Глава 1

Из пулевых пробоин на лобовом стекле сильно сквозило холодным ветром с запахом горелого машинного масла. Самолет после попадания продолжал мелко вздрагивать. Нет, конечно, сквозило и трясло не на самом деле. Все происходило на экране компьютера, просто воображение у Андрея всегда было на высоте, а уж после недавней замены дисплея на новую огромную модель и вовсе стало зашкаливать. Вот и сейчас, гоняя свой любимый авиасимулятор, он, особенно в напряженные моменты, действительно ощущал себя сидящим в кабине истребителя «И-16», а не в мягком кресле за компьютером. Поэтому и злость Андрей сейчас испытывал настоящую. Надо же, он, ветеран многолетних онлайн-сражений, настолько увлекся преследованием «Юнкерса», что проморгал атаку «Мессершмитта-109» на пересекающихся курсах.

– Внимательнее надо быть, ас, мля, – сердито сказал себе Андрей. К счастью, вроде бы серьезных повреждений не было. Из пушек пилот «109-го» промазал, а пулеметами только наделал дырок в фонаре кабины.

– Еще повоюем, – вынес вердикт Андрей, немного успокоившись. Повернув виртуальную «голову» назад, он обнаружил своего оппонента в задней полусфере, заканчивающим боевой разворот и разгоняющимся для следующей атаки.

– Ну-ну, еще посмотрим, – процедил Андрей сквозь зубы, оценил динамику разгона «Мессершмитта» и, повернув виртуальный взгляд обратно, медленно отсчитал до пяти. После этого многократно отработанным движением – джойстик вправо, педаль влево, газ в ноль – ввел машину в «размазанную бочку». Виртуальные небо и земля на экране начали меняться местами, истребитель, вращаясь с переменным радиусом – для усложнения прицеливания противнику, – стремительно терял скорость. Как и рассчитывал Андрей, не слишком опытный противник купился на этот нехитрый маневр. Обладая избытком скорости, тот проскочил мимо «ишачка» вперед и к концу выполнения «бочки» оказался практически у Андрея в прицеле. Правда, осознав свою ошибку, сразу же перешел в набор высоты. Но было уже поздно. Резким движением задрав нос самолета, Андрей дождался, пока силуэт «Мессершмитта» скроется под капотом, и нажал на гашетки. Значительный опыт виртуальных боев не оставлял сомнений в верном выборе упреждения. Что немедленно и подтвердил появившийся через мгновение из-под капота «109-й», оставляющий за собой жирный черный шлейф дыма.

– Вот так-то. – Волна радости окатила Андрея. Хоть «Мессершмитт» и гораздо скоростнее «ишачка», но с поврежденным двигателем он не уйдет. Андрей скосил глаза на настенные часы. До назначенной встречи с очередной девицей оставался всего час.

– Как бы не опоздать, первое свидание все-таки, еще цветы надо успеть купить, – обеспокоенно подумал Андрей, но желание добить поврежденного противника победило.

– Первым делом, первым делом самолеты, – пропел он и решительно прибавил газ. Машина послушно рванулась вперед, расстояние до «Мессершмитта» начало медленно, но верно сокращаться. Во избежание неприятностей Андрей внимательно осмотрелся. Но небо чистое, здесь они были одни. Тогда он сосредоточил внимание на противнике.

– Через полминуты выйду на дистанцию прицельного огня, – оценил ситуацию Андрей. Противник, видимо, считал так же, потому что его самолет вдруг перевернулся через крыло и нырнул в крутое пике.

– Хочет уйти на пикировании, – понял Андрей, автоматически повторяя маневр «109-го». «Ишачок» на полном газу стал стремительно набирать скорость. Но даже на глаз было видно, что «Мессершмитт» набирает скорость быстрее.

– Зачем? – запоздало отругал себя Андрей, на всякий случай нажимая на гашетку и видя, что очередь прошла далеко от противника, уткнувшись в землю. – Так он от меня точно уйдет. Надо остаться на высоте и ловить его на выходе из маневра.

Он резко взял ручку на себя. И, конечно, перетянул. Выдернутый из пике самолет превысил допустимые перегрузки, и компьютер отреагировал соответственно: экран стал быстро чернеть, симулируя потерю летчиком сознания. Андрей так сильно переживал случившееся, что просто физически почувствовал, как перегрузка прижимает его к креслу и закрывает многократно потяжелевшие веки. Поэтому он даже сразу не удивился, когда чернота, закрыв экран, продолжила распространяться за его пределы. Лишь через пару мгновений, за секунду до того, как черный шар замкнулся за его головой, холодной волной страха накатила мысль: «ДОИГРАЛСЯ!!!»…

Начальник Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенант Павел Рычагов появился на командном пункте истребительного авиаполка неожиданно, без предупреждения. Влетев на КП своей стремительной походкой, он небрежно махнул рукой вскочившим было офицерам полка, подбежал к командиру полка Ивану Соболеву и порывисто обнял его, в зародыше подавив попытку последнего доложиться по всей форме.

– Ну, Ваня, как тут у тебя? – произнес Рычагов, закончив с объятиями. – Я тут проезжал мимо, думаю, дай заскочу, может быть, хоть ты меня чем-то порадуешь.

Соболев, бывший четыре года назад в Испании ведомым Рычагова, не совсем представлял, как следует вести себя со старым товарищем, неожиданно взлетевшим на самый верх командной лестницы.

– Все нормально, происшествий нет, – сознательно не обращаясь пока к Рычагову ни по имени, ни по званию, ответил он. – Вот, звено лейтенанта Коробейко возвращается с тренировочного полета по маршруту, – и указал рукой на три точки к югу от аэродрома.

– Молодых тренируешь? – спросил Рычагов. – Жаль, нет у меня сейчас времени, ждут в штабе Киевского округа. А хотелось бы посмотреть на твой полк поближе, да и с тобой давненько не сидели, – продолжил он, следя глазами за приближающимся звеном. Тройка «ишачков», летя на высоте около четырехсот метров, уже почти достигла командного пункта, когда замыкающий самолет вдруг резко перевернулся через крыло и посыпался вниз, пикируя прямо на наблюдающих за ним командиров. На крыльевых пулеметах замерцали огоньки выстрелов, и очередь полоснула по траве в паре десятков метров от КП. Когда до земли осталось не больше сотни метров, он так же резко выровнялся и горкой ушел на высоту. От близкого рева девятисотсильного двигателя у присутствующих на КП людей заложило уши.

– …м-мать, – расслышал Соболев конец тирады Рычагова, когда к нему наконец вернулась способность слышать. – Это у тебя называется нормально? Кто это был? Я ему покажу фигурять! – продолжал свирепо орать генерал. Соболева неприятно поразило употребление любимого словечка Рычагова «фигурять» в явно отрицательном контексте. Дело в том, что сам Рычагов очень даже любил «фигурять» в воздухе. В Испании он так успешно «фигурял», что сбил 20 самолетов противника и стал генералом в 26 лет. И что же стало теперь с бесстрашным воздушным бойцом? Или в кремлевских кабинетах ценятся другие качества?

– Младший лейтенант Воронов, – ответил успевший рассмотреть номер машины комполка, когда Рычагов наконец замолчал. – Прибыл два месяца назад из училища. До сегодняшнего дня нареканий не имел.

– А это как объяснить? – уже спокойней сказал Рычагов. – Ладно, разберись пока сам, мне пора. Но завтра заеду, проконтролирую. И особиста своего задействуй, пусть выяснит, случайно он стрелял или как.

Генерал, не прощаясь, выскочил из КП и сел в машину.

Соболев повернулся и сразу же наткнулся на тяжелый взгляд начальника особого отдела полка лейтенанта госбезопасности Никифорова, также присутствовавшего на КП. Отношения с ним не складывались у комполка уже давно. Особист, видимо, недовольный медленным продвижением по службе, все время пытался найти в полку вредителей. До сего дня безуспешно, во многом благодаря сопротивлению Соболева. Подозрительность была положена ему по должности, и, кроме того, он наверняка сообразил, какой служебный рост сможет заработать, раскрутив такое дело.

– Товарищ майор, необходимо немедленно посадить звено и арестовать младшего лейтенанта Воронова, а также механика его самолета! – твердо сказал он, подойдя к Соболеву. – Будем разбираться, хулиганство это или что похуже.

– Да случайность это, Васильич! – попытался было перейти на неформальный тон комполка. – Сейчас я сам разберусь.

– Налицо попытка покушения на высшее руководство ВВС, товарищ майор! – не приняв предложенного тона, все так же твердо ответил Никифоров.

– Да с чего ты взял?

– Младший лейтенант Воронов пикировал на КП в момент нахождения там начальника ГУ ВВС и покушался на него, открыв огонь из пулеметов, – выдал свою версию обвинения особист.

«Не отдам», – тоскливо подумал Соболев, понимая, что вряд ли сможет что-либо предпринять. Разве что немного оттянуть события.

– Значит, так, – строго объявил комполка, перейдя на официальный тон. – Первоначальное расследование проведу я сам, по поручению начальника ГУ ВВС. Доложу ему, а потом Вороновым займетесь вы.

– Сажайте звено, майор, – зло произнес Никифоров, и выражение его лица обещало Соболеву, что происшествие может выйти боком не только молодому пилоту, но и ему самому.

«И как же я должен сажать звено?» – подумал командир полка. Радиостанция была только на машине командира, но и она не работала по причине отсутствия запчастей в полку. Взглянув в небо, Соболев увидел, что звено кое-как выстроилось и заходит на третий разворот.

В открытой кабине «ишачка» заметно сквозило. В том, что это именно «ишачок», Андрей не испытывал сомнений с первого мгновения, когда опять появился свет. Первые две мысли: «я умер» и «я сошел с ума» боролись друг с другом в его голове несколько секунд, постепенно теснясь реалистичностью окружающего пространства. В конце концов, когда Андрей осознал, что его рука лежит на ручке управления истребителем и парирует крен самолета, то смог более-менее привести свои разбегающиеся мысли в какое-то подобие порядка.

– Умер я или сошел с ума, пока неважно. Главное, что самое страшное со мной уже произошло. Значит, можно расслабиться и играть по предложенным правилам, – постарался успокоить он себя. Получалось плохо. Адреналин так и играл в крови. Руки тряслись, мысли метались в голове.

– Так что мне надо сделать? – усилием воли сосредоточился Андрей на текущей задаче. – Как отсюда выбираться? Сажать самолет или выброситься с парашютом?

Он не обольщался насчет своей способности управлять реальным самолетом. От одной мысли о посадке его опять бросило в дрожь. Андрей лихорадочно стал проверять, имеется ли у него парашют. Парашют имелся, на положенном месте под «пятой точкой», но его конструкция была Андрею абсолютно незнакома. Кроме того, бросив взгляд за борт, он обнаружил, что высоты для прыжка явно недостаточно. Все это вместе несколько остудило его «прыгательный позыв». Он опять взялся правой рукой за ручку управления и попытался выправить образовавшийся за время поисков парашюта крен. Получилось. Усилия на ручке были на удивление слабыми, не джойстик, конечно, но все равно значительно меньше ожидаемых. Андрей был уверен, что работа пилотов прошлого была сродни занятию на силовом тренажере, а тут ручка покорно ходила за рукой. Впрочем, скорость была небольшой. Бросив взгляд на знакомую по многочисленным «полетам» на компьютере приборную доску и без труда отыскав на ней спидометр, он считал его показание: 240 километров в час. На большей скорости усилие на ручке станет гораздо значительней.

Конец раздумьям положил еще один «ишачок», неожиданно возникший слева на расстоянии двадцати – тридцати метров. Сидевший в нем усатый мужик в надетых летных очках показал Андрею огромный кулак в перчатке, после чего этим же кулаком сделал жест, без сомнений, означавший: «Следуй за мной». С такого расстояния Андрей плохо различал лицо пилота, но по движению губ ему показалось, что свои жесты мужик сопровождал отборным матом.

– Видимо, командир, – понял Андрей. – Надо что-то решать.

В это время пилот соседнего истребителя прибавил газ и вырвался вперед. Проследив за ним взглядом, Андрей заметил еще один «ишачок», пристроившийся за первым на дистанции метров сто. Таким образом все три самолета образовали вытянутый строй.

– Ну что же, раз уж я умер, то можно и попробовать сесть! – попытался он ободрить себя. От мысли про посадку ему опять стало нехорошо. Но другого выхода, по-видимому, не оставалось.

– Надо бы попытаться вспомнить, где тут что, – он обвел глазами кабину. – Начнем слева. Так, это сектор газа, рядом с ним какая-то рукоятка – хрен знает, управление заслонкой радиатора что ли? Ладно, проехали. Дальше, ручка выпуска посадочного щитка, запомним, теперь приборная доска, – тут было легче, названия приборов были написаны на них самих. Андрей бегло просмотрел их показания – температура масла и обороты вроде были в порядке.

– Так, теперь справа. Опять рукоятка непонятного назначения, хрен с ней, а это штурвальчик выпуска шасси. Блин, да как же я его посажу?!!! – вновь разволновался Андрей.

Конец колебаниям опять положил ведущий звена, введя свою машину в правый вираж. Второй «ишачок», с небольшой задержкой, последовал за ним. Лимит времени на раздумья закончился, пора было начинать действовать. Дрожащими руками Андрей взялся за ручку управления и сектор газа. Дав чуть больше газа (самолет на вираже теряет скорость – надо компенсировать), он осторожно отклонил ручку вправо, одновременно надавливая на правую педаль. Самолет неохотно, словно не признавая сидящего в нем человека достаточно компетентным для управления собой, накренился градусов на тридцать вправо и встал в вираж с заметным снижением.

– Слишком сильно дал педаль! – понял он и исправил свою ошибку. Вираж стал горизонтальным. Самолет сильно трясло воздушным потоком, но Андрей не замечал этого, поглощенный выдерживанием необходимых параметров полета. Особенно пристально он следил за скоростью, сознавая, что свалиться в штопор на такой высоте означает стопроцентную гибель. А ведь, согласно прочитанным им мемуарам летчиков, «ишачок» славился нетерпимостью к ошибкам пилотов, строго наказывая за них. От этой не вовремя пришедшей мысли Андрея прошиб холодный пот. К счастью, разворот закончился, ведущий перешел в горизонтальный полет, и Андрей с радостью выровнял свою машину вслед за ним. Первый раз за все это время позволив себе осмотреться вокруг, он увидел впереди-справа полосу аэродрома, перпендикулярную к их курсу.

– Ага, значит, это был третий разворот, – понял он. – Еще один, и выйдем на глиссаду.

Внезапно Андрей заметил, что дистанция до идущего впереди самолета стала сокращаться. Присмотревшись, он увидел, что тот выпустил шасси. Прибрав немного газ, Андрей со вздохом перенес правую руку на штурвальчик выпуска шасси. Пару секунд посоображав, куда, собственно, его надо крутить, он решительно толкнул штурвальчик против часовой стрелки. Тот поддался с неожиданным усилием. Видимо, колеса выходили неравномерно, потому что самолет вдруг стало резко кренить влево. Андрей бросил штурвальчик и схватился за ручку управления. Выправив крен, он, наученный опытом, перехватил ручку левой рукой, а правую вернул на штурвальчик. Со второй попытки ему удалось, наконец, выпустить шасси до конца, о чем засвидетельствовали две загоревшиеся зеленые лампочки на приборной доске. Тут ведущий опять начал разворот, и Андрей повторил его маневр уже с заметно меньшими усилиями, чем в первый раз. Правда, из-за выпущенных шасси трясло на этот раз значительно сильнее. Завершив разворот, ведущий стал плавно планировать, убрав газ. Андрей увидел прямо по курсу посадочную полосу. До нее было километра два.

– Ну вот сейчас и выяснится, какой из меня летчик! – Напряжение Андрея заметно росло. Увидев, что передний самолет выпустил посадочные щитки, он тоже выпустил их. Самолет стал резко тормозиться и угрожающе раскачиваться из стороны в сторону. Андрей с трудом удерживал его от опрокидывания. Скорость продолжала падать, и он начал беспокоиться:

– Какая, интересно, должна быть скорость на глиссаде? – Андрей безуспешно пытался припомнить то, что он читал про «И-16». Полагаться на свой «компьютерный» опыт было чревато, но больше нечего было делать. Осторожно работая газом, Андрей остановил падение скорости на 160 километрах в час и, судя по тому, что дистанция до переднего самолета перестала меняться, угадал. Тем временем ведущий уже был над полосой. Андрей увидел, как тот, выровняв машину, коснулся колесами полосы и покатился по ней. Второй самолет уже тоже начал выравнивание.

– Еще несколько секунд, и будет моя очередь! – Напряжение Андрея достигло высшей точки. Бросил взгляд за борт, до земли оставалось метров пятнадцать.

Вцепившись вспотевшей рукой в ручку управления, он медленно начал тянуть ее на себя. Истребитель выпрямился и в тот же момент ударился передними колесами о полосу. Подпрыгнув от удара метра на два, он накренился вправо, завис на мгновение и вновь ударился о землю. Андрей был уверен, что шасси сломалось, но самолет, подпрыгнув еще пару раз, покатился по полосе. Правда, его бросало из стороны в сторону, и он норовил выкатиться «на обочину». Энергично работая педалями, Андрей пытался удержать его от этого. Тут он вспомнил, что понятия не имеет, где тут тормоз.

– Хрен с ним, как-нибудь остановится, лишь бы никуда не врезаться! – Поднявший широкий лоб самолет полностью закрывал обзор вперед, и Андрей ориентировался только по краям полосы, видимым сбоку. Там бежали какие-то люди, что-то показывали руками, но Андрей не понимал что. Наконец, самолет, таки выехав одним колесом за край полосы, почти остановился. Андрей понял, что не знает, как выключить двигатель.

– А фиг с ним! – решил он. – Я уже сыт по горло этим самолетом!

Нащупав замок привязных ремней, он расстегнул его и выбрался из кабины, спрыгнув прямо на землю. Самолет, ревя двигателем, продолжал медленно катиться. Андрей сделал пару шагов, и его вырвало. Стоя на коленях, он увидел, как на него несется огромный бородатый мужик в грязном комбинезоне. Еще через секунду до него донесся зычный голос мужика, перекрывающий рев двигателя:

– Андрюха, ты что ж, паршивец, двигло не вырубил?

«Откуда он знает мое имя?»– вяло подумал Андрей. Он был не в том состоянии, когда хочется разгадывать загадки. Мужик пронесся мимо, с ходу запрыгнул в кабину и что-то там сделал. Рев двигателя смолк, самолет замер на месте.

Андрей встал на ноги и увидел, как к нему подбегает тот усатый пилот, который грозил ему кулаком в воздухе.

– В чем дело, Воронов, мать твою… – заорал издалека.

«Они и фамилию мою знают!» – все так же отстраненно подумал Андрей. Однако надо же что-то ответить.

– С желудком что-то, – выдавил он из себя первое, что пришло в голову. Как бы в подтверждение этого его опять вырвало.

– Так, понятно! – начал распоряжаться усатый, обращаясь к подбежавшим людям. – Этого в лазарет, самолет откатить на стоянку и осмотреть.

 

Глава 2

Во время короткой дороги в лазарет Андрей первый раз смог спокойно обдумать случившееся. Что, собственно, с ним произошло? Первоначальные варианты: «я умер» и «я сошел с ума» как-то не очень соответствовали окружающей действительности. Что же тогда? Как прилежный читатель фантастики Андрей выдвинул новые версии: «провалился в прошлое» и «попал в параллельный мир».

Попасть в прошлое вроде бы даже теоретически невозможно из-за известных парадоксов, но тип с таким трудом посаженного самолета и другие детали окружения однозначно указывали на конец тридцатых – начало сороковых годов XX столетия. Что же касается параллельного мира… Не зря же все-таки его здесь назвали правильным именем и фамилией. Что-то за этим скрывается. В общем, простора для фантазии пока больше, чем фактов.

Андрею стало жарко, он стянул с себя летные кожаные перчатки и обомлел – это были не ЕГО руки! Толстые пальцы с криво обстриженными ногтями, мозоли на ладонях, больше подходящие какому-нибудь пахарю, а не офисному работнику, каковым до сегодняшнего дня был Андрей. В общем, не его. От мысли, что ему подменили тело, тошнота опять подступила к горлу. Видимо, это было заметно и окружающим, так как Андрей немедленно услышал от одного из сопровождающих санитаров:

– Что, опять? Перегнись через борт, а то сам будешь в кузове прибирать.

Подавив тошноту, он закрыл глаза и прислушался к своему телу. Без визуальных ощущений он не чувствовал ничего необычного. Вроде бы как в своем теле. Но стоило открыть глаза и посмотреть на руки, как ощущение дискомфорта вернулось. Андрей начал ощупывать руками лицо. Сначала ничего подозрительного не обнаружил, потом начал сомневаться насчет формы и размеров носа.

– Зеркало нужно. В лазарете прежде всего к зеркалу!

Через минуту они подъехали к цели. Санитары проводили Андрея в помещение, судя по всему, служившее врачебным кабинетом.

– Посиди немного, щас дохтур придет, – сказал старший санитар, в годах и довольно мрачной наружности.

Первое, что заметил Андрей, войдя в кабинет, было вожделенное зеркало. Он бросился к нему и наконец смог увидеть свое лицо. Вернее, не свое. Впрочем, он уже был морально готов и к этому. Теперь ему оставалось лишь констатировать тот факт, что своего тела его тоже лишили. Правда, при более пристальном рассмотрении замена оказалась не столь уж и плоха. Чуть ниже ростом, но зато гораздо шире в плечах, лицо достаточно симпатичное, хоть и ничем на прежнего Андрея не похожее, разве что цветом волос. Да и лет на пять моложе. Так что и на том спасибо.

Тут же, возле зеркала, Андрей сделал еще одно важное открытие – висевший на стене отрывной календарь услужливо сообщал, что сегодня вторник, 13 августа 1940 года. «Ну попал, так попал. Хорошо еще, что до войны», – подумал Андрей. Чем именно это так хорошо, он додумать не успел, потому что отворилась дверь и в кабинет вкатился полный пожилой человек с «интеллигентской» бородкой. «Военврач 2-го ранга», – определил Воронов, разглядев две шпалы и медицинскую эмблему в петлицах формы вошедшего. Что-что, а знаки различия Красной Армии он еще в детстве заучил благодаря прекрасно иллюстрированному справочнику, который получил в подарок от дяди, полковника танкиста, на свой десятый день рождения.

– Ну-с, на что жалуемся? – весело начал врач с традиционного вопроса.

– Да вот стошнило что-то, отравился, наверное, – промямлил Андрей, придерживаясь своей первоначальной «легенды».

– Сознание теряли?

– Терял! – ухватился за подсказку Андрей, сообразив, что в его интересах подольше остаться в лазарете, получив время на размышление и вхождение в местные реалии.

– Что ж, давайте вас осмотрим, – все тем же веселым тоном сказал доктор, приводя в боевое положение стетоскоп. Послушав, замерив пульс и давление, врач продолжил допрос:

– Что вчера ели?

– Н-ну, то же, что и все.

Доктор вдруг стремительно приблизил свое лицо к лицу Андрея и совсем другим, каким-то угрожающим тоном вопросил: «Пил?»

– Нет, – ответил Андрей, подумав: «А я откуда знаю, я-то не пил, а этот вполне мог».

Врач придвинулся еще ближе и втянул носом воздух. Получив отрицательный результат, отодвинулся и опять весело сказал:

– Очень хорошо, значит, обычное пищевое отравление. Сутки не есть, до завтра полежите тут, утром я вас осмотрю и, надеюсь, сразу и распрощаемся.

Доктор встал и пошел к двери. Не успел Андрей обрадоваться, как тот, задержавшись в проеме, обратился к санитарам:

– Да, главное чуть не забыл. Братцы, организуйте ему промывание кишечника.

Мрачный санитар кивнул и снял со стены зловещего вида клизму. Врач покинул помещение. «Этого мне сегодня еще не хватало!» – подумал Воронов.

– Ребята, может, не надо, у меня вроде все прошло, – осторожно прозондировал он почву.

– Дохтур сказал надо, значиться, надо, – равнодушно, но твердо отрезал мрачный.

– Да ты не боись! – сказал второй санитар, видимо, более общительный. – Вот, например, индийские йоги, борющиеся с британским империализьмом, специально себе кажную неделю промывание делают. Для укрепления организьма, значит.

«Где он таких глупостей набрался?» – со злостью подумал Андрей.

– Давай, сымай портки! – кратко подвел итог дискуссии мрачный.

Воронов, вздохнув, стал стаскивать с себя комбинезон…

Он лежал на койке, приходя в себя после малоприятной процедуры, и в который раз рассматривал свои новые руки. В палате на восемь коек он был один. Видимо, личный состав части отличался завидным здоровьем. Дискомфорт от мысли о пребывании в чужом теле практически прошел, и Андрей рассматривал руки уже из чистого интереса. «Да что руки, самое главное-то не проверил!» – вдруг подумал он. Оттянув пальцем резинки штанов полученной вместо комбинезона пижамы и больших семейных трусов, Воронов внимательнейшим образом изучил состояние «хозяйства». «Вроде бы не хуже, чем было», – облегченно вздохнул он.

«Поспать, что ли», – подумал Андрей, чувствуя усталость от пережитого за сегодня. Несмотря на явно обеденное время, голода он не ощущал, да и врач запретил, так что кормить его все равно не будут. Тем не менее Андрею мешало какое-то похожее на голод ощущение, но чего именно ему не хватает, он понять не мог.

Из соседней комнаты послышался скрип открывающейся двери. Раздались голоса:

– А, Катя, хорошо, что зашла, – Андрей узнал голос младшего санитара. – Побудешь здесь, пока я в столовую сбегаю?

– Да, конечно, – ответил женский голос. – Где он?

– Там.

В палату быстрым шагом вбежала симпатичная шатенка с короткой стрижкой в белом халате, накинутом на гимнастерку.

– Андрюшка! – Она бросилась к койке и с ходу чмокнула его в щеку.

– Ты в порядке? Все цело? – весело защебетала она и непринужденно положила руку на то самое место, которое он только что осматривал. Андрей непроизвольно оттолкнул ее. «Ну и нравы здесь!» – ошалело подумал он. Не то чтобы он был против, но все произошло как-то неожиданно. Девушка, кажется, обиделась:

– Андрюшка, ты что, головой ударился? Доктор сказал, что у тебя обычное отравление.

Она отошла к окну и закурила.

– Извини, нервы. Еле посадил сегодня машину, – попытался сгладить ситуацию Андрей.

– Да я понимаю, это ты извини. Ты, наверное, плохо себя чувствуешь? – извиняющимся тоном произнесла она.

– Ну, сейчас уже ничего.

Ветер задул в открытое окно и донес до Андрея табачный дым. Он вдохнул его и вдруг понял, чего ему хотелось. Ему хотелось курить! «Я же никогда не курил, зачем это мне?» – обалдело подумал Андрей. Но, видимо, у доставшегося ему организма было собственное мнение на этот счет. Курить хотелось все сильнее.

«В конце концов, я же не свое здоровье угроблю», – решил Андрей, втайне надеясь, что весь этот кошмар скоро кончится.

– Катя, дай, пожалуйста, сигарету, – попросил он.

– Чего? – удивленно захлопала ресницами Катя. – Чего тебе дать?

«Вот я дурак, – отругал себя Андрей. – Так и прокалываются шпионы. Если я на такой ерунде попался, то что же будет дальше?»

– Ну, я имел в виду папиросу, – исправился он.

– Тебе нельзя, наверное, – неуверенно сказала Катя, но папиросу дала.

– В штабе там переполох из-за тебя, говорят, – сообщила она. – Но подробностей я не знаю.

Неловкость между ними прошла, и девушка стала рассказывать про запутанные отношения между какой-то Машей и командиром 2-й эскадрильи. Вряд ли бы это заинтересовало Андрея, даже если бы он знал, кто такая эта Маша. Поэтому он не слушал, автоматически кивая в нужных местах, и размышлял о своем. «Как мне себя с ней вести? Какие у нас отношения? Может быть, я на ней жениться обещал?» – думал Воронов, приходя в отчаяние от полной неизвестности своей «предыдущей» биографии. «Это все равно, что решать систему, в которой неизвестных больше, чем уравнений».

В соседних помещениях послышались голоса вернувшихся с обеда людей. Катя, закруглив бесконечную историю про Машу, еще раз чмокнула его в щеку и побежала к месту несения своей, так и оставшейся неизвестной Андрею, службы.

Продолжая лежать в кровати, он задумался о своих действиях на ближнюю и дальнюю перспективу:

– Надо исходить из того, что я здесь оказался надолго, может быть, навсегда. Очевидно, что продолжать карьеру моего «предшественника» я не смогу, даже если бы и захотел. Ну какой из меня летчик? Я же даже не знаю, как завести движок у «И-16». Завтра скажут лететь, и что я буду делать? Значит, надо «косить». Например, заявить завтра доктору, что у меня амнезия после случившегося. «Тут помню, а тут не помню». Он, может, сразу и не поверит, но если твердо стоять на своем, то в конце концов выкинут из авиации. Не родился еще тот врач, который отправит в полет летчика, жалующегося на недомогание. С него же спросят, если что.

В своей «реальной» жизни Андрей армию не «косил», честно отслужив положенный год после института, но почти все его друзья «закосили», и по их рассказам он представлял, как это делается.

– Конечно, здесь несколько другая армия, но, думаю, «закосить» здесь даже легче, потому что уклонения от службы еще не приняли массовый характер. Да и, насколько я помню, всеобщий призыв ввели меньше года назад, в сентябре 39-го. Ну, допустим, из авиации меня выкинут легко. А дальше как? Оставят в армии на какой-нибудь «левой» должности или комиссуют? Думаю, надо вести дело к комиссованию. Учитывая, что меньше чем через год начнется война и каждому, кто окажется в действующей армии, неважно, здоров ты или нет, мало не покажется. А так выйду на «свободу», уеду куда-нибудь подальше от будущей зоны оккупации, например, в один из крупных промышленных центров на Урале. Устроюсь на завод. Инженером меня, конечно, никто не возьмет без диплома, ну так я могу и слесарем или фрезеровщиком поработать поначалу. Пойду в вечерний институт, уж по второму разу-то учиться будет легко. Так через несколько лет и налажу жизнь. Еще предсказаниями могу заняться. Хотя нет, это кратчайший путь попасть в подвалы НКВД. Как известно, пророков при жизни не ценят. Так что лучше держать язык за зубами.

Немного успокоившись от таких мыслей, Андрей задремал. Проснувшись, он обнаружил, что дело близится к вечеру. В отдохнувшую после сна голову немедленно пришла новая идея: «Должны же быть у меня какие-нибудь документы? Можно почерпнуть из них дополнительные подробности о моем «предшественнике». Надо поискать в комбинезоне».

Комбинезон лежал сложенным тут же, на тумбочке. Андрей развернул его и стал рыться по карманам. И сразу же наткнулся на какую-то «корочку». Достал ее и уже на первой странице обнаружил:

Удостоверение личности

Пред’явитель сего Воронов

Андрей Николаевич

состоит на действительной военной службе в РККА.

– Какой еще Николаевич? – удивился Андрей. – Я же Викторович. Значит, совпадение имен является чистой случайностью? Не верю я в такие случайности. Впрочем, во что я сейчас вообще верю?

Он перелистнул страницу. Звание – «младший лейтенант». Еще страница. Тут содержались следующие данные: дата рождения – 4 июня 1919 года, уроженец местности – г. Белгород, холост. «Ну, хоть последний пункт порадовал. И возраст тоже».

Андрей встал с кровати, подошел к окну. Взял папиросу из пачки, оставленной Катей, закурил и взглянул в окно. Особого вида из окна не открывалось, оно выходило куда-то на задворки. Виднелся кусочек аэродрома с несколькими стоящими на нем двухмоторными самолетами. Приглядевшись, Андрей опознал в них бомбардировщики СБ. Неплохие были машины для своего времени, но к данному моменту уже устарели.

«А, собственно, почему бы не пойти прогуляться? Доктор вроде бы не запрещал». Он вышел в соседнюю комнату и направился к входной двери. Находившийся в комнате санитар как-то странно посмотрел на него, но ничего не сказал. Андрей открыл следующую дверь и сразу же услышал:

– Не положено.

Он увидел двух красноармейцев с винтовками Мосина за плечами, перегораживающих выход из лазарета. Андрей точно помнил, что когда приехал сюда, никакой охраны у входа не было. Это его насторожило.

– Что не положено? – спросил он.

– Выходить вам не положено. Приказ командира полка.

Андрей молча закрыл дверь и вернулся в свою палату. Происходящее перестало ему нравиться совсем.

Он стоял у окна и курил уже неизвестно какую по счету папиросу, когда дверь открылась и в палату заглянул санитар, тот, которого Андрей обозвал про себя мрачным.

– Ты это, – произнес он. – Лег бы в койку, а то там командир полка пришел, тебя видеть хочет. С дохтуром щас говорит, злой какой-то.

Воронов быстро потушил папиросу и нырнул в койку. «Что еще за новости? Как, кстати, здесь обращались к вышестоящему командиру? Не помню точно. Лучше побольше молчать, а то еще опять выдам какой-нибудь перл».

В палату вошел высокий, на удивление, молодой майор.

– Лежи, лежи, – махнул он рукой Андрею. – Как самочувствие?

– Уже лучше, товарищ майор, – лаконично ответил тот.

Командир выглядел каким-то озабоченным. Он устало присел на стул возле койки Андрея, потер виски и совсем не командирским тоном сказал:

– Тут, понимаешь, все так неудачно получилось. Я-то уверен, что во всем виновато только твое самочувствие, да и доктор так утверждает. Но есть такие, кто считает иначе. И я ничего не могу с этим сделать, ты понимаешь? Если б Рычагов не был на КП, тогда другое дело, а так…

Андрей ничего не понимал. «Кто считает иначе? И Рычагов – тот самый, что ли? Его же недавно назначили начальником Главного управления ВВС».

– Рычагов – начальник ГУ? – на всякий случай переспросил он.

– Ну а кто же еще. Занесла его недобрая к нам на КП как раз, когда с тобой это случилось. Вот особый отдел сразу и ухватился. Покушение клеят. Ты почему стрелял-то?

«Особый отдел?» – множество малоприятных ассоциаций сразу возникло в голове у Андрея. «Вот черт, это уже не шутки. У этих амнезия не прокатит. А тут, оказывается, я еще и куда-то стрелял».

– Я не помню ничего, без сознания был. Может быть, случайно на гашетку нажал. И что же мне теперь делать? – в панике спросил Воронов.

– Держаться, – мрачно ответил майор. – Завтра опять приедет Рычагов. Я с ним поговорю, но гарантировать ничего не могу.

 

Глава 3

Давно уже стемнело, но сон к Андрею не шел. Папиросы в пачке давно кончились, и он стоял у окна просто так, размышляя о своем незавидном положении. Безвыходным Воронов бы его не назвал, только вот «выходы» ему не особо нравились. Некоторое время он обдумывал возможность побега. Технически это было легко осуществимо. Хотя у дверей лазарета и поставили охрану, но окно в палате выходило на другую сторону строения и никак не охранялось. То ли про него просто забыли, то ли, что казалось Андрею более правдоподобным, командир полка специально оставил выход, подталкивая его к именно такому решению вопроса. Только вот командир рассчитывал, что бежать будет «местный» житель Воронов, а не пришелец из будущего. «Я же не только не знаю, в какой части Советского Союза я нахожусь, но даже не представляю, как выбраться из базы», – размышлял Андрей. «Да я просто забреду не туда, и меня пристрелит охрана. Кстати, может быть, на это командир полка и рассчитывал? Убит при попытке к бегству: нет человека – нет проблемы. Хотя майор и не производит впечатление человека, способного на такой ход. Ну, допустим даже, что мне удалось выбраться отсюда. И куда я пойду? Без денег, документов, гражданской одежды, малейшего представления о местной географии? Без друзей или родственников, к которым можно обратиться за помощью? К тому же объявленным в розыск? И дня не пройдет, как меня схватят».

Андрей отошел к койке и устало повалился на нее. «Побег отменяется», – подвел он итог. «Что еще остается? Пытаться косить на голову? Ну не пройдет такой номер с НКВД. Им же нужен вполне определенный результат, и они его добьются, несмотря ни на что. Осталось разве что повеситься». Вешаться Андрею не хотелось, и он стал думать дальше: «Может быть, Рычагов действительно поможет? А с чего вдруг? В этот период все озабочены поисками «врагов народа», вот еще одного нашли, причем покушавшегося на самого Рычагова, почему он будет ему помогать? Очень даже может быть, что Рычагов примет все за чистую монету, искренне поверит, что я немецкий шпион. Заодно и аргентинский. Тут же у всех мозги настолько промыты, что поверят в любую чепуху. А если с ним поговорить? А ведь это шанс! Открыть карты, так сказать. Кое-что о его будущем я знаю. Только он же не поверит. Он же материалист, переселение душ выходит далеко за рамки его мировоззрения. Как бы его убедить? Надо предсказать что-то, что произойдет в ближайшие дни. Какое там сегодня число? 13 августа?» Андрей напряг память, вспоминая кучу прочтенных исторических книг. «Через несколько дней Мерецкова назначат начальником Генштаба, – первое, что пришло ему в голову. – Нет, это не катит, такая информация может быть известна заранее. Надо что-то заграничное и непредсказуемое. А что у нас сейчас за границей? А за границей у нас сейчас война на Западе. Франция уже пала, в разгаре битва за Британию. Красивое название придумают, конечно, позже, но итог этой битвы пока никому не известен. Никому, кроме меня. Правда, чтобы проверить это, потребуется около двух месяцев. Долго. Рычагов не будет столько ждать. Надо припомнить что-то более конкретное и быстро проверяемое. Крутится в голове название «черный четверг Люфтваффе». Точно помню, что это было 15-е число. Крупнейшая массированная атака немецкой авиации за всю кампанию, закончившаяся огромными потерями. Даже цифры потерь помню, а вот насчет месяца сомневаюсь. Пятнадцатого августа или пятнадцатого сентября? Минутку, в календаре было написано 13 августа, вторник. Значит, четверг будет пятнадцатое! Все сходится!»

Андрей еще некоторое время прокручивал в голове все, что помнил об этом событии, но как-то незаметно начал погружаться в сон. Причем он отчетливо осознавал это и пытался бороться, но будто невидимая рука силой закрывала ему веки. Но даже при закрытых глазах Андрей как бы продолжал видеть стены палаты, правда, в каком-то странном освещении. «Что за странный сон?» – успел подумать он, когда краем глаза заметил движение справа от кровати. Быстро повернув голову туда, он с изумлением обнаружил человека среднего возраста и приятной наружности, сидящего на стуле рядом с кроватью. Человек был одет в приличный костюм, носил очки и шляпу, чем-то напоминая типичного профессора.

– Лежите, лежите, – весело произнес незнакомец, видимо, копируя недавно гостившего здесь майора.

– Кто вы такой и как сюда попали? – задал Андрей не слишком оригинальный вопрос.

– Так вам все сразу и расскажи, – продолжал веселиться гость. – Это вас надо спросить, как ВЫ сюда попали.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Не каждый же день человек из 2009 года попадает в 1940-й.

– Откуда вы знаете? – Андрей аж подскочил на кровати.

– Работа у меня такая, – приветливо улыбаясь, ответил «профессор».

– Вы мне поможете? – затаив дыхание, с надеждой спросил Андрей.

– После того, что вы мне устроили, я скорее должен был бы вам морду набить, а не помогать. Но я не руководствуюсь эмоциями в своем деле и поэтому помогу. Советом.

– Что я устроил? При чем я тут вообще? – возмутился Андрей.

– При том. В том, что с вами случилось, вы сами виноваты как минимум наполовину. Слишком увлекались, вот и потеряли связь со своим миром. И наложились на сохраненную копию.

– Какую еще копию? Я ничего не понимаю, – в отчаянии воскликнул Андрей. – Вытащите меня отсюда!

– Если бы это было так просто! К сожалению, все гораздо сложнее. Постараюсь вкратце объяснить вам ситуацию, прибегнув к понятной вам аналогии. Но не забывайте, что это всего лишь аналогия, и не пытайтесь поймать меня на противоречиях. Итак, представьте себе, что ваш мир – это всего лишь компьютерная симуляция, по типу той игры, в которую вы так увлеченно играли, перед тем как попасть сюда. Конечно, симуляция гораздо более полная, чем эта ваша примитивная игра. Причем мы, игроки, в том числе и ваш покорный слуга, лишены возможности влиять на течение симуляции, мы можем лишь наблюдать и делать выводы. Скорее нас можно сравнить не с игроками, а с лаборантами в эксперименте. Мы наблюдаем и даем рекомендации тем, кого можно назвать Постановщиками Эксперимента. Самые успешные из нас тоже смогут стать Постановщиками. Не буду углубляться в смысл Эксперимента, вам все равно его не понять, да и не имеет это отношения к делу. Суть же его, непосредственно касающаяся вас, состоит в том, что Эксперимент являет собой саморегулирующуюся систему, развивающуюся без постороннего вмешательства. Все влияние Постановщиков на его течение состоит в составлении начальных условий, назовем их Базовыми Законами. Законы могут регулироваться от Эксперимента к Эксперименту, но не в течение его. Как и в любой сложной системе, во время Эксперимента возможен технический сбой. Поэтому Система, как и ваши примитивные компьютеры, время от времени производит сохранение резервной копии. Последняя резервная копия вашей системы и была сделана 13 августа 1940 года. Когда вы так не вовремя увлеклись своей игрой, произошел очередной системный сбой. Сбой не такой уж и критический, Система должна была восстановиться без загрузки резервной копии. Но игрой случая Система начала восстановление с вас. Состояние же вашего сознания более соответствовало периоду последней резервной копии, а не вашему времени. Система провела поиск соответствующего вашему сознанию носителя и, на удивление, нашла и перенесла вас на него. С этого момента Система попала в тупиковое состояние: существуют два варианта восстановления, и оба, с ее точки зрения, правильные. Вот, собственно, так и обстоят дела.

– И что же теперь будет? – Андрей не сильно вник в сказанное, больше озабочиваясь собственными перспективами.

– А будет теперь неуравновешенное состояние на некоторый период. Система не может существовать в нескольких состояниях одновременно. Грубо говоря, ресурсов не хватит для одновременной работы. Поэтому Система должна выбрать один из двух вариантов. Для начала она проверит этот вариант, 1940 года. Если в течение тестового периода не будет зарегистрированы значительные отклонения от известного течения событий, то, скорее всего, будет опять «загружен» вариант 2009 года. И вы лично вернетесь в тот же момент, из которого попали сюда. А происшедшее будете вспоминать как страшный сон.

– И сколько продлится этот ваш «тестовый период»? – уже уверенней спросил Андрей. Наконец-то появившееся объяснение случившегося и теоретически возможного выхода несколько обнадежило его.

– Период не мой, – усмехнулся гость. – Поэтому его продолжительности я точно не знаю. Для вас, наверное, несколько лет.

– Лет? – Андрей аж задохнулся от возмущения. – Да меня за это время здесь десять раз расстреляют.

– Десять раз не расстреляют, – засмеялся незнакомец, – если будете правильно себя вести, то даже и ни разу.

– Это как же, по-вашему, надо правильно себя вести в застенках НКВД? Меня туда завтра загребут. Почки отобьют и расстреляют. Или в лагерную пыль сотрут. В любом случае я несколько лет здесь не продержусь, – в отчаянии заорал Андрей.

– Как правильно, вы сами поймете, если дадите себе труд подумать, а не устраивать истерику. Вы сами сюда попали, сами и выкручивайтесь. Я вам с самого начала сказал, что кроме как советом, ничем помочь не смогу. Просто потому, что не имею никакой возможности для физического воздействия на этот мир. Только информационного и только один раз, пока происходит весь этот балаган вокруг сбоя. Больше я с вами встретиться не смогу.

Андрей молчал, переваривая услышанное. Через пару минут незнакомец нарушил паузу.

– Ну как, подумали? – вкрадчиво осведомился он.

– Скажите, – немного замялся Андрей, пытаясь сформулировать только что пришедшую ему в голову мысль. – Н-ну если, допустим, мне сейчас кирпич на голову упадет. Что произойдет?

– Верной дорогой идете, товарищ, – радости незнакомца, казалось, нет предела. – Исключительно правильно мыслите. Случится как раз то, к чему вы так стремитесь. Будет «загружен» вариант 2009-го, и вы вернетесь в тот же момент, из которого и провалились сюда.

– То есть вы фактически подталкиваете меня к суициду? – возмутился Андрей.

– А что в этом плохого? Это же не насовсем. Хотите, подскажу пару хороших способов?

– Испробуйте эти способы на себе, – зло огрызнулся потенциальный самоубийца. – Это же вы говорите не насовсем, а как оно на самом деле? Почему я вам должен верить?

– Не хотите верить – не надо. Я вам не страховой агент. Не решите вопрос самостоятельно – это, как вы две минуты назад верно заметили, сделает НКВД. Только дольше и болезненней. Что вы на меня так уставились?

– Да вот что-то вы мне одного персонажа очень напоминаете. У вас под шляпой случайно рога не растут?

– Вы мне льстите, – рассмеялся гость. – Нет, рогов у меня нет и душа ваша мне и даром не нужна. Меня интересует исключительно возвращение ситуации к исходной точке. Просто потому, что мой прогноз развития этого мира практически точно совпадал с его действительным развитием, значительно точнее, чем у моих коллег. Конкуренция, понимаете ли. Поэтому никакие сюрпризы мне сейчас не нужны. Как видите, я открыл перед вами все свои карты. Мне нечего скрывать. Вот я и предложил вам не рубить сук, на котором вы сидите, и решить вашу, а также и мою проблему радикально, не откладывая.

Незнакомец умолк и несколько минут критически разглядывал угрюмо молчавшего Андрея.

– Я вижу, вы не тот человек, который готов сделать решительный шаг, – подвел он итог своим наблюдениям. – Что ж, придется вам помучиться, пока кто-то из местных вам поможет. В любом случае, хочу предостеречь вас от попыток изменить историю. Это только в фантастических рассказах все гладко проходит. Здесь вам это ничем не поможет, а дорогу домой, после вашей неизбежной скорой кончины в этом мире, может перекрыть. Ну а мне пора. Прощайте.

– Э-э, подождите! – закричал Андрей, но неизвестный гость уже исчез.

 

Глава 4

Андрей, перевозбужденный окончившимся разговором, мерил нервными шагами палату. За раскрытым окном уже давно темнела, моргая редкими звездами, ночь. Закурив папиросу из пачки, найденной после непродолжительных поисков в кармане комбинезона, он начал потихоньку приводить свои мысли в порядок:

– Надо же, как все гладко у него получается, блин. Сунул голову в петлю – и ты уже дома. Сам бы попробовал, экспериментатор хренов.

На несколько минут Андрей действительно задумался о доступных ему способах лишения себя жизни. Но, живо представив себе картины этого действа, тряхнул головой, прогоняя наваждение, и неожиданно почти успокоился.

– А вот хрен тебе! – продемонстрировал он неприличный жест в направлении, в котором исчез «гость».

– Сами напортачили, пусть сами и разгребают! Без меня. Просто Матрица какая-то, мля. А я в роли Нео. Ага, щасс!

Андрей затушил папиросу, лег на койку и попытался уже спокойно обдумать детали состоявшегося разговора:

– Для начала, кажется, стало понятно, в кого именно я вселился. Этот, – он метнул полный злобы взгляд в сторону ни в чем не повинного стула, на котором сидел «профессор», – упоминал, что мое сознание наложилось на соответствующий носитель. Соответствующий по каким признакам? Скорее всего по генетическим. Дед изредка упоминал, что один из семи его старших братьев был летчиком и погиб во время войны. А ведь отчество деда Николаевич. Видимо, этот брат на данный момент и является наиболее похожим на меня по генетике организмом. Слава богу, что сам дед родился только в 41-м году, а то бы вселился я сейчас в тело младенца! Правда, никакие подробности биографии этого летчика мне неизвестны. Ну и на том спасибо, обойдусь.

Андрей уселся на кровати, помассировал виски:

– Теперь о главном. Как бы этот урод и ни парил мне мозги о необходимости немедленного решения проблемы, он сам признал, что этот самый «тестовый период» может продлиться годы. То есть, видимо, История достаточно инертная штука. А значит, можно сильно не спешить. Что бы я тут сейчас ни отчебучил, последствия, значимые с точки зрения этой самой «Системы», оперирующей, видимо, очень глобальными процессами, проявятся через годы. А за это время или шах помрет, или… Гм, а кто тут ишак – это мы еще посмотрим!

Визит незнакомца, как это ни парадоксально, привел, кажется, к противоположному по отношению к желаемому им результату. Неопределенность, тяготившая Андрея с начала пребывания здесь, рассеялась. Ошеломление от «провала», усиленное угрожающими обстоятельствами, трансформировалось в спокойную уверенность в собственных силах. Не отдавая себе отчета, Воронов подсознательно начал считать себя не беспомощной жертвой случая, а чуть ли не одним из Игроков в неизвестной ему игре. Как же, ведь от него сейчас зависит, по какому пути будет развиваться мир. Под влиянием приведенной гостем аналогии Андрей почувствовал себя как бы проходящим чрезвычайно сложный уровень в очередном шутере или подобной игре. Тем более что заветная кнопка «Load», как оказалось, была тут как тут. Может быть, в несколько непривычной форме и не очень надолго. Ну, это еще как сказать. Что-то подсказывало Андрею, что все обстоит гораздо сложнее, чем пытался представить ему незнакомец. Не верилось, что вот так вот возьмут и сотрут его на развилке между мирами. Поэтому, наплевав на предупреждения, он принялся за детальное продумывание своих дальнейших действий.

– Для начала надо выбраться из этого гнезда орков, и чтоб еще и без преследования. План с Рычаговым неплох, надо добиваться встречи с ним с глазу на глаз. И быть понаглее.

Андрей развалился на койке, продолжая размышлять. Если вечером он собирался всего лишь просить Рычагова о «крыше» в обмен на консультации по вопросам будущего, то сейчас его планы простирались гораздо дальше. Вернее, выше.

Погруженный в мысли, Андрей незаметно для себя уснул…

Утро встретило его грубым толчком в плечо:

– Подымайся, хорош дрыхнуть! Скоро дохтур придет.

Санитар, по обыкновению, был предельно лаконичен. Протирая глаза, Андрей увидел лишь его удаляющуюся спину. Сходив в уборную (долго искал там туалетную бумагу, пока не убедился, что да, стопка старых газет в углу предназначена именно для этого), вернулся в палату и решил, в знак начала новой жизни, сделать утреннюю гимнастику. Чем уже давненько не грешил в своей прошлой. Проделав ряд стандартных упражнений, он с удивлением обнаружил, что совершенно не запыхался. Тогда Андрей использовал в качестве гимнастического инвентаря массивный дубовый стул. Стул, удерживаемый одной рукой, легко, как пушинка, летал по воздуху.

– Крутой аватар мне достался, однако! Ну и здоровый же мужик был этот мой двоюродный дедушка!

Андрей попытался выполнить несколько прочно заученных еще в детстве приемов самозащиты с помощью стула (он еще в далекие школьные годы несколько лет плотно занимался самбо, и тренер, бывший мент, иногда, в качестве бонуса, давал кое-что сверх обычной спортивной программы) и не с первого раза, но преуспел в этом. Видимо, крепко вбитые на занятиях рефлексы передались реципиенту вместе с сознанием Воронова-младшего, поэтому, чтобы укротить сопротивлявшееся такому необычному для себя использованию тело, много времени не потребовалось. Хорошо размявшись, он пошел умываться.

Через некоторое время санитар пригласил его проследовать во врачебный кабинет. Вскоре внешняя дверь открылась, пропустив в помещение делегацию, состоявшую из командира полка, вчерашнего врача и незнакомого Воронову командира в форме НКВД с характерным, словно буравящим взглядом. «Этот точно по мою душу», – понял Андрей, вскакивая для приветствия.

Доктор, потерявший напрочь всю вчерашнюю веселость, быстро провел все необходимые проверки и сухо спросил Воронова о самочувствии.

– Прекрасное, – ответил тот.

– Здоров, – кратко доложил командованию врач, собирая свои медицинские принадлежности.

Соболев, глядя куда-то мимо Андрея, сказал:

– Хорошо. Я поручаю лейтенанту госбезопасности Никифорову, – от Воронова не ускользнула презрительная усмешка, исказившая на мгновение лицо особиста при этих словах, – провести предварительное расследование вчерашнего происшествия для доклада товарищу Рычагову, который должен к обеду, – тут командир полка выразительно посмотрел на Андрея, – прибыть в расположение нашей части.

Воронов решил ковать железо, пока горячо:

– Товарищ командир! Разрешите встретиться с генерал-лейтенантом Рычаговым лично!

Соболев удивленно приподнял брови и уже собрался что-то сказать, когда был бесцеремонно прерван Никифоровым, резко бросившим:

– Не вижу в этом абсолютно никакой необходимости!

Командир полка в ответ на это только пожал плечами, повернулся и, бросив еще один «говорящий» взгляд в сторону Андрея, вышел.

«Попытка номер раз, кажется, провалилась, – подвел тот итог. – Придется задействовать план Б».

Никифоров между тем, выглянув в дверь, крикнул:

– Прокопенко, Самохин, ко мне!

В лазарет ввалились, неуклюже придерживая свои длиннющие «мосинки», двое бойцов. «Да, не орлы», – удовлетворенно отметил про себя Андрей. «Скорее недокормленные птенчики, только что из гнезда». Весь их внешний вид кричал о том, что еще несколько месяцев назад они и понятия не имели об армии. Судя по взгляду, которым встретил своих бойцов Никифоров, тот был того же мнения. «Да уж, не балует лейтенанта родное ведомство подготовленными кадрами. Место, наверное, больно тихое, тыловой гарнизон. Сейчас НКВД, видимо, сильно занят недавно присоединенными территориями».

– Переодевайся, – приказал Андрею особист.

Дорога во «владения» Никифорова заняла несколько минут. Андрей в сопровождении чрезвычайно гордых полученным заданием конвоиров, картинно вышагивавших с суровым видом с обеих сторон, проследовал до небольшого плаца, с трех сторон окруженного зданиями. Впереди было большое двухэтажное строение, справа и слева по одноэтажному. Они свернули налево. «Двухэтажное здание – это, наверное, штаб, большое одноэтажное справа – столовая, а маленькое, куда мы направляемся, видимо, вотчина лейтенанта», – решил Воронов.

Зайдя в свой кабинет, куда они попали, пройдя через небольшой коридор от входной двери, Никифоров усадил Андрея на одиноко стоявший в середине помещения стул, выгнал конвоиров за дверь и уселся за письменный стол. Некоторое время он молча перебирал какие-то бумаги, потом, положив перед собой чистый лист, что-то написал на нем и, наконец, так и не поднимая на Воронова глаз, спросил:

– Фамилия, имя, отчество?

Особист задавал стандартные вопросы, Андрей давал на них стандартные ответы, придумывая на ходу неизвестные ему детали. Лейтенант на это никак не реагировал, то ли не замечая, то ли не подавая виду, что заметил. Потом пошли вопросы по вчерашнему событию. Воронов отвечал, придерживаясь «официальной» версии событий – мол, внезапно почувствовал боль в желудке, потерял сознание и так далее. Особист прилежно все записывал, регулярно обмакивая перо в чернильницу.

Все тем же монотонным, скучным голосом он задал следующий вопрос:

– Когда и кем вы были привлечены к участию в антисоветской деятельности?

«Фи, какой дешевый трюк, гражданин начальник, – ухмыльнулся про себя Андрей. – Ладно. Хочется – получи!»

– К антисоветской деятельности я был привлечен сразу после окончания училища, – спокойным голосом произнес он.

Как Никифоров ни следил за собой, сразу стало заметно, что он внутренне напрягся. «Что, не понимаешь, почему клиент начал сразу колоться? Сейчас поймешь!»

– Во время отпуска в городе Москве меня пригласил на встречу человек, который предложил мне участвовать в восстановлении в России монархического строя.

– Имя этого человека? – Особист уже не мог скрыть волнения.

– Берия Лаврентий Павлович.

Перо, которым записывал Никифоров показания подследственного, вдруг словно наткнулось на невидимую преграду. Первый раз за все время допроса лейтенант поднял округлившиеся от ужаса глаза на Воронова и прошипел сдавленным голосом:

– Ты что, с ума сошел?! Ты что несешь?!

– Правду, – обиженно ответил Андрей.

Никифоров вскочил из-за стола и стал мерить кабинет нервными шагами. Он был далеко не дурак и понимал, что такая информация подобна гранате с сорванной чекой. Очень даже может убить того, кто ею владеет.

«Да нет же, врет мальчишка! Не может такого быть! – лихорадочно размышлял он. Хотя разве уже не было, что руководители ведомства оказывались врагами народа? Ягода, потом Ежов. Почему бы и Берии тоже?..»

Он усилием воли заставил себя успокоиться и вернулся за стол. Приготовив перо, лейтенант спросил:

– Этот, гм, человек назвал имя претендента на престол?

– Назвал. Это Иосиф Виссарионович Сталин!

Тут особиста окончательно проняло. Брызгая слюной, он заорал:

– Издеваешься? Я ж тебе………… на катушку намотаю и в……… засуну!!!

«Ни фига себе способ! – оценил тираду Андрей. – Он что, у китайских палачей стажировку проходил?»

Особист тем временем, выскочив из-за стола, в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние и с ходу залепил ему пощечину.

«Тяжела рука, однако!» – поморщился Андрей, чуть не упав со стула.

– Я тебя… – опять начал Никифоров, нависая над наглецом. Какому очередному изощренному извращению он собирался подвергнуть Воронова, так и осталось невыясненным, потому что тот, привстав, от души вмазал лейтенанту прямым в скулу.

– А-а-а-а, – заверещал не ожидавший такого поворота событий особист, совершая полет по баллистической траектории.

– У-у-у-у, – продолжил он, встретившись спиной с земной поверхностью, представленной в данной точке пространства-времени паркетным полом.

За спиной у Андрея с грохотом распахнулась дверь и в кабинет вломились полные решимости пресечь и не допустить никифоровские «церберы». Вернее, попытались вломиться, потому что с самого начала у них не заладилось. Бежавший первым Прокопенко не прошел по габаритным размерам, уткнувшись прикладом криво удерживаемой им швабры системы Мосина в левый косяк, а правым плечом в пытавшегося протиснуться рядом Самохина. Тот в свою очередь, героически прорвавшись через препятствие, благополучно зацепился ремнем винтовки за ручку двери. Пока он старался продвинуться дальше, пытаясь сообразить, что еще за враги народа мешают ему исполнить служебный долг, Прокопенко, решив наконец свои проблемы с габаритами, кинулся на врага, занося приклад.

«Если бы они еще штыки пристегнули, то, наверное, вообще обошлось бы без моего вмешательства. Друг друга бы закололи, придурки», – усмехнулся наблюдавший это действо Андрей, успевший, пока суд да дело, подготовиться к обороне. Скользнув вправо и одновременно разворачиваясь, он воткнул одну из ножек стула между винтовкой и держащим ее бойцом и крутанул стул против часовой стрелки. «Мосинка» со скоростью собственной пули улетела в дальний угол, а через мгновение за ней отправился и ее обладатель, получивший по зубам следующей ножкой вращающегося стула.

Самохин, все пытавшийся оторвать от двери несознательную винтовку, не понимавшую важности момента, видя такое дело, бросил свое малоперспективное занятие и бросился на Воронова с кулаками. Кулаки, надо признать, выглядели довольно внушительно, но это его не спасло. Андрей, завершая разворот и смещаясь еще правее, подло заехал стулом Самохину по спине. Этого было явно недостаточно, но, пронаблюдав за дальнейшими действиями бойца, попытавшегося отломать лбом кусок от солидного письменного стола Никифорова, Андрей понял, что дальнейшее вмешательство не требуется.

