В Таллин я выехал на своей машине с прицепом. Надо было привезти Марво и его компании кое-какие химикаты, чтобы они дальше могли сами спокойно работать. Впрочем, ничего запрещенного и даже подозрительного у меня в прицепе не было, поэтому я чувствовал себя совершенно спокойно. Под Псковом я заехал к фермеру за прополисом для другого знакомого. Я ему почти всегда по пути в Таллин, если был на машине, бесплатно привозил прополис. Так было надежнее — чтобы знакомые таможенники пребывали в уверенности, что ничего более ценного и подозрительного я через границу не вожу. На этот раз я загрузил в прицеп несколько мешков этого продукта — всего 200 кг.

Я специально подгадал, чтобы к моему приезду на Печорскую таможню там дежурил мой приятель Антон. Но из-за пробок на дорогах немного опоздал. Его смена заканчивалась в 8 часов вечера, а я добрался до таможни лишь в начале девятого. Оставив машину на стоянке, я добежал до пропускного пункта, надеясь застать Антона, но там сказали, что он только что уехал домой. Теперь мне оставалось либо ждать три дня, когда заступит на дежурство Антон, либо проходить таможню самому, без дружеской поддержки.

Терять время просто так было жалко — дел и в Таллине, и в Москве на ближайшее время у меня было предостаточно. Поэтому я решил попробовать на этот раз обойтись без Антона, тем более что ничего запрещенного не вез. А если повезет, размышлял я, может, удастся еще с кем из таможенников подружиться — полезных связей много не бывает.

Я подошел к стойке, куда подают на оформление документы, и заговорил с сидевшим за стеклом таможенником — вроде как советовался. Еду, мол, по личным делам, везу кое-какие химикаты для домашнего хозяйства, можно ли это все оформить по упрощенному порядку. Инспектор поговорил со мной очень доброжелательно, дав понять, что по мелочам придираться не будет. Тогда я вернулся за машиной и заполнил декларацию, написав, что везу только личные вещи, стоимость которых не превышает 2500 рублей.

Но когда я вернулся к стойке ее отдать, там ко мне сразу подошли двое молодых мужчин. Показав какие-то удостоверения, они попросили пройти с ними. Незнакомцы проводили меня в кабинет, где стало ясно, что в этот день я в Эстонию точно не попаду. Вслед за мной в кабинет зашли еще какие-то люди, после чего мужчины расположились за столом, достали какие-то бумаги и попросили меня достать все из карманов и сумки.

Я не скрывал удивления, поскольку и вправду не понимал, что они хотят у меня найти, но ни с чем не спорил. Случайная ли это проверка или нет, мне в тот момент оставалось только гадать. Но я знал, что в любом случае возражать и протестовать смысла нет, и потому держался дружелюбно и старался помочь незнакомцам, чем мог.

Собравшиеся с интересом рассматривали все, что я выкладывал на стол. Поскольку я вел довольно кочевой образ жизни, то всяких мелочей, необходимых в дальней дороге, у меня в сумке всегда было много. Аккуратно все разложив, мужчины их по очереди перебрали и, вертя каждую вещь в руках и вслух описывая внешний вид, начали составлять опись. Среди прочего они достали и баночку с витаминами, аккуратно пересчитав таблетки. Все это внесли в протокол, который я подписал, а затем попросили пройти для осмотра моей машины и прицепа. Там тоже переписали все, что было в багажнике и прицепе, и вернулись в ту же комнату, после чего стало ясно, что у присутствующих ко мне особый интерес.

В кабинете, когда мы вернулись, сидел какой-то мужчина, который, когда мы все снова расположились, сообщил, что теперь он сделает экспресс-анализ на наркотики кое-каких обнаруженных у меня веществ. Незнакомец, попросив смотреть всех внимательнее, выбрал одну таблетку из моих витаминов, которые по-прежнему лежали рассыпанными на столе, и приложил ее к тест-прибору. Через несколько секунд один из индикаторов — с подписью «героин» — изменил цвет с прозрачного на ярко-синий. После этого оперативник торжествующе продемонстрировал свой аппарат всем остальным в комнате и принялся задавать мне обычные в таких ситуациях глупые вопросы — мол, моя это таблетка или нет, признаю ли я, что ее взяли из моих вещей, употребляю ли наркотики, и прочую ерунду. Я давал ему такие же дурацкие ответы — что ничего не знаю, ничего не понимаю, стараясь изобразить еще большее, чем прежде, недоумение.

