ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Комната в доме П ы ж о в ы х. По возможности реальная обстановка.
Ю р к а (накинув на себя клетчатую шаль матери).
Быть или не быть — таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством?
Входит Н а т а ш а.
Н а т а ш а. Где мой свитер?
Ю р к а. В твоих молитвах, нимфа, все, чем я грешен, помяни…
Н а т а ш а. И шашку у деда взял — он тебе за это устроит нимфу… Удивительный дом! В нем пропадают только мои вещи!
Ю р к а (снимая шаль). Бедный Шекспир!
Н а т а ш а. Ага, кто ищет, тот находит. Могу выслушать объяснения. Почему ты стянул мой свитер?
Ю р к а. Потому что он черный.
Н а т а ш а. А если бы он был розовым?
Ю р к а. Гамлет не может быть розовым.
Н а т а ш а. Пожалуйста, предупреди меня, какой цвет понадобится для тебя завтра. (Уходит.)
Ю р к а (вешая на стену шашку). Впечатляющая реликвия. Но если сравнить с атомной бомбой — не звучит.
Г о л о с Н а т а ш и (из другой комнаты). А шар земной, а шар земной…
Ю р к а. Все вертится, все вертится… (Открывает дедов сундук, достает полымем полыхающую дедову рубаху.) А шар земной, а шар земной… (Чьи-то руки цепляются за подоконник, сваливается горшок с кактусом, показывается голова Опенка.)
О п е н о к. Ух, ты! Опять шмякнулся!
Ю р к а. А, Опенок! Горшки бьешь?
О п е н о к. Не, он крепкий. Я его с крыши для проверки бросал — все равно цел. А тети Стеши нету еще? Мы с ней сегодня в шашки играем. У нас закон — каждую пятницу играть.
Ю р к а. И охота тебе каждую пятницу проигрывать!
О п е н о к. Зато взаправду… Ух, ты! Откуда рубашка такая?
Ю р к а. Из-за границы.
О п е н о к. Ух, ты! Мне бы… Обменяй, а?
Ю р к а. Не могу. Подарок. Один миллионер на память подкинул. (Танцует нечто современное.) Ну, и как?
О п е н о к. Ноги есть, головы нету.
Ю р к а. Для того и изобрели, чтобы от головы отделаться.
О п е н о к. Вот еще… А ты про что стихи пишешь?
Ю р к а. Какие стихи?
О п е н о к. Про любовь пишешь, про любовь! А никакой любви нету, я у бабки спрашивал!
Ю р к а. Ну, погоди…
О п е н о к скрывается, Ю р к а выскакивает за ним в окно. Входит С т е п а н и д а. Села на стул, бессильно опустились руки. Телефонный звонок. Еще и еще звонок.
С т е п а н и д а (сняла трубку). Да… Да. Ее нет… (Сидит, забыв положить трубку на место. Входит Ольга.)
О л ь г а. Добрый день.
С т е п а н и д а. Добрый…
О л ь г а. Ты чего одетая? Собралась куда?
С т е п а н и д а. Нет… Вернулась.
О л ь г а. Опять что-нибудь с сердцем? Я давно говорю — тебе пора уходить с работы. В твоем возрасте уже необходимо думать о себе.
С т е п а н и д а. Да, возраст… Может, и правда — пора.
О л ь г а. Погода мерзкая, не похоже, что август. А у нас в редакции гром. Литсотрудник сельхозотдела Эм Эн Котлов и замредактора Розочка Евстигнеева завели роман. Потрясающая, в общем, глупость. У обоих семьи. Пришла жена Котлова, била графины. Бегала по всем отделам, искала графины и била. Интеллигентная женщина, директор школы — и такой цирк. Удивительно пошло. Результат — два вакантных места. Меня уже вызывал редактор. Я сказала, что подумаю. Но он прав — таким историям в газете не место.
С т е п а н и д а. Виктор звонил.
О л ь г а. А-а…
С т е п а н и д а. Чего отвернулась?
О л ь г а. Звонил и звонил, ничего особенного.
С т е п а н и д а. Женились бы… Чего тянете? У нас жить не хотите — у Гринева четыре комнаты.
О л ь г а. Ах, мама, какое это имеет значение — сколько комнат у родственников Виктора? Я в состоянии позаботиться о себе сама.
С т е п а н и д а. Не грех бы и о детях подумать.
О л ь г а. Какие дети, мама!
С т е п а н и д а. А такие, что детей в молодости заводят! Жизнь на взлете передавать надо, пока и сила, и здоровье, и радость. Ты, миленькая, в ответе перед тем, кого родишь. Чего ерзаешь, будто на ежа села? Не нравится? А мне не нравится, как живешь. Толку не вижу.
О л ь г а. Как будто толк в том, чтобы люльку качать.
С т е п а н и д а. Смотри-ка, как вы люльки стали бояться… Ну, а если глянуть в себя, если по-честному? Ни разу не хотелось — без оглядки, без ордера на квартиру?
О л ь г а. Ну, мама…
С т е п а н и д а. Вот вошла ты сейчас — без мягкости, без доброты. На лице маска, да и тело — как в мундире, зажато. Не платьем, нет! Хоть в купальнике явись — все равно мундир… Видела — давно, поняла — сейчас, когда ты про Розочку Евстигнееву говорила… Не говорила — перечеркивала! Оля, ведь твоя работа — люди, тебе понять нужно каждого, проникнуть в каждого, а как, чем ты их понимаешь?
О л ь г а. Да что ты сегодня?
С т е п а н и д а. Ты вошла, а я поняла, что я тебе не верю… А? Подойди сюда… Посмотри на меня… Ты — кто?
О л ь г а. Извини, мамочка, у меня дела.
Уходит. С т е п а н и д а опять замирает на стуле, как будто в ней мгновенно прервалась жизнь. Входит Г р у ш а.
Г р у ш а. Ох, Степанидушка, прямо житья нет, опять спекулянткой обозвали. А все почему? А все потому, что в три обхвата. Ох, смерть моя!
С т е п а н и д а (в ней снова включилось внимание к другому). Проходи, Груша, подруженька. Садись, чайку попьем.
Г р у ш а. За тем и пришла. Сколько ни бьюсь, такого чая делать не научилась. Соскучилась по тебе, давненько не виделись, со вчерашнего дня. Как живешь-можешь?
С т е п а н и д а. Квартиры в новом доме распределяли. Груша. Сорочкиным-то дали? А то баба десять лет на заводе, семьищи целый батальон, а все по баракам мается.
С т е п а н и д а. Из того барака всех переселили, в лом пойдет.
Г р у ш а. Давно пора… Душисто пахнет. Ты молочного сахарку не варила? Люблю с ним чай вприхлебочку. (Молчит, вздыхает.) Уже знаешь, что ли?
С т е п а н и д а. О чем?
Г р у ш а. Не угадать тебя. То ли знаешь, то ли нет. То ли говорить, то ли промолчать?
