Андрей бегом приближался к свалке, возникшей около разбитого «Юнкерса», стараясь не сильно оглядываться по сторонам – вокруг валялись обгоревшие трупы, иногда фрагментированные. Зрелище не из приятных.

После ухода немецкой авиации потерявшие надежду немногие уцелевшие немецкие десантники сдались. Но взявшие их в плен бойцы БАО, впервые узнавшие, что такое настоящая война, не сдержав своих чувств, начали их избивать. Хоть и били за дело, но все-таки – непорядок, пленные же.

– Прекратить! – громко скомандовал Воронов, добежав до места свалки. Вошедшие в раж бойцы неохотно подчинились. Он подошел к одному из пленных, выглядевшему похожим на офицера. Тот, утирая кровавую юшку с лица, заметил Андрея и, ухмыльнувшись, обратился к нему на довольно сносном русском:

– У вас всегда принято бить пленных, герр Воронофф?

«Та-ак! Это еще что за новости?» – У Андрея чуть не отвисла челюсть.

– Представьтесь!

– Оберстлейтенант Вейсе, полк «Бранденбург», – немец и не думал запираться. «Ну, ясно, что не стройбат! Что-то мне это начинает не нравиться – абверовский спецназовец, а меня в лицо знает! Надо его изолировать, а то болтает много!» – Он отдал соответствующие распоряжения.

Первый допрос пленного офицера Воронов решил провести сам, без посторонних. Слишком деликатная тема разговора вырисовывалась, чтобы доверять его особистам заштатного авиаполка. А завтра – отправить немца прямо в Москву, там разберутся. Пока же – поспрашиваем. Без протокола, все равно Андрей понятия не имел, как его вести.

– Итак, имя вы назвали. Должность? – начал он.

– Командир второго батальона полка «Бранденбург».

– Вы командовали десантом?

– Да.

– Цель десанта?

– Посмотрите в бумагах, которые у меня отобрали. – Оберстлейтенант кивнул на сверток из нескольких листков, лежащий на столе. Воронов развернул сверток. И на первом же листе обнаружил собственную, впрочем, достаточно мутную фотографию, сопровождаемую куцым описанием.

– Откуда у вас это?

– Вручили перед отправкой на задание.

– Вы должны были меня захватить или ликвидировать? – При мысли об этом у Андрея побежали мурашки по телу.

– Захватить. Руководство рейха желает знать, что происходит в ближайшем окружении герра Сталина. Был получен список лиц, бывающих на фронтах, чей захват крайне желателен. Могу вас поздравить – вы в этом списке на почетном третьем месте, – охотно, даже с какой-то странной в его положении веселостью, сообщил Вейсе.

– Благодарю, польщен, – сухо ответил Андрей, призадумавшись. Откуда они знают о его скромной персоне такие подробности?

– Ладно, об этом потом. Как вы узнали о моем пребывании здесь?

– Из допроса пленного летчика. Он сам о вас упомянул, никто его за язык не тянул, – опять ухмыльнулся немец.

«Так, теперь понятно, откуда у них подробная информация об аэродроме. Майор Светлов, заместитель командира полка. Был сбит два дня назад зенитной артиллерией при разведке ближних тылов противника. Считали, что он погиб. А он, оказывается, гад такой, все им и разболтал. По собственной инициативе, если верить немцу».

– Расположение всех объектов на аэродроме тоже он раскрыл? – уточнил Андрей.

– Со всеми подробностями! И упомянул, что по вечерам вы всегда находитесь на КП. Разрешите закурить, герр Воронофф?

– Да, пожалуйста. – Андрей протянул тому пачку папирос. Что-то в речах пленного подполковника казалось ему неправильным. Не так, по его мнению, должен был вести себя захваченный офицер элитного подразделения.

– Почему вы мне это все так легко рассказываете, оберстлейтенант? Даже то, что я и не спрашивал? – поинтересовался он после некоторой паузы.

