Глава 1
Из истории становления судебной медицины
Амбруаз Паре проводит вскрытие мертвого тела
Перед тем как начать разговор о Шерлоке Холмсе, следует вспомнить историю развития судебной медицины в Европе и России. Данная тема была интересна и хорошо знакома Артуру Конан Дойлу еще в те времена, когда он был студентом-медиком. Приведу в кратком изложении вехи становления судебной медицины.
В процессе многовековой практики применения медицинских знаний при разрешении правовых вопросов, что отмечалось еще в трудах Гиппократа (460 г. до н. э.), появление новых законодательных актов вызвало развитие новой отрасли медицинских знаний – судебной медицины, связанной как с медициной и биологией, так и с правоведением. Благодаря появлению сочинений по судебно-медицинским темам данная отрасль окончательно сформировалась как медицинская и биологическая наука.
Впервые в работе известного французского хирурга Амбруаза Паре Opera chirurgica в качестве отдельной главы помещен его знаменитый «Трактат о заключениях (врачей) и бальзамации трупов» (1579), где рассматривались различные вопросы, касающиеся судебной медицины. В его труде имелись главы «О повреждениях», «Наставление к сочинению судебно-медицинских мнений», «О девственности», «О различных видах насильственной смерти».
В историко-медицинском отношении названный трактат Амбруаза Паре заслуживает особого внимания как показатель состояния западноевропейской судебной медицины и экспертизы второй половины XVI столетия. Можно без преувеличения утверждать, что этот блестящий труд явился ценнейшим вкладом в судебную медицину.
Амбруаз Паре
Трактат разделен на 52 параграфа, из них 8 составляют как бы самостоятельную часть трактата, посвященную вопросам бальзамации трупов.
В первых параграфах автор затрагивает общие вопросы судебной экспертизы телесных повреждений: а) почему хирургу необходимо быть осторожным при составлении (судебного) заключения; б) почему судебное заключение трудно.
Указывая, что сам Гиппократ в начале своих «Афоризмов» объявил судебное исследование трудным, автор заявляет: «Мне хотелось, чтобы хирург был дальновидным, то есть способным для дачи правильного объяснения, так как исходы болезней нередко бывают сомнительными, в связи с чем причина многообразия болезненных симптомов».
Высокие требования предъявляет Амбруаз Паре к врачу-эксперту, говоря: «Прежде всего требую от хирурга интеллектуальной и душевной направленности, чтобы он не определял вопреки истине в силу пристрастия и под влиянием подкупа малые (легкие) ранения за большие (тяжкие)».
По мнению автора, обширные ранения характеризуются тремя признаками:
а) величиной повреждения всего организма или его части;
б) степенью важности поврежденного органа, которая определяется его функциями. Так, рана считается тяжкой, если она нанесена рапирой или другим аналогичным оружием важнейшему органу, если этот орган по своей функции необходим для сохранения жизни (мозг, сердце, печень, пищевод);
в) степенью ослабления поврежденного тела и степенью его излечимости. Особо опасными считаются ранения, наносимые нервной системе.
Большой интерес представляет совет Амбруаза Паре о том, что хирург при оценке ранений должен остерегаться ошибки в процессе исследования ран хирургическими инструментами: «Ведь часто хирург не может добраться инструментом до дна раны, а потому ошибается или становится в тупик или потому, что он исследовал раненого в том положении, в котором последний был в момент ранения, или потому, что удар, нанесенный при вертикальном пoложении потерпевшего, отклонился вправо или влево, снизу вверх или сверху вниз, и в связи с чем хирург квалифицировал рану как легкую и быстро излечимую, а рана оказалась смертельной или требовала продолжительного лечения».
На основании сказанного хирург должен воздерживаться от вынесения заключения сразу после ранения. Рекомендуется в таких случаях давать заключение после истечения 9 дней, ибо в течение этого времени выявляются признаки – легкие или тяжкие.
Труд Амбруаза Паре
Заслуживает внимания и параграф о признаках перелома черепа. Согласно автору, «если больной упал от удара и лежит без сознания как спящий, если у него непроизвольное выделение кала и мочи, если у него наблюдается кровотечение из ушей, ноздрей и рта, а также рвота желчью, то можно заключить о наличии перелома черепа. Переломы черепа обнаруживаются при исследовании головы пальцами, когда констатируется припухлость или противоестественное вдавление внутрь черепа».
При повреждениях черепа потерпевшему угрожает смерть, что можно заключить на основании следующих симптомов: потеря сознания, потеря речи, мутный взор, наличие непрерывной лихорадки, обложенный сухой язык, судороги, параличи вместе с непроизвольным выделением мочи и кала.
В цитируемом произведении имеются также параграфы с кратким описанием симптомов проникающих ранений груди, дыхательного горла, живота, спинномозгового канала.
Проникающие раны груди определяются тем, что воздух с шумом врывается в легкое, дыхание затрудняется, ощущается тяжесть в области диафрагмы, что можно объяснить скоплением большого количества крови. Ранение легкого узнается по пенистой крови, вытекающей из раны, или по кровохарканью; обычно вскоре наступает тяжкое затруднение дыхания и боли в боках.
По мнению автора, повреждения сердца характеризуются выделением огромного количества крови, ознобом, слабым и малым пульсом, бледностью кожных покровов, похолоданием конечностей и холодным потом.
В «Трактате» приводится несколько протоколов судебно-травматологической экспертизы. Среди них был следующий протокол. «Мы, парижские хирурги, по приказу сената посетили на дому Людовика Вартоманна, при освидетельствовании которого нашли четыре раны: первая – рана головы в лобной области длиной в три пальца, проникает в глубь кости так, что мы были вынуждены удалить три осколка этой кости; другая – рана в области правой щеки, идет поперечно от уха до середины спинки носа, на эту рану в трех местах были наложены швы; третья – рана в области средней части живота длиной в два пальца, проникает в полость живота, из которого выпала часть сальника сине-багрового цвета с явлениями нагноения; четвертая – рана на левом пястье величиной в четыре пальца, имеется нарушение целости вен, артерий и оскольчатый перелом пястных костей, в связи с чем кисть будет укороченной». Названные повреждения Амбруаз Паре характеризует как тяжкие, делающие сомнительным сохранность жизни.
Не меньший интерес представляет и второй, указанный ниже протокол (Demembri Impotentia), который приводим полностью. «По поручению судебного следователя (Conquitoris regii) я отправился в дом Якова Барта, чтобы навестить его родного брата. При осмотре последнего я обнаружил ранение в области правой подколенной ямки величиной в 4 пальца с повреждением сухожилий, вен, артерий и нервов. Доношу поэтому, что жизнь eгo находится в опасности ввиду наличия дурных симптомов, обычно наблюдающихся при подобных ранениях, а именно: сильной боли, лихорадки, судорог, воспаления, абсцесса, гангрены и других. Если больной при внимательном уходе останется жив, то он, несомненно, останется хромым от оцепенения и потери функций пораженной части тела, о чем считаю долгом составить протокол с собственноручной подписью и приложением печати».
Специальный параграф отводится описаниям повреждений от молнии. Амбруаз Паре утверждает, что молния всегда оставляет в участке тела, испытавшем удар, «след огня либо в виде ожога, либо в виде почернения», часто с поверхности следов повреждения не отмечается, однако при внимательном исследовании можно обнаружить повреждение под кожей в виде переломов костей.
Параграфы 26, 27, 28 содержат весьма ценные высказывания о прижизненном и посмертном характере повреждений при некоторых видах насильственной смерти.
«На суде могут спросить, нанесены ли потерпевшему ранения при жизни или посмертно. Если это произошло при жизни, то края ран будут покрасневшими и кровоточащими, припухшими и багровыми; наоборот, посмертно нанесенные раны будут лишены этих признаков. С наступлением смерти все жизненные силы в организме отмирают и функции прекращаются, благодаря чему к раненым участкам прекращается доступ крови и воздуха (дыхания).
На суде может возникнуть вопрос, был ли повешен человек при жизни или после смерти. При прижизненном повешении на шее виден ясно след от веревки красного, лилового или черноватого цвета; кожа вокруг стянута и сморщена вследствие сдавления петлей; часто наблюдаются разрывы артерий, а также вывих или смещение со своего места второго шейного позвонка.
В связи с прекращением дыхания отмечается синюха лица, верхних и нижних конечностей, наличие пены у отверстия рта, а равно слизистой пены вокруг ноздрей. При посмертном повешении тела указанных признаков не наблюдается.
Вопрос о том, попало тело в воду при жизни или после смерти, разрешается на основании следующих признаков.
При прижизненном утоплении вздутый кишечник переполнен водой, из отверстий носа – слизистые, а из отверстия рта – пенистые выделения, кожа на концах пальцев рук стерта и повреждена, так как живой при погружении в воду умирает, как безумный, борясь и катаясь, ища спасительной опоры.
При погружении в воду трупа названных признаков не отмечается».
Весьма ценным является замечание Амбруаза Паре о трупной эмфиземе, которую он объясняет гнилостными изменениями трупа, а не наличием проглоченной воды, как это объясняли его современники. В трех параграфах подробно говорится об отравлении угарным газом.
Отдельный параграф посвящен признакам девственности. Амбруаз Паре скептически относился к этим признакам, в частности не придавал значения девственной плеве, заявляя, что «перепонка эта (плева) – противоестественна и едва ли обнаруживается у одной из многих тысяч женщин».
Помимо того, Амбруаз Паре не придает значения выделению молока из молочных желез, говоря, что этот признак наблюдается также у некоторых мужчин.
Последние 8 параграфов «Трактата» посвящены вопросам консервирования трупов (бальзамации, или пропитыванию трупов ароматическими веществами и бальзамами). Автором приводятся сведения по истории бальзамирования со ссылками на труды Геродота.
В конце «Трактата» автор детально излагает собственную методику консервации трупов. Он рекомендует до бальзамирования освободить полости тела от внутренних органов, отдельно выделив сердце, чтобы можно было бальзамировать его по желанию родственников.
«Трактат» заканчивается девизом «Упорный труд все побеждает».
Данная работа Амбруаза Паре, несомненно, явилась большим вкладом в развитие медицинской науки, включая судебную медицину. На протяжении столетий врачи, в том числе занимающиеся судебной медициной, использовали положения, выдвинутые Амбруазом Паре, в своей практике.
Сицилийский врач Фортунато Фиделис из Палермо в 1602 г. опубликовал работу «О заключениях врачей».
Итальянский врач Павел Закхиас (Закхиа) справедливо считается одним из основоположников научной судебной медицины. Павел Закхиас обладал исключительной эрудицией, был ученым – медиком и юристом. На Закхиаса как на одного из опытнейших врачей Италии были возложены функции врача папы Иннокентия Х. Для судебных медиков имя Павла Закхиаса не забыто благодаря опубликованному им обширному судебно-медицинскому руководству Questiones medico-legales («Судебно-медицинские вопросы»).
Questiones medico-legales выходили отдельными книгами (I–IX) в период с 1621 по 1650 г. В полном объеме они впервые были изданы в 1651 г. в Амстердаме. Первые работы по судебной медицине в Европе – Амбруаза Паре и Фортунато Фиделиса – появились до выхода этого труда в конце XVI столетия. Но данные работы не носили такого энциклопедического характера, как «Судебно-медицинские вопросы» Павла Закхиаса. Разносторонние знания и большой опыт позволили автору объединить медицинские сведения, необходимые для правовой практики того периода. Это подчеркнуто в подзаголовке «Судебно-медицинских вопросов» (Questiones medico-legales, In quibus omnes eae materiae medicae, quae ad legales facultates videntur pertinere, proponuntur, petractantur, resolvuntur).
Собственно «Судебно-медицинскими вопросами» являются 2 тома (книги I–IX) общим объемом 825 страниц большого формата, напечатанных убористо и мелким шрифтом. Они посвящены вопросам, касающимся возраста, беременности, родов и аборта, отравлений, насильственной смерти, притворных болезней, врачебных ошибок, инфекционных заболеваний и других проблем.
Третий том (326 страниц) представляет собой судебно-медицинские материалы решений Римского апелляционного суда (Decisiones Rotae Romane), экспертом которого был Павел Закхиас.
Естественно, что, наряду с целесообразной постановкой многих вопросов, труд Закхиаса содержит суждения, отражающие влияние Средневековья. Однако, несмотря на это, значение автора Questiones medico-legales в развитии судебной медицины как науки отмечается во всех отечественных и иностранных судебно-медицинских руководствах.
В 1689 г. в Германии Иоган Бок написал сочинение «Об описании ран или исследовании смертельных ран». Именно он дал название «судебная медицина» судебно-медицинской науке.
В XVIII в. были изданы работы И. Планка «Токсикология, или Наука о ядах и противоядиях» (1775) и «Элементы судебной медицины в хирургии» (1781). Последняя работа, переведенная на русский язык в 1799 г., на протяжении почти 30 лет была единственным руководством для студентов и врачей.
К началу XIX в. по библиографическому указателю, изданному в Германии в 1819 г., судебно-медицинская литература уже составляла 2980 наименований.
С 1821 г. начали издаваться журналы и сборники в Германии, Австрии, Англии, Франции и других странах, где печатались научные работы по судебной медицине.
Российская судебная медицина многое позаимствовала у европейской науки.
Российская судебная медицина имеет свою неповторимую историю. Часть исследователей полагает, что история судебной медицины начинается с того времени, когда появились указания в законе о приглашении врачей в качестве сведущих лиц при расследовании убийств, телесных повреждений и других преступлений против жизни и здоровья людей. Другие же полагают, что судебная медицина возникла вместе с первыми законодательными актами за нанесение телесных повреждений и убийства.
Но сама история показывает, что практическая потребность в применении медицинских знаний для юридических целей возникла значительно раньше. Так, первые указания на судебную оценку телесных повреждений и некоторых других видов насилия над личностью имеются еще в древнем русском праве, до появления научной медицины. Примером может служить договоры русских с греками при князе Олеге в 911 г. и при князе Игоре в 945 г., которые предусматривали наказания за нанесение побоев и ран.
Устав князя Владимира (Х – ХI вв.) определил наказание за половые преступления. Более подробная оценка телесных повреждений дана в древнем правовом сборнике Русская Правда (X–XIII вв.). Преступления против жизни и здоровья подразделялись в зависимости от способов нанесения телесных повреждений; в соответствии с этим определялось и наказание. К разряду легких повреждений относились кровоподтеки, причиняемые ударом руки или тупым орудием, кровяные раны, возникающие от действия острым орудием. К тяжким повреждениям относились увечья: повреждения руки, ноги, глаз, отсечение носа, членовредительство. Выделялись преступления против половой неприкосновенности – любодеяние, прелюбодеяние.
Другой правовой сборник – Двинская уставная грамота, относящаяся к XIV в., также уделял внимание преступлениям против личности.
Позднее в различных правительственных грамотах предусматривались осмотры трупов только в тех случаях, когда имелись прямые указания на насильственную смерть. В Грамоте Белозерского князя Михаила, относящейся к 1448 г., требовалось уточнять причину смерти в тех случаях, когда человек умирал после падения с дерева или тело его было извлечено из воды.
В Грамоте 1518 г. великого князя Василия Ивановича указано, что для осмотра трупов выделялись специальные лица сроком на одну неделю, которые в связи с этим получили название недельщиков.
Иваном Грозным в 1550 г. указывалось подвергать осмотру трупы лиц, обнаруженных на пожарах, погибших от угара. Грамота Коневскому монастырю, жалованная им в 1554 г., расширила список случаев насильственной смерти, когда трупы должны быть подвергнуты осмотру: «А кто у них с дерева или с хоромин убьется, или кого зверь съест, или воз, или колесо сотрет, или озябнет, или утонет, или на землю человека принесет, а обыщут того безхитростно, и они с того дают осматриванною гривну». Подобный осмотр ставил своей целью установить ближайшую причину смерти, чтобы предотвратить распространение заразных болезней, а если смерть окажется насильственной, то отыскать виновника.
Царские уставы и грамоты XVI столетия указывают, в каких случаях привлекались врачи для составления заключений в судебных делах.
Так, в 1537 г. врачом Феофилом был освидетельствован князь Андрей, который под предлогом болезни отказался выполнить царский приказ о возвращении в Москву из Углича.
Другой случай относится к концу XVI столетия и связан с освидетельствованием скоропостижно скончавшегося крымского царевича Мурад-Гирея. В ходе освидетельствования врач Арап установил, что царевича «испортили», и предложил свою систему пыток для получения признания от обвиняемых. Можно считать, что данный случай вымышлен, так как врач здесь выполнял роль полицейского, но можно представить это и как пример проведения врачебного судебного расследования.
В 1571 г. в связи со смертью жены Ивана Грозного врач Елисей Бомелий установил, что смерть ее последовала от отравления.
Там, где не было врачей, осмотр проводился самими судьями в присутствии понятых. Эти лица приобретали навык в производстве «досмотров». Их описания иногда были полными и точными, что свидетельствовало о большой их опытности.
Примером такого досмотра может служить осмотр тела царевича Дмитрия – младшего сына царя Ивана Грозного, погибшего в Угличе при загадочных обстоятельствах, а также осмотр его мощей при переносе их в Москву для перезахоронения. Дознание производил боярин Василий Шуйский, он же, став царем, назначил и отправил в Углич комиссию для осмотра мощей царевича.
Так, в 1525 г. «дьяк Балабан Кувшинов да дворцовый дьяк Иван Александров митрополита христианина Оношку осматривали: и Оношка бит, а левая нога у него переломлена, а правая бита же добре, а в двух местах кость пришиблена, а на хребте синевы велики».
Осмотр с понятыми существовал в России в XVII и XVIII вв., так как врачи в провинциях стали появляться лишь с середины XVIII в.
В конце XV в. в Московском государстве появляются приказы, являющиеся органами центрального управления, ведавшими государственными делами или отдельными областями государства. Уже при Иване III имелись Разрядный, Холопий, Конюшенный приказы. Много новых приказов было создано во время правления Ивана IV (Грозного): Поместный, Стрелецкий, Иноземный, Разбойный и т. д. Среди дел, выполняемых данными приказами, нередко оказывались и дела, связанные с охраной здоровья.
Аптекарский приказ, ведавший всем врачебным и аптекарским делом в России, был создан в XVI в. Хотя точная дата создания Аптекарского приказа документально не установлена, существует версия, что он был учрежден в 1581 г., когда на русскую службу поступили медики из Англии и была основана первая аптека. Возглавил Аптекарский приказ особый аптечный боярин – князь Афанасий Вяземский.
Одной немаловажной обязанностью Аптекарского приказа было проведение освидетельствования больных и увечных, то есть проведение врачебной экспертизы, в результате которой составлялись «дохтурские сказки», в которых указывалось, в частности, «какой болезнью кто скорбен» или «какой скорбью болен». Врачи осматривали самых разных лиц: родственников царя, ближних и дальних бояр, военачальников, рядовых стрельцов, а то и «подлых людей». Иногда врачи проводили осмотры трупов. Главным считалось установление заболевания, которым страдает человек, нет ли у него «моровой болезни» – инфекционного заболевания. Однако имеются указания на то, что в ряде случаев врачи привлекались и к освидетельствованию живых лиц для административных и судебных целей.
