24

Джеспер

Стоя у подножия железной лестницы, Джеспер пытался разгладить рубашку и вытереть кровь с губы, хотя на данный момент уже не имело значения, появится ли он в одежде или в одном нижнем белье. Его отец не дурак, а та глупая история, которую придумал Уайлен, чтобы скрыть ошибки Джеспера, износилась быстрее, чем дешевый костюм. Отец видел его раны, слышал об их провальном плане. Он знал, что они не студенты и не жертвы мошенничества. И что теперь делать?

Закрой глаза и молись, чтобы у расстрельной команды был хороший прицел, – пришла ему в голову мрачная мысль.

– Джеспер.

Парень быстро повернулся. Инеж стояла прямо позади него. Он не слышал, как она подошла, но это и не удивительно. «Ты рассказал Инеж, что именно из-за тебя она чуть не умерла от ножа Омена?» Что ж, Джеспер уже понял, что этим утром ему придется часто извиняться. Можно начинать.

– Инеж, прости меня…

– Я пришла не за извинением, Джеспер. У тебя есть слабое место, как и у всех нас.

– И какое твое?

– Мои друзья, – ответила она, слегка улыбнувшись.

– Ты даже не знаешь, что я сделал.

– Так расскажи.

Джеспер смотрел на носки своих ботинок. Те были ужасно потерты.

– Я был на плохом счету у Роллинса, так как задолжал ему много крюге. Его головорезы оказывали на меня сильное давление, и поэтому… поэтому я рассказал им, что уезжаю из города, но скоро вернусь с большим кушем. Клянусь, я ничего не говорил о Ледовом Дворе.

– Но этой информации хватило, чтобы Роллинс сложил два и два и организовал засаду, – девушка вздохнула. – И с тех пор Каз наказывает тебя.

Джеспер пожал плечами.

– Наверное, я это заслужил.

– Ты знал, что у сулийцев нет слова, чтобы сказать «прости»?

– И что же вы делаете, когда наступаете кому-то на ногу?

– Я не наступаю людям на ноги.

– Ты поняла, что я имел в виду.

– Ничего. Мы понимаем, что это не было преднамеренно. Мы живем в трудных условиях и путешествуем вместе. У нас нет времени постоянно извиняться за свое существование. Но когда кто-то делает что-то неправильно, совершает ошибку, мы не просим прощения. Мы обещаем загладить свою вину.

– Я так и сделаю.

– Мати эн шева елу. У этого действия не будет эха. Это значит, что мы не повторим тех же ошибок, не продолжим приносить вред.

– Я не собираюсь снова доводить дело до того, что тебя ранят.

– Меня ранили, потому что я потеряла бдительность. Ты же предал свою команду.

– Я не хотел…

– Лучше бы ты хотел. Джеспер, мне не нужно извинение, пока ты не пообещаешь, что не продолжишь совершать ту же ошибку.

Джеспер медленно закачался на пятках.

– Я не знаю, как это сделать.

– В тебе зияет рана, и столы, кости, карты – они кажутся лекарством. Они успокаивают тебя, забирают боль на какое-то время. Но это – отрава, Джеспер. Каждый раз, когда ты играешь, то делаешь еще один глоток. Тебе нужно найти другой способ исцелить эту часть себя, – она положила руку на его грудь. – Перестань относиться к своей боли как к чему-то воображаемому. Если ты увидишь, что твоя рана – настоящая, то сможешь исцелить ее.

Рана? Он открыл было рот, чтобы начать все отрицать, но что-то его остановило. Несмотря на все неприятности за столами и вдали от них, Джеспер всегда считал себя везунчиком. Счастливый, беззаботный. Такой, с кем приятно общаться всем. Но что, если все это время он блефовал? «Злой и напуганный» – вот как описал его фьерданец. Что Матиас и Инеж видели в Джеспере, чего он не понимал?

– Я… я попытаюсь. – Это большее, что он мог сейчас ей предложить. Он взял девушку за руку и поцеловал ее. – Возможно, мне понадобится много времени, прежде чем я смогу произнести эти слова, – его губы изогнулись в улыбке. – И не только потому, что я не говорю на сулийском.

– Я знаю, – кивнула она. – Но подумай об этом. – Инеж посмотрела в сторону гостиной. – Просто расскажи ему правду, Джеспер. Вам обоим полезно наконец все прояснить.

– Каждый раз, когда я подумываю это сделать, мне хочется выброситься из окна, – стрелок помолчал. – Ты бы рассказала своим родителям правду? Рассказала бы обо всем, что ты сделала… что с тобой произошло?

– Не знаю, – призналась Инеж. – Но я бы все отдала, чтобы иметь такую возможность.

Джеспер обнаружил отца в фиолетовой гостиной, тот держал чашку в своих крупных руках. Тарелки были сложены обратно на серебряный поднос.

– Тебе необязательно прибираться за нами, пап.

– Кто-то же должен, – мужчина сделал глоток кофе. – Присядь, Джес.

Джеспер не хотел присаживаться. Через его тело опять, проходила эта отчаянная дрожь, непреодолимое желание. Все, чего он хотел, – это бежать в Бочку так быстро, как только способны нести его ноги, и с головой окунуться в первый же попавшийся игорный дом. Если бы он не знал, что его арестуют или пристрелят еще на половине пути, возможно, так бы он и сделал. Парень сел. Инеж оставила неиспользованные пузырьки с долгоносиком на столе. Он взял один и начал дергать за пробку.

Его отец откинулся на спинку кресла, наблюдая за сыном строгими серыми глазами. В ясном утреннем свете Джеспер видел каждую морщинку и веснушку на его лице.

– Не было никакой аферы, не так ли? Тот шуханец соврал выгораживая тебя. Они все соврали.

Джеспер сомкнул руки перед собой, потому что не знал, куда их девать от волнения. «Вам обоим полезно наконец все прояснить». Стрелок сомневался, что это так, но выбора у него не осталось.

– Афер было много, но обычно я находился на стороне мошенников. Много драк… обычно я был на стороне победителей. Много карточных игр, – он посмотрел на белые полумесяцы своих ногтей. – Обычно я был на стороне проигравших.

– Заем, который я отдал на твое обучение?

– Я связался не с теми людьми. Проиграл за столом и продолжил проигрывать, а затем брать взаймы. Я думал, что смогу выбраться из этой ямы.

– Почему ты просто не остановился?

Джесперу захотелось рассмеяться. Он молил себя, кричал, что пора остановиться!

– Все не так просто. – «В тебе зияет рана». – Не для меня. Я не знаю почему.

Колм сжал пальцами переносицу. Он выглядел таким утомленным – этот мужчина, который мог работать от восхода до заката и ни разу не пожаловаться.

– Зря я позволил тебе покинуть дом.

– Папа…

– Я знал, что ферма не для тебя. Хотел обеспечить тебя чем-то лучшим.

– Тогда почему не отправил меня в Равку? – выпалил Джеспер, прежде чем обдумал свои слова.

Из чашки Колма выплеснулся кофе.

– Это даже не обсуждается.

– Почему?

– Зачем мне отправлять сына в чужую страну, чтобы он сражался и умер в их войнах?

На Джеспера нахлынуло воспоминание – резкое, как пинок осла. У двери вновь стоял пыльный мужчина. С ним была девочка – та, которая выжила благодаря тому, что его мать умерла. Он хотел, чтобы Джеспер пошел с ними.

– Леони – зова. У нее тоже есть дар, – сказал он. – За западной границей живут учителя. Они могли бы тренировать детей.

– У Джеспера нет дара, – ответил Колм.

– Но его мать…

– У него нет дара. Вы не имеете права приходить сюда!

– Вы уверены? Его тестировали?

– Еще раз придете в мой дом, и я сочту это за разрешение засадить пулю вам между глаз. Уходите и забирайте эту девочку. Здесь ни у кого нет дара, и никто его не хочет.

Он захлопнул дверь перед носом пыльного мужчины.

Джеспер помнил, как его отец стоял и с трудом восстанавливал дыхание.

– Чего они хотели, пап?

– Ничего.

– Я зова? – спросил Джеспер. – Гриш?

– Не произноси эти слова в моем доме. Никогда.

– Но…

– Вот что убило твою маму, ты понимаешь? Вот что отняло ее у нас, – его голос звучал свирепо, серые глаза были тверже кварца. – Я не позволю этому забрать и тебя. – Затем его плечи поникли. Когда он заговорил, казалось, что слова вырывали из него силой: – Ты хочешь с ними? Можешь идти. Если это действительно то, чего ты хочешь. Я не буду злиться.

Джесперу было десять. Он представил, как отец останется в одиночестве на ферме, будет ежедневно возвращаться в пустой дом, сидеть один за столом каждый вечер, и никто не приготовит ему даже горелого печенья.

– Нет, – ответил он. – Я не хочу идти с ними. Я останусь с тобой.

Теперь он встал со стула, не в силах и дальше сидеть на месте, и начал мерять шагами комнату. Джесперу казалось, что он не может дышать. Не может больше находиться здесь. Его сердце ныло. Голова болела. Внутри него сплелись чувства вины, любви и негодования, и каждый раз, когда он пытался распутать этот клубок, тот запутывался пуще прежнего. Он стыдился собственных поступков, проблем, которые обрушил на голову отца. Но он также злился. Как он мог злиться на своего папу? Человека, который любил его больше всего на свете, трудившегося, чтобы дать ему все, что он имеет, человека, который готов был в любой день принять на себя пулю, чтобы уберечь его?

«У этого действия не будет эха».

– Я… я придумаю, как искупить вину, пап. Я хочу стать лучшим человеком, лучшим сыном.

– Я не воспитывал тебя азартным игроком, Джеспер. И тем более не преступником.

Парень горько хохотнул.

– Я люблю тебя, папа. Люблю всем своим лживым, воровским, никчемным сердцем, но да, это ты меня таким воспитал.

– Что?! – поперхнулся Колм.

– Ты научил меня врать.

– Чтобы обезопасить тебя.

Джеспер покачал головой.

– У меня был дар. Нужно было позволить мне использовать его.

Колм стукнул кулаком по столу.

– Это не дар, а проклятие! Он бы убил тебя точно так же, как убил твою мать.

Ну и какой прок в правде? Джеспер направился к двери. Если он не уйдет из этого места, то вылезет из собственной шкуры.

– Я все равно умираю, папа. Просто медленно.

Джеспер зашагал по коридору. Он не знал, куда пойти или чем себя занять. Иди в Бочку. Держись подальше от Обруча. Где-то обязательно можно сыграть, просто будь незаметным. Несомненно, никто не обратит внимания на земенца высотой с небольшое честолюбивое дерево и с назначенной наградой за его голову. Ему вспомнились слова Кювея о том, что гриши, которые не использовали свои способности, быстро уставали и часто болели. Физически он не был болен, это правда. Но что, если Матиас прав, и Джеспер страдал от иной болезни? Что, если сила внутри него любила слоняться из стороны в сторону, пытаясь найти выход?

Он прошел мимо открытой двери, но затем вернулся. За белым лакированным роялем в углу сидел Уайлен, вяло нажимая на одну и ту же ноту.

– Мне нравится, – сказал стрелок. – Отличный ритм. Так и хочется пуститься в пляс.

Уайлен поднял взгляд, и Джеспер вальяжно прошел в комнату, беспокойно размахивая руками во все стороны. Обошел помещение кругом, рассматривая интерьеры – фиолетовые шелковые обои со стайками серебряных рыбок, серебряные люстры, шкаф, полный стеклянных кораблей.

– Святые, это место отвратительно.

Уайлен пожал плечами и сыграл еще одну ноту. Джеспер облокотился на рояль.

– Хочешь отсюда выбраться?

Парень взглянул на него с задумчивым видом, а потом кивнул.

Джеспер слегка выпрямился.

– Правда?

Купчик задержал на нем взгляд. Атмосфера в комнате поменялась, словно воздух вдруг стал взрывоопасным.

Уайлен встал со скамьи. Сделал шаг к Джесперу. Его ясные глаза сияли золотом, как мед, пронзенный лучами солнца. Джеспер скучал по их голубизне, по длинным ресницам, спутанным кудряшкам. Но раз уж Уайлену пришлось обернуться в новую упаковку, Джеспер не возражал: и эта ему очень даже нравилась. Да и имело ли это значение, когда Уайлен смотрел на него, склонив голову набок, с легкой улыбкой на губах? Он выглядел почти что… дерзким. Что поменялось? Может, он боялся, что Джеспер не выберется из стычки на Черной Вуали? Или просто радовался, что остался в живых? Если честно, Джесперу было все равно. Он хотел отвлечся, и перед ним была такая возможность.

Улыбка Уайлена стала шире. Брови приподнялись. Если это не было приглашением…

– Ну, к черту, – пробормотал стрелок. Затем преодолел расстояние между ними и взял лицо парня в руки. Двигался намеренно плавно, целовал без напора, еле касаясь его губ, чтобы дать Уайлену шанс отстраниться, если тот захочет. Но он не захотел, а прильнул ближе.

Джеспер чувствовал жар его тела. Скользнул руками к шее, отклонив голову парня назад и моля о большем.

Земенец испытывал непреодолимое желание. Он хотел поцеловать Уайлена еще со времени их знакомства, когда впервые увидел его, помешивающего химикаты на том жутком кожевенном заводе – рыжие кудри намокли от жара, кожа такая нежная, что, казалось, ее можно ранить, если дыхнуть слишком сильно. Парень выглядел так, словно попал не в ту сказку; принц, ставший нищим. С тех пор Джеспер застрял где-то между желанием подколоть избалованного маленького купца, чтобы тот залился краской, и пофлиртовать с ним в тихом уголке, просто посмотреть, что произойдет. Но в течение долгих часов, проведенных в Ледовом Дворе, его отношение к Уайлену изменилось. Он чувствовал нечто большее, что-то пришло в его жизнь вместе с неожиданной смелостью Уайлена, с его широкими глазами, щедро смотрящими на мир. Из-за этого Джеспер ощущал себя бумажным змеем на веревочке, поднимающимся и падающим вниз, и ему это нравилось.

Так куда же подевалось это чувство сейчас? Его пронзило разочарование.

«Дело во мне? – подумал стрелок. – Может, я слишком долго не практиковался?» Он прижался ближе, позволив поцелую углубиться, пытаясь обрести это безрассудное ощущение подъема и падения, и подтолкнул Уайлена спиной к роялю. Услышал, как тренькнули клавиши – тихая, диссонирующая музыка. «Подходит под обстановку, – подумал он. А затем: – Если я могу думать о метафорах в такой момент, что-то определенно не так».

Джеспер отстранился и опустил руки, чувствуя себя невыразимо неловко. Что люди говорят после ужасного поцелуя? Ему никогда не приходилось задумываться о таких вещах.

И тут он увидел изумленного Кювея, стоящего в дверном проеме с открытым ртом и широко распахнутыми глазами.

– Что? – поинтересовался Джеспер. – Шуханцы не целуются до обеда?

– Мне откуда знать, – кисло ответил парень.

«Не Кювей».

– Ох, святые, – простонал стрелок. В двери стоял не Кювей. Это был Уайлен Ван Эк – подающий надежды эксперт по взрывчатке и богатенький мальчик, вставший на путь преступлений. И это значило, что он только что поцеловал…

Настоящий Кювей издал ту же вялую ноту на рояле, бесстыдно улыбаясь ему и глядя сквозь густые черные ресницы.

Джеспер повернулся обратно к двери.

– Уайлен… – начал он.

– Каз ждет нас в гостиной.

– Я…

Но Уайлен уже ушел. Джеспер уставился на пустой дверной проем. Как он мог совершить такую ошибку? Уайлен выше Кювея, его лицо – уже. Не будь Джеспер таким взбешенным и взволнованным после драки с Казом и ссоры с отцом, то ни за что бы их не перепутал. А теперь он все испортил.

Джеспер обвинительно ткнул пальцем в шуханца.

– Почему ты ничего не сказал?!

Кювей пожал плечами.

– Ты был таким отважным на Черной Вуали. А поскольку мы все, скорее всего, умрем…

– Проклятие! – выругался Джеспер, направляясь к выходу из комнаты.

– Ты очень хорошо целуешься, – крикнул Кювей ему вслед.

Стрелок обернулся.

– Насколько хорош твой керчийский на самом деле?

– Вполне сносный.

– Отлично, тогда, надеюсь, ты в точности поймешь, что я имею в виду, когда говорю, что от тебя гораздо больше неприятностей, чем ты того стоишь.

Лицо Кювея озарилось сияющей улыбкой, вид у него был чересчур довольный собой.

– А Каз думает, что я очень даже много стою.

Джеспер закатил глаза к небу.

– Да уж, ты прекрасно вписываешься в нашу компанию.

 

25

Матиас

Они вновь собрались в гостиной. По просьбе Нины Колм заказал еще одну порцию вафель и тарелку клубники со сливками. Большую часть стены номера украшало зеркало, и взгляд Матиаса постоянно притягивало к нему. Казалось, будто он смотрел в другую реальность.

Джеспер снял обувь и сел на ковре, поджав колени к груди и кидая вороватые взгляды на Уайлена, который устроился на диване и, похоже, намеренно не обращал внимание на стрелка. Инеж залезла на подоконник, ее чувство равновесия было настолько совершенно, что девушка казалась невесомой – птичка, готовая взлететь. Кювей притулился в углу дивана, положив рядом с собой открытый блокнот, а Каз расположился в фиолетовом кресле с высокой спинкой, закинув больную ногу на маленький стол и оперевшись на трость. Каким-то образом он успел зашить порванный рукав рубашки.

Нина свернулась на диване рядом с Матиасом, положив голову ему на плечо и подобрав ноги под себя. Ее пальцы испачкались в клубничном соке. Матиасу было странно сидеть подобным образом. Во Фьерде даже женатые пары не любили проявлять свои чувства на публике. Они держались за руки и могли станцевать на балу. Но ему нравилось так сидеть, и, хотя Матиас не мог до конца расслабиться, он боялся шевельнуться, чтобы Нина не отодвинулась от него.

Исключительно присутствие Колма изменило изображение в зеркале. Из-за него они казались менее опасными, словно были не бандой, пробравшейся в Ледовый Двор и обманувшей фьерданских военных, руководствуясь исключительно собственным умом и отвагой, а просто кучкой детей, измотанных после особо крутой вечеринки в честь дня рождения.

– Хорошо, – начала Нина, слизывая клубничный сок с пальцев таким способом, что Матиас полностью утратил способность рационально мыслить. – Когда ты говоришь об аукционе, ты же не имеешь в виду на самом деле…

– Кювей продаст себя.

– Ты совсем обезумел?

– Полагаю, тогда бы мне жилось гораздо счастливее, – ответил Каз. Затем опустил руку в перчатке на свою трость. – Любой гражданин Керчии и любой свободный гражданин, который приезжает в Керчию, имеет право продать себя в личное пользование. Это не просто закон, а торговля, и для Керчии нет ничего более святого. У Кювея Юл-Бо есть священное право – одобренное Гезеном, богом предпринимательства и торговли, – предложить свою жизнь на рынке. Он может продать свои услуги на аукционе.

– Ты хочешь, чтобы он сам себя продал по высочайшей цене? – спросила Инеж с недоверием.

– По нашей высочайшей цене. Мы подправим результат, и сокровенное желание Кювея сбудется – он получит жизнь за потягиванием чая из самовара в Равке.

– Мой отец ни за что этого не допустит, – возразил Уайлен.

– Он будет не в силах нам препятствовать. Контрактный аукцион находится под защитой высших законов города – светского и религиозного. Как только Кювей вынесет свои услуги на рассмотрение, никто не сможет остановить аукцион, пока торги не завершатся.

Нина покачала головой.

– Если мы объявим аукцион, шуханцы в точности узнают, где и когда его искать.

– Это тебе не Равка, – сказал Каз. – Это Керчия. Торговля священна и защищается законом. Торговый совет обязан следить за тем, чтобы аукцион проходил без помех. На это направят силы всей городской стражи, и устав аукциона требует, чтобы Совет приливов тоже оказал содействие. Торговый совет, городская стража, Совет приливов – все, кто нужен, чтобы защитить Кювея.

Тот отложил блокнот.

– У шуханцев, возможно, все еще есть парем и фабрикаторы.

– Верно, – кивнул Джеспер. – Если это правда, они могут наделать столько золота, сколько захотят. Нам ни за что не перебить их цену.

– Это если предположить, что их фабрикаторы уже в городе. Ван Эк сделал нам одолжение, заблокировав гавань.

– Даже если так…

– Позволь мне самому побеспокоиться о шуханцах, – отрезал Каз. – Я могу контролировать торги. Но нам снова понадобится связаться с равкианцами. Они должны знать, что мы планируем. По крайней мере, частично.

– Я могу пробраться к посольству, – вызвалась Инеж. – Если Нина напишет послание.

– Улицы перекрыты баррикадами, – возразил Уайлен.

– Да, но не крыши.

– Инеж, – обратилась Нина. – Тебе не кажется, что стоит рассказать им подробнее о твоей новой подружке?

– Да, – поддержал Джеспер. – Кто эта новая знакомая, проделавшая в тебе столько дыр?

Инеж выглянула в окно.

– На поле вышел новый игрок – наемница, нанятая Пеккой Роллинсом.

– Тебя одолели в поединке? – изумился Матиас. Он видел Призрака в битве. Победить ее не так-то просто.

– Наемница – это еще слабо сказано, – хмыкнула Нина. – Она последовала за Инеж по канату, а затем кидала в нее ножами.

– Не совсем ножами, – исправила Инеж.

– А чем, острыми смертоносными салфеточками?

Инеж встала с подоконника. Полезла в карман и достала что-то, напоминиющее небольшие серебряные солнышки, и высыпала их на стол.

Каз наклонился и взял одно.

– Кто она?

– Ее зовут Дуняша. Она назвала себя Белым Клинком и еще многими другими словами. Она очень хороша.

– Насколько? – поинтересовался Каз.

– Лучше меня.

– Я слышал о ней, – вмешался Матиас. – Ее имя фигурировало в докладах службы разведки дрюскелей, собранных в Равке.

– Равке? – подняла брови сулийка. – Она говорила, что обучалась в Амрат Ене.

– Она заявляет, что в ней течет кровь Ланцовых, что дает ей право претендовать на равкианский трон.

Нина залилась смехом.

– Ты же это не всерьез?

– Мы подумывали поддержать ее притязания, чтобы подорвать режим правления Николая Ланцова.

– Умно, – кивнул Каз.

– Дурно, – процедила Нина.

Матиас прочистил горло.

– Он – новый король, и поэтому уязвим. Его происхождение тоже можно подвергнуть сомнению. Но в докладах было сказано, что Дуняша нестабильна, возможно, даже помешанная. Мы решили, что она слишком непредсказуема для такого рискованного предприятия.

– Пекка мог приставить ее следить за нами с Черной Вуали, – сказала Инеж.

– Нам известно, как он нашел наше укрытие? – поинтересовалась Нина.

– Должно быть, кто-то из его людей нас заметил, – ответил Каз. – Этого было бы вполне достаточно.

Матиас задумался, не будет ли лучше, если они не узнают, кто в ответе за это. Тогда никому не придется нести на себе груз вины или порицаний.

– У Дуняши было преимущество в неожиданности, – сказала Инеж. – Если про отель еще не узнали, я могу незаметно сбегать в посольство и обратно.

– Хорошо, – кивнул Каз, но ответ пришел не так быстро, как ожидал Матиас. Он боится за нее, и ему это не нравится. В кои веки он мог посочувствовать демжину.

– Есть еще одна проблема, – сказала Нина. – Матиас, закрой уши.

– Нет.

– Ладно. Позабочусь о твоей лояльности позже, – затем она прошептала ему на ухо: – В спальне есть очень большая ванна…

– Нина!

– Просто рассказываю. – Нина взяла остатки вафель с подноса и сказала: – Равка не сможет выиграть в аукционе. Мы разорены.

