Шли недели и месяцы, мы спокойно работали. Предприятие наше процветало, став крупнейшим поставщиком экстази для многих европейских стран. Однако чем больше я узнавал от разных людей о делах Марво, тем сильнее меня одолевало беспокойство.

Я уже рассказывал, что, еще начиная совместный бизнес, мы с Марво условились делить выручку за проданный товар пополам. Никто из других членов его команды с этим не спорил. Все понимали, что без моих технологий, оборудования и способностей они так и остались бы мелкими кустарями. Когда же мы изготовили первые крупные партии «экстази», Марво, получив за них деньги, сообщил, что теперь договорился продавать таблетки оптом — в среднем по 25 эстонских крон за шутку. Исходя из этой цены и велись все наши расчеты.

Некоторые же мои приятели по прежним бизнес-проектам, занявшиеся потом, как и Райво, организацией переправки наркотиков, знали кое-кого из заказчиков в Финляндии, с которыми сотрудничал и Марво. Конечно, встречаясь иногда в кафе или на отдыхе, мы о своих делах друг другу ничего не рассказывали, а просто болтали о жизни, общих знакомых. О том, чем зарабатываю деньги, я, конечно, тоже никому ничего не говорил. Но поскольку характер занятий и круг интересов у нас всех был примерно одинаков, нередко эти приятели делились наблюдениями и впечатлениями — то цены на товар упали, то кто-то из общих знакомых полиции попался. Так вот, через некоторое время я услышал, что оптовые покупатели экстази в Финляндии на самом деле платят за каждую таблетку 25 финских марок, а вовсе не эстонских крон. И это была средняя и не самая высокая цена при расчетах за крупные партии товара. То есть получалось, что Марво меня с самого начала обманывал, оставляя себе больше половины заработанных нами всеми денег, поскольку эстонская крона тогда была почти в 2,5 раза дешевле, чем финская марка. При обмене валюты в банках доллар стоил около 11 эстонских крон, а финских марок — чуть больше 4.

После этого открытия я долго размышлял, как поступать дальше. Идти выяснять отношения и требовать всю свою долю было не только бессмысленно, но и опасно. Марво и Змей, как я давно для себя уяснил, — не те люди, которые, если их поймать на лжи, стали бы извиняться. Было понятно, что они с самого начала меня обманывали, пользуясь тем, что я почти ничего не знаю о ценах на наркотики и у меня нет выходов на заказчиков нашего товара. Поэтому любая моя попытка добиться справедливости была бы ими воспринята как «бунт на корабле». А в сложившейся ситуации, ставя себя на их место, я понимал, что, вероятнее всего, они предпочтут от меня просто как-нибудь избавиться. Ведь речь шла о миллионах долларов. И даже если бы я согласился забыть о том, что мне уже недоплатили, они никогда бы не смирились с перспективой потерять такие деньги в будущем, притом что возможности этого избежать у них имелись.

Все, что нужно — отлаженную технологию и оборудование, — они уже от меня получили. Я сам им это дал, да еще и научил, как с ними обращаться. Где взять сырье, они и так знали, а я, опять же по своей наивности, сам рассказал и показал, как его можно безопасно доставить в Таллин. Выходило так, что особой нужды во мне для Марво и Змея уже нет.

Конечно, я еще исправно добывал разные сопутствующие химикаты и оборудование, но заслуга эта по большому счету была не очень велика. В случае необходимости все то же они могли бы достать у российских бандитов и контрабандистов. Это было бы немного хлопотнее и дороже, но дешевле, чем делиться со мной. Так что, как я понимал, оставалось немного возможных сценариев дальнейшего развития событий после откровенного разговора с Марво о деньгах. Либо мой труп сбросят в море с привязанной чугунной батареей (хотя на этот счет могли быть и альтернативные варианты), либо в лучшем для меня случае живым сдадут полиции в придачу с парой тысяч таблеток «экстази». То, что эти таблетки, скорее всего, будут по нашим собственным стандартам бракованными, со сколами и рассыпающимися в руках, какие привезенная мной из Киева таблеточная машина выбрасывала в первые минуты после запуска, пока ее не отрегулируют, — для властей значения иметь не будет. Но у этого варианта было слабое место — ведь я мог в тюрьме заговорить и рассказать все про наши дела с Марво.