Примером одного из первых судебно-медицинских освидетельствований в Аптекарском приказе является освидетельствование в 1623 г. боярской дочери Марии Хлоповой – невесты царя Михаила Федоровича. Чтобы помешать этому браку, бояре Салтыковы объявили о том, что девица Хлопова страдает «падучей болезнью». Узнав о том, что слухи ложные, царь повелел провести освидетельствование девушки, проживавшей в то время в Нижнем Новгороде. В число обследовавших вошли два придворных врача – Валентин Бильс и Артур Дий, врач Аптекарского приказа Бальзир, патриарх Филарет и бояре Шереметьевы. Освидетельствование показало, что девица Хлопова здорова и страдает лишь кратковременным расстройством желудка.
В те годы на Руси появились неординарные личности, способствовавшие всеми силами развитию отечественной медицины, в том числе и судебной медицины.
Во времена правления царя Алексея Михайловича наиболее часто занимался проведением дознания ближний боярин Федор Михайлович Ртищев (1626–1673), в различные годы стоявший во главе Приказа Большого Двора и Приказа тайных дел.
Ф. М. Ртищев был для своего века незаурядной личностью, отличался широкой образованностью, добротой и гуманностью. Именно он блестяще выполнял дипломатические поручения в Польше и Швеции в период 1654–1656 гг., участвовал в военных походах, в 1656 г. стал окольничьим. Ему было поручено воспитание сына царя – царевича Алексея Алексеевича.
Обладая значительным состоянием, в мирное время он продолжал заниматься благотворительностью, приказывая собирать по московским улицам пьяных и больных и направлять их в особый приют, где содержал их до вытрезвления и выздоровления.
Занимаясь благотворительностью и уделяя много времени развитию отечественной медицины, распространению медицинских знаний среди населения, он принимал участие также и в проведении освидетельствований потерпевших, о чем сохранились записи в документах различных приказов. Надо полагать, что, проводя дознание, он неплохо разбирался и в вопросах, связанных с медицинским освидетельствованием.
Известный исследователь истории Москвы И. Е. Забелин приводит ряд случаев, когда на царское имя подавались жалобы лиц, здоровью которых был причинен вред, послужившие поводом для проведения судебно-медицинского освидетельствования и впоследствии судебного разбирательства (цит. по изданию 1918 г.).
В 1652 г. бил челом государю, а постельничему Федору Михайловичу Ртищеву подал челобитную постельный сторож Куземка Еремеев. В своей челобитной он написал: «В нынешнем государь во 160-м году генваря с 31-го числа в вечеру, часу в пятом ночи, сошолся со мною в жилецком подклете постельной истопник Яков Быков и бранил меня всякою позорною бранью и ушиб меня кулаком и вышиб мне глаз и тем меня изувечил. Милосердный государь! пожалуй меня холопа своего, вели государь, про тое мою брань и про бой сыскать теми людьми, кои тут были, и по сыску свой царский указ учинить. Царь государь смилуйся!» В ходе проведенного освидетельствования было установлено, что у Еремеева вследствие удара утрачено зрение на один глаз. Дознание проводил постельничий Федор Михайлович Ртищев, который допрашивал постельных истопника и сторожей. В ходе дознания постельный истопник Архип Соколов сказал: «… видел де он то, как Яков Быков сторожа Куземку глаз зашиб; а за что де у них стало, и он де того не ведает…» Гришка Клементьев да Петрушка Нефедов сказали, что «пришли де они в жилецкий подклет и Куземка де пьет вино из кубышки; а Яков де Быков прошал у него вина; и Куземка де ему вина пить не дал, а говорил ему: я де государево жалованье сам пью, и Яков де его за то ударил кулаком и вышиб у него глаз».
Кроме того, можно привести еще одну челобитную, найденную И. Е. Забелиным среди документов Дворцового приказа, где разрешение жалобы проводилось без привлечения к освидетельствованию врача. В 1649 г. постельный истопник Демка Клементьев бил челом государю: «Жалоба, государь, мне на стольника на Романа Федорова сына Бабарыкина; в нынешнем государь в 157-м году июня в 15 день в твоем государеве походе в селе Покровском, на твоем государеве дворе, стоял я холоп твой на крыльце; а тот Роман тут же на крыльцо пришол и учал меня холопа твоего от Романа посылать по квас на Сытной дворец; и я холоп твой его не послушал, по квас не пошол, потому что я холоп твой в Передней дневал; и он Роман за то меня холопа твоего спихнул с лестницы и убил меня до полусмерти; и лежал я холоп твой на земле, омертвев многое время; и оттерли меня холопа твоего товарищи мои льдом; и от тех побой ныне я холоп твой стал увечен. Милосердный государь! пожалуй меня холопа своего, вели государь про тот мой бой сыскать, и про увечье, и по сыску свой государев указ учинить; а безчестьишку государь моему и увечью, что ты государь укажешь. Царь государь смилуйся пожалуй!» Далее следует перечень свидетелей, которые видели, как были причинены повреждения потерпевшему. Дохтурской сказки (документа врачебной экспертизы, составляемой врачами Аптекарского приказа) к данной челобитной не приложено. Дознание проводил Ф. М. Ртищев. В ходе дознания были допрошены стольники, стряпчие, стрелецкий голова князь Иван Репнин, Юрий Левонтьев, Яков Жуков, Абрам Свиязев, Борис Змеев, священник Василий Климонтов, которые сказали: «…в нынешнем де во 157-м году июня в 15 день в объезде в селе Покровском видели де они постельного истопника Демку Клеменьева на нижнем крыльце, что он лежит ушибен, а кто его с крыльца пихнул, того они не видели; а от людей слышали, что пихнул его с крыльца стольник Роман Бабарыкин. Князь Афонасей Репнин, Федор Соковнин, Михайло Еропкин, сказали, по государеву крестному целованию: Роман Бабарыкин постельного истопника Демку Клементьева с крыльца пихнул… Голова стрелецкой Михайло Зыбин сказал, по государеву крестному целованию: видел де он, что истопник Демка с лестницы кубарем летел; а кто его пихнул, того де он не видал; а от Юрья Левонтьева слышал, что говорил Юрья Роману Бабарыкину: для чего де ты истопника на меня пихаешь?»
Учитывая обстоятельства, изложенные в данной челобитной, можно предположить, что постельный истопник Клементьев в результате падения с крыльца и последующего удара о землю получил телесные повреждения в виде сотрясения головного мозга. Однако за помощью к врачам Аптекарского приказа не обращался и освидетельствован не был. Его жалоба решалась в Дворцовом приказе без результатов врачебного освидетельствования. В данном случае видно, что сам дознаватель, боярин Ф. М. Ртищев, по-видимому, полагаясь на собственный опыт и знания, принимал решение о наличии у потерпевшего телесных повреждений и их последствиях, не прибегая к помощи врачей.
К сожалению, сохранилось очень мало сведений, позволяющих судить о глубоких познаниях Ф. М. Ртищева в медицине, в том числе и в судебной. Но в историю отечественной медицины он вошел как основатель первой гражданской больницы, которую на свои деньги он открыл в Москве в 1656 г. Данная больница состояла из двух палат и была рассчитана на 15 больных. Кроме того, им были организованы больницы и богадельни в разных городах России.
Среди бумаг Аптекарского приказа сохранилось большое количество дел о медицинских освидетельствованиях годности разных лиц к несению государственной или военной службы. В задачи подобных освидетельствований входило: «Осмотреть и лекарей допросить, можно ли тому стрельцу великого государя службу служить». Врачебной экспертизой в Аптекарском приказе в конце XVII в. занимались лекари Иван Албанус, Флор Дляклер, Степан Зомер, Фадей Тавритинов, Василий Улф, доктора Лаврентий Блюментрост и Михаил Грамман, окулист Иван Малчер.
Например, в дохтурской сказке, которую составили лекари Иван Албанус и Фрол Дляклер, было сказано: «Стрельца Потапку Иванова осматривали, а на осмотре сказали, что у него правой ноги берцо переломлено и кости из берца выходят и излечить ту ногу не можно, потому что застарела». В другой дохтурской сказке эти же лекари дали следующее заключение: «На правой ноге на берце большая гноющая с диким мясом и от того под коленом жилы ведет и нога разгибается не свободно, и покамест он Степан от такой болезни не выздоровеет, и до тех пор ему Степану на службе быть и службу служить невозможно».
В Аптекарском приказе подвергались медицинскому осмотру тела скоропостижно умерших для установления причин смерти. Так, в 1677 г. по распоряжению Аптекарского приказа был осмотрен труп дьяка Ефима Богданова аптекарем Крестьяном Эглером на предмет выяснения, «какою он болезнью умре». При осмотре трупа было установлено, что «болезни де у него Ефима камень в почках, и стал де тот камень болшт роста, и от того де камни и смерть ему учинилась».
При освидетельствовании живых лиц или мертвых тел нередко возникала необходимость в химических исследованиях различных ядовитых веществ и состава лекарств. На основании отношения Стрелецкого приказа производился осмотр в Аптекарском приказе различных трав, найденных в коробке у стрельчихи вдовы Устюшки Михайловой в 1662 г. докторами Ягоусом, Костериусом, Лаврентием Блюментростом и Михаилом Грамманом: «Осмотря травы сказали, что тое траву зовут гернарий, да с тою же травою чернильный орешек, да в бумажке белое, мелкое и точно знать не почему, потому, что истолчено».
Земский приказ в 1657 г. отослал в Аптекарский приказ корень, найденный у Андрюшки Дурбенова «для подлинного розыску», чтобы «дохтуром и мастером осмотреть кое то коренье».
Описано врачебное заключение от 1686 г. по делу лекаря Михаила Тулейщика, отпустившего в пьяном виде из аптеки вместо «раковых глаз» золотник сулемы, следствием чего была смерть подьячего Юрия Прокофьева.
Такого же характера заключение было затребовано от Аптекарского приказа в 1700 г. по делу о смерти боярина Салтыкова, который был отравлен собственным слугою Алексеем Каменем, давшим ему вместо лекарства яд, купленный им по незнанию в «зеленой лавке».
Данные случаи послужили основанием к изданию в 1686 и 1700 гг. указов, вошедших в Полное собрание законов Российской империи под названием «Боярский приговор. О наказании незнающих медицинских наук и по невежеству в употреблении медикаментов, причиняющих смерть больным».
Этот «Боярский приговор» стал первым законом, предусматривающим наказание за врачебные ошибки. Закон указывал, что всякий доктор или лекарь, «буде из них кто нарочно или ненарочно кого уморит, а про то сыщется и им быть казненным смертию».
Несмотря на то что в XVI–XVII столетиях еще не было законодательной судебно-медицинской экспертизы, для разрешения административных и судебных вопросов уже вовсю применялось медицинское освидетельствование живых лиц и трупов, невзирая на их сословную принадлежность. Лекари и врачи Аптекарского приказа широко привлекались в качестве экспертов по уголовным делам. Заключение, данное врачом, являлось одним из доказательств и влияло на решение дела.
Касаясь судебно-медицинской экспертизы XVII в., можно говорить о том, что мнение врачей было безапелляционно и принималось во внимание совершенно безусловно. Проводимые судебно-медицинские освидетельствования живых лиц и трупов явились основой для последующего развития судебно-медицинской науки и практики.
В истории России большую роль в укреплении государства сыграли реформы Петра I. Они коснулись и медицинской службы – как по линии медицинского управления, так и по линии медицинского образования. Задачи медико-санитарного обслуживания служили в первую очередь военным интересам государства, ведущего постоянную борьбу с внешним и внутренним врагом. Поэтому все правовые положения, касающиеся организации медицинского дела, отражены в военных уставах Петра I, из которых видно, что он широко использует медицинскую службу при административном и судебном расследовании различных проступков и преступлений.
Общепризнанным в истории отечественной судебной медицины является тот факт, что Воинский устав (1716) впервые предписал приглашать врача для вскрытия трупов при подозрении на насильственную смерть. Однако законодательное предписание о приглашении врачей при разрешении судом вопросов, требующих специальных медицинских знаний, было впервые дано в 1714 г. Артикулом воинским. Артикул воинский составляет вторую часть Воинского устава. Он был опубликован отдельно в 1714 и 1715 гг. Таким образом, Артикул воинский узаконил обязательное вскрытие мертвых тел в случаях насильственной смерти и имел важное значение в деле организации судебно-медицинской службы в России.
Большой интерес представляет толкование к артикулу 154, содержащее указание, какие телесные повреждения надлежит считать смертельными. Касаясь толкования к артикулу 154, следует отметить, что обычно авторы книг по судебной медицине цитируют только первую часть толкования, не затрагивая других его пунктов, в которых речь идет об оценке телесных повреждений и которые представляют исключительный интерес для изучения истории врачебно-экспертной практики. Толкование к артикулу 154 показывает глубокое научное понимание сути судебно-медицинской экспертизы в ту пору и, самое главное, интерес к этому и знание данного вопроса самим Петром Великим.
Из толкования к артикулу 154 следует: «…но надлежит подлинно ведать, что смерть всеконечно ли от бития приключилась, а ежли сыщется, что убиенный был бит, а не от тех побоев, но от других случаев, которые к тому присовокупились, умре, то надлежит убийцу не животом, но по рассмотрению и по рассуждению судейскому наказать, или тюрьмою, или денежным штрафом, шпицрутеном и протчая.
Того ради зело потребно есть, чтоб сколь скоро кто умрет, который в драке был бит, поколот, или порублен будет, лекарей определить, которые бы тело мертвое взрезали и подлинно розыскали, что какая причина к смерти ево была, и о том, имеют свидетельство в суде на письме подать, и оное присягаю своею подтвердить.
Между другими последующие раны за смертельные почитаются:
1) Раны мозговыя, когда главная жила повреждена будет, или когда кровь или какая мокрота вход в главную жилу запрет, или по исхождению некоторых скорых дней, и по запечении крови лихорадка, безумие и от того смерть приключится. Крови запеченной надлежит между тонкою и толстою мозговою кожицею лежать, или между тонкою и мозгом; понеже оное, что между толстою и черепном лежит, можно снять трепаном, и больной излечен быть.
2) Раны затылочного мозга, которыя у шеи, или близко головы, а которые пониже не имеют великого страху.
3) Раны у легкого, когда медиан или сучек горла тронуть будет.
4) А особливо раны сердечные хотя и 15 дней при том жил.
5) Раны гортанныя, а именно: есть ли глотка повреждена, будеже кожица около глотки уязвлена, то можно исцелить.
6) Раны перепонки, а именно, ест ли часть главных жил повреждена будет.
7) Раны желудка, когда верхов оне желудковое устье и от оного раздельныя главныя жилы повреждены будут.
8) Раны тонких кишок гораздо редко исцелимы бывают.
9) Раны печени и селезенки, когда их жилки повреждены.
10) Раны медиана наичаще смертоносны бывают, но понеже лекарь рану лучше, нежели другой кто затворить умеет, того ради причину смерти не всегда убийцу причитать надобно.
11) Раны, которыя через отравные вещи или звери учиняются, всегда едва не суть смертоносны.
Також судье надлежит гораздо смотреть, какием оружием убитый убит или поврежден был; тем ли бит, отчего мог легко умереть, яко топором, кольями, дубиною и прочим, или иным чем, яко малыми палочками и протчим чем нелегко смертно убить невозможно».
Подобное толкование представляет блестящий образец описания и оценки механической травмы.
Петр I не рассматривал свой Воинский устав как узкий воинский законодательный регламент, а придавал ему широкое государственное значение. В предисловии к Воинскому уставу (1716) Петр I писал, что он «касается и до всех правителей земских».
Воинский устав являлся сводом законов Российской империи на протяжении почти всего XVIII столетия и в истории русского государства и права занимал центральное место. Он также занимал видное место в истории организации медицинского дела в России и в истории развития отечественной судебной медицины.
Законодательное утверждение судебной медицины при Петре I определялось не только Воинским уставом, но и другими законодательными актами. С этой точки зрения большой интерес представляет Морской устав (1720). В Морском уставе участие врачей в ведении судебных дел «о смертном убийстве» определялось уже двумя параграфами:
«Параграф 108. Кто кого убъет так, что он не тотчас, но по некотором времени умрет, то надлежит, о том освидетельствовать, что он от тех ли побоев умре, или иная какая болезнь приключилась, и для того тотчас по смерти его докторам изрезать то мертвое тело и осмотреть, от чего ему смерть приключилась, и о том свидетельство к суду подать на письме, подтвержденное присягою».
«Параграф 114. Ежели учинится драка, что многие одного станут бить и в одной явится мертвой от какой раны или смертного удара или много бою, то те, кто в том были, разыскать с умыслу ли то делали. А о ранах смертных, кто учинил. В чем ежели не сыщется распросом и пытать. А буде мертвый явится без всяких явных знаков, то его велеть доктору анатомировать, не явится ли внутри ль от того бою чего. И буде явится, то такоже розыскать. А буде не явится, то такоже розыскать. А буде не явится то оное причесть случаю и наказать только за драку».
Помимо того, Морской устав предусматривал экспертизу симуляций: «Подлинно ль они больны, и нет ли за кем притворства, и о том давать свидетельство письменное».
Морской устав также предусматривал наказание врачей за профессиональные преступления:
«Параграф 9. Ежели лекарь своим небрежением и явным призорством к больным поступит, от чего им бедство случится, то оной яко злотворец наказан будет, яко бы своими руками его убил, или какой уд отсек, буде же леностью учинит, то знатным вычетом наказан будет по важности и вине осмотря в суде».
Вменялось в обязанность производить врачебный осмотр найденных мертвых тел, что предусматривалось Регламентом об управлении адмиралтейства верфи и частью второй Регламента морского. В гл. XIII § 12 этого регламента отмечено: «Ежели найдут при работных местах утопшего, тогда надлежит дневальному офицеру от конторы оного осмотреть с доктором или с лекарем, и ежели явится, что оной убит, или удавлен, то объявить в Коллегию, а ежели ничего не явится, то надлежит погребсть, описав, каков он был». Следовательно, регламент требовал, чтобы при осмотре найденных мертвых тел неизвестных лиц учитывалась возможность опознания трупа. Погребение разрешалось только после описания трупа («каков он был»).
Следует отметить, что до издания Артикула воинского (1714) Петр I постоянно вводил в армии отдельные уставы, положения, указы, в которых нашли отражение вопросы медицинского дела.
Так, например, в Уставе прежних лет, учреждение которого относится к 1700–1705 гг., имеются указания о привлечении врачей для дисциплинарных нужд армии: «Больных на осмотре объявити или тем комиссаром досматривати или от полевого лекаря в том свидетельством подтверждено да будет».
Петр I также придавал большое значение медицинскому освидетельствованию в гражданских делах. Духовный суд при решении бракоразводных дел по причине болезни одного из супругов обязан был назначить врачебное освидетельствование. Синод в 1723 г. дал следующее распоряжение: «Разлучающихся мужа или жену от брачного союза за болезнями отнюдь без синодального расследования не разводить и не постригать – такмо исследовать о том обстоятельно и освидетельствовать болезни докторами, присылать доношения с письменным свидетельством в синод и ожидать синодской резолюции».
Врачи приглашались на освидетельствование и в других случаях, например при незаконном врачевании, нанесении увечий, установлении возраста, исследовании различных веществ и лекарственных составов и при половых преступлениях.