– О, – отозвался Матиас. – Я это знал.

– Вовсе нет.

– Думаешь, Фьерда не в курсе, что равкианская казна пуста?

Нина надулась.

– Мог бы хоть притвориться, что удивлен.

– Финансовые проблемы Равки ни для кого не секрет. Ее казну истощили многолетняя бесхозяйственность королей Ланцовых и кровавые сражения на обеих границах. Гражданская война тоже не помогла делу, и теперь новый король погряз в долгах перед банками Керчии. Если мы все же организуем этот аукцион, Равка не составит конкуренцию в торгах.

Каз положил больную ногу поудобнее.

– Именно поэтому их и профинансирует керчийский Торговый совет.

Джеспер согнулся пополам от хохота.

– Фантастика! Раз уж они так расщедряться, может, и мне прикупят котелок из чистого золота?

– Это незаконно, – сказал Уайлен. – Совет отвечает за проведение аукциона. Они не могут вмешиваться в его исход.

– Конечно, нет, – не спорил Каз. – И они это знают. Кювей и его отец обратились к Торговому совету за помощью, но те так боялись нарушить нейтралитет, что отказались действовать. Ван Эк увидел в этом хорошую возможность и с тех пор работал за их спинами. – Каз глубже уселся в кресле. – Что задумывал Ван Эк с самого начала? Он скупал плантации юрды, чтобы, когда секрет парема станет общедоступным, контролировать ее поставки. Он в выигрыше вне зависимости от того, кому достанется Кювей. Так что начните думать, как он, как купцы. Когда Кювей Юл-Бо, сын Бо Юл-Баюра, объявит об аукционе, Торговый совет сразу поймет, что секрет парема в любой день может быть раскрыт. Они наконец-то будут вольны действовать и начнут искать возможности, как обеспечить себе капитал и укрепить позицию Керчии в мировой экономике. Они не имеют права вмешиваться в аукцион, но могут гарантировать, что заработают много денег при любом исходе.

– Если скупят юрду, – начал улавливать ход мысли Уайлен.

– В точку. Мы создадим консорциум юрды – шанс для инвесторов заработать солидные деньги на мире, катящемся в ад. Предоставим совету хорошую возможность и позволим их жадности завершить дело.

Уайлен кивнул, его глаза загорелись.

– Деньги никогда не попадут в консорциум. Мы переправим их Равке, чтобы они смогли участвовать в торгах за Кювея.

– Что-то вроде того, – ухмыльнулся Каз. – И возьмем небольшой процент. Прямо как банки.

– Но кто будет «подсадной уткой»? – полюбопытствовал Джеспер. – Ван Эк знает нас всех в лицо, кроме Нины и Шпекта. Даже если одного из нас перекроят или мы приведем нового человека, Торговый совет не даст свои деньги новичку без железобетонной репутации.

– Как насчет фермера, выращивающего юрду, который жил в самом дорогом номере Кеттердама?

Колм Фахи оторвался от своего кофе.

– Я?

– Ни за что, Каз, – прорычал Джеспер. – Этому не бывать.

– Он разбирается в юрде, говорит на керчийском и земенском и идеально подходит на эту роль.

– У него честное лицо, – горько произнес стрелок. – Ты не пытался спасти его, спрятав в этом отеле, ты подставил его!

– Я строил нам запасной выход.

– Собственную страховку?

– Да.

– Ты не втянешь в это моего отца.

– Он уже в деле, Джес. Ты сам втянул отца, когда заставил его заложить ферму, чтобы расплатиться за твой диплом, что было бесполезной тратой денег.

– Нет, – повторил Джеспер. – Ван Эк легко найдет связь между Колмом Фахи и Джеспером Фахи. Он не идиот.

– Но в «Гельдреннере» не живет Колм Фахи. Колм Фахи снимал комнату в маленькой гостинице университетского района и, согласно манифестам начальника порта, покинул город пару дней назад. Мужчина, остановившийся здесь, зарегистрирован под именем Иоганна Ритвельда.

– Кто это, черт возьми, такой? – вопросила Нина.

– Фермер из городка рядом с Лижем. Его семья проживала там годами. У него есть активы в Керчии и Новом Земе.

– Но кто он на самом деле? – настаивал Джеспер.

– Это не имеет значения. Считай его плодом воображения Торгового совета, чудесная мечта, ставшая явью, чтобы помочь им наскрести хоть какую-то пользу от катастрофы под названием парем.

Колм опустил чашку.

– Я все сделаю.

– Пап, ты не понимаешь, на что подписываешься.

– Я уже укрываю беглецов. Раз я буду пособником, то могу побыть и соучастником.

– Если что-то пойдет не так…

– А что мне терять, Джес? Моя жизнь – это ты и ферма. Это единственный способ защитить и то и другое.

Джеспер резко встал с пола и начал ходить взад-вперед перед окнами.

– Это безумие, – сказал он, потирая рукой затылок. – Они ни за что на это не купятся.

– Мы не просим от них многого, – отозвался Каз. – В этом и весь фокус. Мы установим низкий порог для вступления в фонд. Скажем, два миллиона крюге. А затем позволим им подождать. Шуханцы уже здесь. Фьерданцы. Равкианцы. Совет запаникует. Ставлю на то, что к тому времени, как мы будем готовы, у нас будет по пять миллионов от каждого.

– Всего тринадцать членов совета, – размышлял Джеспер. – Это шестьдесят пять миллионов крюге.

– Может, и больше.

Матиас нахмурился.

– Даже несмотря на городскую стражу на аукционе и присутствие Совета приливов, можем ли мы действительно гарантировать безопасность Кювею?

– Если у тебя не завалялся единорог, на котором он уедет в радугу, ни один сценарий не гарантирует Кювею безопасность.

– Я бы тоже особо не рассчитывала на защиту Совета приливов, – отозвалась Нина. – Они хоть раз появлялись на публике?

– Двадцать пять лет назад, – ответил Каз.

– И ты думаешь, что они явятся сейчас, чтобы защитить Кювея? Мы не можем отправить его на аукцион в одиночку.

– Он не будет один. Мы с Матиасом пойдем с ним.

– Все, кто будут там присутствовать, знают вас в лицо. Даже если вы замаскируетесь…

– Никакой маскировки. Торговый совет считается его представителем. Но Кювей вправе выбирать собственных телохранителей на время аукциона. Мы будем стоять с ним на сцене.

– Сцене?

– Аукционы проводятся в Церкви Бартера, прямо перед алтарем. Что может быть священнее? Это идеально – закрытое пространство с множеством выходов и быстрым доступом к каналу.

Нина помотала головой.

– Каз, как только Матиас выйдет на сцену, половина фьерданской делегации узнает его, а ты – самый разыскиваемый парень в Кеттердаме. Если вы появитесь на этом аукционе, вас тут же арестуют.

– Они не смогут схватить нас до окончания аукциона.

– И что потом? – спросила Инеж.

– У нас будет чертовски хороший отвлекающий маневр.

– Должен быть другой способ, – не унимался Джеспер. – А что, если мы заключим сделку с Роллинсом?

Уайлен сжал край салфетки.

– Нам нечего ему предложить.

– Хватит с нас сделок, – категорично заявил Каз. – Мне вообще не стоило обращаться к нему за помощью.

Брови Джеспера взмыли вверх.

– Ты действительно признаешь свою ошибку?

– Мы нуждались в капитале, – взгляд Бреккера мельком скользнул по Инеж. – И я не жалею о сделанном, но это было неправильное решение. Чтобы победить Роллинса, никогда не садись с ним за один стол. Он дома. У него достаточно ресурсов, чтобы играть, пока твоя удача не помашет ручкой.

– Тем не менее, если мы выступим против керчийского правительства, банд Бочки и шуханцев…

– И фьерданцев, – добавил Матиас. – И земенцев, и каэльцев, и кто еще там появится, когда объявят об аукционе. Посольства переполнены, и мы не знаем, как далеко распространились слухи о пареме.

– Нам понадобится помощь, – подытожила Нина.

– Знаю, – сказал Каз, поправляя рукава. – Поэтому я пойду в Клепку.

Джеспер замер. Инеж покачала головой. Все уставились на него.

– О чем ты говоришь? – спросила Нина. – За твою голову назначили награду. Все в Бочке знают об этом.

– Ты же видел внизу Пера Хаскеля с Отбросами, – произнес Джеспер. – Думаешь, ты уговоришь старика поддержать тебя, когда весь город вот-вот обрушится на нас, как мешок с кирпичами? Ты же знаешь, что у него кишка тонка.

– Знаю, – кивнул Каз. – Но для этой работы нам нужна большая команда.

– Демжин, этот риск того не стоит, – сказал Матиас и сам удивился искренности своих слов.

– Когда все закончится, когда мы поставим Ван Эка на место, а Роллинс сбежит сломя голову и деньги будут выплачены, эти улицы все еще будут моими. Я не хочу жить в городе, где не смогу ходить с высоко поднятой головой.

– Если у тебя останется что поднимать, – мрачно сказал Джеспер.

– Я вытерпел ножи, пули и бесчисленное количество ударов, все ради маленького кусочка этого города. Это город, ради которого я истекал кровью. И если Кеттердам меня чему и научил, так это тому, что всегда можно пролить немного больше.

Нина потянулась за рукой Матиаса.

– Гриши все еще прячутся в посольстве, Каз. Я знаю, что тебе плевать, но мы обязаны вывезти их из города. И отца Джеспера. И всех нас. Кто бы ни выиграл аукцион, Ван Эк и Пекка Роллинс не соберут вещички и не уедут домой. Как и шуханцы.

Бреккер встал, опираясь на набалдашник с вороном.

– Но я знаю, чего Кеттердам боится больше, чем шуханцев, фьерданцев и всех банд Бочки, вместе взятых. И ты, Нина, организуешь им это.

 

26

Каз

Казалось, что Каз просидел в этом кресле много часов, отвечая на их вопросы и позволяя кусочкам плана сложиться воедино. Окончательный план уже сложился у него в голове: шаги, которые понадобятся для его достижения, бесконечные варианты того, где они могут потерпеть неудачу или будут рассекречены. Это был безумный, чудовищный план, и таким он и должен остаться, чтобы они преуспели.

Иоганн Ритвельд. В каком-то смысле он сказал правду. Иоганна Ритвельда никогда не существовало. Несколько лет назад Каз использовал второе имя Джорди и их фамилию, чтобы создать личность подлинного фермера.

Он точно не знал, зачем купил ферму, на которой вырос, или почему продолжал вести торговлю и приобретать собственность под именем Ритвельд. Был ли Иоганн Ритвельд его аналогом Якоба Герцуна? Уважаемый человек, как тот, которого создал Пекка Роллинс, чтобы дурить доверчивых простофиль? Или таким образом он пытался воскресить потерянную семью? Имело ли это вообще значение? Иоганн Ритвельд существовал на бумаге и в банковских записях, и Колм Фахи идеально подходил на эту роль.

Когда их собрание подошло к концу, кофе уже остыл, а на дворе был почти полдень. Несмотря на ярко льющийся свет из окон, им всем не помешает несколько часов отдыха. Но не Казу. Мы не останавливаемся. Все его тело ныло от усталости. Нога перестала пульсировать и теперь просто излучала боль.

Он знал, что вел себя чертовски глупо, что вероятность вернуться из Клепки ничтожно мала. Каз провел всю жизнь за чередой уловок и финтов. Зачем сталкиваться с проблемой лицом к лицу, если можно пойти в обход? Всегда есть обходной путь, в этом деле он стал экспертом. Теперь же он пойдет напрямую, как бык, тянущий плуг. Скорее всего, его изобьют до крови и потащат по Бочке к ногам Пекки Роллинса. Но они попали в ловушку, и, если придется отгрызть себе лапу, чтобы выбраться из нее, он это сделает.

Сперва нужно было найти Инеж. Она оказалась в одной из роскошных бело-золотых ванных комнат номера, сидела за туалетным столиком и резала полотенца на новые повязки.

Он прошел мимо нее и, сняв пальто, швырнул его в раковину рядом с ванной.

– Мне нужно, чтобы ты помогла проложить маршрут к Клепке.

– Я пойду с тобой.

– Ты знаешь, что я должен встретиться с ними один. Они будут искать любые признаки слабости, Призрак. – Парень повернул кран, и, после нескольких скрипучих стонов, из него полилась горячая вода. Может, когда он будет купаться в крюге, то обеспечит Клепку горячей водой. – Но я не могу приблизиться с улицы.

– Тебе вообще не стоит к ним приближаться.

Каз снял перчатки и опустил руки в воду, затем помыл лицо и провел мокрыми пальцами по волосам.

– Расскажи мне о самом коротком маршруте, или я найду его сам.

Он бы предпочел идти по земле, чем по крышам. Черт, он бы предпочел поехать туда в экипаже, запряженном четверкой вороных коней. Но если Каз попытается пробраться в Бочку по улицам, то его поймают прежде, чем он доберется до Клепки. К тому же, если у него и есть шанс выполнить задуманное, ему нужно находиться на верхней позиции.

Парень покопался в карманах пальто и достал туристическую карту Кеттердама, найденную в номере отеле. Она не была так подробна, как хотелось бы, но те карты города, которыми они пользовались, остались на Черной Вуали.

Они разложили карту возле ванны и принялись за дело; Инеж выводила линию по крышам, описывая лучшие точки, чтобы пересечь каналы.

Спустя какое-то время девушка постучала по карте.

– Этот путь короче, но сложнее.

– Пойду длинным, – ответил Каз. Он хотел сосредоточиться на грядущей битве и избежать чужого внимания, а не споткнуться и разбиться насмерть.

Когда он удовлетворился тем, как выучил маршрут, то спрятал карту и достал еще одну бумажку из кармана. На ней была светло-зеленая печать Геменсбанка. Каз вручил ее Инеж.

– Что это? – спросила девушка, пробегая взглядом по листку. – Это же не… – она провела кончиками пальцев по словам, словно боялась, что они исчезнут, и прошептала: – Мой контракт.

– Не хочу, чтобы ты принадлежала Перу Хаскелю. Или мне. – Очередная полуправда. Его разум придумал сотню схем, как привязать ее к себе, заставить остаться в городе. Но Инеж провела достаточно времени взаперти в плену долгов и обязательств, и им обоим будет лучше, когда она уедет.

– Как? – спросила сулийка. – Деньги…

– Все уже сделано. – Он избавился от всех своих активов, использовал последние сбережения, каждую злополучную монету.

Инеж прижала конверт к груди, прямо над сердцем.

– У меня нет слов, чтобы поблагодарить тебя за это.

– Наверняка у сулийцев есть тысяча пословиц для такого случая?

– Для такого случая слов еще не придумали.

– Если я окажусь на виселице, можешь сказать что-то приятное над моим трупом. Дождись шестого удара часов. Если я не вернусь, попытайся вывезти всех из города.

– Каз…

– В стене позади «Клуба Воронов» есть обесцвеченный кирпич. За ним ты найдешь двадцать тысяч крюге. Не очень много, но этого должно хватить, чтобы подкупить парочку глупцов из городской стражи. – Он знал, что их надежда не велика, и это его вина. – В одиночку у тебя будет больше шансов… лучше уходи сейчас.

Глаза Инеж превратились в узкие щелочки.

– Сделаю вид, что я этого не слышала. Это мои друзья. Я никуда не уйду.

– Расскажи мне о Дуняше, – попросил он.

– При ней были высококачественные клинки. – Инеж подняла ножницы с туалетного столика и начала срезать свежие полоски ткани с полотенца. – Мне кажется, она может стать моей тенью.

– Довольно твердая тень, раз она бросает ножи.

– У сулийцев есть поверье: когда мы совершаем ошибку, то даем жизнь нашим теням. Каждый грех наделяет тень силой, пока в конце концов она не становится сильнее нас.

– Будь это правдой, моя тень погрузила бы Кеттердам в вечную ночь.

– Возможно, – кивнула Инеж, обращая взгляд своих темных очей на него. – Или ты и сам чья-то тень.

– Ты имеешь в виду Пекку.

– Что произойдет, если ты вернешься из Клепки? Если аукцион пройдет, как запланировано, и нам удастся провернуть это дело?

– Тогда ты получишь свой корабль и будущее.

– А ты?

– Я обрушу хаос, пока моя удача не иссякнет. Использую наш улов, чтобы построить империю.

– А после этого?

– Кто знает? Может, я сожгу ее дотла.

– И это отличает тебя от Роллинса? Что ты ничего не оставляешь позади?

– Я не Пекка Роллинс и не его тень. Я не продаю девушек в бордели. Не лишаю беспомощных детей их денег.

– Посмотри на «Клуб Воронов», Каз. – Ее голос был ласковым и терпеливым – почему же от этого ему хотелось что-то поджечь? – Подумай о каждой организованной тобой афере, карточной игре и воровстве. Неужели все те мужчины и женщины заслуживали того, что получили или потеряли?

– Жизнь никогда не дает нам то, чего мы заслуживаем, Инеж. Будь это…

– А твой брат получил по заслугам?

– Нет. – Но его отрицание прозвучало как-то неуверенно.

Почему он назвал Джеспера именем Джорди? Когда он смотрел в прошлое, то видел брата глазами маленького мальчика: храбрым, умным, непогрешимым, рыцарем, погубленным драконом, переодетым в купца. Но как бы он посмотрел на Джорди сейчас? Как на филю? Как на очередного глупца, ищущего короткий путь к успеху? Каз оперся руками на край раковины. Он больше не злился. Просто чувствовал себя усталым.

– Мы были дураками.

– Вы были детьми. Неужели вас некому было защитить?

– Неужели тебя было некому защитить?

– У меня были папа и мама. Они пошли бы на все, чтобы меня не похитили.

– И тогда бы их убили работорговцы.

– Значит, мне повезло, что я этого не увидела.

Как она могла до сих пор смотреть на мир так радушно?

– Тебя продали в бордель в возрасте четырнадцати лет, а ты все равно считаешь себя счастливицей.

– Они любили меня. И сейчас любят. Я в это верю. – Он увидел в зеркале, как она подошла ближе. Ее темные волосы сияли чернильными брызгами на фоне белых кафельных стен. Девушка встала позади него. – Ты защищал меня, Каз.

– Тот факт, что твои повязки запачканы кровью, говорит об ином.

Инеж посмотрела вниз. На повязке вокруг ее плеча расцветало алое пятно крови. Она неловко потеребила за край рваного полотенца.

– Попрошу Нину сменить повязки.

Он не хотел этого говорить. Он собирался ее отпустить.

– Я могу помочь тебе.

Они встретились взглядом в зеркале – у Инеж он был настороженный, словно она оценивала противника. «Я могу помочь тебе». Это были первые слова, с которыми она обратилась к нему в гостиной «Зверинца». Она стояла в фиолетовых шелках, глаза подведены сурьмой. Инеж помогла ему. И чуть не уничтожила. Может, ему стоит позволить ей довершить дело до конца?

Каз слышал, как из крана пошла вода, капая в ванну в рваном ритме. Он и сам не знал, чего хотел услышать от девушки. «Скажи, чтобы уходила, – требовал голос в его голове. – Умоляй, чтобы осталась».

Но Инеж ничего не сказала. Вместо этого она собрала повязки и ножницы со столика и положила их рядом с ванной. Затем опустила ладони на столешницу и, без усилий вспрыгнув, уселась на нее.

Теперь их глаза находились на одном уровне. Каз сделал шаг ближе и просто замер, не в силах пошевелиться. Он не мог этого сделать. Расстояние между ними казалось мизерным. И в то же время растягивалось на мили.

Сулийка потянулась к ножницам, – изящная, как всегда, словно плавала под водой, – и протянула их ручками вперед. Они приятно холодили его ладонь; несговорчивый и обнадеживающий металл. Каз шагнул – теперь он стоял соприкасаясь с ее коленями.

– С чего начнем? – спросила Инеж. От пара, шедшего из ванны, волосы, обрамлявшие ее лицо, начали виться.

Неужели он действительно это сделает?

Каз кивнул на ее правое предплечье, не осмеливаясь заговорить. Его перчатки лежали на другой стороне ванны, черные на фоне мрамора с золотыми жилками. Они напоминали мертвых животных.

Он сосредоточился на ножницах, холодном металле в своих ладонях, совершенно не похожем на кожу. Ничего не выйдет, если руки будут дрожать.

«Я смогу пересилить это», – убеждал себя Каз. Все равно что наставить на кого-то оружие. Жестокость давалась ему легко.

Он аккуратно скользнул ножницами под повязку на руке Инеж. Ткань полотенца плотнее марли, но ножницы оказались достаточно острыми. Один надрез, и повязка упала, открывая вид на глубокую колотую рану. Каз откинул ткань в сторону.

Затем поднял новую полоску от полотенца и замер, набираясь сил.

Инеж подняла руку. Он осторожно обмотал кусок ткани вокруг предплечья. Его руки задели кожу, и Каза пронзила молния, парализуя его, приковывая к земле.

Сердце не должно издавать подобных звуков. Может, он никогда не дойдет до Клепки. Может, его убьет этот миг. Он взял себя в руки и завязал двойной узел. Сделано.

Парень вдохнул поглубже. Знал, что должен перейти к следующей повязке на плече, но не был готов к этому, потому кивнул на левую руку. Та повязка была чистой и опрятной, но Инеж не возражала и просто повернулась к нему предплечьем.

На сей раз было немного легче. Он двигался медленно, методично: ножницы, повязка, медитация. Итак, задание было выполнено.

Они ничего не говорили, словно попав в вихрь молчания, и не соприкасались, хоть колени Инеж и были по бокам от Каза. Темные глаза девушки широко распахнулись – заблудшие планеты, черные луны.

Повязку на ее плече дважды намотали под мышкой и связали у сустава. Каз слегка наклонился, но угол был странным. Он не мог просто втиснуть ножницы под полотенце. Придется оттянуть край ткани.

Нет. В комнате было слишком светло. Его грудь сдавило кулаком. Прекрати!

Он выпрямил два пальца. Скользнул ими под повязку.

Вся его сущность отпрянула. Вода холодила кожу ног. Тело онемело, но, тем не менее, он все равно чувствовал влажную податливость гниющей плоти своего брата под ладонями. Именно стыд пожирает людей целиком. Он тонул в ней. Тонул в кеттердамской гавани. Перед глазами все размывалось.

– Мне тоже нелегко. – Ее голос, низкий и уверенный, голос, который однажды вернул его из ада. – Даже сейчас, когда парень улыбается мне на улице или Джеспер кладет руку мне на талию, мне кажется, что я вот-вот исчезну. – Комната накренилась, и он вцепился в спасательную веревку ее голоса. – Я живу в страхе, что увижу одного из ее – одного из моих – клиентов на улице. Долгое время мне казалось, что я узнавала их повсюду. Но порой я думаю, что то, что они со мной сделали, не было худшим.

Зрение Каза вернулось в норму. Вода отступила. Он стоял в ванной номера отеля. Его пальцы прижимались к плечу Инеж. Он ощущал напряженные мышцы под ее кожей. Пульс яростно бился на шее, в мягком изгибе прямо под челюстью. Словно в ответ на его трепет, девушка замерла. Ему стоило сказать что-нибудь, но он не мог произнести ни слова.

– Танте Хелен не всегда была жестокой, – продолжила Инеж – Она обнимала нас, прижимала к себе, а затем щипала так сильно, что расцарапывала кожу. Мы никогда не знали, что нас ждет – поцелуй или пощечина. В один день ты была ее любимицей, а на следующий она приводила тебя в свой кабинет и говорила, что продает группе мужчин, которых повстречала на улице. А потом заставляла умолять не отдавать тебя им на растерзание. – Инеж испустила тихий звук, напоминавший смешок. – Когда Нина обняла меня в первый раз, я вздрогнула.

Девушка открыла глаза. Встретилась с ним взглядом. Каз слышал, как капала вода из крана, видел изгиб косы за плечом Инеж, где она выбилась из пучка.

