Так как мой проект начинал, наконец, раскручиваться, и становилось понятно, что предстоит долгая и большая работа, встал вопрос, где мне жить дальше. Можно было оставаться в гостинице. В деньгах я не был особо стеснен, но платить лишнее все равно не хотел. Кроме того, Людмила не могла приходить ко мне в гостиницу — при ее положении и известности в городе это сразу вызвало бы неприятные слухи. Поэтому мы договорились, что она узнает у знакомых, не сдает ли кто квартиру. Уже на следующий день, когда я заглянул к Людмиле на работу в обеденный перерыв, она сообщила, что договорилась насчет жилья. И после работы мы отправились к ее приятельнице. Квартира оказалась двухкомнатная, с мебелью и всеми удобствами, и находилась в удобном месте — рядом с заводом, к тому же рядом был базар. Я заплатил хозяйке за месяц вперед и сразу получил ключи.

Это была пятница, на работу Людмиле на следующий день идти не надо было, и, недолго думая, мы решили отметить мое пусть и маленькое, но все же новоселье. Мы сходили на базар, купили большую рыбу и наготовили разных блюд. Потом пришли несколько подруг Людмилы с мужьями, и у нас получилась веселая вечеринка.

Наступившие выходные были почти полностью в нашем распоряжении, и мы впервые смогли говорить спокойно и без спешки. Обсудили, наконец, теперь уже наше общее дело, которое привело меня в Черкассы. Ничего определенного, правда, Людмила не сказала. Поговорили, насколько фенилацетон опасная вещь и как сложно его вывезти с заводского склада, чтобы никто ничего не заметил. Людмила пообещала, что начнет узнавать, как это лучше сделать, и попробует договориться с разными ответственными людьми, без помощи которых нам не обойтись. Я события не торопил и не спрашивал, когда точно удастся что-то сделать. Пока все зависело только от Людмилы, а мне оставалось полностью на нее положиться.

Людмила переехала жить ко мне. По будням она пропадала на работе, а я бездельничал — гулял, читал книги. Почти все вечера и выходные проводили вместе — ужинали с коллегами Людмилы в ресторане, ходили в театр, на концерт, раз съездили на пикник к ее знакомым на дачу на берегу Днепра. Что именно Людмила делала, чтобы достать нужный мне товар, я толком не знал. Она лишь иногда говорила, что встречалась по этому поводу с каким-то нужным человеком, но я с расспросами не приставал. Так прошло две недели, и однажды — это был снова выходной — Людмила меня ошарашила.

Мы с ней о чем-то говорили, как вдруг она хитро посмотрела на меня и назвала полное имя моего отца. От удивления я прямо раскрыл рот. В моем паспорте этого написано не было, а сам я, хоть и рассказывал Людмиле много о своей семье и прошлой жизни, имя отца, естественно не называл. Все люди о своих родителях говорят просто как об отце и матери. Я спросил, откуда Людмила это узнала. Тут-то и выяснилось, чем же она на самом деле все это время занималась.

Как оказалось, до меня на Черкасский химкомбинат приезжало много иностранцев, которые тоже интересовались фенилацетоном и даже самим амфетамином, который из него можно сделать. В Европе много специалистов знали, что до 1992 года завод официально производил эти вещества. Но, как рассказала Людмила, после неприятностей, которые случились у завода в 1996 году из-за истории с контрабандой фенилацетона, они к этому товару стали относиться очень осторожно и каждого, кто им интересовался, внимательно изучали. Начальник службы безопасности комбината был бывшим офицером КГБ и через знакомых всегда проверял таких гостей. И все, кто приезжал за фенилацетоном до меня, оказывались, по мнению начальника заводской охраны, ненадежными партнерами. Выяснялось, что кто-то состоял на учете в Интерполе, кто-то ранее был судим за наркотики или как-то связан с полицией. Иметь дело с такими людьми Людмила и ее коллеги опасались. Любой из них мог находиться под контролем полиции. А если такой клиент попался бы на контрабанде опасных веществ с завода, или, что еще хуже, на изготовлении с их помощью наркотиков, в тюрьму попало бы много людей.

За две недели, что прошли с моего приезда в Черкассы, как рассказала Людмила, ее коллеги тщательно меня изучили — узнали про прошлое и, как я понял, понаблюдали, как я живу и чем занимаюсь в городе. В итоге они решили, что я не подослан спецслужбами и, поскольку раньше не имел неприятностей из-за наркотиков, вряд ли вообще нахожусь в поле зрения полиции, а значит, не представляю опасности. Так я получил разрешение не только купить нужный мне товар, но и узнать, как можно делать фенилацетон и даже сам амфетамин.

С этого дня у нас с Людмилой началась активная работа. Вернее, работали в основном она и ее коллеги, пытаясь втолковать мне премудрости химии и разных технологических процессов, а я лишь учился. Для начала Людмила рассказала, какие вещества нужны для производства нужного мне продукта и какими способами его можно получить. Как выяснилось, сам амфетамин на комбинате изготавливали еще с 1964 года, и с тех пор там было наработано даже несколько разных технологий его получения. Людмила познакомила меня с начальником заводской лаборатории — стройной интеллигентной пятидесятилетней женщиной. Она рассказала, что есть и другие интересные разработки по производству амфетамина, многие из которых придумал один американец российского происхождения, и дала интернет-адрес, где можно было с его идеями ознакомиться. Впрочем, поначалу я в них ничего не понимал.