Главное, как я уже решил в тот момент, было себя ничем не выдать: спокойно продолжать играть в этой комедии отведенную мне роль и вести себя как можно глупее, чтобы оперативники не заметили своей же ошибки, в которой теперь было мое единственное спасение. Таблетка, которую они взяли для экспресс-анализа, была не моя. Она появилась среди витаминов за то время, пока мы ходили осматривать мою машину. Заметил я это почти сразу, как мы вернулись в кабинет, но успел сообразить, что виду лучше не подавать. Дело в том, что все мои витамины были желтого цвета и овальной формы. И в первом протоколе, который и я, и все остальные уже подписали, это было указано, как и точное количество моих пилюль, которые аккуратно пересчитали. Эта же таблетка мало того что была лишняя, так и сильно отличалась по виду — белая и цилиндрической формы.

Если бы оперативники обратили на это внимание, они, конечно, здесь же и переписали бы протокол. Пока они были полными хозяевами положения и могли делать, что хотят. Но мне помогать им, естественно, не хотелось. Уже было понятно, что в тюрьму меня отправят по-любому — хоть с такими документами, хоть с другими. Наркотик-то мне уже подсунули. Так что теперь мне надо было думать лишь о том, как в тюрьме надолго не задержаться. И надеяться оставалось лишь на суд, который, естественно, должен был заметить, что никаких наркотических таблеток у меня, согласно протоколу, при задержании не было. Потому я возмущаться и спорить не стал, все остальные документы подписал и со спокойной душой отправился в камеру, откуда меня наутро перевезли в следственный изолятор в Псков.

Через день меня отвели к следователю, который сообщил, что я арестован, причем по обвинению не только в контрабанде наркотиков, но еще и в нарушении таможенных правил. К моему изумлению, причем совершенно искреннему, прополис, который я возил из России своему приятелю в Таллин, чтобы изображать из себя мелкого коммерсанта, оказался товаром совсем не таким заурядным, как я полагал. Следователь объяснил, что обнаруженные у меня 200 килограммов этого продукта экспертиза оценила в 600 тысяч рублей, то есть почти в 20 тысяч долларов. Столько, как выяснил следователь, стоит прополис в крупных торговых компаниях. Ну а поскольку я в декларации написал, что вез только личные вещи, стоимость которых не превышает 100 долларов, то это сочли преступлением.

Впрочем, обвинение в нарушении таможенных правил меня больше позабавило, чем напугало. Про себя я лишь посмеялся, что по невежеству выбрал для своего истинного бизнеса столь дорогое прикрытие. Хотя, думал я тогда, если меня и осудят за прополис, это будет не так уж и плохо. Для властей я все равно останусь коммерсантом, связанным с таким мирным и полезным делом, как пчеловодство. Ну а что с декларацией немного напутал — так ничего страшного, с кем не бывает. В России такие порядки, что всем, кто пытается заниматься бизнесом, так или иначе иногда приходиться их нарушать. И наказать меня за прополис по закону могли лишь штрафом.

По поводу же таблетки с героином я особо не беспокоился. Документы, из которых понятно, что ее мне подкинули, уже были подшиты в уголовное дело, и оставалось лишь подождать, когда они попадут в суд. Там уже ничего в них не исправишь, и меня, как я рассуждал, по этому обвинению точно оправдают. Следователю про оплошность оперативников я тоже ничего не говорил, чтобы он не подменил бумаги. Это было вполне в его власти. Сам же следователь в протоколы особо не вчитывался и мне особо не докучал.

