Снег толстым слоем лежал и вокруг Дома милости. И метла, и голик у дверей покрылись льдом, отяжелели. На стыках опор с перекладинами пустовали похожие на пригоршни гнезда ласточек. Эти, слепленные из глины узорчатые гнезда напоминали людям о вестницах весны. Кто знает, может, чуткие птицы, почувствовав, что в этих местах еще будут происходить битвы, не прилетят больше в эти края, не возвратятся в пору цветения полей и лугов в Билалабад. Да кому станут петь свою песню эти птахи в такой безлюдной, разоренной деревне? И проказливых воробьев, чириканье которых постоянно стояло в ушах, не было видно. То ли мороз, то ли метель, то ли голод прогнал куда-то этих озорников. Только по дрожащим на ветру, выбивающимся из щелей стены травинкам, да белеющим у входа в гнезда камням можно было догадаться, что когда-то здесь воробьи выводили своих желтоклювых птенцов и учили их летать. К чему дома без людей, без птиц? Нити паутины, покрытые сажей и свисающие с потолка Дома милости, походили на смазанные салом веревки "деревьев смерти". Пол прогнил и в доме стоял тошнотворный запах плесени. Холодный ветер, гудя, хлопал раскрытыми настежь дверьми и окнами, забирался во все углы. Большой сосуд из-под воды, на котором были изображены головы коня и тура, посвистывал. Кто бросил этот глиняный сосуд в очаг?

Обезлюдевший Дом милости настолько пропитался холодом, что ничто, кроме летнего солнца, не смогло бы отогреть его. Бабек раскаивался, что привел людей сюда. Как всякому совестливому человеку, нечаянно допустившему промашку, ему хотелось чем-нибудь искупить свою невольную вину перед Шиблом и Горбатым Мирзой: "Как же здесь согреются бедняги? Но другого убежища нет! Это самое подходящее в деревне место, где можно укрыться. Эх, найти бы немного сухих дров!.. Развел бы в очаге огонь, друзья согрелись бы, пришли в себя".

Бабек глянул в очаг. В нём чернело несколько обгорелых головешек. Кто-то бросил на поленья длиннорогий череп козла: "Может, этого козла разбойники Лупоглазого зарезали? Может, и они ночевали здесь?"

Все вокруг было родным и дорогим Бабеку. Но он не мог усидеть на месте. То, выбежав во двор, ухаживал за конями, то, обходя со всех сторон Дом милости, собирал хворост. А путники дышали себе на руки, но, конечно же, не могли согреться.

Бабек задубелым веником стряхивал снег с их ног. Но не так-то легко было сбить с тулупов корку затвердевшего снега. Шапки Горбатого Мирзы и Шибла, обледенев, превратились в жесткие колпаки и теперь плотно обхватили их затылки. У Горбатого Мирзы заплетался язык, он с трудом выговаривал слова.

Купцу Шиблу никак не удавалось сорвать льдинки с длинных усов, и, он, морщась, охал:

— Ну и морозище, даже бороду выщипывает! Столько лет купечествую, со времен халифа Мехти пропадаю на этих дорогах, но, поди же, до сих пор такой холодной, буранной зимы не видел.

Бабек уже собрал и свалил возле камина охапку дров. Были среди них и сырые, и сухие. Он разобрал их, сырые дрова откладывая в сторону, а в камин кидал только сухие. Хотел, чтобы сначала огонь как следует разгорелся, потом можно было подкинуть и сырые дрова. Густой дым клубами повалил из камина. Жаром обдало оставшуюся еще с лета и свисающую из угла паутину и попавших в нее мух, они закачались. Дрова горели с треском. Изредка зеленое пламя, высовываясь коровьими языками, лизало черные камни камина:

— Ох, косточки оттаивают! Все же лето — лучшая пора.

Все это время мороз заставлял Горбатого Мирзу плясать без уда, без тамбура. Теперь же он, устроившись против Шибла, согревал руки. Огонь протягивал свои длинные лапы, похищал свисающие с его волос и бороды драгоценности из льда. Настроение путников намного поднялось. Они беседовали о том, о сем.

— Мирза, у природы есть странные причуды, — улыбнулся Шибл, закручивая размякшие длинные усы. — Природа захочет — заставит человека выть волком, или же виться ужом. Мороз чуть было не прикончил нас.

