Из кабинета Главного, несмотря на плотно закрытую дверь, доносились душераздирающие крики. Кто–то опять прогневил Самого. Впрочем, это случалось ежедневно — характер у Королева был далеко не мягкий.

 - Здравствуйте, Светлана Семеновна! — поздоровался Андрей с секретаршей, суровой, но грамотной теткой лет сорока пяти, обеспечивавшей Главному связь с окружающей действительностью. А то тот, без напоминания, мог и не заметить, что уже поздняя ночь и пора домой. — Кого это он так?

 - Как кого, Андрей Григорьевич? Фона опять пропесочивает!

 - А.., — Воронов только сейчас обратил внимание на тихо примостившегося в углу приемной здоровяка в штатском костюме — личного охранника Вернера фон Брауна, отрабатывавшего причитавшийся тому, как военному преступнику срок в качестве ведущего конструктора второй ступени в королевской фирме. Несмотря на прошедшие с окончания войны четыре года, немецкий инженер по–прежнему передвигался только под конвоем.

 Андрей вспомнил, как впервые встретил фон Брауна. В ноябре сорок третьего, перед самым штурмом Берлина, его неожиданно, по приказу из Москвы, откомандировали в только что захваченный немецкий ракетный центр в Пенемюнде, присматривать за эвакуацией в Союз документации и оборудования. Воронов даже боялся пропустить из–за этого взятие Берлина, но, в конце–концов, успел вернуться. В Пенемюнде, под охраной спецчасти НКВД, и обнаружился главный немецкий ракетчик, вместе с почти всем своим конструкторским бюро. Андрей провел с ним беседу, напомнив об использовании труда заключенных на ракетном полигоне, и об обстреле ракетами мирных английских городов. Потом обрисовал открывающиеся в связи с этими фактами перед фон Брауном перспективы, большая часть которых оканчивалась петлей на шее по приговору международного трибунала либо длительным сроком заключения. После чего тот с радостью пошел на сотрудничество на предложенных советской стороной условиях и сразу же начал консультировать вывозящих оборудование специалистов.

 Крики в кабинете, тем временем, не умолкали. Воронову надоело ждать:

 - Пойду–ка, разниму их, — сообщил он секретарше и решительно открыл дверь. Оравший на собеседника Королев и, не менее резко отвечавший на ломаном русском фон Браун его появления не заметили, а попытку поздороваться — проигнорировали.

 - Кажется, опять придется товарища Берию вызывать для разрешения накопившихся противоречий! — как бы сам с собой заговорил Андрей.

 Имя заместителя Председателя Совета Министров произвело магическое действие — в кабинете немедленно наступила напряженная тишина. Оба спорщика, тяжело дыша, уставились на новое действующее лицо. Потом Вернер фон Браун бросил:

 - Как хотите, Сергей Павлович, но я остаюсь при своем мнении! — и резко вышел за дверь. Гнев Главного теперь обратился на посетителя, который, кстати, являлся его заместителем по летным испытаниям, то есть — подчиненным:

 - Явился, …? — прорычал еще не отошедший от предыдущего разговора хозяин кабинета. — Где тебя опять носило две недели?

 - Вы же на Байконуре были, поэтому я сообщил Глушко, что меня срочно вызвали. Он что, вам не передал?

 - Валя из цеха не вылазит. Все у него никак этот дурацкий клапан не срабатывает! — продолжал горячиться Королев.

 - Я в Белграде был. В составе официальной делегации. Распоряжение Самого, отвертеться не получилось…

 Упоминание руководителя государства несколько охладило пыл начальника:

 - Заранее нельзя было предупредить? — уже без прежнего запала пробурчал тот. — Успешно, хоть? А то я даже новостей в последние дни не слушал.