Я поначалу терялся в догадках, где и как я мог проколоться. С одной стороны, не было никаких сомнений, что на Печерской таможне задержали меня неслучайно — оперативники там явно меня уже ждали в тот день. Значит, они знали, когда и куда я выехал из Москвы и что я занимаюсь чем-то незаконным. Но, с другой же стороны, вели себя оперативники и следователь очень странно — подсунули мне зачем-то таблетку с героином, причем совершенно бездарно, да вдобавок уличили в такой ерунде, как незаконный провоз прополиса. Из этого следовало, что про мои дела с Марво и производство экстази, они, похоже, не в курсе. Иначе разговор пошел бы совсем другой.

Прояснилось все уже на следующий день, когда после допроса у следователя ко мне в тюрьму пришли двое оперативников, те самые, что встретили меня на Печерской таможне, когда я отдавал декларацию. Они оказались сотрудниками Северо-Западного управления российской пограничной службы.

Долго ходить вокруг да около оперативники не стали и сразу заявили, что знают обо мне все. Что я уже несколько лет регулярно приезжаю в Россию и почти всегда возвращаюсь в Эстонию с какими-то товарами — то на грузовике, то на своем «мерседесе» с прицепом. Причем свой груз в декларациях я неизменно указываю как личное имущество, цена которого не превышает 2500 рублей. А границу пересекаю только в те дни, когда на российской таможне дежурит одна и та же смена.

«Странное у вас личное имущество, — многозначительно и вместе с тем ехидно изобличали меня оперативники. — Чуть ли не каждую неделю возите его через границу полными грузовиками и прицепами, а вам все не хватает. И куда, интересно, все это барахло потом девается? В Эстонию-то оно не попадает. Испаряется, что ли?» Как оказалось, оперативники успели запросить таможенные декларации, которые я подавал на эстонской таможне. Там я обычно имел дело со своим приятелем Лео, который, как я уже говорил, относился ко мне снисходительно, и действительно обычно пропускал меня безо всяких формальностей, как будто я с собой ничего ценного не везу.

Оперативники же эти нестыковки в документах считали явным и неоспоримым доказательством моих махинаций — действительно, выехал человек из России с каким-то большим грузом, а через триста метров, что отделяют российский КПП от эстонского, имущество его уже вроде как пропало. «Не бывает такого, — увещевали меня оперативники. — И вы хотите, чтобы мы поверили, что уж сколько лет вы как по расписанию возите из России только личное имущество? И каждый раз всего на сто долларов?» При этом оперативники издевательски посмеивались на мои совершенно искренние объяснения, что я действительно не подозревал, что прополис такой дорогой продукт.

Впрочем, долго допытываться, что же за странные «личные вещи» я вывозил из России грузовиками, оперативники не стали. Мои объяснения про прополис, химикаты и старое оборудование для его обработки их более-менее устроили. Как оказалось, нужно им было от меня совсем другое. Решив, что они меня окончательно изобличили, оперативники потребовали, чтобы я дал письменное признание о том, что платил взятки Антону — начальнику смены на российском таможенном посту, который за это пропускал мою контрабанду. Ведь никак иначе, убеждали меня оперативники, я пройти российскую таможню не мог.

На все эти рассуждения и увещевания я только делал удивленное лицо. Мол, я знаю законы, давать взятки — тяжкое преступление, никаких денег никому не платил ни на таможне, ни еще где. Да и с Антоном, про которого вы говорите, не знаком. Ах, это тот приятный молодой человек, которого я иногда встречал, когда проходил таможню? Так я и имени его не запомнил, припоминаю только вроде, как он мне любезно посоветовал, как декларацию правильно заполнить. А что возил в Эстонию? Да ничего особого. Конечно, это не совсем личные вещи были — прополис тот же, химикаты для его обработки, еще у нас фирма краски делает. Тоже для этого кое-какие материалы нужны. Ну так я их покупал по всяким заброшенным хозяйствам за копейки. Вот вы не верите, а полгода назад я того же прополиса два мешка — почти сто килограммов — под Рязанью на складе у сторожа за десять бутылок водки выменял. Прополис старый, уже подпорченный был. Но нам сгодился. А недавно вот старый станок для гранулирования пластика из России привез. Он сломанный был, ржавый весь. Мне его на складе за две тысячи рублей продали. Конечно, я с ценой мог ошибиться. Ну так таможенники смотрели, никаких претензий никогда не было.