Петр I придавал большое значение медицинскому исследованию. Об этом свидетельствует факт из его личной жизни. Во время его пребывания в Кронштадте в мае 1718 г. скончалась его сестра, Екатерина Алексеевна. Дворцовый обер-комендант Измайлов запросил письмом Петра I, как ему поступить в данном случае. Царь ответил грозным письмом растерявшемуся обер-коменданту: «Я удивляюсь, наказанное Вам дело, в чем именной указ имеете по сея поры медлите». В этом же письме он упрекает Измайлова как офицера в незнании Воинского устава, по которому тот должен был дать распоряжение о вскрытии тела, чтобы установить причину быстрой смерти, а также в том, что он не догадался после «описи очистить внутренности тела ея», чтобы сохранить труп до зимы. Он просил вскрыть труп, если его нельзя сохранить, «чтоб посмотрели, от какой болезни такая внезапная кончина случилась, и написав прислать».
В 1707 г. в Москве начал работать первый отечественный госпиталь, при котором была госпитальная школа и анатомический театр. Главный доктор госпиталя, бывший лейб-медик царя, Н. Л. Бидлоо часто проводил вскрытия трупов во время занятий по анатомии и хирургии. Петр I любил присутствовать и следить за работой Бидлоо. По его приказу в госпиталь доставлялись из полиции трупы для анатомических целей. Петр I отдал распоряжение о том, что если где-то, в госпитале или же в другом месте, надлежало анатомировать тело или делать какую-либо хирургическую операцию и время его позволяло, то его необходимо было приглашать для участия и оказания помощи.
Таким образом, законодательством Петра I было положено начало организации действующей медицинской службы. В первой четверти XVIII столетия эта служба оформилась в двух городах страны – в Москве и Санкт-Петербурге, а с 30-х гг. XVIII в., с объявлением указа Правительствующего сената в 1737 г. об определении врачей в «знатных городах», она стала организовываться и в других городах России. Все это не могло не сказаться на развитии отечественной судебной медицины.
В XVIII в. в Москве и Санкт-Петербурге были организованы медико-административные учреждения – физикаты. Деятельность их определялась специальными инструкциями, в которых указывались их функции по организации медицинской службы. Эти инструкции издавались вначале Медицинской канцелярией, а затем Медицинской коллегией. Физикаты также ведали всеми вопросами врачебной экспертизы – как судебно-медицинской, так и военно-медицинской. Эти обязанности они выполняли с первых лет своего существования, на что указывают первые инструкции для штадт-физиков (1739) и распоряжения Медицинской канцелярии. В данных инструкциях имеются указания на осмотр мертвых тел при подозрении на насильственную смерть.
В п. 3 инструкции 1793 г. указано: «В побоях, смертвоубийствах, ядом отравленных и тому подобных несчастных приключениях физикат, получа от Медицинской коллегии повеление, немедленно к освидетельству такого происшествия приступает; блюдет при оном все правила, до врачебной судной науки касающиеся, со всякою точностью и осторожностью, не упуская из виду и самомалейшего обстоятельства к разрешению сомнения относящегося, испытует причину смерти, от злого умысла последовала или единым подозрением токмо подкрепляема, наконец исследованием своим ясно доказует и то или другое».
Пункт 16 в инструкции 1798 г. гласит: «В побоях, смертвоубийствах, ядом отравленных и тому подобных несчастных приключениях штадт-физик, получа повеление, немедленно к свидетельству такого происшествия приступает и блюдет при оной порядок предписанной в 8, 9, 10 статьях инструкции Врачебных управ».
Судебно-медицинские исследования проводил штадт-физик со своим помощником: «При чинимых штадт-физиком свидетельствах партикулярных аптек и смертвоубийств помощник при этом находиться должен…»
По линии судебно-медицинской и медико-полицейской службы физикаты были постоянно связаны с судебно-следственными учреждениями. В п. 5 инструкции 1798 г. указано, что исходящие бумаги физиката имеют отношение к управе благочиния (полиции), уездным и земским судам.
Развитие медицинского образования и лечебного дела в России XVIII столетия неразрывно с учреждением госпиталей.
В госпиталях производились судебно-медицинские вскрытия трупов. В Генеральном регламенте о госпиталях, разработанном архиатром Фишером в 1735 г., указано на то, что вскрытие трупов имело большое значение для обучения учащихся медицинских школ и для врачей: оно помогало правильно объяснять клиническую симптоматологию. Изучение анатомии, хирургии, акушерства учащимися проводилось на трупах. Для этого в первую очередь использовались трупы, подлежащие судебно-медицинскому вскрытию.
В 1735 г. Фишер в докладе об улучшении преподавания в госпитальных школах предписал «часто возможно присылать через зиму из полиции мертвые телеса или других найденных мертвых тел подлых людей к анатомии». Согласно этому регламенту трупы вскрывались не только с учебной целью, но и для определения причины смерти.
Согласно законодательству того времени полиция обязана была все трупы направлять для вскрытия. Судебно-медицинских вскрытий оказалось такое большое количество, что врачи Московского госпиталя из-за постоянной перегрузки секционной работой не успевали обучать учащихся и лечить больных.
Архиатр Фишер дал распоряжение Московскому госпиталю осматривать и вскрывать трупы, доставляемые до полудня, в тот же день, а свидетельства доставлять в полицию на следующий день. В зимнее время полагалось вскрывать трупы не позднее следующего дня.
Для разгрузки госпиталей от судебно-медицинских вскрытий архиатр Лесток все судебно-медицинские вскрытия разделил на две категории: к первой он отнес случаи, в которых можно обойтись без вскрытия, ко второй – случаи, в которых вскрытие обязательно.
В 1746 г. поступил приказ архиатра Московскому физикату «осматривать присланные из полиции мертвые тела и о которых по наружным знакам о причине смерти утвердиться можно… не подлежащих по медицинскому искусству никакому сумлению, которые же о приключившейся смерти снаружи без анатомии узнать не можно, тех анатомить по надлежащему; к сему також для лучшего и основательного рассуждения о причине смерти и потребное время позволяется».
Таким образом, судебно-медицинское исследование трупов оставалось обязательным. Решение вопроса, в каких случаях вскрывать труп, предоставлялось врачам, а не чиновникам полиции. Если обстоятельства требовали вскрытия, то оно должно было производиться с соблюдением всех установленных правил.
Указания Медицинской канцелярии об организации прозекторского дела в госпиталях были первыми официальными предписаниями о порядке производства судебно-медицинских вскрытий. Анатомические театры медицинских школ стали первыми городскими моргами.
В Москве с 1765 г. судебно-медицинские вскрытия стали проводиться на медицинском факультете Московского университета. Сохранились рапорты из Московского университета в Московскую полицмейстерскую канцелярию за 1767–1770 гг., подписанные профессорами И. Эразмусом, Ф. Ф. Керестури, положившими начало преподавания судебной медицины в Москве.
Все вышеизложенное свидетельствует, что уже в XVIII столетии в Москве судебно-медицинские исследования проводились всеми медицинскими учреждениями.
Однако кроме медицинских учреждений судебно-медицинские освидетельствования в XVIII столетии проводили также судебно-административные учреждения.
Из Указа Сената (1737) следует, что уже в первой половине XVIII в. при полицейских и судебных учреждениях содержались специальные врачи, выполнявшие судебно-медицинские обязанности. В данном указе упоминается: «В Москве содержится при Ратуше особливый лекарь, которому жалованье производится по оной Ратуше».
В 1756 г. Сенат, согласно отношению медицинской канцелярии, предписал установить новые врачебные штаты в административно-судебных учреждениях Москвы. Этим предписанием утверждались врачебные должности в Московской губернской канцелярии, магистрате и в других административно-судебных учреждениях.
В 1758 г. в Москве были врачи при Главной полиции, Тайной канцелярии и в Московской вотчинной канцелярии. В 1776 г. Сенат дал распоряжение об определении 7 лекарей при полиции Москвы. К концу XVIII столетия в Москве при полиции в каждой части города находился лекарь.
Врачи содержались и в других судебно-административных учреждениях: ратушах, Сыскном приказе, Розыскной экспедиции.
Герольдмейстерские конторы также содержали в своих штатах врачей для проведения врачебной экспертизы. Сенат, ввиду большой перегрузки Медицинской конторы в Москве по освидетельствованию живых лиц, предписал герольдмейстерским конторам проводить эти освидетельствования у себя. Функции герольдмейстерской конторы по медицинской части сводились к определению возможности использовать людей на той или иной работе и определению годности лиц к военной или гражданской службе. Врачи производили осмотр в присутствии административного лица. Если данные осмотра были недостаточны для заключения, обследуемого направляли в госпиталь для стационарного наблюдения. В отдельных случаях обследуемых направляли в госпитали для лечения с тем, чтобы потом можно было их вновь направить на работу или на военную службу. Следует отметить, что в ведении герольдмейстерской конторы были лица только дворянского звания.
Высшим административным медицинским органом в России XVIII в. была Медицинская канцелярия, учрежденная в 1725 г. и переименованная в 1763 г. в Медицинскую коллегию. Она ведала всеми вопросами медицинского дела. В ее ведении находились и вопросы судебно-медицинского характера.
Деятельность медицинских учреждений и врачей по судебно-медицинской линии далеко выходила за рамки требования Воинского устава и инструкций физикатам. Врачи вызывались: 1) для исследования трупов при подозрении на насильственную смерть; 2) исследования трупов новорожденных при подозрении на детоубийство; 3) судебно-медицинских освидетельствований живых лиц по различным поводам: осмотра телесных повреждений, определения возраста, судебно-медицинского освидетельствования в делах о половых преступлениях, установления симуляции, установления бывших родов и беременностей; 4) исследования психического состояния обвиняемого или потерпевшего; 5) определения годности к военной службе, выявления притворных болезней и членовредительства; 6) экспертизы по делам о незаконном врачевании (знахарство, шарлатанство) и по делам о врачебных ошибках; 7) исследования вещественных доказательств, в частности ядов, различных трав и лекарственных веществ при подозрении на отравление.
Судебно-медицинское исследование трупов начиналось с известия или рапорта воеводских, полицмейстерских, полицейских канцелярий и ратуш как учреждений, в обязанности которых входило наблюдение за общественным порядком, а также по требованию высших судебных инстанций – Сената, магистратов, Юстиц-коллегии.
Когда в судебные или полицейские органы поступали сведения об обнаружении трупа, к месту его нахождения командировался один из чиновников для описания мертвого тела и осмотра следа. При осмотре должны были присутствовать понятые из местных жителей; число их было неограниченно (иногда свыше десяти).
Когда поступали сведения о насильственной смерти, для осмотра трупа вместе с чиновником посылался врач. Мертвое тело отсылалось с письменным уведомлением в госпиталь или в полицейский покой оператору или штадт-физику для анатомирования.
Полицейские учреждения имели свои секционные покои для исследования трупов.
Иногда мертвые тела вскрывались не в секционных покоях, а на месте их нахождения. Наружные повреждения всегда записывались в протоколах осмотра места происшествия.
До середины XVIII столетия приглашения врачей на место происшествия были случайными; во второй половине XVIII в. вызов врачей стал обязательным во всех случаях, когда было подозрение на насильственную смерть.
Данные медицинского освидетельствования на месте обнаружения трупа включались в полицейский протокол.
Вещественные доказательства проводилось аптекарями казенных или частных аптек. Химическое исследование оформлялось специальным документом, который с остатками вещественных доказательств доставлялся в физикат.
Для проведения акушерско-гинекологических исследований, как правило, приглашались врачи. Все зависело от самого характера преступления. Нередко освидетельствование проводилось повивальными бабками, в Сыскном приказе беременных женщин осматривали «колодничьи старостихи».
Нехватка специалистов акушерско-гинекологического профиля заставила директора Медицинской канцелярии архиатора П. З. Кондоиди подать в Сенат проект об учреждении «бабичьих школ». Было предложено содержать в столичных городах по две повивальные бабки. В 1757 г. в Москве открылась подобная школа, которой руководил доктор медицины И. Эразмус, ставший впоследствии профессором Московского университета.
К 1799 г. в Москве в городских полицейских участках на службе состояли восемнадцать повивальных бабок. На них была возложена обязанность освидетельствования женщин по судебным и следственным делам. Результаты своих освидетельствований они доносили штадт-физику. Последний посылал акты в судебные учреждения, по запросу которых было проведено освидетельствование.
В ходе освидетельствования живых лиц устанавливалось наличие телесных повреждений у пострадавшего. В Москве подобные освидетельствования проводились в физикатах. Данные врачебного осмотра писарь вносил в протокол допроса. В отдельных случаях осмотры потерпевших проводили чиновники без врачей. С середины XVIII в. освидетельствования живых лиц проводились только врачами.
Освидетельствование живых лиц проводилось также для определения возможности привлечения их к трудовой повинности. Чаще всего это касалось беглых крестьян, солдат-дезертиров, нищих, бродяг. Врачи должны были установить, может ли данное лицо выполнять ту или иную физическую работу. Врачебное освидетельствование в административном порядке широко применялось к лицам, состоящим на государственной службе, в случае отказа от несения службы по болезни.
Высшим административным органом в области медицины вообще и судебно-медицинской экспертизы в частности в России в XIX столетии являлся Медицинский совет, учрежденный в 1803 г. при разделе Государственной медицинской управы (упраздненной Медицинской коллегии). Медицинский совет составляли председатель, члены (непременные и совещательные) и ученый секретарь. Председателем совета был врач, имеющий степень доктора медицины, а совещательными членами избирались лица с медицинским, ветеринарным и фармацевтическим образованием, известные своими знаниями и опытом, в том числе четыре врача, «сведущие особенно в медицинской полиции и судебной медицине».
В 1805 г. «для установления дальнейшего надзора по части практической, судебной и полицейской медицины» была учреждена должность генерал-штаб-доктора по гражданской части, в 1812 г. генерал-штаб-доктор получил звание главного инспектора практической, судебной и полицейской медицины империи. В 1836 г. вместо канцелярии генерал-штаб-доктора были учреждены два медицинских департамента при МВД: один был предназначен для управления медицинскими чиновниками и учебными медицинскими заведениями, другой заведовал «делами судебной медицины и медицинской полиции». К судебно-медицинским функциям департамента относилось «рассмотрение судебно-медицинских рапортов и свидетельств по жалобам мест и лиц на неправильность или неудовлетворительность оных».
Согласно Положению о Медицинском совете (1841 г.) он являлся высшим в государстве «врачебно-ученым, врачебно-полицейским и врачебно-судебным местом». В судебно-медицинские обязанности Медицинского совета входило рассмотрение причин скоропостижной смерти в сомнительных случаях в уголовных и гражданских делах, а также «химическое испытание разных составов при судебных следствиях» и составление таксы оплаты за судебно-химические исследования.
Во второй половине XIX в. Главное управление гражданской врачебной частью при МВД, которое просуществовало до 1917 г., составляли Медицинский департамент, Медицинский совет и Совещательный Ветеринарный комитет.
В функции Медицинского департамента МВД входило управление гражданской медицинской частью, судебной медициной и медицинской полицией. Судебно-медицинские функции заключались в рассмотрении судебно-медицинских рапортов и свидетельств по жалобам врачебных управ и лиц на их неправильность или неудовлетворительность. В 1904 г. Медицинский департамент был упразднен, а все его дела были переданы в Медицинский совет вместе с двумя должностями экспертов по судебно-медицинской части.
В судебно-медицинские функции Медицинского совета во второй половине XIX в. входило рассмотрение заключений врачей при насильственной и скоропостижной смерти: дела об установлении причин скоропостижной смерти, когда выяснялись новые обстоятельства, указывающие на ее насильственный характер, смерти в результате телесных повреждений, дела о половых преступлениях, о состоянии умственных способностей обвиняемых и потерпевших, об оскоплении, а также разбор заключений врачей, если они расходились с заключениями врачебных управ или судебные власти сомневались в их правильности. В 1812–1822 гг. было проведено 57 таких дел, а в 1903–1912 гг. – уже 1304. Из гражданских дел в Медицинский совет поступали дела о добрачной неспособности к супружеской жизни (в 1903–1912 гг. их было 1634), по обвинению врачей и фармацевтов, о привлечении к ответственности за незаконное врачевание. Судебные следователи имели право непосредственно сноситься с Медицинским советом по предметам судебно-медицинских экспертиз, «…но не иначе как на основании особо составляемых ими постановлений, в которых… было бы обстоятельно объясняемо, почему именно ими признано необходимым просить по делу заключения Медицинского совета…»
Медицинский совет разрабатывал и утверждал наставления и инструкции для врачей по судебной медицине, из которых следует отметить «Наставление о признаках истинной и мнимой смерти», «Указание о привлечении врачей для освидетельствований мертвых тел только при обнаружении признаков насильственной смерти», «Наставление врачам при судебном осмотре и вскрытии мертвых тел», «Правила, как поступать при исследовании мертвых тел, когда имеется подозрение на отравление» и «Глава о химическом исследовании ядов, сочиненная Членом Совета Нелюбиным», «Разъяснение врачебным управам и врачам о судебно-медицинском исследовании скопцов» и другие.
В числе лиц, возглавлявших совет, были и известные судебные медики: С. Ф. Гаевский, А. П. Нелюбин, Е. В. Пеликан, Н. П. Ивановский, С. А. Громов и др.
16 февраля 1912 г. Междуведомственная комиссия по пересмотру врачебно-санитарного законодательства Империи под председательством академика Г. Е. Рейна начала работу по пересмотру Устава судебной медицины. Проект нового Устава предусматривал переименование уездных, полицейских и городовых врачей в судебных и ограничение их обязанностей только судебно-медицинскими. Должности судебных врачей планировалось замещать лицами, окончившими курс медицинских факультетов и получившими специальную подготовку по судебной медицине «в особых санитарных и судебно-медицинских институтах», организация которых была предусмотрена в Петербурге, Москве, Киеве и Томске.
При отсутствии или болезни судебного врача его должен был заменять судебный же врач, приглашение любого другого врача допускалось лишь в экстренных случаях.
В новом Уставе были расширены права судебного врача на предварительном следствии и в суде. Судебному врачу предоставлялось право знакомиться с предварительными сведениями, присутствовать на допросе и предлагать потерпевшим, обвиняемым и свидетелям вопросы для разъяснения обстоятельств, имеющих отношение к судебно-медицинской экспертизе, производить необходимые для судебно-медицинского исследования осмотры, отказываться от ответов на вопросы, выходящие за пределы его компетенции, и даже отказываться от заключения с подробным объяснением причины тому.
Устав предусматривал организацию окружных лабораторий для производства микроскопических и судебно-химических исследований, а женщины-эксперты теперь допускались к осмотрам и освидетельствованиям (правда, лишь женщин и детей).
Разработанный проект постановки судебно-медицинского дела, явившийся результатом почти трехлетней работы междуведомственной комиссии под председательством академика Г. Е. Рейна, предлагалось провести в жизнь в течение 3 лет. Однако воплотить в жизнь проект устава не удалось: за несколько дней до Февральской революции Г. Е. Рейн забрал проект закона из Государственной думы, которая отвергла его вместе с законом об учреждении Главного управления государственного здравоохранения.
Врачебные управы (с 1865 г. – врачебные отделения губернских правлений) были учреждены 19 января 1797 г. в каждом губернском городе для того, «…чтобы посредством преподаваемых правил и наставлений соблюдаемо было народное всей губернии здравие…».
Инструкция о должности врачебных управ предусматривала поводы для назначения судебно-медицинских освидетельствований, содержала краткие правила наружного исследования и вскрытия мертвых тел, а также давала указания о порядке составления медицинских документов (актов и свидетельств).