Людмила и завлабораторией занимались со мной, как со школьником. Они принесли из заводского архива множество папок с документами, где были описаны разные, в том числе и секретные, технологии производства амфетамина и других сходных веществ. Мне изучать эти бумаги было интересно. Иногда я как ребенок радовался, когда делал для себя очередное открытие, поняв, как и почему одно вещество получается из другого. Хотя давалась эта наука мне очень трудно, и Людмила с заведующей лабораторией здорово намучились, объясняя, что молекулярная структура конечного продукта может зависеть от самых разных вещей — соотношения исходных веществ, температуры, давления и прочих условий химической реакции. Когда я наконец более-менее освоил теорию, меня отправили на практику. Людмила и ее коллеги водили меня по цехам, показывали разное оборудование — центрифуги, вакуумные насосы, огромные емкости из особо прочного стекла — и рассказывали, для чего оно нужно и как действует. Так я проучился два месяца.

За это время я познакомился с коллегами и друзьями Людмилы, которые составляли довольно большую и жизнерадостную компанию. У многих были дачи на берегу Днепра, у некоторых лодки, и по выходным, а иногда и просто после работы, все дружно выезжали на пикники или гуляния по реке. После того как я прошел устроенную коллегами Людмилы проверку, я стал полноправным членом этой компании и с огромным удовольствием принимал участие во всех праздниках и вечеринках. Мне тогда казалось, будто я каким-то чудесным образом попал в мир, описанный в первой половине шолоховского романа «Тихий Дон». Был конец мая — начало лета, самое романтическое и волнующее время: все женщины были красивые, теплые и всегда готовые на приключения; темпераментные люди постоянно флиртовали, заводили новые романы, интриговали, кто кого получит. Постоянно кто-то за кого-то воевал — и мужчины, и женщины. Но при этом обходилось без ссор и скандалов, и все оставались между собой очень дружными и гостеприимными. Я старался не отставать в этих играх от других, и, хоть и состоял при Людмиле верным спутником, иногда мне удавалось развлечь и себя, и всю компанию.

В городе был стриптиз-клуб, где по вечерам танцевали пять очень красивых молодых женщин. После приезда в Черкассы, когда наш с Людмилой проект только начинался и я маялся от безделья, пару раз я заходил в этот клуб, но долго не задерживался, и меня там не знали. Но однажды, когда я уже проходил курс «химического ликбеза», у Людмилы и ее коллег на заводе появились какие-то срочные дела, и часть дня у меня оказалась свободна. От нечего делать я пошел выпить кофе и заглянул в тот стриптиз-клуб. Зал был почти пустой, на подиуме танцевали девушки. Принимая у меня заказ, официантка по моему акценту поняла, что я иностранец. Поскольку такие посетители, как я понял, в клубе бывали очень редко, через некоторое время девочки стали подсаживаться за мой столик с расспросами, а я не возражал.

Поскольку разговор был совершенно праздный, я решил выдумать себе легенду. Рассказал, что живу в Финляндии, приехал в Черкассы по делам бизнеса, а один приятель, у которого есть свой ресторан, попросил меня заодно узнать, можно ли в Украине найти красивых женщин, которые бы согласились работать в его заведении танцовщицами. Все девочки сказали на это, что готовы тут же поехать в Финляндию. Они жаловались, как трудно жить в Украине — мол, страна сама по себе бедная, а после кризиса работу найти вообще почти невозможно, и если что и есть, то заработки почти нулевые. Некоторые девушки рассказали, что раньше работали танцовщицами на Кипре и в Греции, но из-за кризиса там тоже перестали платить, и им пришлось вернуться на родину.

Девушки были очень красивые и разговорчивые, иногда кто-то из них выходил к шесту и танцевал лично для меня. В такой замечательной обстановке я провел часа два. Играя выбранную роль, я рассказывал, что такие прекрасные женщины, естественно, очень хорошо зарабатывали бы в Финляндии, но обещаний не давал. С многозначительным и таинственным видом я интересовался, хотели бы девушки заниматься в Финляндии только одними танцами или готовы и на другие, более пикантные варианты заработка, в чем якобы был заинтересован мой несуществующий приятель из ресторана. Девочки отмахивались — мол, не говори ерунды, разумеется пошли бы в ход все варианты, лишь бы побольше денег заработать. У них никаких запретов нет. Это только в плохих фильмах показывают, как наивных девочек заманивают за границу танцевать, а потом заставляют проституцией заниматься. На самом деле женщины, которые готовы ехать за границу танцевать в ресторанах и клубах, прекрасно понимают, что их там ждет, и, чтобы получить побольше денег, на все готовы. Так эти девочки мне объяснили. Расстались мы с ними дружески. Я сказал, что мне пока надо решить свои дела, с приятелем по их поводу свяжусь потом, и пообещал как-нибудь заглянуть к ним в гости с друзьями.

Через несколько дней мы собрались с друзьями Людмилы всей компанией, и ради разнообразия я предложил отправиться в стриптиз-клуб, сделав вид, что никогда там раньше не был. Идея всем понравилась, поскольку получалось, что меня поведут туда вроде как на экскурсию — показать украинских красавиц.

Когда мы пришли, шоу еще не началось. Мы хорошо поужинали, выпили и весело и приятно разговаривали. А потом начали танцевать девочки. Естественно, меня в клубе сразу заметили, и потому часть шоу развернулась вокруг нашего столика, как для особо почетных гостей. Каждая из девочек хотела мне понравиться, чтобы поехать на работу в Финляндию, и все, кто не выступал на эстраде, почти все время крутились вокруг меня. Поначалу всю нашу компанию, как и Людмилу, это только забавляло — никто же не знал, что стриптизерши стараются специально для меня, полагая, что в жертву девочки выбрали меня случайно, а потом обратят внимание на кого-нибудь другого, тем более что народу в клубе было много. Но время шло, а девочки от меня по-прежнему не отставали, причем вели себя все более откровенно и соблазнительно.