На это оперативники, естественно, только злились и начинали опять меня изобличать, то угрожая новыми обвинениями и долгими годами в тюрьме, то обещая помочь выйти из тюрьмы под подписку о невыезде. Устав, наконец, они ушли, пообещав вернуться на следующий день.

Продолжались эти нудные и бесцельные разговоры целую неделю, пока оперативников не сменил их начальник — какой-то полковник, который сказал, что специально приехал ко мне из Петербурга. Просидели мы с ним в кабинете долго, почти весь день. Он был куда любезнее и миролюбивее, никаких признаний — что я давал взятки Антону или еще как нарушал законы — требовать от меня не стал. Мол, раз никого со взятками за руку не поймали, про мою подозрительную дружбу с Антоном можно и забыть.

Но, как рассуждал полковник, если уж судьба свела нас вместе в такой трудной для меня ситуации, то разрешить ее разумно было бы не только к моей, а к обоюдной выгоде. Ведь у них тоже своя работа, свои интересы, и несправедливо получится, если подчиненные полковника, потратив столько времени и сил, чтобы все обо мне узнать, останутся ни с чем. Так что, полагал полковник, мы могли бы договориться помогать друг другу. Они будут оказывать все возможное содействие в моем бизнесе, чтобы я смог без лишних проблем возить свои товары через границу. Ну а я в благодарность стал бы рассказывать им о тех, кто, если вдруг узнаю и услышу, соберется что-нибудь нелегально переправить через границу или попросит меня об этом меня самого. В общем, полковник меня вербовал в свои информаторы.

Говоря все это, он ничем не угрожал, но, к моему удивлению, которое я постарался не показать, несколько раз как само собой разумеющееся упомянул, что партнеры по бизнесу у меня самые разные — не только одни пчеловоды. Так что, мол, мне наверняка будет чем помочь оперативникам. Сперва я на эти слова не реагировал, как будто не понимаю, что он имеет в виду. Но полковник продолжал рассуждать в том же духе, и я удивился было, с чего он взял, что у меня могут быть какие-то отношения с контрабандистами. Но он на это спокойно достал из своей папки и показал мне несколько ксерокопий какого-то рукописного текста. Это было официальное объяснение Батько.

Как оказалось, пока я тут в тюрьме вел препирательства с оперативниками, какие-то другие сотрудники съездили в Переславль-Залесский на завод к Батько и провели там обыск. Батько же, как я и опасался с самого начала, с испугу все честно и очень подробно им рассказал. Как я приехал к нему с предложением делать для меня «синтетическую амбру», которая, как он только потом понял, на самом деле оказалась MDP-2-P — веществом, которое только для производства экстази и годится. Как он решил ради денег, которые я предлагал, заняться его производством, как мы с ним все это обсуждали. Как уже после моего отъезда он начал переработку привезенного мной откуда-то сафрола. Батько при этом честно написал, как оно и вправду было, что я ни про какое MDP-2-P никаких слов не говорил, а твердил лишь все про «ароматическое масло», но он полагал, что я знаю, о чем на самом деле идет речь.

Рассказывать, что за сотрудники ездили к Батько и откуда они узнали про наши с ним дела, полковник не стал. Он лишь с явным интересом наблюдал, какое впечатление на меня производит его сюрприз.