С т е п а н и д а. Ты с вареньем попробуй. Сама варила, сама ягоду в лесу брала.
Г р у ш а. И когда успела? Вроде и работы у тебя сверх головы, а и за ягодой сбегала.
С т е п а н и д а. Пуще неволи охота. Пошли-ка утречком за грибами?
Г р у ш а (вдруг слезы брызнули). Ох, Степанида! Я бы мужиков этих — плетьми, плетьми!
С т е п а н и д а (улыбаясь). Не хорошо, подруга, не хорошо…
Г р у ш а. Пойдем за грибами, ладно, да ведь нагибаться не смогу, придется на карачках ползать.
С т е п а н и д а. Зато рыжики-то, в сметане-то — самой себе спасибо скажешь!
Г р у ш а. Степушка… Прости ты меня за весть дурную… Грешен перед тобой Андриан. С другой любовь играет…
С т е п а н и д а. Да ну? И кого только ни приписывали моему Андриану… Пальцев не хватит, чтоб всех перечесть.
Г р у ш а. Правду я тебе сказала, Степанида. Черную правду. Вместе их видела.
С т е п а н и д а. Ну и я нынче не меньше как с десятком мужиков разговаривала, даже по нашему Бродвею под ручку ходила, а что из того?
Г р у ш а. Защищаешь?
С т е п а н и д а. И кого в виду имеешь, знаю. Стрелковой Анной звать, так? Андриаша мне о ее жизни рассказывал… Который год в завкоме, мало ли с кем ему встречаться приходится. Ошиблась ты, подруга.
Г р у ш а. Ну, коли так… Дай бог, чтобы так. Вон ты королева какая!
С т е п а н и д а. Какая уж королева, если за пятьдесят…
Г р у ш а (прислушивается к звукам пианино из соседней комнаты). Наталья играет?
С т е п а н и д а. Она.
Г р у ш а. Хорошо живут?
С т е п а н и д а. Хорошо. Открыто.
Г р у ш а. Умыкнет она у тебя Константина в свою столицу.
С т е п а н и д а. Ничего, и в столице жить можно.
Г р у ш а. Мелодия какая чистая… Только ведь врешь ты, Степа, врешь, что он про Анну тебе рассказывал. От женской гордости врешь…
С т е п а н и д а прикрыла глаза. Высветляется комната А н н ы. А н н а сидит, рассматривает продранные на коленях мальчишечьи штаны. Зашивает. Без стука входит С т е п а н и д а. Стоит, смотрит на А н н у. А н н а поднимает голову, медленно встает.
А н н а (растерянно). Здравствуйте…
С т е п а н и д а. Я — Пыжова.
А н н а. Знаю…
С т е п а н и д а. Член жилищной комиссии… Вы подавали заявление на квартиру.
А н н а. Заявление? Подавала… (Небольшое молчание.)
С т е п а н и д а. Штаны-то — сыну латаешь?
А н н а. Сыну…
С т е п а н и д а. Без мужа, значит, живешь?
А н н а. Без мужа.
С т е п а н и д а. И сын — незаконнорожденный?
А н н а. Отчего же… Законный.
С т е п а н и д а. Не сошлись характером?
А н н а. К другой ушел. (Недолгое молчание.)
С т е п а н и д а. Да, невеликовата комната… Сколько, говоришь, метров?
А н н а. Одиннадцать.
С т е п а н и д а. А положено девять на человека. А ты вдвоем?
А н н а. Мать еще.
С т е п а н и д а. Значит, втроем. Алименты получаешь?
А н н а. Нет.
С т е п а н и д а. Отчего же?
А н н а. Сам не додумался, судиться — стыдно.
С т е п а н и д а. А зарабатываешь сколько?
А н н а. Семьдесят.
С т е п а н и д а. Масло-то часто покупаешь?
А н н а. Какое уж масло…
С т е п а н и д а. Ревела, небось, когда к другой подался?
А н н а. Ревела.
С т е п а н и д а. Не сладко?
А н н а. Хуже смерти… (Молчат.)
С т е п а н и д а. Отваливается штукатурочка. Отремонтировала бы.
А н н а. Месяц назад мазала. Не держится.
С т е п а н и д а. Окна на солнце?
А н н а. На север.
С т е п а н и д а. Без солнца — плохо…(Ходит по комнате, а сама все Анну осматривает, будто невесту сыну выбирает.) Оттого, должно, и сырость, что без солнца. Что ж замуж не вышла?
А н н а. Не нашла, за кого. Сын… Да мать больная… На заводе работаешь да домой придешь — вдвое больше гнешься. Некогда невеститься. Да и страшно было — снова…
С т е п а н и д а. А теперь и страх прошел?
А н н а. И теперь страшно… А что мне делать, Степанида Алексеевна? Живая я, и жить мне надо. Не век же одной, без солнца и ласки, нельзя же, чтобы только сырость в жизни… Казните меня, убейте меня — вот я, слова не скажу. Но если жить оставите — нет моей вины перед вами…
С т е п а н и д а. Ты, моя касаточка, хрен с редькой не путай, я по жилищному вопросу. Пришла, посмотрела — комнатенка у тебя действительно дрянь… Ты смотри, вот она — Андрианова рубаха! А я дома обыскалась, да и только! Так, говоришь, один у тебя ребенок?
А н н а. Один…
С т е п а н и д а. А пятна на лице? И второго, стало быть, ждешь? Так я скажу — дадут квартиру. (Направляется к выходу. Входит Андриан. Молчаливая неподвижность. Степанида медленно уходит.)
Комната А н н ы меркнет. С т е п а н и д а и Г р у ш а у стола. Музыка из-за двери.
С т е п а н и д а. Наташенька, дочка, веселую сыграй, что-то сплясать охота.
Г р у ш а. Не отдать ли и моего Опенка музыке учить? Все-то он у вас под окнами отирается.
С т е п а н и д а. С Натальей поговори, она посоветует. Брось-ка, подруга, чай дуть. Давай чего поинтересней. (Входит Микола.)
М и к о л а (сразу приметил графинчик). А если бы я и дале в огороде копался? Ты чего, Степанида, перестала свекра уважать? Здорово, кума.
Г р у ш а. Здравствуй, Микола. (За дверью грохот.)
М и к о л а. Похоже — внуки с работы посыпались.
Вкатывается К о н с т а н т и н — небольшой, кругленький, тащит обломок доски. Степенно входит Н и к о л а й. Пока Н и к о л а й вынул расческу и причесался, К о н с т а н т и н успел обежать комнату, потрясти руку Г р у ш е и опрокинуть стул.
К о н с т а н т и н. Веселье? Грандиозно!
Н и к о л а й. А ты чего от меня отворачиваешься, дед?
М и к о л а. Не велико начальство.
Н и к о л а й. А не все сразу.
М и к о л а (на обломок доски). Что за образина?
