Пролог

Веззам бежал по внутреннему двору Эллисдорского замка, точно ужаленный. Ноги скользили по грязи, куры с возмущенно квохтали вслед, а напуганные слуги шарахались по сторонам от взволнованного наемника-вагранийца. Веззаму не было до них дела: все его мысли сосредоточились на клочке бумаги, который он судорожно сжимал в руках.

Быть может, это письмо спасет их всех.

Он торопливо обогнул кузницу, проигнорировав любопытные взгляды подмастерьев, чертыхнулся, вступив в глубокую лужу, и направился в сторону казарм. Солдаты герцога не удостоили его интересом, и это было Веззаму на руку: новости из Ваг Рана предназначались только для Артанны. Что бы ни говорилось в том письме, Сотнице следовало узнать об этом даже раньше лорда Грегора. Кроме того, послание предназначалось именно для нее.

Артанна нар Толл сидела за общим столом в компании нескольких угрюмых бойцов, так и не пришедших в себя после сокрушительного поражения в Гивое. Веззам знал, о чем они думали: скорбели о погибших товарищах и утраченном доме, жаждали мести и тихо бесились от невозможности ее совершить. Но молчали, зная, что Артанна страдала не меньше них. Будь ее воля, они бы давно покинули Эллисдор в поисках авантюры, сулящей хороший заработок, и набрали достаточно людей, чтобы отвоевать собственность в Гивое. Но их удерживал чертов контракт, нарушить который «Сотня» не могла: о буйном нраве герцога Грегора Волдхарда, нанявшего войско из Гивоя, в народе ходили легенды.

Даже сейчас, после того, как по вине Артанны наемники лишилась дома, они продолжали любить ее и были готовы пойти за ней хоть в ад. И Веззам не понимал, почему.

Артанна подняла на взволнованного помощника печальные серые глаза и поприветствовала его слабым взмахом руки.

— На тебе лица нет, — констатировала она. — Что стряслось?

Дрожащей рукой Веззам протянул письмо:

— Пришло сегодня утром.

— От кого?

— Ты не поверишь, — шепнул он. — Читай.

Артанна с безразличным видом приняла послание, но, узнав герб одного из Домов, входивших в правящий совет Ваг Рана, вмиг помрачнела.

— Быть такого не может…

— Самому не верится, — кивнул Веззам. — Я не открывал.

— И я не хочу.

Веззам не мог ее винить за это. Последняя весточка, которую Артанна получила с родины, возвещала о том, что ее семья — один из величайших Домов страны — была уничтожена по обвинению в измене. Артанна избежала казни лишь потому, что находилась в Хайлигланде. Это произошло больше тридцати лет назад, и с тех пор с родины не пришло ни слова.

— Там может быть что угодно, — настаивал Веззам.

Артанна вышла из-за стола и поманила его за собой.

— Вот именно! — понизив голос, проговорила командир. — Хватит с меня вагранийских интриг. Они сломали мне жизнь, и я уже давно не хочу иметь с Ваг Раном ничего общего.

— Я знаю, как ты к ним относишься, ибо я такой же изгнанник, как и ты. Но что, если в этом письме сообщается нечто очень важное?

Сотница смерила Второго тяжелым взглядом. Веззам отлично помнил, с какой ненавистью она отзывалась о Шано Оддэ — советниках, распорядившихся казнить ее семью и заочно приговоривших саму Артанну к смерти.

— Пожалуйста, Артанна, — взмолился он. — Ради всех нас.

Второй видел внутреннюю борьбу, отразившуюся на лице Артанны, и знал, каких усилий ей бы стоило согласиться на его просьбу. Сотница многое пережила, но боль и непонимание, связанные с потерей семьи и невозможностью вернуться домой, терзали ее сильнее всего. Веззам знал это и оттого чувствовал себя гадко, заставляя Артанну взглянуть в глаза собственному мрачному прошлому.

— Ладно, — вздохнула женщина и сломала печать. — Будь что будет.

Она долго изучала текст, вспоминая язык, на котором не говорила уже много лет. Закончив читать, Артанна резко бросила бумагу в ближайший костер.

— Что там было? — Веззам наблюдал над корчившимся в агонии листом.

— Один из членов Шано Оддэ ищет встречи. Заливар нар Данш.

— И?

— Он ее не найдет.

Убедившись, что письмо сгорело полностью, Сотница ушла прочь.

Следующим утром гонец снова передал Веззаму приглашение. Так случилось и через день. Посланник с достойным восхищения упорством приезжал в Эллисдор ежедневно. В конечном итоге Артанна стала сжигать письма, даже не читая их.

 

1 глава

Эллисдор.

— Тебя желает видеть его светлость.

Приказ явиться к герцогу заставил Артанну прервать утреннюю тренировку. Отпустив бойцов, Сотница повернулась к Веззаму.

— Ну веди, раз лорд Грегор жить без меня не может, — хрипло проговорила она, откупорив мех с водой. — Он сказал, зачем я ему понадобилась?

— Нет. Даже не станешь переодеваться? — помощник удивленно взглянул на командира. Ежедневные упражнения наемников сгоняли семь потов даже с опытного бойца, и сейчас Артанна выглядела неважно: выбившиеся из длинной косы седые волосы прилипли к мокрому лбу, лицо раскраснелось, как панцирь вареного рака, а тунику можно было выжимать.

— Грегора я таким видом точно не оскорблю — он сам полжизни провел в компании солдат. А на остальных плевать, — отрезала Артанна и, глотнув воды, решительно направилась к господскому дому.

Герцог Хайлигландский пожелал встретиться с наемницей в зале для больших собраний. Стоя перед дверями, Сотница хотела было отпустить Второго, но ее помощник покачал головой:

— Я иду с тобой. Его светлость желает моего присутствия, — тихо проговорил Веззам и открыл дверь.

Он пропустил Артанну вперед, внимательно следя за каждым ее шагом, словно опасался, что она вдруг вознамерится бежать. Наемница недоверчиво нахмурила брови, но списала свою подозрительность на расшатанные нервы.

Однако увидев компанию Грегора Волдхарда, молчаливо потягивавшего вино за длинным столом, Артанна поняла, что дурное предчувствие ее не обмануло. Рядом с герцогом и эрцканцлером Альдором ден Граувером восседал один из членов Шано Оддэ — правящего вагранийского совета. Высокий сухой человек с длинными седыми волосами, заплетенными в затейливую косу. Лицо его, почти лишенное грубых черт и крупных морщин, тем не менее, нельзя было назвать приятным. Точный возраст вагранийца не смогла определить даже Артанна, хотя помнила гостя еще с юности. Она даже выудила из памяти его имя — Заливар нар Данш. Тот самый Данш, что давеча отправил ей десятки писем.

Грегор не произнес ни слова, Альдор коротко пожал плечами в ответ на немой вопрос Артанны. Сотница на застыла, позабыв поприветствовать герцога. Вагранийский гость поднялся с места и сделал шаг навстречу.

— Здравствуй, Артанна, — произнес Заливар нар Данш глубоким мягким голосом. — Долго же ты заставила меня ждать.

— Проклятье! Что вы наделали? — наемница дернулась к выходу, но остановилась перед Веззамом. Второй обнажил меч, обратив его против Артанны. Женщина мгновенно выхватила один из своих клинков, но почувствовав движение за спиной, развернулась и сникла. Двое гвардейцев встали по бокам от вагранийки, демонстративно положа руки на эфесы мечей. По глазам воинов она поняла, что уйти из этого зала так просто ей не дадут.

Артанна смотрела на Второго со смесью непонимания и ужаса. Веззам подошел к ней, все еще держа обнаженный клинок перед собой.

— Прости, — тихо сказал он. — Мне пришлось пойти на это, иначе ты бы никогда не согласилась на встречу. Я перехватил гонца и доложил о письмах лорду Грегору. Его светлость пожелал, чтобы ваша встреча с советником произошла. Ты не выйдешь отсюда, пока не поговоришь с ним. Если раньше я умолял тебя ответить, то сейчас заставлю. Хотя бы ненадолго обратись к голосу рассудка и выслушай этого человека. Он пришел с миром.

— Как-то не вовремя ты отрастил яйца, — прошипела Артанна и вернула свой клинок в ножны. — Подонок.

— Называй меня как хочешь, но сначала выслушай советника. Быть может, я не такой уж и подонок, раз хочу лучшей участи для «Сотни» и готов пойти на любые жертвы ради отряда.

— Только что ты пожертвовал мной, — ответила она ему по-вагранийски и повернулась к Грегору. — Я выслушаю Шано, если Веззам уберется отсюда.

На бесстрастном лице герцога не отразилось ни тени эмоций.

— Условия здесь ставлю я, — холодно ответил он. — Веззам останется. Ты должна была сообщить мне о письмах из Ваг Рана с самого начала, но не сделала этого. Твой помощник поступил правильно и заслужил право здесь находиться.

По тону Волдхарда Артанна поняла, что поддержки от герцога не дождется. От Альдора толку не было — против своего покровителя он бы ни за что не пошел. По крайней мере, он бы точно не стал перечить другу ради нее.

— Ладно, — взяв себя в руки, наемница отодвинула один из стульев и вальяжно расселась. Она медленно вытаскивала из кармана курительные принадлежности и аккуратно раскладывала их на столе. — Говори, Шано.

Веззам встал возле спинки ее стула, держа одну ладонь на рукояти меча. Вагранийский советник церемонно поклонился.

— Я Шано Заливар нар Данш. Твой отец был моим другом.

— Я знаю, кто ты. Крепкая дружба, ничего не скажешь, — отозвалась Артанна. — И где же ты был, когда Дом твоего друга обвинили в предательстве и уничтожили?

Ваграниец не дрогнул.

— В числе тех, кто оказался к этому причастен, — невозмутимо ответил он. — Косвенно.

Ответ Шано стер язвительную ухмылку с лица женщины.

— А ну повтори, — потянувшись за клинком, прошипела она.

Заливар нар Данш жестом призвал наемницу к спокойствию.

— Послушай меня! Тогда я еще не стал главой Дома, не занял место в Шано Оддэ и потому не мог ему помочь. Но даже будь я членом Совета в тот момент, это вряд ли что-то бы изменило — твой отец посягнул на нечто слишком важное. Ты должна знать о том, что тогда произошла. Хотя бы сейчас. Особенно сейчас.

— Это, по-твоему, вернет моим родственникам жизнь? — рявкнула Артанна и вскочила, едва не уронив стул. Веззам крепко схватил ее за плечо, но она брезгливо стряхнула его руку. — Думаешь, какие-то слова спустя тридцать лет что-то изменят?

— Этот разговор может мне самому стоить жизни! — повысил голос Шано. — Ради того, чтобы встретиться с тобой, мне пришлось тайно выбраться из страны. Ты понятия не имеешь, что происходит в Ваг Ране в последние тридцать лет, Артанна. Да за одну встречу с тобой меня ждет неминуемая казнь! Выражая раскаяние, которое ничего для тебя не значит, я рискую жизнью.

Наемница молча выслушала тираду, пинком подвинула стул и потянулась к табаку.

— Так мне тебя пожалеть?

— Просто выслушай.

— Хватит прелюдий, мы не в борделе, — Артанна ловко набила трубку, поднесла лучину и раскурила табак. — Говори, зачем приехал. Я ни на секунду не поверю, что тебя загрызла совесть спустя столько лет.

— В Шано Оддэ раскол. Старшие Дома начали уничтожать друг друга.

— Да неужели? — выдохнув дым, спросила вагранийка. — Тебя удивляет, что змеи кусаются?

— Хватит, Артанна, — приказал Грегор. — Дай вагранийцу сказать.

Шано благодарно кивнул герцогу.

— Споры о праве Старших Домов занимать места в совете ходили задолго до начала деятельности твоего отца, — начал он. — Кто-то говорил, что первые Шано завещали выбирать в советники достойнейших людей вне зависимости от их положения. Иные, наоборот, утверждали, что первые Шано поручили своим детям продолжать их дело. Как было в действительности, не знает никто — за полторы тысячи лет, что существует Шано Оддэ, с этим так и не разобрались.

Артанна пожала плечами.

— Этот вопрос удобно замалчивать. В вашем-то положении.

— Как и в твоем, — парировал ваграниец. — Дом Толл наряду с остальными Старшими Домами наследовал право заседать в Шано Оддэ. До недавнего времени.

Заливар жестом попросил вина. Перед ним тут же очутился серебряный кубок с напитком. Сделав глоток, советник едва заметно скривился. Артанна метнула свирепый взгляд на кувшин и с подчеркнутой сосредоточенностью принялась рассматривать свою трубку.

— Гириштан покровительствовал университету Рантай-Толла, — промочив горло, продолжил ваграниец. — С его подачи историки организовали несколько экспедиций в древние храмы. Весьма удачные, замечу. Впрочем, одна из них оказалась роковой для всех нас — завещание первых Шано все же было найдено.

— Что ж, мой отец всегда уделял слишком много внимания прошлому, игнорируя настоящее, — ответила Артанна. — И что же было в том завещании?

— Доказательство того, что Старшие Дома занимали места в Шано Оддэ не по праву. Согласно тексту находки, совет должен был стать выборным, а вместо этого наши предки создали закрытое сообщество, дабы возвыситься над остальными.

— Ну, здесь-то я их могу понять, — криво улыбнулась наемница. — Зачем разделять с кем-то власть, если можно править самим?

— Находка твоего отца остальным Шано не понравилась. Они увидели в этом угрозу и предложили Гириштану уничтожить документ. Он не согласился.

— Хочешь сказать, мой отец пострадал за излишнюю любовь к истории? Весьма иронично.

Вагранийский гость с тихим стуком поставил кубок на стол.

— Помнится, мы с ним долго спорили на этот счет. Он хотел восстановить положенный ход вещей, а я не понимал, почему он был так одержим этой идеей. Если бы я знал, какими последствиями это обернется для Гириштана и всех нас… — По лице советника пробежала тень, на миг открыв его истинный возраст. — Когда твой отец отказался уничтожить находку, его обвинили в предательстве и заговоре против Шано Оддэ. Ты, полагаю, знаешь, как в Ваг Ране расправляются с заговорщиками.

— Вырезают семьями, это я уже поняла. Так вот оно что, — задумчиво протянула Артанна. — Кто бы мог подумать? Мой отец, этот жестокий ублюдок, игнорировавший собственную дочь на протяжении всей ее жизни, погиб во имя светлой идеи! Положил жизнь собственной семьи на пьедестал замшелых идеалов! Вполне в духе всех этих героических баллад, что поет мой менестрель, соблазняя баб. Только толку от этого героизма?

Грегор и Альдор переглянулись, но от вопросов воздержались.

— Это еще не все, — расправив полы роскошного одеяния, продолжил Заливар. — Когда Шано избавились от твоего Дома, в совете освободилось место. Некоторое время велись споры, кто должен стать одиннадцатым советником, и нужен ли он вообще. В конце концов несколько Шано предложили отдать это место главе одного из Младших Домов. Побочные ветви правящих семей давно претендовали на власть и за последние столетия стали весьма внушительной силой, игнорировать которую уже не получалось. Поэтому советники решили одним махом убить двух зайцев — заполнить пустоту и заручиться лояльностью Младших Домов.

— И кто сейчас отсиживает задницу в совете вместо моего отца? — безучастно поинтересовалась наемница.

— Дом Ройтш. Побочная ветвь Дома Шуггирун.

Сотница пожала плечами.

— Мне плохо знакомы эти имена. Не забывай, я недолго жила в Ваг Ране.

Заливар небрежно отмахнулся.

— Не так важно, кто занял место твоего отца в совете. Имеет значение другое — идею, за которую погиб Гириштан, извратили. Совет раскололся еще при жизни твоего отца: большинство выступало за сохранение существующего положения, другим понравилась идея выборности, хотя и не в той форме, что была завещана первыми Шано Оддэ. Однако после того, как Дом Толл пал, советники обратили пристальное внимание на всех, кто поддерживал предателей. Так избавились еще от двух Старших Домов — Танзулл и Дашидден, и тоже по обвинению в заговоре против Шано Оддэ. Теперь их места занимают Младшие Дома — наиболее обеспеченные и лояльные к порядкам нынешнего совета. У нынешнего Шано Оддэ есть несколько лидеров — и они обрели безграничную власть, продавая места в совете Младшим Домам.

Артанна потушила трубку и хрустнула пальцами.

— Весьма удобно устроились, ничего не скажешь, — сказала она. — Правда, мне до сих пор не совсем ясно, зачем именно ты рисковал своей шкурой. Чтобы передать мне последние новости? Пожаловаться на интриги?

Заливар нар Данш невесело усмехнулся.

— Так уж вышло, что мы с тобой оказались в опасности.

— О какой опасности идет речь? — Альдор метнул тревожный взгляд на знатного вагранийца и нервно забарабанил пальцами по краю стола.

— После того, как я стал главой своего Дома, в Шано Оддэ вспомнили о моей давней дружбе с Гириштаном. Перед смертью он спрятал свою злополучную находку и даже под пытками не выдал, куда. Как вы понимаете, участников той экспедиции, в живых тоже нет — они закончили свое существование в руках палачей. Советники искали документ много лет, но потерпели неудачу. Спрашивали и меня, но мне удалось отвести от себя подозрения. Впрочем, не до конца. Некоторые советники полагают, что я могу быть в этом замешан. Недавно кто-то снова пустил слух о том, что я знаю, где находится завещание. Что бы я ни сказал, как бы ни пытался оправдаться, веры мне не будет. А потому моему Дому угрожает участь семьи Толл.

— С этого и нужно было начинать, Заливар, — вздохнула наемница. — Теперь все понятно — ты трясешься за свою шкуру, и тебя трудно в этом винить. Но я здесь при чем?

— Пока ты жива, Дом Толл не может считаться уничтоженным, — пояснил Данш. — К тому же, ты женщина — можешь родить мстительных наследников. Не самая благоприятная перспектива для тех, кто приговорил твоего отца.

Наемница нервно рассмеялась.

— Никого в вашем драном совете не смущает, что за все эти годы я ни разу не выразила желания контактировать с Ваг Раном? Отказывалась от контрактов, предполагавших путешествие на родину, а единственного вагранийца, который служит в моем войске, и то нашла в Рундкаре. Или ты видишь здесь моих мстительных отпрысков?

— Это не имеет значения, — возразил Заливар. — Ты — угроза для Шано Оддэ одним фактом своего существования. Тебе хоть известно, что за вещь ты носишь на своей руке? — Ваграниец указал на браслет Артанны. — Это символ власти. Как ты его получила?

— Отец отдал его мне, когда провожал в Хайлигланд.

— Надел на тебя? Сам?

— Да, — удивилась наемница. — Но к чему…

— Все! — советник грохнул кулаком по столу и резко вскочил, заставив понервничать охрану герцога. — Ты глава Дома, Артанна. Гириштан передал тебе свое право. Сделал наследницей, еще при жизни. Ритуал был соблюден.

— Глава Дома? — опешила наемница. — Женщина?

— Какая разница? — раздраженно произнес Заливар. — Преемника выбирает сам Шано, и его решение не обсуждается. Знаешь, что это означает? На твоей спине нарисована огромная мишень.

Слова Шано грохотали заикавшимся эхом в голове наемницы. Хотелось выпить. Артанна бросала полные отчаяния взгляды на кувшины с вином — и тут же себя останавливала. Пообещала ведь, что закончила с выпивкой. Но вино манило. В горле пересохло то ли от напряжения, то ли от пряного табака. Один глоток, всего один — и ей стало бы легче. Сотница посмотрела на свои пальцы — те дрожали, как у старухи. Наемница торопливо спрятала руки под стол.

— Пока что вагранийцы не пытались меня убить, — справившись с эмоциями, сказала она.

Заливара это не убедило.

— Это могут быть и не вагранийцы — мало ли на материке жадных до наживы головорезов? Как бы то ни было, я предупредил: жди гостей со стальным угощением. Советники не успокоятся, пока ты будешь дышать. До меня и раньше доходили слухи, но недавно вопрос о твоей смерти был поднят прямо на заседании. Шано боятся, что в случае, если завещание первых советников найдется, твой Дом будет оправдан, и ты станешь наследницей не предателя, но героя.

— Артанна находится под моей защитой, — напомнил Грегор. Его слова повисли в напряженной тишине.

Наемница развела руками:

— Вот видишь, Шано, меня защищает не только собственный отряд, но и сам лорд Эллисдора. Желаю твоим советникам удачи. Мою задницу не так-то просто достать.

— Разве? — снисходительно улыбнулся Заливар. — Мне не стоило особых трудов договориться с твоим самым верным помощником. Как думаешь, на что в таком случае способен сплоченный и очень богатый Шано Оддэ, задавшийся целью избавиться от тебя любой ценой?

Этого она не учла. Вернее, попросту не хотела думать о поступке Веззама в данный момент. Тем не менее, Заливар нар Данш оказался прав. Если ее подставил даже Второй, что было говорить о других?

— Ладно, — согласилась Артанна, бросив косой взгляд на Веззама. — Крыть мне нечем. Но ради одного лишь предупреждения ты бы сюда не пришел. Так что тебе нужно?

Лицо Заливара озарила приятная улыбка.

— Мы можем помочь друг другу.

— Чего вы хотите от Артанны? — жестко прервал вагранийца Грегор.

Заливар нар Данш сложил пальцы домиком.

— Поскольку нас обоих хотят убить, я считаю разумным нанести удар первыми, — заметил он. — В наших общих интересах, разумеется. Наследницу Дома Толл не оставят в покое до самой ее смерти. Я знаю, что такое жизнь в страхе, и не желаю подобной участи дочери своего друга. В то же время я хочу воспользоваться сложившейся в Шано Оддэ ситуацией и уничтожить тех, кто превратил правящий совет в рынок. Я скорее соглашусь на выборность, чем на покупку и продажу должностей. Мой Дом весьма популярен в народе, поэтому за место в совете я могу не волноваться — оно будет у меня в любом случае. Конечно, если я останусь жив.

На лице Артанны отразилось сомнение.

— Чем дальше, тем интереснее. И каким образом ты собираешься это устроить? — осторожно спросила она.

Заливар поднес чашу к губам. Рукав его роскошного одеяния задрался, и на запястье Артанна увидела знакомую вещицу — браслет с синим камнем, очень похожим на ее собственный.

— Мы устраним тех, кто хочет убить нас. Как иначе? — ответил советник. — Помимо меня в Шано Оддэ есть люди, которым также угрожает опасность. Они не замешаны в этом заговоре, но и помогать не станут. И все же заслуживают право жить. Остальные должны отправиться к праотцам.

— Это уже действительно похоже на заговор, — сказал Альдор, хмуро взирая на гостя. — В который вы хотите втянуть нас. Это пахнет проблемами и скандалом даже в случае успеха. Страшно подумать, чем все обернется, если ваше предприятие сорвется, а имена заговорщиков — раскроются.

Заливар встретил взгляд барона с умиротворенной улыбкой.

— Значит, у нас нет права на ошибку. Каждый получит свое: Артанна избавится от преследователей, восстановит честь Дома и получит внушительное наследство, я же сохраню жизнь, спасу несколько достойных Домов и получу возможность устроить чистку в Шано Оддэ. Совету давно следовало измениться.

Наемница напряженно вглядывалась в лицо Данша, стараясь не замечать кувшинов с вином. Злилась на саму себя за интерес к речам этого вагранийца, хотя столько раз клялась не лезть в дела прошлых лет. Что бы она ни говорила людям, но в глубине души хорошо помнила, кем являлась. В глубине ее души продолжал гореть мстительный огонек, но стоило ли превращать его в безудержное пламя? Одно дело — выслушать красочный рассказ, другое — подрядиться на участие в настоящем дворцовом перевороте.

— Заманчивое предложение, но, знаешь, Заливар, что-то мне не хочется лезть в это дерьмо. — наконец, сказала она.

Шано рассмеялся.

— Ты и так по уши в дерьме, Артанна из Дома Толл. Оставшись без собственности и с ошметками некогда внушавшего уважение войска, пытаешься согреться за пазухой у сына человека, женой которого так и не стала. Прибавь к этому еще и постоянное ожидание нападения. Завидное положение, — процедил ваграниец. — Я следил за тобой. И, смею полагать, не я один.

— С убийцами я как-нибудь разберусь, — сверкнула глазами Сотница. — Не они первые, не они последние.

— Я предлагаю тебе выход. Решение проблемы, которая встала костью в горле. Жестокое, грубое, но оправданное, — убеждал советник. — Помоги мне, и я отблагодарю тебя. Сделай это ради чести семьи или собственного тщеславия, ради денег или наследства, на которое имеешь право. Да хоть ради мести, ибо твой отец заслужил отмщения! Соглашайся, Артанна. Другого шанса не представится.

Наемница поймала взгляд Волдхарда. Грегор едва заметно качнул головой.

— Боюсь, ты все же опоздал, — сказала она, не отрывая глаз от Грегора. — Я связана службой и не вправе покинуть своего нанимателя. Контракт с герцогом подписан, и я буду служить ему еще минимум год. Прости, Шано, решаю уже не я. — Веззам крепко стиснул плечо Артанны. Она обернулась к помощнику. — А ты вообще не имеешь права голоса после того, что совершил. Об этом поговорим позже. Слово за лордом Грегором. Как он решит, так и поступим.

Волдхард с удивительным изяществом, не свойственным людям его комплекции, поднялся со стула и кивнул наемнице:

— Оставьте нас с Шано наедине. Я пошлю за вами, когда понадобитесь.

Дважды просить Артанну не пришлось — будь в зале окна, она непременно бы воспользовалась возможностью покинуть общество земляка еще в начале их неожиданной встречи.

Сотница быстро встала из-за стола, сунула трубку в карман и направилась к выходу. Веззам застыл было в нерешительности, но командир жестом поторопила его.

— За мной, — не скрывая злости, приказала она и повела помощника вверх по лестнице. — Быстро.

Всю дорогу Веззам молчал. Он хранил безмолвие даже после того, как оказался в скромных покоях наемницы. Артанна сняла оружие, скинула пропахшую потом рубаху и вылила на голову воду прямо из кувшина — влага заструилась по телу женщины и ручьями стекла на пол с кожаных штанов. Вытерев лицо и волосы, вагранийка достала из сундука свежую тунику и одним движением нырнула в холодную льняную ткань.

Их взгляды встретились. Второй даже не моргнул. Артанна лишь покачала головой, подойдя к окну, снова закурила.

— Что он тебе пообещал за это, Веззам? Чем соблазнил? — с болью в голосе произнесла она. — Отменить смертный приговор? Вернуть имущество? Заставить твою семью снова принять тебя? Что, что такого он был готов тебе дать взамен, раз ты, человек, которому я доверяла больше всех, меня предал?

— Мне — ничего. Я сделал это не ради себя.

— Так ради чего, язви тебя? — вскричала Артанна, ударив свободной рукой дубовую панель шкафа. Полки покачнулись, а на костяшках пальцев Артанны выступила кровь. — Ради чего же, мать твою?

— Ради «Сотни».

— И какая «Сотне» от этого польза? Давай, просвети меня.

— Помогая Заливару, ты вернешь свой статус в Ваг Ране. Воспользуешься обретенным влиянием, наберешь людей и отвоюешь Гивой.

— А о том, нужно ли это мне, ты не подумал.

— Да я постоянно о тебе думаю! — рявкнул Веззам. — Я вечно разрывался между тобой и отрядом. — Ваграниец ринулся к Артанне и, схватив ее за плечи, придавил к многострадальному шкафу. Наемница выронила трубку и дыхнула горьким дымом в лицо помощнику. — Много лет все, что я делал, я делал ради тебя. Поступался своими интересами, приносил в жертву свои желания и мечты.

— Кто тебя об этом просил?

— Вот и до меня дошло лишь недавно, что распинался я зря. И в кои то веки начал действовать в интересах войска, а не в твоих. Как настоящий Второй. Как должна поступать и ты.

— Да провались ты с такими мотивами, — хрипло прошептала наемница. — Перечитай условия контракта. Ты зарвался, Веззам. Не бери на себя лишнего.

— И это после всего, что я для тебя сделал?

Артанна не выдержала и влепила Второму оплеуху. Ваграниец не успел увернуться и слегка пошатнулся, когда командир врезала ему снова.

— Ты забыл, сколько всего сделала для тебя я? Кто представил тебя герцогу и хлопотал за твое вступление в гвардию? Кто взял с собой в Гивой? Кто дал тебе кров, пищу и деньги? Кто сделал тебя Вторым, в конце концов? Что, память короткая? — брызгая слюной, орала Артанна, напирая на смутившегося помощника. — Хватит, Веззам. Я не собираюсь всю жизнь расплачиваться за одно счастливое спасение. Ты и так получил от меня достаточно благодарности. Я, мать твою, верила тебе, а ты… — Артанна бессильно уронила руки и отвернулась, не желая, чтобы он заметил ее слез. — Ты мне даже выбора не оставил. Тебе не приходило в голову, что может я и не хотела знать этой правды?