После долгих раздумий я пришел к выводу, что лучше с Марво не ссориться и вообще не давать ему повода даже заподозрить, будто я что-то узнал про его махинации, а тихо уйти из общего дела и попробовать наладить новый собственный бизнес. Заняться им удобнее всего было в России. Последний год я часто ездил туда в командировки, добывая необходимые нам реактивы, и обнаружил в Москве и вокруг нее довольно много химических предприятий. Порядки почти везде были свободные — все думали в первую очередь о том, как побыстрее и побольше заработать, налоги платить не любили и безо всяких документов за наличные готовы были продать что угодно. На многих таких заводах, как я предполагал, должно было иметься и подходящее для моих замыслов оборудование, которым можно было бы так же неофициально воспользоваться.

Делать с его помощью сам экстази я, конечно, не собирался. Организовать это было и трудно, и опасно. Во-первых, большинство людей наркотиков просто опасаются, и вряд ли можно было бы найти на химических заводах сотрудников, которые бы рискнули ввязаться в столь небезопасное дело. У кого смелости на это хватало, те и без меня им занимались. Во-вторых, у меня самого не было ни опыта в торговле таким товаром, ни нужных связей.

Зато, как я думал, где-нибудь на таком предприятии вполне можно было бы организовать производство MDP-2-P — вещества, которое служит полуфабрикатом для экстази. Само по себе оно наркотиком не является, и потому иметь с ним дело не так страшно. Этот химикат относится к разряду сильнодействующих, и за нарушение установленных государством правил обращения с ним могли лишь в худшем случае оштрафовать. К тому же о том, что он необходим для производства экстази, знали очень немногие — полицейские, да и то лишь те, кто занимается темой наркотиков, да узкий круг специалистов-химиков. Для простых людей, даже для рабочих тех же химических заводов, это просто один из множества промышленных химикатов. MDP-2-P представляет собой маслянистую почти бесцветную жидкость с очень легким, не противным запахом.

Ну а чтобы все выглядело совсем безобидно, я придумал специальную легенду. На предприятия я бы приходил разговаривать, вообще не упоминая MDP-2-P, а рассказывая, что хочу получить синтетическую амбру.

Натуральная амбра — это вещество, которое образуется в желудке кашалота при переваривании съеденных им животных и рыб. Кашалоты периодически отрыгивают амбру в виде бесформенных воскоподобных кусков весом от нескольких граммов до сотни килограммов (специалисты называют их самородками), волны их выбрасывают на берег океана, где их собирают люди. С древних времен она ценилась дороже золота. Амбру использовали для своих опытов и создания лекарств алхимики, но главное — она до сих пор остается лучшим закрепителем запаха в парфюмерии. При изготовлении самых дорогих духов используется именно амбра. В XX веке ученые научились химическим путем синтезировать вещества, похожие на нее по свойствам. И самые распространенные ее заменители делают как раз из сассафраса.

Вот я и решил, что попробую заказать на российских заводах изготовление такого «ароматного масла». Привезу свое сырье и попрошу обработать его по технологической цепочке и формулам, которые мне нужны. Мол, заказчики мои за границей якобы попросили все сделать именно так, а не иначе.

При разговорах, по крайней мере сначала, вообще не надо было упоминать о каких-то запрещенных веществах, и наверняка кто-нибудь согласился бы взяться за мой заказ. Потом, когда нужный мне продукт уже будет почти готов, кто-нибудь из инженеров или технологов, конечно, поймет, что за «амбра» мне нужна. Но я полагал, что смогу с ними договориться. Знать о том, что на самом деле мы делаем, будут лишь один-два человека. Ведь никаких договоров я заключать не собирался, и мой заказ не проходил бы через начальство и бухгалтерию. А за то, что мое ароматическое масло получается несколько необычным, я готов был хорошо доплатить наличными.