 - Сам узнал в последний момент. А так, да, удачно, — Андрей вкратце рассказал о поездке. В Белграде, вместо привычного Воронову Нью–Йорка, размещались центральные офисы созданной после окончания войны Организации Объединенных Наций. Так как у СССР тут было гораздо больше влияния, то в Москве сочли, что югославская столица подходит лучше. Да и сама Организация имела другое устройство. Ее структуру составляли две палаты: совещательная и исполнительная. В состав совещательной входили представители всех двухсот с лишком образованных после окончания войны и отмены колониальной системы государств (включая пятнадцать советских республик по отдельности). Они могли обсуждать любые вопросы, и, по результатам голосования, вносить их на рассмотрение исполнительной палаты. Которая состояла только из представителей десяти крупных государственных объединений. А именно: СССР, США, Европейского Союза, Китая, Восточно–Азиатского Блока, Британского Союза, Латиноамериканского Сообщества, Индии, Центрально–Азиатского Блока и Африканского Союза. А также стоявшей особняком Японии, с которой, с одной стороны, оккупированные ей ранее страны наотрез отказались объединяться, а с другой — таким подарком ей немного подсластили условия капитуляции. А Британский Союз, в отличие от эпохи расцвета Империи, включал в себя лишь, собственно Англию, Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Такое устройство ООН позволяло решать вопросы, исходя действительно из глобальных интересов, а не в зависимости от того, кто из больших стран бросил больше «конфеток» маленьким. Или их правителям. Воронов мог гордиться (правда, только наедине с собой), что некоторая часть заслуг в проектировании новой, иерархической многополярной мировой структуры принадлежит и ему — Сталин часто обсуждал с пришельцем из будущего глобальные вопросы. Хотя эти беседы носили больше познавательный характер, но все таки некоторые высказанные Андреем идеи Вождь взял на вооружение. А по определенным вопросам консультировался вполне целенаправленно.

 В этот раз, первое в новом, тысяча девятьсот сорок восьмом году, заседание совещательной палаты ООН было, по предложению СССР, посвящено запрету на все испытания ядерного оружия, кроме подземных, а также вообще безопасности ядерных исследований. Так как самое масштабное изучение отрицательных для биосферы последствий радиационного загрязнения проводилось пока только в Советском Союзе, то неудивительно, что он и забил тревогу первым. Теперь следовало заставить весь мир осознать пагубные последствия пренебрежения безопасностью в этой области. Сталин, вспомнив об успешной миссии Воронова в Японии, где тот смог убедить японское руководство в смертельной опасности применения по их стране ядерного оружия, решил вдруг присоединить того к официальной делегации. В отличие от выступавшего с докладом Курчатова, он должен был «работать» в кулуарах, убеждая деятелей из разных стран в личных беседах.

 В этом, на самом деле, имелся немалый смысл. Во–первых, молодой, хорошо владеющий английским генерал–лейтенант, известный ас прошедшей войны, награжденный орденами и медалями десятка стран, был знаком определенным кругам бывших союзников по антигитлеровской коалиции еще со времен знаменитой Ближневосточной кампании сорок второго года. Во–вторых, он часто сопровождал Сталина как консультант на разные международные встречи и примелькался в последние годы в залах ООН. Ну а в третьих, детали его, вроде бы секретной миссии в Японию давно уже просочились в прессу и это тоже сильно прибавляло Андрею популярности. Хотя, в руках легких на язык, но, как обычно, малокомпетентных в исследуемом вопросе «мастеров пера» японская «история» и успела обрасти многочисленными нереалистическими подробностями, опровергать их было некому. Переговоры Воронов вел исключительно с японским премьером Хидэки Тодзио, которого давно уже повесили как военного преступника по приговору международного трибунала. А сам Андрей эту историю никогда не комментировал, лишь загадочно улыбался в ответ на многочисленные вопросы.

 И ему действительно удалось привлечь внимание к проблеме многих влиятельных в мире политиков. Тем более что сейчас в его распоряжении имелась гораздо более широкая «доказательная база», основанная на многочисленных новых экспериментах, в том числе, и на реальных ядерных испытаниях, чего сильно не хватало тогда, в сорок четвертом… Первый взрыв Бомбы осуществили американцы в начале апреля сорок пятого. Доживавший последние дни Рузвельт, посомневавшись немного, решил громогласно объявить об этом на весь мир. Все равно война кончилась, а обладание новым страшным оружием автоматически добавляло Америке политический вес в мире. Которого, на фоне популярности вынесшего основную тяжесть войны с фашизмом СССР ей явно не хватало.