К о н с т а н т и н. Это не образина, дед! Это факт!
М и к о л а. И какой только, Котька, ты дряни домой не носишь!
К о н с т а н т и н. Для впечатления, с депутатом говорить буду.
М и к о л а. Никакого матери покою! Если она депутат, так из нее жилы тянуть? Домашнее положение тоже нельзя использовать!
С т е п а н и д а. Пусть их, батя.
М и к о л а. Пусть, пусть… Пусть он лучше к отцу, если по строительному делу, а у нас тут свое… (Берется за графинчик.)
К о н с т а н т и н. Умница ты, дед! Именно к отцу!
Н и к о л а й. А мне, дед? За твое здоровье? И за твое здоровье нельзя? Олька, он со мной не разговаривает!
О л ь г а (в дверях). Пережить, конечно, трудно.
М и к о л а. Пей, кума, раз дают.
Г р у ш а. Это можно.
М и к о л а. Закусывай.
Г р у ш а. Этого нельзя. Веришь ли, Микола, на одной воде сижу.
М и к о л а. Ну?!
Г р у ш а. От простой картошки, как опара, вздымаюсь. Дверь в сарай сломала — не пролезаю. Всю мою жизнь бедствие такое! По этому самому и хожу в уборщицах. Нельзя мне с этакой комплекцией на другой работе, скажут — ворую…
Н и к о л а й. Ну, хоть закусочки дай, дед…
М и к о л а. Ты, Николка, ко мне не подъезжай. Сказано — не разговариваю. Я ведь на серьезе, друг ситный!
Н и к о л а й. Да не опаздывал я! Насочинял твой Чугунов. Я за две минуты пришел.
М и к о л а. На работу за две минуты?.. Это тебе что — на поезд, что ли? А приготовиться когда? А узнать, как печь в прошлую смену дышала? За две минуты все это успеть хочешь?
Н и к о л а й. Ну, не буду больше — сказал же…
М и к о л а. А поинтересовался, за сколько Чугунов приходит? За полчаса придет, так считает, что опоздал. Потому и мастер, что души не жалеет.
С т е п а н и д а. С песочком его, батя, с песочком…
К о н с т а н т и н. Нет, как играет, а? Наташка-то… И как я на ней женился? Потрясающе!
С т е п а н и д а. А смотрите, каких я сынов родила… Хороши?
Г р у ш а. А девку чего обижаешь?
С т е п а н и д а. Так бы и девка ничего, да умна больно. Не к добру.
О л ь г а. Ну и крепок в тебе старый уклад, мама. Сама женщина, а равенства никак не оценишь.
С т е п а н и д а. А я что говорю? Умна!
Г р у ш а. Расцвела как, Степушка, глаза блестят… Ну, и слава богу!
С т е п а н и д а. А ты что молчишь, батя? Хоть раз скажи, какова была жена у твоего сына!
М и к о л а (подошел к Степаниде, поклонился по-старому). Спасибо, Степанида… И за сына, и за внуков. И за верную жизнь твою… Низкий поклон! (Входит Андриан, стоит в дверях.)
С т е п а н и д а (заметила мужа). Вина!
М и к о л а. Андрияшка, дуй штрафную!
А н д р и а н. Я, это… Я всегда отца слушался!
К о н с т а н т и н. Батя, иди-ка сюда… Выпей одну и хватит, разговор у меня.
А н д р и а н. Хватит так хватит… Разговаривай.
К о н с т а н т и н (подает доску). Это что?
А н д р и а н. Ну… Труха, пожалуй.
К о н с т а н т и н. Это — потолок! В городской библиотеке! В которой ты десять лет к политинформациям готовишься!
М и к о л а. Котька, паршивец, чуть наливку не опрокинул!
А н д р и а н. Займемся твоей библиотекой, дай срок…
О л ь г а. Дед, ты опять на мой стол сел?
М и к о л а. Пардоню… (Телефонный звонок.)
О л ь г а. Слушаю. Да, квартира Пыжовых. К примеру, Ольга Пыжова. Да, в газете… Кого плохо воспитываю? Так… Так… Понятно. Говорю — понятно. Разберемся, товарищ. До свидания.
С т е п а н и д а. Юрка? О нем?
О л ь г а. О ком же еще? Задержали дружинники, всего лишь. Пришел на комсомольское собрание в какой-то допотопной рубахе.
Н и к о л а й. У деда спер…
М и к о л а. Без спросу?
Г р у ш а. Прут всегда без спросу, кум.
О л ь г а. Только забыли историю с баней…
Г р у ш а. А что это я про баню пропустила?
К о н с т а н т и н. Как же вы так от жизни отстаете, тетя Груша?
Н и к о л а й. Висело на бане объявление: работает с семи утра до восьми вечера. Юрка заказал в мастерской другое — за стеклом, золотом блестит, буквы, как на параде — самое шикарное объявление в городе. Утром — хохот, тетки с тазами и дядьки с вениками за бока держатся: на объявлении золотом — не работает с семи утра до восьми вечера…
М и к о л а. А что? Смех — он душу очищает.
О л ь г а. Пыжовский юмор! Про нас уже по всему городу анекдоты!
М и к о л а. А не жаль. Ты другое во внимание возьми: закрыли-таки баньку на ремонт.
О л ь г а. А теперь — рубаха! На комсомольское собрание в красной рубахе… Непостижимо! Дед, ты опять на моем столе?
С т е п а н и д а. Ну, и рубаха, ну, и что?
О л ь г а. А хотя бы то, что ему нужна характеристика в институт. И вообще незачем действовать людям на нервы!
К о н с т а н т и н. Нет, как играет, а? (Уходит к себе.)
А н д р и а н. Институт — это она верно…
М и к о л а. Верно… А чего верно? Стишки-то писать? Или что все в разные стороны — это верно?
Г р у ш а. Ну, соседи дорогие, спасибо за хлеб-соль, ко мне в гости пожалуйте… Не забудь завтра за грибами-то, постучу тебе, Степанида. (Уходит.)
О л ь г а. По тебе, дед, так вовсе учиться не надо?
М и к о л а. А это смотря чему учиться. Да и зачем смотря. Литературный институт им понадобился, стишки-рассказики… (Сердито уходит.)
Н и к о л а й. Подожди, дед… А если у него талант? (Спешит за Миколой.)
О л ь г а. Не семья — академия проблем! (Скрывается.)
Молчание. С т е п а н и д а начинает собирать чемодан.
А н д р и а н (тихо). Что делаешь, Стеша?
С т е п а н и д а. В дорогу собираю.
А н д р и а н. Юрку?
С т е п а н и д а. Тебя.
А н д р и а н. Стеша…
С т е п а н и д а. Молчи, Андриаша, не надо.
А н д р и а н. Стеша… Но я это — не собираюсь никуда…
С т е п а н и д а. Значит, решил с нами остаться?
