Больше всех на свете халиф Гарун любил свою наложницу Гаранфиль. Он не пожалел бы отдать ей и половину халифата. Но до последних дней своих пропускал мимо ушей ее просьбу об Азербайджане, а, покидая сей мир, завещал сыновьям: "Последний мой завет таков: объединившись, волею аллаха уничтожайте хуррамитов вплоть до тех, которые лежат в колыбелях! Сделайте так, чтобы в будущем слово "хуррамит" было вычеркнуто из истории!"

После того, как тело халифа Гаруна, которое уже обременяло халифат, было предано земле, в Золотой дворец словно бы молния ударила. Все так закружилось, завертелось, что забыли даже послать пополнение войскам в Азербайджан. На тризне халифа его сыновья чуть было не перегрызли друг другу горло из-за престола. По завещанию Гаруна, Хорасанская область досталась Мамуну, рожденному Мараджиль хатун, Азербайджан продолжал оставаться личным приданым Зубейды хатун, а западные области халифата отошли к сыну Зубейды хатун Амину. Матасиму, рожденному турчанкой, Гарун оставил свой меч и земли, прилегающие к Багдаду. Матасим был воином и потому дамасский меч отца ценил дороже, чем престол. Еще не прошло сорока дней после смерти халифа, а страсти во дворце разыгрались так, что чуть было не погубили династию Аббасидов. Престарелой Айзуране хатун было трудно одной управлять таким огромным государством, оставшимся без полновластного владыки. Объединившись с невесткой — Зубейдой хатун, они наконец-то на халифский престол возвели наследника Гаруна — Амина. Но всеми делами во дворце заправляли Айзурана хатун и Зубейда хатун.

Молодого, с отрочества пристрастившегося к вину халифа Амина никогда не видели трезвым, потому и не было у него времени поразмыслить, отличить друзей от врагов. Вместе со своим собутыльником, поэтом Абу Нуввасом, он пропадал на вавилонских болотах, занятый львиной охотой, или же был на кораблях, предназначенных для увеселительных прогулок по Тигру. Халиф Амин так был поглощен охотой и развлечениями, что неделями не появлялся в Золотом дворце. Он то оставался на ночь вместе с певицами и танцовщицами в отцовском летнем дворце Анбар, то, опьянев, валялся на одном из прогулочных кораблей. А иногда стражи, посланные матерью халифа — Зубейдой хатун, находили его в монастыре Лис. Амин не любил пышных однообразных обрядов, устраиваемых под Золотым деревом. Словом, был он заядлым кутилой и гулякой.

По приказу халифа Амина тавризские мастера сотворили чудо: еженочно воды Тигра, на берегах которого густо зеленели финики, ивы и пальмы, бороздило семь разукрашенных прогулочных кораблей. Очертания каждого из этих кораблей напоминали какого-либо животного. На змееподобном корабле размещались фокусники и шуты. Они могли так рассмешить халифа Амина, что тот со смеха готов был упасть в обморок. Конеподобный корабль предоставлялся "золотым" и "серебряным" людям, а также певицам, танцовщицам и наряжальщицами халифа. А три судна, олицетворяющие жирафу, слона и льва, занимали "железные люди" рабы, евнухи, повара. Конеподобный корабль, которому Амин отдавал предпочтение, был убран яркими аранскими и ширванскими коврами. В золотых и серебряных вазах пестрели живые цветы. С наступлением вечера в праздничных помещениях зажигались свечи. Здесь было красивее, чем под Золотым деревом. Самоцветы южного неба — звезды рассыпались по шелковой глади Тигра. Окрыляемая музыкой причудливая флотилия, рассекая волны, устремлялась к мосту Рас-аль-Чиср.

Стройные, гибкие обольстительницы в оранжевых шелковых одеяниях, звеня нежными колокольчиками, окружали Амина. Кому не хотелось завладеть сердцем чернобородого, круглолицего, рослого, молодого халифа! Певицы завидовали его возлюбленной, красотой она превосходила даже Гаранфиль. Когда плясала эта четырнадцатилетняя хутанская пери в зеленом наряде, сладострастному халифу она представлялась ангелом небесным. Каждый раз, выезжая на прогулку по реке, она вдохновенно начинала с одной и той же песни, приводя в экстаз венценосного обожателя.

Задушевный голос хутанской красавицы околдовывал Амина. Когда она пела, по ее алеющим щекам и бутоноподобным губам блуждала улыбка, эта улыбка ласкала Амина. От дурманящего дыхания и чарующего голоса наложницы халифа Амина охватывало забытье."…Когда счастье улыбнулось этой обворожительной хутанке? Я осыплю ее дорогими подарками…"

Когда халиф забывался, главный визирь нашептывал ему на ухо:

— Светоч вселенной, можно ли так теряться перед какой-то хутанской девчонкой?