Я действительно был изумлен, теряясь в догадках, как оперативники успели узнать и про Антона, и про Батько, и про то, когда именно я буду пересекать границу. Ведь с Батько я последний раз виделся всего за три дня до своего задержания, когда привез ему спирт с московского завода. Тогда он только собирался начинать работу, и об этом знали только мы с ним вдвоем. Неужели правоохранительные органы с какого-то момента за мной следили, и я этого не заметил? Но почему тогда полковник ничего не говорит про московский завод, Александра и Алексея, которые тоже должны были сделать для меня ту же «амбру», причем намного больше, чем Батько? Почему он не спрашивает про странную контору Калмера, где я получил больше тонны сафрола — тоже, кстати, запрещенного к свободной продаже вещества? Может, оперативники про это тоже уже все выяснили и полковник приготовил мне еще несколько сюрпризов? Чтобы в конце концов припереть к стенке и заставить меня самого рассказать все что знаю?

В общем, все это представлялось крайне загадочным, и сохранять в такой ситуации невозмутимый вид было сложно и глупо. Отпираться или играть в молчанку смысла не имело, это лишь усилило бы подозрения, что мне действительно есть что скрывать. Но и выкладывать все как на духу, на что, похоже, полковник рассчитывал, я ему, конечно, тоже не собирался. Я давно усвоил, что при общении с представителями спецслужб неразумно, да и просто опасно пытаться бежать впереди паровоза, рассказывая или объясняя то, о чем тебя еще не спросили. Если не спросили, может и не знают. А скажешь лишнее — и им работа, и себе проблемы.

Поэтому я старался держаться с полковником как можно естественнее. Удивления его осведомленностью о моей личности и делах не скрывал, но и рассказывал, и объяснял все строго согласно своей легенде. Мол, как не изумиться тому, что такие серьезные структуры уделили столько внимания моей скромной персоне. Я ведь только мелкий коммерсант, добываю в России то, что меня заказчики моей фирмы попросят. А зачем и что из этих товаров им нужно, не рассказывают. Не мое дело. Ну, бывает, иногда промашку где допущу, как с прополисом вышло. Но ведь так по недоразумению получилось, я же и вправду не знал, что прополис такой дорогой. Да и вез я его через таможню открыто, никуда не прятал. И Батько, рассказывал я полковнику, в своем объяснении чистую правду написал, все так и было. Да, приезжал к нему на завод, договорились, чтобы он изготовил одно вещество по технологии, которую я ему дал. Но заказчики мои объясняли, что это лишь «амбра». Откуда я мог знать, что на самом деле это запрещенный продукт? Я же не химик. Ну а что Батько про какое-то MDP-2-P потом упоминал — да, тоже такое было. Но я думал, он перепутал что-нибудь. Конечно, повел он потом себя странно, все приставал с таинственными расспросами. Но я решил, какое мне дело — пусть поступает как хочет, главное, чтоб работу сделал.

Что уж на все эти мои объяснения про себя решил полковник, для меня осталось загадкой. То ли он понял, что я сам ни в чем не признаюсь и буду до конца рассказывать ему свои сказки, и дальше их выслушивать — только время зря терять. То ли вправду знал обо мне слишком мало и не был уверен до конца, какое именно я отношение имею к преступным делам. Но изобличать меня после разговора о Батько, допытываясь, кому и зачем я собирался продавать свою «амбру», откуда получил сырье, полковник тоже не стал. Он лишь снова завел речь о взаимовыгодном сотрудничестве, отказываться от которого я, естественно, не стал. Деваться в моем положении было некуда — иначе оперативники бы мне проходу больше не дали, и весь мой только что так успешно запущенный в Москве проект пришлось бы бросить.

Под диктовку полковника я написал заявление с обязательством впредь сообщать ему обо всех преступных замыслах, о каких узнаю и услышу, и оказывать всяческое содействие и зачитал его вслух перед включенным магнитофоном. Полковник после этого на глазах преобразился, заговорив таким тоном, будто теперь моя жизнь зависит только от него. Он предупредил, чтобы я не вздумал хитрить; если хоть раз что-то попытаюсь утаить от него, обмануть или вдруг откажусь общаться, то он найдет, кому передать пленку с моим заявлением. А уж те люди придумают, как наказать агента российских спецслужб.