Вейсе каким-то излишне порывистым движением затушил в служившей пепельницей гильзе от зенитного снаряда недокуренную папиросу и, глядя своему собеседнику прямо в глаза, проговорил:

– Герр Воронофф, я честно выполнял свой долг перед рейхом, но раз судьба распорядилась таким образом… Мне, как и многим профессиональным военным, в последнее время стало абсолютно ясно – Германия эту войну проиграла. Конец еще не близок, но неизбежен. Наш единственный шанс был – разбить ваши войска сразу, но мы не сумели. А теперь нас ждет долгая война на два фронта – как в Первую мировую. И с тем же результатом.

– Для вас война в любом случае уже кончилась.

– Вы уверены? Скажу честно – я не желаю погибнуть в застенках этого вашего… НКВД! Я надеюсь вернуться в освобожденную от нацизма Германию и работать на ее благо! – с пафосом произнес Вейсе. – И я рассчитываю на вашу помощь, герр Воронофф! Ведь вы, судя по нашему списку, достаточно влиятельный человек. Поэтому я готов к любому сотрудничеству.

От такого заявления Андрей даже несколько растерялся. «Нет, понятно, конечно, что за напыщенными фразами о благе Германии стоит лишь желание спасти свою шкуру. Крепко запугали их там застенками НКВД, видать. Но, в любом случае, обещать я ему ничего не могу».

– Боюсь, вы переоцениваете мое влияние, господин Вейсе. Так же, впрочем, как и ужасы застенков НКВД. Не могу обещать вам ничего конкретного, но добровольное сотрудничество несомненно повлияет на вашу судьбу в лучшую сторону. Кстати, а где этот ваш пресловутый список?

– Честно говоря, я не должен был даже его видеть. Но офицер из штаба абвера, ответственный за проведение этой операции и имеющий всю информацию, – мой старый друг еще с курсантских времен…

…Уже глубокой ночью Андрей пошел наконец спать. Если то, о чем рассказывал немец, правда, – его нужно немедленно доставить в Москву! У товарища Берии появится много работы. Имен оберстлейтенант, конечно, не знал, но и по косвенным свидетельствам можно вычислить засевших глубоко в недрах НКВД немецких информаторов.

Проснулся он довольно поздним утром. Зайдя на узел связи, Воронов обратил внимание на озабоченные лица командиров. Поначалу он приписал это последствиям вчерашних событий, но все оказалось гораздо хуже…

…Ранним утром шестого сентября сотни немецких пикировщиков обрушились на разведанные вчерашней ложной атакой румынских частей огневые точки Тираспольского и Рыбницкого УРов. Точными попаданиями были разрушены многие ДОТы и другие укрепления, с помощью бомб проделаны проходы в минных полях. Фронтовые бомбардировщики в то же время наносили массированные удары в глубине советской обороны. Действия бомберов поддерживались большим количеством истребителей. Авиация Южного фронта существенный отпор дать не смогла – противник имел значительное численное преимущество. Люфтваффе снова провернул свой любимый фокус – внезапную переброску большей части наличных сил на узкий участок фронта, где наносился главный удар.

После того как пикировщики закончили обработку переднего края, перенеся атаку на вторую линию советской обороны, заговорила тяжелая артиллерия немцев, скрытно сконцентрированная в прифронтовой полосе. Под прикрытием ее огня к уцелевшим ДОТам подкрались переправившиеся еще ночью через Днестр знаменитые штурмовые саперные группы противника. Подбираясь к укреплениям через непростреливаемые участки, они забрасывали бойницы гранатами, взрывали бронированные двери и врывались внутрь. Когда окончательно рассвело, лишенную большей части огневых точек советскую оборону атаковали пехотные дивизии Вермахта, форсировавшие реку на заранее заготовленных плавсредствах. А по наведенным вскоре переправам пошли танки. Мощного, скоординированного и, главное, неожиданного удара немцев расслабившиеся на спокойном фронте гарнизоны УРов не выдержали. Прорвавшие оборонительную линию в двух местах танковые группы Клейста и Гудериана, тайно переброшенные через Румынию, устремились навстречу друг другу, грозя зажать в классических «клещах» половину войск Южного фронта…

В полной растерянности Андрей попытался установить связь с Москвой. Не удалось – связь осуществлялась через штаб фронта, а его линии сейчас забиты массами сообщений от частей и противоречивыми приказами штабов различных уровней. Хаос и бардак, одним словом.