Халиф Амин не обращал на него внимания. Докучать наставлениями молодому любвеобильному халифу в такие минуты было небезопасно. Потому главному визирю не оставалось ничего иного, как прикусить язык.

Однажды вечером, во время прогулки, хмельной халиф Амин, подозвав к себе главного визиря, крайне озадачил его:

— Визирь, сколько миллионов динаров в моей казне? Хочу быть Хатамом. Щедрость — хорошая вещь.

— Повелитель вселенной, всегда помните одно высказывание вашего — да будет земля ему пухом! — покойного отца халифа Га-руна: "Скупой халиф не прославится!" И вы, как и ваш отец, настоящий Хатам. В казне вашего величества сорок девять миллионов динаров.

— Позови казначея ко мне и прикажи, чтобы триста тысяч динаров перевел на имя моей прекрасной возлюбленной. Эта девушка поет чудесней даже чем Гаранфиль — любимая наложница моего отца.

Главный визирь поклонился:

— Повиновение повелителю правоверных — наш долг! Его воля будет исполнена!

Халиф прищурился:

— Визирь, пусть из моей казны двадцать тысяч динаров выдадут поэту Абу Нуввасу, десять тысяч динаров — главной танцовщице, и пять тысяч — писцу, записывающему мои изречения.

— Повиновение светочу вселенной — наш долг!

Хутанская красавица, видя, что настроение халифа Амина уже поднялось до звезд, мелкими шажками приблизилась к нему и тронула струны уда:

Халиф Амин, еще больше опьянев от звуков уда, чуть было не взял возлюбленную на руки и не бросился вместе с нею в воды Тигра. Но этого произойти не могло. Его тесно обступали придворные, танцовщицы, певицы…

В эту ночь, уже под утро, корабль для развлечений по приказу Амина бросил якорь вблизи монастыря Сестер. Миновать его было невозможно, ибо халиф Амин пожелал вспомнить проведенные здесь вместе с другом-приятелем, поэтом Абу Нуввасом, приятные дни: "Ах, молодость, молодость! Как же вольны мы были в те времена! А сейчас, куда бы ни ступил, стражи преследуют меня по пятам. Прекрасное было время. За несколько дней до оруджлука — поста — любители покутить, мусульмане и христиане, собирались в монастыре Сестер. И я, сказав, что отправляюсь на охоту, тайно приходил туда, вместе с Абу Нуввасом. Три дня и три ночи пили, кейфовали. Не успевали протрезветь, как Абу Нуввас, хлопнув в ладоши, закатывался хохотом: "Братцы, довольно кейфовать с женщинами! Плесните-ка в кубки вино, не то нам угрожает протрезве-иие…" Да, прекрасные были деньки!.."

Всему на свете есть начало и конец. С восемьсот девятого по восемьсот тринадцатый год жизнь халифа Амина протекала в беспрерывных кутежах и развлечениях и утекла подобно певучим водам Тигра.

Войска вовсе были позабыты. Полководцы слишком разжирели. Разбогатев на грабежах, строили теперь для себя прекрасные летние дома в окрестностях Багдада. Халиф Амин не очень-то доверял им, он всецело полагался только на воинственных бедуинов, которых насобирали в Сирии.

Багдадцы придумывали и рассказывали от имени аль-Джахиза смешные истории про халифа Амина: "аль-Джахиз говорит, что винами алькурбани и кутраббуль, выпитыми в монастыре Сестер Абу Нуввасом и халифом, можно полить все сады Савада. Разве Амин бывает трезвым, чтобы управлять таким большим халифатом?"

В годы правления халифа Амина наместник Хорасана — Мамун даже по ночам не спал, беспрестанно готовился к схватке. Он уже публично не считался с занятым кутежами братом Амином, отказывался платить дань Багдаду. В мечетях халифата моллы возвещали многие лета не Амину, а Мамуну. Воины-персы, объединившись под зеленым знаменем покойного Абу Муслима, с гордостью вспоминали бывших Сасанидских правителей, подсчитывали свои силы.

Халиф Амин уже называл своего брата гордецом, не мог вынести "шалостей" брата. Да и поговаривал, дескать, весь пошел в отца, в родителя. Халиф диктовал своим грамотеям тексты, которые читались с минбаров мечетей и в которых проклинался его брат Мамун, обвиняющийся в нарушении отцовского завещания и даже государственной измене. Но это не возымело действия. Мамун поступал по-своему. В халифате, можно сказать, царило двоевластие. И Зубейда хатун, и Айзурана хатун обвиняли молодого халифа в безволии… Неразбериха творилась во дворце. Савадские феодалы и багдадская знать подстрекали Амина к войне. Неиссякаемые богатства персидской земли уплывали из их рук. Зубейда хатун все еще питала ненависть к потомкам Абу Муслима. Она никак не могла успокоиться.

