Много слышал Джавидан от Шибла и покойного Салмана о необыкновенной храбрости Бабека. Да и сам видел его в деле не-сколько лет назад, возле Баба чинара… Тогда-то восхищенный храбростью Бабека и задумал полководец приблизить юного храбреца к себе. Как-то Джавидан посылал своих людей в Билалабад к Баруменд. Она поклялась пророком Ширвином и великим Ормуз-дом, что более не позволит Бабеку ходить с караванами. Сказала, что она и сама желает, чтобы Бабек постоянно находился при Джа-видане в Баззе. И брата Абдуллу пусть возьмет с собой.

Прошло время, срок настал. Однажды зимней ночью Баруменд услышала конское ржанье у ворот своего дома. Баруменд узнала в позднем госте Джавидана, поспешно спустилась во двор и пригласила его в дом.

Издалека возвращался Джавидан — из города Зенджан. Он ездил туда для покупки оружия. На обратном пути завернул в Билалабад. Разместил своих людей в Доме милости, а сам направился к Баруменд. Не впервые переступал он этот порог. Сколько муган-ского вина было выпито вместе с дорогим другом Абдуллой под этим тутовым деревом посреди двора!.. И рога тура, прибитые к воротам, подарил Абдулле Джавидан.

— Абдулла, сынок, глянь — кто пожаловал к нам! — воскликнула Баруменд. Это — друг твоего отца, Джавидан. Накорми и напои коня дорогого гостя…

В доме стояла ледяная стынь. Мать и сын берегли дрова. Баруменд, растапливая очаг, думала: "Вода возвращается в арык, по которому текла когда-то: ради Абдуллы стучались в наши ворота, а теперь наш порог переступают благодаря Бабеку. Великий Ормузд, да буду я жертвой твоего имени!"

Абдулла накормил и напоил Джавиданова коня. Баруменд развела огонь. В доме потеплело. Дым через отверстие в потолке потянулся высоко в небо. Джавидан, Баруменд и Абдулла уселись возле югня на шерстяном паласе. Баруменд подала гостю скромную пищу. Абдулла молча разглядывал Джавидана. Льдинки в белой бороде Джавидана постепенно таяли.

Седые брови, ястребиный нос, острые глаза запечатлевались в сознании Абдуллы. Гость то приближал к огню свои могучие руки, то наливал из кувшина в глиняную чашку муганского вина и не спеша потягивал его. Абдулла перевел взгляд на лук и стрелы, меч я щит Джавидана. Тавризские искусники изукрасили оружие затейливыми узорами. На круглом щите был изображен лев, а на шлеме дракон с разинутой пастью. Джавидан представлялся Абдулле то легендарным героем, то сказочным дивом.

Никто не нарушал молчания. Баруменд, глядя на Джавидана, вспоминала своего мужа: "Жаль Абдуллу, жаль его! Он был таким же отважным".

Джавидан оглядел дом своего покойного друга. В мешочке, стоящем в углу, оставалось немного чогана — мыльного растения. Поверх сложенной в нише постели лежали пустые шерстяные мешки. При свете очага блестела серебряная лука седла, висящего на опорном столбе. Почти все кувшины, обычно полные муганским вином, пустовали. К стене прислонена связка гранатовых прутьев. Эти священные прутья Баруменд хранила для Бабека. Продолговатый, похожий на дыню камень для шелушения риса и ручная мельница из двух плоских круглых камней размером с небольшое решето не первый год бездействовали. Молотильным камнем, тоже видно, так и не пользовались со дня покупки. Да будет проклята бедность! Бабека в Тавриз погнала нужда. Иначе, кто же покинет родной жров! Уйдя из вожатых караванов, Бабек в поисках заработка отправился в Тавриз: "Мать, подамся в Тавриз, заработаю денег, заново построю наш дом. Потом уйду в Базз".

Джавидан не любил пустых разговоров. Поев-попив, он прямиком перешел к делу:

— Сестра моя, Баруменд, я давно приглядываюсь к Бабеку. Он — настоящий игид, не однажды спасал моих людей от смерти. Он мне нужен в Баззе. Да и дочь моя Кялдания подросла. Говорит, дескать, жаль — такой игид не в Баззе.

— Да сохранит Кялданию сам великий Ормузд! Говорят, во всем нашем крае нет такой красавицы.

Джавидан тронул пышную бороду с густой проседью.

— Сестра мой, Баруменд, для девушки важнее счастье, красота- не главное.

Помолчав, он вновь повернул разговор в прежнее русло:

— Возьму Бабека, передам ему все мое имущество. Он проучит Лупоглазого Абу Имрана. Пока живы халифы, нам нельзя вкладывать мечи в ножны. Хочешь, предложил он Баруменд, — и ты вместе с Абдуллой навсегда переселяйся в Базз. По правде говоря, в последнее время не очень-то доверяю начальнику Базза Мухаммеду ибн Баису. Каким-то странным он стал.

Сердце Баруменд забилось учащенно, в душе поднималось радостное чувство: "Может, это — судьба, Кялдание и Бабеку суждено соединиться… Лишь бы все так и произошло… Что Мухаммед ибн Баис в сравнении с Бабеком?! Те, кто видел, говорят, что по уму, стрельбе из лука, владению мечом и скачке равных Кялдание нет. Клянусь духом пророка Ширвина, увидев ее, Бабек больше не вернется в Билалабад".