Через некоторое время все окружающие стали смотреть на происходящее вокруг меня с удивлением. Причем если остальные принимали это просто как забаву, то Люда все больше мрачнела, выпивая одну рюмку за другой. Естественно, она не понимала, с чего это вдруг все имевшиеся в клубе полуголые красотки так набросились на ее верного друга. Я же при этом не выражал никакого неудовольствия, делая вид, как будто так и должно быть. В конце концов Люде все это надоело. Она уже достаточно захмелела. Не стесняясь посторонних, она встала и, ругая меня последними словами, принялась лупить своей дамской сумочкой. Поначалу я сносил побои, пытаясь закрыться или увернуться от ударов, но Людмила продолжала меня бить, дав волю своему украинскому темпераменту. Остановить ее никто не пытался — все же видели, что бьет она меня за дело. Тогда я, спасаясь, двинулся в сторону выхода, и, поскольку было уже поздно, за мной пошла и вся наша компания. Но и там экзекуция продолжилась. Остановилась Людмила лишь когда окончательно выдохлась.

Поскольку мы были пьяные, настроения эта сцена никому не испортила, и все даже еще больше развеселились. Людмила была довольна, потому что показала, кто в наших с ней отношениях настоящий хозяин положения. Зрители были благодарны за неожиданный веселый спектакль — за выяснением наших отношений посетители с интересом смотрели и в клубе, а когда расправа надо мной продолжилась на улице, почти вся публика столпилась у окон. Друзья получили возможность обсудить новую интригу в общей компании. Ну а я был доволен тем, как удалась моя шутка.

По мере того как я познавал основы химии и разные технологии получения товара, поиски которого меня и привели в Черкассы, мы постоянно обсуждали с Людмилой и ее коллегами, как лучше поступать дальше. И еще в самом начале этой учебы пришли к выводу, что пытаться как-то добыть со складов химкомбината сам фенилацетон и переправлять его в Эстонию — дело слишком хлопотное и опасное. Он хранился на складе в опечатанных бочках, его пропажу в любой момент могли обнаружить полицейские или другие контрольные службы. Я сам мог попасться на границе, как мои предшественники, и тогда большие проблемы возникли бы у всех нас.

Но отказываться от проекта, который в случае успеха обещал стать не только прибыльным, но и долгосрочным, естественно, не хотелось ни мне, ни Людмиле и ее коллегам, и потому я старался быть благодарным и старательным учеником и деловым партнером. Я с интересом слушал и запоминал, что мне говорили и показывали, тщательно все конспектировал и вскоре уже неплохо знал, как наладить некоторые технологические процессы. В результате мы с Людмилой и ее коллегами в какой-то момент пришли к общему мнению, что нам не стоит рисковать и заниматься торговлей — то есть контрабандой строго запрещенного вещества, а целесообразнее самим наладить его производство прямо в Эстонии, где товар спокойно бы мог забирать наш с Райво заказчик.

Много оборудования для получения фенилацетона, как я узнал, не нужно, само оно хоть и весьма сложное, но при этом годится для самых разных нужд, и его покупку и перевозку через границы можно объяснить каким-нибудь безобидным предлогом. А необходимое сырье — довольно распространенные химикаты, часть которых можно спокойно закупать в магазинах бытовой химии, а часть могли предоставить Людмила и ее коллеги. Самый ценный для меня продукт, как выяснилось, не надо было ни воровать, ни даже покупать — его можно было найти на свалке.

У Черкасского химкомбината еще со времен основания была своя свалка, куда свозились едкие отходы разных производств и другие оказавшиеся ненужными в силу каких-либо причин вещества. Предполагалось, что все это со временем будут вывозить для переработки в безопасные для людей и природы вещества или для захоронения в специальных могильниках. Но советская власть об экологии вообще не заботилась, а украинские власти об этой свалке вообще не вспоминали. И среди прочего там остались запасы химиката, наработанного про запас еще в то время, когда комбинат занимался производством амфетамина. Фактически это был полуфабрикат для изготовления фенилацетона, получить который, как объяснили коллеги Людмилы, можно с помощью лишь одного химического процесса, причем выход полезного продукта должен составить не менее 50–60 %. Вещество представляло собой густую жидкость или пасту и находилось в бочках и канистрах, валявшихся на свалке вперемешку с каким-то другим ненужным имуществом. Поскольку емкости много лет пролежали под открытым небом, они, конечно, проржавели и некоторые даже прохудились, но, как оказалось, химикат от этого испортиться не мог. Поэтому из бочек, которые нашли для меня коллеги Людмилы, мне надо было лишь слить воду, выкинуть мусор и перегрузить продукт в более подходящую тару. Работа эта была довольно грязная, но зато никому не было дела, что и зачем я делаю.

Сами по себе этот и другие нужные химикаты, которые я договорился получать на заводе, запрещенными не считались, и лишь на один-два из них при перевозке через границу нужны были разрешения или просто объяснения — где приобрел и как собираешься использовать. А придумать такие бумаги было не сложно.