В дверь требовательно постучали. Артанна, обернулась, только сейчас обнаружив обнаженный клинок в своей руке. На пороге стоял один из гвардейцев личной охраны Грегора. Поймав его удивленный взгляд, наемница поспешила убрать оружие.

— Вас ждет его светлость, — отчеканил солдат. — Одну.

— Благодарю.

Когда гвардеец скрылся за дверью, Артанна снова осмотрела на Веззама.

— С этого дня ты либо работаешь в рамках контракта, либо сегодня же покидаешь отряд. Решай сам, — сказала она и вышла вслед за гвардейцем, поймав себя на мысли, что по возвращении в казармы надеялась не увидеть там Второго.

Миссолен.

Домовое Святилище в поместье Деватонов не уступало великолепием храмам священного Агарана. Резные скамьи из дорогих пород дерева, золотая и серебряная утварь, ослепительной красоты витражи из гацонского стекла, инкрустированные драгоценными камнями статуи — все это великолепие было призвано заставить грешника благоговеть не только перед величием господним, но и перед богатством Дома.

И оттого канцлер Демос Деватон еще сильнее ненавидел это место.

В Амеллоне, где он провел большую часть жизни, — еще до того момента, как роковой пожар унес жизни его жены и детей, а сам Демос стал зваться Горелым лордом, — все было куда скромнее. Но здесь, в столице империи, его семья играла на публику. Любыми средствами Дом Деватон напоминал, что склонял голову лишь перед императором.

«И Великим наставником, — подумал канцлер. — Нужно же время от времени тешить самолюбие его церковнейшества».

Демос поднял глаза наверх: окутанные дымкой тонкие колонны тянулись к небу, из стрельчатых окон лился разноцветный свет. Канцлер сидел на передней скамье, рассеянно перелистывая страницы Священной книги, тексты которой знал наизусть. Демос презирал двуличность, свойственную большинству церковников, и сомневался в существовании бога, но был достаточно осмотрителен, чтобы держать неугодные мысли при себе. Впрочем, он счел должным провести несколько лет, изучая богословие — поначалу затем, чтобы разобраться в собственных отношениях с религией, а впоследствии — дабы убедительно строить из себя кающегося грешника.

Кроме того, демонстрация неповиновения установленному порядку могла быть чревата неудобными последствиями.

«Костром, например. Или публичным покаянием с применением тех ужасных кнутов, если повезет. Либо ядом. Нет уж, к моим откровениям эта земля пока что не готова».

Потому Демос старательно посещал молебны, жертвовал крупные суммы и даже ходил на исповедь, хотя не открывал перед наставниками душу, каждый раз придумывая убедительные грешки. Меньше всего ему сейчас были нужны лишние проблемы с Великим наставником Ладарием.

«С учетом моей недавней находки, от дела, в котором были замешаны мой венценосный дядюшка Маргий и предыдущий канцлер, теперь вполне отчетливо пахнет церковными благовониями. Я мог бы восстать против любого Дома, любого правителя… Но не против Эклузума и его главы».

От тяжелого аромата, источаемого курильней, шумело в голове. Заунывные песнопения проносились эхом по нефу храма, бились о колонны и таяли где-то под сводом. Демос лишь открывал рот, не издавая ни звука — незачем публично позориться, когда через проход, буквально в десяти шагах, дочь короля Энриге Гацонского возносила молитву голосом дивной красоты. Чистоте пения леди Виттории мог позавидовать любой театральный кастрат, и Демос был вынужден признаться, что в данный момент искренне наслаждался редкой возможностью приобщиться к прекрасному.

«В бездну Витторию! Еще будет время придумать, чем развлечь нашу знатную гостью. Не о том думаю».

Через два дня в столице должен был начаться суд над герцогом Грегором Волдхардом и послом Латандаля Ириталь Урданан. Заседание, однако, грозило превратиться в фарс. Обвиняемые отказались подчиниться воле Ладария и не намеревались приезжать на суд. В столицу же, взбудораженные призывом, съехались сотни вельмож. Но ради чего?

Если бы не слаженная работа Демоса и его матери, у Великого наставника не было бы никаких доказательств измены, которую совершили герцог Хайлигланда и его возлюбленная. Так хотя бы появился живой свидетель — шпион, писавший доносы матери Демоса прямиком из замка Волдхарда. Плут умудрился не только выбраться из Эллисдора, но и прихватил с собой служанку, застукавшую Грегора и посла непосредственно в момент совершения греха. Вассер Дибрион — так звали шпиона матери — разыграл партию как по нотам.

Теперь, располагая более весомыми доказательствами, Великий наставник мог обвинить Грегора Волдхарда и леди Ириталь в измене клятве и отлучить от церкви. Имена обоих в этом случае были бы опорочены, латанийцы — пристыжены, а дражайший кузен Демоса Грегор исключался из пляски вокруг императорской короны. И, разумеется, из всех очевидных кандидатов на трон оставался лишь Демос.

«Но почему, думая об этом, я чувствую лишь тревогу? Ладарий не мог устроить всю эту шумиху лишь затем, чтобы меня возвысить. Имей он на меня планы, предпринял бы шаги в этом направлении заранее. Или я все еще что-то упускаю?»

Погруженный в размышления, канцлер не сразу заметил, что служба закончилась, и люди начали покидать храм. Пространство медленно наполнялось рокотом человеческих голосов, кои с каждой секундой становились все громче. Демос закрыл Священную книгу и, крякнув, поднялся на ноги, опираясь на трость. Выйдя в проход между двумя рядами сидений, он замешкался и столкнулся с одной из служанок леди Виттории. Девушка ойкнула и обронила шаль.

Канцлер наклонился, едва сдержал ругательство, когда его застал врасплох прострел в спину, поднял кусок светло-голубого шелка и подал застывшей в ожидании деве. Служанка скомкала в руках край шали, робко поклонилась и прошептала:

— Кажется, вы что-то уронили, ваша светлость.

— Я не…

Демос проследил за ее взглядом и увидел маленький клочок бумаги, притаившийся возле скамейки. Не задавая вопросов, он быстро поднял его и сунул в рукав своей туники. Девушка же поспешила присоединиться к свите леди Виттории и стремительно покинула зал. Лишь на пороге она обернулась и слегка кивнула канцлеру.

Убедившись, что остался в одиночестве, Демос отошел в одну из темных боковых ниш, взял свечу и развернул послание.

«В оранжерее после службы. Важно. В.А.» — прочитал он.

Канцлер бросил записку в чашу с огнем. Почерк принадлежал самой леди Виттории — Демос узнал сочетание изящных завитков, характерных для женской руки, и размашистого почерка с сильным нажимом, говорившего о твердости характера гацонки.

«Еще интереснее… Она осторожна, как эннийский лазутчик, и мила, как вагранийская пытка. Красива, впрочем, как богиня, но ведет себя с неизменным высокомерием, словно между ног у нее все покрыто золотом. Что могло заставить Витторию нарушить этикет столь вопиющим образом? И куда смотрят ее дуэньи?»

Канцлер вышел из Святилища. Почти не хромая, он спустился по ступенькам и, приказав охране очистить оранжерею от лишних глаз и ушей, направился по хрустящей дорожке к месту встречи. Солнце палило нещадно, голова гудела. Теперь все его мысли занимали предположения о возможной причине тревог гостьи его Дома.

Годы службы при дворе научили Демоса передвигаться бесшумно. Очутившись под стеклянным куполом, канцлер остановился, наблюдая за Витторией.

Отчасти дочь короля Энриге даже нравилась ему.

«Насколько может нравиться воину искусно украшенное копье противника. Или лекарю — состав редкого эннийского яда».

Он понимал, что Энриге Гацонский неспроста послал дочь к Деватонам, однако он не торопился что-либо предлагать Демосу: до сих пор не было достигнуто ни единой договоренности, способной вызвать слухи о возможном союзе двух великих Домов. Гацона вела себя крайне осторожно, Деватоны — сдержанно подыгрывали, сама Виттория была образцом осмотрительности, а у Демоса попросту не находилось времени, чтобы распутать еще и этот клубок.

«Сейчас, впрочем, самое время потянуть за ниточку».

Виттория медленно прогуливалась среди кадок с раскидистыми кустами, увешанными мясистыми листьями и ароматными ярко-желтыми, под стать ее платью, цветами. Пестрые птицы галдели на все лады, порхая с ветки на ветку. В руках молодой женщины было несколько свежесрезанных таргосийских алых роз.

Демос намеренно задел ветку, спугнув стайку пичужек. Те с возмущенным щебетанием захлопали крыльями и поспешили ретироваться на другой куст. Услышав шум, Виттория вздрогнула, но, узнав Демоса, выдавила из себя подобие теплой улыбки.

«Надо же, какая любезность!»

— Ваша светлость, — гацонка присела в безукоризненном реверансе и подняла глаза на канцлера. — Благодарю, что нашли для меня время.

Демос коротко кивнул и подошел ближе.

— Вряд ли вы стали бы тратить свое собственное на пустяки. Что произошло, леди Виттория?

Женщина затравленно огляделась по сторонам, явно опасаясь лишних ушей.

— Я приказал не мешать нам. Вы можете говорить открыто.

Виттория пригласила Демоса присесть на скамью в тени благоухавшего тошнотворно-сладкими цветами раскидистого деревца. Гостья расположилась на расстоянии вытянутой руки от канцлера и задумчиво перебирала нежные лепестки роз.

— Известно ли вашей светлости, зачем отец отправил меня в Миссолен?

Демос пожал плечами:

— Мне была рассказана душещипательная история о бракоразводном процессе, причина которого могла сделать вас предметом насмешек. Его величество пожелал, чтобы вы провели некоторое время вдали от дома, пока скандал на вашей родине не уляжется.

Виттория покачала головой и печально улыбнулась.

— Отчасти это правда. Но, полагаю, вам следует знать больше.

— Поскольку я являюсь защитником ваших интересов на территории империи, это будет разумно, — ответил канцлер.

— Некоторые могли бы предположить, что его величество намерен заключить еще один выгодный брак…

«Разумеется. В Миссолене только об нем и говорят».

— Но причина не в этом? — предположил канцлер.

Женщина повернула голову и в упор посмотрела на Демоса. Только сейчас, впервые оказавшись настолько близко к ней, он смог заметить, что глаза ее были необычного цвета — карие с золотыми нитями, расходившимися от зрачков к краям темной радужной оболочки.

— Отец отправил меня в Миссолен не потому, что хотел выдать замуж. Пока что это не входит в его планы, особенно после скандала с разводом. — Виттория сжала букет, не замечая боли от впившихся в ладони шипов. — Я приехала сюда из опасений, что мой брат Умбердо может меня убить.

Демос удивленно вскинул брови.

— Я не ослышался?

— Отнюдь, ваша светлость. Впрочем, как вы знаете, в Гацоне интриги, борьба за власть и братоубийство являются любимейшими забавами знати.

— Наслышан, — кивнул Демос. — Но неужели ваш отец не нашел управы на собственное дитя?

Виттория печально улыбнулась.

— Его величество болен. К счастью, пока ему удается успешно это скрывать, однако болезнь набирает силу. Возможно, через пару лет в Гацоне будет новый король.

— Кронпринц Умбердо или…

— Или я, — спокойно констатировала женщина. — Был еще третий претендент — Альгедо, наш брат. Но теперь он может претендовать разве что на поминальные службы. Умбердо весьма ловко от него избавился.

«Так оно и бывает. Живешь себе, не жалуешься, пытаешься сохранить и преумножить казну государства, скрываешь колдовскую кровь, ищешь пропавших императриц… А затем узнаешь, что, оказывается, прячешь в своем доме возможную королеву Гацоны».

Канцлер нахмурился, судорожно обдумывая варианты развития событий.

— Насколько далеко способен зайти ваш брат?

Виттория презрительно усмехнулась, на миг надев уже знакомую Демосу маску холодного пренебрежения.

— Умбердо хватило жестокости убить собственного малолетнего брата и совершить покушение на меня! Разумеется, он готов на все! Отец быстро все понял и приказал мне собираться в Миссолен. Благо на это имелся убедительный предлог.

— И он оставил Умбердо безнаказанным?

— Его величество осторожен и знает, что жить ему осталось недолго. Вокруг Умбердо сплотилась группа влиятельных вельмож, с мнением которых король не может не считаться. Кроме того, мой брат помолвлен с сестрой Грегора Волдхарда, вашей кузиной, и этот союз весьма популярен в стране. Герцог Хайлигландский одобрил брак лишь потому, что Умбердо — наследник гацонской короны. По законам моей страны женщина имеет право претендовать на престол, но всегда уступает очередь мужчинам. У меня очень мало шансов стать королевой и все же…

— Одно ваше существование ставит под угрозу его планы.

— Именно, ваша светлость. Он параноик.

— Так обезопасьте себя и отрекитесь. Сделайте это официально, подпишите документ, заручитесь поддержкой Великого наставника, и будете жить.

Виттория покачала головой. Из ее прически выбилась длинная смоляная прядь и упала красивой волной на хрупкое плечо.

— Мой отец не желает этого, — тихо проговорила гацонка. — Отрекшись, я уже никогда не смогу претендовать на корону. Таков, не побоюсь этого слова, дурацкий закон. Отец не желает рисковать: случись что-нибудь с Умбердо, продолжить династию смогу лишь я.

— И потому он решил просто спрятать вас от кровожадного брата под крылом самого влиятельного Дома империи, — рассуждал канцлер. — Что ж, по крайней мере, теперь все сходится.

«За исключением того, что я не знаю, к чему все это может привести».

— Раз уж мы говорим откровенно, расскажите мне все, — продолжил Демос. — Чего еще я не знаю, но должен знать?

Гацонка изящно поднялась со скамьи и подошла к маленькому фонтанчику, бившему посреди оранжереи. Сидевшие на краю чаши птицы пугливо отлетели в сторону, когда она приблизилась.

— Умбердо разрушил мой второй брак, — сказала гацонка, зачерпнув в ладонь воды. — Именно он дал ход разводу, когда понял, что… нетрадиционные предпочтения маркиза Ульбри не помешали бы ему иметь наследника. Мой брат знал, что маркиз стремился к обществу мужчин, и поначалу способствовал заключению нашего брака именно по этой причине — так у меня было мало шансов стать помехой. Впрочем, одного он не учел: Ульбри мог позволять себе развлекаться с кем угодно, но о долге не забывал. В конце концов, если бы все знатные мужеложцы спали исключительно друг с другом, в Гацоне давно бы перевелись дворяне, — усмехнулась женщина. — Пришлось повозиться, но в итоге мы нашли способ исполнять супружеский долг, не испытывая друг к другу отвращения. Однако эти усилия были тщетны, поскольку мой находчивый братец раздул скандал быстрее, чем я успела понести. — Демосу показалось, что на лице Виттории промелькнула тень сожаления. — Впрочем, в отличие от моего первого мужа, этот хотя бы остался жив.

— Что же стало с первым?

— Умер, — спокойно пожала плечами женщина, но канцлер отметил, как уголки ее губ печально опустились. — Когда перестал приносить пользу моему отцу. Думаю, со временем это ожидало бы и маркиза. Умбердо лишь поторопил события.

«Восхитительно. Интересно, страшная кара ждет всякого, кто решит разделить с ней ложе, или некоторым иногда везет?»

— Должен признаться, ваш братец сглупил. Куда логичнее сразу избавиться от одной женщины, способной наплодить конкурентов, чем от вереницы ее мужей.

— Судя по тому, что сейчас я стою здесь, он, как вы понимаете, осознал свой промах. И у него почти получилось его исправить, — сухо сказала Виттория и отвернулась.

Демос пытался понять, что именно в этот момент лишало его душевного равновесия. Жалость к этой особе? Сострадание? Злость на человека, посмевшего тронуть беззащитную женщину?

«Но так ли она беззащитна? И почему меня вообще это заботит?»

Как бы то ни было, он начинал лучше понимать свою гостью.

«Прятать боль под маской высокомерия и безразличия — довольно простой, но эффективный способ. Мне ли не знать? Но дело не только в разрушенных браках. Должно быть что-то еще, засевшее в ее душу куда глубже, чем скорбь по личному счастью. Что-то, связанное именно с ее дражайшим братом».

— Что он с вами сделал?

— Конкретно в этот раз — отравил.

— Выходит, он причинял вам вред не единожды?

— Я бы не хотела говорить об этом, ваша светлость. Это семейные дела, о которых мне неприятно вспоминать, — голос Виттории дрогнул, по лицу пробежала судорога, но женщина удивительно быстро взяла себя в руки. — И, ко всему прочему, это не относится к делу. Уже не относится.

Канцлера передернуло.

«Вот оно что… Ублюдок».

— Простите мою бестактность, — сказал Демос. — Я более не подниму эту тему.

«Но справки обязательно наведу».

Гацонка молча кивнула в знак благодарности и снова опустила руки в чашу фонтана. Демос поднял глаза на гостью:

— Как я понимаю, у вас есть ко мне просьба? Не зря же вы затеяли этот разговор.

Виттория повернулась к Демосу и сделала глубокий вдох. Шелка ее наряда взметнулись, когда она вернулась к скамье и села подле канцлера.

— Я осведомлена, что завтра вы встретитесь с моим отцом, лорд Демос. Не знаю, как именно, но он попытается уговорить вас оставить меня в этом доме еще на некоторое время. Я не могу поселиться в нашей резиденции — руки у моего брата длинные, и он непременно воспользуется возможностью от меня избавиться. Но сделать со мной что-либо, пока я нахожусь под защитой Дома Деватон, не посмеет. Все, чего я прошу, — не отказывайте его величеству, ибо от этого зависит моя жизнь и, быть может, жизнь самого короля. Клянусь, мое присутствие не отяготит вас, — Виттория понизила голос. — Расходы на мое содержание полностью покроет гацонская казна. Я же вверяю свою судьбу в ваши руки и готова смириться с любым решением. Также, если я смогу оказаться вам полезной, с радостью исполню любую вашу волю в качестве благодарности.

Демос приложил все усилия, чтобы его обожженный оскал получился наименее жутким.

— Вам не стоит беспокоиться о таких мелочах, леди Виттория. Я услышал вашу просьбу. Завтра я поговорю с его величеством и, полагаю, мы придумаем выход из ситуации, который удовлетворит интересы всех сторон. Пока же я прошу вас перестать волноваться, ведь его величество будет счастлив видеть свою дочь отдохнувшей. — Канцлер поднялся, опираясь на свою незаменимую трость. — И, молю вас, будьте осторожны с этими дрянными розами — у них очень остры шипы.

Услышав последнюю фразу, Виттория застенчиво улыбнулась.

— Благодарю вас, лорд Демос. За все, что вы для меня делаете. Признаться, я была удивлена, поняв, насколько сильно слухи о вас расходятся с истинным положением вещей.

Канцлер ничего не ответил, лишь коротко кивнул и захрустел сапогами по мраморной крошке.

«Не уверен, что завтра она будет готова повторить эти слова».

Виттория, однако, их повторила. Днем позже, восславляя Демоса на приеме в честь Энриге Гацонского, она произнесла полную восхищения речь, заслужив аплодисменты, от которых еще несколько минут содрогались стены поместья Деватонов.

Демоса было трудно удивить, но Виттория зачем-то упорно продолжала стараться. Канцлер был вынужден признаться самому себе, что эта черта ее характера пришлась ему по нраву. И все же, как ему казалось, у его гацонской гостьи не было причин для искренней радости.

Ибо в самый разгар того роскошного приема Демос объявил об их помолвке.

«Я остался единственным хранителем бумаг, из-за которых погибли император и старый канцлер. Если церковники смогли заставить замолчать даже его императорское величество и лорда Ирвинга, они не остановятся ни перед чем в стремлении найти документы и уничтожить их. Охота начнется и на меня. Это лишь вопрос времени, и потому мне нужны сильные союзники. Гацона подойдет».

Эллисдор.

Герцог и барон ждали Артанну в запущенном саду, что робко притаился у стен замкового Святилища. Раскаленный добела солнечный диск беспощадно палил, обрушив на эллисдорские земли небывалую, почти гацонскую, жару. Воздух был неподвижным, тяжелым и влажным — дышалось с трудом. Грегор сидел на каменной скамье и молча страдал от духоты, распахнув темно-синий дублет. Альдор ден Граувер не оставлял бессмысленных попыток создать ветерок тонкой кожаной папкой для бумаг.

Гвардеец, проводив Артанну, вернулся на свой пост. Наемница уверенным шагом приблизилась к нанимателям. Альдор кивком пригласил ее сесть. Она подчинилась и молча уставилась на мертвый фонтан, отбросивший тень на поросшую сорняком дорожку.

— Первый приказ: все, о чем мы будем сейчас говорить, не должно стать достоянием чьих-либо ушей. Это понятно? — спросил Волдхард.

— Так точно, ваша светлость.

— Артанна, — голос герцога смягчился. — Я мог бы просто приказать тебе сделать то, о чем вскоре собираюсь попросить, ибо имею на это право. Но я слишком давно тебя знаю и уважаю, поэтому для начала ограничусь дружеской просьбой.

— Насколько я могу судить, выбора ты мне все равно не оставишь. Хочу я того или нет, мне придется выполнить твое желание, верно?

— Да. Но я желаю, чтобы между нами была ясность. Мне нужна твоя помощь.

— За это ты мне и платишь.

Волдхард откинул прилипшие ко лбу волосы.

— Почему ты раньше не говорила, что являешься главой Дома?

— Потому что и сама до сегодняшнего дня об этом не знала. Ты слышал ровно столько же, сколько и я, Грегор, — хрипло проговорила Артанна. Во рту пересохло, ее донимала жажда. — Мне нечего добавить.

— Послушай, если все, что рассказал советник, правда, ты действительно в опасности.

— Мы всегда в опасности, Грегор, — пожала плечами наемница, — Чума, случайная стрела, зеленый понос, перо под ребро в темном переулке, вода из трупного колодца… Каждую минуту своей жизни мы рискуем. Кто-то — больше, кто-то — меньше. Но от смерти все равно никуда не денемся.

— Только глупец отмахнется от угрозы со стороны Шано Оддэ.

Артанна покосилась на герцога с явным пренебрежением.

— И когда это случится? Я в Ваг Ран в обозримом будущем не собираюсь, так что все эти амбициозные заговорщики могут отыметь своими планами друг друга в задницы. Оставь меня при себе, дай работу, и все будет хорошо. Бойцы меня защитят.

— Грегор, да скажи уже ей! — нетерпеливо вмешался Альдор.

— О чем? — приподняла бровь наемница.

Герцог переглянулся с бароном и неуверенно улыбнулся.

— Данш предложил сделку, от которой я не могу отказаться, — сказал Волдхард. — Но она требует твоего непосредственного участия. Я уже дал согласие. Тебе известно, что мы планируем Священный поход. Начнем с Хайлигланда, а затем, возможно, отправимся в Миссолен. Но прежде я должен решить, как переброшу туда войско.

Артанна быстро смекнула, в чем было дело.

— Кажется, я начинаю понимать, зачем тебе понадобились вагранийцы. Флота у тебя нет, так что морем ты до империи не доберешься. По суше есть только два пути — через Рундкар или Ваг Ран. Варианты, будем честны, один хуже другого.

— Идти через Рундкар — самоубийство. Мы сделаем огромный крюк, застрянем по пояс в сугробах, потеряем две трети войска из-за цинги и обморожения, а остаток армии уничтожат варвары, — рассуждал Грегор. — Ваг Ран — единственный вариант.

Артанна болезненно поморщилась.

— Эти засранцы открывают проход только для торговцев, способных заплатить пошлину, — напомнила она. — Весьма высокую, замечу. И лишь для тех, кто идет с миром. Шано Оддэ никогда не допустят присутствия чужой армии на своей земле. Даже за огромные деньги. Строй корабли, Грегор. Если только…

К самым ногам Артанны подлетел воробей и принялся заинтересованно прыгать прямо возле носка ее сапога. Наемница усмехнулась, вывернула наизнанку карман и высыпала на ладонь несколько семечек — любила их грызть, чтобы унять тягу к курению. Птица пугливо подлетела к руке наемницы, ловко подхватила клювом лакомство и вспорхнула на ближайший куст.

— Если только Шано Оддэ не решит иначе, — закончил фразу Грегор.

— Давай уточним, — нахмурилась наемница. — Ты хочешь устроить переворот в чужой стране лишь для того, чтобы провести свои войска прямехонько в Бельтеру?

— А заодно — избавить тебя от преследователей и заключить союз с новым правительством соседнего государства.

— Хороша сделка, — вздохнула вагранийка и, окончательно потеряв из вида улетевшего воробья, уставилась себе под ноги. — Заливар подсказал?

— Нет. Альдор.

— Я смотрю, наш барон мелко не мыслит.

— Заливар нар Данш сам пришел к нам с просьбой о помощи. Его намерения мне понятны, и я их поддерживаю. Подумай, что это сулит всем нам. Я смогу незаметно перебросить армию, выйти через горный тоннель близ Гумертана и огорошить Миссолен. У нас будет все: фураж, ночлег, помощь. Но, что самое главное, эффект внезапности. Имперцы не успеют подготовиться, и мы быстро попадем в самое сердце Бельтеры. От Амеллона до Миссолена всего три недели перехода.

Артанна осознала, что переубедить Грегора не сможет. Упрямство Волдхардов не могла пробить даже она. Хуже того — наемница понимала, что и ей самой отказаться не удастся.

— Раз ты загадываешь так далеко, соглашайся на предложение Заливара, только меня, пожалуйста, не трогай, — раздраженно бросила она. — Я понимаю, о чем ты хочешь меня попросить, и умоляю не делать этого. Не выполнить твоего приказа я не могу, но, проклятье, я не хочу в это лезть! Только не Ваг Ран.

Альдор шумно вздохнул и тряхнул отросшей каштановой шевелюрой, которую уже впору было перевязывать шнурком.

— Шано настаивает на твоем участии, — сказал барон. — Он готов восстановить тебя в правах и очистить имя Дома Толл. Но ему не нужна армия Хайлигланда — присутствие иноземных войск в Ваг Ране только усложнит ситуацию. Твои наемники подходят для этого гораздо лучше.

— Хватит и двух десятков, — вмешался Грегор. — Шано хочет, чтобы все прошло тихо, а я не знаю более толковых в этом вопросе людей, чем твои. В конце концов, в свое время к тебе в Гивой ушли лучшие из наших лазутчиков.

Альдор открыл папку и сверился с записями.

— В следующее новолуние весь вагранийский совет соберется в Рантай-Толле. Удачный момент, чтобы начать действовать. У Заливара есть план.

Артанна изумилась:

— Он что, хочет, чтобы мы их всех просто взяли и перебили? Вырезали как скот?

— Не всех. Только семерых, — сказал Грегор. — После этого Шано Оддэ будет обновлен, Ваг Ран подпишет ряд договоров с Хайлигландом, а тебе вернут титул.

Сотница ошарашенно пялилась на герцога, тон которого был столь будничным, словно он отдавал приказ забить рябчиков на ужин.

— Семеро советников с вооруженной до зубов охраной. И против кого? Двадцати бойцов «Сотни»?

— Разумеется, у тебя будет поддержка на месте. Заливар ее обеспечит, — сказал герцог. — Но людей, на которых он может положиться в Ваг Ране, немного. Для этого ему и нужна твоя помощь. От операции в Ваг Ране слишком многое зависит, и это мой единственный шанс на успех. Либо ты поможешь мне, либо уже не поможешь никому. Я предлагаю тебе возможность, какой у тебя больше никогда не появится, — потеряв терпение, Волдхард грохнул кулаком по скамейке. — Ты заслуживаешь большего, чем быть герцогской шлюхой и предводительницей гивойского сброда!

Вагранийка долго смотрела в ледяные глаза герцога, все сильнее убеждаясь, что дальнейшее обсуждение потеряло смысл. Альдор встревоженно косился на Артанну, всем видом умоляя ее не спорить. Она и не собиралась, разве что хотела поторговаться. А перед хорошим торгом следовало крепко подумать.

— Мне нужно поговорить с бойцами, — хрипло проговорила наемница. — Понять, кто из них подойдет. Дай мне время, и я приду с планом.

— Думай до рассвета, — ответил Грегор, поднимаясь со скамьи. Альдор подобрал полы туники и последовал за другом. — Если откажешься или дезертируешь, я обвиню тебя в измене и отсеку голову отцовским мечом. Тем самым, который ты когда-то ему и подарила. Не вынуждай меня.