«Линять отсюда надо!» – сделал вывод Воронов, рассматривая карту. Аэродром находился как раз на предполагаемом маршруте танков Клейста, прорвавшихся южнее Тирасполя. А тридцать километров, отделяющие его от линии фронта, для вырвавшейся на оперативный простор танковой группы – мелочь. Пять-шесть часов – и они здесь. А для идущих на острие «клина» мотоциклетных разведрот – и того меньше. «Вот гады! Мы их ждали на Западном или Юго-Западном фронте, а они сделали ход конем! Как Гудериан умудрился скрытно просочиться на тысячу километров южнее? Как бы фронт не рухнул окончательно до прибытия наших резервов! А сейчас надо брать немца и отваливать, пока не поздно!»

Он зашел в импровизированную «камеру», где под охраной содержался пленный, и зло спросил того:

– Вы хотите сказать, что не знали о сегодняшнем наступлении? Почему не предупредили? Вы и дальше собираетесь так «сотрудничать»?

Вейсе удивленно пожал плечами:

– Я по роду своей деятельности у штабов не отираюсь! И понятия не имею об оперативных планах. Знал бы – сказал. Хотя с неделю назад видел в Румынии Быстроходного Гейнца. Думал, он на совещание прилетал, а оно вот значит как… Кстати, на вашем месте я бы здесь долго не задерживался – Быстроходный Гейнц свое прозвище не просто так заработал!

– Без вас знаю! – Андрей хмуро кивнул охранникам. Те быстро связали немцу руки и вывели наружу.

Командир авиаполка, к которому обратился Воронов по поводу транспорта, только беспомощно развел руками. После вчерашнего налета на аэродроме не осталось полностью целой техники вообще. Около десятка не сильно пострадавших истребителей все же требовали некоторого ремонта, а вот имеющих хоть какой-то шанс на восстановление автомобилей не оказалось ни одного. И вызвать самолет из штаба фронта нереально – связь неустойчивая, в самом штабе – полный бардак. Не говоря уже о том, что в конце вчерашнего налета на взлетную полосу были сброшены тяжелые авиабомбы, лишившие ее возможности принимать самолеты. В общем, хоть подводу в деревне бери! К счастью, после некоторых поисков за почти не пострадавшим КП обнаружилась штабная «эмка» с выбитыми стеклами и двумя пробитыми шинами. Мотор не пострадал. Камеры залатали, осколки стекла вымели, и Андрей с пленным и двумя охранниками, один из которых сел за руль, погрузился в нее.

– Эвакуируйте часть! – сказал он на прощание командиру полка. – Скоро здесь будут немецкие танки.

– Да не думаю, что так уж и скоро. Кроме того, для перебазирования нужен приказ. – Привыкший к медлительной войне на Южном фронте комполка не мог оценить стремительности прорыва немецких механизированных соединений.

– Зря вы так считаете! Начинайте готовиться сейчас. А приказ придет, когда уже поздно будет! – Андрей сел в машину, оставив командира части в тяжелом раздумье.

Они выехали на проселочную дорогу, соединяющую аэродром с шоссе, ведущим к Одессе. Там штаб фронта, и оттуда можно будет вылететь в Москву. Километров через пять дорогу перегородил пост НКВД. Сидевший рядом с водителем охранник на всякий случай снял свой автомат с предохранителя, хотя ничего угрожающего в обычной проверке на дорогах вроде бы не было. По крайней мере, трое бойцов у поста даже не повернулись в сторону машины, спокойно продолжая курить в сторонке. Подошли только двое: лейтенант НКВД и один боец.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! Попрошу предъявить документы! – произнес лейтенант, заглядывая в машину.