Обсуждая с Людмилой и ее коллегами все эти вопросы, мы, естественно, понимали, во что на самом деле ввязываемся и какой у каждого из нас интерес и какие риски. Фенилацетон сам по себе наркотиком не является, но, как я узнал еще в самом начале учебного курса на химкомбинате, сделать из него амфетамин — уже настоящий наркотик — очень просто. Для этого необходимо провести всего одну дополнительную и не очень сложную манипуляцию, причем на том же самом оборудовании, на котором получают и фенилацетон.

Коллеги Людмилы с самого начала нашей совместной работы этого от меня не скрывали, но долгое время говорили об этом как бы вскользь. В первую очередь мы тогда говорили о фенилацетоне — за этот товар нам с Райво обещали очень хорошие деньги, которыми мы в свою очередь готовы были делиться с партнерами. Но чем больше мы обсуждали детали нашего проекта — как дешевле, проще и безопаснее получить нужный результат, — тем очевиднее становилось, кто тот самый таинственный заказчик Райво и зачем он на самом деле послал меня на поиски этого самого фенилацетона. Изначально, конечно, тоже все более-менее представляли, о чем может идти речь. Фенилацетон, после того как власти разных стран внесли его в списки особо опасных подконтрольных веществ (прекурсоров), почти перестал использоваться в промышленности, и интересоваться им, тем более предлагая наличные деньги, могли лишь наркодельцы. Но одно — делать свою часть работы, только догадываясь и не зная наверняка, кто и зачем покупает ее результат. В конце концов, это его личное дело. И совсем другое — точно представлять, что из этого товара будут делать наркотики и кто будет этим заниматься.

Когда мы все это поняли — а произошло это очень скоро после нашего знакомства, — это никого из тех, кто был в курсе нашего проекта, не смутило. Всем нам были нужны деньги. Но осознание, что мы станем участниками масштабного незаконного производства, наложило на наши отношения отпечаток особой откровенности и доверия. Так что когда мы с Людмилой и ее коллегами решали уже последние технические вопросы, то не стеснялись говорить и об амфетамине, и я имел все документы и знания еще и по технологии его изготовления. Впрочем, о том, что мы попытаемся наладить производство самих наркотиков, никто не заикался. Людмила и ее коллеги готовы были иметь дело лишь со мной как надежным, осмотрительным партнером и другом и не собирались ввязываться в более рискованные проекты на стороне, дорожа пусть и бедной, но спокойной жизнью в родном городе и работой на заводе. А уж как я буду поступать дальше, у себя в Эстонии, это был полностью мой выбор.

С самого начала моей затянувшейся командировки в Россию, а потом в Украину я постоянно докладывал по телефону Райво о своих приключениях. Все это время я путешествовал на деньги его таинственного заказчика, который весьма щедро финансировал мои «изыскательские работы» и проявлял завидное терпение. Когда же я напал наконец на след нужного ему товара и смог стать своим человеком на Черкасском химкомбинате, мы с Райво, естественно, очень обрадовались. После того как мы договорились о сотрудничестве с Людмилой и ее коллегами, я несколько раз ездил в Таллин, чтобы обсудить с Райво все новые открывавшиеся перспективы и сопутствующие проблемы. А вскоре он сам стал частым гостем в Черкассах, где на время влился в нашу веселую компанию химиков.

Райво с удовольствием участвовал в дружеских вечеринках и гуляниях и даже завел себе в Черкассах подругу. Но технической стороной проекта, будучи человеком ленивым, не очень интересовался. В химии и технике он ничего не понимал, и потому довольствовался выпавшей ему ролью своего рода «директора по сбыту», который знает, кому выгоднее продать наш товар и получить для нас всех деньги.

Когда же мы обо всем условились с Людмилой и ее коллегами, я и Райво вернулись в Таллин для поиска подходящей, как теперь принято говорить, производственной площадки. В двадцати километрах от города мы нашли и арендовали очень удачно расположенный пустующий ангар. Он находился неподалеку от одного из хуторов — с одной стороны, там не ходили посторонние люди, которые могли бы что-то заподозрить, с другой, мы сами могли бы заметить слежку, если бы власти что-то прознали про наши дела.

После этого я опять отправился в Украину — отбирать нужное оборудование и решать вопрос с его покупкой и переправкой в Эстонию. При этом я выправил себе, наконец, официальные документы — постоянные украинскую и российскую визы и бумагу, что работаю в некоей торговой фирме. В Черкассах ведь я первое время находился без визы, фактически на нелегальном положении, но пока я там просто жил, разговаривал и общался с приятными людьми, это не доставляло никаких проблем. Теперь же меня ждали серьезная и энергичная работа и постоянное общение с таможней, пограничниками и прочими официальными лицами.

Вся технология по изготовлению фенилацетона, а из него амфетамина, у меня была уже записана до мелочей, и потому я точно знал, что нужно доставить в наш ангар под Таллином. Все необходимое Людмила и ее коллеги на заводе для меня уже подготовили. В «комплект» входили большой 600-литровый эмалированный реактор, специальная мешалка для него, два вакуумных насоса — один большой, другой поменьше и некоторое более мелкое оборудование — горелки, соединительные трубы, 200-литровые емкости из особо прочного стекла, металлические баки и т. д. Все эти агрегаты были совершенно новые, но лежали на складе, поскольку завод работал еле-еле и нужды в них просто не было. Однако в этом как раз и заключалась первая проблема.

Поскольку оборудование было новым, оно, согласно документам, стоило огромных денег, и так оно и было на самом деле. Это ведь сложнейшая и очень тонкая промышленная техника. Конечно, можно было купить ее у комбината официально, но это было не интересно ни мне, ни коллегам Людмилы, поскольку тогда деньги бы пошли в кассу, а все были заинтересованы в наличных. Потому они придумали оборудование это сактировать — то есть списать как пришедшее в негодность в результате долгого хранения в ненадлежащих условиях, после чего его можно было продать почти по цене простого металлолома.