Со стороны Святилища послышалось пение — начался обеденный молебен. Артанна ничего и не ответила. На прощание герцог кивнул ей и удалился из сада. Альдор ден Граувер в последний раз обернулся и печально посмотрел на нее. Сочувствовал ей, но принял сторону герцога. Да и как могло быть иначе? Оставшись в одиночестве, она возвела глаза к небу и разразилась тихим потоком изощренных ругательств. Вспорхнувший на край фонтана воробей укоризненно посмотрел на костерящую все и вся вагранийку, но после того, как она бросила ему семечку, возражать не стал.

Артанна знала, что скажет Грегору утром, и за это ненавидела саму себя. Если бы не отряд, разговор мог получиться иным, однако за ее спиной было пять десятков людей. Пять десятков судеб, которые она, Артанна нар Толл, взяла под свою ответственность. Артанна не собиралась идти против приказа Волдхарда — жизнь все еще была ей дорога. Оставалось лишь смириться с обстоятельствами и совершить то, что она должна была сделать. Не ради себя. Ради того, что осталось от «Сотни», и ради мести, которую она обещала бойцам.

Одно она знала точно: Второго, даже если он решил не покидать «Сотню», рядом с ней в этом походе не будет.

* * *

Веззам остался.

До той злополучной ссоры Артанне казалось, что он не был способен состроить более унылой рожи, но ошиблась — на осунувшемся некрасивом лице вагранийца уже неделю отражалась вся мирская скорбь. Зато он вел себя тише воды, исправно ходил в патруль и даже перестал реагировать на едкие подколы Джерта. По каким-то причинам Веззам люто невзлюбил эннийца с первой встречи. Однако сейчас даже в отношении Медяка он проявлял сдержанность, немало удивив командира. Поначалу Сотница намеревалась низвести Веззама до рядового, но в последний момент передумала и оставила Вторым. Он и без того казался ей сломленным, а злорадно плясать на руинах надежд наемница не желала — это было слишком даже для нее. Стремления Веззама, если подумать, изначально были благими, да только привели они прямиком к порогу ада. Но кто знал?

Наемница тряхнула головой, подняла глаза на Шрайна и поняла, что совершенно потеряла нить разговора, хотя Малышу, казалось, было все равно — слишком уж он увлекся своим монологом.

— Говорю тебе, я в этом замке уже скоро волком выть начну, — пробасил великан. — Когда есть чем заняться, хоть по девкам своим не скучаю. А сейчас… При старом лорде оно проще было: вечно задница в снегу, огнивица в животе, да и не женат был. Старею я, Артанна, скоро шестой десяток разменяю. Домой хочу. Если бы не приданое, клянусь, давно бы оставил службу. Меня возле тебя только и держит надобность еще двух дочек замуж выдать.

— Я тебе сейчас столько забот дам, что обо всех своих бабах забудешь, — беззлобно проворчала вагранийка.

— Скорее бы, — кивнул великан. — Это последнее задание, на которое я с тобой пойду — и лишь потому, что плата очень щедрая.

— Это был только задаток.

— Что же это за дело, раз нас осыпают золотом? — Шрайн прищурил опутанные сеткой морщин глаза и почесал бритую макушку. — Я никогда не отказывался от хорошей прибыли, но… Здесь что-то не чисто.

Вагранийка понимала беспокойство Третьего, но утешить его ничем не могла.

— Чем грязнее работа, тем она дороже, — пожала плечами она. — Но в этом случае нам скорее доплачивают за молчание.

— Угу, — неохотно согласился великан. — Все уже собрались. Ты только с ними помягче… У парней нервишки шалят.

Еще бы. Она и сама все эти дни была на взводе. Артанна окинула взглядом дворик перед казармой. Остатки ее войска сбились в кучу перед входом — грелись на солнце, курили, о чем-то спорили. Веселья не было и в помине — с тех пор, как «Сотня» потеряла большую часть войска в Гивое, бойцам стало не до шуток.

Командир посчитала собравшихся. Не хватало только одного.

— Где он, мать его, шляется? — прошипела она, не увидев Джерта.

Артанна сделала бойцам знак подождать и села на одну из бочек. Она была уверена, что Медяк не забыл о сборе, однако находила его нерасторопность исключительно раздражающей.

Наконец энниец появился: он, словно желая вывести командира из себя еще сильнее, не торопился: медленно вошел в ворота, перекинулся парой слов со стражей, завернул к колодцу, выпил воды, лишь затем наигранно спохватился и ускорил шаг.

Артанна перегородила ему дорогу:

— Где тебя носило?

— В городе был.

— На кой черт тебе понадобилось в город? Тебе же говорили о сборе.

Медяк глумливо оскалился:

— Ответ тебе не понравится. Малость не рассчитал по времени, с кем не бывает. Прости, командир. Клянусь, я летел к тебе, словно камень из пращи!

— Тебя видели в кабаке.

— Рикошет!

Артанна закатила глаза. Она никак не могла взять в толк, почему этот умный, в общем-то, мужик порой вел себя, как юродивый на паперти.

— Опять, небось, какие-нибудь эннийские извращения? — уже и не желая знать истинного положения вещей, спросила Сотница. Ей было известно, что на верхнем этаже полюбившегося Джерту кабака находился бордель. Вместо ответа Медяк лишь мерзенько улыбнулся и открыл было рот, чтобы ответить, но вагранийка резко вскинула руку, веля ему замолчать. — Не вздумай рассказывать!

Джерт издал смешок, бросил на командира лихой взгляд и поспешил устроиться на скамье рядом с Черсо Белингтором, который задумчиво перебирал струны своей цистры и приободрился, когда энниец с ухмылкой что-то шепнул ему на ухо. Эти двое спелись. Артанне даже было жаль их разлучать.

Сотница демонстративно прочистила горло.

— Ну начнем, красавчики мои, — хрипло обратилась она, рассматривая помятые рожи бойцов, испещренные множеством шрамов. — Лорд Грегор подкинул задачку, на выполнение которой потребуется двадцать человек. Нужно сопроводить один важный караван к черту на рога. Это официальная версия. На деле все немного сложнее, но его светлость не уполномочил меня болтать.

Белингтор, почуяв интригу, тут же встрепенулся:

— Добровольцы нужны?

— На этот раз обойдемся без тебя, извини. Уже решено, кто пойдет. Но я слукавлю, если скажу, что не буду скучать по твоим раскатистым завываниям.

Менестрель лишь хмыкнул и покачал головой. На собственный счет он иллюзий не питал — знал, что, раз Артанна отказалась от его общества, то дело, порученное ей, в действительности требовало секретности. Он не был в обиде. В конце концов, в этой истории отчетливо прослеживался характерный душок политики, а, раз так, то треплу вроде него места в ней не было. Черсо и Артанну можно было назвать друзьями, но это вовсе не означало, что он был готов сломя голову кинуться за ней в любое дерьмо. Особенно если это дерьмо смердело хайлигландскими тайнами.

— Нас не будет несколько недель, — продолжила Артанна. — Большего сказать не могу.

— Кто пойдет-то? — моргнул темными глазами-бусинками Йон. Все это время некогда один из лучших разведчиков лорда Рольфа откровенно скучал, перемежая тоску по былому игрой в карты с местной солдатней.

Вагранийка нахмурилась и побарабанила пальцами по бедру.

— Десяток Дачса, Третий, Гуннар, Йон, Ове, Херлиф, Эсбен, Боргильд, Эйльве и… — она перевела взгляд с Веззама на Джерта, — Медяк. Кого назвала — за мной. Остальные остаются под командованием Второго до моего возвращения. На этом все. Свободны.

Вагранийка жестами поторопила выбранных бойцов и направилась к господскому дому, то и дело оглядываясь назад. Наемники переглядывались, жали плечами, задавали вопросы вполголоса. Веззам долго смотрел Артанне вслед, но, когда Сотница обернулась и встретилась с ним глазами, тряхнул седыми патлами и скрылся за сараем.

Шрайн поравнялся с вагранийкой.

— Ты уверена, что стоит брать с собой эннийца?

— Я уже ни в чем не уверена, Малыш, — вздохнула Артанна. — Но не хочу оставлять его наедине с Веззамом. Не знаю, с чего Молчун на него так взъелся, но, стоит мне отвернуться, как дело начинает пахнуть мордобоем. Будет спокойнее, если я их разделю.

— Взять с собой Веззама было бы логичнее. Это же Ваг Ран…

— Нечего ему там делать, — отрезала женщина.

Великан удивленно покосился на Артанну.

— Да что с вами случилось? — громче, чем собирался, возмутился он. — Ты дергаешься, как на иголках, он — злой как собака. Я, мать твою, Третий! Мне нужно знать, что творится в отряде, за который я отвечаю.

— Странно, что он с тобой не поделился. Случилось кое-что, после чего я не могу доверить ему свою шкуру. Бойцов — могу. Но не свою жизнь. Расскажу позже.

Шрайн молча кивнул и более вопросов не задавал. Когда все собрались возле входа в герцогский дом, спустился эрцканцлер и пригласил бойцов «Сотни» войти. Воины Артанны с интересом разглядывали убранство нижнего зала — большинству из них не доводилось бывать в гостях у лорда и вряд ли довелось бы. Ловили момент.

Грегор уже ждал их, восседая на резном стуле с высокой спинкой. Рядом с герцогом расположился глава замковой стражи Кивер ден Ланге. Едва за вошедшими крылись двери, Альдор кивнул лорду и занял место по правую руку от него.

— Двадцать человек. Как и условились, — выступила вперед Артанна.

Грегор внимательно всматривался в лица бойцов.

— Ты можешь за них поручиться?

— Если вы не доверяете моему выбору, отправьте кого-нибудь, чья преданность не продается за серебро. Здесь — лучшие из моих людей, — холодно произнесла наемница.

Волдхард поднял руку, призывая Артанну замолчать.

— Подойдут. Они еще не в курсе, что от них требуется?

— Знают только мои Второй и Третий.

— Тем лучше, — Грегор поднялся, отодвинув стул с громким скрипом. — Альдор и Кивер введут вас в курс дела. Выдвигаетесь через два дня на рассвете.

Герцог кивнул на прощание и вышел. Артанна удивленно вскинула бровь, осознав, что сам зачинщик этого дерьма вмешиваться в процесс не собирался. Альдор проводил взглядом герцога и, тяжело вздохнув, открыл папку, с которой, как начинало казаться наемнице, не расставался даже во сне. Сотница могла поспорить, что и самому барону затея герцога не нравилась, однако Альдор, в отличие от нее, имел достаточно благоразумия, чтобы не сопротивляться воле Грегора. И, что было куда более ценно, он умел вовремя прятать язык в задницу. Качество, которое Артанна так и не смогла в себе воспитать.

— Итак, вашему отряду предстоит сопроводить гацонский караван, который проследует из Турфало в Амеллон через Ваг-Ран, — начал барон. — Предполагается остановка в Рантай-Толле, которая займет пару дней. Нужные бумаги оформляются.

— Не длинноват ли путь? — нахмурилась Артанна.

— У купца Сефино Ганцо, увы, морская болезнь. Он предпочитает путешествовать исключительно сухопутными маршрутами.

— К демонам лирику, Альдор! К черту караван! — не выдержала наемница и приблизилась к барону вплотную, вызвав тревогу у Кивера. — Хоть ты достань яйца и объясни моим людям, во что они будут впутаны!

Эрцканцлер спокойно выдержал ярость вагранийки и повернул голову к наемникам:

— Подойдите ближе.

Когда бойцы столпились возле него, Альдор захлопнул папку и скользнул по лицам людей Артанны, внимательно заглядывая каждому в глаза. Что он силился в них увидеть, Сотнице было невдомек, ибо на физиономиях бойцов не отражалось ничего, кроме напряженного ожидания да последствий вчерашней попойки.

— Недавно лорд Грегор заключил взаимовыгодное соглашение с одним видным вагранийским деятелем, — тихо проговорил барон. — Этот ваграниец попросил об услуге, которую, к сожалению, официально Эллисдор оказать не может. По политическим причинам, разумеется. Однако вы, люди, не связанные обязательствами подобного рода, вполне подходите.

— Ненавижу политику, — пробурчал Малыш.

— О, поверьте, мастер Шрайн, я тоже. Уверен, даже сильнее, чем вы, — покачал головой эрцканцлер. — Но в данной ситуации у нас с вами есть одна общая черта — наши чувства ничего не значат. И потому я позволю себе продолжить.

Великан недоверчиво покачал головой и молча отступил на полшага назад.

— Вам предстоит отправиться в Рантай-Толл. Поскольку присутствие больших вооруженных отрядов в Ваг Ране запрещено, ваша двадцатка попадет в государство, сопровождая большой купеческий караван. Он уже в Эллисдоре, выдвигается через два дня на рассвете, как и сказал лорд Грегор. На границе в Луброке вас будет ждать проводник, который проследит за оформлением бумаг и будет сопровождать караван до самого Рантай-Толла. Он сам вас найдет. Когда доберетесь до места, вас встретят и введут в дальнейший курс дела.

— Полагаю, мы там не хороводы будем водить? — спросил десятник Дачс, почесав рыжую бороду.

— Скорее всего, вы будете проливать вагранийскую кровь. Ваш отряд, возможно, поможет предотвратить большой заговор и наладить отношения между двумя государствами. Разумеется, плата за такую помощь будет более чем щедрой. Ваши усилия вознаградят как хайлигландская, так и вагранийская стороны. Оплата золотом.

— Насколько рискованная затея? — это был Джерт. Артанна посмотрела на сосредоточенную физиономию эннийца и в очередной раз поразилась перемене — умел же этот ублюдок переставать страдать дурью, когда мог.

— Вся эта затея — один сплошной риск, — печально улыбнулся барон. — С того момента, как вы окажетесь в Ваг Ране, Эллисдор потеряет влияние на ваши судьбы. Вам придется сотрудничать с людьми нашего союзника, подстраиваться под обстоятельства и надеяться только на себя. Если что-то пойдет не так, мы вас не вытащим. Более того, Эллисдор будет отрицать любую свою причастность к этой истории.

Артанна невесело усмехнулась.

— Не сильно-то и отличается от войны с рундами.

— В Ваг Ране хотя бы тепло, — пожал плечами Шрайн. — Жара-то костей не ломит.

Барон жестом призвал к тишине.

— Потратьте эти два дня с умом и как следует подготовьтесь.

— И, разумеется, на вас не должно быть ни единого знака, выдающего принадлежность к войскам Хайлигланда, — добавил Ланге. — Сдайте все знаки отличия перед уходом.

— Само собой, — кивнула Артанна. — Некоторым бойцам придется воспользоваться услугами эллисдорских кузнецов. Но даже от самого лучшего меча не будет толку, если дело примет неожиданный оборот.

— И все же я надеюсь, что вы преуспеете, — Альдор ден Граувер посмотрел вагранийке прямо в глаза и понизил голос. — В случае неудачи я бы на вашем месте не возвращался. Едва ли лорд Грегор позволит жить людям, ставшим причиной краха его планов.

Сотница понимающе кивнула. Нравом Грегор слишком походил на отца, и Артанна неоднократно прочувствовала на собственной шкуре последствия гнева лорда Рольфа.

Миссолен.

«Начинается…»

В Миссолене нашлось лишь одно место, способное вместить созванных Ладарием вельмож и богословов. Слетевшиеся в стены Великого Святилища, точно стервятники на свежий труп, они потели и мучились от духоты, ожидая появления главного зачинщика.

Демос восседал за длинным прямоугольным столом на возвышении у алтаря. Рядом с ним расположились новый герцог Освендийский Брайс Аллантайн, Энриге Гацонский, владыка Рикенаара Серхат и Верховный юстициар Рональ Шаст, временно перебравшийся из Малого совета в компанию познатнее.

Чуть выше стола Демоса, у подножия исполинской статуи Гилленая, украшенной диском из чистого серебра, скромно расположилась кафедра для выступлений. Дальше, в окружении пирамид из книг, бумаг и свитков прятался главный правовед Эклузумской академии наставник Вардий.

«Как будто одного Шаста нам недостаточно. Готов поспорить, скоро здесь появится и глава Коллегии дознавателей. Куда же без его преосвященства Рувиния?»

Рядом с кафедрой размещалось массивное кресло, предназначенное для Ладария и скамейки для его обширной свиты, задрапированные белым шелком. На убранство не скупились. Все в этом месте было огромным — гипертрофированным, болезненно увеличенным, роскошным. Каждая деталь лепнины, каждый мраморный завиток, каждый гигантский витраж служили лишь одной цели: унизить, подавить, сломить всякого пред величием Хранителя.

«Или перед властью Великого наставника?»

Демос поискал в толпе знакомые лица. Представители влиятельных Домов и наиболее почтенные церковники устроились на верхних галереях собора. Там канцлер увидел мать — как всегда до неприличия блистательную, леди Витторию, щеголявшую перстнем с изумрудом величиной с перепелиное яйцо, графа Линдра Деватона — брата, не умевшего держать свою похоть в штанах, и его многочисленное семейство. Место рыцаря-капитана Ренара теперь было где-то внизу — с Орденом.

«А жаль. Семья скучает по младшему сыну».

На передних рядах расположились члены Малого совета. Здесь был старый друг Демоса казначей Ильберт ду Лавар, рядом с ним сверкал начищенными пуговицами мундира и напомаженной бородой военмейстер Офрон Аллантайн. Племянник покойного лорда Ирвинга встретился глазами с Демосом и коротко кивнул в знак приветствия. Подле него восседал Первый секретарь Канцелярии Карталь Фарухад и чем-то увлеченно перешептывался с Ансеямом Тьяре — лордом-губернатором Миссолена.

«Интересно, как быстро этот бездарь вылетит со своей должности? Я поспособствовал получению этого теплого места, но не собираюсь помогать болвану его удерживать лишь потому, что его молодая мачеха спала с моим братом».

Однако, как бы ни страдала от духоты вся имперская знать, хуже всего пришлось королю Латандаля. Поскольку леди Ириталь Урданан не явилась на суд, краснел за нее теперь сам Эйсваль Латанийский. Златовласый король, чьим роскошным локонам могла позавидовать любая красотка, всем видом демонстрировал презрение и явно тратил массу сил на подавление гнева.

«Вопрос — на кого именно ты злишься? На племянницу, поддавшуюся соблазну, на Грегора Волдхарда, нарушившего обет, или на себя? Что заставило леди Ириталь отвергнуть клятву? Быть может, пробелы в воспитании? Или излишняя свобода, которую ты ей дал? Так или иначе, Латандаль навеки опозорен».

Однако раздражение латанийца мигом сменилось беспокойством, стоило распахнуться дверям Святилища, впустившим длинную процессию церковников. Великий наставник наконец-то соизволил почтить Вселенский суд своим присутствием. Усатый герольд со всей силы грохнул тяжелым посохом по мозаичным каменным плитам, рискуя расколоть причудливый узор, и невыносимо громко завопил:

— Его святейшество Великий наставник Ладарий, Наместник Бога на земле!

«Ни много ни мало… Какие амбиции, с ума можно сойти».

Владыка церкви, как всегда, безупречный, коротко кивнул распорядителю и грациозно вплыл в зал. Позади него шли двое мальчиков, несомненно, высокого дворянского происхождения, которое не спасло их от загребущих лап Эклузума. Один нес длинный шлейф белоснежного одеяния, второй — Священную книгу. В огромном зале повисла абсолютная тишина. Ладарий поднялся на возвышение, поочередно кивнул всем собравшимся. От каждого такого движения высокая корона главного церковника норовила съехать и с грохотом упасть на деревянные половицы.

«И покатиться по ступенькам, теряя алмазы — слезы раскаявшихся грешников, не иначе».

Расправив длинные полы белоснежного одеяния, Великий наставник опустился в кресло. Среди свиты церковника Демос заметил своего старого знакомого — брата Ласия из Коллегии, на чьей идеальной лысине плясали блики от искрящихся самоцветов убранства Ладария. Старший дознаватель Коллегии занял место возле своего патрона, облаченного, по традиции, сплошь в черное. За привычку носить этот цвет наставник Рувиний получил прозвище Черный гриф. За глаза, разумеется.

«Какой изумительный контраст! Добрый дядюшка Ладарий и страшный мерзавец Рувиний. Две стороны одной медали, два конца скипетра церковной власти. Одного обожают и превозносят, второго боятся пуще кровавого поноса. Вопрос лишь в том, насколько широка пропасть между этими людьми».

Писцы заняли места за столиками, притаившимися в нишах между колонн. Демос услышал шорох страниц, скрип перьев, шипение свечного воска, усталые вздохи. Рыцари Ордена, сверкая латами и наконечниками копий, по команде Ренара заняли свои посты.

«Здравствуй, брат. Вижу, ты действительно неплохо поднялся на этой службе».

Великий наставник кивнул распорядителю, выражая готовность начать процесс. Тот несколько раз ударил массивным посохом о пол и невыносимо громко завопил:

— С позволения Великого наставника объявляю Вселенский суд открытым! Да поможет нам Хранитель!

«О да! Пусть запустит сквозняк!»

Ладарий обвел взглядом знать, задержался на канцлере, затем посмотрел вниз, на членов Малого совета, и, наконец, устремил глаза к Рувинию. Черный гриф поклонился и застыл в ожидании.

— Известно, что я бы не стал заставлять благородных лордов покидать родные земли ради пустяка, — Ладарию даже не пришлось повышать голос, чтобы его услышали с задних рядов. — Но процесс, который мы начинаем сегодня, имеет особую важность, и потому я призываю вас тщательно взвешивать каждое услышанное слово. — По залу пробежал возбужденный ропот. — Начнем же.

Черный гриф резко вскочил со стула, отчего его мантия захлопала, точно крылья. Крючковатый нос и вздыбленные, словно птичий хохолок, волосы оправдывали прозвище церковника. Герольд снова ударил посохом по полу:

— Слово предоставляется Главному наставнику Коллегии дознавателей его преосвященству Рувинию.

Черный гриф занял место за кафедрой и знаком приказал брату Ласию подойти ближе. В руках у лысого дознавателя оказалась толстая папка с бумагами.

— Несколько недель назад в руки одного из служителей Коллегии попал крайне интересный документ, — наставник, вытащил из папки бумагу и продемонстрировал ее, подняв высоко над головой. — Содержание его было настораживающим. Я прошу брата Ласия предоставить советникам и его святейшеству копии для ознакомления.

Сделав паузу, он ждал, пока его помощники вручали лордам бумаги.

— Дабы удовлетворить всеобщий интерес, я оглашу содержание этого письма. Оно принадлежит перу оруженосца, отбывавшего службу в Хайлигланде в свите его светлости Грегора Волдхарда.

Демос развернул свою копию и скользнул взглядом по уже знакомым строкам. Рувиний, тем временем, громко прочистил горло и принялся декламировать:

— Почтенная благодетельница! Пишу вам в редкий момент отдыха с надеждой, что вы пребываете в добром здравии. Нынче в Эллисдоре настало суровое время: война с рундами хоть и окончена, но забот у людей по горло. Во дворе только и разговоров, что о посевах да урожае. Говорят, в этом году лето будет коротким, а зима — еще более суровой. Тепло на душе лишь от присутствия латанийского посольства — все девы прекрасны, но леди Ириталь затмила красотой само солнце. Она очаровала большинство обитателей замка, а пуще всех — лорда Грегора. Поначалу я не увидел в этом ничего предосудительного, ибо герцог — известный праведник. Но впоследствии я понял, что ошибался.

Рувиний отдышался, жестом велел поднести кубок с водой и, сделав несколько маленьких глотков, продолжил:

— То, что я напишу дальше, не достойно пера добропорядочного юноши, коим я стремлюсь быть со всем прилежанием. Однако и носить эту тайну на своей совести я более не могу. Довериться священнику в моем случае невозможно, — Черный гриф остановился и бросил красноречивый взгляд на Ладария. Тот кивнул. — Боюсь, местный наставник не захочет мне помочь, и позже вы поймете причину моих сомнений.

На скамейках нетерпеливо ерзали сотни высокопоставленных задниц, проклиная высокопарный стиль автора письма. Демос тихо хмыкнул.

«Я и не знал, что мальчишка Дибрион — любитель эпистолярного жанра. В нем умирает поэт. Правда, скверный».

— Хранитель был милостив ко мне, и я не получил тяжелых ранений во время похода, — не останавливался Рувиний, поднеся письмо ближе к подсвечнику. — Тем неожиданнее был удар, настигший меня уже в Эллисдоре, когда я увидел леди Адаль — одну из компаньонок посла Ириталь. Встреча с этой девой перевернула всю мою жизнь, ибо я впервые понял, что влюблен. Я оберегал леди Адаль как мог, но не сумел защитить от самого страшного.

Демос увидел, как поползли вверх брови Энриге. Король с недоверием уставился на свою копию и сильно сжал свободной рукой подлокотник.

«Дочитал до самого интересного, полагаю?»

— После нашего возвращения из Миссолена с похорон императора леди Адаль прислала мне записку, в которой просила о встрече. Соблюдая осторожность, я прибыл в указанное место. Моя возлюбленная была бледна, все выдавало в ней страх. Меня обеспокоило ее состояние, и я спросил, что случилось. Леди Адаль некоторое время колебалась, а затем поделилась со мной тайной. Оказалось, что моя возлюбленная стала свидетельницей того, как ее госпожа делила ложе с лордом Грегором.

Наставник Рувиний оторвал взгляд от письма и повернулся к Ладарию.

— Делила ложе с лордом Грегором! — скрипуче повторил он.

Всего на одно мгновение, показавшееся Демосу бесконечно длинным, огромный зал Великого Святилища погрузился в тишину. Плотную, густую, абсолютную — словно уставший от суеты бог решил избавить мир от звуков. Кто-то замер с разинутым ртом. Один из писарей оцепенел, обмакнув перо в чернильницу, но не успел закончить предложение, и капля, сорвавшаяся с острия, растеклась жирной кляксой. Но секундой позже своды величайшего храма империи содрогнулись от нестройного хора сотен возмущенных голосов.

— Тишина! — рявкнул герольд и с остервенением заколотил разукрашенным посохом.

Шум стих не сразу.

— С позволения его святейшества я продолжу, — сказал Рувиний и снова углубился в чтение. — Вот как это случилось. Войдя в покои леди Ириталь, его светлость отослал леди Адаль вниз и велел оставить их с послом наедине. Однако, спустившись в главный зал, Адаль поняла, что забыла в покоях госпожи свою шаль. Моя возлюбленная решила подняться в комнаты для слуг и взять другую. Роясь в сундуке, она услышала странные звуки, исходившие из покоев ее превосходительства. Удивившись, леди Адаль подошла к одному из слуховых окон, что располагаются между комнатами слуг и господ. Каково же было ее удивление, когда она поняла, что лорд Грегор и леди Ириталь… — Черный гриф сделал долгую паузу. — Прошу простить меня, моя благодетельница, но я не могу описывать все, что увидела там леди Адаль. Хватит и того факта, что священная клятва нареченной императора была нарушена, а невинность — утеряна.

Закончив чтение, Рувиний аккуратно сложил бумагу и отдал ее на хранение брату Ласию. Великий наставник выдержал долгую паузу, а затем обратился к публике:

— Итак, племянница короля Эйсваля Латанийского и нареченная следующего императора подозревается в нарушении священной клятвы. Правитель Хайлигланда, поклявшийся защищать честь этой девы на территории своей земли, сам же ее и опорочил. Известно, что церковь и общество считают подобные поступки тяжелым грехом, и мы не можем игнорировать случившееся.

Ответом ему был тихий шелест голосов — то переговаривались между собой вельможи. Кое-где Демос заметил довольные ухмылки.

— Должен отметить, что после того, письмо попало в мои руки, я немедленно написал в Эллисдор, умоляя подозреваемых пролить свет на эту историю, — Ладарий развел руки в стороны. — Однако получил в ответ лишь тишину. Ни лорд Грегор, ни леди Ириталь, не сочли нужным прибыть на Вселенский суд.

— Что само по себе подозрительно, — вклинился Рувиний, яростно вскинув палец вверх. — Ибо безгрешному незачем прятаться от добрых людей!

Ладарий мягко улыбнулся, осаждая пыл Черного грифа.

— Всем свойственно совершать ошибки. И с нашей стороны было бы крайне неразумно выносить суждения, руководствуясь текстом лишь одного письма.

— Разумеется, ваше святейшество. Но, милостью Хранителя, сегодня в этом священном месте присутствует свидетельница! Дозволено ли Коллегии осуществить публичный допрос?

— Прошу, — с улыбкой кивнул Ладарий. — Пригласите ее.

