе нет! Но… кажется, у меня есть идея.

– Мы ждем, купчик, – сказал Каз.

– По сути, долгоносик – это гораздо более стабильная версия золотой кислоты.

– Верно, – кивнул Джеспер. – Само собой разумеется. И что это?

– Коррозионное вещество. Оно выделяет небольшое количество жара, вступая в реакцию, но оно невероятно мощное и изменчивое. Оно может разъесть сталь гришей и вообще что угодно, кроме бальзового стекла.

– Стекла?

– Стекло и сок бальзы нейтрализуют коррозию.

– И где его можно найти?

– Один из нужных мне ингредиентов можно отыскать на металлургическом заводе. Они используют коррозионное вещество, чтобы очистить металл от окиси. А вот второй найти не так просто. Нам нужен карьер с серной жилой или другим подобным галоидным соединением.

– Ближайший карьер в Олендале, – сказал Каз.

– Пойдет. Когда у нас будут обе составляющие, нам придется быть очень осторожными с их транспортировкой, – продолжал Уайлен. – Вообще-то нам нужно быть даже более чем осторожными. После завершения реакции золотая кислота становится практически безвредной, но пока она активна… Ну, это хороший способ потерять обе руки.

– Зна-а-ачит, – протянул Джеспер, – если мы достанем эти ингредиенты и сможем разделить их на время транспортировки, и активируем эту золотую кислоту, и не потеряем пару конечностей в процессе?..

Уайлен потянул себя за волосы.

– Мы сможем проделать дыру в двери сейфа за считаные минуты.

– Не повредив его содержимое? – уточнила Нина.

– Будем надеяться.

– Будем надеяться, – повторил Каз. – Что ж, я работал при условиях и похуже. Нам нужно выяснить, какие корабли отплывают в Равку завтра вечером, и посадить Шпекта работать над манифестом и документами о транзите. Нина, когда мы подберем подходящее судно, твоя маленькая банда беженцев сможет самостоятельно добраться до доков, или им нужно, чтобы их и для этого подержали за ручку?

– Я не знаю, насколько хорошо они знают город, – призналась она.

Каз забарабанил пальцами по набалдашнику трости.

– Мы с Уайленом можем заняться сейфом. Джеспер проведет гришей, и мы наметим маршрут, чтобы Матиас доставил Кювея к докам. Но тогда Нине придется самой отвлекать охрану и натянуть сетку для Инеж под силосами. Для сетки требуется как минимум три человека, чтобы от нее был хоть какой-то прок.

Инеж потянулась и осторожно размяла плечи. Было приятно снова находиться в компании этих людей. Она отсутствовала всего несколько дней, и они сидели в сыром склепе, но она все равно чувствовала себя как дома.

– Я же говорила, – сказала девушка. – Я не работаю с сеткой.

 

12

Каз

Отбросы строили планы до глубокой ночи. Казу не нравились изменения в их плане, как и перспектива управления группой гришей Нины. Но хоть он и не подавал виду остальным, в этом новом курсе присутствовали элементы, которые его привлекали. Была вероятность, что Ван Эк, узнав о нападении шуханцев, лично отправится на поиски оставшихся в городе гришей. Они были оружием, которое Каз не хотел видеть в купеческом арсенале.

Но нельзя было позволить, чтобы эта маленькая спасательная операция их тормозила. С таким количеством противников, учитывая вмешательство городской стражи, они не могли себе этого позволить. Со временем шуханцы перестанут волноваться из-за своих выброшенных на сушу военных кораблей и Совета приливов и выйдут на Черную Вуаль. Каз хотел как можно скорее вывести Кювея из игры и увезти его из города.

Наконец они отложили свои списки и наброски. Остатки их импровизированного ужина убрали со стола, чтобы не привлекать крыс Черной Вуали, а лампы потушили.

Остальные лягут спать. Каз – нет. Он говорил всерьез – у Ван Эка больше денег, больше союзников и вся мощь городских властей. Они не могут быть просто умнее его – они должны быть безжалостными, в том числе по отношению к себе. Каз видел то, чего не могли понять остальные. Сегодня они выиграли битву; они хотели забрать Инеж у Ван Эка, и у них это получилось. Но торговец продолжал выигрывать войну.

То, что Ван Эк рискнул подключить к делу городскую стражу, а как следствие, и Торговый совет, означало, что он искренне верил в свою неуязвимость. У Бреккера до сих пор была записка от купца, в которой он договаривался о встрече на Вельгелюке, но это было слабое доказательство его интриг. Он помнил, что сказал Пекка Роллинс в «Изумрудном дворце», когда Каз заявил, что Торговый совет ни за что не поддержит незаконную деятельность Ван Эка. «А кто им расскажет? Канальная крыса из худшей трущобы в Бочке? Не обманывай себя, Бреккер».

В тот момент Каз едва соображал из-за красной пелены ярости, опускавшейся на его глаза всякий раз, когда он находился в обществе Роллинса. Она лишала разума, который направлял его, терпения, на которое он опирался. Рядом с Пеккой он терял форму того, кем являлся – нет, он терял форму того, кем отчаянно пытался стать. Он не был Грязными Руками, Казом Бреккером или даже самым жестоким лейтенантом Отбросов. Он был просто мальчишкой, подпитываемым белым пламенем гнева, который грозил сжечь дотла напускной образ выстраданной корректности, поддерживаемый им с таким трудом.

Но теперь, опираясь на свою трость среди могил Черной Вуали, он мог признать правду в словах Пекки. Нельзя идти на войну с таким преуспевающим торговцем, как Ван Эк, если ты бандит с репутацией грязнее, чем подошва конюха. Чтобы выиграть, Казу придется уравнять силы. Он покажет миру то, что давно знает: несмотря на ухоженные руки и роскошные костюмы, Ван Эк – такой же преступник, как и любой головорез из Бочки. Даже хуже, потому что его слово ничего не стоит.

Каз не услышал шагов Инеж, просто почувствовал, что она рядом, стоит у разрушенных колонн белого мраморного мавзолея. Ей где-то удалось раздобыть мыло, чтобы помыться, и запах сырых комнат «Эйл Комеди» – этот слабый намек на сено и грим, – исчез. Ее черные волосы блестели в лунном свете, уже аккуратно собранные в пучок на шее. Девушка стояла так неподвижно, что ее легко можно было спутать с одним из кладбищенских каменных стражей.

– Зачем нам сетка, Каз?

Да, зачем им сетка? Зачем прибегать к методам, которые усложнят спланированное им нападение на силосные башни и вдвое увеличат вероятность, что их раскроют? Я не вынесу, если ты упадешь.

– Я только что прошел через большие трудности, чтобы вернуть своего паука. И сделал это не для того, чтобы ты размозжила свой череп на следующий же день.

– Ты защищаешь свои инвестиции, – ответила она, и ее голос звучал почти смиренно.

– Верно.

– И ты уплываешь с острова.

Его должно больше обеспокоить, что она может угадать его следующий шаг.

– Ротти сказал, что старик становится нервным. Мне нужно пригладить его перышки.

Пер Хаскель по-прежнему являлся лидером Отбросов, и Каз знал, что ему нравится эта должность, но не работа, которая шла к ней в довесок. Поскольку Каз так долго отсутствовал, дела банды пошли на спад. Кроме того, когда Хаскель становился дерганым, то любил делать что-то глупое, просто чтобы напомнить людям, кто здесь главный.

– Нам стоит приглядывать за домом Ван Эка, – сказала Инеж.

– Я позабочусь об этом.

– Он увеличит свою охрану. – Остальное осталось невысказанным. Никто не подходил лучше, чтобы проскользнуть мимо защиты Ван Эка, чем Призрак.

Ему следовало бы сказать, чтобы она отдохнула, что он справится со слежкой в одиночку. Вместо этого Каз кивнул и направился к одной из гондол, спрятанных в ивах, игнорируя облегчение, которое он почувствовал, когда Инеж последовала за ним.

После шумной дневной передряги каналы казались более тихими, чем обычно, а вода – неестественно неподвижной.

– Как думаешь, Западный Обруч успел оправиться к сегодняшней ночи? – поинтересовалась Инеж тихим голосом. Она, как и любая канальная крыса, научилась быть осторожной, когда приходило время путешествовать по водным путям Кеттердама.

– Сомневаюсь. Городская стража начнет расследование, а туристы приехали в город не для того, чтобы почувствовать адреналин, когда тебя взрывают на кусочки.

Многие компании потеряют деньги. Каз подозревал, что к утру лестница у входа в Штадхолл будет кишеть владельцами домов удовольствий и гостиниц, требующих ответов. Может выйти интересное шоу. Вот и хорошо. Пускай члены Торгового совета займутся и другими проблемами, помимо Яна Ван Эка и его пропавшего сына.

– Ван Эк наверняка многое поменял с тех пор, как мы украли Де Каппеля.

– К тому же он знает, что Уайлен теперь с нами, – согласилась Инеж. – Где мы встретимся со стариком?

– В «Костяшке».

Они не могли перехватить Хаскеля в Клепке. Ван Эк наверняка держал штаб-квартиру Отбросов под наблюдением, а теперь, вполне вероятно, вокруг нее кружила и городская стража. Мысль о том, как эти неотесанные офицеры обыскивают комнаты и роются в его скудных пожитках, вызывала у Каза яростное покалывание по всей коже. Клепка не могла похвастаться роскошью, но он превратил ее из протекающей норы в место, где можно было полечиться от похмелья сном или залечь и спрятаться от властей, не отмораживая себе задницу зимой и не расчесываясь до крови от блох летом. Клепка принадлежала ему, что бы там себе ни думал Пер Хаскель.

Каз направил гондолу в Зоверканал на восточной границе Бочки. Пер Хаскель любил собирать своих приближенных в трактире «Ясная погода» в одну и ту же ночь каждую неделю, здесь он встречался со своими закадычными дружками, чтобы поиграть в карты и обменяться сплетнями. Он ни за что не пропустит эту встречу сегодня, когда его любимый лейтенант – его пропавший любимый лейтенант – начал вражду с членом Торгового совета и принес столько бед Отбросам. Это давало старику возможность побыть в центре внимания.

Ни одно окно не выходило на «Костяшку», и вел к ней кривой проулок, изгибающийся между многоквартирным домом и фабрикой, производившей низкокачественные сувениры. Там было тихо, темно и так узко, что его едва можно было назвать проулком – идеальное место для засады. Этот маршрут от Клепки до «Ясной погоды» был не самый безопасный, но зато самый прямой, а Пер Хаскель никогда не мог отказать себе в короткой дороге.

Каз пришвартовал лодку у небольшого пешеходного моста, и они с Инеж заняли свои места в тени и стали ждать, в абсолютном молчании, что неудивительно. Меньше чем через двадцать минут в свете фонарей у входа в проулок появился мужской силуэт с дурацким пером в шляпе.

Каз дождался, пока мужчина подойдет совсем близко, прежде чем выступить вперед.

– Хаскель.

Старик развернулся, доставая пистолет. Несмотря на свой возраст, двигался он довольно быстро, но Бреккер знал, что тот потянется за оружием, и был готов. Он быстро уколол кончиком трости плечо Хаскеля – достаточно, чтобы у того онемела рука.

Хаскель закряхтел и выпустил оружие. Инеж поймала пистолет прежде, чем тот успел упасть на землю, и бросила его Казу.

– Бреккер! – сердито произнес старик, пытаясь пошевелить нерабочей рукой. – Где ты, черт возьми, пропадал? И какой подонок осмелится нападать на собственного босса в подворотне?

– Я не пытаюсь тебя ограбить. Просто не хотел, чтобы ты кого-то пристрелил, прежде чем у нас появится возможность поговорить. – Каз протянул пистолет Хаскелю рукояткой вперед. Старик выхватил его из ладони и упрямо выдвинул подбородок с седой бородкой.

– Ты, как всегда, превышаешь свои полномочия, – проворчал он, засовывая оружие в карман шишковатого клетчатого жакета, не дотянувшись до кобуры своей недееспособной рукой. – Ты знаешь, сколько проблем ты на меня сегодня обрушил, парень?

– Знаю. Поэтому я здесь.

– Городская стража ползает по всей Клепке и «Клубу Воронов». Нам пришлось закрыть заведение, и кто знает, когда мы сможем снова заработать. О чем ты думал, когда похищал сына купца? Это была та большая работа, ради которой ты уехал из города? Которая, как предполагалось, должна была сделать меня таким богатым, как мне и не снилось?

– Я никого не похищал. – Не совсем правда, но Каз знал, что Пер Хаскель не поймет все тонкости.

– Тогда что, во имя Гезена, происходит?! – яростно зашептал Хаскель, брызжа слюной во все стороны. – У тебя мой лучший паук, – продолжил он, указывая на Инеж. – Мой лучший стрелок, моя сердцебитка, мой самый здоровый вышибала…

– Маззен мертв.

– Твою мать! – выругался старик. – Сперва Большой Боллигер, теперь Маззен. Ты пытаешься прихлопнуть всю мою банду?

– Нет, сэр.

– Сэр! Что ты задумал, парень?

– Ван Эк ведет быструю игру, но я все еще на шаг впереди него.

– Что-то не похоже.

– Вот и славно. Лучше, чтобы этого никто не ждал. Маззен был потерей, которой я не ожидал, но дай мне еще несколько дней, и власти не только перестанут дышать тебе в затылок, но и твоя казна будет такой тяжелой, что ты сможешь наполнить ванну золотом и поплавать в нем.

Хаскель прищурился.

– О каких деньгах мы говорим?

«Так-то лучше», – подумал Каз, наблюдая, как жадность засияла в глазах старика, – рычаг в действии.

– Четыре миллиона крюге.

Глаза Хаскеля округлились. От тяжелой жизни в Бочке и большого количества алкоголя его белки пожелтели.

– Ты пытаешься ко мне подмазаться?

– Я же говорил, что это крупное дело.

– Не важно, какой толщины пачка, если я буду в тюрьме. Мне не нравится, когда власти лезут в мои дела.

– Мне тоже, сэр. – Хаскель мог сколько угодно насмехаться над его манерами, но Каз знал, что старик обожал, когда к нему проявляли уважение, и гордость Бреккера вполне могла с этим справиться. Когда он получит свою долю денег Ван Эка, то навсегда перестанет подчиняться чужим приказам и тешить тщеславие Пера Хаскеля. – Я бы не поставил нас в это положение, если бы не знал, что мы выйдем из этого чистенькими, как мальчики-хористы, и богатыми, как святые. Все, что мне нужно, это еще немного времени.

Каз невольно вспомнил, как Джеспер точно так же торговался со своим отцом, и эта мысль ему не понравилась. Пер Хаскель никогда ни о ком не заботился, кроме себя и следующего бокала с выпивкой, но ему нравилось считать себя патриархом большой семьи с преступными наклонностями. Каз мог себе признаться, что привязался к старику. Он дал ему место, с которого можно было начать, и крышу над головой – даже если это Бреккер сделал так, чтобы она не протекала.

Старик поддел пальцами карманы жилета. Он устраивал представление, делая вид, что обдумывает предложение Каза, но жадность Хаскеля была надежнее, чем точно заведенные часы. Каз знал, что на самом деле тот уже думал, как потратит свои крюге.

– Ладно, парень, – ответил Хаскель. – Я могу выделить тебе немного веревки, чтобы повеситься. Но если я узнаю, что ты пытаешься меня обмануть, ты сильно об этом пожалеешь.

Каз сделал серьезное лицо. Угрозы Хаскеля были такими же пустыми, как его хвастовство.

– Конечно, сэр.

Хаскель фыркнул.

– Сделка есть сделка. И Призрак останется со мной.

Каз почувствовал, как напряглась Инеж.

– Она нужна мне для работы.

– Возьми Редера. Он достаточно проворный.

– Не для этого.

Теперь Хаскель ощетинился и выпятил грудь, фальшивый сапфир на его булавке для галстука заблестел в тусклом свете.

– Ты видел, что устроил Пекка Роллинс? Он только что открыл новый игорный дом прямо напротив «Клуба Воронов». – Каз видел его. «Каэльский принц». Очередной бриллиант в империи Роллинса, огромный дворец для ставок, окрашенный в ярко-зеленый и золотой цвет в качестве нелепой дани уважения родине Пекки. – Он оказывает давление на наши точки. Мне нужен паук, а она – лучшая.

– Это может подождать.

– А я говорю, что нет. Сходи в Геменсбанк. Там ты увидишь мое имя в верхнем углу ее контракта, а это значит, что я диктую, куда она пойдет.

– Понял, сэр, – ответил Каз. – И как только я найду ее, то дам ей знать.

– Она прямо… – Хаскель запнулся и открыл рот от удивления. – Она была прямо здесь!

Каз едва подавил улыбку. Пока Пер Хаскель бушевал, Инеж просто растворилась в тени и бесшумно взобралась вверх по стене. Старик осмотрел проулок и поднял взгляд к верхушкам крыш, но Инеж давно и след простыл.

– Верни ее обратно, – гневно прорычал Хаскель, – сейчас же!

Каз пожал плечами.

– Думаешь, я могу подняться по этим стенам?

– Это моя банда, Бреккер. Она тебе не принадлежит.

– Она никому не принадлежит, – ответил он, чувствуя, как его снова обжигает белое пламя гнева. – Но мы все скоро вернемся в Клепку.

На самом деле Джеспер уплывет из города вместе со своим отцом, Нина направится в Равку, Инеж будет на корабле под собственным командованием, а Каз приготовится навсегда расстаться с Хаскелем. Но у старика будут его крюге, чтобы утешиться.

– Наглый мелкий ублюдок! – рыкнул Хаскель.

– Наглый мелкий ублюдок, который сделает вас одним из самых богатых боссов в Бочке.

– Уйди с дороги, парень. Я опаздываю на игру.

– Надеюсь, карта пойдет, – Каз отошел в сторону. – Но вам может понадобиться это. – Он вытянул руку. В его ладони в перчатке лежали шесть пуль. – На случай потасовки.

Хаскель резко достал пистолет из кармана и открыл барабан. Там было пусто.

– Ах ты, маленький… – Затем он громко рассмеялся и забрал пули с ладони Каза, качая головой. – В тебе течет кровь самого дьявола, парень. Отправляйся за моими деньгами.

– И не только за ними, – пробормотал Каз, слегка приподняв шляпу, и поковылял по проулку обратно к гондоле.

Каз оставался в напряжении, лишь слегка расслабился, когда лодка заплыла за пределы Бочки в более тихие воды, граничащие с финансовым районом. Здесь улицы были практически пустыми, и не так ощущалось присутствие городской стражи. Когда гондола скользнула под Ледбридж, он заметил тень, отделяющуюся от перил. Через секунду Инеж присоединилась к нему в узкой лодчонке.

Каз боролся с соблазном вернуться на Черную Вуаль. Он почти не спал в последние дни, а его нога так полностью и не оправилась после того, через что он заставил ее пройти в Ледовом Дворе. В конце концов его тело перестанет повиноваться командам.

Словно прочитав его мысли, Инеж сказала:

– Я справлюсь со слежкой. Встретимся на острове.

Черта с два. Ей не избавиться от него так просто.

– С какой стороны ты хочешь подобраться к дому Ван Эка?

– Начнем с Церкви Бартера. С ее крыши хорошо виден дом.

Каз был не в восторге от услышанного, но все равно повернул их к Берсканалу и поплыл мимо Биржи и величественного фасада отеля «Гельдреннер», в котором, вероятно, громко храпел в своем номере отец Джаспера.

Они пришвартовали гондолу рядом с церковью. Сияние свечей лилось из дверей главного собора, который оставляли открытым для посетителей в любое время, приветствуя тех, кто хотел вознести молитвы Гезену.

Инеж могла бы без особых усилий подняться по внешней стене, и Каз, возможно, тоже бы с этим справился, но он не собирался испытывать себя в ночь, когда его нога кричала при каждом шаге. Ему нужен был доступ к одной из часовен.

– Тебе необязательно подниматься, – произнесла Инеж, когда они прокрались вдоль стены и нашли вход в часовню.

Каз ничего не ответил и быстро вскрыл замок. Они скользнули внутрь затемненного зала, затем поднялись по лестнице на два пролета. Часовни располагались одна поверх другой, как многослойный торт, каждая из которых была сделана по поручению разных торговых семей Керчии. Еще один взломанный замок, и они снова начали взбираться по чертовой лестнице. Эта скручивалась узкой спиралью до самого люка на крышу.

Церковь Бартера была построена как рука Гезена – просторный собор расположен на ладони с пятью приземистыми нефами, идущими вдоль пяти пальцев, кончики которых заканчивались часовнями. Они поднялись к часовне на кончике мизинца и теперь лезли на крышу главного собора, а затем на безымянный палец Гезена, пробираясь по зубчатым пригоркам скользких фронтонов и узким каменным выступам.

– Почему все боги так любят, чтобы им поклонялись на высоте? – проворчал Каз.

– Это люди стремятся к величию, – ответила Инеж, проворно прыгая рядом, словно ее ноги знали какую-то тайную топографию. – Святые слышат молитвы, где бы их ни произносили.

– И отвечают на них по настроению?

– То, что ты хочешь и в чем нуждается мир, не всегда согласуется, Каз. Молитва и желание – это разные вещи.

Но они в равной степени бесполезны. Каз проглотил свой ответ. Он был слишком сосредоточен, стараясь не разбиться насмерть, чтобы должным образом участвовать в споре.

Они остановились на кончике безымянного пальца и осмотрелись. На юго-западе увидели высокие шпили собора, Биржу, сверкающую башню с часами отеля «Гельдреннер» и длинную полосу Берсканала, протекающего под Зентсбриджем. Но если посмотреть на восток, то с этой крыши открывался чудесный вид на Гельдштрат, Гельдканал и величественный дом Ван Эка.

Это хорошая смотровая точка, чтобы наблюдать за охраной, которую купец расставил вокруг дома и на канале, но она не давала им всей необходимой информации.

– Нам придется подойти поближе, – сказал Каз.