А н д р и а н. С вами, Стеша.
С т е п а н и д а. Ей сказал?
А н д р и а н. Сказал.
С т е п а н и д а. Ничего бабу выбрал. Телом хороша, глаза чистые. Характеру не моего, но коль тебе больше пятидесяти, ей такой характер не нужен…
А н д р и а н. Казни, твое право. Так быть должно — тебя страдать заставил, теперь мой черед.
С т е п а н и д а. Полюбил ее?
А н д р и а н. Стеша… Не надо. Нельзя… У тебя прощения просить должен — прошу. Но слов этих — не надо. От них жизнь напрочь ломается.
С т е п а н и д а. Сейчас я судья тебе, и ты ответь мне по правде. Я решить должна. Я справедливо должна решить.
А н д р и а н. Стеша… Что ты хочешь решить?
С т е п а н и д а. Ты полюбил ее?
А н д р и а н. Это… Полюбил.
С т е п а н и д а. И бросил?
А н д р и а н. Бросил…
С т е п а н и д а (с укором). Как же ты так, Андриаша?
А н д р и а н. Стеша… Что же ты делаешь, Стеша?
С т е п а н и д а. Состарилась я. Детей рожать не могу. Вот-вот бабушкой стану… А с ней у тебя дети будут. Чего же тут — если окончилась моя жизнь…
А н д р и а н. Не могу… Не хочу об этом! Перестань, Стеша!
С т е п а н и д а. Разве это я… Это жизнь требует жизни. И другое понять можно — трудно тебе со мной. Слабым не дозволяла быть. Долго держался, устал… Сильным быть устал, Андриан. С ней тебе проще. Теплу обрадовался человек, заботе, благодарен тебе… Да только даешь-то ты ей то, что каждый должен иметь. А потом? Когда в ней проснется уважение к себе? Нет, Андриаша, не укрыться тебе в тихой заводи…
А н д р и а н. Стеша, там это — кончено все!
С т е п а н и д а. Кончено… А сказала она, что ребенка ждет?
А н д р и а н. Она?..
С т е п а н и д а. Не сказала, значит. Не цеплялась за тебя. С достоинством… (Андриан бросается к двери, останавливается.) Иди, иди…. (Тоном приказа.) Иди!
А н д р и а н (шагнул к двери, остановился). Нет, Стеша. Нет… Дом мой здесь… Все здесь… Нет.
С т е п а н и д а. Там любовь твоя… там ребенок родится — его воспитать надо… сына твоего…
А н д р и а н. Нет. Решил. Все.
С т е п а н и д а. Ох, Андриан… Плохое делаешь, Андриан… Простого понять не можешь… Не может мне быть жизни. Ее любишь, не меня… Никогда не просила, но сейчас прошу — иди к ней!
А н д р и а н. Нет…
С т е п а н и д а. Думаешь — благородно поступил… Зло ты поступил, Андриан!
А н д р и а н. Не могу иначе, Стеша… (Уходит.)
С т е п а н и д а. Вот и все. Вот и все… (Садится в кресло. В окне появляется Юрка, перелезает.)
Ю р к а. Лисе ее же шкура приносит несчастье. Маяковскому можно было желтую носить, а мне красную не дают. (Снимает дедову рубаху, бережно складывает, прячет в сундук.) И-го-го, поет лошадка… (Входит Микола с птичьей клеткой.) Это я так, дедушка. Хотел поудобнее поставить. (Дед молчит.) Пыль вот тут вытер… (Дед молчит.) Я вот смотрю — красивый сундук… Раньше сундуки были, теперь гардеробы. А какая разница? Тот же сундук, только на попа поставлен… (Дед открывает клетку, выпускает птиц.) Дед, ты зачем птиц выпускаешь?
М и к о л а (не стерпел). А на кой ляд мне теперь птицы?
Ю р к а. Вернулась, на наличнике сидит…
М и к о л а. На кой ляд, говорю, мне теперь птицы, когда последний внук изменником оказался?
Ю р к а. Угу. Обезьяны сидели по четыре человека в ряд.
М и к о л а. А я говорю — изменник! И отцову, и дедову делу изменник! В институт, стишкам учиться! Я всю жизнь на заводе провел, и отец твой всю жизнь на заводе, и ты… и забыть у тебя об этом права нет!
Ю р к а. Да подожди, дед…
М и к о л а. А я говорю — нету у тебя права! И ты мне перечить не смей, ибо ты против меня сморчок! Или и тебя, как Ольку, в начальники потянуло? Так у нас их и так с лишком, где одному управиться — десять мудруют и концов не найдут. Чего молчишь?
Ю р к а. Ругайся, ругайся, я слушаю.
М и к о л а. А ты мне зубы не скаль, не больно весело. Понимать должен, что такими, как твой отец, все делается. И ты сменой должен стать, как отец твой мне сменой стал. Мы — как земля. Мы навечно. Мы всех держим. Мы, друг ситный…
Ю р к а. По-своему ты судишь, дед.
М и к о л а. Всяк по-своему судит, везде правда есть. И разницы всего — там правды поболе, тут помене. И то, что для души, ремеслом не делай, оставляй для праздника. А к ученью тянет — дома учись, чем по вечерам за девками шастать!
Ю р к а. Ты не больно, дед…
М и к о л а. Я те дам не больно!
О п е н о к (в окне). Дедусь, а дедусь! (Кактус упал.) Ух, ты! Опять шмякнулся! Дедусь, а он не едет, я его уговорил, он дома остается! (Скрылся.)
М и к о л а. Чего такое?.. Опята всякие… На наличник, говоришь, уселась? Точно, ягода-малина, сидит… (Торопливо уходит, подставляет снаружи лестницу, лезет за птицей. Юрка включает транзистор.)
М и к о л а (в окно). Однако же, когда я на верхотуре, ты эту машину не включай. Я человек старообычный, моя мышца такого не выносит… (В транзисторе говор последних известий.) Оно, конечно, можно и за девками, потому как дело молодое… (Джаз.) Юрко, а Юрко! Ты в сам-деле не едешь? (Снова речь.) Пока говорят — нормально, а вот как зоопарк этот — так жуть по коже… Ну-ко, милочка, ну, красавица, иди-ка, иди сюда… Ага, далась, голос мой признала. А може — лысину, лысина у меня приметная… (Джаз. Дед спускается.)
Ю р к а. Рубашку — нельзя. Джаз — можно… Это почему же мне дедову рубаху надеть нельзя?.. (Входит Микола.)
М и к о л а. Ты чего, Юраш? Ты чего, внучек?
Ю р к а. Вышел сейчас… Леса, небо… В груди сжало. Уеду — потеряю. Другим стану, другое любить буду. А я хочу это любить… Дед… Ох, как душу тянет что-то…
М и к о л а. Ничего, Юраш, ничего. Это значит — душа живая.
Ю р к а. Дед, пошли в разбойники?