Черный гриф шепнул что-то брату Ласию. Монах торопливо направился к боковому входу в зал, скрытому в темной нише. Вельможи вовсю использовали эту паузу для обмена впечатлениями и подняли гвалт. Вновь зашелестели веера, хрустели затекшие шеи и пальцы, скребли по пергаменту перья, тихо позвякивали рыцарские доспехи. Демос поднял взгляд на галерею, где сидел Умбердо. Наследник гацонского престола был бледен.

«Еще бы! Такой удар по репутации Дома твоей невесты! Как бы помолвка не расстроилась… Вместе с твоими тайными мечтами объединить Гацону и Хайлигланд».

Через пару минут боковая дверь тихо отворилась. Брат Ласий шепнул на ухо герольду несколько слов, тот согласно кивнул и вытянулся по струнке, крепко сжимая посох затянутыми в перчатки руками. Первым вышел брат Ласий, за ним — златовласая латанийка, сопровождаемая воинами Ордена. Ласий медленно поднялся по ступенькам, подвел свидетельницу к Ладарию и заставил опуститься на колени. Его святейшество благосклонно позволил свидетельнице поцеловать свой серебряный диск. Бледное лицо женщины покрылось испариной, и она аккуратно промокнула лоб несвежим кружевным платком. В глазах латанийки читался неподдельный испуг. Герольд, поймав взгляд Черного грифа, привлек внимание публики громким ударом своего орудия:

— Леди Адаль Алавин, компаньонка посла леди Ириталь! — взвизгнул герольд.

На ватных ногах латанийка подошла к статуе Гилленая и поклялась говорить лишь правду. Писцы зашелестели бумагами, кое-кто точил перья или тянулся за запасными. Адаль медленно приблизилась к кафедре и зачем-то еще раз поклонилась Черному грифу. Демос откинулся назад, проклиная одеревеневшую поясницу, сделал несколько глотков воды и принялся наблюдать за развернувшейся сценой из-под полуприкрытых век.

«Давай, же. Люди любят копаться в чужом грязном белье. Удовлетвори их интерес».

— Леди Адаль, — мягкий тон Рувиния удивил Демоса. — Пожалуйста, поведайте о том, что случилось в тот вечер, во всех подробностях.

Латанийка набрала в легкие побольше воздуха и начала рассказ, избегая смотреть Черному грифу в глаза:

— В тот день герцог вернулся из похода на Рундкар. Мы с леди Ириталь и другими дамами прибыли в Эллисдор немного раньше. Когда моя госпожа получила весть о смерти императора, она тут же приказала нам собираться в дорогу, и уже следующим утром мы покинули вольный город Горф, где находились в тот момент. — Девушка снова достала свой кружевной платок и промокнула лоб. — Лорд Грегор прибыл днем, но, с вашего позволения, я сразу перейду к вечернему визиту герцога, ибо тогда все и случилось.

— Прошу вас, — улыбнулся наставник.

— Хотя леди Ириталь и лорд Грегор знали о кончине императора, пир по случаю возвращения из Рундкара все же состоялся. У моей госпожи не было настроения праздновать, поэтому она, побыв некоторое время в зале, поднялась в свои покои. Леди Ириталь выглядела нездоровой — была бледна, говорила тихо, руки ее дрожали. Я предложила заварить успокаивающих трав, но она потребовала вина с пряностями, — латанийка нахмурилась, вспоминая детали. — Вскоре в дверь постучали. Я пошла открывать и увидела на пороге самого лорда Грегора. Он попросил леди Ириталь поговорить с ним наедине, но я сомневалась, стоило ли мне покидать комнату.

Черный гриф приподнял бровь.

— Почему?

Свидетельница повернулась к Эйсвалю и, глядя ему прямо в глаза, пояснила:

— Латанийские традиции запрещают незамужним женщинам находиться наедине с мужчинами, с которыми не состоят в кровном родстве. Обычно во время таких встреч должны присутствовать родственники, компаньонки или хотя бы слуги. Впрочем, моя госпожа — посол, что дает ей особый статус и определенные привилегии. Поэтому раньше меня не смущали эпизоды, когда она прогуливалась с лордом Грегором в саду или, например, возносила молитву вместе с ним в Святилище. Но в тот вечер он впервые остался с ней наедине.

— Вы напомнили леди Ириталь о порядке?

— Я собиралась, — проговорила девушка. — Она видела на моем лице сомнение, ибо я не скрывала своих мыслей. И все же меня отослали вниз.

Наставник Рувиний тактично ждал, пока писари торопливо скрежетали перьями, а затем дал им несколько мгновений на отдых. Молодые люди хрустели пальцами и разминали запястья.

— Благодарю за разъяснения, леди Адаль, — кивнул Черный гриф. — Продолжайте.

— Уже спустившись, я почувствовала холод и поняла, что забыла в покоях госпожи свою шерстяную шаль. Конечно, я бы не стала прерывать беседу господ, поэтому решила тихо подняться в свою комнату и взять другую. Так я и сделала. И именно тогда я и стала невольной свидетельницей той… — латанийка побледнела еще сильнее. — Той сцены. К счастью, мое присутствие оставалось тайным.

Черный гриф снова впился глазами в свиток.

— В письме мастер Дибрион упоминает слуховые окна. Вы пользовались одним из них?

— Да, они расположены во всех комнатах. Их можно закрывать с господской стороны, но, видимо, в тот вечер леди Ириталь забыла это сделать, поэтому я все видела и слышала.

— Что же там происходило?

— Войдя в свою комнату, я сразу увидела, что окна не были закрыты, и постаралась не шуметь, дабы не мешать беседе госпожи. Но затем я услышала всхлипы — леди Ириталь плакала, а лорд Грегор ее успокаивал. Я заглянула в окошко и увидела, что господа обнимаются. А затем…

Латанийка, смутившись, умолкла. На бледных щеках проступил стыдливый румянец.

— Прошу вас, леди Адаль, — Рувиний нежно тронул свидетельницу за широкий рукав платья. — Умоляю, это очень важно. Ради всего святого, будьте сильной.

— Затем… Затем лорд Грегор начал целовать леди Ириталь.

Многие в зале подались вперед, предвкушая сальные подробности, а у некоторых дам, прикрывшихся веерами, заблестели глаза от возбуждения.

— Было ли что-то еще? — Рувиний приблизился к свидетельнице, не спуская с нее глаз.

— Да… Они долго целовались, а после леди Ириталь принялась снимать с себя одежду.

Шум в зале усилился, и герольду пришлось снова зареветь, призывая к тишине. Демос внимательно следил за реакцией Ладария. Великий наставник наблюдал за латанийкой с выражением безмятежного спокойствия, словно присутствовал на будничной церковной службе. Ни удивления, ни возмущения, ни гнева.

«Чертов дирижер».

— Что же сделал лорд Грегор, когда леди Ириталь начала раздеваться? — задал вопрос Рувиний, глядя мимо свидетельницы прямо на Ладария.

— Сначала он отказывался, говорил о клятвах, долге. Но госпожа настаивала, — Леди Адаль нервно сглотнула. — В конце концов его светлость уступил и тоже принялся раздеваться. Он еще что-то говорил, но слишком тихо и неразборчиво. А потом… — латанийка едва ли не впервые за допрос посмотрела Рувинию прямо в глаза. — Ваше преосвященство, все прекрасно знают, что происходит после того, как мужчина и женщина, оставшись вдвоем, срывают с себя одежду. Я могу лишь сказать, что именно это тогда и произошло, — заключила девушка и спрятала лицо в ладонях, содрогнувшись от рыданий.

Высокие своды Великого Святилища наполнились криками и воплями. Вельможи извергали проклятья, призывали божью кару, дамы возмущенно охали. Иные громко требовали подробностей. Одна юная дева, не справившись с избытком чувств, театрально упала в обморок, и над ней тут же засуетились слуги. Энриге тяжело вздохнул, покачал головой и молча осушил целую чашу вина. Серхат цокнул языком и злорадно улыбнулся.

«Портки Хранителя, ну ты-то чего веселишься? Знаю я одну историю о тебе и твоих племянницах-близняшках. Зал будет кататься по полу, ежели здесь сейчас рассказать о твоих жалких потугах удовлетворить обеих разом».

Демос украдкой смотрел на Эйсваля. Лицо правителя Латандаля уже не хранило и следа былого гнева. Король был подавлен.

Когда первые эмоции были выплеснуты, в меру посмакованы, пережеваны и выплюнуты толпой, а шум затих, теряясь под высокими сводами потолка, наставник Рувиний вернулся к допросу.

— Вы видели, что происходило после этого… акта, леди Адаль?

Латанийка снова притронулась платком ко лбу и, комкая кружево в руках, заговорила:

— Когда все закончилось, господа долго молчали, а потом начали обсуждать свою связь и судьбу их отношений. Ведь все знали о миссии леди Ириталь, а после смерти императора… Но лорд Грегор не хотел расставаться с госпожой.

Писцы снова зашуршали бумагой и перьями, предчувствуя долгую работу.

— Что же они говорили? — не унимался Черный гриф.

— Леди Ириталь сказала, что хочет быть императрицей. Что всю жизнь готовилась к этому и больше ничего не умеет, что это ее долг. Насколько я поняла, она собиралась вернуться в Миссолен. Господа спорили. Я не видела лица лорда Грегора, но по голосу поняла, что он был расстроен, — свидетельница перешла на шепот. — А затем его светлость сказал, что леди Ириталь станет императрицей, только если он сам станет императором.

У подножия исполинской статуи Гилленая воцарилась гробовая тишина.

— Простите, леди Адаль, — выгнул брови Ладарий и подался вперед, подхватив полы длинного одеяния. — Кажется, я плохо расслышал последнюю фразу.

Латанийка сжала в кулаке пришедший в полную негодность платок и повторила чуть громче:

— Грегор Волдхард сказал, что леди Ириталь станет императрицей, только если он сам станет императором.

«Интересно. Почему ты умолчала об этом, когда мы готовили тебя к допросу?»

— Заговор! — выкрикнул кто-то из зала.

— Предательство! — взвизгнули на галереях.

Демос немигающим взглядом уставился на Ладария. Великий наставник все еще сохранял поразительное спокойствие.

«О чем еще ты знаешь из того, что неизвестно мне?»

— Леди Адаль, — обратился к свидетельнице глава церкви. — Вы не могли бы пояснить, что это означает?

Девушка печально улыбнулась:

— Стоит ли мне говорить об этом, ваше святейшество? Ведь все знают, что позже леди Ириталь осталась в Эллисдоре, а лорд Грегор уехал в Миссолен, где заявил о своих правах на трон. Мы с госпожой остались в замке, и нас берегли, как сокровище.

«Еще бы».

— Но все же кто-то покусился на жизнь леди Ириталь, верно? — уточнил Рувиний.

— Именно. Дважды, если быть точной. В первый раз ее пытались отравить, во второй — был убийца. Эннийский наемник, как утверждал лорд Грегор.

— Да, его светлость писал мне и обвинял в покушении лорда Демоса, — кивнул Ладарий, — ссылаясь на связи его матери. Коллегия провела расследование и выяснила, что обвинения безосновательны.

«Об этом я тоже узнаю только сейчас. Благодарю, очень своевременно».

— Но все в замке были убеждены, что убийц подослали Деватоны, — отметила леди Адаль. — Если бы не монах, появившийся, словно благословение, госпожа была бы уже мертва.

Черный гриф резко развернулся на каблуках и впился глазами в свидетельницу.

— Какой монах? Раньше вы о нем не упоминали.

«Кажется, сюрпризы сегодня ждут не меня одного».

— Брат Аристид, ваше преосвященство. Он назвался странствующим братом церкви, много рассказывал о путешествиях по самым дальним землям и знает толк в искусстве врачевания. Сначала он вмешался, когда леди Ириталь едва не убил яд. А позже, когда пришел человек с мечом, брат Аристид был в покоях госпожи и защищал ее. Ему удалось задержать убийцу, и это помогло предотвратить кровопролитие.

Ладарий и Рувиний обменялись пристальными взглядами. Демос отметил, что рассказ латанийки взбудоражил обоих.

— Вы говорите, он много путешествовал…

— Да, — кивнула девушка. — Брат Аристид рассказывал, что некоторое время жил в Эннии, изучал там медицину. Благодаря этому монах смог определить яд и найти правильное лечение.

От Великого наставника повеяло холодом. Личина добродушия вмиг сползла и обнажила истинные эмоции. Демос заинтересованно наблюдал за выражением лица церковника.

— Благодарю вас, леди Адаль, — ледяным тоном сказал Ладарий. — Вы свободны.

«Странно. Мучили девушку и общественность битый час, смакуя каждую деталь скандала, но стоило ей упомянуть какого-то монаха, как вы забеспокоились. Что же это за брат Аристид?»

Латанийка присела в реверансе и, шурша юбками, удалилась под конвоем братьев-протекторов. Ладарий поднялся со своего кресла, имевшего куда больше сходства с троном, и вышел к кафедре.

— Сегодня мы услышали достаточно, — громко обратился он к толпе. — Однако Гилленай завещал нам быть милосердными, и потому мы не будем делать скорых выводов. Быть может, лорд Грегор и леди Ириталь еще в пути и не успели добраться до Миссолена. Возможно, их задержали иные обстоятельства. Мы будем ждать и дадим им шанс высказаться лично. Однако если указанные господа так и не явятся, ровно через семь дней здесь, в Великом Святилище, мы огласим вердикт. Да смилуется Хранитель над всеми нами.

Луброк.

Если бы Артанну спросили о том, смущало ее во всей этой истории, она бы, пожалуй, устала загибать пальцы и перечислять нестыковки.

Вопросов было много. К примеру, почему советники, если они так стремились избавиться от последней представительницы Дома Толл, бездействовали все те годы, что Артанна проторчала в Гивое и была весьма легкой добычей? Почему Заливар нар Данш на протяжении тридцати лет умудрялся сохранять свою шкуру в безопасности, а сейчас изволил трястись от страха и, выпучив глаза, лично прискакал в Эллисдор? И почему он не вышел с ней на связь раньше, если, как утверждал, являлся другом ее отца? Заливар был хорошо осведомлен о жизни Артанны — он вполне очевидно дал это понять. Значит, следил за ней. Но зачем тогда возник именно сейчас?

Почему Грегор, до того момента расшаркивавшийся перед Артанной в попытках доказать свое расположение, так резко переменил к ней отношение, стоило этому вагранийскому ублюдку сесть герцогу на уши? И был ли новый эрцканцлер, этот слишком талантливый для грубой политики Эллисдора малец, до конца с ней откровенен?

Короче говоря, от этого задания за версту несло гнильцой.

Караван оказался вполне настоящим, а купец Сефино Ганцо — действительным членом торговой гильдии Турфало и вполне приятным собеседником, пару раз снизошедшим до приглашения Артанны за свой щедрый стол. Тяга к роскоши, казалось, поглотила этого человека целиком: тонкие вина и шелка, редчайшие пряности и самоцветы на столовых приборах. Баснословно дорогие украшения, изящные манеры — тому и другому мог позавидовать любой вельможа. Но, что удивило Артанну больше всего, Ганцо был любознателен, вследствие чего — образован получше большинства встреченных Артанной дворян. Общение с купцом доставляло ей удовольствие. Наемница не расспрашивала его об обстоятельствах соглашения, достигнутого между ним и Альдором — голова и без того пухла от предстоящего задания, однако столоваться у богача не отказывалась. Кто знает, когда еще ей доведется полакомиться засахаренными фруктами и светской беседой, так напоминавшей вечерние разговоры с Гвиро?

Она скучала по нему. Артанне было не впервой терять друзей, но смерть этого человека представлялась ей пугающе бессмысленной. Да, со временем боль ослабнет — так бывало всегда, но легче от этого знания не становилось. С расхожей поговоркой о том, что время обладает целебными свойствами, вагранийка была в корне не согласна. Лечили новые события, люди, проблемы и поиск их решений. С каждым днем боль становилась все слабее, стирались эмоции, оставляя лишь память об ушедшем друге. И чем больше наваливалось мелких проблем, тем легче становилось мириться с потерей. Исцеляли действия, а время…

Ни хрена оно не лечило.

— Скажи честно, ты взяла меня лишь затем, чтобы пощекотать нервы Молчуну?

Артанна попыталась выкинуть из головы бесполезную ностальгию и в упор уставилась на поравнявшегося с ней Джерта.

— Ты хороший боец, — чуть помедлив, ответила она. — Лишним не будешь.

Медяк закатил глаза и вздохнул.

— Неужели он имел неосторожность не угодить тебе в койке? — наклонившись к самому уху наемницы, спросил он. — И мстительная бабская натура прорвалась наружу?

— Следи за словами.

— Тогда изволь объяснить, — настаивал Джерт. — Почему вагранийцу, знающему язык, традиции и обычаи земель, в которые мы направляемся, ты предпочла компанию эннийского дятла?

— Изволь идти к черту, Медяк, — ответила командир и обреченно посмотрела Джерту в глаза. — Но ты ведь не отстанешь, верно?

— Не-а. Сама виновата. Лишила компании певуна, так что теперь мне некого доставать. К тому же, — энниец снова наклонился к ней и прошептал, — мне кажется, что тебе нужно выговориться.

— И с чего ты решил, что я должна изливать душу именно тебе?

Медяк улыбнулся.

— Потому что из всего отряда, — он лениво обвел рукой бойцов, несших вахту по периметру каравана, — я единственный, кто не будет тебя осуждать, что бы ты ни сделала. Не имею морального права, да и желания, если быть до конца откровенным. К тому же, пусть я и тот еще козел, но, как ты наверняка успела заметить, отнюдь не трепло.

С последним Артанна не могла не согласиться. Джерт любил потравить байки, мгновенно пронюхивал о каждой попойке, легко очаровывал самых разных баб и словно задницей чуял обстоятельства, сулившие ему хоть какую-нибудь выгоду. Одним словом, был занозой в заднице любого командира. Однако Медяк умудрился за поразительно короткий срок втереться в костяк «Сотни» столь крепко, словно годами работал под началом Артанны. Но, что было важнее, энниец ни разу не дал повода для подозрений в излишнем красноречии. Наедине он мог перейти границы и почти всегда игнорировал субординацию, но дальше личного общения с Артанной это обычно не заходило.

И потому она все ему рассказала.

В дне пути до Луброка, когда их купец умудрился снять едва ли не половину постоялого двора, прибившегося к обочине Гацонского тракта, Артанна спустилась в зал, заказала Медяку кувшин медовухи, а себе — воду и выложила всю историю о Веззаме, начиная с обстоятельств их знакомства в Рундкаре и заканчивая визитом Заливара в Эллисдор.

За один кувшин Медяк не управился. К середине второго Артанна все же закончила и бросила полный тоски взгляд на пойло — пока что умудрялась держаться без спиртного, хотя и была готова многое отдать за глоток хайлигландской крепкой. Но все же собрала остатки воли в кулак и, громко сглотнув, просто закурила.

Сотница и сама не понимала, что ее дернуло вывернуть душу наизнанку перед Медяком. Джерт, следовало отдать ему должное, оказался хорошим слушателем — просто сидел и внимал, изредка уточняя детали, вызвавшие у него особый интерес. В остальном же он просто давал ей выговориться — как и обещал ранее.

И лишь закончив рассказ, Артанна осознала, насколько ей полегчало. Никаких камней с души не посыпалось, но дышалось свободнее. О сделанном она не жалела — наоборот, была рада, что в кои то веки заставила себя с кем-то об этом поговорить. Шрайн, даром что был старинным другом, спокойно слушать бы не стал — слишком давно знал и саму Артанну, и Веззама, вследствие чего был предвзят и молчать не мог. Наемница была рада, что буквально заставила себя излить все это дерьмо хоть на кого-нибудь, словно опасалась, что больше такая возможность могла ей не представиться.

— Ну что, все еще не надумал меня осуждать? — выбив погасшую трубку на пол, спросила она.

— За что? — Медяк сделал глоток и со стуком поставил стакан на слегка покосившуюся деревянную столешницу. — Но, если тебе важно мое мнение…

— Оставь его при себе.

Энниец пожал плечами.

— Понял. Заткнулся.

Наемница хотела было подняться из-за стола, но Джерт крепко схватил ее руку и заставил задержаться.

— Почему ты мне рассказала?

Она возмущенно уставилась на эннийца и узнала тот взгляд — внимательный, испытующий, не имевший ничего общего с ехидным прищуром заморского дурачка, которого зачем-то порой строил из себя Медяк. Так же он смотрел на того убийцу из «Рех Герифас». Такой же взгляд был, когда Грегор бросил его в темницу, и Артанна устроила допрос — та еще романтика посреди тухлой ссанины и кромешного мрака. Столько же настороженности было в глазах Джерта, когда Пираф привез новости из Гивоя. Был же нормальным человеком, когда хотел.

— Потому что завтра мы перейдем границу и окажемся во враждебном государстве, — выдержав его взгляд, устало сказала вагранийка и потерла глаза свободной рукой. — Мы будем предоставлены сами себе — без помощи, поддержки и даже необходимой информации о трясине, в которую полезем. Я нихрена о тебе не знаю, но хочу доверять. И если моя откровенность поможет заручиться твоей лояльностью, что ж, я готова поделиться парочкой секретов.

Энниец усмехнулся.

— Я бы прикрыл твою задницу и без этой исповеди. Ты же, в конце концов, мне платишь.

— Практика показывает, что многие наемники, почуяв запах жареного, несутся сломя голову спасать собственные шкуры, — ответила Артанна. — И лишь верные люди остаются до конца. Я не могу требовать от тебя верности, Медяк. Прошу лишь не вгонять в мою спину нож.

Энниец молча кивнул и разжал пальцы. Почему-то ей захотелось поверить ему на слово. Артанна попрощалась и поднялась наверх — решила попытать счастья и попробовать выспаться перед выходом к границе. Джерт налил себе последний стакан слабой медовухи, и молча уставился на свои руки.

С каждым днем его задача становилась все более трудновыполнимой.

* * *

Одной из особенностей достопочтенного Сефино Ганцо являлось его неуемное чревоугодие. Купец из Турфало слепо шел на поводу у собственных гастрономических страстей, что заметно задерживало продвижение к Луброку. Минуло всего несколько часов с того момента, как караван покинул постоялый двор, а толстозадый гацонец уже велел совершить остановку, дабы набить живот.

Один из слуг Сефино, назвавшийся то ли Энцо, то ли Энсо, отвлек Артанну от созерцания хмурых пейзажей и с чинным поклоном предложил ей вновь составить компанию торговцу за трапезой.

— Неужели он думает, что мое присутствие способствует пищеварению? — спешившись, проворчала наемница.

— Понятия не имею, — Энцо оценивающе взглянул на вагранийку и пожал плечами. — Но лично у меня вы и ваши головорезы, наоборот, отбиваете аппетит.

Услышав дерзкий ответ из уст слуги, вагранийка усмехнулась.

— В таком случае радуйтесь, что вам недолго осталось нас терпеть.

По пути к шатру Ганцо Артанна перекинулась парой слов с Дачсом и его десяткой. Парни выглядели бодро — им явно перепадали харчи с купеческого стола. Торговец не скупился на содержание всей своей многочисленной свиты: помимо двадцати бойцов из «Сотни» караван сопровождало еще около трех десятков наемников с юга Гацоны. Порой, услышав имя вагранийки, эти люди кидали на нее косые взгляды — сопоставляли факты и гадали, уж не та ли самая Артанна из Гивоя была перед ними. Пару раз с ней пытались заговорить — она пресекала попытки одним лишь взглядом и демонстративно клала руку на эфес меча. Остальные бойцы «Сотни» также старались держаться особняком, и даже Джерт на этот раз предпочел новым знакомствам общество Херлифа и Йона.

Увидев Артанну, откинувшую полог шатра, Сефино Ганцо поднялся из-за стола и в приветственном жесте раскинул руки в стороны. В этот день его широкая физиономия по неведомой наемнице причине буквально лучилась радушием.

— А вот и наш главный гость! Энцо, предложи даме вина.

— Благодарю, синьор, — покачала головой Артанна. — Лучше простой воды.

— Вы не представляете, что теряете, — перешел на шепот купец. — Мне дорогого стоило уговорить одного бельтерианского негоцианта достать этот напиток из амеллонских подвалов Деватонов. Не вино — истинное чудо!

Сотница выдавила из себя улыбку.

— Охотно верю. Однако свою бочку я уже выпила.

Ганцо, казалось, смирился и жестом пригласил вагранийку за ломившийся от изысканных яств стол.

— Энцо, подай нашей гостье воды. Располагайтесь, Артанна.

Наемница опустилась на скамью и бегло осмотрела роскошное убранство шатра, ища правдоподобный повод удалиться. Гацонец мог позволить себе беспечно набивать брюхо прямо перед границей, она — нет. С самого утра Артанну разве что не трясло от беспокойства.

— Желаете печеных рябчиков? Холодного пирога с кореньями?

— Благодарю, я не голодна.

Сефино мастерски сыграл удивление.

— Как? Вам не нравится мой повар?

— У вас повар от бога. Но мне становится неловко злоупотреблять вашим гостеприимством, — ответила наемница. — В конце концов, я всего лишь ваша временная спутница, навязанная волей его светлости.

Торговец отмахнулся.

— И оттого я еще больше дорожу вашим обществом. Лучшая приправа к любой трапезе — хорошая история. А у вас, насколько я могу судить, их должен быть целый сундук. Окажите честь — ответьте на несколько вопросов любопытного старика, прежде чем мы расстанемся.

Стариком, однако, Ганцо не был. Лишний вес и раскрасневшееся одутловатое лицо, безусловно, прибавляли ему лет, но больше сорока Артанна бы ему не дала. Таким образом, этот предприимчивый гацонец был даже младше нее, что придавало ситуации особую пикантность. И все же купцу хватило такта не спрашивать ее о возрасте.

— Хорошо, — достав трубку, сказала наемница и настроилась на долгую бессодержательную беседу.

Купец омыл руки и принялся за рябчиков, чей дивный медовый аромат щекотал ноздри. Вагранийка осмотрела инкрустированный камнями серебряный кубок, из которого пила свою воду, тихо хмыкнула и отвела взгляд от увлекшегося пищей гацонца.

— Расскажите мне о Руфале, — быстро покончив с первой птицей, обратился Ганцо. — Какие легенды слагает о нем ваш народ?

Рука женщины застыла, не успев поднести чашу к губам.

— Этой историей пугают всех детей от Рундкара до Эннии, — удивилась она. — Неужели вы о ней не слышали?

— Более того, я знаком с разными версиями, — купец сделал глоток вина и блаженно улыбнулся. — Но никогда не имел удовольствия услышать ее из уст настоящего вагранийца. А ведь Руфал был одним из вас. Кому же, как не вам, знать правду?

Артанну удивил его вопрос. Она полагала, что гацонец примется выспрашивать о шрамах, войне с рундами, о лорде Рольфе, наконец. Но вагранийка никак не ожидала, что Сефино Ганцо окажется любителем древней истории.

— Это было слишком давно, синьор. Откуда мне знать, как обстояли дела на самом деле?

Купец отправил в рот тонкий ломоть вонючего сыра, отчего-то считавшегося деликатесом в Бельтере. Артанна отметила определенную тягу Ганцо ко всему бельтерианскому — то ли дань моде и партнерству с восточными негоциантами, то ли в гастрономическом плане Ганцо просто был извращенцем. Ничем иным его привязанность к смердевшему тухлятиной сыру наемница объяснить не могла. Тем временем, этой вонью пропитался не только весь шатер, но даже одежда Сотницы.

— Разумеется, я это понимаю, — помедлив, сказал купец. — Однако дело в другом. Видите ли, я интересуюсь вагранийской культурой — изучаю мировоззрение, ценности, обычаи… Но, поскольку ваш народ крайне замкнут, мне приходится понимать его через отношение людей к уже известным событиям. Таким образом, фольклор стал для меня едва ли не единственным источником знаний.

— Вот оно что. Но почему именно вагранийцы, синьор Ганцо?

Купец пожал плечами:

— Людям свойственно тянуться к неизвестному.

Наемница усмехнулась и подняла глаза на гацонца, ожидая новых вопросов.

— Руфал, определенно, был неоднозначной личностью, — рассуждал Ганцо. — И, безусловно, самым известным вагранийцем в истории материка. И потому мне интересно, какая память о нем живет среди его потомков.

— Не самая лучшая, как вы можете судить, — ответила Артанна. — Он умудрился стать первым и последним королем. Был возведен на трон и свергнут своим же народом — весьма красноречивая характеристика, не находите?

Ганцо хитро прищурил глаза:

— Но все же он стал королем. Единственным — и это за всю многовековую историю государства!

— В Ваг Ране… Не любят идею единовластия, — осторожно ответила наемница. — Особенно после правления Руфала.