– Знаю, – ответила Инеж, доставая моток веревки из туники и цепляя ее на один из флеронов на крыше. – Будет быстрее и безопасней, если я изучу дом Ван Эка в одиночку. Дай мне полчаса.

– Ты…

– К тому времени как ты вернешься к гондоле, у меня уже будет вся нужная информация.

Он ее убьет.

– Ты затащила меня сюда просто так!

– Твоя гордыня затащила тебя сюда. Если Ван Эк сегодня почувствует неладное, все кончено. Эта работа не для двоих, и ты это знаешь.

– Инеж…

– На кону и мое будущее, Каз. Я не учу тебя взламывать замки или строить коварные планы. Я хороша в этом, так что позволь мне делать свою работу. – Она дернула и натянула веревку. – Только подумай, сколько у тебя будет времени на молитву и мирное созерцание по пути вниз.

И с этими словами она исчезла за бортиком часовни.

Каз стоял как дурак, глядя на то место, где она находилась всего секунду назад. Инеж обманула его. Порядочный, честный, набожный Призрак перехитрила его. Он обернулся, чтобы посмотреть на длинные просторы крыши, по которым ему предстояло идти, чтобы вернуться к лодке.

– Будь ты проклята со своими святыми, – сказал он сам себе и вдруг понял, что улыбается.

Настроение Каза решительно изменилось в худшую сторону к тому времени, как он сел в гондолу. Он не возражал, что она одурачила его, просто его злило, что Инеж была права. Он прекрасно знал, что сейчас не в той форме, чтобы пытаться вслепую пробраться в дом Ван Эка. Эта задача не рассчитана на двоих, и они так не работали. Инеж – Призрак, лучшая похитительница секретов в Бочке. Собирать знания незамеченной – ее специальность, а не его. Он также признавал, что был благодарен за минутку спокойствия, за то, что мог просто посидеть, вытянув ногу, пока вокруг ласково плескалась вода в канале. Так почему же он настоял на том, чтобы сопровождать ее? Это опасные мысли – те, которые и привели к похищению Инеж.

«Я выше этого», – сказал себе Каз. К полуночи завтрашнего дня Кювей уплывет из Кеттердама. Через несколько дней они получат свою награду. Инеж будет вольна следовать своей мечте об охоте на работорговцев, а он избавится от этого безумия, которое ему мешает. Он соберет новую банду, созданную из самых молодых и беспощадных членов «Отбросов». Каз вернется к обещанию, данному в память о Джорди, – к кропотливой задаче кирпичик за кирпичиком разрушать жизнь Пекки Роллинса.

И, тем не менее, его взгляд неустанно возвращался к дорожке у канала, а нетерпение росло. В умении ждать он был лучшим. Ожидание – часть криминальной жизни, которая многим людям была не по силам. Они хотели действовать, вместо того чтобы сохранять спокойствие и собирать информацию. Они хотели получить мгновенные знания, но не учиться. Чтобы добиться большего результата, – нужно просто ждать, в этом весь фокус. Если тебе не нравится погода, ты не бежишь в бурю – ты ждешь, пока она пройдет. Ты находишь способ остаться сухим.

«Блестяще, – подумал Каз. – Так где же она, черт возьми?»

Через пару долгих минут девушка бесшумно приземлилась в гондолу.

– Выкладывай, – приказал он, выводя их в канал.

– Элис все еще живет в комнате на втором этаже. К ее двери приставили стражника.

– Кабинет?

– В том же месте, прямо по коридору. На всех внешних окнах в доме установили замки Шуйлера. – Каз раздраженно выдохнул. – Это проблема? – поинтересовалась Инеж.

– Нет. Замки Шуйлера не остановят взломщика, который чего-то стоит, но они отнимают много драгоценного времени.

– Я с ними не справилась, так что мне пришлось дождаться, пока один из слуг на кухне откроет заднюю дверь. – Он плохо обучил ее взламывать замки. Она бы справилась с Шуйлером, если бы всерьез взялась за это дело. – Они принимали поставки, – продолжала девушка. – Из тех крох, что мне удалось услышать, я поняла, что прислуга готовится к завтрашнему вечернему приему для Торгового совета.

– Вполне логично, – кивнул Каз. – Он сыграет роль обезумевшего от горя отца и убедит их подключить к поискам больше городской стражи.

– Они послушаются?

– У них нет причин отказывать ему. И все получат справедливое предупреждение замести своих любовниц, или кого там еще они хотят скрыть от общественности, под ковер.

– Бочка так просто не сдастся.

– Нет, – ответил Каз, когда гондола скользнула мимо песчаной отмели, упирающейся в Черную Вуаль, прямиком в туман острова. – Никто не хочет, чтобы купцы лезли в их бизнес. Есть предположение, во сколько свершится этот маленький прием для совета?

– Повара жаловались, что им нужно успеть накрыть стол к ужину. Сойдет за неплохой отвлекающий фактор.

– Именно. – В этом они лучше всего, когда между ними не было ничего, кроме работы, с которой они справлялись вместе без всяких осложнений. Казу стоило бы остановиться на этом, но он должен был знать. – Ты сказала, что Ван Эк не причинял тебе боли. Расскажи мне правду.

Они заплыли в убежище ив. Инеж не сводила глаз с их белых ветвей.

– Это правда.

Они вылезли из гондолы, убедились, что она полностью замаскирована, и направились к берегу. Каз следовал за Инеж и ждал, пока ее настроение переменится. Луна начала заходить, очерчивая могилы Черной Вуали – словно миниатюрные горизонты, выгравированные серебром. Коса Инеж выбилась из пучка и упала ей на спину. Парень представил, как наматывает ее себе на руку, потирает пальцами переплетенные локоны. И что потом? Он прогнал эту мысль.

Когда до каменного корпуса оставалось всего несколько ярдов, Инеж остановилась и стала наблюдать, как туман закручивается вокруг веток.

– Он собирался сломать мне ноги, – сказала она. – Раздробить их молотком, чтобы они никогда не зажили.

Мысли о лунном сиянии и шелковистых волосах испарились в черных клубах ярости. Каз увидел, как Инеж потянула за рукав на левом предплечье, где когда-то была татуировка «Зверинца». У него было отдаленное представление о том, что ей довелось там пережить, но он знал, каково оказаться беспомощным, и Ван Эку удалось снова заставить ее почувствовать себя так. Каз научит этого самодовольного сукиного сына новому языку, языку страданий.

Джеспер и Нина были правы. Инеж нуждалась в отдыхе и возможности прийти в себя после последних дней. Он знал, какая она сильная, но также понимал, что для нее значило находиться в плену.

– Если ты не готова к работе…

– Я готова к работе, – упрямо перебила она, все еще стоя к нему спиной.

Молчание между ними обратилось темной водой. Он не мог перейти ее. Не мог перейти черту между порядочностью, которой Инеж заслуживала, и жестокостью, которую требовал выбранный ими путь. Если он попытается, то это может привести к тому, что они оба погибнут. Каз способен быть только тем, кем являлся на самом деле – парнем, который был не в состоянии утешить ее. Поэтому он даст ей нечто другое.

– Я уничтожу Ван Эка, – тихо произнес он. – Я нанесу ему рану, которую нельзя зашить, после которой нельзя оправиться. Ту, которая не затягивается.

– Ту, что пережил ты?

– Да. – Это было обещание. Признание.

Девушка нервно втянула воздух. Слова вылетали из нее, как череда выстрелов, словно она возмущалась самим актом их произношения:

– Я не знала, придешь ли ты.

Каз не мог винить в этом Ван Эка. Он сам зародил в ней это сомнение каждым холодным словом, каждой даже малой жестокостью.

– Мы – твоя команда, Инеж. Мы не бросаем своих на милость продажных подонков. – Это не тот ответ, который ему хотелось дать. Не тот, который ей хотелось услышать.

Когда она повернулась к нему, ее глаза горели от гнева.

– Он собирался сломать мне ноги, – произнесла она, высоко задрав подбородок, с еле заметной дрожью в голосе. – Ты бы пришел за мной в этом случае, Каз? Если бы я не могла подниматься по стене и ходить по канату? Если бы я не была больше Призраком?

Грязные Руки не пришел бы. Парень, который мог вытащить их из этой передряги, вернуть их деньги, сохранить им жизни, сделал бы ей любезность и избавил от страданий, затем сократил свои потери и двинулся бы дальше.

– Я бы пришел за тобой, – сказал он и, увидев ее настороженный взгляд, повторил: – Я бы пришел за тобой. А если бы не смог идти, то приполз бы, и какими бы сломанными мы ни были, мы бы пробили себе путь на свободу вместе – с острыми кинжалами и раскаленными пистолетами. Потому что так мы и поступаем. Мы никогда не перестаем бороться.

Поднялся ветер. Тихо зашептали ветви ивы, как будто сплетничали. Каз смотрел Инеж в глаза и видел в них отражение луны, два луча света. Она была права, когда проявляла осторожность. Даже по отношению к нему. Особенно к нему. Осторожность гарантировала выживание.

Наконец она кивнула, слегка опустив подбородок. Они молча вернулись в гробницу. Ивы продолжили бормотать.

 

13

Нина

Нина проснулась задолго до рассвета. Как обычно, ее первая сознательная мысль была о пареме, и, как обычно, у нее не было аппетита. Жажда наркотика едва не свела ее с ума прошлой ночью. Попытки воспользоваться своей силой при нападении солдат-хергудов привели к тому, что она отчаянно нуждалась в дозе, и девушка потом еще долгие часы ворочалась в кровати из стороны в сторону, впиваясь ногтями в кожу и оставляя на ладонях кровавые полумесяцы.

Утром она почувствовала себя разбитой, и все же у нее была цель, которая помогла ей заставить себя подняться с кровати. Потребность в пареме что-то в ней загасила, и порой Нина боялась, что потухшая искра уже никогда не загорится. Но сегодня, несмотря на боль в суставах, сухость кожи и вкус нечищеной печки во рту, она почувствовала надежду. Инеж вернулась. У них была работа. И она сделает что-то полезное для своих людей. Даже если ей пришлось шантажировать Каза Бреккера и воззвать к его порядочности, чтобы добиться этого.

Матиас уже проснулся и собирал оружие. Нина потянулась и зевнула, преувеличенно выгибая спину и довольно отмечая, как взгляд парня скользнул по ее фигуре, прежде чем виновато вернуться к винтовке, которую он заряжал. Какая прелесть. На днях она практически набросилась на него. Матиас не захотел воспользоваться ее предложением, она хотя бы убедилась, что он чертовски жалеет об этом.

Остальные тоже уже встали и занимались своими делами – все, кроме Джеспера, который мирно посапывал в койке с торчащими из-под одеяла длинными ногами. Инеж заваривала чай. Каз сидел за столом и обсуждал наброски с Уайленом, а Кювей наблюдал за ними и иногда вносил свои правки. Нина изучающе посмотрела на двух шуханцев, стоящих рядом друг с другом. Поведением и осанкой Уайлен полностью отличался от Кювея, но когда мальчишки отдыхали, их было практически невозможно отличить. «Я это сделала», – подумала Нина. Она помнила покачивание корабельных ламп в той маленькой каюте, рыжеватые кудри Уайлена, исчезающие под ее пальцами, чтобы смениться копной густых черных волос, его широкие голубые глаза, испуганные, но упрямые и храбрые, окрашивающиеся золотом и меняющие форму. Это казалось волшебством, истинной магией, сродни той, о которой рассказывали сказки учителя в Малом дворце, чтобы убаюкать их перед сном. И это была ее магия.

Инеж села рядом с ней с двумя чашками горячего чая в руке.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась она. – Есть будешь?

– Вряд ли. – Нина заставила себя сделать глоток чая, а затем сказала: – Спасибо тебе за вчерашнее. За то, что заступилась за меня.

– Это было правильно. Я не хочу смотреть, как кого-то другого превращают в раба.

– Все равно.

– Не за что, Нина Зеник. Можешь отплатить мне традиционным способом.

– Вафлями?

– Горой вафель!

– Тебе они нужны. Ван Эк тебя не кормил, не так ли?

– Я не отличалась любезностью, но он пытался какое-то время.

– А потом?

– А потом он решил пытать меня.

Кулаки Нины сжались.

– Я развешу его внутренности, как гирлянды для вечеринок.

Инеж рассмеялась и опустила голову на плечо подруги.

– Я ценю твою решимость. Правда. Но этот долг выплачивать мне. – Она выдержала паузу. – Хуже всего был страх. После Ледового Двора мне казалось, что меня уже ничем не запугать.

Нина уткнулась подбородком в шелковистые волосы Инеж.

– Зоя говорила, что страх – это феникс. Можно тысячу раз смотреть, как он сгорает, но он все равно будет возвращаться.

Потребность в пареме была такой же.

К ним подошел Матиас.

– Нам скоро уходить. До рассвета осталось чуть больше часа.

– Что это ты на себя напялил? – поинтересовалась Нина, глядя на стеганую шапку и шерстяной красный жилет, который Матиас надел поверх одежды.

– Каз достал нам документы на случай, если мы остановимся в равкианском квартале. Мы Свен и Катрин Альфссон. Фьерданские перебежчики, ищущие укрытия в равкианском посольстве.

В этом был смысл. Если их остановят, Матиас ни за что не сможет выдать себя за равкианца, но Нина с легкостью сойдет за фьерданку.

– Мы женаты, Матиас? – спросила она, строя глазки.

Он сверился с документами и нахмурился.

– Насколько я понимаю, мы брат с сестрой.

К ним приплелся Джеспер, потирая глаза со сна.

– Что вы, это совсем не страшно.

Нина насупилась.

– Зачем ты сделал нас родственниками, Бреккер?

Каз даже не оторвал взгляд от бумаг, которые изучал.

– Потому что Шпекту было легче подделать документы именно таким образом, Зеник. Одинаковые имена родителей и место рождения. К тому же ему пришлось работать в сжатые сроки, чтобы удовлетворить твои благородные порывы.

– Мы совсем не похожи.

– Вы оба высокие, – попыталась найти сходство Инеж.

– А еще у нас обоих нет жабр, – сказала Нина. – Но это не делает нас похожими на родственников.

– Так перекрои его, – сухо отрезал Каз.

Вызов в его глазах было ни с чем не спутать. Значит, он знал, что у нее проблемы. Разумеется. Грязные Руки ничего не упускал из виду.

– Я не хочу, чтобы меня кроили, – возразил Матиас. Нина не сомневалась, что это правда, но подозревала, что он также пытался уберечь ее гордость.

– Да все с вами будет в порядке, – беспечно произнес Джеспер, пытаясь разрядить обстановку. – Просто сведите свои томные взгляды к минимуму и попытайтесь не лапать друг друга на публике.

С этим проблем быть не должно…

– Вот, – сказал Матиас, вручая ей светлый парик, который она использовала для работы со Смитом, и стопку одежды.

– Хорошо бы она была моего размера, – проворчала девушка.

У нее возникло искушение раздеться прямо посреди гробницы, но она подумала, что Матиаса может схватить удар от такой непристойности. Она взяла лампу и промаршировала в одну из боковых катакомб, чтобы переодеться. У нее не было зеркала, но она видела, что платье было поразительно безвкусным, а для маленькой вязаной жилетки у нее вообще не нашлось слов. Когда она вышла из прохода, Джеспер согнулся от хохота, брови Каза взлетели к линии волос, и даже губы Инеж слегка дрогнули.

– Святые, – кисло буркнула Нина. – Насколько все ужасно?

Инеж прочистила горло.

– Ну, ты и вправду выглядишь слегка…

– Обворожительно, – закончил Матиас.

Нина только собралась рявкнуть на него, что не оценила сарказма, но тут заметила выражение его лица. Парень выглядел так, словно кто-то вручил ему корзинку, полную щенков.

– Ты могла бы быть девой в первый день Рённигсджеля.

– Что такое Рённигсджель? – полюбопытствовал Кювей.

– Какой-то праздник, – ответила Нина. – Точно не помню. Но я уверена, что в него входит поедание огромного количества лосиного мяса. Пошли, болван-переросток… и не забывай, что я твоя сестра, так что хватит на меня так пялиться.

– Как так?

– Будто я сделана из мороженого.

– Я не люблю мороженое.

– Матиас, боюсь, после такого признания мы не можем больше общаться.

Но Нине не удалось скрыть удовольствие в своем голосе. Похоже, ей придется запастись уродливой вязаной одеждой.

От Черной Вуали они поплыли на северо-запад, вместе с лодками, направляющимися на утренний рынок неподалеку от Штадхолла. Равкианское посольство находилось на краю правительственного сектора, спрятанное в широком изгибе канала, который выходил на просторную водную магистраль. Когда-то этот пролив был болотом, но его засыпала и замуровала строительная компания, которая намеревалась использовать участок для того, чтобы возвести грандиозный отель и парадную площадку. Деньги закончились прежде, чем строительство успело начаться. Теперь здесь возник рынок, битком набитый деревянными прилавками и тележками, появлявшимися каждое утро и исчезающими каждый вечер, когда начиналось патрулирование этого района городской стражей. Сюда приходили беженцы, туристы, новые иммигранты и старые экспатрианты, чтобы найти знакомые лица и обычаи. В нескольких кафе неподалеку подавали пельмени и соленую сельдь. За столиками на веранде сидели старики, прихлебывая квас и читая равкианские газеты многонедельной давности.

Когда Нина впервые застряла в Кеттердаме, то подумывала найти убежище в посольстве, но боялась, что ее отправят домой, где она и должна была быть, чтобы служить во Второй армии. Как она могла им объяснить, что не может вернуться в Равку, пока не освободит фьерданского дрюскеля, которого лично засадила в тюрьму по ложным обвинениям? После этого она редко посещала Малую Равку. Ей было слишком больно гулять по этим улицам, которые так напоминали о доме и в то же время так от него отличались.

Тем не менее, когда она увидела золотого двуглавого орла Ланцовых, рассекающего голубые просторы, ее сердце подпрыгнуло, как скаковая лошадь через преграду. Рынок напомнил ей об Ос Керво – оживленном городе, служившем столицей Западной Равки до объединения, – вышитые шали и сверкающие самовары, аромат свежего ягненка, жарящегося на вертеле, вязаные шерстяные шапки и помятые оловянные иконки, поблескивающие на утреннем солнце. Если закрыть глаза на узкие керчийские здания с остроконечными крышами, возникала иллюзия, что она находится дома. Опасная иллюзия. На этих улицах могло случиться все что угодно.

Несмотря на тоску по родине, когда они с Матиасом проходили мимо купцов и торговцев, она со стыдом подумала, каким же все здесь выглядит убогим и старомодным. Даже люди, нарядившиеся в традиционные равкианские наряды, больше походили на реликвии из другого времени, сошедшие со страниц народной сказки. Неужели год, проведенный в Кеттердаме, сделал с ней это? Каким-то образом изменил ее взгляд на собственный народ и обычаи? Ей не хотелось в это верить.

Когда Нина очнулась от своих размышлений, то поняла, что они с Матиасом привлекают много недружелюбных взглядов. Несомненно, у равкианцев накопилось немало предубеждений против фьерданцев, но тут было что-то другое. Затем девушка посмотрела на Матиаса и вздохнула. Его лицо выглядело встревоженным, а когда он был встревоженным, то смотрелся зловеще. И тот факт, что его телосложение напоминало танк, на котором они умчались из Ледового Двора, никоим образом не помогал улучшить впечатление.

– Послушай, Матиас, – пробормотала она на фьерданском и дернула его за руку, надеясь, что это выглядит дружелюбно и по-сестрински, – тебе обязательно испепелять всех взглядом?

– Я никого не испепеляю.

– Мы – фьерданцы в равкианском районе. Мы уже выделяемся. Лучше не будем давать остальным дополнительных поводов думать, что ты собираешься организовать засаду на рынке. Нам нужно выполнить эту задачу, не привлекая лишнего внимания. Представь, что ты шпион.

Его брови еще ближе свелись к переносице.

– Подобная работа недостойна честного солдата.

– Тогда актер. – Он фыркнул с отвращением. – Да ты вообще когда-нибудь бывал в театре?!

– В Джерхольме ставят спектакли каждый сезон.

– Дай угадаю – трезвые празднества, которые длятся несколько часов и где рассказывают легенды о героях прошлого?

– На самом деле они очень увлекательные. Но я ни разу не видел актера, который умел бы правильно держать свой меч.

Нина фыркнула и хохотнула.

– Что? – Матиас недоуменно взглянул на нее.

– Ничего. В самом деле, ничего. – Она научит Матиаса понимать скрытые смыслы в другой раз. Или, может, не стоит этого делать? Он был гораздо смешнее, когда находился в полном неведении.

– Что это? – спросил он, указывая на скатерть одного из продавцов. На ней были выложены аккуратные ряды чего-то напоминавшего палочки и обломки камней.

– Кости. Пальцы, суставы, позвонки, сломанные кусочки запястий. Мощи святых. Для защиты.

Матиас отпрянул с отвращением.

– Равкианцы носят с собой человеческие кости?

– А вы разговариваете с деревьями. Это суеверие.

– Это действительно мощи святых?

Нина пожала плечами.

– Их откапывают на кладбищах и полях сражений. В Равке их полно. Если людям нравится верить, что они носят с собой локоть Санкт-Эгмонда или мизинчик Санкты-Алины…

– Кто вообще решил, что Алина Старкова была святой? – проворчал Матиас. – Она была могущественным гришом. Это не одно и то же.

– Ты так уверен? – полюбопытствовала Нина, чувствуя, как в ней пробуждается злость. Одно дело, когда она считает равкианские обычаи немного отсталыми, а другое – когда их осуждает Матиас. – Я собственными глазами видела Ледовый Двор, Матиас. Неужели легче поверить, что это место было возведено рукой бога, чем гришом с талантами, которые твои люди не понимают?

– Это совершенно другое.