– Продолжай, – тихо произнесла девушка, словно просила его закончить историю.

Каз сомневался, что сделает это. Но если уж она смогла сказать эти слова, эхом отразившиеся от стен, то и он может хотя бы попытаться, черт возьми!

Каз осторожно взял ножницы. Приподнял повязку, чтобы появилось место, и, чувствуя одновременно жалость и облегчение, нарушил контакт с кожей Инеж. Разрезал повязку. Он ощущал тепло от чужого тела на своих пальцах как лихорадку.

Повязка упала на пол.

Правой рукой он взял новую длинную полоску полотенца. Затем наклонился, чтобы намотать ее сзади. Теперь он был так близко… Какой-то частью своего разума он отметил раковину ее ушка, волосы, заправленные за него, лихорадочное биение пульса на шее. Живая, живая, живая.

Мне тоже нелегко.

Он снова намотал повязку. Едва заметное прикосновение. Неминуемое. Плечо, ключица, колено. Вода начала подниматься вокруг него.

Каз завязал узел. Отойди назад. Но он не отошел. Парень стоял, слушая их дыхание, их ритм, их обоих, одних в этой комнате.

Тошнота никуда не делась, как и желание убежать, но зато появилось нечто другое. Каз считал, что хорошо знал язык боли, но это ноющее ощущение было ему в новинку. Ему было невыносимо просто стоять так близко к ее объятиям. Мне тоже нелегко. После всего что она пережила, слабым все равно оказался он. Но Инеж никогда не узнает, каково ему видеть, как Нина обнимает ее, наблюдать, как Джеспер берет ее под руку, каково стоять в дверном проеме или прислоняться к стене, зная, что он никогда не сможет подойти ближе. «Но сейчас я рядом», – подумал он с остервенением. Он носил ее на руках, сражался бок о бок, проводил с ней ночи напролет, пока они лежали на животах, всматриваясь в подзорную трубу и наблюдая за каким-нибудь складом или усадьбой купца. Но это было совсем другое. Он болен и напуган, его тело стало скользким от пота, но сейчас он рядом. Каз посмотрел на ее пульс, на доказательство сердца, бьющегося в том же бешеном ритме, что и его. Увидел влажный изгиб шеи, блеск коричневой кожи. Он хотел… Он хотел.

Прежде чем он успел передумать, Каз опустил голову. Инеж резко втянула воздух. Его губы замерли прямо над жарким местом соединения ее плеча и тонкой шеи. Он ждал. Попроси меня остановиться. Оттолкни меня.

Девушка выдохнула.

– Продолжай, – повторила она. Закончи историю.

Легчайшее движение, и его губы коснулись кожи – теплой, гладкой, вышитой капельками влаги, как бисером. Его охватило желание, в голове закрутилась тысяча образов, которые он копил, едва позволял себе представлять – копна ее темных волос высвобождается из косы, руки нащупывают гибкую линию талии, губы Инеж приоткрываются, нашептывая его имя.

Но тут все это испарилось. Он тонул в гавани. Ее тело обернулось трупом. Девушка смотрела на него мертвыми глазами. Внутри него все сжалось от отвращения и тоски.

Каз дернулся назад, и его ногу пронзило болью. Рот горел синим пламенем. Комната кружилась. Парень вжался в стенку, пытаясь сделать вдох. Инеж вскочила на ноги и шагнула к нему с обеспокоенным лицом. Он поднял руку, чтобы остановить ее.

– Не надо.

Она стояла посередине плиточного пола, окаймленная белым и золотом, как позолоченная икона.

– Что с тобой случилось, Каз? Что случилось с твоим братом?

– Это неважно.

– Расскажи мне. Пожалуйста.

«Расскажи ей, – требовал голос в его голове. – Расскажи ей все». Но он не знал, как и с чего начать. Да и к чему это? Чтобы она придумала, как оправдать его преступления? Он не нуждался в ее жалости. Ему не нужно оправдывать себя, только найти способ, как отпустить ее.

– Хочешь знать, что со мной сделал Пекка? – его голос больше походил на рычание, гремящее в кафельных стенах. – Лучше давай расскажу, что я сделал, когда нашел женщину, притворявшуюся его женой, девочку, притворявшуюся его дочерью. Или как насчет того, что произошло с мальчиком, который заманил нас в ту первую ночь своими игрушечными собачками? Хорошая история. Его звали Филип. Я обнаружил его, когда он играл в «Монте» на Кельштрате. Пытал его два дня и бросил истекать кровью в переулке, засунув ему в глотку ключик от заводной собаки. – Каз увидел, как Инеж вздрогнула, и почувствовал, как кольнуло в сердце.

– Все верно, – продолжил он. – Клерки из банка, сдавшие ему информацию о нас. Лживый адвокат. Человек, который бесплатно поил меня горячим шоколадом в фальшивой конторе Герцуна. Я уничтожил их всех, одного за другим, кирпичик за кирпичиком. И Роллинс будет последним. Грязь от этих поступков не очистить молитвами, Призрак. Меня не ждет ни покой, ни прощение – не в этой жизни, и не в следующей.

Инеж покачала головой. Как она могла и дальше смотреть на него с добротой во взгляде?

– Прощения не просят, Каз. Его надо заслужить.

– Этим ты намерена заняться, охотясь на работорговцев?

– Охотясь на работорговцев. Искореняя купцов и боссов Бочки, которые наживаются на них. Стараясь стать кем-то большим, чем просто следующим Пеккой Роллинсом.

Это невозможно. Ничего больше не было. Он видел правду, даже если Инеж не могла. Она сильнее, чем он когда-либо станет. Девушка сохранила свою веру и доброту, когда мир пытался вырвать их жадными ручищами.

Его взгляд прошелся по ее лицу – как всегда пристально, голодно, хватаясь за каждую деталь, как вор, которым он и являлся, – по темным бровям, по глубоким карим глазам, по изгибу губ. Он не заслуживал мира и не заслуживал прощения. Но если Каз сегодня умрет, возможно, единственное, чего он заслуживал, – это воспоминания о ней, которое заберет с собой на другую сторону – самое яркое из всего, на что у него когда-либо будет право.

Каз прошел мимо Инеж, взял перчатки с раковины и натянул их. Затем надел пальто, поправил галстук перед зеркалом и зажал трость под мышкой. Раз уж идешь на верную смерть, надо прилично выглядеть.

Когда он снова повернулся к Инеж, то был готов.

– Что бы со мной ни произошло, переживи этот город. Получи свой корабль, отомсти, вырежи свое имя на их костях. Но переживи тот хаос, в который я нас завел.

– Не делай этого, – попросила Инеж.

– Тогда все будет кончено. Выхода нет. Награды нет. Ничего не осталось.

– Ничего, – повторила она.

– Попытайся найти особенности Дуняши.

– Чего?

– У бойца всегда есть некие особенности, намеки на старую травму, опущенное плечо, когда они замахиваются перед ударом.

– У меня тоже есть особенность?

– Ты выпрямляешь плечи, прежде чем начать двигаться, словно готовишься к представлению и ждешь, пока внимание публики сосредоточится на тебе.

Инеж выглядела слегка оскорбленной этим заявлением.

– А у тебя какая?

Каз подумал о миге на Вельгелюке, который чуть не стоил ему всего.

– Я – калека. Это моя особенность. Людям не хватает ума искать другие.

– Не ходи в Клепку, Каз. Давай придумаем другой выход.

– Отойди, Призрак.

– Каз…

– Если тебе хоть когда-нибудь было не наплевать на меня, не ходи за мной.

Он оттолкнул ее и вышел из комнаты. Каз не хотел думать о том, что ему было терять. Инеж ошибалась в одном. Он в точности знал, что оставит после себя, когда уйдет.

Разруху.

 

27

Инеж

Она все равно последовала за ним.

«Если тебе хоть когда-нибудь было не наплевать на меня».

Инеж громко фыркнула и перепрыгнула через дымоход. Это даже оскорбительно! У нее было бесчисленное количество возможностей освободиться от Каза, и она ни разу ими не воспользовалась.

Очевидно, что он не подходит для нормальной жизни. Но неужели она сама сможет найти добропорядочного мужа, родить ему детей, а затем идти затачивать кинжалы, когда те лягут спать? Как она объяснит кошмары, преследующие ее после «Зверинца»? Или кровь на своих руках?

Девушка до сих пор чувствовала прикосновение пальцев Каза к своей коже, легкое, как перышко, касание его губ к шее, видела его расширенные зрачки. Два самых смертоносных человека из Бочки, а они едва могли прикоснуться друг к другу, не рассыпаясь на кусочки. Но они пытались. Он пытался. Может, они попытаются снова. Глупое желание, сентиментальная надежда девчонки, у которой не крали невинность, которая никогда не страдала от ударов кнута Танте Хелен, которая не была покрыта ранами и не разыскивалась законом. Каз бы посмеялся над ее оптимизмом.

Она подумала о Дуняше – ее тени. Какие у нее мечты? О троне, как предположил Матиас? Об очередном убийстве – жертвоприношении ее богу? Инеж не сомневалась, что еще встретится с янтарной девушкой в одежде цвета слоновой кости. Ей хотелось верить, что, когда придет время, она выйдет из битвы победителем, но не могла закрыть глаза на таланты Дуняши. Может, она действительно принцесса, девушка благородного происхождения, обученная искусству убивать, предназначенная для величия, как героиня сказки. Тогда кем была Инеж? Преградой на ее пути? Данью на алтаре смерти? «Сулийская акробатка-коротышка, которая дерется, как обычная уличная бандитка». Или, возможно, это святые привели Дуняшу на кеттердамские улицы. «Кто запомнит такую девчонку, как вы, госпожа Гафа?» Быть может, таким образом Инеж призывали к ответственности за жизни, которые она забрала.

Возможно. Но не сейчас. Ей все еще нужно расплатиться по счетам.

Инеж зашипела, скользнув вниз по водосточной трубе, и почувствовала, как повязка на ее бедре сползает. Она оставит кровавый след на всех зданиях.

Они приближались к Клепке, но девушка держалась в тени и оставалась на приличном расстоянии от Каза. Каким-то образом он всегда чувствовал ее присутствие, хоть остальным это было не по силам. Парень часто останавливался, не зная, что за ним наблюдают. Нога тревожила его больше, чем он показывал. Но Инеж не станет вмешиваться в разборки в Клепке. Хотя бы в этом она могла пойти навстречу его желанию, ведь он прав: в Бочке сила – единственная валюта, имевшая значение. Если Каз не справится с этим испытанием в одиночку, то потеряет все – не только шанс добиться поддержки от Отбросов, но и надежду на то, что когда-нибудь снова сможет свободно ходить по Бочке. Она часто хотела наказать его за высокомерие, но для нее была невыносима мысль о том, что у него заберут его гордость.

Он прыгал по крышам Гронштрата, следуя маршруту, который они вместе проложили, и вскоре в поле зрения появилась задняя сторона Клепки – узкая, косо опирающаяся на соседей, черепичные фронтоны почернели от сажи.

Сколько раз она подходила к Клепке именно отсюда? Для нее это была дорога домой. Инеж приметила окно Каза на верхнем этаже. Она провела бесчисленное количество времени на этом подоконнике, кормя собирающихся там ворон и выслушивая его коварные планы. Ниже и чуть левее находилось узкое, как щель, окошко, принадлежавшее ее собственной крошечной спальне. Тут девушку осенило, что, независимо от того, преуспеет или провалится аукцион, возможно, это ее последнее возвращение в Клепку. Она больше никогда не увидит, как Каз сидит за своим столом, не услышит стук его трости, когда он поднимался по шатким ступенькам Клепки, и одним лишь ритмом давая понять, прошла ли ночь успешно или плохо.

Она наблюдала, как он неумело ползет по краю крыши и взламывает замок на своем окне. Как только Каз исчез из виду, Инеж продолжила идти по крутому фронтону в противоположную сторону. Она не могла последовать по тому же пути, что и он, не выдав своего присутствия.

На фасаде дома, прямо под крышей, висел старый металлический крюк, используемый для подъема тяжелого груза. Инеж схватилась за него, не обращая внимания на недовольный щебет испуганных голубей, и открыла окно, толкнув его ногой и сморщив нос от вони птичьего помета. Сулийка скользнула внутрь, двигаясь по балкам крыши, и выбрала себе местечко в тени. Затем стала ждать, не зная, чем еще заняться. Если кто-нибудь подымет голову, то увидит ее, затаившуюся в углу, как настоящий паук, но зачем им это делать?

Внизу кипела жизнь. Судя по всему, праздничное настроение с утреннего парада до сих пор не иссякло. Люди приходили и уходили через дверь, перекрикивались, смеялись и пели. Несколько Отбросов сидело на скрипучей деревянной лестнице, передавая друг другу бутылку виски. Сигер – один из любимых вышибал Пера Хаскеля – продолжал выдувать одни и те же три ноты на оловянном свистке. На большее он вряд ли способен. В дверь ввалилась группа дебоширов и устроила столпотворение у входа, каркая и визжа как дураки, топая по полу и врезаясь друг в друга, как стая голодных акул. У них были топорища, усеянные ржавыми гвоздями, дубинки, ножи и пушки, а некоторые даже нарисовали черные крылья воронов на своих одичалых глазах. Позади них Инеж заметила нескольких Отбросов, которые, похоже, не разделяли всеобщего веселья – Анику с ее копной пшеничных волос, жилистого Редера, которого Пер Хаскель предлагал Казу в качестве паука, здоровяков-вышибал Кига и Пима. Ребята держались у стенки, обмениваясь недовольными взглядами, пока остальные радостно кричали и выделывались. «Они – лучшая надежда Каза на поддержку», – подумала Инеж. Самые юные члены Отбросов, детишки, которых Каз приютил и всему обучил, те, кто работал в полную силу и брал на себя худшие задачи, потому что были новенькими.

Но что именно задумал Каз? Зашел ли он в свой кабинет, потому что была причина, или это просто самый доступный вход с крыши? Планировал ли поговорить с Пером Хаскелем наедине? От двери открывался вид на всю лестницу. Каз не мог даже ступить на нее, не привлекая всеобщего внимания, если только не думал замаскироваться. А как ему спуститься по лестнице с больной ногой, чтобы никто не узнал его хромую походку, было недоступно ее пониманию.

Среди людей, собравшихся внизу, раздались радостные вопли. Пер Хаскель вышел из своего кабинета, его седые волосы сильно выделялись в толпе. Для сегодняшних празднований старик подобрал пестрый наряд – алый с серебром жилет, твидовые брюки – и разгуливал как хозяин Отбросов, банды, которую Каз собрал практически из ничего. Одной рукой он размахивал своей любимой шляпой с парадным плюмажем, а в другой держал трость. Кто-то приделал к ней карикатурного ворона из папье-маше. Инеж затошнило. Каз относился к Хаскелю лучше чем сын. Коварный, беспощадный, убийственный сын, но все же.

– Думаешь, сегодня мы его схватим, старик? – спросил Бастиан, постукивая суровой на вид дубинкой по ноге.

Хаскель поднял трость как скипетр.

– Если кто и получит эту награду, то это мои парни! Разве не так?

Те ответили громкими одобрительными криками.

– Старик.

Инеж резко подняла голову, когда скрипучий голос Каза прорезал шум толпы, заглушая шумную болтовню. Все подняли головы.

Он стоял наверху лестницы, глядя вниз на четыре пролета из шатких ступенек. Инеж поняла, что он поменял пальто, и оно обтягивало его идеально скроенными линиями. Каз опирался на трость, аккуратно зачесав волосы назад от бледного лба – он был похож на фигуру, высеченную из черного стекла со смертоносными гранями.

Выражение удивления на лице Хаскеля было почти комичным. Затем он рассмеялся.

– Сукин ты сын, Бреккер! Ты, должно быть, самый безумный ублюдок, которого я когда-либо встречал.

– Приму это как комплимент.

– Не стоило тебе сюда приходить – если только, конечно, не хочешь сдаться как умный парень, которым ты и являешься.

– Я почти добыл твои деньги.

Лицо Пера Хаскеля скривилось от ярости.

– Мелкий невежественный скив! – взревел он. – Впорхнул сюда, как какой-то купец в свое поместье!

– Ты всегда вел себя так, будто лучше нас, Бреккер, – крикнул Сигер, все еще держа оловянный свисток, и некоторые Отбросы согласно закивали. Пер Хаскель с одобрением похлопал в ладоши.

И это правда. Каз всегда держался на расстоянии от всех. Им хотелось товарищества, дружбы, но он никогда не соглашался играть в их игру, только в свою. Может, эта расплата была неизбежной. Инеж знала, что Каз не планировал вечно оставаться лейтенантом Пера Хаскеля. Их триумф в Ледовом Дворе должен был сделать его королем Бочки, но Ван Эк украл у него эту возможность. Отбросы не ведали о необычайных достижениях, которых он добился за последние пару недель, о трофее, вырванном из лап фьерданцев, или о награде, которая все еще могла попасть в его руки. Каз встретился с ними один, лицом к лицу – парень с несколькими союзниками, незнакомец для большинства из них, несмотря на его жестокую репутацию.

– Здесь друзей не ищи! – крикнул Бастиан.

Аника и остальные, кто стоял у стены, ощетинились. Пим покачал лохматой головой и скрестил руки.

Каз едва заметно пожал плечом.

– Я пришел не за друзьями. И не за жалкими попрошайками, трусами и неудачниками, которые считают, что Бочка им что-то должна, раз им удалось выжить. Я пришел за убийцами. Суровыми ребятами. Изголодавшимися. Такими людьми, как я. Это моя банда, – сказал Каз, глядя на них сверху и постукивая тростью по половицам, – и мне надоело исполнять чужие приказы.

– Вперед, мальчики, хватайте свою награду! – закричал Хаскель. Последовала короткая пауза, и на секунду Инеж понадеялась, что они ослушаются и просто взбунтуются против старика. А затем открылись шлюзы. Бастиан и Сигер первыми рванули к лестнице, им не терпелось попытать счастья с Грязными Руками.

Но Сигер был слишком медлительным после виски, и к тому времени, как он добежал до Каза на третьем лестничном пролете, парень выбился из сил. Трость Каза проделала две режущих дуги, ломая кости руки Сигера. Вместо того чтобы разбираться с Бастианом, он скользнул мимо него, двигаясь необычайно быстро, несмотря на больную ногу. Прежде чем Бастиан успел повернуться, Каз ткнул тростью в мягкое место между бедром и коленом головореза. Тот рухнул со сдавленным вскриком.

Следующий лакей Хаскеля уже спешил навстречу – вышибала по кличке Чайник, данной ему за свистящий звук, с каким он вдыхал через нос. Удар биты Чайника пришелся по плечу Каза, когда тот увильнул влево. Затем парень замахнулся тростью и попал вышибале прямо в челюсть тяжелым набалдашником с головой ворона. Инеж увидела, как изо рта Чайника вылетели зубы.

У Каза все еще было преимущество благодаря занятой им позиции, тому, что он находился наверху, но Отбросов было больше, и теперь они нападали волнами. Вариан и Свонн помчались к площадке на третьем этаже, Красный Феликс шел за ними по пятам, Майло и Горка бежали следом.

Инеж сжала губы, когда Каз принял удар на больную ногу, споткнулся и едва успел восстановить равновесие, чтобы уклониться от удара цепи Вариана. Та врезалась в перила в сантиметре от головы Бреккера, и щепки ливнем посыпались вниз. Каз схватил цепь и, воспользовавшись инерцией движения Вариана, столкнул его через сломанные перила. Толпа быстро отступила, когда тот рухнул на пол у входа.

Свонн и Красный Феликс наступали на Каза с двух сторон. Красный Феликс схватил его за пальто и дернул назад. Каз высвободился из него, как фокусник, выбиравшийся из смирительной рубашки на шоу в Восточном Обруче.

Свонн яростно замахал шипованным топорищем, и Каз стукнул его набалдашником трости по скуле. Даже издалека Инеж рассмотрела, как половина лица парня превратилась в кровавое месиво.

Красный Феликс достал кастет из кармана и сильно стукнул Каза по правой руке. Удар вышел неумелым, но трость Каза с грохотом упала и покатилась по лестнице. Битл, вытянутый, как хорек, и с лицом, как у зверька, быстро взобрался по ступенькам, схватил трость и кинул ее Перу Хаскелю под одобрительные выкрики прихлебателей. Каз вцепился руками в перила, подпрыгнул и пнул ногами Красного Феликса в грудь, после чего тот закувыркался по лестнице.

Каз лишился трости. Парень широко развел руки в черных перчатках. Инеж снова подумала о фокуснике. Вот, посмотрите, в моих рукавах ничего нет.

Еще трое Отбросов перепрыгнули через Красного Феликса и накинулись на Бреккера – Майло, Горка и долговязый Битл со своим странным маленьким лицом и сальными волосами. Инеж осмелилась моргнуть, а Майло уже прижимал Каза к стене, осыпая его ребра и лицо ударами. Каз откинул голову назад и врезался лбом в Майло с тошнотворным хрустом. Тот ошеломленно шагнул назад, и Каз воспользовался преимуществом.

Но противников было слишком много, а в арсенале Каза были одни лишь кулаки. По его лицу текла струйка крови, губа треснула, левый глаз заплыл. Его движения замедлялись.

Горка исполнил удушающий захват на горле Бреккера. Каз врезал ему локтем по животу и вырвался на свободу. Затем отчаянно рванул вперед, но Битл схватил его за плечо и врезал дубинкой по печени. Парень согнулся пополам и сплюнул кровь. Горка ударил его по виску толстым звеном цепи. Инеж увидела, как глаза Каза закатились. Он покачнулся. А затем упал на землю. Толпа внизу издала победный клич.

Инеж пришла в движение прежде, чем обдумала свой поступок. Она не могла просто смотреть, как он умирает. Каза уложили, пинали ботинками и топтались по его телу. В ее руках блеснули кинжалы. Она убьет их всех. Сложит их трупы горой до самых стропил и оставит как подарок для городской стражи.

Но в эту секунду, через широкие планки перил, она увидела, что его глаза открыты. Они встретились взглядом. Все это время он знал, что она здесь. Ну конечно. Он всегда умел ее находить. Каз едва заметно покачал окровавленной головой.

Инеж хотелось кричать. К черту твою гордость, к черту Отбросов, к черту весь этот проклятый город!

Каз попытался встать. Битл пихнул его обратно. Теперь они смеялись. Горка поднял ногу, и его ботинок завис над головой Каза, веселя толпу. Инеж увидела, как Пим отвернулся; Аника и Киг кричали, чтобы кто-то остановил его. Горка опустил ногу… и издал пронзительный, булькающий визг.

Каз держал его за ботинок, а нога парня вывернулась под отвратительным углом. Он скакал на одной ноге, пытаясь сохранить равновесие под странный, пронизывающий вой и блеяние, которые он издавал в такт прыжкам. Майло и Битл упорно били Каза по ребрам, но тот даже не вздрогнул. С силой, которую Инеж не могла себе представить, Каз дернул ногу Горки вверх. Здоровяк взвизгнул, когда его колено выскочило из сустава, и повалился в сторону, лепеча: «Моя нога! Моя нога!»

– Советую приобрести трость, – сухо произнес Каз.

Но Инеж видела только нож в руках Майло, длинный и сверкающий. Он выглядел как самое чистое, что было у этого парня.

– Не убивай его, ты, придурок! – взревел Хаскель, несомненно все еще думая о награде.

Но до Майло, судя по всему, уже было не достучаться. Он поднял нож и нацелил его прямо на грудь Каза. В последнюю секунду Бреккер перекатился. Нож вонзился в половицы с громким стуком. Майло попытался вытащить его, но Каз уже двигался, и Инеж увидела два ржавых гвоздя, зажатых, как когти, между его пальцами, – каким-то образом он вырвал их из топорища. Он метнулся вверх и проткнул гвоздями шею Майло, разрывая трахею. Майло издал слабый сдавленный свист и упал.