— Но, подумайте, какой же замечательной личностью он должен был быть, раз умудрился достичь таких высот.

Артанна заметила, что Сефино увлекся беседой не на штуку — настолько, что позабыл о недоеденной птице.

— Неоднозначной — уж точно, — ответила она. — Однако в Ваг Ране его имя проклято. Несмотря на все благие деяния и свободу от рундов, которую он дал людям, Руфала считают узурпатором, выжившим из ума под конец правления. К тому же, если судить по дошедшим до потомков записям, продавшего душу Арзимат в обмен на могущество.

— А что вы сами о нем думаете?

Наемница пожала плечами.

— С некоторых пор я предпочитаю думать только о живых, синьор Ганцо. От мертвых королей мне проку мало.

— И все же?

— У меня предвзятое отношение к этому вопросу. Едва ли я люблю рундов сильнее покойного Руфала, — Артанна многозначительно кивнула на исполосованную шрамами руку.

— То есть вы поддерживаете резню, которую он устроил?

— Как бы вы поступили на его месте, уважаемый синьор? Представьте: вы столетиями мирно живете на своей земле, но внезапно на ваш народ нападают другие люди — чужие, агрессивные, убивающие ваших детей и братьев. У вас отнимают все и превращают в рабов. Так проходят десятилетия. Но вдруг находится один отчаянный человек, которому каким-то чудом удается сплотить вокруг себя людей и вдохновить их на сопротивление. Как по-вашему, синьор Ганцо, можно ли осуждать его за то, что он отвоевал свободу для своего народа?

— Но, насколько я знаю, проклят Руфал был совсем не за это.

— Да, согласно легендам, он повелел построить в Рантай-Толле храм в честь Проклятой, якобы, и подарившей ему силу. Как по мне, пусть бы понатыкал этих храмов по три штуки в каждом городе, если бы это и дальше помогало сохранять порядок, — Артанна с улыбкой встретила удивленный взгляд купца. — Как бы то ни было, Руфала помнят именно за инакомыслие и зверства, которые ему приписывают в большом количестве. Причина тому, полагаю, кроется в том, что нынче в Ваг Ране почитают Хранителя, а это предполагает воинственное отношение к любому упоминанию о его проклятой дочери. Меня же эти религиозные дрязги не волнуют.

Переварив услышанное богохульство, Ганцо подавил отрыжку и жадно присосался к кубку.

— Крайне интересная позиция. Признаться, мне впервые довелось столкнуться со столь необычным взглядом на эту легенду. — Купец жестом велел налить еще вина, и тощий Энцо тотчас очутился подле него с кувшином. — Скажите, Артанна, вы верите, что Руфал в действительности получил силу от самой Арзимат?

— Я не верю в богов, синьор. Ни в хороших, ни в плохих, ни в проклятых. Думаю, что та великая сила, которая ему якобы досталась, не имела ничего общего с божественной сущностью.

— И кем же он тогда, по-вашему, был?

Вагранийка задумалась.

— Полагаю, очень могущественным колдуном, — наконец заключила она.

Гацонец вскинул кустистую бровь.

— Вот как?

— Это наиболее разумное объяснение. Я не церковная крыса, не ведунья и не маг, и потому мое мнение ничего не стоит. Но все же мне кажется, что его сила просто долгое время спала и пробудилась лишь после того, как он испытал серьезное потрясение. В легендах говорится, что на глазах Руфала рунды вырезали всех его детей, и лишь после этого Арзимат, якобы, предложила ему, раненому и сломленному, сделку. Могущество в обмен на почитание, — углубилась в размышления наемница. — Должно быть, эмоции, которые он испытал в тот момент, и стали толчком к выходу его силы. Кроме того, ничем иным я не могу оправдать столь значительную мощь, сосредоточенную в руках одного человека, — ведь, согласно легенде, он сдвинул горы, отрезавшие Ваг Ран от Рундкара, всего за одну ночь. Впрочем, история знает о деяниях великих колдунов еще со времен Древней империи — на эту тему написано множество трактатов, и последствия их свершений дошли даже до нас. Правда, лежат они в руинах. В такое объяснение я готова поверить, поскольку колдуны, хоть и редко, но все же рождаются среди людей. Но боги… Высшие сущности, обитающие одновременно повсеместно и нигде, обладающие силой, способной в одночасье решить судьбу целого материка… Нет, синьор Ганцо, это уже чересчур.

Купец взмахнул рукой, приказывая убрать птицу и принести сладости. Артанна подумала, что могла несколько отбить у его аппетит своим неуместным скепсисом. А ведь ничто не предвещало.

— Я начинаю понимать, почему вы выбрали эту профессию, — проследив за ловкими движениями слуг, сказал гацонец. — Вас явно привело к этому излишнее свободомыслие. Ведь не жажда наживы, в самом-то деле?

— Увы, на корабли женщин не берут, — усмехнулась вагранийка. — В пираты податься не вышло. Пришлось искать занятие на суше.

— Ваше стремление давать логичное объяснение непостижимым вещам вызывает уважение, — продолжил купец. — Мне, не буду лукавить, было приятно встретить столь критично настроенный ум. И потому я хочу дать вам совет, Артанна.

Наемница выпрямилась, пытаясь размять затекшую спину.

— Я слушаю, — хрипло сказала она и, прочистив горло, отхлебнула воды.

— Вы — не человек империи и не найдете себе места в землях, где сильна церковь; слишком широкие взгляды, чрезмерное упрямство, пытливый ум… К тому же, женщина, ведущая жизнь мужчины, что само по себе необычно для этих мест, — Сефино Ганцо окинул Сотницу задумчивым взглядом и тяжело вздохнул. — Все мы ходим вокруг плахи, но вы, Артанна, буквально на ней пляшете. И потому рискуете оказаться либо на костре за ересь, либо на виселице — за дерзость, которой правители не терпят.

— Насколько мне известно, ни один владыка не согласится терпеть дерзости от своих слуг. — Наемница улыбнулась, но глаза ее оставались холодными. — Впрочем, у меня еще есть вполне реальная перспектива принять смерть через отсечение головы за предательство. Хотя, вы правы, виселица гораздо вероятнее.

Взгляд купца помрачнел, и вагранийка поняла, что гацонец не шутил.

— Поверьте, за свою карьеру я насмотрелся на разные вещи. Судя по тому, что мне удалось вытянуть из этого хитреца-эрцканцлера, вы играете с огнем. И если вам удастся вернуться из Ваг Рана живой, умоляю, подумайте о том, чтобы покинуть Хайлигланд. В мире есть места, где вы еще сможете прожить хорошую жизнь — Энния, Таргос, южные острова… А у меня — есть связи, которые могут быть вам полезны.

— Благодарю за совет, синьор, — Артанна резко поднялась на ноги, давая понять, что разговор окончен. — Но караван должен двинуться дальше, если мы хотим войти в Луброк еще сегодня. Давайте отложим нашу беседу до более подходящего момента.

— Обещайте, что подумаете над моими словами, — купец не отводил глаз от вагранийки, вызвав у нее недоумение внезапным беспокойством за ее шкуру. Ну ему-то какое дело?

— Непременно, — кивнула женщина.

— И еще, — голос Ганцо застал наемницу уже на выходе из шатра. — Если мы все же заночуем перед границей, вы согласитесь составить мне компанию за ужином, чтобы детальнее обсудить легенду о Руфале? Возможно, отойдя от дел, я напишу книгу о влиянии легенд о Проклятом короле на культуры народов материка. Ваше мнение может оживить этот, несомненно, скучный труд.

Наемница изогнула губы в кривой улыбке:

— Договорились, синьор.

Гацонец, кажется, говорил серьезно. Артанна вздохнула и заставила себя смириться — с нее не убудет, а поблагодарить купца за гостеприимство все же следовало. Кроме того, несмотря на ряд причуд, собеседником Сефино Ганцо оказался крайне интересным, а вести разговор о Руфале было всяко приятнее, чем отбиваться от вопросов о размере членов рундов и будуарных извращениях Рольфа Волдхарда.

Сколько лет прошло, но и по сей день иные живые доставляли ей гораздо меньше проблем, чем личность покойного герцога. И потому переливание из пустого в порожнее в процессе дискуссии о личности мертвого вагранийского короля под хрустящие крылья каких-нибудь цыплят казалось Артанне вполне приемлемым способом скоротать вечер.

Особенно с учетом того, что род Артанны вел начало от одного из одиннадцати героев, как раз и убивших этого Руфала.

Однако вслух вагранийка говорить ничего не стала. Вместо этого она вежливо поблагодарила Ганцо за приглашение и поспешила убраться из его шатра.

Миссолен.

«Что же это сулит для всех нас?»

Демос задумчиво брел по аллее, прячась от солнца в слабой тени апельсиновых деревьев. На ветках уже зеленели увесистые плоды, подрумяненные с бочков щедрым солнцем. Изумительный свежий аромат бодрил и отчасти успокаивал головную боль. На соседней аллее совершала ежедневный моцион леди Виттория. Гацонка приветливо улыбнулась Демосу и поспешила отойти подальше, дабы не мешать раздумьям канцлера.

«Какая проницательная у меня невеста. Все могло быть куда хуже. В конце концов, мне не нужно от Виттории ничего, кроме ряда договоренностей с ее отцом. Жаль, что столь прекрасное создание будет обречено на жизнь с ужасным Горелым лордом, но, справедливости ради, я еще не забыл, каково быть порядочным супругом. К тому же я постараюсь сохранить ей жизнь. Вполне равноценный обмен, как мне кажется. И, ко всему прочему, мне просто нравится время от времени любоваться чем-нибудь прекрасным. Красивая жена меня вполне устроит, особенно, если она будет почаще молчать».

Демос глубоко вдохнул наполненный ароматами цитрусов воздух и полез в карман за паштарой. После всего, что произошло за этот длинный день, необходимость в порошке ощущалась особенно остро. Следовало непременно заставить себя еще раз прокрутить в голове события суда и проанализировать услышанное.

«Демос, открой глаза. Ты пристрастился к этой дряни слишком сильно. Пора заканчивать. Но не сегодня».

Сунув в каждую ноздрю по щепотке серого порошка, канцлер на несколько мгновений прикрыл глаза и застыл, пытаясь справиться с желанием чихнуть. Наконец, когда паштара перестала щекотать нос, Демос неторопливо двинулся дальше — к своей любимой скамье на окраине парка.

«Единственное место в этом проклятом саду, где на меня порой нисходит умиротворение. Ха! У меня привычки старика».

Доковыляв до скамьи, он с облегчением устроился на грубых деревянных досках и принялся чертить на вытоптанной земле знаки при помощи своей трости. Раньше для этого ритуала приходилось обламывать ветки под неодобрительные взгляды садовников. Теперь он пользовался подарком своей телохранительницы по имени Лахель.

«Умеет же она дарить хорошие вещи».

Демос попытался изобразить круг. Вышел кривой овал. Ему он пририсовал церковную шапочку.

«Великий наставник Ладарий. Ты — ключевая фигура во всем этом процессе. Лицемерная непогрешимость и практически безграничная власть — опасное сочетание, которое привело нас к тому, что решением суда Грегор Волдхард признан изменником, обвинен в нарушении клятвы и отлучен от церкви».

Рядом с кругом появился неправильный крестик, призванный изображать меч.

«Грегор. Кто ты? Праведник? Фанатик? Придурок? Или настоящий заговорщик, каким выставил тебя Ладарий? Почему ты проигнорировал требования? Почему не явился на суд? Почему своими действиями ты настраиваешь против себя весь Криасморский договор? Чего хочешь добиться?»

Возле меча Демос начертил корявый цветок.

«Ириталь. Женщина, пожелавшая усидеть на двух стульях одновременно? Хладнокровная интриганка, решившая вывести на доску свою пешку? Или просто влюбленная дура, не подумавшая о последствиях своей измены? Как бы то ни было, Эйсвалю дорого обошлась ее ошибка, и теперь леди Ириталь ждет позорная смерть, попадись она в руки разгневанного дядюшки. Так или иначе, императрицей ей уже не быть. Если только ее возлюбленный Волдхард не станет императором».

От круга к мечу и цветку протянулась длинная линия.

«Тетушка Вивиана. Удивлен, что она все же оторвалась от молитв и выбралась из своего драгоценного Агарана. У нее нет влияния на сына — общеизвестный факт. Ее миссия — лишь передать копию протокола суда на паре десятков свитков да вручить Грегору вердикт, подписанный рукой его святейшества и всеми членами Малого совета. Впрочем, я рад, что она с готовностью вызвалась выполнить это поручение — собственную мать Грегор Волдхард уж точно не убьет».

Чуть поодаль Демос нарисовал невнятную закорючку с хмурыми глазками.

«Раз уж пошел разговор о матерях… Без моей почтенной матушки процесс бы и вовсе не состоялся. Я понимаю, зачем она в это влезла — хочет продавить мою кандидатуру на трон. Но как бы это не вышло всем нам боком…»

Трость канцлера вернулась к неровному кругу.

«На протяжении всего процесса меня не покидало ощущение, что Ладарий буквально дирижировал каждой фразой. Безусловно, в Эклузуме над свидетелями поработали жестче, чем мы с матерью. Однако клевету церковники не навязывали — в фактах расхождения нет. Значит, Ладарий хотел, чтобы Волдхарда убрали из игры. Но почему в таком случае он медлит? Я не стремлюсь надеть императорский венец, однако практика показывает, что, когда из двух кандидатов остается только один, дело принимает весьма быстрый и очевидный оборот. Так чего же ждет Ладарий? Неужели он намеренно затягивает процесс, дабы сосредоточить власть в своих руках? После Вселенского суда люди такому повороту уже не удивятся. Возможно, таким образом Великий наставник мягко готовит империю к эре правления Эклузума?»

И, наконец, Демос начертил последний рисунок, принявший форму вопросительного знака.

«Кем быть мне?»

Луброк.

Луброк застрял в промежуточном состоянии между разросшейся деревней и небольшим городком — последний оплот хайлигландского могущества находился слишком близко к крупным населенным пунктам Ваг Рана, чтобы взять на себя функцию полноценного перевалочного пункта, но имел слишком большое стратегическое значение, чтобы остаться скромным захолустьем. Обитали здесь преимущественно хайлигландцы, хотя и вагранийская речь была слышна довольно часто — проводники, без которых появление на территории недружелюбного государства представлялось невозможным, искали клиентов на площадях, в крупных тавернах и возле заставы. Изредка встречались гацонцы и имперцы, следовавшие через Ваг Ран на ярмарки.

Луброк, эта деревня-переросток или «недогород», как его в шутку называли сами местные жители, восточной окраиной наползала на серые лесистые горы, а западной — развалилась в сырой долине. Возле прохода к вырезанному в горах тоннелю, считавшемуся территорией другого государства, стоял пост хайлигландской охраны, а чуть поодаль — вагранийские укрепления. Хайлигландцы, не имея особых забот, следили за соседями, писали рапорты и скучали, поигрывая в ульпу на медяки да развлекаясь с размалеванными шлюхами, коих, как и на любом тракте, было в избытке. Служивые же из Ваг Рана, напротив, ежедневно с головой закапывались в путевые листы, разрешения на проход и книги учета.

Строгость пропуска через границу казалась феноменальной. Каждый караван подлежал описи, каждый купец был обязан заплатить одну пошлину за разрешение на проход и еще одну — за право вести торговлю на территории Ваг Рана. Всякий человек в свите, будь то партнер или слуга, вельможа или колченогий босяк, был учтен, записан и досмотрен. Разумеется, до этих местами унизительных процедур караваны допускались исключительно при наличии проводника-вагранийца.

Все это заставляло Артанну нервничать.

Разумеется, ее бы не узнали — внешность женщины была вполне заурядной для представительницы ее народа, разве что вымахала она повыше многих. Шрамы наемница тщательно скрыла под одеждой, браслет — затолкала под перчатку, а волосы заплела в тугую косу и откинула назад, перевязав голову шарфом на эннийский манер. Впрочем, все внимание окружающих приковывала расфуфыренная повозка синьора Ганцо, и на наемников, как и рассчитывала Артанна, зеваки не заглядывались.

Стояла тяжелая духота, словно небо обещало в ближайшее время разразиться грозой. Сильный ветер трепал кроны приткнувшихся к обочине деревьев и знамена над хайлигландской заставой. Караван Ганцо медленно подполз к границе и занял место в конце очереди из желающих испачкать подошвы прахом вагранийского бытия.

Артанна сделала несколько шагов в сторону, оценила растянувшуюся колонну и разочарованно вздохнула:

— Проторчим здесь до обеда.

Шрайн почесал огромной пятерней немытую шею и мрачно уставился на лениво передвигавших задницы пограничников.

— Может кому на лапу дать? — проворчал он. — Ждать уже мочи нет. Как говно в проруби, ей богу. Ни конкретики тебе, ни действий. Может твой купец хоть как-то оправдать свой высокий статус и пропихнуть нас поближе?

Наемница покачала головой.

— Было бы неплохо для начала узнать, где носит проводника, которого обещал предоставить Заливар.

Привязав коня, она обогнула ряд повозок, чтобы добраться до Ганцо и внимательнее осмотреться. Они стояли аккурат напротив главной площади, где некоторые торговцы, не желая тратить время попусту, разворачивали лотки и предлагали прохожим взглянуть на товары. Народу столпилось прилично — сезон ярмарок неизменно привлекал людей, сновавших по имперским землям и норовивших продать всякий хлам подороже да купить нужное барахло подешевле. Артанна обошла площадь, игнорируя крики зазывал. Она надеялась быстро смешаться с толпой, но вдруг почуяла пристальный взгляд, упершийся промеж лопаток, и осторожно обернулась.

Чутье ее не обмануло. В нескольких шагах от наемницы, скрестив руки на груди, стоял рослый седой ваграниец и, не мигая, сверлил ее взглядом. Светло-голубые, как зимнее небо, глаза почти терялись на фоне красноватых белков. Смотрел он оценивающе, скривив отмеченный уродливым шрамом рот, что шарма его роже нисколько не прибавляло. Одет ваграниец был по-походному, а на поясе болтались ножны от короткого клинка, наполовину скрытые добротным дорожным плащом. Артанна могла поклясться, что за все время, пока этот человек на нее пялился, он ни разу не моргнул.

— Чего уставился? — наконец, проворчала она и положила руку на пояс поближе к оружию. Мало ли что.

Ваграниец подошел ближе.

— Меня прислал Заливар, — не отрывая от нее своих жутковатых глаз, ответил он. — Я должен сопровождать ваш караван.

— Своевременно ты объявился.

— Я жду уже три дня.

— Значит, потерпишь еще денек. Очередь видел?

Проводник даже не взглянул в сторону заставы.

— Я это улажу, — сказал он. — Проводи меня к купцу.

— Как тебя звать-то?

— Гуташ.

Артанна пожала плечами.

— Гуташ так Гуташ. Пойдем.

Она познакомила проводника с Ганцо, пришедшим в восторг от общества еще одного живого вагранийца, стойко выслушала поток экзальтированных благодарностей и затем приняла молчаливое участие в разговоре. Выяснилось, что Гуташ не сидел все это время без дела и успел подсуетиться на обеих заставах. Хайлигландцы согласились пропустить караван без очереди за скромный кошель серебра, вагранийцы же получили таинственную услугу иного рода, о характере которой проводник не распространялся, а сама Артанна догадываться не желала. Имело значение лишь то, что пограничники согласились ослепнуть на время, достаточное для каравана, чтобы зайти в тоннель. За все платил Заливар нар Данш.

И, судя по всему, платил очень щедро.

Заполненные бумаги были у Гуташа на руках, и Ганцо оставалось лишь вписать своих людей. Энцо занимался канцелярской работой, скукожившись над ходившим ходуном общим столом возле рынка, Сефино собственной персоной гонял помощников и решал какие-то вопросы с командиром гацонских наемников. Артанна же кивком пригласила проводника на разговор. Вагранийцы отошли в сторону и спрятались от ненужных глаз под сенью высокого дерева.

— Что велел говорить Заливар, если меня остановят? — спросила наемница.

— Не остановят.

— И какого рожна ты в этом так уверен?

Гуташ снова, не моргая, уставился на Артанну.

— Все решено и предусмотрено, — медленно сказал он по-вагранийски. — На выходе из тоннеля нас будут ждать люди Заливара. Они позаботятся, чтобы ни у кого не возникло неудобных вопросов.

Сотницу это не убедило.

— Каким же образом?

— Караван дойдет до Рантай-Толла под знаменами Дома Данш. У Сефино Ганцо будет не просто разрешение на торговлю, а приглашение на столичную ярмарку. Никто не посмеет привязаться. Прикажи своим людям помалкивать да сама не дури — и все пройдет тихо. До Рантай-Толла дойдете вместе с караваном, затем разделитесь. Куда пойдете — скажу позже.

Артанна пожала плечами.

— Говоришь складно, — сквозь зубы произнесла она. — Остается надеяться, что этот план будет так же хорош в жизни, как и на словах.

— Я очень хороший проводник, женщина, — раздраженно ответил он и, развернувшись, направился прямиком к Ганцо, в тот момент давшего смачный подзатыльник своему слуге. Энцо покачнулся на скамье, едва не опрокинул чернильницу, но умудрился не поставить ни одной кляксы на документе — опыт брал свое.

Глядя на купеческие свитки, Артанна вспомнила Вала и поняла, что скучала по этому ходячему недоразумению. По Тарлине, по Рианосу и по дому, которого лишилась исключительно из собственной неосмотрительности. Ей казалось, что, планируя ту интригу с разделом сфер влияния в Гивое, она предусмотрела все. Так и было до тех пор, пока не пропал лекарь. Ровно с того момента все пошло не так. Артанна едва не сошла с ума, пытаясь понять, кто или что послужило тому причиной. Возможно, кроме людей Танора и братцев Чирони, вмешался кто-то еще, о чьем участии Сотница не знала. Как бы то ни было, она пообещала себе, что обязательно разгребет то гивойское дерьмо и отомстит. Но сейчас перед ней был Ваг Ран.

Артанна нар Толл считала себя дамой не из пугливых. Но отчего-то вид разверзшейся черной пасти тоннеля, вспоровшего горы в самом узком месте Вагранийского хребта, вселял в нее суеверный ужас.

* * *

Едва все формальности были улажены, караван двинулся к тоннелю, освещенному дрожащим светом масляных фонарей и факелов. Позади раздавались возмущенные возгласы менее везучих путников и торговцев, но Ганцо лишь презрительно произнес что-то по-гацонски и отдал наемникам приказ пошевеливаться.

Бойцы Артанны, как и было приказано, прикусили языки и вели себя скромно. Расшумевшиеся было гацонцы тоже заткнулись, оказавшись под впечатлением от окружавшей их со всех сторон мощи древних гор, согласно преданиям, заставших времена, когда боги еще топтали своими благословенными пятками эту бренную землю.

В замкнутом пространстве Артанна чувствовала себя неуютно. Узкая каменная кишка, провонявшая сыростью и вечностью, скорее угнетала, нежели вызывала у нее благоговение. Гуташ молча шел впереди. Джерт о чем-то вполголоса говорил со Шрайном — наемница не могла расслышать. Даже сам купец, казалось, приуныл.

Наконец, когда в самом конце тоннеля забрезжил яркий свет, караван воспрял духом. Люди ускорились, предвкушая освобождение и простор. Становилось жарко — климат в Ваг Ране резко отличался от хайлигландского мягкостью и высокой влажностью. Впрочем, древние легенды свидетельствовали о том, что в местах, где ныне круглый год плодоносили капризные фруктовые деревья, некогда лежали снега. Поговаривали, что здесь потеплело после правления Руфала — дескать, он не только сдвинул горы и отгородил Ваг Ран от рундов, но и над погодой поработал. Что именно тогда случилось, Артанна, естественно, не знала — свидетельства очевидцев тех времен либо истлели и превратились в пыль, либо были заперты за огромной печатью в храме Рантай-Толла, куда имели доступ лишь советники.

Выйдя наружу, наемница сильно пожалела о том, что замоталась в тряпье с головы до ног — стояла поистине адская жара. Гуташ, не говоря ни слова, исчез в кустах. Должно быть, справлял нужду. Артанна смотрела на хвост каравана, наконец-то выползший из тоннеля, и, убедившись, что все благополучно преодолели переход, вытерла рукавом проступивший на лбу пот и прильнула к меху с водой.

— Вот чего мне не хватало в драном Хайлигланде! — Джерт с наслаждением потянулся и подставил лицо бледному солнцу, проглядывавшему сквозь плотное марево. — Каждый, мать его, день, я промерзал до костей. Каждую гребаную ночь искал способы согреться. Чтоб меня, как же я скучал по теплу!

Сотница бросила на него косой взгляд — сама она давно отвыкла от особенностей вагранийского климата и сейчас не могла в полной мере разделить восторг эннийца.

Однако и ему очень скоро стало не до того. Едва караван перевел дух, из-за скалы показался их проводник. Гуташ привел с собой отряд из трех десятков вагранийцев, на темно-синих знаменах которых красовался герб Дома Данш — хитроумный орнамент, свернувшийся кольцом.

— Ну что, началось? — ухнул Шрайн.

Артанна вздохнула, уставившись на людей Заливара.

— Добро пожаловать в Ваг Ран, ребята. В самый загадочный и таинственный край материка, где в избытке интриг, изощренной мести и красивых баб, — тихо сказал она. — И, зуб даю, вам точно будет не до последних.

 

2 глава

Рантай-Толл.

— Хватит пялиться! — прошипела Артанна и грубо ткнула Шрайна локтем. — И так привлекаем внимание.

Третий с трудом оторвался от созерцания городских пейзажей, тряхнул головой и повернулся к командиру.

— Никогда не встречал ничего подобного, — пробасил он. — Неужели все это создано руками человека?

Артанна кивнула в сторону храма, так впечатлившего великана — отполированные до зеркального блеска декоративные панели, резные барельефы, статуи героев, выполненные столь искусно, словно, казалось, в следующий момент оживут. Шедевр вагранийского зодчества смог пронять даже такого грубого вояку, как Шрайн.

— Местная достопримечательность, да, — пожала плечами наемница. — Построен пару столетий назад. Но, поверь, этот скромный новодел уступает тому, что ты увидишь дальше.

Великан растерялся и задумчиво поскреб отросший ежик волос на голове.

— Я начинаю понимать, почему вагранийцы так редко покидают родную страну. Даже в империи нет ничего подобного, а уж я много где бывал… Чтоб меня, да я и сам готов здесь поселиться!

Артанна сурово посмотрела на Третьего.

— Не давай этому великолепию себя очаровать. Предприимчивые советники специально возвели эту ширму вдоль тракта, чтобы сбивать людей с толку. Привлекательный антураж не имеет ничего общего с вагранийскими реалиями, — сухо сказала она. — Не забывай, здесь сдирают с купцов пошлины, и приток торговцев — прямой интерес Шано Оддэ. Какой бы закрытой страной ни был Ваг Ран, извлекать выгоду из ее удачного расположения местные правители умеют очень хорошо. Купцов здесь привлекают на все лады: безопасные дороги, надежная охрана, возможность вести дела в Рантай-Толле, разнообразный… досуг.

Шрайн ухмыльнулся, услышав непривычно деликатную для уст Артанны формулировку.

— И почем тутошние шлюхи?

Наемница тихо рассмеялась.

— Веришь — нет, как-то не интересовалась. Я тогда была значительно моложе. Уверена, что важным гостям вино и девочки поставляются бесплатно, но мы-то с тобой люди попроще. Так что закатай губу и прекрати глазеть на ваграниек. За это здесь можно и по морде получить.

— Понял, — вздохнул великан. — И все же… Должен же здесь быть злачный квартал. Это же, мать ее, столица!

Артанна закатила глаза.

— Мертвые боги, Шрайн! Ты же семейный человек!

— С твоей легкой руки семью я в последний раз видел в позапрошлом году, — в голосе Третьего не было упрека, но Артанна все равно почувствовала себя виноватой. — Я мужчина! У меня есть потребности! А все сам, ручками, как монах-недоросль! А тут хоть экзотика — вагранийские бабы. Стоит того.

— На меня, значит, за столько лет не насмотрелся? — наемница недоверчиво покосилась на великана.

Великан небрежно отмахнулся, угрожая сбить огромной лапищей каменную горгулью, прилепленную к стене храма.

— Ты — другое дело. Как о тебе рунды говорили — «меч-баба»? То-то и оно. Может у тебя и есть дырка между ног, но это последнее, о чем я могу думать, имея с тобой дело. К тому же, судя по тому, что творится с Веззамом, дырка-то у тебя проблемная. — Шрайн замялся, поняв, что сболтнул лишнего. — Без обид.

Артанна уставилась прямо перед собой.