Врачебную управу составляли три врача, имеющие степень доктора или штаб-лекаря: инспектор или штадт-физик, хирург и акушер. Для занятия должности инспектора управы необходимо было сдать экзамены в университете или медико-хирургической академии по всем разделам судебной медицины, медицинской полиции и скотоврачебной науки. Профессор судебной медицины мог занять должность инспектора без сдачи экзаменов, если читал курс судебной медицины в университете или академии. Студенты, окончившие университет с отличием, оставлялись на кафедрах в качестве субинспекторов или докторантов для подготовки докторской диссертации, а после ее защиты получали степень доктора медицины, подвергались экзамену и назначались инспекторами или членами врачебных управ.
Задачами врачебных управ были руководство деятельностью уездных и городовых врачей, контроль за всеми медицинскими заключениями, а также выдача заключений по делам, в которых имелись противоречия результатов экспертизы с обстоятельствами следствия, разногласия между врачами или у судебно-следственных органов возникали сомнения в правильности заключения врача. По таким делам судебный следователь представлял копию свидетельства во врачебную управу, которая и разрешала сомнение путем затребования дополнительных объяснений или назначением переосвидетельствования. Экспертиза в этом случае была комиссионной: в ней участвовали местный судебный врач, врачебный инспектор и его помощник, для разрешения частных вопросов приглашались специалисты. В функции врачебных управ входило также проведение судебно-химических, химико-микроскопических и биологических исследований вещественных доказательств.
Являясь инспектирующим органом, управа контролировала все судебно-медицинские экспертизы. Копии судебно-медицинских актов поступали во врачебные управы, которые были обязаны коллегиально утвердить или исправить судебно-медицинский акт и свидетельство врача. Только с визой врачебной управы акт судебно-медицинской экспертизы мог быть приобщен к судебному или следственному делу.
При изложении заключений по судебно-медицинским делам врачебным управам было предписано основывать мнение на точных фактах, в сомнительных же случаях – представлять дело в Медицинский департамент, прилагая к нему кратко и ясно изложенные обстоятельства дела, результаты наружного и внутреннего осмотров трупа, протокол химического исследования внутренних органов, а также заключение судебного врача и управы о причине смерти.
На врачебные управы были возложены и другие многочисленные обязанности: освидетельствование больных, проведение врачебных осмотров инвалидов, рекрутов, судебно-медицинские свидетельства, проверка аптек, запрещение продажи лекарств вне аптек, метеорологические наблюдения, выявление случаев заразных заболеваний, запрещение продажи испорченных продуктов и т. п.
Специальных судебных врачей до Октябрьской революции 1917 г. не было, и судебно-медицинские функции исполнялись уездными и городовыми, а также, значительно реже, полицейскими (санитарными) врачами.
Для замещения должностей уездных и городовых врачей врачебные управы приглашали медиков с дипломами лекаря, штаб-лекаря, медико-хирурга или доктора и свидетельством на звание уездного врача; при отсутствии таких кандидатов на должность инспектора назначались врачи без ученых званий с обязательством сдать экзамен в течение года.
В каждом губернском городе на службе должен был находиться городовой врач, в каждом уезде – один уездный врач. В Москве и Санкт-Петербурге в каждом уезде работало по два врача, поэтому врачебные штаты здесь были значительно большими: в 1825 г. в Москве при полицейском управлении числилось 25 врачей и 3 городских акушера, а в Санкт-Петербурге – 19 врачей и столько же акушеров. Всего на территории России в 1913 г. работало 350 уездных и городовых врачей.
После земской реформы 1864 г. большая часть уездных и городовых врачей перешла на земскую службу. Если врач и оставался на государственной службе, то только при условии соединения ее со службой по земству, а где это было неосуществимо, там места уездных и городовых врачей оставались незанятыми: вакантной до Октябрьской революции 1917 г. оставалась 1/7 всех должностей. Недостаток в судебных врачах еще отчетливее проявлялся на фоне высокой смертности их от заразных болезней: по неполным данным, за период 1889–1892 гг. от заразных болезней умерло 700 врачей (в основном уездные, городовые и полицейские врачи).
К судебно-медицинским функциям уездных и городовых врачей относились исследования мертвых тел для установления причины смерти, освидетельствования живых лиц, выдача заключений по требованию судебных и административных органов и участие в судебных заседаниях.
Уездных и городовых врачей следовало привлекать для проведения судебно-медицинских исследований в уголовных случаях; для освидетельствования увечных, безумных и сумасшедших, болезней гражданских чиновников, их жен и детей, отставных генералов, штаб– и обер-офицеров, а также классных чиновников военного ведомства, просящих пенсий из Государственного казначейства и кассы военного ведомства по причине тяжких болезней и увечий; для освидетельствования ран отставных генералов, штаб– и обер-офицеров, а также классных чиновников военного ведомства, просящих пособий или пенсий от Александровского комитета о раненых; для освидетельствования арестантов относительно способности их к работам и больных ссыльных.
Кроме того, в обязанности уездных и городовых врачей входили меры, направленные на прекращение «повальных болезней» и «скотских падежей», надзор за съестными припасами, лавками, ревизия аптек, надзор за лечебными заведениями гражданского ведомства, за санитарным состоянием фабрик и заводов, освидетельствование сумасшедших, санитарно-врачебные осмотры низших чинов, местных воинских команд, выезды в места эпидемий и принятие мер по их ликвидации, лечение и освидетельствование заключенных, надзор за публичными домами, составление еженедельных и ежегодных отчетов и т. п.
По дореформенному законодательству заключение врача было обязательным для суда, а роль врача ограничивалась дачей письменного заключения по поставленным перед судом вопросам.
Судебная реформа 1864 г. ввела новую систему оценки доказательств, по которой они оценивались исходя из внутреннего убеждения судей. Экспертиза как доказательство не была выделена и оценивалась наряду с другими данными.
В Уставе уголовного судопроизводства (УУС) были четко разграничены права, обязанности и ответственность уездных и городовых врачей, судебно-медицинские обязанности которых входили в служебные функции, и «сведущих лиц» – гражданских, военных и вольнопрактикующих врачей, эпизодически привлекавшихся к проведению судебно-медицинской экспертизы. Для осмотра и освидетельствования мертвых тел, оценки различного рода повреждений и состояния здоровья потерпевшего должны были приглашаться уездные, городовые или полицейские врачи, но если по уважительной причине они явиться не могли, то вместо них приглашались гражданские, военные или вольнопрактикующие врачи. «… Правила об осмотре и освидетельствовании через судебных врачей существенно отличаются от правил об осмотре через сведущих людей не только по предмету исследования, но и по характеру прав и обязанностей как самого судебного врача, так и следователя. Здесь судебный врач делается самостоятельным участником осмотра, составляет от себя протокол, и при сомнении в его правильности следователь не вправе вызывать другого врача, а обязан представить копию с заключения врача во врачебное отделение для разрешения сомнения. Судебный врач участвует в осмотрах не как случайный эксперт-техник, а как один из факторов правосудия, и участие его в следствии имеет значение совещательного участия лица, подготовленного к тому наукою».
Каждый уездный врач ежемесячно, ежеквартально и ежегодно представлял во врачебную управу отчет о движении больных по уезду, краткие данные о вскрытиях мертвых тел с указанием обстоятельств дела и результатов исследования.
В важных случаях следователь мог пригласить к осмотру и освидетельствованию не одного, а нескольких врачей, не исключая и того, кто пользовал умершего. При возникновении противоречий между заключениями и обстоятельствами следствия или разногласиях во мнениях врачей следователь представлял копию свидетельства во врачебную управу, которая разрешала сомнения затребованием дополнительного объяснения либо назначением переосвидетельствования.
В случае неявки судебного врача по требованию полиции для судебно-медицинского исследования без уважительной причины он подвергался вычету 3 месяцев из времени службы; если же в том же был виновен вольнопрактикующий врач, то он подвергался штрафу до 50 руб. Врачи были предупреждены о строгой ответственности за ложные свидетельства, а если по ним производилась выплата пенсии, то вся излишняя сумма взыскивалась непосредственно с врача, выдавшего это свидетельство.
С введением нового Устава все дела о преступлениях против жизни и здоровья человека рассматривались судами с участием врачей, однако заключения экспертов не имели силы безусловных доказательств, а приговор не мог иметь силы судебного решения, если был основан на результатах экспертизы.
Врачи не были согласны с такой позицией суда. Известный юрист А. Ф. Кони говорил, что заключение эксперта, хотя и не является «предустановленным доказательством», должно иметь особую силу и вес, так как дается в особых условиях и притом специалистом, поэтому суд должен выделить мнение эксперта из ряда обычных свидетельских показаний.
В то же время между юристами и врачами, исполнявшими судебно-медицинские функции, часто возникали разногласия, поскольку права врачей-экспертов, предусмотренные статьями Устава уголовного судопроизводства (1864) и Уставом судебной медицины (УСМ), отличались между собой. Обе стороны единодушно указывали на необходимость согласования статей УУС и УСМ и предоставление врачам большей свободы.
В связи с этим А. Ф. Кони писал: «Необходимо, чтобы законодательство определительно указало в УУС положение судебного врача на суде, в УСМ – свойства и пределы его деятельности, а в ряде инструкций, изменяющихся сообразно с движением науки, – способ действия судебного врача».
За свою сложную и разностороннюю работу уездные и городовые врачи в начале XIX в. получали 200–250 руб. в год (военные врачи получали в то же время до 3000 руб. в год), в 1874 г. жалование им было повышено, и к концу XIX столетия уездные врачи получали до 900 руб., а городовые – 270 руб. в год. Большинство уездных и городовых врачей были вынуждены заниматься частной практикой.
Врач, участвовавший в предварительном следствии или выступавший в суде на территории своего участка, никакого вознаграждения за свой труд не получал. Если же его вызывали к следствию или суду «не в месте его пребывания», то он получал деньги на прогоны и содержание в пути по распоряжению уездных полицейских управлений и определению суда и только в том случае, если до вынесения приговора успевал подать требование о возмещении понесенных им издержек.
Объем судебно-медицинской работы уездных и городовых врачей был достаточно велик: по неполным данным Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел в 79 губерниях (за исключением областей Войска Донского, Карской, Терской и Закаспийской, округов Закатальского и Черноморского) в России за шестилетний период (с 1888 по 1893 г.) умерло «насильственно и внезапно» 323 911 человек, из них в городах – на 28,3 % больше, чем в уездах. «Насильственная и внезапная» смерть в статистической сводке подразумевала убийства, детоубийства, самоубийства, «от пьянства, от молнии, задавлено и ушибилось до смерти, замерзло, утонуло, заедено зверями и другие случайности…», то есть в ней перечислены почти все возможные обстоятельства насильственной смерти.
Количество исследуемых трупов, приходившихся на одного эксперта, в некоторых областях было достаточно большим. Так, например, в Терской области с 24 марта 1880 г. по 29 января 1981 г. одним экспертом был исследован 101 труп, в период с 7 января 1892 г. по 31 июля 1892 г. – 146 трупов, а в период с 1 августа 1892 г. по 29 января 1893 г. – 132 трупа.
В 1913 г. на территории России было проведено 5425 исследований трупов (наружных и полных). Зная приблизительное число уездных и городовых врачей в это же время (350), нетрудно подсчитать, что на каждого врача в среднем приходилось около 16 исследований. Учитывая неполные данные статистической справки и приблизительность расчетов, эта ничтожная цифра говорит о том, что на обширнейшей территории России при огромном количестве случаев насильственной смерти только каждый десятый труп подвергался судебно-медицинскому исследованию.
Насколько отличался объем экспертной работы в крупных губернских городах от средних показателей по стране, наглядно демонстрируют следующие данные. В 1916 г. в Москве, когда часть врачей была призвана на военную службу, 16 уездных и городовых врачей провели наружный осмотр 1863 трупов (то есть около 116 каждым экспертом); вскрытий было проведено 628 (в среднем по 39 каждым врачом).
В 1824 г. членами Медицинского совета И. В. Буяльским и А. С. Громовым было составлено «Руководство по вскрытию мертвых тел, особливо при судебных исследованиях», которое было опубликовано в «Военно-медицинском журнале». В том же году вышли в свет «Правила для руководства судебного врача при исследовании отравлений» А. П. Нелюбина. О жизни и творчестве данных ученых, а также об их научных исследованиях и публикациях подробно изложено в монографиях и ряде научных работ.
Профессор И. В. Буяльский (1789–1866)
«Руководство…», дополненное и утвержденное Медицинским советом, под названием «Наставленiе Врачамъ при судебномъ осмотре и вскрытiи мертвыхъ телъ» было опубликовано в Полном собрании законов Российской империи за 1828 г. В него были включены «Правила, как поступать при исследовании мертвых тел, когда имеется подозрение на отравление» и «Глава о химическом исследовании ядов, сочиненная Членом Совета Нелюбиным». Автором, составившим «Наставление…», считается О. О. Реман, а его редактором – ученый секретарь Медицинского совета С. Ф. Гаевский. Вышедшее отдельным изданием в 1829 г. «Наставление…» было разослано городовым и уездным врачам и врачебным управам.
«Наставление врачам при судебном осмотре и вскрытии мертвых тел» без изменений и дополнений под названием «Устав судебной медицины» было опубликовано в Полном собрании законов Российской империи в составе Устава врачебного в 1842 г., а в дальнейшем, практически без изменений, публиковалось там же в 1857, 1892 и 1905 гг.
Справедливости ради стоит сказать, что некоторые судебные медики весьма критично высказывались по поводу неоднократного переиздания Устава судебной медицины без всяких поправок, считая, что статьи его должны изменяться и дополняться согласно постоянному развитию медицины. Так, например, известный судебный врач профессор Д. П. Косоротов писал о последнем издании Устава (1905): «…здесь можно найти все, что давно уже забыто медицинскою наукою, тут и «антонов огонь», и «противудействующие средства», и все, что хотите, до старых нелепостей включительно. Например, ст. 1210 (прежде 1346) предписывает, что нужно делать с промерзшим мертвым телом: «Должно сперва опустить замерзшее тело на несколько часов в ванну или другой удобный сосуд, наполненный холодною водою, к коей, по истечении нескольких часов, можно прибавлять теплую воду» и так далее. Теперь перенестись от бумаги к делу: кто должен возить с собою этот «удобный сосуд» – врач или судебный следователь? Конечно, если есть близко больница, то можно вымачивать труп в ванне, в которой моются больные; или в уезде добрый помещик уступит на время свою ванну, или, наконец, этот «удобный сосуд» радушно предложит русский мужичок?»
Профессор С. А. Громов (1774–1856)
Тем не менее к моменту выхода в свет «Наставления…» в нем были охвачены важнейшие вопросы практической судебной медицины, детально рассмотрены все стороны судебно-медицинского исследования трупов; оно было настолько подробным и научно обоснованным, что служило руководством для студентов и было включено в программу занятий по судебной медицине в университетах и медико-хирургических академиях. Профессор Е. О. Мухин в 1832 г. писал: «Сочинение сие есть оригинальное в России, превосходящее до сих пор известные иностранные лучшие сочинения сего рода… …имеет вид полной системы сей науки… Сочинение сие без всякого прекословия заслуживает быть увенчанным полною наградою…»
Хотелось бы остановиться подробнее на содержании этого уникального историко-медицинского документа.
«Наставление…» содержит 10 глав и разделено на 177 параграфов с приложением четырех судебно-медицинских таблиц о ядах.
В главе I (§ 1–23) излагается, где, кем и по чьему требованию должны производиться судебно-медицинские вскрытия трупов, а также говорится о праве врача знакомиться с обстоятельствами дела. Много внимания уделено составлению акта вскрытия – ответственному моменту работы судебного врача.
Профессор Д. П. Косоротов
(1856, Новочеркасск – 1920, Петроград)
Заслуживает особого внимания указание о высоком долге судебного врача при исследовании трупов: «Осмотр мертвых тел и заключение по оному о причине смерти есть одна из важнейших обязанностей судебного Врача. На его мнении нередко основывается приговор, решающий честь, свободу и жизнь подсудимого».
Осмотр и вскрытие мертвых тел должны проводить в уездах – уездные, а в городах – городовые и полицейские врачи, а при их отсутствии по уважительной причине – всякие другие военные, гражданские или вольнопрактикующие врачи. В сложных случаях и при желании судебный врач может пригласить других врачей для консультации (§ 2).
Судебный осмотр трупа в обязательном порядке должен проводиться (§ 3) при обнаружении признаков насильственной смерти; при подозрениях на отравление; при обнаружении трупов неизвестных лиц с признаками насильственной смерти или без них; в случае скоропостижной смерти; при обнаружении трупа новорожденного младенца; при подозрениях в умышленном умерщвлении и изгнании плода; при жалобах на лечение шарлатанами и другими лицами, не имеющими на это права.
«Врач, производящий судебное исследование, яко Чиновник, долженствующий по сему предмету иметь особенные сведения, считается в сем случае первым лицом» (§ 9).
Правила обязывают представлять акт вскрытия в судебное место, а копию – во врачебную управу (§ 21).
Глава II (§ 24–45) «О судебном осмотре мертвых тел вообще» освещает вопросы осмотра и вскрытия трупа. Здесь же дано описание инструментария, необходимого для проведения вскрытия.
Вскрытие трупа не должно проводиться при отсутствии признаков наступления смерти, при резко выраженных гнилостных изменениях трупа («но если Судебное место непременно осмотра требует и если имеется подозрение об отравлении или когда речь идет о распознании повреждения костей, то никакая степень гнилости не должна служить препятствием к вскрытию мертвого тела»), а также при выраженном обугливании и «растерзании тела дикими зверями» (§ 30).
Вскрытие трех полостей (грудной, брюшной и полости черепа) было обязательным. «От сего правила нельзя отступать даже и тогда, когда причина смерти по вскрытии одной полости была бы обнаружена. Сие необходимо потому, что весьма часто причина смерти может находиться в различных местах и быть сложною» (§ 36). В отдельных параграфах (31–45) освещена методика описания повреждений.
Глава III «Исследование головы и полости ея в особенности» дает описание осмотра и техники вскрытия полости черепа и головного мозга.
Глава IV «Особенное исследование полости рта, шеи и хребта» содержит подробное описание осмотра указанных областей и технику вскрытия позвоночника.
Глава V «Особенное исследование грудной полости» описывает приемы наружного исследования и особенности вскрытия грудной полости с исследованием ее органов.
Глава VI «Особенное исследование брюха» содержит описание осмотра, вскрытия и исследования органов брюшной полости и таза.
Глава VII «Особенные правила для наблюдения при вскрытии новорожденных младенцев, найденных мертвыми» излагает особенности исследования трупов новорожденных; подробно описана методика проведения легочной плавательной пробы.
Глава VIII «Правила, как поступать при исследовании мертвых тел, когда имеется подозрение об отравлении» включает все вопросы, связанные со вскрытием трупа при основаниях для подозрения на отравление, перечисляются обстоятельства, могущие дать повод к этим подозрениям. В главе приводится подробное описание методики изъятия подозрительных на яд веществ и органов из трупа для судебно-химического исследования.
Глава IX «О противудействующих средствах, употребляемых для открытия ядов» перечисляет известные медицинской практике способы обнаружения ядов.
Глава X «Об исследовании повреждений вообще» посвящена основным принципам исследования повреждений, вопросам, разрешаемым при этом, а также их медицинской классификации и установлению прижизненности их возникновения.
В четырех таблицах приложения (дополнение к VIII и IX главам) перечисляются признаки отравлений всеми известными медицине того времени ядами, способы и методы лечения и оказания первой помощи, а также химические способы установления наличия, видов и характеристик ядов в исследуемых вещественных доказательствах и внутренних органах.