Меч плакал по шее халифа Амина. Мамун же пользовался среди? персов беспредельным влиянием. Он готовится отразить нападение-брата Амина в городе Мерве.

Тяжелым было положение халифа. Если бы дела и дальше пошли так, он вынужден был бы уступить престол матери — Зубейде хатун, или брату Мамуну. Но власть — такая зараза, что даже старуха, разбитая параличом, не откажется от престола. Будь на тс" воля правителя, он, покидая сей мир, забрал бы с собой государственную печать. История видела много правителей, которые, теряя последние силы, обеими руками цеплялись за престол.

Амин не желал расставаться с престолом. Наконец, по настоянию матери, он начал набирать войска не только в Сирии, но и в Савадской области.

Однако население Савада, недавно сменившее кочевой образ жизни на оседлый и едва-едва вкусившее прелести оседлой жизни не желало войны. Не желали ее и участники всех походов халифата против хуррамитов и чудом избежавшие гибели в битве с ними… Однако некоторые алчные придворные, желающие разбогатеть на войне, не давали покоя Амину. По сути и сам кутила-халиф не был склонен к войне. Но помимо придворных, твердящих "война-война" сама Зубейда хатун готова была взяться за меч. В последнее время положение хуррамитов укрепилось. Сборщики налогов, посылаемые Зубейдой хатун, уже не смели ступить на земли Базза. Водопровод, строящийся в Мекке, все еще не был завершен. Зубейда хатун желала, чтоб Мамун был усмирен, и она получила бы возможность собрать в Азербайджане налоги за несколько лет вперед с тем, чтоб-послать всю сумму в Мекку, на строительство водопровода. А это пока было все равно, что разделывать шкуру неубитого медведя.

Мамун же, надеясь на поддержку персидских феодалов, задумал возродить прежнюю славу сасанидских правителей. В восточных областях мечети постепенно теряли свое влияние. В деревнях, возле Базза и Карадага, хуррамиты прилежно восстанавливали разрушенные атешгяхи. А в атешгяхе деревни Билалабад жрецы уже исполняли религиозные обряды. Пили хум, пели и плясали вокруг огня.

Наконец войско халифа Амина перешло в наступление. Гонцы гоняли своих коней из походного стана в Багдад, и обратно. Войска Амина и Мамуна впервые встретились у реки Рей. Войско Амина сражалось под черным знаменем, а войско Мамуна — под зеленым. Войско Мамуна возглавлял Тахир ибн Гусейн, имеющий большое влияние среди персов. Сасаниды, утратившие свои земли и богатства, взяв в руки мечи, поддерживали Тахира. Большинство из них жило мечтами и надеялось, что Мамун с восшествием на престол окажет им особое благоволение. Мамун обещал обедневшим персидским феодалам большие привилегии. И они, постоянно оскорбляемые и унижаемые арабами, видели свое избавление в победе Мамуна.

Помогали Мамуну и иудейские купцы. Они мечтали вытеснить из персидских областей арабских, турецких, индийских и византийских купцов и завладеть всей торговлей на Востоке… Кто чего хочет, пусть того и ждет от войны, а народу она, кроме слез и неизлечимых ран, ничего не дает.

Положение халифа Амина было безнадежно. Его воины не желали сражаться. Из полученных с родины писем явствовало, что их семьи живут плохо. Казна опустела и халиф Амин не мог выплатить жалование войску. Халифских купцов, следующих с товарами из Дербента в Багдад, хуррамиты задерживали на мосту Худаферин. В таком тяжелом положении у халифа Амина мало было надежды на победу. После некоторого перерыва он с новой силой продолжил наступление. Но все попытки, предпринятые им, оказались тщетными. Войско Тахира, перейдя в контрнаступление, разгромило войско Амина и преследовало его до Савада. Вскоре персидское войско уже угрожало Багдаду. Халиф Амин был вынужден выставить против персов воинственных сирийцев, на которых безгранично полагался и которых держал в резерве. Но воодушевленные победой персы показали силу своего оружия и сирийцам. Разбитые, измотанные сирийские части повернули своих коней обратно. Даже кочевые сирийцы, обычно ссорящиеся из-за выгонов и псов, не смогли спасти халифа Амина. Халиф вынужден был отступить к Багдаду и позаботиться о защите города.