Из кабинета от полковника я вышел с чувством небывалого облегчения. Наконец-то, думал я, оперативники отстанут от меня со своими дурацкими уловками и разоблачениями. Угрозы же полковника меня нисколько не заботили. Думать, что я теперь его агент и чем-то ему обязан, он мог сколько угодно. Пусть считает, что я работаю на мафию или еще на кого, хоть на ЦРУ. А мне бояться нечего — я всегда был сам по себе, под принуждением никогда не работал и работать не буду. Хоть на мафию, хоть на этого полковника. У меня своя голова на плечах, сам решал и буду решать, с кем и каким делом заниматься. Главное, чтобы все честно было. А не понравится что или надоест — уйду по-тихому в сторону, и никто меня ни в чем не упрекнет.

Теперь мне оставалось лишь дождаться суда, который, как я был уверен, меня отпустит на свободу, а если и накажет, то только штрафом — за то, что неправильно задекларировал на таможне прополис. Про героиновую таблетку я не беспокоился — в бумагах нигде не было сказано, что ее нашли у меня, и я полагал, что судья сам удивится, с чего вдруг меня обвинили в контрабанде наркотиков. Но вышло все не так просто.

Для начала я выяснил, что следователь выдвинул против меня новое — уже третье обвинение. Касалось оно давней истории, произошедшей еще в середине 1990-х годов, когда таможенники в поезде изъяли радиоактивный материал — изотоп калифорния, который я взялся переправить из Москвы в Эстонию. Уголовное дело тогда возбудили, но закончилось все хорошо. К сделке имели отношение влиятельные люди из спецслужб, и им, естественно, большой скандал не был нужен. Потому расследование по-тихому свернули. Я несколько раз сходил к следователю, дал объяснения, после чего меня спокойно отпустили, и я даже смог договориться с оперативниками, чтобы они убрали из своих электронных архивов все упоминания о том, что я имел отношение к этому инциденту.

С тех пор прошло уже больше шести лет, меня никто по этому поводу не беспокоил, и я давно решил, что об истории с моим калифорнием уже забыли. Но оказалось, что уголовное дело все это время пылилось у кого-то из московских следователей в шкафу, и среди прочих там остался документ, что я объявлен в розыск. В самом начале, когда на таможне обнаружили калифорний, меня действительно искали. Узнав об этом, я сам пришел к следователю, чтобы уладить формальности. Но бумагу про мой розыск он, видимо, из дела убрать просто забыл.

Поскольку с тех пор делом о вывозе калифорния никто не занимался, о ней и не вспоминали, а из электронных баз мое имя было удалено. Поэтому я совершенно спокойно получал российскую визу и с тех пор, наверное, уже больше сотни раз пересекал границу. Причем даже не догадываясь, что официально нахожусь в розыске. Но теперь следователь, который вел мое новое дело здесь, в Пскове, на всякий случай разослал запросы в разные инстанции, чтобы узнать, нет ли еще у кого на меня материалов. В результате в службе, где валялось дело о калифорнии, кто-то, наверное, покопался в архивах и обнаружил мое имя. И теперь меня решили судить за все сразу — и за героиновую таблетку, и за прополис, и за радиоактивные материалы.

Меня, впрочем, это ничуть не обеспокоило, а скорее даже позабавило. После истории с калифорнием прошло больше пяти лет и по российским законам уже вышел срок давности, то есть нельзя было за нее никого наказать. Поэтому я лишь дивился такой глупости — зачем устраивать разбирательство, которое не имеет никакого смысла?

Но когда надо мной состоялся суд — продлился он всего один день, — все, к моему изумлению, только и говорили, что об истории с калифорнием. Прокурор зачитывал какие-то бумаги и справки, рассказывал, что это за вещество такое, вызвал для допроса даже какого-то свидетеля, который, правда, ничего толком рассказать не смог и вместе с судьей приставал ко мне с вопросами — где, мол, я раздобыл калифорний, от кого, как грузил в поезд и прочую ерунду. Я никак не мог взять в толк, что им так дался этот калифорний, поэтому только отмахивался, говоря, что ничего уже не помню. Ведь было это так давно, что уж и сроки давности вышли. В конце заседания после этих бессмысленных разговоров судья согласилась, что наказывать за ту историю уже никого нельзя, и обвинение в незаконных операциях с радиоактивными материалами с меня сняла. Но тут же, зачитывая приговор, сообщила, что моя вина в хранении и попытке контрабанды наркотиков полностью доказана, и назначила мне в наказание пять лет колонии строгого режима.