Таков был Устав судебной медицины – настольная книга для уездных, городовых и полицейских врачей, исполнявших судебно-медицинские функции в России в XIX в. К сожалению, авторы наиболее известных историко-медицинских публикаций, посвященных вопросам зарождения и развития судебно-медицинского дела в России, в своих работах не воздали должное авторам Устава судебной медицины, а между тем целый ряд установок и положений этого труда не утратил своего значения и сегодня: современные «Правила…» сходны по своему строению и содержанию с документом, изданным почти два века назад.
К исполнению судебно-медицинских функций врачи готовились только на кафедрах судебной медицины университетов и медико-хирургической академии.
Учебная программа по судебной медицине содержала все ее разделы того времени и предусматривала изучение специальных наставлений и инструкций Медицинского совета, издававшихся для судебных врачей. В курс судебной медицины входили также судебная химия, акушерско-гинекологическая экспертиза, судебно-психиатрическая экспертиза, определение возраста и изучение притворных, искусственных болезней и членовредительства, однако особое внимание уделялось изучению исследования трупов и правилам ведения судебно-медицинской документации.
Крайне интересными являются программы 1848 и 1850 гг., подготовленные профессором А. О. Армфельдом, одним из организаторов преподавания судебной медицины в России. А. О. Армфельд очень хорошо понимал практическое назначение судебной медицины и многократно это подчеркивал в своих программах.
Приведем полностью программу по судебной медицине и медицинской полиции ординарного профессора А. О. Армфельда:
«Под именем публичной медицины или Государственного Врачебноведения разумеется приложение естественных и врачебных наук к жизни гражданской.
Это приложение может быть двоякого рода или медицина, оставаясь верною своей натуре и цели, заботится о сохранении, улучшении и восстановлении физического здоровья и только переносит внимание и попечения свои, от частных лиц и от постели больного, на целые города и области: тогда становится она народною гигиеною и терапией, входит в состав государственных полицейских учреждений и называется медицинскою полицией. Или же, отрекаясь от первоначального своего назначения – охранять жизнь, поддерживать доброе здоровье и восстановлять расстроенное – занимается она исследованием известных состояний в отношении человека, от которых зависит юридическое определение его прав и обязанностей или ответственности его перед судом и законом: в этом случае является наша наука вспомогательным орудием юриспруденции и принимает название судебной медицины.
Из этого краткого определения обоих частей Государственного Врачебноведения видно, что ни та, ни другая не открывают новых истин физических или врачебных, а пользуются тем, что уже открыто, разъяснено и доказано в сфере естествознания и медицины: как собственность принадлежит им только самый способ применения, но заимствуют они свой материал изо всех естественных и врачебных наук без изъятия: приложение медицины, о котором идет здесь речь, требует знания всех ее частей – по крайней мере, по главному и существенному их содержанию. А потому и преподается Государственное Врачебноведение студентам пятого, последнего курса, успевшим уже пройти полный ряд теоретических медицинских наук, испробовать силы свои в практическом деле наблюдения и врачевания больных и сверх того, ознакомиться с главнейшими государственными законами и учреждениями.
Во все продолжение сего последнего академического года посвящается Государственному Врачебноведению по 6 часов в неделю. В первое полугодие излагается судебная медицина, во втором – медицинская полиция. Мы начинаем с судебной медицины потому, что изучение ее сопровождается многими практическими упражнениями, именно во вскрытии мертвых тел, доставленных в наш анатомический театр преимущественно в зимнее время.
При выборе способа преподавания вообще, равно как и при изменениях оного в частностях, имеем мы постоянно в виду – согласовать законные требования науки с требованиями и правами учащихся. Акроаматическое изложение, условленное отчасти натурою науки, а еще более отношением академического преподавателя к многочисленным слушателям, отсюда не принуждает к механическому пассивному восприятию излагаемого предмета: напротив, учащийся должен собственным, самодеятельным мышлением помогать построению науки и живым участием сопровождать диалектическое ее движение до последних выводов. Везде же, где только возможно, неясное в области судебной медицины заменяем мы теорию практикой, вывод – поведением, синтетическое построение – отчетливым и строгим анализом. Каждый значительный отдел судебной медицины заключаем мы разбором примеров, заимствованных или из сферы собственного нашего наблюдения, или же из сочинений и периодических изданий Пиля, Платнера, Коппа, Вернта, Генке и др., и нередко вводим слушателей […] и от частного явления, факта или вопроса постепенно выходим до последнего научного основания, на котором утверждается способ решения предлежащего и однородных с предлежащим случаев. Практический характер научной беседы принимают также наши подробные и обстоятельные репетиции, которые производятся, по крайней мере, один раз, а если дозволяет время, и два раза в год, и которые одни дают нам возможность произвести основательное суждение о знаниях и способностях наших слушателей при окончательном испытании их на степень лекаря. Занятия в клинических, терапевтической, хирургической и акушерской клиниках, доставляют многим из слушателей легкую возможность наблюдать живого человека и в судебно-врачебном отношении и, при пособии этого наблюдения, решать различные вопросы, относящиеся к больным и раненым, к беременным, роженицам и новорожденным младенцам, что же касается до осмотра и вскрытия трупов, то который слушатель обязан заниматься ими, в продолжении курса, под руководством профессора или прозектора, и представить, по крайней мере, один образец судебно-врачебного протокола и свидетельства, обработанный по правилам науки и по форме, законами установленной.
Профессор А. О. Армфельд (1806–1868)
Дух, которым стараемся мы оживить наши беседы, есть, во-первых, дух строго научный: мнения и советы врача, на которых основывается определение сомнительных прав и обязанностей гражданина или для избрания мер, необходимых для сохранения и улучшения народного здоровья, – эти мнения и советы сами должны покоиться на твердом и прочном основании, из общепризнанных истин науки должны истекать наши выводы с ясностью, точностью и последовательностью, согласно требованиям логики общей и логики медицинской. Дух нашего учения есть, во-вторых дух живой практической деятельности: все теоретическое знание врача, сколь бы высоко ни ценили мы его как чистое знание, тогда только получает настоящую оценку и настоящее значение для судьи и для администратора, когда оно обращается в полезное практическое умение, когда оно действительно везде к решению важнейших практических вопросов, неразрешимых без специального знакомства с науками естественными и медицинскими. Вообще, курс государственного врачебноведения, замыкая собою всю цепь факультетских наук, должен послужить учащемуся окончательным приготовлением к переходу от жизни академической к жизни гражданской: он должен показать ему и настоящее место, занимаемое врачебным искусством в среде государственных учреждений, – и отношение врача к прочим служителям государства, – и весь объем доверия, которым правительство облекает врача, – и весь объем, всю важность и святость обязанностей, неразлучимых с его званием и правами, – и все достоинства науки, которой обязался он посвятить лучшие силы и средства свои, – и границы этой науки, которая, ежедневно совершенствуясь, сим самым свидетельствует, сколь далека она еще от совершенства, сколь много осторожности, осмотрительности, благоразумного сомнения требует приложение ее к жизни гражданской и государственной. Следуя сим многосторонним указаниям, учащийся познает не только возможную меру будущих своих обязанностей, но, вместе с тем, и высоко правительственные звания врача в гражданском обществе: он неминуемо приходит к убеждению, что ни обширные знания, ни практическая ловкость в применении оных не делает еще медика достойным слушателем и надежным орудием правительства, если к этому знанию и умению не присоединится – непоколебимая любовь к истине, совершенное беспристрастие к лицам и к мнениям, глубокое уважение к закону и к законному порядку вещей – качества, которые обозначили мы как основу и краеугольный камень всей нравственной и служебной жизни судебного врача, на последних страницах академической речи «De finibus certorum et probabilium In responses medicorum forensium».
Порядок, в котором излагаются материалы Государственного Врачебноведения, зависит от усмотрения и произвола автора или преподавателя. Будучи, с начала до конца, науками прикладными, судебная медицина и медицинская полиция не привязываются ни к какой особой системе: отдельные статьи, составляющие их содержание, не истекают из какого-либо общего верховного начала и не состоят между собою в такой связи, которая с необходимостью определяла бы последование одной за другой, а потому различные учебники и распределяют их весьма различным образом, стараясь только, по возможности, не разрывать однородных предметов и не затруднять внимания учащихся слишком дробным и мелочным разделением и подразделением статей.
А как мы, преподаем по собственным тетрадям, в руководство и постоянное пособие рекомендуем нашим слушателям сочинение Громова (Краткое начертание судебной медицины) и Гелинга (Опыт Гражданской Медицинской Полиции. Том 1-й), то и следуем, за немногими исключениями, порядку в сих учебниках принятому.
Во введении в судебную медицину и в Медицинскую Полицию, изложив главные моменты исторического их развития, определяем мы их характер, и объем и направление, отношение к естественным врачебным наукам, отношение к юриспруденции и администрации, и с достаточною подробностью исчисляем литературные пособия обеих частей Государственного Врачебноведения.
В общей или обрядовой части судебной медицины знакомим мы слушателей с законными формами, как самого исследования, так и следствии его: донесении, ответов и мнений, особенно же протокола и свидетельств по осмотру и вскрытию трупов, как самых важных актов судебного врача.
В специальной судебной медицине удерживаем мы общепринятое разделение на две главные части: исследование живого человека и исследование мертвых тел, позволив себе частные отступления, где они кажутся нам нужными для избежания излишних повторений. Так, например, говоря во второй части о смерти от механических повреждений, мы рассматриваем различные роды и виды, характеры и исходы повреждения сначала на живом теле, а вслед за тем уже и в трупе; так в статье об отравлении ядом, излагаемом во второй же части, показываем мы признаки обнаруживающих острый, наркотический или симпатический яд при жизни человека, а потом переходим к признакам отравления, открываемым по смерти отравленного.
Первая часть специальной судебной медицины разделяется на четыре главных отдела. Каждый из них, а равно и каждую главу того или другого отдела начинаем мы изложением поводов к исследованию и пояснением настоящего смысла вопросов предлагаемых медику со стороны юридического лица или места, потом указываем на средства, которыми располагает медицина для решения этих вопросов и на границы, далее которых наша наука, в нынешнем своем состоянии, идти не может; затем излагаем законные положения разных государств, к предлежащей стороне относящиеся, и в особенности законные положения нашего отечества; наконец, рассматриваем несколько практических случаев, исследованных и обсужденных знаменитыми врачами, и предлагаем нашим слушателям аналогичные задачи, приспособляя оные по возможности к предметам собственного их наблюдения в клиниках и в анатомическом театре.
В первом отделе рассматриваем мы живого новорожденного младенца в отношении к правильному или уродливому образованию тела его вообще или отдельных частей тела (кроме детородных, о коих говорится в 3-м отделе) и предварительно касаемся вопросов о его зрелости, срочности и законности.
Второй отдел посвящен исследованию возрастов: в нем излагаются изменения физического и психического организма, постепенно совершающиеся в различные периоды жизни, и определяются юридические отношения, т. е. права, обязанности и ответственность человека, в возрастах младенческом, детском, отроческом, юношеском, мужественном и старческом.
К третьему отделу, об исследовании половых органов и их отправлении, принадлежат статьи: об уродливом образовании детородных частей или т. н. гермафродизме; о бессилии, бесплодии и превозможении; о признаках девственности; о половом совокуплении противозаконном, т. е. или насильственном, или противоестественном; о признаках беременности маточной и внематочной; о признаках […], о вторичном оберемении; об исследовании родов и их последствий: при чем подробнее объясняются вопросы о зрелости, срочности, законности и подложности поврежденных младенцев и о выкидыше, умышленно поврежденном или случайном.
В четвертом отделе говорится о сомнительном состоянии здоровья, об исследовании болезней притворных, скрываемых и вменяемых и об ограничении прав, обязанностей и ответственности условленной различными родами, видами и степенями страдания физического или психического.
Вторая часть специальной судебной медицины рассматривает человека мертвого или, по крайней мере, находящегося в состоянии, которое легко оканчивается смертью.
Первый отдел этой части занимается исследованием механических повреждений и отвечает на вопросы, предлагаемые врачу, как при жизни, так и по смерти поврежденного; о степени и важности расстройства причиненного повреждения; о смертельности или излечимости повреждения; о различных последствиях его, если оно не было смертельным, а если было таковым – о связи между смертью и повреждением, как необходимою или как случайною ее причиною.
Предмет второго отдела составляет смерть от недостатка или излишества необходимых для человеческого организма возбуждения, при котором механические повреждения или вовсе отсутствуют, или составляют только случайный и второстепенный момент: а) смерть от лишения воздуха (различные виды задушения, исследование удавленников, утопленников и задохшихся в … газах); б) смерть от недостатка или излишества теплоты (замерзание; смерть от огня; самосгорание); в) смерть от молнии; г) отравление ядом, острым наркотическим или стягивающим (признаки его при жизни; явления в трупе отравленного).
Третий отдел заключает в себе исследования много различных видов сомнительного самоумерщвления.
В четвертом отделе собраны все вопросы, относящиеся к трупам поврежденных младенцев. Подробно рассмотрены средства отличать живородившихся и дышавших от мертворожденных или умерших без дыхания, и показать главные случаи, в которых умирают живорожденные с признаками или без признаков внешнего насилия, по чужой вине, или по причинам, которых нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить.
Мы заключали судебную медицину статьею об исследовании ошибок и проступков медицинских лиц клинических врачей, хирургов, родовоспомогателей обоего пола и судебных медиков».
Данный документ представляет интерес еще и тем, что мысли профессора А. О. Армфельда остались актуальными и до настоящего времени. Такими же четкими и ясными научно-практическими установками были пронизаны остальные программы ученого.
Не менее интересной является его программа Государственного врачебноведения от 5 января 1850 г.: «Под словом Публичной Медицины или Государственного Врачебноведения разумеется приложение врачебной науки и врачебного искусства к жизни гражданской. Это приложение бывает двояко. Или, верная себе и своему характеру, Медицина заботится об охранении, улучшении и восстановлении физического здоровья, но переносит попечения свои – от частных лиц и из ограниченной сферы клинической деятельности – на большие массы людей, на целые города и области, на целое народонаселение Государства: тогда входит она в состав средств и учреждений, которыми Правительство обеспечивает физическое благоденствие своих подданных; тогда становится она Народною Гигиеною и Народною Терапиею и принимает название Медицинской Полиции. Или же, отказываясь от первоначального своего назначения – охранять доброе здоровье и восстановлять расстроенное – занимается наша наука только исследованием и пояснением тех состояний в отношении человека, от которых зависит юридическое определение его прав, обязанностей и ответственности перед судом и законом: в таком случае Медицина является вспомогательным орудием Юриспруденции и называется Медицинскою Судебною.
Из этого краткого указания на характер и значение обеих частей Государственного Врачебноведения явствует, что ни та, ни другая не открывают и не доказывают новых врачебных истин, а применяют к своему делу то, что уже открыто, доказано и утверждено в сфере Естествознания и Медицины: как собственность, принадлежит им только самый способ применения. Но заимствуют они свои материалы, обильною рукою, изо всех отраслей естественных и врачебных наук без изъятия: приложение нашей многообъемлющей науки к интересам жизни юридической и полицейской требует основательного знания всех отдельных отраслей ее – по крайней мере, по главному и существенному их содержанию, а потому и излагаются основания Государственного Врачебноведения не прежде как в пятом, последнем курсе медицинских наук, слушателям успевшим уже ознакомиться со всеми теоретическими частями нашей науки и испробовать практическое приложение своих знаний в клиниках терапевтической, хирургической и акушерской.
В продолжение всего пятого года медицинского курса преподается Государственное Врачебноведение по 6 часов в неделю. Первое полугодие посвящается Судебной медицине; второе – Медицинской полиции. Мы начинаем с С удебной медицины потому, что изучение ее требует многих практических упражнений, повторного вскрытия мертвых тел и сочинения судебно-врачебных свидетельств. Эти практические занятия начинаются в ноябре месяце и продолжаются до самого конца академического года; обыкновенно уделяется им один день в неделю: остальное время идет на теоретическое изложение С удебной медицины и Медицинской полиции.
При избрании способа преподавания имеем мы преимущественно в виду, чтобы учащиеся усваивали себе не одну внешнюю форму, но и настоящее содержание, и настоящий дух науки, как действительную, неотъемлемую собственность. И при акроаматическом изложении – которого требуют весьма многие статьи Государственного Врачебноведения, которого часто требует и самое отношение профессора к многочисленной аудитории – учащиеся отнюдь не принуждены принимать научного материала механическим, пассивным образом: напротив, будучи уже знакомы с основаниями, на которых зиждется наша наука, они должны самодеятельно участвовать в построении ее и, с самого начала, следить и поверять движение и развитие ее до самых последних выводов. Везде же, где только возможно, – а эта возможность довольно часто представляется в области Судебной медицины – стараемся мы заменить теорию практикою, вывод – наведением, синтетическое построение – критическим анализом; нередко, приступая к какому-либо новому отделу, вводим наших слушателей […] и от частного, более или менее осложненного явления, факта или вопроса постепенно ведем их к простым и общим началам, на коих основывается решение предлежащей задачи и задач ей однородных. Каждый значительный отдел Судебной медицины оканчивается разбором практических случаев, свидетельств и мнений, заимствованных из сочинений Пиля, Коппа, Генке, Платнера и других, старых и новых, писателей, из разных сборников и периодических изданий, медицинских и юридических. Подробные репетиции, производные однажды – а если дозволяет время, и дважды – в год, также принимают характер научных бесед и, вместе с прочими практическими занятиями, дают возможность дополнять пройденное частными замечаниями и подробностями, которые не могли найти себе места в общем, систематическом изложении науки. В осмотре и вскрытии мертвых тел упражняются, более или менее, – смотря по количеству трупов доставляемых, каждую зиму, на сей конец в анатомический театр – все слушатели Судебной медицины поочередно, под руководством профессора или прозектора. Что же касается до письменных работ, то каждый слушатель обязан представить Профессору, по крайней мере, одно полное судебно-врачебное свидетельство, с принадлежащим к оному протоколом, в установленный на сей предмет законной форме.