«А что поделывает орел наш, дон Рэба», – вспомнил он про особиста. И вовремя. Лейтенант, лежа на полу и потирая одной рукой ушибленную скулу, другой уже тащил из кобуры свою штатную «тэтэшку». «Ну, это уже совсем не по-джентльменски – с пистолетом против стула!» – решил Андрей, прыгая на Никифорова. Придавив ему горло ножкой многострадального стула, а коленом – руку с пистолетом, он отобрал выпавший ствол и отпрыгнул в сторону, отбрасывая ставший уже ненужным стул. Передернув затвор, Воронов бросил судорожно откашливающемуся особисту: «Будешь еще буянить – пристрелю!», и пошел собирать «мосинки». Сложив их у окна, он выглянул в коридор. Коридор был пуст. Плотно затворив дверь, Андрей осмотрел поле недавней битвы. Разгром был полный: Прокопенко, прислонившись к стене, выплевывал окровавленные осколки зубов, Самохин вообще старательно изображал из себя труп. Никифоров продолжал откашливаться. Воронов подошел к занавешенному окну и, отодвинув штору, увидел пустой плац. «Это хорошо, что окно сюда выходит. Если приедет Рычагов, я об этом узнаю».

Вообще ситуация была патовой. Идти было некуда, а сюда рано или поздно кто-нибудь заглянет. Остается надеяться, что Рычагов приедет раньше.

– Значит, так, козлы! – Андрей помахал перед собой трофейным «ТТ». – Кто подаст голос или дернется, получит пулю. Отдыхаем.

Прошло около получаса. Воронов, несколько остыв после драки, начал немного мандражировать. Рычагов все не появлялся, а резервных вариантов Андрей не продумал. Некогда было, да и какие альтернативы после случившегося? Только застрелиться! Хорошо хоть есть из чего, что было, пожалуй, единственным достижением на данный момент. Вообще-то мордобой стоял в планах Андрея на последнем месте. Но отказ Никифорова обсуждать встречу с Рычаговым, вид его бойцов и, главное, переход допроса в фазу рукоприкладства спровоцировали его на активные действия. Потянуть время по-хорошему, путая следователя всякой фигней, не вышло. Да и не могло выйти, как понимал сейчас Андрей, без тщательно продуманной заранее «легенды». Но, с другой стороны, а что мешает продолжить сейчас? Попытка, как говорится, не пытка.

Андрей встал и осмотрел «пленников». Они вели себя хорошо. Один боец все еще валялся без памяти, второй тихо держался за разбитую челюсть, со страхом поглядывая на Воронова. Особист зыркал глазами, отражавшими нешуточную работу мысли. «Небось прокручивает сейчас версии одна страшнее другой. Надо, надо ему помочь, а то еще додумается до чего-нибудь нехорошего».

– Эй ты… как тебя там, Прокопенко! Подойди-ка к окну! – скомандовал он.

Боец, пошатываясь и настороженно поглядывая на Андрея, выполнил приказ.

– Выгляни в окно. Что видишь?

Ничего не подозревающий Прокопенко повернулся к окну и сразу же получил удар рукояткой «ТТ» по затылку. Пока он грузно оседал на пол, Андрей, вернув пистолет в исходное положение, взял на мушку вскочившего особиста.

– Спокойно, лейтенант! Мне всего лишь надо было потолковать с тобой без лишних свидетелей. Сядь!

Никифоров неохотно, но подчинился.

– Скажи-ка, лейтенант, – начал Воронов. – Ты хочешь остаться в живых и, может быть, даже получить неплохое продвижение по службе?

– Я… нарушать присягу не буду! – помедлив, отрубил тот.

– Похвально! Но этого и не потребуется. Если под присягой ты понимаешь, конечно, не верность интересам своего ведомства, а верность интересам социалистической Родины!

Особист, с подозрением глядя на Андрея, молчал.

– Забудь все, что я говорил тебе до этого. Мне надо было просто потянуть время. Но ты оказался слишком нервный. Можешь ты поверить, что существует информация, которую необходимо довести до сведения лично товарища Сталина, минуя НКВД? Ты сам, наверное, знаешь, сколько врагов народа околачивается в твоем ведомстве? Сколько бы его ни чистили. Если информация пойдет по цепочке через тебя, она обязательно пройдет через одного из них. А это абсолютно недопустимо! – Судя по реакции Никифорова, особых возражений по этому пункту он не имел.

«А ведь неглупый мужик, – решил Андрей. – Правильно понимает текущий момент!»

– Поэтому, – продолжал он, – мне нужен Рычагов, который сейчас один из немногих, которым всецело доверяет Сам. Прямой выход, ты сам все понимаешь, мы же с тобой профессионалы, – попытался подсластить пилюлю Воронов, одновременно как бы ставя их на один уровень.

Особист, однако, не спешил скушать конфетку.

– Поэтому ты пытался его убить, да? – съязвил тот.

– Глупости! Хотел бы попасть – попал бы. Да и способ можно было бы подобрать получше. Мне надо было привлечь его внимание. Узнав от своих источников об его ожидаемом прибытии в расположение, я и выбрал самый быстрый способ. Откуда же я знал, что он сразу уедет? Я был уверен, что он первый прибежит бить мне морду! – Версия явно была шита белыми нитками, но Андрей надеялся, что у лейтенанта не хватит сил и времени на глубокий анализ и выявление нестыковок.

– Так Рычагов о тебе знает или нет? – втянулся тем временем в разговор Никифоров.

– Не знает, и это сильно осложняет мою задачу. Но я ему могу сказать кое-что, после чего он мне сразу поверит. Главное – встретиться! – продолжал гнать пургу Воронов.

– И что за информацию такую ты можешь знать? – Особист делал вид, что размышляет сам с собой.

– Тебе отдать пистолет, чтобы ты сам застрелился после того, как узнаешь? – съехидничал Андрей.

Никифоров потерял интерес к разговору. «Скорей всего не поверил, но крепко задумался. И то хорошо! Ну а мне что еще остается? Разве что угнать транспортник вместе с пилотом? Ну и куда лететь? До Америки не долетишь, на большей части Европы сейчас режим похуже здешнего. Разве что прямо в Москву? Ага, сесть, как Руст, на Красной площади. Выйти и сказать: «Здрафстфуйте, я личный предстафител фюрера германской нации, быстрее отфедите меня к его префосходительстфу Йозефу Сталину. – Андрей еле сдержал смех, представив себе морду постового, услышавшего такую речь. – Хватит, однако, мечтать. Что там на улице?»

Он выглянул наружу и увидел на крыльце штаба командира полка в окружении свиты, явно чего-то ожидающих. Через минуту к крыльцу подъехала машина, из которой выскочил столь знакомый Воронову по снимкам генерал.

– Все, пауза закончилась, пошли, – махнул пистолетом особисту Андрей.

Выйдя в маленький коридорчик, он обратил внимание на напряженную спину Никифорова, шедшего впереди. «Еще выкинет сейчас какой-нибудь фортель», – встревожился Воронов. Остановившись у входной двери, он сказал:

– Я вижу, ты все еще боишься, что я сейчас пристрелю Рычагова? Смотри, что мы сделаем.

Андрей вытащил магазин из пистолета, выщелкнул последний патрон из патронника и, рывком открыв дверь, выбросил туда оружие. Спустя секунду за ним последовал простимулированный мощным толчком в плечо особист…

На этот раз комполка узнал о прибытии Рычагова заранее по телефону из КПП. Поэтому вышел с сопровождающими на крыльцо штаба. Из подъехавшей «эмки» выскочил Рычагов и бодрым шагом пошел навстречу отдававшему приветствие Соболеву.

– Ну, здорово, – начал генерал. – Сегодня, наконец, нашел время познакомиться с твоим полком поосновательнее. Что там, кстати, насчет вчерашнего случая?

– Врач утверждает, что пищевое отравление. Пилот потерял сознание на некоторое время, тогда все и произошло.

– Странное какое-то отравление. Первый раз слышу, чтобы пилот без сознания вел прицельный огонь. Что скажешь, майор? – Рычагов пристально вгляделся в несколько смущенного командира полка.

Соболев, поколебавшись пару секунд, решил все-таки рискнуть и воспользоваться своим старым знакомством с генералом. Придвинувшись поближе и понизив голос, он сказал:

– Паша, как старого друга тебя прошу, помоги. Ну не виноват парень! Ему же покушение на тебя клеят! Сейчас вот допрашивают.

– А я тебе, Ваня, как старому другу скажу – не лезь не в свою епархию! Доиграешься! Пусть этим занимаются те, кому положено! Все!

– А теперь, майор, – уже громко и официальным тоном сказал Рычагов, – доложите о состоянии вверенного вам…

Генерал не закончил фразы, привлеченный абсолютно неуместным здесь зрелищем: с грохотом распахнулась дверь соседнего здания, и из нее вылетел пистолет. За ним последовал человек в форме НКВД, явно тоже получивший ускорение от внешнего источника. Последним вышел молодой летчик с разведенными в стороны руками. Он словно показывал, что ничего в них не держит. Тем не менее водитель Рычагова, бывший, видимо, его же охранником, потянулся к кобуре.

– Это и есть твой орел? – спросил Соболева быстро, как и положено летчику-истребителю, сориентировавшийся генерал.

Командир полка, находившийся в шоковом состоянии от увиденного, смог только судорожно кивнуть.

– Геро-ой, – протянул Рычагов, разглядывая здоровенный фингал, красовавшийся под левым глазом особиста.

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться! – еще издалека, не желая терять темп, прокричал Андрей.

– Разрешаю!

– Товарищ генерал-лейтенант, я располагаю сведениями, имеющими исключительную государственную важность! Прошу о немедленной встрече с глазу на глаз! – произнес Воронов заранее заготовленную фразу.

Рычагов удивленно приподнял брови и вопросительно посмотрел на командира полка. Тот, однако, и не собирался выходить из ступора. Понимая, что пояснений от него не дождешься, генерал повернулся к Андрею и прорычал:

– Сведения, говоришь? А это твоя работа? – Он указал на глаз Никифорова.

– Так точно! Но он первый начал!

– Даже так! Ну ты даешь! Может, и мне еще врежешь? – на обычно решительном лице генерала появились признаки неуверенности. Слишком уж нестандартный случай! С одной стороны, его, конечно, заинтриговало заявление этого младшего лейтенанта о каких-то сведениях. Сейчас время такое, что все может быть! Да и фингал под глазом особиста явно импонировал Рычагову. Типа «знай наших!»

С другой стороны, он не мог не понимать, что согласие на встречу с настолько подозрительной личностью при таком количестве свидетелей неминуемо вызовет лавину донесений, быстро достигнущих самого «верха». Что могло привести в дальнейшем к разным неприятностям.

«Ну что, «Game Over»? – уныло подумал Андрей, жадно вглядываясь в лицо генерала и не находя там ничего особо утешительного.

«Можно разыгрывать последний акт драмы под названием «Убит при попытке к бегству»? – Возвращаться обратно в лапы особиста он категорически не собирался.

– Я могу надеть ему наручники! – вдруг, неожиданно даже для самого себя, заявил уже совсем запутавшийся в происходящем Никифоров.

Это выступление решило дело. Окинув презрительным взглядом фигуру не сладившего с каким-то молокососом особиста, Рычагов фыркнул:

– Я и сам справлюсь, если понадобится! Пошли, младший лейтенант, у тебя будет пять минут!

 

Глава 5

В кабинете командира полка, куда тот их проводил, так и не проронив ни слова, Никифоров все-таки пристегнул Андрея наручниками к стулу, во избежание. Рычагов, в отсутствие публики, не сильно возражал, пробурчав что-то невразумительное. Закрылась дверь, и генерал, усевшись за письменный стол и вперив в Воронова буравящий взгляд, произнес:

– Ну и? Излагай!

Андрей понимал, что должен успеть всерьез заинтересовать Рычагова до того, как тот начнет звать санитаров. Поэтому решил шокировать его с самого начала.

– А ведь вас скоро расстреляют, товарищ генерал, – тихим, печальным голосом начал он.

Лицо генерала начало стремительно багроветь.

– И вашу жену, кстати, тоже. И я знаю, как этого избежать, – быстро добавил Воронов, стараясь успеть до взрыва. Он не замедлил состояться:

– Ты, твою мать, предсказатель…! Я тебе сейчас твое собственное будущее на твоей же морде намалюю! Давай выкладывай, кто ты такой!

– Я бы вам рассказал, кто я такой, но вы же меня и слушать не захотите. В психушку отправите. А чтобы вы не сомневались, что я много чего знаю, я могу сообщить вам сейчас о завтрашнем событии, о котором никто знать не может. А вы проверите, получив подтверждения из разных, абсолютно независимых друг от друга источников.

– Так, значит, предсказатель все-таки. Я тебя не в психушку, я тебя…

– А вам неинтересно, за что вас расстреляют? – резко прервал бушующего Рычагова Андрей.

– Ну и за что же, по-твоему? – хоть как-то, наконец, втянулся в разговор генерал, несмотря на переполняющий его гнев. Такой вопрос было трудно игнорировать.

– Ну, формально, как водится, припишут какой-нибудь липовый заговор против руководства, – Андрей кивнул вверх. Рычагов оторопело посмотрел на него. Он не знал никого, кто мог бы ТАКОЕ сказать в открытую. Разве что действительно псих.

– А в действительности за провал подготовки советской авиации к войне, – жестко, с напором продолжал Воронов. – За слишком высокую аварийность в частях и особенно за попытку свалить ответственность за это на авиапромышленность, ударными темпами выпускающую самолеты новых марок!

– Каких еще новых марок? – по инерции спросил удивленный Рычагов. Кто, как не он, знал, что никаких новых типов самолетов серийно авиапромышленность на данный момент не выпускает.

– Скоро начнется серийный выпуск новых истребителей Як-1, МиГ-3 и ЛаГГ-1. А авиационные части под вашим руководством не смогут их освоить в срок.

– Каких-каких истребителей? – переспросил генерал.

«Тьфу ты, забыл, что их еще не переименовали!» – запоздало вспомнил Андрей.

– Это И-26 Яковлева, И-200 Микояна и Гуревича и, кажется, И-301 Лавочкина. Их скоро переименуют по первым буквам фамилий конструкторов.

Рычагов долго смотрел на Воронова и, наконец, спросил:

– Откуда ты все это знаешь, младший лейтенант?

– В том-то и дело, что никакой я не младший лейтенант, – со вздохом ответил тот, понимая, что дальше тянуть резину с ГЛАВНЫМ признанием не имеет смысла. – Еще вчера на моем календаре было 18 сентября 2009 года. Но произошел случайный перенос – и вот я здесь, у вас, в теле какого-то младшего лейтенанта.

Генерал продолжал смотреть на него непонимающим взглядом. «Блин, ну почему в те времена не писали книги про всяких попаданцев. Тогда бы он сразу понял, о чем речь».

– Это сплошной материализм, никакой мистики, – поспешил Андрей ему на помощь. – Просто параллельные миры, у нас это научно доказанный факт. Такое случается не в первый раз. Поэтому я не сильно и переживаю, к тому же всегда могу вернуться, – продолжал он вешать лапшу на уши.

До Рычагова, кажется, начало медленно доходить. Он встал и молча прошелся по кабинету, пытаясь заставить себя размышлять логически. «Явный случай шизофрении. Но он же летчик, как он смог пройти кучу медицинских проверок, в том числе и у психиатров? И главное, откуда строевой летчик, черт возьми, может знать в подробностях о всех совершенно секретных опытных истребителях? Придумать, что их переименуют? И что меня расстреляют за их плохое освоение в войсках? Может, он немецкий шпион? И, одновременно, псих? Потому что только псих может говорить так, как он. И про жену еще».

– А почему мою жену расстреляют? – спросил он.

– Наверное, за близкую связь с врагом народа, – тихо ответил Андрей. – Откуда я знаю, я же не изучал специально твою биографию. Так, упоминания в разных источниках. Повезло еще, что я вообще интересовался военной историей.

Генерал даже не заметил «тыканья», настолько он был потрясен разговором. «Просто не знаю, что и думать. Звучит абсолютно невероятно, но так хочется в это поверить!»

– Ты что-то говорил о проверке? – вспомнил он.

– Да, конечно. Завтра, 15 августа, немцы предпримут самый массированный налет на Англию за все время войны. Люфтваффе совершит около двух тысяч боевых вылетов. Теперь о том, о чем еще не знают заканчивающие сейчас планирование операции офицеры Люфтваффе. Десятки английских истребителей, наведенные на цель радиолокационными станциями, встретят немцев над побережьем Англии и не допустят их до целей, нанеся им при этом огромные потери. Англичане будут утверждать, что сбили около 200 немецких самолетов, на самом деле около 80, в основном бомбардировщиков. Сами потеряют около 40 истребителей. Немцы назовут этот день «Черным четвергом». Ты запиши цифры, чтобы потом не говорил, что не запомнил, – закончил Андрей рассказ.

Рычагов, что-то пробурчав, цифры тем не менее записал. Потом поднял взгляд на Воронова:

– А с тобой мне что пока делать? Ладно, сейчас поедешь со мной на совещание в штабе округа. В наручниках, а там посмотрим. Там я тебя где-нибудь пристрою до завтра. Черт, придется просить у Соболева конвой, со мной же только шофер.

– А ты вместо конвоя возьми местного особиста, одного, я же все равно в наручниках, – мягко подсказал Андрей. – Его лучше пока держать при себе, а то он сегодня же накатает, куда положено, а оно нам надо?

– Хитрый ты тип! – Идея Рычагову явно понравилась. – А ты мне не выкинешь чего-нибудь по дороге? Или, вообще, обратно, как ты там сказал, перенесешься?

– Не выкину, раз уж мы с тобой пришли к взаимопониманию. А обратно я могу легко попасть, мне надо для этого всего лишь умереть.

Генерал поперхнулся:

– Даже так?

– Мне просто интересно здесь пока, поэтому я не спешу, – соврал Андрей. – Теперь тебе понятно, почему я положил на все ваши условности? Ведь самое большее, что вы можете мне сделать, – это отправить меня домой!

Рычагов встал, направляясь к двери.

– Позову этого особиста, как его, кстати?

– Лейтенант Никифоров, – подсказал Воронов.

Генерал выглянул в коридор и пригласил особиста.

– Лейтенант Никифоров, – начал он. – Я поручаю вам ответственное задание. Необходимо сопроводить этого человека и обеспечить его изоляцию и охрану.

– Куда сопроводить, товарищ генерал-лейтенант? – поинтересовался удивленный особист.

– Куда я укажу. Выезжаем немедленно.

– Но я должен доложить по инстанции, товарищ гене…

– Вы должны делать то, что я приказываю! Потом доложите! – рявкнул не имевший никакого желания пререкаться Рычагов.

Подавленный последними событиями, Никифоров решил пока дальше права не качать:

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

– Поехали!

Садившемуся в машину Андрею, неловко помогавшему себе скованными руками, показалось на секунду, что в небольшой толпе, собравшейся около штаба, мелькнули испуганные глаза Кати. «Бедная девочка, наверное, сильно переживает. Может, у них большая любовь была. Вряд ли мы еще встретимся», – сам он, разумеется, никаких особых чувств к Кате не испытывал и отдавать долги своего «предшественника» не собирался.

– Куда сейчас, товарищ генерал-лейтенант? – поинтересовался, трогаясь с места, водитель.

– Назад, в штаб округа.

«Какого?» – чуть было не спросил Андрей, вспомнивший, что еще не определился с географией места действия, но вовремя прикусил язык. Не в присутствии же свидетелей демонстрировать свое полное незнание окружающей действительности. «Ладно, разберемся по указателям на дороге», – решил он.

– Но перед этим заедешь в управление ВВС округа. Это недалеко оттуда, – добавил, подумав, Рычагов.

Путь до штаба, находившегося, как вскоре действительно определил по дорожным указателям Андрей, в славном городе Киеве, занял часа полтора. Въехав через КПП на территорию окружного управления ВВС, генерал вызвал дежурного по части.

– Мне необходимо изолировать на несколько дней арестованного мной летчика и его охранника, – отведя в сторону вскоре подбежавшего капитана, сказал Рычагов. – На гауптвахту не хотелось бы. – Капитан кивнул, показывая, что понял желание генерала не выносить сор из избы.

– Имеется ли у вас здесь подходящее помещение, куда можно приставить охрану?

Капитан на пару секунд задумался, потом сказал:

– Вообще-то нет у нас специального помещения, товарищ генерал-лейтенант. База у нас небольшая, своих обычно отправляем на окружную губу. Но могу предложить один вариант. Недавно, по инициативе жены нашего командующего, учительницы зоологии, мы устроили живой уголок. Животных там еще практически нет, но зато помещение без окон, запирающееся снаружи…

Рычагов фыркнул и кивнул головой:

– Ведите, посмотрим.

– Вот и наш живой уголок, – сказал капитан, отпирая дверь.

Андрей, когда рассмотрел, куда их привели, с трудом сдержал смех. «Ну и шутник этот Рычагов. Решил поместить меня в зоопарк, как редкого зверя. Интересно, сколько будет брать за просмотр?»

Помещение состояло из двух довольно больших комнат. В первой, похожей на учебный класс, стояли парты, а на стенах висели изображения животных, чучела и прочие гербарии. Сбоку была дверь в уборную. Во второй, отделенной от первой прочной дверью, находились животные.

– Хорошо, – произнес генерал, осмотревшись. – Капитан, организуйте пост охраны снаружи. Обеспечьте регулярное питание. Никого не впускать, никого не выпускать, в разговоры не вступать…

Первая комната досталась крайне недовольному происходящим особисту. Тот проводил Андрея во вторую, сняв наручники, и запер там, пообещав выпускать в уборную и на обед. Воронов осмотрелся. Местная коллекция животных богатством не блистала и состояла из худосочного кролика, аквариума с несколькими рыбками и невесть откуда взявшегося здесь попугая средних размеров. Андрей просунул палец ему в клетку, намереваясь почесать зверя, но этот потомок недобитых метеоритом динозавров без предупреждения со злостью клюнул его, сопровождая это диким криком. Воронов пососал прокушенный до крови палец, ругаясь и грозя чудищу разными карами.

Назавтра Рычагов не появился. И в пятницу тоже. Андрей от скуки не знал уже, чем ему себя занять. От одиночества он даже подружился с потомком ящеров, купив кусочками хлеба и огрызками фруктов право чесать время от времени его дурную голову. Для удобства общения Воронов назвал его Завриком.

В субботу после обеда в компании не на шутку переживавшего Никифорова, Андрей уже направлялся в свое узилище, когда за входной дверью послышался шум и в помещение вошел Рычагов с водителем. После быстрого приветствия он подозвал особиста:

– Сейчас вы возвращаетесь в часть. Я вызвал вам машину. Вот, – он протянул Никифорову лист бумаги. – Передадите командиру полка Соболеву приказ об откомандировании младшего лейтенанта Воронова в распоряжение начальника ГУ.

– Но а как же… – начал было тот.

– Я сказал – в мое распоряжение! Что тут непонятного! – заорал генерал. – Выполняйте приказ!

Особист, бросив на Андрея многозначительный взгляд, удалился в сопровождении водителя. Рычагов, заперев за ними дверь, сел за стол, достал из портфеля бутылку водки и два граненых стакана. Разлил по сто и, кивнув Андрею, молча опрокинул свою. Тот, после некоторой задержки, присоединился. Генерал несколько секунд пристально смотрел севшему напротив Воронову прямо в глаза, потом произнес:

– Сообщения стали поступать еще в четверг вечером. В пятницу более подробные. Все практически соответствовало тому, что ты сказал. Я не удовлетворился этим и послал срочный запрос начальнику ГРУ Голикову с просьбой уточнить данные по его каналам. Сегодня пришел ответ от него. Все совпадает! Так что, это все-таки правда?! – Рычагов быстро налил и выпил еще раз.

– Ничего, Паша, привыкнешь. – Андрей тоже осушил вторую, радуясь, что самый трудный этап, кажется, пройден.

– Ну, рассказывай! – потребовал Рычагов.

– Что именно? – усмехнулся Воронов. – Тут можно месяц рассказывать.

– Ну, вкратце, что будет?

– Будет война, – мрачно ответил Андрей. – Скоро, меньше чем через год.

Минут двадцать он рассказывал, не углубляясь, впрочем, в излишние сейчас подробности, о ходе предстоящей войны. Драматическое повествование закончилось примерно одновременно с водкой в бутылке.

– Да, – вздохнул потрясенный рассказом генерал. – Четыре года, больше двадцати миллионов погибших. Кошмар, мы себе будущую войну даже близко так не представляли.

– Но мы выиграли войну, Паша. Уничтожили самый ужасный режим на Земле. И, кроме того, – попытался Андрей подбодрить Рычагова, – я же здесь, а значит, мы можем попробовать сыграть лучше.

– Попробовать-то попробуем, а вот получится ли? Кстати, зовут-то тебя по настоящему как?

– Андреем и зовут.

– Так что, Андрюха, будешь у меня работать советником? – слегка хмельной генерал уже начал воспринимать Воронова как равного себе.

– Почему бы и нет? Если сможешь обеспечить легализацию и оградить от нападок известного ведомства.

– Подумаем, как. А пока расскажи дальше.

– Что дальше?

– Ну как там у вас в будущем? В XXI веке? Коммунизм построили?

– Пойми, Паша, – Андрей больше всего боялся именно этого вопроса, ТЕ люди считали построение коммунизма чуть ли не смыслом жизни, поэтому решил зайти издалека. – Коммунизм – это все-таки чистая теория, идеал. А построить идеал невозможно. И само общество меняется, многое из того, против чего боролись первые коммунисты, в современном мне капиталистическом обществе уже не существует…

– Подожди, подожди, – прервал его Рычагов. – Так у вас что, капитализм?!

– Ну, в общем, да. Но это уже не тот капитализм…

– Но как же так!!! Вас что, завоевали?

– Нет. Но мы проиграли экономическую гонку Западу. В обществе возникли процессы, повлекшие распад Союза. Долго рассказывать. А я во время распада вообще еще ребенком был.

Рычагов встал, прошелся по комнате, зачем-то подергал за клюв чучело орла.

– Знаешь, Андрей, – сказал он после продолжительной паузы. – Я не хотел никому рассказывать о тебе, думал пользоваться твоими советами в одиночку. Но теперь я понимаю, что это недостойно настоящего коммуниста. Я обязан доложить о том, что ты мне сейчас рассказал, руководству партии и лично товарищу Сталину.

– Ну что же, я тебя понимаю, – сказал Воронов, в душе радуясь, что Рычагов сам, без подталкивания, принял такое решение. Не очень-то верилось в его способность обеспечить надежную «крышу». Да и отпущенный особист наверняка волну поднимет. Лучше обратиться прямо к «пахану».

– Насчет лично товарища Сталина согласен, – продолжил он. – А вот остальное руководство обойдется.

– Это как так? – удивился Рычагов.

– Мне почему-то кажется, что товарищу Сталину очень не понравится идея обсуждения такого вопроса в широком кругу. Как думаешь?

– Да, наверное, ты прав, – поразмыслив, ответил генерал. – Пусть товарищ Сталин сам потом решает, кого в это дело посвящать.

– Ну, тогда надо двигать в Москву?

– Так поезд через полтора часа, – Рычагов сверился с наручными часами. – Поедем вместе в моем купе. Завезу тебя к себе домой, а сам буду набиваться на прием.

– Вместе пойдем.

– Да ты что! Ляпнешь еще ТАМ что-нибудь. Да и кто ты такой, кто тебя пустит без специального приглашения?

– А вот это уже твоя забота, Паша. Потому что если пойдешь один, то вряд ли вернешься. Убедительных доказательств у тебя нет. Сразу в психушку упекут или товарищу Берии на разбирательство передадут.

– А у тебя есть, что ли?

– Найдутся, – пообещал прокручивавший и такой вариант за два дня вынужденного безделья Андрей.

– Ну и какие?

– А этого тебе лучше пока не знать. Просто для того, чтобы когда товарищ Сталин грозно спросит, кому я это уже успел рассказать, я бы мог ему честно ответить, что никому, даже товарищу Рычагову. Вот он стоит, отвесив челюсть.

– Ну, знаешь! Во что ты меня втягиваешь, Андрей? – Генерал в сердцах стукнул кулаком по столу. – Чую, добром это не кончится! Ладно, собирайся, там посмотрим.

Собирать Воронову было нечего. Он только сходил попрощаться с Завриком и последовал за генералом.

Почти весь вечер и всю ночь в купе поезда Киев – Москва Рычагов донимал Андрея расспросами, заказав в вагоне-ресторане еще бутылку водки и какую-то закуску для плавности беседы. Говорили почти шепотом, не надеясь на звукоизоляцию купе вагона. Андрей, как мог, избегал тем и подробностей, которые, по его мнению, генералу незачем было знать пока или вообще. В основном старался направить разговор в область профессиональных интересов Рычагова: ТТХ наших новых самолетов по сравнению с самолетами противника, их недостатки, тактику применения. От обилия подробностей, которых не смог бы придумать даже самый смелый фантазер, у генерала пропали последние остатки недоверия к Андрею. Наконец, в четвертом часу утра он не выдержал:

– Все, Паша, больше не могу, надо отдохнуть. Успеем еще наговориться, дай бог.

– Вот именно, – мрачно ответил тот и выключил свет.

Утро застало их уже на подъезде к Москве. Ни из окна вагона, ни из окна машины, которая встречала Рычагова на Киевском вокзале, Андрей почти ничего знакомого ему по его Москве не узрел. Улицы узнавал в основном по мелькавшим на домах названиям, опознал пару-тройку зданий. Впрочем, ехали они недалеко.

Дома их встретила жена Рычагова, Мария Нестеренко, тоже известная летчица. Она не очень понравилась Андрею грубоватым лицом, короткой стрижкой, но приняла его очень радушно, не высказав удивления по поводу того, зачем муж притащил домой какого-то младшего лейтенанта. Она утащила Воронова на кухню завтракать, а Рычагов засел за телефоны.

 

Глава 6

Машина пришла за ними около восьми вечера. Рычагов смог-таки добиться приема в тот же день, причем для обоих. Каким именно образом, он не распространялся. Перед выходом, отозвав надевшего выстиранную и отутюженную форму Андрея в сторону, он еще раз проинструктировал «пришельца» о том, как надо себя вести в разговоре с Хозяином.

– Да ладно, не беспокойся, он же не английская королева, чай, – успокоил Воронов генерала. – Гораздо важнее, что говорить, а не как. Кстати, скажи честно, ты жене что-нибудь рассказал? А то что-то она какая-то беспокойная.

– Я что, похож на идиота? – возмутился Рычагов.

Ехать пришлось не в Кремль, а на ближнюю дачу Сталина в Кунцево, где тот пребывал по случаю выходного дня. Подъезжая к красивому белому, пока еще одноэтажному (второй этаж вождь пристроит только через несколько лет) зданию, Андрей не мог отделаться от чувства все увеличивающейся тревоги. Шутка ли, встреча с самим великим и ужасным Сталиным. Хотя он всячески пытался убедить себя, что все ужасы о «злобном тиране», прочитанные в разнообразных статьях и книгах, надо поделить как минимум на десять, все равно ему было не по себе. Рычагов, судя по его мрачному и злому выражению лица, тоже испытывал подобные чувства.

Первый пост охраны встретил их у высокого деревянного забора. Генерал предъявил документы, и их пропустили дальше. Второй пост находился в нескольких десятках метров за первым, у ограды из колючей проволоки. Здесь простой проверкой документов не отделались, пришлось выйти из машины и подвергнуться тщательному обыску. Рычагов сдал свой пистолет, Андрею сдавать было нечего.

Подкатили к стоянке у крыльца здания. Андрей, вылезая из машины, встретился взглядом с человеком, садящимся в стоящую рядом.

– Добрый вечер, товарищ Берия, – вылетело у него еще до того, как он окончательно осознал, кто этот человек.

– Добрый, – удивленно блеснул стеклом знаменитого пенсне тот.

– Здравия желаю, Лаврентий Павлович, – подключился, к радости несколько оробевшего от неожиданной встречи Андрея, подошедший Рычагов.

– А, товарищ Рычагов! Добрый вечер. На доклад? – приветливо поздоровался Берия.

– Так точно! – по-военному четко ответил генерал.

– Ну, удачи! – нарком захлопнул дверь автомобиля.

– Говорил тебе – не суйся вперед! – зло прошептал Рычагов на ухо Андрею. – Очень знаменательная встреча перед таким разговором! Пошли.

Пост у входной двери проверил их в третий раз, и они попали в довольно большой зал с высоченными шестиметровыми потолками.

– Товарищ Сталин примет вас в кабинете, – сообщил сопровождающий охранник, направляясь к одной из трех выходящих из зала дверей.

Кабинет представлял собой сравнительно небольшое помещение с письменным столом, двумя очень не маленькими диванами и несколькими стульями. Андрей вошел туда вслед за Рычаговым. За столом, прихлебывая чай из большой чашки, сидел ОН.

Он мало походил на запомнившиеся Воронову фотографии и тем более портреты. Пожилой усатый мужик, с усталым, покрытым оспинами лицом.

– Добрый вечер, товарищ Сталин, – поздоровался генерал. Андрей тоже хотел было, но приветствие почему-то застряло у него в горле. «Нет, так дело не пойдет!» – решил он. «Ну, где вся моя решимость? Это же всего лишь исторический персонаж, не более того!» – подбадривал он себя.

– Здравствуйте, товарищ Рычагов! Как съездили? И кто этот молодой летчик? – благожелательно спросил вождь. Видно было, что он в хорошем настроении.

– Товарищ Сталин! С младшим лейтенантом Вороновым случилась необычная история, – начал, показывая на Андрея и заметно волнуясь, Рычагов. – Я вначале сам не поверил, но он привел убедительные доказательства. Дело настолько важное, что я решил немедленно доложить вам.

– И что же с ним случилось?

– Он утверждает, что его сознание перенеслось из XXI века в тело его двоюродного дедушки, ну, то есть младшего лейтенанта Воронова. Получается, что это вообще другой человек, – сбивчиво продолжил генерал с лицом человека, поднимающегося на плаху.

– Вы, товарищ Рычагов, пришли рассказать сказку на ночь товарищу Сталину? – Сталин, как это часто у него бывало, упоминал о себе в третьем лице. Говорил он спокойно, но в голосе уже проскальзывали нетерпеливые нотки. – Так товарищ Сталин уже давно вышел из этого возраста.

– Товарищ Сталин! Он предсказал ход воздушного наступления немцев в прошлый четверг и потери сторон с точностью до самолета. А потом рассказал такие вещи, что не поверить ему я не мог.

– Вы слишком легковерны, товарищ Рычагов. А если это провокация иностранных разведок?

– Товарищ Сталин! – вклинился собравшийся, наконец, с силами Андрей. – Я понимаю, что все это звучит невероятно, поэтому предлагаю провести проверку, как было и в случае с товарищем Рычаговым. Я расскажу о предстоящем через несколько дней событии, а вы проверите.

– Вы мне будете рассказывать о событии, которое подготовит иностранная разведка, а товарищ Сталин должен вам поверить? – уже явно раздраженным голосом заявил вождь.

– Событие подготовит ваша разведка, товарищ Сталин. А я расскажу такие подробности, которые она сама еще не знает.

– И что же это за событие? – спросил уже явно заинтригованный Сталин.

– Послезавтра, 20 августа, агент советской разведки Рамон Меркадер, направляемый руководителем группы Эйтингоном, совершит покушение на Троцкого на его вилле в Мексике. Он ударит Троцкого ледорубом по голове, но не очень удачно. Тот будет ранен, но скончается на следующий день в больнице. Меркадера арестуют, но он не признает своей связи с советской разведкой. В общем, удачная операция.

Сталин поднялся из-за стола, на его обычно невозмутимом лице явно проступили признаки нешуточного волнения. Пройдясь несколько раз вдоль кабинета, он резко, с сильным грузинским акцентом, свидетельствующим, как знал Андрей, о сильных переживаниях, спросил:

– Кито еще зьнает об этом? Кому ви рассказивалы?

– Никому, товарищ Сталин, включая товарища генерала, – Воронов покосился на стоявшего в полуобморочном состоянии Рычагова.

– Я нэ знаю и нэ хочу сэйчас гадат, откуда вам извэстэн одын из самых важных наших сэкрэтов. Пасмотрым. Но до конца опэрации ви нэ должны ни с кем общаться.

Сталин, видимо, нажал какую-то кнопку, так так в кабинет немедленно вошел начальник охраны.

– Вам, товарищ Рычагов, необходимо поработать над отчетом о командировке. Поработаете здесь, у меня на даче. Я сообщу в наркомат, – уже спокойней добавил Сталин.

Он дал указания начальнику охраны, и Андрея с генералом, под его пристальным взглядом препроводили каждого в отдельную комнату, благо, как помнил из книг Воронов, на даче их было семь и большая часть их редко использовалась.

Когда щелкнул замок закрывшейся двери, Андрей осмотрел свою новую «темницу». Небольшая комната из мебели имела только диван и два стула. Окно, явно из пуленепробиваемого стекла, было закрыто на запор. На одном из стульев лежала стопка газет.

«Да, товарищ Сталин крут!» – размышлял Воронов, удобно развалившись на диване. «Прагматик до мозга костей. Трудно будет с ним работать. Сразу, несмотря на всю абсурдность ситуации, вычленил главное – то, что кто-то знает о деталях предстоящей операции, и принял верное решение – изолировать их, без всяких лишних криков и угроз, как Рычагов. Выяснять подробности будет потом, после завершения операции. Тем более если она закончится провалом. А не может ли она действительно закончиться провалом?» – вдруг забеспокоился Андрей. «Может быть, я уже изменил здесь реальность так, что все пойдет по-другому? Нет, не должно быть так быстро. А вдруг Сталин не захочет рисковать и отменит операцию или что-то изменит в ее плане? Не должен успеть за полтора дня, группа Эйтингона действует автономно, у нее нет постоянной связи с Центром, как и у самого Эйтингона с Меркадером. Нет, не успеют», – облегченно подумал он.

В комнате Андрей провел почти безвыходно (кроме выводов в уборную) три дня. Ему регулярно приносили еду абсолютно неразговорчивые (видимо, по прямому указанию вождя) работники обслуги, сопровождаемые охраной. Скуку несколько скрашивала стопка выпусков «Правды», имевшаяся в наличии. Вскоре Андрей уже твердо знал, насколько увеличились надои в Курской области по сравнению с предыдущим годом и что Вторая империалистическая война, видимо, зашла в позиционный тупик.

Вечером третьего дня открылась дверь и послышались тихие шаги. «Вот и ужин», – лениво подумал он, поворачиваясь. И сразу вскочил на ноги. В комнату, бесшумно двигаясь в мягких кожаных сапогах, вошел Сталин.

«Слава богу, значит, все в порядке! – перевел дух Андрей. – Иначе пришел бы совсем не он».

Сталин молча подошел и уселся на один из стульев.

– Садитесь, – указал он на второй. Андрей сел.

– Я разговаривал с товарищем Рычаговым, – начал Сталин. – Он рассказал мне много интересного. В это невозможно поверить, но придется.

– Значит, проверка прошла успешно?

– Да, акция завершилась так, как вы и предсказывали. Мне придется доверять тому, что вы говорите. Первый вопрос, – Сталин тяжелым, немигающим взглядом уставился прямо Андрею в глаза. – Когда?

Тот сразу понял, о чем спрашивает вождь.

– В марте пятьдесят третьего. Еще много времени.

Сталин встал и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. «Да, нелегко это – узнать дату своей смерти. Но он справится», – подумал Андрей.

Действительно, не прошло и минуты, как Сталин продолжил:

– Да, много. Но почему же тогда я не смог привести страну к состоянию, из которого нет возврата к прежнему? Рассказывайте.

Как и предполагал Воронов, будущий развал страны взволновал Сталина гораздо больше неминуемо приближающейся войны, о которой тот даже не упомянул. Но Андрей твердо решил вначале обсудить кое-что другое:

– Я расскажу. Со всеми подробностями. Но сначала давайте договоримся о статусе нашего сотрудничества. О моем месте в вашем мире.

Сталин удивленно поднял брови и сказал раздраженным голосом:

– Вы, кажется, считаете себя в таком положении, которое позволяет диктовать товарищу Сталину? Мы сами решим потом, что с вами делать.

– Да, я считаю себя в таком положении, – не отступил Андрей перед давящим взглядом желтых сталинских глаз. Хотя это и потребовало от него мобилизовать все внутренние ресурсы. Но качать права надо было сейчас, потом будет поздно. – Давайте, товарищ Сталин, я детально объясню, как я здесь появился, и вы все поймете.

– Рычагов говорил что-то о параллельных мирах. Как это может быть? – нехотя пробурчал Сталин.

– Так устроена Вселенная. У нас это уже давно научно доказанный факт, – Андрей поздравил себя с тем, что с детства запоем читал фантастику. Зато теперь он мог пудрить мозги товарищу Сталину наукообразной фигней как по писаному. Тем более что это проверить никак нельзя.

– Вселенная представляет собой как бы пакет из бесконечного количества идентичных миров. Перемещение материи между этими мирами невозможно, а вот информации – да. Так как она независима от своего носителя. Обычно этого не происходит, но в последнее время у нас стали случаться такие происшествия. Физики связывают это с началом работы новейших сверхскоростных ускорителей частиц, которые, видимо, во время работы локально меняют свойства пространства-времени. Официально зафиксировано уже более десяти таких случаев, хотя ученые считают, что их гораздо больше, просто люди, с которыми это произошло, не хотят признаваться по личным причинам. Во всех подтвержденных случаях происходило перемещение сознания в тело какого-либо человека в параллельном мире и возвращение обратно в тот же момент по часам исходного мира после смерти носителя в параллельном. Короче говоря, если я умру, то вернусь в тот же момент, из которого попал сюда. Поэтому я и не переживаю. Для меня это всего лишь увлекательное и безопасное приключение, которое редко выпадает на долю человека. Если бы я захотел, я бы уже вернулся. Но мне интересно здесь.

Сталин слушал весь этот бред с непроницаемым видом, но все же было заметно, что он не понял и половины.

– Да, мне товарищ Берия докладывал вчера о ваших подвигах, – ответил он на последнюю тираду Андрея. Видимо, подоспела информация от особиста. – Так чего вы хотите?

– Прежде всего – свободы. Я не хочу сидеть в подвале и консультировать вас оттуда. Такого сотрудничества не будет. А вот получив какую-либо должность, например, вашего референта по научно-техническим вопросам, такое сотрудничество может стать наиболее плодотворным.

– А может, вам сразу занять место товарища Сталина, раз вы такой умный? – зло прорычал явно недовольный услышанным вождь.

– Не потяну, – честно признал Андрей. – О вас много плохого писали в наше время, но почти все сходились на том, что вы были наиболее талантливым руководителем государства за все время его существования. Поймите, у меня нет своих интересов в этом мире, поэтому ваши интересы могут стать и моими. Если будут удовлетворены мои личные потребности.

– А вы нахал, – сказал через некоторое время взявший себя в руки Сталин. – Не боитесь товарища Сталина, значит.

– Уважаю, но не боюсь. В моем положении нет смысла бояться. Но мне бы очень хотелось поработать под вашим руководством над изменением известной мне истории мира в нашу пользу.

Сталин подозрительно посмотрел на Андрея:

– В нашу, говорите? В какую нашу, товарищ Воронов? Или вы предпочитаете: господин Воронов?

– Меня вполне устраивает обращение «товарищ».

– Ладно, я подумаю над вашим предложением, товарищ Воронов. А пока все же расскажите мне о том, как развалился СССР…

Андрей рассказывал кратко, давая общую картину и не упоминая пока многих подробностей. Это заняло бы слишком много времени, да и не хотел он пока раскрывать все карты. Одновременно Воронов размышлял, как навести Сталина на мысль, что просто выкачать всю информацию из него невозможно, и нужна долговременная форма сотрудничества, устраивающая обоих. Это будет трудная задача. Андрей не обольщался насчет того, что Вождь серьезно отнесется к его предыдущему заявлению. Слова надо будет подтвердить еще чем-нибудь.

Сталин слушал молча, почти не задавая уточняющих вопросов. Лишь когда Андрей рассказывал о XX съезде, у него вырвалось:

– Пригрел змею на груди!

Недобрые огоньки в его глазах однозначно указывали на скорые и вряд ли благоприятные перемены в судьбе Лысого. Впрочем, Воронову было на это глубоко наплевать. Как говорится – каждому по заслугам…

– Таким образом, к середине восьмидесятых отставшая от Запада в техническом, хозяйственном и социальном развитии страна, придавленная идеологическими догмами, оказалась в глубоком кризисе. В это время ее возглавил недалекий руководитель, решивший найти выход из кризиса путем идеологического сближения с Западом. За небольшой период были проведены реформы, разрешившие частный бизнес и объявившие свободу слова. Вырвавшаяся из оков партийного контроля страна стремительно понеслась под откос. Процесс возглавили некоторые из партийных и хозяйственных руководителей среднего звена, сообразившие, что в ситуации развала командной системы можно, например, из директора завода стать его владельцем. В 91-м году процесс достиг финальной точки, и руководители трех крупнейших республик за спиной у центрального руководства договорились о прекращении Союзного договора.

Сталин, держа в руке давно потухшую трубку, молча стоял и смотрел в окно. «Да, картина маслом «Крушение мечты». Хоть возьми мольберт и пиши», – подумал Андрей, переводивший дух после длинной речи.

– Так вы считаете, что коммунизм не является самой передовой формой общественного устройства? – вдруг повернулся к нему Сталин.

– В теории, наверно, да. Но теория застыла, а практика ушла далеко в сторону.

– А как насчет роли пролетариата в вашем обществе?

– Ставка на пролетариат оказалась ошибочной в долгосрочной перспективе. Этого вовремя не поняли наши идеологи. Во-первых, процент рабочих в современном капиталистическом обществе в разы ниже, чем в прошлом. Из-за технического прогресса, повысившего производительность труда на порядки. То же самое с сельским хозяйством. Акцент в занятости сместился в сферу обслуживания и развлечений. Во-вторых, благодаря все тому же прогрессу создалась ситуация, когда десять – пятнадцать процентов работающих могут обеспечить удовлетворение минимальных потребностей всего остального населения. Современным развитым государствам проще и выгоднее содержать значительное количество своих граждан, платя им, чтобы они не работали и вообще не путались под ногами. Ну а ленивых среди людей достаточно, и их устраивает такое положение вещей. Так что никаких особых классовых противоречий в современных мне капиталистических государствах нет.

– А в других государствах?

– Исламский мир переживает резкий подъем религиозного фанатизма. А Китай… Китай требует отдельного разговора.

– В чем же именно проиграл СССР Западу? Ваше мнение, в двух словах?

– В застывшей идеологии и подборе руководящих кадров. Особенно в последнем. Вы не оставили системы, обеспечивающей приход правильных людей на руководящие посты. С этого все и пошло.

Сталин, видимо, остался доволен четким ответом Воронова, потому что взглянул на него с интересом и спросил:

– Расскажите о себе, Андрей. Кем вы были там?

– Там я немного старше, чем здесь. 27 лет. Окончил авиационно-технологический институт, отслужил положенный год в армии на должности инженера по эксплуатации самолетов. После работал два года на авиационном заводе. Низкая зарплата, ушел. Окончил курсы менеджеров… ну то есть управленцев, – поправился Воронов, заметив непонимающий взгляд вождя. – Устроился в фирму по импорту станков и прочего промышленного оборудования. Недавно стал начальником отдела. Хорошо владею английским. В свободное время увлекался историей авиации и вообще историей, в частности военной.

Сталин кивнул, но ничего не сказал. Андрей надеялся, что произвел на него благоприятное впечатление своими словами.

– О далеком будущем мы еще поговорим, – решился нарушить паузу Воронов. – Но есть более насущная угроза – война.

– Об этом вы расскажете завтра. Уже поздно, отдыхайте.

 

Глава 7

Серые, в трещинах, стены подвала были покрыты плесенью. Андрей стоял у одной из стен, прикованный к выступающим из нее кольцам ржавой цепью.

– Сэйчас ми проызведем слэдствэнный экспэрымэнт, – сообщил стоящий напротив и раскуривающий трубку Сталин. – Вот ы пасмотрым, куда ты пэрэнэсешся. Давай, Лаврэнтий!

– Может быть, сначала все-таки переломаем ему позвоночник, Коба? – внес конструктивное предложение последний.

– Нэт! Нэ будэм затягиват!

Одетый в комиссарскую кожанку Берия, мерзко ухмыляясь и поблескивая неизменным пенсне, медленно поднял руку с зажатым в ней огромным черным маузером.

– А-а-а, – заверещал от ужаса Андрей, но тут прозвучал выстрел. Пуля попала точнехонько в его левый глаз. Половина изображения осыпалась разбитым стеклом. Правый глаз продолжал испуганно хлопать ресницами.

– Я так ы знал! – торжествующе заявил Сталин, рисуя в воздухе дымом от трубки охранную пентаграмму. – Это дэмон! Нам в сэминарии рассказывалы!

– А у нас на складе как раз осина кончилась, – задумчиво почесал затылок стволом маузера Берия. – И спецзаказ на серебряные пули Наркомат боеприпасов игнорирует.

– Так разбэрыс! Я тэбя уволю, Лаврэнтий! Сам будэш осину на колья рубыт! – Сталин спешно дорисовал рядом с пентаграммой изображения серпа и молота.

– Ну какой же из меня демон! И как я дальше буду жить без глаза?! – заорал Андрей и… проснулся.

– Черт знает что приснится, бл…! – выругался он, вскакивая с дивана и протирая глаза. За окном было уже довольно позднее утро. Вскоре принесли завтрак. Работница, вкатив столик с едой, вышла, а вошедший, как обычно, вместе с ней охранник, напротив, остался.

– Младший лейтенант госбезопасности Коренев Дмитрий Алексеевич, – представился он. – Согласно распоряжению товарища Сталина вы можете свободно перемещаться по территории дачи в моем сопровождении.

– Андрей. – Воронов протянул руку. – Раз так, давай, что ли, по именам и на «ты»?

– Д-давай, – несколько неуверенно согласился тот. – Но товарищ Сталин запретил мне разговаривать с ва… с тобой на любые, кроме непосредственно тебя касающиеся, темы.

– А мы и не будем, Дима, – успокоил его Андрей. – Давай позавтракаем, а потом проведешь мне экскурсию по даче вождя? Давно хотел осмотреть.

Вечером на дачу прибыл Сталин, второй день подряд удивлявший своего постоянного секретаря Поскребышева необычно ранним завершением рабочего дня. Он сразу пригласил Андрея к себе в кабинет.

Как и договаривались, разговор сегодня пошел о войне. За полчаса Андрей четко, пользуясь «домашними» заготовками, обрисовал ход событий. Сталин слушал с угрюмым видом, почти не задавая вопросов, видимо, предпочитая сначала получить общее представление о теме.

– Значит, мы все-таки выиграли войну, несмотря на самое неудачное для нас ее начало? Хоть и ценой огромных жертв и разрушений? – сразу, после того как Андрей закончил, вычленил главный итог Сталин. – Что ж, уже обнадеживает. В вашем времени наверняка проводились исторические исследования на эту тему. Что вы можете сказать о возможности избежать войны или хотя бы отсрочить ее?

– И то и другое вряд ли. Дело в том, что Гитлер сам загнал себя в угол и у него нет другого выхода. Черчилль намерен продолжать войну до победного конца. В этой связи наличие на восточной границе рейха мощного и непредсказуемого соседа становится стратегической угрозой. Поэтому Гитлер решил одним ударом убить двух, нет, даже трех зайцев: развязать себе руки на Западе, устранив потенциальную угрозу на Востоке, получить контроль над гигантскими сырьевыми и продовольственными ресурсами СССР и открыть сухопутную дорогу для Вермахта на британский Ближний Восток.

– А почему он не хочет сначала попробовать высадиться в Англии?

– А не может. Воздушная битва вскоре завершится вничью, подавить английскую авиацию Люфтваффе не смогло. А в проливе стоит Гранд флит. Высадочных средств у немцев кот наплакал, да и те скоро начнут планомерно уничтожаться британской авиацией. Он оказался в той же ситуации, что и Наполеон в свое время. И принял аналогичное решение. Не учит историю, придурок.

– Хорошо, а отсрочка?

– Фюрер, хоть и псих, но далеко не идиот. Он понимает, что время работает против него. Я не вижу причины, которая заставила бы его перенести начало кампании на 42-й год. Какие-то решительные действия с нашей стороны только спровоцируют скорейшее начало боевых действий. В нашей истории они и так несколько раз откладывали дату нападения из-за европейских событий. Позже конца июня откладывать нельзя, не успеют до зимы. Поэтому, даже если их чем-нибудь отвлечь, немцы все равно начнут до июля, пусть и не закончив до конца приготовления.

– Что же, я понял. Если война неизбежна, то что мы можем сделать, чтобы вести ее успешнее, чем в вашей истории? Мне кажется, вы хорошо разбираетесь в теме, – похвалил Андрея, видимо, впечатленный его полными и четкими ответами Сталин.

Польщенный Воронов решил оборзеть окончательно и попросил у насыпающего в трубку табак из раскуроченных папирос вождя:

– Не угостите «Герцеговиной Флор», товарищ Сталин? А то столько раз в кино видел, а попробовать не пришлось.

Обалдевший от такой наглости своего собеседника Сталин, позволявший курить в своем присутствии только избранным, молча протянул Андрею пачку и спички.

– Спасибо большое! – сказал, закуривая, Воронов. – А сделать мы можем многое. Я бы предложил разделить этот вопрос на три отдельных части: военная техника, армейская тактика и политическая стратегия.

– Согласен, продолжайте, – кивнул вождь.

Андрей дал развернутый, опять же благодаря подготовке за время вынужденного безделья, анализ по каждой из частей. Он сводился к тому, что в области военной техники можно сделать сравнительно мало, исправив лишь известные Андрею недостатки и уточнив направления развития. В тактике особенно крупных соединений имелось более широкое поле для улучшений, а в политике возможности для маневра были огромными, но и опасными. Андрей особенно обратил внимание на тот факт, что любое изменение действий по сравнению с произошедшим в его истории вызовет непредсказуемые ответные изменения и его исторические знания быстро потеряют цену.

– Это как раз меня не пугает, – прокомментировал последнее утверждение Сталин. – В конце концов, это то, чем мы и так занимались до вашего появления.

– Есть еще один фактор, который нужно учесть при долгосрочном планировании, – заметил Воронов. Он рассказал о ядерном оружии, особо упирая на его разрушительность и вред для окружающей среды, чтобы сразу внушить Сталину мысль, что это оружие не для войны, а, наоборот, для ее предотвращения. Чтобы не было соблазнов.

– Физики никогда ничего хорошего не придумают, – пробурчал ошарашенный вождь, явно недолюбливавший последних. – В какие сроки мы сможем создать Бомбу?

– Не меньше пяти-шести лет. Примерно как и конкуренты.

– Это же какие средства в такую глупость вложить придется! – сокрушенно заметил Сталин, сознавая, однако, что без этого не обойтись. – Ладно, закончим на сегодня.

– Товарищ Сталин, можно спросить, а что с Рычаговым? – рискнул Андрей выяснить, пользуясь благоприятным вроде бы отношением к нему вождя, очень интересовавший его вопрос. Вождь, смерив Андрея долгим многозначительным взглядом, произнес:

– Вернулся к работе. А вы что думали, я его расстрелял?

– Нет, но все же он теперь «посвященный». А это накладывает…

– Кстати, раз уж зашел о нем разговор. Что вы знаете о его служебном соответствии?

– В принципе, соответствует. – Андрей не собирался рассказывать Сталину о настоящей судьбе Рычагова. – Но задачи, которые возложены на него, непосильны ни для кого. По моему мнению, ему лучше сосредоточиться на боевой подготовке, а остальные обязанности разделить между заместителями.

– Я о другом. Насколько можно ему доверять?

– Вполне. И вообще, раз уж он оказался в деле, мы можем его использовать по-другому. – Андрея явно несло не туда, хотя в пылу разговора он этого не замечал. – Почему бы не назначить его Наркомом внутренних дел вместо Берии, например? Вы же не хотите посвящать в это лишних людей? А этот пост очень важен для наших целей. Ну вы же собирались назначить на этот пост Чкалова, чем Рычагов хуже? – пролепетал Воронов, наблюдая, как лицо вождя быстро меняет цвет.

Сталин выдохнул и посмотрел на Андрея уже не гневным, а каким-то снисходительным взглядом, каким смотрят на сморозившего очередную глупость ребенка.

– То есть один из, как вы выразились, «посвященных», будет все время крутиться возле товарища Сталина, а второй возглавит органы? Вы считаете товарища Сталина идиотом? – мягко разъяснил он Воронову его ошибку.

– Извините, не подумал об этой стороне дела, – ответил, опустив глаза, Андрей.

– Так потрудитесь в следующий раз подумать, прежде чем давать советы, – ехидно заметил Сталин. – Идите.

Следующие три дня Андрей провел в почти постоянных разговорах с вождем, отвечая на его многочисленные вопросы. Беседы затягивались до глубокой ночи. Ночевал Воронов все в той же комнатушке, а его свобода по-прежнему ограничивалась территорией дачи. Наконец, Андрей решил, что для начала рассказал достаточно и теперь очередь товарища Сталина выполнять свою часть договора. О чем он осторожно и сообщил вождю в конце очередной беседы.

– Допустим даже, что я вам полностью доверяю, – ответил тот. – Но там, за забором дачи, не самый спокойный мир. Могут случиться разные неприятности. Вы же привыкли к совсем другим условиям. Как вы справитесь самостоятельно?

– Ну мы же не в Африке! Справлюсь как-нибудь. К тому же мы говорили о некоей должности?

– Как я, по-вашему, должен это обставить? – несколько раздраженно сказал Сталин. – Как я объясню товарищам, почему я назначаю на важные должности какого-то молокососа?

– А нужно ли объяснять? Хотя бы официально? А неофициально можно пустить какой-нибудь слух. Например, что я ваш внебрачный сын, – выпалил, сам не веря своей наглости, Андрей.

Сталин, раскуривавший трубку, поперхнулся дымом и вдруг весело рассмеялся. Отсмеявшись, он заметил:

– Я давно обратил внимание, что у вас хорошая фантазия, – он посерьезнел. – Что же, не держать же мне вас в цепях, на самом деле. Можете ехать. Прямо сейчас. Я распоряжусь, чтобы вас сопроводили.

– Куда ехать? – не веря, что Сталин так быстро сдался, спросил Андрей.

– В гостиницу! Квартиру так быстро я вам выделить не могу. Отдохните пару дней, а я подумаю, куда вас пристроить. Завтра вам доставят в гостиницу аванс. И будьте осторожны.

В сопровождении своего старого знакомого, лейтенанта Димы, Андрей спустился к машине, быстро доставившей их в центр Москвы. Несмотря на одиннадцать часов вечера, его без проблем пустили в гостиницу и выдали ключ от отдельного номера, внимательно изучив удостоверение личности. Удостоверение было все то же, какое-либо другое Сталин отказался выдавать.

– Ну, бывай, – сказал Дима, занеся в номер чемоданчик с немногочисленными пожитками Андрея.

– А разве ты не должен меня сопровождать? – недоверчиво спросил тот.

– Нет. Не было такого распоряжения. Вот тебе номер телефона, если возникнут какие-либо вопросы. Спокойной ночи.

Как ни хотелось Андрею поскорее погулять в городе, пришлось отказаться от этой мысли по причине позднего времени и отсутствия денег, которые должны были завезти только завтра. Поэтому уставший за последние дни Воронов банально завалился спать.

Глубокой ночью его разбудил сильный стук в дверь. Шатавшийся спросонья Андрей открыл ее.

– Воронов Андрей Николаевич? – спросил оказавшийся за дверью представительный мужчина в гражданском костюме.

– Да, а в чем дел… – начал отвечать было Андрей, но тут, сбив его с ног, в номер влетели несколько человек, в миг скрутившие его. На руках и на ногах защелкнулись наручники, на голову надели непрозрачный мешок.