Услышав это, я от удивления аж рот открыл. Пока шло судебное заседание, меня про ту героиновую таблетку вообще не спросили — моя ли эта она, откуда взялась. Все только про калифорний талдычили. Я думал, что судья и прокурор, обнаружив ошибку оперативников и следователя, решили вообще о наркотике не упоминать. Чтобы не поднимать вопрос, кто же его мне подложил. Ведь тот оперативник, что это сделал, тоже совершил преступление. Но, очевидно, судью такие формальности не интересовали. Понять это было трудно — обсуждали одно, а наказывали за другое. Причем, что меня также удивило, и мой адвокат ни слова на суде не сказал. Я поначалу думал, что в моем положении он вообще не очень нужен — и так все в деле понятно. Но самому-то адвокату, наивно рассуждал я, наверное, тоже интересно было бы записать на свой счет выигранное дело. Тем более что для этого и делать ничего не надо было — просто зачитать два протокола. Но и ему тоже все оказалось безразлично. Дошло это все до меня уже после того, как судья зачитала приговор. Я пытался было что-то сказать, но тут быстро вызвали конвой, который меня утихомирил и увел.

Пришлось мне тогда самому взяться за собственное спасение. Я созвонился с одним знакомым в Москве, который подыскал тут же, в Пскове, хорошего адвоката. Звали ее Галина Шаврова. Мы с ней все обговорили, она написала жалобу, и первый приговор очень быстро отменили. На втором процессе все прошло так, как я с самого начала и рассчитывал. По обвинению в хранении наркотиков суд меня оправдал, признав, что никаких свидетельств того, что героиновую таблетку нашли у меня, в деле нет. А за незаконный провоз прополиса, чтобы не получилось так, что я зря провел три месяца в тюрьме, наказал тем, что я уже отсидел, и даже не стал штрафовать.

Объявив приговор, судья сообщила, что я теперь свободен и могу отправляться куда хочу, попросив лишь зайти к ней в кабинет за вещами, которые изъяли у меня при задержании. За исключением денег все оказалось на месте — сумка со всякими мелочами, паспорт и документы на машину и прицеп. «Мерседес», как объяснила судья, должен стоять на стоянке, куда его отправил на хранение следователь, и продиктовала адрес. Про деньги судья ничего не знала.

Когда меня задержали, с собой у меня было несколько тысяч долларов и немного эстонских крон и русских рублей. Перед отправкой в камеру оперативники их тоже изъяли и, пересчитав и составив отдельную опись, положили в конверт, который при мне заклеили и опечатали. Вернуть деньги, если суд не решит их конфисковать, обещали при освобождении. Но судья ни конверта с деньгами, ни протокола об изъятии в деле не нашла, лишь удивившись моим расспросам. Что принесли от следователя в запечатанных пакетах, заверила судья, то она мне и отдала.

Получалось, конечно, не очень хорошо — мало того что в тюрьму ни за что ни про что упекли, так еще и обокрали. Но возмущаться перед судьей я не стал. Понятно, что она тут ни при чем. Спасибо еще, что в деле разобралась и на свободу отпустила. Да и что теперь докажешь? Тем более что теперь я хоть и оказался в чужом городе без копейки в кармане, но бедным себя не чувствовал. Дома и на счетах в нескольких банках у меня хранилась довольно приличная сумма. Главное, чтобы бензина в баке машины хватило до Эстонии доехать, там найду, у кого помощи попросить. Но с автомобилем моим тоже случилась незадача.