Дух нашего учения есть, во-первых, дух строго научный: мнения, ответы и советы врача, на которых основывается избрание мер для охранения физического благоденствия целого общества, или же определение юридических отношений граждан, сомнительных прав, обязанностей, виновности и наказуемости их – эти мнения и ответы сами должны быть основаны на твердых и неоспоримых началах и из своих начал истекать, как последние результаты точного и подробного исследования, ясно, определенно и определительно, в строгой последовательности, согласно требованиям общей логики и логики медицинской. Дух нашего учения есть, во-вторых, дух живой практической деятельности: все теоретическое знание врача – сколь бы высоко ни ценили мы его как чистое знание – тогда только получает настоящую ценность для судьи и администратора, когда оно действительно ведет к решению юридических и полицейских вопросов, неразрешимых, без пособия естественных и врачебных наук. … Государственное Врачебноведение не может не иметь сильного влияния на все высшее, как умственное, так и религиозно-нравственное образование наших слушателей. Мы уже видели, что Государственное Врачебноведение составляет конец академических занятий и, вместе с тем, преддверие служебной сферы будущего врача. Как последнее звено, замыкающее цепь медицинских наук, Государственное Врачебноведение заставляет учащегося собрать во едино все разрозненные части Медицины, которые занимали его в течение пятилетнего курса, и подвергнуть все содержание и все внутреннее достоинство их строгой ревизии и точной оценке; и если этот критический обзор, с одной стороны, раскрывает высокое значение медицины и огромное богатство ее, в ряду драгоценных истин вековыми опытами ею усвоенных, – то, с другой стороны, этот самый критический обзор научает и благоразумному сомнению, беспристрастно определяет пределы нашего знания и наших возможностей, на каждом шагу напоминает о том, сколь много остается неконченого, сколь много даже не начатого в области науки, которая, ежедневно совершенствуясь сим самым свидетельствует, как далеко она еще от окончательного совершенства. Как преддверие служебной сферы, Государственное Врачебноведение переносит будущего врача из школы в гражданскую жизнь и показывает ему весь объем попечения Правительства об охранении физического и нравственного благоденствия граждан, всю меру доверия, которым облекает Правительство каждого врача призванного на служение гражданскому обществу, – все нравственное значение обязанностей, всю тягость ответственности, которую принимает он на себя вместе со званием и правами врача. От этой ответственности перед судом Бога и собственной Совести, – к ответственности, которая является нам тем важнее и священнее, чем легче могут ошибки и заблуждения врача укрыться от внешнего суда человеческого и чем важнее предметы, на которые падают последствия этих ошибок и заблуждений: здравие и жизнь, честь и доброе имя наших сограждан. Вот почему осмеливаемся мы прибавить, в-третьих, что дух нашего учения – даже независимо от личности преподавателя, даже по одному содержанию и необходимому направлении самой науки – есть уже дух в высокой степени нравственный и религиозный, который не только может, но и должен укрепить всякого – серьезно-учащегося и серьезно помышляющего о будущем своем назначении – в благоговении к святыне, в любви к ближнему, – в безусловной преданности Высочайшему Престолу, – в глубоком уважении к закону и к законному порядку вещей – особенно на родине, где каждый из нас сам становится непосредственным служителем законной Власти и орудием законной жизни, в том твердом, непоколебимом и неподкупном правдолюбии, которое везде и всегда предписывает врачу отвечать на предлагаемые ему юридические и полицейские вопросы по крайнему знанию и истинному убеждению, без лицемерия, без страха и боязни, но также и без излишней самонадеянности, без мелочного самолюбия – столь легко обольщающего нас призраком непреложного всезнанья, – без ложного стыда, со всею осторожностью и осмотрительностью, которой требует приложение эмпирической науки к интересам жизни Государственной.
Указывая, в начале или в конце отдельных статей Государственного Врачебноведения на специальную их литературу, мы заблаговременно и постепенно знакомим учащихся с драгоценными пособиями, которыми могут они пользоваться, в будущее время, при самостоятельной работе. Но так как изучение сочинений слишком специальных было бы неуместно при выслушании нашего первоначального курса, – так как учащимся, напротив, необходимы сочинения, которые, при небольшом объеме, заключали бы в себе достаточно полное, ясное и согласное с современною наукою изложение нашего предмета и служили бы постоянною основою и опорою изустному преподаванию Профессора, – то и рекомендуются нашим Слушателям, как пособия удовлетворяющие настоящим их потребностям:
А) по части Судебной Медицины: Громова. Краткое изложение Судебной Медицины, 2-е изд., СПб., 1838.
Б) по части Медицинской Полиции: Гелинга. Опыт гражданской Медицинской Полиции примененной к Законам Российской Империи. Том 1-й, Вильна, 1842.
В) по части врачебного законоведения: Краткое руководство для врачей к познанию Российских законов и Государственной С лужбы, изд. Председателем Медицинского Совета, СПб., 1843. Свод Законов Российской И мперии, в особенности вся вторая часть XIII-го тома. Изд. 1842 года.
Порядок, в котором излагаются частное содержание Государственного Врачебноведения – как науки с начала до конца прикладной – не привязывается ни к какой особенной, неподвижной системе: Задачи, предлагаемые врачу Судом и Полициею, разнообразны до бесконечности, а отдельные статьи, заключающие в себе материалы для решения их, не состоят в таком между собою отношении, которое логически определяло бы необходимое последование одной статьи за другою. А потому и встречаем мы у разных авторов весьма различные системы разделения внешних форм науки, не имеющие ни малейшего влияния на внутренне ее содержание. Что касается до нас, то мы, не думая ни с кем соперничать в совершенстве формальной систематики, заботимся преимущественно о том: а) чтобы близкие и как бы родственные между собою предметы Государственного Врачебноведения не были без нужды разрозниваемы; б) чтобы все существенные части нашей науки были изложены в возможной полноте, и в) чтобы это изложение, при всей полноте, не вело к излишним повторениям. Основанное на сих правилах разделение Судебной Медицины и Медицинской Полиции имею честь представить в прилагаемых к сей общей программе частных конспектах».
Особый интерес представляют высказывания А. О. Армфельда о методике преподавания дисциплин. Александр Осипович заведовал кафедрой в период неуклонного и быстрого развития естествознания и медицины. Будучи человеком прогрессивных взглядов, он не мог мириться с сухим схоластическим методом преподавания учащимся догматических положений.
А. О. Армфельд отмечал, что при избрании способа преподавания следует преимущественно иметь в виду, чтобы учащиеся усваивали себе не одну внешнюю форму, но и настоящее содержание, настоящий дух науки. Излагаемый предмет не должен восприниматься механически, пассивно; напротив, «учащийся должен собственным, самостоятельным мышлением помогать построению науки и живым участием сопровождать диалектическое ее движение до последних выводов». Все вышеизложенное остается актуальным и в настоящее время.
Программа преподавания предусматривала обязательное обучение студентов осмотру и вскрытию трупов под руководством профессора или прозектора и представление хотя бы одного образца судебно-медицинского акта и свидетельства, «обработанного по правилам науки и по форме законами установленной».
Программа учебного курса по судебной медицине 1863 г. включала уже экспертизу вещественных доказательств, судебно-медицинскую баллистику, некоторые разделы криминалистики, экспертизу расчлененных трупов; были расширены процессуальный раздел, судебно-медицинская токсикология и др.
На кафедрах проходили подготовку практические судебные врачи для получения ученой степени и сдачи государственных экзаменов на звание городовых, уездных врачей, а также инспекторов врачебных управ.
Однако связь кафедр судебной медицины с органами практической экспертизы была слабой, хотя иногда следственные органы обращались в университет и медико-хирургические академии за консультацией по спорным судебно-медицинским делам. Профессора (штат кафедр включал профессора, прозектора и помощника прозектора) никогда не приглашались на заседания суда, а все их заключения перепроверялись врачебными управами.
В 1844 г. Медицинский совет установил, «…чтобы трупы, препровожденные в Университеты и Академии для судебно-медицинских исследований, вскрывались бы при бытности профессора судебной медицины не иначе как в присутствии необходимых официальных лиц и того врача, которому по обязанности службы следовало бы производить вскрытие. Последний составляет… свидетельство и со своим заключением препровождает по принадлежности».
Некоторые отечественные исследователи ошибочно утверждали, что в XIX столетии кафедры судебной медицины почти не имели в своем распоряжении практического материала; единственным материалом, доходившим до кафедр судебной медицины, были трупы скоропостижно умерших.
Однако в середине и конце XIX в. практического материала для обучения студентов было вполне достаточно, улучшилась материально-техническая база кафедр. При этом сотрудники кафедр судебной медицины оказывали существенную помощь органам суда и полиции. Данное положение можно проследить на примере кафедры судебной медицины Императорского Московского университета.
Отечественная война 1812 г. причинила значительный материальный ущерб кафедрам Императорского Московского университета. Кафедра судебной медицины не явилась исключением из общих правил. После окончания войны все пришлось создавать заново. Много сил и времени созданию материальной базы кафедры уделял профессор Е. О. Мухин (1770–1850). Сочетая обширную практику с университетскими лекциями и руководством факультетом, он стремился поставить российские медицинские учебные заведения на европейский уровень. Он оказывал помощь многим талантливым, но бедным студентам, содержал на свои средства значительное количество врачей, готовившихся к профессуре и к практике в госпиталях. Вникая во все детали учебного процесса, Е. О. Мухин создавал базу для развития медицинской науки на факультете: составил проект реорганизации медицинского факультета, переоборудовал анатомический театр, открыл специальную медицинскую библиотеку, в которой студенты могли ознакомиться с новейшей (в том числе иностранной) литературой по медицине. Понимая необходимость учиться у европейских ученых, Е. О. Мухин субсидировал молодых выпускников, выезжавших за границу.
Мухин Ефрем Осипович
(26 января 1770 г., Чугуев Харьковского наместничества – январь 1850 г.,с. Кольцово Смоленской губ.)
В 1835 г. в Императорском Московском университете был введен новый университетский устав. Наряду с другими кафедрами была учреждена новая кафедра, именовавшаяся «Кафедра судебной медицины, медицинской полиции, истории и литературы медицины, энциклопедии и методологии». Параллельно с этим громоздким названием в академическом быту и в программах курса эта кафедра называлась просто кафедрой государственного врачебноведения. После отставки Е. О. Мухина кафедру принял профессор А. О. Армфельд (1806–1868), много сделавший для развития преподавания судебной медицины в России.
Однако в данное время оборудование кафедры оставляло желать лучшего, особенно это касалось класса судебной медицины, но и с этим оборудованием А. О. Армфельд собирался проводить практические занятия со студентами и заниматься исследовательской деятельностью.
Для характеристики оборудования по судебной медицине, которым обладала кафедра в 30-х гг. XIX в., может служить следующий документ – «О передаче П. И. Страховым в ведение г. Армфельду инструментов для класса судебной медицины» (орфография сохранена. – Авт.):
«Опись инструментов для вскрытия мертвых тел при судебно-медицинских исследованиях: 1) обоюдная пила для пилки черепа, с твердой рукоятью; 2) пилочка; 3) нож обоюдоострый, широкий, для разрезывания мозга; 4) нож обоюдоострый для разрезывания грудино-реберных хрящей; 5) двенадцать скальпелей разной величины; 6) бритва; 7) крючок анатомический, двойной с деревянной ручкой; 8) два четвертных анатомических крючка; 9) два пинцета; 10) долото; 11) ножницы большие; 12) ножницы малые; 13) ножницы Г. Клюке для вскрытия кишечного канала; 14) стальной щуп обыкновенной длины; 15) зонд, разделенный на дюймы; 16) две медные трубочки, одная прямая, другая кривая; 17) спиновскрыватель, инструмент для вскрытия спинного канала; 18) молоточек; 19) двенадцать кривых игл, разной величины; 20) головомер, то есть круглый циркуль с мерительною дугою, разделенною на дюймы; 21) сифон оловянный малый; 22) мензурка оловянная в две унции; 23) аршин деревянный складной, разделенный на вершки и дюймы; 24) медные весы с аптекарскими разновесами; 25) твердая щетка для очищения костных опилок; 26) баронокрометр, или безмен с привешенной к нему четырехугольной пластинкой, разделенной на вершки и дюймы, для взвешивания и вымеривания мертвых младенцев; 27) ящик на оные инструменты, окованный медью, выстланный плюшем и в кожаном чехле…».
Таким образом, в распоряжении кафедры, выражаясь современным языком, находился всего лишь один секционный набор. Подобные секционные наборы в настоящее время в значительном количестве находятся на балансе кафедр судебной медицины и во всех подразделениях Бюро судебно-медицинской экспертизы России.
Но это не все оборудование, принадлежащее классу судебной медицины: «Ящик № 2. Опись инструментов для оживления мнимоумерших, как то утопших, удавившихся, задохшихся, и от других случаев умерших.
1) Машинка для раскрывания рта;
2) Лопаточка с ложечкою для очищения слизи во рту и для давания малых приемов лекарств;
3) Трубочка жестяная для вдувания воздуха через рот в легкие или а) ртом помогающего, или б) с помощью раздувательного меха;
4) Шнипер с двумя кровопускательными ланцетами;
5) Ножницы средней величины для разрывания платья и белья на шее;
6) Нож складной и малый с пуговкою на подобие Поттова, тоже для разрывания одеяния, сапогов и белья;
7) Два серебряных мужских катетера, один средней величины и один детский для выпускания мочи;
8) Небольшой ящик, выстланный плюшем для помещения вышеозначенных инструментов;
9) Несколько неочищенных гусиных перьев с привинченным на конце крепкими губочками для очищения слизи во рту; самые концы перьев употребляются для щекотания во рту и в глотке, чтобы произвести тошноту и рвоту;
10) Эластическая трубка, которая вставляется через гортань в дыхательное горло для вдувания воздуха в легкие; тоже: а) ртом помогающего, или б) с помощью раздувательного меха;
11) Раздувательный мех для вдувания воздуха в легкие или а) через жестяную, или б) через эластическую трубку; или то же для наставления клистира из табачного дыма;
12) Деревянная тополиновая трубка для клистира из табачного дыма, к которой с одной стороны привинчивается вышеуказанный раздувательный мех, а с другой стороны небольшой чубук, вставляющийся в проход;
13) Кувшин медный плоский, с деревянною ручкою, в который наливается горячая вода для согревания, обтянутый полотенцем употребляется для согревания тела;
14) Сифон клистирный большой для взрослых и к оному прибавлена меньшая оловянная трубка для наставления клистира малолетним;
15) Две плетеные щетки;
16) Два кусочка грецкой губки;
17) Три бинта, первый длиною в три аршина для перевязывания рук или шеи после кровопускания и три к оным компресса;
18) Фланелевые широкие и длинные фуфайки вместо рубашки;
19) Табак курительный простой 1/4 фунта в жестяной банке;
20) Огниво, кремни, наполненные селитрою;
21) Три кусочка разной величины проволоки для прочищения чубука и клистирных трубок;
22) Два полотенца;
23) Хрустальная склянка для нюхательного спирта;
24) Таковая же для pro Aetherei Sulfurici;
25) Таковая же для деревянного масла;
26) Таковая же для камфорного спирта;
27) Таковая же для нашатырного спирта;
28) Жестянка для ромашки.
По сей описи инструменты все сполна и в исправности принял исполняющий должность ординарного профессора доктор Александр Армфельд. Ноябрь 10 дня 1837 года».
Все вышеперечисленное позволило А. О. Армфельду начать занятия со студентами. Однако были и другие трудности.
В те годы кафедра не имела собственного помещения и музея. Все занятия по судебной медицине проводились в анатомическом театре. Все интересные находки, обнаруженные при проведении судебно-медицинских исследований, собирались и приобщались прозектором И. М. Соколовым к анатомическому музею.
Десятилетия мало что изменили в оснащении кафедры, но уже во время заведывания кафедрой профессором Д. Е. Мином (1818–1885) за 1866 г. в кабинете судебной медицины числится 57 препаратов, 20 рисунков, 113 анатомических инструментов, 1 микроскоп Гартнака и химические реактивы. Об этом свидетельствуют документы из архива кафедры судебной медицины Первого МГМУ им. И. М. Сеченова. В 1867 г. в кабинете судебной медицины числятся 57 препаратов, 47 рисунков, книг и журналов, вскрытий за год – 76. В 1869 г. препаратов уже 63, 65 рисунков, книг и журналов, 1 спектроскоп, а вскрытий было проведено 111. В 1870 г. по описи 72 книги, а вскрытий было 122. В 1871 г. в кабинете находится 80 препаратов, 55 книг, 35 рисунков и фотографических снимков, вскрытий было проведено 108. В 1873 г. на кафедре 124 анатомических инструмента, 104 препарата, 58 названий книг, было проведено 108 вскрытий. В 1875 г. уже отмечено наличие 145 препаратов и 71 название книг, а в 1875 г. отмечено 150 препаратов и 78 названий книг. В 1877 г. на 1 января в кабинете судебной медицины отмечено наличие 78 названий книг на 300 руб., 128 анатомических инструментов на 160 руб., микроскоп Гартнака на 120 руб., спектроскоп на 150 руб.
С 1878 по 1900 г. кафедрой судебной медицины заведовал профессор И. И. Нейдинг (1838–1904), который много времени уделял материальному оснащению кафедры. Уже в 1879 г. на кафедре появился второй микроскоп, было закуплено анатомических инструментов на 90 руб. и разных аппаратов на 94 руб., приобретены 4 новые книги на 20 руб. К концу года книг насчитывалось 194 названия на 839 руб., в 1880 г. книг было уже 196 названий на 854 руб., а в 1882 г. книг насчитывалось уже 203 на 900 руб. Количество проведенных судебно-медицинских исследований трупов возросло до 152 в год.
В сентябре 1890 г. с переездом кафедры в новое помещение на Девичьем поле было закуплено новое оборудование и книги на общую сумму 2491 руб., по тем временам немалую. В 1891 г. был приобретен большой микроскоп Цейса с различными фильтрами на 958 руб., микротом, фотографический аппарат с принадлежностями на 150 руб., анатомических инструментов на 187 руб., книг, атласов и журналов на 400 руб., шкаф и стол для приборов на 90 руб. В 1898 г. было приобретено два микроскопа Рейхерта на 409 руб. Судебно-медицинское исследование трупов возросло до 301 в год. Был организован Институт судебной медицины при клиниках Императорского Московского университета, что значительно увеличило финансирование кафедры.
Профессор И. И. Нейдинг (1838–1904)
Большое внимание уделял И. И. Нейдинг пополнению кафедральной библиотеки: так, к концу 1902 г. в библиотеке кафедры уже насчитывалось 645 названий книг на сумму 2662 руб. Далее библиотека и музей кафедры пополнялись учеником профессора И. И. Нейдинга профессором П. А. Минаковым (1865–1931). Благодаря П. А. Минакову музей кафедры превратился в один из крупнейших медицинских музеев России. В дальнейшем последователи П. А. Минакова продолжали укреплять материально-техническую базу кафедры, что и сохраняется до настоящего времени.
На основании вышеперечисленного можно с уверенностью утверждать, что к концу XIX столетия была создана достаточная материально-техническая база кафедры, позволяющая не только на высоком методическом уровне проводить практические и теоретические занятия, но и обеспечить возможность студентам заниматься научно-исследовательской работой. С имеющимся на базе Института судебной медицины при клиниках Императорского Московского университета оборудованием можно было не только выполнять судебно-медицинское исследование трупов, но и проводить исследование вещественных доказательств биологического происхождения, Исправил судебно-химические исследования. Департамент полиции и Московский окружной суд получал из Императорского Московского университета судебно-медицинские документы на высоком методическом уровне, профессорско-преподавательский состав кафедры неоднократно выступал в судебных заседаниях в качестве экспертов.
Согласно правительственному указу по Министерству внутренних дел от 28 декабря 1838 г. был изменен порядок присуждения званий уездных, полицейских, городских врачей и инспекторов врачебной управы.
Для получения этих званий врачи подвергались особому экзамену, причем в число сдаваемых предметов включалась и судебная медицина, так как на этих врачей в основном возлагалось производство судебно-медицинской экспертизы. Испытание по судебной медицине проводилось весьма обстоятельно.
Профессор П. А. Минаков
Испытуемый, кроме устного экзамена, должен был представить письменные ответы на заданные вопросы, произвести вскрытие трупа в присутствии профессора и написать полное судебно-медицинское свидетельство (акт).
К вскрытию трупа экзаменующихся допускали только после решения медицинского факультета, если последний находил, что письменное и устное испытания были сделаны удовлетворительно.