Горбатый Мирза, будто впервые видя купца Шибла, прищурил правый глаз, защелкал длинными, худыми, истончившимися от работы с пером пальцами:

— Да, братец, я не мог шевельнуть языком.

— Спасибо Бабеку, — сказал Шибл, и вдруг заметил, что Бабека нет возле камина. — А куда же он подевался? И отчего он сам не придет погреться? Ведь мороз доконает его…

Бабек и сокола посадил возле камина, чтоб и он согрелся. Горбатый Мирза птичьим взором глянул на сокола, нахмурив седые брови, заблестел черными глазами:

— Да буду я твоей жертвой! Бабек, подобно ртути, ни на миг не стоит на одном месте. Наверно, во дворе кормит коней. Он и в самом деле парень расторопный. Да…

— Мирза, — в глазах Шибла засветилась улыбка, — дай всевышний ему счастья. Больше того, что суждено, сьесть невозможно. Сестрица Баруменд рассказывала, что Джавидан хочет забрать Бабека в Базз. Может, Бабеку придется навсегда остаться в Баззе.

Очаг пылал вовсю, постепенно изгоняя мороз из комнаты, двери и окна которой были заперты. Разлетающиеся с пылающих головешек искры иногда падали на бороды Горбатого Мирзы и Шибла. Но запах паленых волос им был приятен и они с удовольствием потирали подбородки.

Бабек, подобно поднимающимся из очага искрам, все время то тащил со двора сухие дрова, то, поглаживая привязанных во дворе коней, разговаривал с ними:

— Ну как, хорош ячмень? Не бойтесь, просеял, ни одного камушка. Ешьте на здоровье.

Голодные кони, казалось, готовы были проглотить свисающие с их голов торбы. Бабек сначала снял уздечки и ослабил подпруги. Обласканные кони, прижав к бокам хвосты, завязанные в узлы, хрустели ячменем с соломой.

Голод хуже мороза. Гарагашга никак не мог наесться. Бабек, всю ночь проскакав на голодном коне, утомил его. Теперь конь отводил душу.

— Кар! Кар! Кар!..

Наглые вороны, шныряя под ногами коней, поднимали потасовку. Эти вислокрылые птицы все продолжали слетаться. Будто кто-то кинул по всему Миматскому округу клич: "Эгей, эгей, поспешайте, слетайтесь в Билалабад. Там во дворе Дома милости есть свежий конский навоз. Опоздавший пусть пеняет на себя".

— Кыш! Гляди-ка на этих проклятых! Чуть в живот к коням не лезут! Опять сокола напущу на вас!

Черные вороны, которые были наглее даже жадных сборщиков налогов, ни сокола не боялись, ни Бабека. То шныряли под ногами коней, то вожделенно уставлялись под хвосты коней. Два ворона-баловня, только в прошлом году оперившиеся, дрались за кусок дымящегося конского навоза. Они чуть было не выклевали друг другу глаза. Бабеку казалось, что это спесивые сыновья халифа Гаруна, Амин с Мамуном, грызутся из-за отцовского престола. Бабек сердито швырнул комком снега в драчунов:

— Чертово отродье, не дадут коням поесть!

Бабек вновь произносил слова, которые обычно повторял, поглаживая голову своему Гарагашги: "Чем триста лет жить вороном, лучше один день прожить соколом. Самое великое счастье — свобода. Во имя ее стоит превратиться в сокола и погибнуть".

В Доме милости постепенно становилось теплее. Зеленое пламя, играя языками, согревало комнату. Шибл, поудобнее устроившись, подталкивал потухающие головешки и вдохновенно говорил о Бабеке:

— Если бы он не зажег этот очаг, то языки у нас давно бы отнялись.

— А как же, — поддержал его Горбатый Мирза, поглаживая бороду. — Даже птица в родном краю голодной не останется. Здесь родина, здесь мне было суждено посидеть у тепла очага.

Бабек все еще хлопотал во дворе. Туго подтянув ремень, прикрепил к нему оружие. Он, казалось, сию минуту бросится в бой. "Здесь засиживаться нельзя", — подумал он. Накормив коней, прошел в комнату, стал возле камина, и, потирая руки, спросил:

— Ну, как настроение? Согрелись хоть чуток?

Шибл и Горбатый Мирза поблагодарили его. Бабек сказал:

— Слышите, какой шум подняли вороны? Разрешите, возьму Муавию и спущусь к постоялому двору. Может оказаться, что Лупоглазый там. Мы ведь должны выяснить, где находятся разбойники, и сообщить Джавидану.