 Наши ответили через три недели, приурочив свое испытание к первому мая. И, тем более не стали скрывать. Рузвельт, правда, не дожил до этого события всего пару дней, поэтому взрыв первой советской ядерной бомбы стал неприятным сюрпризом для нового американского президента. С тех пор Штаты пытались как можно скорее нарастить свой ядерный потенциал, рассчитывая на гораздо большую мощь своей промышленности. Хотя, благодаря другим факторам, определявшим мировую политику открытого противостояния по типу Холодной войны пока не было, все еще могло к этому скатиться. И правящие круги США предпочитали прийти к этой точке в лучшем положении, чем потенциальный противник. Пока СССР не имел средств доставки ядерного оружия на территорию Америки, это было реально. Правда, скоро их ждет еще один неприятный сюрприз…

 Советский Союз не был заинтересован в гонке ядерных вооружений, поэтому, параллельно с разработкой межконтинентальных средств доставки, развернул серьезную кампанию за ограничение атомного оружия и жесткий контроль вообще над ядерными исследованиями. Январское обсуждение в ООН — только первая ласточка. Еще готовится к опубликованию глубоко проработанная теория «ядерной зимы». Правда, некоторые ее положения недостаточно обоснованы, но опровергнуть их без

 серьезных многолетних исследований невозможно. Все это должно было подвести политические круги в США к осознанию бесперспективности ядерного противостояния.

 - Короче говоря, американцы пока еще упираются рогом, но скоро их дожмут. В том числе, и нашими скромными делами! — улыбаясь, закончил он рассказ.

 - Кстати, о наших скромных делах! — опять оживился внимательно слушавший Королев. — Прогулялся по европам? Теперь ноги в руки, и сегодня же вылетай на полигон! Через месяц первый запуск изделия, а мой заместитель по летным испытаниям пропадает черт знает где! Носитель еще даже не состыкован — неделя отставания от графика!

 - Но я же передал дела заму! — попытался отбрехаться Андрей.

 - А я его уволил! Вчера утром! — как ни в чем не бывало, заявил Главный. Потом посмотрел на вытянувшееся лицо Воронова и продолжил: — Да не переживай, после обеда принял обратно! Но он все равно не справляется!

 Еще раз внимательно осмотрел не успевшего после самолета снять генеральский мундир Андрея с ног до головы и мягко добавил:

 - Поди, дома еще не побывал, жену–детей обнять не успел? Ладно, иди домой, завтра полетишь…

 Царившее внутри новенького монтажно–испытательного комплекса тепло и спокойствие резко контрастировало с бушующими снаружи холодными, почти ураганной силы ветрами. Все таки казахские степи зимой — не самое приятное на Земле место. Штатам хорошо — у них Флорида есть, а у нас лучшего места, чем Байконур и не найти. По крайней мере, пока надо сохранять высшую степень секретности ведущихся тут работ. А на стапелях красовалась, блестя длинным, выкрашенным в белое корпусом «пятерка» — последнее и самое важное изделие королевской «фирмы» за все время ее существования. Которое, наконец, позволит дотянуться до любой точки на территории потенциального противника, имея дальность полета в двенадцать тысяч километров. А ведь прошло всего семь с небольшим лет с основания НИИ–13…

 Первая «настоящая» боевая ракета, разработанная новым институтом, впервые поднялась в воздух в ноябре сорок третьего, когда наши войска уже окружали Берлин. Изделие, которому присвоили индекс Р–1, по характеристикам примерно соответствовало немецкой ФАУ–2, только работало на кислородно–керосиновом топливе. Поначалу почти каждое второе испытание заканчивалось аварией, но примерно за год ракету довели до «кондиции», приобретя бесценный опыт. В это время в коллектив НИИ–13 и смежных с ним предприятий влилась значительная часть немецких специалистов из конструкторского бюро фон Брауна с ним самим во главе, а также из других германских авиационных фирм. В отличие от своего бывшего начальника, прибывшего под конвоем, остальные приехали добровольно, по договору. Благодаря такому подспорью дела пошли значительно быстрее. Уже к концу сорок четвертого полетела модифицированная с использованием трофейных технологий ракета с индексом Р–1М, отличавшаяся гораздо более высокой точностью и надежностью.