– Поехали! – услышал Андрей и почувствовал, как несколько сильных рук подняли его в воздух…

Ошалевший от происшедшего Воронов, пока его запихивали в машину, пытался сообразить, с кем имеет дело. Сосредоточиться мешали жутко болевшие, вывернутые за спину руки. К счастью, ехать пришлось недолго, минут через пять машина притормозила и Андрея опять куда-то потащили. Судя по ощущениям, тащили вниз по ступенькам, видимо в какой-то подвал. Когда через минуту его посадили на стул и сдернули мешок с головы, оказалось, что он не ошибся. Это действительно был подвал, почти такой же, как и в недавнем сне, только без ржавых цепей. Щурясь от света яркой лампы, направленной ему в лицо, Андрей пытался разглядеть своих похитителей. Их было пятеро, здоровые мужики, все в гражданском. Один, постарше, сидел за столом напротив, остальные прохаживались вокруг. «Блин, а сон оказался вещим. Кто же это все-таки такие?»

– Ну что ж, товарищ Воронов, набегались вдоволь? – вроде бы даже благожелательным тоном начал сидевший за столом. – Пора и ответ держать.

– Я никуда не бегал. Не понимаю, о чем вы. Кто вы вообще такие?

– Мы – это те, кто ловит таких, как ты. Хватит валять ваньку, давай, выкладывай, на кого ты работаешь, – резко перешел на жесткий тон тот, кто, видимо, был следователем.

– Я работаю на товарища Сталина, – ответил несколько собравшийся с мыслями Андрей. – А вот с вами ничего не ясно. По какому праву вы меня схватили? Если это допрос, почему не по правилам, без протокола?

Дружный смех похитителей был ему ответом. Отсмеявшись, старший сказал:

– Да, этот недоумок Никифоров не соврал в отчете, что ты умеешь ошеломить странными заявлениями. Только тут это тебе не поможет. Серега, объясни человеку, по какому праву мы его взяли.

«Значит, все-таки НКВД. Черт, значит они все это время меня искали и Сталин не озаботился прикрыть расследование?» – успел подумать он, пока подходивший чуть ли не с дружеской улыбкой двухметрового роста Серега без предупреждения выдал Андрею увесистую пощечину, сопроводив ее советом:

– Не груби дяде, он этого не любит.

Злость ударила Андрею в голову, и он, недолго думая, ударил скованными ногами продолжавшему улыбаться Сереге повыше колен и пониже пупка. Не попал, тот легко, неуловимым движением, увернулся и сразу заехал Андрею кулаком в солнечное сплетение, указывая ему на ошибочность его поведения.

Пока Воронов с полминуты пытался широко раскрытым ртом обнаружить куда-то внезапно исчезнувший воздух, похитители со смехом обсуждали его неудачное дрыгание ногами.

Отдышавшись, он услышал голос следователя:

– И о том, что ты подраться любишь, тоже было в отчете. Но, я надеюсь, ты уже понял, что с нами этот номер не пройдет?

Окинув взглядом своих мучителей, Андрей понял, что вряд ли справился бы даже с одним из них, будь у него свободны руки и ноги. Это были, без сомнения, профессионалы, не чета давешнему особисту и тем более его «орлам».

«С наручниками они явно перестраховались. Этот урод Никифоров со страху, видимо, расписал меня как какого-то супербойца. Но что же делать? Сталину они звонить, понятно, не собираются. И рассказывать ничего нельзя, вождь потом не простит. Значит, надо уйти в молчанку и ждать, пока Сталин меня найдет. Он наверняка уже ищет».

Старший спросил:

– Так на какую ты разведку, говоришь, работаешь?

Андрей, уткнувшись подбородком в грудь, молчал. Реакция не заставила себя долго ждать. Бесшумно подошедший Серега отвесил ему на этот раз ради разнообразия подзатыльник:

– Не тяни резину. Давай, колись!

– Говорить буду только в присутствии товарища Сталина! – как мог твердо ответил Андрей.

– Ишь ты, а почему не папы римского? – съехидничал следователь, на которого заявление Воронова не произвело никакого видимого впечатления. – Зря молчишь. Посиди до утра, подумай. Завтра мы будем разговаривать с тобой по-другому.

Остаток ночи Андрей скоротал в камере-одиночке, на холодном и влажном бетонном полу. Наручники, правда, с него сняли.

Утром он опять попал на допрос. Он вышел коротким:

– Ну что, надумал говорить? – поинтересовался старший.

– Нет. – Андрей с тревогой ожидал реакции следователя. «Блин, да когда же Сталин меня отсюда вытащит?»

Следователь пожал плечами и отвернулся. Его сотрудники сразу же отвесили Воронову пару оплеух, сопровождая их советами не затягивать с началом сотрудничества со следствием.

Старший, повернувшись обратно, вгляделся в Андрея, сидевшего с видом отданного на заклание барана, и кратко приказал:

– Обратно в камеру!

Под вечер за ним опять пришли. Сковали руки, правда, уже спереди, завязали глаза и повели. Вывели наверх и усадили в машину. Она тронулась, и через пару минут Андрею сняли повязку с глаз. Через лобовое стекло машины он увидел башни Кремля…

– Я же вас предупредил, а вы не верили. – Сталин откинулся на стуле. – Теперь вам ясно, что гулять где попало у вас не выйдет?

– Но я же не знал, что меня ищут. Думал, вы уже давно закрыли дело, – промямлил еще не отошедший от ночных событий Воронов.

– Я что, всезнающ, как Господь Бог? И я не должен вмешиваться в работу следственных органов, – отрезал Сталин.

«Так ты же сам это все и подстроил, сволочь усатая!» – дошло, наконец, до Андрея истинное положение дел. «Точно, сталинский метод – мордой в дерьмо, а потом отряхнуть и: «Ничего, товарищ, бывает. Идите работайте. Но уголовное дело на вас мы пока, на всякий случай, не закроем». Ну, гад, я тебе это еще припомню!» – думал он, прекрасно понимая, однако, что сам спровоцировал своими чрезмерными требованиями такое отношение к себе. Теперь придется принять сталинские правила игры.

– С этого момента вы будете передвигаться с постоянной охраной. Идите в соседнюю комнату, отоспитесь, а потом я вас ознакомлю с вашими новыми обязанностями, – жестко приказал Сталин.

 

Глава 8

– Не думаю, что вам понадобится, но на всякий случай вот в этом сейфе лежат папки со всеми телефонными номерами и адресами, – сказал, вручая ключ, Александр Николаевич Поскребышев, новый «шеф» Андрея. Лысая голова «шефа» при этом слегка покачивалась из стороны в сторону, словно бы говоря о неуверенности своего обладателя в том, что он делает.

– Понятно. А нет ли у вас укороченного списка «горячих» номеров, для повседневного использования?

– Нет. Мне он не нужен, я все номера наизусть помню. Можете составить себе сами. Но выносить это отсюда нельзя. – Говоря это, Александр Николаевич с интересом разглядывал умными, глубоко посаженными глазами своего новоиспеченного сотрудника.

Официально должность Воронова называлась довольно длинно: «помощник по специальным вопросам заведующего особым сектором ЦК». Звучало солидно и пугающе для неосведомленного уха. На самом деле за грозным названием «особый сектор ЦК» скрывался личный секретариат Генерального секретаря ЦК РКП(б) И.В. Сталина. А его заведующим и был Поскребышев. Так что можно было смело определить нынешнее положение Андрея как «секретарь секретаря секретаря». Вот такая тавтология. Фактически же круг обязанностей Воронова определялся лично Сталиным и, поэтому Поскребышев, у которого и без того было три помощника и значительное количество второстепенных сотрудников секретариата, не совсем понимал смысл этого назначения. Но с распоряжениями Хозяина он спорить не привык и покорно взял на себя обустройство этого странного, неизвестно откуда появившегося около Сталина молодого человека в хозяйстве секретариата. Кабинета, естественно, Воронову не выделили, не по чину, да и неоткуда было взяться в довольно ограниченных, сгруппированных возле приемной Сталина на втором этаже Сенатского корпуса владениях секретариата свободному помещению. Поэтому Андрею пришлось ограничиться письменным столом и личным сейфом, приткнутыми в угол соседней с приемной Хозяина комнаты, рядом с еще двумя столами работников канцелярии Вождя. В тесноте да не в обиде, так как только здесь, в помещениях секретариата, расположенных после поста, проверявшего и разоружавшего всех входящих в приемную Сталина, Андрей избавлялся от обязательного сопровождения своей охраны, приставленной вождем. Пара охранников сопровождала его теперь везде, сменяясь каждые сутки второй парой. Кроме этой постоянной четверки наверняка было еще и негласное сопровождение. Ведомственную принадлежность «своей» четверки Воронов затруднялся определить. Ходили они в гражданских костюмах, имели, как выяснил Андрей, чекистские звания, а приказы получали непосредственно от Сталина. Выяснить, были ли эти молчаливые люди работниками какого-либо отдела НКВД, подчиненными начальника охраны Сталина генерала Власика или вообще сотрудниками пресловутой личной спецслужбы вождя, не представлялось возможным. Да и не имело особого значения. В любом случае они были особо доверенными людьми вождя, так как по его распоряжению обязаны были присутствовать при каждом разговоре Андрея с любым человеком, кроме самого Сталина и, что не удивительно, Рычагова. То есть тех людей, которые знали о настоящем «облике» Воронова. Как и предполагал Андрей, вождь решил не делиться с товарищами по партии новым источником информации, отсюда и все ограничения. Охрана не выпускала Воронова из внимания даже в квартире, которую выделил ему Сталин. Квартира в доме новой постройки была разделена на две части: спальню и небольшой салон, где обитал Андрей, соединялись они с большой прихожей, по размерам не уступавшей спальне. Оттуда же была дверь на кухню. Охрана постоянно находилась в прихожей, где для ее удобства были поставлены диван и стол. Комнаты Андрея прослушивались, причем охранники демонстративно не скрывали этого. «А если я захочу девку привести?» – чуть было не стал выяснять у Сталина Воронов, но вовремя себя одернул, вспомнив недавний «урок». Вообще-то даже «квартира усиленного режима» вначале показалась Андрею счастьем, он ожидал после своих дурацких выходок более строгого отношения. Но, видимо, Сталин решил не перегибать палку, лишь указав Воронову, хоть и несколько малоприятным способом, на границы его поведения. Так что сидение взаперти отменялось, что чрезвычайно радовало Андрея.

И еще Сталин дал ему понять, что дальнейшие послабления режима и вообще его карьера и влияние здесь будут теперь зависеть исключительно от него самого. Вернее, от его успехов в работе. «То, что вы хороший рассказчик, вы уже доказали. Теперь посмотрим, какой вы работник», – прямо сказал ему вождь.

Направления деятельности, указанные Андрею Сталиным, удивления не вызывали – этого Воронов и ожидал. Устранение известных технических недоработок в военной технике, определение направлений ее развития и организация «стратегических» проектов – атомного и ракетного.

К этому Андрей, закончив с обустройством в секретариате, и приступил.

Первым, самым насущным заданием, полученным от вождя, была подготовка к совещанию высшего военно-политического руководства страны, срочно назначенному Сталиным на завтрашний день. Повесткой дня совещания являлось, само собой, обсуждение подготовки страны к обороне в свете резкого изменения внешнеполитической обстановки. Это то, что сообщили приглашенным на совещание. Андрею же предстояло несколько обострить дискуссию сообщением о якобы полученном по неким каналам плане германского нападения на СССР. Каковой план ему и предстояло сегодня в срочном порядке изобразить. На том, чтобы эту информацию представлял сам Андрей, настоял Сталин, руководствуясь какими-то своими соображениями. Поэтому, разрешив все организационные вопросы, Воронов, усевшись за свежеобустроенным письменным столом, принялся вычерчивать с помощью импортного набора цветных карандашей на найденной в недрах секретариата карте средних размеров план «Барбаросса», первый вариант которого уже месяц как рожал в недрах ОКВ немецкий генерал с абсолютно не подходящей для этого фамилией Маркс. Работа шла медленно. Андрей напрягал память, как мог, но выжать из нее больше, чем примерную схему очередного «Drang nach Osten», не получалось. С трудом вырисовались стрелки трех основных немецких ударов плюс действия их финских союзников. О точном количестве войск противника, не говоря уже про номера частей, и речи не было. Тем не менее, обозрев после часа напряженной работы свое вымученное творение, Воронов решил, что общая картина вроде бы получилась более-менее верной. С этим уже можно было идти на доклад.

Совещание проходило в кремлевском кабинете Сталина. Народу собралось не очень много, только основные «игроки». От военных присутствовали: нарком обороны Тимошенко, недавно назначенный начальник генштаба Мерецков, заместители наркома обороны Шапошников, Кулик, Буденный, начальники – ГРУ Голиков, Главного автобронетанкового управления Федоренко, Главного управления ВВС Рычагов, Оперативного отдела генштаба Ватутин и его заместитель Василевский (приглашенный Сталиным по «наводке» Андрея как самый перспективный стратег из «молодых»), Нарком РККФ Кузнецов, ну и, конечно, председатель Комитета обороны Ворошилов. Из гражданских – только Молотов и Берия.

Пока собирались участники, Андрей, в гражданском костюме, который он теперь по праву носил, как официально уволенный из «рядов», тихо сидел на стуле в углу кабинета, держа в руках свернутую в трубочку схему. Входящие тихо здоровались с ним, не обращая никакого особого внимания и ни о чем не спрашивая. Сидит себе человек в кабинете вождя, значит, так надо, случайно зашедших тут не бывает. Дисциплинка среди сталинских наркомов впечатляла, все прибыли ровно в назначенное время, ни на секунду не опоздав.

Совещание открыл Сталин. Кратко осветив ситуацию, он обратил особое внимание собравшихся на то, что сухопутных противников в Европе у Германии не осталось.

– Развитие войны в воздухе и на море в последние недели указывает и на уменьшение вероятности высадки немцев на Британских островах. У них нет для этого ни сил, ни средств, а летний сезон заканчивается, скоро в Ла-Манше начнутся шторма. Есть основания предполагать, что к следующему году ситуация для немцев лучше не станет. Британия не намерена прекращать эту войну, а значит, Германия попадает в стратегический тупик, блокированная с моря и зависящая от поставок из СССР. В этой ситуации ее руководство может решиться устранить фактор неопределенности, нависающий над ее восточной границей, то есть напасть на нас.

Легкий шумок пронесся среди слушавших. Слишком уж новая сталинская оценка ситуации отличалась от прежней. Сталин положил погасшую трубку на стол и продолжил, предупреждая возражения:

– К нам в руки попал документ, представляющий собой предварительный план разгрома СССР. Сейчас товарищ Воронов представит его вам. Кстати, кто с ним незнаком, – вождь при этих словах хитро улыбнулся в усы, – это новый работник секретариата, занимающийся подбором материалов по специальным вопросам.

Начальник ГРУ Голиков недоуменно посмотрел на Берию. Тот, в свою очередь, незаметно пожал плечами. Руководителям обеих конкурирующих разведслужб было, разумеется, известно, что у Сталина имеются свои источники информации, но чтобы обе разведки прошли мимо такого важного документа, было просто невероятно.

– Товарищ Сталин, а это не дезинформация? – не выдержал Голиков, не обращая на Андрея, вешавшего на доску свою схему, никакого внимания. Видимо, считал его просто техническим работником. Более опытный Берия, к тому же кое-что знавший о странных обстоятельствах появления Воронова в окружении Хозяина, напротив, с интересом рассматривал его.

– Сведения получены от не вызывающего сомнений источника, – загадочно ответил Сталин. – Сам документ не является точным, план нападения пока еще находится на начальной стадии разработки.

Новость вызвала довольно бурные эмоции у генералов. Лишь Рычагов, единственный, кому был известен истинный «источник» документа, сохранял спокойствие. Что тоже не укрылось от внимательного взгляда Лаврентия Павловича.

– Итак, товарищи, – начал Андрей. – Германское руководство предполагает возможным разгром Красной Армии в течение одной летней кампании, за три-четыре месяца. Для этого развертывание ударной группировки в составе порядка 200—250 дивизий должно быть закончено к середине-концу мая следующего года. Крайняя дата начала операции – 22 июня. Ситуация на континенте позволит сосредоточить на советской границе почти все танковые и авиационные подразделения и большую часть пехотных дивизий Германии и ее союзников. Предполагается также одновременное вступление в войну Финляндии. Для прикрытия развертывания войск будут предприняты беспрецедентные меры дезинформации. Операция начнется с массированного авианалета на советские аэродромы, штабы и военные заводы. После чего подвижные ударные группировки всех трех групп армий наносят удары по сходящимся направлениям с целью окружить советские войска, выдвинутые к новой границе.

Андрей с помощью указки продемонстрировал на карте соответствующие стрелки и продолжил рассказ. Расписав все основные этапы операции, он закончил. В кабинете царила напряженная тишина.

– Это вообще-то творческое развитие плана Шлиффена, с учетом новейшей техники, – первым решился нарушить молчание «главный» советский военный теоретик, бывший царский полковник Шапошников. – Это нереально. Я бы сказал, попахивает дезинформацией.

– Я же сказал, что нет! – буркнул Сталин. – Предлагаю дальше обсуждать именно в этом русле.

– Если это правда, тем хуже для немцев! – воскликнул старейший сталинский соратник маршал Ворошилов. – Мы нанесем контрудары по флангам их ударных группировок. Только идиоты могут рассчитывать уничтожить Красную Армию за три месяца! С таким планом они не дойдут даже до Минска, не говоря уже о Урале!

– Французские генералы тоже так считали! И где теперь Франция? – возразил Сталин и злорадно добавил: – А еще, один советский маршал гарантировал уничтожить финскую армию за две недели. Не надо недооценивать противника!

Ворошилов после прозрачного сталинского намека сразу скис. Зато очнулся нарком обороны Тимошенко:

– Германская армия, несомненно, серьезный противник. Но, если мы опередим их в развертывании, то можем значительно повысить плотность прикрытия границы стрелковыми дивизиями с усилением, а планируемые к созданию подвижные мехкорпуса использовать для э… контрударов.

– После чего немцы решат не нападать, а мы останемся без урожая, так как вы мобилизуете людей и технику, – хмуро заметил глава правительства Молотов.

– А иначе останемся без страны! – сразу же вступил в перепалку Тимошенко.

– А если нанести превентивный удар? – примирительно предложил Ватутин.

– Это нежелательно по политическим соображениям, – сказал Сталин. – Да и с военной точки зрения довольно сомнительно. Я предложил товарищу Воронову сделать анализ всей имеющейся информации и спрогнозировать возможное течение войны. Давайте послушаем его выводы.

Это предложение Сталина обрушилось на Андрея, мирно слушавшего дискуссию у доски с картой, абсолютно неожиданно. Никакого предварительного предупреждения о необходимости выступления с каким-либо анализом не было. «Эээ… мы так не договаривались! Я же не готов! Это что, очередной сталинский экзамен?»

Присутствующие удивленно-заинтересованно повернулись к Воронову. Что это еще за аналитик такой появился? Деваться было некуда.

– Пожалуй, начнем со сравнительного анализа сильных и слабых сторон Вермахта и Красной Армии, – приступил к делу Андрей. – Прежде всего, все части немецкой армии имеют внушительный опыт боевых действий. Это уже само по себе значительный плюс. Тактическая подготовка германских командиров и даже простых солдат намного превышает таковую в нашей армии. Кроме того, в Вермахте поощряется инициатива, низовой командир имеет право действовать по обстановке, не запрашивая каждый раз разрешения. Это способствует более быстрому реагированию на изменившиеся обстоятельства. Германские механизированные части представляют собой практически идеальный и, что самое главное, уже успешно опробованный инструмент для проведения глубоких операций, или, по немецкой терминологии, – «блицкриг». Они состоят из подобранных в удачной пропорции танковых и мотопехотных подразделений, умеющих действовать совместно. Танки, стоящие на вооружении Вермахта, имеют высокую надежность и прекрасные боевые качества, во многом превосходящие даже наши новые опытные танки, еще только готовящиеся к серийному производству. Да, у нас танков намного больше, но их боеспособность, техническое состояние и методика применения значительно уступают немецким. Кроме того, немцы увеличивают производство бронетехники, а также вводят в строй большое количество трофейных французских танков, так что наше количественное преимущество постепенно уменьшается. Вообще, механизация Вермахта гораздо выше, чем у нас. Немцы имеют, в расчете на каждую тысячу военнослужащих, в три раза больше автомашин и тягачей, а по грузоподъемности – в пять раз. Так как сегодняшняя война имеет мобильный характер, это может являться решающим преимуществом. Наши части просто не успеют за немецкими.

Андрей промочил горло водой из стоявшего на столе стакана и продолжил:

– Самолетов у нас тоже больше, но с качеством и умением их применять дело обстоит еще хуже, чем в танковых войсках. Мы задержались с разработкой нового поколения боевых машин, и поэтому все наши самолеты значительно уступают немецким аналогам по тактико-техническим характеристикам, особенно по максимальной скорости. С надежностью тоже не все хорошо, до культуры производства немецкой авиапромышленности нашей далеко. Индивидуальная и тактическая подготовка летчиков Люфтваффе, прошедших за последний год три сложные кампании, также на высоте. Наш средний пилот значительно уступает им.

Но самое главное преимущество немецкой армии – во взаимодействии частей. Прежде всего это обеспечивается развитой системой связи, особенно радиосвязи. Насыщенность радиостанциями во много раз превосходит нашу, они установлены практически на всех танках и самолетах, имеются почти во всех пехотных частях, вплоть до взвода, что позволяет добиться слаженности действий всех видов войск, реагировать на изменение обстановки, вовремя вызывая артиллерийскую и авиационную поддержку и оперативно корректируя их огонь. К этому можно добавить прекрасно организованную разведку, включая авиационную с использованием специально сконструированных для таких целей самолетов. Все это в комплексе позволяет, действуя относительно небольшими мобильными силами, нанести поражение пусть и превосходящим, но медленным, «слепым» и «глухим» силам противника, разбивая его части поодиночке, одну за другой.

Воронов закашлялся и опять отпил воды. В кабинете стояла глухая тишина, генералы удивленно смотрели на него, слегка обалдев от неожиданности и откровенности ТАКОГО анализа.

– Есть у немцев и недостатки. Во-первых, это наличие огромного количества штабов, иногда с перекрывающимися полномочиями, что часто ведет к неразберихе. Чем выше уровень, тем больше это проявляется. Второй недостаток вытекает из достоинств, а именно мобильности и моторизованности. Передовым, удаленным от баз и постоянно маневрирующим частям требуется постоянное снабжение большими количествами горюче-смазочных материалов, то есть они очень чувствительны к перебоям в снабжении. Это их слабое место, и надо это использовать. В-третьих, мобилизационный потенциал Германии достаточно низок. Это касается всего и в первую очередь самых квалифицированных специалистов – пилотов. У немцев нет системы быстрой подготовки большого количества летчиков, и поэтому после потери подготовленных до войны они столкнутся с острым дефицитом качественных летных кадров. Это только один из факторов, показывающих неготовность Германии к длительной войне.

В связи со всем этим я предполагаю, что полученный нами немецкий план может быть успешен до определенного этапа. Если мы не предпримем никаких дополнительных мер, то практически все имеющиеся у нас на западе кадровые части погибнут в приграничных котлах в первые две-три недели войны, окруженные и лишенные снабжения и управления. Оборонительную линию на новой границе мы достроить не успеем, более того, из-за ее строительства будет значительно ослаблена старая, поэтому вырвавшиеся на оперативный простор бронетанковые кулаки легко ее прорвут. Достижение этого этапа означает, по мнению немецких стратегов, практически выигрыш войны. Они, видимо, недооценивают наш мобилизационный потенциал и волю к сопротивлению. Тем не менее мобилизация резервистов и переброска частей из Средней Азии и Дальнего Востока позволят в лучшем случае замедлить продвижение уже потрепанных немецких войск и остановить их с наступлением холодов на линии Ленинград – Москва – Харьков – Таганрог, а возможно, и за ней. В любом случае мы теряем основные промышленные и сельскохозяйственные центры. Дальнейший ход войны уже трудно предсказать.

Андрей перевел дух. Присутствующие, в массе, с неприязнью смотрели на него. Некоторые поглядывали на Сталина, пытаясь угадать по его лицу отношение к сказанному. Но вождь с отсутствующим видом пыхтел трубкой, ни на кого не глядя.

– Мне кажется, вы сгущаете краски. Преувеличиваете мощь германской армии, – опять первым мягко отреагировал Шапошников.

– Да это вообще клевета на Красную Армию! Из какого пальца ты высосал этот дурацкий анализ? – гораздо грубее возмутился маршал Кулик.

– Действительно, – поддержал их Тимошенко. – У Красной Армии тоже есть боевой опыт. Испания, Халхин-Гол, ммм… Зимняя война, наконец.

– Не так уж много частей имеют этот опыт, и не такой уж он положительный, – огрызнулся Андрей. «Вот подставил, усатый! А я теперь должен отдуваться!»

– И это не компенсирует остальных недостатков, – добавил он.

– Германия слаба ресурсами. В условиях блокады с моря она не выдержит затяжной войны, – высказал свое мнение Молотов.

– На первое время заберут у нас. Да и не так уж мало у них есть. На пару-тройку кампаний хватит. Сможем ли мы столько продержаться? – парировал Андрей.

Берия, протиравший пенсне, вдруг резко поднял голову и, пристально посмотрев на Рычагова, спросил:

– А почему вы молчите, товарищ Рычагов? Вы что же, согласны с нелицеприятным мнением товарища Воронова о нашей авиации?

«Хитер! Что-то подозревает наверняка. Почему Сталин решил не делиться тайной хотя бы с ним? Или все-таки частично рассказал?» – задумался Андрей.

Рычагов мрачно оглядел с нетерпением ждущих ответа генералов и лаконично сообщил:

– Полностью согласен. Так оно и будет.

Признание Командующего ВВС подействовало на сразу притихших собравшихся отрезвляюще. Призрак военной катастрофы, от которого они до этого лениво отмахивались, вдруг обрел зримую плоть.

Внезапно поднялся из-за стола Сталин:

– Так как будем оборонять страну, товарищи военачальники? – строго спросил он, возвращая разговор в деловое русло.

Встал Мерецков:

– Присоединяюсь к мнению Ватутина о необходимости превентивного удара. Это самый верный вариант – взять инициативу в свои руки.

– Согласен. Только решительный удар по врагу приносит успех! – поддержал его маршал Буденный, наверняка вспоминая свои лихие кавалерийские броски.

Андрей взглянул на Сталина, который опять изображал из себя сфинкса, и понял, что тот снова предоставил ему отбиваться в одиночестве.

– Нельзя. Будет только хуже. Ударные группировки завязнут в обороне пехотных дивизий Вермахта в то время, как его подвижные части нанесут эти ваши пресловутые контрудары по флангам. В итоге – то же окружение, только на 50—70 километров западнее. И части, которые на нашей территории могли бы еще вырваться из котлов и продолжать сопротивление, там погибнут наверняка. Поймите же, РККА в нынешнем состоянии не соперник Вермахту в мобильной войне.

– Так что же нам, сдаваться, по-твоему? – возбужденно прокомментировал Кулик. – Ты сам что предлагаешь, аналитик хренов?

Андрей, конечно, много размышлял об этом. Еще ТАМ. Но высказываться было немного страшновато. Все-таки огромная ответственность. Вдруг он ошибается? Не такой уж специалист. Немного поколебавшись, он решился:

– Заранее отступить к старой границе, оставив минимум войск прикрытия. Закрепиться стрелковыми дивизиями на линии УРов, укрепив и расширив их. Она короче, чем новая граница, и лучше оборудована. Будет выше плотность прикрытия. Дополнить мощной полевой обороной. Все это, соблюдая секретность и создавая у противника впечатление, что наша основная группировка находится у границы.

– Оставить советскую территорию? – возмутился Ворошилов. – Это преступление! Чего мы этим добьемся?

– Вот именно, – согласился с ним Мерецков. – Просто так отступить? Это потеря инициативы, а противника никак не задержит.

– Нет, не просто отступить. Вспомните войну с Наполеоном. Слабое место Вермахта – коммуникации. По ним и надо бить. Для этого достаточно действовать малыми группами, с заранее подготовленной инфраструктурой. Кроме того, все железные и просто дороги, мосты и важные здания тоже должны быть заминированы заранее. Так что легкой прогулки для немцев не будет. Они не готовы противостоять такому типу войны. Поэтому не надо жертвовать почти всей кадровой армией, чтобы задержать противника на те же пару недель. Прочно закрепившись на старой границе, мы сможем парировать возможные прорывы врага подвижными мехкорпусами, находящимися в резерве каждого фронта, но не такими, как планируется, а раза в четыре меньше, но полностью укомплектованными.

– Может, получится, – сказал Шапошников. – А если все же прорвут и линию УРов?

– Иметь значительный мобильный резерв Ставки, оперативно перебрасывать авиацию. Кроме того, нужно создать и вторую линию обороны. По левому берегу Днепра.

– Как план первоначального сдерживания подходит, – решился вступить Василевский. – Но на каком-то этапе надо перехватывать инициативу и переходить в наступление. Хотя бы на отдельных участках. Иначе, в конце концов, противник прорвет любую оборону.

Высказался и Тимошенко:

– Кадровой армии не хватит на все это. Будем проводить мобилизацию? Когда и сколько?

– Чтобы не спугнуть немцев, придется проводить ограниченную мобилизацию. Часть кадровых дивизий заранее перебросить с Дальнего Востока.

– Нельзя. Угроза вступления Японии в войну достаточно велика, – возразил Молотов.

– Не очень велика, – наконец принял участие в дискуссии Сталин, знавший, естественно, гораздо больше остальных. – И мы ее еще уменьшим политическими методами. Еще есть существенные возражения против предложенного плана? Нет? Тогда через неделю жду вас всех с детальными соображениями.

Кабинет опустел. Андрей почувствовал, как напряжение, наконец-то, начало отпускать. Сталин грузно сел в кресло и устало развалился в нем.

– Что, тяжело? – спросил он, глядя на Воронова.

– Да.

– А мне каково, а? Ведь ответственность за все на мне…

 

Глава 9

– Давай, Паша, сегодня согласуем позиции по тактике применения авиации и требованиям к авиапромышленности, – предложил Андрей Рычагову, посетив на следующий день после памятного совещания его рабочий кабинет. – Хозяин назначил встречу с конструкторами и «промышленниками» на послезавтра.

– Да, знаю. Ну, основные моменты мы уже обсуждали. Давай кратко пройдемся еще раз. По тактике – действия только большими группами бомбардировщиков или штурмовиков с обязательным истребительным прикрытием. Прикрытие разделить на непосредственное и передовое для расчистки пространства. Переход на пару вместо тройки как минимальную боевую единицу. Отработка одновременных атак наземных целей с разных направлений, применения РС, противозенитных маневров для штурмовиков, групповой слетанности и противодействия истребителям. По материальной части – сокращение количества типов самолетов, унификация наземного оборудования, разъемов заправщиков, бомбодержателей. Оборудование как можно большего количества машин радиостанциями, радиополукомпасами. Внедрение радиолокации. Конструкторам – быстрейшее создание бронированного штурмовика, пикирующего бомбардировщика и специального разведчика. Улучшение защиты ударных самолетов, протектированные баки. Ну, и главное – повышение качества.

– Все верно. Для руководителей промышленности у меня еще много чего есть. Ты, главное, поддакивай, – улыбнулся Андрей.

– Угу, ты командуешь, а отвечать – мне? – не проявил особой радости по поводу вышесказанного Рычагов.

– Отвечать вместе будем. Подготовка авиации – это, по мнению Самого, наш с тобой общий проект, поэтому и ответственность одна на двоих, – «успокоил» его Воронов.

– Ты, кстати, обещал написать черновики наставлений по тактике применения авиации. Мне же их еще переработать и дополнить нужно, поскорее разослать в части.

– Да, я помню, но чуть позже. Сейчас некогда, сам понимаешь. Я вот что еще подумал. Новые истребители надо не направлять в существующие части, а формировать новые полки, которые станут основой фронтовых групп расчистки неба. На каждом фронте иметь к началу войны как минимум одну такую полностью укомплектованную людьми и новой техникой истребительную авиадивизию. Летчиков переводить из существующих полков, самых лучших, разумеется. Тренировать их в основном на воздушный бой с истребителями противника. И еще, в развитие этой темы: надо сформировать четыре-пять отдельных истребительных полка Резерва Ставки. Комплектовать: треть – лучшие асы ВВС, остальные – военные и гражданские летчики-испытатели. Эти полки смогут добиваться локального превосходства в воздухе на самых важных участках. В нашей истории так и произошло, но из-за недостатка времени на подготовку они понесли огромные потери. Дело в том, что испытатели, особенно гражданские, прекрасно владеют машинами, но не имеют понятия о тактике и технике воздушного боя. Поэтому нам надо восполнить эти пробелы заранее.

– Нельзя отрывать сейчас летчиков-испытателей от работы! – возразил генерал.

– А мы без отрыва. Сформировать эскадрильи прямо по месту работы, направив туда лучших пилотов из строевых частей. В свободное время и в выходные и будут готовиться. Да и твои асы многое смогут почерпнуть из такого общения. А раз в месяц – однодневные учения в составе полка.

– Надо обдумать, – нехотя согласился Рычагов.

– И еще одна просьба. Личная, – продолжил Андрей. – Хочу научиться летать на самом деле. Ты мог бы это организовать частным образом?

– А??? Как это – частным? – недоуменно поднял брови генерал. – А товарищ Сталин в курсе?

– Нет пока, но я с ним поговорю. После того, как начну. А частным образом – это договориться с летчиком, желательно испытателем, чтобы позанимался со мной в свободное время, и выделить самолет. Ты предварительно договорись, а остальное я возьму на себя, ты будешь как бы ни при чем.

– Не сидится тебе спокойно! – раздраженно пробурчал Рычагов. – Но где я тебе это организую? В НИИ ВВС? Но ты же уже уволен из рядов.

– Поэтому лучше в Летно-испытательном институте. Я там все равно буду часто бывать для контроля испытаний новой техники.

– Ну зачем тебе самому летать!?

– Для выявления недостатков новых самолетов, которые незаметны твоим современникам. Они во многих случаях просто не знают, на что обратить внимание. И, кроме того, это моя мечта с детства!

Был воскресный день, первое сентября, но Андрей работал. Правда, не в Кремле, а у себя дома. Слишком много надо было успеть за эту неделю. Темп, заданный Сталиным, впечатлял. Воронов знал, что сейчас работает не только он, но и многие наркомы и генералы, а также их подчиненные, имеющие отношение к назначенному вождем на следующую неделю совещанию.

Пришло время обеда, приготовленного нанятой кухаркой. Воронов, как сильно занятой и получающий достаточную зарплату (ответственные работники при Сталине получали много, правда, и спрос был такой, что…) человек, мог себе это позволить, тем более что, как оказалось, это было в порядке вещей в это время. Поэтому Андрей не отказал себе не только в кухарке, но и в уборщице, которая, приходя ежедневно, взяла на себя все домашние дела, кроме готовки. Правда, несмотря на протесты Воронова, их подбором занялась охрана, и результат был разочаровывающий. Нет, они прекрасно справлялись со своими обязанностями, но обе были уже в возрасте, что противоречило некоторым надеждам Андрея. Поэтому после обеда он решил, что можно сделать перерыв в работе и, наконец, первый раз выйти прогуляться в город. Выходной все-таки.

– А не сходить ли нам в кино? – обратился Воронов к охране.

Те были слегка озадачены таким предложением.

– Можно организовать просмотр нужного фильма в Кремле. Есть оборудование, – попытался найти простое решение вопроса один из них, Игорь.

– Нет, я хочу в обычный кинотеатр. Разве запрещено? – не стал облегчать им задачу Андрей.

Охранники переглянулись, но внятных возражений не последовало. Видимо, конкретных указаний на этот счет у них не было.

– Тут, пару сот метров от дома, есть кинотеатр, – подсказал второй охранник Женя.

Действительно, кинотеатр был в паре минут ходьбы. Афиша на его стене сообщала, что показывается новый, только вышедший в прокат фильм «Любимая девушка».

«Что-то я не припомню такого», – Андрей подошел поближе, чтобы прочитать анонс. Он гласил:

«Знаменитый токарь-многостаночник Московского автозавода получает новую квартиру и делает предложение любимой девушке Варе Лугиной. Варя отвечает согласием – и вскоре вся бригада празднует свадьбу. Однако после свадьбы муж продолжает ревновать Варю к другу ее детства, комсоргу цеха Симакову.

В первую же ночь Варя бежит от мужа. Друзья и родные окружают молодую мать заботой и делают все, чтобы прекратить нелепую ссору молодоженов».

М-да… Воронов вгляделся в стоящую за билетами очередь. Ее составляли в основном молодые влюбленные парочки, которым, видимо, было все равно, что смотреть, и солидные, в возрасте, дядечки в сопровождении таких же солидных тетечек. Интересных знакомств здесь явно не предвиделось.

– Что-то мне расхотелось идти в кино, – сообщил Андрей сопровождающим. – Хорошая погода, лучше прогуляться на свежем воздухе.

«Где и как тут принято знакомиться с девушками? – задался Воронов сложнейшим вопросом. – Дискотек и пабов здесь явно нет. Хотя, постой, танцы-то были очень даже распространены. Во всех фильмах показывали. Осталось узнать, где именно сие действо происходит. Не спрашивать же у охранников. Вечер теплый, летний, значит, должны быть в парках!»

Андрей определился с текущим местоположением. Центральные улицы, хоть и с трудом, но были узнаваемы. Выходило, что парк Горького совсем рядом.

– Пойдем в парк, – предложил он охранникам. Те согласно кивнули головами.

По пути Андрей с интересом осматривался вокруг. Улицы были непривычно чистые, можно сказать, ухоженные. Не хватало привычных вездесущих рекламных плакатов, но их с успехом заменяли натыканные где только можно портреты бородатых основоположников и их усатого продолжателя, сдобренные цитатами из них же.

Машин на улицах, на взгляд человека из XXI века, было до неприличия мало. Светофоров тоже почти не было. На большинстве перекрестков движение регулировали милиционеры в красивой белой форме с портупеей. Встречалось также довольно много патрулей, в том числе и военных. Вообще много людей в самой разнообразной форме, как полувоенной, так и специальной, ведомственной. Это еще ладно, вот после войны вообще через одного будут в форме ходить. Больше не в чем будет. Легкую промышленность следует переориентировать на военные нужды уже сейчас. Гражданские костюмы тоже разнообразием не отличались, будто были все пошиты в одном и том же ателье. У женщин его было побольше, но не намного. Смешные, с точки зрения Андрея, платьица и юбки несильно разных покроев и еще менее разнообразных расцветок, обязательный платочек и ужасно выглядевшие туфли с носочками.

Войдя в парк, Воронов сразу различил звуки музыки. Играли вальс. «Кажется, то, что надо», – решил он, двигаясь в их направлении. Вот и танцплощадка. Несколько пар кружились посреди нее. Андрей пару минут понаблюдал за движениями танцующих, прикидывая, сможет ли он повторить их. Скорей всего сможет, хоть никогда и не являлся особым любителем танцев. Не так уж сложно выглядит.

У ближней стенки площадки жеманно толпились девушки, ожидавшие приглашения. Все в тех же дурацких платьицах и носочках. «Эх, хорошо тут кормят!» – удивился Андрей, разглядывая слишком уж округлые, в массе, формы дам. «Да, учение о диете как о смысле жизни сюда еще не добралось. И слава богу, хоть есть на что посмотреть. А может быть, и пощупать!» – подумал Воронов, останавливая взгляд на одной довольно симпатичной девушке.

Он подошел к ней:

– Танцуете?

Девушка умудрилась непонятным Андрею образом изобразить гримасу недоступности и заинтересованности одновременно, еще и скосив в то же время глаза на подруг, чтобы увидеть их реакцию на появление молодого человека. Воронов, секунду поколебавшись, решил, что гримаса означает скорее да, чем нет, и протянул ей руку.

Охрана, хоть и была явно не в восторге от развития событий, не растерялась. Игорь, быстро подхватив какую-то девчонку, пристроился танцевать рядом. Женя же остался у входа, зорко наблюдая за происходящим.

Первые пару минут разговор завязать не получалось. Непривычные движения танца поглощали все внимание. Но вскоре Андрей кое-как приноровился и решил начинать завязывать знакомство, тем более что девушка ужа начала проявлять признаки недоумения по поводу затянувшегося молчания.

– Как вас зовут? – начал он.

– Аня, – улыбнулась та, – а вас?

– Андрей. Очень приятно. А вы учитесь или работаете?

– Заканчиваю учиться в школе ФЗО при текстильном заводе. Скоро практика.

«ФЗО? Э… фабрично-заводское обучение, кажется. Что-то типа профтехучилища на базе промышленного предприятия. Принимали вроде после семилетки. Значит, ей лет шестнадцать, семнадцать максимум. По нашим меркам малолетка, а тут нормально».

– Так вы будете ткачихой? – спросил Андрей.

– Оператором прядильного станка! – обиженно поджала губки девушка.

«Надо же, она, кажется, этим гордится! Нет, надо срочно начинать думать соответственно эпохе. А то меня не поймут».

– Я вижу, вам это нравится? – попытался исправиться Воронов.

– Да, это так интересно! А вы кто?

– Ммм, до недавнего времени я был военным летчиком, – слегка поколебавшись, соврал Андрей. «А почему, собственно, соврал? Документик-то подтверждающий вот он, в кармане. Почему бы и не воспользоваться!»

– Но после аварии уволен по состоянию здоровья, – продолжил он, созерцая восхищенно-недоверчивые глаза девушки. Еще бы, настоящий летчик! Вот счастье-то привалило! А глаза, между прочим, красивые. Он так на них засмотрелся, что споткнулся и чуть не упал.

– А что за авария? – спросила она.

– Об этом нельзя рассказывать, – подпустил загадочности Воронов.

– На войне, наверное… – тихо прошептала Аня. Андрей в ответ лишь молча поднес ее пальчик к своим губам, посмеиваясь про себя буйству ее фантазии. Подходящих войн в последнее время, слава богу, хватало. Монголия, Финляндия. Так что фантазируйте, девушка, на здоровье.

– А теперь чем вы занимаетесь?

«А вот это уже вопросец посложнее. Не правду же говорить?»

– Я работаю консультантом в одном правительственном учреждении, в области авиации, – решил Андрей изобразить что-то издали похожее на свой действительный род занятий.

– Ух ты! Учреждение секретное?

– Разумеется.

– Здорово! Вы, наверное, многих руководителей страны видели. Может быть, даже самого товарища Сталина?

– Докладывал ему пару раз, – с деланой небрежностью произнес Воронов.

На этот раз споткнулась Аня, но Андрей вовремя поймал ее.

– С вами очень интересно. Может быть, вы расскажете мне что-нибудь из жизни летчиков, ну то, что можно?

– С удовольствием! Но здесь слишком громкая музыка. Пойдемте посидим в парке?

– Да. Только я подружек позову. Им тоже интересно будет. Можно?

– Ну, конечно! – Андрей сделал вид, что обрадовался этому предложению. – И еще, давай будем на «ты»?

Аня кивнула и побежала к подружкам. Андрей пошел к выходу с танцплощадки, краем глаза отмечая, как охранники подтягиваются за ним, соблюдая, впрочем, некоторую дистанцию. «Черт, с ними-то что делать? Так не пойдет, надо их как-то «легализовать», блин!»

Подошла Аня в сопровождении несколько поотставших из-за застенчивости подруг. Андрей предложил ей руку. Но спокойно выйти не получилось. Сразу за деревянной оградой танцплощадки к ним неожиданно подвалил хмурый парень, от которого явно несло перегаром. Аня как-то сразу поскучнела и попыталась отодвинуться назад.

– Эй, фраер, эта девка не для тебя! Отваливай!

«О, вот и разомнемся! А то засиделся я что-то в последнее время. А тут такое развлечение подкатило!» – обрадовался Воронов, посылая нахала по известному адресу. Страха не было, свои физические способности Андрей недавно проверил в деле. А тут еще и охрана. Кстати, успеет ли она вмешаться?

Охрана не успела, потому что посланный в дальнее эротическое путешествие хмырь не стал терять времени на обмен оскорблениями и сразу попытался смыть обиду кровью из Андреева носа. Но тот был готов и провел классический уход с захватом и броском через бедро. Хмырь кувыркнулся в воздухе и растянулся на земле, не хило приложившись об нее копчиком. Видимо, недостаточно, потому что он, замычав нечто устрашающее, попытался вскочить. Но не преуспел в этом, так как подоспевшие охранники Андрея, злые на то, что прошляпили нападение на своего столь ценного клиента, вмиг скрутили его.

Все произошло так быстро, что напуганные девушки даже не успели завизжать. К тому же на горизонте появился наряд милиции – места отдыха граждан хорошо охранялись. «Только еще разбирательств с милицией не хватало!» – с досадой подумал Воронов. Но разбирательств не последовало. Как только подбежал с криком: «Что происходит, граждане?» первый страж порядка, так сразу же один из Андреевых охранников махнул перед ним «корочкой» и что-то прошептал на ухо. Милиционер отдал честь, и наряд без всяких вопросов подхватил хмыря под белы ручки и потащил куда-то, видимо в отделение.

Эта сцена не укрылась от внимания Ани и ее подружек, и поэтому выглядели девушки сильно обалдевшими. Они с испугом смотрели на Андрея и особенно на охранников. Надо было срочно дать им какое-нибудь объяснение.

– Кстати, забыл познакомить вас с моими друзьями, – сказал девушкам Воронов. – Знакомьтесь – Женя, Игорь. Мы вместе живем в одной квартире. Они тоже работают в правительственном учреждении.

Получив объяснение, девушки успокоились. Пройдя сотню метров по аллее, вся компания оккупировала свободную скамейку. Андрей начал рассказывать про «жизнь летчиков». Для пущего эффекта он намекнул, что участвовал в прошлогодних событиях на Халхин-Голе. Свои «воспоминания» он базировал на мемуарах участников событий, в основном Ворожейкина. Девушки слушали, раскрыв рты. Что самое странное, Женя с Игорем слушали с не меньшим интересом. Чувствовалось, что подробности об этом событии были пока малодоступны для советских граждан, как простых, так и более «допущенных».

В общем, вечер можно было считать успешным. Провожая девушек в их общежитие, Андрей с Аней слегка отстали от остальных и немного поговорили наедине. Договорившись встретиться на следующие выходные, они распрощались.

 

Глава 10

В кабинете Сталина, к удивлению Андрея, присутствовали Берия и Молотов. «Странно, я думал, что Хозяин вызвал меня заранее для согласования позиций перед встречей с руководством Наркомата авиапромышленности» Действительно, Сталин должен был одобрить план, который Воронов составил за выходные.

– Присаживайтесь, товарищ Воронов. Вот тут товарищи интересуются – откуда такой молодой человек может столько знать? – ошарашил Андрея вождь с самого начала.

– И, я думаю, надо удовлетворить их любопытство, – продолжил тот.

«Не может быть! Неужели он решился поделиться Самой Страшной Тайной?» – ошеломленно подумал Воронов.

– Поэтому я рассказал товарищам о ваших необычных способностях к анализу больших объемов материала и верному прогнозу развития событий. Так что теперь они будут с пониманием относиться к вашим словам. Тем более что вам с ними придется плотно работать по организации и контролю важнейших проектов, – закончил Сталин, в упор глядя на Андрея.

«А-а-а, а я-то уже испугался! Хитро придумал, ничего не скажешь! А я должен, значит, теперь поддерживать эту легенду? Что-то он часто стал меня ставить в неудобные позы. Как бы это не вошло у него в привычку!»

Воронов протянул Сталину тезисы по ситуации в авиастроении, которые должен был озвучить на предстоящем заседании и, пока тот их изучал, стал отвечать на вопросы заинтригованных товарищей. Впрочем, вопросы задавал в основном Берия. Молотов только скептически улыбался, показывая всем своим видом, что он твердый материалист и ни в какие сверхспособности не верит. Что Андрея очень даже устраивало, ему более чем хватало внимания Лаврентия Павловича.

– Товарищ Берия, можно вас попросить о небольшой услуге? – попытался он прервать поток неудобных вопросов, переведя разговор на другую тему. – Я не знаю в лицо большую часть руководителей и конструкторов, которые будут присутствовать на этом совещании. Не могли бы вы подсказать мне их фамилии и должности, когда они будут входить?

– С удовольствием. А с чего вы взяли, что я их всех знаю?

– Ну, иначе товарищ Сталин э… уволил бы вас за служебное несоответствие, – решил отшутиться Андрей.

– Верно! – рассмеялся Берия. – Должен же я знать в лицо своих потенциальных клиентов!

– У вас их и так сейчас многовато, – рискнул поддержать опасную тему Воронов. – Боюсь, что кое-кого из ваших спецНИИ нам придется вскоре изъять.

– Если так будет лучше для дела, то хоть всех, – неожиданно легко согласился Лаврентий Павлович, не показав удивления от знания его собеседника о существовании «шарашек». – Хотя они и у меня прекрасно работают. Условия как бы не лучше, чем на свободе.

Сталин закончил чтение и, сделав в бумаге несколько пометок, вернул ее Андрею со словами: «В целом согласен. Просмотрите мои замечания». После чего поднял трубку:

– Все собрались? Приглашайте!

В кабинет начали заходить участники совещания. Сидевший рядом с Вороновым Берия, выполняя обещание, шепотом представлял Андрею входящих:

– Нарком авиапромышленности Шахурин, его заместитель и по совместительству авиаконструктор Яковлев, еще два его заместителя Хруничев и Воронин, конструкторы Ильюшин, Поликарпов, Микоян, Лавочкин, Гудков, Сухой, Петляков, Ермолаев. Двигателисты Швецов, Климов, Микулин, начальник ЦАГИ Петров. Конструкторы Туполев и Архангельский не смогли прибыть по уважительной причине, – усмехнулся в конце Лаврентий Павлович.

«Да уж, знаем мы эту причину», – думал Андрей, просматривая заметки Сталина на своем плане. Одна из них как раз касалась этого вопроса – вождь считал освобождение Туполева из «шарашки» преждевременным. «Ну нет, так нет. На самом деле и там условия для работы достаточно неплохие».

После того как последним вошел Рычагов, Сталин открыл совещание. В коротком вступительном слове он в очередной раз постращал присутствующих темпами производства в 70—80 самолетов в день в Германии (хотя уже знал от Андрея, что эта цифра, выведенная из оценок побывавших там специалистов, завышена раза в три, но, видимо, не собирался пока никому об этом сообщать, чтобы не расслаблялись) и о нашем общем отставании в этой области. Пока вождь «разогревал» публику, Воронов пытался сосредоточиться на своей предстоящей речи, машинально поглаживая пальцами шикарную кожаную обложку своей папки. Все вокруг только натуральная кожа и дерево. Никакого тебе пластика и прочей гадости. И мебель красивая и добротная. И это еще кабинет скромного по своим запросам Сталина. Андрей уже видал тут кабинеты и побогаче. «Нет, когда я заработаю себе отдельный кабинет, то скромничать не буду. Я не Сталин, мне можно. Обставлю антикварной мебелью, благо ее здесь достать не проблема», – размечтался было Андрей, но был грубо спущен с небес жестокой действительностью в лице вождя:

– А сейчас товарищ Воронов даст развернутый анализ положения.

– Добрый день, товарищи, – начал Андрей, поднимаясь. – Сложившаяся в нашем авиастроении ситуация является на данный момент абсолютно неудовлетворительной. Мы запоздали с разработкой нового поколения боевых самолетов, отстав в этом от потенциального противника, которым, что, как я думаю, никого не удивит, является фашистская Германия. Есть основания предполагать, что военное столкновение с ней может случиться уже летом следующего года. Причин нашего отставания много: это и общий технический уровень нашей промышленности, и неспособность бывшего руководства ВВС выдать четкие требования на следующее поколение машин, и отсутствие концентрации конструкторских ресурсов на ограниченном количестве наиболее перспективных проектов. СССР не настолько богат на инженерные кадры, чтобы позволить себе разбрасывать их на тридцать с лишним авиаконструкторских бюро! Поэтому первоочередная задача – выделение нескольких основных тем и объединение всех сил в разрабатывающие эти темы КБ за счет роспуска остальных, разумеется.

Последние слова вызвали некоторое волнение в зале, особенно среди молодых конструкторов. Никому не хотелось терять с таким трудом завоеванную независимость. Яковлев, заместитель наркома по опытному самолетостроению и тоже молодой руководитель КБ, осторожно спросил:

– И какие же машины, по вашему мнению, должны стать основными?

– На это ответит заказчик. Товарищ Рычагов сейчас представит вам новую концепцию строительства ВВС.

– Проанализировав подробности последних боевых действий в Европе, – взял слово тот, – а также тактико-технические характеристики боевых самолетов вероятного противника и наших опытных машин, руководство ВВС пришло к определенным выводам. По общему течению войны в воздухе – в противоположность нашим прежним представлениям, на сухопутном театре боевые действия в воздухе будут происходить в основном на малых и средних высотах. То есть наша предыдущая установка на повышение высотности самолетов потеряла актуальность. В то же время подтвердилась перспективность пикирующих бомбардировщиков и бронированных самолетов поля боя. Непосредственная поддержка полевых частей с воздуха может стать силой, решающей исход сражения. Исходя из этого, а также из существующего на данный момент нашего самолетного парка, мы приняли следующую схему построения ВВС: истребительные части – разделить на полки завоевания господства в воздухе и полки прикрытия. В некотором роде это продолжение нашей прежней стратегии на взаимодействие скоростных монопланов и маневренных бипланов. Но эра бипланов ушла. Поэтому вторые, в задачи которых входит перехват вражеских бомбардировщиков и непосредственное прикрытие наших, будут оснащены для начала самолетами И-16. Для первых же, предназначенных для расчистки воздушного пространства от истребителей противника, нужна новая скоростная машина. Кроме того, понадобится небольшое количество высотных истребителей ПВО для прикрытия стратегических объектов в тылу. По бомбардировщикам: фронтовой авиации нужен скоростной двухмоторный пикирующий бомбардировщик с возможностью бомбометания и с горизонта с помощью соответствующего прицела. Такой машины у нас в строю пока нет и ее место вынужденно занимает устаревший линейный бомбардировщик СБ. Дальняя авиация вооружена двухмоторными машинами ДБ-3 и нуждается в их замене на более современные. На данном этапе мы также считаем тяжелые четырехмоторные бомбардировщики бесперспективными. Имеющиеся ТБ-3 переводятся в транспортную авиацию с заменой их на двухмоторные. Сейчас о штурмовиках: мы выделяем теперь их в отдельные полки. На данный момент они будут комплектоваться из устаревших истребителей И-15 и относительно новых И-153, переделанных для использования в качестве истребителя-бомбардировщика. Это вынужденная мера. Штурмовая авиация срочно нуждается в специализированной низковысотной, хорошо защищенной броней машине. Разведывательная авиация требует оснащения высотным скоростным самолетом-разведчиком, также требуется артиллерийский корректировщик.

– Да, у нас есть некоторое отставание, но строятся новые заводы, уже созданы машины новой конструкции всех требуемых вами типов и готовится их серийное производство, – прокомментировал слова Рычагова нарком авиастроения Шахурин.

– Опытных самолетов действительно много, даже слишком, – возразил Андрей. – При этом они все не доведены. Промышленность неспособна доводить и производить одновременно такое количество однотипных машин. Поэтому необходимо сосредоточиться на минимальном количестве самых подходящих конструкций.

Поднялся шум. Конструкторы, перебивая друг друга, пытались обосновать необходимость запуска в производство именно их машины.

Воронов поднял руку и попросил тишины:

– Спокойно, товарищи! Эта дискуссия совершенно излишняя, решение уже принято. Вот оно: ниша легкого маневренного истребителя будет занята самолетом И-26 конструкции Яковлева с мотором М105П, скоростного истребителя – И-180 конструктора Поликарпова с двигателем М-88Б и пушечным вооружением. Кроме того, товарищу Поликарпову поручается ускорить работы по И-185 с новым двигателем воздушного охлаждения. Товарищ Швецов, вы ничего не хотите сообщить нам по этому поводу интересного? – обратился Андрей к руководителю ОКБ-19 из Перми, занимавшемуся именно двигателями воздушного охлаждения.

Тот встал и принялся что-то неуверенно мямлить о прогрессе в испытаниях мотора М-81.

– Я не это имел в виду, – прервал его Воронов. – Кроме М-81, вы же ведете «полуподпольную» работу по другому двигателю?

Швецов от волнения покраснел и, заикаясь и кося глазом на сидевшего с невозмутимым видом Берию, проговорил:

– Да, мы начали в инициативном порядке работы по двигателю М-82 с укороченным ходом поршня. Есть обнадеживающие результаты.

– Вот этот двигатель и представляется нам наиболее перспективным для нового истребителя Поликарпова, а также для других машин, – подтвердил Андрей. – Предлагаю бросить все силы вашего КБ на его скорейшую доводку и запуск в серию. При этом необходимо обратить особое внимание на эффективность его маслосистемы. Она совершенно недостаточная для такого мощного двигателя.

Швецов сел, обрадованный интересом к его разработке и одновременно обескураженный тем, что о его новом «секретном» двигателе уже известно в «верхах», причем в таких подробностях.

Воронов продолжил:

– Далее. Самолеты И-200 Микояна и Гуревича и И-301 Лавочкина, Горбунова и Гудкова признать бесперспективными и разработку прекратить. При этом, используя имеющийся на заводе номер 1 задел, предлагается достроить заложенную серию И-200 в сто машин в варианте высотного перехватчика ПВО, усилив его вооружение пушками в ущерб маневренности. Высотному перехватчику она не настолько важна. Перейдем к фронтовым бомбардировщикам. Решено запустить в крупносерийное производство пикирующий бомбардировщик СБ-РК конструктора Архангельского, как наиболее доведенную и готовую к производству машину, к тому же основанную на отработанной технологии производства бомбардировщика СБ. Вместе с тем ускорить разработку проекта «103» конструктора Туполева в Особом конструкторском бюро НКВД, с целью запуска в серию весной следующего года для постепенной замены СБ-РК. Работы по ББ-22 Яковлева и «100» Петлякова и другим прекратить. Но, учитывая имеющийся задел по «сотке» на заводе номер 22, предложить выпустить ограниченную серию в 60 машин в варианте тяжелого истребителя и разведчика. Впоследствии он будет заменен в войсках на соответствующую модификацию самолета по проекту «103». В качестве дальнего бомбардировщика начать производство ДБ-3Ф конструктора Ильюшина, все остальные проекты, включая ТБ-7, прекратить.

Что же касается положения с легкими бомбардировщиками и штурмовиками, то оно совсем неудовлетворительное. Легкий бомбардировщик ББ-1 не соответствует требованиям. Он практически не бронирован и не способен к нанесению ударов с пикирования. Предлагаю выпустить серию в 70—80 экземпляров этих машин в качестве артиллерийского корректировщика, оснастив их нижней стрелковой точкой, как было в первоначальном проекте, и соответствующей аппаратурой. Находящийся в разработке ЦКБ-55 конструктора Ильюшина столкнулся с технологическими трудностями при изготовлении бронекорпуса с деталями двойной кривизны и пока обладает многими другими недостатками. В частности, он достаточно сложен в производстве. Решение о разработке одноместного варианта также является неверным. Поэтому необходимо, во-первых, значительно ускорить работы по этой, крайне важной для нас машине. Во-вторых, требуется в ближайшие месяцы продолжить выпуск самолета И-153 в варианте штурмовика, оснастив его на заводе дополнительным бронированием, например лобовым бронестеклом и локальной защитой наиболее уязвимых элементов. И изготовить модернизационные комплекты, которые будут установлены на уже имеющиеся у ВВС машины. И в-третьих, считаю необходимым в срочном порядке разработать и запустить в массовое производство простой, низкоскоростной, с малой боевой нагрузкой и дальностью полета, но хорошо бронированный штурмовик как промежуточное решение. Использовать несущий бронекорпус из плоских плит, прикрывающий пилота и заднего стрелка, бипланную схему, неубирающееся шасси и надежный, отработанный двигатель, например М-62.

Есть еще один тип самолетов, которому стоит уделить внимание, – легкий ночной бомбардировщик. Есть предложение выпускать его на базе учебного самолета У-2.