Несколько дней после моего приезда Людмила готовила акты, что подготовленное для меня оборудование уже никак не может быть использовано на комбинате — будто из-за протечек в складской крыше агрегаты проржавели, прогнили прокладки, на 200-литровых емкостях из специального химического лабораторного стекла (так называемое SIMAX-стекло) появились сколы и т. д. Утверждать эти акты должна специальная комиссия, в которую входит почти все заводское руководство. Если кто-то из них свою подпись не поставит — списывать технику нельзя. Теоретически, члены комиссии должны собраться вместе, осмотреть все агрегаты и каждый при всех должен зафиксировать неисправности и поломки. Но, естественно, в той ситуации, в которой тогда пребывал завод, да и вся Украина, это было никому не нужно — каждый выживал как мог, у всех были свои проблемы и дела, тем более на заводе все друг друга знали. Потому такие комиссии были фикцией — каждому начальнику по отдельности, заранее предупредив и объяснив, в чем дело, просто давали такой акт, и он его визировал.

Но для пущей надежности, чтобы наверняка никто ничего не заподозрил, поскольку на заводе о нашем проекте знали лишь несколько человек, мы с Людой решили операцию по утверждению актов провести в пятницу. В этот день, в преддверии выходных, все расслабляются, торопятся закончить дела и почти все готовы выпить. В результате сбор комиссии по списанию ценного оборудования выглядел так.

Мы с Людмилой сидели в ее рабочем кабинете. Она печатала на машинке разные дополнительные документы, а я за столом раскладывал соленые огурцы, резал хлеб и колбасу и, достав чистый стакан, наливал в него 200 граммов водки. В кабинет заходил кто-то из нужных людей — членов комиссии, выпивал, закусывал, минуту-две о чем-то с нами разговаривал. Людмила тем временем клала на стол бумаги, которые нужно было подписать этому начальнику, тот их визировал и, довольный теплым приемом, уходил.

За день в кабинете Людмилы побывала вся комиссия — семь или восемь человек, которые согласились, что нужное мне оборудование никакой производственной ценности не представляет. В результате через несколько дней я получил документы, что могу купить его у комбината всего за 10 % начальной стоимости. Я тут же внес в заводскую кассу несколько сотен долларов, получил документы и заказал грузовик, в который на складе мне загрузили мое имущество. Все это я отвез на железнодорожную товарную станцию, где оставил на хранение, пока не согласую его вывоз за пределы Украины с пограничными и таможенными властями. А вечером вся наша компания отправилась к одному из приятелей Людмилы на дачу на берегу Днепра обмывать первый успех.

Следующие несколько дней я провел в местном таможенном управлении. Встретили меня там приветливо. Все бумаги у меня оказались в полном порядке, тем более чиновникам понравилось, что я выступал как иностранный бизнесмен, заинтересованный в экспорте промышленного оборудования, тогда как Украина в то время все только импортировала. Бюрократия в таможенном управлении была ужасная, надо было согласовывать мои документы, наверное, с десятком чиновников, но все эти инстанции я благополучно прошел. Причем лишь некоторым из них пришлось заплатить взятки, да и то небольшие.

Однако договориться с украинскими таможенниками мне так и не было суждено. Когда осталось получить от них последнее согласование на экспорт моего оборудования, выяснилось, что не хватает одной резолюции — от комиссии, которая в Украине отвечает за соблюдение конвенции о нераспространении оружия массового поражения. Имелось в виду подтверждение, что я не смогу или не буду с помощью своей техники производить боевые отравляющие газы. Можно ли было на купленном мною оборудовании — по промышленным меркам, довольно скромном — заниматься подобным, я не знал. У меня, естественно, ничего такого и в мыслях не было. Я толком не понял, законно ли вообще было это требование таможенников — вполне возможно, таким образом они просто пытались получить от меня еще одну взятку, уже крупную, поскольку речь зашла о столь серьезных вещах.

Так или иначе, но мне объяснили, что комиссия эта работает в Киеве, и в нее входит 28 человек, причем от разных ведомств. Выходило, что мне, чтобы получить разрешение от таможни, придется потратить еще много времени и денег. Поразмыслив, я решил идти другим, более простым путем.

Опять нанял грузовик, забрал с товарной станции свое оборудование и по трассе Москва — Киев отправился в сторону российской границы. К вечеру были уже у погранперехода Суджа. Переночевали, и с утра я пошел говорить с пограничниками и таможенниками. Украинские почти сразу согласились пропустить мою машину за скромную плату, удовлетворившись объяснением, что я везу старые никому не нужные железяки, официальное оформление которых будет стоить в разы больше их собственной цены. Но российские пограничники разговаривать со мной не стали, сказав, что без официальных документов шлагбаум не поднимут.