Когда я пришел на стоянку, адрес которой мне сказала судья, то «мерседеса» и прицепа своих я тоже там не нашел. А охранник объяснять не стал — ничего, мол, про них не знает, раз нету, значит и нет. Я пошел обратно в Печорский суд. Выслушав меня, судья сама тут же позвонила на стоянку, и с ней там все же поговорили. Как оказалось, всего несколькими часами ранее, утром же того же дня, мой «мерседес» кому-то продали, причем всего за 12 тысяч рублей, то есть за 400 долларов. Судья очень удивилась, как такое могло произойти — ведь машина отправлена на стоянку на ответственное хранение, изъята у меня, и хозяином ее значился я. Техпаспорт и все прочие документы она мне выдала. Подумав, что теперь делать, мы с судьей договорились, чтобы я снова сходил на стоянку и взял все бумаги насчет того, кому и на основании чего мой «мерседес» отдали чужим людям, а на следующий день, поскольку уже был вечер, обещала во всем разобраться.

Когда я опять появился на стоянке, охранник позвал меня в свою будку. Объяснив, что со мной кое-кто хочет поговорить, он позвонил по телефону и передал мне трубку. Неизвестный голос попросил меня через час прийти в кафе в центре города, чтобы решить все вопросы с моим «мерседесом».

В кафе меня ждали двое незнакомых мужчин, которые, однако, были в курсе всех моих последних неприятностей. Они назвались сотрудниками таможни и без предисловий изложили, как теперь обстоят дела. Мой «мерседес» с прицепом купил один из их начальников. Конечно, я могу потребовать его отдать, объяснили мужчины, и если с помощью судьи начну скандалить, может и получу машину обратно. Но таможне тогда тоже пришлось бы действовать по закону, а это значит — относиться ко мне как к злостному нарушителю. Мое имя после задержания уже внесено в компьютерные базы по всем таможенным пунктам. И теперь, в каком бы месте я ни попытался провезти какой угодно товар через российскую границу, меня будут проверять самым тщательным образом. А порядки и законы у них такие, заверили меня таможенники, что они всегда найдут, к чему придраться. Так что заниматься мне своим бизнесом как раньше, больше не получится. Но если я не буду привередничать и соглашусь забыть про свой «мерседес», таможенники пообещали убрать из компьютерных баз и мою фамилию, и все упоминания о случившейся со мной истории. В этом случае я бы мог и дальше спокойно вести свои дела в России и без неприятностей возить грузы через границу. И попозже мне даже вернули бы изъятый прополис, который можно было бы без пошлины отправить в Эстонию, раз уж я за него уже пострадал.

Раздумывать, конечно, тут было нечего, и я сразу сказал таможенникам, что выбираю второй вариант. Главное — сохранить бизнес, а машину я и новую могу купить. Когда таможенники ушли, я посидел немного в кафе, собираясь с силами перед дальней дорогой, и уже глубоким вечером пешком отправился в сторону Эстонии. Перейдя границу, еще несколько часов шел вдоль пустынной дороги, а к утру, когда наконец движение оживилось, смог поймать попутную машину до Таллина.

Так закончилось мое знакомство с псковской тюрьмой и загадочной душой российских спецслужб. Обошлась вся эта история, если не считать потерянных денег, машины и времени, и для меня, и для других без особых последствий. Как я обнаружил чуть позже, печерские таможенники, чей начальник получил мой «мерседес», слово сдержали. Компьютерные базы они подчистили действительно хорошо, и на российской границе мне вопросов о судимости за нарушение таможенных правил больше никогда не задавали. Про прополис они, правда, забыли. Уже после того как меня освободили, он был выставлен на продажу вместе с другими контрабандными товарами, и я слышал, что его кто-то купил за бесценок. Почти за те же деньги, в которые я оценивал его в своей декларации. Но потеря эта была невелика. Для Антона, которого пограничники хотели с моей помощью разоблачить, эта история закончилась тоже благополучно. Как-то я встретил одного из его подчиненных, и он рассказал, что Антона вызывали несколько раз к начальству, заставляли писать всякие объяснения, но потом отстали и просто перевели работать на другой таможенный пост. Ну а я спокойно продолжил заниматься своими делами.