– Алина Старкова была нашей ровесницей, когда ее сделали мученицей. Она была обычной девочкой и пожертвовала собой, чтобы спасти Равку и уничтожить Тенистый Каньон. В твоей стране тоже есть люди, которые поклоняются ей как святой.

Матиас нахмурился.

– Это не…

– Если ты скажешь «неестественно», я сделаю тебе зубы как у бобра.

– Ты действительно на это способна?

– Я определенно могу попробовать. – Она была несправедлива. Равка была ее домом, но для Матиаса она считалась вражеской территорией. Может, он и нашел способ смириться с ней, но для того, чтобы он принял целую нацию с ее культурой, потребуется куда больше работы. – Возможно, мне стоило пойти одной. Ты можешь подождать у лодки.

Парень напрягся.

– Ни в коем случае. Ты понятия не имеешь, что тебя может ждать А если шуханцы добрались и до твоих друзей…

Нине не хотелось об этом думать.

– Тогда ты должен успокоиться и постараться выглядеть дружелюбным.

Матиас встряхнул руки, расслабил лицо, пожал плечами и поник.

– Дружелюбный, а не сонный! Просто… представь, что все прохожие – это котята, которых ты пытаешься не испугать.

Дрюскель выглядел глубоко оскорбленным.

– Животные меня любят!

– Ладно. Тогда представь, что они дети. Застенчивые малыши, которые боятся, что ты не будешь вести себя с ними мило.

– Хорошо, я попытаюсь.

Когда они подошли к следующему прилавку, пожилая хозяйка покосилась на Матиаса с подозрением. Нина ободряюще кивнула ему.

Матиас широко улыбнулся и прогремел нараспев:

– Здравствуй, маленький друг!

Настороженность женщины сменилась озадаченностью. Нина решила, что это прогресс.

– Как твои делишки? – спросил Матиас.

– Что, простите? – пискнула женщина.

– Не обращайте внимания, – сказала Нина на равкианском. – Он просто поражался, как красиво стареют равкианки.

Хозяйка расплылась в улыбке, демонстрируя дырки между зубами, и окинула Матиаса оценивающим взглядом с головы до пят.

– Меня всегда привлекали фьерданцы. Спроси его, не хочет ли он поиграть в Принцессу и Варвара, – захихикала она.

– Что она сказала? – поинтересовался Матиас.

Нина закашлялась и увела его за руку.

– Что ты очень приятный молодой человек и гордость фьерданской расы. О-о-о, смотри, блины! Я сто лет их не ела!

– Она использовала слово «бабинк». Ты уже называла меня так прежде. Что оно значит?

Нина направила свой взгляд на стопку тонких, как бумага, блинчиков с маслом.

– Это значит «сладкий пирожочек».

– Нина…

– Варвар.

– Да я просто спросил, чего сразу обзываться!

– Нет, «бабинк» значит варвар. – Матиас обернулся на старуху, и его испепеляющий взгляд вернулся в полной мере. Нина схватила его за руку. Все равно что держаться за валун. – Она не пыталась оскорбить тебя, клянусь!

– «Варвар» – это не оскорбление? – спросил он, повышая голос.

– Нет. Ну, вообще да. Но не в этом контексте. Она хотела узнать, не сыграешь ли ты с ней в Принцессу и Варвара.

– Это игра?

– Не совсем.

– Тогда что?

Нине самой не верилось, что она действительно попытается объяснить ему это. Они продолжили идти по улице, и она сказала:

– В Равке есть популярная серия рассказов о, э-э, храбром фьерданском воине…

– Правда? – поразился Матиас. – Он герой?

– В каком-то роде. Он похищает равкианскую принцессу…

– Этого бы никогда не произошло.

– В истории произошло, и… – она прочистила горло, – …они проводят много времени вместе, пытаясь узнать друг друга поближе. В его пещере.

– Он живет в пещере?

– Это очень уютная пещера. Меха. Драгоценные кубки. Медовуха.

– Ага, – кивнул он с одобрением. – Сокровищница, как у Ансгара Могучего. Значит, они становятся союзниками?

Нина взяла пару вышитых перчаток с другого стенда.

– Тебе нравятся? Может, прикупим Казу что-то с цветочным орнаментом? Оживим его внешний вид.

– И чем заканчивается история? Они сражаются в бою?

Нина пораженно швырнула перчатки обратно в кучу одежды.

– Они узнают друг друга в интимном плане.

У Матиаса отвисла челюсть.

– В пещере?!

– Понимаешь, он очень задумчивый и мужественный, – спешно продолжила девушка. – Но он влюбляется в равкианскую принцессу, что позволяет ей сделать его более цивилизованным…

– Цивилизованным?!

– Да, но это происходит лишь в третьей части.

– Их три?!

– Матиас, тебе не нужно присесть?

– Ваша культура отвратительна! Сама мысль о том, что равкианка может цивилизовать фьерданца…

– Успокойся, пожалуйста.

– Возможно, я напишу рассказ о ненасытных равкианцах, которые любят напиваться, раздеваются где попало и пристают к несчастным фьерданцам.

– А вот это уже интересно! – Матиас покачал головой, но Нина увидела, как подрагивают его губы. Она решила воспользоваться этим преимуществом. – Мы могли бы сыграть, – тихо пробормотала она, чтобы никто вокруг не услышал.

– Определенно нет.

– В какой-то момент он моет ее.

Матиас оступился.

– Зачем ему…

– Она связана, так что у него нет другого выбора.

– Замолчи.

– Уже раздаешь приказы? Истинный варвар! Или мы могли бы поменяться ролями. Я буду варваром, а ты – принцессой. Но тебе придется часто вздыхать, дрожать и закусывать губу.

– Как насчет того, что я закушу твою губу?

– Ты начинаешь входить во вкус, Хельвар.

– Ты пытаешься отвлечь меня.

– Ага. И это работает. Ты ни разу не испепелил никого взглядом последние два квартала. Кстати, мы пришли.

– Что теперь? – полюбопытствовал парень, осматривая толпу.

Они подошли к несколько покосившейся таверне. У входа стоял мужчина с тележкой и продавал стандартные иконки и небольшие статуэтки Санкты-Алины, сделанные в новом стиле – Алина с поднятым кулаком и ружьем в руке, под ее ногами поверженные тела крылатых волькр. У основания статуэтки была выгравирована надпись: «Ребе два Волкшия», что означает «Дочь народа».

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил мужчина на равкианском.

– Да здравствует юный король Николай! – ответила ему Нина. – Долгого ему царствования.

– С легким сердцем, – ответил мужчина.

– И крепкими кулаками, – завершила Нина кодовую фразу.

Торговец оглянулся через плечо.

– Займите второй столик слева от входа. Закажите что-нибудь, если хотите. Вскоре к вам кто-нибудь подойдет.

В таверне показалось темно и прохладно после ярко освещенной солнцем площади, и Нина часто заморгала, чтобы рассмотреть помещение. Пол был посыпан опилками, и за несколькими столиками сидели люди и разговаривали, перед ними стояли стаканы с квасом и блюда с сельдью.

Нина и Матиас заняли свободный стол.

Позади них захлопнулась дверь. В ту же секунду остальные посетители вскочили из-за столов, повалив стулья на пол, и наставили на Нину и Матиаса пистолеты. Ловушка!

Не тратя времени на раздумья, Отбросы тоже вскочили и встали спиной к спине, готовые к битве – Матиас с поднятыми пистолетами, а Нина – руками.

Из глубины таверны вышла девушка в капюшоне и с поднятым воротником, скрывающим большую часть лица.

– Не стоит шуметь, – сказала она, сверкая своими золотистыми глазами в тусклом свете. – В драке нет нужды.

– Тогда к чему столько оружия? – поинтересовалась Нина, пытаясь оттянуть время.

Незнакомка подняла руку, и девушка почувствовала, как ее пульс начал замедляться.

– Она сердцебитка! – воскликнула Нина.

Матиас быстро достал что-то из кармана. Нина услышала хлопок и свист, и через секунду воздух наполнился темно-красной дымкой. Уайлен сделал для него сумрачную бомбу? Это была техника дрюскелей, чтобы затуманить обзор сердцебиту. Под прикрытием дымки Нина сжала пальцы, надеясь, что ее сила откликнется на зов. Она ничего не чувствовала от окружающих их тел – ни жизни, ни движений.

Но в уголке своего сознания она ощутила нечто иное, другой вид силы, впадину с холодной водой на глубине озера, бодрящий электрический удар, который пробудил ее клетки. Он казался знакомым – она уже чувствовала нечто подобное, когда убила стражника в ночь похищения Элис, но этот был гораздо сильнее. У него были форма и текстура. Она позволила себе нырнуть в этот холод, слепо и жадно потянувшись за ощущением бодрствования, и вскинула руки в движении, которое было в равной степени инстинктивным и искусным.

Окна таверны лопнули и посыпались в помещение градом из стекла. Воздух рассекли кусочки костей, изрешетив, словно шрапнелью, вооруженных мужчин. «Мощи из тележки продавца!» – осенило Нину. Каким-то образом ей удалось взять кости под контроль.

– У них есть подкрепление! – крикнул один из мужчин.

– Открыть огонь!

Нина приготовилась к удару пуль, но в следующую секунду почувствовала, как у нее выбили почву из-под ног. В один момент она стояла на полу таверны, а уже в следующий ее спина ударилась об балки крыши, и она смотрела на опилки на полу. Люди, напавшие на нее с Матиасом, тоже висели под потолком.

В дверном проеме кухни стояла молодая женщина, и ее блестящие черные волосы отливали синевой в тусклом свете.

– Зоя? – ахнула Нина, глядя на нее сверху и пытаясь отдышаться.

Зоя вышла на свет – видение в сапфировых шелках, ее манжеты и подол были обшиты плотными серебряными узорами. Ее глаза с густыми ресницами округлились.

– Нина?

Внимание Зои ослабло, и они все опустились на метр, прежде чем девушка снова вскинула руки, и их прибило обратно к балкам.

Зоя удивленно смотрела на Нину.

– Ты жива, – сказала она. Затем ее взгляд скользнул к Матиасу, трепыхающемуся, как крупнейшая и злейшая бабочка, которую когда-либо прокалывали булавкой. – И завела новых друзей.

 

14

Уайлен

Уайлен давно не плавал на судах таких размеров, с тех пор как пытался покинуть город полгода назад, и было трудно не вспоминать о той катастрофе, особенно когда мысли о его отце были еще свежи в памяти. Но эта посудина существенно отличалась от той, на которой он пытался уплыть в ночь побега. Эта лодка курсировала по рыночному каналу два раза в день. Она перевозила овощи, домашний скот и другую продукцию, которую фермеры доставляли на рынки, разбросанные по всему городу. Ребенком он думал, что все это производится в Кеттердаме, но довольно скоро узнал, что, хотя город и мог обеспечить себя практически всем, лишь малая доля товаров была отечественного производства. Экзотические фрукты – манго, питайя, маленькие ароматные ананасы – выращивались в Южных Колониях. Обычные продукты питания производились на фермах, окружающих город.

Джеспер и Уайлен поспели на отплывающую лодку, набитую иммигрантами, только что прибывшими в кеттердамскую гавань, и рабочими людьми, которые искали работу на ферме, а не на городских промышленных предприятиях. К сожалению, они сели слишком далеко на юге, и все места оказались заняты, что сильно угнетало Джеспера.

– Почему мы не можем поплыть по каналу Белендта? – ныл он всего пару часов назад. – Он тоже протекает мимо Олендаля. Лодки, идущие на рынок, грязные и всегда переполненные.

– Потому что вы оба будете слишком выделяться на белендтском канале. Здесь, в Кеттердаме, вы не привлекаете внимания – разумеется, когда Джеспер не напяливает один из своих пестрых клетчатых жилетов. Но назови мне хоть одну вескую причину, помимо поиска работы на ферме, по которой шуханец и земенец будут прогуливаться по сельской местности?

Уайлен не задумывался о том, как экзотично он может выглядеть за пределами города со своим новым лицом. Но в глубине души чувствовал облегчение, что Каз не захотел отправить их по белендтскому каналу. Сплавляться по нему гораздо удобней, но от воспоминаний, которые накатили бы на него, было бы слишком трудно избавиться, тем более в день, когда он наконец увидит место захоронения своей матери.

– Джеспер, – сказал Каз, – спрячь свое оружие и смотри в оба. Ван Эк наверняка приказал своим людям следить за всеми основными транспортными узлами, а у нас нет времени, чтобы сделать для Уайлена фальшивые документы. Я достану коррозионное вещество в одной из верфей Империума. Ваша главная задача – найти карьер и достать второй минерал, который нужен для золотой кислоты. В Святую Хильду сходите только в том случае, если у вас останется время.

Уайлен ощутил, как задирается его подбородок, как, в нем просыпается и нарастает упрямство.

– Я должен это сделать. Я никогда не был на могиле матери. И не покину Керчию, не попрощавшись с ней.

– Поверь мне, ты печешься об этом больше, чем она.

– Как ты можешь так говорить?! Ты хоть помнишь своих родителей?

– Моя мать – Кеттердам, родившая меня в гавани. А отец – выгода, и я ежедневно его почитаю. Возвращайтесь к наступлению темноты или не возвращайтесь вообще. Это касается вас обоих. Мне нужна команда, а не сентиментальные сопляки. – Каз вручил Уайлену деньги на поездку. – Убедись, что ты купишь билеты. Не хочу, чтобы Джеспер забрел попытать счастья в «Колесо фортуны».

– Эта песня уже устарела, – пробурчал тот.

– Так выучи новый мотив.

Джеспер просто покачал головой, но Уайлен видел, что колючки Каза все еще жалили его. Теперь он смотрел, как Джеспер облокотился о перила, повернувшись профилем к слабому весеннему солнцу, и закрыл глаза.

– Тебе не кажется, что нам стоит быть более осторожными? – спросил Уайлен, спрятав лицо за воротник пальто. Им едва удалось избежать встречи с двумя городскими стражниками, когда они садились в лодку.

– Мы уже выплыли за город. Расслабься.

Парень оглянулся через плечо.

– Я думал, что они захотят обыскать лодку.

Джеспер открыл один глаз.

– И застопорить движение? Ван Эк и так приносит гаваням достаточно проблем. Если он начнет обыскивать и лодки, люди поднимут бунт.

– Почему?

– Осмотрись. Фермы нуждаются в рабочей силе. Растениям нужна забота. Керчия не потерпит таких неудобств ради сына богача, особенно когда это мешает зарабатывать деньги.

Уайлен попытался расслабиться и расстегнул пальто из грубого материала, которое приобрел для него Каз.

– Откуда он вообще берет всю одежду и форму на любой случай? У него что, где-то припрятан гигантский шкаф?

– Подойди сюда.

Уайлен осторожно приблизился к нему. Джеспер потянулся к его воротнику и вывернул его, оттягивая так, чтобы Уайлен мог извернуться и разобрать прикрепленную к нему синюю нашивку.

– Вот как актеры помечают свои костюмы, – пояснил Джеспер. – Этот принадлежал… Жозепу Киккерту. О, а он неплох. Я видел его в пьесе «Безумец берет невесту».

– Костюмы?

Джеспер поправил воротник, и при этом его пальцы задели шею Уайлена.

– Ага. Каз проделал потайной вход в гардеробную оперного дома «Штадлид» много лет назад. Там он и берет все необходимое и прячет остальное. Это значит, что его никогда не поймают в поддельной форме городской стражи или ливрее дома во время налета.

Уайлен полагал, что в этом есть логика. Какое-то время он наблюдал, как солнце блестит на воде, а потом уставился на перила и сказал:

– Спасибо, что пошел со мной сегодня.

– Каз не отпустил бы тебя одного. Кроме того, я твой должник. Ты пошел со мной в университет на встречу с отцом и вступился за меня, когда он стал излишне любопытным.

– Я не люблю врать.

Джеспер повернулся и стал смотреть на травянистые берега, спускавшиеся к каналу.

– Тогда зачем ты это сделал?

Уайлен и сам не знал, зачем он выдумал ту безумную историю о том, как он уговорил Джеспера на неудачную инвестицию. Он даже не до конца был уверен, что скажет, когда открыл рот. Он просто не мог смотреть на Джеспера – уверенного, улыбчивого Джеспера – с потерянным выражением на лице, или на ужасное сочетание надежды и страха во взгляде Колма Фахи, пока тот ждал ответа от своего сына. Уж слишком сильно это напомнило Уайлену то, как на него смотрел его собственный отец, когда еще верил, что сына можно вылечить или исправить. Он не хотел увидеть, как беспокойство в глазах господина Фахи поменяется на страдание и злость.

Парень пожал плечами.

– У меня уже вошло в привычку тебя спасать. Неплохое упражнение.

Джеспер шумно изобразил умиление, из-за чего Уайлен начал лихорадочно оглядываться в страхе, что они привлекут внимание.

Но веселье Джеспера было недолгим. Он сменил позу у перил, потер рукой затылок и начал дергать за край шляпы. Стрелок всегда был в движении, словно долговязая деталь часового механизма, которая работала на невидимой энергии. Вот только часы были довольно просты, а как функционировал Джеспер, Уайлену оставалось только гадать.

Наконец тот выпалил:

– Я должен был встретиться с ним сегодня.

Уайлен знал, что он говорил о Колме.

– Так почему же ты этого не сделал?

– Я понятия не имею, что ему сказать.

– О правде не может быть и речи?

– Скажем так, я бы предпочел ее избежать.

Уайлен снова посмотрел на воду. Он считал Джеспера бесстрашным, но, возможно, храбрость не подразумевала отсутствие страха.

– Ты не можешь избегать его вечно.

– Это мы еще посмотрим.

Они проплыли мимо очередного сельского домика – не более чем белое пятно в утреннем тумане; лилии и тюльпаны усеивали поля перед ним точечным пунктиром, как раздробленные созвездия. Может, Джесперу и удастся убежать от правды. Если Каз продолжит вынашивать свои чудо-планы, возможно, Джеспер всегда будет оставаться на шаг впереди.

– Жаль, что я не привез с собой цветов для нее. Или хоть что-то.

– Можем нарвать их по дороге, – предложил Джеспер, и Уайлен понял, что он хватается за новую тему обеими руками. – Ты хорошо ее помнишь?

Парень покачал головой.

– Я помню ее локоны. Они были самого прекрасного рыжевато-золотого оттенка.

– Как и твои, – сказал Джеспер. – Были раньше.

Уайлен почувствовал, что по какой-то непонятной причине его щеки краснеют. В конце концов, Джеспер просто констатировал факт.

Он прочистил горло.

– Она любила искусство и музыку. Кажется, я помню, как сидел с ней на банкетке за фортепиано. Но это могла быть и няня. – Уайлен пожал плечами. – Однажды она заболела и уехала за город, чтобы полечить легкие, а потом пропала навсегда.

– А как же похороны?

– Отец сказал мне, что ее похоронили в госпитале. На этом все. Мы просто перестали говорить о ней. Он считал, что нет никакой пользы в том, чтобы держаться за прошлое. Не знаю. Мне кажется, он действительно любил ее. Они постоянно ссорились, иногда из-за меня, но я также помню, что они часто вместе смеялись.

– Мне трудно представить твоего отца смеющимся или даже улыбающимся. Если, конечно, он не потирает свои ручонки и не гогочет над кучей золота.

– Он не злой.

– Он пытался тебя убить.

– Нет, он уничтожил наш корабль. Моя смерть была бы дополнительным преимуществом. – Конечно, это была не совсем правда. Джеспер не единственный, кто пытался оставаться на шаг впереди своих демонов.

– О, тогда ты совершенно прав, – кивнул тот. – Он ни капельки не злой. Уверен, у него также есть веские причины не позволять тебе скорбеть из-за смерти матери.

Уайлен потянул за ниточку, выбившуюся из рукава.

– Это не только его вина. Большую часть времени папа казался очень грустным. И отстраненным. Где-то в это же время он понял, что я не такой… как он надеялся.

– Сколько тебе было?

– Восемь. Я очень хорошо научился скрывать свои недостатки.

– Как?

Губы Уайлена расплылись в слабой улыбке.

– Он читал мне или просил это сделать одну из нянь, а я запоминал каждое их слово. Я даже знал, когда сделать паузу и перевернуть страницу.

– Сколько же ты мог запомнить?

– Много. Я подставлял слова под музыку в своей голове, как в песне. До сих пор иногда так делаю. Просто говорю, что не могу разобрать чей-то почерк, и прошу их зачитать слова вслух, подставляя их под мелодию. Они остаются в моей голове, пока не понадобятся.

– Полагаю, это умение нельзя применить при игре в карты.

– Можно, наверное. Но я не стану этого делать.

– Такой талант пропадает.

– Кто бы говорил.

Джеспер насупился.

– Давай лучше насладимся пейзажами.

Пока смотреть было не на что. Уайлен вдруг осознал, как сильно устал. Он не привык жить в страхе, переходить от одного момента тревоги к следующему.

Он подумывал рассказать Джесперу, с чего это все началось. Ощутит ли он облегчение, если выпустит свою постыдную историю в мир? Возможно. Но с другой стороны ему хотелось, чтобы Джеспер и остальные продолжали верить, что он сам покинул отцовский дом, намереваясь устроиться в Бочке, что он сам выбрал эту жизнь.

По мере того как Уайлен становился старше, Ян Ван Эк все более и более отчетливо давал понять, что в его доме нет места для сына, особенно после женитьбы на Элис. Но он, похоже, и сам не знал, что делать с Уайленом. Он начал высказывать свои соображения по поводу сына, и каждое было более ужасающим, чем предыдущее.

«Тебя нельзя отправить в семинарию, потому что ты не умеешь читать».

«Я не могу отправить тебя на профессиональное обучение, потому что ты можешь выдать свою дефективность».

«Ты как недоброкачественный продукт. Тебя даже на полке не оставишь, чтобы ты не завонял».

Затем, полгода назад, отец Уайлена позвал его к себе в кабинет.