М и к о л а. В разбойники-то? Так ведь, ягода-малина, кроме самих себя, пугать некого. Ишь, запела… Слышь, Юраш? Поет!
Ю р к а. Ей что — в клетке больше нравится?
М и к о л а. Может, и больше, нам то не ведомо.
Ю р к а. Спой песню, дед…
М и к о л а. Это можно. Какую тебе?
Ю р к а. Русскую, дед…
М и к о л а (покашлял, помолчал, плечи выпрямил).
Эх, дубинушка, ухнем…
Эх, зеленая, сама пойдет,
Сама пойдет…
Стой-ко… Мы тут бушуем, а мать в кресле отдыхает.
Ю р к а. Мать? (Подходит к креслу.) Мама… Мама, ты спишь? Дед!..
М и к о л а. Что? Что, Юраша?
Ю р к а. Дед!..
М и к о л а. Ну, ну… Степушка… Степанида! Господи боже, померла…
З а н а в е с
Картина вторая
После смерти Степаниды прошло несколько месяцев. Те же вещи стоят в комнате, но что-то неуловимо изменилось. Будто оголилось все, лишилось теплоты — вещи, если и не умерли, то замкнулись в себе.
В комнате Ю р к а. Входит М и к о л а с маленьким деревянным корытцем — рубит капусту.
Ю р к а. Дед… По-другому у нас стало, чувствуешь?
М и к о л а. А как же, Юраш… Человек из жизни ушел. Пустота, значит, на том месте, где этот человек был. То светило солнышко, а то солнышко погасло. Не сразу пустоту задвинешь да согреешь.
Ю р к а. Дед… Мать необыкновенная была, правда?
М и к о л а. Какой нужно быть, такой и была. Я вот гляжу — мелкий встречается народ. Даже непонятно. Зачем, думаю, ты себя не ценишь? Зачем юлишь? Или пузо вперед, нос кверху — зачем? Обидно. Человек цвести должен. Красотой своей на радость людям открываться. Вот мать и была такой — до последней минуты цвела. Красиво жила Степанида.
Ю р к а. Три месяца прошло… А кажется — уехала и вот-вот вернется. Вернется, и все.
М и к о л а. Живой она среди нас осталась.
Ю р к а. Вещи по-другому смотрят… А вещи могут страдать, дед?
М и к о л а. А как же. К другому вот только на руки не прыгают. Как котята, точно. А от кого — хвост подожмут и глаз в сторону — не поправился, значит. Вот и выходит — и любить могут, и страдать тоже. (Входит Андриан с мешком капусты.)
А н д р и а н (сваливает мешок на пол). Капусты уродилось нынче — беда, девать некуда. Юрка, там еще мешок, втащи поди. (Юрка уходит.)
М и к о л а (сел, было, на Ольгин стол, но передумал, устроился, перевернув стул набок). Кабы не дождь, во дворе бы рубить можно. Из кухни-то Наташка совсем выгнала — капусты видеть не может. Поперечный, должно, будет малый!
А н д р и а н. Может, и девка, кто знает.
М и к о л а. Может, конечно. А на поверку все одно — ты, Андриашка, в деды переходишь.
А н д р и а н. Да мне не к спеху…
М и к о л а. Либо бороду отпустить? Как по нонешней моде — прадедам борода положена? Эх, жаль, Степанида внуков не дождалась — уж мы бы это событие с ней отпраздновали! (Возвращается Юрка.)
Ю р к а. Хрустит… А, дед? По-твоему, как капуста хрустит?
М и к о л а. А снежно, с морозцем…
Ю р к а. И морозцу градусов пять…
М и к о л а. Пять мало. В хорошей капусте к десяти должно быть.
А н д р и а н. Чего-то ребята стали поздно приходить. Будто в гостиницу на ночевку являются.
М и к о л а. Не греет, видать.
А н д р и а н. Дом не раззорился бы…
М и к о л а. Дом любовью держится… (Входит Ольга.)
О л ь г а. Приветствую… Как капуста — всю убрали?
А н д р и а н. Последнюю срезал, а закладывать не во что.
О л ь г а. В хозяйственный кадушки привезли. Юрка, сбегай, купи. Сдачу вернешь, а то у тебя привычка всю улицу мороженым кормить, мальчишек попрошайничать приучаешь. Матери такое не понравилось бы… Обед скоро?
А н д р и а н. Сейчас, дочка, соберем…
О л ь г а. Кроме тебя, этим заняться некому? Опять Наталья пыль не вытерла…
М и к о л а. Делов-то… Возьми да вытри.
О л ь г а. Кажется, это ее обязанность. На мне магазины и стирка. В нормальной семье каждый должен выполнять то, что ему поручено. Юрий, ты почему не пошел в клуб? У брата лекция, а тебе безразлично.
М и к о л а. А мы с Юркой ее, лекцию то есть, наизусть запомнили. Николай дюже перед зеркалом старался.
О л ь г а. Зачем так мелко рубишь, дед? Мать крупную капусту любила.
Ю р к а. Мелкую…
О л ь г а. А я сказала — крупную.
Ю р к а (яростно). Мелкую!..
А н д р и а н. Вы чего, вы чего? Это — по-тихому нельзя?
М и к о л а. Юраш… Подь сюда. Слушай сказочку. Жил-был царь-дурак. И был у него министр — еще дурее. Послал раз царь министра дрова колоть. Наколи, говорит, столько, чтоб доверху было. Пошел министр. День его нет, два его нет, год его нет. А как второму году минуть, является. Вели, говорит, царь, казнить. Все леса на дрова перевел, а доверху одного аршина не дотянул. А как ты колол, — спрашивает царь, — крупно? Крупно, батюшка-царь. Ну и дурак, говорит царь, мельче-то — больше будет!
О л ь г а. Филиал дома народного творчества… А почему света нет? Дед, ты заплатил за электричество?
А н д р и а н. Вечер и при свечах посидим…
О л ь г а. Дождались, пока отключат? А при матери всегда было вперед заплачено. (Наташа вносит обед.) Опять котлеты?
Н а т а ш а. Биточки.
О л ь г а. Изобретательно.
А н д р и а н. А может, подождем, пока все придут?
О л ь г а. В нашем доме обедают в семь. Я не думаю, что после смерти матери нужно нарушать это правило.
Ю р к а. Не смей больше говорить о матери! Не смей о ней говорить!..
А н д р и а н. Ребята… Давай за стол, давай…
Молча садятся за стол.
О л ь г а. Тебе не кажется, папа, что прежде, чем выйти замуж, нужно научиться хотя бы жарить котлеты?
Н а т а ш а, заплакав, кинулась в свою комнату.
М и к о л а. Эк тебя… Похвалила бы лучше, чем этак в лоб. Глядишь, и легче бы пошло.
О л ь г а. Папа, котлеты плохие?