Каз схватился за перила и встал на ноги. Битл поднял руки, будто забыл, что у него все еще имелась дубинка, а Каз – безоружен. Бреккер схватил его за волосы, дернул голову назад и стукнул об перила – звук напоминал выстрел, отдача была такой сильной, что голова Битла отскочила от дерева не хуже резинового мячика. Он свалился и свернулся, как маленький хорек.

Каз вытер рукавом лицо, размазывая кровь по носу и лбу, и сплюнул. Затем поправил перчатки, посмотрел на Пера Хаскеля со второго этажа и улыбнулся. Его зубы были красные и влажные. Толпа увеличилась с начала битвы. Бреккер покрутил плечами.

– Кто следующий? – спросил он, словно у него была назначена встреча где-то еще. – Кто рискнет? – Инеж не знала, как ему удавалось сохранить твердость в голосе. – Вот что я делаю весь день напролет. Я сражаюсь. Когда вы в последний раз видели, чтобы Пер Хаскель принимал участие в драке? Руководил работой? Черт, когда в последний раз он вылезал из кровати до полудня?

– Думаешь, мы тебе поаплодируем, потому что ты умеешь держать удар? – процедил старик. – Это не отменяет проблем, которые ты нам устроил. Накликал городские власти на Бочку, похитил сына купца…

– Я уже говорил, что не имею к этому отношения, – ответил Каз.

– А Пекка Роллинс говорит иное.

– Рад слышать, что ты веришь слову Грошового Льва больше, чем одному из своих людей.

По толпе внизу прошел тревожный ропот, как ветер, шелестящий между листьями. Банда была семьей, эта связь – сильнее кровной.

– Ты достаточно безумен, чтобы перейти дорогу торговцу, Бреккер.

– Безумен, – не спорил Каз. – Но не достаточно глуп.

Некоторые из членов Отбросов начали перешептываться друг с другом, словно никогда даже не думали, что Ван Эк мог сфабриковать обвинения. Ну, разумеется. Ван Эк – аристократ. Зачем преуспевающему купцу выдвигать подобные обвинения какой-то канальной крысе, если это неправда? И, в конце концов, Каз пошел на многое, чтобы доказать, что он способен на все.

– Тебя видели на Гудмедбридже с женой торговца, – настаивал Пер Хаскель.

– Женой, а не сыном. Его жена, которая сейчас находится в безопасности дома, рядом со своим лживым муженьком, вяжет пинетки и разговаривает с птицами. Задумайся хоть на минуту, Хаскель. Какой толк мне от выродка торговца?

– Подкуп или выкуп…

– Я пошел против Ван Эка, потому что он пошел против меня, и теперь он использует городских прихвостней, Пекку Роллинса и всех вас, чтобы сравнять счет. Все просто.

– Я не просил этих неприятностей, парень. Не просил и не хотел их.

– Ты хотел все другое, что я приносил к твоим ногам, Хаскель. Ты бы до сих наживался на дешевом мошенничестве и пил разбавленный виски, если бы не я. Эти стены обрушились бы прямо на твою голову. Ты брал каждую монету, присваивал себе все успехи, которые я тебе преподносил. Пожирал прибыль от Пятой гавани и «Клуба Воронов», будто заслужил ее, отправлял меня на разборки и на грязную работу за себя. – Его взгляд медленно прошелся по Отбросам, собравшимся внизу. – Все вы оставались в выигрыше. Получали свое вознаграждение. Но при первой же возможности готовы подлизаться к Пекке Роллинсу, ради удовольствия надеть на меня петлю. – И снова недовольный шорох в толпе. – Но я не сержусь.

На Каза смотрело около двадцати Отбросов, все вооружены, но Инеж могла поклясться, что чувствовала их облегчение. Затем она поняла – драка была лишь вступительным актом. Они знали, что Каз – крепкий орешек. Им не нужны доказательства. Все вертелось вокруг того, что требовалось Казу. Чтобы совершить переворот против Пера Хаскеля, нужно было искать Отбросов по отдельности и говорить с каждым индивидуально, тратя время и рискуя попасться на улицах Бочки. Теперь у него имелась публика, и Пер Хаскель был рад поприветствовать всех и каждого – небольшое развлечение, драматический конец Каза Бреккера, «Уничтожение Грязных Рук». Но это не дешевая комедия. Это кровавый обряд, и Пер Хаскель позволил банде собраться, так и не поняв, что настоящее представление еще впереди. Каз стоял за своей кафедрой – раненый, избитый и готовый проповедовать.

– Я не сержусь, – повторил он. – Не на это. Но знаете, что меня разозлило? Что действительно вывело меня из себя? Что вороны теперь выполняют приказы Грошовых Львов. Что вы маршировали за Пеккой Роллинсом, словно это повод для гордости. Одна из самых смертоносных банд в Бочке прогнулась, как кучка новичков.

– У Роллинса есть власть, парень, – отозвался Пер Хаскель. – Ресурсы. Будешь читать мне лекции, когда поживешь с мое. Моя задача – защищать эту банду, и я это сделал. Я уберег их от твоего безрассудства.

– Думаешь, ты в безопасности, потому что перекатился на спинку для Пекки Роллинса? Думаешь, он с радостью будет соблюдать перемирие? Что он не жаждет получить то, что у тебя есть? Разве это похоже на Пекку Роллинса?

– Черта с два, – фыркнула Аника.

– Кого вы хотите увидеть перед этой дверью, когда лев проголодается? Ворона? Или никому не нужного петуха, который громко кукарекает и хорохорится, а затем идет на сговор с Грошовым Львом и каким-то грязным купцом против одного из своих?

С высоты своего места Инеж видела, как люди, стоящие рядом с Пером Хаскелем, слегка отстранились. Некоторые косились на него, на перо в шляпе, на трости в руках – трость Каза, которой он орудовал с такой кровавой точностью, и фальшивую трость с вороном, приобретенную Хаскелем, чтобы поиздеваться над ним.

– В Бочке никто не торгует безопасностью, – сказал Каз, и его сорванный голос пламенем поднялся над толпой. – Есть только сила и слабость. Уважения не просят. Его надо заслужить.

«Прощения не просят. Его надо заслужить». Он украл ее фразу! Инеж почти улыбалась.

– Я вам не друг, – продолжал он. – И не отец. Я не собираюсь предлагать вам виски, похлопывать по спинке и называть «сынками». Но я наполню вашу казну деньгами. Запугаю ваших врагов так, чтобы они разбегались при виде татуировки на ваших руках. А теперь скажите, кого вы хотите увидеть перед этой дверью, когда Пекка Роллинс придет забрать у вас все?

Тишина разбухала, как клещ, подпитываясь перспективой насилия.

– Ну? – гневно выпалил Пер Хаскель, важно надув грудь. – Отвечайте ему! Вы хотите своего законного лидера или какого-то выскочку-калеку, который не может даже ходить прямо?

– Может, я и не могу прямо ходить, – протянул Каз. – Но, по крайней мере, я не убегаю от драки.

Он начал спускаться по лестнице.

Вариан наконец-то очухался после падения. Хоть он и нетвердо держался на ногах, но парень двинулся к лестнице, и Инеж не могла не проникнуться уважением к его преданности Хаскелю.

Пим оттолкнулся от стены и встал у него на пути.

– Хватит с тебя.

– Позови людей Роллинса! – приказал Пер Хаскель Вариану. – Подними тревогу!

Но Аника достала длинный нож и встала перед выходом.

– Ты Грошовой Лев? – спросила она. – Или Отброс?

Медленно, с явной хромотой, но прямой спиной, Каз спустился по пролету, тяжело опираясь на перила. Когда он дошел до последней ступеньки, оставшаяся толпа расступилась.

Заросшее лицо Хаскеля покраснело от страха и негодования.

– Долго ты не проживешь, парень. Чтобы одолеть Пекку Роллинса, понадобится больше, чем у тебя имеется.

Каз вырвал свою трость из его руки.

– У тебя есть две минуты, чтобы убраться из моего дома, старик. Цена этого города – кровь, – сказал Каз, – и я с радостью заплачу твоей.

 

28

Джеспер

Джеспер никогда не видел Каза таким избитым и окровавленным – сломанный нос, треснувшая губа, заплывший глаз. Судя по тому, как он держался за бок, минимум одно ребро сломано, а когда Бреккер покашлял в носовой платок, то стрелок увидел кровь на белой ткани, прежде чем ее спрятали в карман. Его хромота усилилась, но он все еще держался на ногах и шел в сопровождении Аники и Пима. Видимо, в Клепке осталась вооруженная опорная команда, на случай, если Пекка разведает о том, что Каз совершил переворот, и попытается захватить территорию.

– Ради всех святых! – выдохнул Джеспер. – Я так понимаю, все прошло как по маслу?

– Так, как и ожидалось.

Матиас покачал головой с восхищенным и в то же время недоверчивым видом.

– Сколько же у тебя жизней, демжин?

– Надеюсь, еще одна.

Каз снял пальто и умудрился сдернуть рубашку, опираясь на раковину в ванной комнате.

– Ради всех святых, позволь нам помочь! – воскликнула Нина.

Бреккер схватился зубами за край повязки и оторвал кусок.

– Мне не нужна ваша помощь. Продолжай работать с Колмом.

– Да что с ним не так? – проворчала девушка, когда они вернулись в гостиную, чтобы проработать прикрытие для господина Фахи.

– То же, что и всегда, – ответил Джеспер. – Он – Каз Бреккер.

Спустя час Инеж проскользнула в комнату и вручила Казу записку. На дворе был поздний вечер, окна номера горели масляным золотым светом.

– Они придут? – спросила Нина.

Инеж кивнула.

– Я передала твое письмо стражнику у двери, и это сработало. Меня привели прямо к двум членам Триумвирата.

– И с кем же ты встретилась? – поинтересовался Каз.

– С Женей Сафиной и Зоей Назяленской.

Уайлен подался вперед.

– Портнихой? Она в посольстве?

Каз поднял бровь.

– Какой интересный факт ты забыла упомянуть, Нина.

– На то время это было неважно.

– Конечно же, важно! – сердито воскликнул Уайлен. Джеспер немного удивился. Поначалу Уайлен не возражал против обличья Кювея. Казалось, он даже радовался, новая внешность дистанцировала его от отца. Но это было до того, как они посетили Святую Хильду. И до того, как Джеспер поцеловал Кювея.

Нина слегка поморщилась.

– Уайлен, но я же думала, что ты поедешь с нами в Равку! Ты бы встретился с Женей, как только мы сели бы на корабль.

– Все мы знаем, кому предана Нина, – хмыкнул Бреккер.

– Я не рассказала Триумвирату о Кювее.

Губы Каза расплылись в слабой улыбке.

– И я о том же. – Затем повернулся к Инеж. – Ты изложила им наши условия?

– Да, они будут в гостиничной бане через час. Я попросила сделать все возможное, чтобы никто не увидел, как они войдут.

– Будем надеяться, что это им по силам.

– Они управляют целой страной, – фыркнула Нина. – И уж как-нибудь справятся с парой несложных инструкций.

– Разве им не опасно выходить на улицу? – полюбопытствовал Уайлен.

– Они единственные гриши в Кеттердаме, которые могут за себя не бояться, – ответил Каз. – Даже если шуханцы наберутся храбрости снова открыть сезон охоты, они не рискнут начинать с двух высокопоставленных равкианских сановников. Нина, Жене хватит мастерства, чтобы вернуть Уайлену его внешность?

– Не знаю, – пожала плечами та. – Ее зовут главной портнихой, и она определенно самая одаренная, но без парема… – В объяснениях никто не нуждался. Парем был единственной причиной, по которой Нине удалось чудотворное преображение Уайлена в Кювея. Тем не менее Женя Сафина – легенда. Все возможно.

– Каз, – обратился Уайлен, скручивая край своей рубашки. – Если она согласится попробовать…

Тот кивнул.

– Но тебе придется быть вдвое осторожней до аукциона. Твой отец не захочет, чтобы ты явился и раскрыл обман, который он разыграл для Торгового совета и городской стражи. Будет разумнее, если ты подождешь…

– Нет, – резко перебил Уайлен. – Мне надоело быть кем-то другим.

Каз пожал плечами, но у Джеспера появилось ощущение, что Бреккер все равно добился желаемого. По крайней мере, в этом случае их с Уайленом желания совпадали.

– А вдруг в бане будут другие гости? – спросил стрелок.

– Я забронировала все места на господин Ритвельда, – сказала Нина. – Он очень застенчив и не любит оголяться на глазах у других.

Джеспер застонал.

– Умоляю, не говори о моем голом отце.

– Дело в его перепончатых ногах, – подмигнула девушка. – Какой стыд!

– Нина и Матиас останутся здесь, – заявил Каз.

– Я должна пойти с вами! – возразила Нина.

– Ты равкианка или член этой команды?

– И то и другое.

– Именно. Эта беседа и без того будет сложной. Не хватало, чтобы вы с Матиасом мутили воду.

Они спорили еще какое-то время, но в конце концов, Нина согласилась остаться в номере, если вместо нее пойдет Инеж.

Девушка помотала головой.

– Я бы предпочла этого не делать.

– Почему? – удивилась Нина. – Должен же кто-то держать Каза в рамках приличия.

– И ты думаешь, мне это по плечу?

– Можно хотя бы попытаться.

– Я люблю тебя, Нина, но равкианское правительство не очень хорошо обращалось с сулийцами. Я не заинтересована в обмене любезностями с их лидерами. – Джеспер никогда всерьез об этом не задумывался, и, судя по смущенному выражению лица Нины, она тоже. Инеж крепко обняла подругу. – Пошли, попросим Колма заказать нам что-нибудь упадническое.

– Твой ответ на все случаи жизни.

– Ты жалуешься?

– Всего лишь констатирую одну из причин, по которой я тебя обожаю.

Они отправились на поиски Колма, держась за руки, но Нина удрученно закусила нижнюю губу. Она привыкла, что Матиас критикует ее страну, но Джесперу показалось, что слова Инеж ее задели. Ему хотелось сказать Нине, что можно любить что-то, даже видя все недостатки. По крайней мере, он на это надеялся, иначе ему и в самом деле каюк.

Когда все разошлись, чтобы приготовиться к встрече с равкианцами, Джеспер последовал за Уайленом по коридору.

– Эй!

Тот продолжил идти.

Джеспер обогнал его и переступил дорогу, шагая задом наперед.

– Слушай, то, что у меня с Кювеем… на самом деле ничего нет. – Он попытался снова: – Между нами с Кювеем ничего нет.

– Ты не обязан передо мной оправдываться. В конце концов это я вам помешал.

– Вовсе нет! Кювей сидел за роялем. Это объяснимая ошибка.

Уайлен резко остановился.

– Ты думал, что это я?

– Да! – воскликнул Джеспер. – Видишь? Просто большая оши…

Золотые глаза Уайлена вспыхнули.

– Ты в самом деле не можешь нас отличить?

– Я… в смысле, как правило, могу, но…

– Мы совсем не похожи, – возмущенно сказал парень. – На самом деле он не так уж хорош в науке! Половина его блокнотов исписана каракулями. По большей части твоими портретами. Они тоже не очень хороши.

– Правда? Моими портретами?

Уайлен закатил глаза.

– Забудь об этом. Можешь целовать кого захочешь, Джеспер.

– Я так и делаю. Так регулярно, как только могу.

– Тогда в чем проблема?

– Проблем нет, я просто хотел отдать тебе это.

Он вложил крошечный овальный рисунок в ладонь Уайлена.

– Я прихватил его, когда мы были в Святой Хильде. Подумал, что он пригодится, если Женя попытается вернуть твое старое купеческое личико.

Уайлен уставился на рисунок.

– Это работа моей мамы?

– Он был в комнате с ее картинами.

Он был маленьким, без рамки, и подходил только для миниатюры: портрет Уайлена, когда тот был ребенком примерно восьми лет. Его пальцы сжали края рисунка.

– Таким она меня запомнила. Ей так и не довелось увидеть меня взрослым, – он нахмурился. – Портрет такой старый. Не знаю, будет ли от него польза.

– Это все еще ты, – ответил Джеспер. – Те же кудряшки. Та же обеспокоенная маленькая морщинка между бровями.

– И ты взял его просто потому, что он может пригодиться?

– Я же говорил, мне нравится твое дурацкое лицо.

Уайлен опустил голову и спрятал портрет в карман.

– Спасибо.

– Не за что, – Джеспер замялся. – Если ты направляешься к равкианцам, я могу пойти с тобой. Если хочешь.

Тот взволнованно закивал.

– Хочу.

Оживленное настроение Джеспера продержалось до самого лифта, но, как только они присоединились к Казу и спустились на третий этаж отеля, его нервишки начали шалить. Возможно, они шли прямиком в ловушку, а Каз был не в лучшей форме.

Частично Джеспер надеялся, что равкианцы откажутся приводить в жизнь этот безумный план. Тогда Каз окажется в тупике, и, даже если они все загремят в Хеллгейт или будут качаться на виселице, хотя бы у его отца появится шанс уйти невредимым. Колм провел много часов с Ниной и Казом, пытаясь выучить свою роль, репетируя различные сценарии, отвечая на их бесконечные вопросы, и работал без единой жалобы. Актер из него посредственный, и врать он умел так же хорошо, как Джеспер – танцевать балет. Но Нина будет с ним. Это хоть чего-то да стоило.

Двери лифта открылись, и они вышли в очередной длинный фиолетово-белый коридор, а затем пошли на звук журчащей воды в комнату с огромным круглым бассейном по центру, окруженным колоннадой из арок. Через них Джеспер видел другие бассейны и водопады, впадины и ниши, каждая твердая поверхность украшалась мерцающей плиткой цвета индиго. Вот к этому Джеспер мог привыкнуть: озерца с кипящей водой, танцующие и булькающие фонтаны, как гости на вечеринке, стопки из плотных полотенец и вкусно пахнущее мыло. Подобное место больше подходило Бочке, где его могли оценить по достоинству, а не центру финансового района.

Им сказали, что их встретят лишь два члена Триумвирата, но у бассейна стояло три человека. Джеспер знал, что одноглазая девушка в красно-синем кафтане должна быть Женей Сафиной, и это значило, что изумительная красавица с густой копной черных как смоль волос – Зоя Назяленская. Их сопровождал парень лет двадцати, с лисьим лицом, в бирюзовом сюртуке, коричневых кожаных перчатках и с впечатляющим набором земенских револьверов, спрятанных в кобуре на бедрах. Если эти люди то, что может предложить им Равка, возможно, Джесперу все же стоит нанести туда визит.

– Мы просили гришей прийти одних, – сказал Каз.

– Боюсь, это невозможно, – ответил парень. – Несмотря на то что Зоя, разумеется, сила, с которой стоит считаться, чрезвычайные способности Жени плохо подходят для физической конфронтации. Я же, с другой стороны, прекрасно подхожу для всех видов противоборств, хотя и предпочитаю физические.

Каз прищурился.

– Штурмхонд.

– Он меня знает! – восторженно воскликнул Штурмхонд, пихнув Женю локтем. – Я же говорил, что я знаменит.

Зоя раздраженно выдохнула.

– Ну, спасибо вам. Теперь он будет вдвое невыносимее.

– Штурмхонда уполномочили вести переговоры от имени равкианского престола, – пояснила Женя.

– Пирата? – удивился Джеспер.

– Корсара, – исправил Штурмхонд. – Вы же не ждете, что король лично примет участие в подобном аукционе?

– Почему бы и нет?

– Потому что он может проиграть. А королям не пристало проигрывать.

Джеспер не мог до конца поверить, что беседовал с самим Штурмхондом! Корсар был легендой. Он разорвал бесчисленное количество блокад от имени равкианцев, и ходили слухи, что…

– У вас действительно есть летающий корабль? – выпалил стрелок.

– Нет.

– О…

– У меня их несколько.

– Заберите меня с собой.

Каз не выглядел таким веселым.

– Равкианский король позволяет вам вести переговоры за него по государственным вопросам? – скептически поинтересовался он.

– Иногда, – ответил Штурмхонд. – Особенно если в дело вовлечены не самые благородные персонажи. У вас известная репутация, господин Бреккер.

– Как и у вас.

– Справедливо. Итак, допустим, мы оба заслужили право на то, чтобы наши имена звучали в худших кругах. Король не втянет Равку в один из ваших замыслов вслепую. В записке Нины говорилось, что Кювей Юл-Бо у вас. Я хочу получить подтверждение этого факта и услышать детали вашего плана.

– Хорошо, – кивнул Каз. – Давайте поговорим в солярии. Я бы предпочел не потеть в костюме. – Когда остальные пошли за ними, Каз резко остановился и оглянулся через плечо. – Только мы с корсаром.

Зоя откинула свою роскошную черную гриву назад и сказала:

– Мы – члены Триумвирата. Мы не повинуемся приказам керчийской канальной крысы с сомнительной прической.

– Я могу сформулировать это как вопрос, если это пригладит ваши перышки, – сухо произнес Каз.

– Ах ты, наглый…

– Зоя, – ласково обратился Штурмхонд. – Давай не будем враждовать с нашими новыми друзьями, прежде чем у них даже возникнет возможность обмануть нас. Ведите, господин Бреккер.

– Каз, – позвал Уайлен. – Ты не мог бы…

– Говори за себя сам, купчик. Пора уже научиться. – Он исчез со Штурмхондом в коридорах.

Когда их шаги стихли, наступила тишина. Уайлен прочистил горло, и звук, отразившийся от синего кафеля, был похож на ржание юного жеребца, выпущенного в загон. Женя выглядела озадаченной.

Зоя скрестила руки.

– Ну?

– Мэм… – попытался начать разговор Уайлен. – Мисс Женя…

Та улыбнулась, и ее шрамы натянулись в уголке губ.

– О, до чего же он милый!

– Ты всегда была падкой на таких беспризорников, – кисло ответила Зоя.

– Ты тот мальчик, которого Нина перекроила в Кювея, – догадалась девушка. – И ты хочешь, чтобы я попыталась отменить то, что она сделала?

– Да, – выдавил Уайлен, и это слово было пронизано целым миром надежды. – Но мне нечего дать вам взамен.

Женя закатила свой единственный янтарный глаз.

– Почему керчийцы все сводят к деньгам?

– Говорит женщина из обанкротившейся страны, – пробормотал Джеспер.

– Что ты сказал?! – рявкнула Зоя.

– Ничего, – улыбнулся Джеспер. – Просто говорю, что Керчия – морально обанкротившаяся страна.

Зоя осмотрела стрелка с головы до пят, словно подумывала кинуть его в бассейн и сварить живьем.

– Если хочешь потратить свое время и талант на этих негодяев, вперед. Святые тому свидетели, тут есть над чем работать.

– Зоя…

– Я поищу темную комнату с глубоким бассейном и попытаюсь смыть с себя хоть часть грязи этой страны.

– Не утони, – крикнула Женя ей вслед, а потом заговорщицки прошептала: – Может, она сделает это просто из духа противоречия. – Девушка окинула Уайлена оценивающим взглядом. – Будет нелегко. Если бы я видела тебя до изменений…

– Вот, – спешно выпалил купчик. – У меня есть портрет. Он старый, но…

Она взяла миниатюру у него из рук.

– И это, – Уайлен протянул ей плакат, который сделал его отец, с обещанием награды за его безопасное возвращение.

– Хм-м, – протянула она. – Давайте найдем комнату с освещением получше.

Они бродили по помещениям, заглядывая в залы, полные грязевых и молочных ванн, и в одну нагретую комнату, полностью сделанную из нефрита. Затем наконец остановились в прохладной белой комнатушке с ванной, полной странно пахнущей глины у одной стены и окнами вдоль второй.

– Принеси стул, – скомандовала Женя, – и мою шкатулку с инструментами от центрального бассейна. Она тяжелая. Найдешь ее у полотенец.

– Вы принесли с собой шкатулку? – изумился Уайлен.