Теперь общие замечания. Необходимо провести стандартизацию общих элементов для всех самолетов, таких как топливные и пневматические разъемы, бомбодержатели. С ними ситуация вообще аховая. Новые типы боеприпасов не подходят для старых держателей и наоборот. Нет унификации бомбодержателей под разные типы боеприпасов. Это уже на грани саботажа, требуется немедленно ликвидировать этот бардак. Качество плексигласа для фонарей машин не выдерживает никакой критики, он трескается под солнцем и теряет прозрачность. Нет устройства для аварийного сброса фонаря кабины, без него летчики, опасаясь заклинивания, будут в бою летать с открытым, теряя в скорости. Также крайне необходимо оборудовать все машины радиостанциями и радиополукомпасами, а также протектированными баками с системой нагнетания инертного газа – охлажденных выхлопных газов от двигателей, для снижения пожароопасности. Желательно проработать возможность дооснащения такими системами уже выпущенных самолетов.

Для ускорения производства нужно повсеместно внедрить плазово-шаблонный метод, конструкторам лучше продумать технологичность их машин с учетом возможностей конкретных, предназначенных для их выпуска заводов. Создать группы технологов, которые будут заниматься подготовкой серийного выпуска еще в процессе разработки. Все это чтобы обеспечить до весны следующего года уровень производства в 50 машин в сутки.

Опять началась оживленная дискуссия. Слышались возгласы: «Это нереально», «На чем, интересно, основаны ваши выводы?» и подобные. Встал Сталин, и сразу наступила тишина.

– Решение, как уже сказали, принято и обсуждению не подлежит. Время дискуссий и поисков кончилось! Вы должны понять, что война для вас уже началась. От результатов вашей работы будет зависеть жизнь сотен тысяч и миллионов людей! Поэтому авиапромышленность и все сопутствующие предприятия с сегодняшнего дня переводятся на военное положение. Работать будут круглосуточно в две удлиненные смены по 12 часов и без выходных. Ответственность тоже будет по нормам военного времени. На каждое предприятие будут направлены дополнительные сотрудники технического отдела НКВД, которые будут контролировать проведение работ на местах. Директора самолетостроительных и моторных заводов обязываются ежедневно отчитываться перед наркоматом и ЦК партии о выполнении плана. Разумеется, этого недостаточно. Поэтому в наркомат авиапромышленности уже было передано в последнее время несколько десятков заводов из невоенной сферы экономики. Принято решение значительно увеличить их число. Вскоре НКАПу будут переданы дополнительно около сотни текстильных и мебельных заводов, фабрик школьного оборудования, ремонтных авиапредприятий «Аэрофлота» и Осоавиахима. Кроме того, Комитет обороны и правительство решили временно заморозить значительную часть военных и гражданских судостроительных программ и освободившиеся мощности использовать в интересах авиационной и танкостроительной промышленности. Так что приведенные товарищем Вороновым цифры, по нашему мнению, являются вполне реальными. Поэтому давайте условимся так: товарищ Шахурин, возьмите бумагу и пишите.

Нарком приготовился писать, и Сталин продиктовал:

«Обязательство. Мы, Шахурин, Яковлев, Поликарпов (и далее по списку), настоящим обязуемся завершить разработку и испытания перечисленных образцов техники и обеспечить ее запуск в серийное производство в указанные сроки, доведя ежедневный выпуск новых боевых самолетов к февралю 1941 года до 35, а к маю – до 50 самолетов в сутки».

Андрей с удовлетворением смотрел, как конструкторы самолетов и двигателей вместе с руководителями промышленности подписывают письмо. В «той» истории Сталин заставил подписать такое письмо в январе 1941-го, и оно сработало! Воронов рассказал об этом вождю, и тот, видимо, так впечатлился собственной придумкой, что решил применить ее, не откладывая до января. «Молодец, товарищ Сталин! Хорошее окончание для этого совещания!»

Но оказалось, что это еще не конец. Спрятав полученное письмо с подписями в папку, Сталин повернулся к Рычагову:

– А теперь берите бумагу вы. Пишите:

«Обязательство. Мы, Рычагов и Воронов, настоящим обязуемся обеспечить своевременную консультацию предприятий и КБ НКАП, военную приемку и доставку в части готовой техники, переподготовку летного состава и овладение им новыми самолетами в полном объеме и введение авиачастей в строй в течение одного месяца с момента получения ими новой техники».

«М-да, назвался груздем – полезай под гильотину!» – думал Андрей, подписывая обязательство.

 

Глава 11

– Достаточно ли будет этих мер? – поинтересовался Сталин у Андрея, когда все разошлись.

– Нет, что-то все равно не получится, что-то не успеем. Квалифицированного персонала все-таки маловато. Нужны дополнительные резервы.

– Например?

– Как насчет выменять у Гитлера часть немецких и французских коммунистов и евреев, сидящих в лагерях? На прибалтийских «фольксдойчей»? Обмен группами населения, так сказать. Но брать не всех подряд, а обладающих рабочими и техническими специальностями прежде всего. Пусть предоставят списки заключенных, а мы отберем.

– Вы предлагаете торговать советскими людьми? Вернуться к работорговле?

– Ну какие же прибалтийские немцы советские люди? – всплеснул руками Андрей. – Они же через одного пойдут служить в Вермахт после оккупации Прибалтики!

– Не знаю, – задумчиво произнес Сталин. – Мне пока не очень нравится эта идея. Надо обдумать. И согласятся ли немцы? У вас еще что-то?

– Еще самое главное. Обязательно нужно наладить отношения с Америкой и организовать срочную закупку нужных нам вещей.

– Умный ты очень! Ты вообще в курсе, что САСШ наложили на нас моральное эмбарго? И с подачи Англии очень злятся за поставки сырья Германии, которые мы сейчас прекратить никак не можем?

– Я в курсе. Поводом для морального эмбарго послужила война с Финляндией. Мы можем конфиденциально признать перед Белым домом, что погорячились. Тем более что мы же пытаемся наладить отношения с финнами?

Действительно, Сталин решил обязательно предотвратить участие Финляндии в будущей войне, обезопасив, таким образом, Ленинград от повторения блокады и высвободив войска для германского фронта. В связи с чем советские представители в последнее время, с помощью американских посредников, кстати, начали выходить на Маннергейма с заманчивыми предложениями. Они включали и возврат части территорий, и денежную компенсацию и льготы для финских рыболовов, и отмену портовых сборов для финских торговых судов в советских портах. И еще много чего, включая официальное признание суверенитета Финляндии и ее территориальной целостности. А также, в соответствии с методом кнута и пряника, угрожали большими неприятностями в случае выбора неправильной стороны в существующем политическом раскладе в Европе.

– А насчет торговли с Германией, – продолжил Андрей, – у самих американцев рыльце в пушку. Их фирмы тоже этим занимаются, через посредников. Тем не менее нужно подчеркнуть, что наше сотрудничество с Германией вынужденное и временное. Обратиться напрямую к Рузвельту и попытаться объяснить ему, что может выиграть Америка от сотрудничества с СССР и что может потерять, отказавшись от него.

Сталин задумался, прохаживаясь с трубкой в руках по кабинету. Прошло несколько минут. Наконец он остановился и произнес:

– Написать личное письмо Рузвельту? Возможно, сработает. А что ты предлагаешь закупить, кроме того оборудования, поставки которого были прекращены из-за эмбарго?

Андрей был к этому вопросу готов и жестом фокусника, под одобрительным взглядом вождя, извлек из папки составленный им предварительный список. От США нам срочно надо было много чего. Как техника, так и оборудование и сырье для ее производства. В списке были (после согласования с Рычаговым) 1500 истребителей П-39 «Аэрокобра», из них половину требовалось поставить не позже апреля, 400 П-40 «Томагаук» в варианте истребителя-бомбардировщика, 150 транспортных ДС-3, 200 бомбардировщиков Б-25, 250 штурмовиков и торпедоносцев А-20. Еще в списке были авиационные и танковые радиостанции, генераторные и приемопередающие радиолампы и другие элементы для производства радиоаппаратуры, промышленное оборудование разных типов, дефицитные материалы, включая 6000 тонн алюминия, медицинские препараты. И, конечно, тяжелые трехосные грузовики «Студебеккер» в огромных количествах. И это был только предварительный список, его надо было дополнить в соответствующих ведомствах.

Сталин долго изучал бумагу, потом поднял мрачный взгляд на Андрея и спросил:

– Чем вы собираетесь платить за все это? Наши валютные резервы, по-вашему, бесконечные? На что вы рассчитывали?

– Я ничего не рассчитывал, потому что понятия не имею о размерах наших валютных резервов. Думаю, они невелики. Но есть золотой запас, больше полутора тысяч тонн, по-моему.

– Всего лишь 1100 тонн. И это достояние советского народа, которое мы не имеем права бездумно тратить на всякие железки, полезность которых сомнительна.

– А 510 тонн испанского золота вы не посчитали? Это тоже достояние советского народа?

– Знаешь ты много, – хмуро произнес Сталин. – Это золото нам официально передано на хранение испанским правительством. И его надо будет вернуть.

– Кому? Франко? Он у нас исхитрился дотянуть до семидесятых. И золото никому не отдали. Может быть, стоит его потратить на то, чтобы освободить испанский народ пораньше?

– Ладно, мы с этим разберемся. И все подсчитаем. Да и согласятся ли САСШ все это нам продать?

– Вряд ли. Я поставил цифры по максимуму. Если они согласятся хотя бы на треть, то нам это очень сильно поможет.

В результате Сталин, консультируясь время от времени с Андреем, сочинил письмо следующего содержания:

Президенту США Рузвельту лично.

Уважаемый господин президент Рузвельт,

развитие событий в последнее время заставляет меня обратиться к Вам лично с конфиденциальным письмом. У нас есть основания предполагать, что фашистская Германия, завершив покорение континентальной Европы, уже в следующем году может вторгнуться в СССР. Такие намерения Гитлер высказывал уже давно. Пусть Вас не обманывают наши нынешние отношения с Германией. Это была вынужденная мера, нисколько не отражающая наше истинное отношение к гитлеровскому режиму, попытка оттянуть не нужную нам войну. К сожалению, военное столкновение между СССР и Германией неизбежно. С горечью должен признать, что Красная Армия не готова в должной мере к противостоянию с сильнейшей на сегодняшний день армией мира. Такое столкновение может иметь катастрофические последствия не только для СССР, но и для всего остального мира, который останется наедине с агрессивным режимом. Я также предполагаю, что в случае успеха немецкой армии к войне против СССР присоединится Япония, надолго сменив направление своей агрессии с южного на северное. Чтобы предотвратить такое развитие событий, Советскому Союзу требуются срочные поставки военного оборудования и материалов, которые мы готовы оплатить немедленно. Я убежден, что в этой ситуации поддержка США морального эмбарго против СССР противоречит интересам Вашей страны. Тем более что проблемы с Финляндией, вызвавшие введение эмбарго, сейчас активно решаются, как Вам, наверное, известно. Кроме того, массированные поставки в СССР будут способствовать подготовке промышленности США к производству военной техники в случае очень вероятного участия Вашей страны в мировой войне. Списки необходимых нам поставок прилагаются. Искренне надеюсь на скорейшее установление дружеских отношений между нашими странами.

И. Сталин

2 сентября 1940 года.

Теперь это письмо будет переведено и через несколько дней отправлено самолетом, чтобы не терять времени, с доверенным лицом в Вашингтон в сопровождении уточненного списка.

– А не получится ли так, что мы своими руками проложим США дорогу к мировой гегемонии? – строго глядя на Андрея, спросил Сталин.

– Они и сами справятся. Ограбят Британскую империю. Наши заказы – капля в море. А дорогу мы можем им немного попортить. Дать несколько советов Японии, например.

– Изложите ваши соображения по этим советам письменно, – приказал вождь.

Выйдя от Сталина, Андрей сразу поехал в наркомат авиационной промышленности, куда переместились участники совещания после его окончания. Благодаря имевшейся у Воронова «ксиве» за подписью Сталина, Молотова и Берии его с охраной беспрепятственно пропустили через проходную. Войдя в кабинет Шахурина, Андрей обнаружил там стихийно возникшее заседание практически в том же составе, что и в Кремле. Было шумно, создатели авиационной техники громко и временами довольно грубо доказывали что-то друг другу и наркому. Воронова встретили настороженные и частью неприязненные взгляды. Да, кое-кому тут он не слабо наступил на мозоль. Хотя были и те, положение которых улучшилось. Например, Поликарпов. Беспартийного да к тому же в открытую верующего конструктора в последнее время не очень чествовало авиационное начальство, особенно на фоне преследующих его последние самолеты неудач. На одной из его машин разбился сам Чкалов. У Поликарпова отобрали большую часть конструкторского бюро и ограничили финансирование. И вообще в «верхах» наркомата его считали ходячим трупом, предполагалось, что со дня на день его арестуют. Но Сталин по каким-то своим соображениям не стал этого делать. Потому Поликарпов так и работал в «подвешенном» состоянии. Теперь же решение о запуске в серию его машин И-180 и И-185 возвращало ему корону «короля истребителей».

После появления Андрея установилась относительная тишина. Присутствующие вопросительно уставились на него и на скромно присевших в углу кабинета охранников.

– Я думал, что у вас возникнут дополнительные вопросы, – поздоровавшись, объяснил свое появление Воронов. – Поэтому я пришел сюда. Надеюсь, не помешаю.

Вопросы, разумеется, возникли. Причем одновременно у всех и в таком количестве, что у Андрея заложило уши.

– Тише, тише, товарищи! – ему пришлось почти кричать. – У вас вроде как совещание? Так пусть нарком Шахурин его ведет и обеспечит очередность задаваемых вопросов.

Андрей подсел за стол наркома. Тот продемонстрировал ему предварительный план распределения работ по заводам, который вместе с заместителями умудрился составить за какой-то час после совещания в Кремле. «Да, умеет товарищ Сталин подбирать кадры! Вот это скорость! И когда только успели!» – восхитился Воронов.

– Я не настолько знаком со структурой производств наркомата, чтобы по достоинству оценить ваш план, – сказал он. – Уверен, что вам виднее. Позволю себе только высказать несколько общих пожеланий. Во-первых, основное внимание нужно уделить моторам. Без них самолеты не полетят. Когда мы составляли список проектов нового поколения, которыми следует ограничиться, то брали в расчет в том числе и сокращение типов требуемых двигателей. В итоге у нас остались три типа: М-105 в двух модификациях, М-88, тоже в двух и АМ-37/38. Все они, на данный момент, недостаточно доведены. Поэтому все усилия должны быть направлены на их доводку с одновременной подготовкой серийного производства. При изготовлении двигателей высока доля механообработки, поэтому вы можете воспользоваться для заказа деталей соответствующими цехами судостроительных предприятий. Что же касается перспективных двигателей, то все проекты следует прекратить, кроме двух. Первый – это двигатель М-82 Швецова, серийное производство доведенного образца которого необходимо развернуть не позже апреля. Поэтому все исследовательские и конструкторские ресурсы, не занятые в доводке уже выпускаемых двигателей, требуется направить на этот проект. Основная проблема, которую нужно будет решить, – обеспечение нормального охлаждения цилиндров второй, задней, «звезды».

Параллельно, насколько будет возможно, следует прорабатывать следующий вариант этого двигателя с непосредственным впрыском топлива вместо карбюратора. Мы, со своей стороны, попытаемся купить американские технологические достижения по этой теме. На этом перспективные работы в области поршневых двигателей считаю оконченными. Будущее за реактивными моторами.

Слушатели, особенно моторостроители, начали возмущаться, называя реактивную технику «далекой перспективой» и «котом в мешке». Андрей поднял руку:

– Безусловно, они появятся не завтра. Но и не в таком уж далеком будущем. За рубежом, по нашим данным, ведутся интенсивные исследовательские работы в этом направлении. Мы не имеем права отстать! Поршневая техника уже подходит к пределу своих возможностей. По нашим сведениям, интересные работы в этой области проводит харьковский конструктор Люлька. Предлагаю вызвать его в Москву и поручить создание небольшого, на первых порах, исследовательского КБ. Одна из основных проблем тут в материалах, работающих при больших термических нагрузках в агрессивной среде. Их пока нет. Поэтому первые образцы реактивных двигателей будут иметь смехотворный ресурс. Это не страшно, главное, отработать конструкцию, пока создаются новые материалы.

Упоминание об иностранных работах моментально сняло все возражения.

– А что насчет двигателей М-62 и М-11? – вернулся к ближайшим планам прилежно записывавший услышанное в свой блокнот Шахурин. – Они широко используются сейчас.

– Как что? Продолжать производство в необходимых количествах, параллельно с новыми. Теперь поговорим о самолетах. Выпуск последних модификаций И-16 и И-153 необходимо продолжать в наибольших объемах, не мешающих налаживанию выпуска новых типов. Где это возможно – организовать параллельное производство. Эти машины понадобятся нам в любом случае. По мере возможности необходимо выпускать пушечные варианты этих машин и в обязательном порядке оснащать их держателями для РСов.

По новым самолетам. Ввиду отставания в разработке и отсутствия достаточного количества пригодных двигателей считаю, что незачем ждать окончательного варианта чертежей. Необходимо запускать производство прямо сейчас, пусть и без установки части отсутствующего пока оборудования и даже мотора. Двигатели могут быть установлены и позднее, дополнительными силами, не занимая конвейер. И неважно, что в случае изменений в окончательной техдокументации часть оснастки придется переделать. Пусть мы потеряем на этом деньги, но зато выиграем в темпах подготовки к войне. А это гораздо важнее денег.

– А если на испытаниях машин будут выявлены недостатки, требующие кардинального изменения конструкции? – спросил замнаркома Яковлев.

– Этого не будет, у нас нет права на такие ошибки, – уверенно заявил Андрей, знавший, что ни у одной из рекомендованных к производству опытных самолетов не возникнут при испытаниях проблемы, потребующие переделки конструкции с нуля.

– Еще на заметку конструкторам. Создается впечатление, что при проектировании кабин самолетов не берется в расчет их э… удобство для летчиков, – Воронов не был уверен, что здесь знакомы с термином «эргономика». – Видимо, вы считаете, что советский летчик может работать в любых условиях? Да, может. Но эффективность этой работы резко снижается. Вы понимаете, что это значит в бою? Пригласили бы, что ли, летчиков-испытателей для консультации при макетировании кабин. Вот мы недавно закупили для изучения образец немецкого истребителя «Мессершмитт БФ-109Е». Так изучайте! Посидите в его кабине, ощутите, насколько много его конструкторы думали об эффективности работы летчика. Органы управления и приборы расположены в том порядке, в котором их использует пилот. Все продумано до последней детали, даже тангетка радиостанции вынесена на рычаг управления двигателем, именно туда, где и находится левая рука летчика при маневрировании в воздушном бою. Советую хорошо подумать над этим. Кроме того, для истребителей существует проблема хорошего обзора назад. С появлением на новых самолетах закрытых фонарей их задняя часть сделана плавно переходящей в высокий гагрот. Это, конечно, верно с точки зрения аэродинамики, но сильно ограничивает обзор задней полусферы. Обязательно необходимо делать фонари машин каплевидной формы. И добавить зеркало заднего обзора, как на новых английских истребителях.

– А вот на этом вашем «Мессершмитте» нет ни того, ни другого! – возразил один из конструкторов, уже, видимо, успевший ознакомиться с немецкой машиной.

– И их пилоты очень сильно об этом пожалеют! Есть еще вопросы?

– На совещании в Кремле вы упомянули о необходимости создания двухмоторного бронированного штурмовика, – напомнил Шахурин. – Не совсем понятно, что именно вы имели в виду и чем вам не подходят имеющиеся опытные машины аналогичного назначения?

– Да, действительно! – поддержал его Ильюшин. – Чем плох создаваемый в моем КБ штурмовик?

– Ваш штурмовик, в общем, неплох, – ответил Андрей. – Хотя и требует значительных доработок. Мы же рекомендовали запустить его двухместный вариант в серию. Но в том-то и дело, что быстро это не получится. А нам позарез нужны сотни освоенных пилотами машин уже к лету. Поэтому срочно требуется что-то простое, дешевое, но достаточно эффективное. Вот, например, что-то типа этого.

Воронов достал из портфеля лист бумаги с эскизом бронированного штурмовика бипланной схемы с изогнутым вниз в виде «чайки» нижним крылом, который он по-быстрому набросал вчера и передал его конструкторам. Поизучав несколько минут достаточно дилетантское творение Андрея, они не стали скрывать ухмылок.

– Не полетит! – заявил один из них.

– Конечно, это же только концепция, – парировал Андрей. – На то вы и авиаконструкторы – сделаете так, чтобы полетело.

– Это даже не вчерашний, это позавчерашний день авиастроения! – присоединился другой конструктор. – Похоже на наши первые попытки создания бронированного штурмовика лет десять назад!

– Да, и этот опыт тоже нужно использовать. А дело не в том, какой это день, а в эффективности и стоимости, – возразил Воронов.

– Ну, со стоимостью понятно, – сказал Шахурин. – А где здесь эффективность?

– Для того чтобы это понять, давайте посмотрим, по каким целям и каким способом будет применяться эта машина и какие средства противодействия встретит. Этот самолет не предназначен для нанесения ударов по стационарным, хорошо защищенным средствами ПВО целям, таким как железнодорожные станции, мосты и аэродромы. Его жертвами будут полевые части на линии фронта и колонны снабжения противника в ближнем тылу. Поэтому средствами противодействия, с которыми он столкнется, будут истребители и легкая полевая ПВО. От истребителей основная защита – это наши истребители. Без прикрытия любой бомбардировщик или штурмовик – легкая цель. И мощное бронирование здесь только плюс, учитывая, что на новые немецкие истребители ставятся «недопушки» МГ-151 калибра 15 миллиметров. Реально сделать самолет мало уязвимым для них. А теперь посмотрим, из чего состоит ПВО полевых частей Вермахта. Не будем учитывать тяжелые зенитки калибра 88 миллиметров, они не могут работать по маневрирующему на бреющем полете штурмовику. Остаются 20-мм автоматические пушки, крупнокалиберные и обычные пулеметы. Автоматические пушки представляют реальную опасность для такой машины, тем не менее она в состоянии выдержать несколько попаданий. Пулеметы же не так опасны, а именно они составляют большую часть имеющихся сейчас у полевых частей средств. Внедрение малокалиберной зенитной артиллерии идет, но не такими уж быстрыми темпами. Летом будущего года основой ПВО останутся пулеметы. В дальнейшем же, когда эту нишу массово заполнят автоматические пушки калибра 20 и более миллиметров, основной защитой штурмовика станут скорость и вертикальный маневр, которыми и обладает опытная машина Ильюшина. Поэтому предлагаю выделить опытного конструктора, например Томашевича, для детальной проработки проекта.

Томашевича Андрей предложил не просто так, именно его проектом простейшего штурмовика «Пегас» 1942 года он и был вдохновлен на эту идею. Тогда справился, значит, и сейчас справится.

Общая беседа как-то незаметно разбилась на отдельные обсуждения по группам. Андрей побеседовал по очереди с некоторыми из конструкторов, ненавязчиво подчеркивая известные ему недостатки их машин, и вскоре покинул наркомат.

 

Глава 12

Прошедшая неделя была, наверное, самой напряженной в жизни Андрея. Что в той, что в этой. Невероятное количество написанных им документов, огромное количество совещаний и просто бесед с разными государственными, военными и научными деятелями. После совещания по проблемам авиации прошло еще одно, посвященное бронетанковой технике. Хотя знания Воронова в этой области и были заметно меньше, чем в авиации, но и здесь ему пришлось выдержать нелегкую дискуссию. Начальник Автобронетанкового управления Федоренко, пригласивший на совещание несколько ведущих конструкторов танков из Харькова и Ленинграда, основных центров танкостроения на тот момент, не желал соглашаться с доводами Андрея, упирая на боевой опыт последних лет:

– Течение французской кампании, например, однозначно показало преимущество подвижных, вооруженных легкими и средними танками германских бронетанковых дивизий над противником, имевшим значительное количество тяжелых малоподвижных танков с противоснарядным бронированием. Вы же утверждаете, что легкие танки бесперспективны и могут использоваться только как вспомогательные! Несомненно, тяжелые танки нужны для прорыва укрепленных оборонительных линий, но для развития глубокой операции – только легкие.

– Да не было никакого преимущества! – возразил Воронов. – Немецкие и французские танки лоб в лоб практически и не встречались. Немцы ударили там, где их не ждали, и французы растерялись. Хотя Гудериан рисковал, слишком оторвался от пехоты и снабжения. Хороший фланговый контрудар поставил бы крест на этой затее. В нормальных же условиях танки с противоснарядным бронированием гораздо более живучи, особенно при хуже, чем у противника, обученных экипажах. Поэтому основной упор нужно сделать на танки Т-34.

– Но их только начали выпускать. Чем же, по-вашему, мы укомплектуем разворачиваемые мехкорпуса, если вы предлагаете отказаться от использования большинства старых танков?

– Во-первых, штаты мехкорпусов непомерно раздуты. Как можно нормально управлять соединением в 1000 танков? Конечно, нечего и думать полностью закончить формирование всех 29 мехкорпусов к следующему лету. А недоформированные будут еще менее боеспособны. Считаю необходимым вместо гигантских мехкорпусов создавать более компактные, состоящие из одной танковой и одной мотострелковой дивизии. Не начинать формирование следующего, полностью не укомплектовав предыдущий всей положенной техникой. Пока будем использовать самые новые из имеющихся танки БТ-5, БТ-7 и последних модификаций Т-26. По мере поступления Т-34 будем переукомплектовывать один полк каждой из танковых дивизий ими. Кроме того, в составе мехкорпуса должен быть отдельный полк самоходных противотанковых орудий, в каждом танковом полку – рота зенитных танков и еще по отдельному полку таких в составе мотострелковых дивизий. Лишним будет упоминать, что все части в составе мехкорпуса обязаны иметь всю полагающуюся им по штату технику, чтобы пехота, артиллерия и снабжение не отстали от танков. Только так можно обеспечить его эффективное использование. Лучше пусть будет меньше мехкорпусов, но полностью готовых к бою.

Федоренко некоторое время молча недоумевающе смотрел на Андрея. Наконец, откашлявшись, спросил:

– Вы упомянули самоходные орудия и зенитные танки. Что это такое, зачем они нам нужны и где мы их возьмем?

– Отвечу по порядку. Самоходные орудия на шасси танков – эффективное противотанковое средство, модификации с более мощной пушкой могут быть использованы и для взламывания обороны противника. У нас их нет, поэтому получить мы их можем двумя путями: переделкой из имеющихся на вооружении танков и скорейшей разработкой новых. На первое время будем ставить на них 45-, 57– и 76-миллиметровые пушки. В дальнейшем и более мощные – 122 и 152 мм. Так как самоходки занимают в бою практически ту же нишу, что и тяжелые танки, то производство последних считаю нецелесообразным. На их базе следует развернуть производство самоходок.

– Но наши тяжелые танки КВ успешно прошли войсковые испытания и приняты в серийное производство! – возмущенно воскликнул ведущий конструктор Ленинградского Кировского завода Духов, создатель этих танков.

– Это прекрасные танки, но производство самоходок гораздо проще. Им не нужна вращающаяся башня, достаточно неподвижной, хорошо бронированной только в передней проекции рубки. Это значительно удешевляет и ускоряет производство. Поэтому от КВ, к сожалению, придется отказаться.

Конструктор с надеждой посмотрел на Сталина, но тот проигнорировал его умоляющий взгляд.

– А зенитные танки? – напомнил Федоренко.

– Авиация сейчас является основной угрозой наземным силам. Поэтому очень важное значение имеет полевая противовоздушная оборона, все время находящаяся рядом. Мы до последнего времени значительно недооценивали ее роль. Самым эффективным средством являются скорострельные автоматические пушки калибра 20—37 миллиметров. К сожалению, на данный момент у нас таких нет. Насколько мне известно, опыты по использованию для этой цели авиационной пушки ШВАК окончились неудачей. Поэтому на первых порах будем ставить сдвоенные и счетверенные крупнокалиберные пулеметы. Необходимо проверить возможность переделки части старых танков Т-26, БТ-2 и других для этой цели в армейских ремонтных мастерских и выпуска соответствующих ремкомплектов. Ну и выпускать новые на базе шасси одного из легких танков и на грузовиках.

– Понятно, хотя и менять 37-миллиметровую пушку старых танков на спаренный пулемет – довольно странный, с моей точки зрения, шаг. Но как можно делать ставку только на недоработанный Т-34, без тяжелых и легких танков? В его конструкции еще много слабых мест.

– Более чем много. Но, во-первых, тяжелые танки мы заменяем самоходками, а легкие – зенитными, с возможностью использования и против наземных целей для поддержки пехоты. А Т-34 нужно продолжать дорабатывать во время серийного производства. Насколько мне известно, у него неудачная трансмиссия. Также есть жалобы на недостаточный обзор у командира и плохой прицел. Поэтому прежде всего на серийных машинах необходимо добавить командирскую башенку и заменить прицельное приспособление. Взять за образец германское, например. Ну и постараться устранить другие известные недостатки. Вместе с тем нужно ускорить разработку следующего среднего танка на базе Т-34. В нем заложен большой потенциал для развития. Самая эффективная мера – расположить силовую установку поперек корпуса. Это позволит сократить длину танка и сместить башню назад, к центру тяжести, что положительно скажется на точности стрельбы и, самое главное – позволит нарастить толщину лобовой брони, что невозможно на Т-34 из-за повышения нагрузки на передние катки. Кроме того, следует проработать возможность установки дополнительных экранов на основную броню. Это понадобится для защиты от новых кумулятивных боеприпасов, которыми, по нашим данным, скоро будут оснащены германские войска.

– Это что еще за зверь на нашу голову? – удивился «главный танкист».

– Эти боеприпасы используют известный эффект кумуляции, с помощью которого большая часть энергии взрыва собирается в обладающий огромной скоростью «палец». Он прожигает, или, что вернее – продавливает броню любой твердости на значительную глубину. Мы уже дали задание Академии наук и Наркомату вооружений разработать подобный боеприпас.

– Черт знает что понапридумывают, е… – Федоренко явно собирался смачно выругаться, но, покосившись на Сталина, воздержался.

От состоявшейся следующим вечером встречи Сталина с руководством ГАУ (Главное артиллерийское управление Генштаба) во главе с маршалом Куликом и наркомата вооружений Андрею удалось отмазаться, сославшись на слабую осведомленность в этой теме и отделавшись написанием памятной записки для вождя. В ней он упомянул о тех важных недостатках, о которых помнил. В их числе были: ошибочность прекращения производства 45-миллиметровой противотанковой пушки, необходимость разработки ее более мощного варианта, а также ускорение разработки еще более мощной 57-миллиметровой пушки конструктора Грабина. Также отметил ошибочный отказ от принятия на вооружение противотанкового ружья калибра 14.5, нужность массового производства ракетных систем залпового огня и особенно подчеркнул необходимость срочной разработки противотанкового гранатомета, снабдив записку его схемой. Пусть товарищ Сталин и сам попрогрессорствует, не маленький, справится. Ему это и легче, у него точно не будут спрашивать, откуда он это взял.

Вместо этого Андрей встретился с наркомом РККФ Кузнецовым. Тот в полном расстройстве от значительного сокращения военных судостроительных программ поначалу встретил Воронова не особо радушно. Андрей, как мог, более тактично постарался объяснить ему, что в предстоящей войне решающими будут действия на суше и поэтому приходится сильно экономить на флоте. Упомянул о значительно возросшей роли авиации, в том числе и на море, и порекомендовал Кузнецову уделить повышенное внимание противовоздушной обороне на флотах. Чтобы поднять ему настроение, Андрей немного заглянул в будущее:

– После того как мы ликвидируем непосредственную угрозу на суше, ведущая роль флота станет несомненной. Когда СССР станет одной из основных мировых держав, без мощного военного флота не обойтись. Правда, его основу составят авианосцы. Такие тенденции, ничего не поделать. Так что и на вашей улице будет праздник.

Нельзя сказать, что туманные обещания Воронова вызвали у Кузнецова прилив восторга, но смотреть он стал более дружелюбно. Андрей этим воспользовался, чтобы поговорить о главном, ради чего он и пришел:

– Товарищ Кузнецов, ведь речные военные флотилии находятся под вашим руководством, верно?

– Да, конечно. А что?

– Так как на нашей западной границе много рек, то речные флотилии имеют важнейшее значение для обороны. Необходимо принять все возможные меры для их укрепления и усиления. Прежде всего, опять же в области противовоздушной обороны – максимально увеличить количество зенитных средств на катерах. Но, как я понимаю, далеко не все катера в составе флотилий были изначально предназначены для военных целей? Специализированных кораблей мало, и они тоже уже не очень соответствуют современным требованиям. Предлагаю вам плотно заняться скорейшим производством современных катеров, тем более, что на судостроительных заводах появились свободные мощности. Было бы превосходно, если может быть быстро разработан новый катер водоизмещением тонн в 300—400, с противоснарядным бронированием толщиной 70–100 миллиметров и мощным зенитным вооружением в дополнение к основному. Такой катер обладал бы хорошей боевой живучестью в современной войне и сильно помог бы в обороне водных артерий.

Прощаясь, Андрей с удовлетворением заметил, что ему удалось заинтересовать Кузнецова этой проблемой.

А вот от итогового заседания Государственного комитета обороны Воронову увильнуть не удалось. Правда, в отличие от предыдущего раза Андрей большей частью слушал, а не говорил. Первым выступал начальник генштаба Мерецков, который сообщил, что за прошедшую неделю оперативный отдел подготовил несколько вариантов оборонительного развертывания в соответствии с полученными на прошлой неделе указаниями. Сами проекты планов представлял заместитель начальника оперативного отдела Василевский, который и был одним из их авторов. Повесив на стенд большую карту западной части Советского Союза, он, пользуясь указкой, представил три варианта организации обороны, отличающиеся некоторыми деталями. В них варьировались количество необходимых дивизий и расположение некоторых участков обороны. Все три варианта опирались на линию укрепленных районов на старой границе, известную за рубежом под названием «Линия Сталина», дополненную во многих местах эшелонированными полевыми укреплениями, где и должны были находиться большинство стрелковых дивизий. За ними располагались механизированные «кулаки» для парирования прорывов. Один из планов предполагал проведение на третьей-четвертой неделе войны мощного контрнаступления на севере с целью отрезать и разгромить «пропущенную» в Прибалтику группу армий «Север» Вермахта. Оставшиеся два варианта не предусматривали наступательных действий в первом периоде войны.

Основной спор возник вокруг вопроса о приграничной зоне между старой и новой границами. Мнения разделились: Мерецков предлагал в угрожаемый период вывести оттуда практически все войска, кроме личного состава погранзастав, для того, чтобы противник нанес удар «с разгона» по пустому месту, выявив этим направления главных ударов. Нарком обороны Тимошенко, напротив, настаивал на необходимости оставить значительные подвижные силы прикрытия численностью не менее трети от общего количества механизированных частей на западной границе, которые, отступая с боями, задержат и ослабят ударные группировки противника. Мнения остальных лежали между этими крайними позициями. Спор разгорелся не на шутку. В какой-то момент Ворошилов заявил:

– Насколько я помню, закрепиться на старой границе предложил товарищ Воронов. Почему же он сам еще не высказался по этому вопросу?

Пришлось Андрею тоже принять участие в дискуссии. Вначале он напомнил о необходимости имитировать нахождение в приграничной зоне основных сил Красной Армии.

– В связи с этим придется оставить там определенное количество войск. Часть их отойдет с боями к старой границе, остальные, заранее составленные из подразделений, прошедших диверсионную подготовку, останутся там и перейдут к партизанским действиям, опираясь на подготовленную заранее разветвленную систему замаскированных складов и баз. Подумайте, у нас сейчас есть возможность самим обустроить будущий ближний тыл противника. Представьте себе, что смогут там сделать несколько десятков тысяч подготовленных диверсантов, не испытывающих недостатка в боеприпасах, пище и убежищах. Разгром колонн снабжения, разведка, наведение авиации. Да много еще чего. Если добавить к этому заранее заминированные мосты, дороги и другие объекты, то легкой жизни у наступающего противника не будет. К этому и нужно приложить все усилия.

Споры продолжались еще долго. Не привыкший к таким длинным и напряженным совещаниям Андрей сильно устал, и к концу у него разболелась голова.

В воскресенье Воронов с чувством выполненного долга отправился отдыхать. Предстояла встреча с Аней, и Андрей озаботился проблемой скрытия факта своего постоянного сопровождения охраной. А то как-то неудобно, вызывает подозрения. В прошлый раз он выдал охранников за своих соседей по квартире, но если они вечно будут маячить возле него без видимой причины, то этим объяснением не обойдешься. Поэтому он осторожно попросил одного из охранников, Женю, из разговоров с которым выяснилось, что он женат, пригласить на совместную прогулку супругу для маскировки. К его удивлению, Женя легко согласился, намекнув, что получено указание свыше по возможности не препятствовать личной жизни «клиента». «Ура! Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую молодость! Начались обещанные послабления?» – обрадовался Андрей.

Вчетвером, включая супругу Жени, которая, как оказалось, тоже была из «органавтов» и потому, видимо, не сильно отличалась общительностью, подошли к Аниному общежитию. Как и рассчитывал Андрей, присутствие женщины в компании придало Ане уверенности, и она обошлась без сопровождения подруг. Для основного развлечения молодежи – танцев – было еще рано, и Воронов поинтересовался у девушки, куда бы она хотела пока пойти. Та на минутку задумалась, после чего сказала:

– Мне недавно говорили, что тут недалеко есть музей, где выставлены кости древних чудищ. Ну, которых в земле откапывают. Очень хотелось бы посмотреть.

– Динозавров, что ли? – переспросил Андрей.

Аня смущенно кивнула.

– Кто-нибудь в курсе, где находится палеонтологический музей? – обратился Воронов к спутникам.

– Так он здесь рядом, на Большой Калужской, – сообщил Женя.

Через пять минут они были уже у входа в музей. До закрытия оставалось еще больше двух часов, так что для осмотра экспозиции оставалось достаточно времени. Музей был совсем не такой, каким его посещал Андрей «у себя». Намного меньше экспонатов, картинок с изображением древней фауны. Бедновато, в общем. Да и размещался он в совсем другом здании значительно меньшего размера.

Но Аня была в восторге, ее поразили размеры бывших хозяев планеты. С опаской она осмотрела кусок челюсти тираннозавра с хорошо сохранившимися двадцатисантиметровыми клыками.

– Какой ужас! Он же человека на раз бы перекусил пополам!

– Вряд ли он заинтересовался бы такой мелочью, как человек. Ему подавай дичь покрупнее. Вот такую, например.

Андрей показал рукой на почти целый скелет диплодока, огромного травоядного динозавра, занимавший значительную часть места в центре сравнительно небольшого зала. От него как раз отошла большая стайка ребятишек, и место возле ограждения освободилось. Только у пятиметрового хвоста чудища о чем-то спорили двое мужчин. Один, маленький толстячок, эмоционально размахивал руками, доказывая что-то своему собеседнику, мощному мужику, стоявшему к Андрею спиной. Воронов с компанией подошли поближе к скелету.

– А почему у него такая маленькая голова? – удивленно спросила Аня.

– А зачем ему большая? Мозгов не больше, чем у курицы, а питался он только травой и листьями.

– Такой большой и ел только траву? И при этом у него были куриные мозги?

– Так курица и есть потомок динозавров, – сказал Андрей.

– Извините, а почему вы так решили, молодой человек? Вы биолог? – раздался неожиданно голос из-за спины. Андрей обернулся и встретился взглядом с тем самым мужчиной, с которым спорил толстячок. Теперь он мог разглядеть его обветренное волевое лицо, казавшееся смутно знакомым. «Я определенно видел его фотографию. Кто же он? И что ему ответить? Не рассказывать же теперь про ДНК, который откроют только лет через десять?»

– Нет, я не биолог. Но читал, что некоторые ученые считают птиц потомками динозавров. А вы здесь работаете? – поспешил Андрей переменить скользкую тему.

– Не в музее, – усмехнулся мужчина и протянул Воронову руку. – Ефремов Иван Антонович, заведующий лабораторией Палеонтологического института.

«А, так вот кто это такой! Какая неожиданная встреча!» – удивился Андрей, пожимая крепкую руку любимого писателя-фантаста своей юности, который, впрочем, пока еще никакой не писатель.

– Андрей Воронов, – представился он. – Сотрудник э… наркомата авиапромышленности. Вы, вероятно, участвовали во многих палеонтологических экспедициях. Расскажите нам что-нибудь о них.

– Да-да, расскажите, очень интересно! – поддержала его Аня.

Ефремов охотно исполнил их просьбу. Как Андрей и ожидал, тот оказался прекрасным рассказчиком. Его живописные, полные захватывающих подробностей описания путешествий и поисков древних костей надолго приковали к себе внимание спутников Воронова.

– А от чего все-таки погибли динозавры? – спросила Аня.

– От изменения климата в результате падения огромного метеорита, – встрял Андрей, забыв об осторожности.

Ефремов удивленно посмотрел на него:

– Действительно, есть такая теория, но у нее мало доказательств. Да и как падение даже крупного метеорита могло вызвать глобальное изменение климата?

«Блин, ну чего я опять влез? Они же тут, слава богу, не знают ничего про теории типа «ядерной зимы». Придется рассказать».

– Мощнейшее пылевое облако, поднятое ударом в верхние слои атмосферы и дополненное гарью от многочисленных лесных пожаров, на много лет изолирует Землю от солнечных лучей, отражая их обратно в космос. Достаточно для глобального изменения климата?

– Может быть. Интересная мысль!

– А на нас тоже может вдруг упасть такой метеорит? – взволнованно спросила Аня.

– Может, – ответил Андрей и успокоительно добавил: – Но это очень редкое событие. А люди скоро научатся летать в космос и смогут выявлять заранее такие метеориты и отклонять их путь.

– Такой масштабный проект можно будет осуществить только усилиями всей планеты, – покачал головой Ефремов. – А это возможно только после победы коммунистического строя на всей Земле. До космических полетов еще очень далеко.

– Почему вы так думаете? Выход в космос не такая уж сложная задача. Хотите, познакомлю вас с человеком, который вполне серьезно рассчитывает осуществить космический полет еще при своей жизни?

– Неужели? Ну, раз вы работаете в авиапромышленности, вам, наверное, виднее. Конечно, я с удовольствием познакомился бы с таким человеком.

– Дайте мне несколько недель. Просто сейчас этот человек э… сильно занят. – Андрей уже добился у Сталина разрешения на освобождение Королева из «шарашки» и собирался заняться этим в ближайшее время. – А вы не хотели бы написать об этом книгу? Вы такой талантливый рассказчик и, как я заметил, человек с очень разносторонними интересами. У вас должно прекрасно получиться.

Ефремов немного смутился:

– Я мог бы попробовать. Но о чем?

– О космосе и о будущем коммунистическом обществе. Нам очень нужны такие книги, которыми можно заинтересовать молодое поколение. Расширить кругозор.

– Но я сам не очень это представляю. Теория суха и не описывает точное устройство будущего общества.

– В том-то и дело! Поэтому и важно описать его с более, так сказать, человеческой точки зрения. А вы можете посоветоваться с кем-то из партийных идеологов.

– С кем же?

– Это такой важный вопрос, что стоит обратиться прямо к товарищу Сталину. Я попробую устроить вам прием. Не боитесь? – Андрей испытующе посмотрел на собеседника.

Ефремов на несколько секунд потерял дар речи. Но быстро взял себя в руки:

– Не боюсь!

 

Глава 13

– Сильнее, сильнее педаль давай! – раздался в шлемофоне спокойный голос инструктора, с трудом пробиваясь через шум мотора и шуршание воздушных потоков. – Посмотри, ты же с набором идешь. Это спираль, а не вираж! Скорость падает, так и до штопора недалеко. Вот, теперь правильно. Так и держи!

Старый добрый учебный биплан У-2, залетанный до состояния средней потрепанности, но от этого не ставший менее надежным, наконец-то выполнял правильный установившийся вираж. Заставить его это сделать Андрею, сидевшему в передней кабине, удалось только с четвертой попытки, несмотря на тысячи часов виртуального налета. Слишком уж другие ощущения испытывает человек, сидя в реальном, вздрагивающем в воздушном потоке легком самолете по сравнению с удобно расположившимся в мягком кресле за компьютером. Это и гораздо больший угол обзора, и тряска с ускорениями, отчетливо воспринимаемые собственной задницей, и грохот двигателя, и сквозняк в открытой кабине, и запахи перегретого машинного масла, и широкий ход почти метровой ручки управления. Чтобы переложить ее между крайними положениями, необходимо ощутимо двигать рукой, в то время как для отклонения джойстика достаточно было слегка повернуть кисть. Ну и, конечно, сильное чувство высоты, вначале немного пугающее, но быстро переходящее в восторг. Только когда Андрей немного успокоился и попривык к новым ощущениям, у него начало что-то получаться.

А в задней, инструкторской, кабине сидел не кто иной, как летчик-испытатель Марк Галлай, чьими захватывающими книгами о работе испытателей Воронов зачитывался в детстве. Когда начальник отдела летных испытаний Центрального аэрогидродинамического института Иван Козлов, выполняя просьбу не забывшего о своем обещании Рычагова, почесав затылок и просмотрев расписание испытательных полетов, вызвал в кабинет именно Галлая, Андрей очень обрадовался.

На испытательный аэродром ЦАГИ Воронов приехал еще утром. Иван Фролович Козлов, в прошлом один из первых советских летчиков-испытателей, которого подчиненные за глаза уважительно называли «наш Фролыч», принял Андрея со всевозможным вниманием и, несмотря на занятость, лично провел по ангарам, показывая новейшую технику. Перед Вороновым предстали прототипы всех тех машин, в виртуальных кабинах которых он провел не одну сотню онлайн-боев. Он, разумеется, не отказал себе в удовольствии посидеть в каждой из них, потрогать органы управления и заодно попытаться оценить удобство их расположения. Хотя на земле это вряд ли удастся. Так что надо учиться летать, не откладывая. Козлов подробно докладывал о состоянии работ по каждому самолету, выявленных проблемах и выработанных рекомендациях по их устранению. Андрей слушал вполуха, больше наслаждаясь наблюдением за жизнью испытательного аэродрома. О проблемах опытных машин он и так был осведомлен, хотя тут и там и проскальзывали неизвестные ему детали.

С особым интересом Воронов осмотрел закупленные для испытаний немецкие машины. Среди них были одномоторные и двухмоторные истребители Мессершмитта, бомбардировщики Юнкерса и Дорнье.

– Как вы оцениваете эти машины? – поинтересовался он у Козлова.

– Хорошие, надежные самолеты, настоящие труженики войны. Качество изготовления впечатляет, – ответил тот. – По характеристикам несколько превосходят наши серийные машины, но уступают опытным. В частности, «Мессершмитт БФ-109» имеет меньшую скорость и скороподъемность по сравнению с нашими новыми истребителями.

– С опытными, не забывайте! А в серии характеристики неизбежно упадут. Кроме того, какая модификация «сто девятого» была закуплена?

– Е-4, самая новая из находящихся в производстве.

– С начала выпуска серии Е прошло уже полтора года, – заметил Андрей. – Надо предполагать, что с кульманов конструкторов Мессершмитта уже сошли чертежи следующей модификации, которая имеет гораздо более высокие характеристики.

– Конструкция этой машины не имеет значительных резервов для совершенствования, – возразил Козлов. – В процессе предыдущих модификаций конструкторы выжали из нее почти все, что она могла дать. А разработка совершенно нового самолета – процесс не быстрый.

– А по полученным нами сведениям, – сделал ударение на последних словах Андрей, создавая впечатление наличия неких разведданных, – резервов для модификации еще достаточно. Более мощный двигатель, улучшение аэродинамики. Так что расслабляться рано, надо выжимать как можно больше из новых конструкций. Кстати, а почему немецкие самолеты до сих пор в ЦАГИ, а не в НИИ ВВС? Где же проводятся испытания по боевому применению?

– Мы еще не закончили нашу программу испытаний. Но военные летчики-испытатели уже ознакомились с этими машинами, выполнили несколько полетов.

– Желательно не затягивать с передачей их в НИИ ВВС. Необходимо как можно скорее подготовить инструкции для строевых пилотов по наиболее эффективной борьбе с ними.

Вернулись в кабинет Козлова, и тут Андрей и напомнил о просьбе Рычагова. Хотя и было видно, что начальник испытательного отдела заметно удивлен, но возражений не последовало. Видимо, Рычагов был достаточно убедителен для того, чтобы Козлов предпочел не отказывать в прихоти высокому гостю.

Вызванный в кабинет Марк Галлай, высокий брюнет в потертом кожаном летном комбинезоне, поначалу решил, что просто нужно «покатать» очередного начальника. Такое «задание» не было редкостью, посещающие испытательный аэродром гости регулярно выражали желание прокатиться на самолете (в те времена мало у кого была такая возможность, гражданских авиарейсов-то практически не существовало). И им обычно не отказывали. Поэтому Андрею пришлось объяснить ему ситуацию. Не истинную, разумеется, а очередную «легенду». Мол, он по образованию авиаинженер и на занимаемой им сейчас должности крайне необходимо иметь практическую возможность лично получать впечатления от новых опытных машин.

С Галлаем они быстро нашли общий язык. Марк, представитель редкой еще в то время «популяции» летчиков с инженерным образованием (которое станет обязательным для испытателей только после войны), убедившись в достаточной компетенции своего «курсанта» в области понимания устройства самолета и принципов полета, без лишних разговоров усадил того в переднюю кабину У-2. Проинструктировал о режимах полета и познакомил с расположением приборов на панели, которых было совсем немного.

Взлет, разумеется, выполнил сам инструктор. Набрав полкилометра высоты, тот передал управление Андрею. Несколько минут ушло у Воронова, чтобы приноровиться к управлению, после чего он осторожно начал выполнять простейшие фигуры пилотажа – набор высоты и крен. Самолет слушался превосходно. Чуть осмелев, Андрей выполнил несколько крутых горок и приступил к освоению разворота. Тут-то и ждали его первые сюрпризы. Машина ни в какую не желала выполнять маневр как полагается. Минут десять ушло у него, под чутким руководством инструктора, на то, чтобы научиться правильно координировать движения рукояткой управления, педалями и газом, считывая одновременно показания приборов. Наконец, выполнив без замечаний со стороны Галлая по паре правых и левых разворотов, Андрей впервые после взлета начал ощущать себя настоящим хозяином машины, полностью ее контролирующим.

– Ну что, хватит для начала? – раздался в шлемофоне голос инструктора.

– Слушай, давай еще «бочку» попробуем, – попросил закусивший удила Воронов.

Он убрал руки с управления, и Галлай продемонстрировал ему технику выполнения желаемой фигуры пилотажа, сопровождая пояснениями. Потом попробовал Андрей. Получилось так себе, но для первого раза неплохо. Повторил в обратную сторону.

– Нормально, – прокомментировал инструктор. – Давай к аэродрому, по компасу.

Сверяясь с картой, Воронов вел машину по требуемому курсу. Под руководством Марка выполнил последний разворот над аэродромом.

– А теперь попробуй выполнить расчет на посадку.

Рассчитывать, собственно, тут было нечего. Просто, развернув нос машины в створ полосы, было необходимо, учитывая высоту и скорость самолета, определить момент перехода к планированию. Так, чтобы оно завершилось в начале полосы. Это Андрей и сделал. Прикинув на глаз расстояние до аэродрома, он убрал газ и немного опустил нос самолета. Рев двигателя уменьшился и в открытой кабине отчетливо слышался шум обтекающего машину потока.

– Перелет! – спокойно констатировал из задней кабины инструктор. – Плюхнешься в середине полосы. Попробуй убрать излишек высоты «змейкой».

Воронов послушно ввел машину в правый вираж с небольшим креном и почти сразу переложил в левый. Это и называлось «змейкой». За счет большего пути, который проделывал при этом самолет, сбрасывались лишние запасы высоты или скорости.

Следя за показаниями приборов, еще раз переложил вираж в другую сторону, и тут самолет сотряс сильный удар. Выпустив от неожиданности ручку, Андрей тупо уставился на плексигласовый козырек кабины. Тот весь был заляпан кровью и… перьями!

– Да что я им, гадам, медом намазан, что ли! – заорал в шлемофон до того спокойный и добродушный Галлай, перехвативший управление резко накренившимся самолетом. – Ты как там, в порядке?

– Да вроде бы, – промямлил начавший приходить в себя Андрей.

Постепенно он осознал случившееся. Вошедший в вираж самолет догнал какую-то зазевавшуюся птицу и разрубил ее винтом. После чего ее останки и заляпали козырек. В принципе, ничего страшного. И раздражение Галлая теперь тоже было понятно. Андрей вспомнил из его мемуаров, что совсем недавно тот уже пережил подобное происшествие при испытаниях опытной машины. И в тот раз все не закончилось катастрофой только благодаря выдержке самого пилота. Так как самолет был двухмоторный, то птичка добралась до фонаря машины в целом виде, не разрубленная, и пробила его, ранив Марка. Из последних сил тот сумел посадить машину, потеряв сознание уже на пробеге, и долго потом лечил поврежденные осколками глаза.

На этот раз все обошлось. Без труда посадив самолет, Галлай сразу вернулся в нормальное расположение духа и стал подшучивать над Андреем:

– Вот видишь, ты хотел ускоренный курс обучения. Пожалуйста! Даже настоящее летное происшествие получил в первом же полете!

Тепло попрощавшись с ним и условившись о следующем занятии, Воронов покинул испытательный аэродром.

– Кито вам разрэшал начинат учытса лэтат? – с сильным акцентом вместо приветствия произнес вождь, уперев в Андрея взгляд, от которого того прошибло потом, несмотря на некоторую уже привычку к сталинским разносам. Еще по дороге в кабинет Воронов, понимая, что вождю уже все доложили, готовился к трудному разговору, предполагая активную оборону.

– Как кто? Вы! – сделав, насколько получилось, невинное выражение лица, ответил Андрей.

От такой наглости Сталин чуть не выронил трубку изо рта:

– Мне не докладывали, что птица вам прямо по голове попала. Или у вас головокружение от успехов? – тем не менее достаточно спокойно, даже с иронией, отреагировал тот, тоже, видимо, привыкший уже к не всегда адекватному поведению своего незваного «гостя».

– Но вы же сами предложили мне подписать обязательство способствовать освоению летным составом новой техники и новыми тактическими приемами! – поспешил объяснить Воронов. – А каким образом я это смогу сделать, сам не умея летать? Я знаком, например, со многими прогрессивными приемами воздушного боя. Но я умею выполнять их только на симуляторе! На реальных машинах они выполняются иначе, а некоторые вообще будут невозможны! Вы хотите, чтобы я советовал летчикам в корне неправильные, быть может, вещи? Поэтому я чувствую себя обязанным сначала лично проверить все.

– А вот у меня сложилось впечатление, что вы просто развлекаетесь! Чувствуете себя, как будто вы на курорте. – Парадоксальные оправдания Андрея явно не достигли цели.

– Бегаете за девушками, летаете на самолетах в свое удовольствие. На народные деньги, между прочим! – продолжил вождь. – Вы думаете, товарищ Сталин не хочет научиться летать на самолете? Очень даже хочет! Только в отличие от вас он ответственный человек и не тратит свое рабочее время на опасные развлечения!

Сталин сделал перерыв в своей обвинительной речи для того, чтобы набить трубку. Воронов ждал, не решаясь пока больше ничего возражать. Тем более что укоры вождя были во многом справедливы. Действительно, после визита своего ночного «гостя» Андрей убедил сам себя, что он, рано или поздно, вернется домой, поэтому может вытворять тут все что угодно. Правда, дальнейшие события показали, что вытворять нужно в разумных пределах. На очередные границы которых ему только что опять указал Сталин. Но все равно Андрей в значительной степени воспринимал происходящее с ним как всего лишь захватывающую игру. И, соответственно, старался, по ходу дела, поиметь все причитающиеся по достигнутому положению удовольствия, как своего рода компенсацию за неудобства. Но так ли это на самом деле? Ведь в действительности он ни черта точно не знает! Быть может, «гость» был прав, и сейчас изменения в этом мире уже зашли настолько далеко, что путь назад отрезан. Или зайдут в ближайшем будущем.

Эта, обычно подсознательно отгоняемая мысль завладела Андреем, вызвав предательскую дрожь в коленках. Вдруг он таки доиграется? Что, если птица, окончившая свой жизненный путь сегодня на козырьке кабины, пробила бы его насквозь? Он умер бы по-настоящему?

Вытерев платком со лба выступивший там липкий противный пот, Воронов усилием воли загнал эти мысли обратно в подсознание, решив твердо придерживаться прежней позиции – «профессор» лишь пугал, на самом деле дорога обратно всегда останется открытой. Иначе можно просто съехать с нарезки. Хотя свои действия стоит продумывать получше. Он успокоился, но неприятный осадок от размышлений остался.

Сталин, как оказалось, еще не закончил разнос. Раскурив наконец трубку, он выпустил пухлый клуб дыма и, встав с кресла, продолжил:

– А ваша выходка с этим палеонтологом вообще переходит все допустимые границы! Кто вам дал право приглашать его ко мне на встречу? Чего вы вообще полезли в идеологию? Вы что, теоретик коммунизма? Что-то я этого не заметил. Почему вы выходите за рамки тех полномочий, которые я вам предоставил?

«Подробно ему докладывают, однако!» – удивился Андрей.

– Потому что надо думать и о завтрашнем дне тоже. На революционных лозунгах долго не протянешь. А научных и, что гораздо важнее, художественных работ, подробно и логически непротиворечиво описывающих жизнь будущего общества, у нас нет. Вот каждый и представляет его в меру своего воображения и образования. Чаще всего – в корне неверно. Некоторые просто подменили терминологию, отождествляя привычное понятие рая и коммунистическое общество. Типа, будет рай на Земле. Но это же совсем не так! Человек по натуре такое существо, которое предназначено для того, чтобы постоянно бороться. Если не за выживание и не за мешок денег, то, значит, за освоение новых пространств и против собственной лени. Без борьбы человек перестанет быть человеком. Это и надо показать. И начинать нужно безотлагательно.

Андрей перевел дух. Удалось ли заинтересовать Вождя? Сталин молча прогуливался по кабинету, размышляя. Потом спросил:

– А почему вы выбрали именно этого человека?

«Кажется, заинтересовался!» – обрадовался Воронов.

– Потому что это единственный из известных мне писателей, которому хоть в какой-то степени это удалось. И при этом он ученый-энциклопедист, умеющий писать интересно. А это очень важно. Я еще помню времена, когда лекции по научному коммунизму являлись скучнейшей обязаловкой, на которые по своей воле никто не являлся. Поэтому и нужен человек, способный создать живой и захватывающий мир.

Сталин выбил пепел из трубки и поднял глаза на Андрея:

– Возможно, в данном случае вы и правы. Я встречусь с этим палеонтологом. Посмотрим, – сказал он несколько мягче, чем прежде. – Но впредь я вам категорически запрещаю афишировать ваше участие в решении государственных проблем перед случайными людьми, без предварительного согласования со мной! Отнеситесь к этому с максимальной серьезностью. Что же касается ваших полетов…

Вождь сделал паузу, и Воронов затаил дыхание.

– … то можете продолжать, если считаете это необходимым. – Андрей облегченно выдохнул.

– Только с испытательного аэродрома и на машинах, уже завершивших цикл испытаний. С половинной заправкой топливом, – многозначительно добавил Сталин. – Я проинструктирую вашу охрану.

«Ну, понятно. С половиной бака из-под Москвы ни до одной границы не долететь. Подстраховался, усатый».

– А вашим инструктором пусть остается Галлай. С ним уже побеседовали.

«Бедный Марк! Надо будет перед ним извиниться», – решил Андрей, представляя, сколько седых волос добавилось у последнего после этой «беседы».

– И постарайтесь больше не сбивать птичек, – пошутил на прощание вождь.