Андрей полез в карман. В тот же момент лейтенант и его боец, стоявший с другой стороны машины, синхронно выдернули пистолеты и выстрелили. Водитель и сидевший справа от него охранник откинулись на сиденья, разбрызгивая кровь. Воронов потянулся к кобуре, но как-то неожиданно быстро оказавшиеся у машины трое остальных бойцов в момент сдернули его с сиденья и выбили из рук оружие. Когда Воронова, уже связанного и с мешком на голове, куда-то поволокли, он услышал насмешливый голос Вейсе:

– Вот такая она, Фортуна, ветреная дама, герр Воронофф! Никогда не знаешь, каким местом она к тебе повернется завтра…

– Так вы мне что, вчера лапшу на уши вешали? – спросил Воронов своего похитителя. Еще днем немецкая диверсионная группа со своей добычей затаилась в каком-то перелеске среди бесконечных полей, а к вечеру с головы Андрея сняли мешок, вытащили кляп изо рта и накормили.

– Почему же? Все правда, иначе вы бы мне не поверили. Я же должен был вас навести на мысль, что меня немедленно надо доставить в Москву? – самодовольно ухмыльнулся Вейсе.

– И вы не боялись рисковать информацией? А если бы засада не удалась?

– Засада была развернута еще за сутки до неудачного десанта. Прежде всего для того, чтобы поймать вас, если вы сбежите сразу после начала налета. Так что я точно знал, что она на месте. Ну а в крайнем случае – я бы освободился по дороге, ликвидировал вас и ушел бы. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей квалификации как диверсанта?

«Гнида фашистская! Обвел меня вокруг пальца, как мальчишку! Заинтриговал так, что у меня не возникло и мысли не взять его с собой. И что теперь делать? Готовиться к допросам в гестапо, блин!» – Андрей зло сплюнул на землю.

– Чего мы ждем? – осведомился он.

– Ночи. – Немец не находил нужным скрывать свои планы. – Вы слишком ценный кадр, чтобы прорываться с вами через линию фронта. Тем более что там сейчас такая ситуация, что можно – как у вас это говорится? Попасть под раздачу? И от ваших, и от наших. Поэтому ночью придет самолет.

Часов в одиннадцать ночи на ровное пустынное поле, ориентируясь на подаваемые диверсантами с помощью фонариков сигналы, сел легкий самолетик, в котором Андрей без труда опознал штабной «Шторьх». Мест в нем было всего три, включая пилотское. А точнее – два с половиной. За расположенными в ряд двумя сиденьями оставалось пустое пространство, предназначенное для всяких грузов. Туда-то и запихнули Андрея со связанными руками и ногами. Вейсе занял заднее сиденье, и самолет, скакнув по кочкам, легко оторвался от земли и взял курс на запад.

Но Фортуна, как оказалось, вертелась сегодня, как белка в колесе, поворачиваясь к своим «клиентам» то одной, то другой стороной. Минут через пять после взлета немецкого пилота угораздило пролететь над расположением какой-то советской части, не указанной на его карте. Летящий на высоте ста метров самолетик вдруг попал в световой столб от установленного на сторожевой вышке прожектора, и почти сразу около него пронеслись трассы пулеметных очередей. Летчик вильнул вправо, пытаясь выйти из луча, и сам же напоролся на одну из очередей. Правая сторона кабины вспухла пулевыми пробоинами, по продырявленному плексигласу остекления побежали трещины. Цепочка пробоин, пробежавшись по двери кабины, уперлась в кресло пилота. Тот заорал, перекрывая шум двигателя. Вейсе громко выругался. Самолет стал дерганно снижаться. Андрей зажмурился – посадка ночью, вслепую, с раненым пилотом не сулила ничего хорошего.