– Я обеспечил тебе место в музыкальной школе в Белендте. Мы наняли личного секретаря, который встретит тебя там. Он справится с почтой и любыми делами за пределами твоих возможностей. Это смехотворная трата времени и денег, но я должен соглашаться на любые предложения, когда дело касается тебя.

– На какой срок? – поинтересовался Уайлен.

Ван Эк пожал плечами.

– Ты пробудешь там столько, сколько потребуется людям, чтобы забыть, что у меня был сын. О, не смотри на меня с таким обиженным выражением, Уайлен. Я честен, а не жесток. Так будет лучше для нас обоих. Ты избавишься от невыполнимой задачи войти в роль сына торговца, а я – от стыда, который испытываю, наблюдая за твоими попытками.

«Я отношусь к тебе не более жестоко, чем отнесется мир». Такой философии придерживался его отец. Кто еще будет с ним так откровенен? Кто еще настолько любил его, чтобы сказать правду? У Уайлена остались счастливые воспоминания о том, как отец читал ему сказки – мрачные истории о лесе, кишащем ведьмами, и о говорящих реках. Ян Ван Эк сделал все возможное, чтобы позаботиться о сыне, а если он потерпел неудачу, то вина за это лежала на Уайлене. Слова его отца могли бы показаться злыми, но он защищал не только себя или свою империю, но и Уайлена тоже.

Все, что он сказал, имело смысл. Уайлену нельзя было доверить состояние Ван Эков, потому что его слишком легко облапошить. Он не мог пойти в университет, так как стал бы объектом издевательств однокурсников. «Так будет лучше для нас обоих». Гнев отца был неприятен, но именно его логика пугала Уайлена больше всего – его практичный, неопровержимый тон, звучал в его голове всякий раз, как он подумывал освоить что-то новое или снова попробовать научиться читать.

Ему было больно, что его отправляют из дома, но у Уайлена все еще была надежда. Жизнь в Белендте казалась ему волшебной. Он мало что о нем знал, помимо того, что это был второй самый древний город Керчии, который располагался на берегах реки Дромбельд. Но зато он будет далеко от друзей своего отца и его деловых партнеров. Ван Эк была достаточно распространенной фамилией и, в такой дали от Кеттердама, она не подразумевала, что он один из тех Ван Эков.

Отец вручил ему запечатанный конверт и небольшую пачку крюге для путешествия.

– Это твои документы о зачислении и деньги на то, чтобы добраться до Белендта. Как только ты прибудешь туда, отправь своего секретаря на встречу с казначеем. На твое имя открыт счет. Я также нанял тебе сопровождающих, которые поплывут с тобой на лодке.

Щеки Уайлена залились краской от унижения.

– Я и сам могу добраться до Белендта.

– Ты никогда не путешествовал в одиночку за пределы Кеттердама, и сейчас не время начинать. У Миггсона и Прайора есть поручение от меня в Белендте. Они сопроводят тебя и проследят, чтобы ты хорошо устроился. Все понял?

Уайлен все понял. Он не способен даже самостоятельно уехать из города.

Но в Белендте все это изменится. Он собрал небольшой рюкзак со сменной одеждой и несколькими вещами, которые будут ему необходимы, пока его чемоданы не прибудут в школу, а также свои любимые ноты. Если бы он мог читать письма с той же легкостью, с какой табулатуру, у него бы вообще не было проблем. Когда отец перестал ему читать, музыка подарила ему новые истории, те, которые рождались прямо под его пальцами, которые он мог писать самостоятельно с каждой сыгранной нотой. Он спрятал флейту в сумку на случай, если захочет попрактиковаться в пути.

Его прощание с Элис прошло быстро и неловко. Она была милой девушкой, но в том-то и беда – она всего на пару лет старше Уайлена. Он не знал, как его отец мог прогуливаться с ней по улице без стыда. Но Элис, похоже, была совсем не против. Может, это потому, что рядом с ней Ван Эк становился тем человеком, каким он был в детстве Уайлена, каким он его запомнил – добрым, щедрым, терпеливым.

Даже сейчас парень не мог назвать конкретный момент, когда он понял, что отец отказался от него. Изменение было постепенным. Терпение Ван Эка плавно стиралось, как золотая пластинка на более грубом металле, и когда оно закончилось, казалось, будто его отец стал кем-то совершенно другим, кем-то с куда меньшим лоском.

– Я хотел попрощаться и пожелать тебе всего наилучшего, – сказал Уайлен Элис. Она сидела в своей гостиной, и у ее ног дремал терьер.

– Ты уезжаешь? – спросила она, отрываясь от шитья и замечая его рюкзак. Девушка подшивала занавески. Керчийки – даже богатые – не утруждали себя такими пустяками, как вышивка или вязание. Лучше служить Гезену, выполняя практические задачи, такие, которые приносили бы пользу домашнему хозяйству.

– Я еду учиться в музыкальную школу в Белендте.

– О, как чудесно! – воскликнула Элис. – Я так скучаю по природе. Тебе понравится свежий воздух, и ты наверняка заведешь много хороших друзей. – Она отложила иглу и расцеловала его в обе щеки. – Ты вернешься на каникулы?

– Наверное, – ответил Уайлен, хотя и знал, что этого не произойдет. Раз его отец хотел, чтобы он исчез, он исчезнет.

– Приготовим пряники. Расскажешь мне все о своих приключениях. Скоро у нас появится новый друг, с которым мы сможем играть, – она похлопала себя по животу со счастливой улыбкой.

Всего пара секунд понадобилась Уайлену, чтобы понять значение ее слов, и тогда он просто встал, как баран, вцепившись в рюкзак, кивая головой и машинально улыбаясь, пока Элис обсуждала их планы на каникулы. Она беременна. Поэтому отец решил выпроводить его из дома. У Яна Ван Эка будет еще один наследник, и на сей раз достойный. Уайлен стал для него расходным материалом. Он исчезнет из города и освоится в другом месте. Пройдет время, и никто и глазом не моргнет, когда ребенка Элис начнут готовить к роли главы империи Ван Эков. «На столько, сколько потребуется людям, чтобы забыть, что у меня был сын». Это не было пустым оскорблением, которое бросают мимоходом.

Миггсон и Прайор прибыли к восьми, чтобы провести Уайлена к лодке. Никто не вышел, чтобы попрощаться с ним напоследок, и, когда он проходил мимо кабинета отца, дверь в него была заперта. Уайлен не стал стучать в нее и вымаливать отцовскую любовь, как терьер Элис выпрашивает гостинцы.

Люди его отца Миггсон и Прайор, одетые в темные костюмы, которые предпочитали носить купцы, всю дорогу по пути к причалу молчали. Они купили билеты до Белендта и, когда поднялись на борт, Миггсон погрузился в чтение газеты, а Прайор откинулся на спинку сиденья и надвинул шляпу на лоб, слегка прикрыв глаза. Уайлен даже не знал, спал ли он или смотрел на него как сонный ящер.

В такое время суток судно была почти пустым. Люди дремали в душной каюте или ели взятую с собой еду, пытаясь удержать на коленях булочки с ветчиной и термосы с кофе.

Когда заснуть не получилось, Уайлен вышел из душной каюты и решил прогуляться к носу лодки. Зимний воздух был холодным и вонял скотобойнями с окраин города. От этого у парня сводило желудок, но вскоре фонари исчезнут вдали и они поплывут мимо сельской местности. Он жалел, что не путешествует днем. Ему бы хотелось посмотреть на мельницы, нависающие над полями, на овечек, пасущихся на пастбищах. Он вздохнул, дрожа в своем пальто, и поправил ремешок ранца. Нужно попытаться поспать. Может, он проснется пораньше и понаблюдает за рассветом.

Когда он повернулся, то увидел, что за ним стоят Прайор и Миггсон.

– Простите, – начал Уайлен, – я…

И тут руки Прайора крепко сомкнулись на его шее.

Уайлен ахнул – или, скорее, попытался; звук, вырвавшийся из его горла, едва напоминал хрип. Он впился в запястья мужчины, но у того была железная хватка, и он неумолимо выдавливал жизнь из Уайлена. Прайор был достаточно крупным, чтобы слегка оторвать парня от земли и прижать его к перилам.

Его лицо было бесстрастным, почти скучающим, и в этот миг Уайлен понял, что никогда не доплывет до школы в Белендте. Это никогда и не планировалось. Не было никакого секретаря. Ни счета на его имя. Никто не ждал его прибытия. Так называемые документы о зачислении в его кармане могли быть чем угодно. Уайлен даже не пытался их прочесть. Он исчезнет, как всегда и хотел его отец, и он нанял специальных людей, чтобы они выполнили свою работу. Его папа, который читал ему сказки перед сном, который приносил ему сладкий чай из мальвы и медовые соты, когда он болел воспалением легких. «На столько, сколько потребуется людям, чтобы забыть, что у меня был сын». Его отец собирался стереть его из гроссбуха – ошибочный расчет, стоимость, которую можно вычеркнуть из списка. Итоговое число, которое можно исправить.

Перед глазами Уайлена заплясали черные пятна. До его ушей донеслась музыка.

– Эй, вы! Что там происходит?

Казалось, голос доносится откуда-то издалека. Хватка Прайора слегка ослабилась. Ноги Уайлена вновь коснулись палубы лодки.

– Ничего, – ответил Миггсон, поворачиваясь лицом к незнакомцу. – Мы поймали этого мерзавца, когда он рылся в вещах других пассажиров.

Уайлен издал сдавленный звук.

– Тогда… тогда, может, мне позвать городскую стражу? В каюте сидят два офицера.

– Мы уже предупредили капитана, – ответил Миггсон. – Высадим его на сторожевом посту при следующей остановке.

– Ну, я рад, что вы, ребята, оказались такими бдительными, – сказал человек и развернулся, чтобы уйти.

Лодка слегка покачнулась. Уайлен не собирался ждать, чтобы узнать, что произойдет дальше. Он со всей силы оттолкнул Прайора, а затем, прежде чем потерять самообладание, прыгнул за борт в мутный канал.

Он плыл с максимальной скоростью, на которую только был способен. У него до сих пор кружилась голова, а горло сильно саднило. К своему удивлению, он услышал еще один всплеск и понял, что один из убийц нырнул за ним следом. Если Уайлена увидят где-то живым, Миггсону и Прайору вряд ли заплатят.

Он поплыл медленнее, пытаясь производить как можно меньше шума, и заставил себя задуматься. Вместо того чтобы плыть прямо к бортику канала, как жаждало его замерзшее тело, он нырнул под ближайшую рыночную баржу и вынырнул по другую ее сторону, плывя вместе с ней и пользуясь ею в качестве прикрытия. Рюкзак мертвым грузом тащил его на дно, но он не мог заставить себя избавиться от него. «Мои вещи, – нелепо подумал он, – моя флейта». Он не останавливался, даже когда его дыхание стало прерывистым, а конечности оцепенели. Парень заставил себя плыть дальше и как можно больше увеличить расстояние между собой и бандитами своего отца.

Но, в конце концов, его силы начали иссякать, и он понял, что больше барахтается, чем плывет. Если он не доберется до берега, то утонет. Уайлен начал грести к мосту и вытащил себя из канала, после чего прижался к мостовой, промокший и дрожащий от ледяного холода. Его ушибленное горло царапало при каждом глотке, и он приходил в ужас от каждого всплеска, думая, что это явился Прайор, чтобы завершить начатую работу.

Ему нужно было придумать какой-то план, но думать связно ему было трудно. Уайлен проверил карманы штанов. Там все еще были крюге, которые дал ему отец. Хотя купюры и промокли насквозь, их все еще можно было использовать. Но куда Уайлен мог пойти? У него не хватало денег, чтобы выбраться из города, и если отец пошлет на поиски своих людей, его легко смогут выследить. Ему нужно найти какое-то безопасное место, такое, где отец и не подумает искать. Его руки и ноги, казалось, налились свинцом, холод начал уступать усталости. Уайлен боялся, что если он позволит себе закрыть глаза, то уже не найдет сил, чтобы снова их открыть.

В итоге он просто пошел. Пошел на север города, подальше от скотобоен, мимо тихого жилого района, где жили мелкие торговцы. Пошел дальше, туда, где улицы становились более кривыми и узкими, он шел, пока у него не возникло ощущение, что дома наступают на него. Несмотря на поздний час, в каждом окне и витрине горел свет. Из захудалого кафе лилась музыка, и он видел, как по переулкам жались друг к другу люди.

– Кто-то окунул тебя в канал, парень? – крикнул беззубый старик с крыльца.

– Уж я бы его намочила, – прокаркала женщина, опирающаяся на лестничные перила.

Он пришел в Бочку. Уайлен прожил всю свою жизнь в Кеттердаме, но ни разу здесь не бывал. Ему было запрещено. Да ему никогда и не хотелось! Его отец называл это место «грязным логовом порока и богохульства», а также «позором города». Уайлен знал, что оно было лабиринтом из темных улиц и тайных проходов. Тут местные жители наряжались в пестрые костюмы и совершали неблаговидные поступки, а иностранцы заполняли все улицы в поисках гнусных развлечений. Люди приходили и уходили отсюда, как приливы. Идеальное место, чтобы скрыться.

Таким оно и было… до того дня, когда пришло первое письмо от его отца.

Вздрогнув, Уайлен наконец-то заметил, что Джеспер тянет его за рукав.

– Наша остановка, купчик. Взбодрись.

Уайлен поспешил за ним. Они вышли на пустой причал в Олендале и поднялись по набережной к дороге в сонную деревушку.

Джеспер осмотрелся.

– Это место напоминает мне о доме. Бескрайние поля, свежий воздух и тишина, не нарушаемая ничем, кроме жужжания пчел, – парня передернуло. – Мерзость какая.

По пути стрелок помог ему нарвать полевых цветов. К тому времени как они дошли до главной улицы, у них уже собрался солидный букет.

– Полагаю, нам нужно найти дорогу к карьеру? – спросил Джеспер.

Уайлен закашлялся.

– Нет, достаточно обычного магазина.

– Но ты сказал Казу, что минерал…

– Он присутствует во всех видах краски и эмали. Я просто хотел, чтобы у меня был повод для поездки в Олендаль.

– Уайлен Ван Эк, ты соврал Казу Бреккеру! – Джеспер схватился за сердце. – И тебе сошло это с рук! Ты даешь частные уроки?

Уайлен почувствовал себя до смешного довольным… пока не подумал, что будет, если Каз об этом узнает. Затем он почувствовал себя почти так же, как в первый раз, когда попробовал бренди и в итоге вырвал весь свой ужин себе на туфли.

Они обнаружили магазин, пройдя немного по главной улице, и у них ушло всего несколько минут, чтобы приобрести все необходимое. Когда они шли обратно, им помахал фермер, загружающий свой фургон.

– Парни, вы ищете работу? – спросил он с некой долей скептицизма в голосе. – Ни один из вас не выдержит и дня в поле.

– Вы удивитесь, – ответил Джеспер. – Нас наняли на работу неподалеку от Святой Хильды.

Уайлен нервно ждал, но мужчина просто кивнул.

– Будете ремонтировать госпиталь?

– Ага, – с легкостью соврал Джеспер.

– Что-то твой друг не особо разговорчивый.

– Шуханец, что тут скажешь, – пожал плечами стрелок.

Мужчина согласно хмыкнул и сказал:

– Запрыгивайте. Я еду к карьеру. Могу подвезти вас к воротам. Для кого эти цветы?

– Его возлюбленная живет рядом с церковью.

– Та еще, наверное, возлюбленная.

– И не говорите. У него ужасный вкус, ничего не понимает в женщинах.

Уайлен подумывал столкнуть Джеспера с фургона.

Грунтовая дорога граничила по обеим сторонам с чем-то, что напоминало ячменные и пшеничные поля; посреди ровных полей тут и там торчали амбары и ветряные мельницы. Фургон быстро мчал по дороге. «Даже слишком быстро», – подумал Уайлен, когда они подпрыгнули на глубокой колее. Парень резко втянул воздух.

– Дожди, – объяснил фермер. – Никто пока не берется засыпать ямы песком.

– Ничего страшного, – сказал Джеспер, скривившись, когда фургон проехал по очередной выбоине в земле, от которой загремели все кости. – Не то чтобы мне нужна была целая селезенка.

Фермер рассмеялся.

– Тебе же лучше! Встряхнешь печень!

Уайлен вцепился в бок фургона, жалея, что все-таки не столкнул Джеспера и не прыгнул за ним. К счастью, всего через милю они остановились перед двумя каменными столбами, обозначающими длинную дорогу, покрытую гравием.

– Дальше я не поеду, – сказал фермер. – Не то место, где хочется задерживаться. Уж слишком много страданий с ним связано. Иногда, когда ветер дует в нужную сторону, можно услышать их смех и крики.

Джеспер и Уайлен переглянулись.

– Хотите сказать, что здесь обитают призраки? – поинтересовался стрелок.

– Полагаю, можно и так сказать.

Они поблагодарили его и радостно скользнули на землю.

– Когда закончите здесь, пройдите несколько миль вверх по тропинке, – сказал водитель. – У меня два акра земли, которые нуждаются в обработке. Плачу пять крюге в день, и вы сможете спать в сарае вместо чистого поля.

– Звучит многообещающе, – ответил Джеспер, махнув рукой, но как только они свернули на тропинку, ведущую в церковь, пробормотал: – Обратно пойдем пешком. Кажется, я ушиб ребро.

Когда фермер исчез из виду, ребята сняли свои пальто и кепки, и спрятали их за пенек. Они остались в темных костюмах, которые предложил надеть Каз.

«Скажите им, что вас отправил Корнелис Смит по приказу господина Ван Эка, – проинструктировал Бреккер. – Чтобы убедиться, хорошо ли ухаживают за могилой».

«Зачем?» – спросил Уайлен.

«Затем, что, если ты назовешь себя сыном Яна Ван Эка, тебе никто не поверит».

Вдоль дороги росли тополя, и, когда ребята поднялись на холм, в поле их зрения появилось здание: трехэтажный дом из белого камня с низкой, изящной лестницей, ведущей к арочному переднему входу. Тропинка была аккуратно уложена гравием и граничила с обеих сторон низенькими тисовыми кустиками.

– Не похоже на церковь, – прокомментировал Джеспер.

– Может, раньше это был монастырь или школа? – предположил Уайлен, слушая, как хрустит под ботинками гравий. – Джеспер, ты хорошо помнишь свою маму?

Уайлен видел много разных улыбок Джеспера, но та, которая расплылась на его лице, была новой и скрывалась так же тщательно, как выигрышная комбинация. Тот ответил лишь:

– Да. Она научила меня стрелять.

В голове Уайлена зародилась сотня вопросов, но чем ближе они подходили к церкви, тем хуже у него получалось уловить мысль и удержать ее в голове. Слева от здания виднелась беседка, заросшая недавно распустившимися глициниями – сладкий аромат фиолетовых цветов тяжело висел в весеннем воздухе. Чуть дальше и правее церковного газона находились кованые ворота и забор, ограждающий кладбище, с высокой каменной статуей в центре – статуей, как полагал Уайлен, Святой Хильды.

– Это, должно быть, кладбище, – произнес он, крепче вцепившись в свой букет. Что я здесь делаю? И снова этот вопрос, но на сей раз он не знал ответа. Каз был прав. Это глупо, сентиментально. Что толку, если он увидит надгробие с именем матери? Он даже не сможет его прочесть. Но они проделали такой путь…

– Джеспер… – начал он, но в эту секунду из-за угла вышла женщина в серой рабочей одежде, толкая тачку, наполненную землей.

– Гоед морген, – крикнула она им. – Я могу вам чем-то помочь?

– Действительно доброе утро, – без запинки ответил Джеспер. – Мы пришли к вам из конторы Корнелиса Смита.

Женщина нахмурилась, и Уайлен добавил:

– От имени уважаемого советника Яна Ван Эка.

Судя по всему, она не заметила дрожи в его голосе, потому что ее лоб разгладился, и она улыбнулась. Круглые щечки порозовели.

– Конечно! Хотя, признаться, я удивлена. Господин Ван Эк был к нам так щедр, но мы редко что-нибудь о нем слышим. Я надеюсь, все в порядке?

– Все отлично! – воскликнул Уайлен.

– Просто новая политика, – кивнул Джеспер. – Больше работы для всех.

– Разве не всегда так? – женщина снова улыбнулась. – Вижу, вы привезли цветы?

Уайлен опустил взгляд на букет. Он выглядел меньше и более растрепанным, чем прежде.

– Мы… да.

Она вытерла руки о мешковатое платье и сказала:

– Я отведу вас к ней.

Но, вместо того чтобы повернуть в направлении кладбища, женщина пошла обратно к входу. Джеспер пожал плечами, и ребята последовали за ней. Когда они начали подниматься по низким каменным ступенькам, что-то холодное поползло по позвоночнику Уайлена.

– Джеспер, – прошептал он. – Тут решетки на окнах.

– Нервные монахи? – предположил стрелок, но не улыбнулся.

Передняя гостинная была высотой в два этажа, ее пол уложен чистой белой плиткой с нарисованными нежными синими тюльпанами. Это место не походило ни на одну церковь, в которой когда-либо бывал Уайлен. Тишина в комнате была такой глубокой, что казалась едва ли не удушающей. В углу стоял большой стол, а на нем – ваза с глициниями, которые они видели снаружи. Уайлен тяжело вздохнул. Запах принес ему легкое утешение.

Женщина открыла большой ящик, покопалась в нем с минуту, а потом достала толстую папку.

– Вот она: Марья Хендрикс. Как видите, все в порядке. Можете посмотреть, пока мы приведем ее в презентабельный вид. В следующий раз можно будет избежать задержки, если заранее предупредите нас о своем визите.

Уайлен почувствовал, как его тело покрылось холодным потом, но заставил себя кивнуть.

Женщина достала тяжелую связку ключей из ящика и открыла одну из голубых дверей, ведущих в гостиную. Уайлен услышал, как она провернула ключ в замке с другой стороны. Затем положил букет полевых цветов на стол. Их стебли сломались. Он сжимал их слишком крепко.