– Сулийка намекнула, что она может понадобиться, – сказала Женя, выгоняя их из помещения, чтобы они побыстрее выполнили приказ.

– Такая же властная, как и Зоя, – пробурчал Джеспер, покорно следуя за Уайленом.

– Но с отличным слухом! – крикнула Женя.

Джеспер нашел шкатулку рядом с центральным бассейном. Та больше походила на маленький шкафчик, ее двойные дверцы закрывались на детально разработанную золотую защелку. Когда они вернулись в комнату с глиной, Жена указала Уайлену сесть рядом с окном, где освещение было лучше всего. Затем взяла его за подбородок и начала поворачивать лицо в разные стороны.

Джеспер поставил шкатулку.

– На что вы смотрите? – спросил он.

– На швы.

– Швы?

– Какой бы ни была хорошей работа портнихи, если сильно присмотреться, можно увидеть швы, место, где заканчивается одно и начинается другое. Я ищу признаки первоначальной структуры. Портрет помогает.

– Не знаю, почему я так нервничаю, – пробормотал Уайлен.

– Потому что она может налажать и придать тебе вид кудрявой ласки?

Женя подняла бровь огненного цвета.

– Может, полевки.

– Не смешно! – сказал Уайлен. Он так сильно сжал кулаки на коленях, что его костяшки побелели.

– Ладно, – вздохнула Женя. – Я могу попытаться, но ничего не обещаю. Работа Нины практически безупречна. К счастью, моя – тоже.

Джеспер улыбнулся.

– Вы напоминаете мне ее.

– Думаю, ты хотел сказать, что она напоминает тебе меня.

Женя начала раскладывать свои инструменты. Ее шкатулка была куда более сложной, чем та, которую использовала Нина. Там были и капсулы с краской, и баночки с цветным порошком, и ряды стеклянных стеллажей, наполненных чем-то похожим на прозрачный гель.

– Это клетки, – объяснила Женя. – Для подобной работы мне понадобится человеческая ткань.

– Это ни капельки не мерзко, – прокомментировал Джеспер.

– Могло быть и хуже, – пожала плечами девушка. – Когда-то я знала женщину, которая втирала китовую плаценту себе в лицо в надежде, что это сделает ее моложе. Не говоря уж о том, что она делала со слюной обезьяны.

– Человеческая ткань – звучит восхитительно, – исправился Джеспер.

– И я так считаю.

Она закатала рукава, и Джеспер увидел, что ее руки и предлечья тоже покрывают шрамы, как и ее лицо. Ему трудно было даже представить, какое оружие могло так ее изуродовать.

– Ты пялишься, – сказала Женя, не глядя на него.

Джеспер подпрыгнул, и его щеки залились краской.

– Прошу прощения.

– Все нормально. Люди любят смотреть. Ну, не всегда. После нападения на меня все отказывались даже коситься в мою сторону.

Джеспер слышал, что ее пытали во время равкианской гражданской войны, но это не тема для вежливой беседы.

– Теперь я не знаю, куда смотреть, – признался он.

– Куда хочешь. Только не шуми, чтобы я не сотворила безобразного монстра из этого бедного мальчика. – Она рассмеялась при виде гримасы ужаса на лице Уайлена. – Шучу-шучу. Но не дергайся. Это медленная работа, так что тебе придется набраться терпения.

Она оказалась права. Процесс шел очень медленно, и Джеспер не был уверен, что вообще что-то происходит. Женя касалась пальцами кожи под глазами Уайлена или его век, затем отходила и изучала результат – которого, насколько мог судить стрелок, просто не было. Затем она тянулась к стеклянным стеллажам или баночкам, окунала во что-то свои пальцы, снова прикасалась к лицу Уайлена и отходила. Стрелок начал думать о своем. Он обошел комнату кругом, мокнул пальцы в глину, пожалел об этом, пошел на поиски полотенца. Но когда он посмотрел на Уайлена издалека, то увидел, что что-то поменялось.

– Работает! – воскликнул он.

Женя холодно покосилась на него.

– Естественно.

Периодически портниха останавливалась, потягивалась и давала Уайлену зеркало, чтобы он мог проконсультировать ее, что правильно и неправильно. Спустя час радужки Уайлена поменяли окрас с золотого на голубой, и форма его глаз тоже изменилась.

– Его брови должны быть уже, – прокомментировал Джеспер, заглядывая за плечо Жени. – Самую малость. И его ресницы были длиннее.

– Не знал, что ты уделял этому такое внимание, – пробормотал Уайлен.

Джеспер улыбнулся.

– Еще как уделял.

– О, славно, он краснеет! – воскликнула Женя. – Прекрасно для циркуляции.

– Вы тренируете фабрикаторов в Малом дворце? – поинтересовался Уайлен.

Джеспер нахмурился. Зачем ему поднимать эту тему?

– Конечно. На территории дворца есть школа.

– А что делать, если ученикам уже много лет? – продолжал парень.

– Гриша можно обучить в любом возрасте, – ответила Женя. – Алина Старкова не ведала о своих способностях до семнадцати лет, и она… она была одной из самых могущественных гришей, когда-либо существовавших. – Женя надавила на левую ноздрю Уайлена. – Учиться легче, когда ты молод, но так всегда. Дети быстрее изучают языки. Математику.

– И они бесстрашны, – тихо произнес Уайлен. – Это другие люди рассказывают им об их пределах. – Уайлен встретился взглядом с Джеспером за плечом Жени и, словно бросая вызов им обоим, сказал: – Я не могу читать. – Его кожа мгновенно покрылась пятнами, но голос оставался твердым.

Женя пожала плечами.

– Это потому, что никто не тратил времени на твое обучение. Многие крестьяне в Равке не умеют читать.

– Меня обучали многие люди. Испробовали различные методики. У меня были все возможности. Но я просто на это не способен.

Джеспер видел тревогу на его лице, видел, чего ему стоило произнести эти слова вслух. Из-за этого он почувствовал себя трусом.

– Похоже, ты и так неплохо справляешься, – ответила Женя. – Не считая твоей дружбы с уличными бандитами и стрелками.

Уайлен поднял брови, и Джеспер понял, что тот ждет, пока стрелок заговорит, но он промолчал. «Это не дар, а проклятие». Парень вернулся к окну, внезапно глубоко заинтересовавшись видом улиц внизу. «Это то, что убило твою маму, ты это понимаешь?»

Женя работала над Уайленом и просила его подержать зеркало, чтобы тот подкорректировал изменения. Джеспер наблюдал за этим процессом какое-то время, затем поднялся наверх, чтобы проведать отца, а потом налил Жене чашку чая, а Уайлену – чашку кофе. Когда он вернулся в комнату с глиной, то чуть не выронил их из рук.

В последних лучах полуденного солнца сидел Уайлен, настоящий Уайлен, парнишка, которого он впервые увидел на том кожевенном заводе, потерянный принц, очнувшийся не в той сказке.

– Что скажешь? – поинтересовалась Женя.

Уайлен нервно возился с пуговицами своей рубашки.

– Это он, – кивнул Джеспер. – Наш свежеприготовленный беглый купчик.

Женя потянулась и сказала:

– Славно, а не то я бы сошла с ума, если бы провела еще хоть минуту в этой воняющей глиной комнате. – Было ясно, что она устала, но ее лицо сияло, янтарный глаз блестел. Вот как выглядели гриши, когда использовали свои способности. – Было бы лучше, если бы я взглянула на свою работу свежим взглядом утром, но мне нужно возвращаться в посольство. А завтра, ну… – девушка пожала плечами.

Завтра объявят об аукционе, и все изменится.

Уайлен поблагодарил ее и продолжал благодарить, пока она насильно не выпихнула их за дверь, чтобы отправиться на поиски Зои.

Джеспер и Уайлен молча поднялись на лифте обратно в номер. Джеспер заглянул в спальню и увидел, что его отец заснул, лежа поверх одеяла, его грудь дрожала от громкого храпа. На постели была раскидана кипа бумаг. Джеспер собрал их в стопку – цены на юрду, списки фермерских площадей за пределами городов в Новом Земе.

«Тебе необязательно прибираться за нами, пап».

«Кто-то же должен».

Уайлен зажигал лампы в гостиной.

– Ты голоден?

– Умираю с голоду, – ответил стрелок. – Но папа спит. Не думаю, что нам можно заказывать еду. – Он склонил голову, глядя на Уайлена. – Ты попросил ее приукрасить свою внешность?

Щеки купчика залились краской.

– Может, ты просто забыл, насколько я красив? – Джеспер выгнул бровь. – Ладно, ну, может, самую малость. – Парень присоединился к стрелку у окна, выходившего в город. На улицу опустились сумерки, и строгая шеренга фонарей вдоль канала ярко загорелась. По улицам разгуливали патрули городской стражи, а Обручи снова вспыхнули яркими цветами и звуками. Как долго они смогут прятаться в «Гельдреннере»? Джеспер задумался, не рыскали ли хергуды по городу в поисках гришей, заглядывая в дома, в которых те работали. Прямо в эту секунду шуханские солдаты могли окружать посольство. Или, может, этот отель. Могут ли они учуять гришей на пятнадцатом этаже?

Временами над Обручами взрывались фейерверки. Джеспера это не удивило. Он хорошо знал Бочку. Она всегда жаждала большего – денег, беспредела, насилия, похоти. Она страдала от чревоугодия, и Пекка Роллинс предложил Каза и остальную команду в качестве главного блюда.

– Я понял, что ты пытался там сделать, – сказал Джеспер. – Необязательно было рассказывать ей, что ты не умеешь читать.

Уайлен достал собственную миниатюру из кармана и положил ее на стол. На них смотрели серьезные голубые глаза маленького Уайлена.

– Ты знал, что Каз был первым человеком, которому я рассказал о своем… состоянии?

– Нашел кому.

– Знаю. Я чуть не захлебнулся этими словами. Очень боялся, что он начет издеваться надо мной. Или просто рассмеется. Но он этого не сделал. Разговор с Казом и встреча с отцом будто освободили что-то во мне. И я чувствую себя свободнее каждый раз, когда рассказываю об этом новому человеку.

Джеспер наблюдал, как под Зентсбриджем исчезла лодка. Она была практически пустой.

– Я не стыжусь того, что я гриш.

Уайлен провел пальцем по краю миниатюры. Парень ничего не говорил, но Джеспер видел, что ему хотелось.

– Ну, давай, – сказал он. – Выкладывай, о чем ты думаешь.

Уайлен посмотрел на него. Его глаза были ясного, чистого голубого цвета, который и помнил Джеспер – горное озеро, бескрайнее земенское небо. Женя хорошо справилась со своей задачей.

– Я просто этого не понимаю. Всю свою жизнь я скрывал то, что не способен на некоторые вещи. Зачем бежать от поразительных вещей, на которые ты способен?

Джеспер раздраженно пожал плечами. Он злился на своего отца почти по тем же причинам, о которых говорил Уайлен, но сейчас ему просто хотелось обороняться. Это его выбор, правильный или неправильный, но давно принятый.

– Я знаю, кем являюсь, в чем я хорош, что могу и не могу. Я просто… тот, кто я есть. Великолепный стрелок, плохой игрок. Почему этого недостаточно?

– Для меня? Или для тебя?

– Не начинай философствовать, купчик.

– Джес, я думал об этом…

– Обо мне? Поздними ночами? Что на мне было?

– Я думал о твоих силах, – сказал Уайлен, краснея пуще прежнего. – Тебе никогда не приходило в голову, что твои способности гриша могут частично являться причиной твоей меткости?

– Уайлен, ты, конечно, милый, но в этой кудрявой головушке крутится слишком много безумных мыслей.

– Возможно. Но я видел, как ты манипулировал металлом. Видел, как ты направлял его. Что, если ты не промахиваешься, потому что контролируешь свои пули?

Джеспер покачал головой. Глупость какая! Он был хорошим стрелком, потому что вырос на границе, разбирался в оружии, потому что мама научила его ровно держать руку, очищать разум и чувствовать свою мишень так же хорошо, как видеть. Его мама. Фабрикатор. Гриш, даже если она никогда не использовала это слово. «Нет. Дело в другом». Но что, если он не прав?

Джеспер отмахнулся от этой мысли, чувствуя, как горит его кожа от желания двигатья.

– Вот обязательно тебе говорить на подобные темы? Зачем все усложнять?

– Потому что в этом нет ничего простого, – честно ответил Уайлен. В Бочке никто так не разговаривал. – Ты продолжаешь делать вид, что все нормально. Переключаешься на следующую драку или вечеринку. А что, по-твоему, случится, если ты остановишься? Чего ты боишься?

Джеспер снова пожал плечами. Затем поправил пуговицы на рубашке, коснулся пальцами револьверов. Когда он чувствовал себя подобным образом, сердито и растерянно, казалось, его руки начинали жить собственной жизнью. Его тело зудело от энергии. Ему нужно выбраться из этого помещения.

Уайлен опустил руку на его плечо.

– Остановись.

Джеспер и сам не знал, хотел ли он оттолкнуть парня или прижать его к себе.

– Просто остановись, – повторил он. – Дыши.

Уайлен твердо смотрел на него. Джеспер не мог отвести взгляда от этих голубых, как море, глаз. Он заставил себя замереть, сделал вдох, выдох.

– Еще раз, – потребовал Уайлен, и, когда Джеспер открыл рот, чтобы снова вдохнуть, Уайлен приблизился и поцеловал его.

Разум Джеспера опустел. Он не думал о том, что произошло раньше, или что будет потом. Все перестало существовать, кроме реальности: рта Уайлена, его мягких губ, тонких костей, шелковистых кудрей. Джеспер обхватил его затылок и притянул ближе. Вот тот поцелуй, которого он ждал. Это выстрел. Пожар в прериях. Поворот «Колеса фортуны». Джеспер чувствовал биение своего сердца, – или Уайлена? – колотящегося в груди, и единственная мысль, крутившаяся в его голове, была счастливым, удивленным: «О!»

Медленно и неминуемо, они отстранились друг от друга.

– Уайлен, – прошептал Джеспер, глядя в его круглые глаза небесного оттенка, – я очень надеюсь, что мы не умрем.

 

29

Нина

Нина пришла в ярость, когда узнала, что Женя перекроила не только Уайлена, но и Каза, а ей не довелось на это посмотреть.

Бреккер позволил портнихе поправить себе нос, убрать отечность на глазе, чтобы он мог видеть, и разобраться с худшими последствиями битвы на своем теле. Но на этом все.

– Почему? – поинтересовалась девушка. – Она могла бы…

– Она не знала, когда остановиться, – резко ответил Каз.

У Нины появилось подозрение, что Женя предложила ему вылечить ногу.

– Что ж, ты выглядишь как худший из бандитов Бочки, – пожаловалась она. – Мог хотя бы позволить ей убрать все остальные ушибы.

– Я и есть худший бандит Бочки. И если я не буду выглядеть так, будто только что одолел десятерых лучших крепышей Пера Хаскеля, то никто в это не поверит. А теперь приступай к работе. Нельзя устроить вечеринку, если никто не получит на нее приглашение.

Нина не особо ждала эту конкретную вечеринку, но следующим утром объявление разошлось по всем ежедневным газетам, висело на колоннах на восточном и западном входе в Биржу и было пришпилено к главным дверям Штадхолла.

Изложено оно было коротко и ясно:

«Кювей Юл-Бо, сын Бо Юл-Баюра, главный химик Без Жу, предоставляет свои услуги и готов наняться на службу, как того пожелает рынок и рука Гезена. Желающие принять участие в торгах приглашаются на свободный и справедливый аукцион, проходящий в соответствии с законами Керчии, правилами Торгового совета и под наблюдением Совета приливов в Церкви Бартера через четыре дня. Собрание в полдень. Да пребудет с нами священный Гезен, и пусть Его рука руководит торговлей».

Город уже буянил из-за комендантского часа, баррикад и блокад. Теперь слухи разносились по кафетериям и тавернам, меняясь и усиливаясь от салонов на улице Гельштрат и до трущоб Бочки. По словам нового босса отряда Отбросов Каза, люди жаждали любой информации о таинственном Кювее Юл-Бо, и его аукцион уже связали с ужасным нападением на Западный Обруч, когда было почти стерто с лица земли два дома удовольствий, и появилось множество сообщений о летающих людях. Инеж лично наведалась в шуханское посольство и вернулась с новостью, что там все утро приходили и уходили посыльные и что она видела, как сам посол прорвался на доки, чтобы потребовать у Совета приливов освободить один из шуханских кораблей.

– Он хочет послать за фабрикатором, чтобы изготовить золото, – сказал Джеспер.

– Какая жалость, что все гавани перекрыты, – вздохнул Каз.

Двери в Штадхолл были закрыты для посетителей, и, как сообщалось, Торговый совет объявил об экстренном собрании, чтобы решить, наложат ли они вето на аукцион. Это была проверка: поддержат ли они законы города или – учитывая, что они все-таки что-то знали о Кювее, – найдут повод отказать ему в его правах?

На вершине часовой башни Нина ждала вместе с остальными, наблюдая за восточным входом в Биржу. В полдень человек в черном костюме, явно купец, подошел к арке со стопкой документов. На него накинулась толпа людей, вырывая брошюры из рук.

– Бедный малыш Карл Драйден, – сказал Каз. Видимо, он был самым молодым членом совета, и поэтому грязную работу доверили ему.

Через пару секунд Инеж ворвалась в двери номера, сжимая в руке брошюру. Невероятно! Нина смотрела прямо на толпу вокруг Драйдена, но ни разу ее не заметила.

– Они одобрили аукцион, – сказала она, вручая бумажку Казу, который передал ее по кругу.

Там было сказано следующее: «Согласно законам Керчии, Торговый совет Кеттердама согласен выступить в качестве представителя Кювея Юл-Бо на законном аукционе его услуг. Да пребудет с нами священный Гезен, и пусть Его рука руководит торговлей».

Джеспер шумно выдохнул и посмотрел на отца, покорно изучающего отчеты о сырьевых товарах и сценарий, который подготовили для него Каз с Ниной.

– Еще бы они не согласились. Не с моим везением.

Инеж опустила руку на его плечо.

– Еще не поздно изменить курс.

– Поздно, – вздохнул Джеспер. – Уже давно слишком поздно.

Нина ничего не сказала. Ей нравился Колм. Она заботилась о Джеспере. Но этот аукцион – их единственный шанс, что они доставят Кювея в Равку и спасут жизни гришей.

– Торговцы – идеальные фили, – хмыкнул Каз. – Они богаты и умны. Это значит, что их легко обвести вокруг пальца.

– Почему? – поинтересовался Уайлен.

– Богачам нравится верить, что каждое пенни заработано их трудом, но они забывают, что дело еще и в удаче. Умные всегда ищут лазейки. Способ обыграть систему.

– Тогда какого филю обмануть труднее всего? – полюбопытствовала Нина.

– Самые крепкие фили – это честные, – ответил Каз. – К счастью, у нас такие почти не водятся. – Он постучал по циферблату часов, указывая на Карла Драйдена, который все еще стоял у Биржи и обмахивался шляпой, пока толпа рассасывалась. – Драйден унаследовал состояние от отца. С тех пор он был слишком робким инвестором, чтобы существенно увеличить свое богатство. Он отчаянно нуждается в возможности проявить себя перед другими членами Торгового совета. И мы предоставим ему эту возможность.

– Что еще нам о нем известно? – спросила Нина.

Каз едва подавил улыбку.

– Нам известно, что его представляет наш хороший друг и любитель собак – Корнелис Смит.

Наблюдая за конторой Корнелиса Смита с раннего утра, Отбросы узнали, что адвокат весь день посылал гонцов к своим клиентам, собирая необходимые подписи и передавая важную информацию. Посыльным слишком хорошо платили, чтобы их подкупить – особенно если один из них оказался бы тем страшным и редким честным человеком.

В каком-то смысле им стоило поблагодарить Ван Эка за то, с какой легкостью Казу удалось расставить ловушки. Переодевшись в форму городских стражников, Аника и Пим безнаказанно остановили посыльных Смита, требуя предъявить документы, и обыскали их сумки. Документы внутри были конфиденциальными и запечатанными, но ребятам нужны были вовсе не они. Им нужно было всего лишь посадить пару семян, чтобы соблазнить юного Карла Драйдена.

– Порой хороший вор не просто отбирает, но и оставляет что-то после себя, – объяснил Каз.

Работая в паре со Шпектом, Уайлен создал штамп, который можно было прижать к задней части запечатанного конверта. От этого появлялось впечатление, что конверт впитал в себя чернила с другого документа, будто какой-то беспечный клерк оставил бумаги во влажном месте. Когда посыльные доставят документы Драйдену, он, проявив любопытство, непременно хотя бы мельком посмотрит на слова, якобы отпечатавшиеся на его стопке бумаг. Там он обнаружит и в самом деле кое-что очень любопытное – письмо от одного из клиентов Смита. Его имя будет нечитабельно, но письмо определенно написано в стиле дознания: знает ли Смит что-то о фермере по имени Иоганн Ритвельд, главе консорциума керчийских и земенских производителей юрды? Он устраивает встречи в «Гельдреннере» с избранным количеством лиц. Можно ли добиться приглашения?

До объявления об аукционе Кювея эта информация не вызвала бы особого интереса. Зато после на подобных сведениях можно заработать целое состояние.

Еще до того, как они подкинули приманку в виде поддельного письма, Каз отправлял Колма на ужины в роскошный фиолетовый ресторан «Гельдреннера» с разными членами керчийского торгового и банковского сообщества. Колм всегда сидел на приличном расстоянии от других посетителей, заказывал дорогие блюда и общался с гостями на приглушенных тонах. Темы для разговоров были совершенно безобидными, – отчеты об урожае и процентные ставки – но никто в ресторане об этом не знал. Все это делалось на виду у обслуживающего персонала, чтобы когда Торговый совет начнет расспрашивать, как проводит свое время господин Ритвельд, они отвечали так, как того хотел Каз.

Нина принимала участие во всех встречах, играя роль переводчика господин Ритвельда – гриш-сердцебитка, пытающаяся найти работу после разрушения дома «Белой розы». Несмотря на то что она буквально обваливала себя в кофейном экстракте, чтобы сбить с толку хергудов, девушка чувствовала себя беззащитной, сидя в открытую в ресторане. Каз приказал Отбросам денно и нощно следить за улицами вокруг отеля, чтобы те сообщили, если на горизонте объявятся шуханские солдаты. Никто не забыл, что те охотились на гришей, и Нина может стать очень привлекательной мишенью, если шуханцы узнают об этих встречах. Потому что сердцебитка под действием парема может радикально изменить ход аукциона. Возможно, даже позволит им противостоять Совету приливов. Тем не менее Нина практически не сомневалась, что купцы, знающие о проживании Ритвельда в этом отеле, не станут болтать. Каз хорошо просветил ее о силе жадности, а эти люди старались не упустить ни одного кусочка прибыли.

Нина также оценила, насколько вдумчиво подошел Бреккер к выбору образа для Колма. Он все еще был одет как фермер, но Каз добавил несколько штрихов, чтобы усовершенствовать его внешний вид – дорогое пальто, начищенные ботинки, серебряная булавка для галстука с небольшим украшением в виде необработанного аметиста. Это признаки процветания, и торговцы их непременно заметят и оценят – ничего слишком броского или кричащего, ничего, что могло бы вызвать подозрение. Купцам, как и большинству людей, нравилось думать, что это они обхаживают кого-то, а не их.

Что же насчет Нины, Женя предложила ей надеть роскошный красный кафтан из ее коллекции, а цвет вышивки они изменили с синего на черный. Размер Нины едва ли совпадал с Жениным, но им удалось распустить швы и вшить несколько дополнительных вставок. Девушке было непривычно снова надеть настоящий кафтан после стольких лет. Тот, который она носила в доме «Белой розы», был обычным костюмом, дешевым нарядом, чтобы произвести впечатление на клиентов. Этот же был настоящим, и его носили солдаты Второй армии. Сшит он из сырого шелка, покрытого красной краской, – на такую работу способен только фабрикатор. В праве ли она носить эту форму после всего, что произошло?