По прежнему опыту я знал, что в России, как и в Украине — порядки в этих странах мало чем отличаются — всегда можно договориться, хоть с таможней, хоть с пограничниками, хоть с любым госслужащим. Никто из таких людей не любит свое государство, поскольку оно само людей не любит. Конечно, могли быть какие-то исключения — отдельные идеалисты и романтики, которые, я вполне допускал, хотя бы пытаются не смешивать службу и бизнес, если под этим словом понимать простое зарабатывание денег. Но когда я занимался другими проектами, я таких никогда не встречал, по крайней мере в России. И давно уяснил, что если какой-нибудь чиновник отказывается сделать что-нибудь для меня в обход установленных правил, то поступает он так не из-за того, что он такой честный, а совсем из других соображений. Причины могли быть самые разные. Не знакомые со мной люди, естественно, могли опасаться, что я либо провокатор, либо просто дурак, который потом попадется на чем-то полиции или другим службам и создаст ему массу неприятностей. Кто-то мог быть слишком озабочен служебными или семейными неприятностями или другим более выгодным делом, и потому ему было просто не до разговоров со мной. А кому-то я мог просто не понравиться лично. Так что из-за неуспеха первого дня пребывания на российско-украинской границе я ничуть не переживал и настроился терпеливо ждать, когда удастся найти общий язык с пограничниками и таможенниками с обеих сторон.

На второй день на украинской стороне заступила на службу новая смена, я вновь пошел говорить, но на этот раз уже они отказались выпускать мою машину из страны. На третий день, наконец, все сложилось. Украинский КПП я прошел за 50 долларов, российский — за 150. Заодно, когда договаривался с российскими таможенниками, подружился с их начальником смены. Звали его Сергей. Мы с ним разговорились, я объяснил, что работаю в торговой фирме и теперь буду часто через их переход ездить и возить всякий старый железный хлам. Он на будущее обещал помогать, предупредив, чтобы обращался только к нему. Сергей рассказал, что тоже хотел бы сделать небольшой бизнес. Один его родственник работал директором спиртового завода и готов поставлять без документов, за наличные деньги, дешевый спирт — хоть цистернами. Я, естественно, сказал, что это очень интересно, пообещал поговорить с руководством своей фирмы и как-нибудь в следующий раз обязательно что-нибудь придумать. В общем, расстались мы с Сергеем не просто приятелями, но и потенциальными партнерами.

Через пять часов мы были в Брянске. Ехать дальше на украинской машине с моим оборудованием было уже небезопасно — документы на груз у меня были из Черкасс, но подтверждения о ввозе его на территорию России не имелось. Так что при первой случайной проверке на дороге нас вполне могли заподозрить в контрабанде. Поэтому я решил сменить машину. На окраине города мы нашли большую стоянку — своего рода автомобильную биржу, на которой в ожидании клиентов стояло много самых разных грузовиков, от маленьких пикапов до огромных фур. Что и куда везти, их водителям было абсолютно все равно, только бы платили деньги. В зависимости от типа автомобиля, тариф составлял от 7 до 15 рублей за километр. Я нанял подходящую для моего оборудования машину, на ближайшей фирме, где был кран, перегрузил на нее свое имущество и расплатился с украинским шофером.

Из Брянска мы отправились в Псков — ближайший к Эстонии крупный российский город. Так как мой груз был практически без сопроводительных документов — показывать бумаги из Черкасс было нельзя, поскольку сразу стало бы понятно, что ввез в Россию я его незаконно, мы с шофером подумали, как поступать и что говорить, если на дороге нас остановят инспекторы ГАИ. У него в кабине нашлось много старых накладных на самые разные товары, которые он перевозил до меня. Мы их изучили, выбрали те, в которых был указан груз, более-менее похожий на мой, и кое-что в них подправили. В результате появились документы о том, что я везу уже не украинское, а российское оборудование для одной из местных фирм, с которыми мы благополучно добрались до Пскова.

Здесь надо было подумать уже о новых бумагах, которые бы объясняли, зачем я собираюсь вывезти из России свое оборудование. За помощью я пошел в крупную псковскую компанию, которая занимается международными перевозками и таможенным оформлением грузов. Нашел ее директора, объяснил, что купил и везу в Эстонию старый железный хлам, на который, естественно, у меня никаких документов нет. Он тут же составил договор об оказании брокерских услуг и вскоре принес от знакомого бизнесмена документы, из которых следовало, что одна псковская фирма продала эстонской компании некое старое негодное оборудование.

Бумаги эти были не самые лучшие. В них говорилось о каких-то строительных мешалках и прочих агрегатах, так что внимательный таможенник или пограничник, заглянув в кузов моего грузовика, конечно, заметил бы, что я везу несколько другое оборудование. Поэтому, когда мы доехали до пограничного перехода, я на всякий случай машину оставил на стоянке и один отправился на таможенный пост на разведку — просто посмотреть, что там творится, поговорить и, если повезет, с кем-нибудь познакомиться.

Довольно быстро я узнал, кто из местных начальников должен подписать мои бумаги и дать разрешение на выезд из страны. Сразу же повезло разговориться с начальником дежурившей в тот день на таможне смены. Я ему рассказал, что работаю в эстонской фирме, и мы заключили крупный договор с российской компанией — покупаем у нее всякое старое оборудование, которое собираемся восстанавливать. Поэтому, как я объяснил, буду теперь часто ездить через их таможенный пост со всякой техникой и материалами, и мне, естественно, интересно было бы с кем-нибудь наладить постоянное сотрудничество, чтобы побыстрее оформлять свои грузы.

Антон — так звали начальника смены — оказался спокойным рассудительным человеком. Из разговора с ним я понял, что с такими предложениями к нему обращаются многие, и он, в принципе, готов помогать, если речь не идет о каких-то запрещенных вещах — наркотиках, оружии, но сам должен все проверять. Я тут же сходил за машиной и пригнал ее на досмотровую площадку. Антон забрался в кузов моего грузовика, внимательно оглядел груз, ничего предосудительного не нашел и объяснил, как мне лучше оформить таможенную декларацию. По его совету я написал, что везу старые пришедшие в негодность промышленные агрегаты и детали, стоимость которых составляет 2400 рублей. По российским правилам, тогда весь экспортный товар из России стоимостью менее 2500 рублей таможня пропускала в упрощенном порядке. Когда все разрешения были получены, я спросил Антона, сколько должен ему за помощь. Он попросил всего 200 долларов, которые тут же и получил. Он остался очень доволен. Так у меня появился хороший знакомый на еще одном российском пограничном пункте, услугами которого я потом пользовался много лет.