– Что это за место? – прошептал парень. – Что она имела в виду под «приведем ее в презентабельный вид»? – его сердце бешено билось в груди, как метроном, настроенный на неправильный ритм.

Джеспер рылся в папке, пробегая взглядом по страницам.

Уайлен склонился над его плечом и почувствовал, как его охватывает безнадежная, всепоглощающая паника. Слова на странице были для него не более чем бессмысленными закорючками, черной массой лапок насекомых. Он боролся, чтобы сделать вдох.

– Джеспер, пожалуйста, – взмолился он тонким и пронзительным голосом. – Прочти ее мне.

– Прости, – спешно ответил тот. – Я забыл. Я… – Уайлен не мог понять выражение на его лице – грусть, недоумение. – Уайлен… кажется, твоя мама жива.

– Это невозможно.

– Твой отец поместил ее сюда.

Уайлен покачал головой. Такого не могло быть.

– Она заболела. Легочная инфекция…

– Он заявляет, что она – жертва истерии, паранойи и мании преследования.

– Она не может быть жива. Он… он снова женился. Как же Элис?

– Думаю, он назвал твою мать сумасшедшей и использовал это как основание для развода. Это не церковь, Уайлен. Это психиатрическая лечебница.

Святая Хильда. Его отец переводил им деньги каждый год – но не в качестве благотворительного пожертвования. За ее содержание. И их молчание. Комната внезапно закружилась.

Джеспер посадил его на стул за столом и надавил на лопатки Уайлена, заставляя его наклониться.

– Опусти голову между колен, смотри в пол. Дыши.

Уайлен убедил себя сделать вдох, выдох, посмотреть на очаровательные синие тюльпанчики в белых плиточных квадратах.

– Расскажи все остальное.

– Тебе нужно успокоиться, или они поймут, что что-то не так.

– Расскажи мне все остальное.

Джеспер шумно выдохнул и продолжил переворачивать страницы в папке.

– Сукин сын! – воскликнул он через минуту. – В папке есть документ о передачи полномочий. Копия.

Уайлен не отрывал глаз от плиточного пола.

– Что? Что там?

Джеспер зачитал:

– «Этот документ, засвидетельствованный перед глазами Гезена в соответствии с порядочным ведением дел людей, вынесенный юридически обязательным по решению судов Керчии и ее Торгового совета, означает передачу всей собственности, имущества и законных владений Марьи Хендрикс Яну Ван Эку для управления ими, пока Марья Хендрикс не будет снова правомочна вести собственные дела».

– Передача всей собственности, – повторил Уайлен. Что я здесь делаю? Что я здесь делаю? Что она здесь делает?

В замке голубой двери повернулся ключ, и женщина – сиделка, догадался Уайлен, – проплыла обратно в комнату, разглаживая передник своего платья.

– Мы готовы, – сказала она. – Сегодня она довольно послушна. С вами все хорошо?

– У моего друга слегка закружилась голова. Слишком много солнца после долгих часов в конторе господина Смита. Можно попросить вас принести стакан воды?

– Конечно! – ответила сиделка. – Ох, у вас действительно немного нездоровый вид.

Она снова исчезла за дверью, следуя той же процедуре по открытию и закрытию замка. Хочет убедиться, что пациенты не сбегут.

Джеспер присел перед Уайленом и взял его за плечи.

– Уай, послушай меня. Ты должен взять себя в руки. Можешь это сделать? Если хочешь, мы уйдем. Я скажу ей, что тебе плохо, и просто проведаю твою маму сам. Можем попытаться вернуться через…

Уайлен сделал глубокий, прерывистый вдох через нос. Он не мог осознать, что происходит, не понимал, как это возможно. Просто делай одно дело за раз. Этому приему научил его один из преподавателей, чтобы попытаться не дать ему перегружать себя содержанием страницы. Это не срабатывало, особенно когда над ним нависал отец, но Уайлен нашел ему другое применение. Одно дело за раз. Вставай. Он встал. С тобой все в порядке.

– Я в порядке, – сказал он. – Мы не уходим.

Это единственное, в чем он был уверен наверняка.

Когда сиделка вернулась, он взял у нее стакан воды, поблагодарил и выпил его. Затем они с Джеспером последовали за ней через голубую дверь. Он не смог заставить себя собрать увядшие полевые цветы, разбросанные по столу. Одно дело за раз.

Они миновали закрытые двери и какой-то тренажерный зал. Откуда-то доносились стоны. В просторной гостиной две женщины играли в игру, похожую на «Риддершпель».

Моя мама мертва. Она мертва. Но он в это не верил. Уже нет.

Наконец сиделка вывела их на застекленное крыльцо, находившееся на западной стороне здания, чтобы поймать все тепло солнечных лучей. Одна стена полностью состояла из окон, и через них виднелись зеленые просторы больничного газона и кладбище вдалеке. Симпатичная комнатка с безупречно чистым плиточным полом. На мольберт у окна опирался холст с наброском пейзажа. К Уайлену пришло воспоминание: его мама стоит за мольбертом в саду дома на улице Гельдштрат, запах льняного масла, чистые кисти в пустом стакане, ее задумчивый взгляд, оценивающий линии эллинга и канала за ним.

– Она рисует, – сухо произнес Уайлен.

– Постоянно, – радостно кивнула сиделка. – Наша Марья настоящая художница.

Женщина сидела в инвалидной коляске, опустив голову, словно изо всех сил пыталась не заснуть. На ее узкие плечи были накинуты пледы. Лицо было в морщинах, волосы потускнели до янтарного оттенка с проседью. «Цвет моих волос, – осенило Уайлена, – словно их оставили выцветать на солнце». Он почувствовал облегчение. Эта женщина была слишком старой, чтобы быть его матерью. Но затем она подняла голову и открыла глаза. Они были ясные, карие – неизменные и безмятежные.

– К вам посетители, госпожа Хендрикс.

Губы его матери задвигались, но Уайлен не разобрал ни слова.

Она окинула их цепким взглядом. Затем на ее лице проступило сомнение, оно стало рассеянным и недоуменным, словно ее покинула уверенность.

– Я… Я вас знаю?

У Уайлена сдавило горло. «Узнала бы ты меня, – задумался он, – если бы я все еще выглядел как твой сын?» Ему с трудом удалось покачать головой.

– Мы встречались… очень давно. Когда я был еще ребенком.

Она хмыкнула и посмотрела на газон.

Уайлен беспомощно повернулся к Джесперу. Он не был к этому готов. Его мать была давно похоронена – прах в земле.

Джеспер осторожно повел его к стулу перед Марьей.

– У нас есть час, прежде чем нужно будет идти обратно, – тихо сказал он. – Поговори с ней.

– О чем?

– Помнишь, что ты сказал Казу? Мы не знаем, что может случиться завтра. Это все, что у нас есть. – Затем он встал и подошел к сиделке, убирающей краски. – Скажите, сударыня… К моему стыду, я не расслышал вашего имени.

Женщина улыбнулась, и ее розовые щечки округлились, как засахаренные яблочки.

– Бечья.

– Очаровательное имя для очаровательной леди. Господин Смит попросил меня осмотреть все помещения, пока мы здесь. Вы не могли бы провести для меня небольшую экскурсию?

Она заколебалась, оглядываясь на Уайлена.

– Не волнуйтесь, все будет хорошо, – выдавил он голосом, который звучал слишком громко и чересчур радушно даже для его ушей. – Я просто задам несколько формальных вопросов. Все это часть новой политики.

Сиделка подмигнула Джесперу.

– Что ж, тогда, думаю, мы можем быстренько осмотреться.

Уайлен изучал свою мать, и его мысли обратились в хаос из неправильно сыгранных аккордов. Ее волосы коротко подстригли. Он пытался представить ее более юной, в красивом черном шерстяном платье жены купца, с белой кружевной оборкой на воротнике. Как ее густые и яркие волосы были собраны служанкой в хитросплетенные косы.

– Здравствуйте, – выдавил он.

– Ты пришел за моими деньгами? У меня их нет.

– У меня тоже, – тихо ответил Уайлен.

Она не была до конца ему знакомой, но было что-то в том, как она наклоняла голову, как сидела с прямой спиной. Словно за пианино.

– Вы любите музыку? – поинтересовался он.

Женщина кивнула.

– Да, но здесь ее не услышишь.

Он достал флейту из-под рубашки. Уайлен путешествовал с ней, спрятанной на его груди, как какой-то секрет, весь день, и она все еще хранила тепло его тела. Парень планировал сыграть на ней у могилы матери, как какой-то идиот. Каз бы посмеялся над ним.

Первые несколько нот прозвучали неуверенно, но затем он совладал со своим дыханием. Уайлен подобрал мелодию – простую песенку, одну из первых, которые он выучил. На секунду показалось, что его мама вспоминает, откуда она могла ее знать. Затем женщина просто закрыла глаза и стала слушать.

Когда он закончил, она сказала:

– Сыграй что-нибудь веселое.

И тогда он сыграл каэльский рил, а затем керчийскую морскую песенку, для которой больше подходил оловянный свисток. Он играл каждую мелодию, которая приходила в голову, кроме грустной. Его мама ничего не говорила, но время от времени он видел, как она стучит ногой в такт, а ее губы шевелятся, словно она знала слова.

Наконец он опустил флейту на колени.

– Как долго вы здесь пробыли?

Она промолчала.

Уайлен подался ближе, пытаясь найти какой-то ответ в ее отсутствующих карих глазах.

– Что они с вами сделали?

Она ласково коснулась рукой его щеки. Ее ладонь была прохладной и сухой.

– Что они с тобой сделали?

Уайлен не знал, было ли это своего рода вызовом, или она просто повторяла его слова.

Он почувствовал обжигающий комок слез в горле и попытался подавить их.

Дверь распахнулась.

– Ну что, ваш визит прошел успешно? – поинтересовалась сиделка, проходя в комнату.

Уайлен спешно спрятал флейту обратно под рубашку.

– Вполне. Похоже, все в порядке.

– Вы оба выглядите слишком юными для такой работы, – сказала она, улыбаясь Джесперу.

– Могу сказать то же и о вас, – ответил он. – Но вы же знаете, как бывает, – новых клерков нагружают самой грязной работой.

– Вы скоро вернетесь?

Джеспер подмигнул.

– Кто знает? – затем кивнул Уайлену. – Нам пора отплывать.

– Попрощайтесь, госпожа Хендрикс! – попросила ее сиделка.

Губы Марьи зашевелились, но на сей раз Уайлен стоял достаточно близко, чтобы услышать ее шепот: «Ван Эк».

По пути из больницы сиделка непрестанно болтала с Джеспером. Уайлен шел позади них. У него ныло сердце. Что с ней сделал отец? Действительно ли она сумасшедшая? Или он просто подкупил нужных людей, чтобы они так сказали? Накачали ли ее наркотиками? Джеспер мельком оглянулся на Уайлена, пока сиделка продолжала лепетать, и его серые глаза тревожно сузились.

Они почти дошли до голубой двери, когда женщина спросила:

– Хотите посмотреть на ее картины?

Уайлен резко остановился, а затем кивнул.

– Думаю, нам будет очень интересно, – сказал Джеспер.

Сиделка повела их обратно и открыла дверь в комнату, напоминавшую чулан.

Уайлен почувствовал, как его колени подогнулись, и схватился за стену, чтобы удержать равновесие. Женщина не заметила – она все говорила и говорила.

– Краски, разумеется, дорого стоят, но они приносят ей столько удовольствия! Это только последняя партия. Каждые шесть месяцев или около того нам приходится выбрасывать их на помойку. Для них попросту нет места.

Уайлену хотелось кричать. Чулан был забит картинами – живописными пейзажами, разными видами на территорию больницы, озером в тени и солнце, а дальше, повторяясь снова и снова, было лицо маленького мальчика с рыжими кудрями и ярко-голубыми глазами.

Должно быть, он издал какой-то звук, потому что сиделка повернулась к нему.

– Ах, – сказала она Джесперу, – ваш друг снова побледнел. Может, дать ему стимулятор?

– Нет, нет, – отказался Джеспер, закидывая руку на плечи Уайлену. – Но нам действительно пора уходить. Это был очень познавательный визит.

Уайлен не помнил, как они шли обратно по тропинке, окаймленной тисовой изгородью, или как они доставали пальто и кепки из-за пенька у главной дороги.

Они находились на полпути к причалу, когда он наконец нашел в себе силы заговорить:

– Она знает, что он с ней сделал. Знает, что у него не было права забирать ее деньги, ее жизнь. – «Ван Эк», сказала она. Она была не Марьей Хендрикс, а Марьей Ван Эк, женой и матерью, которую лишили ее фамилии и состояния. – Помнишь, я как-то сказал, что он не злой?

У Уайлена подкосились ноги, и он тяжело опустился на землю прямо посреди дороги. Но ему было все равно, потому что он чувствовал накатывающие слезы и никак уже не мог их остановить. Они рвались из его груди прерывающимися, безобразными всхлипами. Уайлен не хотел, чтобы Джеспер видел, как он плачет, но ничего не мог с этим поделать: ни со слезами, ни со всем остальным. Он так сильно зарылся лицом в руки, будто, стоило ему сильно этого захотеть, он мог бы исчезнуть.

Затем почувствовал, как Джеспер сжимает его плечо.

– Все нормально, – сказал стрелок.

– Нет, не нормально.

– Ты прав. Твой отец – прогнивший ублюдок, и я бы с радостью вздернул его на пустыре и отдал на съедение стервятникам.

Уайлен покачал головой.

– Ты не понимаешь. Дело во мне. Всему виной я. Он хотел новую жену. Нового наследника. Настоящего, а не придурка, который едва может написать собственное имя. – Ему было восемь, когда его мать забрали. Больше гадать не придется – именно в этот момент отец отказался от него.

– Эй, – Джеспер слегка встряхнул друга. – Эй! У твоего отца было много вариантов, когда он узнал, что ты не можешь читать. Черт, он мог сказать, что ты слепой, или что у тебя проблемы со зрением. Или еще лучше, он мог бы просто обрадоваться тому факту, что у него гениальный сын.

– Я не гениален.

– Ты глуп во многих вопросах, Уайлен, но сам ты не глупый. И если я еще раз услышу, что ты называешь себя придурком, то скажу Матиасу, что ты пытался поцеловать Нину. С языком.

Уайлен вытер нос рукавом.

– Он ни за что в это не поверит.

– Тогда я скажу Нине, что ты пытался поцеловать Матиаса. С языком. – Парень вздохнул. – Слушай, Уайлен. Нормальные люди не замуровывают своих жен в психиатрических больницах. Они не лишают наследства своих сыновей, если те рождаются не такими, как им бы хотелось. Думаешь, мой отец мечтал о таком бесшабашном ребенке, как я? Ты ни в чем не виноват. Это произошло потому, что твой отец псих в дорогом костюме.

Уайлен прижал ладони к опухшим глазам.

– Все это правда, но мне от этого ни капли не легче.

Джеспер снова встряхнул его за плечо.

– Тогда как насчет этого? Каз разорвет чертову жизнь твоего отца на мелкие кусочки.

Уайлен только собирался ответить, что это тоже не поможет, но задумался. Каз Бреккер был самым жестоким и мстительным существом, которое он когда-либо встречал, – и он поклялся уничтожить Яна Ван Эка. Эта мысль стала прохладным ручьем, омывающим пламенное, постыдное чувство беспомощности, которое он держал в себе столь долгое время. Никто и никогда не сможет вернуть все на круги своя. Но Каз сможет испортить жизнь его отцу. И тогда Уайлен разбогатеет. Он сможет забрать свою мать из этого места. Они переедут туда, где тепло. Он посадит ее за фортепиано, попросит сыграть, отведет ее в какое-нибудь красочное место, полное прекрасных звуков. Они могли бы поехать в Новый Зем. Да куда угодно! Уайлен поднял голову и вытер слезы.

– Вообще-то, это бы очень помогло.

Джеспер ухмыльнулся.

– Так я и думал. Но если мы не сядем на лодку в Кеттердам, то не получим праведного воздаяния.

Уайлен встал с внезапным желанием вернуться в город и помочь Казу осуществить его план. В Ледовый Двор он поехал с неохотой. Казу помогал нерадиво. Потому что все это время верил, что заслужил презрение отца. И теперь он мог признать, что где-то в глубине души надеялся, что еще сможет вернуть папину благосклонность. Что ж, пусть отец подавится своей благосклонностью и увидит, к чему привело его поведение, когда Каз Бреккер закончит свое дело.

– Пошли, – сказал он. – Пора украсть все деньги моего отца.

– Разве это не твои деньги?

– Ладно, тогда пора их вернуть.

Ребята перешли на бег.

– Люблю я праведное возмездие, – сказал Джеспер. – Встряхивает печень!

 

15

Матиас

Вокруг таверны собралась толпа, привлеченная звоном разбившегося стекла и смутой. Зоя не слишком-то осторожничала, когда опускала Нину и Матиаса на пол, а потом их быстро загнали в заднюю часть заведения, окружив небольшим отрядом вооруженных мужчин. Остальные остались в таверне, чтобы дать хоть какие-нибудь объяснения, тому факту, что кучка костей только что пролетела через весь рынок и разбила окна забегаловки. Матиас и сам до конца не понимал, что произошло. Неужели Нина взяла под контроль те фальшивые мощи святых? Или это было нечто совершенно другое? И почему на них напали?

Матиас думал, что они выйдут в переулок, но вместо этого они спустились по древним на вид ступенькам в сырой туннель. «Старый канал», – понял он, когда они сели в лодку и бесшумно поплыли в темноте. Его проложили, но не засыпали. Они плыли под широкой улицей перед посольством.

Всего через пару минут Зоя заставила их подняться по узкой металлической лестнице и ввела в пустую комнату с таким низким потолком, что фьерданцу пришлось согнуться пополам.

Нина сказала ей что-то на равкианском, а затем перевела ответ Матиасу.

– Это половина комнаты. Когда строили посольство, то сделали дополнительный ложный этаж в четырех футах под настоящим. Из-за того, как она заложена в фундамент, практически невозможно узнать, что под тобой находится еще одна комната.

– Тут только ползать и можно.

– Да, но в домах Кеттердама не предусмотрен подвал, потому никто и не подумает искать нас внизу.

Казалось, это излишняя мера предосторожности для города, который считался нейтральным, но, возможно, равкианцев заставили на нее пойти, чтобы защитить свой народ. Из-за таких людей, как я. Матиас был охотником, убийцей и гордился тем, что выполнял свою работу хорошо.

Через минуту они наткнулись на людей, жмущихся к тому, что, как предполагал Матиас, было восточной стеной, если он еще не окончательно запутался.

– Мы под посольским садом, – сказала Нина.

Он кивнул. Это самое безопасное место, где могла бы спрятаться группа людей, если они бояться, что их голоса донесутся до верхних этажей. Всего их было около пятнадцати, беженцы разных возрастов и национальностей. Не похоже, чтобы у них было много общего, помимо усталых лиц, но Матиас знал, что они все должны быть гришами. Они не нуждались в предостережениях Нины, чтобы начать искать убежище.

– Так мало? – спросил дрюскель. Нина оценивала количество гришей в городе ближе к тридцати.

– Может, остальные уехали самостоятельно или просто затаились.

Или, может, их уже поймали. Если Нина не хочет произносить это вслух, то и он не станет.

Зоя провела их через арку в помещение, где Матиас с облегчением выпрямился. Учитывая круглую форму комнаты, он подозревал, что они находились под каким-то ненастоящим водным резервуаром или же под беседкой в саду. Однако его облегчение быстро улетучилось, когда один из вооруженных людей Зои достал кандалы, и девушка указала ему прямо на Матиаса.

Нина в ту же секунду встала перед ним, и они с Зоей яростно заспорили, стараясь говорить при этом шепотом.

Матиас в точности знал, с кем он имеет дело. Зоя Назяленская была одной из самых могущественных ведьм в Равке. Легендарная шквальная, солдат, служившая сперва Дарклингу, затем заклинательнице солнца, но в силу она вступила, став членом Триумвирата гришей короля Николая. Теперь, когда он на собственной шкуре испытал, что собой представляют ее способности, его не удивила столь быстрая карьера.

Весь спор проходил на равкианском, так что Матиас не понимал ни слова, но презрение в голосе Зои было очевидным, как и активные жесты в сторону дрюскеля и кандалов. Он готов был прорычать, что если эта штормовая ведьма хочет его заковать, то пусть попробует сделать эта сама и посмотрит, что будет, но тут Нина подняла руки.

– Хватит, – сказала она на керчийском. – Матиас останется на свободе, и мы продолжим этот разговор на языке, который все понимают. Он имеет право знать, что происходит.

Зоя прищурилась. Затем перевела взгляд с Матиаса на Нину и сказала на керчийском с сильным акцентом:

– Нина Зеник, ты все еще солдат Второй армии, а я – твой командир. Ты открыто не подчиняешься приказам.

– Значит, тебе придется заковать и меня.

– Не думай, что это не приходило мне в голову.

– Нина! – крикнула рыжеволосая девушка, только что вошедшая в гулкую комнату.

– Женя! – радостно воскликнула Нина. Но Матиас узнал бы эту девушку без всякого представления. Ее лицо было покрыто шрамами, и она носила на глазу красную шелковую повязку с вышитым золотым солнцем. Женя Сафина – прославленная портниха, бывшая преподавательница Нины и еще один член Триумвирата. Когда Матиас увидел, как они обнимаются, его затошнило. Он ожидал встречи с группой безымянных гришей, людей, которые искали укрытия в Кеттердаме, а оказались одни в опасном городе. Людей таких, как Нина, а не самых высокопоставленных гришей Равки. Все его инстинкты кричали, чтобы он или боролся, или как можно быстрее убирался из этого места, а не стоял, как жених, знакомящийся с родителями своей возлюбленной. Тем не менее они были друзьями Нины, ее наставниками. «Они – враги», – отозвался голос в его голове, и Матиас засомневался, был ли это его голос или командира Брума.