Когда Матиас увидел Нину, он замер, стоя в дверях номера, его голубые глаза были широко раскрыты от удивления. Так они и стояли в тишине, пока он наконец не выпалил:

– Ты чудесно выглядишь.

– Я выгляжу как твой враг.

– Одно другому не мешает. – Затем он просто протянул ей руку.

Нина переживала из-за того, что главная роль в их шараде досталась Колму. Он определенно был новичком, и во время первых встреч с банкирами и консультантами выглядел таким же зеленым, как его гороховый суп. Но с каждым часом его уверенность росла, и в Нине зародилась надежда.

Тем не менее ни один член Торгового совета не пришел на встречу с Иоганном Ритвельдом. Может, Драйден не заметил отпечаток фальшивого документа, или решил проигнорировать эту информацию. Или же Каз просто переоценил его жадность.

А затем, всего за сорок восемь часов до аукциона, Иоганн Ритвельд получил письмо от Карла Драйдена, просившего о встрече в надежде обсудить деловые вопросы, которые могут принести пользу им обоим. Джеспер пытался вселить уверенность в отца, пока Каз инструктировал Анику и Пима. Если они хотят зацепить Драйдена на крючок, им нужно постараться, чтобы и другая крупная рыбешка заинтересовалась приманкой. Нина и Колм, как обычно, пошли на утреннюю встречу в ресторане, и девушка сделала все возможное, чтобы успокоить его.

В одиннадцать часов она заметила, как в ресторан вошли двое мужчин в черных костюмах торговцев. Они не спрашивали у хозяина отеля, где найти Иоганна Ритвельда, а пошли прямиком к столу – верный признак того, что за ним наблюдали и собирали информацию.

– Они тут, – прошептала Нина Колму и тут же об этом пожалела, поскольку он тут же выпрямился и начал оборачиваться.

Девушка схватила его за руку.

– Посмотрите на меня. Спросите о погоде.

– Почему о погоде? – удивился тот, и на его лбу выступили бисеринки пота.

– Ну, если уж так хотите, можете спросить меня о последних моделях обуви. Мне просто нужно, чтобы вы вели себя естественно. – Она пыталась замедлить собственное сердцебиение, – раньше ей это удавалось без глупых дыхательных процедур – потому что Нина узнала человека, пришедшего с Драйденом. Это был Ян Ван Эк.

Они подошли к столу и сняли котелки.

– Господин Ритвельд?

– Да? – пропищал Колм. Не самое благоприятное начало. Нина незаметно пнула его под столом. Мужчина закашлялся. – Какое у вас ко мне дело, господа?

Во время их подготовки Каз настоял, чтобы Нина выучила все цвета и символы домов Торгового совета, и сердцебитка узнала их по булавкам для галстуков – золотая пшеница, связанная синей эмалевой лентой семьи Драйдена, и красный лавровый венок Ван Эка. Но даже не будь у того булавки, она бы узнала его из-за сходства с Уайленом. Девушка скептически посмотрела на лысеющую голову купца. Бедняге Уайлену придется потратиться на хорошее тонизирующее средство.

Драйден напыщенно прочистил горло.

– Я – Карл Драйден, а это многоуважаемый господин Ян Ван Эк.

– Господин Драйден! – воскликнул Колм с преувеличенным удивлением. – Я получил вашу записку. К сожалению, мой день полностью расписан.

– Может, вы могли бы выделить мне несколько минут на разговор?

– Мы не хотим тратить ваше время, господин Ритвельд, – сказал Ван Эк с изумительно симпатичной улыбкой. – Как и свое.

– Что ж, отлично, – вздохнул отец Джеспера, убедительно демонстрируя нежелание. – Прошу, присаживайтесь.

– Благодарю, – ответил Ван Эк, не переставая улыбаться. – Как мы поняли, вы представляете консорциум производителей юрды.

Колм огляделся, словно боялся, что их кто-то услышит.

– Вполне может быть. Где вы взяли информацию обо мне?

– Боюсь, я не имею право это разглашать.

– Он что-то скрывает, – сказала Нина.

Драйден и Ван Эк дружно нахмурились.

– Я узнал от капитана корабля, на котором вы приплыли, – ответил Ван Эк.

– Вранье, – выпалила Нина.

– Откуда вам знать? – начал сердиться Драйден.

– Я – гриш, – Нина театрально взмахнула рукой. – Мне известно все.

Отчего бы не развлечься?

Драйден тревожно закусил нижнюю губу, а Ван Эк недовольно признался:

– Возможно, эта информация попала в наши руки через контору Корнелиса Смита.

– Понятно, – произнес Колм с мрачным видом.

Нина едва ему не зааплодировала. Теперь торговцы заняли оборонительную позицию.

– Мы заинтересованы в том, чтобы присоединиться к вашему списку инвесторов, – сказал Ван Эк.

– Мне не нужны новые инвесторы.

– Как это? – пришел в недоумение Драйден. – Вы пробыли в городе меньше недели.

– По какой-то причине ветер поменялся. Я сам до конца этого не понимаю, но в последнее время все резко заинтересовались юрдой.

Ван Эк подался вперед и слегка прищурился.

– А вот это уже любопытно, господин Ритвельд. Как так вышло, что вы приплыли в Кеттердам в такое удачное время? Почему вдруг решили организовать консорциум юрды?

Ага, оборонительная позиция, как же! Но Каз хорошо вымуштровал Колма.

– Если вам так интересно, пару месяцев назад кто-то начал скупать плантации юрды вокруг Кофтона, но никто не мог установить его личность. Некоторые из нас догадались, что нужно ковать железо, пока горячо, и решили не продаваться ему, а начать собственное предприятие.

– Неизвестный покупатель? – поднял брови Драйден. Ван Эк позеленел.

– Да, – кивнула Нина. – Господину Ритвельду и его партнерам не удалось узнать, кто он такой. Но возможно, вам, господа, больше повезет. Ходят слухи, что он – керчиец.

Ван Эк откинулся на спинку кресла. Его бледная кожа стала липкой и заблестела. Власть за столом вновь переменилась. Меньше всего Ван Эку хотелось, чтобы люди разузнали, кто скупал плантации юрды. Нина снова нежно пнула Колма под столом. Чем меньше интереса они проявят к деньгам членов совета, тем активнее те будут пытаться их втюхать.

– На самом деле, – продолжил Колм, – если вам удастся что-то разузнать о нем, то вы сможете воспользоваться его услугами. Быть может, он еще ищет инвесторов.

– Нет, – немного резко ответил Ван Эк. – В конце концов, вы уже здесь и можете представлять наши интересы. Зачем тратить время и усилия на бессмысленные поиски? У каждого человека есть право искать выгоду.

– Тем не менее, – начал Драйден. – Возможно, этому инвестору было что-то известно о ситуации с шуханцами…

Ван Эк бросил на него предостерегающий взгляд; ему определенно не хотелось, чтобы о делах совета беспечно трубили на всех углах. Юный купец быстро захлопнул рот, клацнув зубами.

Но затем Ван Эк сложил пальцы вместе и произнес:

– Нам, несомненно, стоит собрать всю возможную информацию. Я лично займусь расследованием по делу этого покупателя.

– Тогда, возможно, нам не стоит действовать так поспешно, – сказал Драйден.

«Действительно робкий», – подумала Нина. Затем увидела, как Аника подает им сигнал из вестибюля.

– Господин Ритвельд, к вам уже пришли на встречу. – Она многозначительно покосилась на центральный вход, где Ротти – прекрасно выглядевший в черном костюме торговца, – заводил группу мужчин в ресторан.

Ван Эк и Драйден переглянулись, увидев Йеллена Радмаккера, одного из самых богатых инвесторов во всей Керчии, прошедшего в вестибюль. На самом деле, как только им пришла записка от Драйдена с просьбой о встрече, несколько инвесторов были приглашены на презентацию земенских нефтяных фьючерсов, которая не имела никакого отношения к выдуманному Иоганну Ритвельду. Разумеется, Ван Эк и Драйден об этом не знали. Главное, чтобы они верили, что могут потерять возможность вложить деньги в прибыльное дело. Нина даже пожалела, что не сможет послушать, как Джеспер будет целый час разглагольствовать о рынке ресурсов.

Девушка в очередной раз пнула Колма под столом.

– Что ж, – спешно произнес он. – Мне пора идти, господа. Было приятно…

– Какова цена акций? – выпалил Драйден.

– Боюсь, на столь позднем этапе я не могу принять больше…

– Что, если мы вложимся вместе? – спросил Ван Эк.

– Вместе?

– Торговый совет полагает, что скоро цена на юрду изменится. До недавнего времени наши руки были связаны ролью государственных служащих. Но предстоящий аукцион дал нам возможность заняться новыми инвестициями.

– Это законно? – Колм нахмурил брови, выражая глубочайшую озабоченность.

– Конечно. Нам запрещено влиять на результат аукциона, но вложение в ваш фонд вполне в рамках закона и может быть взаимовыгодным для нас обоих.

– Я понимаю, какую выгоду принесет мой фонд вам, но…

– Вы встречались с разными инвесторами. А что, если Торговый совет станет вашим главным вкладчиком? Что, если этот фонд станет исключительно нашим? Совет представляет тринадцать самых древних и известных семей Керчии, с процветающими предприятиями и большим капиталом. Фермеры из вашего консорциума не могли и мечтать о таких партнерах.

– Я… не знаю, – ответил Колм. – Это, безусловно, привлекательно, но мне понадобится серьезная страховка, если мы подвергнем себя такому риску. Если совет внезапно передумает, мы потеряем всех инвесторов разом.

Драйден ощетинился.

– Ни один член Торгового совета не станет нарушать контракт. Мы закрепим его собственными печатями на глазах у судьи, которого вы выберете сами.

Нина так и видела, как крутились колесики в голове Ван Эка. Несомненно, некоторые фермеры в Новом Земе действительно отказались продавать ему плантации. Теперь у него появилась возможность контролировать не только те поля, которые он приобрел, но и солидную часть тех, которые не удалось купить. Девушка также задумалась, не чувствовал ли он давления со стороны Торгового совета после того, как город потратил деньги на поиски его сына, отсюда и его желание преподнести им такой выгодный подарок.

– Дайте нам сорок восемь часов… – начал Ван Эк.

Лицо Колма источало сожаление.

– Боюсь, я должен закончить свои дела к завтрашнему вечеру. Я уже купил билет на корабль.

– Гавани закрыты, – сказал купец. – Вы никуда не уплывете.

Отец Джеспера направил на Ван Эка такой леденящий душу взгляд своих серых глаз, что волоски на руках Нины встали дыбом.

– У меня появилось отчетливое впечатление, господин Ван Эк, что вы мне угрожаете, и мне это не нравится.

Несколько секунд Ван Эк стоически не отводил глаз, но потом жадность взяла верх над ним.

– Значит, сутки.

Колм сделал вид, что колеблется.

– Хорошо, я согласен. Но обещаний давать не стану. Прежде всего я должен действовать в интересах консорциума.

– Разумеется, – кивнул Ван Эк, после чего встал и пожал ему руку. – Мы просим вас лишь повременить с окончательным решением и дать возможность убедить вас отдать нам фонд. Думаю, вы сочтете наше предложение очень щедрым.

Колм посмотрел в том направлении, куда ушел Радмаккер.

– Полагаю, это я могу сделать. Хорошего вам дня, господа.

Когда Нина повернулась, чтобы последовать за ним, Ван Эк вдруг окликнул ее:

– Госпожа Зеник.

– Да?

– Я слышал, раньше вы работали в доме «Белой розы», – его губы слегка изогнулись, словно даже произносить название этого заведения было сравнимо с развратом.

– Так и есть.

– Я также слышал, что его сердцебитка периодически сотрудничает с Казом Бреккером.

– Да, я выполняла поручения для Бреккера, – с легкостью призналась Нина. Лучше сразу переходить в наступление. Она взяла Ван Эка за руку и с удовольствием увидела, как тот отпрянул. – Но, прошу, поверьте, если бы я имела хоть малейшее представление о том, куда он увез вашего сына, я бы непременно рассказала властям.

Ван Эк напрягся. Он определенно не собирался уводить беседу в эту степь.

– Я… спасибо.

– Даже не представляю, какие страдания вы испытываете. Как Бреккеру вообще удалось и пальцем коснуться мальчика? – продолжила Нина. – Я-то думала, что ваша охрана…

– Уайлена не было дома.

– Нет?

– Он обучался в музыкальной школе в Белендте.

– А что его учителя говорят о похищении?

– Я… – Ван Эк нервно покосился на Драйдена. – Они тоже сбиты с толку.

– Возможно, он связался с плохой компанией?

– Возможно.

– Надеюсь, он не переходил дорогу Казу Бреккеру, – Нина передернулась.

– Уайлен не стал бы…

– Конечно, нет, – перебила она, встряхнув рукавами кафтана и приготовившись к выходу из ресторана. – Только дурак бы на это пошел.

 

30

Каз

Каз прекрасно видел, что Нина устала. Все устали. Даже у него не оставалось иного выбора, кроме как отдохнуть после драки. Тело перестало его слушаться. Он перешел невидимую границу и просто отключился. Каз не помнил, как заснул. Ему не снились сны. Он отдыхал в самой маленькой спальне номера, лежа на спине и прорабатывая детали своего плана, а в следующую секунду уже очнулся в темноте – в панике, и не имея понятия, где он и как сюда попал.

Когда он попытался включить светильник, то почувствовал острый укол боли. Легкие прикосновения Жени, когда она осматривала его раны, были сродни адским мучениям, но, возможно, стоило позволить портнихе подлатать его получше. Впереди ждала долгая ночь, да и замысел с аукционом отличался от всего, что он проворачивал раньше.

За то время, пока он был с Отбросами, Каз много чего повидал и услышал, но беседа со Штурмхондом в солярии была венцом всех его предыдущих афер.

Они подробно обсудили аукцион, что им потребуется от Жени, как, по мнению Каза, пойдут торги и по сколько будут набавлять. Бреккер хотел, чтобы равкианцы вступили в борьбу с пятьюдесятью миллионами, и подозревал, что шуханцы поднимут ставку на десять или даже больше миллионов. Ему нужно было знать, что Штурмхонд предан общему делу. Как только об аукционе объявят, обратного пути уже не будет.

Корсар был насторожен и настаивал, чтобы ему рассказали, как их наняли для работы в Ледовом Дворе, а также как им удалось найти и освободить Кювея. Каз предоставил ему достаточно информации, чтобы убедить, что Кювей в самом деле сын Бо Юл-Баюра. Но он не был заинтересован в разглашении механизма их замыслов и не собирался раскрывать корсару истинные таланты его команды. Кто знает, может, однажды ему захочется обокрасть и самого Штурмхонда.

Наконец тот разгладил лацканы своего бирюзового сюртука и сказал:

– Что ж, Бреккер, вы определенно размениваетесь только полуправдой или откровенной ложью, так что эта работа – как раз для вас.

– Есть еще кое-что, – начал Каз, изучая сломанный нос корсара и его рыжеватые волосы. – Прежде чем мы возьмемся за руки и дружно спрыгнем с обрыва, я хочу знать, с кем именно имею дело.

Штурмхонд изогнул бровь.

– Мы не ходили вместе в поход и не обменивались одеждой, но мне показалось, что наше знакомство прошло вполне цивилизованно.

– Кто вы на самом деле, корсар?

– Это экзистенциальный вопрос?

– Ни один хороший вор не разговаривает так, как вы.

– Вам не хватает широты взглядов.

– Я знаю, как выглядят богатые отпрыски, и не верю, что король послал бы обычного корсара разбираться с такими деликатными вопросами.

– Обычного! – фыркнул Штурмхонд. – Вы так хорошо разбираетесь в политике?

– Я хорошо разбираюсь в сделках. Кто вы такой? Либо вы расскажете правду, либо моя команда уходит.

– Вы уверены, что это возможно, Бреккер? Теперь я знаю, что вы задумали. Меня сопровождают два самых легендарных гриша в мире, да и сам я не лыком шит.

– А я – канальная крыса, которая вытащила Кювея Юл-Бо из Ледового Двора живым. Дайте знать, когда оцените свои возможности. – У его команды не было нарядов или титулов, которые могли бы посоперничать с равкианцами, но Каз знал, на кого бы он поставил деньги, если бы они у него остались.

Штурмхонд завел руки за спину, и Каз заметил едва различимое изменение в его поведении. Из его глаз исчез веселый блеск, и появилась ошеломляющая тяжесть. Отнюдь не обычный корсар.

– Предположим, – начал Штурмхонд, направив взгляд на кеттердамские улицы внизу, – гипотетически, конечно, что у равкианского короля есть разведывательные сети, которые тянутся в самые глубины Керчии, Фьерды и Шухана, и он в точности знает, сколь важна роль Кювея Юл-Бо в будущем его страны. Предположим, что король не доверит общаться на такие темы никому, кроме себя, но он также знает, как опасно путешествовать под собственным именем, когда его страна переживает кризис, когда у него нет наследника и когда преемственность Ланцовых ничем не обеспечена.

– Значит, гипотетически, – кивнул Каз, – к вам следует обращаться «ваше величество»?

– И множеством более красочных званий. Гипотетически. – Корсар окинул его оценивающим взглядом. – Как именно вы узнали, что я не тот, за кого себя выдаю, господин Бреккер?

Каз пожал плечами.

– Вы говорите на керчийском как уроженец… богатый уроженец. А не тот, кто якшался с матросами и уличными головорезами.

Корсар слегка повернулся, полностью сосредотачивая взгляд на Казе. Его беспечность улетучилась, и теперь он выглядел как человек, способный руководить армиями.

– Господин Бреккер… Каз, если позволите? Я в уязвимом положении. Я – король, правящий страной с пустой казной и борющейся с врагами со всех сторон. В пределах Равки также есть силы, которые с радостью воспользуются моим отсутствием, чтобы заявить о своих притязаниях на трон.

– Другими словами, из вас выйдет идеальный заложник.

– Предполагаю, что цена за мой выкуп будет значительно скромнее, чем за голову Кювея Юл-Бо. Что является серьезным ударом по моей самооценке.

– Не похоже, чтоб вы страдали.

– Штурмхонд был творением моей юности, и его репутация до сих пор служит мне на руку. Я не могу торговаться за Кювея Юл-Бо в качестве короля Равки. Надеюсь, ваш план сработает, как вы его и задумали. Но если нет, потеря такого приза будет рассматриваться как унизительная дипломатическая и стратегическая ошибка. Либо я вступлю в торги как Штурмхонд, либо не вступлю вообще. Если это проблема…

Каз опустил руки на трость.

– До тех пор пока вы не пытаетесь обмануть меня, можете вступать хоть как Королева Фей Истамеры.

– Приятно, когда есть из чего выбирать. – Он снова посмотрел на город. – Как думаете, это сработает, господин Бреккер? Или я рискую судьбой Равки и миром гришей, положившись на честь и способности болтливого мальчишки?

– Ответ на оба вопроса – да. Вы рискуете страной. Мы рискуем собственными жизнями. По-моему, это честный обмен.

Король Равки протянул ему ладонь.

– Сделка есть сделка?

– Сделка есть сделка, – сказал Каз, и они пожали руки.

– Эх, если бы только мирные договоры заключались так же быстро, – вздохнул Штурмхонд, и его беспечное корсарское поведение вернулось на место, как маска, купленная на Западном Обруче. – Я собираюсь купить себе выпивку и принять ванну. Слишком много грязи и убожества выпало на один день. Как сказал бунтарь принцу: «Это вредно для конституции». – Он смахнул невидимую пылинку с лацкана и медленно побрел из солярия.

Теперь Каз пригладил волосы и надел пиджак. Даже не верится, что жалкая канальная крыса смогла заключить сделку с самим королем! Искривленный нос придавал корсару вид человека, который часто ввязывался в драки. Возможно, так оно и было, но Каз подозревал, что Штурмхонд попросил портниху подправить его внешность. Трудно быть незаметным, когда твое лицо отчеканено на монетах. В конце концов, королевская кровь не имела значения. На самом деле Штурмхонд был крупным жуликом, и главное, чтобы он и его люди сыграли свою роль до конца.

Каз глянул на часы – уже было за полночь, позднее, чем ему бы хотелось, – и пошел на встречу с Ниной. Затем с удивлением обнаружил в коридоре Джеспера.

– Что стряслось? – спросил Бреккер, его разум сразу начал просчитывать все, что могло пойти не по плану, пока он спал.

– Ничего, – ответил стрелок. – По крайней мере, ничего нового.

– Тогда что тебе нужно?

Джеспер сглотнул и выпалил:

– Матиас отдал тебе остатки парема, так?

– И?

– Если что-то произойдет… на аукционе будут шуханцы, может, даже хергуды. Слишком многое поставлено на кон. Я не могу снова подвести отца, так что мне нужен парем. Как мера предосторожности.

Каз пару секунд изучал его.

– Нет.

– Это еще почему?!

Логичный вопрос. Отдать ему парем было бы умным, практичным решением.

– Для господина Фахи ты значишь гораздо больше, чем какой-то кусок земли.

– Но…

– Я не позволю тебе сделать из себя мученика, Джеспер. Если один из нас падет, падут все.

– Это мой выбор.

– Тем не менее решение принимаю я. – Каз направился в гостиную. Он не хотел спорить с Джеспером, особенно когда и сам толком не понимал, почему отказал ему.

– Кто такой Джорди?

Каз остановился. Он ждал этого вопроса, и все же ему было трудно слышать, как кто-то произносит имя брата.

– Человек, которому я доверял, – он оглянулся через плечо и встретился с взглядом серых глаз Джеспера. – Человек, которого я не хотел потерять.

Каз обнаружил Нину и Матиаса, спящих на диване в фиолетовой гостиной. Он понятия не имел, почему два самых крупных члена его команды выбрали для сна самое крохотное место. Парень ткнул в Нину тростью. Та отмахнулась, не открывая глаз.

– Проснись и сияй.

– Сгинь, – проворчала она, устраиваясь поудобнее на груди у Матиаса.

– Вставай, Зеник. Мертвые подождут, но я – нет.

Наконец она присела и обулась. Девушка сменила красный кафтан на плащ и штаны, которые надевала в крайних катастрофических случаях типа того, каким оказалась работа в Сладком Рифе. Матиас следил за каждым ее движением, но не напрашивался пойти с ними. Понимал, что его присутствие лишь увеличит риск рассекретить их.

В дверном проеме появилась Инеж, и они тихо направились к лифту. На улицах Кеттердама наступил комендантский час, но этого было не избежать. Им придется положиться на удачу и способности Инеж как разведчика, чтобы она вовремя предупредила их о городской страже.

Они вышли через черный вход и направились в производственный район. Медленно шли окольными путями вокруг баррикад, часто останавливались, а потом двигались перебежками, пока Инеж исчезала и появлялась, жестом приказывая им подождать, или махала рукой, чтобы они изменили маршрут, прежде чем снова испариться.

Наконец они прибыли в морг – ничем не примечательное серое каменное здание на границе складского района, с небольшим садиком, за которым давно никто не ухаживал. Сюда привозили лишь тела богачей, чтобы подготовить их к перевозке и захоронению за пределами города. В нем не было несчастной кучи человеческих тел, как на Барже Жнеца, но Казу все равно казалось, что он погружался в свой ночной кошмар. В голове звучал голос Инеж, эхом отражающийся от белого кафеля в ванной: «Продолжай».

В морге было пусто, его тяжелые железные двери крепко заперты. Каз взломал замок и оглянулся через плечо на шевелящиеся тени в заросшем бурьяном саду. Он не видел Инеж, но знал, что она там. Девушка останется приглядывать за входом, пока они займутся своими мрачными делами.