 К этому времени Андрей, оставив службу в ВВС, уже работал в «фирме». Он участвовал в разработке и принятии к исполнению нового долгосрочного плана работ, который должен был дать комплексное решение всех стоящих перед НИИ задач в кратчайшие сроки. Двигательный отдел под руководством Валентина Глушко разработал первый в мире четырехкамерный двигатель с тягой около девяноста тонн и довольно высоким удельным импульсом. Несмотря на большое количество стендовых испытаний поначалу он работал не очень надежно. Тем не менее, уже в конце сорок шестого года его установили на следующее изделие «фирмы» — «тройку». Ракета Р–3 являлась как самостоятельной системой оружия, так и первым элементом модульной конструкции межконтинентальной «пятерки». «Тройка» имела дальность полета в три тысячи километров, и могла доставить на это расстояние ядерную боеголовку весом около двух тонн. И, на втором десятке испытательных полетов, начала доставлять. Не саму боеголовку, а полнофункциональный макет, разумеется, и не каждый раз точно в цель. Но, за год с небольшим с начала испытаний, ракета залетала довольно уверенно. Так, что ее даже решили принять на вооружение и поставить на боевое дежурство в небольшом количестве.

 А вот теперь пришла очередь Р–5. Новая ракета являлась двухступенчатой и была построена по пакетно–последовательной схеме. Первую ступень составляли три Р–3. Две боковые, как и предусматривалось еще при разработке самой «тройки», крепились к центральной, на вершине которой размещалась вторая ступень. Она также работала на кислороде и керосине, но была оснащена новым однокамерным двигателем с высотным профилем камеры сгорания. Такая конструкция ракеты выбиралась в яростных спорах. Да, унификация первой ступени приводила к утяжелению ракеты из–за необходимости дополнительного укрепления конструкции в местах стыков а пакетная схема — к ухудшению аэродинамики носителя. Но зато сильно экономила время, да и удешевляла разработку — ведь, по сути, первая ступень уже была отработана и запущена в серийное производство. Оставались лишь некоторые сомнения в полетной динамике самого пакета, хотя результаты проведенных на уменьшенной модели продувок в аэродинамической трубе обнадеживали.

 «Пятерка» сразу создавалась и как баллистическая ракета, и как носитель для космических аппаратов. Поэтому сразу после первых успешных испытаний планировалось запустить спутник. Причем это обязательно надо было сделать до начала июльских переговоров по ядерным проблемам. Р–5 могла поднять на орбиту почти три тонны полезной нагрузки, и эту мощь предполагалось использовать сразу же. В отличие от реальности Воронова, где первый спутник пришлось клепать в спешке, здесь его создание велось заранее, и даже опередило разработку ракеты–носителя. Поэтому спутник весом в две с небольшим тонны уже дожидался своего часа в соседнем ангаре. Такая демонстрация явно покажет заокеанским специалистам, что советские ракеты гарантированно могут доставить мощный ядерный заряд в любую точку на территории США.

 Но на этом модификации «тройки» не заканчивались. Вот в чем преимущество модульной конструкции! Присоединить еще два блока к первой ступени, заменить вторую на более мощную, а бывшую вторую поставить сверху, сделав третьей — и получится «семерка» — чисто космический носитель с грузоподъемностью около восьми тонн. Тут уже можно и развернуться — тяжелые разведывательные спутники, высотные ретрансляторы, межпланетные станции… Ну и пилотируемый корабль, разумеется. Работы по всем этим направлениям уже велись — где быстрее, а где медленнее. Сильно сдерживало отставание элементной базы для систем управления и связи — все же в мире Андрея у нее было десять лет форы. Но ничего, сначала сделаем аппараты попроще!