К тому же такая легенда, как мне представлялось, должна была успокоить даже не самых щепетильных и смелых партнеров. Она давала им возможность, в случае неприятностей, сказать, что я коварно их обманул, а они сами просто чего-то недосмотрели или не поняли в предоставленных мной технологических расчетах. Ну извините, ошиблись, — за это ведь в тюрьму не сажают. А для чего мне такая не совсем правильная амбра нужна, они и вправду бы не знали. Об этом я сам никому рассказывать не собирался.

Продавать полученный таким образом MDP-2-P можно было тому же Марво и его компании. Им, как я думал, это было бы выгоднее и интереснее, чем самим тратить время и силы на добычу сассафраса или сафрола и еще массы других химикатов, а потом еще и на переработку. Ведь MDP-2-P — это фактически полуфабрикат для экстази, получать который на собранной мной установке они тогда могли бы за один-два дня.

Чем дольше я думал над этими планами, тем больше они мне нравились. Со всех сторон выходило, что своим отъездом в Россию я никого не обижу, и в первую очередь, конечно, самого себя. Ведь тогда бы я снова ни от кого не зависел, спокойно занимался бы своим делом, и, главное, мог продавать свой товар по той цене, которую сам назначу. И даже если бы с Марво вдруг не удалось договориться или он попытался бы сделать мне какую-нибудь гадость, я мог в крайнем случае обойтись и без него. Ведь у меня в запасе была еще «волшебная» папка, которую Людмила подарила мне перед моим отъездом из Черкасс. Как я уже рассказывал, там были коммерческие предложения людей, которые приезжали к ней на химкомбинат из многих стран в поисках наркотиков или сырья для них. И я мог бы их заинтересовать своим товаром.

Собравшись уезжать, я, конечно, не стал ни с кем делиться своими планами, но и особо ничего не скрывал. Я рассказал Марво и другим, теперь уже бывшим для меня, компаньонам, что нашел в России новый вариант, как достать сырье, но нужно договориться еще со многими людьми, и потому меня, скорее всего, долго не будет.

В Москве я первым делом отправился к своей давней знакомой Галине, которая некогда работала в Главснабе, а теперь занималась теми же поставками разных химикатов, только в частной фирме. С тех пор как мы начали совместный бизнес с Райво, а потом и Марво, я с ней часто виделся, обращался за советом, где лучше достать тот или иной нужный продукт. На этот раз я изложил ей свою заготовленную легенду — будто бы нашей фирме в Таллине удалось получить крупный заказ от одной швейцарской фирмы на производство ароматического масла. Сырье у нас есть, но наш заводик переработать его не успевает, и я попросил Галину подсказать, на каком предприятии в Москве или где-то неподалеку можно было бы переработать часть нашего сассафраса. Галина немного подумала, полистала записные книжки и сказала, что мне стоит обратиться на химзавод, расположенный в Переславле-Залесском — небольшом городке в 120 километрах от Москвы. Директор этого завода — по фамилии Батько — оказался ее старым знакомым. Она тут же ему позвонила. Минуты две поговорила с ним о своих делах, а потом рекомендовала меня, сказав, что клиент я надежный и проверенный, и, возможно, мой заказ Батько заинтересует.

Получив номер телефона Батько, я тут же выехал на машине в Переславль и через два часа был на комбинате. Директора я застал на рабочем месте, и хотя он был занят служебными делами, но благодаря звонку Галины уделил мне минут десять. Я ему вкратце рассказал свою легенду про заказ на крупную партию синтетической амбры. Батько моим предложением заинтересовался, сказав, что у него на комбинате есть подходящие оборудование и технологии, и мы договорились обговорить все детали на следующий день.