Внутри было зябко, помещение освещалось лишь синим фонарем трупосвета. За комнатой обработки находился длинный ледяной каменный зал, усеянный достаточно крупными ящиками, чтобы уместить в них тела. От этого места разило смертью.

Каз подумал о пульсе, бьющемся под челюстью Инеж, о тепле ее кожи под его губами. Затем отмахнулся от этой мысли. Не хотел, чтобы это воспоминание ассоциировалось у него с помещением, полным гнили.

Бреккеру так и не удалось избавиться от ужаса той ночи в кеттердамской гавани, от воспоминаний о трупе брата, за который он цепко хватался, пока заставлял себя плыть быстрее, сделать еще один вдох, держаться на плаву, выжить. Он нашел путь на берег, посвятил себя мести за себя и Джорди. Но кошмары отказывались уходить. Каз был уверен, что со временем они пройдут и станет легче. Он перестанет думать дважды, прежде чем пожать кому-то руку или зайти в тесное помещение. Вместо этого обстоятельства ухудшились до такой степени, что он едва мог задеть кого-то на улице, чтобы в очередной раз не окунуться в воспоминание о гавани. Он был на Барже Жнеца, и его окружала смерть. Парень боролся с течением и цеплялся за скользкую, раздутую плоть Джорди, боясь утонуть.

Ситуация усугублялась. Как-то раз Горка слишком напился, чтобы работать в «Синем раю», и Казу с Чайником пришлось нести его домой. Они тащили его через шесть кварталов, и все это время его вес постоянно перемещался – то Горка заваливался на Каза, прижимаясь своей тошнотворной, вонючей плотью, то перекидывался на Чайника, ненадолго освобождая Бреккера, хоть тот до сих пор чувствовал прикосновение волосатой руки к своей шее.

Позже Чайник обнаружил Каза, дрожащего и покрытого потом, когда тот обнимал унитаз. Он свалил все на пищевое отравление, стуча зубами и толкая ногой дверь, чтобы не пустить Чайника. Он не выдержал бы еще одного прикосновения или окончательно потерял бы рассудок.

На следующий день он купил свои первые перчатки – дешевые черные тряпки, которые красили кожу всякий раз, когда намокали. В Бочке слабость могла привести к гибели. Люди чуяли ее, как кровь, и если Каз намеревался опустить Пекку Роллинса на колени, то не мог позволить себе еще одну ночь проторчать в туалете, трясясь на полу.

Каз никогда не отвечал на вопросы о перчатках и игнорировал подколки. Просто носил их изо дня в день, снимая лишь тогда, когда оставался один. Парень убеждал себя, что это временное явление. Но перчатки не остановили его, не помешали научиться каждому карточному фокусу. Он тасовал и управлял колодой даже проворней, чем с голыми руками. Перчатки, как дамба, сдерживали воду, не давая ему утонуть, если воспоминания о той ночи грозили утащить его на дно. Когда он надевал их, то чувствовал себя вооруженным, и они были лучше любого ножа или пистолета. До встречи с Имоджен.

Ему было четырнадцать, и на то момент он еще не успел стать лейтенантом Пера Хаскеля, но зарабатывал себе репутацию с каждой дракой и аферой. Имоджен была на год старше него, новенькой в Бочке. Она работала со своей командой в Зирфорте – проворачивала небольшие махинации, которые, по ее словам, ей быстро наскучили. С тех пор как девушка приехала в Кеттердам, она околачивалась в Обручах, нанимаясь на мелкую работу и пытаясь выбить себе местечко в одной из банд Бочки. Когда Каз встретил ее, Имоджен как раз разбивала бутылку об голову парня из Портовых Лезвий, позволившему себе распустить руки. Затем она снова появилась на боксерских поединках, где по поручению Пера Хаскеля Каз принимал ставки. У нее были веснушки, щель между передними зубами, и она умела постоять за себя в драке.

Однажды ночью они были у ринга и считали свой улов за день, Имоджен коснулась рукава его пальто, и, когда парень поднял взгляд, она медленно улыбнулась, не размыкая губ, чтобы он не увидел щель между зубами.

Позже, лежа на бугристом матраце в комнатушке, которую он делил с другими в Клепке, Каз смотрел на протекающий потолок и думал о том, как Имоджен улыбнулась ему, как ее брюки низко сидели на талии. Девушка всегда двигалась бочком, словно ко всему подходила со стороны. Ему это нравилось. Она ему нравилась.

В Бочке тела не считались чем-то сокровенным или загадочным. Места было мало, так что люди пользовались любой подвернувшейся возможностью получить удовольствие. Другие парни из Отбросов постоянно хвастались своими пассиями. Каз ничего не говорил. К счастью, он почти любую тему оставлял без комментариев, поэтому его постоянство сработала на руку. Но он знал, что должен сказать, чего должен хотеть. Временами ему действительно этого хотелось, вспышками, короткими периодами – когда девушка переходила улицу в кобальтовом платье, соскользнувшем с плеча, когда танцовщица двигалась как язычок пламени в представлении в Восточном Обруче, когда Имоджен смеялась, словно он рассказал самую забавную шутку в мире, хотя он почти ничего не говорил.

Парень согнул пальцы в перчатках, прислушиваясь к храпу соседей по комнате. «Я смогу пересилить это», – убеждал он себя. Он сильнее своей болезни, сильнее напора воды. Когда ему нужно было изучить технику работы в игорном доме, он это сделал. Когда он решил обучиться финансам, то и с этим быстро справился. Каз подумал о медленной улыбке, расплывающейся на губах Имоджен, и принял решение. Он одолеет эту слабость, как одолевал все на своем пути.

Начал с малого – жестов, которые никто не заметит. Раздавал карты в «Ежевике на троих» без перчаток. Проспал всю ночь, спрятав их под подушку. Затем Пер Хаскель отправил его с Чайником слегка проучить бестолкового вышибалу по имени Бени, который задолжал ему денег. Парни загнали его в переулок и, когда Чайник попросил Каза подержать Бени руки, он снял перчатки – обычная проверка, ничего сложного.

Как только он коснулся запястий вышибалы, его охватил прилив отвращения. Но он был готов и выдержал его, несмотря на холодный пот, выступивший на коже, когда он завел локти Бени за спину. Каз прижал его к себе, пока Чайник объяснял тому условия займа у Пера Хаскеля, подчеркивая каждое предложение ударом по лицу или животу.

«Я в порядке, – сказал себе Каз. – Отлично справляюсь». Затем вода начала подниматься.

На сей раз волна была такой же высокой, как шпили Церкви Бартера; она нахлынула и потянула его вниз – тяжесть, от которой он не мог избавиться. В его руках был Джорди, к нему прижималось гниющее, белое, как мел, тело брата. Каз оттолкнул его, пытаясь сделать вдох.

В следующую секунду он уже опирался на кирпичную стену. Чайник кричал на него, а Бени сбежал. Небо посерело над головой, вонь переулка заполнила ноздри – пепел, мусор, гниющие овощи, мощный запах старой мочи.

– Какого черта, что это было, Бреккер?! – кричал Чайник. Его лицо исказилось от ярости, нос забавно посвистывал. – Ты просто отпустил его! А если бы у него был при себе нож?

Каз лишь смутно осознавал, что тот говорит. Бени едва его коснулся, но каким-то образом без перчаток ему становилось гораздо хуже. Прикосновение кожи, податливость чужого человеческого тела, находящегося так близко к нему.

– Ты вообще слушаешь меня, жалкий, тощий маленький скив?! – Чайник схватил его за рубашку, задев костяшками шею Каза, и по нему пронеслась очередная волна тошноты. Напарник тряс его, пока у парня не клацнули зубы.

Поскольку Бени избить не удалось, Чайник сорвал всю злость на Казе и бросил его, окровавленного, в подворотне. Нельзя давать слабину или отвлекаться на работе, особенно когда на тебя рассчитывает напарник. Каз сжал кулаки в рукавах, но ни разу не нанес ответный удар.

У него ушел почти час, чтобы выползти из того переулка, и недели, чтобы восстановить свою репутацию. Любая промашка в Бочке могла привести к беде. Он нашел Бени и заставил того пожалеть, что его избил не Чайник. Надел печатки и больше не снимал. Ожесточился и боролся с удвоенной силой. Он перестал пытаться выглядеть нормальным, позволил людям увидеть блеск безумия внутри себя и гадать насчет остального. Если кто-то подходил слишком близко, то получал удар. Если кто-то осмеливался прикоснуться к нему, то он ломал им запястья или челюсть. «Грязные Руки» – так прозвали его. Бешеный пес Хаскеля. Ярость в нем продолжала бушевать, и вскоре он начал презирать людей, которые жаловались, умоляли, ныли о своих страданиях. «Давай покажу, как выглядит боль», – отвечал он, а затем рисовал картину кулаками.

На ринге, когда Имоджен вновь опустила ладонь на его рукав, Каз долго смотрел на нее, пока эта улыбка медленно не сползла с лица девушки. Она убрала руку. Отвернулась. Каз вернулся к подсчету денег.

Теперь он постучал тростью по полу морга.

– Давай побыстрее покончим с этим, – сказал Бреккер Нине, слыша громкое эхо своего голоса, отражающееся от камня. Ему хотелось как можно скорее убраться из этого места.

Они начали с противоположных сторон, изучая даты на ящиках и разыскивая трупы, которые будут в подходящем состоянии разложения. Одна только мысль об этом усилила напряжение в его груди. Казалось, что в горле зарождался крик. Но ведь это его разум состряпал план, который привел его в это место.

– Нашла! – воскликнула Нина.

Каз пересек зал и подошел к ней. Они замерли перед ящиком, и никто не спешил его открывать. Каз знал, что они оба видели множество трупов. Нельзя жить на улицах Бочки или служить во Второй армии, ни разу не повстречав смерть. Но это другое. Это – гниль и разложение.

Наконец Каз подцепил набалдашником трости ручку ящика и потянул. Тот оказался тяжелее, чем ожидалось, но все равно плавно открылся. Парень отошел на шаг.

– Ты уверен, что это хорошая идея? – спросила Нина.

– Я с радостью выслушаю идеи получше.

Девушка шумно выдохнула и сняла с трупа покрывало. Казу это напомнило змеиную линьку.

Мужчина был среднего возраста, его губы уже почернели от разложения.

В детстве Каз задерживал дыхание всякий раз, когда проходил кладбище, думая, что, если он откроет рот, что-то ужасное попадет внутрь. Зал накренился. Он попытался дышать неглубоко, заставляя себя вернуться в реальность. Растопырил пальцы в перчатках, почувствовал, как натянулась кожа, ощутил вес трости в ладони.

– Интересно, как он умер? – пробормотала Нина, глядя на серые складки на лице мертвого мужчины.

– В одиночестве, – ответил Каз, рассматривая кончики его пальцев. Их жевали. Крысы успели добраться до него прежде, чем тело обнаружили. Или же это был один из его питомцев. Каз достал из кармана запечатанный стеклянный контейнер, который украл из шкатулки Жени. – Бери все, что тебе надо.

Стоя на часовой башне над номером Колма, Каз осматривал свою команду. Город все еще был погружен во мрак, но вскоре наступит рассвет, и они разделятся: Уайлен и Колм пойдут в пустую пекарню, где будут ждать начала аукциона; Нина – в Бочку, со своим заданием, взяв с собой все, что необходимо; Инеж – в Церковь Бартера, чтобы занять позицию на крыше.

Каз спустится с Матиасом и Кювеем на площадь перед Биржей и встретится с вооруженной городской стражей, которая проведет их в церковь. Ему было любопытно, что же думал Ван Эк по поводу того, что его охрана будет защищать главного подонка Бочки.

Впервые за много дней он чувствовал себя в своей тарелке. Засада в доме Ван Эка потрясла его. Он не был готов, что Пекка Роллинс вступит в игру на своих условиях. Не был готов к стыду, к воспоминаниям о Джорди, вернувшимся с такой силой.

«Ты подвел меня, – отозвался голос брата в его голове, громче, чем обычно. – Ты снова позволил ему одурачить себя».

Каз назвал Джеспера именем брата. Грубая ошибка. Но, возможно, он хотел наказать их обоих. Теперь Каз был старше, чем Джорди, когда тот погиб от «чумы придворной дамы». Сейчас он мог оглянуться на прошлое и увидеть гордыню своего брата, его жажду быстрого успеха. «Ты подвел меня, Джорди. Ты был старше. Ты должен был быть умнее».

Он думал о вопросе Инеж: «Неужели вас некому было защитить?» Он вспомнил, как Джорди сидел рядом с ним на мосту, улыбающийся и живой, отражение их ног в воде внизу, стаканчики горячего шоколада, зажатые в их руках в варежках. Мы должны были приглядывать друг за другом.

Двое фермерских мальчишек, тоскующих по отцу и потерявшихся в чужом городе. Вот как Пекка Роллинс заслужил их доверие. Дело было не только в соблазне получить большие деньги. Он дал им новый дом. Переодетую жену, которая готовила им гюцпот, переодетую дочь, с которой Каз мог играть. Пекка Роллинс заманил их теплым очагом и обещанием жизни, которую они потеряли.

Это-то и уничтожило их в итоге: тоска по чему-то, чего уже никогда не вернуть.

Каз изучил лица людей, рядом с которыми он боролся и истекал кровью. Он врал им и выслушивал их ложь. Привел их в ад и вытащил обратно.

Бреккер опустил руки на трость, повернувшись к городу спиной.

– Все мы ждем разного результата от сегодняшнего дня. Свободы, отмщения…

– Кучи денег? – добавил Джеспер.

– Их будет сполна. Многие хотят нам помешать. Ван Эк. Торговый совет. Пекка Роллинс и его головорезы, несколько иностранных государств и большая часть этого покинутого святыми города.

– Это должно поднять наш боевой дух? – поинтересовалась Нина.

– Они не знают, кто мы на самом деле. Не знают, что мы сделали, чего добились вместе. – Каз постучал тростью по земле. – Так давайте же покажем им, что они не на тех напали.

 

31

Уайлен

Что я здесь делаю?

Уайлен склонился над раковиной и плеснул в лицо холодной водой. Всего через пару часов начнется аукцион. Они покинут номер отеля перед рассветом. Было крайне важно, чтобы, если кто-то будет искать Иоганна Ритвельда после аукциона, он увидел бы, что тот давно съехал.

Уайлен кинул последний взгляд на позолоченное зеркало в ванной. Лицо, смотревшее на него, снова стало знакомым, но кто он на самом деле? Преступник? Беглец? Паренек, который неплохо – более чем неплохо – разбирался во взрывчатке?

Я – сын Марьи Хендрикс.

Он подумал о своей матери – одинокой, брошенной вместе со своим неполноценнным ребенком. Неужели она была недостаточно молода, чтобы родить достойного наследника? Знал ли его отец уже тогда, что захочет навсегда избавиться от любых доказательств существования Уайлена?

Что я здесь делаю?

Но он знал ответ. Только он может позаботиться о том, чтобы его отец получил по заслугам за свои злодеяния. Только он может освободить маму.

Уайлен изучал свое отражение в зеркале. Папины глаза. Мамины кудри. Ему нравилось временно побыть кем-то другим, забыть, что он – Ван Эк. Но больше он прятаться не намерен. С тех пор, как Прайор сомкнул руки на его горле, он пустился в бега. Или, возможно, это началось задолго до попытки убийства, в те дни, когда он сидел в кладовой или сворачивался на подоконнике за шторой, надеясь, что все забудут о его существовании, что нянечки просто пойдут домой, что его преподаватели так и не придут.

Отец хотел, чтобы Уайлен исчез. Исчез так же, как исчезла его мама. Долгое время Уайлен хотел того же. Но все изменилось, когда он пришел в Бочку, нашел свою первую работу, познакомился с Джеспером, Казом и Инеж, когда он наконец понял, что чего-то стоит.

Ван Эк не получит желаемого. Уайлен никуда не пропадет.

– Я здесь ради нее, – сказал он зеркалу.

Розовощекого мальчика, смотрящего на него, это явно не впечатлило.

Солнце только начало вставать, а Пим уже вел Уайлена и Колма через черный выход отеля и по ряду запутанных улочек к площади перед Биржей. В любой другой день пекарня на Берштрате была бы уже открыта, готовясь обслуживать торговцев, направляющихся на Биржу. Но аукцион изменил обычный порядок вещей, и пекарь закрыл магазин, возможно, надеясь занять местечко поближе, чтобы посмотреть на торги.

В течение долгой мучительной минуты они стояли у двери на пустынной площади, пока Пим возился с замком. Уайлен вдруг осознал, что уже привык к ловкости, с какой Каз вламывался в закрытые помещения. Дверь распахнулась с чересчур громким звяканьем, и они зашли внутрь.

– Ни траура, – сказал Пим. Затем исчез за дверью прежде, чем Уайлен успел ответить.

Стеллажи пекарни были пусты, но в воздухе все еще витал запах хлеба и сахара. Уайлен и Колм сели на полу, прижавшись спинами к полкам, и попытались устроиться поудобнее. Каз оставил им строгую инструкцию, и нарушать ее было не в интересах Уайлена. Иоганна Ритвельда больше никогда не должны видеть в городе, и Уайлен точно знал, что сделает его отец, если обнаружит сына, плутающего по улицам Кеттердама.

Они сидели в тишине в течение нескольких часов. Колм задремал. Уайлен тихо напевал себе под нос мелодию, которая давно крутилась в его голове. Ей понадобятся ударные, что-то с «бах-бах-бах», как выстрелы.

Он осторожно выглянул в окно, увидел несколько людей, направляющихся к Церкви Бартера, скворцов, приземляющихся на площадь, и дальше, всего в паре сотен ярдов, вход в Биржу. Ему не нужно было уметь читать, чтобы распознать слова, выгравированные над аркой. Его отец цитировал их бесчисленное количество раз: «Enjent, Voorhent, Almhent». Трудолюбие, Честность, Процветание. С двумя из трех пунктов Ян Ван Эк хорошо справился.

Уайлен не заметил, что Колм проснулся, пока тот не сказал:

– Что заставило тебя соврать за моего сына в тот день в гробнице?

Парень опустился обратно на пол. Он тщательно подбирал слова.

– Наверное, я понимаю, каково это – совершать ошибки.

Колм вздохнул.

– Джеспер часто ошибается. Он безрассудный, глупый и склонный шутить не к месту, но… – Уайлен ждал. – Я хочу сказать, что от него много проблем, очень много. Но он того стоит.

– Я…

– И это моя вина, что он стал таким. Я пытался защитить его, но, возможно, тем самым взвалил на него что-то похуже всех опасностей, которые я видел. – Даже в тусклом утреннем свете, льющемся через окно пекарни, Уайлен заметил, каким усталым выглядел Колм. – Я тоже совершал крупные ошибки.

Уайлен нарисовал пальцем линию на полу.

– Благодаря вам у него есть к кому бежать. Независимо от того, что он сделал или что пошло не так. Думаю, это важнее всех ошибок.

– Видишь? Вот поэтому ты ему и нравишься. Знаю, знаю, это не мое дело, и я понятия не имею, хорошо ли он с тобой обращался. Скорее всего, он был сплошной головной болью. Но мне кажется, что ты положительно на него влияешь.

Лицо Уайлена залилось краской. Он знал, как сильно Колм любит Джеспера, видел это в каждом его жесте. Это что-то да значило, если он считал Уайлена подходящей компанией для своего сына.

Со стороны входа раздался какой-то звук, и они оба замерли.

Уайлен встал с колотящимся сердцем.

– Помните, – прошептал он Колму. – Не высовывайтесь.

Он прошел мимо печек к задней части пекарни. Здесь запахи усиливались, тьма была почти кромешной, но в комнате никого не было. Ложная тревога.

– Все нор…

Дверь распахнулась. Кто-то схватил Уайлена сзади. Его дернули за волосы, заставили открыть рот и засунули кляп. На голову натянули мешок.

– Привет, купчик, – сказал глубокий незнакомый голос. – Готов воссоединиться с папочкой?

Ему завели руки за спину и потащили через заднюю дверь пекарни. Уайлен споткнулся, едва держась на ногах и не видя, куда шагает. Парень упал, и его колени ударились о мостовую, но его тут же грубо подняли.

– Не заставляй меня нести тебя, купчик. Мне за это не платили.

– Сюда, – сказала какая-то девушка. – Пекка ждет в южной части собора.

– Стоять! – прозвучал еще один голос. – Кто тут у нас?

«Городская стража», – подумал Уайлен.

– Кто-то, кого советник Ван Эк будет очень рад видеть.

– Из команды Каза Бреккера?

– Просто будь хорошим мальчиком и передай ему, что в оружейной часовне его ждет подарок от Грошовых Львов.

Уайлен услышал шум толпы где-то неподалеку. Были ли они рядом с церковью? Через пару секунд его резко дернули вперед, и звуки изменились. Они зашли внутрь. Воздух похолодел, свет потускнел. Парня потащили по лестничным пролетам, его голени больно стукались о перила, а затем толкнули на стул и связали руки за спиной.

С лестницы прозвучали чьи-то шаги, потом звук открывающейся двери.

– Он у нас, – сказал все тот же баритон.

– Где?

Сердце Уайлена запнулось. «Вслух, Уайлен. Любой ребенок вдвое младше тебя может прочесть это без особых усилий». Он думал, что готов.

– Бреккер спрятал его в пекарне в паре кварталов отсюда.

– Как вы его нашли?

– Пекка приказал нам обыскать местность. Догадался, что Бреккер попытается выкинуть какой-нибудь фортель на аукционе.

– Несомненно, чтобы унизить меня, – сказал Ян Ван Эк.

С Уайлена сняли мешок, и он посмотрел в глаза своему отцу.

Тот покачал головой.

– Каждый раз, когда я думаю, что мое разочарование в тебе достигло крайней степени, ты убеждаешь меня в обратном.

Они находились в маленькой часовне, увенчанной куполом. На на стене висели картины, написанные маслом, где изображались сцены битвы и груды оружия. Должно быть, часовня была подарена семейством производителей оружия.

За последние пару дней Уайлен изучил схему Церкви Бартера, составляя карту ниш и альковов в крыше вместе с Инеж, делая наброски собора и пяти длинных пальцев с нефами руки Гезена. Он в точности знал, где находится, – в одной из часовен на вершине мизинца. Пол был укрыт ковром, дверь выходила на лестницу, а единственное окно открывалось на крышу. Даже не будь у него во рту кляпа, вряд ли бы его крики о помощи кто-то услышал, помимо картин. Позади Ван Эка стояли двое: девушка в полосатых брюках, пшеничные волосы сбриты с одной половины головы, и грузный парень в клетчатой рубашке и подтяжках. У них были фиолетовые повязки на руках, обозначающие, что их помощью заручилась городская стража. Под ними находилась татуировка Грошовых Львов.

Бандит ухмыльнулся.

– Хотите, чтобы я позвал Пекку? – спросил он Ван Эка.

– Нет нужды. Пусть следит за подготовкой к аукциону. Да и я бы предпочел справиться с этим лично, – Ван Эк наклонился. – Слушай сюда, мальчик. Призрак была замечена с членом Триумвирата гришей. Я знаю, что Бреккер работает с равкианцами. Несмотря на все твои многочисленные недостатки, в тебе все равно течет моя кровь. Расскажи, что он планирует, и я позабочусь о тебе. Ты получишь денежное пособие. Будешь жить где-нибудь в комфорте и уюте. Сейчас я вытащу кляп. Если закричишь, я позволю друзьям Пекки сделать с тобой все, что пожелают, ясно?

Уайлен кивнул. Отец вытащил кляп из его рта.

Парень провел языком по пересохшим губам и плюнул в лицо Ван Эку.

Купец достал из кармана белоснежный платок с монограммой. На нем был вышит красный лавровый венок.

– Подходящий ответ от мальчишки, который едва может складывать фразы. – Он вытер слюну с лица. – Давай попробуем еще раз. Скажи мне, что задумал Бреккер с равкианцами, и я оставлю тебя в живых.