А н д р и а н. Ну, плохие…
О л ь г а. Так почему же я должна говорить, что они хорошие? (Уходит.)
М и к о л а. А ты куда?
Ю р к а. Уполномочен купить бочку… (Уходит.)
М и к о л а. Пообедали…
А н д р и а н. Каждый день что-нибудь…
М и к о л а. Видать, в Степаниде дело было. Умела, к каждому подход знала… А теперь вразнобой пошло. Человека нет, которому бы охотой подчиниться можно.
А н д р и а н. Батя… Мне бы об одном деле сказать тебе. Может, в самый раз сейчас… Или потом… Ладно, в другой раз… (Торопливо ушел.)
М и к о л а. Разбежались… Спринтеры! Наташа… Поди сюда, дочка. (Наташа выходит.) Посиди… А то чего в комнате одной… Ну, чего молчишь?
Н а т а ш а. Боюсь…
М и к о л а. Меня? Ольки?
Н а т а ш а. Нет… Другого.
М и к о л а. Ага… Понятно. Степанида по первому разу тоже опасалась. Так что это явление обычное и вполне даже благополучное. Все, дочка, как по-писаному будет.
Н а т а ш а. Дедушка… Я очень вам не нравлюсь?
М и к о л а. Эко… Хватила! Коли бы не нравилась, разве бы так с тобой говорили? Да и не заведено у нас такого — другого хаять. Константин по любви женился, ты по любви замуж вышла — какой может быть разговор?
Н а т а ш а. Не умею я… У нас дома по-другому было.
М и к о л а. Не умеешь — научишься. Главное — не робей. А еще того главнее — повеселее смотри. Ты поначалу-то на крыльях летала, музыка да песни… А теперь что же?
Н а т а ш а. Как же, дедушка Микола? Траур ведь…
М и к о л а. Мы не так понимаем, девушка. Хороший человек — в памяти остается. Боль в душе — пострадай, поплачь. Отпустила боль — живи свободно, улыбайся, радуйся…
Н а т а ш а. Мамочку жалко… Степаниду Алексеевну… Как вспомню… За гробом чуть не весь город шел… На заводе гудки гудели — будто государственного человека провожали…
М и к о л а. Это ты верно. Она с душой ко всем… Любили ее. Ну, ну… По два раза на вечер плакать — не много ли? Мне правнук веселый нужен. Иди-ка, сыграй чего. По душе чего-нибудь.
Н а т а ш а уходит к себе. Входит К о н с т а н т и н.
К о н с т а н т и н. Дед… Чего у нас?
М и к о л а. Тише…
К о н с т а н т и н. Играет, а? И как я на ней женился? А, дед?
М и к о л а. Жениться — не велик стих. С работы мимо цветочного ларька ходишь? Ходишь. Мог бы сообразить.
К о н с т а н т и н. Верно, дед! Дед, ты — ни слова! Я — сейчас! (Кидается к двери, едва не сбивая с ног входящую Грушу.) Миль пардон, мадам!.. (Скрылся.)
Г р у ш а. Тю, минометный… Чуть ношу не выронила! Хозяйка-то дома?
М и к о л а. Сейчас, кума… (Идет к двери.) Ольга!
Г р у ш а. А вы чего в темноте, соседи? Али отрезали? Сердитый дядя тут порядок сегодня наводил. Видать, с женой не ладит.
М и к о л а. Бывает, и с похмелья серчают, и по другим причинам. (Пропустив Ольгу, выходит.)
Г р у ш а. Вот… Настирала вам, накрахмалила, выгладила. Все, как Стеша, покойница, любила.
О л ь г а. Спасибо. Положите на стул. Сколько я вам должна?
Г р у ш а. Ты что, девка? За деньги я, что ли?
О л ь г а. Нет, как же… Вы труд вложили. Всякий труд оплачиваться должен. Возьмите.
Г р у ш а. Степушка подруга мне была задушевная… Упокой, господи, ее душу.
О л ь г а. Между прочим, мать партийная была, а вы молитесь.
Г р у ш а. Не молюсь я, девушка… Тоскую.
О л ь г а. Я, наверно, мало вам… Вот, пожалуйста. Столько хватит?
Г р у ш а. Ну, чего ты, чего ты в меня этими бумажками тычешь?..
О л ь г а. Ну, если вы так решительно отказываетесь…
Г р у ш а. Не по-ладному у тебя получилось…
О л ь г а. Напрасно вы, тетя Груша, обижаетесь. Я хотела как лучше.
Г р у ш а. Ох, девушка… И сделать добро, и принять добро — уметь надо. А то жизнь-то голая будет.
О л ь г а. Ну, хорошо, хорошо, тетя Груша, Там в коридоре узел — я все грязное приготовила. Только, пожалуйста, простыни крахмальте не так туго.
Г р у ш а. Экая ты… Да нет уж… Управляйтесь сами. (Ушла.)
О л ь г а. И деньги — не так, и без денег — не так. Теперь и это на меня. (Раскладывает белье. Входит Юрка.) Ну, купил?
Ю р к а. Купил.
О л ь г а. Большая?
Ю р к а. Двухместная. Мне надоела эта прачечная.
О л ь г а. Что это значит?.. Дед! Пойди сюда! (Появляется Микола.) Объясни, пожалуйста, что это такое.
М и к о л а. Палатка, что ль…
Ю р к а. Мы с дедом решили спать в саду. Верно, дед?
М и к о л а. Ась? Верно, конечно. Воздух там… Только вот радикулит, правда…
О л ь г а. Это все, что ты можешь сказать по этому поводу?
М и к о л а. Не шуми, внучка. Охота ему в саду, пусть будет в саду. Эка беда. Ты, Юраш, сенца у Груши попроси, подстели потолще.
Ю р к а (Ольге). А ты говоришь! Дед — он понимает! (Уходит.)
О л ь г а. Вместо того, чтобы потребовать порядка, вы все ему потакаете. Такие вещи добром не кончаются.
М и к о л а. Порядок-то у тебя больно куцый. На кухне такой порядок хорош, а человеку в нем скушно.
О л ь г а. Довольно странно ты рассуждаешь, дед. Если вместо партийной дисциплины всем позволить жить в палатках…
М и к о л а. Да на здоровье! Пусть дышит, как нравится. Кому от этого плохо?
О л ь г а. Если каждый начнет жить, как ему нравится…
Входит Н и к о л а й.
Ну, как у тебя? Почему так рано? Лекция состоялась?
Н и к о л а й. Не совсем.
О л ь г а. А точнее?
Н и к о л а й. А точнее — пришел один человек. Старушка, такой симпатичный мухоморчик.
О л ь г а. Тебе, кажется, смешно? Объявление написано?
Н и к о л а й. Написано.
О л ь г а. Вход свободный — сказали?
Н и к о л а й. Сказали.
О л ь г а. После лекции кино — знали?
Н и к о л а й. Знали.