Удар, еще удар, рывок – и самолет замер. Воронов открыл глаза. Как ни странно, он был жив, цел, и даже машина выглядела неповрежденной. Легендарный «Шторьх» с великолепными амортизаторами шасси и способностью сесть на любом пятачке, не подвел и на этот раз.

Вейсе пинком открыл дверь и вытащил летчика из кабины. Склонившись над потерявшим сознание после посадки пилотом, он опять выругался. Помочь тому было уже нельзя. Оберстлейтенант осмотрелся вокруг и выругался в третий раз – до расположения злополучной советской части было километра два, а луч прожектора сопровождал самолет почти до самой посадки. Значит, минут через десять-пятнадцать здесь будут русские солдаты. Вейсе выволок спеленутого Андрея и уложил его рядом с пилотом.

– Боюсь, герр Воронов, нам с вами все-таки придется расстаться, – печально проговорил он, вытаскивая из кобуры пистолет.

«Вот и все! Как глупо! И абсолютно ничего нельзя сделать! Хотя…»

– Оберстлейтенант, подождите! – прохрипел, волнуясь, Андрей. – Есть выход!

Вейсе удивленно поднял брови:

– И какой же?

– Я могу пилотировать самолет! Я же летчик!

Немец на несколько секунд замер, взвешивая все за и против:

– Вы уверены, что справитесь?

– Абсолютно! «Шторьх» – простой самолет. – На самом деле Андрей совсем не был уверен, что совладает с управлением незнакомым самолетом, да еще и ночью. Опыта ночных полетов у него не было.

– Хорошо! Но учтите – если вы попробуете отклониться от курса… – Вейсе недвусмысленно покачал пистолетом. – Короче, без фокусов!

– Не будет! – пообещал Воронов. – Я жить хочу.

Разминая затекшие конечности, он быстро, с помощью фонарика, осмотрел самолет. Ничего важного повреждено не было, все пули пришлись только по передней части кабины. Сел в пилотское кресло, осмотрелся. Все действительно было просто. Немногочисленные приборы вопросов не вызывали. Двигатель погибший пилот после посадки не выключил, так что можно было сразу взлетать. Вейсе, держа пистолет в руках, устроился сзади. Андрей плавно дал газ, и уже через несколько секунд самолетик вспорхнул в небо.

– Поднимемся повыше, – предложил Воронов.

– Хорошо, – согласился немец, изучая карту.

Набирая высоту, Андрей лихорадочно искал выход из ситуации. Как переиграть этого матерого диверсанта? Отклонений от курса тот не допустит. Выбить пистолет? Как? Да и чем это поможет?

– Курс сто десять, – приказал оберстлейтенант. Воронов послушно выполнил команду. Десять минут полета в этом направлении – и они будут над вражеской территорией.

– Вейсе! – проорал Андрей, перекрикивая шум двигателя. – Что написано на этой табличке?

Он указал на небольшую металлическую пластинку, укрепленную в правой нижней части приборной панели. Немец, отстегнув ремни, протиснулся вперед справа от пилотского кресла, вдоль двери кабины со сломанным пулей, как заметил Воронов, замком. Поэтому дверь плотно не закрывалась, постукивая в набегающем потоке воздуха. Оберстлейтенант склонился к табличке, подсвечивая себе фонариком, но не забыв второй рукой приставить пистолет к затылку пленника. «Ну, была не была, другого шанса не будет!» – Андрей резко, насколько мог, двинул ручку управления вправо, одновременно со всей силы пихая немца правым же локтем. Непривычный к таким маневрам самолетик тем не менее стал послушно поворачиваться правым боком к земле. Грохнул выстрел – рефлексы диверсанта сработали мгновенно, но инерция сделала свое дело: дуло пистолета немного сместилось, и пуля лишь пробила крышу кабины над головой Воронова. В тот же момент ускоренный пинком и силой тяжести Вейсе навалился на дверь, и ее разбитый замок не выдержал. Она распахнулась, и немец, вывалившись, исчез в темноте ночи. Все произошло за секунду, и Андрей только успел заметить блеснувшие в отсвете лампочек приборной панели расширенные от ужаса зрачки врага.