Утром, когда я вновь пришел на завод, Батько встретил меня очень радушно, угостил кофе, и мы проговорили больше часа. Он внимательно просмотрел бумаги с технологической цепочкой, которые якобы предоставили мои иностранные заказчики для получения «ароматического масла», и подтвердил, что они с такой работой вполне могут справиться. Для начала мы договорились, что Батько все сам проверит, обработав на лабораторном оборудовании десять килограммов сырья — сафрола, который я специально привез с собой.

Несмотря на то что Батько было уже за пятьдесят, он оказался очень энергичным и жизнерадостным человеком и охотно делился со мной своими планами на жизнь. На этом заводе он работал еще с советских времен, а когда началась приватизация, стал его совладельцем. В его распоряжении находились два больших цеха. Батько был полон разных замыслов, как развивать производство, все время вел переговоры с потенциальными заказчиками, и, хотя время это в России было трудное, его бизнес шел неплохо. Батько рассчитывал скопить небольшой капитал, чтобы уехать в США и открыть там свое дело. Он рассказывал, что в Америку эмигрировали многие его знакомые химики, которые нашли там хорошую работу и теперь обещали оказать ему поддержку. В свете этих планов он был тем более рад моему появлению, поскольку я ему говорил, что сырья у меня много — может быть, придется переработать даже несколько тонн, я готов платить наличными. Контракт со мной ему представлялся, конечно, очень выгодным. Распрощались мы с Батько в тот день как хорошие приятели. Он пообещал, что займется моим заказом через два-три дня, когда разберется с другими срочными делами. Что именно он для меня будет изготавливать, как я видел, Батько пока не понял. Так что все складывалось самым лучшим образом.

Поскольку остановиться в Переславле-Залесском мне, судя по всему, предстояло надолго, я снял неподалеку от завода двухкомнатную квартиру. Пока Батько был занят другими делами, я отдохнул, гуляя по окрестностям. Городок оказался хоть и маленьким, но очень приятным и с богатой историей, из-за чего по выходным туда приезжали толпы туристов. Как я узнал, в Переславле родился Александр Невский, а молодой Петр I когда-то с соратниками строил на расположенном рядом Плещеевом озере свою «потешную флотилию», положившую начало российскому флоту.

Наконец, Батько позвонил и сказал, что освободился и готов работать над моим заказом. На следующее утро я пришел к нему с пробным образцом своего сырья — десятилитровой канистрой сафрола. Батько залил его в реактор небольшой химической установки и, следуя полученным от меня записям с технологией получения «ароматического масла», запустил первый процесс. Я старался все время быть рядом с Батько, наблюдая за его поведением и пытаясь не упустить момент, когда же он поймет, что на самом деле мы делаем, и угадать, как на это он отреагирует.

Первые два дня — как я уже говорил, процесс обработки сафрола довольно длительный — прошли спокойно. Мы с Батько много разговаривали, а собеседник он был очень интересный, рассказывали друг о друге, делились впечатлениями, обсуждали самые разные вещи.

Явившись к нему на третий день утром, я застал Батько очень сосредоточенным и озабоченным. К этому моменту весь технологический цикл был закончен, и в реакторе, как я знал, уже получился нужный мне продукт — МDP-2-P. Батько был необычно молчалив и поглощен изучением лабораторных анализов, выписывая на листах бумаги длинные сложные химические формулы. Иногда он вставал из-за стола, брал с книжных полок, уставленных справочниками по химии, какой-нибудь том и долго в нем копался, сверяя свои записи. Так прошло часа два, причем чем дольше Батько изучал свои бумаги, тем более хмурым становился и явно старался не смотреть в мою сторону. Я делал вид, что ничего не замечаю.

В какой-то момент в кабинет зашла жена Батько. Мы с ней знакомы не были, но друг друга пару раз видели. Батько рассказывал, что она тоже химик и работает вместе с ним на заводе, а ей, как я понимал, он тоже обо мне что-то говорил — наверное, что я просто новый выгодный клиент. Батько подозвал жену и молча показал ей пальцем на какую-то формулу в одной из бумаг со своими расчетами. С минуту она внимательно рассматривала лист, а потом изумленно взглянула на меня. Не сказав ни слова, она вышла из кабинета, то ли огорченно, то ли возмущенно покачивая головой.

