Несмотря на подшипники в осях телег, путешествие до Генуи растянулось аж на три недели. Распутица, влияющая на скорость передвижения даже по бывшим римским дорогам, давненько, правда, не чиненным как следует, незапланированные остановки для ремонта телег или замены утомившихся лошадей в упряжи, а также другие подобные задержки играли свою роль. Поэтому до врат второй по силе владычицы средиземноморских торговых путей добрались лишь в начале апреля. Впрочем, задержка в пути предусматривалась, и из запланированного графика мы пока не выбились.

Как мне сообщил Джакомо в последнем перед выездом из Мюнхена сообщении, построенный в соответствии со всеми требованиями корабль, за чем пристально следил сам капитан с помощниками, был успешно спущен на воду и теперь проходил последнее дооснащение у причала. Причем, как восторженно писал старый моряк, корпус погрузился точно до указанной мной осадки. Подумаешь, чудо! Не такой уж и сложный расчет. Только в темные времена раннего средневековья, забывшего даже доступное еще в античности знание, могли удивляться этому факту.

Рядом, на пирсе, ждали четыре изготовленные отдельно шлюпки, которые потом предстояло повесить на талях вдоль бортов. Спасательными средствами посудина будет оснащена по современным мне стандартам. Да и на берег высаживаться на чем-то надо. Плавать, кстати, из экипажа никто не умел, что, по местным меркам, почти нормально. Не любили здесь в воду заходить! Это мы потихоньку исправим, когда теплее станет, а пока пришлось запасти комплект спасжилетов.

Сегодня и мы увидели наконец нашего трехмачтового красавца, выделявшегося необычностью форм среди достраивавшихся у верфи судов. У него все было не так. Большая плоскость непривычного для южных морей кормового руля, высокие крутые борта, поблескивающие медным листом ниже торчащей в метре над поверхностью воды ватерлинии не загруженного еще судна. Не из любви же к чистому искусству я осадку корабля заранее рассчитывал! Именно для определения высоты противомоллюсковой обивки.

Первые дни прошли в нескончаемых хлопотах. Надо было разместить всю немаленькую компанию на постоялом дворе нашего друга ребе Шмуэля, организовавшего теплую встречу и кров для всех. Бойцы из местных получили недельное увольнение, а остальных запрягли на погрузку и окончательную оснастку корабля под руководством бодро бегающего по крутым трапам, несмотря на возраст, Джакомо. Необходимо было загрузить в трюм около тридцати тонн привезенных с собой или заранее закупленных по моим указаниям партнерами в Генуе припасов, перенести на борт и установить все дополнительные механизмы и устройства, изготовленные в Мюнхене, затащить и прикрепить к реям немаленькие паруса. Короче, работы невпроворот. Я таил слабую надежду управиться за две недели, так как время поджимало – можно не успеть до сезона штормов.

Однако потихоньку все устаканивалось. Съестные припасы погрузили в нужном количестве и в почти требуемом ассортименте – цитрусовых в Генуе практически не оказалось. Только лимоны, из которых изготовили лимонную настойку. Апельсинами и мандаринами затаримся где-нибудь по дороге, на средиземноморских островах или на Гибралтаре.

На корабль установили лебедки и тали, повесили шлюпки и проверили технику их спуска на воду. По крайней мере при отсутствии волнения все прошло без нареканий. Повторно надо будет испытать во время пробного выхода в море. То же касается работы насосов и всего остального оборудования. Пока же гоняли команду «всухую», отрабатывая действия при аварийных ситуациях.

В общем, в две недели мы уложились. Почти. Просто вместо отправления в путешествие точно к окончанию этого срока корабль отплывал на ходовые испытания. Конечно, лучше бы их проводить на не загруженном до ватерлинии судне, но выбора не оставалось – время уже конкретно поджимало. Так что испытания будут проходить в условиях, максимально приближенных к «боевым».

И вот ранним утром этого знаменательного дня на борт первого в этом мире трансатлантического корабля (о чем мало кто из присутствующих догадывался) поднялась шикарно разодетая по столь праздничному случаю делегация, состоявшая из меня, Анны, Цадока и представителя фирмы-изготовителя Николло Спинолы. На палубе нас встречал торжественно выстроенный экипаж во главе с капитаном Джакомо Колани и главным мастером верфи, ответственным за постройку судна, маленьким толстячком по имени Гаспаро.