На эстонской стороне меня встретил веселый добродушный таможенник Лео. Ему я объяснил, что наша фирма занимается пчеловодством, но теперь мы расширяемся и хотим наладить производство прополиса, а для этого нам нужно новое оборудование. Мол, в Европе его закупать слишком дорого, а в России техника хоть и не самая современная и довольно старая, но в разных хозяйствах всегда можно найти по бросовой цене подходящие агрегаты, чтобы собрать нормальную производственную линию. Так что, сказал я Лео, теперь буду частым гостем на его посту, поскольку нашей фирме надо много еще всякой техники и реактивов доставить. При этом я еще пожаловался, как трудно в России получить документы на нужное оборудование. Продают его, как правило, с заброшенных хозяйств, за наличные деньги, бумаг никто никаких не дает, а на таможне и в прочих ведомствах царят ужасная бюрократия и волокита, все только взятки вымогают, а написать в документах могут все что угодно. Ну а мне, мол, приходится выкручиваться, как могу, — главное, для фирмы нужный товар достать.

С Лео мы поговорили хорошо, и к моему оборудованию и документам он придираться не стал. Эстонские таможенники вообще очень доброжелательно относятся к тем, кто везет в страну не ширпотреб — одежду, продукты, бытовую технику, а пытается наладить какое-нибудь новое производство, делает свой, пусть и небольшой, вклад в развитие национальной экономики. Все понимают, что в России самое разное оборудование и сырье можно купить намного дешевле, чем в самой Эстонии, не говоря уже о Европе, и часто безо всяких бумаг. Потому власти не считают такие грузы — со странными документами или вообще без них — контрабандой, как, например, алкоголь или сигареты.

За то, чтобы попроще и быстрее пройти таможенное оформление, я предложил Лео 200 долларов. Он удивился и в шутку спросил: за что, мол, платишь — за реактор или воздух в нем? Но деньги все-таки взял. Потом забрал все мои бумаги и минут через пять вернул их с нужными печатями и подписями, пожелав доброго пути. На прощанье Лео заверил меня, чтобы я не беспокоился: по дороге меня больше никто не остановит. Так оно и случилось, и уже через два часа мы приехали в Таллин. По дороге я посмотрел, что Лео написал в моих сопроводительных документах — из них следовало, что эстонскую границу мы пересекли на пустом грузовике.

Весь следующий день мы выгружали из машины оборудование и затаскивали его в ангар. Работали втроем — я, Райво и водитель — и здорово намучились. Отпустив шофера, я дня два отдохнул и засобирался обратно в Черкассы — за реактивами, которые нужны для получения фенилацетона. Везти их вместе с оборудованием я не рискнул — обстановку на границе я тогда не знал и опасался, что не смогу даже в неофициальной дружеской беседе внятно объяснить таможенникам и пограничникам, зачем в придачу к старому железному хламу мне нужны еще и разные химикаты. Тем более что на границе к таким жидкостям относятся более подозрительно — вдруг в канистрах спрятаны наркотики, контрабандный алкоголь или какие-нибудь ядовитые вещества. Запросто могут взять лабораторный анализ, и тогда несколькими сотнями долларов не отделаешься, а то и вообще весь товар потеряешь.

Теперь же все вроде складывалось как нельзя лучше: на всех границах — в Украине, России и Эстонии, у меня появились хорошие приятели; да и сама собой образовалась подходящая легенда, что химикаты мне нужны для обработки прополиса. Для большей правдоподобности я даже договорился с одним приятелем, у которого была торговая фирма. Он нашел под Псковом пчеловодческое хозяйство, у которого закупил для своей торговли партию настоящего прополиса. А я пообещал ему бесплатно доставить этот груз в Таллин.

В Черкассы я отправился на микроавтобусе, который взял на время у знакомого. Я решил, что так мое путешествие будет выглядеть более безобидно, чем если бы я опять нанимал грузовик. Раз товар везешь на грузовом автомобиле — значит, занимаешься бизнесом, крупными поставками, внимания больше привлекаешь. А так я путешествую на пассажирской машине по своим скромным личным делам. На комбинате мне надо было забрать примерно полтонны разных химикатов, да еще потом в Пскове — 400 кг прополиса. Места все это занимает немного и в фургоне легко поместится.

В Черкассах я остановился в той же квартире, которую Людмила сняла для меня в самом начале нашего знакомства. Уезжая, я заплатил за нее надолго вперед, и она оставалась в моем полном распоряжении. Я рассказал Люде, как все удачно прошло с отправкой оборудования, и мы стали обсуждать все детали его предстоящей сборки и наладки. В химических технологиях я на тот момент уже достаточно хорошо разбирался и почти наизусть знал, как правильно смешивать необходимые компоненты и какие операции в какой последовательности проводить. Но только теоретических знаний оказалось недостаточно.