Наконец, Батько оторвался от своих бумаг, повернулся, несколько минут меня задумчиво рассматривал, а затем начал говорить. Говорил он очень тихо, медленно, как мне показалось, стараясь тщательно подбирать слова, как люди обычно говорят о вещах, о которых им тяжело или неприятно вспоминать.

— Два года назад я попал в автокатастрофу. Виноват был я. Помимо своей, я разбил еще одну автомашину. Это был очень дорогой «мерседес». Страховки у меня не было, и надо было за него платить. Насчитали больше десяти тысяч долларов. У меня таких денег не было. Из-за кризиса в августе 1998 года я потерял почти все, что скопил, завод почти не работал. Я пообещал людям, которым принадлежал «мерседес», что буду расплачиваться в рассрочку. Они торопили, мне приходилось их все время упрашивать подождать. А потом они узнали, кто я по профессии и где работаю. И предложили, чтобы я здесь, у себя на заводе, сделал для них ту же вещь, которую сделал сейчас. Тогда мне не надо было бы платить деньги. Мне было очень тяжело. Денег еле хватало самому на лечение. Я в аварии тоже сильно разбился. Но все-таки я предпочел выплатить цену того «мерседеса». Я влез в долги, пришлось продать кое-что. Но делать то, что они меня тогда просили, я не стал. А теперь из-за вас я все-таки это сделал.

Я слушал Батько молча, а когда он закончил, встретил его испытующий и укоризненный взгляд. Он явно хотел получить от меня какой-то ответной реакции — то ли извинений, то ли признаний. Но я старался смотреть ему в глаза так, как будто не понимаю, зачем и почему он все это рассказал — с сочувствием и недоумением. Тогда Батько, продолжая пристально смотреть на меня, продолжил:

— Вы знаете, что на самом деле хотят получить ваши заказчики? Это совсем не ароматное масло и амбра. Эту вещь не используют в парфюмерии. Она нужна совсем другим людям.

Поскольку он задал прямой вопрос, мне надо было наконец что-то сказать. Но идти на поводу у Батько я не хотел. И как можно спокойнее и дружелюбнее вновь повторил — я знаю только то, что мои заказчики хотят получить искусственную амбру, и нужна она им как закрепитель запаха для духов.

Я хотел, чтобы Батько понял, по каким правилам я предлагаю ему играть — догадываться о чем-то и подозревать друг друга мы можем сколько угодно, но не надо об этом говорить вслух. Обсуждать можно лишь цену и условия сотрудничества, но не произносить никаких слов о запрещенных вещах и уж тем более наркотиках. В этом гарантия нашей безопасности. Друг для друга и для всех остальных внешне все должно выглядеть так, что мы хотим получить амбру. И если кто-то вдруг узнает, что она получается какая-то не очень правильная, то у нас всегда будет оставаться шанс объяснить это чужим обманом и собственными ошибками и неосмотрительностью.

Но Батько этого так и не понял. На мои заверения, что меня интересует только амбра, он лишь нахмурил лоб и опять надолго замолчал. Батько опустил глаза в стол, изредка переводя невидящий взгляд с одного предмета на другой, и стало понятно, что он лихорадочно думает, как поступать дальше.

Через некоторое время Батько, наконец, прямо как очнулся после забытья. Он больше не выглядел расстроенным и удрученным, а хоть с озабоченным, но уже деловым выражением на лице сказал, что нам надо поговорить. Было ясно, что он принял какое-то решение. Мы сели за стол, и он вновь заговорил — на этот раз уже немного возбужденно:

— Я не буду вам объяснять, что за вещество на самом деле я изготавливал здесь последние три дня из вашего сафрола. Я достаточно изучил людей, чтобы понять, что вы совсем не такой простодушный, каким хотите казаться.