Женя отошла на шаг, смахивая светлые пряди парика Нины с ее лица, чтобы лучше рассмотреть подругу.

– Нина, как это возможно? Последний раз, когда Зоя тебя видела…

– Ты закатывала истерику, – перебила Назяленская, – и утопала из лагеря со всей осторожностью капризного лося.

К удивлению Матиаса, Нина скривилась, как настоящий ребенок, которого отчитывали за детские шалости. Он не припоминал, чтобы видел ее смущенной когда-либо раньше.

– Мы считали, что ты погибла, – сказала Женя.

– Выглядит она определенно полумертвой.

– Да нормально она выглядит!

– Ты пропала! – рявкнула Зоя. – Когда мы услышали о присутствии фьерданцев неподалеку, то начали бояться худшего.

– Худшее случилось, – не отрицала Нина. – А затем происходило снова и снова. – Она взяла Матиаса за руку. – Но теперь мы здесь.

Зоя с отвращением посмотрела на их переплетенные пальцы и скрестила руки.

– Понятно.

Женя изогнула рыжеватую бровь.

– Ну, если он – худшее, что может произойти…

– Что вы здесь делаете? – требовательно спросила Зоя. – Ты и твой фьерданский… аксессуар пытаетесь выбраться из Кеттердама?

– Допустим, и что? Почему вы напали на нас?

– На гришей нападают по всему городу. Мы не знали, кто вы такие, и не в сговоре ли вы с шуханцами. Только то, что ты назвала код торговцу. Теперь мы всегда оставляем солдат в таверне. Любой, кто ищет гришей, – потенциальная угроза.

Учитывая то, что Матиас знал о новых шуханских солдатах, они правильно делали, что проявляли предусмотрительность.

– Мы пришли, чтобы предложить свою помощь, – объяснила Нина.

– Какую помощь? Ты понятия не имеешь, какие силы тут задействованы, Нина. Шуханцы разработали наркотик…

– Юрду-парем.

– Что ты о нем знаешь?

Нина сжала руку Матиаса. Сделала глубокий вдох.

– Я видела его в действии. И… испытала на себе.

Единственный янтарный глаз Жени расширился.

– Ох, Нина, нет. Скажи, что ты этого не сделала.

– Конечно же, сделала, – рявкнула Зоя. – Ты всегда была такой! Погружаешься в неприятности, как в теплую ванну! Поэтому ты выглядишь как размазня? Как ты могла пойти на такой риск, Нина?

– Я не выгляжу как размазня, – возразила та, но вид у нее опять был пристыженный. Матиас больше не мог этого терпеть.

– Она сделала это, чтобы спасти наши жизни, – сказал он. – Она сделала это, зная, что может обречь себя на страдания и даже смерть.

– Безрассудная, – заявила Назяленская.

– Зоя, – осадила ее Женя. – Мы не знаем обстоятельств…

– Мы знаем, что она отсутствовала почти год, – девушка с обвинением ткнула в Нину пальцем. – А теперь явилась к нам с фьерданцем под мышкой, у которого телосложение воина и который использует боевую технику дрюскелей. – Зоя засунула руку в карман и достала горсть костей. – Она напала на наших солдат с этим, с осколками костей, Женя! Ты когда-нибудь слышала о чем-то подобном?

Женя уставилась на кости, а затем на Нину.

– Это правда?

Девушка поджала губы.

– Возможно.

– Возможно, – фыркнула Зоя. – И ты хочешь, чтобы мы просто ей поверили?

Женя уже не выглядела такой убежденной, но сказала:

– Я хочу, чтобы мы ее выслушали.

– Хорошо. Я жду с раскрытыми ушами и распахнутым сердцем. Позабавь меня, Нина Зеник.

Матиас знал, каково встречаться с наставниками, которых ты идеализировал, и снова становиться нервным учеником, жаждущим понравиться. Он повернулся к Нине и произнес на фьерданском:

– Не позволяй им запугать тебя. Ты уже не та девочка, какой была прежде. Ты не просто солдат, готовый служить.

– Тогда почему мне так хочется найти себе тихий уголок и расплакаться?

– Это круглая комната. Здесь нет углов.

– Матиас…

– Помни, через что нам довелось пройти. Помни, зачем мы сюда пришли.

– Я думала, мы договорились общаться на керчийском, – перебила их Зоя.

Нина снова сжала руку Матиаса, откинула назад голову и начала:

– Дрюскели захватили меня в плен. Матиас помог мне сбежать. Затем его захватили в плен керчийцы. Я помогла ему сбежать. Меня захватил в плен Ярл Брум. Матиас помог мне сбежать.

Матиаса немного смущало, как хорошо у них получалось без конца попадать в плен.

– Ярл Брум?! – в ужасе воскликнула Зоя.

Нина вздохнула.

– Год был тяжелым. Клянусь, я все вам объясню, и, если после этого вы решите закинуть меня в мешок и бросить в речку Сокол, я сдамся и даже не буду плакать. Но сегодня мы пришли сюда, потому что я видела, как солдаты-хергуды напали на Западный Обруч. Я хочу помочь вывезти этих гришей из города, пока их не нашли шуханцы.

Зоя была на несколько сантиметров ниже Нины, но ей все равно удавалось смотреть на девушку сверху вниз.

– И чем ты можешь помочь?

– У нас есть корабль. – Фактически это была не совсем правда, по крайней мере, пока, но Матиас не собирался спорить.

Зоя лишь отмахнулась.

– У нас тоже есть корабль. Он застрял в милях от берега. Гавань была заблокирована городом и Советом приливов. Ни одно чужеземное судно не войдет и не выйдет из гавани без специального разрешения от члена Торгового совета.

Значит, Каз не ошибся. Ван Эк пользовался каждой крохой своего влияния на правительство, чтобы убедиться, что Бреккер не вывезет Кювея из Кеттердама.

– Ясное дело, – ответила Нина. – Но наш корабль принадлежит члену керчийского Торгового совета.

Зоя и Женя переглянулись.

– Ладно, Зеник, – сказала Назяленская. – Я внимательно тебя слушаю.

Нина прояснила некоторые детали своим наставницам, но Матиас заметил, что она не упоминала Кювея и избегала любых разговоров о Ледовом Дворе.

Когда они поднялись наверх, чтобы обсудить ее предложение, то оставили Нину с Матиасом внизу, приставив к выходу из резервуара двух вооруженных стражников.

Матиас прошептал на фьерданском:

– Если равкианские шпионы чего-то стоят, твои друзья скоро поймут, что это мы похитили Кювея.

– Не шепчи, – ответила Нина на фьерданском, но обычным голосом. – Это только вызовет подозрение у охранников. В конце концов я им все расскажу. Но помнишь, как мы с тобой были настроены убить Кювея? Не уверена, что Зоя тоже решит пощадить его. По крайней мере, до тех пор, пока он не окажется в безопасности на территории Равки. Ей необязательно знать, кто на борту корабля, пока он не причалит в Ос Керво.

«В безопасности на территории Равки». От этих слов у Матиаса скрутило живот. Ему не терпелось увезти Нину из города, но ничего в перспективе путешествия в Равку не казалось ему безопасным.

Должно быть, Нина почувствовала его тревогу и поэтому сказала:

– Равка – самое безопасное место для Кювея. Он нуждается в нашей защите.

– И на что же похожа защита Зои Назяленской?

– На самом деле она не так уж плоха. – Матиас окинул ее скептическим взглядом. – Ладно, она ужасна, но им с Женей довелось повидать много смертей во время гражданской войны. Сомневаюсь, что они жаждут очередного кровопролития.

Матиас надеялся, что так и есть, но это вряд ли имело значение.

– Ты помнишь, что сказала мне, Нина? Ты хотела, чтобы король Николай ворвался на север и уничтожил все на своем пути.

– Я злилась…

– Ты имела право на свой гнев, как и все мы. В этом и проблема. Брум не остановится. Дрюскели не остановятся. Они считают уничтожение вашего вида – своим священным долгом. – Это был и его долг, и он все еще чувствовал недоверие, а временами и ненависть. И проклинал себя за это.

– Тогда мы придумаем способ изменить их мнение. Их всех. – Девушка окинула его изучающим взглядом. – Ты сегодня использовал сумеречную бомбу. Попросил Уайлена ее сделать?

– Да, – признал он.

– Зачем?

Матиас знал, что ответ ей не понравится.

– Я точно не знал, как парем повлияет на твою силу. Если бы мне пришлось сдерживать тебя от наркотика, мне нужен был способ бороться с тобой, не причиняя вреда.

– И ты принес ее на случай, если у нас возникнут проблемы?

– Да.

– С гришами.

Он кивнул, ожидая ее возмущения, но Нина просто смотрела на него задумчивым взглядом. Затем подошла ближе. Матиас беспокойно покосился на спины охранников, видневшиеся в дверном проеме.

– Не обращай на них внимания, – сказала она. – Почему ты до сих пор не поцеловал меня, Матиас?

– Сейчас не время…

– Это из-за того, кто я? Ты все еще меня боишься?

– Нет.

Девушка остановилась, и он увидел, что ей сложно произнести то, что она хочет сказать.

– Это из-за того, как я вела себя на корабле? И что творила недавней ночью… когда пыталась заставить тебя отдать мне остатки парема?

– Как ты могла такое подумать?

– Ты постоянно называешь меня бесстыдницей. Наверное… наверное, мне стыдно, – ее передернуло. – Впечатление, что я ношу одежду, которая мне не по размеру.

– Нина, я дал тебе свою клятву.

– Но…

– Твои враги – мои враги, и я буду сражаться с тобой против любого противника… включая этот треклятый наркотик.

Она покачала головой, словно он нес чепуху.

– Я не хочу, чтобы ты был со мной из-за клятвы, или потому, что считаешь, будто обязан защищать меня, или потому, что думаешь, что ты передо мной в каком-то дурацком долгу.

– Нина… – начал он и остановился. – Нина, мы вместе, потому что ты мне это позволила. Для меня нет большей чести, чем быть рядом с тобой.

– Честь, долг. Все ясно.

Он мог вынести перепады ее настроения, но ее разочарование было невыносимым. Матиасу был известен только язык войны. Для таких случаев у него не было подходящих слов.

– Знакомство с тобой было настоящей катастрофой.

Девушка подняла бровь.

– Ну, спасибо.

Джель, он совершенно безнадежен. Матиас продолжил с запинками, пытаясь заставить ее понять себя.

– Но я каждый день благодарю Джеля за эту катастрофу. Мне нужен был катаклизм, чтобы встряхнуться от жизни, которую я знал. Ты была землетрясением, обвалом в горах.

– Я, – четко произнесла она, опуская руку на бедро, – нежный цветочек.

– Ты не цветочек, ты каждое соцветие в лесу, распускающееся одновременно. Ты – цунами. Ты – панический приступ. Ты потрясаешь.

– А кого бы ты предпочел? – поинтересовалась она с горящими глазами и едва слышным трепетом в голосе. – Приличную фьерданку, которая ходит в высоких воротниках и окунается в ледяную воду всякий раз, как на нее нахлынет желание сделать что-нибудь захватывающее?

– Я не это имел в виду!

Она подошла ближе. И снова его взгляд метнулся к стоящим спиной охранникам. Матиас знал, что они наверняка слушают их, независимо от того, на каком языке они с Ниной общаются.

– Чего ты так боишься? – с вызовом спросила она. – Не смотри на них, Матиас. Смотри на меня.

Он посмотрел. Было сложно не смотреть. Ему нравилось видеть ее во фьерданской одежде: в маленькой шерстяной жилетке и длинной воздушной юбке. Ее зеленые глаза сияли, щеки порозовели, губы слегка приоткрылись. Было слишком легко представить, как он встанет перед ней на колени, словно кающийся грешник, и позволит своим рукам скользнуть вверх по белым изгибам икр, задирая юбку выше, мимо коленей, к теплой коже ее бедер. Хуже всего то, что он знал, какие приятные ощущения его ждут. Каждая клеточка его тела помнила прикосновение к ее нагому телу в ту первую ночь в лагере китобоев.

– Я… Нет никого, в ком бы я нуждался больше; нет ничего, чего я хотел бы больше, чем быть обуреваемым тобой.

– Но ты не хочешь меня поцеловать?

Он глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Все это было неправильно.

– Во Фьерде… – начал Матиас.

– Мы не во Фьерде.

Ему было нужно, чтобы она поняла.

– Во Фьерде, – настаивал он, – я бы попросил твоих родителей о разрешении погулять с тобой.

– Я не видела своих родителей с самого детства.

– Мы бы гуляли в сопровождении кого-нибудь. Я должен был бы пообедать с твоей семьей минимум три раза, прежде чем нам бы позволили хоть ненадолго остаться наедине.

– Но мы наедине сейчас, Матиас.

– Я бы приносил тебе подарки.

Нина склонила голову набок.

– Ладно, продолжай.

– Зимние розы, если бы мог их себе позволить, или серебряный гребень для волос.

– Мне они не нужны.

– Яблочные пироги со сладким кремом.

– Мне казалось, дрюскели не едят сладкое.

– Они все были бы для тебя.

– Я вся внимание.

– Наш первый поцелуй случился бы в залитом солнцем лесу или под звездным небом после деревенских танцев, но никак не в склепе или каком-то сыром подвале со стражниками у двери.

– Позволь мне уточнить, – сказала Нина. – Ты не поцеловал меня потому, что окружающая обстановка кажется тебе недостаточно романтичной?

– Дело не в романтике. Правильный поцелуй, правильное ухаживание. Есть определенные правила, как должны происходить подобные вещи.

– Для правильных воров?

Уголки ее прекрасных губ приподнялись, и на секунду он испугался, что она посмеется над ним, но девушка просто покачала головой и подошла еще ближе. Теперь она была так близко, что при легчайшем вздохе их тела соприкоснулись бы. Необходимость преодолеть это практически несуществующее расстояние сводила его с ума.

– В первый же день, когда ты появился бы в моем доме для этого правильного ухаживания, я бы зажала тебя в углу кладовой, – сказала она. – Но, прошу, расскажи мне побольше о фьерданках.

– Они тихо говорят. Не флиртуют с каждым мужчиной, который попадается им на пути.

– Я флиртую и с женщинами.

– Мне кажется, ты бы флиртовала и с финиковой пальмой, если бы та обратила на тебя внимание.

– Если бы я флиртовала с растением, можешь не сомневаться, оно бы поднялось и обратило на меня внимание. Ты ревнуешь?

– Постоянно.

– Я рада. На что ты смотришь, Матиас? – низкое мурлыканье ее голоса вибрировало через все его тело.

Он смотрел в потолок и тихо шептал себе под нос.

– Ни на что.

– Матиас, ты что, молишься?

– Не исключено.

– Борешься с искушением? – сладко пропела Нина.

– Ты и вправду ведьма.

– Я не совсем правильная, Матиас.

– Я заметил. – С печалью, силой и жадностью заметил.

– И мне жаль тебе это сообщать, но ты тоже.

Его взгляд опустился на нее.

– Я…

– Сколько правил ты нарушил с момента нашей встречи? Сколько законов? И они не будут последними. Ничто в наших отношениях никогда не будет правильным, – сказала она. Затем подняла к нему голову. Они находились так близко, что появлялось ощущение, будто они уже коснулись друг друга. – Ни наше знакомство. Ни жизнь, которую мы ведем. И ни то, как мы поцелуемся.

Нина поднялась на цыпочки, и, вот так просто, ее губы прижался к его губам. Это едва ли можно было назвать поцелуем – просто быстрое и внезапное прикосновение губ.

Прежде чем она успела даже подумать о том, чтобы отодвинуться, Матиас схватил ее. Знал, что, скорее всего, делает все неправильно, но не мог найти в себе сил для тревоги, потому что она находилась в его руках, ее губы приоткрылись, руки сомкнулись вокруг его шеи и, милостивый Джель, ее язык проник в его рот. Неудивительно, что фьерданцы были так осмотрительны с ухаживаниями. Если бы Матиас мог в любой момент целовать Нину, чувствовать ее покусывание его губ хитрыми зубками, ощущать ее тело, прижатое к себе, слышать тихие гортанные стоны, с чего бы ему было утруждать себя чем-то еще? Да и кому-либо другому?

– Матиас, – выдохнула Нина, и они снова поцеловались.

Она была сладкой, как первый дождь, пышной, как новые луга. Его руки блуждали по ее спине, обводя контуры, линию позвоночника, выразительные изгибы бедер.

– Матиас, – произнесла она уже более настойчиво, пытаясь отодвинуться.

Он открыл глаза, испугавшись, что совершил какую-то ужасную ошибку. Нина кусала себя за нижнюю губу – та была розовой и опухшей. Но девушка улыбалась, и ее глаза искрились.

– Я сделал что-то неправильно?

– Вовсе нет, ты чудесный бабинк, но…

Зоя прочистила горло.

– Я рада, что вы нашли способ скоротать время, пока ждали нас.

На ее лице было написано полнейшее отвращение, а вот Женя, стоящая рядом, выглядела так, словно сейчас лопнет от радости.

– Может, поставишь меня? – предложила Нина.

Реальность буквально обрушилась на Матиаса, – понимающие взгляды охраны, Зоя и Женя в дверном проеме и тот факт, что, целуясь с Ниной Зеник после года едва сдерживаемого желания, он оторвал ее от земли.

Его охватило сильное смущение. Как мог фьерданец так поступить? Матиас аккуратно отпустил ее роскошные бедра и позволил девушке скользнуть на землю.

– Бесстыдник, – прошептала Нина, и его щеки залились краской.

Зоя закатила глаза.

– Мы заключаем сделку с парочкой влюбленных подростков.

Матиас почувствовал новый прилив смущения, но Нина просто поправила парик и спросила:

– Так вы примете нашу помощь?

Они быстро обсудили логистику того, как пройдет эта ночь. Поскольку возвращаться в таверну может быть небезопасно, Нина, получив информацию о том, где и когда можно садиться на корабль Ван Эка, пошлет весточку в посольство – скорее всего, через Инеж, поскольку Призрак мог приходить и уходить незамеченным. Беженцы будут находиться в укрытии как можно дольше, а затем Женя и Зоя отведут их к гавани.

– Готовьтесь к битве, – предупредил Матиас. – Шуханцы следят за этим сектором города. Им пока не хватило смелости напасть на посольство или рынок, но это всего лишь вопрос времени.

– Мы будем готовы, фьерданец, – ответила Зоя, и в ее взгляде он увидел сталь прирожденного командира.

По дороге из посольства Нина нашла златоглазую сердцебитку, которая участвовала в нападении в таверне. Она оказалась шуханкой с коротко стриженными черными волосами, на боку девушка носила пару тонких серебряных топориков. Нина сказала, что это был единственный корпориал среди дипломатов и беженцев-гришей.

– Тамара? – осторожно начала Нина. – Если придут хергуды, не позволяй им схватить себя. Сердцебитка во власти шуханцев и под действием парема может бесповоротно склонить чашу весов в их сторону. Ты даже представить себе не можешь силу этого наркотика.

– Никто не возьмет меня живой, – ответила девушка. Затем достала из кармана и показала крошечную бледно-желтую пилюлю.

– Яд?

– Это Женя сделала. Убивает мгновенно. Мы все ими запаслись, – она вручила ее Нине. – Возьми. На всякий случай. У меня есть еще одна.

– Нина… – начал Матиас.

Но та не мешкала. Она засунула пилюлю в карман юбки прежде, чем Матиас успел произнести еще хоть слово.

Они вышли из правительственного сектора, держась подальше от рыночных лавок и таверны, где собралась городская стража.

Матиас твердил себе, что нужно быть внимательным, сосредоточиться на возвращении на Черную Вуаль, но все его мысли крутились вокруг той бледно-желтой пилюли. Один ее вид вернул ему воспоминания о его сне, да такие яркие, как никогда прежде. Северные льды, потерявшаяся Нина, беспомощный Матиас, который не может ее спасти. Это выжгло в нем всю безумную радость от их поцелуя.

Сон начал сниться на корабле, когда Нина проходила через самые тяжелые мучения во время своей борьбы с паремом. В ту ночь она была в ярости, словно бешеная: тело содрогалось, одежда промокла насквозь от пота.

«Ты не хороший человек! – кричала она. – Ты хороший солдат, и хуже всего то, что ты даже не понимаешь разницы». Позже она плакала от горя, мучилась от боли и сожаления. «Прости меня, – говорила девушка. – Я это не всерьез. Ты же знаешь, что я так не думаю. – А еще через несколько секунд: – Если бы ты просто помог мне…» Ее прекрасные глаза затопили слезы, и в тусклом свете ламп ее бледная кожа казалась покрытой инеем. «Прошу, Матиас, мне так больно. Помоги мне!» Он бы сделал что угодно, пошел бы на любой обмен, продал бы все, чтобы облегчить ее страдания, но фьерданец поклялся, что не даст ей парема. Он поклялся, что не позволит ей стать рабыней наркотика, и сдержит клятву, чего бы это ему ни стоило.

«Не могу, любовь моя, – прошептал он, прижимая мокрое полотенце к ее лбу. – Я не могу достать тебе еще парема. Я попросил ребят закрыть нас снаружи».

За долю секунды ее лицо изменилось, глаза превратились в узкие щелочки. «Так выбей гребаную дверь, ты, бесполезный скив!»

«Нет».

Она плюнула ему в лицо.

Через несколько часов, когда ее энергия иссякла, Нина притихла, грустная, но в здравом уме. Она лежала на боку, ее веки окрасились в синевато-фиолетовый оттенок, дыхание выходило резкими рывками.

– Поговори со мной, – попросила девушка.

– О чем?

– О чем угодно. Расскажи мне об исенулфах.

Ему не стоило удивляться, что она знала об исенулфах – белых волках, которых разводили, чтобы отправлять в битву с дрюскелями. Они были крупнее обычных волков, и, хотя их обучали всегда подчиняться хозяину, они никогда не теряли дикую, неукротимую природу, отличавшую их от дальних одомашненных собратьев.