Горбатый Мирза заволновался:

— Сынок, вдруг натолкнетесь на них, что же тогда?

— Человек умирает один раз… Неужто боитесь? Горбатый Мирза промолчал. Заговорил Шибл:

— Удачи тебе! Чего нам бояться смерти? Но все-таки будь осторожней. Враг коварный, может в ловушку заманить. Возвращайтесь поскорее, нас ждет дорога.

Полдень еще не наступил. Снег перестал валить. Но ветер, дую-ший с Аракса, вновь бросал вызов всему свету. За снежной пылью не было видно ни зги: Бабек, поскакав к роднику Новлу, махнул рукой молочному брату: "За мной!" Мороз бритвой вонзался в лица братьев. Но они, не ведая страха, направлялись в сторону караван-сараев. Вдруг Муавия придержал коня:

— Бабек, видишь следы?

— Вижу, езжай за мной!

— Этот чертов ветер терпение наше испытывает, что ли?

Братья проезжали мимо своего дома. Демир Муавии навострил уши, зафыркал и стал бить передними копытами по земле. "Наверно там кто-то есть! Может, разбойники спрятались в нашей яме?" Муавия вынул из колчана стрелу, наложил ее на тетиву, осторожно оглядел двор и пришпорил коня. Демир, опять зафыркав, попятился. Вдруг Муавия заметил что-то, чернеющее по эту сторону ямы: "Что это?!" Ветер сдул снег с бирюка, которого недавно убил Бабек. Муавия невольно вскрикнул:

— Брат, постой, там труп волка!.. Кто же это убил его? Брови Бабека взметнулись, он улыбнулся уголком рта:

— Этот зверюга чуть было не разорвал нас. Он спал в колыбели Абдуллы, вот и пришлось потревожить… Поехали.

И на дороге, ведущей к постоялому двору, они увидели много конских следов. Бабек не отрывал глаз от них. Но, после того, как во второй раз увидел деревянную колыбель брата, никак не мог сосредоточиться: Следы иногда путались, расплывались перед глазами. Приятные и неприятные воспоминания тревожили его. "Мать, наверное, ждет моего возвращения. Да и по Абдулле я соскучился". В глазах Бабека его родная деревня выглядела кладбищем, а черные вороны устроили здесь поминки…

Неизгладимые впечатления детских лет в памяти Бабека то окутывались туманом, то прояснялись. Ржанье Гарагашги возвратило Бабека к действительности. Он тотчас обернулся:

— Муавия, где ты? Кажется, подъезжаем к постоялому двору.

— Да, братец, — Муавия остановил своего коня. — Будь осторожен, Бабек!

— Тесс…. Тише. Да и мой Гарагашга нашел время ржать.

Снег перед воротами постоялого двора был истоптан конскими копытами. Увидев это, Бабек заволновался. Выпустив из рук поводья, потянулся к рукояти меча:

— Кажется, волчья стая здесь.

Бабек знаками дал понять Муавие, чтобы тот был готов ко всему. "Негодяи, вам не удастся вырваться из наших рук! В очень удобном месте застигли их. Эх, только бы и сам Лупоглазый был здесь. Подновил бы я ему рану, полученную у Баба чинара".

И Муавия, сжав меч, произнес:

— Братец, не верится, чтоб Лупоглазый ночевал здесь. Он с самим халифом знается. Он-то скорее всего в атешгяхе.

Хоть слова Муавии и показались Бабеку убедительными, он тихонько соскользнул с седла, и, опустившись на колени, внимательно стал разглядывать следы на снегу:

— Гм… То, что искали, нашли. Кони разбойников здесь, а сами… Взгляни на это! К постоялому двору идет след только одного человека. Ты прав, братец, разбойники забились в атешгях.

Муавия быстро повернул своего коня:

— Бабек, — сказал он, — садись на коня, поедем сообщим нашим! Нас всего двое, разбойники изрубят нас на куски!

Бабек снизу вверх сердито посмотрел на Муавию и упрекнул его:

— Эх, трус, куда бежать? Надо же разузнать, кто здесь. Может вообще и не разбойники, а мирные путники, мороз их загнал сюда. Ты держи коней наготове у ворот постоялого двора, а я зайду, гляну, кто там.