— Вот теперь даже не знаю, хорошо это или плохо, — тихо сказала она себе под нос.

Третий шутливо пихнул ее в бок.

— Так что имей в виду, коли выдастся возможность отдохнуть, я развлекусь по полной. Надо же изредка оправдывать наемничью репутацию, — заключил он.

— Уверена, уже через несколько часов Джерт пронюхает о каждом местном борделе. Рыжего девки любят, так что можешь к нему присоединиться, а я оплачу. Хотя, пара-тройка таких походов — и ты поймешь, что наяривать ручками вовсе не так плохо. И значительно дешевле.

— Не сыпь соль на рану! Я ж интереса ради.

— Ладно-ладно! Закрыли тему! — согласилась наемница. — Умоляю, полюбуйся окрестностями, но больше меня в планы по осеменению Рантай-Толла не посвящай.

Великан добродушно улыбнулся и уставился на высокое каменное здание, украшенное прямоугольными колоннами.

Артанна сокрушенно покачала головой. Вот уж чего она не ожидала, так это того, что пагубное влияние Джерта доберется и до Третьего. Или же Шрайн просто чувствовал неумолимое приближение старости и старался наверстать упущенное. Как бы то ни было, наемница не думала его осуждать. Учитывая ее бурное прошлое и соответствующую репутацию, со стороны Артанны такой акт был бы по меньшей мере смешным.

И потому она молча сунула Шрайну в карман небольшой кошель с серебром.

* * *

Под предводительством немногословного Гуташа караван преодолел половину Рантай-Толла, поражавшего своей непохожестью на большинство городов материка. За исключением самого центра в столице Ваг Рана главенствовала четкая планировка, вследствие чего улицы были прямыми и широкими, а кварталы представляли собой аккуратные квадраты и прямоугольники.

Город опоясывали несколько рядов темных крепостных стен с высокими башнями. Кое-где можно было заметить увенчанные блестящими кругляшками тонкие шпили Святилищ, расположившихся в хаотичном порядке во всех районах. Иные кварталы напоминали небольшие крепости — то были резиденции Домов, входивших в Совет. Проезжая мимо здания, некогда принадлежавшего семье Толл, Артанна с удивлением отметила, что за стенами бывшей резиденции кипела жизнь — вероятно, Младший Дом Ройтш воспользовался случаем и занял внезапно освободившееся место в престижном районе.

Сопоставляя изменения, произошедшие с ее жилищем за три десятка лет, она напряженно ожидала, что на нее нахлынет поток болезненных воспоминаний, но отчего-то он не спешил изливаться. Впрочем, сейчас это было к лучшему — неуместная ностальгия могла лишь помешать.

Сефино Ганцо о чем-то громко разговаривал с своим слугой. То и дело купец обращался к Гуташу, но проводник явно не был настроен на долгие дискуссии и отвечал односложно. Наконец Ганцо сдался и прекратил надоедать вагранийцу вопросами. Но теперь вместо Гуташа неуемный гацонец обратил свое внимание на Артанну и знаком поманил ее к себе.

— Чем могу служить? — устало спросила она, подъехав ближе к купцу.

— Ах, Артанна, — сокрушенно покачал головой гацонец, — так жаль, так жаль… — Наемница непонимающе уставилась на Ганцо. — Скоро мы распрощаемся. Всего несколько минут — и наши пути разделятся.

— Ваш слуга не очень-то сожалеет, — пожала плечами Артанна. — Он утверждает, что вид моих парней отбивает у него аппетит. С учетом его и без того сухой комплекции, продолжительная компания моих ребят может довести Энцо до истощения. Не хотелось бы досаждать бедняге.

Гацонец покосился на ехавшего рядом слугу. Тот хранил невозмутимое молчание.

— Энцо имеет неуместную привычку болтать и возмущаться на пустом месте. Такая уж сложная у него натура. Не вините его.

— И в мыслях не было.

— Тем лучше, — кивнул купец. — И все же мне жаль, что наше расставание произойдет так скоро.

— Я буду скучать по нашим беседам, — призналась наемница и с удивлением для самой себя отметила, что говорила искренне. Несмотря на изрядную долю эксцентричности, Сефино Ганцо ей понравился. Общество этого удивительного человека дарило ей спокойствие, и каждая минута подобного отдыха была для Артанны на вес золота.

Они уже подъезжали к большой полупустой площади, где процессии предстояло разделиться. Конвой должен был сопроводить караван Ганцо в торговый квартал, где для свиты гацонца приготовили лотки и многочасовую бюрократическую волокиту. Артанна же ожидала дальнейших указаний от Гуташа, не торопившегося, впрочем, их отдавать.

Наконец караван остановился. Конвоиры проявили не свойственное вагранийцам терпение, пока дельцы отдавали указания, суетливо перестраивали порядок повозок, а гацонские наемники о чем-то шумно спорили с помощниками Ганцо. Бойцы Артанны отделились и расположились поодаль.

Сефино Ганцо спешился, то же проделала наемница.

— Удачи, Артанна, чем бы вам ни предстояло заниматься в этом опасном месте, — печально проговорил купец.

— И вам, синьор. Какую бы пошлину с вас не содрали, желаю, чтобы эти затраты окупились.

— Как же иначе? — напряженно рассмеялся Ганцо. — Иначе я прогорю! А ведь мне еще ехать в Амеллон.

Артанна взяла коня за поводья и хотела было присоединиться к своим бойцам, но внезапно купец порывисто заключил ее в объятия. К счастью для обоих, ни Гуташ, ни конвоиры не видели этого жеста. Ганцо торопливо затолкал что-то в карман куртки Артанны.

— Помните о моем совете, — прошептан он ей на ухо, не отпуская хватки. — У моей гильдии есть представительства в четырех городах Эннии. В какое бы вы ни пришли — в Сифаресе, Даджирате, Ладумесе или Луджидде — покажите эту бумагу. Вам помогут.

— Спасибо, синьор, — хрипло ответила наемница, пытаясь отстраниться.

— Прощайте, Артанна. Впрочем, я еще надеюсь увидеть вас в добром здравии.

Сефино Ганцо резко опустил руки и, развернувшись, ушел прочь, на ходу подозвав к себе Энцо. Как только они возглавили караван, процессия торговцев снова пришла в движение.

Артанна молча проводила взглядом гацонцев и прикоснулась к бумаге, спрятанной в кармане. Она не понимала, чем заслужила расположение этого человека, и не собиралась следовать его совету. Однако само наличие подобного документа успокаивало. Приятно, когда находятся люди, готовые творить доброе дело, не требуя ничего взамен.

Гуташ, как всегда, подошел со спины, но Артанна уже научилась слышать его приближение и обернулась на тихий звук шагов.

— Закончила рыдать? — спросил проводник.

Наемница пристально посмотрела в бесцветные глаза Гуташа.

— Пошел ты.

Проводник не выглядел оскорбленным.

— Все сейчас пойдем. Местечко придется по вкусу такому отребью, как твои шразы.

— Как нежно ты любишь наемников, погляди-ка. Даже до оскорблений скатился.

— Я люблю, когда наемники делают свою работу вместо того, чтобы попусту болтать, — отрезал Гуташ и двинулся в сторону узкого переулка, примыкавшего к площади. — Не задерживайтесь.

Артанна подала знак бойцам следовать за проводником. Всю дорогу она пытаясь унять непреодолимое желание лишить этого засранца пары-тройки зубов.

* * *

Прибыв на место, Сотница не смогла скрыть недовольства.

— Что это за сарай, мать твою?

Гуташ открыл покосившуюся дверь — та противно скрипнула, моля смазать петли.

— Постоялый двор, — ответил проводник, пропуская женщину вперед. — Станет им для вас.

Артанна перекинулась взглядами с бойцами, настороженно обозревавшими полутемное помещение — видавшая виды двухэтажная деревянная постройка, нижний ярус которой занимало пространство, похожее на обеденный зал. Наверх, где, должно быть, размещались комнаты, вела лестница, прочность которой не вызывала доверия. Все деревянные конструкции прогнили, пол местами проваливался. Запахи старой мочи и кислого пива придавал антуражу неповторимый лоск.

«Сотня» знавала разные времена — то наемники сорили деньгами на все четыре стороны, то едва сводили концы с концами и разбивали однодневный паек на троих. Но даже в периоды крайней нищеты Артанна не позволила бы себе размещать бойцов в подобных условиях.

— Заливар не хочет падать в глазах общественности, поселив ребят вроде нас рядом с достопочтенными купцами? — процедила Артанна.

Гуташ пожал плечами.

— Какая вам разница? Все равно пробудете здесь недолго. Ведь это лучше, чем спать на снегу. Так, Сотница? — ехидно улыбнулся он.

Рядом с этим вагранийцем даже остроязыкий Джерт казался Артанне душкой.

— В снегу хотя бы нет клопов, — проворчала наемница и смачно плюнула ему под ноги — жест, считавшийся в этих краях оскорбительным. — Если они зажрут меня ночью, клянусь, шкуру с тебя спущу. Не по местным традициям, а так, как принято у рундов. Грубо, но очень эффективно. Ты оценишь.

Проводника обещание столь насыщенного времяпрепровождения не проняло.

— Можешь обсудить мою участь с нашим общим нанимателем, — спокойно сказал Гуташ. — Это место для вас выбрал он.

— Непременно выражу ему свою благодарность.

Как ни в чем ни бывало, проводник зажег несколько факелов на стенах.

— Если ты закончила с жалобами, прикажи своим людями сесть. Я расскажу, что будет дальше.

Артанна не торопилась выполнять приказ.

— Где хозяин этой дыры? — скрестив руки на груди, спросила она.

Гуташ обернулся.

— Владелец этой дыры — Заливар нар Данш. Обычно это место закрыто, но используется, когда нужно ненадолго спрятать кого-нибудь подальше от лишних глаз. Вроде вашей шайки. Расслабьтесь, голодными не останетесь.

— Ладно, — немного успокоившись, наемница велела бойцам сесть за шатающиеся столы. Под Эсбеном и Фестером подломилась скамейка, не выдержав веса откормленных на герцогских харчах задниц.

Джерт прищурился и на всякий случай опасливо поерзал на своей скамье, проверяя прочность.

— Он же вроде зажиточный, этот Заливар, — с недоумением спросил он. — Не мог купить сюда нормальную мебель?

— Меня это не касается.

Когда все расселись, Гуташ подвинул табурет и уселся, глядя на двадцать пар глаз.

— Скоро придут слуги. Для вас приготовят еду и постели. Наружу пока не выходите. Позже, когда переведете дух, я отведу вас к Заливару, после чего мы, скорее всего, распрощаемся.

— Хвала небесам, — Артанна возвела очи горе. — А я уж думала, что обречена терпеть тебя все время, что мы проведем в этом клоповнике.

— Взаимно. К счастью, нам осталось выносить друг друга всего ничего.

Гуташ поднялся, отшвырнул ногой табурет, и тот рассыпался, ударившись о стену. Примыкавшая к ней балка пошатнулась.

— Будет очень смешно, если мы сдохнем под обломками этого сарая, так и не добравшись до нанимателя, — скривился Фестер, потирая ушибленное бедро.

— А ты перди потише — тогда, может, у нас и будет шанс прожить эти часы, — прогудел Шрайн.

— Сидеть здесь и не высовываться, — еще раз напомнил проводник. — За вами следят. Не облажайтесь.

Когда за Гуташем закрылась дверь, Артанна разразилась тихим потоком ругательств. Джерт молча запустил нож в место, где всего за несколько мгновений до этого находилась голова проводника.

— Нужно было сделать это раньше, Медяк, — прошипел Йон и уставился на заляпанный какой-то жижей стол. — Не могу сказать, что это худшее место, где мне приходилось бывать… — В следующий момент лазутчик рухнул вместе со столом и скамьей. — Арзиматова дырка! Ладно, я передумал. Возможно, это — худшее.

Артанна смерила Йона сочувственным взглядом и, допивая остатки воды из меха, отрешенно наблюдала, как тот отряхивался и сыпал витиеватыми гацонскими пожеланиями, адресованными Гуташу, готовая согласиться с каждым произнесенным словом. Чем дальше, тем удивительнее становилось это вынужденное путешествие.

Миссолен.

«Встреча с Ладарием в его официальной резиденции? Что-то новенькое. Неужели у Коллегии закончились конспиративные квартиры?»

Демос старательно имитировал хромоту, ковыляя по скользкому полу коридора дворца Великого наставника. Получалось вполне убедительно. Темные мраморные плиты стен были отполированы до зеркального блеска, и канцлер мог с легкостью рассмотреть в них свое отражение — всклокоченные отросшие ниже плеч темные волосы, ошалевшие от торопливого подъема по множеству лестниц глаза, болезненная бледность, подчеркивавшая бугристые шрамы на лице.

«Экий я заморыш. Одевшись в рубище, буду напоминать бродягу-погорельца. Кажется, пора пригласить цирюльника, чтобы не пугать мою невесту раньше времени. Но едва ли это поможет, разве что вместо стрижки он пришьет мне новую физиономию».

Эклузумский дворец впечатлял. У Демоса создавалось впечатление, что каждый новый Великий наставник преследовал цель непременно затмить труды предшественников по части украшения этого места.

«Ладарий явно не щадил казны. Интересно, в какую сумму ему обошелся знаменитый Гранатовый кабинет? Чудо света — так о нем, кажется, говорят редкие счастливцы, увидевшие легендарную комнату воочию. Что ж, наконец-то я получил возможность приобщиться к прекрасному. Жаль, что за это придется платить разговором с Великим наставником».

Неизменно молчаливый брат Ласий шел впереди, петляя, резко сворачивая то направо, то налево. На гладкой, словно яйцо, лысине старшего дознавателя Коллеегии весело плясали солнечные блики. Ласий и Демос преодолели уже три крутых подъема, обогнули множество углов, пересекли череду залов, но путешествие все не заканчивалось.

«Искренне надеюсь, что мне предоставят сопровождающего по пути обратно. Сам я из этого лабиринта точно не выберусь и сгину в темных коридорах, завывая от очередного приступа боли, когда, наконец, все же поскользнусь и переломаю себе ноги на одной из этих лестниц».

Старший дознаватель свернул в широкий коридор, плавно перетекавший в вытянутый зал без окон. Помещение освещалось десятками ветвистых подсвечников, стилизованных под деревья высотой в человеческий рост. Стены были скрыты шкафами, хранившими сотни фолиантов. Но внимание канцлера привлекли не книги, а полки, занятые множеством шкатулок и ящиков разной величины — резных, костяных, деревянных, каменных. Одни были изысканно украшены самоцветами и редкими породами дерева, иные, наоборот, казались древними и грубыми.

— Что это? — спросил Демос, кивнув на один из таких шкафов.

— Реликвии, — не удостоив канцлера взглядом, отозвался монах.

«Наверняка какие-нибудь высохшие конечности первых последователей Пути, истлевшие деревянные четки, почерневшие от времени символы веры. Бесполезный хлам баснословной ценности».

Брат Ласий остановился перед очередной крутой лестницей, по циничной задумке неизвестного архитектора не оборудованной перилами. Канцлер насчитал около пяти десятков стесанных ступенек. У подножия дежурили караульные из Ордена.

— Прошу, лорд Демос, — тихо сказал монах, задрав голову вверх и глядя на массивную дверь, — Его Святейшество ждет.

Деватон крепче ухватился за трость и принялся карабкаться по лестнице. Одно колено все же побаливало, поэтому мучения даже не пришлось разыгрывать. Наконец, забравшись на самый верх, он, не обременяя себя правилами приличия, без стука потянул золоченое кольцо. Дверь легко поддалась. Войдя в кабинет, Демос обомлел.

«Провалиться мне на месте, если я видел что-либо прекраснее этого».

Гранатовый кабинет восхищал элегантностью. Строгие линии колонн и прямоугольных оконных рам составляли единый ансамбль, не отвлекая смотрящего от инкрустированного несколькими оттенками красного мрамора пола. Мозаичные гранатовые панно — по одному на каждой из боковых стен — гармонично перекликались с полом, заставляя всматриваться в узоры, искать новые детали, восхищаться этим произведением искусства снова и снова. Кабинет не изобиловал мебелью: главным акцентом служил изысканный письменный стол из красного дерева. Извивающиеся, точно лоза, подсвечники были украшены золочеными листьями и гроздьями винограда, мастерски выполненными из драгоценных камней. Возле стола манили мягкостью два обитых бордовым бархатом кресла, одно из которых, положив руки на подлокотники, занимал Великий наставник. Другой мебели в Гранатовом кабинете не предполагалось.

«Ладарий несколько портит интерьер».

— Вижу, вам пришлась по душе эта робкая фантазия на вагранийский манер, — улыбнулся Великий наставник, поднимаясь навстречу Демосу.

«Для вагранийского стиля у тебя слишком легкомысленные подсвечники и уютные кресла. Без них будет самое то. Впрочем, и у этих завитков есть особое очарование».

Канцлер с трудом опустился на колени и поцеловал серебряный диск церковника.

«Ну почему, почему, почему мне каждый раз приходится унижаться таким образом? Неужели тебе недостаточно осознания, что ты и так держишь за яйца всю империю?»

— Присаживайтесь, ваша светлость, — Ладарий с улыбкой указал на свободное кресло по другую сторону стола. Оскал Великого наставника, однако, излучал не больше тепла, чем горный ручей.

— Чем я обязан сегодняшнему приглашению? — перешел к делу Демос. — Признаюсь, оно застало меня врасплох. Настолько, что пришлось срочно покинуть заседание Малого совета.

Взгляд Ладария похолодел еще сильнее.

— Точно так же меня застала врасплох ваша помолвка.

«Ах вот оно что!»

— Не думал, что у вас есть причины не одобрять этот союз.

Великий наставник сверкнул глазами.

— Но вы не испросили моего благословения, — не скрывая раздражения, сказал он.

— Насколько мне известно, благословение Великого наставника требуется лишь в том случае, когда будущие супруги являются родственниками, — глядя церковнику прямо в глаза, ответил Демос. — Или же в случае, когда женится сам император. Поскольку я таковым не являюсь, а леди Виттория не приходится мне родней, ваша реакция кажется, по меньшей мере, неуместной.

«Интересно, можно ли наговорить дерзостей Великому наставнику и остаться после этого в живых? Вот и проверим».

— После отлучения от церкви Грегора Волдхарда вы остались основным претендентом на трон. А это налагает определенные ограничения.

Демос изобразил удивление:

— Где же об этом сказано? Кто-то делал заявления о моем новом статусе? Готовится коронация?

— Все и так прекрасно это осознают.

Канцлер расслабленно откинулся на мягкую спинку кресла.

— Нет, ваше святейшество, — блаженно вздохнув, сказал он. — До тех пор, пока Эклузум или Малый совет не сделали соответствующего заявления, подобные догадки ничего не стоят.

— Так вы пытаетесь заставить меня объявить вас новым императором?

— Если вы сами сказали, что я остался единственным кандидатом, то отчего же медлите?

Церковник возмутился:

— Во имя всего святого, Демос! — повысил голос он. — Дайте империи перевести дух! Ведь только что имперские земли сотрясла новость о предательстве Волдхарда и леди Ириталь.

Деватон равнодушно пожал плечами.

— Рано или поздно вам придется это сделать. Я не рвусь стать императором, однако стану им, если у меня не будет иного выхода. И все же до тех пор, пока мое имя не прозвучало в контексте предстоящей коронации, я считаю себя вправе распоряжаться собственной жизнью, не оглядываясь на возможное будущее.

— Но почему Виттория?

— А почему вас это удивляет? — резко спросил Демос.

— Вы могли выбрать одну из дочерей Серхата или Брайса Аллантайна. Быть может, даже одну из принцесс Таргоса! Королева Агала спит и видит, чтобы еще крепче породниться с империей…

«Благодарю, избавьте. Меня уже тошнит от Таргоса».

— И все же, — Деватон хрустнул пальцами. — Виттория.

Ладарий театрально закатил глаза к потолку.

— Святые угодники! Почему?

— Она симпатичная! По ряду причин, разумеется. Дочь правителя Гацоны, — Демос загнул первый палец. — К ней прилагается баснословное приданое, — второй палец. — Достигнуты договоренности о взаимодействии Бельтерианского и Гацонского банков, — третий палец. — Утверждены взаимные льготы на ведение торговли для гильдий, — четвертый палец. — В перспективе — укрепление флота, — загнул пятый палец Демос и показал Ладарию кулак. — И я еще не сказал самого главного.

Ладарий подался вперед, не сводя глаз с канцлера.

— Нейтралитет Гацоны на случай, если Грегору Волдхарду вздумается направить копья на Миссолен, — улыбнулся Демос и потряс вторым кулаком.

— Он не дурак, — скривился Великий наставник. — Вряд ли ваш кузен решится на подобный шаг.

— Возможно, и не дурак, в чем я все сильнее начинаю сомневаться. Но герцог зол на Эклузум, а меня и вовсе обвиняет во всех смертных грехах. Важнее то, что сестра лорда Грегора Рейнхильда помолвлена с Умбердо Гацонским. Полагаю, мой кузен захочет извлечь выгоду из этого союза. Кто знает, чего он может потребовать от наших западных друзей? Флот? Ссуды? Армию?

— Вы параноик, Демос.

— Я канцлер империи, — отрезал Деватон. — Паранойя — единственная причина того, что я все еще жив. Вы понимаете, что это не просто брак представителей двух влиятельных домов? Это союз не Дома Деватон, а всей империи с Гацоной. Я хорошо знаю Энриге — он не будет разрываться между двумя детьми и их супругами. Его величество просто выйдет из игры, чего я и добиваюсь.

— Но и вы не получите ничего.

— Это совсем другое «ничего», — Демос кивнул за все еще сжатую в кулак ладонь. — Торговые связи — вот что мы получим. А это деньги. Блестящее, манящее охочих до наживы солдат золото. Разумеется, имперская армия и сама способна его добыть, однако я предпочитаю приумножать казну, когда выдается возможность. Странно, что мое решение вызвало у вас вопросы.

— Ваше самодурство вызвало у меня вопросы! — взвизгнул Ладарий. — Как вы могли принять столь серьезное решение, не спросив разрешения у Великого наставника?

«Что-то, простите? Ты за кого меня держишь, чертов кукловод?»

Демос медленно поднял голову на церковника и, не мигая, уставился ему прямо в глаза.

— С каких пор канцлер империи должен спрашивать разрешение у Великого наставника в делах, не касающихся церкви? — вкрадчиво спросил Деватон.

Великий наставник смерил его ледяным взглядом, капризно поджал губы и замолчал.

«Усилю-ка я охрану. На всякий случай».

— Ладно, лорд Демос. В конце концов, сделанного не воротишь, — вздохнул Ладарий и наполнил золоченую чашу, украшенную россыпью гранатов, густым темным вином. — К тому же, приглашая вас сюда, я хотел обсудить совершенно иной вопрос.

«А это мы, значит, так мило беседуем, да? Его душнейшество меня убивает».

— Я слушаю, — сухо ответил канцлер.

«А чашу гостю? Ладарий что, учился этикету у свинопасов?»

Сделав пару маленьких глотков, Ладарий водрузил кубок на стол и потянулся к толстой папке. Перебрав несколько листов бумаги, он вытащил один и положил перед собой.

— Помните, на суде леди Адаль упомянула некого брата Аристида?

— Разумеется.

«Чем несказанно тебя удивила. Меня очень впечатлил тот спектакль».

— Вы знаете, кто этот человек?

«Монах, преследуемый за желание сделать религию ближе к людям. Полиглот, умудрившийся перевести Священную книгу на несколько языков. Обвинен в ереси и отлучен от церкви за инакомыслие».

— Понятия не имею, ваше святейшество.

— Не удивительно, что вы не слышали о нем, — задумчиво кивнул Ладарий. — Эклузум… старается умалчивать о скандальных деяниях этого человека.

Демос изобразил интерес и для пущей правдоподобности нетерпеливо поерзал в кресле.

— Что же он наделал?

— Если говорить вкратце, брат Аристид, еще будучи преподавателем университета, начал подвергать сомнению фундаментальные основы нашей веры. В частности, он утверждал, что наставник — необязательный посредник для общения человека с богом.

«А с ним нужно общаться?»

— Дерзкое заявление, — покачал головой Демос.

— Дальше — хуже, — продолжал Ладарий. — Со временем брат Аристид создал целый перечень, как он утверждал, устаревших догматов. Он публично выступал, призывая наставников отказаться от проведения ритуалов и таинств, а затем и вовсе стал утверждать, что Священная книга должна изучаться чернью, для чего начал переводить ее на другие языки.

«Вполне разумный подход. Этот брат Аристид мне уже нравится. Если бы я сохранял веру в Хранителя, то думал примерно в том же направлении».

— Действительно, скандальное поведение, — выгнул бровь Демос и перешел на громкий шепот. — Похоже на ересь!

Ладарий нервно забарабанил пальцем по столу.

— Ересь и есть. Ему предлагали отречься от своих убеждений, но Аристид оказался. Тогда Эклузум был вынужден отлучить его от церкви. Ему вынесли смертный приговор, однако он умудрился сбежать на юг. В Эннии церковь не имеет должного влияния, поэтому через некоторое время след монаха потерялся. Прошли годы, и внезапно на суде выясняется, что этот брат Аристид спокойно разгуливает по Эллисдорскому замку!

«Что вполне объясняет странное поведение моего кузена. Если, конечно, это именно тот монах».

— Полагаете, он дурно влияет на лорда Грегора?

— Как же иначе? — искренне удивился Ладарий. — Волдхарды всегда слыли праведниками. Образцовое служение богу на протяжении многих веков! Даже сам Грегор показался мне человеком, преисполненным любви к Хранителю. Но, Демос, заметьте, после возвращения домой, где как раз гостил брат Аристид, он переменился. Полагаю, герцог перестал отвечать на мои письма, поддавшись влиянию этого еретика. Кто знает, что он ему нашептывает прямо сейчас?

Демоса забавлял испуг, притаившийся в глазах церковника.

— Вы так страшитесь одного монаха? — с недоверием спросил он.

— Этот монах преисполнен пагубной ереси и забивает ею голову великого лорда!

«Да ты боишься! Хранитель милосердный, как же приятно! А ведь идеи этого Аристида действительно здравые. Стоит черни хорошенько это уяснить, и твоя власть рухнет».

— И вы считаете, что корень наших проблем с Хайлигландом произрастает из деяний этого человека?

Ладарий кивнул.

— Других причин я не вижу. Более того, Грегор Волдхард дорожит им, — церковник выдвинул один из ящиков стола, достал оттуда свиток и швырнул его Демосу. — Смотрите сами. Я написал это письмо, предлагая герцогу прощение и возвращение в лоно церкви в обмен на выдачу брата Аристида Эклузуму.

Канцлер развернул свиток и быстро прочел короткий ответ.

«У моего кузена хотя бы есть мужество, чтобы послать зарвавшегося церковника подальше. Быть может, и мне стоит попытаться?»

— Вижу, ваши увещевания цели не достигли, — подавив довольную улыбку в уголках рта, заметил Демос.

— Именно. И потому у меня есть просьба. К вам лично.

— Какая же?

Ладарий подался вперед и понизил голос:

— Я осведомлен, что под вашим началом действует целая гильдия шпионов и лазутчиков. Высококлассных — иного я от вас не ожидал.

«Как интересно».

— Шпионы? У меня? Вы за кого меня принимаете?

— Лорд демос, право слово, не стоит. Вы знаете, я знаю, все знают…

— Я не держу шпионов! Мне оказывают услуги люди, искренне верные короне.

— Ах, да… И эти ваши патриоты могут оказать услугу и мне?

— Зависит от того, чего вы хотите.

— Голову брата Аристида.

Демос положил локти на стол и с сомнением посмотрел на церковника:

— Почему бы вам не отправить за ней своих людей? Я тоже прекрасно осведомлен о мастерстве лазутчиков Ордена.

— Я не хочу впутывать в это Орден.

«А меня, значит, можно? Наместник бога на земле — просто фантастическая двуличная скотина. Сколько еще дерьма я должен разгребать вместо тебя?»

Демос робко улыбнулся и развел руки в стороны:

— Прошу извинить, ваше святейшество, но гильдия, которую я спонсирую, старается не иметь дел с церковью. Пожалуй, это единственное ограничение, которое она строго соблюдает.

— Уговорите их передумать, — настаивал Ладарий. — Всего один раз.

«Пошел к черту».

С легким сожалением канцлер покинул мягкое кресло и крепче схватился за трость, распрямляя ноги в коленях.

— Это невозможно, — ответил он. — Боюсь, в данном случае мы не способны вам помочь.