Для получения степени доктора медицины любой выпускник медицинского факультета, имеющий звание лекаря, также был обязан сдать подобный экзамен по судебной медицине. В разные годы такие экзамены в Императорском Московском университете принимали И. Ф. Венсович, Е. О. Мухин, А. О. Армфельд, Д. Е. Мин, И. М. Нейдинг, П. А. Минаков и другие выдающие ученые, много сделавшие для развития судебной медицины в России. Такая система получения степени доктора медицины сохранялась до 1917 г. Анализ архивных документов показывает, что получить по судебной медицине удовлетворительную оценку было делом нелегким.
Представляют интерес и те вопросы и задания, которые предлагались испытуемым на экзамене. Многие из данных проблем не потеряли своей актуальности и в настоящее время.
В качестве примера приведем архивное дело Петра Александровича Герцена (1871–1947) – видного отечественного хирурга, одного из основоположников клинической онкологии в СССР, создателя научной школы, сына выдающегося писателя-демократа А. И. Герцена.
Получив прекрасное медицинское образование в Швейцарии и имея звание доктора медицины Лозаннского университета, он должен был получить звание доктора медицины на своей исторической родине. В силу сложившихся обстоятельств П. А. Герцен в 1900 г. был вынужден обратиться со следующим прошением:
«Его превосходительству г. Декану
Медицинского факультета
Московского Университета
Швейцарского гражданина врача-эксперта
при Старо-Екатерининской Больнице
и д-ра медицинского Лозаннского Университета
Петра Александровича Герцена.
ПРОШЕНИЕ
Честь имею покорнейше просить Ваше превосходительство о допущении меня к испытаниям на степень доктора медицины.
Прилагаю при этом следующие документы:
1. Свидетельство о благонадежности от Обер-полицмейстера за № 1693.
2. Удостоверение из конторы Старо-Екатерининской гор. больницы № 1036.
Москва, Долгоруковская ул., д. Игнатовой, кв. 18-ая.
14 февраля 1900 г.
Врач П. Герцен».
Прошение П. А. Герцена было удовлетворено, и он приступил к сдаче экзаменов, среди которых был и экзамен по судебной медицине, принимал его профессор П. А. Минаков (1865–1931), один из основоположников московской научной школы судебных медиков.
Архивные документы сохранили для нас результаты этого экзамена:
«Все теоретические 2/III–1900 г. и практические 6/XI–1900 г. испытания – выдержал удовлетворительно.
25/IV–1900 г. Герцену Петру. Сочинение № 526.
1. «Несмертельные повреждения головы, лица, шеи, груди, живота и половых органов и конечностей в судебно-медицинском отношении»
Несмертельные повреждения головы, лица и шеи встречаются весьма часто; они разделяются по степени важности на легкие, менее тяжкие и тяжкие.
Легкими повреждениями называются те повреждения, вследствие которых ни одного важного для жизни органа не заинтересовано. Примерами легкого повреждения головы, лица и шеи могут служить ушибы мягких тканей с образованием ссадин кожи, гематомы и отека клетчатки; далее небольшие раны, нанесенные ножом или тупым орудием и доходящие до кости должны тоже считаться легкими. Интересно заметить, что раны от тупых орудий имеют на черепе характер резаных ран. Раны или ушиб головы, сопровождающиеся переломом черепа опасны, хотя не всегда смертельны. При таких тяжких повреждениях опасность для жизни обусловливается часто не величиной раны или обильным кровотечением, а сотрясением мозга, от которого раненый может умереть тотчас же после повреждения или в течение первых дней после него.
Повреждения лица имеют большое значение в том, что после них часто образовывается обезображивание лица; это случается главным образом вследствие повреждения носа, ушей, губ или после ожогов химическими веществами, или горячими жидкостями; роль судебного врача состоит в том, чтобы определить на сколько эти обезображения являются неизгладимыми.
Повреждение груди помимо сотрясения внутренних органов, достигающие иногда до опасных размеров, разделяются по степени важности на проникающие и непроникающие. Первые должны считаться всегда серьезными; однако ранения thorax и hydrothorax не причиняют, во всяком случае, смерти поврежденным. Раны сердца и больших сосудов считаются, безусловно, смертельными; только в последнее время при быстрой оперативной помощи удалось врачам спасти несколько больных с ранением сердца, такие исключения не имеют существенного значения для судебного врача.
Ушиб живота может пройти бесследно, но иногда является весьма опасным вследствие шока, сотрясения внутренних органов. Нужно отметить, что при ушибе живота без наружных повреждений, повреждаются нередко внутренние полостные органы, каковы кишки, желудок, желчный пузырь, мочевой пузырь. Эти подкожные повреждения внутренних органов являются опасными для жизни. Раны живота, как раны груди, разделяются на проникающие и непроникающие, первые весьма серьезные, причиняют смерть больного только при одновременном повреждении внутренних органов или при введении инфекционных начал, отчего происходит перитонит.
К повреждениям половых органов относятся: 1) раны и ушибы мужского полового члена вследствие чего может получиться обезображение или Impulentia coeundi, 2) раны и ушибы мошонки, размозжение testiculi; это последнее повреждение весьма важно в смысли функции органа.
Повреждения конечностей, которые не повлияют на функцию их, и которые не требуют длительного лечения должны считаться легкими; перелом же и повреждение, ограничивающие функцию конечностей являются напротив очень серьезными. Повреждения сопровождающиеся лишением пальцев – тяжкие. П. Герцен.
Удовлетворительно – П. Минаков».
Стиль и орфография документов были сохранены полностью. Несмотря на многие спорные ответы на вопросы заданной темы, данные П. А. Герценом на экзамене, можно с объективностью высказаться о том, что экзамен по судебной медицине имел важное значение не только при проверке знаний общей медицинской подготовки будущего врача, но и для формирования специалиста, который претендует на ученую степень.
Уездным и городовым врачам предоставлялось право повышать свой профессиональный уровень: Министерством внутренних дел ежегодно отпускалась сумма на командирование врачей в больницы общественного призрения университетских городов, в клиники университетов и военно-медицинских академий, за границу, а также для оплаты труда профессоров, которые будут заниматься с врачами. Отбором кандидатов для усовершенствования занималось Министерство внутренних дел на основании сведений о научных и служебных успехах медиков. Однако научные командировки были настолько редки, что говорить о них как о своеобразных курсах повышения квалификации для судебных врачей не приходится.
Выпускник университета, прослушавший курс судебной медицины, не мог быть специалистом в этой области, также как и в других разделах медицины, по которым он получил сведения во время учебы, поэтому передовыми медиками неоднократно высказывались пожелания о подготовке врача к судебно-медицинской деятельности и выделении судебной медицины в самостоятельную специальность.
Прав был доктор И. Бертенсон, первый редактор «Архива судебной медицины и общественной гигиены», так рисовавший облик врачей, исполнявших судебно-медицинские обязанности: «Обремененные не под силу лечебными и административными делами, лишенные средств к научному труду, не огражденные даже от самых существенных материальных нужд, эти врачи имели в виду другие цели, другие планы и побуждения и считали совершенно лишним подробное изучение судебной медицины, да и не имели каких-либо средств к совершенствованию в этой области».
Судебно-химические исследования вещественных доказательств проводились врачебными управами, медиками и фармацевтами, а «там, где нет казенных, вольные аптекари обязаны производить химические исследования по поручению местных медицинских установлений» согласно «Правилам для руководства судебного врача при исследовании отравлений» и «Главы о химическом исследовании ядов, сочиненной Членом Совета Нелюбиным».
Однако в 1845 г. Медицинский совет, не доверяя знаниям и опыту лиц, проводивших исследования, указал исследовать на местах только половину вещественных доказательств, другую же половину подвергать лишь предварительным химическим исследованиям и вместе с протоколами направлять в Медицинский департамент для контрольного анализа. Количество проверочных испытаний, проводимых Медицинским департаментом, постоянно росло: если в первые годы их было 200–300 в год, то в 1865 г. было проведено уже 1200 исследований. В 1865 г. в штат Медицинского департамента были включены должности экспертов по судебно-химическим и микроскопическим исследованиям.
В 1869 г. врачебные отделения были снабжены микроскопами, а в штаты их была включена должность фармацевта. В его обязанности входило судебно-химическое исследование вещественных доказательств «по правилам наук и подробным наставлениям Медицинского Совета Министерства Внутренних Дел» в случаях подозрений на отравление. Если же исследование проводилось «вольными аптекарями», то при этом присутствовали инспекторы врачебного отделения.
Медицинский совет с этого времени разрешил обращаться в Медицинский департамент лишь в тех случаях, когда судебное место признало бы заключение неудовлетворительным. Однако штатные фармацевты не были подготовлены к проведению специальных судебно-химических и микроскопических исследований, поэтому процент правильных заключений был невелик. «Из общей суммы всех 67 проверочных исследований – результаты проверочной экспертизы совпали с данными первоначального исследования в 18 случаях…», – писал приват-доцент Крыленко в обзоре судебно-медицинской деятельности Медицинского совета за 1903 г.
Иосиф Васильевич Бертенсон (1835, Николаев – 29 марта 1895, Петербург)
В 1905 г. Медицинским советом была создана комиссия, составившая проект, смету и план учреждения лаборатории при нем, в которой предполагалось проводить санитарные, микроскопические, спектроскопические, радиологические, рентгеноскопические и микрофотографические исследования, а также судебно-медицинские исследования вещественных доказательств, бактериологический анализ и анализ химического состава новых фармацевтических и лекарственных продуктов, однако в полном объеме воплотить этот проект не удалось.
Ряд исследователей ошибочно считали, что специальных помещений для вскрытий мертвых тел в XIX в. не было, поэтому судебно-медицинские исследования в уездах обычно проводились на месте происшествия или месте обнаружения трупа, часто под дождем, на морозе, во дворах, сараях, на кладбищах и тому подобное. Иногда трупы, подлежавшие судебно-медицинскому вскрытию, до прибытия следователя и врача временно хоронили. Летом трупы настолько сильно разлагались, что, согласно Уставу судебной медицины, их вскрытие не должно было производиться. Зимой трупы замерзали, а потому иногда не вскрывались, а подвергались лишь наружному осмотру. Не было у судебных врачей и помощников для переноски и переворачивания трупов, поэтому даже физически тяжелую часть работы им приходилось выполнять самим.
Однако данное положение не соответствовало действительности и могло встретиться только на окраине Российской империи. В Москве, Санкт-Петербурге, губернских и уездных городах при полицейских домах существовали морги, где и происходило проведение судебно-медицинского исследования трупов.
С начала XIX столетия при полицейских частях Москвы начинают появляться первые полицейские морги. Город был разделен на несколько частей, которых в XVIII в. было 14, а потом в связи с ростом столицы появилась необходимость увеличения новых частей. К началу XIX в. их насчитывалось уже 17. Эти части являлись прототипами современных районов, в каждой из них была своя полицейская часть, включающая в себя полицейскую, противопожарную и судебно-медицинскую службы. При каждой части существовал так называемый частный полицейский дом, имеющий в своем составе морг-часовню, квартиры околоточного надзирателя, полицейского врача, казармы полицейских и пожарных чинов, конюшни и сараи.
Подобные часовни с моргами являлись важной составной частью любых частных домов при полицейских частях Москвы. Они существовали для проведения судебно-медицинского исследования трупов лиц, умерших насильственной смертью на территории обслуживаемого участка, а также для исследования и установления причин смерти умерших, найденных без паспорта и не востребованных родственниками, – так называемых бесхозных трупов. В дальнейшем тела усопших отпевали в часовне и хоронили за счет города.
Вначале часовня представляла собой небольшое деревянное помещение, увенчанное крестом, в которой располагалась икона одного из почитаемых святых. Ни о каких вскрытиях мертвых тел в культовом помещении и речи быть не могло. Приходской священник только отпевал здесь неопознанные трупы перед захоронением. После же появились две небольшие комнатки, которые также совсем не были приспособлены для вскрытий, а служили лишь для опознания умерших и для решения по внешнему осмотру вопроса о причине смерти. Но уже к концу XIX в. произошло переоборудование помещений: в одной из комнат были поставлены секционные столы (не более двух) и устроена канализация с соблюдением санитарных норм. Вскрытие производил полицейский врач, также имеющий казенную квартиру в здании полицейской части.
С началом XX в. подобные морги-часовни начали перестраиваться и возводились из камня. Фасад часовен выполнялся в неорусском стиле, характерном для большинства культовых зданий в России второй половины XIX – начала XX столетия. Вначале здание состояло из трех помещений: ледника с бетонными сводами на металлических рельсах, подвала для морга с кирпичными крестовыми сводами и первого этажа, в котором располагались часовня, досмотровая комната, подъемная машина и кухня. В помещении стояли две голландские печи, а на кухне – русская. Часовню венчала глава-луковка с крестом.
До настоящего времени сохранились здания Сущевской, Пречистенской и Лефортовской полицейских частей. Однако зданий моргов при Сущевской и Пречистенской частях не сохранилось. Единственный сохранившийся в Москве, а возможно и в России, до XXI столетия морг Лефортовской части и до настоящего времени функционирует в системе судебно-медицинской службы Москвы как танатологическое отделение № 4. Его фасад и внутренняя отделка помещений полностью соответствуют приведенному описанию.
Следует отметить связи судебных медиков Москвы со странами Западной Европы. Тесные научные связи между судебными медиками России и Германии начались еще с XVIII столетия, с момента открытия Московского университета. Именно приезд в Москву профессора Иоганна Фридриха Эразмуса, уроженца Германии, получившего на родине медицинское образование, положил начало преподаванию судебной медицины в России.
Выходцем из Германии, получившим на родине прекрасное образование, был и профессор Московского университета Вильгельм Михаил Рихтер (1767–1822).
Немецкие корни имели профессора Московского университета П. П. Эйнбродт (1802–1840), А. О. Армфельд (1806–1868) И. И. Нейдинг (1838–1904), внесшие большой вклад в развитие судебной медицины в России, способствующие созданию московской научной школы судебной медицины.
Следует отметить и тот факт, что все будущие профессора, впоследствии преподававшие судебную медицину в Московском университете с XIX по начало XX столетия, прошли подготовку в клиниках Берлина и Вены во время зарубежных командировок. Это было необходимо для получения в будущем профессорского звания. Лекции ведущих профессоров Берлинского университета способствовали формированию молодых российских врачей.
После 1917 г. связи судебных медиков России, Германии и Австрии не прерывались.
К началу ХХ столетия были созданы все условия для появления в судебно-медицинской науке нового, самостоятельного раздела – судебной стоматологии.
Необходимость применения знаний в области стоматологии в судебно-медицинской практике понимали многие передовые деятели отечественной медицины.
Несмотря на то что судебная стоматология как наука возникла в России в начале ХХ столетия на базе науки о зубоврачевании, корни данной дисциплины уходят в далекое прошлое. Индивидуальные особенности зубного ряда известны очень давно. Еще Вильям I Завоеватель (XI в.) в качестве государственной печати использовал отпечаток своих зубов на воске.
Травматические повреждения зубов, их лечение, а также наказание за причинение данных повреждений известны еще с глубокой древности. Так, Paltauf (1898) в своей работе «Зубы в судебно-медицинском отношении», в руководстве J. Scheff по зубным болезням, описывает существующий в древности обычай «зуб за зуб», широко применяемый древними германцами.
Подобные выражения мы встречаем в Судебнике Мхитара Гоша, созданном в эпоху широкого развития феодальных отношений в Армении. По данному судебнику можно составить себе представление об уровне развития судебной медицины в средневековой Армении. «Армянский судебник» был составлен Мхитаром Гошем по предложению католикоса Агванка Степаноса II, работа над ним началась в 1184 г., дата же окончания неизвестна.
Судебник Мхитара Гоша, представляющий собой национальный свод законов, состоит из трех частей: «Введение» – 11 глав, «Церковные каноны» – 124 главы и «Светские законы» – 130 глав. В «Светских законах» в 29 статье («О наказаниях за ушибы») говорится: «Око за око, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб». Далее приводится толкование статьи: «По божественному милосердию евангелия наказание это заменить возмещением соразмерно цене крови разумного (существа). Однако должно расследовать большую или меньшую важность органов чувств, и членов, и содеянного, при распределении цены в двадцать шесть дахеканов и полданка, на одно ячменное зерно меньше на каждый член и каждый орган чувств»1.
В следующей статье «Светских законов» (30) «О слугах и служанках, подвергшихся ударам со стороны своих господ» говорится: «Если кто слугу своего ударит в глаз, или служанку свою в глаз и ослепит их, пусть отпустит их на волю. И, если выбьет зуб слуге своего или служанке своей, то пусть отпустит их на волю за зуб». В толковании этого отмечается: «Возможно, что наравне с этим божественный закон повелевает отпустить на волю слуг и служанок (за повреждение) и других членов и органов…»2.
Спустя приблизительно 80 лет после появления Судебника Мхитара Гоша, в 1265 г., был составлен Судебник Смбата Спарапета (Гундстабля), или Киликийский судебник.
В нем тоже имеются упоминания о травме зубов. Если пострадавший оставался живым, но ему были нанесены телесные увечья, то закон требовал определить степень тяжести полученного телесного повреждения, а также представляет ли оно опасность для жизни или нет: «…если имеется перелом (любой части тела) или выбит зуб, то цена искупления должна составить 26 мсхалов золотых декан чистого золота…». «Если кто-либо выколет или повредит глаз рабу-христианину или выбьет зуб», то «…следует в равной мере принять во внимание возраст и ранение, и соответственно возлагать расходы на лекарства…»3.
Как явствует из приведенных статей, приговор суда мог быть вынесен лишь после того, как был определен поврежденный орган. При этом учитывались телесные повреждения и ряд других обстоятельств: продолжительность нетрудоспособности пострадавшего, является ли перелом результатом увечья или каких-либо иных причин, вид орудия, сила удара, а также находился преступник в пьяном состоянии или нет.
Позже мы находим оценку зубного аппарата в трудах по судебной медицине Pauli Zacchiae (Закхиаса) (1688): «Существует общее мнение считать зубы органами тела (membra). Хотя зубы приносят много разнообразной пользы, особенно тем, что служат для жевания пищи, помогают речи, придают рту приличный, красивый вид, однако и по пользе и по красоте они не равны ни тем органам тела, которые собственно называются органами тела (guae proprie membra dicuntur), ни тем, которые носят это название не собственно (aut eorum guae Improprie, sed conspicuae partes sunt), а являются только заменными органами тела.
Поэтому, кажется, закон совершенно справедливо решил, что человек, выбивший зубы другому, не заслуживает наказания – отсечения органа тела. Кроме того, доставляемая зубами польза речи, равно как и получаемое от них украшение рта очень легко достигаются искусственными зубами». В другом месте имеется указание на следующее положение: «Хотя этот юрист (Плаций) справедливо определил, что человек, у которого недостает какого-либо зуба, еще не болен, однако можно спорить, не должен ли считаться больным тот, у которого недостает многих зубов, и потеря каких зубов преимущественно приносить больше вреда. Дело в том, что зубы чрезвычайно полезны человеку не только для измельчения пищи, но также для звучности речи, для различия вкуса и для других целей… Но, что преимущественное назначение их заключается в том, чтобы измельчать твердую пищу, которая, вследствие этого, могла бы легче перевариваться в желудке, то это признается всеми. Без такого измельчения пищи желудок в высшей степени утруждался бы при переваривании пищи, и животное легко впадало бы во многие болезни… Поэтому, так как от недостатка зубов может последовать для человека величайшее неудобство, то закон весьма справедливо говорит, что купленный беззубый невольник должен быть взят назад продавцом, если он лишен всех или большинства зубов… Но не все зубы одинаково полезны при жевании и других назначениях, как говорят анатомы… Резцы, то есть передние зубы, четыре верхних и столько же нижних, которые разрезают и раздавляют пищу, кажется более необходимы, чем клыки, то есть те острые зубы, которые виднеются за резцами с обеих сторон; коренные зубы опять более необходимы, чем резцы, так как они тщательным растиранием измельчают пищу, что они легко могли бы исполнить и без содействия резцов. Поэтому, что касается жевания, то скорее должен считаться больным тот, у которого нет коренных зубов, чем тот, у которого нет прочих зубов. Напротив, что касается речи, то передние зубы, как это всем известно, более имеют полезное значение для этого дела, в чем все указанные выше лица соглашаются».