Матиасу было трудно вспоминать о Фьерде, о жизни, которая навсегда осталась позади, но он заставил себя говорить, готовый пойти на все, чтобы отвлечь Нину.

– Иногда волков больше, чем дрюскелей, иногда наоборот. Волки сами решают, когда спариваться, без прямого вмешательства заводчика. Они слишком упрямые для этого.

Нина улыбнулась, но тут же сморщилась от боли.

– Продолжай, – прошептала она.

– Из поколения в поколение одна семья разводила для нас исенулфов. Они живут далеко на севере, возле Стенринка – Кольца Камней. Когда появляется новый помет, мы выходим туда пешком или на санях, и каждый дрюскель выбирает себе волчонка. С того момента мы ответственны друг за друга. Мы сражаемся вместе, спим на одной шкуре, едим одну и ту же пищу. Он не питомец. Он воин, как и ты, твой брат.

Нина вздрогнула, и Матиас почувствовал тошнотворную волну стыда. В битве с гришами исенулфы помогали дрюскелям уравнять шансы, натренированные всегда приходить на помощь хозяину и разрывать глотки его обидчикам. Сила сердцебитов не имела никакого воздействия на животных. Гриш, такой как Нина, был бы практически беспомощным при атаке исенулфа.

– А если с волком что-то случится? – спросила она.

– Дрюскель может приручить нового, но это ужасная потеря.

– А что происходит с волком, если его дрюскеля убивают?

Матиас молчал какое-то время. Ему не хотелось об этом думать. Трасс был очень дорог его сердцу.

– Они возвращаются в дикую природу, но их никогда не примет ни одна стая. – А что бывает с волком без стаи? Исенулфы не были приспособлены к жизни в одиночку.

Когда остальные дрюскели решили, что Матиас мертв, отвел ли Трасса на северный лед сам Брум? Мысль о том, что его волк один, воет, зовя Матиаса, чтобы тот пришел и забрал его домой, вызвала щемящую боль в его груди. Казалось, что-то внутри него сломалось и осталось лишь эхо, одинокий треск ветки, на которую навалилось слишком много снега.

Словно почувствовав его печаль, Нина открыла глаза цвета светло-зеленого бутона, который вот-вот раскроется, цвета, который вернул его изо льда.

– Как его звали?

– Трассел.

Уголки ее губ приподнялись.

– Смутьян.

– Никто больше не хотел его брать.

– Он был недоростком?

– Нет, – покачал головой Матиас. – Как раз наоборот.

Тяжелый путь в Кольцо Камней занял больше недели. Матиасу не пришелся по душе этот поход. Ему было двенадцать, новенький среди дрюскелей, и каждый день он думал о том, чтобы сбежать. Тренировки его не смущали. Долгие часы за бегом и спаррингами помогали ему на время забыть о тоске по семье. Он хотел стать офицером. Бороться с гришами. Ему хотелось получить возможность почтить память своих родителей и сестры. Дрюскели дали ему цель. Но все остальное? Шутки в столовой? Бесконечное хвастовство и бессмысленный треп? Это ему ни к чему. У него была семья. Теперь они погребены под черной почвой, а их души отошли к Джелю. Дрюскели – просто средство для достижения цели.

Брум предупреждал его, что он никогда не станет настоящим дрюскелем, если не научится видеть в других мальчиках своих братьев, но Матиас в это не верил. Он был самым крупным, самым сильным, самым быстрым. Ему не нужна популярность, чтобы выжить.

Всю дорогу он сидел в санях сзади, закутавшись в мех и ни с кем не общаясь, а когда они наконец приехали в Кольцо Камней, то держался поодаль, чувствуя неуверенность в себе, пока остальные дрюскели кинулись в большой сарай, крича, толкая друг друга и ныряя в кучу извивающихся белых волчат с ледяными глазами.

Правда заключалась в том, что он отчаянно хотел волчонка, но знал, что на всех их может не хватить. Заводчик сам выбирал, какой мальчик получит волчонка, а какой поедет домой с пустыми руками. Большинство дрюскелей уже накинулись на пожилую женщину, пытаясь очаровать ее.

– Видите? Я ему нравлюсь.

– Смотрите! Смотрите! Я заставил ее сесть!

Матиас знал, что должен постараться быть приветливым, приложить хоть какие-то усилия, но вместо этого его потянуло к псарням, находящимся в конце сарая. В углу, в проволочной клетке, он увидел вспышку желтого – свет, отражающийся в паре настороженных глаз. Матиас приблизился и увидел волка, уже подросшего, но еще не совсем взрослого. Он зарычал, когда мальчик подошел вплотную к клетке: шерсть вздыблена, голова опущена, клыки обнажены. Морду молодого волка пересекал длинный шрам. Он проходил через его правый глаз и частично изменил цвет радужки с голубого на пятнисто-карий.

– Поверь, ты не захочешь иметь с ним дело, – сказала заводчица.

Матиас не заметил, как она подкралась к нему.

– Он может видеть?

– Может, но он не любит людей.

– Почему?

– Сбежал, когда был еще волчонком. Преодолел две мили по ледяным полям. Ребенок нашел его и ударил разбитой бутылкой. С тех пор он никого к себе не подпускает, к тому же он слишком стар для обучения. Наверное, скоро мне придется его пристрелить.

– Позвольте мне забрать его.

– Он скорее разорвет тебя на кусочки, чем позволит кормить себя, мальчик. Подберем тебе волчонка в следующий раз.

Как только женщина отошла, Матиас открыл клетку. В ту же секунду волк накинулся на него и укусил.

Матиасу хотелось кричать, когда его зубы вонзились ему в предплечье. Он опрокинулся на землю, волк был сверху, и Матиас ощутил такую боль, которой не знал никогда прежде. Но мальчик не издавал ни звука. Он выдержал взгляд волка, когда зубы зверя впивались все глубже в мышцы руки, а грудь дрожала от недовольного рыка.

Матиас подозревал, что волчья челюсть была достаточно сильной, чтобы сломать ему кость, но не пытался бороться, не кричал, не разрывал зрительный контакт. «Я не причиню тебе боль, – мысленно поклялся он, – даже если ты причинишь боль мне».

Прошла долгая секунда, затем вторая. Матиас чувствовал, как его рукав намокает от крови. Ему казалось, что он теряет сознание.

И тут волк медленно отпустил его. Зверь сел, белый мех на его морде был в крови Матиаса, и наклонил голову набок. Затем фыркнул.

– Я тоже рад знакомству с тобой, – сказал Матиас.

Он осторожно сел, перевязал руку оторванной полоской от своей рубашки, а потом он и его волк, оба покрытые кровью, пошли к остальным дрюскелям в серой форме, играющим с волчатами.

– Этот – мой, – объявил он, когда все повернулись посмотреть на него, а женщина покачала головой. Затем Матиас отключился.

В ту ночь на корабле он рассказал Нине о Трасселе, о его свирепой натуре и рваном шраме. В конце концов девушка уснула, и Матиас позволил себе закрыть глаза. Лед уже поджидал его. Смертельный ветер пришел с белыми зубами, волки выли вдалеке, а Нина кричала, но он не мог прийти к ней на помощь.

С тех пор этот сон снился ему каждую ночь. Было трудно не видеть в нем какое-то предзнаменование, и когда Нина небрежно спрятала желтую пилюлю в карман – это было все равно что смотреть на приближающуюся бурю: рев ветра, наполняющий уши, ледяной мороз, погружающийся в его кости, уверенность, что он ее потеряет.

– Парем может больше не подействовать на тебя, – сказал он. Они наконец-то дошли до заброшенного канала, где пришвартовали свою гондолу.

– Что?

– Твоя сила изменилась, не так ли?

Нина оступилась.

– Да.

– Из-за парема?

Теперь девушка остановилась.

– Почему ты спрашиваешь?

Он не хотел спрашивать. Он хотел снова ее поцеловать. Но вместо этого сказал:

– Если шуханцы тебя поймают, то, возможно, уже не смогут использовать наркотик, чтобы поработить тебя.

– Или же все будет так же плохо, как и в прошлый раз.

– Эта пилюля, яд, который дала тебе Тамара…

Нина опустила ладонь на его руку.

– Меня не поймают, Матиас.

– Но если все же…

– Я не знаю, что со мной сделал парем. Мне нужно верить, что его эффект пройдет через какое-то время.

– А если нет?

– Должен, – упрямо сказала она, нахмурив брови. – Я не могу так жить. Все равно что… быть только отчасти собой. Хотя…

– Хотя? – поторопил он.

– Сейчас жажда притупилась, – ответила она с удивлением, словно сама только что это поняла. – Вообще-то, я почти не думала о пареме с момента битвы в таверне.

– То есть использование этой новой силы помогло?

– Возможно, – осторожно согласилась она. – И… – нахмурилась. Матиас услышал низкое громоподобное урчание.

– Это что, твой живот?

– Да, – лицо Нины расплылось в ослепительной улыбке. – Матиас, я умираю от голода!

Неужели она наконец-то начала исцеляться? Или то, что она сделала в таверне, вернуло ей аппетит? Ему было плевать. Он просто радовался, что видел ее улыбку. Парень подхватил ее на руки и закружил в воздухе.

– Ты потянешь себе мышцы, если продолжишь в том же духе, – заразительно засмеялась девушка.

– Ты легкая, как перышко.

– Не хочу я видеть птичку, у которой выпало такое перышко. А теперь пошли, добудем мне гору вафель, которая будет вдвое выше тебя. Я…

Нина замолчала, и ее лицо побледнело.

– Ох, святые.

Матиас обернулся через плечо и обнаружил, что смотрит прямо себе в глаза. К стене приклеили плакат с довольно точным наброском его лица. Вокруг его портрета на нескольких языках, было напечатано одно слово: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

Нина сорвала плакат со стены.

– Ты же должен быть мертв!

– Видимо, кто-то попросил опознать тело Маззена, прежде чем его сожгли. – Может, фьерданцы. Может, просто кто-то из тюрьмы. Внизу были напечатаны еще какие-то слова на керчийском, которые Матиас не мог прочесть, но он и без того хорошо разобрал свое имя и кругленькую сумму. – Пятьдесят тысяч крюге. Они предлагают награду за мою поимку.

– Нет, – покачала головой Нина. Затем указала на текст под указанной крупной суммой денег и перевела: – «Разыскивается: Матиас Хельвар. Живым или мертвым». Они назначили цену за твою голову.

 

16

Джеспер

Когда Нина с Матиасом ворвались в гробницу, Джесперу захотелось вскочить со стула и закружить с ними в танце. Последний час он провел за попытками объяснить Кювею, как они доберутся до посольства, и у стрелка начало появляться отчетливое впечатление, что паренек просто прикидывался дурачком – возможно, потому, что наслаждался глупыми жестами, которыми пытался передать свою мысль Джеспер.

– Ты не мог бы повторить последнюю часть? – попросил Кювей, наклоняясь к нему слишком близко.

– Нина! – позвал Джеспер. – Можешь посодействовать этому разговору?

– Слава святым, – выдохнула Инеж, бросая свою работу на столе с Уайленом и Казом. Они разбирались с клубком проводов и другим оборудованием, которое Бреккер украл из «Цирка Зиркоа». Уайлен потратил последние два часа на внесение модификаций в намагниченные зажимы, которые должны цепляться за металлические бока силосов, чтобы обеспечить безопасность Инеж.

– Почему ты постоянно на него пялишься? – спросил Кювей. – Я выгляжу точно как он. Можешь смотреть на меня.

– Я не пялюсь на него, – возразил Джеспер. – Я… наблюдаю за процессом их работы. – Чем раньше Кювей сядет на корабль, тем лучше. В гробнице становилось слишком людно…

– Вам удалось связаться с беженцами? – поинтересовалась Инеж, подзывая Нину к столу и расчищая ей место, чтобы сесть.

– Все прошло как по маслу, – кивнула девушка. – Если не считать парочки разбитых окон и что нас чуть не пристрелили.

Каз оторвался от работы, наконец-то проявив интерес.

– Большие проблемы в Малой Равке? – спросил Джеспер.

– Ничего такого, с чем бы мы не справились. Умоляю, скажите, что здесь есть еда.

– Ты голодна? – изумилась Инеж.

Все уставились на Нину. Та присела в реверансе.

– Да-да, Нина Зеник голодна. А теперь может меня кто-то покормить, пока я не взялась за приготовление одного из вас?

– Что за глупость, – фыркнул Джеспер. – Ты же не умеешь готовить.

Инеж уже копалась в остатках запасов еды, ставя скудные подношения в виде соленой трески, вяленого мяса и засохших крекеров перед Ниной.

– Что произошло в таверне? – спросил Каз.

– Беженцы прячутся в посольстве, – ответил Матиас. – Мы встретили…

– Их лидеров, – перебила Нина. – Они ждут от нас весточки. Девушка сунула в рот два крекера. – Отвратительно.

– Помедленнее, а то подавишься, – предупредил Матиас.

– Оно того стоит, – пробубнила Нина, пытаясь проглотить их.

– Крекеры?

– Я представляю, что это пирожные. Когда отплывает корабль?

– Мы нашли корабль с партией мелассы, направляющийся в Ос Керво и отплывающий в одиннадцать вечера, – сказала Инеж. – Шпект уже работает над документами.

– Славно, – Нина достала из кармана мятый кусок бумаги и разгладила его на столе. На них смотрел рисунок с лицом Матиаса. – Нам нужно как можно быстрее выбираться из города.

– Черт побери! – выругался Джеспер. – Каз и Уайлен все еще лидируют.

Парень указал на стену, куда они приклеили остальные плакаты о розыске: Джеспер, Каз и Инеж тоже были там. Ван Эк пока не осмелился расклеить лицо Кювея Юл-Бо на каждой поверхности в Кеттердаме, но ему нужно было поддерживать иллюзию о поисках своего сына, так что среди постеров нашелся и тот, который предлагал награду за безопасное возвращение Уайлена Ван Эка. На нем было изображено его прежнее лицо, но Джеспер не нашел особого сходства. Не было только Нины. Она никогда не встречала Ван Эка, и хоть была связана с Отбросами, возможно, купец не знал о ее участии.

Матиас изучил плакаты.

– Сто тысяч крюге! – он окинул Каза изумленным и недовольным взглядом. – Да ты столько не стоишь!

Губы Бреккера дрогнули, намекая на улыбку.

– Желание рынка – закон.

– Ага, расскажи мне об этом, – буркнул Джеспер. – За меня предлагают всего тридцать тысяч.

– На кону ваши жизни! – воскликнул Уайлен. – Как вы можете относиться к этому как к соревнованию?

– Мы застряли в гробнице, купчик. Развлекаемся, как можем.

– Может, нам всем стоит поехать в Равку? – внесла предложение Нина, постукивая по плакату с Инеж. – Здесь оставаться небезопасно.

– Неплохая идея, – хмыкнул Каз.

Инеж недоверчиво покосилась на него.

– Ты бы поехал в Равку?

– Ни за что. Я залягу на дно здесь. Хочу увидеть, как жизнь Ван Эка превратится в ад, когда придет время.

– Но ты можешь поплыть с нами, – сказала Нина Инеж. – И ты, Джеспер. Колма тоже возьмем с собой.

Джеспер подумал о своем отце, запертом в роскошном номере «Гельдреннера» и наверняка протиравшем дыры в ковре, расхаживая взад-вперед. Прошло всего два дня с тех пор, как широкая спина его отца исчезла между могилами, пока Ротти уводил его с Черной Вуали, но казалось, что гораздо больше. За это время Джеспера чуть не убили охотники на гришей и назначили цену за его голову. Но если сегодня им все же удастся выполнить эту работу, ему не придется ни о чем рассказывать отцу.

– Ни за какие коврижки, – ответил Джеспер. – Я хочу как можно быстрее вернуть папе деньги, а затем отправить его в Новый Зем. Я не буду спать спокойно, пока он не окажется в безопасности на своей ферме. Мы спрячемся в его отеле, пока Ван Эк не будет дискредитирован, а сахарный рынок не вылетит в трубу.

– Инеж?

Все посмотрели на Призрака – все, кроме Джеспера. Он наблюдал за Казом. Ему было любопытно, как тот отреагирует на перспективу того, что Инеж покинет город. Но лицо Бреккера оставалось бесстрастным, словно он ожидал услышать, когда подадут ужин.

Девушка помотала головой.

– Если я и поплыву в Равку, то на собственном корабле, управляемым моей командой.

Брови Джеспера взлетели вверх.

– С каких пор ты стала морячкой? И какой здравомыслящий человек согласится жить на корабле?

Инеж улыбнулась.

– Я слышала, этот город сводит людей с ума.

Каз достал часы из кармана жилета.

– Выходим после восьмого удара часов. Сегодня Ван Эк организовывает у себя дома встречу с Торговым советом.

– Думаешь, они выделят больше ресурсов на поиски Уайлена? – полюбопытствовала Нина.

– Скорее всего. Это больше не наша забота. Шум и постоянный круговорот людей обеспечат нам с Уайленом неплохое прикрытие, чтобы достать печать из сейфа. Нина и Инеж одновременно ударят по Сладкому Рифу. Стража постоянно патрулирует периметр силосов, и у них уходит примерно двенадцать минут, чтобы обойти ограду. Они всегда оставляют кого-то присматривать за воротами, так что будьте осторожны на подходе. – Он поставил крошечную закупоренную бутылочку на стол. – Это кофейный экстракт. Кювей, Нина, Джеспер, я хочу, чтобы вы обмазались им с головы до ног. Если эти шуханские солдаты действительно могут учуять гришей, это поможет сбить их со следа.

– Кофе? – переспросил Кювей, доставая пробку и осторожно принюхиваясь.

– Умно, – ухмыльнулся Джеспер. – Раньше мы упаковывали в нелегальные партии юрды и специй кофейную гущу, чтобы сбить с толку собак городской стражи. Притупляло их обоняние.

Нина взяла баночку и помазала щедрой дозой экстракта себе за ушами и запястья.

– Будем надеяться, что на хергудах это тоже сработает.

– Твоим беженцам лучше бы быть готовыми, – сказал Каз. – Сколько их?

– Меньше, чем мы думали. Пятнадцать и, э-э… еще несколько человек из посольства. Всего семнадцать.

– Плюс ты, Матиас, Уайлен и Кювей. Двадцать один. Шпект подделает письмо соответствующим образом.

– Я не еду, – отозвался Уайлен.

Джеспер переплел пальцы, чтобы скрыть их дрожь.

– Нет?

– Я больше не позволю своему отцу выгнать меня из Кеттердама.

– Почему все так решительно настроены остаться в этом несчастном городе? – проворчала Нина.

Джеспер откинулся на стуле, изучая Каза. Тот ничуть не удивился, когда услышал, что Уайлен захотел остаться.

– Ты знал, – сказал он, складывая кусочки воедино. – Ты знал, что мать Уайлена жива.

– Мать Уайлена жива?! – воскликнула Нина.

– А с чего, по-твоему, я позволил вам отправиться в Олендаль? – ответил Каз.

Уайлен часто заморгал.

– И ты знал, что я соврал насчет карьера.

Джеспер почувствовал вспышку ярости. Одно дело, когда Каз морочил голову ему, но Уайлен отличался от них всех. Несмотря на его чудовищные отношения с отцом, Уайлен не позволил этим обстоятельствам, да и этому городу тоже выбить из него всю доброту. Он все еще верил, что люди могут исправиться. Джеспер ткнул в Каза пальцем.

– Ты не должен был отправлять его в Святую Хильду вслепую. Это было жестоко.

– Это было необходимо.

Кулаки Уайлена сжались.

– Почему?

– Потому что ты до сих пор не понимал, какой твой отец на самом деле.

– Ты мог бы рассказать мне.

– Ты бы разозлился. Злость со временем проходит. Мне было нужно, чтобы ты жаждал справедливости.

Парень скрестил руки.

– Что ж, у тебя получилось.

Каз опустил руки на трость.

– Уже поздно, так что все дружно перестаем жалеть Уайлена и промокать глазки и начинаем думать о стоящей перед нами задаче. Матиас, Джеспер и Кювей направятся в посольство в половине десятого. Вы подойдете с канала. Джеспер, ты высокий, темнокожий и слишком заметный…

– Все это синонимы к «восхитительный».

– И это значит, что тебе нужно действовать вдвойне осторожней.

– За величие всегда приходится платить.

– Постарайся отнестись к этому серьезно, – сказал Каз голосом, напоминавшим ржавый клинок. Ему показалось, или он услышал в нем настоящее беспокойство? Джеспер пытался не задаваться вопросом, было ли оно по отношению к нему или к делу. – Иди быстро и приведи всех к докам не раньше десяти. Не хочу, чтобы вы торчали там и привлекали лишнее внимание. Встречаемся в Третьей гавани на причале пятнадцать. Корабль называется «Ферхадер». Он ходит по маршруту из Керчии в Равку несколько раз в году, – Бреккер встал. – Будьте умны и бесшумны. Ничто из этого не сработает, если Ван Эк просечет наш план.

– И берегите себя, – добавила Инеж. – Я хочу отпраздновать со всеми вами, когда корабль выплывет из гавани.

– А шампанское будет?

Нина доела последний крекер и облизала пальцы.

– Там буду я, а я – не менее искрометная.

После этого им ничего не оставалось, кроме как закончить складывать снаряжение. Никаких грандиозных прощаний не было.

Джеспер поплелся к столу, за которым Уайлен собирал свою сумку и делал вид, что ищет что-то нужное в кипе карт и документов.

Он замялся, но затем все же сказал:

– Ты мог бы остаться со мной и папой. Если захочешь. В отеле. Если тебе нужно место, где можно переждать.

– Правда?

– Конечно, – Джеспер пожал плечами, хотя жест показался ему каким-то неправильным. – Инеж и Каз тоже. Не можем же мы все разбежаться, пока не свершится возмездие.

– А что потом? Когда заем твоего отца будет выплачен? Ты вернешься в Новый Зем?