Далее Батько начал подробно, по пунктам излагать придуманный им только что план действий. Он исходил из того, что на его предприятие поступил крупный и долгосрочный заказ. Чтобы с ним справиться, ему необходимо обустроить специальный производственный участок. Разместить его Батько решил в двухэтажном цехе, расположенном чуть в стороне от основного здания завода, который последнее время использовался редко. Чтобы кто-нибудь случайно не обнаружил, что там на самом деле будут делать, Батько придумал полностью изолировать этот участок от комбината — оставить только один вход и обнести здание еще одним высоким забором. В цехе он рассчитывал наладить закрытый цикл производства нашего товара, чтобы там же, внутри, утилизировать большую часть отходов и лишь изредка приходилось доставлять туда крупные партии сырья. Все необходимое оборудование для этого, как уверял Батько, у него имеется, так что поставки — тоннами — будут бесперебойными. Наши с ним отношения, твердо заявил Батько, мы должны строить на принципах равноправного партнерства — никаких продавцов и покупателей, никаких недоговоренностей. Чтобы мы могли друг другу доверять, говорил он, мы должны поровну делить все заботы и ответственность: вместе заниматься производством, вместе продавать наш товар за границу и потом честно делить выручку.

Я слушал его молча. Чем дальше он развивал свою мысль, тем больше мне все это не нравилось. Я только про себя удивлялся, как Батько не понимает, насколько его план неразумен и опасен. Чем больше таинственности и конспирации он наведет вокруг этого цеха, тем скорее на него обратят внимание другие сотрудники завода, и очень быстро разговоры об этом достигнут ушей полицейских осведомителей. Все химические предприятия находятся под особым контролем полиции. А когда на завод придут с обыском, деваться будет вообще некуда. Неизбежно выяснится, что работали в том цехе только мы с Батько — а значит, были в сговоре. Если вместе продавали тайком незаконный товар за границу — значит, осознавали, чем на самом деле занимаемся. Так что в случае возникновения проблем с правоохранительными органами придуманный Батько план грозил нам целым набором тяжких обвинений — в создании преступной группы, контрабанде, пособничестве наркоторговле. И сказкам, будто мы по заказу таинственных иностранцев пытались делать якобы безобидную амбру, естественно, все просто посмеются.

Но Батько говорил так увлеченно, что пытаться разубедить его представлялось совершенно бессмысленным. Было ясно, что он для себя все решил и, сидя в своем кресле на своем заводе, чувствовал себя полным хозяином положения. Любую, даже самую осторожную попытку с моей стороны возразить он воспринял бы как подвох, с помощью которого я вновь хочу его обмануть.

Поэтому, когда он закончил излагать свои мысли, я ничего ему не ответил и продолжал сидеть молча. К этому моменту я тоже для себя уже все решил. Мне было понятно, что с Батько долго работать и нельзя, и, даже если очень захочу, не придется. Он сам очень скоро выдаст наш совместный проект. Поэтому я для себя решил, что надо искать другие предприятия, других людей, с которыми бы мы поняли друг друга. Именно поэтому я не стал ничего плохого говорить Батько о его планах. Мне не хотелось его поддерживать, тем самым обманывая, но и делиться своими соображениями было лишним. Тогда бы мы окончательно поссорились. Но Батько не понял и этого. Мое молчание он воспринял как знак согласия. Расстались мы довольно сдержанно. Договорились, что в скором времени я привезу на завод первую крупную партию сырья. Я надеялся, что очень быстро — пока Батько не начнет обустраивать свой секретный цех — власти все же не узнают про наш бизнес. И хоть так, пока не найду более понятливых партнеров, начать свой проект все же стоит. А когда все наладится, я думал с Батько тихо расстаться. Что уж потом он придумает — это его личное дело.

На следующее утро я заехал на завод, забрал изготовленное из моего сафрола «ароматическое масло», расплатился за работу и сразу же отправился в Москву, размышляя о впечатлениях от разговоров с Батько и открывающихся перспективах. И очень скоро время подтвердило, что я был совершенно прав.