В дальнейшем встречались самые разные толкования значения того или другого повреждения зубов. Такое разногласие было обусловлено прежде всего отсутствием в существующих уголовных уложениях прямых указаний на повреждения зубов. Вследствие этого судебно-медицинская экспертиза стремилась подвести ранения зубов под ту или другую статью уголовного уложения, трактующую о повреждения тела вообще.
Экспертная оценка повреждений в области лица также имеет свою историю. Уже в древнейших памятниках русского уголовного законодательства содержатся указания о телесных повреждениях и, в частности, в области лица.
Так, в Русской Правде (X–XIII вв.) предусматривается ряд наказаний за причинение побоев в области лица с повреждением зубов, глаз, нанесение ран и кровоподтеков: «Оже выботь зоуб, а кровь увидят у него в рте… то виновный гривне продаже, а за зоуб гривна», «Аще кто истекнет око рабу своиму или рабе своей, ти да ослепнет: свобод да опустится в око место; или зуб рабе своей или рабу своему: свобод да опустится в зуба место». За нанесение телесного повреждения полагалось значительное денежное возмещение. Но это фактически имело силу лишь в тех случаях, когда потерпевшим оказывался свободный человек, а не раб или холоп.
Более подробные указания по этому вопросу мы находим в русском законодательстве, которое относится к XVII столетию. Так, в Уложении царя Алексея Михайловича (1649) говорится: «Кто учинит над кем нибудь мучительное надругательство, отсечет руку, или ногу, или нос, или ухо, или губы отрежет, или глаз выколет, за такое его надругательство самому ему то же учинити…»
История знает множество примеров, когда врачи по образованию становились выдающимися государственными деятелями, создававшими славу своей стране. Но единственным государственным деятелем, который по своей собственной воле и желанию занимался медициной, был российский царь Петр I.
Его интерес к медицине был не случаен. С детства он видел при дворе отца, царя Алексея Михайловича, голландского врача Захария фон дер Гульста, пользовавшегося большим расположением царской семьи. Впоследствии доктор фон дер Гульст сопровождал молодого Петра в его обоих архангельских поездках. Другие врачи также пользовались расположением Петра.
Особенно много сведений по медицине Петр получил во время своей поездки в Голландию. Знакомство с известным анатомом Фредериком Рюйшем произошло у Петра в 1697 г., когда Петр, находясь в Голландии, посетил дом ученого, где располагался его музей.
Сохранилось предание о том, что, когда Петр был у Рюйша, домашние дела последнего потребовали его немедленного присутствия и царь ненадолго остался в одиночестве. Петр начал исследовать разные комнаты и, открыв одну из дверей, наткнулся на ребенка, который, казалось, крепко спал. Войдя в комнату на цыпочках, царь пристально рассматривал очаровательное розовое дитя, затем наклонился и поцеловал его, и, лишь почувствовав, какое оно холодное, он понял, что это один из многих экспонатов коллекции Ф. Рюйша. Молодой царь испытал сильное впечатление от всего увиденного.
Позже профессор Ф. Рюйш сопровождал Петра I во время экскурсии по ботаническому саду в Амстердаме, давая различные пояснения, рассказывая о диковинных и лекарственных растениях.
Находясь в Европе, Петр I неоднократно посещал госпитали и анатомические театры Лейдена и Амстердама. В 1698 г. он слушал лекции Ф. Рюйша по анатомии, и тот объяснял царю строение человеческого тела по изготовленным им самим анатомическим препаратам. Царь видел, как профессор препарировал труп, давая разъяснения студентам, даже сам принимал непосредственное участие в проведении вскрытия, осматривал вместе со студентами коллекцию забальзамированных препаратов. В Лейдене он посещал медицинского светилу того времени профессора Бурхаве, был в его анатомическом театре и присутствовал вместе с учениками профессора при вскрытии трупа.
В те годы у молодого царя появилась идея приобретения анатомической коллекции, но ни Рюйш, ни Бурхаве не спешили расстаться со своими «сокровищами».
Позже, в 1717 г., по императорскому велению одна из многочисленных коллекций анатомических препаратов была приобретена для России и составила основу кунсткамеры – собрания редкостей. Некоторые историки считали данную коллекцию Ф. Рюйша потерянной и утраченной навсегда. Однако она до сей поры является частью экспозиции в Кунсткамере Санкт-Петербурга и насчитывает 900 препаратов. Ряд препаратов из приобретенной Петром I анатомической коллекции также хранятся в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге и в Казанском медицинском институте, куда были в свое время переданы студентам для изучения.
Бытует мнение, что ученый открыл молодому Петру свой способ бальзамирования. Но это не соответствует действительности. Сам Ф. Рюйш никогда не публиковал полностью свою технологию и состав применяемых консервантов.
Во время пребывания в Амстердаме Петр сумел сделать несколько небольших операций на конечностях и поассистировать врачам при больших полостных операциях.
В 1707 г. в Москве начал работать первый отечественный госпиталь, при котором была госпитальная школа и анатомический театр. С большим искусством и любовью Петр лично пускал больным кровь, лечившимся в госпитале. Для проведения операций царь привез из Голландии набор хирургических инструментов, в котором находились и клещи для выдергивания зубов.
Помимо анатомии и хирургии царь проявлял большой интерес к стоматологии. Знакомясь с достопримечательностями Амстердама, Петр со свитой посетил городской рынок, где был поражен умением одного цирюльника удалять больные зубы. Тот дошел до такого совершенства, что рвал зубы с помощью различных подручных средств. Он пускал в ход все, что попадалось под руку, будь то черенок ложки или конец шпаги. Заинтересовавшись этим мастерством, Петр попросил цирюльника продемонстрировать ему свое искусство. Тот счел для себя за честь преподать русскому царю несколько уроков. И вскоре Петр уже не уступал в навыках своему учителю. Чтобы закрепить свое умение, он начал заниматься этим ремеслом. В гостиницу, где проживал Петр, стали приходить голландцы, страдающие зубной болью. Отказов страждущим не было. Российский царь очень искусно рвал им зубы, да и еще платил за это по шиллингу, к большому удовольствию страждущих. До сих пор в Кунсткамере хранится мешочек с зубами, лично удаленными Петром у голландцев.
Уже вернувшись в Россию, Петр I, считая себя опытным хирургом и зубным врачом, был готов оказать помощь любому нуждающемуся. К великому сожалению царя, придворные старались избегать его услуг, так как боялись гнева венценосного лекаря. Даже близкие Петру люди, страдавшие от какого-либо недуга, требовавшего хирургической или стоматологической помощи, приходили в трепет только от мысли, что царь может узнать об их болезни и, явившись с инструментами, предложить свои услуги.
Но Петр продолжал верить в свои медицинские таланты: с большим удовольствием сам перевязывал раненых, следил во время военных походов за медицинским обеспечением армии, за правильностью оказания помощи пострадавшим. Бывали случаи, что государь мог вырвать и здоровый зуб вместе с больным. Но делалось это исключительно для поддержания практических навыков, да и вознаграждалось достаточно. Отказ же от царской помощи сулил лишь царский гнев и немилость.
Яков Штелин, в течение сорока лет собиравший все сведения о жизни и делах Петра I, пишет: «По врожденному любопытству и особливой склонности к наукам, Петр Великий охотно присутствовал при анатомических и хирургических операциях… Он повелевал всегда уведомлять себя, если в госпитале или в каком ином месте надлежало анатомировать тело или делать какую лекарскую операцию; такого случая, если ему только хотя мало дозволяло время, никогда почти он не пропускал, да и сам часто делал оные своими руками, и мало-помалу такой в сем искусстве получил успех, что анатомировать тело, пустить кровь, вырвать зуб и многие лекарския дела исправить совершенно разумел».
К концу XIX в. противоречия в определении степени тяжести вреда здоровью при травме зубочелюстного аппарата достигли определенного предела. В «Руководстве к изучению судебной медицины для юристов» Штольца (1890) сказано, что по русскому проекту Уголовного уложения потеря зубов, затрудняющая жевание и речь, относится к менее тяжким повреждениям. Речь затрудняется при потере резцов, а жевание – коренных зубов.
Косвенную оценку зубного аппарата мы находим в утвержденном Правительствующим сенатом «Наставлении присутствиям по воинской повинности для руководства при освидетельствовании телосложения и здоровья лиц, призванных к исполнению сей повинности, с относящимся к нему расписанием болезней и телесных недостатков». Данное наставление с расписанием представлено Министерством внутренних дел 20 марта 1897 г. в Правительствующий сенат.
В расписании в параграфе 46 говорится: «Недостаток не менее 10 зубов в обеих челюстях и до 8 в одной (не включая в то число зубов мудрости), а также недостаток и меньшего числа их, при поражении костедой остальных в значительном количестве с явными признаками неудовлетворительного питания во всех выше означенных случаях. Примечание. За недостаток зуба следует считать потерю венчика или разрушение большей его части кариозным процессом…»
В учебнике по судебной медицине Hofman (1901) отмечает: «Потерю зубов лишь в редких случаях можно признать за очевидное, то есть резко заметное обезображивание, так как потеря многих зубов и целого ряда их встречается нередко, и далее, такая потеря сравнительно легко возмещается посредством искусственных зубов; наконец, потеря зубов от других причин наблюдается настолько часто, что подобное явление едва ли возможно сравнить с теми обезображиваниями, которые закон, очевидно имел в виду. Потеря речи не может быть обусловлена повреждением губ или только потерею зубов; нельзя также допустить, что эти повреждения затрудняли речь в той степени, которая означена в параграфе 156 австрийского закона под именем “стойкого ослабления речи”».
Pfltauf (1898) указывает, что для правильной оценки повреждений зубов необходимо индивидуализировать каждый случай; следует при этом смотреть на всякий зуб не как на отдельный орган тела, ибо он получает свое значение лишь в связи с другими зубами, со смежными и антагонистами, и только в совокупности со всеми прочими зубами составляет жевательный аппарат. Каждый отдельный зуб, в сущности, является частью тела, и поэтому потеря зуба нарушает целость тела, но на самом деле в функциональном отношении лишь все зубы вместе составляют жевательный орган.
В исключительных случаях и отдельным зубам приходится придавать особенно важное значение, например моляру, имеющему антагонист при разрушенных остальных зубах, зубу, служащему единственной опорой для протеза.
В своем «Учебнике судебной медицины», изданном в Кракове в 1899 г., профессор Wacholz приводит статьи из австрийского Уголовного уложения:
«Параграф 152. Кто против человека, хотя и без намерения лишить его жизни, но с другою враждебною целью, действует так, что отсюда следует расстройство здоровья или неспособность исполнять обязанности своей профессии, по крайней мере в продолжение 20 дней, расстройство умственных способностей, тот обвиняется в тяжком телесном повреждении».
За преступление, указанное в параграфе 152, виновный подвергался наказанию по параграфу 154: от 6 месяцев до 5 лет тюремного заключения. «Параграф 155. … в) Если повреждение повело к расстройству здоровья или неспособности исполнения своих профессиональных обязанностях, по крайней мере в течение 30 дней; или с) действие было связано с особыми муками для потерпевшего; или е) тяжкое повреждение угрожало жизни – того следует карать тяжким и строгим тюремным заключением от 1 до 5 лет.
Параграф 156. Если преступление имело своим следствием для потерпевшего: а) утрату или стойкое (продолжительное) уменьшение способности речи, зрения, слуха, утрату глаза, руки и проч… или какое-либо иное бьющее в глаза увечье либо обезображивание… тогда наказанием должно быть строгое тюремное заключение от 5 до 10 лет…»
В параграфе 411 говорится о легких повреждениях, не относящихся к параграфу 152 и караемых как проступки, а не как преступления.
Wacholz (1899) также приводит данные из немецкого Уголовного уложения:
«Параграф 223. Кто с умыслом наносит другому телесное повреждение либо повреждение здоровья, тот наказуется тюремным заключением до 3 лет либо утратою денег до 300 талеров.
Параграф 223 а. Поранение тела, учиненное оружием, особенно ножом или другим опасным орудием, или жизнеугрожающим действием… наказуется тюремным заключением не ниже 2 месяцев.
Параграф 224. Если телесное повреждение было причиною потери важного органа, зрения, слуха, речи, плодоспособности или стойкого в значительной степени обезображивания… то следует карать тюремным заключением до 5 лет».
В Уложении о наказаниях уголовных (1885), изданном Н. Таганцевым в 1901 г., сказано: «Ст. 1477. Кто с обдуманном заранее намерением или умыслом нанесет кому-либо тяжкое увечье или иное важное в здоровьи или телесных способностях повреждение, лишив его зрения, языка, слуха или руки, ноги или детородных частей, или же каким-либо средством произведет неизгладимое на лице его обезображивание, тот за сие, смотря по большей или меньшей обдуманности умысла, по степени жестокости при совершении преступления, по средствам, для того употребляемым, особливо если удар, причинивший увечье, нанесен изменническим образом, а равно и по мере опасности жизни и страданий подвергавшегося тому увечью или повреждению, наконец и по важности последствий онаго для его существования и средств пропитания в будущем и по другим обстоятельствам дела, приговаривается: или к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу на время от 4 до 6 лет, или же к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и к отдаче в исправительные арестантские отделения на время от 4 до 5 лет.
Ст. 1478. За причинение кому-либо с обдуманным заранее намерением или умыслом другого, менее тяжкого увечья, виновный смотря также по большей или меньшей обдуманности умысла, по мере причиненного сим страдания, по происходящей от этого болей или менее продолжительной неспособности подвергавшегося тому к своим обычным занятиям и работам и по другим обстоятельствам дела, приговаривается:
– к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и к отдаче в исправительные арестантские отделения по второй, или четвертой, или же пятой статье 31 сего Уложения…»
При сравнении приведенных здесь австрийских, немецких и русских законоположений, касающихся телесных повреждений, видно, что некоторые из них близки по смыслу друг к другу.
Русское Уложение о наказаниях различает «тяжкие увечья» (1477 ст.), «менее тяжкие» (1478–1480 ст.) и «легкие» (прим. 1 к 1496 ст.). Раны делятся на «тяжкие» (1481 ст.) и «легкие» (1482 и вторая половина 1483 ст.).
В решениях Правительствующего сената имеются некоторые разъяснения относительно определения степеней увечья, но какие именно раны и другие повреждения следует считать «тяжкими» и какие «легкими», это не проясняется ни Уложением о наказаниях, ни сенатскими решениями.
В ст. 1440 Врачебного устава (изд. 1892 г.) находится следующее указание относительно определения важности повреждений и причиненного ими ущерба здоровью потерпевшего: «Потерянный или в бездействие приведенный член чем важнее либо в животной экономии, либо и относительно влияния своего на возраст, пол, род жизни, способ пропитания и прочия обстоятельства изувеченного, тем и ущерб, повреждением причиненный, будет больше…»
Таковы были законоположения, которыми и должен был руководствоваться эксперт при оценке травмы зубов. Некоторые указания об этом содержатся у Штольца в «Руководстве к изучению судебной медицины для юристов», изданной в Санкт-Петербурге в 1890 г., где сказано, что по русскому проекту Уголовного уложения потеря зубов, затрудняющая жевание и речь, относится к менее тяжким повреждениям. Речь затрудняется вследствие потери резцов, а жевание – коренных зубов.
Данные о косвенной оценке зубного аппарата в утвержденном Правительствующим сенатом «Наставлении присутствиям по воинской повинности для руководства при освидетельствовании телосложения и здоровья лиц, призванных к исполнению сей повинности, с относящимся к нему расписанием болезней и телесных недостатков» (1897) уже освещены в современной литературе. Наставление это является прибавлением к Уставу о воинской повинности.
В конечном результате это привело к новому Уголовному уложению (1903), когда все повреждения были разделены на весьма тяжкие, тяжкие и легкие. В ст. 467 указывается: «Виновный в причинении расстройства здоровья опасного для жизни, душевной болезни, потери зрения, слуха, языка, руки, ноги или производительной способности, неизгладимого обезображения лица за сие весьма тяжкое телесное повреждение наказывается на срок не свыше восьми лет».
Новое Уголовное уложение (1903) было введено лишь частично (по государственным преступлениям). Мысль о трехстепенной системе разделения телесных повреждений так и не нашла свое выражения в тогдашних законах вплоть до 1917 г., когда после Октябрьской революции были отменены все законы Российской империи.
Пути решения вопроса о тяжести вреда здоровью при травме зубочелюстного аппарата приводятся в работах конца XIX – начала XX в., где прослеживаются два направления: или повреждение считается тяжким, или, напротив, менее тяжким, легким, не причинившим вреда здоровью.
Так, доктор Doll (1860) находит потерю зубов тяжким повреждением. Doll считал тяжкими повреждениями такие, которые вели к нарушению обычной деятельности потерпевшего, к непригодности или потере необходимого для целости тела поврежденного органа или к важному ущербу для здоровья и жизни пострадавшего.
Doll (1860) полагал, что потеря большого числа зубов связана с крупным ущербом для здоровья, так как зубы необходимы для ясного произношения, для придания лицу известного характера, для измельчения пищи, для акта жевания и др. Недостаток же зубов обусловливает плохое пищеварение, недостаточное принятие пищи, а вследствие этого – ущерб для здоровья и сокращение жизни.
По мнению Doll (1860), если даже произошла потеря лишь одного зуба, то серьезность этого факта заключается в следующем: функция потерянного отягощающим образом ложится на остальные; зубы, смежные с утраченным, расшатываются; антагонист же его выходит из ячейки, бездействует и теряет свою прочность; вместе с тем происходит потеря прочности и соседних с ним зубов. В результате этого в будущем разрушение и потеря зубов наступает значительно скорее, что, в свою очередь, ведет к нарушению пищеварения, недостаточному принятию пищи, слабому питанию и сокращению жизни. Ряд судейских чиновников придерживались взглядов доктора Doll.
Schumaher (1860) считал потерю одного или нескольких зубов, наряду с расшатыванием смежных с ними, но без других каких-либо осложнений, повреждением легким, которое причиняет потерпевшему лишь неприятные последствия, но не наносит значительного вреда здоровью и жизни. Такое повреждение не может быть признано «бьющим в глаза, заметным увечьем» или обезображиванием.
Таким образом, Schumaher в противоположность Doll придает весьма ничтожное значению повреждению зубов.
Надо полагать, что очень многое из вышеизложенного было хорошо знакомо Конан Дойлу не только из курса судебной медицины, прослушанного в Эдинбургском университете, но и из ведущих медицинских журналов.
В дальнейшем, работая над своим циклом рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе, Конан Дойл не мог не интересоваться новыми научными данными в области судебной медицины.