– Секунд десять у тебя есть, чтобы подумать о превратностях судьбы! – торжествующе заорал Воронов, возвращая самолет в горизонтальное положение. Но не предназначенная для таких издевательств транспортная машина, видимо, обидевшись, потеряла скорость и сорвалась в штопор.

– Бли-ин! – Андрей даже на секунду растерялся. Штопор на незнакомой машине, ночью! А высоты всего около пятисот метров!

«Спокойно! – сказал он сам себе. – Все самолеты выводятся из штопора примерно одним и тем же способом! Так, ручку в нейтраль, педаль – против вращения самолета. Ждем…»

Сделав два витка, «Шторьх» неохотно прекратил вращение, устремившись носом к земле. Воронов, сдерживая себя от резких движений, аккуратно потянул ручку на себя, выходя из пикирования. Хватит ли высоты? В нижней точке гигантской дуги затаившему дыхание Андрею показалось, что по днищу самолета хлестнули верхушки деревьев. Машина перешла в набор высоты, и он наконец перевел дух. «Неужели получилось?!» – начал осознавать Воронов последние события. Развернулся на обратный курс. Теперь оставалось только найти в темноте безопасное место для посадки…

Андрей расслабленно валялся на диване. Наконец-то покой, после сумасшедшего напряжения последнего месяца. Столько событий уместилось в эти четыре несчастные недели…

…В Москву он добрался через два дня после той безумной ночи. Сталин уже успел поставить на уши все спецслужбы, поэтому очень удивился, когда Воронов прямо с аэродрома в грязной порванной форме неожиданно явился в Кремль. Потом он долго сидел с Берией, вспоминая все подробности услышанного от покойного оберстлейтенанта. Надо было постараться отделить ложные факты, подсунутые хитроумным немцем, от правды, часть которой тот был вынужден упомянуть. Очень помогло то, что Андрей вспомнил, где и когда могла быть сделана та фотография на листке у Вейсе. Теперь можно было попытаться определить примерный круг причастных лиц.

На время расследования Сталин категорически запретил Воронову выходить из бункера Ставки, где ему выделили койку в комнате охраны. Так он и сидел там три недели, развлекаясь только постоянно поступающей информацией о ходе сражения на юге…

…В первые дни после начала немецкого наступления захваченные врасплох советские войска ничего противопоставить превосходящим силам противника, прикрытым многочисленной авиацией, были не в состоянии. Неорганизованные попытки двух мехкорпусов нанести фланговые удары по группе Гудериана успехом не увенчались. На пятый день передовые отряды обеих танковых групп соединились, отрезав часть войск Южного фронта. После чего, предоставив подтянувшимся пехотным дивизиям добивать окруженцев, объединенные подвижные силы противника начали продвижение к Южному Бугу, забирая севернее. Как выяснилось из захваченных позже документов, путем выдвижения вдоль этой реки в тыл аж Летичевскому УРу план предусматривал гораздо более масштабное окружение сконцентрированных в трех укрепрайонах советских частей. В то же время «влезшие» за группой Клейста через дырку в оборонительной линии возле Тирасполя румыно-итальянские войска повернули на юг, обходя Одессу.

Но на второй неделе наступления противник начал сталкиваться с проблемами. Первым неприятным сюрпризом оказалось существование вдоль левого берега Южного Буга третьей оборонительной линии. Долговременных укреплений там не было, но ее наличие не позволило немцам с ходу форсировать реку. Не тратя времени на взлом очередных советских укреплений, Гудериан повернул на север, продвигаясь по правому берегу к своей главной цели.