Баруменд радостно сказала:

— Брат Джавидан, это — моя давняя мечта. Я видела в вещем сне сына, он станет великим человеком… — Баруменд запнулась, потом, мягко улыбнувшись, добавила: — Но Бабек, подобно отцу птица перелетная. Его не так-то просто заполучить.

— А где же сейчас эта перелетная птица?

— С молочным братом своим, Муавией, отправился на заработки в Тавриз… Отстроить наш разрушенный дом хочет,

— Если буду в Тавризе, где найти Бабека?

— Он в учениках у известного мастера Мухаммеда.

Вскинув сросшиеся на переносице брови, Джавидан улыбнулся:

— Сестрица моя, Баруменд, тавризец Мухаммед ибн Равваз не мастер, чтобы твой сын был учеником при нем. Мухаммед — большой и уважаемый человек. Мухаммеда знает весь Тавриз. У него" знаменитые оружейные мастерские. Сколько раз я покупал у него оружие! Думаю отправиться в Тавриз, опять приобрести у него оружие.

— Откуда мне знать, братец, — Баруменд слегка покраснела. — Тавриз далекий город, я там никогда не бывала. Говорю, что слышала. Лишь бы Бабек всегда водился с хорошими людьми. Отписала ему: сынок, да буду я твоей жертвой, пока стоит затишье, приезжай, хоть на праздник Ста дней. Да все никак не едет. Поговаривают, этот новый халиф Мамун против огнепоклонников, обращенных насильно в мусульманство, ничего не имеет, он с бедуинами враждует. Хорошо, что в мире стало тише, смертей поубавилось.

— Сестра моя, проклятье и белой змее, и черной! Халиф Мамун; как говорится, сворачивает вату в жгут и этим мягким жгутом снимает головы. От человека, который ради престола, лишил жизни собственного брата, всего можно ожидать. Он кровожадней, крокодила. И хитрее. С одной стороны — приказал отрубить Амину голову, с другой — уважил просьбу его матери Зубейды хатун, возвратил Азербайджан в ее владение. Слыхал я, что халиф раздавал жалованные грамоты на своей свадьбе и мой Базз достался брату Тахира, есть у него такой приспешник.

— Не знаю, братец, разные ходят слухи. Одни говорят, халиф Мамун доброжелатель огнепоклонников, другие говорят — враг, третьи уверяют, что он приверженец Зороастры, не верует в коран. И, дескать, уважает ученых людей, тех, что пишут книги.

— Все это так, сестрица моя. Я ведь сказал, что Мамун коварней крокодила. Все это он делает, чтобы укрепиться на троне. И нас пока не трогает, потому что занят устройством своих дел. Трон его все еще шаток. В Багдаде не признают его халифом. И голод, и холера косят людей. С амвонов мечетей раздаются проклятия халифу. Вдобавок во всем халифате стоит неимоверная дороговизна. В Зен-джане одну овцу можно выменять на раба.

— Эта холера немало жизней унесла. Тяжелая нога у Мамуна. Тьфу, тьфу, хорошо, хоть мы пока не знаем холеры. Видимо, Ормузд разгневался на Мамуна. Я рада, что не позволила Бабеку вновь идти в караванщики. Говорят, один из караванов купца Шибла застрял в Багдаде. Боятся холеры, никуда не выпускают. Не знаю, чем все кончится…

Джавидан после некоторого молчания произнес:

— Сестрица Баруменд, я обязательно буду в Тавризе и заполучу Бабека в Базз… Вот сойдет снег, Лупоглазый Абу Имран, покинув свое логово, опять двинется на нас. Нужна подмога. Когда Мамун почувствует себя настоящим халифом, не даст нам покоя. Мой меч срубил столько вражеских голов, что изрядно притупился. Теперь мне нужен такой обнаженный меч, как у Бабека.

Будь у Баруменд крылья, она от радости взлетела. Подбросив хвороста в огонь, Баруменд при свете огня с надеждой заглянула в поблескивающие черные очи Джавидана:

— Братец Джавидан, — почти прошептала она, — я видела вещий сон о Бабеке. Он — не сеятель и не пахарь… Поручаю его тебе, а тебя — великому Ормузду.

Той снежной ночью Джавидан, покинув Бабеков дом, направился в атешгях. Долго просидел вместе с главным жрецом у огня, выпил изрядно хума… Опять речь шла о бесчинствах халифа Мамуна, о наглости разбойников Лупоглазого Абу Имрана. Джавидан поручил главному жрецу, чтобы тот все драгоценности, которые впредь будут пожертвованы атешгяху, продал: на вырученные деньги можно будет купить оружие…

С первыми петухами Джавидан оседлал коня и сопровождаемый, своими людьми отправился в Базз. Утром пределы видимости расширялись. Теперь казалось, что весь мир создан только из снега.

Кони продвигались с трудом — дороги занесло снегом. На подъеме к Кровавому полю он был коням по грудь. Привычные к походной жизни горцы, несмотря на мороз, поторапливали коней, удаляясь в сторону Базза. Джавидан так задумался, что даже не заметил, как они миновали Баба чинар, как перебрались через Каменный моет. "Чем раньше заполучу Бабека в Базз, тем лучше будет…"