– Я должен.

Уайлен ждал. У Джеспера не было для него ответа. Если он вернется на ферму, то будет вдали от искушений Кеттердама и Бочки. Но с тем же успехом он сможет найти новые неприятности на свой зад. А сколько денег у него будет! Даже после выплаты кредита у него останется больше трех миллионов крюге. Парень снова пожал плечами.

– Это Каз у нас все планирует загодя.

– Конечно, – кивнул Уайлен, но стрелок видел разочарование на его лице.

– Полагаю, твое будущее уже решено?

– Нет. Я знаю только то, что вытащу свою маму из того ужасного места и попытаюсь построить новую жизнь для нас, – Уайлен кивнул на плакаты на стене. – Это действительно то, чего ты хочешь? Быть преступником? Продолжить скакать от следующей цели к следующей драке и следующей почти что неминуемой смерти?

– Честно? – Джеспер знал, что Уайлену вряд ли понравится то, что он скажет.

– Время, – крикнул Каз с порога.

– Да, это то, чего я хочу, – ответил Джеспер. Уайлен надел ранец на плечо, и стрелок, не задумываясь, поправил его перекрутившийся ремень. И продолжал держать его. – Но это не все, чего я хочу.

– Быстро! – рявкнул Каз.

Надо бы стукнуть его по голове этой тростью. Джеспер отпустил ремень.

– Ни траура.

– Ни похорон, – тихо промолвил Уайлен. Затем они с Казом скрылись за дверью.

Следующими были Нина и Инеж. Нина исчезла в одном из проходов, чтобы сменить свой дурацкий фьерданский наряд на более практичные штаны, тунику и плащ – все равкианского производства и кроя. Она увела с собой Матиаса и вышла через несколько долгих минут растрепанной и румяной.

– Вижу, ты ни на секунду не забываешь о деле, – не сдержался Джеспер.

– Я учу Матиаса веселиться. Он превосходный ученик. Всегда очень усерден на уроках.

– Нина… – прорычал фьерданец с предостережением в голосе.

– Но у него проблемы с поведением. Еще есть над чем работать.

Инеж подтолкнула бутылочку с кофейным экстрактом к Джесперу.

– Попытайся сегодня быть осторожным, Джес.

– Я так же осторожен, как Матиас – весел.

– Я прекрасно умею веселиться! – рыкнул Матиас.

– Прекрасно, – согласился Джеспер.

Он хотел сказать им что-то еще, по большей степени Инеж, но не перед остальными. «Может, я никогда ей этого не скажу», – признал парень. Он был обязан извиниться перед Инеж. Его беспечность привела их к засаде в Пятой гавани перед тем, как они отправились в Ледовый Двор, и эта ошибка чуть не стоила Призраку жизни. Но как, черт возьми, он мог просить прощения за такое? «Извини, что тебя чуть не зарезали из-за меня. Кто-нибудь хочет вафель?»

Прежде чем он успел погрузиться в более глубокие раздумья на эту тему, Инеж поцеловала его в щеку, Нина показала стене с плакатами о розыске один очень интересный палец, а Джеспер остался ждать половины десятого в гробнице, наедине с угрюмым Кювеем и нервным Матиасом.

Кювей начал доставать из рюкзака и складывать обратно свои блокноты.

Джеспер сел за стол.

– Тебе нужны все блокноты?

– Да, – сухо ответил он. – Ты бывал в Равке?

«Бедный парень. Он явно напуган», – подумал Джеспер.

– Нет, но с тобой будут Нина и Матиас.

Кювей взглянул на дрюскеля и прошептал:

– Он очень суровый.

Джеспер хохотнул.

– Я бы не назвал его весельчаком, но у него имеется несколько хороших качеств.

– Я тебя слышу, Фахи, – проворчал Матиас.

– Вот и хорошо. Еще не хватало об этом кричать.

– Ты что, совсем не волнуешься за остальных?

– Конечно, волнуюсь. Но все мы уже выросли из пеленок. Время для беспокойства прошло. Теперь начинается самое интересное, – сказал он, похлопывая по револьверам. – Время действовать.

– Или умирать, – пробормотал Матиас. – Ты, как и я, прекрасно знаешь, что Нина сейчас не в лучшей форме.

Матиас перестал мерять шагами помещение и занял место за столом напротив Джеспера.

– Что произошло в домике на озере?

Стрелок разгладил уголок одной из карт.

– Не уверен, но, по-моему, она удавила парня насмерть облаком пыли.

– Ничего не понимаю, – покачал головой фьерданец. – Облако пыли? Сегодня она контролировала осколки костей… она никогда не была на это способна до парема. Нина считает, что это временное явление, остаточный эффект наркотика, но… – он повернулся к Кювею. – Может ли парем изменить силу гриша? Переделать ее? Уничтожить?

Кювей завозился с защелкой на своем рюкзаке.

– Полагаю, это возможно. Она пережила ломку. Это редко случается, и мы мало что знаем о пареме и силе гришей.

– Что, недостаточно гришей вскрыли, чтобы решить эту задачку? – слова слетели с языка Джеспера прежде, чем он успел их обдумать. Он знал, что это несправедливо. Кювей и его отец сами были гришами, и ни один из них не имел возможности помешать шуханским экспериментам над остальными.

– Ты злишься на меня? – спросил Кювей.

Джеспер улыбнулся.

– Я не злой парень.

– Нет, ты именно такой, – сказал Матиас. – Злой и напуганный.

Стрелок осмотрел дрюскеля с головы до пят.

– Что, прости?

– Джеспер очень храбрый, – возразил Кювей.

– Спасибо, что заметил, – Джеспер вытянул ноги и скрестил их в лодыжках. – Ты хочешь мне что-то сказать, Матиас?

– Почему ты не плывешь в Равку?

– Мой отец…

– Твой отец мог бы поплыть с нами. И если ты так о нем волнуешься, то почему не навестил его сегодня в отеле?

– По-моему, это не твое дело.

– Я знаю, каково стыдиться своей сущности и поступков.

– Ты действительно хочешь об этом поговорить, ведьмолов? Я не стыжусь. Я осторожен. Благодаря таким людям, как ты и твои приятели-дрюскели, мир стал опасным местом для таких людей, как я. Так было всегда, и не похоже, что станет лучше.

Кювей протянул руку и коснулся ладони Джеспера с лицом, полным мольбы.

– Пожалуйста, пойми. То, что мы сделали, что сделал мой отец… Мы пытались улучшить ситуацию, найти способ для гришей… – он показал жестом, будто на что-то давит.

– Подавить их силу? – предположил Матиас.

– Да. Именно. Чтобы нам было легче скрываться. Если гриши не используют свои способности, то начинают болеть. Они стареют, быстро устают, теряют аппетит. Таким образом шуханцы и определяют гришей, которые пытаются спрятаться.

– Я не использую свою силу, но, тем не менее… – Джеспер начал загибать пальцы, перечисляя свои доводы: – Во-первых: как-то раз я участвовал в споре и буквально съел корыто, до отказа набитое вафлями с кленовым сиропом, и чуть не попросил вторую порцию. Во-вторых: у меня никогда не было проблем с нехваткой энергии. В-третьих: я ни разу в жизни не болел.

– Нет? – спросил Матиас. – Болезни бывают разные.

Джеспер коснулся руками револьверов. Похоже, сегодня фьерданец был не в лучшем расположении духа.

Кювей открыл свой рюкзак и достал жестянку с обычной юрдой – той, которая продавалась на каждом углу в Кеттердаме.

– Юрда – это стимулятор, помогающий бороться с усталостью. Мой отец думает… думал, что в ней крылся ответ, который мог бы спасти наш вид. Если бы он подобрал правильную формулу, это позволило бы гришам оставаться здоровыми, не используя свою силу.

– Но все пошло не так, верно? – сказал Джеспер. Может, он действительно был немного зол.

– Тесты прошли не так, как планировалось. Кто-то в лаборатории проболтался. Наши лидеры узнали о пареме и решили применить его в иных целях. – Он покачал головой и указал на свой рюкзак. – Теперь я пытаюсь вспомнить папины эксперименты.

– Вот что ты записываешь в свои блокноты?

– Я еще и журнал веду.

– Должно быть, он очень увлекательный. День первый: просидел в гробнице. День второй: снова просидел в гробнице.

Матиас проигнорировал Джеспера и спросил:

– И как, есть успехи?

Кювей нахмурился.

– Небольшие. Кажется. В лаборатории с настоящими учеными дело могло бы пойти быстрее. Я – не мой отец. Он был фабрикатором. Я же инферн. Я в этом не хорош.

– А в чем тогда? – поинтересовался Джеспер.

Парень окинул его задумчивым взглядом, а затем нахмурился.

– У меня не было возможности это узнать. В Шухане мы жили в страхе. Родная страна никогда не была нам домом.

Это Джеспер определенно мог понять. Он взял жестянку с юрдой и открыл крышку. Продукт был высокого качества, со сладким ароматом, высушенные цветы почти не крошились и сохраняли ярко-оранжевый цвет.

– Думаешь, если у тебя будет лаборатория и парафабрикаторов в распоряжении, ты сможешь воссоздать эксперименты своего отца и каким-то образом придумать антидот?

– Надеюсь, – ответил Кювей.

– Как он сработает?

– Очистит тело от парема? – полюбопытствовал Матиас.

– Да. Выведет парем из организма. Но даже если мы преуспеем, как его применить?

– Тебе придется подобраться достаточно близко, чтобы ввести противоядие или заставить кого-то проглотить его, – сказал фьерданец.

– И к тому времени, как ты окажешься в зоне досягаемости, тебя уже прикончат, – закончил Джеспер.

Он зажал между пальцами один из цветков юрды. В конце концов кто-нибудь додумается, как создать свою версию юрды-парема, и тогда один такой цветочек будет стоить целое состояние. Если сосредоточиться на одном из его лепестков, даже слегка, то можно почувствовать, как он раскладывается на мелкие составляющие. Он не столько их видел, сколько чувствовал – крошечные кусочки материи, которые складывались в одно целое.

Стрелок положил цветок обратно в жестянку. Когда он был маленьким и лежал в поле своего отца, то обнаружил, что может вытянуть цвет из юрды лепесточек за лепесточком. Одним скучным днем, таким же способом вытягивая цвет, он написал заглавными буквами матерное слово на западных пастбищах. Его отец пришел в ярость, но при этом страшно испугался. Он кричал, пока не охрип, отчитывая Джеспера, а затем Колм просто сидел и смотрел на сына, сомкнув крупные ладони вокруг чашки чая, чтобы скрыть их дрожь. Поначалу Джеспер думал, что папа злился из-за ругательства, но дело было совсем в другом.

«Джес, – наконец сказал он. – Больше никогда так не делай. Пообещай мне. У твоей мамы был тот же дар. Он принесет тебе только несчастья».

«Обещаю», – быстро выпалил Джеспер, желая все исправить. Его до сих пор трясло от вида своего терпеливого, кроткого отца в таком гневе. Но думал он только об одном: «Мама не казалась несчастной».

На самом деле его мама искала наслаждение во всем. Она была земенкой с темно-коричневой кожей и такой высокой, что папе приходилось откидывать голову назад, чтобы посмотреть ей в глаза. Прежде чем Джеспер достаточно повзрослел, чтобы работать в поле с отцом, ему позволяли оставаться дома с мамой. Работы всегда хватало: постирать одежду, приготовить еду, порубить дрова, и Джеспер был рад ей помочь.

«Как там моя земля?» – спрашивала она каждый день, когда папа возвращался с поля. Позже Джеспер узнал, что ферма была записана на ее имя – свадебный подарок от его отца, который ухаживал за Адити Хилли почти год, прежде чем та соблаговолила выделить ему свое время.

«Цветет и пахнет, – отвечал он, целуя ее в щеку. – Прямо как ты, милая».

Папа Джеспера постоянно обещал сыну поиграть с ним и научить вырезать из дерева, но, как всегда, Колм ел свой ужин и засыпал у камина, даже не сняв сапог, подошвы которых были испачканы в оранжевой пыльце юрды. Джеспер и мама снимали их с папиных ног, пытаясь подавить смех, а затем накрывали его одеялом и заканчивали оставшуюся работу по хозяйству. После того как они протирали стол и снимали высохшее белье, она укладывала Джеспера спать. Как бы его мама ни была занята, сколько бы животных ей ни нужно было освежевать, а корзинок – починить, ее энергия, как и у Джеспера, била через край, и ей всегда хватало времени, чтобы рассказать ему сказку перед сном или спеть колыбельную.

Именно мама научила его ездить на лошади, расставлять ловушки, чистить рыбу, выщипывать куропаток, разжигать костер с помощью всего двух палок и правильно заваривать чай. Она также научила его стрелять. Сперва из детского игрушечного пистолета с гранулами, а потом из настоящих пистолетов и винтовки. «Любой может стрелять, – говорила она. – Но не каждый умеет прицеливаться». Она обучила его, как просчитывать расстояние, выслеживать зверей по зарослям, трюкам, которые может сыграть с глазами свет, как делать поправку на ветер и как стрелять в процессе бега или сидя верхом. Не существовало такой задачи, с какой она бы не могла справиться.

Они проводили и тайные занятия. Иногда, когда они поздно возвращались домой и ей нужно было приготовить ужин, мама кипятила воду, не включая плиты, и заставляла тесто подняться одним взглядом. Он видел, как она выводила грязные пятна с одежды, проводя по ней пальцем, и изготавливала собственный порох, выуживая селитру со дна давно высохшего озера неподалеку от их дома. «Зачем платить за то, что я могу сделать сама? – спрашивала она. – Но мы не будем говорить об этом папе, верно?» Когда Джеспер спросил почему, она просто ответила: «У него и так много забот, и мне не нравится, когда он беспокоится из-за меня». Но папа все равно беспокоился, особенно когда мамины друзья-земенцы приходили к ним, чтобы обратиться за помощью или исцелением.

– Думаешь, тут работорговцы тебя не достанут? – спросил он однажды ночью, расхаживая взад-вперед по их домику, пока Джеспер лежал, укутавшись в одеяло, и притворялся, что спит, чтобы подслушать их разговор. – Если слухи о том, что здесь живет гриш, распространятся…

– Это слово, – сказала Адити, взмахнув изящной рукой, – не наше слово. Я не могу быть никем другим, только собой, и если мой дар может помочь людям, тогда мой долг – воспользоваться им.

– А как же наш сын? Ему ты ничего не должна? Твой главный долг – оставаться в безопасности, чтобы мы тебя не потеряли.

Тогда мать Джеспера взяла лицо Колма в руки – так нежно, так ласково, со всей любовью, светящейся в ее глазах.

– Какой бы матерью я была для нашего сына, если бы прятала свои таланты? Если бы позволила страху руководить моей жизнью? Ты знал, кто я, когда попросил меня выбрать тебя, Колм. Не думай, что теперь я стану обыкновенной.

И вот так просто раздражение его отца иссякло.

– Я знаю. Просто я не вынесу, если потеряю тебя.

Она рассмеялась и поцеловала его.

– Тогда держи меня рядом, – сказала мама и подмигнула. И на этом ссора заканчивалась. До следующего раза.

Как оказалось, отец Джеспера ошибался. Адити забрали не работорговцы.

Как-то ночью Джеспер проснулся, услышав чьи-то голоса, и когда он вылез из-под одеяла, то увидел, как его мать накидывает пальто поверх ночной рубашки, надевает шляпу и быстро обувается. Тогда ему было семь – довольно юный, но и достаточно взрослый, чтобы знать, что самые интересные разговоры происходили после того, как он ложился спать. У двери стоял земенец в пыльной одежде для верховой езды. Его отец говорил:

– Сейчас середина ночи! Неужели это не может подождать до утра?

– Ты бы так говорил, если бы это Джес мучился от боли? – спросила его мама.

– Адити…

Она поцеловала Колма в щеку и подхватила Джеспера на руки.

– Мой крольчонок уже проснулся?

– Нет, – ответил он.

– Значит, тебе снится сон, – она уложила его обратно и чмокнула в щеки и лоб. – Спи, мой крольчонок, а завтра я уже вернусь.

Но она не вернулась на следующий день, а когда следующим утром постучали в дверь, это оказалась не его мама, а все тот же пыльный земенец.

Колм схватил сына под мышку и за секунду выбежал из дома. Надвинул шляпу на голову, усадил Джеспера в седло перед собой, а затем помчался на коне галопом. Пыльный земенец ехал на еще более пыльной лошади, и они следовали за ним через мили возделанной земли к белому фермерскому дому на краю плантации юрды. Он был куда симпатичней их маленькой хижины – двухэтажный и со стеклом в оконных рамах.

Женщина, ожидающая на крыльце, была полнее его мамы, но почти такой же высокой, ее волосы были заплетены в толстые маленькие косички. Она пригласила их внутрь и сказала:

– Она наверху.

В последующие годы, когда Джеспер наконец-то осознал, что произошло в те ужасные дни, он мало что помнил: полированные деревянные половицы, которые казались чуть ли не шелковистыми под его ногами, глаза полной женщины, покрасневшие от слез, и девочку – она была на пару лет старше Джеспера, с косичками, как у ее мамы. Девочка выпила из колодца, который вырыли слишком близко к одной из шахт. Его должны были заколотить, но вместо этого кто-то просто решил забрать ведро. Лебедка и старая веревка остались на месте. Поэтому девочка и ее друзья использовали свои бачки для еды, чтобы набрать воду – холодную, как утро, и такую же чистую. Все трое заболели той же ночью. Двое умерли. Но мама Джеспера спасла девочку – дочку полной женщины.

Адити подошла к постели девочки, понюхала металический бачок и приложила руки к пылающей коже малышки. К полудню следующего дня лихорадка прошла, а белки девочки перестали быть желтоватого оттенка. К раннему вечеру она присела и сказала матери, что проголодалась. Адити улыбнулась ей и потеряла сознание.

– Она не была достаточно осторожна, когда выводила яд, – сказал пыльный мужчина. – И сама впитала слишком много. Я уже видел, как подобное случалось с зовами. «Зова» – благословенный. Это слово использовала мама Джеспера вместо «гриш». «Мы зовы, – говорила она Джесперу, когда заставляла цветок распуститься одним щелчком пальца. – Ты и я».

Теперь некого было звать на помощь, чтобы спасти ее. Джеспер не знал как. Будь она в сознании, будь она сильнее, то, возможно, смогла бы сама себя исцелить. Вместо этого она впала в глубокий сон, и ее дыхание становилось все более и более затрудненным.

Джеспер спал, прижавшись щекой к ладони матери, не сомневаясь, что в любую минуту она проснется и погладит его, и он услышит звук ее голоса, говорящего: «Что ты тут делаешь, крольчонок?» Вместо этого он проснулся под звуки рыданий своего отца.

Они отвезли ее обратно на ферму и похоронили под вишней, которая уже начала расцветать. Джесперу она показалась слишком красивой для такого печального дня, и даже сейчас, при виде этих бледно-розовых лепестков в витринах или вышитых на шелке, он всегда впадал в меланхолию. Они возвращали его к запаху свежевспаханной земли, ветру, шепчущему между полями, к дрожащему баритону его отца, поющего грустную песню на каэльском, слов которой Джеспер не понимал.

Когда Колм закончил и последние ноты растворились среди веток вишни, Джеспер спросил:

– Мама была ведьмой?

Колм опустил веснушчатую ладонь на плечо сыну и притянул его к себе.

– Она была нашей королевой, Джес, – ответил он. – Она была нашей королевой.

В ту ночь Джеспер приготовил для них ужин, – горелое печенье и водянистый суп, – но его папа съел все до последнего кусочка и читал ему каэльскую книгу о святых, пока свечки не догорели и боль в сердце Джеспера не притупилась достаточно, чтобы он мог уснуть. Так они и жили с тех пор вдвоем, приглядывая друг за другом, работая в поле, собирая и высушивая юрду летом и пытаясь сделать так, чтобы ферма начала приносить доход. И почему этого было недостаточно?

Но, даже когда в его голове промелькнула эта мысль, Джеспер знал, что этого никогда не могло быть достаточно. Он никогда не сможет вернуться к той жизни. Он не создан для нее. Может, если бы его мама была жива, она бы научила его направлять свою неугомонность в нужное русло. Может, она бы показала ему, как использовать свою силу, вместо того чтобы прятать ее. Может, он бы отправился в Равку, чтобы служить короне. Или, возможно, он все равно оказался бы здесь.

Парень вытер пыльцу юрды с пальцев и накрыл жестянку крышкой.

– Земенцы используют не только цветы, – сказал он. – Я помню, как мама вымачивала стебли юрды в козьем молоке. А затем давала их мне, когда я был в поле.

– Зачем? – поинтересовался Матиас.

– Чтобы нейтрализовать эффект от пыльцы юрды, которую я вдыхал весь день. Это вредно для детского организма, и никто не хотел, чтобы я становился еще более возбужденным, чем обычно.

– Стебли? – переспросил Кювей. – Большинство людей просто их выкидывают.

– В них есть бальзам. Земенцы выжимают его для мазей. Затем натирают детям десна и ноздри, чтобы снять ожоги от юрды. – Пальцы Джеспера забарабанили по жестянке, а в его голове начала зарождаться идея. Может ли само растение быть секретным ингредиентом для антидота? Он не химик; его мозг не работал так, как у Уайлена, и его не обучали фабрикаторскому делу. Но он был сыном своей матери. – Что, если существует версия бальзама, который нейтрализует действие юрды-парема? Применить его, правда, все равно не удастся…

В эту секунду разбились окна гробницы. Джеспер мгновенно достал свои револьверы, а Матиас толкнул Кювея на пол и приставил ружье к плечу. Они подкрались к стене, и Джеспер выглянул наружу через разбитое витражное стекло. В тени кладбища он увидел свет фонариков и движущиеся силуэты людей – многих людей.

– Если только призраки таинственным образом не ожили, – медленно произнес он, – похоже, у нас гости.