Когда Людмила стала мне объяснять, как правильно монтировать все эти реакторы, мешалки и вакуумные насосы в одну систему — какие прокладки, вентили, патрубки и прочие мелкие, но специфические детали нужно дополнительно закупить, да еще и правильно их установить и соединить так, чтобы химикаты их не разъели и ничего не прорвало и не взорвалось, — выяснилось, что я в этом деле мало что понимаю. В чертежах и схемах я разбирался плохо. Поначалу я решил было, как с самой технологией, составить подробную инструкцию, но, не имея перед глазами оборудования, Людмила и ее коллеги это тоже сделать не смогли. Тогда Люда предложила мне взять с собой в Таллин двух ее знакомых рабочих-аппаратчиков с комбината — опытных специалистов по наладке и обслуживанию химического оборудования. Это были серьезные сорокалетние мужчины. Работы на заводе у них почти не было, зарплату они получали мизерную и вполне могли на несколько недель уехать, чтобы за умеренную плату, тем более в долларах, все смонтировать в нашем ангаре и показать, как правильно и безопасно наладить процесс. Так и решили поступить. О том, что рабочие потом могут кому-нибудь проговориться о своей командировке, Людмила не беспокоилась — она их давно знала, чем могла помогала и поддерживала, и они все вместе, когда выпадал случай, неофициально решали денежные дела. К тому же рабочие были рады очень прилично, по их меркам, заработать, да еще и бесплатно съездить за границу.

Загранпаспортов у рабочих не было. Потому несколько дней мне пришлось заниматься добыванием для них документов. В паспортном столе в Черкассах за небольшую дополнительную плату выправили загранпаспорта уже через два дня. Затем я съездил в Киев и получил для них визы в эстонском консульстве.

Вернувшись в Черкассы, я сразу же отправил рабочих в Таллин поездом через Москву, предупредив Райво, чтобы он их встретил и поселил. Затем загрузил в микроавтобус подготовленные для меня на заводском складе химикаты — больше десятка канистр по 30–40 литров — и отправился по уже знакомой трассе Киев — Москва в сторону погранперехода Суджа.

С украинскими и российскими таможенниками и пограничниками я заранее созвонился, и на границе меня уже ждали. Быстро прошел все посты, со всеми расплатился и дальше поехал в Псков. Там забрал у фермера прополис для своего таллинского приятеля — несколько мешков с комками темного вещества, похожего на затвердевшую смолу.

Поскольку прополис — продукт пчеловодства, да еще и лечебного назначения, по закону для его провоза через границу нужно было заключение санитарно-эпидемиологической службы (СЭС). Она должна подтвердить, что товар не содержит вредных примесей, соответствует нормам безопасности и не вреден для здоровья. У меня, естественно, таких бумаг не было. Поэтому я решил попробовать, как и в прошлый раз, когда вез оборудование, пройти таможню по упрощенному порядку, записав в декларации, что мой товар стоит не больше 2500 рублей. Тем более что у меня там теперь был хороший знакомый — Антон, на помощь которого я очень надеялся. Я созвонился с ним, узнал, когда он будет на работе, и в условленное время подъехал на пропускной пункт.

Антон встретил меня хорошо, взял мои бумаги, но решил сам посмотреть, что я везу на этот раз. Я объяснил, что мне удалось достать для своей фирмы по очень низкой цене прополис, а заодно купил по дешевке разные реактивы для его обработки. На канистры с химикатами на погранпункте никто никакого внимания вообще не обратил, зато все, кто оказался рядом, заинтересовались прополисом. Антон внимательно осмотрел и общупал мешки, понюхал их. О моем товаре из разговоров таможенников прослышала и дежурившая на КПП представительница СЭС. Она заволновалась, сказав, что на прополис обязательно нужно разрешение ее службы, чтобы не случилось скандала — мол, вдруг кто за границей отравится негодным продуктом, который она пропустила через границу. С ней никто спорить не стал, и я дал ей несколько кусков прополиса для лабораторного анализа. Когда сотрудница СЭС ушла, Антон вынес мои документы, я расплатился, и мы распрощались.

На эстонской границе все оказалось еще проще. Там меня встретил все тот же веселый таможенник Лео. Он меня хорошо помнил. Я показал ему прополис. Лео с интересом посмотрел на товар, взял несколько кусочков, повертел в пальцах, понюхал. О том, что прополис вроде как очень полезен, он слышал, но для чего именно он нужен, как выяснилось, не знал. Я рассказал ему, какой замечательный это продукт — из него и мази лечебные делают, и растворы для внутреннего применения, он очень хорошо помогает от самых разных хворей: заживляет раны и ожоги, лечит экземы, воспаления десен и уха и от гастрита избавить может. На канистры с реактивами Лео никакого внимания тоже не обратил. Мы очень душевно с ним поговорили минут десять, я расплатился, как в прошлый раз (причем Лео не стал уже ничему удивляться и шутить), и поехал дальше.

К Таллину я подъезжал несколько взволнованный. Теперь начиналось самое главное, ради чего я потратил почти год утомительных путешествий, трудных изысканий и переговоров. Надо было налаживать производство, которое обеспечит нам очень хороший бизнес, и я беспокоился, сможем ли мы справиться со столь сложной и опасной технической задачей. Ничем подобным я раньше никогда не занимался, и потому ощущал себя вроде как студентом перед очень сложным экзаменом. Я понимал, что большая часть ответственности за успешный запуск технологического процесса лежит на мне — Райво в этом деле так ничему учиться и не стал, а здесь, в Эстонии, случись какая неприятность, мне помощи ждать было неоткуда. Само собой сложилось так, что поиски неведомого мне поначалу товара обернулись масштабным и совершенно незаконным предприятием, одним из залогов успеха которого, помимо всего прочего, была полнейшая конспирация.