 

Глава 14

Очередной рабочий день начался с небольшого конфуза. Несколько дней назад Андрей обратился к Берии с просьбой организовать ему посещение Особого конструкторского бюро НКВД номер 29 (впоследствии более известного под названием «Туполевская шарага»). Не то чтобы Воронов не мог этого сделать без помощи наркома внутренних дел, имевшиеся полномочия позволяли ему посещать любой объект на территории СССР. Но, не желая портить отношения со столь влиятельным лицом, он предпочел заранее согласовать с ним свой визит. Берия ответил, что он сам собирался в ближайшее время в очередной раз проинспектировать это заведение, и предложил Андрею составить ему компанию. Воронов не был так уж уверен – просто это совпадение или Берия хочет поближе с ним познакомиться. Интерес со стороны того Андрей чувствовал при каждой встрече, видимо, объяснения Сталина не удовлетворили до конца его любопытство. Но ничего страшного в этом не было, и Воронов согласился с предложением.

Встретились утром, и Берия пригласил Андрея ехать с ним в машине, хотя один из охранников уже подогнал закрепленную за Вороновым «эмку» из правительственного гаража. Андрей уже хотел было сесть на заднее сиденье надраенного до блеска черного наркомовского «Опель-адмирала», но тут-то все и началось. Спереди, кроме водителя, должен был сидеть телохранитель Берии, и больше мест в машине не было. Охрана Андрея, естественно, сразу же воспротивилась этому, настаивая на необходимости беспрерывного сопровождения своего клиента в соответствии с инструкцией, полученной лично от товарища Сталина. Лаврентий Павлович тут же предложил своему охраннику пересесть в «эмку» Андрея, чтобы освободить место для телохранителя Воронова. Тот наотрез отказался, мотивируя это точно такой же инструкцией из того же источника. Недавно Сталин, получив «сигналы» о случаях пренебрежения Берией мерами личной безопасности, обязал его охрану сопровождать того независимо от его собственного желания. Поэтому его телохранитель спокойно проигнорировал просьбу Генерального комиссара госбезопасности и не сдвинулся с места. Охранники Андрея в свою очередь продолжали настаивать, не особенно стесняясь в выражениях. Телохранитель Берии лениво огрызался в ответ.

Лаврентий Павлович некоторое время грозно взирал на происходящее через пенсне, но осознав, что его мнение здесь никого не интересует, предпочел не тратить времени:

– Товарищ Воронов, я считаю, что быстрее будет, если мы поедем каждый в своей машине, не так ли?

Андрей с радостью согласился прекратить этот бессмысленный спор и сел в свой автомобиль.

Ехать пришлось недалеко, и вскоре они уже были на улице Радио, около большого восьмиэтажного здания с зарешеченными окнами. Шедшему за Берией Андрею пришлось выслушать абсолютно невнятный доклад главного «надсмотрщика» ЦКБ-29 полковника Кутепова, слесаря-электрика по первой профессии. Впрочем, решением технических вопросов он почти не занимался, сосредоточившись на обеспечении режима. Затем Берия познакомил Воронова с главным конструктором отдела «103» Туполевым. Андрей Николаевич не выглядел особо бодрым. Сказывалась напряженная, почти круглосуточная работа над проектом «103», впоследствии получившим имя Ту-2. Да и тюрьма остается тюрьмой, несмотря на несравнимые с лагерями, практически «тепличные» условия, созданные руководством НКВД для заключенных конструкторов. Но что поразило Андрея, так это манера общения Туполева с самым главным начальником. Никакого заискивания, как у Кутепова. На вопросы Берии, особенно технического характера, отвечал медленно, с какой-то ленцой и даже пренебрежением. «Да, смелости ему не занимать. И самомнения тоже». Одной из причин, приведшей в тюрьму этого действительно выдающегося авиаконструктора, как раз и была неспособность признавать собственные ошибки и недоработки, которые могут случиться у каждого. При каждом разборе неудач он всегда находил виноватых в промышленности или в других местах, но только не у себя в КБ. Пока это не надоело Сталину.

Лаврентию Павловичу вскоре надоело вытягивать клещами ответы из Туполева, и он проводил Андрея по отделам, знакомя с некоторыми известными конструкторами. Нельзя сказать, чтобы они светились от радости при виде Берии, но на вопросы отвечали охотнее и полнее, чем их руководитель.

– У вас сложилось мнение, что проект «103» действительно настолько близок к завершению, как нам пытаются тут продемонстрировать? – спросил Воронова нарком.

– Да, проектные работы кажутся практически завершенными, – подтвердил тот после небольшой заминки, имитируя глубокую мыслительную работу по анализу полученной во время визита информации. На самом деле он, естественно, просто знал о ходе работ по будущему Ту-2 из «прошлой» жизни. Неизвестно, поверил ли этому Берия, который небрежно обронил, внимательно разглядывая Андрея:

– Ну, значит, конструкторов можно переводить в статус вольнонаемных?

«Вот хитрец, хочет, чтобы я влез не в свое дело, а он потом будет ссылаться на меня у Сталина. Типа переложить на меня ответственность за последующие события. Его можно понять, пока создатели машины являются заключенными, вся ответственность за результат их работы лежит на не особо компетентном в этой области наркоме, у которого и так слишком много важнейших дел. Вот и хочет избавиться хоть от одного. Но не за мой же счет!»

– Во-первых, такое решение выходит за рамки моей компетенции. А во-вторых, еще предстоят испытания, доводка и внедрение в производство. Не думаю, что в такой напряженный период стоит производить кардинальные перемены. А условия работы вы им создали здесь прекрасные, – отбрехался Андрей, помня, что Сталин и так считал освобождение Туполева преждевременным.

– Тем не менее вы добились освобождения одного из конструкторов, – продемонстрировал свою осведомленность Берия, умело скрывая разочарование ответом.

– Этот человек крайне нужен для важнейшего стратегического проекта, который откладывать нельзя. Я, кстати, очень надеюсь на вашу помощь в его организации.

– Куда же я денусь! – устало проворчал Лаврентий Павлович. – Хотите, сейчас поедем ко мне и обсудим детали?

– В другой раз, если можно. Я еще не закончил дела здесь.

Попрощавшись с Берией, Андрей вернулся к уже вздохнувшему было свободней и не ожидавшему возвращения начальства Туполеву. Тот недоуменно уставился на Воронова, не понимая, что еще понадобилось от него очередному «слесарю в штатском».

– Андрей Николаевич, я просто хотел бы пообщаться с вами в менее официальной обстановке. Во-первых, я не сотрудник НКВД, а во-вторых – авиаинженер по образованию, так что вам нечего меня опасаться, – поспешил успокоить его Андрей.

Особого успеха эти уверения не принесли, Туполев, как не раз уже битый волк, продолжал смотреть настороженно. Тем не менее Воронову удалось кое-как разговорить того, продемонстрировав свою компетенцию в области авиастроения. В присутствии Берии Андрей больше помалкивал, вот конструктор и воспринял его как очередного, ничего не смыслящего в деле начальника. Постепенно беседа приняла более теплый и даже в некоторой степени дружественный тон, чему способствовали как бы невзначай подброшенные Вороновым в разговор похвалы туполевским талантам.

– Вы не считаете, что в других условиях работа шла бы быстрее? – вдруг спросил осмелевший Туполев.

– Не знаю. Условия для работы и здесь неплохие, – осторожно ответил Андрей. – Я понимаю, конечно, что отсутствие свободы сильно удручает, но поверьте, на воле ваши коллеги сейчас тоже дома почти не бывают. Авиапромышленность мобилизована по нормам военного времени. А что касается судимости, то она будет снята в конце концов с вас и большинства ваших сотрудников. Потерпите еще немного. Главное сейчас – дать результат.

– А Петляков уже вышел! – обиженно пробурчал Туполев.

– Дал результат – и вышел! – отрезал Андрей, опасаясь дальше развивать эту тему, чтобы опять не навлечь гнев Хозяина. Охранники-то присутствовали при разговоре и все фиксировали в памяти.

– Вы лучше подумайте о том, как ускорить внедрение машины «103» в производство. «Наверху» считают необходимым начать серийное производство с января.

Лицо Туполева удивленно вытянулось:

– Как можно начинать подготовку массового производства, не проведя хотя бы неполных испытаний самолета? А если выявится необходимость значительной переделки конструкции?

– Не выявится! – с уверенностью ответил Воронов. Конструктор, не подозревавший об истинном источнике уверенности собеседника, посмотрел на того со смесью жалости и презрения.

«Да, не с той стороны я зашел! – укорил себя Андрей. – Не рассказывать же ему правду!»

– Поймите, Андрей Николаевич! Война на носу! Эта машина нужна будет фронту, как хлеб, как воздух! – Для пущей убедительности Воронов позволил себе процитировать еще не произнесенные слова Сталина. Хоть они и относились к совсем другой машине.

– Вы наверняка знаете, что внедряемый сейчас в нашей промышленности передовой плазово-шаблонный метод сборки самолетов, – продолжил он, – предполагает значительный объем предпроизводственной подготовки для изготовления всей необходимой оснастки. Поэтому прошу вас не откладывая выделить группу технологов для ее начала. Если что-то потом придется переделать – значит, переделаем. Ответственных за ошибки искать не будем. Сейчас не время экономить. Главное – не потерять темп.

Туполев, видимо, впечатленный прочувствованной речью Андрея, согласно кивнул.

– Кстати, Андрей Николаевич, чем занимается в вашем коллективе конструктор Королев? – сменил тему Воронов.

– Начальник отдела проектирования крыла. А что?

– А то, что вам придется подобрать себе другого начальника отдела.

Последовав указаниям Туполева, Андрей с сопровождающими быстро нашел нужное помещение. На массивной дубовой двери красовался пришпиленный неровный кусок бумаги с особо вразумительной надписью, наспех выведенной от руки: «Опкрыл пр.103». Что, надо полагать, означало: «Отдел проектирования крыла проекта 103».

«На буквах тут, видимо, принято экономить. Просто НИИЧаВо какой-то. Или это чтоб враги не догадались?» – рассмеялся про себя Воронов, открывая дверь. Возле одного из кульманов Андрей увидел того, кого искал. Хотя он и мало был похож на собственные фотографии более позднего периода, известные Воронову. Исхудавшее лицо со впавшими щеками, настороженный «волчий» взгляд. «Не успел еще оправиться после своих приключений», – понял Андрей. Дело в том, что этому человеку повезло гораздо меньше, чем большинству его коллег, почти сразу попавших в спецтюрьму для специалистов. Его же после суда, по ошибке направили по обычному этапу. Вместо закрытого конструкторского бюро пришлось год провести на Колыме. Здоровья это явно не прибавило. Только недавно, проверяя списки осужденных инженеров, ошибку обнаружили и исправили. И вовремя, долго он бы там не продержался.

Человек прервал разговор и вопросительно уставился на вошедших.

– Сергей Павлович Королев? – подошел к нему Андрей.

– Да. – На секунду в глазах того промелькнула тень испуга, сразу же подавленного волевым усилием. Наверное, неожиданный визит неизвестного, сопровождаемого еще двумя, по виду отнюдь не лаборантами, навевал неприятные ассоциации.

– Здравствуйте. Я из секретариата ЦК, занимаюсь вопросами авиастроения. Мы можем переговорить наедине? – поспешил развеять опасения собеседника Воронов.

– Пройдемте, пожалуйста, – конструктор указал рукой на отгороженный угол помещения, где, вероятно, располагалось нечто вроде импровизированного кабинета начальника отдела.

Усевшись с гостем в тесном закутке, Королев недоуменно покосился на втиснувшихся туда же охранников, несмотря на явное желание их, надо полагать, начальника поговорить наедине. Но, наученный, видимо, жизнью не лезть не в свое дело, промолчал.

Андрей начал беседу издалека. Поинтересовался здоровьем, условиями работы и содержания. Получив стандартные ответы, перешел к главному:

– Значит, так, Сергей Павлович. Судимость с вас снята. Вы теперь свободный человек!

На волевом лице его собеседника, застигнутого врасплох такой неожиданной новостью, застыло смешанное выражение радости и недоверия.

– Это не значит, разумеется, что вас посадили ни за что. Вы сами знаете, что небезгрешны. Просто примененная мера пресечения признана непропорциональной проступку, – остудил слегка радость конструктора Воронов, чтобы не сильно расслаблялся.

Королев хотел было что-то возразить, но сдержался. Действительно, формально его осудили за срыв программы создания крылатых ракет. Руководить этим сложным и несколько опережающим свое время проектом его «сослало» руководство РНИИ (Реактивного научно-исследовательского института) после того, как тот раскритиковал их взгляды на перспективы развития ракетной техники. Но следователей эти тонкости мало интересовали, так же как и проблемы со смежниками, не осилившими свою часть работы. А когда выяснилось, что Королев параллельно, «по-тихому», продолжал заниматься работами в области своих прежних интересов, используя выделенные ему ресурсы, последние сомнения в факте умышленного саботажа у следствия окончательно отпали. Если в более поздний период за несанкционированное расходование средств светил максимум строгий выговор, то в те непростые времена Королев сразу заработал 58-ю статью вместе с остальным руководством РНИИ.

– Чем бы вы хотели теперь заняться? – отвлек того Андрей от грустных воспоминаний.

– Я не должен разве продолжить работу на этой должности? – удивился Королев.

– Нет, не обязаны. Это же не ваш профиль!

– Тогда я бы мог вернуться к работе над крылатыми ракетами. А еще у меня имеются мысли насчет ракетных ускорителей для самолетов. С их помощью можно было бы взлетать с коротких площадок или ускорять истребители во время перехвата.

– Крылатые ракеты пока не очень перспективны. Разработать эффективную систему управления на данный момент слишком сложно. Впрочем, вы знаете это лучше меня. А ракетные ускорители для самолетов – тема, несомненно, нужная, но не самая важная. Я думаю, этим займутся другие специалисты, – продолжал наводить конструктора на правильную мысль Андрей.

– Тогда чем же? Я так понимаю, у вас есть конкретные предложения? – догадался тот.

– Да. Вернее, у нас есть информация о разработке одним из наших потенциальных противников жидкостной баллистической ракеты с дальностью 300—400 километров и весом боевой части около тонны. Это, по-вашему, реально?

Королев надолго задумался, возбужденно пробормотав: «Интересно, кто же это так далеко продвинулся?» Наконец он ответил:

– Думаю, что технически, при достаточной концентрации ресурсов на исследования и разработку, это реально. Непонятно только назначение такой ракеты. Ведь точность попадания на таком расстоянии будет чрезвычайно низкой. Километры, если не десятки километров.

– Да, точность в ближайшее время не обеспечить. Но существуют крупные цели, для которых и этого достаточно. Например, большие города, промышленные районы.

– Но это значит, что пострадает в основном гражданское население!

– Да, это скорее оружие сдерживания. Мол, в случае чего мы до вас все равно дотянемся. Кроме того, точность будет расти, а мощность боеголовок значительно увеличится. Наши ученые проводят работы над новыми сверхмощными боеприпасами, вам об этом пока знать не положено, но имейте в виду.

– Ну раз так, я готов приступить к работе. У вас есть более конкретная информация по зарубежным разработкам?

– Вот, – Андрей протянул листок бумаги с начерченной им по памяти схемой «Фау-2» в разрезе и перечнем основных ее характеристик.

Королев схватил его и стал жадно изучать.

– Как вы видите, противник остановился на использовании этилового спирта в качестве топлива и жидкого кислорода как окислителя. Я близко ознакомился с этой темой и считаю, что перспективнее заменить спирт керосином, – постарался Воронов сразу направить конструктора в правильном направлении. – Не обязательно заимствовать чужие решения.

Королев согласно кивнул, не отрывая взгляда от листка.

– И еще, Сергей Павлович. Вы должны четко понимать, что это только начало. Следующий этап – создание многоступенчатых межконтинентальных ракет. А вот после этого остается только один небольшой шаг до осуществления вашей заветной мечты – полетов в космос.

Конструктор вздрогнул и произнес срывающимся голосом:

– Вы и об этом знаете?

– Не только знаем, но и готовы оказывать всевозможную поддержку. В соответствии с изложенным мной планом работ. Сначала нужно обеспечить обороноспособность страны, а потом – космос. Тем более что технически одно вытекает из другого.

– А какие ресурсы будут предоставлены?

– Как вы понимаете, тема очень сложная и потребует большого количества предварительных научных исследований. Быстрого результата никто не ожидает. Пока для вас будет создано небольшое КБ. Вы займетесь там начальными опытно-конструкторскими работами и координацией деятельности других организаций, привлеченных к проекту. В дальнейшем, в соответствии с возможностями, мы постараемся выделить вам больше средств. Общее руководство работами будет осуществлять Лаврентий Павлович Берия. – При этих словах Королев непроизвольно поморщился.

– Не надо морщиться, – продолжил заметивший это Андрей. – Такой сложный межведомственный проект организовать сможет только он.

 

Глава 15

Андрей нетерпеливо пританцовывал на месте, поеживаясь от прохладного осеннего ветерка. Часы показывали уже двадцать минут девятого, а Аня все еще не появлялась. «Интересно, хоть в каком-то историческом периоде женщины не опаздывали на свидание?» – покоряясь неизбежному, размышлял он. От водоемов парка Горького несло сыростью, а на известную скульптуру обнаженной «Девушки с веслом» было просто холодно смотреть. «В мое время скульптор изобразил бы, наверное, «Девушку с мобилой». И вдвое уже в бедрах!» – шутил сам с собой Андрей, подрагивая от холода и жалея, что не надел теплую куртку.

Оба охранника притулились на скамейке неподалеку и делали вид, что дремлют. По крайней мере, так казалось немногочисленным случайным прохожим. Воронов опять взглянул на часы. «Нет, сорок минут опоздания в такую погоду – это уже форменное издевательство! Не случилось ли чего? Да что может случиться, я же говорил с ней по телефону два часа назад».

Ожидание стало невыносимым, и Андрей решил выдвигаться по направлению к Аниному общежитию, благо оно было недалеко. Потому что сегодня он был без «колес» – ради небольшой вечерней прогулки машину решили не брать. Воронов надеялся встретить Аню по пути, но вот в дальнем конце улицы уже показалось здание ее общаги, а сама девушка все не появлялась. Приближаясь к заветному подъезду, Андрей почуял неладное. Возле входа припарковались две характерные черные машины, а у двери подъезда толпились люди. Подойдя ближе, Воронов обнаружил, что толпа состоит из обитательниц общаги, частью знакомых, а дверной проем преграждает насквозь официального вида парень в темном костюме с хорошо заметной кобурой на поясе.

– Разойдитесь, граждане, не мешайте проведению оперативного мероприятия! – скучным голосом, видимо, уже не в первый раз, обратился тот к толпе.

– Ну а когда же мы, наконец, сможем попасть домой? – раздраженно отреагировали на его слова из озябшей на ветру группки девушек.

– Скоро, гражданки, скоро, – попытался успокоить их парень.

Все это Андрею крайне не понравилось. Он решил разобраться не откладывая:

– Что тут у вас происходит, товарищ? – напустив на себя начальственный вид и протиснувшись вперед сквозь толпу девушек, грозно вопросил он.

– Следственное мероприятие! – не менее грозно ответил парень, подозрительно разглядывая наглого незнакомца.

– Мне необходимо пройти внутрь! – заявил Андрей, протягивая тому свою «ксиву».

– Не могу пропустить без разрешения старшего! – чуть менее уверенней сказал парень, слегка впечатленный увиденным документом.

– Так позови его! – настаивал Воронов.

– Скоро сам выйдет, – продолжал упираться оперативник.

И точно, дверь распахнулась, и на пороге появился новый персонаж, выступавший с уверенным видом хозяина положения.

– Вот и товарищ лейтенант! – с облегчением указал Андрею выполнявший роль цербера оперативник.

Бросив взгляд на старшего, Воронов увидел за его плечом, в глубине коридора, заплаканную Аню, сопровождаемую к выходу двумя конвоирами в форме бойцов НКВД. Андрей похолодел: «Блин, не обмануло предчувствие! Это что, очередная провокация усатого? Но для чего? Или Лаврентий свою игру затеял? Ну, я им поиграю!»

– Лейтенант, у вас имеется ордер на арест этой девушки? – напористо обратился к тому Воронов, протягивая свои документы.

Старший группы настороженно взглянул на Андрея и взял «ксиву». По мере ее изучения его лицо, к удовлетворению Воронова, вытягивалось все больше и больше. Видимо, не часто обычному лейтенанту НКВД приходилось рассматривать такие удостоверения. Тем не менее, завершив чтение, тот с усилием захлопнул начавшую отвисать челюсть и твердо заявил, возвращая Андрею документы:

– Здесь ничего не сказано о том, что у вас есть полномочия вмешиваться в ход оперативных мероприятий НКВД. – Воронов при этих словах скрипнул зубами – крыть было нечем.

– Я не обязан вам ничего сообщать, – продолжил с непроницаемым лицом лейтенант. – Если у вас есть вопросы, обратитесь в управление в обычном порядке!

Командир оперативной группы отвернулся и проследовал к машине.

Андрей в растерянности оглянулся на своих сопровождающих. У тех тоже вид был крайне обескураженный. Заметно было, что и для них происходящее являлось полной неожиданностью. «Если бы это было делом рук Виссарионыча, то уж им-то он бы наверняка сообщил заранее. Во избежание нежелательных реакций клиента. Значит, это чья-то самодеятельность?»

– Слышь, Андрей, не кипятись! – зашептал ему на ухо охранник Женя. – Поедем за ними на Лубянку, там позвонишь Берии или даже Самому. И все устаканится!

– А на чем поедем, машины-то нет? – уныло напомнил Воронов, понимая, однако, что предложенный вариант действий – оптимальный.

– Да остановим сейчас мотор, не переживай! – ободрил его Женя.

Так Андрей и собрался сделать, но тут конвоиры вывели, наконец, арестованную на улицу. Та подняла опухшие от слез глаза и обнаружила в толпе Воронова. Остановившись от неожиданности, Аня как-то жалобно-радостно всхлипнула:

– Андрюша!

– Не задерживаться! – Один из конвоиров грубо толкнул девушку в спину. Та, вскрикнув, ударилась о борт машины.

Вот тут Андрея и переклинило. В один момент все доводы и расклады просто вылетели из головы. Не рассуждая, он с тигриным рыком бросился вперед. Не ожидавшие нападения сзади конвоиры огребли одновременно кулаками по затылкам и, приложившись об машину, сползли на землю, временно выбыв из игры. Уже успевшего усесться на переднее сиденье служебного «ГАЗ-М1» (имевшего прозвище «эмка», а используемого НКВД – «воронок»), но не закрывшего еще дверь лейтенанта ждал удар срезом этой самой двери по неосмотрительно высунутой на шум голове. Благо в «эмке», как и в большинстве машин того времени, дверь открывалась назад, и Воронов просто, не жалея сил, пнул ее ногой. Запихнув ошеломленную Аню на заднее сиденье, он наконец обернулся посмотреть на ситуацию в тылу.

За прошедшие несколько секунд там еще отреагировать не успели. Оперативник у двери тупо лупал глазами, а еще двое в коридоре были вообще пока не в курсе происходящего. Женя со вторым охранником подскочили к Андрею, но явно не представляли, что же им теперь делать – то ли вязать разбушевавшегося клиента, то ли обезвреживать его «оппонентов».

– Ты что же вытворяешь, Андрюха, б…! – зло прошипел Женя.

Продолжения дискуссия не имела, так как парень у подъезда перестал, наконец, лупать глазами и потянулся к кобуре. К чести Андреевых охранников, колебаться они перестали мгновенно. Женя выхватил пистолет (гораздо быстрее оперативника, по подготовке тот явно уступал) и выстрелил по карнизу над подъездом. Визг отрикошетившей пули был поддержан визгом толпы девушек у входа в здание.

– Бросай оружие! – заорал Женя, и оперативник с выбежавшими из подъезда товарищами последовали этому приказу. Да и как не последовать, когда на тебя почти в упор направлены два ствола.

Андрей краем глаза заметил движение внутри машины. Это оказался забытый им водитель, пытавшийся потихоньку достать оружие. Недолго думая, Воронов выбросил с переднего сиденья державшегося за окровавленный лоб и находящегося в шоке лейтенанта и, схватившись руками за крышу автомобиля, буквально вынес водилу со своего места ударом обеих ног.

«Мотать отсюда надо!» – решил Андрей и уселся за внезапно осиротевший руль.

– Ребята, быстро в машину! – крикнул он охранникам.

Те, секунду поколебавшись, нырнули внутрь, и Воронов, не откладывая, воткнул первую передачу.

– И куда едем? – осведомился Женя.

«И правда, куда?» – задумался Андрей, осваиваясь с неудобным для привыкшего к продуманной эргономике, рулю с усилителем и другим «примочкам» машин XXI века управлением. Хотя на «эмке» он уже ездил разок – попросился как-то сесть за руль для интереса, так что небольшой опыт вождения этого драндулета имелся.

«Так куда все-таки? На Лубянку? Оперативная группа чекистов производила впечатление настоящей. Так что нас там сразу повяжут, а потом начнут разбираться. Если вообще начнут. Вдруг это все-таки проделки Лаврентия Павловича. Тогда, получится, сами засунем голову в пасть ко льву! Нет, надо прямо к Сталину! Он вроде бы еще должен быть сейчас на рабочем месте».

В зеркало заднего вида было видно, как оставшиеся на ногах оперативники кинулись ко второй машине, прихватив по пути своего все еще не оклемавшегося командира.

– Давай на Лубянку! – приказал так и не дождавшийся ответа Женя.

– Нет, в Кремль, – возразил приноровившийся, наконец, к трофейной машине Воронов, поддав газа.

– Да ты что! На такой скорости кремлевская охрана начнет стрелять еще издалека! Тем более что за нами хвост! – Женя, тоже заметивший погоню, явно нервничал.

«На какой там еще скорости? Только за семьдесят перевалил. Не знают они тут, что такое скорость, тормоза!»

– Я перед воротами приторможу, не переживай! – сказал он вслух.

В первый поворот Андрей все-таки не вписался, немного не рассчитал и цепанул крылом фонарный столб. Аня завизжала, а Женя обеспокоенно буркнул:

– Не лети, они все равно за нами не поспевают!

Да, водитель преследователей явно не обладал сравнимыми навыками и заметно отстал. А выскочив после некоторых петляний на относительно прямую и широкую, пустынную по позднему времени улицу Горького, Андрей утопил газ до упора и выжал из несчастной «эмки» положенные ей по техпаспорту 105 километров в час. Правда, далось ей это нелегко. Новая, не более года назад сошедшая с конвейера машина тряслась и дрожала от напряжения. Дрожали и ее пассажиры, не привыкшие к таким скоростям. Аня, и так изнервничавшаяся, всхлипывала и причитала, а охранники сквозь зубы материли Воронова.

– Да не тряситесь вы, взлетать я не буду! – попытался он успокоить их шуткой, но безуспешно. Пришлось немного сбросить скорость.

После очередного перекрестка Андрей опять с удивлением заметил в зеркале своих преследователей. Их водитель, может быть, и не умел так быстро ездить, но зато гораздо лучше знал город и смог сократить путь.

– Блин, мать его! – выругался Воронов. Теперь он не мог уменьшить скорость перед милицейским постом на Манежной площади. Пришлось лихо пролететь мимо него. Там, естественно, поднялся переполох, который заметила и охрана у Никольских ворот Кремля. Поэтому, хотя Андрей и притормозил, их там встретили взятыми на изготовку винтовками. «Слава богу, хоть старший поста вроде знакомый!» – выдохнул Андрей, высунув в окно документы.

– Командир, там за нами гонятся люди, выдающие себя за сотрудников НКВД. Прошу помощи! – заорал Воронов, не теряя времени.

Старший, действительно узнав Андрея (как-никак каждый день тут проезжает), указал своим людям на подъехавшую как раз вторую «эмку». Ее тоже взяли под прицел.

– В обеих машинах всем выйти, бросить оружие! Немедленно! – раздался приказ.

Воронов, вздохнув свободнее после окончания гонки по ночной Москве, полез из машины.

После нескольких минут ругани и предоставления документов старший поста просто арестовал обе противоборствующие «команды» и посадил их в помещениях охранной службы. А Воронова и командира его «оппонентов» сопроводили к телефону…

Прошло всего минут десять с момента телефонного разговора со Сталиным, когда Андрея вызвали в кабинет вождя. Там присутствовал и Берия, прямо в кабинете оравший на кого-то по телефону.

– Вы без приключений жить не можете! – проворчал Сталин. Впрочем, Андрей не различил в его голосе однозначного осуждения, что придавало оптимизм. Зато Берия явно был очень зол.

– Для вас что, законы не писаны? – набросился он на Воронова, едва закончив телефонный разговор. – Нападение на опергруппу при исполнении! Да они бы вас пристрелили и были бы абсолютно правы!

– Чего же не пристрелили? Руки коротки? – зло огрызнулся Андрей, еще не отошедший от схватки. – Что я, по-вашему, должен был делать в такой ситуации?

– Подобрать романтические сопли, подумать головой и позвонить мне, а не лезть с кулаками на работников НКВД! – почти заорал взбешенный словами Воронова нарком.

– Пока я куда-то там звонил бы, ваши следователи издевались бы над абсолютно невиновной девушкой! Знаю я ваши методы проведения допросов! – Андрей тоже завелся.

Берия раздул ноздри, явно собираясь дать гневную отповедь наглецу, но тут Сталин постучал по столу ладонью:

– Успокойтесь, товарищи! Я вынужден присоединиться к мнению товарища Берии. Вы думали не головой, а совсем другим местом. Но при этом я понимаю ваши чувства, – примирительно добавил он.

Лаврентий Павлович тем временем выпил воды, немного успокоился и начал докладывать уже рабочим тоном. Выяснилось, что, выполняя указание Сталина, он отдал приказ о негласном наблюдении за связями Ани как близкого к секретоносителю лица. Обычная практика. Но, когда приказ спускался по командной лестнице вниз, один из слишком исполнительных сотрудников обратил внимание на упомянутую в документе фамилию Воронова и по своей инициативе ознакомился с его делом, включавшим и небезызвестный отчет лейтенанта Никифорова. После чего решил, что подруга такого человека не может быть невинной овечкой, и отдал приказ об аресте. Просто ошибка исполнителей, чрезмерная старательность и неуместная инициатива. Виновные, разумеется, будут наказаны.

«Что-то все слишком просто и гладко получается!» – подумал Андрей, но вслух ничего не сказал, чтобы опять не сцепиться с Берией.

– Езжайте домой, товарищ Воронов, – мягко сказал Сталин. – Успокойте девушку и сами придите в себя.

Посмотрев на несчастную запуганную Аню, находившуюся после всего пережитого за сегодняшний вечер в полуобморочном состоянии, Андрей понял, что возвращать ее сейчас в общагу никак невозможно. Поэтому, недолго раздумывая, повез девушку к себе домой.

С жалостью наблюдая за неподвижно сидящей на краешке кровати и смотрящей в одну и ту же точку Аней, явно не вполне отдававшей себе отчет о том, где она находится и что делает, Воронов пытался сообразить, как вывести ее из этого состояния. Налицо глубокий шок, и рациональным убеждением тут не поможешь. Поэтому он просто молча сел рядом и крепко обнял мелко подрагивавшую девушку. Она никак не отреагировала, продолжая находиться в ступоре. «И что теперь делать?» – С такой ситуацией Андрей раньше никогда не сталкивался. «Разве что… А почему бы и не попробовать, как говорится, клин клином!..»

Он подхватил Аню, посадил к себе на колени и стал нежно гладить и целовать, постепенно усиливая напор. Через некоторое время напряженное тело девушки расслабилось, она закрыла глаза, и страдальческое выражение наконец исчезло с ее лица. Андрей уложил девушку на кровать и, не прекращая ласкать, начал осторожно освобождать ее от одежды. В какой-то момент Аня вдруг открыла глаза, осознав, видимо, что именно должно произойти, но возражать не стала, сама потянувшись губами к Андрею. Тот уже с трудом сдерживал себя, стараясь не спешить. Все же он тут уже два месяца, а тело ему досталось молодое и здоровое, требующее безотлагательно удовлетворить потребности. Вот момент и настал…

А потом они лежали, обнявшись, и расслабленная Аня, которую наконец «отпустило», уже относительно спокойно делилась подробностями о сегодняшних событиях. Андрей, уставший и перенервничавший, начал было задремывать под размеренный рассказ девушки, не забывая, однако, успокоительно поглаживать ее по головке.

– А потом старшего позвали в коридор, к телефону. Он вернулся через минуту, приказал прекратить обыск и срочно ехать в управление…

Несмотря на дрему, Воронов напрягся. Что-то в сказанном только что девушкой вызвало у него ощущение какой-то неправильности. Андрей приподнялся на локте:

– Стоп, милая! Что точно сказал лейтенант, когда вернулся?

– Сказал: «Бросаем все, нужно срочно доставить ее в управление».

– И все?

– Один из его подчиненных начал ворчать, что, мол, за срочность такая? Тогда старший сказал: «Не знаю, личный приказ Берии» и присвистнул.

– Та-ак! – протянул Андрей, откидываясь на подушку. «Это уже совсем ни в какие ворота! Не могло этого быть!» Он точно помнил, что, когда уезжал вечером из Кремля, Берия как раз зашел на доклад к Сталину. Они еще поздоровались в приемной. А когда через два часа Воронов с погоней на хвосте вернулся в Кремль, тот был еще у Хозяина. Значит, никуда звонить в это время не мог!

«Интересная картина вырисовывается! Кто-то отдает приказы от имени Берии и как раз в тот самый момент, когда я приближаюсь к месту действия! То есть за мной следили. Да и сам арест случился очень вовремя. Узнать о наших с Аней планах можно было только из телефонного разговора. Значит, неизвестные еще и занимались прослушкой номера в Аниной общаге. Серьезно подготовились! Понять бы еще, кто и зачем?»

С самого утра, позавтракав, чмокнув Аню в щечку и пообещав скоро вернуться, Андрей отправился на Лубянку. Тянуть со своими подозрениями не стоило. В приемной Берии ему сообщили, что тот с минуты на минуту будет. Вскоре нарком не очень любезной после вчерашнего улыбкой приветствовал Воронова. Они прошли в кабинет, и Андрей изложил суть дела.

Берия побарабанил пальцами по столу:

– Вы знаете, вчера я заметил кое-какие нестыковки в том, что мне доложили. И собирался заняться этим сегодня. Но ваша информация добавляет новые вопросы. У вас есть какие-нибудь соображения? Кто мог бы хотеть вас подставить?

– Боюсь, что подставить собирались не меня, а как раз вас! – ответил уже успевший прийти к кое-каким выводам Воронов.

– Меня? Каким же образом?

– Смотрите сами. Группа получает приказ выйти с таким расчетом, чтобы столкнуться со мной. Каких действий в такой ситуации от меня ожидал человек, ознакомившийся с докладом Никифорова? Верно, активных телодвижений!

– И этот расчет полностью оправдался! – укоризненно качая головой, заметил Берия.

– Не полностью! Я оказался слишком резвым, а опергруппа – недостаточно подготовленной. И не просто опергруппа, а усиленная, вы не обратили внимания на эту подробность? Восемь человек вместо обычных четырех. Только для того, чтобы арестовать беззащитную девушку?

– Да, действительно, – согласился с последним доводом Лаврентий Павлович. – Но чем же тогда, по-вашему, должно было закончиться дело?

– Скорее всего они рассчитывали, что в результате столкновения я буду убит или ранен и арестован.

– Почему же они не подстраховались на случай неудачи? Так серьезные люди не работают, – возразил Берия.

– Видимо, считали, что при таком соотношении сил у меня нет шансов. Или же просто не успели. Операция явно готовилась в спешке.

– Так… Преступникам было известно, что вы близки к товарищу Сталину, – руководитель органов быстро «въехал» в ситуацию. – И в случае вашей гибели тот, не доверяя, естественно, мне, проводит расследование своими силами. И быстро узнает, что группа выполняла мое личное распоряжение. Да, могла бы быть неприятная ситуация.

– Ну и слова вы выбираете, Лаврентий Павлович! Утрата доверия Сталина – ситуация гораздо более чем неприятная. Этого, видимо, и добивались заговорщики. А я, получается, тут вообще ни при чем, просто удобная разменная фигура, – подытожил Андрей.

Берия кивнул головой:

– Логично. Давайте узнаем, что может сказать по этому поводу старший опергруппы. – Он потянулся к телефонной трубке:

– Что??? – Андрей увидел, как по ходу разговора нарком меняется в лице. – Когда?.. Причина?.. Немедленно выяснить!

Берия положил трубку:

– Лейтенант Кузьмин внезапно скончался сегодня ночью в лазарете внутреннего изолятора НКВД. Вскрытие еще не производили. Врачи считают причиной смерти полученную травму головы.

– Да какая там травма! – возмутился Андрей. – Рассечена кожа на лбу плюс легкое сотрясение как максимум! Заметают следы, гады!

Лаврентий Павлович тяжело посмотрел на него:

– Хорошо сделали, Андрей, что вы прямо с утра ко мне зашли. Я бы вам гибель сотрудника просто так не спустил бы. Теперь мне, конечно, понятно, что здесь совсем другие расклады. Осталось разобраться с тем, кто использовал покойного лейтенанта втемную, а потом ликвидировал. Есть у меня такая кандидатура… Только боюсь, ничего хорошего мы не узнаем. – Он снова поднял трубку.

– Немедленно разыскать старшего майора госбезопасности Терентьева! Четыре часа назад покинул управление? Выслать опергруппу к нему на дом. И постарайтесь взять живым!

Принесли затребованное наркомом личное дело Терентьева, и тот погрузился в его изучение. Прошло четверть часа.

– Слушаю! – Берия поднял трубку зазвонившего телефона. – Дома не появлялся? Объявить в розыск!

Еще через пару минут – новый звонок. Нарком молча выслушал сообщение и положил трубку.

– Из МУРа сообщили. В одной из подворотен найден труп мужчины с простреленной головой. При нем документы на имя старшего майора госбезопасности Терентьева, – он устало потер глаза. – Вот так и живем. Идите, Андрей, дальше это уже мое дело.

 

Глава 16

Товарищ Сталин был разочарован. Товарищ Рычагов тоже. И самым неприятным для Андрея было то, что они имели для этого все основания. Когда Воронов ознакомился с долгожданным ответом американского президента Рузвельта, ему от стыда захотелось разбить свою тупую башку об стену. А все из-за спешки и излишней самоуверенности. Трудно было сообразить, что он не может точно помнить все даты и подробности? Отделаться на первых порах общими пожеланиями и уточнить тем временем детали?

Нет, общий тон послания был, на самом деле, вполне благожелательным. На трех страницах президент Рузвельт выражал радость по поводу правильного понимания советским руководством текущего момента, обещая всемерную помощь и разливаясь соловьем насчет послевоенного мироустройства. Также обещал в кратчайшие сроки отменить моральное эмбарго и снизить наполовину налог на экспортируемые в СССР товары. С трудом прорвавшись сквозь вязь дипломатических оборотов первой части письма, Андрей добрался до конкретики. А вот с ней вышел конфуз. Рузвельт, явно устами своих советников, с слегка заметным удивлением, отдавая должное осведомленности советских специалистов в новейших американских разработках, с сожалением сообщал, что Соединенные Штаты не в состоянии удовлетворить большую часть запросов. В основном это касалось образцов новейшей техники. Причина – не развернутый пока серийный выпуск или недостаток производственных мощностей. Хотя наверняка присутствовало и нежелание поставлять самую новую технику в такую проблематичную страну. «Ну что мне мешало сначала точнее узнать о текущем состоянии известных мне проектов через наши разведорганы? Теперь Сталин будет считать меня безответственным болтуном!» – корил себя Воронов.

Однако надо было изучать послание дальше. Андрей начал по порядку. Первая часть приложений к письму касалась сырья. Тут все было даже лучше, чем Воронов ожидал. Из запрошенных шести тысяч тонн алюминия потенциальные союзники согласились продать аж две трети. И еще 8000 тонн высококачественной легированной стали, значительное количество обычной конструкционной, а также достаточные объемы дефицитных смол и других материалов, включая авиационный бензин. Все это, конечно, обойдется в копеечку, но позволит ускорить производство военной техники и отказаться от ухудшающих ее характеристики заменителей из низкокачественных материалов. Единственная проблема – доставка. Американцы предполагали транспортировать через Тихий океан в советские дальневосточные порты, но Андрей не был уверен в их достаточной пропускной способности, особенно в зимнее время. А ведь поставки предлагалось завершить в течение семи месяцев. Впрочем, этими проблемами займутся и без него.

Также порадовали потенциальные союзники в области радиотехники. Самое главное – согласие поставить две тысячи новейших авиационных радиостанций SCR-274-N до апреля будущего года. И три тысячи устаревших SCR-283, снимаемых в Штатах с вооружения. А еще – несколько тысяч мобильных радиостанций для сухопутных войск, крупные партии гораздо более качественных, чем советские, радиоламп и других элементов радиотехники. И некоторое количество оборудования для ее производства, вдобавок к поставленному до введения морального эмбарго. Так же как и другого промышленного оборудования и станков, поставки которых были прерваны этим самым эмбарго.

Ну а с готовой военной техникой вышел, как уже сказано, облом. Единственной радостью тут были крупнокалиберные пулеметы «Браунинг», частью уже укомплектованные довольно удачными, как знал Воронов, зенитными турелями. Их американцы были готовы поставить даже больше, чем было запрошено. С полноприводными грузовиками было хуже, но тоже еще сносно. Трехосный «Студебеккер» был не готов к серийному производству, и его обещали начать поставлять через полгода в небольших количествах. В качестве компенсации предложили закупить много старых подержанных машин по сниженным ценам из запасов американской армии и гражданских фирм. «Надо рекомендовать Автобронетанковому управлению брать, что есть», – решил Андрей. – Без достаточного количества транспорта нам будет совсем плохо». Еще предлагались к продаже готовые автомобильные моторы разных марок. Тоже подспорье нашей промышленности, тем более что выпускаемые в СССР двигатели в большинстве были лицензионными копиями американских. Так что проблем с их интеграцией будет немного.

Хуже всего обстояло дело с боевыми самолетами. Компания «Белл» клялась, что приложит все усилия, чтобы поставить к маю 41-го года 100 истребителей «Аэрокобра» из 1500 запрошенных с увеличением производства в дальнейшем. И это все, на что она способна на данный момент. «То есть к началу войны «Кобр» у нас, считай, не будет. Пока соберут, испытают, освоят в войсках… Дай бог, чтобы к осени было 3–4 боеготовых полка для восполнения потерь!» А Рычагов, заинтригованный рассказами Андрея об удачном истребителе с тридцатисемимиллиметровой пушкой на борту, уже раскатал губу. Придется ему закатывать ее обратно и рассчитывать только на отечественные машины.

Поставки бомбардировщиков Б-25 американцы даже отказались обсуждать. Впрочем, на эту машину Воронов особенно и не рассчитывал. Самолеты П-40 для использования в качестве бомбардировщика придется, как выяснилось, дорабатывать, поэтому до апреля можно было ожидать не более двух сотен машин. Лучше всего было с штурмовиками А-20 и транспортниками ДС-3. Их обещали поставить к весне по 300 штук в нескольких модификациях.

Помимо запрошенных машин будущие союзники по своей инициативе предложили закупить несколько сотен устаревших истребителей П-36 и морских Б-239 «Буффало». Воронов в раздумьях почесал затылок. С одной стороны эти самолеты сильно уступали по характеристикам немецкому «Мессершмитту» и новым советским образцам, проходящим испытания, являясь скорее аналогом нашему истребителю И-16. С другой – надежные, отработанные машины. Радиофицированные к тому же. Как помнил Андрей, финские пилоты на этих самолетах вполне успешно противостояли советской авиации вплоть до 44-го года. Так что есть смысл подумать над этим вместе с Рычаговым. Если, конечно, останутся финансовые резервы. И так расходы предполагаются такие, что Сталин с Молотовым взвоют.

Зайдя в кабинет наркома внутренних дел ровно в назначенное время, Андрей застал того в мрачном расположении духа.

– Выяснили что-то, Лаврентий Павлович? – спросил Воронов, имея в виду недавние события.

Берия отрицательно помотал головой:

– Все концы обрубили, сволочи! Терентьев, в соответствии со своим служебным положением, имел легальный доступ ко всей необходимой информации, включая ваше личное дело. По всей видимости, он планировал операцию самостоятельно, у него на руках были все нужные данные. По крайней мере, все задействованные оперработники выполняли его прямой или опосредованный приказ. Но вот чей заказ он исполнял? Сам-то Терентьев слишком мелкая сошка. Нити, за которые его дергали, должны тянуться гораздо выше. Но они обрезаны! В общем, пока никаких зацепок, пытаемся отследить его прошлые связи.

Лаврентий Павлович тяжело вздохнул и, махнув рукой все еще не севшему Воронову, проговорил:

– Ладно, оставим это, давайте перейдем к делу.

Андрей присел за противоположным концом стола:

– Товарищ Сталин высоко оценил ваши успехи в организации научных и конструкторских работ в системе НИИ НКВД и, как вам известно, решил поручить общее руководство двумя важнейшими стратегическими проектами. Тем более что это напрямую связано с вашим основным полем деятельности. Сразу хочу сказать, что речь идет о проектах беспрецедентной степени секретности. Если утечка чертежей нового танка или самолета будет досадной неприятностью, потребующей лишь дополнительных затрат, то попадание в руки врага информации о самом факте наших работ над этими проектами может иметь катастрофические последствия. Я уже не говорю об утечке самих материалов исследований.

Удивленный и заинтригованный таким вступлением Берия, к тому же заранее предупрежденный вождем, инстинктивно огляделся в поисках «лишних» ушей. Таковых, естественно, у него в кабинете не обнаружилось. Недавно Андрей смог убедить Сталина, что присутствие охраны при секретных обсуждениях с наркомом внутренних дел нежелательно. Тот, возможно под влиянием последних событий, на удивление легко согласился.

– Ну и что же это за такие необычайные проекты?

– Первый – овладение новым сверхмощным источником энергии. Прежде всего, конечно, в военных целях, в виде бомбы огромной взрывной силы, но не только. Вы, видимо, знаете, что в соответствии с последними научными представлениями в атомных ядрах тяжелых элементов, таких как уран, например, заключено гигантское количество энергии. – Лаврентий Павлович подтверждающе кивнул головой. Он всегда был близок к технике и наверняка регулярно читал статьи в научно-популярных журналах. А они были. Совсем недавно Андрей, просматривая на досуге подшивку журнала «Техника – молодежи» за прошлый, 1939 год, к своему удивлению, обнаружил в одном из номеров вполне вменяемую статью, где доступно и в общем верно объяснялся источник заключенной в ядре энергии и даже предлагался способ ее использования. Конечно, абсолютно нелепый и фантастичный с точки зрения человека из XXI века.

– Это ни для кого не секрет, в том числе, видимо, и для вас – наверняка это проскальзывало уже в разведсводках, – продолжал Воронов. – Проблема лишь в том, что никто точно не знает, как ее оттуда достать. Это сверхсложная научно-техническая задача, но кое-где за рубежом уже подошли к пониманию верного решения. И нам об этом стало известно.

Андрей сжато рассказал о принципах работы ядерного реактора и атомной бомбы, немного осветив и все сопутствующие проблемы. В конце Воронов выложил на стол папку с более подробным изложением всего этого, которую он, изо всех сил напрягая память, составлял последние несколько недель.

– Вот все, что у нас есть по этой теме. Информация в папке поделена на три группы: абсолютно достоверная, неполная и непроверенная. – Все, что Андрей не мог вспомнить точно или знал отрывочно, он отнес к последним двум группам. – Тут же прилагается небольшой список американских и немецких ученых, возможно занимающихся этой же проблемой. Неплохо бы найти к ним подход. Только осторожно, они наверняка под плотным контролем.

Берия долго молчал, осмысливая полученную информацию. Потом пристально посмотрел на Воронова оценивающим взглядом, как будто видел его впервые в жизни:

– А зачем искать к ним подход? Разве вы этого уже не сделали? Откуда тогда такая информация? Только не пытайтесь меня убедить, что вы это вычленили из открытых источников с помощью своих аналитических способностей! Я кое-что соображаю в таких делах.

Андрей понимал, конечно, что рано или поздно Берия такой вопрос задаст, и был к нему готов. Раз Сталин его поставил в такие рамки, не пожелав делиться секретом даже с ближайшими соратниками, то на него все и свалим! Пусть к уже достаточно «раскрученному» культу личности вождя, под влияние которого, пожалуй, попали и он сам со своим окружением, прибавится еще и ореол полубожественного «всеведения». Тем более что с появлением здесь Андрея для этого появились реальные основания. По крайней мере, на планете сейчас нет более осведомленного человека, чем Сталин, исключая, конечно, самого «попаданца». Так пусть Лаврентий Павлович сам придумает себе объяснение про всемогущую «личную» разведку Сталина, кроющую по своим возможностям ослабленную «чисткой» внешнюю разведку НКВД, как бык овцу. Так будет даже полезней для дела.

– На этот вопрос может ответить только сам товарищ Сталин, – сухо произнес Воронов и добавил: – Если захочет. В чем я сильно сомневаюсь. По крайней мере, я бы не советовал вам задавать ему этот вопрос. Исходите из того, что все эти данные получены от «одноразового» источника. Поэтому поиском подходов к иностранным научным сотрудникам вам таки придется озаботиться.

Берия, явно недовольный таким положением дел, нервно побарабанил пальцами по столу, но все же решил замять слишком «скользкую» тему. Выпив воды, он поинтересовался:

– Какие сроки для осуществления проекта?

– Работы очень много, поэтому проект достаточно долгосрочный. Желательно произвести первое испытание Бомбы не позже чем через пять лет. Где-то такой же срок, по нашим данным, потребуется и американским конкурентам. Обгонять их не обязательно, главное – не отстать. Тем более что мы не сможем выделить для этого сравнимые ресурсы.

– А немцы, англичане и японцы?

– Немцы сильно отстают в этой области и, кроме того, пока не осознали важности овладения атомной энергией. Поэтому надо держать руку на пульсе. Англичане работают вместе с американцами, им такой проект в одиночку в сегодняшних условиях не потянуть, других проблем хватает. Японцы же слишком технически отсталые, их можно не опасаться.

– Ясно. А второй проект?

– Только Бомбы мало, надо еще чем-то доставить ее к месту применения. Или бомбардировщиком, или каким-нибудь другим средством. Так как это оружие стратегического значения, доставлять его придется к промышленным центрам врага. Трудно себе представить бомбардировщик, способный долететь до, скажем, Чикаго или Детройта. Я пока говорю только о дальности, а еще есть противовоздушная оборона. Истребители на такую дальность сопровождать точно не смогут.

– В чем же выход? Судя по прошлой специализации инженера, которого вы недавно освободили из ЦКБ-29, речь идет о ракетах? – продемонстрировал проницательность нарком.

– Да, вы совершенно правы. Только большие баллистические ракеты смогут обеспечить поражение любой точки земного шара. Причем очень быстро и невзирая на противовоздушную оборону любой плотности.

– Насколько я знаю текущее положение дел в этой области, – задумчиво протянул Берия, – до решения такой задачи довольно далеко.

– Поэтому и требуется сосредоточить значительное количество ресурсов под компетентным руководством. Под вашим.

Закончив разговор о ракетном проекте, нарком поглядел на часы:

– Ну что же, это, надеюсь, все? Или у вас есть для меня еще какой-нибудь суперпроект, по освоению рудников Антарктиды например? – устало пошутил он.

– Не все, к сожалению. Суперпроекта больше у меня нет, хотя то, что есть, пожалуй, тоже потянет на такой статус. Я говорю о приближающейся войне с фашистской Германией. Вы присутствовали на всех последних совещаниях и, разумеется, в курсе наших планов организации основной обороны на старой границе. В связи с этим возникает целый спектр вопросов, связанных в том числе и с вашим ведомством.

– Да уж, немало. Но мы уже обсуждали это с руководством наркомата обороны. Вы хотите что-нибудь добавить?

– Много чего, в том числе не связанного с деятельностью военных. Товарищ Сталин предложил мне предварительно обговорить с вами некоторые задачи, стоящие перед наркоматом внутренних дел в связи со сложившейся обстановкой. Прежде всего это проблема населения недавно присоединенных территорий. Не секрет, что оно в своей массе пока еще враждебно относится к советской власти, особенно в Прибалтике и на Западной Украине. И несомненно, будет активно сотрудничать с оккупантами. Кроме того, из-за планируемого вывоза всех запасов из зоны отступления остающееся там население может оказаться на грани голода. Вряд ли немцы озаботятся этой проблемой, им бы свои войска успевать снабжать. А это все же советские граждане! Если оставить часть припасов и поголовья скота, то их изымет противник для себя, а люди все равно останутся без ничего. Еще проблема – значительная доля в населении присоединенных территорий лиц еврейской национальности. В соответствии с идеологией Третьего рейха их просто уничтожат. Этого допустить нельзя.

– Так что же делать? Поголовно эвакуировать все население? – скептически усмехнулся Берия.

– Всех эвакуировать, разумеется, никак невозможно. Ни технически, ни по соображениям секретности. Нельзя давать немцам намеки на нашу активную подготовку к войне. Но значительно уменьшить количество остающегося в оккупированной зоне гражданского населения можно. Поводы для перемещения могут быть разные: кого-то, из имеющих рабочие специальности, вместе с семьей командировать на предприятия в глубине страны, кого-то призвать в армию, а кого-то и банально арестовать. Большие группы крестьян весной можно отправить за старую границу под предлогом помощи в посевной кампании в других районах страны. И главное – дети. В конце мая большую часть детей необходимо отправить в пионерские лагеря во все концы Советского Союза. Если потребуется – принудительно, под предлогом скорейшей интеграции детей из недавно ставших советскими территорий. А старшеклассников и студентов – в летние комсомольские строительные отряды и увезти подальше. И еще много чего можно придумать, вам виднее. Ну а припасы кое-какие оставить все-таки нужно. И не обязательно в руках самого населения. Но это уже связано со следующим вопросом – организацией подпольной разведывательно-диверсионной деятельности на оккупированных территориях.

– А вот это в основном дело наркомата обороны, – возразил Лаврентий Павлович. – Речь же идет о военных действиях. Мы все же внутренними делами занимаемся. Исключая агентурную разведку, разумеется.

– В наркомате обороны этим тоже занимаются. Организован отдельный штаб партизанских операций под руководством маршала Буденного. Я несколько дней назад имел подробный разговор на эту тему с одним из его заместителей, подполковником Стариновым. Они готовят очень подробный план мероприятий, включая массированное минирование всех более-менее значимых объектов, организацию замаскированных лагерей и схронов и многое другое. Но в таком сложном деле нужна максимальная координация действий всех ведомств. Например, что произойдет с подчиненными вам частями на пограничных заставах?

– Часть погибнет в первых же столкновениях, часть отойдет с боями, – не очень уверенно ответил нарком.

– Вряд ли отойдут, не успеют. А зачем вообще отходить?

Берия недоуменно посмотрел на Андрея.

– Гораздо лучше, если они перейдут к заранее подготовленным диверсионным действиям на коммуникациях противника! – пояснил свою мысль Воронов. – То же самое собирается предпринять и руководство Вооруженных Сил. Действительно, зачем мучиться потом с заброской и снабжением разведывательно-диверсионных групп в тыл врага, если они там могут оказаться «естественным» путем и с запасенным в схронах снаряжением? Разумеется, это потребует тщательной предварительной подготовки материальной базы и дополнительного обучения личного состава предназначенных к «заброске» частей.

– Мы такое тоже планировали, – произнес Берия, – но для ограниченного количества «профессиональных» подпольщиков. Вы же предлагаете оставить в тылу врага целую армию! Она не сможет действовать скрытно в течение сколько-нибудь значительного времени.

– В этом и заключается ваша задача! Обеспечение скрытой инфраструктуры для длительных действий больших масс соответственно подготовленных партизан. Таких, чтобы, высокопарно выражаясь, земля горела под ногами оккупантов! А по-простому – максимально затруднить снабжение передовых частей противника. Снабжение – это ключ к победе. И наша задача – чтобы этот вражеский ключ не подошел к нашей замочной скважине. Тем более что мы все равно будем вынуждены оставить на новой границе немало частей для имитации нахождения там наших основных сил и для первоначального сдерживания врага. Отойти на линию старой границы они, в большинстве своем, не смогут. Если не подготовить их переход к диверсионным действиям, то они – смертники. Погибнут или попадут в плен.

– Диверсанты в случае долговременных действий – тоже смертники, – пробурчал нарком. – Но мы прикинем, как можно реализовать этот план.

– Возвращаясь к гражданскому населению, хочу предложить вам создать запасы зерна в схронах, которые партизаны смогут время от времени раздавать местным, поддерживая их и привлекая на свою сторону. Тут главное – обеспечить максимальную конспирацию, чтобы эти запасы не достались противнику. Как раз задачи создания разветвленных конспиративных сетей, устойчивых к локальным провалам, – целиком в компетенции вашего ведомства.

– Понятное дело, – вздохнул Берия.

– Теперь о еще одной задаче, возложенной еще летом на ваш наркомат. Я имею в виду строительство оборонительных сооружений и аэродромной сети на присоединенных территориях. С одной стороны, в соответствии с новой стратегией обороны необходимо сократить эту деятельность до минимума в пользу укрепления старой границы, с другой опять же имитировать бурную подготовку к обороне на новой. Тут надо пройти по лезвию бритвы – не спугнуть немцев и не разбазарить так недостающих нам ресурсов. А насчет аэродромной сети необходимо проконсультироваться с Рычаговым и вместе решить, какие аэродромы действительно строить, а какие – только делать вид. Такие ложные аэродромы мы планируем использовать в качестве приманки: авиачастей там не будет, зато зенитных и истребительных засад – навалом.

Нарком, явно уставший от обилия обрушившейся на него за это утро информации, попросил «пощады»:

– Давайте подробно поговорим об этом в следующий раз. На сегодня, мне кажется, достаточно.

– Хорошо, Лаврентий Павлович. Только на одном моменте я еще остановлюсь, и все, – Андрей, как бы извиняясь за надоедливость, улыбнулся. – Есть предположение, что немцы еще до нападения на нас оккупируют Балканы. Надо бы осложнить им жизнь.

– Мы плотно работаем в Югославии. У нас много сочувствующих там, включая часть офицерского корпуса. Может быть, даже удастся привести их к власти, – сообщил нарком.

– Это мне известно. Только как раз нашего союзника у себя в подбрюшье Гитлер и не потерпит. Но, возможно, это и к лучшему. Регулярная югославская армия много против Вермахта не навоюет, а вот партизанское движение, учитывая характер местности, может получиться мощное. Особенно если подготовиться заранее, пока Югославия независима. Будет почти второй фронт для немцев.

 

Глава 17

Уже наступила полночь, а Андрей все еще сидел на своем месте, барабаня уставшими пальцами по тугим клавишам пишущей машинки. Ему уже почти удалось «отучить» правую руку от постоянных поисков компьютерной мышки при наборе текста. Видимо, у современного человека это стало настолько сильным условным рефлексом, что передалось вместе с сознанием Воронова телу его «предшественника». Вообще Андрей поначалу сильно страдал от отсутствия привычной офисной техники. Каких трудов, оказывается, стоит скопировать какой-то несчастный документ, состоящий из пары страниц! А поиск справочной информации может затянуться и на неделю вместо одного клика в поисковике. При этом Андрей не заметил, чтобы отсутствие навороченного оборудования здесь так уж сильно сказывалось на эффективности работы организации. Наверное, дело все же не в технике…

Воронов вытащил из пишущей машинки последний отпечатанный лист и аккуратно уложил его на стопку таких же. Ладно, на сегодня все. Он утомленно откинулся на спинку стула, допивая одним глотком уже остывший чай. Достал записную книжку со списком дел, которыми собирался заняться. Напротив некоторых уже стояли галочки, напротив других – пометки о необходимости дальнейшего контроля, а у половины вообще еще не было никаких отметок. Много чего еще предстояло сделать. Проконтролировать внедрение в производство новых самолетов в соответствии с новым планом и устранение недостатков их конструкторами. Проконсультировать разработчиков ручных гранатометов и кумулятивных боеприпасов к ним, а также противотанковых ружей. Работы в этих направлениях уже начались, но заметного продвижения пока не наблюдалось. Особенно с кумулятивными зарядами. Более-менее оптимальные параметры кумулятивной воронки удалось установить довольно быстро экспериментальным путем, а вот со взрывателем мгновенного действия был затык. Андрей в этой области почти ничего не смыслил и потому помочь ничем не мог.