Ладарий замолчал, взвешивая слова. Демос повернулся и медленно заковылял к выходу, бросив последний долгий взгляд на великолепное мозаичное панно.

— Я завтра же объявлю вас следующим императором и назначу дату коронации, если вы согласитесь, — раздраженно выпалил Ладарий.

Канцлер обернулся.

— Увы, ваше святейшество. Это ничего не изменит. Моя гильдия не работает с церковниками. Ни на их стороне, ни против них.

— Вы понимаете, что теряете, отказывая мне сейчас? — рявкнул Великий наставник, резко поднявшись на ноги и едва не уронив кресло.

Деватон обернулся.

— Разве я что-то теряю? — насмешливо улыбнулся он. — Вы сами сказали, что я остался единственным кандидатом на трон. Рано или поздно замалчивать этот вопрос станет затруднительно, и вам придется назвать мое имя. Мне некуда торопиться — наоборот, я рад проволочкам. У меня на носу свадьба — вы же понимаете, как много сил отнимает подготовка к подобным церемониям… Всего хорошего, ваше святейшество.

Оставив Великого наставника возмущенно глотать воздух, Демос вышел. Когда тяжелые створки захлопнулись с тихим щелчком, а золоченое кольцо-ручка мелодично звякнуло, Демос набрал в легкие побольше воздуха и, не удержавшись, хихикнул.

«Стоило того. Стоило того!»

Рантай-Толл.

— Все еще хочешь перебраться сюда жить? — Артанна одарила Шрайна насмешливой улыбкой и лениво отправила в рот кусок черствого хлеба. — Черт! Заплесневел!

— В Гацоне как-то приветливее, согласен. И еда получше.

Угрюмая вагранийка в заляпанном жиром переднике молча грохнула на стол плошку с остывшей кашей.

— Спасибо, красавица, — улыбнулся великан. Служанка метнула на него полный ненависти взгляд и удалилась, гордо вскинув подбородок.

Артанна не удержалась и прыснула в кулак.

— Может, она просто не понимает по-имперски? — Шрайн удивленно смотрел вслед неприветливой женщине. — Зачем обижаться на доброе слово?

— Я уже говорила, что в Ваг Ране ведут дела с чужаками или со шразами, как вас здесь называют, но не любят их, — Артанна зачерпнула ложку кашеобразного месива и опасливо отправила ее в рот. — Отстань от бабы. Кстати, готовит она и правда скверно.

— И почему я не удивлен? — Дачс подвинул свой табурет ближе и присоединился к трапезе. — К чему любезничать с наемниками? Жратва-то, к слову, приносная. Ишь, все холодное, да и стряпать тут негде.

Артанна бросила ложку на стол и занялась своей трубкой. Не настолько она была голодна, чтобы давиться этой дрянью. Наемница отметила про себя, что Ганцо разбаловал ее сырами, сластями и дичью в меду.

— Странно, — сказала она. — Заливар едва ли не танцевал вокруг меня, умоляя согласиться на это дело. Обещал золотые горы, кучу бенефиций и прочих благ. Но все изменилось после того, как мы перешли границу.

— И проводник, — встрял лазутчик Йон. — Он мне не нравится.

Джерт задумчиво крутил в руках нож.

— Само обаяние, да, — кивнул он. — Действительно, нужно было пришпилить его к той двери, пока была возможность. Глядишь, вытащили бы из него рассказ побогаче.

— Гуташ занимается тем же дерьмом, что и мы, — выдохнув тонкую струйку дыма, сказала Артанна. — Нужен Заливар. У него все и выясним.

Беседа была прервана противным скрипом входной двери. Наемники тут же замолчали, и в зале повисла напряженная тишина.

— Помянешь говно — вот и оно, — проворчал Дачс, увидев вошедшего проводника.

Гуташ внимательно осмотрел помещение, где трапезничали бойцы. Видимо, оставшись удовлетворенным, он подошел к Артанне.

— Вас ждут.

— Дай поесть нормально, изверг! — промямлил с набитым ртом Фестер, не разделявший всеобщего недовольства горькой кашей.

Проводник проигнорировал возмущенного наемника и уставился на Сотницу.

— Потом животы набьете, у вас будет для этого вся ночь.

Отчаянно хотелось покончить с этим побыстрее. Артанна, как и ее бойцы, устала от недосказанности.

— Хрен с ним. Хуже эта дрянь уже не станет, — Вагранийка потушила трубку и встала из-за стола. — Всех брать?

— Троих. Больше не нужно.

— Дачс, Шрайн, Джерт — со мной.

— Я? — удивился Медяк.

— Ты. Отрывай зад, пойдем.

Наемники кивнули. Каждый напоследок отправил в рот по куску хлеба — ту его часть, что не тронула плесень.

— Держи свои ножички поближе, — шепнула Джерту вагранийка. — Мало ли что.

— Уже.

Сотница отметила, что Медяк не на шутку насторожился. Дачс и Шрайн раздали распоряжения оставшимся в доме бойцам, а затем вместе с Артанной и эннийцем направились к двери.

— Не сюда, — предостерег их Гуташ. — Я же сказал, из здания сегодня не выходим.

— Тогда как? — раздраженно бросила Артанна. — Ты, мать твою, видишь у нас крылья?

Проводник загадочно улыбнулся:

— За мной.

Он повел их мимо стойки, за которой лениво резала сыр мрачная служанка, в коридор, заканчивавшийся тупиком. Там Гуташ остановился.

— Посветите.

Шрайн придвинул факел ближе. Ваграниец принялся возиться с плохо приколоченными досками. Он отодвинул несколько широких деревяшек так, что в образовавшийся проход смогли втиснуться все — даже Третий, но бочком.

Гуташ пошел первым, за ним Артанна, после нее — Джерт. Замыкал Шрайн. К удивлению наемницы, проводник указал на добротную, но очень старую каменную лестницу, уходившую вниз.

— Неужто не слышали россказней о том, что весь Рантай-Толл опутан подземными ходами? — усмехнулся проводник.

Наемница озадаченно смотрела по сторонам.

— Не думала, что один из них ведет сюда.

— Этот клоповник был здесь не всегда. Много лет назад на этом месте стояло другое здание — каменное, но потом его разобрали. Сейчас это один из нескольких путей, позволяющий выбраться из центра города, не привлекая лишнего внимания.

— Выходит, все ходы связаны друг с другом? — спросил Джерт.

— Не все, но некоторые пересекаются. Какие-то завалило — работа-то еще при Руфале велась, а после той войны полгорода было разрушено. Восстановили не все.

Шрайну явно не нравился оборот, которое приняло это дело.

— Чует моя задница, мы воспользуемся этой системой не единожды.

— Возможно, — кивнул Гуташ. — Шевелитесь.

Существенным недостатком данного способа передвижения Артанна считала невозможность понять, куда в конечном итоге должна была привести такая дорожка. Проводник ориентировался прекрасно — шел уверенно, словно ему вообще не требовался свет, вовремя обходил завалы, предупреждал о ямах и других препятствиях.

Коридор был узким, и мощная комплекция Шрайна не позволяла ему распрямиться. Артанна почти доставала макушкой до потолка и инстинктивно сутулилась. Тихо ворчал под нос Дачс. Джерт не проронил ни слова, что было совсем не в его духе. Веяло сыростью и холодом — обычное дело для таких мест. Дрожащее пламя факела то и дело выхватывало из темноты куски стены — покрытый влагой и плесенью шершавый камень, тщательно подогнанные друг к другу стыки. Пол местами был земляным, а где-то — каменным, и наемники то и дело вступали в лужи. Иногда к тихому топоту шагов присоединялся крысиный писк. Вдалеке капала вода, раздражая напряженный слух монотонными звуками. Сколько они шли, Артанна уже не понимала, однако ее ноги начинали уставать. Наконец в конце коридора показалась другая лестница. Ступени вели наверх.

— Пришли.

Шрайн вздохнул с видимым облегчением, но бдительности не терял и следил за каждым шагом проводника — не доверял ублюдку. Гуташ поднялся первым и несколько раз постучал с перерывами разной длительности — вероятно, то был сигнал. Через несколько мучительно долгих мгновений дверь открылась, и в проеме возникла фигура, чьи очертания казались невнятными.

Проводник тихо перекинулся парой фраз с привратником в балахоне и повернулся к наемникам:

— Идите. Я буду ждать здесь.

Артанна кивнула и решительно сделала шаг вперед. По крайней мере, она надеялась, что выглядела уверенно, ибо на самом деле колени у нее дрожали от усталости. Привратник отстранился, пропуская наемников. Когда дверь закрылась, Сотница обратилась к нему по-вагранийски:

— Куда дальше?

— Следуйте за мной, — ответили ей из-под надвинутого на глаза капюшона. Голос принадлежал взрослому мужчине, то же доказывали мозолистые руки, крепко удерживавшие масляную лампу. Большего Артанна понять не смогла.

Их снова повели по лабиринту одинаково безликих коридоров, мало отличавшихся от места, по которому они недавно разгуливали. Разве что здесь было суше и теплее. Наемница пыталась запомнить дорогу, но после очередного поворота оставила эту затею — второпях и почти в полной темноте сделать это было невозможно.

Привратник проворно юркнул в прилегавший проход и знаком велел не отставать. Через пару десятков шагов лампа высветила новую дверь. Ваграниец потянулся к поясу за ключами и принялся отпирать. Лязгнул замок, и обитая стальными листами створка поддалась, обдав столпившихся наемников теплым воздухом. Привратник поманил бойцов за собой.

Они вошли в небольшое помещение, походившее на кухонный погреб. Стены были сплошь заставлены шкафами, корзинами и ящиками со снедью. На полках стройными рядами высились бутыли с содержимым различной консистенции и цвета. С потолка свисали грозди сушеных кореньев, щекотавших нос пряным ароматом. Как назло, именно теперь Артанне захотелось есть.

— Может задержимся здесь на минутку, а? — подал голос Дачс. — Жрать хочу.

Привратник шикнул на наемника.

— Нет, — отрезал он и направился к противоположной стене подвала.

Воспользовавшись моментом, Джерт стащил из корзины пару яблок и рассовал по карманам.

Следующая дверь выходила в длинный узкий коридор, заканчивавшийся другой лестницей — эта казалась новее. Теперь они попали в большое помещение, очевидно, являвшееся жилой половиной дома. Здесь наемники смогли рассмотреть украшенные дорогими гобеленами и коврами стены, в нишах таились канделябры со свечами. Половину стены занимал большой камин. Огня в нем, впрочем, не было. Напротив гостей за длинным прямоугольным столом из черного дерева расположился Заливар нар Данш. Увидев вошедших, ваграниец поднялся, изящным жестом откинул полы своего длинного одеяния назад и поприветствовал наемников:

— Слава богу, Артанна! Вы добрались. Я начал беспокоиться.

Сотница, однако, уже не была настроена на дружеское общение.

— Я тоже начала опасаться, что сдохну раньше, чем смогу переварить ту дрянь, которой ты накормил наш отряд, — сквозь зубы сказала она. — Много ли будет от нас толку, если мы свалимся с зеленым поносом накануне дела?

Шано казался удивленным.

— Настолько плохо?

— Да мое дерьмо — и то съедобнее, — фыркнул Дачс и погладил отросшую до груди бороду.

— Если ты ожидаешь от нас выполнения работы, предоставь подходящие условия.

Она понимала, что находилась не в самом выгодном положении, чтобы качать права, но ее понесло — слишком устала сдерживать себя за последние месяцы. Путешествие в драный Ваг Ран стало последней каплей.

— Признаться, я не ожидал, что к вам отнесутся столь пренебрежительно, — Заливар принялся медленно измерять комнату шагами. — Твой отряд нужно было спрятать. Чтобы слуги не задавали ненужных вопросов и не болтали почем зря, вас представили им как очередных наемников, которых я подрядил на одно скучное дело, связанное с торговцами. Обычно такие компании размещаются…

— В сарае, где невозможно чихнуть, не опасаясь, что тот рухнет, — закончила за вагранийца Артанна. — Ценю твою предосторожность, но это уже перебор.

Шано кивнул.

— Я услышал тебя. Примите мои извинения. К сожалению, до завтра вам придется остаться в том доме, однако вопрос с едой мы исправим.

— Хоть что-то, — буркнула наемница и, не спрашивая разрешения, отодвинула стул. — Когда тебе понадобятся наши услуги?

Заливар вернулся за стол и жестом пригласил сесть остальных наемников.

— Завтра же вечером. Приказать подать вам ужин? Сюда.

Артанна сверкнула глазами:

— Я не буду есть, пока мои люди давятся той отравой.

— Мне казалось, мы уже решили этот вопрос.

— Не вижу сбивающихся с ног слуг, снующих со свежим хлебом в руках по подземным коридорам.

Советник вздохнул и укоризненно посмотрел на Сотницу.

— Хайлигланд тебя развратил, девочка, — заключил он.

— Тлетворное влияние Гивоя и оседлого образа жизни, — улыбнулась Артанна и достала трубку. — Значит, завтра вечером. Быстро же ты все организовал.

— Это вы задержались.

— Но все же успели. Рассказывай, что от нас требуется.

— Завтра состоится неофициальная встреча всех Шано. Обычная практика перед открытием сезона заседаний.

— И где же?

— Здесь.

— А это у нас что? — Артанна обвела рукой воздух вокруг себя.

— Моя резиденция. Вы находитесь в имении Дома Данш.

Наемница удивленно приподняла брови:

— Так ты собираешься устроить резню в собственном доме?

— Свежая кровь легко отмывается холодной водой, — бесстрастно сказал Заливар. — Кроме того, от меня не ожидают агрессии.

— Ты все еще под подозрением?

— Да. Но заговорщики считают, что я не опасен.

— Ты говорил, что в Совете у тебя есть друзья.

— Они нейтральны. Вряд ли одобрят мои действия, но и смерти не заслужили. Их еще можно переубедить.

Артанна уставилась на Данша немигающим взглядом.

— Так каков твой план?

— Шано соберутся в западном крыле на первом этаже. Это не парадные помещения — просто большой зал.

— Почему не парадный? Встреча-то статусная.

— Советники имеют привычку проводить неофициальные собрания в атмосфере скрытности. Многим Младшим Домам очень не понравится новость о том, что некоторые решения принимаются еще до обсуждения с ними. В связи с этим подобные встречи, как правило, проводятся на территории одного из Старших Домов. Завтра — наш единственный шанс, поскольку в Валг дун Шано пробраться вы уже не сможете, и даже я не смогу помочь.

— Валг дун Шано? — переспросил Шрайн. — Это еще что такое?

— Так называется дворец, где заседают местные власти, — пояснила Артанна. — То роскошное здание на холме, на которое ты долго таращился.

— С колоннами и странной крышей?

— Да.

— А… — кивнул великан. — Ну да, его только штурмом брать.

Заливар махнул рукой, возвращая себе внимание наемников.

— Мы не можем позволить себе открытые действия, — с нажимом сказал он. — Поэтому все случится завтра.

Артанна подняла глаза на советника:

— Надеюсь, ты уже придумал, как отбрехаться?

— Разумеется, — улыбнулся Заливар. — Во время этой тайной встречи на этот дом, якобы, нападут «Железные кольца».

Дачс икнул от неожиданности.

— Это еще что за черти? — хрипло спросил он.

— Группа крайне воинственных фанатиков, проповедующих возвращение Ваг Рана к древним традициям.

— Вроде сжигания рундских деревень и погромов в городах? — уточнила Сотница.

— Примерно. К сожалению, их последователи не так малочисленны, как хотелось бы. Впрочем, «Железные кольца» не имеют поддержки среди вагранийской аристократии — слишком грубые методы, да и к Шано у них целая вереница претензий. Несколько раз из уст их лидеров звучали открытые угрозы в адрес советников, чем я и намереваюсь воспользоваться. Для этого небольшого представления все уже подготовлено — в темнице томятся несколько пойманных «колец». Судить за нападение будут их.

— Ловко, — покачала головой Артанна. — Выходит, от нас требуется только завалиться в середине вашего разговора, аккуратно вырезать тех, на кого ты укажешь, и убраться обратно в наш скромный сарай через потайной ход?

— Почти точно.

Сотница переглянулась с бойцами.

— Звучит просто. Но почему ты сам этого не сделаешь? — озвучила она вопрос, прочитанный в их глазах. — У тебя много бойцов — я сама видела часть твоей личной армии — все дисциплинированы, хорошо вооружены, знают, с какого конца браться за меч…

Данш понимающе кивнул.

— Согласен, они хороши. Но мои люди в этот момент будут заняты другим делом.

Молчавший на протяжении всей встречи Джерт пристально посмотрел на Заливара.

— Чем же? — тихо спросил он.

Советник снисходительно улыбнулся:

— Неужели ты думаешь, что советники придут без охраны? Это немыслимо! На вас будет только зал собраний, поскольку это — самая ответственная часть плана, и доверить ее выполнение я могу только тебе, Артанна. Здесь ошибки быть не должно! Сопровождающих и прочих лишних людей будут убирать мои воины — во дворе разразится настоящее побоище! Все нужно провернуть быстро и аккуратно, дабы никто не успел уйти и поднять тревогу раньше времени. Но даже если кто-то и сбежит, это будет гораздо меньшей проблемой, чем недобитый Шано.

— Нам нужен план здания, — сказал Медяк.

— Конечно.

Ваграниец взял заранее приготовленный рулон пергамента и развернул его на столе.

— Здесь находится дверь, ведущая к подземному ходу, — он указал пальцем на черточку в конце коридора. — Вы уже были там сегодня, и завтра вас тоже проводит мой человек. Одни не останетесь.

— Опять Гуташ?

— Да.

— Вот брехун, — вырвалось у Артанны. — А ведь говорил, что больше мы не увидимся. Я уж было обрадовалась.

Заливар печально улыбнулся.

— Гуташ — сложный человек, но знаток своего дела.

— Не знаю, какой он знаток, но хамло изрядное, — недовольно пробасил Шрайн.

— Водится за ним такой грешок, ничего не поделаешь. Однако мы отвлеклись. Вас проведут по этому пути. — Палец Заливара прочертил линию вдоль нескольких коридоров и уперся в другую черточку. — Далее вы подниметесь по этой лестнице, повернете налево и пройдете в западное крыло. Людей и препятствий не будет. Зал находится вот здесь, — Советник ткнул пальцем на схематичное изображение квадратной комнаты.

— Я вижу здесь три выхода, — заметил Медяк.

— Два из них будут закрыты. Останется только основной. Вот этот — Заливар указал на дверь.

Артанна внимательнее всмотрелась в план.

— Что находится за другими дверями? — спросила она.

— Один ведет в несколько комнат поменьше. Другой позволяет быстрее добраться до жилых покоев. Оба вам не понадобятся.

— Как мы узнаем, кого не нужно убивать? — спросил Третий. — Нужны какие-нибудь опознавательные знаки.

— Нет, — покачал головой Заливар. — Это слишком очевидно. В центре комнаты поставят три стола, соединенные в виде треугольника. Советники, которые должны остаться в живых, будут сидеть за моим столом. Оставшиеся два отдаю на откуп вашей фантазии.

— Как скажешь, — пожала плечами Артанна. — Если ты утверждаешь, что сюрпризов не предвидится…

— Я сам не заинтересован в неприятных сюрпризах, — раздраженно отрезал ваграниец. — И предусмотрел все. Начинайте собираться сразу после наступления темноты. За вами придут.

— Ладно, — Артанна оторвала взгляд от чертежа и откинулась на спинку стула. — Если мы закончили с планированием, предлагаю перейти к вопросу оплаты. Лорд Грегор умудрился наобещать мне с три короба, а я люблю видеть материальные подтверждения уговоров.

— У нас с его светлостью свои договоренности. Однако с вагранийской стороны вы получите в награду сумму, эквивалентную тысяче имперских аурэ в валюте, которую выберете. Кроме того, — советник вытащил из-за пазухи свиток, — Имя Дома Толл будет реабилитировано. Указ готов. Осталось лишь добавить недостающие подписи, что будет весьма просто после завтрашних событий.

Глаза Сотницы недобро сверкнули.

— Выходит, семейство Ройтш через некоторое время освободит мой квартал?

— Глава этого Дома останется жить. Полагаю, в благодарность он не будет упираться. К тому же ему будет из чего выбирать новое жилье.

— Отлично, — хлопнула в ладоши Артанна — никак не могла отделаться от этой гацонской привычки. — Я хочу видеть деньги.

Заливар тяжело вздохнул.

— Тебя заботят только деньги? Милостивый Хранитель, все наемники одинаковы. Даже если их глава — аристократка.

— Особенно, если их глава — аристократка, — улыбнулась Сотница. — У нас запросы выше.

— Я заметил. Впрочем, обиженной ты не останешься, — ваграниец кивнул на сундук, сиротливо притаившийся в углу. — Там ваше жалование, но оно останется здесь до завтрашней ночи. Сначала дело.

Артанна подошла к ларцу и с усилием откинула тяжелую крышку.

— Ну хоть кто-то не наврал, — удовлетворенно сказала она и присвистнула, глядя на груду золотых монет. — Впечатляет. Имперские, что особенно приятно.

— Знал, что тебе понравится, — ответил Заливар. — Раз мы обо всем договорились, я прощаюсь с вами до завтра.

Наемники поднялись из-за стола и направились к выходу. Артанна аккуратно закрыла крышку сундука и присоединилась к бойцам.

— Еще кое-что, — обернувшись, обратилась она к Заливару.

— Ну?

— Я все еще не услышала, как ты отдаешь приказ накормить моих людей.

Эллисдор.

Святилище взволнованно гудело. Брат Фастред аккуратно, но настойчиво продирался сквозь расшумевшуюся толпу, стараясь подобраться ближе к алтарю. Люди всех возрастов и профессий — наставники, знать, воины, торговцы, горожане и сервы — громко перешептывались, предвкушая яркую проповедь.

Фастред чуть не опоздал к началу службы, хотя едва не загнал коня. Настоятель обители Гнатия Смиренного близ деревни Гайльбро сообщил новости слишком поздно — пришлось ехать, бросив все дела. Даже молитву, что читают путники перед дорогой, монах торопливо возносил, уже пустившись в галоп, а традиционное благословение и он вовсе получил, скрывшись за холмами. Ехал, практически не останавливаясь — только менял лошадей на постоялых дворах, благо божьим людям не отказывали. Мало кто желал прогневать слуг Хранителя.

В столицу Хайлигланда Фастреда привела отнюдь не прихоть — больших городов он не выносил, предпочитая коротать век в относительной тишине деревенской глуши. Даже Ульцфельд, что был вдвое меньше Эллисдора, лишал монаха покоя, давил толстыми стенами, шумом тысяч голосов, грязными улицами и множеством грехов, отпустить которые иной раз не решился бы и сам Великий наставник.

Увы, брат Фастред прибыл сюда с крайне важной миссией — проверить правдивость слухов, дошедших до настоятеля его монастыря. Церковники поговаривали, что после отлучения от церкви герцог Грегор не успокоился, а, наоборот, задумал развернуть бурную деятельность на территории своих владений. Иные гости монастыря нашептывали, что Грегор Волдхард решил оспорить главенство Великого наставника, вывести герцогство из-под протектората империи и Эклузума, разрешить прихожанам молиться дома, а то и вовсе переписать Священную книгу на новый лад. Причины называли разные, но чаще всего упоминали, что лорд Грегор, якобы, возмутился неправедным поведением некоторых монахов и решил устроить Священный поход на собственные владения.

Узнав обо всем этом, настоятель Хелирий запаниковал и пожелал знать больше. Но, по обыкновению, струсил, не рискуя показываться на глаза герцогу, а в Эллисдор решил отправить менее приметного служителя.

Хелирий Фастреда одновременно и недолюбливал, и уважал. Как он неоднократно выражался, за недостаточную гибкость взглядов — принципов и обетов у монаха было больше, чем яблок в урожайный год. Однако честность и прямолинейность Фастреда сейчас могли принести пользу обители, ибо солгать и преувеличить мог кто угодно, но не он. И, ко всему почему, Фастред был братом-протектором, чьим оружием служила не столько молитва, сколько хорошо заточенный меч.

Монах плотнее запахнул обляпанный грязью дорожный плащ, скрыв оружие от любопытных взглядов. Из всех знаков отличия он оставил лишь брошь в виде серебряного диска — нечто подобное здесь было у каждого. Взлохмаченные и мокрые от пота волосы он пригладил пятерней, а обветренное лицо, пересеченное старыми рубцами на подбородке и лбу — напоминанием о былых сражениях на севере, еще раньше умыл в колодце на площади.

У алтаря воцарилась такая давка, что Фастред не рискнул подходить ближе. Он выбрал место в длинной боковой нише возле статуи своего патрона Гнатия Смиренного и встал на одну из ступенек постамента, надеясь таким образом улучшить обзор.

Церковники суетились, верша последние приготовления. Фастред даже смог увидеть самого Грегора Волдхарда — герцог, хмурый великан с холодными глазами, стоял в стороне от алтаря. С ним был невысокий волоокий мирянин с тяжелой канцлерской цепью на плечах — барон Альдор, а рядом стоял печально известный в кругах церкви монах по имени Аристид.

Еретик.

Так говорил Хелирий, об этом писал Великий наставник. Личность этого Аристида, изгнанного многие годы назад, все еще не давала покоя Эклузуму. Фастред считал себя слишком простым человеком, чтобы выносить суждения о людях, которых не знал лично. Но наставникам верил, да и зачем бы им лгать? Впрочем, брат-протектор не был готов выражать столь категоричное мнение, исходя из сведений, имевшихся об этом Аристиде.

Он достаточно слышал и о лорде Грегоре. Вряд ли человек, получивший церковное воспитание и проживший столько лет в Ордене, приблизил бы к себе спятившего еретика. Поиск причины такого неожиданного союза был гораздо любопытнее, чем участие во внутренних дрязгах монастыря, и брат-протектор отчаянно надеялся, что сегодняшнее выступление герцога прольет свет на эту загадку.

От размышлений его отвлек гимн, возвестив о начале службы. Фастред по привычке присоединился к пению, выводя рулады на безукоризненном антике, но быстро спохватился и запел тише, не желая привлекать к себе лишнего внимания.

Когда под сенью высоких сводов храма стихло последнее эхо Хвалебной Песни, говорить вышел сам Грегор Волдхард. Чеканя шаг и восхищая собравшихся образцовой выправкой, он поднялся на высокую кафедру, осмотрелся с пару мгновений по сторонам и прогремел:

— Братья и сестры!

Не «дети», как обращались к народу наставники, а «братья и сестры» — так приветствовали друг друга равные по положению — будь то монахи или сервы из одной деревни. Фастред прищурился, пытаясь лучше разглядеть герцога.

Волдхард держался уверенно и говорил ровно, но отчего-то это вселяло лишь тревогу. За ледяным спокойствием в глазах герцога Фастред уловил ярость, готовую обрушиться на любую помеху, вознамерься та встать на его пути. Что бы ни решил в этот день лорд Грегор, решение это было окончательным.

Возможно, опасения Хелирия вовсе не были беспочвенными.

— Крепкому миру меж Хайлигландом и империей, пришел конец, — сказал, точно рубанул топором, герцог. Рядом с Фастредом кто-то тихо ахнул. — Великий наставник и весь Эклузум отвернулись от наших земель и отлучили меня от церкви. В их глазах я больше не являюсь правителем. Они решили, что я не достоин ни любви Хранителя, ни любви народа.

— Да как жеж такое возможно? — прошамкал стоявший рядом с Фастредом старик. — Волдхарды правили Хайлигландом с самого его основания…

— И я считаю, что мой народ должен знать, почему Эклузум принял такое решение, — продолжил герцог, глядя куда-то вдаль. — Я нарушил клятву, — он обратил взор к стоявшей внизу латанийке, богатые одежды которой не оставляли сомнений — то была посол Ириталь Урданан, племянница короля Эйсваля Латанийского. — Все вы знаете леди Ириталь. Эту женщину здесь любят не меньше, чем мою драгоценную сестру Рейнхильду. Леди Ириталь неоднократно отстаивала интересы Хайлигланда, поддерживала наш народ, способствовала восстановлению деревень и строительству монастырей…

Столпившиеся вокруг Фастреда люди закивали.

— Да! Благослови Хранитель леди Ириталь!

— Храни ее Гилленай!

Герцог поднял руку и знаком попросил тишины.

— Мы все обязаны ей, однако и у нее был долг. Не перед нами, но перед собственным народом. Все вы знаете о древнем договоре между империей и Латандалем. Леди Ириталь была обещана в жены следующему императору, и обязался защищать ее честь на своих землях. Однако я нарушил клятву, ибо полюбил эту женщину. — Волдхард сделал короткую паузу. — Эклузум мне этого не простил.