– Как оставил в живых маму?

Его отец едва заметно вздрогнул – марионетка, которую дернули за веревочки, а затем отпустили.

Ван Эк дважды сложил грязный платок и спрятал его. Затем кивнул парню с девушкой.

– Делайте все, что потребуется. Аукцион начнется меньше чем через час, и я хочу получить ответ к тому времени.

– Держи его, – сказал крупный Грошовый Лев девушке. Та подняла Уайлена на ноги, и парень достал кастет из кармана. – После этого он уже не будет таким симпатягой.

– Кого это волнует? – Ван Эк пожал плечами. – Просто следи, чтобы он оставался в сознании. Мне нужна информация.

Парень окинул Уайлена скептическим взглядом.

– Ты уверен, что хочешь доводить до этого, купчик?

Уайлен призвал всю свою браваду, которую перенял от Нины, мужество, которому научился у Матиаса, сосредоточенность, которую наблюдал у Каза, храбрость, которой учился у Инеж, и дикую, безрассудную надежду, которую взял от Джеспера, веру, что, несмотря на все преграды, они все равно победят.

– Я ничего вам не скажу.

Первый удар сломал ему два ребра. От второго он закашлялся кровью.

– Может, нам сломать тебе пальцы, чтобы ты больше не мог играть на своей чертовой флейте, – предложил Ван Эк.

«Я здесь ради нее, – напомнил себе Уайлен. – Я здесь ради нее».

Но, в конечном итоге, он не был Ниной, Матиасом, Казом, Инеж или Джеспером. Он был просто Уайленом Ван Эком. Он все им рассказал.

 

32

Инеж

Этим утром попасть в Церковь Бартера было не так-то и просто. Поскольку та находилась неподалеку от Биржи и Берсканала, ее крыша не соединялась ни с какой другой, а к приходу Инеж вход уже охранялся стражей. Но ее не зря называли Призраком, и она была создана для того, чтобы находить тайные местечки, углы и щели, куда никто и не думал заглядывать.

На время аукциона запрещалось входить в Церковь Бартера с оружием, так что ружье Джеспера нацепили ей на спину. Она выжидала в укрытии, пока не увидела, как группа городских стражников везет тележку с досками к огромным двойным дверям церкви. Инеж предположила, что это для ограждения вокруг сцены или нефов на пальцах. Сулийка дождалась, когда они остановятся, затем заправила капюшон под тунику, чтобы тот не волочился по земле, и скользнула под тележку. Девушка зацепилась за ось, зависнув в паре сантиметров над мостовой, и покатилась прямиком по центральному проходу. Прежде чем стража довезла ее до алтаря, она упала и перекатилась под скамейки, едва не попав под колеса.

Каменный пол леденил кожу живота. Инеж поползла вдоль церкви, после чего остановилась в конце прохода и метнулась за одну из колонн западной аркады. Сулийка перебегала от колонны к колонне, а потом скользнула в неф, ведущий к часовням большого пальца. Девушка снова начала передвигаться ползком, используя скамьи нефа в качестве прикрытия, поскольку не знала, где именно патрулирует стража, и не хотела попасться ей на глаза.

Добравшись до первой часовни, она поднялась по лестнице к оранжевой часовне над ней. Ее позолоченный алтарь был построен в форме ящиков с апельсинами и другими экзотическими фруктами. Его обрамляла картина кисти Де Каппеля, изображавшая семью купцов, одетых в черное, которая стояла на руке Гезена, парившей над цитрусовой рощей.

Инеж забралась на алтарь и прыгнула на купол часовни, уцепившись за него и повиснув чуть ли не вверх тормашками. Достигнув центра, она прижалась спиной к куполу поменьше, венчавшему большой, как шляпа. Хотя девушка и сомневалась, что кто-то сможет услышать ее отсюда, она дождалась, пока из собора раздадутся звуки пилы и удары молотка, после чего поставила ногу на одно из тонких стеклянных окон, освещавших часовню, и оттолкнулась. Со второй попытки стекло треснуло и выпало наружу. Инеж натянула рукав на ладонь, чтобы выбить оставшиеся осколки, и вылезла на вершину купола. Далее прикрепила веревку к окну и спустилась по боку купола к крыше нефа, где оставила ружье Джеспера. Не хотела, чтобы оно мешало ей держать равновесие.

Теперь она находилась на кончике большого пальца Гезена. Утренний туман только начал рассеиваться, но уже чувствовалось, что день выдастся жарким. Инеж пошла обратно вдоль пальца к крутым остроконечным шпилям главного собора и снова начала подниматься.

Это была наивысшая точка церкви, но Инеж хорошо ее знала, так что проблем не возникло. Из всех крыш Кеттердама верхушка собора была ее любимой. У девушки не было веских причин изучать ее вдоль и поперек. Было полно других мест, с которых она могла наблюдать за Биржей или Берсканалом, когда работа того требовала, но она всегда предпочитала Церковь Бартера. Ее шпили можно рассмотреть с любой улицы Кеттердама, медная крыша давно окрасилась в зеленый и пересекалась шипами с металлическим витиеватым орнаментом, тем самым предоставляя идеальные опоры для рук и множество мест для укрытия. Она напоминала странную серо-зеленую волшебную страну, которую никто в городе не видел.

Она была канатоходцем и сразу представила себе, как одна бежит по веревке между высокими шпилями. Кто осмелится бросить вызов самой смерти? Я! Скорее всего, Керчия бы посчитала акробатическое выступление на своем соборе богохульством. Если, конечно, Инеж не будет брать за него плату.

Сулийка установила взрывчатку, которую Каз назвал страховкой, в месте, которое выбрал Уайлен, пока они рисовали схему собора. Только Каз мог посчитать хаос мерой предосторожности. Бомбы шумные, но вреда от них мало. Тем не менее, если что-то пойдет не так и им понадобится отвлекающий маневр, они пригодятся.

Когда Инеж закончила, то спряталась в одном из металлических каркасов, выходящих на аспиду и широкий неф собора. Отсюда открывался отличный вид на аукцион, перекрываемый лишь чередой широких планок и решетчатой перегородкой между ними. Временами она приходила сюда, просто чтобы послушать органную музыку или молитвенную песню. Сидя высоко над городом, слушая зауки органа, отражающиеся от каменных стен, она чувствовала себя ближе к святым.

Акустика была достаточно хорошей, чтобы слышать каждое слово проповеди, но Инеж предпочитала игнорировать эту часть службы. Гезен – не ее бог, и у нее не было желания выслушивать лекции на тему, как ей лучше служить ему. Алтарь Гезена тоже не пришелся ей по вкусу – грубый, плоский кусок камня, вокруг которого был возведен собор. Некоторые называли его Первой Наковальней, другие – Ступкой, но сегодня его использовали как аукционный блок. От этого у Инеж скрутило желудок. Предположительно она была связанной договором и приехала в Керчию по собственной воле. По крайней мере, так говорилось в документах. В них не рассказывалась история ее похищения, ужас, который она испытала в чреве корабля работорговцев, как ее унижала Танте Хелен, мучительное существование в «Зверинце». Керчия была построена на торговле, но сколько людей здесь становилось товаром? Священник Гезена может стоять у алтаря и толкать пламенные речи против рабства, но сколько в этом городе было построено на налоги, которые выплачивали дома удовольствий? Сколько членов этой общины нанимало парней и девушек, едва знавших керчийский, которые драили полы и складывали белье за гроши, чтобы выплатить долг, который никогда не становился меньше?

Если Инеж получит свои деньги, если добудет корабль, то сможет изменить порядок вещей. Если ей удастся пережить этот день. Она представила их всех – Каза, Нину, Матиаса, Джеспера, Уайлена, Кювея, который практически не имел власти над собственной жизнью, – сидящих бок о бок на канате с неустойчивым равновесием, их жизни связаны надеждой и верой друг в друга. Пекка будет рыскать по церкви внизу, и Инеж не сомневалась, что Дуняша пряталась где-то неподалеку. Она назвала бело-янтарную девушку своей тенью, но, может, она также была знаком, напоминанием, что Инеж не создана для такой жизни. Тем не менее было трудно не воспринимать этот город как свой дом; Дуняша здесь незваный гость.

Инеж наблюдала, как стража делает последний обход по нижнему этажу церкви, обыскивая все углы и часовни. Знала, что они могут послать парочку бравых ребят на крышу, но там было полно места, чтобы спрятаться, и если это будет необходимо, она просто скользнет обратно в купол часовни большого пальца и переждет, пока те уйдут.

Стражники распределилась по постам, и Инеж услышала, как капитан начал раздавать приказы, где рассаживать на сцене членов Торгового совета. Затем увидела университетского медика, которого привели, чтобы проверить состояние здоровья Кювея, и как стражник вкатил подиум, куда должен встать аукционист. Инеж охватило раздражение, когда она заметила нескольких Грошовых Львов, идущих по проходам вместе со стражниками. Они выпячивали грудь, наслаждаясь своей новой властью, размахивали фиолетовыми повязками городской стражи и смеялись. Настоящая городская стража выражала недовольство, и Инеж заметила, что минимум двое членов Городского совета наблюдают за происходящим с настороженностью. Думали ли они, что получили больше проблем, чем рассчитывали, позволив кучке бандитов из Бочки стать их представителями? Ван Эк начал этот танец с Роллинсом, но девушка сомневалась, что король Бочки долго позволит ему вести в этом танце.

Инеж посмотрела на горизонт, на гавани и черные обелисковые башни. Нина не ошиблась насчет Совета приливов. Похоже, те предпочли остаться в уединении в своих сторожевых башнях. Хотя, учитывая, что их личности не установлены, с тем же успехом они могли прямо сейчас сидеть в соборе. Девушка бросила взгляд на Бочку, надеясь, что Нина в безопасности, что большое сосредоточение городской стражи в церкви облегчит ей передвижение по улицам.

После полудня скамейки начали заполняться любопытными зрителями – торговцами в грубых костюмах; зазывалами и вышибалами, пришедшими после ночной работы в Обруче и надевшими свои лучшие пестрые наряды, стайками купцов, в черном, явившихся в сопровождении жен, чьи бледные лица выделялись на фоне белых кружевных воротников, а волосы были собраны в косы, намотанные вокруг головы.

Далее шли фьерданские дипломаты. На них была бело-серебристая форма, а по бокам их охраняли дрюскели в черном – все с золотистыми волосами и кожей, отливающей золотом. От одного их размера уже бросало в дрожь. Инеж предположила, что Матиас должен знать некоторых из этих мужчин и мальчишек. Наверняка он служил с ними. Каково встретить их снова, когда на нем было клеймо предателя?

После них следовала земенская делегация с пустыми кобурами на бедрах – все оружие сдавалось у входа. Они были такими же высокими, как дрюскели, но не такими громадными; у некоторых кожа была бронзовой, как у Инеж, у других темно-коричневая, как у Джеспера, некоторые были с бритыми головами, другие – с толстыми косичками и пучками. Там, зажатого между последними двумя рядами земенцев, Инеж увидела Джеспера. В кои веки он не был самым высоким парнем в толпе, а в непромокаемом хлопковом плаще с поднятым воротником, прикрывающим подбородок, и шляпой, натянутой на уши, он был почти неузнаваем. По крайней мере, Инеж на это надеялась.

Когда явились равкианцы, гул в зале перерос в рев. Что толпа торговцев, купцов и головорезов Бочки думала об этом величественном международном собрании?

Предводителем равкианской делегации был мужчина в бирюзовом сюртуке, окруженный толпой солдат в голубой военной форме. Должно быть, это легендарный Штурмхонд. Он буквально излучал уверенность, прикрытый с флангов Зоей Назяленской и Женей Сафиной. Его походка была легкой и расслабленной, словно он расхаживал по одному из своих кораблей. Наверное, ей все же стоило познакомиться с равкианцами, когда была такая возможность. Сложно представить, сколькому она могла бы научиться за месяц в компании экипажа Штурмхонда!

Фьерданцы встали, и Инеж было подумала, что сейчас развернется драка, когда один из дрюскелей повернулся к равкианским солдатам, но тут два члена Торгового совета поспешили к ним с отрядом городской стражи.

– Керчия – нейтральная территория, – напомнил им один из купцов взволнованным и писклявым голоском. – Мы здесь собрались, чтобы торговаться, а не воевать.

– Любой, кто осквернит святость Церкви Бартера, будет исключен из торгов, – сказал второй, размахивая черными рукавами.

– Почему ваш король-слабак посылает на торги грязного пирата? – прошипел фьерданский посол, и его слова эхом прокатились по собору.

– Корсара, – исправил его Штурмхонд. – Полагаю, он надеялся, что моя привлекательность даст нам преимущество. Вам, как я вижу, крыть нечем.

– Самовлюбленный, расфуфыренный павлин! От тебя разит гришами.

Штурмхонд принюхался.

– Поразительно, как вам удалость еще что-то учуять во смраде льда и кровосмешения.

Посол побагровел, и один из его спутников торопливо оттащил его подальше.

Инеж закатила глаза. Эти ребята хуже боссов Бочки, устраивающих стычки в Обручах.

Ощетинившись и ворча себе под нос, фьерданцы и равкианцы заняли свои места по разные стороны прохода. Каэльская делегация вошла без особой помпезности. Но через несколько секунд публика снова была на ногах, когда кто-то крикнул: «Шуханцы!»

Все взгляды были прикованы к высоким дверям собора, и шуханцы плавно вошли внутрь – поток красных знамен с изображениями коней и ключей, оливковая форма, украшенная золотом. Они пошли по проходу с каменными лицами и остановились, когда шуханский посол сердито заспорил, что его делегация должна сидеть впереди и что равкианцам и фьерданцам отдали предпочтение, посадив их ближе к сцене. Были ли среди них хергуды? Инеж подняла взгляд к светлому весеннему небу. Ей не нравилась мысль, что в любой момент ее может схватить крылатый солдат.

Наконец Ван Эк вышел из своего укрытия у сцены и пошел к проходу.

– Если вы хотели сидеть впереди, то стоило отказаться от театрализованного представления и прийти вовремя!

Шуханцы и керчийцы еще какое-то время ходили взад и вперед, пока наконец не расселись по местам. Остальная толпа роптала и обменивалась многозначительными взглядами. Большинство из них понятия не имели, сколько мог стоить Кювей, и лишь по слухам что-то знали о наркотике юрда-парем, а теперь гадали, чем же шуханский мальчишка мог привлечь таких крупных участников торгов. Несколько купцов, устроившихся на передних скамьях, намереваясь поучаствовать в аукционе, пожимали плечами и недоуменно качали головами. Эта игра определенно не была рассчитана на обычных игроков.

Церковные колокола ударили трижды, прямо за часовой башней «Гельдреннера». Наступила тишина. Торговый совет вышел на сцену. И тут Инеж увидела, как все дружно повернули головы. Большие двери церкви открылись, и внутрь зашел Кювей Юл-Бо, сопровождаемый Казом, Матиасом и вооруженным отрядом городской стражи. На Матиасе был обычный наряд торговца, но он все равно смотрелся как солдат на параде. С фингалом и треснутой губой Каз выглядел менее респектабельно, чем обычно, несмотря на строгие линии своего черного костюма.

Все немедленно загалдели. Было трудно понять, кто орал громче всех. Самые разыскиваемые преступники города шагали по центральному проходу Церкви Бартера. При виде Каза Грошовые Львы, расставленные по собору, начали его освистывать.

Братья-дрюскели мгновенно узнали Матиаса и выкрикивали, как предположила Инеж, оскорбления на фьерданском.

Святость законов аукциона будет защищать Каза и Матиаса, вплоть до последнего удара молотка. Несмотря на это, оба выглядели так, будто ни капельки не волновались. Они шли с прямыми спинами и смотрели четко перед собой, охраняя Кювея с обеих сторон.

А вот парнишка явно трусил. Шуханцы выкрикивали снова и снова одно и то же слово: «шеяо, шеяо». Что бы это ни значило, с каждым криком Кювей съеживался все больше.

Городской аукционист подошел к помосту и занял место на подиуме рядом с алтарем. Это был Йеллен Радмаккер, один из вкладчиков, которого они пригласили на дурацкую презентацию Джеспера о нефтяных фьючерсах. Благодаря своему расследованию, сделанному по просьбе Каза, Инеж узнала, что он абсолютно честный, набожный человек, что семьи у него нет, если не считать столь же благочестивой сестры, которая целыми днями драит полы общественных зданий во имя Гезена. Он был бледным, с густыми рыжими бровями и сгорбленной спиной, из-за чего напоминал огромную креветку.

Инеж осмотрела волнистые шпили собора, крыши нефов на пальцах, растущих из ладони Гезена. Никто так и не пришел проверить крышу. Это даже оскорбительно! Но, возможно, Пекка Роллинс и Ян Ван Эк приготовили ей иной сюрприз.

Радмаккер трижды яростно постучал молотком.

– Я требую порядка в зале! – взревел он. Шум померк до недовольного бормотания.

Кювей, Каз и Матиас поднялись на сцену и встали по местам у подиума. Они практически закрывали собой дрожащего от страха шуханца.

Радмаккер дождался абсолютной тишины и лишь тогда зачитал правила аукциона, за которыми последовали условия предлагаемого Кювеем контракта. Инеж глянула на Ван Эка. Каково ему стоять так близко к трофею, который он столь долгое время пытался заполучить? Выражение его лица было самодовольным, нетерпеливым. «Он уже продумывает свой следующий шаг», – догадалась девушка. Пока Равка не назовет выигрышную ставку, – а как им это удастся, если их казна опустошена? – Ван Эк получит желаемое: секрет юрды-парема обрушится на мир. Цена юрды поднимется до невообразимых высот, а с тайными личными холдингами и его вложением в консорциум юрды Иоганна Ритвельда Ван Эк разбогатеет так, как не смел и мечтать.

Радмаккер подозвал медика из университета – мужчину с блестящей лысиной. Тот пощупал пульс Кювея, измерил его рост, послушал легкие, осмотрел язык и зубы. Странное зрелище до ужаса напоминало Инеж о том, как ее щупала Танте Хелен на палубе корабля работорговцев.

Медик закончил и закрыл аптечку.

– Пожалуйста, вынесите вердикт, – попросил Радмаккер.

– Парень совершенно здоров.

Радмаккер повернулся к Кювею.

– Вы согласны соблюдать правила этого аукциона и его результат?

Если Кювей и ответил, Инеж его не услышала.

Говори же!

Кювей попытался еще раз:

– Согласен.

– Тогда продолжим. – Медик спустился с помоста, и Радмаккер снова поднял молоток. – Кювей Юл-Бо дает добровольное согласие на аукцион и настоящим предлагает свои услуги за справедливую цену, как повелит рука Гезена. Все ставки принимаются в крюге. Участникам торгов предписывается сохранять молчание, если только они не хотят предложить свою цену. Любое вмешательство в этот аукцион, любая недобросовестная ставка будут наказываться в полной мере по закону Керчии. Торги начнутся с одного миллиона крюге. – Он ненадолго замолчал. – Во имя Гезена, да начнется аукцион.

И тогда механизм заработал. Инеж едва успевала следить за залпом чисел; ставки росли под каждый удар молотка Радмаккера, повторяющего предложенную сумму отрывистым стаккато.

– Пять миллионов крюге! – крикнул шуханский посол.

– Пять миллионов, – повторил Радмаккер. – Кто предложит шесть?

– Шесть! – вмешались фьерданцы.

Выкрики аукциониста рикошетили от стен собора, как пули. Штурмхонд не спешил, позволяя фьерданцам и шуханцам поочередно выкрикивать цифры, а земенский делегат время от времени скромно поднимал цену, пытаясь замедлить ход торгов. Каэльцы тихо сидели на своих лавочках, наблюдая за происходящим. Инеж гадала, как много им известно и намеренно ли они отказываются торговаться, или же у них просто нет денег?

Люди не могли усидеть на местах и вставали. День и так выдался теплым, но активность в соборе, казалось, подняла температуру воздуха. Инеж видела, как участники аукциона обмахивали себя веерами, и даже находившиеся здесь в качестве арбитров члены Торгового совета, похожие на черно-белых сорок, начали промокать себе лбы.

Когда торги поднялись до сорока миллионов крюге, Штурмхонд наконец поднял руку.

– Пятьдесят миллионов, – сказал он. В Церкви Бартера наступила оглушительная тишина.

Даже Радмаккер умолк, его равнодушие дало трещину, прежде чем он повторил:

– Пятьдесят миллионов крюге от равкианской делегации.

Члены Торгового совета начали перешептываться, прикрыв рты ладонями, наверняка придя в восторг от комиссионных, которые они заработают на Кювее.

– Кто-нибудь еще хочет сделать ставку? – спросил Радмаккер.

Шуханцы принялись совещаться. Фьерданцы тоже, хотя их разговор больше походил на спор, нежели на обсуждение. Земенцы, похоже, просто ждали, что же будет дальше.

– Шестьдесят миллионов крюге! – объявили шуханцы.

Повышение на десять миллионов. Точно как Каз и предсказывал.

Следующими отозвались фьерданцы, предложив шестьдесят миллионов и двести тысяч. Было видно, что их гордость задевала столь небольшая надбавка, но земенцы, похоже, тоже настроились охладить пыл торгов. Они предложили шестьдесят миллионов и пятьсот тысяч.

Темп аукциона изменился, повышаясь медленнее, застряв на отметке ниже шестидесяти двух миллионов, пока наконец эта веха не была достигнута и шуханцы не начали терять терпение.

– Семьдесят миллионов! – крикнул шуханский посол.

– Восемьдесят, – сказал Штурмхонд.

– Девяносто. – Шуханцы уже не дожидались, пока Радмаккер повторит сумму.

Даже со своего места Инеж видела бледное, охваченное паникой лицо Кювея. Числа поднимались слишком высоко и слишком быстро.

– Девяносто один миллион, – запоздало попытался Штурмхонд замедлить темп.

Словно устав от этих игр, шуханский посол шагнул вперед и взревел:

– Сто десять миллионов крюге!

– Сто десять миллионов крюге от шуханской делегации, – громогласно произнес Радмаккер, его спокойствие пошатнулось от столь высокой суммы. – Кто-нибудь еще хочет сделать ставку?

Церковь Бартера притихла, будто все собравшиеся склонили головы в молитве.

Штурмхонд напряженно хихикнул и пожал плечами.

– Сто двадцать миллионов крюге.

Инеж так сильно закусила губу, что выступила кровь.

Бах! Массивные двери собора распахнулись. По нефу прокатилась морская волна, вспениваясь между скамейками, а затем исчезла в облаке пара. Возбужденное бормотание толпы обернулось испуганными криками.

Внутрь вошли пятнадцать человек в синих плащах, развевающихся, словно подхваченных невидимым ветром. Их лица скрывались в тумане.

Люди требовали вернуть им оружие; некоторые цеплялись друг за друга и кричали. Инеж увидела, как купец согнулся, лихорадочно обмахивая потерявшую сознание жену веером.

Неожиданные гости скользнули по проходу, их одежда покрылась медленной рябью.

– Мы – Совет приливов, – сказала низким и требовательным женским голосом фигура в синем плаще, стоящая впереди. Туман полностью окутывал ее лицо, клубясь под капюшоном постоянно смещающейся маской. – Этот аукцион – сплошной обман.

Из толпы раздалось изумленное бормотание.

Инеж услышала, как Радмаккер призвал всех к порядку, а затем инстинктивно отскочила влево, услышав тихий свист. Мимо нее пролетело крошечное круглое лезвие, задев рукав туники и отскочив от медной крыши.

– Это было предупреждение, – сказала Дуняша. Она сидела на витиеватом орнаменте одного из шпилей в тридцати шагах от Инеж, на голове у нее был капюшон цвета слоновой кости – яркий, как чистый снег под полуденным солнцем. – Я хочу смотреть тебе в глаза, когда приговорю тебя к смерти.

Инеж потянулась за кинжалами. Ее тень требовала ответа.