Он пролистнул еще одну страницу записной книжки. Так, разработка новых авиационных боеприпасов. Смещение акцента на бомбы калибра 50–100 килограммов и кассетные боеприпасы с возможностью подвески на универсальные бомбодержатели, которые, в свою очередь, еще надо было внедрить. С кассетными бомбами, самым эффективным противотанковым средством, как раз было не очень. Планировалось два типа – 2,5-килограммовые ПТАБы с кумулятивной боеголовкой и ампулы с новой зажигательной смесью. Саму конструкцию уже разработали и испытали, но вот начинка еще далеко не готова. А ведь пора уже начинать серийное производство и отработку применения пилотами строевых частей. Иначе можем и не успеть до войны. И вообще боеприпасы – больная тема. Не зря для руководства их производством выделили отдельный наркомат.

Андрей перевернул страницу. Вот еще интересная задача – организация производства стекловолокна и стеклопластика. Воронову приходилось одно время плотно работать с этими материалами, и он был хорошо знаком с техникой их производства и историей создания. Теперь надо спланировать поездку на завод в Гусь-Хрустальный, где и так уже проводили опыты в этом направлении. Посмотреть ситуацию на месте, составить список недостающего оборудования и закупить его за границей. Получить стекловолокно, в принципе, уже сейчас не проблема, вопрос только в отработке технологии массового производства. А вот со стеклопластиком сложнее. Нужен материал для связующей матрицы на основе специальных смол. Да и технологии формовки и просушки таят в себе немало подводных камней и требуют многих экспериментов. Но овчинка стоит выделки – применений у этих материалов море, особенно в военной технике.

Вообще, новыми материалами стоит заняться поплотнее. Поле деятельности тут обширное. Разные типы пластмасс, алюминиево-магниевые сплавы, получение титана. Но все это попозже, когда будет больше свободного времени. Ведь и так почти ежедневно приходится встречаться с Рычаговым, вырабатывая инструкции и наставления по боевому применению авиации, выезжая на полигоны для их экспериментальной проверки, а также посещая авиазаводы для контроля состояния дел на производстве. Начальник Главного управления ВВС был твердо настроен прижать хвост хваленому Люфтваффе и уже просто достал Андрея, требуя вспомнить побольше деталей еще не начавшейся здесь войны. «Где там прижать хвост!» – пожимал плечами более реально смотрящий на вещи Воронов. «Хотя бы поначалу не допустить их тотального превосходства в воздухе и прикрыть наземные части».

И все это помимо дополнительного поручения, возложенного на Андрея вождем – составления независимого мнения по проблемам и трениям, постоянно возникающим между различными наркоматами и организациями. Только казалось, что все работает как часы. На самом деле любой руководитель тянул одеяло на себя, являясь при этом вполне ответственным и болеющим за дело человеком. Просто дело каждый видел со своей колокольни. Жесткий контроль со стороны Сталина и его авторитет приводили к тому, что любая мало-мальски значимая проблема, по которой существовали разногласия, выносилась на его суд. Тот, при всей разносторонности своих знаний и умении быстро вникать в суть вещей, все же далеко не всегда мог составить верное мнение о решении дела, особенно в областях, требующих специфических познаний. Поэтому он обычно поручал членам Политбюро, ответственным за данное направление, разобраться и дать независимую рекомендацию по решению вопроса в пользу одной или другой спорящей стороны. Те же, за исключением, пожалуй, только Молотова и Берии, опасаясь не попасть в «колею», лезли из кожи вон, чтобы узнать предварительную позицию Сталина по вопросу. Так что образовывался замкнутый круг. Полученная таким методом «рекомендация» приводила к укреплению уверенности вождя в своей способности компетентно решить практически любой вопрос, что часто приводило к ошибкам. Хотя Сталин и пытался сохранять объективность, с такими «помощниками» это становилось все труднее и труднее. Андрей в одной из бесед обратил на это его внимание, подкрепив свои доводы несколькими примерами, вычитанными в воспоминаниях государственных деятелей. Сталин не очень охотно, но согласился, что такое явление имеет место быть, и сразу же предложил Воронову самому вникать во все спорные вопросы, отметая его возражения о некомпетентности в большинстве вопросов: «Не сможете в чем-то разобраться – так мне и скажете. Я вас знаю – стесняться не будете». Теперь приходилось разбираться в абсолютно не интересующих его, большей частью бюрократических делах. Правда, Воронов убедил вождя ограничить круг вопросов армией и оборонной промышленностью.

А ведь еще надо было два-три раза в неделю выкраивать время для поездок на испытательный аэродром. За последние полтора месяца Андрей заметно продвинулся в освоении летного дела. Пару занятий назад Галлай выпустил его в первый самостоятельный полет на У-2. Теперь Воронов начинал осваивать гораздо более сложный УТИ-4, представлявший собой не что иное, как двухместный учебно-тренировочный вариант истребителя И-16.

Зазвонил внутренний телефон.

– Товарищ Сталин попросил вас зайти к нему, – раздался в трубке голос Поскребышева. Тот всегда предпочитал пользоваться телефоном, хотя сидел в соседнем помещении и мог просто позвать.

Андрей вышел в приемную, кивнув бессменному секретарю вождя, восседавшему на своем обычном месте под фотографией Сталина в буденновском шлеме времен обороны Царицына. Тот явно еще не собирался уходить домой, как и все руководящие работники подстраиваясь под режим работы Сталина, задерживавшегося обычно в своем кабинете до двух часов ночи. У Воронова такой режим проблем не вызывал – он сам был типичной «совой».

Андрей застал Сталина стоящим у стола и выколачивающим трубку о край пепельницы.

– Садитесь, товарищ Воронов, – пригласил тот.

Вождь, против обыкновения, выглядел несколько взволнованным, но начал издалека:

– Как продвигаются дела с закупками оборудования за рубежом и обеспечением его подготовленными кадрами?

– Американцы подтвердили список требуемого оборудования, за исключением нескольких позиций, – доложил Андрей, понимая, что это Сталину уже наверняка известно и вопрос являлся, скорее всего, контрольным. Впрочем, у Воронова было кое-что интересное в загашнике.

– Первые поставки ожидаются в конце ноября. Мы готовим дополнительные заказы. Кроме того, наши представители в вишистской Франции достигли предварительной договоренности о закупках некоторого количества простаивающего на их заводах промышленного оборудования. Его можно будет доставить в кратчайшие сроки.

– А разве немцы не загрузили их своими заказами? – удивился Сталин.

– В том-то и дело, что пока еще нет! Потребности немецкой армии не так уж велики сейчас, когда Вермахт практически не ведет сухопутную кампанию. И германские промышленники, опасаясь снижения доходов, фактически блокируют раздачу заказов заводам оккупированных или подконтрольных рейху стран. Так что промышленность «независимой» Франции сейчас большей частью простаивает и уровень безработицы высокий. Чем, кстати, можно воспользоваться для найма квалифицированной рабочей силы. Я сначала думал попытаться нанять персонал в США, но там-то как раз промышленность на подъеме, зарплаты высокие – мы разоримся, если будем их нанимать. Сейчас не период Великой депрессии, когда много американских специалистов работало у нас за разумные деньги. Французам же в нынешней обстановке можно будет платить гораздо меньше, а после начала войны – и вообще на общих основаниях. Деваться им все равно будет некуда.

Сталину идея явно понравилась:

– Неплохое предложение! Но согласится ли на это правительство Петена и контролирующие его немцы?

– Петену это абсолютно безразлично и даже выгодно, лишние деньги ему сейчас не повредят, а немцы вряд ли могут помешать. Формально-то Франция независима, а с Германией у нас якобы дружба. Да и не решатся немцы нас сейчас сильно злить, чтобы не спугнуть раньше времени. Кстати, они приняли наше предложение по обмену группами населения. Правда, размеры этого обмена невелики.

– Знаю, мне доложили. Но есть другая проблема – некоторые наши организации докладывают об участившихся задержках поставок немецкой техники в соответствии с торговым договором.

– Да, они уже начали потихоньку вставлять нам палки в колеса, – подтвердил Андрей. – Но мы и сами пересмотрели ассортимент поставок. В старом слишком сильный уклон был на судостроительную область, которая нам не критична. Сейчас нам больше нужны станки, и у меня есть идея, как обойти немецкие задержки.

Воронов объяснил вождю, как именно он собирается это сделать. Тот удивленно поднял брови:

– Нахально! В вашем стиле. Вы там у себя тоже такими методами работали?

– Приходилось и понахальнее, – признался Андрей.

– Но для этого нужен соответствующий опыт. Кому можно дать такое поручение? Впрочем, обсудим это позже. – Сталин встал и начал прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину. Что, как уже знал Андрей, свидетельствовало о серьезных размышлениях.

– Скажите, товарищ Воронов, – по немного изменившемуся тону Андрей понял, что сейчас, наконец, и будет затронут тот самый вопрос, из-за которого Сталин его, видимо, и вызвал.

– Не свидетельствуют ли немецкие нарушения торгового договора о начале изменений по сравнению с вашей историей?

Воронов почесал в затылке. Теперь понятно, что взволновало обычно предельно сдержанного вождя. Вопрос действительно архиважный. Еще два месяца назад, когда Сталин обсуждал с ним варианты проведения внешней политики СССР, они оба пришли к выводу, что оптимальным будет максимальное следование тому, что происходило в мире Андрея. Все связанные с этим неудобства перекрывались главным козырем – знанием точной даты немецкого нападения и направления главных ударов. Конечно, можно было ожидать небольших отклонений по времени или месту, но это предусматривалось планом, по которому основная подготовка к отражению агрессии должна была завершиться 25 мая 1941 года. Конечно, если бы немцы все же напали 22 июня, это дало бы возможность подготовить им еще больше сюрпризов, но и без этого все должно было быть совсем иначе, чем произошло у нас. А вот если Гитлер, что-то заподозрив, решится несмотря на все препятствия, задержавшие немецкое наступление в истории Андрея, начать раньше конца мая, то застанет РККА в довольно неудобной позе – регламентные работы, незавершенное передислоцирование, неполная мобилизация, недостаточно освоенное новое вооружение. Все это раньше конца весны никак не завершить.

Но вот практическое следование этому плану было достаточно затруднительным, несмотря на то, что Воронов, напрягая память по максимуму, записал все, что помнил о событиях на международной арене и политике Советского Союза в предвоенный период. Но, во-первых, память у него не абсолютная, кое-чего он мог и вообще не знать, а некоторые события наверняка происходили не совсем так, как было описано в исторических трудах. А во-вторых, существовали вещи, которые просто необходимо было сделать иначе. Преждевременное сближение с США, например, хоть это и пытались особо не разглашать. А еще зимой надо было потихоньку начинать скрытую мобилизацию. Но все скрытое вскоре становится явным, и Сталин, видимо, всерьез начал опасаться спугнуть немцев.

– Не думаю, – ответил после паузы Воронов. – Насколько я помню, у нас тоже такие проблемы начались в этот же период.

– А насколько вы помните? – пробурчал Сталин, делая ударение на первом слове.

– Достаточно хорошо. Например, адмирал Кузнецов должен был жаловаться на задержки поставок плавучих кранов фирмой «Демаг».

– Да, было такое несколько дней назад. И вы на том совещании не присутствовали, – уже более спокойно произнес Сталин.

Вождь замолчал и продолжил хождение по кабинету. Наконец он тихо сказал:

– Как вы знаете, через две недели в Берлин отправляется наша делегация во главе с председателем Совнаркома товарищем Молотовым. Меня беспокоит возможность того, что этот визит пройдет не так, как было в вашей истории. Товарищ Молотов, естественно, в курсе всех наших новых планов по подготовке к отражению агрессии, и это в корне отличает его от того Молотова, который ездил в Берлин у вас. Несмотря на четкие инструкции, я опасаюсь, что он, пусть даже неосознанно, поведет себя не так, вызвав подозрения у Гитлера. Молотов, конечно, будет постоянно связываться со мной, но он там, а я – здесь.

Сталин вдруг остановился, поднял голову и вперил жесткий, испытывающий взгляд в Андрея:

– В общем, я считаю, что вы должны сопровождать товарища Молотова в этой поездке. Несмотря на то что мне было очень тяжело решиться отпустить вас за границу, – честно признался вождь. – Но я доверяю вам. Конечно, вы поедете в сопровождении усиленной охраны, имеющей самые широкие полномочия. Но я уверен, что вы не дадите ей повода к действию.

Некоторое время Андрей потрясенно смотрел на Сталина. Такого подарка он от того никак не ожидал.

– Я приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие, товарищ Сталин, – ответил он наконец. – Но какие именно задачи у меня будут?

– Консультация товарища Молотова на месте. Да и просто присмотритесь к ситуации в Берлине, может быть, услышите что-либо подозрительное. Ну и, раз уж вы едете, нет необходимости искать другую кандидатуру для исполнения вашего плана насчет поставок оборудования.

Воронов кивнул.

– Продумайте все связанные с этим вопросы и составьте предварительный план поездки, привязанный к официальному, – добавил Сталин. – Но на большой срок не задерживайтесь там, а то ваша девушка соскучится.

«Это была шутка или намек на то, что в Москве останется заложница? Э-эх, товарищ Сталин, в этом нет никакой необходимости!» – думал Андрей, покидая кабинет.

Воронов появился на перроне Белорусского вокзала ранним вечером 9 ноября, за час до отъезда делегации. В кармане лежал дипломатический паспорт, а рядом маячили все четверо охранников, снабженные строжайшими и широчайшими полномочиями. Которые, как подозревал Андрей, заключались в обязанности влепить «клиенту» девять граммов в затылок при малейшем подозрении на потерю контроля над ситуацией. Что ему несколько портило настроение перед захватывающей поездкой, в которой представится редкая возможность лично увидеть морды главных фашистских бонз, в том числе и самого Бесноватого. В следующий раз Воронов надеялся увидеть их всех уже в гробу.

Молотов еще не приехал, но на перроне уже собралось много провожающих из числа ответственных работников и сотрудников германского посольства. Среди них выделялся своей франтоватой черной формой военно-морской атташе фон Баумбах, оживленно разговаривавший о чем-то с адмиралом Кузнецовым. Андрей подошел к ним и поздоровался. Немец в ответ щелкнул каблуками, а нарком ВМФ просто подал руку. Покончив с церемониями, фон Баумбах продолжил прерванный появлением Воронова разговор, хвастаясь последними победами немецкого флота. Похвастаться действительно было чем, Кригсмарине недавно доставило англичанам немало неприятностей, хотя сам сияющий довольством атташе был к этим победам непричастен никаким боком. Обычная тыловая крыса, давно забывшая запах моря. Андрей, быстро устав от напыщенной речи фашиста, договорившегося уже чуть ли не до того, что якобы скоро доблестные немецкие подводники при поддержке не менее доблестных орлов Люфтваффе пустят на дно весь британский Гранд Флит, не прощаясь, улизнул, направившись на поиски своего места.

Соседом по купе оказался заместитель начальника оперативного отдела генштаба генерал-майор Василевский, включенный в состав правительственной делегации в качестве военного эксперта. Как знал Андрей, после поездки Сталин собирался назначить его начальником оперативного отдела вместо Ватутина, поручив Василевскому всю подготовку оборонительного плана. Поэтому соседство было не случайным – вождь предложил Воронову в неизбежных во время совместной поездки разговорах удостовериться в правильном понимании генералом предстоящих событий и подкорректировать его, если потребуется. Андрей сомневался, что может что-либо подсказать способному военному теоретику шапошниковской школы, но и просто поговорить с ним будет интересно.

Наконец на вокзал прибыл Молотов, и после непродолжительной церемонии прощания все заняли свои места. Поезд тронулся, и Андрей предложил Василевскому сходить поужинать в вагон-ресторан. Разговора там не получилось, так как соседями по столику оказались сопровождавшие Молотова сотрудники германского посольства, в том числе и сам посол граф Шуленбург. Немцы постоянно поднимали тосты и требовали от русских присоединиться. Надо было держать ухо востро. Василевский после третьей рюмки решительно встал из-за стола, и Андрей последовал его примеру. Только в купе и удалось поговорить откровенно. Как Воронов и предполагал, генерал прекрасно представлял соотношение сил и подготовки Вермахта и РККА и четко понимал, что именно требуется от оборонительного плана на первый период войны.

– Но при всем этом я считаю, что крайне необходимо провести как минимум одну крупномасштабную наступательную операцию в первые три месяца конфликта, – заявил вдруг Василевский.

– Зачем? – удивился Андрей. – Стратегическую ситуацию это не изменит, а шансов потерять ударную группировку много.

– По двум причинам. Во-первых, попытаться перехватить инициативу, заставив противника уделить внимание и отвлечь силы на оборону. Пусть знают, что мы тоже можем кусаться. Это несколько остудит их наступательный порыв и переведет войну в более позиционное состояние, что выгодно для нас на первом этапе. А во-вторых, надо же учить войска проводить масштабное наступление. Это даст нам необходимый практический опыт для следующего периода боевых действий.

– Но риск слишком велик! – возразил Воронов. – Разве у нас есть «лишние» войска, которые не жалко положить ради «тренировки»?

– Вы сгущаете краски! – не согласился с такой трактовкой генерал. – Я не предлагал принести их в жертву! Подготовка к операции должна будет учитывать все возможные варианты развития событий и включать резервы для устранения «неприятностей».

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Андрей. Доводы Василевского не показались ему достаточно убедительными.

 

Глава 18

К вечеру десятого ноября спецпоезд делегации, шедший вне расписания, добрался до новой границы. Там произошла некоторая задержка. Встречавшие делегацию немцы настаивали на пересадке в их, специально подготовленный поезд, мотивируя это нежеланием тратить время на перестановку советских вагонов на узкие «европейские» тележки. Наши наотрез отказывались, опасаясь подслушивающих устройств в немецких вагонах или вообще каких-нибудь провокаций. Поэтому спецпоезд еще на советской территории был переведен на узкую колею.

Тогда к главе советской делегации явился сам ответственный за безопасность проезда гостей штурмбаннфюрер СС Вальтер Шелленберг, занимавший в данный момент должность заместителя самого шефа гестапо Мюллера. Андрей, увидев характерную форму нациста и сопровождавших его автоматчиков, ощутил себя на съемках фильма «Семнадцать мгновений весны». Уж очень антураж соответствовал – красные фашистские флаги со свастикой, серая форма охранявших перрон немецких солдат со знакомыми с детства угловатыми пистолетами-пулеметами МП-38 в руках и черная – сотрудников гестапо. Тем более что по фильму Шелленберг и был начальником мифического советского разведчика Штирлица. Правда, на исполнявшего его роль Табакова он не был похож ничуть. Разве что хитроватой ухмылкой, притаившейся в уголках губ.

Не подозревавший ни о чем таком Шелленберг вскинул руку в нацистском приветствии:

– Хайль Гитлер! Рад приветствовать вас, господин Молотов, на территории Третьего рейха!

– Вообще-то мы в Польше, – не особенно дружелюбно ответил тот.

– Об этом и речь! – немец предпочел не заметить намека на сомнительный нынешний статус Польши. – Если на территории Германии я готов стопроцентно гарантировать вашу безопасность, то при пересечении генерал-губернаторства я, к сожалению, утверждать этого не могу. Поэтому и предлагаю пересесть в наш специально подготовленный поезд.

– Он, несомненно, защищен от подрыва железнодорожного пути? – без тени улыбки, по своему обычаю, с сарказмом осведомился Молотов.

– Нет, конечно. Но зато там предусмотрено размещение многочисленной охраны, которая способна отразить вооруженное нападение.

– Так прицепите вагон с охраной к нашему поезду! О пересадке не может быть и речи! – твердо отрезал глава советской делегации, подтверждая свою уже сложившуюся репутацию «мистера Нет».

Шелленберг еле заметно скрипнул зубами, но ответил, сохраняя дипломатическую улыбку на лице:

– Что же, как вам будет угодно, господа.

Прицепив не один, а сразу два вагона с охраной, немцы дали наконец разрешение двигаться дальше.

Через два дня поезд добрался до немецкой столицы. На вокзале Анхальт, украшенном по такому случаю цветами и советскими флагами, делегацию встречали германские государственные деятели во главе с министром иностранных дел фон Риббентропом. Военное руководство рейха было представлено группой офицеров под предводительством генерал-фельдмаршала Кейтеля. Встреча производила впечатление теплой, хотя вместо советского Гимна оркестр играл просто приветственный марш. Впрочем, трудно было ожидать, что в нацистской Германии кто-нибудь решится исполнить «Интернационал», служивший тогда официальным Гимном СССР.

После традиционного обмена рукопожатиями, приветственных слов и обхода почетного караула членов советской делегации в сопровождении их немецких коллег погрузили в машины с открытым верхом и провезли по улицам Берлина в направлении замка Бельвю в Тиргартене, являвшемся официальными апартаментами русских гостей. Во время поездки Андрей обратил внимание, что жители города демонстративно не замечают проезда делегации, лишь мельком поглядывая на кортеж. Видимо, не поступало команды «сверху» на организацию народных восторгов, а по своей инициативе такие вещи в Берлине уже давно никто не делал.

В соответствии с указанием Сталина Андрей был обязан сопровождать наркома иностранных дел Молотова на все деловые встречи с целью проследить, не сболтнет ли он лишнего. Все же как одно из первых лиц в советском руководстве тот знал, что никаких сомнений в неизбежности военного столкновения с Германией в следующем году не имеется. И это могло наложить отпечаток на ход переговоров.

Молотов время попусту тратить не желал, и поэтому первая беседа состоялась уже через несколько часов после прибытия в Берлин. Это был еще предварительный раунд переговоров с участием министра иностранных дел рейха фон Риббентропа. Тот начал со скромного заявления о том, что Англия уже побеждена и формальное признание ее поражения лишь вопрос времени, после чего перешел к практическим вопросам. Они заключались в разделе сфер влияния Германии и СССР в свете предстоящего якобы развала Британской империи. С полчаса Риббентроп красочно и многословно расписывал картину послевоенного мироустройства. Глава советской делегации слушал этот поток сознания практически молча, изредка вставляя незначительные замечания. Видимо, в преддверии скорой встречи с Гитлером не собирался тратить силы на его «шестерку». Тихо сидящий немного в стороне Воронов наблюдал, как похожий на учителя Молотов строго взирал из-за стекла старомодного пенсне на Риббентропа, напоминавшего нерадивого ученика, пытавшегося за водопадом цветистых и обтекаемых фраз скрыть свое незнание предмета.

После обеда советская делегация отправилась в здание имперской канцелярии на встречу с Гитлером. К своему удивлению, Андрей обнаружил, что не на шутку взволнован. Еще бы, воочию увидеть величайшего злодея в истории человечества. Другие члены делегации, поглощенные повседневными проблемами, все же не представляли, насколько ужасен фашистский режим. Полная картина могла быть ясна только человеку с послезнанием. И средоточием этого зла, его главной движущей силой являлся невысокий человек со смешными усиками, входивший сейчас в роскошно убранный зал приемов рейхсканцелярии. Фюрер германского народа, глава национал-социалистической партии и рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер.

Приветливо улыбаясь, фюрер обошел членов советской делегации, знакомясь и здороваясь с каждым за руку. С трудом подавив желание свернуть ему шею, Андрей заставил себя ответить на рукопожатие. «А ведь ничего невозможного! Одно движение и… И что? Кто сказал, что так будет лучше? По крайней мере, мы знаем, чего от него ожидать. А от того, кто его заменит?» – осадил себя Воронов, удивляясь силе охвативших его чувств. При первой встрече со Сталиным такого не было, а тут… Значит ли это, что он уже настолько вжился в здешнюю действительность, что перестал воспринимать происходящее с ним как увлекательную игру?

Тем временем формальная часть мероприятия завершилась и стороны разместились друг напротив друга за длинным прямым столом. Справа от Гитлера уселся Риббентроп, слева – переводчик Хильгер. Советская делегация расположилась в зеркальном порядке: слева от Молотова – новый посол в Берлине Деканозов, справа – переводчик Павлов. Андрея, в соответствии, видимо, с какими-то неизвестными ему положениями дипломатической табели о рангах, усадили через шесть стульев от главы советской делегации, рядом с наркомом черной металлургии Тевосяном. Впрочем, и отсюда все было прекрасно видно и слышно.

Гитлер, в своем стиле, начал с проникновенной речи, развивающей предыдущие разглагольствования Риббентропа о будущем разделе мира между Германией, Италией, Японией и СССР. Его экспансивная натура долго не выдержала неподвижности, и вскоре он вскочил со стула и продолжал речь, меряя помещение нервными шагами. Андрей, даже не понимая немецкого, был потрясен исходившей от фюрера энергетикой и убедительностью. «Теперь понятно, каким образом ему удалось увлечь за собой такую массу народа. Действительно, выдающийся оратор! Может быть, и гипнотизер? Да нет, вряд ли. Вон немецкие генералы слушают его с плохо скрываемой скукой на лицах. Просто они уже привыкли к стилю изложения своего фюрера».

Молотов тоже явно не поддавался очарованию ораторского таланта канцлера, рисовавшего в своей речи завлекательные перспективы советско-германского сотрудничества. Внимательно слушая Павлова, переводившего слова Гитлера в перерывах его речи, во время которых нетерпеливый фюрер нервно притаптывал на месте, Молотов молча пропускал несущественные с советской точки зрения места, остро и немедленно реагируя лишь на имеющие для нас значение моменты. Как только Гитлер заявил, что война с Англией, которую он пару минут назад уже похоронил, сославшись на погоду как фактор, не позволивший еще Люфтваффе поставить точку в этой войне, вынуждает Германию продвинуться на территории, не представляющие для нее ни политического, ни экономического интереса, то Молотов тут же взял быка за рога. На фюрера посыпались сплошным потоком щекотливые вопросы, касающиеся политики рейха в отношении Финляндии и Восточной Европы.

Гитлер вдруг как будто потерял интерес к беседе, к удивлению Воронова, даже успокоился и уселся обратно на свое место. Вежливо, но как-то лениво отвечал на вопросы главы советской делегации, впрочем, умудрившись отделаться расплывчатыми обещаниями урегулировать все спорные вопросы после окончания войны с Англией. Не удовлетворенный этим Молотов продолжал требовать конкретных ответов. Фюрер, не отвечая, неожиданно завершил встречу, сославшись на возможный в это время авианалет англичан и якобы заботясь о безопасности гостей. Все встали, и Гитлер, попрощавшись, покинул помещение.

А вечером в советском посольстве на улице Унтер-ден-Линден, одной из центральных в Берлине, состоялся торжественный прием. Фюрер не пришел, зато явились главные нацистские бонзы Третьего рейха: рейхсмаршал авиации Геринг, партийный заместитель фюрера Гесс, Риббентроп и куча деятелей пониже рангом. Андрей с интересом, как диковинных зверей, рассматривал их. Особенно впечатлил его расфуфыренный, как павлин, увешанный по пупок орденами и медалями, обряженный в роскошный белый, придуманный специально для него мундир Геринг. На фоне блистающей толстой фигуры командующего Люфтваффе сухопарые, одетые в обычные серые костюмы Риббентроп и Гесс совершенно терялись.

Рудольф Гесс, познакомившись с Андреем и узнав, что тот работает в авиапромышленности (под такой легендой Воронов вошел в состав делегации), неожиданно заинтересовался и начал разговор о современной авиации. Бывший летчиком еще в Первую мировую и продолжавший летать в свободное время и сейчас, Гесс явно владел предметом. Выяснив, что Андрей свободно говорит по-английски, он еще больше обрадовался и, перейдя на этот язык (как потомок аристократического рода он, естественно, прекрасно его знал), увлек собеседника в сторону и стал подробно его расспрашивать о состоянии советской авиации. Андрей, разумеется, особо откровенничать не стал, но разговор получился интересный. Узнав, что Воронов тоже летает, Гесс предложил выпить за то, чтобы они никогда не встретились в воздухе как противники. «Не переживай, не успеем! – мысленно успокоил его Андрей, поднимая бокал. – Ты же в мае в Англию перелетишь, если не передумаешь, конечно».

Прием в роскошном особняке советского посольства, унаследованном еще от царского правительства, только начинался. Гостей пригласили к великолепно накрытому столу, уставленному разнообразными деликатесами, в том числе икрой и водкой в огромных количествах. Но распробовать все это присутствующие не успели. Завыли сирены воздушной тревоги, и все спустились в бомбоубежище. Прием был сорван.

После ночных консультаций со Сталиным Андрей решил на следующий день воздержаться от участия в переговорах. Молотов вел их прекрасно, ни в чем не отклоняясь от инструкций вождя, и необходимости его контролировать, по мнению Воронова, не было. Так как Сталин в конце концов настоял на том, чтобы Андрей вернулся вместе с остальной делегацией, то в распоряжении Воронова был еще только один день. А сделать предстояло немало.

Ранним утром следующего дня Андрей прибыл в посольство. Там, предупрежденный еще накануне, его ожидал сотрудник советского торгового представительства в Германии, ответственный за закупки промышленного оборудования. Вместе с ним находился переводчик и десяток региональных представителей торгпредства, срочно вызванных в Берлин из разных городов, в которых они работали постоянно. Представитель торгпредства по фамилии Анисимов не совсем понимал смысл предстоящего дела, но скрупулезно выполнил полученные недавно указания своего начальника – наркома внешней торговли Микояна, через которого Андрей заранее передал все необходимые распоряжения.

– Все готово? – осведомился Воронов, поздоровавшись.

– Как было указано в инструкции, – ответил Анисимов и, открыв толстенную кожаную папку, имевшуюся у него при себе, стал перечислять подробно:

– Чеки Рейхсбанка Германии, полученные в счет оплаты части наших поставок. Разрешение германского министерства внешней торговли на вывоз оборудования в соответствии с приложенным списком. Сам этот список. И еще – переданный нам из посольства список промышленных предприятий.

Анисимов умолчал о том, кем именно был ему передан последний список, но Андрей не сомневался, что тому был известен источник этого документа – берлинская резидентура внешней разведки НКВД. Об этой услуге Воронов просил лично Лаврентия Павловича. В списке значились мелкие и средние предприятия, получившие в течение последней пары лет станки и другое промышленное оборудование, имевшее критическое значение для советских заводов. Заказанное обычным путем, через торговое представительство у немецких производителей, оно до сих пор так и не попало в СССР, и было ясно, что вряд ли попадет. Производители ссылались на сверхсрочные военные заказы, технические и другие проблемы, даже на английские бомбардировки, но сроки поставки безбожно срывались. Было понятно, что это не их собственная инициатива, а вполне конкретные указания «сверху». Поэтому и понадобилась помощь разведки для выяснения предприятий, имевших это или аналогичное оборудование.

– Бригады такелажников заказаны? – уточнил Андрей.

– Да, ждут вызова.

– Отлично, едем! Для начала – сюда. – Воронов указал на одно предприятие из списка.

– А что, собственно, нам предстоит сделать? – решил все же попытаться выяснить заранее Анисимов.

– Вы помните цитату у Маркса: «Нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради трехсот процентов прибыли»?

– Н-ну? – промямлил ничего не понимающий представитель торгпредства.

– Так вот – мы едем проверять этот тезис на практике!

Еще более запутавшийся Анисимов в ответ на это лишь ошеломленно помотал головой. Андрею стало его жалко – свалился на голову, понимаешь, неизвестно откуда облаченный самыми высокими полномочиями незнакомец, оторвал от работы и еще требует непонятно чего. Да, объяснить все же необходимо.

– Подойдите все сюда, товарищи! Вас это тоже касается, – подозвал он остальных.

– Объясняю нашу задачу. Как вам известно, наши германские коллеги, под разными благовидными предлогами всячески задерживают поставки крайне необходимого советской промышленности оборудования. Поэтому решено взять его так называемым «явочным» порядком, – в свою бытность менеджером в экспортно-импортной фирме Андрею приходилось проделывать такие трюки не раз, но, судя по вытянувшимся лицам слушателей, им этот метод был незнаком.

– Дело заключается в следующем. По нашим каналам мы раздобыли список мелких частных предприятий, закупивших недавно необходимое нам оборудование. Им, разумеется, никто препятствий не ставил. Так вот, мы предложим хозяевам этих заводов удвоенную или утроенную цену за продажу оборудования с немедленным вывозом. За живые деньги. Мало кто устоит. Для этого и нужны бригады такелажников. На крупные предприятия соваться с такими предложениями нет смысла, а мелкие – самое то. Тем более что все необходимые разрешения у нас на руках. Формально-то немцы нам в поставках этого оборудования не отказывают.

– Что-то не верится, что это сработает, – заметил кто-то из торговых работников.

– Вот для этого я и здесь. Чтобы продемонстрировать. Поехали!

Все расселись в подогнанные к воротам посольства заранее арендованные машины и отправились по указанному в списке адресу.

Металлообрабатывающий заводик на окраине Берлина впечатляющим внешним видом не отличался. Обычный сарай. Впрочем, чего можно было ожидать от сидящего по уши в долгах предприятия, имеющего всего три фрезерных и пару токарных станков. В списке, полученном Андреем от разведки, в отличие от копии, врученной Анисимову, помимо адреса завода имелось еще много дополнительных подробностей, в частности – его финансовое положение. А оно у хозяина данной мануфактурки, герра Шульца, было не очень завидное. Полученный два года назад от государства кредит он использовал для покупки нового станка, но получить заказ от крупных фирм не смог и перебивался мелкими подработками, особого дохода не приносящими. А ведь кредит нужно возвращать. В общем, ребята из внешней разведки поработали на славу, разузнали все, что нужно.

Из пристройки сарая, служившей, надо полагать, офисом предприятия, неуверенно вышел пожилой мужчина, встревоженный появлением большой группы людей у ворот его заводика.

– Доброе утро! – поздоровался Воронов с помощью переводчика. – Мне нужен господин Шульц.

– Это я! Чем могу служить?

– Я из советского торгового представительства. Насколько мне известно, у вас имеется прецизионный фрезерный станок фирмы «Гаузер»? – сразу взял быка за рога Андрей.

– Да, а в чем дело?

– Вы заплатили за него одиннадцать тысяч марок. Я предлагаю вам продать его нам за пятнадцать. Но вывоз немедленно.

– Э… – протянул ошеломленный предложением промышленник. – А почему вы не купили прямо на фирме?

– У них в данный момент не имеется готовых, – не моргнув глазом, соврал Андрей. – А нам нужно безотлагательно. Разрешение на вывоз у меня есть, все документы в порядке.

Хоть и ошарашенный, но не потерявший деловое чутье Шульц, убедившийся, что разрешения в порядке, сразу просек ситуацию и начал торговаться:

– Но у меня же полно заказов! Я не могу так сразу продать!

– Ну что ж, придется нам обратиться на предприятие господина Граде, у него тоже есть такой станок, – парировал Воронов, заглядывая в список.

– Двадцать пять тысяч, – отреагировал Шульц.

– Двадцать, и это последнее предложение! – отрезал Андрей, помахивая у того перед носом чеками Рейхсбанка.

– Согласен, – пробурчал, делая недовольный вид, хозяин завода. Хотя, как подозревал Воронов, в душе тот прыгал от радости. Еще бы, теперь можно было вернуть кредит и еще оставалось.

Прибывшие на место работники компании по перевозкам, вызванные Анисимовым, немедленно принялись за дело. Андрей решил на первый раз посмотреть на их работу. Он с удовольствием наблюдал, как такелажники с истинной немецкой старательностью и педантичностью споро разбирали станок на составные части, пользуясь сборочным чертежом, имевшемся на заводе вместе с остальной техдокументацией, поставляемой фирмой-изготовителем в комплекте с оборудованием.

– Не забудьте проследить, чтобы документацию потом тоже положили в контейнер, – напомнил он одному из сотрудников торгпредства, оставленному контролировать процесс.

Полюбовавшись еще немного на то, как хорошо простимулированные обещанием большой премии рабочие бережно упаковывают части станка в привезенные с собой на грузовике ящики, Воронов махнул рукой, и вся компания отправилась по следующему адресу.

К обеду галочки уже стояли напротив почти двух десятков предприятий из списка. Среди них были не только металлообрабатывающие, но и химические производства, где удалось закупить некоторое ценное оборудование. Не везде торг шел легко. Часть фирм в отличие от заведения герра Шульца неплохо стояла на ногах и действительно имела заказы. Приходилось сильно набавлять цену, вплоть до пресловутых трехсот процентов. Что вызвало неудовольствие Анисимова, беспокоившегося о расходе вверенных ему средств.

– Это безрассудство – переплачивать втрое! – не выдержал он после завершения очередной сделки.

– Вы же торговый человек, должны понимать, что время – тоже деньги! Кроме того, все одобрено на самом верху и обсуждению не подлежит! – отрезал Воронов, не желая вступать в ненужную дискуссию.

На следующем предприятии они наконец напоролись на серьезные неприятности, появление которых Андрей, впрочем, ожидал. Хозяин заводика оказался, как выяснилось позже, старым членом НСДАП. Заподозрив неладное, он, отвлекая гостей разговорами, проявил бдительность, стукнув в гестапо. Когда через четверть часа визитеры после бесплодных переговоров с хитрым немцем вышли из ворот предприятия, их уже ждали. Одетый в черную форму офицер гестапо в сопровождении двух автоматчиков направился к Воронову, безошибочно вычислив в нем лидера группы. Краем глаза Андрей заметил, как напряглись его охранники.

– Спокойно, пока ничего страшного не происходит, – прошептал он им.

Офицер подошел и вытянулся в нацистском приветствии:

– Хайль Гитлер! По нашим сведениям, вы занимаетесь запрещенными торговыми операциями. Я вынужден задержать вас для дальнейшего разбирательства.

– Не имеете права, – спокойно ответил Андрей, предъявляя паспорт. – У меня дипломатический иммунитет. Кроме того, у нас имеются все необходимые разрешения, вот – ознакомьтесь.

Немец повертел бумаги в руках:

– Я мало что понимаю в финансовой документации, – честно признался он. – Поэтому и прошу вас проехать со мной. Там ваши бумаги посмотрят специалисты.

– Вот что, штурмфюрер, – повышая тон, сказал Воронов, разглядев знаки различия собеседника. – Я вижу, вам очень хочется стать причиной крупного дипломатического скандала? Предупреждаю вас, что о происшедшем будет немедленно доложено главе советского правительства, находящемуся сейчас в Берлине с официальным визитом!

Предупреждение возымело действие. Штурмфюрер на некоторое время «завис», соображая. Осознав наконец, что ситуация выходит за рамки его компетенции, он пошел на попятную:

– Мне необходимо проконсультироваться с руководством. Ждите здесь.

– Мы ограничены во времени, – крикнул ему вслед Андрей, но офицер не отреагировал.

Спустя несколько минут тот вернулся:

– Вскоре сюда прибудет более компетентный сотрудник.

– Нам некогда ждать, вы не имеете права нас задерживать! – начал было спорить Воронов.

– Сожалею, – только и ответил штурмфюрер, делая знак автоматчикам окружить группу кольцом.

Ждать, к счастью, пришлось недолго. Минут через десять во двор завода влетел черный «Мерседес», из которого тут же выпрыгнула худощавая фигура в эсэсовском мундире. «Ба, да это никак сам папаша Мюллер пожаловал!» – удивился Андрей, разглядев нашивки группенфюрера.

Действительно, это был шеф гестапо. Еще от машины он в свойственной ему простонародной манере громко провозгласил:

– Хотел бы я знать, какого черта меня оторвали от обеда?

Бедный штурмфюрер, узрев, кто именно прибыл, подскочил к шефу с такой скоростью, как будто за ним гналось все польское подполье с целью насадить на вилы, и начал торопливо докладывать. Через некоторое время Мюллер небрежно отпихнул его рукой с дороги и вразвалочку подошел к Андрею.

– Добрый день, господин э… Воронофф? – Он протянул руку. – Не позволите ли взглянуть на ваши бумаги?

– Пожалуйста!

Мюллер придирчиво изучил документы, после чего вернул их Андрею:

– Что же, хотя мое чутье старого сыщика просто вопит о том, что вы занимаетесь не совсем законными вещами, но придраться действительно не к чему. Можете быть свободны. Но во избежание дальнейших недоразумений прошу вас прекратить это занятие.

– Нет, это я вас прошу во избежание подобных недоразумений проинструктировать вашу службу! – перешел в наступление Воронов.

– Да вы нахал, молодой человек! – усмехнулся шеф гестапо. – Может быть, мне вас все же арестовать?

– Боюсь, что не далее чем через час после этого вам придется давать объяснение своему поступку в имперской канцелярии непосредственно перед лицом господ Гитлера и Молотова. Да и без крайностей с вашей стороны мне, наверное, все же придется сообщить руководству об этом инциденте, – выделяя слово «наверное», спокойно ответил Андрей, хотя его так и распирало от желания вставить один из бессмертных анекдотов про Штирлица, подходящий к ситуации.

Мюллер, который, без сомнения, был в курсе текущих внешнеполитических событий – иначе он бы лично не прибыл разбираться с таким в общем-то плевым делом, – измерил Андрея долгим оценивающим взглядом и пробурчал:

– Ваша взяла. У меня нет ни малейшего желания получать нагоняй за недоработки бездельников из министерства внешней торговли. Всего хорошего.

Дождавшись, пока гестаповцы очистят местность от своего присутствия, Воронов обратился к своим:

– Я надеюсь, товарищи, все поняли, что нужно делать? Сегодня же отправляйтесь в ваши филиалы торгпредства и приступайте к работе. Списки предприятий и чеки получите у Анисимова. Эти, – он махнул рукой в сторону удалившихся немцев, – сегодня же сообщат по инстанции о наших художествах. Благодаря знаменитой немецкой бюрократии у вас будет около недели, пока составят и доведут до предпринимателей инструкцию о запрете на прямую торговлю с нами. Так что время дорого, нужно успеть максимум возможного. А вы, товарищ Анисимов, отвечаете за прием контейнеров и проталкивание их через таможню. Никаких формальных причин не пропускать их нет, так что можете смело давить на немцев, вплоть до угроз прекратить советские поставки. Точные инструкции получите в посольстве.

А на следующее утро делегация покинула Берлин. Проводы по сравнению со встречей были обставлены скромно. Василевский, снова деливший одно купе с Вороновым, глядя на проплывающие за окном берлинские предместья, вдруг спросил:

– Как вы думаете, Андрей, придется нам еще съездить в Берлин?

– Обязательно! Только вот встречать в следующий раз нас будут отнюдь не цветами и оркестрами! – заметил Воронов.

Генерал понимающе посмотрел на него.

 

Глава 19

Андрей с тревогой обнаружил, что стрелка указателя температуры масла вплотную подобралась к красной черте. И это при том что рычаг газа находится далеко не в переднем положении! «Какого хрена?! Еще не хватало!» – забеспокоился он, обшаривая глазами приборную панель в поисках причины перегрева мотора. Она обнаружилась незамедлительно – рукоятка регулировки заслонок радиатора находилась в положении «полностью закрыто».

«Блин, опять забыл открыть створки после взлета!» – выругался Воронов, с силой толкая ни в чем не повинный рычажок вперед. Самолет слегка покачнулся в результате изменения обтекания капота встречным потоком воздуха из-за приоткрывшихся створок радиатора. «Хорошо фашистам! – позавидовал Андрей. – У них вся эта хрень регулируется автоматически: и заслонки радиатора, и шаг винта, и наддув со смесью. Летай себе и радуйся! А у нас изволь работать ручками да еще все время помнить об этом!»

Еще месяц назад, в последних числах декабря прошлого, 1940 года, его бессменный инструктор Марк Галлай, задумчиво почесав в затылке, заявил: «Пожалуй, уровня выпускника укороченного курса летного училища ты уже достиг». Почти четыре месяца интенсивного обучения, помноженные на предыдущие знания Андрея, не прошли даром. На радостях он сообщил о мнении инструктора Рычагову, и тот лично принял у Воронова экзамен в воздухе на двухместном учебно-тренировочном истребителе УТИ-4. После чего выписал Андрею летное удостоверение. Так что теперь тот считался летчиком официально.

Первым делом Воронов попросил у начальника летно-испытательного отдела ЦАГИ Козлова разрешения освоить полеты на немецком истребителе «Мессершмитт-109Е». Таких машин было закуплено четыре штуки. Тот, вопросительно посмотрев на Галлая, разрешение дал. Теперь, после нескольких ознакомительных полетов на «фашисте», Андрею было с чем сравнивать следующий освоенный им самолет – новый серийный истребитель И-180, на каковом он в данный момент и летел. Вернее, после решения называть новые самолеты по первым буквам фамилий главных конструкторов машину следовало именовать По-5. Серийное производство доведенного в авральном порядке Поликарповым истребителя началось еще в середине ноября прошлого года на одном из авиазаводов, а с января – еще на одном. При этом параллельно с серийным выпуском в конструкцию самолета постоянно вносились дополнительные изменения по результатам продолжающихся испытаний. Что, конечно, сказывалось на темпе производства. К концу января удалось довести общий выпуск По-5 до пяти машин в сутки, но только три из них выходили из ворот сборочного цеха полностью готовыми к использованию. Остальным не хватало двигателей М-88Б, производство которых пока не достигло нужного объема, тем более что моторы этого семейства использовались не только в По-5. Так что «безмоторные» самолеты пока складировались в ожидании лучших времен.

Да, конкуренции с «Мессершмиттом» в области удобства работы пилота По-5 не выдерживал. Хотя по сравнению с предсерийной моделью в устройство кабины были внесены значительные изменения. Специальная комиссия Главного управления ВВС, в состав которой на правах приглашенного специалиста входил и Воронов, крепко сидела на голове у конструкторов, добиваясь улучшения эргономики кабины (тут и слова-то такого не знали, его ввел в оборот сам Андрей). Теперь, слава богу, для запуска двигателя не надо было размахивать руками, как цирковому жонглеру, по всем углам кабины в попытках нажать и повернуть сразу в трех местах. Все органы управления и контрольные приборы были сгруппированы в соответствии с их функцией, и каждая такая группа находилась в определенном месте кабины, что заметно снижало количество лишних движений пилота. Так, рукоятки управления газом, шторками радиатора, смесью, закрылками и шасси были компактно расположены слева от летчика, который теперь, после определенной тренировки, разумеется, мог «вслепую» перенести руку на нужный рычаг за долю секунды. Кроме того, был переделан фонарь кабины, приобретший каплевидную форму, существенно улучшавшую обзор задней полусферы. Той же цели служило и зеркало в верхней части лобового стекла. Так что по этому параметру По-5 как раз заметно превосходил «Мессер», обзор назад из которого был просто ужасен.

– Четверка, почему уклонился вправо? – сквозь помехи донесся из шлемофона голос Галлая, который вместо инструктора теперь был ведущим пары.

«Вот черт!» – Андрей легким движением рулей вернул самолет в прежнюю позицию относительно ведущего. Отвлекся на устранение перегрева двигателя и утратил на несколько секунд контроль над машиной. Все-таки правильное распределение внимания еще тренировать и тренировать. Лишние операции все же серьезно отвлекают пилота. Опытные летчики, конечно, от этого так сильно не страдают, но большую часть строевых пилотов опытными не назовешь. Особенно сейчас, когда курсанты проходят укороченную с трех лет до одного года подготовку. Так что автоматизация управления – очень насущная задача. Первые шаги уже делаются – тут же, на испытательном аэродроме, летает опытный По-5 с установленными экспериментальными автоматами шага винта и терморегуляции двигателя, срочно разработанными специально выделенным для этой задачи КБ. Но результаты пока успешными не назовешь. Устройства еще долго придется дорабатывать до приемлемого уровня надежности.

– Четверка, внимание! Входим в зону! – предупредил ведущий по рации. Установленные на самолетах американские радиостанции работали хорошо, хотя из-за недостаточного экранирования двигателя помехи все же присутствовали.

Андрей подобрался – предстоял воздушный бой, пусть и учебный. В это воскресное утро, в свой выходной день, летчики-испытатели ЦАГИ, сведенные в учебный полк и усиленные некоторым количеством имеющих боевой опыт асов из состава ВВС, отрабатывали действия отдельными парами, в соответствии с планом боевой подготовки.

Вернее, на базе летчиков ЦАГИ и испытателей московских авиазаводов было сформировано два полка. Второй, оснащенный высотными истребителями МиГ-1, предназначался для ПВО Москвы. Эти машины, выпущенные ограниченной серией в количестве ста штук в прошлом году, уже сняты с производства. Готовые самолеты сейчас проходили доработку для использования в качестве ночного истребителя. В частности, были смонтированы пламегасители на выхлопные патрубки, чтобы вырывающееся оттуда пламя, незаметное при свете дня, не слепило пилота. Установили радиополукомпас, мощный прожектор, лобовое бронестекло. Слабое исходное вооружение микояновской машины заменили на четыре крупнокалиберных пулемета. Потяжелевший самолет, конечно, утратил часть своей маневренности, но перехватчику она не особо и нужна. Его цель – относительно малоподвижные бомбардировщики. Из этих машин и сформировали три полка «ночников» – один в Москве, два других – в Ленинграде и Киеве.

А остальные испытатели вошли в состав первого истребительного авиаполка Резерва Главного командования. Еще три таких же были сформированы на базе НИИ ВВС. Их задачей являлось завоевание локального превосходства в воздухе на нужном участке фронта. Поэтому и новейшие По-5 они получили первыми, заодно отрабатывая их боевое применение – не зря же они испытатели! Андрей, разумеется, формально в состав полка не входил, но получил разрешение присоединиться к их тренировкам.

– Противник слева, с превышением, – прозвучало в шлемофоне.

– Наблюдаю, – подтвердил Воронов, разглядев в указанном направлении две темные точки, скользившие почти перпендикулярно их курсу на полкилометра выше. Это была пара «оппонентов». Превышение с одной стороны давало им преимущество, но с другой – ухудшало обзор в направлении пары Воронова. Поэтому был шанс, что их пока не заметили. Так же, видимо, считал и Галлай, который, не меняя курс, прибавил скорость. Андрей тоже дал максимальный газ, чтобы увеличением скорости скомпенсировать проигрыш по высоте.

– Дистанция! – получил Воронов замечание от ведущего. Ругнувшись, он змейкой увеличил расстояние до него на три сотни метров. «Сам же писал черновик инструкции, рекомендующей оптимальную дистанцию между самолетами пары в бою. А применить ее в деле – забыл!»

Самолеты «противника» тем временем оказались у них почти над головой. Теперь заметить подобравшуюся снизу пару они не могут никак.

– Атакую! – Ведущий перевел свой истребитель в вертикальный набор высоты. Как только нос машины указал на зенит, летчик крутанул ее на девяносто градусов вокруг своей оси и продолжил выполнение полупетли уже в другой плоскости. В результате прекрасно рассчитанного маневра в момент перехода в горизонтальный полет самолет Галлая оказался в сотне метров позади ведомого «оппонентов». Правда, вверх ногами. Быстро выполнив «полубочку» и приняв нормальное положение, он тут же открыл огонь по еще ничего не подозревающему «противнику». Пушки, естественно, промолчали – коробки с боеприпасами были пусты, но фотопулемет – редчайший прибор, имевшийся только в элитном полку, должен был сработать. После чего Галлай сразу отвалил вправо-вверх, используя остатки избытка скорости. Андрей, повторявший все его манипуляции на удалении в полкилометра, последовал за ним, удержавшись от соблазна с ходу атаковать второго. Задача ведомого – прикрывать ведущего, и в настоящем бою отход от этого правила может дорого обойтись.

– Четверка, меняемся, – еще на земле они с Галлаем договорились отрабатывать действия ведущего и ведомого по очереди. Теперь Воронов будет атаковать, а Марк Галлай – прикрывать его хвост. Наверное, во время «дуэльного» боя пара на пару в этом не было особой необходимости, но на реальной войне таких ситуаций не будет – в любой момент у противника может появиться подкрепление.

Завершив боевой разворот, Андрей вырвался вперед. «Противники», заметив, наконец, что их атаковали, тоже ушли горкой наверх и, развернувшись, оказались на той же высоте. «Сбитый» и не думал «падать» – это же тренировка, поэтому бой начинался как бы сначала. Андрей не стал идти в лобовую, а со снижением отвернул левее, передав Галлаю по рации кодовое слово: «клещи». Это означало одну из предварительно разработанных вместе с ним тактических заготовок. Поэтому Марк не последовал за Вороновым, а резко ушел вправо с набором высоты. «Оппоненты», естественно, бросились за тем из них, который был ближе и ниже, не разрывая построение своей пары. Когда Андрей убедился, что преследователи, выполнив переворот, устроились у него на хвосте, он плавно потянул ручку управления на себя, переведя машину в крутой набор высоты. «Противники» наверняка понимали, что пара Воронова разошлась не случайно, но, прикинув расстояние до выполняющего вдалеке пологий разворот Галлая, решили, что успеют разделаться с «приманкой».

Самолет «вражеского» ведущего, имея небольшое преимущество в скорости, смог за счет него сократить дистанцию до примерно трехсот метров от машины Воронова. Для начала стрельбы далеко, на земле результат не зачтут – с расстояния большего, чем сто пятьдесят метров, попасть даже при абсолютно идеальном прицеливании можно только случайно, из-за рассеивания снарядов и вибраций самолета. А дальнейшее сближение не имеющих больше никаких преимуществ друг над другом однотипных самолетов зависело теперь исключительно от мастерства летчиков.

Ревел на максимальных оборотах двигатель, поплевывая на лобовое стекло брызгами перегоревшего масла. Машина лезла вверх, под углом градусов сорок к горизонту, неумолимо замедляясь. Вот-вот достигнет скорости сваливания, и тогда тот, кто первый «клюнет» носом, тот и проиграл.

Галлай, наконец-то, приблизился и начал пикировать на пару преследователей. Их ведомый попытался развернуться, чтобы отсечь атаку от ведущего, оставив того наедине с Вороновым.

Андрей почти неотрывно смотрел на стрелку указателя скорости, бегущую влево. Двести двадцать километров в час, двести, сто восемьдесят. Самолет стал «вялым», лениво реагируя на теряющие эффективность на такой скорости органы управления. Воронов мельком бросил взгляд в зеркало обзора задней полусферы. Опытный испытатель, сидевший в кабине висящего у него на хвосте По-5, умело «держал» машину, явно рассчитывая, что его добыча «свалится» первой.

«А вот и хрен тебе!» – Андрей двинул рычаг выпуска закрылок до максимума. Возросшее сопротивление стало тормозить самолет еще сильнее, но резко увеличившаяся подъемная сила «отодвинула» момент сваливания на крыло. Истребитель преследователя в зеркале начал увеличиваться в размере. Выйдя на дистанцию эффективной стрельбы, тот попытался приподнять нос самолета, чтобы поймать Воронова в перекрестье прицела… и его машина, «нырнув», исчезла из виду.

«Есть! Переиграл на сталлфайте!» – На радостях Андрей вспомнил выражение из жаргона виртуальных пилотов, означавшее бой на близкой к сваливанию скорости. Аккуратно, чтобы не дай бог не накренить самолет – в данных условиях это означало бы немедленный штопор, – отдал ручку от себя, готовясь сразу и убрать закрылки. Машина нехотя перевалилась носом к земле и «посыпалась» вниз, набирая столь нужную скорость.

Итак, первый раунд выигран – ситуация поменялась. Андрей из преследуемого сам стал преследователем. Теперь надо было реализовать полученное в тяжелой борьбе преимущество. Его сохранивший управляемость истребитель за счет более крутого пикирования смог превратить исходное превышение в сотню метров над противником в большую, чем у того, скорость. В результате Воронов плотно «приклеился» к его хвосту на минимальной дистанции. Увидев опасность, тот, не рискуя больше лезть в вертикаль, да и не имея для этого достаточно скорости, встал в вираж. Андрей осмотрелся, но второго не обнаружил. Видимо, тот был занят с Галлаем. Таким образом, парный бой фактически распался, превратившись в дуэль один на один, и ничто не мешало безбоязненно преследовать «жертву».

Ручку управления вправо и на себя, дать правую педаль. Обе машины понеслись друг за другом по сужающейся дуге. Радиус виража зависит от отношения подъемной силы крыла к массе самолета. Подъемная сила толкает машину к центру воображаемого круга, а зависящая от массы инерция – в противоположную сторону. Понятно, что радиус виража можно уменьшить, повысив подъемную силу с помощью увеличения угла атаки – угла, под которым крыло встречает набегающий поток. После чего вираж перестает быть установившимся, то есть самолет начинает терять скорость из-за увеличившегося сопротивления воздуха. Но другого способа не дать преследователю прицелиться нет, и пилот впереди идущего По-5 прекрасно это понимал, закладывая настолько крутой вираж, насколько мог. Андрей с трудом (нагрузки на органы управления при таких маневрах очень даже немаленькие) тянул на себя ручку управления, доведя угол атаки почти до критического, но силуэт истребителя «противника» продолжал висеть выше перекрестия прицела.

Казалось бы, большего сделать нельзя: два подготовленных пилота на двух идентичных самолетах одинаково хорошо выполнят одну и ту же фигуру пилотажа. На это и надеялся преследуемый, считая, что вымотает противника энергичным маневром. Ведь и физические усилия, прикладываемые пилотом, и действующая на него перегрузка при этом близки к предельным. Еще десяток секунд – и так бы и случилось. Но откуда тому было знать, что его преследователь имеет опыт тысяч виртуальных воздушных сражений против таких же сверхопытных, по здешним меркам, пилотов. Тут уже недостаточно просто хорошо выполнять фигуры пилотажа – чтобы победить, необходимо было уметь выжать из машины все, включая использование, по принятой во времена Воронова терминологии, «недокументированных» возможностей.

Андрей и теперь воспользовался предназначенными совсем для другой цели закрылками. Отклонив их на этот раз не до максимума, а на пятнадцать градусов, он разменял часть скорости самолета на уменьшение радиуса виража. Секундой спустя силуэт истребителя «противника» плавно вплыл в кольцо прицела…

Потом они еще несколько раз сходились и расходились, отрабатывая различные элементы воздушного боя, пока не подошло к концу время полета. Уже на обратном пути Андрей, поглядывая с высоты на окружающие аэродром заснеженные поля, с ужасом представил, как он будет выбираться из кабины в насквозь промокшем от пота комбинезоне на двадцатиградусный мороз.

А на земле Воронова ждал сюрприз. Зарулив на стоянку и выскочив из кабины, он чуть не сбил с ног ожидавшего его с ухмылкой на лице Рычагова.

– Паша? Ты что здесь делаешь? – удивился Андрей.

– Да вот заехал поглядеть на твои полетушки. – Начальник ГУ ВВС только что вернулся из командного пункта, откуда наблюдал за учебным боем. – Пошли в помещение, а то замерзнешь!

Они забежали в большой ангар испытательного аэродрома, находившийся поблизости, безлюдный по случаю выходного дня.

– Красиво бой провел! – похвалил его Рычагов и ухмыльнулся: – Не врал, оказывается, – умеешь, теоретик!

– А ты, значит, считал, что я тебе лапшу на уши вешаю? – обиделся Воронов.

– Да шучу я, шучу, – рассмеялся генерал. – Надо будет мне с тобой покрутиться – интересно строишь бой! Как ты, кстати, умудрился его на вертикали переиграть?

– На закрылках. Только нужно точно рассчитать момент их выпуска.

– Хитрец! А почему в проектах инструкций не описал этот способ?

– Господь с тобой, Паша! В «Соображениях о новых приемах воздушного боя» все прописано! Ты же сам «спустил» этот документ в НИИ ВВС, там уже давно отрабатывают, меня приглашали для уточнения некоторых моментов. Подписываешь не читая, начальник? – подколол того Андрей.

– Да не я подписывал, а начальник Управления боевой подготовки. Это его обязанность, он и читал. А я себе экземплярчик отложил, да все никак руки не доходят – сам знаешь, сколько работы. Лучше скажи, как тебе По-5?