О л ь г а. Чего еще людям надо, удивляюсь! Открыли совершенно новый клуб… Вот что получается, Микола Степаныч, когда дело пускается на самотек!.. В профкоме был?
Н и к о л а й. Зачем?
О л ь г а. К примеру, затем, чтобы обязать! Такой интересный материал, безобразие…
Н и к о л а й. Олька, а зачем эта лекция? Разве люди не знают, что хорошо и что плохо?
О л ь г а. Ну, когда ты философствуешь, я затыкаю уши. Твоя задача не в том, чтобы сообщить людям этическую новость, а в том, чтобы активизировать положительное начало.
М и к о л а. Активизировать… положительное начало… По-русски уж и не говорят… Куда ты его сманиваешь? Зачем?
О л ь г а. Ну, не век же ему в сталеварах, дед!
М и к о л а. Вона чего…
О л ь г а. Человек расти должен, проявлять свои способности… Пусть пока на общественных началах, покажет себя, привыкнет с людьми дело иметь. А там посмотрим. Для начала можно инструктором в аппарат комсомола. Кадры из рабочих всегда нужны.
М и к о л а. Тебе кадры из рабочих нужны? Галочка нужна?.. Ты человеку жизнь не ломай! По призванию человек должен жить, а не по выгоде. Кадры из рабочих… Все мы рабочие! Счастье — свое дело делать. Бабе изменить — и то жизнь кривится, а делу изменишь — всю жизнь сломаешь, все не во вкус будет! И ты это прекрати!
О л ь г а. Ну, я знаю, что делаю.
М и к о л а. Знаешь, говоришь? А как там человеку на новом месте будет, лучше или хуже — ты знаешь? И месту как от того человека будет, — чтоб не запаршивело место от твоих перестановок… Об этом подумала?
О л ь г а. Не один ты умный, дед. И нечего заранее Кольку хаять, не боги горшки обжигают, научится. Твой друг Григорий Борисович подручным у тебя был, а сейчас? И другим дорога не заказана. Юрка в Литературный институт пойдет, писателем станет. Константин инженер, я в газете пока, а Кольку со временем на партийную работу выдвинут… Вот это семья!
М и к о л а. Ни меня, ни отца ты, понятно, за власть не считаешь…
О л ь г а. А вот проявите активность…
М и к о л а. А у мартена стоять Наташку пошлем… Ты, Колька, мое мнение слышал? Николай. Слышал… Микола. Вот и гляди… (Ушел.)
Н и к о л а й. А он прав, а?
О л ь г а. Смотри, я тебя не неволю. Только дружки твои институты пооканчивали, кто инженер, кто врач… Когда встречаешься — не обидно?
Н и к о л а й. Когда как… Смотрят с сожалением. Ну, как тебе сказать? Как на неинтересного человека смотрят. Или как на неудачника. Заедает, конечно. Раз поговорили — внушил, теперь на другую сторону переходит. Но сам понимаю — кулак не доказательство…
О л ь г а. Я тебе говорю, как действовать нужно. Сейчас на другую сторону переходит, а то будет с другой стороны к тебе бежать…
Н и к о л а й. Не знаю…
О л ь г а. Пока ты ничего не теряешь. Я же не предлагаю тебе с работы уходить. Не понравится — твое дело. А если во вкус войдешь… Ну, тогда и поговорим.
Н и к о л а й. Оля, давай к матери на кладбище сходим, цветов отнесем.
О л ь г а. Ну… Можно и сходить… А она не любила меня, Колька.
Н и к о л а й. Мать не любила?..
О л ь г а. Все вы стихийные — дед, Юрка, отец… Да и ты с Константином… Думаешь, в тебе этого нет? Пыжовщины этой самой? Просто она в тебе случая ждет, только и всего. Но это обречено — ваша стихийность. Что из того, что Юрка надел красную рубаху или устроил из бани посмешище для всего города? Нет, современно другое. Дисциплина, подчинение необходимости… Я это рано почувствовала — время.
Н и к о л а й. А мать тут при чем?
О л ь г а. Надо по-другому, если хочешь что-то значить. Не выходить из рамок… Мать не признавала этого. Она презирала меня. Она даже умерла — как Юрка надевает красную рубаху!..
Н и к о л а й. Что с тобой? У тебя руки дрожат…
О л ь г а. Коля… Через десять лет я буду первым человеком в городе. Клянусь…
Н и к о л а й. Ты так этого хочешь?
О л ь г а. Хотеть? Я — буду!
Н и к о л а й. Ну, если тебе так нужно…
О л ь г а. Мне? Почему мне? Это нужно другим! Таким, как ты, в первую очередь!
Н и к о л а й. Ты знаешь, что нужно другим?
О л ь г а. У меня бы не стали по полгода кинотеатр ремонтировать, если дела на неделю. Водопровод проводили — дорога второе лето разворочена… Либеральничает ваш Григорий Борисович! И таких номеров, как сегодня с тобой, не будет, у меня не почирикаешь…
Н и к о л а й. Дед ведь тоже дело говорит.
О л ь г а. Дед… Устарел он давно, твой дед! (Входит Виктор.)
Н и к о л а й. А, Виктор… Слушай, тебе нужна лекция о моральном облике?
В и к т о р. Я помню, после одной такой лекции мне захотелось снять фуражку с постового милиционера. Пять минут мне казалось, что это ни с чем не сравнимое удовольствие… Привет!
О л ь г а. Здравствуй.
В и к т о р. К сожалению, совершенно не изученный вопрос: влияние лекций на мелкое хулиганство. А с чего тебя заинтриговала эта проблема? А, забыл — у тебя общественная нагрузка. Будешь произносить слова и когда-нибудь тебе за это начнут начислять зарплату. Я лично завидую тем, у кого есть возможность молчать.
О л ь г а. Твой очередной афоризм?
В и к т о р. Ответственность произносящего слово… Эта ответственность давит меня постоянно, как атмосферный столб. Газета оценивает сравнение?
О л ь г а. Да. Как весьма посредственное.
В и к т о р. Только, потому, что за словом ты не увидела крика души. Я пришел рассказать вам одну историю. У нас в школе шквал лекций о любви. Шестнадцатилетняя девочка рассказывает перед классом, как надо любить, С большими цитатами из классической литературы. В присутствии меня и директора школы Марии Кирилловны. Я говорю: «Мария Кирилловна, мне кажется, что классу интереснее услышать на эту тему живой рассказ. Вы расскажите о том, как любили вы, а я расскажу о том, как люблю я…»
О л ь г а. Что?..
В и к т о р. Именно это она и сказала. И даже выскочила из класса.
О л ь г а. И ты… И что ты?
В и к т о р. А я сказал им, что моя любовь началась в пятом классе. Они встретили это с большим одобрением…
О л ь г а. Представляю!