Вторым сюрпризом стала достаточно быстрая переброска значительных сил советской авиации в район боевых действий. Работа по расширению аэродромной сети и стандартизации вспомогательного оборудования дала свои плоды, позволив ВВС РККА довольно быстро сманеврировать силами. Конечно, переброска заняла не два дня, как у Люфтваффе, а две недели, но зато включила в себя гораздо больше авиачастей. Поэтому первоначальное господство немецкой авиации на этом направлении постепенно сменилось паритетом, а потом – и количественным превосходством советской. Что сразу же почувствовали на своей шкуре наступающие на север части Вермахта.

Ценой гибели трех стрелковых дивизий фронтового резерва, выдвинутых на направление вражеского удара, советскому командованию удалось снизить темп немецкого наступления, разменяв погибшие части на несколько дней задержки. Пока все более подвергающиеся ударам с воздуха танковые клинья Гудериана и Клейста наматывали эти дивизии на гусеницы, на рубеже восточнее Могилев-Подольского УРа закончилось сосредоточение подвижных механизированных соединений из состава Юго-Западного и Южного фронтов, а также Резерва Главного Командования.

Решение не форсировать Южный Буг стоило немецкому командованию потери возможности флангового маневра. Поэтому у танковых групп не осталось другого выбора, кроме как вступить во встречный бой со ставшими у них на пути девятью советскими мехкорпусами.

На равнинной местности между Днестром и Южным Бугом развернулось крупнейшее до сих пор танковое сражение. Полутора тысячам немецких танков противостояло две с половиной тысячи советских. Ожесточенная наземная битва, сопровождавшаяся не менее ожесточенной воздушной, продолжалась трое суток. Результаты сражения оказались ничейными – противостоящие группировки попросту истребили друг друга. Хотя вражеские соединения и сохранили после боя, в отличие от противостоявших им мехкорпусов, достаточную управляемость, но потеря более чем трех четвертей танков и остальной техники делала дальнейшее наступление невозможным. Справедливо опасаясь флангового удара оставшихся в стороне от сражения советских стрелковых дивизий, немецкое командование отвело остатки истаявших в боях танковых групп на сто пятьдесят километров южнее, усилив ими группировку, окружившую Одессу. На этом кампания этого года, видимо, завершилась. Уже октябрь, распутица, скоро морозы. Да и сильных ударных группировок у противника не осталось, требуется время на их восстановление.

А вскоре их ждет сюрприз. Резервные ударные армии, формируемые в тайне в глубоком тылу Западного фронта, в декабре должны будут показать теплолюбивому Вермахту, как воюют зимой.

Одновременно с окончанием активных боевых действий на юге завершилось и «заключение» Андрея. В результате следственных действий была арестована небольшая группа высокопоставленных работников НКВД. Как рассказал Берия, выяснилось, что эта группа давно уже «копала» под него, намереваясь продвинуть своего человека на пост наркома. Причем делала это настолько скрытно, что у самого Берии до сих пор никаких подозрений не возникало. Неприятный случай, произошедший с Вороновым в прошлом году, тоже их рук дело. С немецкой военной разведкой заговорщики наладили контакт, как следовало из протокола допросов, уже после начала войны, предполагая воспользоваться тяжелой ситуацией для захвата власти. Неизвестно точно, что именно им обещали руководители Абвера, но предатели, чтобы завоевать доверие своих партнеров, слили им копии личных дел почти всех членов советского руководства и много другой информации.

После нейтрализации группы Андрей собирался вернуться на фронт, но Сталин пока и слышать об этом не хотел. И теперь Воронов сидел дома, получив от Верховного месяц отпуска.

«В санаторий какой, что ли, поехать? С Аней?» – лениво размышлял он вечером, удобно устроившись на диване в своей квартире. «Все равно ничего интересного до зимы не будет. Зато, как начнется наше наступление, будет весело! Если все будет, как задумано, к лету ноги вражеской на нашей земле уже не будет. И пусть только усатый попробует не разрешить мне в этом поучаствовать!» – думал он, постепенно засыпая…