– После всех доработок, с двумя ШВАКами – отличная машина! В опытных руках сто девятого легко уделает. Только двигателей пока не хватает. Но производство увеличивается, да и в Америке мы заказали несколько сот комплектов самых трудоемких деталей для М-88. Правда, помучились с переводом чертежей в дюймовую систему мер, но справились с этим. Скоро начнем получать, это сильно ускорит выпуск двигателей. И еще мы заказали четыре сотни двигателей Райт-Циклон 1820 одной из новых моделей, габариты почти те же, а мощность на сто лошадей больше, чем у М-88. Возможно, на часть машин поставим их, если наши будут не поспевать. А нет – найдем, куда их приткнуть.

– А как продвигаются дела у Яковлева? И как его Як-1 по сравнению с По-5? – продолжал интересоваться Рычагов.

– Основной цикл испытаний закончен, хотя доработки еще требуются. Но это уже будет делаться прямо в серийном производстве, которое, собственно, уже почти два месяца как началось. Ну а По-5 он немного уступает во всем, кроме простоты управления и максимальной скорости. Особенно мощности вооружения недостаточно. Но тут пока ничего не сделаешь. Да и конкурировать с поликарповской машиной он будет только в первые месяцы войны из-за недостатка самолетов нового поколения, а так – у них разные ниши. Кстати, а как продвигается формирование авиаполков для новых машин? – поинтересовался в свою очередь Воронов.

– Пока продвигается по плану. Но столько опытных пилотов я не могу забрать из существующих полков. Так в них останутся только вчерашние курсанты! Куда это годится! Мы действительно получим до начала июня 1200 По-5 и 300 «Яков», как запланировано?

– Думаю, да. Может быть, немного меньше, зависит от решения производственных проблем. Только учти, что большая часть их будет выпущена в апреле – мае, когда заводы выйдут на проектную мощность. И если ты не позаботишься о их немедленной приемке и перегонке в части, то там они к началу войны и останутся. Так оно и было. – Генерал прекрасно понял, что Андрей имеет в виду под словом «было».

– Позабочусь! Но это значит – сорок новых полков! Придется сильно разбавлять личный состав неопытными летчиками, ничего не попишешь! – Рычагов покачал головой.

– Ну придется, так придется. Время для их натаскивания еще есть. Только интенсивнее готовить надо. Ты строевую в учебных полках отменил?

– Отменил.

– Политзанятия сократил?

Генерал возмущенно посмотрел на Воронова:

– Ты все-таки хочешь, чтобы меня расстреляли? И так кое-кто в последнее время сильно интересуется аварийностью в ВВС. Я такого распоряжения дать не могу! Тем более что количество занятий регламентируется Политическим управлением наркомата обороны.

– Ну так обратись лично к Сталину.

Рычагов замялся:

– Слушай, Андрей, а давай лучше ты! Ты же у него чаще бываешь.

– Вообще-то товарищ Сталин не любит, когда я лезу в политические вопросы. Ну да ладно! Тем более что это не только ВВС касается.

В процессе разговора они начали прогуливаться по ангару, разминая ноги. Начальник ГУ ВВС остановился возле блестящего свежей краской пикирующего бомбардировщика Ту-2, только неделю как поступившего на испытания.

– Красавец! – Машина действительно выглядела весьма внушительно. – Как проходят испытания?

– Летает. К самолету пока замечаний немного, а вот двигатели… Вчера было совещание с участием Микулина и Туполева, ругались долго, но согласовали план доработок. Подсказал им кое-что, а Микулину так даже пришлось мягко намекнуть, что если АМ-37 не будет вовремя доведен, то он составит компанию Туполеву. Проняло. В общем, к лету сотню-полторы самолетов получишь.

– Мало! Машина – зверь, побольше бы…

– У тебя на Ар-2 хоть один полк уже освоил бомбометание с пикирования? То-то же. А Ту-2 посложнее будет. Кого на него посадишь?

– Осваивают пикирование, учатся. К маю все полки на Ар-2 будут у меня пикировать как миленькие! – Генерал угрожающе сжал кулак.

Они обошли вокруг бомбардировщика и приблизились к следующему самолету.

– Да, а вот этого красавцем не назовешь! Творение твоего протеже Томашевича? – скривился Рычагов при виде неуклюжего бронированного биплана.

– Он самый, Том-2. Тут их уже на целую эскадрилью наберется.

– Ну и как летает?

– Чуть лучше, чем топор плавает, – пошутил Андрей. – В общем, как и ожидалось, сюрпризов нет. Простая, надежная машина. Пилотирование немногим сложнее, чем на У-2, можно сразу сажать окончивших аэроклуб. В конструкцию заложен огромный запас прочности, баки протектированные, с наддувом выхлопными газами, большинство элементов конструкции – модульные, при повреждении заменяются механиками за считаные минуты. Все тяги управления проходят внутри стальных труб. Сбить его будет нелегко, несмотря на малую скорость и низкую маневренность. После сброса бомбовой нагрузки может продолжать горизонтальный полет на одном моторе.

– А какая у него полезная нагрузка, кстати?

– Триста пятьдесят килограммов.

– И все? Негусто, – недовольно покачал головой Рычагов.

– Чудес не бывает. Или защита, или нагрузка. Зато, кроме встроенного пулемета, остальное вооружение – модульное, на универсальном держателе под кабиной. Бомбы, РСы, зажигательные капсулы, пушки, вон на том даже американскую тридцатисемимиллиметровку от «Аэрокобры» поставили. Короче – подвешиваешь все что угодно, в зависимости от конкретной задачи. А поменять на другой тип нагрузки – опять же считаные минуты.

Генерал постучал костяшками пальцев по бронекорпусу:

– Какая тут толщина брони?

– Тут хитрое бронирование, композитное, типа «сэндвич». Две стальные бронепластины, а между ними – прослойка из стеклоткани. По весу – как стальная пластина толщиной полтора сантиметра, а пробиваемость – как у почти вдвое более толстой. Двадцатимиллиметровый осколочный снаряд держит, уже проверили. Такой защитой прикрыты низ и борта кабины и нижняя часть двигателей. Сверху бронирование пожиже.

– Что такое стеклоткань? – удивился Рычагов. – Это тоже твои фокусы?

– Частично. У вас в лабораториях уже делали образцы. Я только добился организации массового производства, оборудование в Штатах закупил.

– Ох, – вздохнул генерал. – Ты все же уверен, что стоит отрывать ресурсы авиапромышленности на это «чудо»?

– Так весь фокус как раз в том, что конструкция изначально разрабатывалась так, чтобы можно было организовать производство на заводах другого профиля! От авиапрома машина получает только двигатели.

– Все предусмотрел, гад! Чувствую, придется брать твой штурмовик, никуда не денешься! – улыбнулся Рычагов.

 

Глава 20

Май тысяча девятьсот сорок первого года выдался жарким. Был он таким не только на улице, но и в многочисленных кабинетах наркоматов, партийных организаций и армейских штабов различного уровня, работа в которых практически не прекращалась в любое время суток. Вся страна, как гигантский механизм, лихорадочно готовилась только к одному – к отражению вражеской агрессии. Напряженное ожидание войны было буквально разлито в горячем майском воздухе. Но среди огромной массы ответственных работников и армейских командиров, понимающих ее неизбежность, но в глубине души все же надеющихся, что, может быть, обойдется, было только трое, знающих абсолютно точно: нет, не обойдется. Эти три человека и сидели сейчас в прохладном, несмотря на жару, кремлевском кабинете. Один из них, самый старший с густыми желтоватыми от табака усами, обратился к другому, выглядевшему младше всех:

– Так как вы оцениваете ситуацию, сложившуюся на сегодняшний день, товарищ Воронов?

– Никаких явных отличий от известного мне варианта истории я не наблюдаю, товарищ Сталин. Все последние события – вторжение в Югославию, война в Греции, десант на Крит – соответствуют имевшим место в моем мире. Естественно, в рамках известных мне подробностей.

Все это Андрей говорил в основном для третьего участника беседы – начальника Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенанта Рычагова, чтобы познакомить его с текущим положением дел. Сталину и так оно было знакомо – последние месяцы они еженедельно обсуждали данный вопрос, разбирая в подробностях произошедшие внешнеполитические события и пытаясь найти в них отклонения от известных Воронову. Усилия Андрея, тщательно вспомнившего все основные повороты предвоенных отношений, не прошли даром – отклонений не было. И это обнадеживало – можно было ожидать, что и вторжение начнется точно в срок.

Кроме дипломатических усилий сокрытие ускоренной подготовки СССР к войне требовало, разумеется, еще и мощнейшей дезинформационной кампании, пожалуй, превосходившей даже по размаху аналогичную, проводившуюся сейчас по ту сторону западной границы. Требовалось скрыть или хотя бы обосновать другими причинами перемещение масс людей и техники, призыв резервистов и многие другие действия, сопутствующие развертыванию армии до норм военного времени. Из недавно присоединенных территорий было переселено до трети населения. Осуществлялось это различными методами и маскировалось множеством предлогов. Например, было широко объявлено об ускорении строительства Байкало-Амурской магистрали и других крупных проектов, для чего в «добровольно-принудительном» порядке туда направлялись строители из числа жителей Прибалтики и Западной Украины. Причем целыми семьями. На самом деле они, разумеется, расселялись по деревням средней полосы, чтобы заменить призываемых оттуда в армию резервистов.

Под тем же предлогом строительства БАМа, уже после заключения в марте Советско-японского пакта о ненападении, туда якобы для поддержания порядка и помощи на стройке был переведен десяток развернутых до полного штата дивизий с Дальнего Востока и Монголии. В действительности они, конечно, проследовали мимо Байкала без остановки, выгрузившись только в районе старой западной границы. После этого передвижения, а также после скрытной переброски частей из внутренних округов и призыва части резерва диспозиция соединений РККА в западных округах к началу мая выглядела следующим образом: двести десять стрелковых и «спешенных» кавалерийских дивизий, «облегченных» на две трети положенного по штату автопарка и на все плавающие танки, но зато усиленные артиллерией, заняли двухтысячекилометровую оборонительную линию вдоль старой границы. Часть из них разместилась в приведенных в порядок и достроенных УРах, другие – в выкопанных на всем протяжении участков, не прикрытых стационарной фортификацией, эшелонированных полевых укреплений. Этим гигантским строительством – а кроме тысяч километров траншей нужно еще было проложить или расширить сотни рокадных и вспомогательных дорог – еще с осени занималось отдельное управление НКВД, привлекая для его осуществления как местных жителей, так и стройотряды со всей страны, заключенных и сами прибывающие войска. Холодная зима сильно замедлила темп работ, но весной ударным трудом более миллиона одновременно занятых на строительстве человек удалось почти догнать график – к середине мая было готово уже девяносто процентов намеченного.

Неизбежные прорывы оборонительной линии должны были парировать расположенные за ней механизированные корпуса нового образца. Каждый из них состоял из одной танковой и одной моторизованной дивизии, а также вспомогательных подразделений. В танковой дивизии имелось три полка по семьдесят танков каждый и один – противотанковых самоходных орудий, в качестве которых выступали как старые легкие танки Т-26, оснащенные при переделке в дивизионных рембатах неподвижной бронированной рубкой с 45-миллиметровой пушкой вместо башни, так и выпущенные недавно на базе шасси нового легкого танка. А некоторые полки уже получили более серьезные самоходки – САУ-85 с новейшей 85-миллиметровой танковой пушкой, производимые в Ленинграде на базе ходовой части снятых с производства танков КВ. Совокупная толщина разнесенной лобовой брони ее рубки достигала 120 миллиметров, что делало самоходку практически неуязвимой для поражения с передней проекции.

Из трех чисто танковых полков два имели на вооружении легкие танки БТ, а один – новые Т-34 или Т-34М – несколько усовершенствованную версию «тридцатьчетверки», производившуюся вместо старой с марта. Моторизованная дивизия численностью 9000 бойцов была полностью обеспечена автомобилями, изъятыми из стрелковых дивизий и мобилизованными из народного хозяйства, что давало ей возможность не отставать от своих танков. В ее составе кроме стрелковых батальонов имелись еще два разведбата – на мотоциклах и на плавающих танках Т-38 и Т40, а также батальон автоматчиков. Кроме этих двух дивизий, в мехкорпус входили отдельные артиллерийский и минометные полки, дивизион секретных еще реактивных минометов, не получивших пока народного прозвища «катюша», батальон усиления на бронеавтомобилях БА-10, зенитно-артиллерийский полк с 85-миллиметровыми зенитками и самоходный зенитный полк. Последний имел в своем составе 60 зенитных танков, переделанных из старых Т-26 и БТ, получивших турели с четырьмя крупнокалиберными пулеметами, способными работать как по воздушным, так и по наземным целям. Новые же зенитные машины, поступающие с заводов, были уже оснащены спаренными скорострельными авиапушками ВЯ-23, производство которых только что развернулось.

Состав новых мехкорпусов в целом соответствовал, а кое в чем и превосходил аналогичную по назначению танковую дивизию Вермахта и позволял надеяться на успешное противоборство с ней. Двадцать четыре таких соединения, десять из которых, расположенные на второстепенных направлениях, не имели в своем составе «тридцатьчетверок», были сформированы и полностью укомплектованы по штату людьми и техникой к началу мая. Они уже заняли позиции в тылах оборонительной линии или завершали выдвижение туда. До конца июня должны были быть готовы еще десять подобных корпусов, оснащенных уже преимущественно Т-34М, поступавшими прямо с заводов. Они предназначались для Резерва Главного командования.

Но в состав мехкорпусов вошли далеко не все имеющиеся в РККА танки. Несмотря на переделку части легких машин в зенитные и артиллерийские самоходки, а также наличия значительного количества неисправной техники, все еще оставалось достаточно «свободных» танков. Большая часть из них была сведена в отдельные роты усиления и распределена между оборонявшими «Линию Сталина» стрелковыми дивизиями. Каждая рота численностью 9–10 машин состояла из двух взводов легких танков Т-26, часть из которых получила новый 120-миллиметровый миномет, заменивший штатное вооружение башни, и взвода средних или тяжелых танков. В качестве последних использовались 480 наличных танков Т-28, 50 Т-35 и 60 КВ-1, произведенных еще до прекращения их выпуска в прошлом году. На эти танки было установлено дополнительное бронирование, ухудшившее, разумеется, их скоростные характеристики, но сильно повысившее боевую живучесть. А скорость для предназначенного им использования не имела решающего значения – они, по сути, являлись передвижными огневыми точками, перемещавшимися между заранее подготовленными площадками на обратном склоне небольшого вала, насыпанного в сотне метров за линией траншей. При этом многократно раскритикованные недостатки этих танков превращались в достоинства – мощности вооружения многобашенных монстров могли позавидовать многие ДОТы, а действие из укрытий, постоянная смена позиций и усиленное бронирование башен делало их малоуязвимыми для огня противника.

Вообще мощь и плотность обороны старой границы вселяли уверенность в возможность остановки немецкого наступления на «Линии Сталина». Конечно, непрорываемой обороны не бывает, и именно на этот случай за ней стояли мехкорпуса, но можно было ожидать, что такие прорывы будут исключением, а не правилом. Артиллерийское прикрытие оборонительной линии впечатляло. Туда была стянута основная масса неслабой советской артиллерии, включая часть морских орудий и значительное количество спешно производимых реактивных минометов. Это простое и относительно дешевое оружие обещало быть особенно эффективным для неожиданных ударов по группирующемуся для атаки противнику и для контрбатарейной борьбы. Примитивные по сравнению с полноценной пушкой направляющие РСов устанавливались на любое подходящее шасси: от подержанных американских полугрузовичков, закупленных в большом количестве советским торгпредством у частных владельцев в Штатах, и до переделанных легких танков. Они же ставились на бронекатера и речные мониторы, курсировавшие по пограничным рекам. А кроме того, выпускались направляющие, вообще не требовавшие никакого шасси: простая и легкая разборная конструкция ставилась за считаные минуты в любом месте и переносилась несколькими бойцами или лошадью, что позволяло любому командиру стрелкового батальона, стоящего в обороне, иметь в «кармане» собственный артиллерийский дивизион, хоть и уступающий по точности «настоящему».

Не были забыты даже почти полторы тысячи 37-миллиметровых пушек, снятых с модернизируемых танков. Заботливо установленные на самодельных турелях в траншеях, они готовились внести свой, пусть и не очень эффективный вклад в борьбу с техникой противника, наряду со спешно выпускавшимися 45-миллиметровыми орудиями, противотанковыми ружьями и первыми, не очень еще удачными и многочисленными противотанковыми гранатометами.

Сосредоточив основные силы на «Линии Сталина», РККА не собиралась, однако, бездеятельно ожидать противника там. Первый бой предполагалось дать сразу после пересечения врагом границы. Для этого, а также для создания видимости присутствия значительных сил Красной Армии на недавно присоединенных территориях там был размещен ряд частей. В их число входили девять из десяти имевшихся воздушно-десантных корпусов. Десантники были выбраны для этого как наиболее подготовленные части Красной Армии, к тому же имевшие базовую диверсионную подготовку. Их отнюдь не предполагалось принести в жертву. Вначале они встретят противника на подготовленных рубежах обороны, но задача стоять насмерть им не ставилась. Задержав на некоторое время врага и нанеся ему потери, части должны будут, не дожидаясь разгрома, организованно отойти на следующий рубеж, а через некоторое время вообще «исчезнуть», разделившись на малые группы и уйдя в леса. Пользуясь заранее подготовленной «партизанской» инфраструктурой, они перейдут к длительной диверсионной деятельности на коммуникациях противника вместе с пограничными отрядами НКВД. Для сохранения управляемости в воздушно-десантные корпуса были переданы почти все переносные радиостанции, закупленные в США. Они же должны были служить для наведения советской авиации на транспортные колонны немцев глубоко в тылу и передачи разведданных о перемещении вражеских войск.

Десантники получили для усиления отдельные маневренные танковые взводы на относительно новых быстроходных машинах БТ-7. Их задачей были неожиданные и молниеносные огневые налеты на части противника, с немедленным отходом, без вступления в серьезный бой. Запасов топлива и боеприпасов в хорошо запрятанных схронах могло хватить на несколько месяцев таких действий.

Размышления Андрея прервал следующий вопрос вождя:

– Так когда, самое раннее, мы можем ожидать нападения, по вашим выкладкам?

– Из анализа данных разведки складывается впечатление, что сосредоточение сухопутной группировки Вермахта еще не завершено, хотя и находится на последней стадии. В частности, войска, принимавшие участие в оккупации Греции, еще не закончили передислокацию к нашим границам. Таким образом, наземные войска противника не будут готовы начать операцию ранее первого июня. Однако, не наблюдая никаких отличий от моего варианта истории, я предполагаю, что нападение состоится двадцать второго июня.

– Мы не будем опираться на предположения. – Сталин затянулся трубкой. – Как мы сможем определить точную дату?

– Есть несколько признаков, товарищ Сталин. – Андрей покосился на Рычагова. – Прежде всего – это переброска основных сил фашистской авиации, которая в данный момент большей частью находится на западе Европы и в Греции. Передислокация эскадр Люфтваффе должна начаться за полторы-две недели до планируемого вторжения. Наша разведка на территории Польши держит под наблюдением все известные аэродромы, и мы получим сообщение о прибытии большого числа самолетов. Есть еще признаки – например, массовый выход в море немецких минных заградителей, которые в последние дни перед началом операции должны блокировать минами выход из Финского залива. Ну и донесения военной разведки – тоже источник.

– Хорошо, – вождь перенес взгляд на командующего ВВС. – Что вы, товарищ Рычагов, можете сказать о готовности нашей авиации?

– Все в соответствии с планами, товарищ Сталин, – начал чеканить заготовленный доклад генерал. – Строительство стационарной аэродромной сети на присоединенных территориях, как вам известно, заморожено еще в прошлом году. С одиннадцати используемых бетонных аэродромов действующие авиационные части почти полностью убраны, на них оставлено по одному истребительному авиаполку на каждом. Вдоль полос расставлены макеты самолетов и списанные старые машины. На подходах расположены сильные зенитные засады. Сами полосы и стоянки самолетов заминированы мощными фугасами с радиовзрывателями. Ловушка готова. Вместе с тем подготовлено более двухсот небольших полевых аэродромов с грунтовыми полосами, максимально замаскированными в лесных массивах. Строительство велось со всей возможной скрытностью, подъездные дороги отсутствуют, можно надеяться, что их местоположение противнику пока неизвестно. По сути – это «одноразовые» аэродромы подскока.

Вождь удивленно поднял бровь:

– Что значит «одноразовые»?

– Это просто выровненная просека в лесу, без каких-либо капитальных сооружений. На данный момент они большей частью пусты. Чтобы не демаскировать их заранее, авиация будет переброшена туда после объявления полной готовности. Каждый авиаполк ознакомлен с предназначенным для него аэродромом, получил все необходимые ориентиры. Возле самих полос сосредоточены и укрыты запасы топлива и боеприпасов в количестве, достаточном для проведения трех-четырех десятков боевых вылетов на каждую машину. Снабжение не предусмотрено, после израсходования запасов или при приближении противника часть просто перебазируется на другую подобную полосу или на стационарный аэродром восточнее старой границы. Сеть этих аэродромов значительно расширена за последний год и позволяет маневрировать крупными авиационными группировками вдоль основной линии обороны. Предусмотрены также ложные аэродромы для введения противника в заблуждение.

– Как построена система предупреждения о налетах? – продолжал интересоваться Сталин.

– Во всех зонах ПВО развернуты наблюдательные посты ВНОС по штатам военного времени. – Рычагов был готов к ответу. – Приняты меры по обеспечению бесперебойной связи с ними. Установлено тридцать два имеющихся на сегодня радиолокатора, ими прикрыты в основном крупные промышленные центры и базы РККФ на западе страны. Десяток локаторов мы предполагаем выдвинуть ближе к границе на наиболее угрожаемые направления непосредственно перед нападением. К сожалению, количество установок позволяет перекрыть радиолокационным полем не более четверти протяженности пограничного воздушного пространства.

Сталин повернулся к Воронову:

– Почему мало установок? Какие меры приняты?

– Мы сделали все, что могли, товарищ Сталин. По сути, серийное производство локаторов только создается. Все уже произведенные – кустарщина. Хотя мы использовали закупленные в Америке детали, что позволило даже в таких условиях увеличить их выпуск да и резко повысить надежность. Серийный завод начнет работать только в начале июля. До тех пор можно рассчитывать собрать еще пять-шесть установок.

– А сами локаторы в Штатах не пытались закупить? – поинтересовался вождь.

– Не продают, – развел руками Андрей.

– Ладно, – Сталин перевел взгляд обратно на Рычагова. – Что с перевооружением на новую технику?

– В соответствии с планом при начале серийного выпуска каждого образца сразу создавался один или два учебных полка, куда поступали первые же выпущенные машины. Инструкторы набирались, для ускорения процесса, из летчиков-испытателей НИИ ВВС, уже знакомых с самолетом. В полк переводились пилоты из состава существующих полков, преимущественно опытные. Учеба проводилась в ускоренном режиме – в два потока, один учит матчасть на земле, другой в это время летает, и наоборот. Продолжительность курса переподготовки – две недели, без выходных. Из выпускников формировались новые полки, направлявшиеся на завод для получения техники. Таким образом, мы смогли получить темп переподготовки, опережающий выпуск новых самолетов. Эти же пилоты прямо на заводе производят облет и приемку выпускаемых машин, и ни одна из них не задерживается на предприятии и лишнего дня. На сегодняшний день полностью боеготовы тридцать пять истребительных авиаполков на По-5, шесть – на Як-1, три – на американских П-36. Из фронтовых бомбардировщиков – сорок один на пикировщике Ар-2, четыре – на американском А-20 и один на Ту-2. На разведывательной модификации последнего также сформированы десять отдельных разведэскадрилий, распределенных между фронтами. До конца следующего месяца будет развернуто еще одиннадцать истребительных и десять бомбардировочных боеготовых полков фронтовой авиации на новых машинах.

– Товарищ Воронов неоднократно подчеркивал особую важность штурмовой авиации. Вы об этом ничего не сказали. Почему? – Сталин испытующе посмотрел на командующего ВВС.

– Потому что штурмовика, соответствующего нашим требованиям, мы от промышленности пока не получили. Штурмовые авиаполки созданы, но на вооружении у них старые истребители, оборудованные РСами, или, гм… бронированные бипланы. – Рычагов непроизвольно поморщился.

– Чем вам не нравится машина Томашевича? Я слышал о ней хорошие отзывы от летчиков! – нахмурился вождь.

Генерал заметно напрягся. Андрей, чувствуя себя ответственным за проталкивание идеи этого самолета, поспешил к нему на помощь:

– Товарищ Рычагов имел в виду, что такой низкоскоростной штурмовик не отвечает современным требованиям и будет нести большие потери. Он прав, но на сегодняшний день лучше у нас ничего нет и Том-2 заполняет столь необходимую нам нишу. С расширением серийного выпуска Ил-2 биплан уйдет в прошлое. Кстати, первый авиаполк на Илах уже формируется.

– Хорошо. – Сталин взмахнул рукой, как бы подводя завершающую линию под обсуждение. – На завтрашнем заседании Комитета обороны, где планируется обсудить текущую ситуацию, будьте готовы повторить все это, за исключением некоторых ненужных подробностей. – Рычагов и Воронов под тяжелым взглядом вождя быстро кивнули, подтверждая, что понимают, какие подробности тот имел в виду.

– Можете идти. – Хозяин кабинета откинулся на спинку стула, считая беседу оконченной.

– Еще вопрос, товарищ Сталин! – Рычагов встал. – Участились нарушения нашего воздушного пространства немецкими разведывательными самолетами. Прошу санкции на их перехват!

Вождь, нахмурившись, собрался было что-то ответить генералу, но передумал и повернулся к Воронову:

– А вы что думаете об этом? Сбивать?

Андрей чуть не ответил утвердительно, но вдруг задумался. А ведь непростая дилемма! С одной стороны, нельзя допускать получение противником развединформации с нашей территории, с другой – активными действиями можно спровоцировать заподозривших неладное немцев на немедленное нападение. А ведь нам так важен каждый лишний день мира – это десятки новейших танков и самолетов, полученных армией, километры оборонительных линий и уменьшение оставшегося количества сухих летних дней, столь необходимых противнику для блицкрига. Так что же перевешивает? Только теперь Андрей осознал, как тяжело было принимать решения тому Сталину, не обладавшему всей полнотой известной Воронову информации.

– Нельзя сбивать, товарищ Сталин! – Рычагов удивленно посмотрел на Андрея. – Опасно провоцировать сейчас немцев. А самолеты просто стараться вытеснять из нашего неба. Максимум – принуждать к посадке.

Сталин удовлетворенно кивнул:

– Вам ясно, товарищ Рычагов?

 

Глава 21

В напряженном ожидании незаметно пролетело больше месяца. События текли своим чередом, и Андрей, внимательно их отслеживая, все больше убеждался, что руководство Третьго рейха или не замечает интенсивной подготовки СССР к войне, или не хочет замечать. Что тут сыграло большую роль – принятые Советским Союзом меры по ее сокрытию или раздолбайство и слепая уверенность германских руководителей в своем абсолютном превосходстве над «недочеловеками», трудно было сказать. По крайней мере, признаки ускорения немцами подготовки к нападению отсутствовали.

В конце мая созданная в тайне Ставка Главного командования во главе, понятное дело, со Сталиным, отдала директиву о приведении всех западных округов и флотов в полную боевую готовность. Отпуска и увольнения были отменены, задействованы все положенные средства маскировки и произведено рассредоточение техники и боеприпасов, войска ПВО перешли на дежурства в соответствии с нормами военного времени. Семьи военнослужащих приграничных округов, так же как и многие дети остававшегося там населения, были в приказном порядке отправлены в лагеря во внутренних округах. Не в те лагеря, которые находились в ведении НКВД, разумеется, а в пионерские, в том числе новые, отстроенные в срочном порядке. А также в многочисленные санатории и дома отдыха, в которые доступ остальному населению СССР этим летом оказался заказан.

К середине июня были получены данные, свидетельствующие о практически полном завершении немцами подготовки к вторжению. И хотя большая часть сведений, как добытых технической разведкой, так и донесений агентуры и показаний перебежчиков, указывали на двадцать второе июня как дату начала войны, в ночь на воскресенье, пятнадцатое, была объявлена учебная тревога во всех гарнизонах приграничных округов, готовая в любой момент превратиться в боевую. Но – не пришлось.

В последнюю предвоенную неделю Воронов, впервые за все время после своего прибытия сюда, вдруг обнаружил, что ему, собственно, стало нечем заниматься. Теперь, когда все уже окончательно определилось, механизм военно-политического руководства работал по давно обсужденным и утвержденным планам, услуги Андрея никому не требовались. Даже вождю, который мягко отделался от него, назначив инспектором Ставки, но «забыв» определить круг обязанностей. Типа не мешайся пока под ногами, а там видно будет. На осторожную просьбу Андрея направить его в один из приграничных истребительных полков Сталин только удостоил нахала коротким, но вполне понятным взглядом. Поэтому Воронов, поблуждав немного по кремлевским коридорам, плюнул на все и несколько дней не вылезал с испытательного аэродрома, оттачивая искусство пилотирования истребителя. Понадобится Хозяину – разыщут.

Вечером в среду они с Аней сходили в театр, потом долго гуляли по московским улицам, наслаждаясь прекрасной летней погодой.

– Чего ты какой-то грустный. – Девушка игриво пихнула его в бок. – Что-то на работе?

– Да нет, все нормально.

– У меня в субботу последний экзамен. Давай потом вечером отметим в ресторане. А в воскресенье поедем на природу. Хочется отвлечься, наконец, от учебы!

Андрей на это мог только отрицательно покачать головой:

– Вряд ли получится в эти выходные.

Аня ничего не сказала, но обиженно надула губки. Мол, по такому поводу мог бы и оставить ненадолго свои вечные дела.

Воронову не хотелось скрывать от любимого человека, что мирная жизнь, со всеми своими радостями, закончилась на неопределенный срок. Поэтому, наплевав на секретность, он привлек девушку к себе и прошептал на ухо:

– Милая, только никому пока не говори, но в ночь с субботы на воскресенье начнется война. Тяжелая и долгая.

Аня дернулась, как от укуса змеи. Крепко сжав его руку, она с выступившими на глазах слезами спросила:

– Неужели это правда? Слухи давно ходят, но я не верила! Но у нас самая сильная армия! Мы же победим?

– Конечно, победим! Только эта война обойдется нашей стране недешево – враг очень силен! Потери будут огромные.

– Но ты же не должен идти на войну, правда? – с надеждой в голосе прошептала Аня.

– Пока на фронт не отпускают. А дальше – будет видно.

Этой ночью они заснули только перед рассветом…

В четверг вечером Ставка разослала в войска директиву, приказывающую всем командирам воинских частей в девятнадцать ноль ноль двадцать первого июня вскрыть в присутствии политработника красные пакеты, заблаговременно разосланные и дожидавшиеся своего часа в сейфах. Директива была разослана заранее, так как в субботу связь с некоторыми частями уже могла быть обрезана вражескими диверсантами. В тот же вечер авиация, находившаяся во внутренних округах, получила приказ о перебазировании на временные приграничные аэродромы. На это у нее оставалось двое суток.

После обеда в субботу Андрей, против обыкновения, вызвав удивление своей охраны, поехал домой и лег спать – ночью спать будет некогда. Около десяти часов вечера он, выспавшись, прибыл в недавно построенный бункер генштаба, в котором был оборудован главный пункт управления Ставки Верховного Командования. Там уже находились Сталин, Молотов, Берия и все армейское руководство. Большой зал бункера был оборудован всей новейшей техникой, которая существовала на данный момент. Одну из стен занимала огромная, четырехметровой высоты, карта западных областей СССР, на которую целая армия операторов генштаба наносила изменения обстановки в реальном времени, поступающие по многочисленным каналам связи, сведенным в бункер. «Что-что, а связь, кажется, удалось нормально организовать», – удовлетворенно подумал Андрей. Действительно, в развитие надежной военной связи, как проводной, так и беспроводной, за последний год были вложены огромные средства.

Работа в бункере уже кипела. Воронов, стараясь никому не мешать, обходил расставленные по залу столы, за которыми принимали поступающую информацию операторы генштаба, вникая в ситуацию. Как выяснилось, боевые действия по сути уже начались. НКВД докладывал о десятках задержаний групп немецких диверсантов, пытавшихся перерезать связь или овладеть мостами и пограничными заставами. По предложению Андрея в последние дни перед началом конфликта все военнослужащие пограничных округов получили специальные приложения к удостоверению бойца. Поэтому выявление переодетых в советскую форму диверсантов особого труда не составляло, при том что особые подразделения НКВД были специально командированы для этого на западную границу. Правда, в большинстве случаев без перестрелки не обошлось, появились потери и с нашей стороны. Но штатный состав немецкого диверсионного полка «Бранденбург» за сегодняшний день должен был сильно подсократиться.

К полуночи завершилось поступление подтверждений от всех частей об исполнении директивы Ставки. После вскрытия красных пакетов подразделения начали действовать по указанному в них, конкретизированному для каждой части, плану обороны, впрочем, не раз уже отработанному на учениях. За исключением некоторых совсем уж секретных деталей. После проведения коротких митингов, на которых бойцы услышали текст боевого приказа и разосланного заранее обращения Сталина, озвученного политработником части, приступили к делу. Правда, для основной массы войск, расположенной на главной линии обороны, дело заключалось в перемещении из казарм в укрытия и задействовании светомаскировки, за исключением бойцов ПВО. А вот немногочисленные приграничные части действительно готовились через несколько часов вступить в настоящий бой.

Личный состав пограничных застав покинул расположение и занял подготовленные скрытые позиции. Только особо укрепленные пункты обороны, такие как Брестская крепость, не были оставлены, хотя это решение далось Сталину нелегко – ведь оно обрекало защитников этих укреплений на верную гибель. Но на войне, как и в шахматах, которые ее моделируют, иногда приходится жертвовать фигурами. Правда, в приказе пути отхода были предусмотрены, но шансы, что хотя бы часть гарнизона сумеет ими воспользоваться, стремились к нулю.

В два часа ночи по линиям ГРУ и НКВД начали поступать радиограммы от разведгрупп и агентуры на территории Польши, сообщающие, что около крупных аэродромов слышен шум множества прогреваемых моторов. «Все, вот теперь действительно начинается!» – Воронов, как и большинство членов Ставки, подошел к столу, за которым располагался Рычагов с помощниками. Именно подчиненные ему части должны будут отыграть первый акт предстоящей драмы – тщательно спланированную штабом ВВС при непосредственном участии Андрея операцию под кодовым названием «Капкан».

За спиной напряженно вслушивающегося в непрерывно поступающие сообщения начальника ГУ ВВС тихо, заложив руки за спину, прохаживался Сталин. Глядя на его покрытое оспинами озабоченное лицо, можно было только догадываться, о чем тот размышляет в этот исторический момент.

Воронов же в мыслях был сейчас на многочисленных советских аэродромах. После вскрытия пакетов командиры полков отправили пилотов в приказном порядке спать, мотивируя это возможной учебной тревогой в течение ночи, чтобы дать им спокойно заснуть. В два часа пополуночи они были подняты по боевой тревоге, напоены заботливо приготовленным кофе и построены для получения задания. В это время техперсонал полков, так и не ложившийся спать, заканчивал проверку машин и прогревал двигатели.

Около трех часов ночи стали поступать доклады от передовых постов ВНОС и немногочисленных радиолокационных станций о пересечении государственной границы СССР большими группами самолетов, идущими на значительной высоте. Судя по их курсу, это были, как и ожидалось, дальние бомбардировщики, нацеленные на крупные города и базы флота и идущие без истребительного прикрытия. В соответствии с планом их следовало перехватить в глубине территории Советского Союза, чтобы уменьшить шансы поврежденных вражеских машин дотянуть обратно до своих баз. Поэтому высоко летящие эскадрильи бомбардировщиков были беспрепятственно пропущены через приграничные районы ПВО, а с аэродромов внутренних округов пошли на взлет около тысячи истребителей И-16 и МиГ-1 из состава частей второй линии и авиации флотов, чтобы за оставшееся до подлета противника время подготовить тому теплую встречу. На других удаленных от границы аэродромах уже выруливали на старт тысяча двести бомбардировщиков дальней авиации ДБ-3, Ил-4 и даже старые ТБ-3. Они везли ответные «подарки» в глубь территории противника, и путь им предстоял неблизкий.

Первой в три десять начала боевые действия авиация Черноморского флота, атаковав подкравшиеся к Севастополю на малой высоте со стороны моря фашистские бомбардировщики. Доклад поста управления ПВО командующему флотом об этом событии был одновременно дублирован системой связи в Ставку, поэтому руководство страны наблюдало за разворачивающимися событиями почти в реальном масштабе времени. Уже через несколько минут следующий доклад сообщал о том, что, потеряв несколько десятков машин в воздушном бою и от зенитного огня, самолеты противника сбросили бомбы в море, не долетев до Севастополя. У нас тоже сбиты несколько истребителей.

Примерно в три пятнадцать – три двадцать, когда на приграничных аэродромах появились первые признаки рассвета, один за другим начали взлетать истребительные авиаполки первой линии, имевшие в своем составе 1100 По-5, 250 Як-1 и 1600 И-16. Взлетели не все, почти две трети остались пока на аэродромах в полной готовности усилить после обнаружения конкретной цели или сменить израсходовавшие топливо машины первой волны. Кроме того, недавно сформированные штурмовые авиаполки на И-153, старых типах И-16 и даже на совсем устаревших бипланах И-15, вооруженных реактивными снарядами, тоже готовились принять участие в «празднике», добавив еще тысячу машин в общие ряды.

В три тридцать сообщения пошли таким потоком, что вникать в каждое из них не было никакой возможности. Поэтому руководство Ставки переместилось к большой карте, на которой оперативно появлялись трудами десятков сотрудников пункта управления отметки с кратким пояснением сути события, которое комментировал один из ответственных за данное направление генералов генштаба. Таким образом, перед глазами Воронова разворачивалась картина самого крупного воздушного сражения в истории. Да и не только воздушного. В полчетвертого немецкая артиллерия открыла массированный огонь по пограничным заставам и другим известным им местам дислокации частей РККА на всей протяженности границы. После двадцатиминутной артподготовки орудия замолчали. Андрей помнил из мемуаров, что факт отсутствия ответного огня очень удивил генералов Вермахта, ожидавших немедленного сопротивления. Тогда это объяснялось неготовностью к нападению и приказом не поддаваться на провокации. Но и сейчас ответного огня артиллерии не последовало. Только совсем по другим причинам. Во-первых, большей части советской артиллерии в пограничных районах не было – она заблаговременно заняла позиции на «Линии Сталина». А во-вторых, та, что осталась, имела другой приказ.

Если на земле в первые полчаса войны игра шла, на первый взгляд, в одни ворота, то в воздухе ситуация была кардинально иной. Богатое воображение Андрея позволяло ему на основе сухих докладов и знания тактических приемов, по которым готовились к отражению агрессии советские ВВС, живо представить происходящее сейчас над приграничными районами…

…три полных штаффеля пикирующих бомбардировщиков Ю-87, один за другим, медленно приближались к цели – советскому аэродрому. Несколько выше и впереди летело девять пар истребителей «Мессершмит Бф-109», некоторые из которых также несли бомбы. Их задачей было первыми выйти к аэродрому, уничтожить дежурное звено советских истребителей, нейтрализовать обнаруженные зенитные установки и блокировать взлетную полосу, не допуская взлет самолетов. Подходящие с небольшим запаздыванием пикировщики уже точно поразят сначала бомбами, а затем и пулеметами давно обозначенные на схемах воздушной разведкой стоянки самолетов и склады горючего. Но хорошо продуманный план забуксовал еще на подходе к аэродрому. На целеустремленно несущиеся к цели пары «мессеров» вдруг «упали» сверху советские истребители, наведенные постами ВНОС. И сразу открыли огонь. Пара «худых», объятые пламенем, рухнули вниз, еще за несколькими потянулись струйки черного дыма.

– Ахтунг, Рата! – прозвучало в шлемофонах немецких пилотов запоздавшее предупреждение.

Но немцы ошиблись, введенные в заблуждение широким капотом советского истребителя, делавшим его похожим на И-16. На самом деле это был его наследник – По-5. В своей ошибке летчики Люфтваффе убедились довольно быстро. Вначале ошеломленные неожиданной атакой, они быстро оправились и, сбросив мешающие бомбы, попытались, в свою очередь, атаковать противника. Но с удивлением обнаружили, что не обладают преимуществом в скорости и скороподъемности над давно знакомой им «Ратой». Более того, советские истребители, пользуясь начальным превосходством в скорости, навязали противнику бой на вертикалях, который немцы считали своей привилегией благодаря лучшим характеристикам их машин. Клубок бешено вертящихся и плюющихся друг в друга огнем истребителей удалился от бомбардировщиков, которых пока никто не атаковал. Сомкнув ряды, те сохраняли курс. Тут-то, на подходе к аэродрому, идущих на высоте два с половиной километра Ю-87 (это была необходимая высота для выполнения пикирования) и ждала зенитная засада. Несколько десятков 85-мм зенитных орудий открыли неожиданный огонь по плотным группам немецких самолетов. Те быстро рассредоточились, но несколько машин, дымя и сбросив бомбы на лес, развернулись со снижением на обратный курс. Остальные одна за одной, достигнув цели, заваливались на бок и входили в пикирование. Бомбы сыпались точно на стоянки, заполненные горящими самолетами. Откуда было знать дисциплинированно заходящим на цель под смертельным зенитным огнем немецким пилотам, что они бомбят макеты и старые неисправные машины, плотно расставленные на стоянках аэродрома-приманки. Низко выходящие из пике Ю-87 попадали уже под огонь малокалиберной зенитной артиллерии. Несмотря на это, они повторили заход на бреющем, расстреливая самолетные стоянки из пулеметов и неся потери от зенитного огня. Наконец, когда сократившие свою первоначальную численность на добрую треть и оставшиеся без истребительного прикрытия пикировщики встали на обратный курс, их и так изнервничавшиеся летчики с ужасом обнаружили заходящие на них два полка И-16 и И-153, подтянувшиеся с соседних замаскированных аэродромов…

…задние стрелки нескольких десятков двухмоторных бомбардировщиков Хенкель-111, идущих на Минск, вдруг увидели множество стремительно приближающихся русских истребителей. Когда дистанция сократилась до трехсот метров, стрелки начали было вести огонь, но тотчас же прекратили, пораженные невиданным зрелищем: атакующие истребители внезапно окутались большими клубами дыма, из которых к бомбардировщикам потянулись огненные стрелы – И-16, идущие парами, атаковали РСами. Сам по себе реактивный снаряд – оружие неточное. Большое рассеяние делает прицельный огонь практически нереальным – попасть в самолет можно только случайно. Но советские истребители атаковали одновременно всей эскадрильей – залп из двадцати четырех РС (по два на каждую машину) с настроенными на подрыв через три секунды взрывателями по плотной группе бомбардировщиков – совсем другое дело. Не зря такой вид атаки много отрабатывался в последние месяцы. Несколько вражеских машин, расставшись с одним крылом, неуклюже вращаясь, посыпались вниз. Другие, поврежденные осколками, потеряли строй. Первая эскадрилья «ишачков» взмыла вверх, освобождая место следующей. После нескольких залпов на одиночные уцелевшие бомбардировщики набросились растратившие ракеты истребители, добивая их пушечно-пулеметным огнем…

К половине пятого, судя по поступающим сообщениям, первая волна немецких налетов завершилась. Враг понес немалые потери, получив организованный отпор. Точные цифры потерь с обоих сторон станут известны несколько позже, а пока пора перехватывать инициативу. Рычагов передал по радио кодовый приказ, после которого пошли на взлет более двух тысяч фронтовых бомбардировщиков, сопровождаемых остававшимися в резерве истребителями. Почти трехкратное численное превосходство советской авиационной группировки позволяло одновременно отражать атаки противника и атаковать самим. Находившиеся в воздухе истребители тем временем сели, дозаправились и были готовы снова подняться в небо в случае необходимости.

Не ожидавшие столь быстрой ответной атаки немцы во многих случаях принимали идущие с востока двухмоторные машины, плохо различимые в лучах восходящего солнца, за свои возвращающиеся бомбардировщики. Поэтому нестройный зенитный огонь был открыт только после того, как пикировщики Ар-2 нанесли точные удары по ангарам аэродромов, складам горюче-смазочных материалов и взлетным полосам, а идущие следом на малой высоте СБ высыпали сотни мелких осколочных бомб на самолетные стоянки. Организованного сопротивления Люфтваффе оказать не смогли – большинство истребителей только что вернулось с задания и не было готово к взлету. Ответная атака настигла агрессора на почти сотне его аэродромов, известных советской разведке, при этом благодаря фактору неожиданности, потери атакующих были минимальны. Авиаполки, бомбившие приграничные железнодорожные узлы, понесли больший ущерб – там немецкие зенитчики не проспали. Особую задачу получили три полка, имеющие на вооружении новейшие пикирующие бомбардировщики Ту-2, – уничтожить выявленные разведкой фронтовые склады горючего и боеприпасов, расположенные в ближних тылах сконцентрированных для наступления вражеских группировок.

Тем временем, пока ВВС обеих противоборствующих сторон сходились в ожесточенной схватке, события продолжали развиваться и на земле. В четыре часа утра, после оставшейся без ответа артподготовки, передовые пехотные части Вермахта по захваченным мостам или с использованием плавсредств переправились на советский берег, сразу же напоровшись на огонь из засад. Понеся потери в непродолжительном бою, они закрепились на берегу и вызвали артподдержку. Но немецкие снаряды упали на пустое место – советские отряды, выполняя инструкцию, сразу после первого контакта отошли на следующий рубеж, в нескольких километрах в глубине обороны.

Вскоре из мест сосредоточения к переправам выдвинулись основные силы блицкрига – танковые дивизии. По вскользь осмотренным саперами захваченным мостам пошла бронетехника – и в этот момент наблюдатели, сидящие в хорошо замаскированных убежищах, задействовали взрывные устройства, хитро заложенные в опорах мостов. На западном берегу начали скапливаться ждущие переправы силы противника, и тут, по заранее известным предмостьям, заработала советская артиллерия. Собственно, орудий в ней почти не было – большую ее часть составляли реактивные установки. Причем мобильными из них было меньшинство, зато полностью обеспеченное транспортными средствами, позволявшими артиллерийским дивизионам быстро сменить позицию или отступить. Остальные же – дешевые «одноразовые» установки, с деревянными, обитыми жестью, направляющими, просто вкопанные в землю в паре километров от границы и заранее наведенные на места предполагаемых переправ противника. Сложенных около них боеприпасов хватало на три-четыре залпа – больше такая установка все равно не выдержит, после чего расчет уничтожал ее, садился на лошадей и уходил в тыл. Зато таких установок было вкопано у границы много. Насколько знал Андрей, по расчетам готовивших этот салют специалистов Артиллерийского управления РККА, общая мощность удара составляла около двух килотонн. Хоть и распределенных по десяткам площадок, но все равно – солидно. Тысячи ракет, обрушившихся вдруг на скученные у разрушенных переправ войска, сопровождаемые незнакомым еще немецким солдатам ужасающим воем, нанесли сильные потери и внесли разлад в действия инженерных батальонов Вермахта, готовящихся навести понтонные мосты вместо взорванных. Как предполагал Воронов, уважительное прозвище «Сталинский орган» появится у реактивных установок в этой реальности гораздо раньше, чем в той.

Уже переправившиеся на восточный берег разведбаты танковых дивизий тем временем попытались расширить плацдарм, устремившись вдоль основных дорог. Вскоре они наткнулись на следующий рубеж обороны, а потом подверглись налетам подвижных танковых групп, прижавших их обратно к берегу. Туда танки благоразумно соваться не стали, опасаясь сосредоточенной на западном берегу немецкой артиллерии. Все эти действия советских войск увенчались успехом только благодаря налаженной и многократно дублированной системе связи, на развертывание которой была затрачена значительная часть средств, выделенных на подготовку к обороне.

Вскоре после удара по немецким аэродромам до своих целей добралась и взлетевшая первой дальняя авиация. Бомбы посыпались на железнодорожные узлы, тыловые аэродромы и военные базы на территории оккупированной Польши, склады и порты, нефтяные месторождения в Румынии и многие другие цели. ПВО восточной части рейха, и так сравнительно слабая, отразить неожиданный удар не смогла. Тем временем с советских аэродромов пошла на взлет третья волна, состоявшая из штурмовиков, сопровождаемых истребителями, вновь подготовленными к вылету после утреннего боя. Разношерстная компания штурмовиков – а в их составе были и И-153, и И-15, и бронированные Том-2, и единственный боеготовый полк на Ил-2 – обрушились на не успевшие спокойно вздохнуть после ужасного артобстрела немецкие войска у переправ. Истребительного прикрытия наступающих войск Люфтваффе пока обеспечить не могли – своих проблем было выше крыши, и тем приходилось рассчитывать только на собственную немногочисленную зенитную артиллерию, эффективной работы от которой в таких условиях ждать не приходилось.

В шесть утра нарком иностранных дел Молотов покинул Ставку, чтобы принять из рук немецкого посла Шуленбурга ноту об объявлении войны. Не полагаясь на это, советское руководство предусмотрело меры, призванные доказать, что Германия совершила неспровоцированную агрессию. Советское радио еще с половины пятого утра передавало на весь мир сообщения о нападении, быстро проявленные и доставленные самолетом в Москву фотографии с разбомбленных аэродромов уже передавались в редакции мировых газет. Американский военно-морской атташе, «случайно» приглашенный провести выходные на базе Черноморского флота, охотно делился с журналистами своими впечатлениями о бомбежке Севастополя. Словом, пропагандистская машина работала без нареканий.

Вскоре и Сталин ушел в радиорубку бункера, чтобы обратиться с речью к советскому народу. Ее Андрей не слышал, предпочитая остаться в пункте управления. Тут было интересней. Возглавляемые Рычаговым ВВС делали все возможное, чтобы удержать инициативу в своих руках. Насыщенные мобилизованными из промышленности специалистами аэродромные команды готовили самолеты к новым вылетам в невиданном прежде темпе. Бомбардировщики, вернувшиеся из атаки на аэродромы, уже через сорок минут были готовы к выполнению нового задания. Волны повторных налетов на аэродромы противника и сконцентрированные на границе немецкие войска следовали одна за одной.

Уже поздним утром немцы смогли, наконец, навести понтонные переправы в некоторых местах. Но это им не помогло. Еще давно, в беседе с начальником Инженерного управления РККА, Андрей упомянул, что понтонные переправы наводят обычно рядом с разрушенным мостом. Это естественно – ведь туда выходят дороги. Выводы были сделаны. Специально командированные на западную границу флотские водолазные команды скрытно заложили на дно на расстоянии нескольких десятков метров от мостов морские мины, снабженные дистанционными взрывателеми. Их и привели в действие продолжавшие сидеть в укрытиях наблюдатели. Мосты, наведенные в других местах, подверглись атаке с воздуха. Хотя часть немецких танков, снабженных шноркелями, и смогли форсировать пограничные реки, но без сопровождения не решились удаляться от берега, ограничившись расширением плацдармов.

Поздним вечером этого трудного дня в Ставке подводили предварительные итоги. Рычагов, сведя воедино все поступившие за день сообщения, доложил:

– В совокупности уничтожено полторы тысячи вражеских самолетов. Из них на земле – четыреста, зенитной артиллерией – сто пятьдесят.

«Ну, пожалуй, осетра после точных подсчетов придется урезать процентов на тридцать, но все равно очень неплохо – почти трети своей группировки Люфтваффе лишились!» – решил тоже ознакомившийся с сообщениями Андрей, но вслух ничего говорить не стал, чтобы не портить Рычагову праздник.

– Наши потери – около пятисот машин. Все – в воздухе, на земле – ни одной. Из всех потерь четверть – небоевые, – честно признал генерал.

Сталин кивнул, но ничего не сказал. А что тут скажешь? Высокую аварийность в ВВС, несмотря на все принятые меры, побороть так и не удалось, и вождь об этом знал. Что можно сделать, если значительная часть пилотов только в этом году окончила укороченный курс? Вот и бились при посадке, не находили свой аэродром и плюхались в чистом поле и так далее. Тем более в такой напряженной обстановке, как сегодня утром. Результат был предсказуем заранее и никого не удивил.

Потом следовали доклады о положении на фронтах. Только к вечеру противник смог сконцентрировать у переправ зенитные части и прикрыть их постоянно дежурящими звеньями истребителей, уцелевших в утренней мясорубке. После этого мосты были, наконец, наведены и на восточный берег непрерывным потоком переправлялись ударные части Вермахта. Но уже стемнело, так что начало блицкрига задержалось, по сути, на сутки. А ночью им спокойно спать не дадут три десятка полков ночных бомбардировщиков По-4 – специальной версии учебного самолета У-2, оснащенного оборудованием для ночных полетов и вооружением.

На участках сухопутной границы, не проходящих через реки, ситуация была хуже, но не намного. Заминированные дороги, неожиданные засады и активные действия советской авиации не позволили противнику продвинуться больше чем на пять-десять километров.

Закончился последний доклад, и в помещении наступила неожиданная тишина. Сталин сидел, опустив глаза и вертя в руках трубку. Никто не решался нарушить его раздумья. Наконец он встал:

– Отдыхайте, товарищи. Завтра тоже будет напряженный день.

Андрей решился пошутить.

– Товарищ Тимошенко! – обратился он к наркому обороны. – А как же наркомовские сто граммов?

Тимошенко, приказом которого еще в финскую фронтовым частям выдавали порцию водки, покосившись на вождя, отшутился:

– Так мы же не на фронте!

Но начинание Андрея неожиданно поддержал Сталин, понимавший, что в конце такого напряженного дня людям необходима разрядка:

– Все тут собравшиеся много сделали для фронта. Так что нас можно приравнять к фронтовикам!

Тут же появилась водка. Вождь произнес короткий, но единственно уместный сейчас тост:

– За победу! – и, поставив на стол пустой стакан, добавил: – А теперь всем, кроме дежурных, – спать!

 

Глава 22

– Ну, здравствуй, фронт! – Андрей аккуратно зарулил свой лобастый истребитель на замаскированную стоянку фронтового аэродрома, рядом с такими же машинами располагавшегося здесь Первого истребительного авиаполка Резерва Главного Командования. На первый взгляд – с такими же. Полк РГК, укомплектованный летчиками-испытателями – давними знакомцами Воронова, имел на вооружении первую партию серийных И-185, получивших наименование По-7 и проходивших тут заодно войсковые испытания. Самолет же Андрея от них серьезно отличался. Эта машина представляла собой, по сути, до предела затюнингованный вариант По-7, ведущим конструктором которого, по договоренности с Поликарповым, был сам Воронов. Самолет собирался не на заводе, а силами Экспериментальной базы ОКБ Поликарпова, имевшей высококлассных специалистов и оборудование. То же касалось и двигателя – М-82ФН с инжекторной системой впрыска топлива, в отличие от обычных По-7, на которых стоял серийный М-82. Экспериментальная система впрыска, повышавшая мощность двигателя на сто пятьдесят лошадиных сил, как и сам двигатель, были изготовлены в единичных экземплярах и вылизаны вручную до полного совершенства квалифицированными механиками ОКБ Швецова. Сама конструкция самолета претерпела значительные изменения. Он был полностью цельнометаллический, из дорогих дюралюминиевых сплавов и высококачественных сталей там, где это требовалось. Достигнутая этим экономия веса и повышенная мощность двигателя позволили вооружить машину тремя мощными авиапушками и усилить бронирование. Вместо одного лобового бронестекла, как на серийных По-7, добавили еще и боковые. Бронеспинка кресла пилота из композитной брони выдерживала попадание 20-мм снаряда, локальной защитой были прикрыты и наиболее уязвимые узлы двигателя.

Серийное производство этой машины, естественно, не планировалось. Чтобы вообще обосновать ее создание, Андрей предложил Сталину награждать особо отличившихся асов не только звездой Героя, но и кое-чем более нужным на войне – личным самолетом, намного превосходящим по характеристикам любой истребитель противника. Заодно вызывая здоровую зависть у остальных пилотов, особенно возможностью установить конфигурацию вооружения машины в соответствии с индивидуальным заказом награжденного. Кому-то хочется побольше стволов, а кому-то – покрупнее калибр. Дело вкуса, лишь бы уложились в довольно немаленькие весовые ограничения. Пяти-шести самолетов, собираемых в месяц силами Экспериментальной базы, для этого вполне достаточно. Вождю идея понравилась, и он дал Воронову карт-бланш, посоветовав подумать также и о наградных танках и другом вооружении – чем танкисты хуже летчиков? Андрей обещал, хоть и не очень представлял как. Поликарпова же долго уговаривать не пришлось, и уже в начале июня два первых образца поступили на испытания в Летно-исследовательский институт ЦАГИ. Теперь же все четыре готовых экземпляра находились здесь. На втором летел постоянный напарник Андрея Марк Галлай, на еще двух – выделенные Рычаговым для охраны Воронова опытные летчики-истребители.

Шла уже четвертая неделя жестокой бойни на западных границах СССР. После задержки первого дня немецкие ударные группировки все-таки переправились на восточный берег и рванули вперед. Вернее, попытались рвануть, но блицкриг получался какой-то неправильный. С одной стороны – сильного сопротивления острия танковых групп Гота, Гудериана, Клейста и Гепнера, за исключением регулярно сокрушаемых ими заслонов на дорогах, не встречали. С другой – разрушенные мосты, заминированные дороги, неожиданные засады и ожесточенные штурмовки советской авиацией сильно замедляли движение, а постоянные нарушения снабжения, вызванные действиями подвижных групп советских войск в тылу танковых дивизий и той же авиацией, и вовсе приводили к многочисленным остановкам в ожидании подвоза горючего и боеприпасов. Люфтваффе, хоть и не оправились полностью от урона первого дня боев, сумели наладить активное патрулирование в воздухе, перебросив к тому же истребительные резервы с запада. Что, разумеется, ослабило ПВО Рейха, но, видимо, Гитлер решил, что Восточный фронт сейчас важнее. Поэтому, хотя бомбардировочная авиация немцев пока сильной активности все еще не проявляла, но истребительная вела ожесточенные бои за господство в воздухе на направлении главных ударов. В результате в воздухе пока сохранялся паритет, говорить о чьем-либо превосходстве было нельзя. Советская штурмовая и бомбардировочная авиация несла значительные потери, но свою задачу – ослабление немецких ударных группировок – выполняла.

В итоге изрядно уже потрепанные группы Гудериана и Гота к началу третьей недели боев вышли к «Линии Сталина» в районе Минска, где и остановились, не в силах прорвать ее с ходу. В ожидании отставших пехотных дивизий они время от времени тыкались в советскую оборону в разных местах, пытаясь нащупать слабую точку, но пока безрезультатно. А вот группа армий «Север», пользуясь более благоприятными условиями Прибалтики, продвинулась дальше. Танковая группа Гепнера достигла линии советской обороны, проходившей по Западной Двине и, приложив немалые усилия, прорвала ее, форсировав реку и устремившись к Таллину. Правда, ликующий, на фоне неудач своих коллег, Гепнер не знал, что это была не основная линия советской обороны в Прибалтике. Основная, в которую ему предстояло уткнуться через пару дней, проходила чуть дальше – от Чудского озера, через Тарту, к Рижскому заливу. И пропустили его туда не случайно. Советский Генштаб во главе с Василевским готовил операцию на окружение группы армий «Север», хотя многие, включая Воронова, относились к ее проведению скептически. Но решение Ставкой было принято, и сейчас четыре советских мехкорпуса, а также вспомогательные подразделения стягивались к городку Идрица, из-под которого и планировалось «подрубить» танковый клин Гепнера.

С начала войны Андрей регулярно, хоть и безрезультатно, напоминал Сталину о своей просьбе отправить его на фронт. Наконец вождю надоело, и тот, ухватившись за представившийся повод – необходимость присутствия инспектора Ставки при начинающемся наступлении – просьбу удовлетворил. Обставив это, разумеется, многочисленными условиями, главное из которых – линию боевого соприкосновения не пересекать ни при каких обстоятельствах. Соответствующие инструкции были доведены и до летчиков сопровождающего Андрея звена.