Однако, прежде чем перейти на борт, мы с Анной остановились на сходнях для выполнения неизвестного здесь пока ритуала. Я передал девушке бутылку бургундского, специально прихваченного за неимением положенного по традиции шампанского, которую она, как и было заранее оговорено, на глазах ошеломленной публики благополучно грохнула о борт новорожденного корабля. Прямиком под только вчера выведенным под трафарет золоченой краской названием: «Царица Савская». На двух языках – латыни и иврите. Вообще-то бить бутылку положено при спуске на воду, но, когда происходило данное событие, мы в Геную еще не прибыли. Можно было и совсем не бить, я не суеверен, однако считал необходимым поднять чем-нибудь необычным дух неопытного экипажа и заодно отвлечь внимание многочисленных зрителей из числа местного населения и работников верфи от более важных деталей нашей подготовки. Так что принятый в моем мире ритуал пришелся как нельзя кстати, вызывая полезную ассоциацию с принятым на еврейских свадьбах битьем стакана женихом. Типа теперь это судно по полному праву принадлежит нам. Что почти соответствует действительности – на днях мы выплатили семейству Спинола вторую треть от стоимости корабля. Последние же пятьдесят килограммов серебра – только после успешных ходовых испытаний.

Кстати, господин Николло вовсе не обязан был нас сопровождать, и я бы даже обрадовался его отсутствию на борту. Слишком много тут имелось вещей, которые не хотелось «светить». Однако отказать старому морскому волку, всерьез заинтересованному необычным парусным вооружением и другими деталями нового корабля, мы не осмелились. Это могло вызвать никому не нужные подозрения. Так что – пусть смотрит, ничего не поделаешь.

Тянуть кота за хвост не стали и, не медля, отдали швартовы. На корме взвился подхваченный утренним бризом наш свежепридуманный флаг – белое полотнище с двумя голубыми полосами и шестиконечной звездой со вписанным в нее серпом и молотом, вызвав удивленный вздох в толпе провожающих. Пользуясь только небольшими треугольными парусами на бушприте, отошли от причала. Кстати, так как я ни разу не морской человек и не собирался запоминать зубодробительные названия парусов, а у местных за почти полным отсутствием многомачтовых кораблей подобная терминология еще не выработалась, пришлось придумывать ее самому. В данном случае, для упрощения дела, решил-таки изобрести велосипед, а не тупо копировать непонятные слова из морских справочников моего мира. Поэтому разработал простые и четкие буквенно-цифровые обозначения. Мачта называлась латинской буквой в алфавитном порядке, начиная с носа, а парус на ней – цифрой, начиная с самого нижнего. Таким образом, в данный момент корабль двигался под парусами А-один и А-два. Система оказалась удобной и поддавалась расширению вплоть до почти бесконечного числа мачт и парусов, буде возникнет такая надобность.

Испытания продолжались двое суток, причем на вторые даже разыгрался легкий шторм, так что выход в море оказался действительно максимально приближенным к «боевому». Все работало прекрасно: и рулевое устройство, и приспособления для управления парусами, и насосы, и система спуска шлюпок. Даже тренированный только на суше экипаж соответствовал. Все верно и резво исполняли команды боцмана, и никто, слава богу, не сорвался с мачты даже при волнении. Что только подтверждало верность методики подготовки и позволяло мне собой гордиться. В корпусе не образовалось ни малейшей течи – «фирма» семейства Спинола подтвердила свою высокую репутацию, чему находившийся на борту представитель упомянутого семейства был несказанно рад. И тоже гордился. Капитан же Джакомо гордился тем, что ему доверено управление таким навороченным, по местным меркам, судном, Анна чрезвычайно гордилась приобретенными навыками расчета курса, впервые успешно примененными в реальном деле. Остальные члены экипажа, судя по их радостным лицам, тоже явно чем-то там гордились, но у меня уже не было сил вникать, чем именно. Лишь Цадок с Олегом не принимали участия в этом общем для всех празднике жизни. Первый все время вспоминал, что завтра, после завершения испытаний, придется расстаться с двумястами марками – последней частью стоимости этого сорокаметрового удовольствия, что, видимо, сильно омрачало ему настроение. Ну а командир наемников просто был в прямом смысле слова не в своей стихии.

В итоге по возвращении в порт требовалось устранить лишь несколько мелких неполадок и недочетов. Что заняло не более пары дней. После чего я сразу намеревался выйти в море. В городе же наше отправление стало широко обсуждаться – шила в мешке не утаишь. Начали ползти разнообразные слухи, один другого страшнее. Некоторые со всей уверенностью утверждали, что мы собираемся достичь легендарного мыса Боядор, расположенного где-то на атлантическом побережье Африки. Там якобы с незапамятных времен добываются гигантские количества золота и серебра. Другие парировали тем, что от этого мыса еще ни один корабль не вернулся, так как всем известно, что около него море опрокидывается в бездну и никто не может противостоять такому мощному потоку. Все эти беспочвенные, имеющие корни еще в античных легендах сказки, подогретые многозначительным названием спущенного на воду корабля, были нам очень кстати, так как прекрасно маскировали истинную цель путешествия. Поэтому я дал распоряжение Олегу, чтобы кто-то из его людей «проговорился» спьяну в кабаке, добавив нужных деталей. Наемники ведь любят болтать под выпивку…