Муавия пожал плечами:

— Что поделаешь, будь по-твоему. Но не забывай, что осторожность- красит храбреца. Здесь нет Баба чинара, чтоб ты спрятался в его дупле. Как бы быстро мы ни скакали, разбойники скогуг догнать нас.

Бабек подал повод Гарагашги Муавие:

— Держи!

Муавия озабоченно прошептал:

— Давай вместе пойдем на постоялый двор. Разбойники хитры и коварны.

Бабек промолчал, обнажив меч, приложил ухо к высоким воротам постоялого двора. То и дело фыркали кони, ржали и кусались. "А не следит ли за нами конюх?!"

Бабек, затаив дыхание, осторожно толкнул дверь. Скрипнул засов. Дверь кем-то была заперта изнутри. "Мне надо отвезти Джавк-дану достоверные сведения. Чтобы не уронить себя в его глазах. Есть у него такая присказка: "Лжец — враг великого Ормуздз!" Бабек изменил свое первоначальное решение войти внутрь через ворота. С мечом в руке он на цыпочках обошел постоялый двор. Кам осторожно он ни ступал, все же замерзший снег хрустел под ногами. На постоялый двор можно было проникнуть через отверстие дымохода на крыше. Из дымохода шел горячий пар и растворялся в чистом зимнем воздухе.

Возвратившись, Бабек поднялся в седло, подъехал вплотную ж стене, и с коня взобрался на нее. Муавия, держа коней иод узду, ждал. Он слышал стук собственного сердца: "А вдруг сам главарь разбойников здесь? Напрасно я Бабека одного отпустил. Видно, из-за того, что конюшня разрушена, разбойники загнали коней на постоялый двор. Не может быть, чтоб при конях никого не было".

Ветер раздувал полы тулупа. Вороны продолжали галдеть, "Доносчики, перестаньте каркать! Дайте нам делом заняться!" Бабек выпрямившись, натянул лук, нацелил стрелу в ворон… Муавия тотчас снял лохматую папаху и помахал ею: "Эгей!.. Что ты делаешь? Не стреляй, стрела еще пригодится нам!" Но было поздно. Стрелу, выпущенную из лука, не вернуть. Крупная ворона, сложив крылья шлепнулась оземь возле коней. Кони шарахнулись. Муавия быстр натянул поводья:

— Тихо!

— Спокойно!

Бабек уже пробрался к дымоходу. Несмотря на мороз, ему было жарко. Будто хранители огня весь жар священных атешгяхов засыпали в его грудь. Бабек хотел войти на постоялый двор и погубить всех находящихся там. В ушах звенели слова: "Сынок, запомни: если меч заржавеет в ножнах, значит, его владелец мертв! Меч огнепоклонника должен быть всегда обнаженным!"

У дымохода валялась охапка мягкой соломы, от которой шел пар. Дыхание коней, поднимающееся изнутри, растопило снег, лежащий на соломе. Бабек осторожно заглянул через дымоход на постоялый двор. "Ого!.. Сколько же здесь коней? И все оседланы! Значит, разбойники спешат! А откуда идет этот храп? Наверно, конюх заснул. Пусть спит, мне только это и нужно".

Под самым дымоходом стоял прекрасный конь, отделанное серебром седло которого было устлано тигровой шкурой. Это был один из отпрысков Белого жеребца. Он с такой охотой уплетал сухой клевер, что даже не обратил внимания на юношу, который оказался у него в седле. Бабек мог по масти, стати и возрасту определить норов любого коня. Поглаживая серебристую гриву белого коня, Бабек успокоил его и подчинил себе. Нагнувшись, снял со столба висевшие на нем лук, колчан и меч, бесшумно просунул их в дымоход, и опустил на крышу. Постоялый двор сотрясался от необычного храпа. Приложив ладонь к уху, Бабек прислушался. На большой куче соломы, сложенной в углу, закутавшись в тулуп, спал старик. Его похожие на веник длинные усы доходили до самых ушей: в разинутом рту виднелись редкие, гнилые зубы: "Этот семиглавый див не страшен, я его уже обезоружил. А где же прячется сам Лупоглазый? Может, следит за мной? Нет, этот разбойник не позволит себе спать на постоялом дворе вместе с лошадьми".