Н и к о л а й. Ребята, меня, кажется, дед зовет…
В и к т о р. Ну, куда, куда? У нас теоретический разговор… Я сказал им, что после этого прошло чуть не двадцать лет, а мы не женаты. «Почему?» — робко спросил кто-то. «Вы живете в разных городах?» — спросил другой. — «Нет, мы живем в одном городе, — сказал я, — и можем видеть друг друга каждый день. Наши семьи не враждуют, жилплощадь есть, третьи лица не вмешиваются в наши отношения, но…» — «Так почему же?» — воскликнули они. — «Я не знаю, почему, — сказал я, — но так есть, и это тоже любовь, и не пугайтесь, когда ваша любовь не будет такой, как в кино». Они сидели сосредоточенные. Они думали. «А знаете, почему Мария Кирилловна рассердилась и ушла? — спросили они. — Потому что ее оставил муж, он ушел к другой…»
О л ь г а. Ее муж работал у нас в редакции.
В и к т о р. А это верно, что она била у вас графины?
О л ь г а. Верно.
В и к т о р. Ребята знали и об этом… А она выступала перед ними с беседами о достоинстве женщины. И я понял, что все ее лекции на темы морали были мелкой местью сопернице, и я понял, что, по сути дела, эти лекции аморальны…
О л ь г а. Частный случай. Та же Мария Кирилловна пыталась объяснить твоим ученикам совершенно правильные общие положения.
В и к т о р. Все дело в том, что эти положения статичны. Поэтому они рассыпаются при первом столкновении с жизнью. Мы совершаем преступление, когда учим человека схеме. Его надо учить другому. Его надо учить мыслить.
О л ь г а. Однако существуют проверенные и установленные обществом нормы поведения. Не знаю, как где, но в нашей семье их не нарушают.
Н и к о л а й. А что теперь с теми, которые у вас работали? Розочка и Эм Эн Котлов, так?
О л ь г а. Они у нас больше не работают.
В и к т о р. Они ушли добровольно?
О л ь г а. Разумеется. Им было предложено сохранить свои семьи, но они подали заявления об увольнении. Говорят, они сейчас работают на строительстве.
В и к т о р. В многотиражке?
О л ь г а. Нет. Каменщиками.
В и к т о р. А ты знаешь — я их уважаю.
О л ь г а. Ты всегда искал романтизм не там, где он есть..
В и к т о р. Слушай… Так это на них ты получила повышение?
О л ь г а. Ну, знаешь!.. (Стремительно ушла.)
Н и к о л а й. Зачем ты ее дразнишь? Опять месяц не будете разговаривать.
В и к т о р. Месяц не разговаривать — не страшно. Страшно, когда человек не больше, чем семьдесят килограммов коллоида.
Н и к о л а й. А вот я сопротивляться не умею. Говорят — делаю, просят — иду. В детстве, знаешь, на что меня уговорили? Ларек грабить. Хорошо — атамана в тот вечер за двойку выпороли и дома заперли… Все Олька. Нужны кадры из рабочих. Нужно — пошел. Думал, если у мартена справлялся, то уж тут-то…
В и к т о р. А ты не бойся, ты пробуй. И так, и этак… Потом сам увидишь, что нужнее.
Появляется К о н с т а н т и н с охапкой цветов.
К о н с т а н т и н. Привет, лопухи! (Проходит в свою комнату.)
В и к т о р. Я думаю иногда: спокойно бы… на Ольке жениться… На озеро Чебаркуль окуньков ловить… Название-то какое — Чебаркуль! Так и видишь, как рыба плеснула и в прозрачную глубину ушла… Просто бы, а?
Н и к о л а й. Иногда, говорят, получается.
В и к т о р. Ладно, пойду грехи замаливать. (Уходит. Появляется Андриан.)
А н д р и а н. Сидишь?
Н и к о л а й. Сижу…
А н д р и а н. Курить есть?
Н и к о л а й. Курить вредно, батя.
А н д р и а н. Правильно, сын.
Н и к о л а й. Дай-ка и мне…
Сидят, курят. Высветляется комната А н н ы. А н д р и а н и А н н а смотрят вслед ушедшей Степаниде.
А н д р и а н. Зачем… Зачем она это — приходила?
А н н а. Кто?
А н д р и а н. Жена моя…
А н н а. Она не как жена. Она как комиссия.
А н д р и а н. Какая комиссия?
А н н а. Я заявление на квартиру писала… (Молчание.)
А н д р и а н. Это… Она — знает? (Молчание.)
А н н а. Андрюша… Что же ты не подойдешь ко мне, не скажешь ничего?
А н д р и а н. Устал я, Анна… Худо мне.
А н н а. В деревню бы поехать… Когда маленькой была, у бабушки гостила. Озеро рядом, вода, как хрусталь, уха сосновыми шишками пахнет. Грибы нанижешь на прут — над костром печешь, сахару не было — землянику ели… Андрюша, земляники бы…
А н д р и а н. Анна… Кончать нам надо. Анна. О чем ты?
А н д р и а н. Не могу я, Анна. Расстанемся давай.
А н н а. Вот ты о чем…
А н д р и а н. Больше тридцати лет с ней прожил. Горе и радость пополам. В войну, без меня, детей сохранила. Дом вела, будто государством правила — с толком. И вот теперь… Как же я смогу, Анна?
А н н а. А я думала — любишь меня…
А н д р и а н. Была бы она, как ты, молодой, — ушел бы. А нынче не по-равному. Плохо.
А н н а. А я думала, что любишь…
А н д р и а н. Не в словах дело. Мне уж вроде стыдно эти пустые слова произносить. Хорошо было с тобой. Молодость вернулась… Анна, если бы я был один! Анна. Ладно. Иди.
А н д р и а н. Отпускаешь?.. (Анна не отвечает.) Отпускаешь… Не больно, выходит, нужен!
А н н а. Гордости сколько в вас недоброй… Ну, иди, что ли!
А н д р и а н. Анна…
А н н а. Не тяни душу, уходи, Андриан.
А н д р и а н. Ну, коли так… (Комната Анны меркнет. Николай и Андриан.) Ну, коли так…
Н и к о л а й. Ты о чем, батя?
А н д р и а н. Лучше это — закидушкой, на ночь, кашу пшенную облить молоком, в капроновую сетку и в это — в озеро… Да чтоб ночка была ненастная. Чем хуже погода, тем лучше клюет — нрав у налима непутевый. А можно и не молоком, можно конопляным маслом — дух сильнее…
Н и к о л а й. И чего все о рыбе? Хоть топись.
А н д р и а н. А вот карп — тот на распаренный горох берет. Хитрая штука — карп. Осторожный, думает много. Однако же — и на пиявку может. И это — на жмых… И на картошку. Картошку немного подсолить…
Н и к о л а й. А дальше?
А н д р и а н. Что дальше, сын?
Н и к о л а й. А дальше, дальше что?
А н д р и а н. Это… Женюсь я, Колька…
З а н а в е с