Отплытие, в отличие от выхода на испытания, состоялось в простой рабочей обстановке, без лишней торжественности. За день перед ним, правда, в еврейском квартале не обошлось без прощального ужина, но я постарался как можно сильнее сократить празднества. Не люблю официальных мероприятий, да и вообще…

Изначально планировал устроить перед выходом в море недельный карантин для всех отправляющихся на корабле – не хватало еще эпидемии на борту, однако время уже не позволяло. Пришлось ограничиться тщательным осмотром, проведенным нашим корабельным врачом. С которым, кстати, мне несказанно повезло. Дело в том, что медицинский момент почти совсем выпал из подготовительных планов ввиду моей крайней удаленности от данной темы. Никогда не интересовался лекарствами и болячками. Поэтому и ограничился запасанием спирта как обеззараживающего и болеутоляющего средства, стерилизованных заранее и герметично (насколько было возможно) упакованных бинтов, а также мерами, предпринятыми против цинги и сифилиса. То есть самыми очевидными вещами, не имевшими шанса ускользнуть от внимания даже такого профана в медицине, как я.

А вот приобретением собственного доктора как-то не озаботился. И потому, что профессия эта была в начале тринадцатого века крайне редка – не каждый городок мог похвастаться наличием настоящего врача, а не какого-то там знахаря-самоучки. А еще по причине молодости нашего отряда и тщательного отбора, который проходили кандидаты. Больных тут не было. Пока. Однако не оставляло сомнений, что за время дальнего и опасного путешествия таковые появятся. Нет, кое-кто, особенно из бойцов постарше, умел оказать первую помощь или наскоро заштопать рану, но не более того. Хотелось бы все же иметь на борту более профессионального врача.

Как часто бывает, «хорошая мысля приходит опосля». Эта пришла мне уже по прибытии в Геную, когда времени на поиски подходящей кандидатуры совсем не имелось. Так бы мы и отправились в путешествие без профессионального медика, но тут он пришел ко мне сам. И не какой-то там заштатный врач, а сам Иосиф бен Иегуда ибн Акнин, любимый ученик Маймонида и известнейший сирийский медик!

Когда мы вернулись с ходовых испытаний корабля, с нетерпением ожидавший нас рабби Шмуэль тут же взял меня под ручку и сопроводил в свой кабинет. Там и познакомил с представительным сорокалетним мужчиной в богато украшенном восточном тюрбане. Как оказалось, старик Бен Маймон не удержался и перед смертью черкнул пару строк обо мне проживавшему в крупном сирийском городе Алеппо своему лучшему и самому близкому ученику и продолжателю, с которым постоянно переписывался. И тот, бросив врачебную практику, приносившую кучу денег, и занятия философией, которым предавался в свободное время, немедля отправился на мои поиски. Видимо, из довольно туманного послания учителя все же понял, что сможет получить ответы на так интересующие его вопросы.

Однако обнаружить мои следы оказалось не так уж и легко. Иосиф рассчитывал застать нас в Иерусалиме, однако, по понятным причинам, не преуспел в этом. Тогда он предпринял долгое и полное опасностей путешествие в Мюнхен лишь для того, чтобы на две недели разминуться с нашим отрядом. Но неутомимый, хотя и не такой уже молодой философ, купив свежих коней, за полторы недели сумел добраться до Генуи, успев, таким образом, на уже почти отошедший «поезд». И теперь принялся, едва познакомившись и еще буквально не стряхнув дорожную пыль с плаща, засыпать меня так мучившими его на протяжении всего долгого времени «погони» вопросами. Пришлось его несколько осадить, сославшись на усталость после выхода в море. Тогда Иосиф стал упрашивать меня взять его с собой в путешествие, в надежде, что смогу хоть там уделить ему некоторое внимание.

– Дело в том, что места на судне у меня уже не осталось… – делая вид, что мучительно размышляю, заявил я и тут же добавил: – Хотя… Вакансия корабельного врача еще не занята! Ведь вы вроде бы врач?

Гость с Востока утвердительно кивнул и тут же согласился, даже не спрашивая о размере жалованья. А я радостно потирал руки, направляясь на ужин. Теперь экипаж укомплектован полностью! Да еще и кем!

…Следующим утром «Царица Савская», подставив легкому ветерку все свои паруса, на мачтах от А до D включительно, быстро заскользила по гладкой, как будто полированной поверхности воды к выходу из залива. Первый трансатлантический поход начался!