 Быстро пролетели последние дни перед запуском, заполненные тяжелой работой. Столько всего надо проверить, обнаруженные дефекты — устранить. Пахали днем и ночью, Андрей даже не каждый день находил время позвонить домой. И вот госкомиссия, наконец, дала разрешение на старт. Степные сумерки разорвал яркий всплеск огня и с универсальной стартовой площадки, предназначенной для всех трех модификаций носителя в небо устремилась странная конструкция, в считанные секунды исчезнув в плотных серых облаках. Только розовое свечение напоминало о только что поглощенной ими ракете. Воронов оторвался от ставшего бесполезным перископа и прислушался к сообщаемым операторами показаниям телеметрии. Пока все шло нормально. За спинами операторов нервно рассекал пространство Королев. Он, как и Андрей, больше всего переживал за момент разделения ступеней. Впервые предстояло расстыковать в полете сложную конструкцию, да еще и с помощью «горячего» разделения, когда двигатель второй ступени запускался во время работы первой. Сработают ли пиропатроны, выдержит ли отсекатель струи, расположенный на стыке ступеней? Да и движок второй, хоть и отработал на стенде сотни часов, летел в первый раз.

 Но разделение прошло штатно. Двигатель включился, переходник отстрелился. Ракета уверенно шла по заданной траектории. Еще чуть–чуть… Внезапно раздался торопливый голос одного из операторов:

 - Сто семьдесят секунд полета! Передача телеметрии с борта прекратилась! Сигнал отсутствует!

 Вот те на! Всего пять секунд оставалось до планового отключения двигателя второй ступени! Но и это при первом старте — большой успех. Что произошло — разберутся когда расшифруют телеметрию, дефект устранят. Главное — «изделие» летает!

 Следующие пять месяцев Андрей практически не вылазил с Байконура. Один за другим последовали еще четыре пуска. Два последних — полностью успешно. Обнаруженные при испытательных стартах дефекты устранялись прямо на полигоне на уже готовых носителях. Наконец, государственная комиссия дала добро на запуск спутника.

 Утром двадцать седьмого июня все причастные провожали полностью смонтированную ракету на стартовую площадку полигона, который уже вечером, при удаче, с полным на то правом можно будет переименовать в космодром. Первый земной космодром. Носитель установили и заправили. И вот последний отсчет. Старт! Пошли доклады операторов. Все системы работали штатно. Наконец:

 - Прошло выключение двигателя второй ступени! — оператор сделал паузу и все затаили дыхание: — Параметры траектории соответствуют расчетным!

 Зал бункера управления взорвался восторженными криками…

 На состоявшемся через месяц торжественном закрытом приеме в Кремле, после окончания официальной части, Сталин подошел к Королеву и Воронову:

 - Молодцы! Видели бы вы морду американского президента, когда, перед открытием переговоров в Белграде, я подарил ему фотографию восточного побережья США, полученную со Спутника!

 По мнению разбалованного технологиями двадцать первого века Андрея, в этой мутной фотографии не было абсолютно ничего впечатляющего, но на остальных она на самом деле действовала просто ошеломляюще.

 - Ну, и когда планируете послать туда человека? — Вождь ткнул мундштуком трубки в направлении потолка.

 - В течение трех лет, думаю, справимся, — ответил Главный.

 - А кого? И как будете готовить к полету? — продолжал интересоваться руководитель государства.

 - Отберем группу летчиков–испытателей, желательно с инженерным образованием, — пояснил уже Воронов. И неожиданно добавил: — А первым пройду проверки я!

 - Чего? Размечтался! — забыв о присутствии Сталина, чуть не заорал Королев. — Чем тогда я хуже? Я мечтал о полете в космос, когда ты еще под стол пешком ходил!

 - Не проблема, Сергей Павлович! — спокойно парировал Андрей. — Пройдете медкомиссию — без разговоров уступлю место! Все по–честному!

 - Сам сначала пройди! — огрызнулся Главный конструктор, прекрасно, конечно, понимая, что в отличие от своего тридцатилетнего зама, в его сорок два шансов пройти комиссию маловато.

 - Может и мне тоже попробовать? — ухмыльнулся в усы слушавший их перепалку Сталин.