Советское наступление началось двадцатого июля. После авиационно-артиллерийской подготовки около тысячи танков и самоходок четырех мехкорпусов взломали полевую оборону пехотных дивизий Десятого армейского корпуса, прикрывавшего правый фланг ушедшей вперед Четвертой танковой группы Гепнера. Два из них двигались вдоль шоссе на Ригу, другие два – несколько восточнее его, заходя в тыл танковой группе. За мехкорпусами тянулись остальные восемь стрелковых дивизий ударной армии под командованием Ватутина, осуществлявшей контрудар. Еще два мехкорпуса входили в состав армии, возглавляемой генералом Захаровым, пока остающейся в резерве. Одновременно отвлекающий удар был нанесен одним мехкорпусом из района Тарту по левому флангу Четвертой танковой группы. По плану Ватутин должен был выйти к Рижскому заливу, преодолев около двухсот километров, на девятый день наступления, полностью отрезав немецкую ударную группировку. А возле моря его ждал Балтийский флот, не допустивший в первый день войны минирования выхода из Финского залива и потому сохранивший свободу передвижения.

Операция началась превосходно. Раздавив танками находившуюся на марше и потому не готовую к обороне ближайшую немецкую пехотную дивизию, мехкорпуса продвинулись за первый день почти на сорок километров – вдвое против запланированного. Судя по радиоперехватам, это привело штабы группы армий «Север» в состояние, близкое к панике. Особенно на фоне посыпавшихся туда от полевых частей истерических воплей о ужасных, непробиваемых русских танках – с начала войны это был первый случай массового применения Т-34 и тяжелых самоходок.

На второй день командование притормозило мехкорпуса – стрелковые дивизии не поспевали за ними, что создавало угрозу флангам. Решение правильное, но давшее противнику, проникшемуся серьезностью ситуации, время на организацию обороны. Поэтому на третий день мехкорпуса столкнулись с сильным сопротивлением окопавшихся пехотных дивизий, усугубленным тем, что советское наступление вынуждено было развиваться вдоль единственного имевшегося там шоссе. «Непробиваемые» танки при правильном подходе к делу оказались не такими уж и непробиваемыми. Немцы эффективно использовали против них тяжелую дивизионную артиллерию и большое количество 88-миллиметровых зенитных пушек, имевших по штату и бронебойные боеприпасы. Появление такой массы зениток оказалось неприятной неожиданностью – по данным разведки, их тут должно было быть намного меньше.

Но особенно досаждала немецкая авиация, действовавшая гораздо активней, чем ожидалось, исходя из известных сведений о силах Первого воздушного флота Люфтваффе, поддерживавшего группу армий «Север». К вечеру появились неподтвержденные сведения от летчиков о встрече в воздухе с самолетами, несущими обозначения частей, входящих в Восьмой авиакорпус фон Рихтгофена – самое элитное соединение Люфтваффе. Это многое могло объяснить, в том числе и количество зениток – корпус имел в своем составе многочисленные зенитные части. Но откуда он тут взялся? По имевшимся данным, корпус должен быть на совсем другом участке фронта. Андрей, четвертый день протиравший штаны в штабе руководившего всей оперативной группой Жукова, решил, что пора посмотреть ситуацию на месте. Заодно и понюхать, наконец, пороху…

…Под крылом истребителя тянулось шоссе, забитое советскими войсками. В направлении острия главного удара двигались подразделения стрелковых дивизий и колонны снабжения, в обратную сторону – санитарные машины и пустые грузовики. По обочинам дороги чернели остатки подбитой, еще чадящей дымом техники, свидетельствующие о проходивших здесь буквально только что ожесточенных боях. Даже с высоты полета заметно было, что узкое, усеянное воронками от взрывов шоссе с трудом справляется с транспортной нагрузкой. Повсюду виднелись заторы. От созерцания неразберихи на шоссе Андрея отвлек доклад от пары прикрытия, летевшей выше на километр:

– Прямо по курсу наблюдаю воздушный бой!

Воронов присмотрелся. Впереди, километрах в пяти-шести, мельтешил рой черных точек, изрыгающих цветные, причудливо закручивающиеся в стороны жгуты трассеров. Судя по динамике боя, там сошлись в схватке истребители. А где же бомбардировщики? Андрей переключил рацию на частоту передового командного пункта, управлявшего боем. Вызванные тем для усиления дежурные звенья тоже искали бомберов и не находили. Не может быть, чтобы немецкие истребители прилетели только порезвиться высоко в небе над советскими войсками. Нет, они должны были связать боем прикрывавшие шоссе советские самолеты.

Андрей тронул органы управления, заставив машину выполнять широкую змейку с небольшим креном, чтобы обеспечить себе хороший обзор в стороны и вниз. И вовремя! Над лесом, в нескольких километрах левее шоссе, он заметил низко подкрадывающиеся на бреющем силуэты «лаптежников», пробравшиеся незамеченными к нашей транспортной артерии. Времени на раздумья не было. Еще минута-полторы – и стервятники окажутся над плотно забитой советскими войсками дорогой.

Воронов нажал удобно расположенную под левой рукой кнопку передатчика и сообщил на командный пункт о своем открытии.

– Атакуем одновременно! – Это уже своему ведомому Марку Галлаю.

Быстро прикинул тактику боя. Тройка бомберов шла практически перпендикулярным курсом. И слишком низко, чтобы атаковать их с пикирования – не хватит высоты на вывод. Значит – либо, снизившись, зайти им в лоб, либо, пропустив противника под собой, переворотом зайти в хвост. Но там ждут бортовые стрелки. Снизу у Ю-87 стрелка нет, но свою нижнюю полусферу немецкие пилоты обезопасили полетом на бреющем. В лоб тоже нехорошо – у пилота есть курсовые пулеметы, которыми тот не замедлит воспользоваться. Значит… Выбор оптимального варианта занял не больше секунды – сказался опыт тысяч виртуальных боев, – и в следующее мгновение самолет Андрея уже выполнял сложную вертикально-горизонтальную змейку с расчетом сойтись с противником на встречно-пересекающемся курсе. Среди неоспоримых достоинств такого решения затесался один «небольшой» недостаток – прицеливание с такого ракурса было крайне сложным, а на стрельбу по стремительно проносящейся мимо цели оставались доли секунды. Поэтому требовалась максимальная концентрация внимания.

Вот истребитель уже несется на бреющем, уравняв высоту с противником. В десятке метров под крыльями в бешеном темпе мелькают верхушки деревьев. Одно неверное движение ручкой – и в следующее мгновение лес станет могилой незадачливого пилота. На лобовом стекле вырисовывается стремительно увеличивающийся силуэт бомбера. Теперь выбор упреждения. Рассчитать его на таком ракурсе нереально, остается только положиться на интуицию, основанную на опыте. Рука сама чуть двигает ручку управления, а нога давит на правую педаль, вынося перекрестие прицела примерно на полтора корпуса перед носом «лаптежника». Пора! Короткая очередь из трех мощных пушек заставляет самолет сильно вздрогнуть. Около десятка снарядов ушли к цели.

Удивительно, но за ту секунду, в течение которой машина противника проносилась мимо, глаза Андрея успели увидеть многое. Например, зарегистрировать два попадания. Первым у «лаптежника» оторвало правую «лапу», кувыркнувшуюся в воздухе прямо перед носом у истребителя Воронова. А вот второе пришлось прямо по кабине стервятника.

А еще Андрей успел заметить нарисованные на борту фашиста, слева от фюзеляжного креста, две буквы, обозначавшие принадлежность ко второй штурмовой эскадре Люфтваффе, входившей в состав авиакорпуса фон Рихтгофена. Значит, он таки действительно здесь!

Заложив боевой разворот, Воронов осмотрелся. Врагов оставалось двое – о судьбе третьего красноречиво свидетельствовал черный столб дыма в конце пробитой падающим самолетом в ветвях деревьев просеки. Следовавший за ведущим на дистанции в полкилометра Галлай, видимо, промазал – сказался недостаток боевого опыта. До шоссе оставалось еще километра полтора – надо успеть атаковать второй раз, потому что оставшиеся немцы сворачивать с боевого курса из-за гибели товарища явно не собирались. Разворачиваясь, самолет Андрея на несколько секунд попал в сектор обстрела бортстрелков «Юнкерсов», чем те не преминули воспользоваться, дав пару очередей из своих спаренных пулеметов. Но на такой угловой скорости шансов попасть у них практически не было – трассеры прошли далеко в стороне.

За счет большой разницы в скорости Андрей обогнал в боевом развороте медлительных «лаптежников» и заходил теперь справа, почти перпендикулярно их курсу. Так он был недосягаем для бортстрелков.

Еще очередь! Теперь попадание получилось более полным – немецкая машина еще в воздухе развалилась на несколько кусков. Марк тоже не подвел – последний бомбер рухнул в сотне метров от шоссе. Успели! Уйдя горкой в высоту, Андрей заметил вдалеке еще несколько троек «лаптежников». Но их уже атаковали наведенные с поста управления дежурные звенья истребителей…

После того как вместе с механиками опрокинули по сто граммов «за почин» на фоне двух свеженарисованных на борту самолета звездочек – наземные войска подтвердили факт сбития почти сразу же, Андрей поспешил в штаб. И прибыл туда очень вовремя – Жуков устраивал разнос командующему авиацией Северно-Западного фронта генерал-лейтенанту авиации Кравченко:

– Вы нам срываете все сроки наступления! Под трибунал пойдете! – орал разбушевавшийся генерал. – После того, как вам придали такое количество авиационных соединений, вы не способны обеспечить господство в воздухе на направлении главного удара?!!

– Активность немецкой авиации оказалась гораздо выше, чем ожидалось. Наши данные об их авиационной группировке были неполны. Требуется усиление резервами… – попытался оправдаться тот.

– Ерунда! – перебил его Жуков. – Это пустые отговорки!

– Он прав, – вмешался Андрей. – Наши войска штурмует авиакорпус фон Рихтгофена, которого здесь быть не должно.

– Что?! С чего вы это взяли? – Гнев командующего группировкой обратился теперь на Воронова. – Пытаетесь прикрыть своего подельника? Вместе с ним отправитесь под трибунал!

– Товарищ Жуков! – Андрей намеренно не обратился к командующему по званию, чтобы привести того в чувство. – Прошу на меня не орать и тем более не грозить трибуналом! Я не ваш подчиненный!

Жуков, которого поначалу ввел в заблуждение летный реглан Воронова, так и не снятый Андреем после вылета, вспомнил, что этот молодой человек – инспектор Ставки и, по слухам, личный советник Самого. Поэтому резко сбавил градус разговора.

– Откуда у вас такая информация? – поинтересовался он уже почти спокойным, деловым тоном.

– Только что сбил двоих, – похвастался Андрей. – У них на бортах опознавательные знаки частей, принадлежащих Восьмому авиакорпусу. Это неспроста. Немцы тут явно что-то планировали, корпус Рихтгофена где попало не появляется.

Жуков озабоченно задумался:

– Хорошо, я обращусь в Ставку с просьбой усилить нас авиацией. И срочно ко мне начальника разведотдела штаба фронта! Посмотрим, что задумали немцы.

Ответ пришел на пятые сутки наступления. За день до этого ценой значительных усилий советские войска перерезали главную транспортную магистраль, по которой шло основное снабжение Четвертой танковой группы. Теперь та оказалась практически окруженной. Оставшиеся севернее небольшие проселочные дороги не могли полностью удовлетворить ее потребности, тем более что и они вот-вот будут перекрыты. В тот же день арьергард группы Гепнера, развернувшись на сто восемьдесят градусов, попытался деблокировать шоссе, но увяз во встречном бою с правофланговым мехкорпусом советской ударной армии.

А на следующее утро все перевернулось. Из лесов около Двинска, совершенно неожиданно для советского командования, выскочила Третья танковая группа Гота, которая, по всем данным, должна была сейчас топтаться у оборонительной линии чуть севернее Минска. Ясно было, что ее скрытый поворот на север начался еще до начала советского контрнаступления и имел совсем другие задачи. И хотя планы немцев были нарушены, но наличие целой, пусть и немного потрепанной в предыдущих боях, танковой группы у основания советского «клина» пришлось очень кстати. Прикрывавшие его левый фланг стрелковые дивизии не были готовы к противостоянию с таким сильным противником. И к вечеру Гот, разметав их оборонительные порядки, вклинился в советскую оборону настолько, что угрожал перерезать теперь уже основную транспортную артерию армии Ватутина. А сложная ситуация в воздухе не позволяла остановить его авиаударами.

Андрей примчался в штаб Жукова к вечеру, сразу после последнего вылета. В небе сегодня было жарко, с самого утра немцы пытались блокировать советские аэродромы, чтобы не допустить штурмовки наступающих порядков группы Гота. На борту его самолета добавилась еще одна звездочка, заработанная тяжелым трудом. Распаренный после боя Воронов попал на не менее жаркое совещание в штабе. Еще в полдень Жуков отдал приказ находившейся в резерве армии Захарова нанести удар по флангу Третьей танковой группы, не допустив блокирования коммуникаций ударной армии. Теперь же обсуждались распоряжения, которые следовало отдать Ватутину. Мнения разделились: одна часть генералов высказывалась за прекращение наступления и переход к обороне или даже за отступление к старой границе. Другая же, во главе с самим Жуковым, была категорически против, считая, что Захаров в состоянии обезопасить фланги и операцию на окружение Четвертой танковой группы следует продолжать.

Резоны в этой позиции были. Кроме уже введенной в сражение армии Захарова, включавшей в себя два мехкорпуса и пять стрелковых дивизий, заканчивала сосредоточение еще одна резервная армия. Она, состоявшая из шести стрелковых и одной кавалерийской дивизий, по первоначальному плану должна была уплотнить кольцо окружения немецкой группировки. Итого, две резервные армии, и это не считая сидевших на оборонительной линии многочисленных частей. Войска Жукова имели значительное численное преимущество над противником, даже с учетом внезапно появившейся Третьей танковой группы, что позволяло ему считать возможным продолжение операции.

«Ага, преимущество! Пока твои стрелковые дивизии развернутся, Гот десять раз успеет им в тыл зайти!» – думал Андрей, но вслух ничего не сказал – его дело наблюдать и докладывать в Ставку.

Конец спорам положила пришедшая поздно ночью директива Ставки за подписью Сталина, Тимошенко и Василевского. Она категорически предписывала прекратить наступление и немедленно начать отвод частей ударной армии на исходные, перед контрнаступлением, позиции. Недовольный Жуков, бормоча что-то про перестраховщиков в Генштабе, скрепя сердце отдал Ватутину соответствующий приказ.

Последовавшие за этим события полностью подтвердили своевременность этого приказа. Один мехкорпус Захарова уперся в плотную оборону немецких пехотных дивизий, ожидавших флангового удара и хорошо к нему подготовившихся. Второй же, вступивший во встречное сражение с танковыми дивизиями Гота, понес серьезные потери и под конец еще и подвергся фланговому удару с востока от скрытно сманеврировавшей внутри «котла» танковой дивизии из состава группы Гепнера. После чего практически прекратил свое существование как боевая единица. Так как основное сражение происходило не совсем у основания советского «клина», а несколько севернее, малоподвижные стрелковые дивизии обеих резервных армий не успели добраться до места действия. Только благодаря вовремя полученному приказу на отход Ватутин успел развернуть свои мехкорпуса и прорвать с севера только что захлопнутое соединившимися частями Третьей и Четвертой танковых групп кольцо окружения. Из-за понесенного ими в последние дни ущерба, а также из-за действий советской авиации, завоевавшей наконец, после длительных усилий и ценой тяжелых потерь, господство в воздухе в районе боевых действий, эффективно противодействовать немецкие части были не в состоянии. Армия Ватутина вышла из несостоявшегося «котла» организованно и в полном составе.

После возвращения Андрея из командировки на фронт Сталин поинтересовался у него впечатлениями от действий советских войск.

– Общее впечатление – маневренная война против немецких танковых групп нам пока не по зубам. Не тот еще уровень координации действий войск, связи и способности многих командиров своевременно реагировать на резко меняющиеся обстоятельства. Решение Ставки о прекращении операции было, безусловно, верным. Но войска получили бесценный опыт, который очень пригодится нам при следующих контрнаступлениях.

 

Глава 23

Восьмерка «мессеров» – а меньшими группами они уже давно побаивались летать – вывалилась из облака позади пары Андрея абсолютно неожиданно. И явно не случайно – судя по тому, как они целенаправленно и деловито, не теряя времени на оценку ситуации, стали пристраиваться в хвост Воронову с напарником. «Долбаная Рама» – это она их навела!» Андрей заметил преследователей в зеркало заднего обзора – слава богу, что он в свое время настоял на его установке на истребители, многие авиационные специалисты сомневались в полезности этого нововведения. Одновременно раздалось предупреждение от пары прикрытия, но она была ниже и не могла помочь немедленно.

…Рама появилась высоко в небе над расположенным чуть восточнее Тирасполя аэродромом во второй половине дня. Четверка Андрея как раз взлетела на патрулирование, поэтому на КП не стали поднимать в воздух дежурное звено, а навели на разведчика Воронова. Пока его четверка набирала высоту, Рама, заметив угрозу, неспешно развернулась и стала уходить на запад, унося с собой отснятый разведматериал.

Но ее пилот недооценил скороподъемность специальной модификации По-7. Звено Андрея резво взбиралось вверх по невидимым воздушным ступеням, отмечаемым лишь изредка передвигаемой в следующее положение ручкой корректора топливной смеси, обеднявшей ее в соответствии с падением атмосферного давления при наборе высоты. Стало ясно, что Рама уйти за линию фронта не успеет. Тогда-то и появились прикрывавшие ее, видимо, «мессеры»…

Андрей, крикнув по связи своему ведомому Галлаю: «Расходимся», заложил резкий, насколько позволяла невеликая на наборе высоты скорость, левый вираж. Галлай, соответственно, заложил правый. Ситуация была далеко не радостной. Мало того что противник вдвое превосходил по численности и, начав атаку из выгодного положения, имел тактическое преимущество, так еще и бой завязался на высоте более шести километров. Здесь превосходство По-7 в значительной степени нивелировалось – двигатель «сто девятого» гораздо меньше терял мощность с ростом высоты.

За каждым из разворачивающихся в противоположные стороны советских истребителей «приклеилась» пара «мессеров». Вторая вражеская четверка спикировала на пару прикрытия, положение которой из-за меньшей высоты было еще хуже.

За пятнадцать секунд, потребовавшиеся самолету Андрея, чтобы выполнить три четверти от полного виража, немецкие истребители сократили разделявшее их расстояние до дистанции открытия огня. Воронов посмотрел вперед. Галлай, тоже завершивший разворот, несся навстречу, вплотную преследуемый второй парой «мессеров».

– Марк, вверх! – Их машины сближались лоб в лоб, когда за полкилометра до точки встречи Галлай резко потянул за ручку управления. Догонявшие его немцы повторили маневр, подставив летящему навстречу Андрею свое уязвимое брюхо.

– Н-на! – Выбрав небольшое упреждение, Воронов короткой очередью в упор буквально распилил пополам вдоль фюзеляжа – от характерного желтого кока винта и до торчащего хвостового колеса, на секунду заполонивший своим силуэтом все лобовое стекло замыкающий погоню за Галлаем немецкий истребитель. Молодец Марк, отлично подвел преследователей под удар! Месяцы совместных тренировок не прошли зря!

Но расслабляться было рано. В бронеспинку мерзкими шлепками ударили пули пристрелочного пулемета «сто девятого». Сейчас, после пристрелки, он как жахнет из пушек – мало не покажется! Андрей судорожным движением увел машину с линии огня – и тотчас дымные трассеры снарядов преследователя промчались в каком-то десятке метров левее.

– Марк, уводим их вниз! – Повторять трюк со схождением смысла не было, второй раз немцы не купятся. Следующая минута была заполнена непрерывным маневрированием на пределе возможностей пилота и самолета. Змейки, бочки, виражи безостановочно сменяли друг друга, не давая противнику прицелиться. Опытные питомцы Геринга, столь же энергично маневрируя, упорно держались в хвосте, выгадывая подходящий момент для открытия огня. Галлаю было легче – трудами Воронова его преследовал только один «мессер», а вот Андрея постоянно пытались взять в клещи. Но резкие маневры сделали свое дело – большие потери скорости на таких фигурах пилотажа вынужденно компенсировались снижением высоты полета. Двигающийся по рваной нисходящей спирали клубок самолетов «слился» с шести до трех с половиной километров.

«Ну, вот теперь и повоюем!» – На такой высоте преимущество По-7 было решающим. Плавая в собственном поту и тяжело дыша, он, собрав последние силы в немеющих от непомерной нагрузки руках и двинув рычаг газа до максимума, выполнил энергичные «ножницы». Смысл этой фигуры заключался в чередовании резких восходящих и нисходящих виражей. Менее мощный двигатель «Мессершмитта» не позволял выполнять настолько же резких маневров, в результате чего преследователи и их жертва после нескольких проходов «ножниц» поменялись местами. Один из «сто девятых» оказался в прицеле у Андрея, и тот, несмотря на дрожащие от напряжения руки, не упустил свой шанс. Оставшийся в одиночестве «мессер» не решился продолжать бой и пикированием ушел к линии фронта.

Галлай тоже не терял времени зря. Его противник, отдельно от своего хвоста, падал к земле. Чуть выше белел купол парашюта – летчик успел выпрыгнуть.

У пары прикрытия дела обстояли не столь радужно. Приглядевшись, Андрей пересчитал ведущие бой машины. Двух не хватало. Сблизившись, он увидел, что три немецких истребителя пытаются зажать единственный советский. Внезапно «стодевятые» синхронно выполнили переворот и исчезли в направлении линии фронта. Видимо, бой в формате три на три их категорически не устраивал.

Выйдя на связь с уцелевшим истребителем пары прикрытия, Воронов узнал, что второй, сбив одного немца, сам получил сильные повреждения и был вынужден выйти из боя. Оставалось надеяться, что ему удалось дотянуть до аэродрома. Вот он, виден уже отсюда.

– Садимся, – передал Андрей по рации. – Раму все равно уже не догнать – ушла, зараза…

…За неделю, прошедшую с начала его второй фронтовой командировки, это была первая встреча в воздухе с противником. Когда Сталин направил Андрея на Южный фронт, тот даже несколько расстроился – спокойней, чем там, было только на границе с Финляндией, которая так и не решилась вступить в войну. А на юге противостоящие здесь советским войскам румыны после очень неудачного для них первого дня войны не особо и пытались наступать. Войска Южного фронта отошли на оборонительную линию на старой границе сами, по приказу Ставки – чтобы не попасть под фланговый удар наступающей по Западной Украине танковой группы Клейста. Но и после этого румынские войска перешли границу только после неоднократных понуканий со стороны прикомандированных к ним немецких офицеров. Лениво потыкавшись в советскую оборону, они окопались и лишь изредка постреливали для проформы. Прибытие в августе двух итальянских дивизий ситуацию ничуть не изменило. Румынская авиация, усиленная несколькими немецкими и итальянскими эскадрильями, тоже особой активности не проявляла. Поэтому сегодняшний ожесточенный бой оказался для Андрея достаточно неожиданным.

После неудачного советского контрнаступления в Прибалтике в конце июля на всем протяжении советско-германского фронта в боевых действиях наступила оперативная пауза, длившаяся уже больше месяца. Планировавшееся немцами крупное наступление на севере было сорвано все тем же советским контрнаступлением, после отражения которого понесшие сильные потери танковые группы Гота и Гепнера временно не могли вести активные действия. Поэтому, пока вдоль всей «Линии Сталина» шла относительно вялая позиционная возня, противник занимался перегруппировкой сил, а также подтягиванием тылов, ремонтом изрядно потративших моторесурс и получивших повреждения танков и охотой на советские диверсионные отряды, затруднявшие снабжение войск. Советское командование ожидало, что, покончив со всеми этими делами, немцы предпримут еще одну попытку прорыва большими силами линии нашей обороны на московском или киевском направлении. Точный район будущего наступления разведка определить затруднялась – немцы были известными мастерами маскировки и дезинформации, поэтому Ставка усиливала оборону на обоих опасных направлениях – резервов хватало. И, в свою очередь, потихоньку формировала запасные армии, оснащаемые идущим с заводов непрерывным потоком новой техники, с прицелом на масштабное зимнее контрнаступление.

После посадки Андрей загнал истребитель, как обычно, на небольшую площадку в конце полосы, рядом с командным пунктом, расположенным на краю аэродрома. Остальные самолеты базировавшегося здесь истребительного авиаполка находились на замаскированных стоянках в стороне от взлетной полосы. Проследив, чтобы на машину накинули маскировочную сеть, Воронов поспешил на КП – доложить о бое и познакомиться с новостями из штаба фронта. Все-таки он сюда не развлекаться приехал – инспектор Ставки как-никак, нужно быть в курсе дел. Поэтому, позволяя себе один-два вылета в день, остальное время Андрей проводил на узле связи полка.

Прежде всего он поинтересовался судьбой вышедшего из боя пилота. Оказалось, что тот сумел дотянуть до аэродрома и сейчас находится в лазарете с легкими ранениями. Успокоившись на его счет, Воронов связался со штабом Южного фронта. К удивлению, день оказался богат на события не только у него. Сообщалось о неожиданном усилении активности румынских войск – во второй половине дня сразу на пяти участках фронта те предприняли попытку прорыва оборонительной линии. Не особо массированные атаки были отражены советскими войсками, но сам факт заставлял задуматься – раньше за румынами такого острого желания штурмовать наши укрепления не наблюдалось. Немцы им, что ли, пинка дали?

Солнце уже клонилось к западу, возвратились из последнего на сегодня вылета истребители полка. Скоро ужин, но Андрей все не уходил с КП – надо было еще связаться с Москвой. Внезапно воющий звук сирены воздушной тревоги заставил подскочить с места. Это еще что за новости? Последний раз противник пытался атаковать аэродром месяца полтора назад, задолго до прибытия сюда Воронова. Да еще и вечером! Какая муха сегодня румын укусила?

Андрей выскочил наружу из дверей КП и ошарашенно остановился. Это был не просто налет, а массированный налет! И очень даже массированный! Расслабившиеся в спокойной обстановке посты ВНОС подход сил противника прошляпили, а радаров на Южном фронте отродясь не было. Вот и появились немцы над не таким уж и близким к линии фронта аэродромом совершенно неожиданно. В некотором шоке он наблюдал, как на разбросанные вокруг аэродрома и замаскированные позиции МЗА, не все успевшие даже открыть огонь, обрушились «Мессершмитты», судя по сброшенным ими бомбам – в бомбардировочной модификации. Они же в упор расстреляли пытавшееся пойти на взлет дежурное звено. А чуть вдалеке уже подходили тройки пикировщиков, сопровождаемые звеньями истребителей. Общее число самолетов противника Андрей определить затруднялся, но их было никак не меньше полусотни. И все они были немецкими, румын в воздухе не наблюдалось. «Чертовщина какая-то! Откуда тут столько сил Люфтваффе?» – От удивления он даже забыл о собственной безопасности, продолжая стоять столбом около входа в КП. Но тут к нему подскочил один из его охранников и чуть ли не пинками загнал в заблаговременно вырытую неподалеку противоосколочную щель, навалившись сверху.

Однако стоящий особняком КП никто не атаковал, и Андрей через минуту, оттолкнув охранника, рискнул немного приподнять голову над краем щели. Увиденное его поразило. Подошедшие пикировщики прежде всего нанесли повторный удар по позициям зенитчиков – а ведь знали откуда-то их расположение, гады! После чего противовоздушная оборона аэродрома окончательно прекратила свое существование. Воронов ожидал, что следующий удар обрушится на замаскированные стоянки самолетов – налет производил впечатление спланированного на основе точных разведданных, поэтому можно было ожидать, что и местонахождение стоянок им хорошо известно. К его удивлению, атака второй волны пикировщиков пришлась на бараки, служившие казармой для бойцов БАО, вышки охраны, столовую и другие здания. И лишь третья волна нанесла наконец удар по стоянкам.

Немцы продолжали повторять заходы, и их большая часть опять приходилась на строения, бензохранилища и даже разбросанный тут и там автотранспорт. Территория базы быстро превратилась в пылающий ад. И только на небольшой «островок» около почти не замаскированного КП не упало ни одной бомбы. Очень странно! Ведь сейчас оттуда связист вызывает помощь с окрестных аэродромов – не понимать этого немцы не могут. И тем не менее – не атакуют. Кроме того, Андрей заметил, что и взлетная полоса осталась неповрежденной. Хотя первое, что обычно делают при нападении на аэродром, – выводят из строя полосу. Что-то тут не так! Он рискнул высунуть голову еще выше над краем щели – и тут же увидел, что именно не так: на расстоянии примерно километра от торца взлетно-посадочной полосы заходил на посадку самолет характерной трехдвигательной конструкции – военно-транспортный «Юнкерс-52». С некоторым интервалом за ним следовало еще три таких же.

– Десант! – заорал понявший, наконец, замысел врага Андрей. Надо было срочно что-то предпринимать, иначе… Что же делать? Бежать? Не получится – кругом рвутся бомбы, целых автомобилей на аэродроме не осталось, а пешком далеко не убежишь. Взгляд Воронова упал на его замаскированный истребитель, ввиду близости к КП ничуть не поврежденный. Нетерпеливо дав пинка все время пытающемуся вдавить его обратно в щель охраннику, он вскочил на ноги и прокричал:

– За мной! Нужна помощь!

То ли благодаря вдруг прорезавшемуся у Андрея командному голосу, то ли из-за его подполковничьих погон (спасибо товарищу Сталину за присвоенное при назначении инспектором Ставки незаслуженно высокое звание да и за введение самих погон тоже), но большая часть засевших в щелях бойцов поднялась за ним. Только охранник заорал:

– Товарищ Воронов! Куда?! Собьют же на взлете!

– А я и не собираюсь взлетать! – ответил Андрей на бегу. Подскочив к самолету, он сорвал с его передней части маскировочную сеть и с ходу запрыгнул в кабину.

– Капитан! – крикнул Воронов подбежавшему начальнику технической службы полка. – Организуй людей и поднимайте мне хвост. Следите за положением рулей и соответственно разворачивайте машину!

Капитан лишь коротко кивнул, поняв все с полуслова. Андрей включил прицел, и уже через несколько секунд пять-шесть бойцов под командованием капитана подняли хвост самолета. Теперь тот стоял только на двух передних колесах и его нос принял горизонтальное положение. Первый «Юнкерс» уже бежал по полосе. Командуя «бригадой» помощников с помощью передвижения рулей, Андрей с грехом пополам навел на того прицел и выжал гашетку.

Мощная отдача буквально бросила самолет назад. От неожиданности люди повалились на землю, выпустив из рук хвост, и линия прицеливания снова уткнулась в небо. Тем не менее несколько снарядов достигли цели. «Юнкерс», подломив шасси, заелозил на фюзеляже по полосе, загораясь.

Тем временем бойцы вновь подняли хвост. «Надо бы добавить первому, да некогда! Второй уже почти садится!» – выругался Андрей, прицеливаясь. На этот раз «бригада», усиленная еще несколькими бойцами, хвост удержала. И хотя прицел от вибрации все равно почти сразу съехал, но очередь получилась на славу. Ю-52 вспыхнул сразу весь и, брякнувшись о полосу, взорвался. «Есть!» – Андрей возбужденно наводил прицел на третьего. Но тот, впечатлившись незавидной судьбой собратьев, особенно последнего, к тому же перегораживавшего теперь посадочную полосу своей горящей тушей, отвернул в сторону, благо высота еще позволяла. За ним потянулся и четвертый. Воронов все равно выстрелил, но, конечно, не попал – далеко.

Теперь он перевел взгляд обратно, на первый «Юнкерс». Тот, валяясь примерно в середине полосы, дымил, но, к удивлению, не горел. А из его брюха сыпались десантники…

– Вот блин! – Андрей стал разворачивать нос самолета в их сторону. Но успел выпустить только одну короткую очередь, скосившую пару бойцов противника. Вокруг его По-7 вздыбились фонтанчики пулеметных очередей, затрещали от ударов пуль крылья, на лобовом бронестекле неприятными паутинками разошлись трещины от попаданий – это кружившие в небе фашистские стервятники наконец-то спохватились и решили ликвидировать неожиданную помеху. Сзади раздались вскрики, и хвост машины, брошенный ранеными и убитыми бойцами, грохнулся об землю.

Делать в ставшей похожей на решето и грозившей вот-вот вспыхнуть машине больше было решительно нечего. И так Андрея спасало пока только усиленное бронестекло и везение. Но долго это продолжаться не будет. Дождавшись промежутка между заходами самолетов противника, он выскочил из машины и, подхватив валявшегося на земле раненого бойца, со всех ног припустил к спасительной щели. И, как ни странно, успел.

Когда немцам надоело атаковать давно разбитый вдребезги По-7, он снова высунул голову из щели. Возле полосы шел бой между уцелевшими бойцами из роты охраны и немногочисленными немецкими десантниками. Последних могло спасти только одно – посадка остававшихся пока в воздухе двух транспортников. Но в начале полосы догорал один «Юнкерс», а ее середину блокировал разбитый корпус другого. Судя по действиям немцев, их командир понимал, что его единственный шанс – оттащить перекрывающий середину полосы самолет в сторону. И пока одна часть его людей отстреливалась от наседающих бойцов аэродромной охраны, другая пыталась это сделать. Но их было слишком мало, и дело шло медленно.

Внезапно ситуация в небе изменилась. Прибыли несколько звеньев наших истребителей с соседних аэродромов и, несмотря на численное превосходство противника, отважно ввязались в бой. Небо вновь наполнилось звуками стрельбы, и первые подбитые самолеты, наши и немецкие, начали втыкаться в землю около аэродрома. Ситуацию для противника осложнял тот факт, что из-за непредвиденной задержки баки у истребителей опустели уже наполовину и им следовало ложиться на обратный курс. Да и солнце уже почти зашло. Все это привело к тому, что минут через десять небо над аэродромом опустело…

 

Глава 24

Андрей бегом приближался к свалке, возникшей около разбитого «Юнкерса», стараясь не сильно оглядываться по сторонам – вокруг валялись обгоревшие трупы, иногда фрагментированные. Зрелище не из приятных.

После ухода немецкой авиации потерявшие надежду немногие уцелевшие немецкие десантники сдались. Но взявшие их в плен бойцы БАО, впервые узнавшие, что такое настоящая война, не сдержав своих чувств, начали их избивать. Хоть и били за дело, но все-таки – непорядок, пленные же.

– Прекратить! – громко скомандовал Воронов, добежав до места свалки. Вошедшие в раж бойцы неохотно подчинились. Он подошел к одному из пленных, выглядевшему похожим на офицера. Тот, утирая кровавую юшку с лица, заметил Андрея и, ухмыльнувшись, обратился к нему на довольно сносном русском:

– У вас всегда принято бить пленных, герр Воронофф?

«Та-ак! Это еще что за новости?» – У Андрея чуть не отвисла челюсть.

– Представьтесь!

– Оберстлейтенант Вейсе, полк «Бранденбург», – немец и не думал запираться. «Ну, ясно, что не стройбат! Что-то мне это начинает не нравиться – абверовский спецназовец, а меня в лицо знает! Надо его изолировать, а то болтает много!» – Он отдал соответствующие распоряжения.

Первый допрос пленного офицера Воронов решил провести сам, без посторонних. Слишком деликатная тема разговора вырисовывалась, чтобы доверять его особистам заштатного авиаполка. А завтра – отправить немца прямо в Москву, там разберутся. Пока же – поспрашиваем. Без протокола, все равно Андрей понятия не имел, как его вести.

– Итак, имя вы назвали. Должность? – начал он.

– Командир второго батальона полка «Бранденбург».

– Вы командовали десантом?

– Да.

– Цель десанта?

– Посмотрите в бумагах, которые у меня отобрали. – Оберстлейтенант кивнул на сверток из нескольких листков, лежащий на столе. Воронов развернул сверток. И на первом же листе обнаружил собственную, впрочем, достаточно мутную фотографию, сопровождаемую куцым описанием.

– Откуда у вас это?

– Вручили перед отправкой на задание.

– Вы должны были меня захватить или ликвидировать? – При мысли об этом у Андрея побежали мурашки по телу.

– Захватить. Руководство рейха желает знать, что происходит в ближайшем окружении герра Сталина. Был получен список лиц, бывающих на фронтах, чей захват крайне желателен. Могу вас поздравить – вы в этом списке на почетном третьем месте, – охотно, даже с какой-то странной в его положении веселостью, сообщил Вейсе.

– Благодарю, польщен, – сухо ответил Андрей, призадумавшись. Откуда они знают о его скромной персоне такие подробности?

– Ладно, об этом потом. Как вы узнали о моем пребывании здесь?

– Из допроса пленного летчика. Он сам о вас упомянул, никто его за язык не тянул, – опять ухмыльнулся немец.

«Так, теперь понятно, откуда у них подробная информация об аэродроме. Майор Светлов, заместитель командира полка. Был сбит два дня назад зенитной артиллерией при разведке ближних тылов противника. Считали, что он погиб. А он, оказывается, гад такой, все им и разболтал. По собственной инициативе, если верить немцу».

– Расположение всех объектов на аэродроме тоже он раскрыл? – уточнил Андрей.

– Со всеми подробностями! И упомянул, что по вечерам вы всегда находитесь на КП. Разрешите закурить, герр Воронофф?

– Да, пожалуйста. – Андрей протянул тому пачку папирос. Что-то в речах пленного подполковника казалось ему неправильным. Не так, по его мнению, должен был вести себя захваченный офицер элитного подразделения.

– Почему вы мне это все так легко рассказываете, оберстлейтенант? Даже то, что я и не спрашивал? – поинтересовался он после некоторой паузы.

Вейсе каким-то излишне порывистым движением затушил в служившей пепельницей гильзе от зенитного снаряда недокуренную папиросу и, глядя своему собеседнику прямо в глаза, проговорил:

– Герр Воронофф, я честно выполнял свой долг перед рейхом, но раз судьба распорядилась таким образом… Мне, как и многим профессиональным военным, в последнее время стало абсолютно ясно – Германия эту войну проиграла. Конец еще не близок, но неизбежен. Наш единственный шанс был – разбить ваши войска сразу, но мы не сумели. А теперь нас ждет долгая война на два фронта – как в Первую мировую. И с тем же результатом.

– Для вас война в любом случае уже кончилась.

– Вы уверены? Скажу честно – я не желаю погибнуть в застенках этого вашего… НКВД! Я надеюсь вернуться в освобожденную от нацизма Германию и работать на ее благо! – с пафосом произнес Вейсе. – И я рассчитываю на вашу помощь, герр Воронофф! Ведь вы, судя по нашему списку, достаточно влиятельный человек. Поэтому я готов к любому сотрудничеству.

От такого заявления Андрей даже несколько растерялся. «Нет, понятно, конечно, что за напыщенными фразами о благе Германии стоит лишь желание спасти свою шкуру. Крепко запугали их там застенками НКВД, видать. Но, в любом случае, обещать я ему ничего не могу».

– Боюсь, вы переоцениваете мое влияние, господин Вейсе. Так же, впрочем, как и ужасы застенков НКВД. Не могу обещать вам ничего конкретного, но добровольное сотрудничество несомненно повлияет на вашу судьбу в лучшую сторону. Кстати, а где этот ваш пресловутый список?

– Честно говоря, я не должен был даже его видеть. Но офицер из штаба абвера, ответственный за проведение этой операции и имеющий всю информацию, – мой старый друг еще с курсантских времен…

…Уже глубокой ночью Андрей пошел наконец спать. Если то, о чем рассказывал немец, правда, – его нужно немедленно доставить в Москву! У товарища Берии появится много работы. Имен оберстлейтенант, конечно, не знал, но и по косвенным свидетельствам можно вычислить засевших глубоко в недрах НКВД немецких информаторов.

Проснулся он довольно поздним утром. Зайдя на узел связи, Воронов обратил внимание на озабоченные лица командиров. Поначалу он приписал это последствиям вчерашних событий, но все оказалось гораздо хуже…

…Ранним утром шестого сентября сотни немецких пикировщиков обрушились на разведанные вчерашней ложной атакой румынских частей огневые точки Тираспольского и Рыбницкого УРов. Точными попаданиями были разрушены многие ДОТы и другие укрепления, с помощью бомб проделаны проходы в минных полях. Фронтовые бомбардировщики в то же время наносили массированные удары в глубине советской обороны. Действия бомберов поддерживались большим количеством истребителей. Авиация Южного фронта существенный отпор дать не смогла – противник имел значительное численное преимущество. Люфтваффе снова провернул свой любимый фокус – внезапную переброску большей части наличных сил на узкий участок фронта, где наносился главный удар.

После того как пикировщики закончили обработку переднего края, перенеся атаку на вторую линию советской обороны, заговорила тяжелая артиллерия немцев, скрытно сконцентрированная в прифронтовой полосе. Под прикрытием ее огня к уцелевшим ДОТам подкрались переправившиеся еще ночью через Днестр знаменитые штурмовые саперные группы противника. Подбираясь к укреплениям через непростреливаемые участки, они забрасывали бойницы гранатами, взрывали бронированные двери и врывались внутрь. Когда окончательно рассвело, лишенную большей части огневых точек советскую оборону атаковали пехотные дивизии Вермахта, форсировавшие реку на заранее заготовленных плавсредствах. А по наведенным вскоре переправам пошли танки. Мощного, скоординированного и, главное, неожиданного удара немцев расслабившиеся на спокойном фронте гарнизоны УРов не выдержали. Прорвавшие оборонительную линию в двух местах танковые группы Клейста и Гудериана, тайно переброшенные через Румынию, устремились навстречу друг другу, грозя зажать в классических «клещах» половину войск Южного фронта…

В полной растерянности Андрей попытался установить связь с Москвой. Не удалось – связь осуществлялась через штаб фронта, а его линии сейчас забиты массами сообщений от частей и противоречивыми приказами штабов различных уровней. Хаос и бардак, одним словом.

«Линять отсюда надо!» – сделал вывод Воронов, рассматривая карту. Аэродром находился как раз на предполагаемом маршруте танков Клейста, прорвавшихся южнее Тирасполя. А тридцать километров, отделяющие его от линии фронта, для вырвавшейся на оперативный простор танковой группы – мелочь. Пять-шесть часов – и они здесь. А для идущих на острие «клина» мотоциклетных разведрот – и того меньше. «Вот гады! Мы их ждали на Западном или Юго-Западном фронте, а они сделали ход конем! Как Гудериан умудрился скрытно просочиться на тысячу километров южнее? Как бы фронт не рухнул окончательно до прибытия наших резервов! А сейчас надо брать немца и отваливать, пока не поздно!»

Он зашел в импровизированную «камеру», где под охраной содержался пленный, и зло спросил того:

– Вы хотите сказать, что не знали о сегодняшнем наступлении? Почему не предупредили? Вы и дальше собираетесь так «сотрудничать»?

Вейсе удивленно пожал плечами:

– Я по роду своей деятельности у штабов не отираюсь! И понятия не имею об оперативных планах. Знал бы – сказал. Хотя с неделю назад видел в Румынии Быстроходного Гейнца. Думал, он на совещание прилетал, а оно вот значит как… Кстати, на вашем месте я бы здесь долго не задерживался – Быстроходный Гейнц свое прозвище не просто так заработал!

– Без вас знаю! – Андрей хмуро кивнул охранникам. Те быстро связали немцу руки и вывели наружу.

Командир авиаполка, к которому обратился Воронов по поводу транспорта, только беспомощно развел руками. После вчерашнего налета на аэродроме не осталось полностью целой техники вообще. Около десятка не сильно пострадавших истребителей все же требовали некоторого ремонта, а вот имеющих хоть какой-то шанс на восстановление автомобилей не оказалось ни одного. И вызвать самолет из штаба фронта нереально – связь неустойчивая, в самом штабе – полный бардак. Не говоря уже о том, что в конце вчерашнего налета на взлетную полосу были сброшены тяжелые авиабомбы, лишившие ее возможности принимать самолеты. В общем, хоть подводу в деревне бери! К счастью, после некоторых поисков за почти не пострадавшим КП обнаружилась штабная «эмка» с выбитыми стеклами и двумя пробитыми шинами. Мотор не пострадал. Камеры залатали, осколки стекла вымели, и Андрей с пленным и двумя охранниками, один из которых сел за руль, погрузился в нее.

– Эвакуируйте часть! – сказал он на прощание командиру полка. – Скоро здесь будут немецкие танки.

– Да не думаю, что так уж и скоро. Кроме того, для перебазирования нужен приказ. – Привыкший к медлительной войне на Южном фронте комполка не мог оценить стремительности прорыва немецких механизированных соединений.

– Зря вы так считаете! Начинайте готовиться сейчас. А приказ придет, когда уже поздно будет! – Андрей сел в машину, оставив командира части в тяжелом раздумье.

Они выехали на проселочную дорогу, соединяющую аэродром с шоссе, ведущим к Одессе. Там штаб фронта, и оттуда можно будет вылететь в Москву. Километров через пять дорогу перегородил пост НКВД. Сидевший рядом с водителем охранник на всякий случай снял свой автомат с предохранителя, хотя ничего угрожающего в обычной проверке на дорогах вроде бы не было. По крайней мере, трое бойцов у поста даже не повернулись в сторону машины, спокойно продолжая курить в сторонке. Подошли только двое: лейтенант НКВД и один боец.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! Попрошу предъявить документы! – произнес лейтенант, заглядывая в машину.

Андрей полез в карман. В тот же момент лейтенант и его боец, стоявший с другой стороны машины, синхронно выдернули пистолеты и выстрелили. Водитель и сидевший справа от него охранник откинулись на сиденья, разбрызгивая кровь. Воронов потянулся к кобуре, но как-то неожиданно быстро оказавшиеся у машины трое остальных бойцов в момент сдернули его с сиденья и выбили из рук оружие. Когда Воронова, уже связанного и с мешком на голове, куда-то поволокли, он услышал насмешливый голос Вейсе:

– Вот такая она, Фортуна, ветреная дама, герр Воронофф! Никогда не знаешь, каким местом она к тебе повернется завтра…

– Так вы мне что, вчера лапшу на уши вешали? – спросил Воронов своего похитителя. Еще днем немецкая диверсионная группа со своей добычей затаилась в каком-то перелеске среди бесконечных полей, а к вечеру с головы Андрея сняли мешок, вытащили кляп изо рта и накормили.

– Почему же? Все правда, иначе вы бы мне не поверили. Я же должен был вас навести на мысль, что меня немедленно надо доставить в Москву? – самодовольно ухмыльнулся Вейсе.

– И вы не боялись рисковать информацией? А если бы засада не удалась?

– Засада была развернута еще за сутки до неудачного десанта. Прежде всего для того, чтобы поймать вас, если вы сбежите сразу после начала налета. Так что я точно знал, что она на месте. Ну а в крайнем случае – я бы освободился по дороге, ликвидировал вас и ушел бы. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей квалификации как диверсанта?

«Гнида фашистская! Обвел меня вокруг пальца, как мальчишку! Заинтриговал так, что у меня не возникло и мысли не взять его с собой. И что теперь делать? Готовиться к допросам в гестапо, блин!» – Андрей зло сплюнул на землю.

– Чего мы ждем? – осведомился он.

– Ночи. – Немец не находил нужным скрывать свои планы. – Вы слишком ценный кадр, чтобы прорываться с вами через линию фронта. Тем более что там сейчас такая ситуация, что можно – как у вас это говорится? Попасть под раздачу? И от ваших, и от наших. Поэтому ночью придет самолет.

Часов в одиннадцать ночи на ровное пустынное поле, ориентируясь на подаваемые диверсантами с помощью фонариков сигналы, сел легкий самолетик, в котором Андрей без труда опознал штабной «Шторьх». Мест в нем было всего три, включая пилотское. А точнее – два с половиной. За расположенными в ряд двумя сиденьями оставалось пустое пространство, предназначенное для всяких грузов. Туда-то и запихнули Андрея со связанными руками и ногами. Вейсе занял заднее сиденье, и самолет, скакнув по кочкам, легко оторвался от земли и взял курс на запад.

Но Фортуна, как оказалось, вертелась сегодня, как белка в колесе, поворачиваясь к своим «клиентам» то одной, то другой стороной. Минут через пять после взлета немецкого пилота угораздило пролететь над расположением какой-то советской части, не указанной на его карте. Летящий на высоте ста метров самолетик вдруг попал в световой столб от установленного на сторожевой вышке прожектора, и почти сразу около него пронеслись трассы пулеметных очередей. Летчик вильнул вправо, пытаясь выйти из луча, и сам же напоролся на одну из очередей. Правая сторона кабины вспухла пулевыми пробоинами, по продырявленному плексигласу остекления побежали трещины. Цепочка пробоин, пробежавшись по двери кабины, уперлась в кресло пилота. Тот заорал, перекрывая шум двигателя. Вейсе громко выругался. Самолет стал дерганно снижаться. Андрей зажмурился – посадка ночью, вслепую, с раненым пилотом не сулила ничего хорошего.

Удар, еще удар, рывок – и самолет замер. Воронов открыл глаза. Как ни странно, он был жив, цел, и даже машина выглядела неповрежденной. Легендарный «Шторьх» с великолепными амортизаторами шасси и способностью сесть на любом пятачке, не подвел и на этот раз.

Вейсе пинком открыл дверь и вытащил летчика из кабины. Склонившись над потерявшим сознание после посадки пилотом, он опять выругался. Помочь тому было уже нельзя. Оберстлейтенант осмотрелся вокруг и выругался в третий раз – до расположения злополучной советской части было километра два, а луч прожектора сопровождал самолет почти до самой посадки. Значит, минут через десять-пятнадцать здесь будут русские солдаты. Вейсе выволок спеленутого Андрея и уложил его рядом с пилотом.

– Боюсь, герр Воронов, нам с вами все-таки придется расстаться, – печально проговорил он, вытаскивая из кобуры пистолет.

«Вот и все! Как глупо! И абсолютно ничего нельзя сделать! Хотя…»

– Оберстлейтенант, подождите! – прохрипел, волнуясь, Андрей. – Есть выход!

Вейсе удивленно поднял брови:

– И какой же?

– Я могу пилотировать самолет! Я же летчик!

Немец на несколько секунд замер, взвешивая все за и против:

– Вы уверены, что справитесь?

– Абсолютно! «Шторьх» – простой самолет. – На самом деле Андрей совсем не был уверен, что совладает с управлением незнакомым самолетом, да еще и ночью. Опыта ночных полетов у него не было.

– Хорошо! Но учтите – если вы попробуете отклониться от курса… – Вейсе недвусмысленно покачал пистолетом. – Короче, без фокусов!

– Не будет! – пообещал Воронов. – Я жить хочу.

Разминая затекшие конечности, он быстро, с помощью фонарика, осмотрел самолет. Ничего важного повреждено не было, все пули пришлись только по передней части кабины. Сел в пилотское кресло, осмотрелся. Все действительно было просто. Немногочисленные приборы вопросов не вызывали. Двигатель погибший пилот после посадки не выключил, так что можно было сразу взлетать. Вейсе, держа пистолет в руках, устроился сзади. Андрей плавно дал газ, и уже через несколько секунд самолетик вспорхнул в небо.

– Поднимемся повыше, – предложил Воронов.

– Хорошо, – согласился немец, изучая карту.

Набирая высоту, Андрей лихорадочно искал выход из ситуации. Как переиграть этого матерого диверсанта? Отклонений от курса тот не допустит. Выбить пистолет? Как? Да и чем это поможет?

– Курс сто десять, – приказал оберстлейтенант. Воронов послушно выполнил команду. Десять минут полета в этом направлении – и они будут над вражеской территорией.

– Вейсе! – проорал Андрей, перекрикивая шум двигателя. – Что написано на этой табличке?

Он указал на небольшую металлическую пластинку, укрепленную в правой нижней части приборной панели. Немец, отстегнув ремни, протиснулся вперед справа от пилотского кресла, вдоль двери кабины со сломанным пулей, как заметил Воронов, замком. Поэтому дверь плотно не закрывалась, постукивая в набегающем потоке воздуха. Оберстлейтенант склонился к табличке, подсвечивая себе фонариком, но не забыв второй рукой приставить пистолет к затылку пленника. «Ну, была не была, другого шанса не будет!» – Андрей резко, насколько мог, двинул ручку управления вправо, одновременно со всей силы пихая немца правым же локтем. Непривычный к таким маневрам самолетик тем не менее стал послушно поворачиваться правым боком к земле. Грохнул выстрел – рефлексы диверсанта сработали мгновенно, но инерция сделала свое дело: дуло пистолета немного сместилось, и пуля лишь пробила крышу кабины над головой Воронова. В тот же момент ускоренный пинком и силой тяжести Вейсе навалился на дверь, и ее разбитый замок не выдержал. Она распахнулась, и немец, вывалившись, исчез в темноте ночи. Все произошло за секунду, и Андрей только успел заметить блеснувшие в отсвете лампочек приборной панели расширенные от ужаса зрачки врага.

– Секунд десять у тебя есть, чтобы подумать о превратностях судьбы! – торжествующе заорал Воронов, возвращая самолет в горизонтальное положение. Но не предназначенная для таких издевательств транспортная машина, видимо, обидевшись, потеряла скорость и сорвалась в штопор.

– Бли-ин! – Андрей даже на секунду растерялся. Штопор на незнакомой машине, ночью! А высоты всего около пятисот метров!

«Спокойно! – сказал он сам себе. – Все самолеты выводятся из штопора примерно одним и тем же способом! Так, ручку в нейтраль, педаль – против вращения самолета. Ждем…»

Сделав два витка, «Шторьх» неохотно прекратил вращение, устремившись носом к земле. Воронов, сдерживая себя от резких движений, аккуратно потянул ручку на себя, выходя из пикирования. Хватит ли высоты? В нижней точке гигантской дуги затаившему дыхание Андрею показалось, что по днищу самолета хлестнули верхушки деревьев. Машина перешла в набор высоты, и он наконец перевел дух. «Неужели получилось?!» – начал осознавать Воронов последние события. Развернулся на обратный курс. Теперь оставалось только найти в темноте безопасное место для посадки…

Андрей расслабленно валялся на диване. Наконец-то покой, после сумасшедшего напряжения последнего месяца. Столько событий уместилось в эти четыре несчастные недели…

…В Москву он добрался через два дня после той безумной ночи. Сталин уже успел поставить на уши все спецслужбы, поэтому очень удивился, когда Воронов прямо с аэродрома в грязной порванной форме неожиданно явился в Кремль. Потом он долго сидел с Берией, вспоминая все подробности услышанного от покойного оберстлейтенанта. Надо было постараться отделить ложные факты, подсунутые хитроумным немцем, от правды, часть которой тот был вынужден упомянуть. Очень помогло то, что Андрей вспомнил, где и когда могла быть сделана та фотография на листке у Вейсе. Теперь можно было попытаться определить примерный круг причастных лиц.

На время расследования Сталин категорически запретил Воронову выходить из бункера Ставки, где ему выделили койку в комнате охраны. Так он и сидел там три недели, развлекаясь только постоянно поступающей информацией о ходе сражения на юге…

…В первые дни после начала немецкого наступления захваченные врасплох советские войска ничего противопоставить превосходящим силам противника, прикрытым многочисленной авиацией, были не в состоянии. Неорганизованные попытки двух мехкорпусов нанести фланговые удары по группе Гудериана успехом не увенчались. На пятый день передовые отряды обеих танковых групп соединились, отрезав часть войск Южного фронта. После чего, предоставив подтянувшимся пехотным дивизиям добивать окруженцев, объединенные подвижные силы противника начали продвижение к Южному Бугу, забирая севернее. Как выяснилось из захваченных позже документов, путем выдвижения вдоль этой реки в тыл аж Летичевскому УРу план предусматривал гораздо более масштабное окружение сконцентрированных в трех укрепрайонах советских частей. В то же время «влезшие» за группой Клейста через дырку в оборонительной линии возле Тирасполя румыно-итальянские войска повернули на юг, обходя Одессу.

Но на второй неделе наступления противник начал сталкиваться с проблемами. Первым неприятным сюрпризом оказалось существование вдоль левого берега Южного Буга третьей оборонительной линии. Долговременных укреплений там не было, но ее наличие не позволило немцам с ходу форсировать реку. Не тратя времени на взлом очередных советских укреплений, Гудериан повернул на север, продвигаясь по правому берегу к своей главной цели.

Вторым сюрпризом стала достаточно быстрая переброска значительных сил советской авиации в район боевых действий. Работа по расширению аэродромной сети и стандартизации вспомогательного оборудования дала свои плоды, позволив ВВС РККА довольно быстро сманеврировать силами. Конечно, переброска заняла не два дня, как у Люфтваффе, а две недели, но зато включила в себя гораздо больше авиачастей. Поэтому первоначальное господство немецкой авиации на этом направлении постепенно сменилось паритетом, а потом – и количественным превосходством советской. Что сразу же почувствовали на своей шкуре наступающие на север части Вермахта.

Ценой гибели трех стрелковых дивизий фронтового резерва, выдвинутых на направление вражеского удара, советскому командованию удалось снизить темп немецкого наступления, разменяв погибшие части на несколько дней задержки. Пока все более подвергающиеся ударам с воздуха танковые клинья Гудериана и Клейста наматывали эти дивизии на гусеницы, на рубеже восточнее Могилев-Подольского УРа закончилось сосредоточение подвижных механизированных соединений из состава Юго-Западного и Южного фронтов, а также Резерва Главного Командования.

Решение не форсировать Южный Буг стоило немецкому командованию потери возможности флангового маневра. Поэтому у танковых групп не осталось другого выбора, кроме как вступить во встречный бой со ставшими у них на пути девятью советскими мехкорпусами.

На равнинной местности между Днестром и Южным Бугом развернулось крупнейшее до сих пор танковое сражение. Полутора тысячам немецких танков противостояло две с половиной тысячи советских. Ожесточенная наземная битва, сопровождавшаяся не менее ожесточенной воздушной, продолжалась трое суток. Результаты сражения оказались ничейными – противостоящие группировки попросту истребили друг друга. Хотя вражеские соединения и сохранили после боя, в отличие от противостоявших им мехкорпусов, достаточную управляемость, но потеря более чем трех четвертей танков и остальной техники делала дальнейшее наступление невозможным. Справедливо опасаясь флангового удара оставшихся в стороне от сражения советских стрелковых дивизий, немецкое командование отвело остатки истаявших в боях танковых групп на сто пятьдесят километров южнее, усилив ими группировку, окружившую Одессу. На этом кампания этого года, видимо, завершилась. Уже октябрь, распутица, скоро морозы. Да и сильных ударных группировок у противника не осталось, требуется время на их восстановление.

А вскоре их ждет сюрприз. Резервные ударные армии, формируемые в тайне в глубоком тылу Западного фронта, в декабре должны будут показать теплолюбивому Вермахту, как воюют зимой.

Одновременно с окончанием активных боевых действий на юге завершилось и «заключение» Андрея. В результате следственных действий была арестована небольшая группа высокопоставленных работников НКВД. Как рассказал Берия, выяснилось, что эта группа давно уже «копала» под него, намереваясь продвинуть своего человека на пост наркома. Причем делала это настолько скрытно, что у самого Берии до сих пор никаких подозрений не возникало. Неприятный случай, произошедший с Вороновым в прошлом году, тоже их рук дело. С немецкой военной разведкой заговорщики наладили контакт, как следовало из протокола допросов, уже после начала войны, предполагая воспользоваться тяжелой ситуацией для захвата власти. Неизвестно точно, что именно им обещали руководители Абвера, но предатели, чтобы завоевать доверие своих партнеров, слили им копии личных дел почти всех членов советского руководства и много другой информации.

После нейтрализации группы Андрей собирался вернуться на фронт, но Сталин пока и слышать об этом не хотел. И теперь Воронов сидел дома, получив от Верховного месяц отпуска.

«В санаторий какой, что ли, поехать? С Аней?» – лениво размышлял он вечером, удобно устроившись на диване в своей квартире. «Все равно ничего интересного до зимы не будет. Зато, как начнется наше наступление, будет весело! Если все будет, как задумано, к лету ноги вражеской на нашей земле уже не будет. И пусть только усатый попробует не разрешить мне в этом поучаствовать!» – думал он, постепенно засыпая…