Старый конюх тяжело сопел, а иногда так всхрапывал, что от своего же храпа вздрагивал. Словно кто-то душил его. Кони, то и дело пугливо навостряли уши, фыркали, переставая есть. Могучий храп конюха заставил Бабека усомниться: "Ах, старый ворон, ты еще плохо знаешь меня. Твоего двойника я только что подстрелил. Не хитри! Помни, твоя жизнь в моих руках!" Бабек вновь испытующе пригляделся к храпящему на куче соломы старому конюху: "Гм… с этим трухлявым пнем я справлюсь! Какой хитрец! Глянь, как завернулся в тулуп!" Старому конюху снились, очевидно, кошмары, он вскрикивал, натравлял собак на волка: "Алабаш, возьми! Ох, на помощь! Эй, проклятый, что там делаешь?!" Сомнения Бабека рассеялись: "Нет, спит".

Бабек сначала хотел напасть на старого конюха врасплох, привязать его к столбу, вывести всех коней с постоялого двора и угнать их в Базз. Потом раздумал. Угнать коней в такой снежный, метельный день было не очень-то просто. Бабек принял более разумное решение, подрезал подпруги и поводья у всех находящихся в помещении коней. Но только не до конца, он подрезал так, что ремешки держались еле-еле… Когда он, взобравшись тем же путем на крышу, хотел спрыгнуть вниз, Муавия крикнул:

— Быстрее, братец, вижу, разбойники идут из атешгяха. Кажется, нас заметили!..

— Пусть идут, — отозвался Бабек. — Сразимся! Кому поможет великий Ормузд, тот и победит. Муавия растерялся:

— О чем ты говоришь?.. Бабек, я смерти не боюсь. Но мы должны довезти до Баба Чинара Горбатого Мирзу и купца Шибла. Ведь дело тут серьезное. Джавидану нужно оружие. А его должен доставить Шибл. Подумай, что важнее — схватиться с этими псами, или доставить нужных людей к месту? Вдруг получится не по-твоему, убьют нас, что тогда? Могут найти и убить Горбатого Мирзу и Шибла, и все пойдет насмарку:

— Но у нас задание: если встретим разбойников, сразиться.

— Это сам Джавидан сказал?

— Нет…

— Может, кто-то сдуру ляпнул, а у нас самих ума нет?

— Ладно, едем, — сердито буркнул Бабек.

Оба вскочили на коней. Люди Лупоглазого Абу Имрана, проваливаясь в снег, с трудом пробирались по дороге, ведущей к постоялому двору. Туго приходится пешим. Бабек с братом пришпорили коней и скрылись за находящейся вблизи постоялого двора разрушенной конюшней.

Наконец разбойники с криком и шумом ввалились на постоялый двор. Старый конюх, разбуженный шумом, стал искать свое оружие и не находил его.

Лупоглазый Абу Имран приказал разбойникам сесть на коней и во что бы то ни стало схватить ускакавших живыми.

— Эти гяуры никуда из Билалабада не смогут скрыться. По коням, живее!..

Разбойники, выведя коней во двор, поднялись в седла. Но не успели проехать и пяти шагов, как подпруги лопнули и они шмякнулись на обледенелый снег. Многие набили себе шишки, были в ссадинах. И Лупоглазый Абу Имран, одетый в длинную шубу из тигровой шкуры, барахтался в снегу. Не успели разбойники опомниться, как Бабек с братом выскочили из-за разрушенной конюшни.

— Эгей, на, получай!

— Эгей, кровопийцы, я — Бабек! Бабек, сын Абдуллы!..

Стрелы градом обрушились на разбейников. Лязг мечей и щитов слился с воем бурана. Разбойники растерялись от неудачи, постигшей их. Они, едва выпрямившись, изготовились к бою, как опять, подскользнувшись, растягивались на льду и несмотря на все старания, под тяжестью грузных длиннополых шуб и оружия им не удавалось выпрямиться. А самое главное — утратив присутствие духа, они не могли взять себя в руки. Несколько разбойников были отправлены к праотцам, уцелевшие только пытались взобраться на неоседланных коней, а Бабек вместе с братом уже скрылись.

Когда братья подскакали к Дому милости, Горбатый Мирза и Шибл уже сидели на конях…

Перед Домом милости ржали оставшиеся ничьими семь неоседланных коней, а те, что были ранены, стонали на снегу. Черные вороны, облепив коней, с карканьем, ждали, когда же те испустят дух.

Лупоглазый Абу Имран, вцепившись в гриву своего Белого коня, вместе с несколькими всадниками кинулся в погоню за Бабеком. Но было уже поздно…