По вытянутому залу прошел тихий ропот. Фастред огляделся по сторонам. К его удивлению, подданных, казалось, не взволновал факт нарушения клятвы — они лишь напряженно слушали рассказ герцога. Таков был народ Хайлигланда — скорые выводы делать не любил, обстоятельно взвешивал каждое сказанное слово и лишь затем, после долгих раздумий, принимал решение.

Лорд Грегор тем временем снял с шеи подвеску в виде серебряного диска и вытянул руку перед собой — так, чтобы этот жест видел каждый.

— Я раскаиваюсь за содеянное, как раскаивается и она. Я приму наказание, подобающее тяжести моего проступка. Пройду босиком в рубище от Эллисдора до Ульцфельда, если на то будет воля Хранителя. Раздам все личное имущество беднякам и больным, коих в наших землях в избытке. Но держать ответ за содеянное я буду только перед своими подданными, а не перед кучкой столичных церковников. Только вы, знающие своего правителя, можете меня судить.

Передние ряды, занятые аристократией и церковниками, молчали. Однако простолюдины одобрительно загудели. Привалившийся к колонне рядом с Фастредом старик в коричневом шапероне энергично закивал.

— Неужто лорд башковитый попался? — прокряхтел он. — Видит бог, в отца пошел. Правильно. Неча этим сыроедам зариться на нашенское.

Монах рассеянно кивнул, выражая согласие.

— Я не деспот и не тиран! Не по моей прихоти Криасморский союз трещит по швам! Не мои грехи низвергли Эклузум в пучину порока и стяжательства! — Герцог снова надел медальон и махнул рукой барону — тот посторонился, пропуская совсем молодую девушку с косами пшеничного цвета. Фастреду она показалась смутно знакомой. — Недавно ко мне пришла жительница Гайльбро, что находится на юге близ монастыря Гнатия Смиренного. Она просила моей помощи, рассказала об ужасах и несправедливости, творящихся на моей земле, но о которых я и понятия не имел. Я хочу, чтобы вы сами выслушали ее, — Грегор поманил к себе девушку. — Эльга, прошу, расскажи этим людям все, что поведала мне.

Когда она поднялась на кафедру и встала подле герцога, Фастред ее вспомнил. Девчонка в действительности жила в Гайльбро и была дочерью старосты. Монах помнил, что она много раз приходила в монастырь ругаться с настоятелем — неслыханная дерзость. Фастред на этих встречах не присутствовал и не знал, с чем был связан конфликт. Сам он в Гайльбро выбирался редко, но его собратья в деревню наведывались довольно часто. Несколько раз, как монах внезапно припомнил, туда отправляли целые отряды. Однако настоятель перед Фастредом не отчитывался, а вернувшиеся подробностями не делились.

Впрочем, когда Эльга начала рассказывать историю с самого начала, он все понял.

Суровую правду принять было нелегко — та обрушилась на него, словно обух. В голове грохотали угрозы, которыми настоятель Хелирий, со слов девчушки, буквально засыпал жителей деревни. Дочь старосты лгать бы не стала — ее слова можно было легко проверить. И Фастред не сомневался, что на этот раз правда оказалась на стороне жителей Гайльбро.

Впервые за годы, прошедшие со времен последнего похода на Спорные земли, он ощутил ярость. Поздно заметил, как сжал до побелевших костяшек рукоять своего меча, и торопливо одернул руку от пояса. Незачем пугать добрых людей, да и сердиться Фастред мог лишь на самого себя — столько лет прожить в обители и не замечать таких вещей! Впрочем, он не сомневался, что во многие дела Хелирий не посвящал его намеренно — опасно распускать язык перед известным правдорубом.

Старик поправил грязный шаперон и укоризненно покачал головой:

— И ведь монахи… Монахи! Не разбойники или еще какие гацонские головорезы, а люди, что должны хлопотать за нас перед самим Хранителем! Кто же тогда будет их грехи отмаливать?

Фастред признал, что уже и сам не знал ответа на этот вопрос.

Закончив рассказ, девушка торопливо спустилась с кафедры и спряталась за спиной эрцканцлера. Герцог расставил руки по краям кафедры и подался вперед, внимательно заглядывая в глаза каждому, с кем встречался взглядом.

— Теперь вы понимаете, что творится, добрые люди Хайлигланда! Как доверять монахам, которые думают лишь о преумножении собственного богатства, а не о боге? И эти змеи в обличии праведников подчиняются не мне, не императору, а Эклузуму! Прохвосту Ладарию, который ест с золотых тарелок, пьет в пост дорогое вино и творит бог знает какую еще непотребщину, пока мы здесь проливаем пот и кровь за союз! Пока ваши мужья и сыновья гибнут от рук рундских варваров!

Наконец-то зал по-настоящему зароптал. Возмущенные реплики то и дело долетали до ушей Фастреда. Монах плотнее запахнул плащ, опасаясь, что его раскроют.

— Если бы только это! — проревел Волдхард. — Великий наставник предложил мне сделку. Сулил прощение в обмен на жизнь смиренного праведника, — герцог показал на еретика Аристида. — Человека, дважды спасшего жизнь леди Ириталь. Монаха, применявшего все свои знания во спасение людей. Ученого, задававшего слишком много вопросов Эклузуму, и за это приговоренного к смерти. Но за что же именно? За то, что не замарал себя грехом стяжательства? За то, что думал о людях?

— Что он сделал, ваша светлость? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Ничего, за что следовало бы казнить, — ответил герцог. — Брат Аристид хотел вынести веру из золоченых храмов к людям! Перевел Священною книгу, чтобы ее могли читать не только в стенах Святилищ! И какая награда была за его труды? Эклузум сжег его переводы! Он боролся за то, чтобы вы могли обращаться к Хранителю без вездесущего взгляда наставников! И что в ответ? Эклузум клеймит его еретиком, злодеем! Хочет его смерти! Но Хранитель спас его от гибели! И теперь я знаю зачем — чтобы вы услышали правду. Чтобы знали, кто борется за ваши души, а кто — за кошельки!

Прихожане закивали:

— Герцог дело же говорит!

— Верно! И так ничего не поспеть, а когда грехи отмаливать?

— Правильно-правильно! Ничего ж на этом антике не понятно! Негоже живым говорить на мертвом языке!

Грегор широко улыбнулся. Впервые за все выступление.

— Я тоже так считаю, — сказал он.

Фастреда передернуло. Он разговаривал с теми, кто читал труды Аристида, и долго размышлял над аргументацией, приведенной еретиком. То, что проповедовал этот монах, гораздо лучше подходило реалиям северной жизни. Фастред даже допускал, что некоторые из размышлений еретика были весьма занимательны и, возможно, даже перспективны. Но Фастред никогда и никому не говорил об этом — он был правдорубом, но не был идиотом. Ибо идиоты, облитые толстым слоем смолы, имели обыкновение очень ярко гореть.

— Я изучил труды брата Аристида и согласен с его изложением принципов веры, — заявил Волдхард. — Как бывший воспитанник Ордена, я знаю, о чем говорю. Как правитель Хайлигланда, я считаю своим долгом очистить нашу землю от каждого, кто посмеет пятнать имя Хранителя позорными поступками. Сегодня я, Грегор Волдхард, лорд Эллисдора и герцог Хайлигланда, объявляю Священный поход. Я верну этой несчастной стране божью милость. И начну я с Гайльбро и обители Гнатия Смиренного.

Простолюдины взревели в экстазе. Брат Фастред, бледный как полотно, аккуратно спустился с постамента и начал осторожно продвигаться к выходу.

— С сегодняшнего дня мы прекращаем соблюдать условия Криасморского договора. Мы больше не признаем власти Эклузума. — Шум практически заглушал голос герцога, но Фастреду его слышать было не обязательно — он и так узнал все, что хотел. — Отныне Хайлигланд независим. Я верну ему былое величие, — заключил герцог. — Хватит с нас подачек восточных лордов! Этот союз не принес нам ничего, кроме вреда.

Продираясь сквозь экзальтированную толпу к выходу, Фастред не видел, как в следующий момент Грегор Волдхард вытащил из ножен фамильный меч из вагранийской стали и встал на колени перед статуей Гилленая.

— Я, Грегор Волдхард, клянусь перед богом и своим народом очистить каждый клочок этой земли от тлетворного зловония империи. Я обещаю принести мир своей стране, пусть даже ради этого мне придется пролить кровь. Я верну Хайлигланду отнятый Криасморским договором статус королевства и женюсь на леди Ириталь, дабы восстановить нашу честь. — Произнеся последние слова клятвы, герцог поднялся на ноги и развернулся к застывшим с разинутыми ртами подданным. — Благословляете ли вы меня на это? Пойдете ли за мной, благочестивые жители Хайлигланда?

Ответом ему послужил одобрительный рев — столь громкий, что от этого жуткого хора затряслись каменные стены древнего храма.

— Священный поход! — орали воины.

— Долой бесчестных монахов! — присоединились сервы.

— Молиться по-нашенски! — кричали горожане.

— Хватит их кормить!

Церковники и аристократы молчали. Но до них взбесившейся черни дела не было. Люди славили герцога, бросали головные уборы в воздух и угрожающе потрясали кулаками, призывая своего правителя совершить долгожданное возмездие над духовенством. Кто-то тут же принялся жарко молиться за здоровье Волдхарда, называя того чуть ли не новым сыном Хранителя.

Всего этого брат Фастред этого уже не слышал. Он дрожащими руками запрягал коня, торопясь в Гайльбро.

Рантай-Толл.

Жирная назойливая муха то и дело норовила спикировать прямо в кружку со слабоватым элем. Артанна, замерев на пару мгновений, прихлопнула негодяйку, едва та села на столешницу. От грохота Шрайн подпрыгнул и закашлялся.

— Твою мать! Так и обделаться можно!

— Извини.

— Одиннадцать человек, говорю. Валить надо семерых, — повысив голос, продолжил размышлять Третий. — Точно одолеем.

Артанна покачала головой и подтянула ремень. Рот наполнился кисловатой слюной. После нескольких недель полной трезвости вкус эля казался странным, и наемница отодвинула кружку подальше.

— В зал пойдут не все. Я что, по-твоему, идиотка? Дачс и четверо его людей останутся здесь.

— Ты в своем уме? — взревел бородатый десятник. — Хочешь сказать, я так долго сюда перся лишь для того, чтобы пропустить всю заварушку?

Артанна вскочила и метнула на него свирепый взгляд.

— Ты и четверо из твоей десятки останетесь здесь, — приблизившись, отчеканила она. Решай сам, с кем будешь коротать ночь.

Третий поддержал командира одобрительным кивком, что еще меньше обрадовало десятника.

— Будь моя воля, я бы провел ее в борделе, — вздохнул великан.

— Это после. Я помню, что обещала вам хороший отдых.

— Гилленаевы яйца, Артанна! Почему именно я? — не унимался воин, нервно теребя бороду.

Наемница подошла вплотную к столу, где вразвалку сидел Дачс, и, наклонившись, пристально посмотрела ему в глаза.

— Потому что здесь должны остаться люди на случай, если что-то пойдет не так, — тихо, чтобы не расслышал Гуташ, ответила она.

Проводник отрешенно разглядывал очертания спиленных сучьев на деревянных стенах, но Артанна догадывалась, что он улавливал каждое слово, произнесенное в этом зале. О некоторых ее опасениях Гуташу знать было ни к чему.

— Что пойдет не так? — перешел на шепот Дачс. — Вы же обо всем договорились.

— Одно другого не отменяет. Отставить нытье, — ответила Артанна и намеренно повысила голос, оборачиваясь к наемникам. — Так кого оставляешь?

Десятник призадумался и по привычке запустил руку в спутанные рыжие патлы.

— Ерса, Керта и Лушта, — наконец, недовольно проворчал он взглянул на своих бойцов. — Парни, у кого-нибудь карты завалялись?

Долговязый Керт пошарил по карманам видавшей лучшие дни куртки.

— У меня, — сказал он, продемонстрировав тканый мешочек. Наемник не выглядел разочарованным — в отличие от Дачса, в чьих венах текла горячая рундская кровь, ему хватало мозгов не лезть в каждую драку.

Десятник хмуро кивнул.

— Ну хоть что-то. Ладно, давайте отойдем, чтобы не мешать остальным.

Пятеро наемников перетащили лампу и несколько табуретов в дальний конец зала и, тихо перешептываясь между собой, расселись за колченогим столом.

— Я тебе это припомню. Нет, ну надо же! Пешком до Ваг Рана — и штаны протирать.

Сотница фыркнула.

— Ты их Ерсу попробуй в карты не проиграть, а после поговорим.

— Закончили любезничать? — раздраженно спросил Гуташ, потеряв остатки терпения. — Копошитесь, как бабы, ей богу.

Артанна резко развернулась и с силой припечатала проводника к стене. Дерево за его спиной опасно хрустнуло.

— А ты мастак пасть разевать, провожатый, — прошипела она, приставив нож к горлу вагранийца. — Мы выйдем, когда я скажу.

Проводник, не мигая, встретил взгляд наемницы и жутковато улыбнулся:

— Тебе бы травки какой попить от нервов. Чего на людей кидаешься?

Сотница сильнее прижала лезвие к шее Гуташа.

— Ты ходишь по охренеть какому тонкому льду. Не забывайся.

— Хватит, — Шрайн мягко положил огромную теплую руку на плечо командира. — Не кипятись. Он нам нужен.

Наемница покосилась на великана и презрительно сплюнула на пол.

— Пока что, — убирая нож, сказала она. — Но это может измениться в любой момент.

Высвободившись из хватки, Гуташ поправил перекосившийся воротник и усмехнулся.

— Возьми себя в руки, женщина, не позорь кровь.

— Проклятье, мужик! Я тебя сейчас сам прирежу! — возмутился Йон. — Не нарывайся, мать твою.

Продолжая нагло улыбаться, проводник замахал руками:

— Смиренно жду, когда ваш командир соизволит навести марафет.

— Болтунов любят фингалы, — не поворачивая головы, задумчиво произнес Джерт. Энниец стоял в стороне и любовался игрой света на лезвии своего ятагана. — Но, возможно, тебе больше пойдет новый шрам. Для симметрии, так сказать.

Артанна в очередной раз проверила оружие и бросила тревожный взгляд на валявшийся в углу мешок с ее пожитками, среди которых было ценное письмо гацонского купца. Решив, что Дачс уж как-нибудь справится с охраной столь важного груза, наемница повернулась к бойцам:

— Готовы?

В ответ наемники согласно загудели.

— Выходим, — кивнула она и зло посмотрела на Гуташа. — Только без глупостей.

Еще двоих из десятки Дачса Артанна оставила возле первой лестницы, судя по чертежам, служившей входом в имение Данша. Там наемников встретил уже знакомый им привратник с неизменной лампой в руках. Человек, так и не назвавший своего имени, недовольно скривился, когда Сотница отдала распоряжение двум бойцам оставаться на страже. Гуташ, как и в прошлый раз, дальше не пошел.

Теперь их осталось четырнадцать. Этого все еще должно было с лихвой хватить, чтобы расправиться с семью безоружными людьми. Если они в действительности были безоружны. Имея отчетливое представление о порядках, царивших в вагранийском обществе, Артанна сомневалась, что кто-нибудь из советников не приготовил парочку неприятных сюрпризов. Своими опасениями она еще раньше поделилась с бойцами, и те постарались приготовиться к неожиданностям.

Но их опыт подсказывал, что всего предусмотреть было невозможно.

Двигаясь почти бесшумно, наемники прошли по лабиринту коридоров, поднялись по лестнице и уперлись в еще одну дверь. Здесь Артанна оставила Шенко — хмурого крепко сбитого бойца из десятки Дачса. В бой этот наемник тоже не рвался и безропотно согласился немного поскучать.

Дальше, за несколько шагов до заветной двери зала, где собрались Шано, Сотница приказала Сирду караулить снаружи.

— Чуть что, сразу к нам. Понял?

Светловолосый боец кивнул и прислонился к стене, обнажая клинок.

— Открыто. Удачи, — шепнул привратник и бесшумно удалился куда-то за угол.

Третий проводил вагранийца взглядом и уставился на Артанну.

— Теперь двенадцать.

Сотница приложила ухо к двери.

— Голоса. Много. Спорят.

— Пора, — Фестер вытащил свой любимый длинный тесак и нежно прикоснулся к лезвию.

— Ханк идет к западной двери. Джерт — к восточной. Боргильд и Гуннар остаются у главной. Дальше — по обстоятельствам. Остальные, — Артанна тяжело вздохнула и посмотрела на остальных наемников, — выберите себе по одной жертве. Никого со стола Данша не трогать.

Воины с тихим шорохом извлекали оружие, отражавшее тревожные всполохи факелов. Было тихо — лишь из-за двери зала доносились голоса. На протяжении всего пути по подвалам квартала наемники не встретили никого, кроме немногословного привратника, да и тот поспешил убраться подальше от грядущей кровавой бани.

И правильно сделал. Любоваться там будет нечем.

Заливар сдержал обещание и избавился от лишних ушей. Артанне оставалось лишь выполнить свою часть сделки. Сделав глубокий вдох, она по привычке прикоснулась к камню на своем браслете и резко потянула дверь на себя.

— С богом, — тихо раздалось у нее за спиной. Кажется, это был известный своим далеким от праведного образа жизни Эсбен. Лицемерный ублюдок.

Вошли быстро. Сравнительно молодой ваграниец в длинной малиновой тунике и забранными в затейливую косу волосами не успел договорить, когда Джерт и Ханк очутились на своих местах возле западной и восточной дверей. Артанна пропустила вперед Шрайна, вполне способного заменить собой таран, Фестера, натянувшего мерзейший из оскалов, настороженных Йона и Херлифа. Наемники рассыпались по периметру зала. Вслед за Артанной в зал вбежал Эсбен. Последними вошли Боргильд и Гуннар, караулившие выход. Близнецы Эйльве и Ове остались сторожить снаружи.

— А вот и гостья, без участия которой это заседание было бы неполным, — с радушной улыбкой проговорил Заливар, поднимаясь из-за стола. Рядом с ним за столом расположились еще трое вагранийцев — этих было сказано не трогать. — Разрешите представить вам Артанну из Дома Толл. Возможно, некоторые ее даже помнят.

Сотница на ходу вытащила второй клинок, кивнула Заливару и сделала несколько медленных шагов.

— Знакомство будет кратким, — мрачно сказала она.

— Дочь Гириштана? — воскликнул один из советников. — Неужели…

Шано повскакивали со своих мест. Один из них — великовозрастный советник, облаченный в подбитую мехом мантию, кряхтя приподнялся и, щуря глаза, уставился на Артанну.

— Она, я помню, — прошелестел он. — Высокая, хорошенькая… Была в юности.

— Что все это значит? — спросил Шано в малиновом. — Заливар, объяснись.

Наемница склонила голову на бок, наблюдая за реакцией советников.

— Да, Заливар. Расскажи им.

Артанна с удовлетворением отметила, что, пока они с вагранийцем тянули время, каждый боец успел занять позицию в шаге от своей будущей жертвы — как они и планировали. Одна команда, один короткий приказ — и все закончится. Впрочем, приказов начинать кровопролитие их наниматель отдавать не спешил. Заливар вышел из-за стола, игнорируя испуганные взгляды, метавшиеся между ним и Артанной.

— Перед вами — глава Дома Толл. Она пришла мстить за убитых родственников.

— Глава? Гириштан правил Домом и был членом Шано Оддэ, — прокряхтел старик. — А его сын был казнен вместе с ним.

— О, мы все были уверены в том, что уничтожили их Дом, — возразил ваграниец. — Покажи им, Артанна.

Убрав один клинок в ножны, Сотница зубами поддела перчатку и продемонстрировала изрезанную старыми шрамами руку, на которой красовался браслет с синим камнем. Кто-то охнул, узрев священный символ власти.

— Гириштан обманул всех вас. Хитрец успел передать ей права прежде, чем вы его обвинили, — с победной улыбкой возвестил Заливар. — О ней вы просто не подумали, так? Смирились с бегством девчонки в Хайлигланд и благополучно забыли об инциденте спустя несколько лет, когда поняли, что она не собирается возвращаться. Неужели никого из вас не смутило, что ни у одного из сыновей не было браслета?

— Гириштан утверждал, что спрятал его, дабы мы не смогли открыть… — припомнил старик. — И не выдал, куда.

— Да он бы что угодно вам сказал, лишь бы выгородить ее! — рявкнул Данш. — Даже под пытками, которым его подвергали. Что может быть сильнее отеческой любви, глупцы? Неужели я единственный из всего треклятого Шано Оддэ, кто смог сопоставить одно с другим?

— Довольно, Заливар, — прервала его Артанна. — Мы не болтать сюда пришли. Дай нам закончить и уйти.

Она медленно скользила взглядом по перекошенным от неожиданности, испуга, отчаяния и осознания неизбежного лицам, заглядывала в округлившиеся глаза вагранийцев… И не чувствовала ровным счетом ничего, кроме навалившейся на плечи всепоглощающей усталости. Артанна ожидала от себя ликования, наслаждения запоздалой местью… Облегчения, наконец. Или же просто жалости к главам Домов, чьи правители три десятка лет назад дали добро на уничтожение ее семьи, но вовремя скончались, скинув ответственность за содеянное на ни в чем не повинных преемников.

Ничего этого не было. Лишь ноющая пустота в душе, которую раньше можно было залить крепкой настойкой или заполнить дурманом паштары.

Зачем она сюда вернулась? Был ли смысл цепляться за подарок отца, эту глупую безделушку, символ власти, от которого не было проку за пределами Вагранийского хребта? По обе стороны этих хмурых гор она все равно оставалась чужачкой — ни здесь, ни там ее бы уже не приняли. Да и с чего? Артанна слишком давно покинула отчий дом, а теперь вернулась — не с благими намерениями, но как убийца. Зачем ей это? Что даст? Только суету, лишения, грязь, еще одно мокрое дело и очередной груз на душе, который на этот ра — она знала — в вине утопить не удастся. Не придумали еще такой бочки. Быть может, Ганцо не так уж сильно ошибался, предлагая ей перебраться в Эннию.

Как бы то ни было, вагранийские дела пора было заканчивать.

Одетая в нарядное многослойное платье вагранийка испуганно уставилась на нависшего над ней Фестера.

— Зачем? Зачем? Мой Дом не поддерживал… Дом Тошвег никогда не… Ведь ты же сам…

Заливар в два шага оказался возле советницы и наотмашь ударил ее по лицу, заставив замолчать. Голова ее дернулась, и вагранийка инстинктивно прикоснулась к раненой щеке.

— Убей ее, — приказал Данш Фестеру. — Сейчас же!

Дважды просить не пришлось. Один из немногих бойцов «Сотни», действительно испытывавший удовольствие от кровопролития, намотал длинные косы женщины на руку, лишив возможности пошевелиться, и сделал аккуратный надрез поперек ее горла. Заливар молча наблюдал, как тело сползало на стул. Прежде чем истекавший кровью труп вагранийки успел упасть, Данш грубо схватил ее руку и сдернул браслет — с таким же, как у него и Артанны, синим камнем. Только теперь наемница заметила, что подобными украшениями владели все советники, кроме одного — представителя Младшего Дома Ройтш.

— До чего вы докатились? — Заливар брезгливо вытер попавшую на рукав кровь подолом платья убитой и обернулся к ошарашенным Шано. — Потеряли бдительность! Разжирели на плодах трудов Руфала, не привнеся ничего своего. Все это время вы только пользовались благами, которые он оставил своему народу, при этом понося на каждом публичном выступлении человека, которому обязаны всем! Позор! Ваг Ран слабеет, мы вырождаемся, сила уходит, а вы лишь думаете о том, как выторговать у чужаков побольше пряностей да вина. Какое унижение для народа, некогда обратившего свирепых рундов в скулящих шавок!

— Кажется, больше нет смысла медлить? — предположила Сотница, прервав пылкий монолог нанимателя.

Заливар поднял на нее искаженное гримасой непритворной боли лицо.

— Верши свою месть, Артанна нар Толл, — тихо сказал он. — Да будет так.

Наемница кивнула.

— Это не месть. Просто работа, — устало проговорила она. — Вперед, парни. Заканчивайте. По возможности, без мучений.

Миссолен.

— Дело сделано? — Демос отложил перо и обратил взор на вошедшую в его покои Лахель. Эннийская телохранительница коротко кивнула и стащила с плеч дорожный плащ. Деватон пристально наблюдал за тем, как опустившаяся на кушетку ткань подняла в воздух целое облачко уличной пыли.

— Документы покинули столицу, — отчиталась эннийка. — Лорд-протектор лично увез их в свой родовой замок в Анси. Что бы ни содержали те бумаги, церковники до них не доберутся.

«Еще бы. Трудно найти менее расположенного к Ладарию человека, чем новый лорд-протектор Эрьен Анси».

— Кто-нибудь еще знает об этом?

— Нет, господин, — ответила Лахель и, угадав немой вопрос в глазах Демоса, посмешила уточнить. — Даже Ихраз.

— Так должно быть и впредь.

— Как вам будет угодно.

«Хватит с Ихраза и того, что он знает о существовании этих документов. Ее брат осмотрителен, но мне следует опасаться даже собственной тени. Что до Лахель… Едва ли Ладарий сможет ее подкупить».

Канцлер поднялся, хрустнул затекшей шеей и сделал несколько нетвердых шагов.

— Стойте, господин! — угадав его намерение, телохранительница отряхнула бархатную обивку от пыли. — Теперь можно.

— Спасибо, милая, — хрипло ответил Демос. — Раз уж ты здесь, накапай мне той эннийской отравы от мигрени, пожалуйста. Но отмерь как следует, молю! Я едва не отдал богам душу в прошлый раз.

Лахель сконфуженно кивнула, и канцлер, сидевший с закрытыми глазами, не мог видеть, как поникли ее плечи. Она внимательно отсчитала семь капель — этого должно было хватить, чтобы унять начавшийся приступ.

— Прошу, — эннийка подала снадобье, и Демос, скривившись, выпил его залпом.

Через несколько долгих минут ее господин вновь забился в судорогах. Лахель пришлось вырвать стеклянный стакан из его скрюченных пальцев и вцепиться в слабые костлявые плечи, предостерегая Демоса от падения. Еще через несколько мгновений он затих, и его тело пугающе обмякло. Телохранительница сняла с головы цветастый платок и аккуратно вытерла слюни, свисавшие с подбородка своего господина.

Это происходило каждый проклятый день, одно и то же, и она ничего не могла изменить.

Самый влиятельный мирянин империи был беспомощен, как дряхлый старик, а вокруг него было слишком много желающих этим воспользоваться. Знай они об этом слабом месте…

Лахель прерывисто вздохнула, благодаря мертвых богов за то, что смогла остаться наедине с Демосом, без брата. Она не могла показать свою слабость перед Ихразом — вряд ли бы он ее понял.

Ощущение собственного бессилия болезненно ныло у нее в груди. Лахель могла защитить своего господина от стрел и копий, мечей и кинжалов, иных ядов и злых языков. Но этот неведомый недуг, раздиравший голову Демоса на части и с каждым днем становившийся лишь мучительнее, победить была не в силах.

Зато она была вполне способна дать ему кое-что иное.

Лахель осторожно прикоснулась к изуродованной щеке канцлера, и, испугавшись собственного жеста, отдернула руку. Опыт использования снадобья позволял предположить, что Демос должен был провести в беспамятстве еще некоторое время.

Этого должно было хватить, чтобы приготовить ему маленький сюрприз.

* * *

С огромным усилием Демос открыл глаза и тут же пожалел о содеянном. Во всем кабинете горел только один канделябр, но даже этот свет ослеплял, словно яркое солнце в морозный день.

— Черт…

Канцлер снова сомкнул веки и решил не шевелиться. Впрочем, сил у него не было даже для того, чтобы внятно произнести что-то длиннее куцего ругательства. Он утопал в заботливо подоткнутых под спину подушках, ноги прикрывало тонкое одеяло — сколь ни была лютой жара в летнем Миссолене, от этого дрянного эннийского снадобья его знобило в любую погоду. Руки покрылись мурашками, каждый волосок на теле встал дыбом. Мысленно проклиная собственную беспомощность, канцлер с усилием натянул одеяло до подбородка и замер, ожидая возвращения сил.

Наконец, почувствовав в себе достаточно жизни, он снова открыл глаза. Лахель сидела напротив него, устроившись в кресле прямо с ногами. Шарфа на ней не было и Демос увидел, как свечное пламя плясало в темных узких глазах телохранительницы, кидало блики на гладкую смуглую щеку, мерцало на опутанной ремешками и серебряными бусинками толстой черной косе.

На коленях женщины лежал обнаженный ятаган.

— С возвращением, господин, — тихо поприветствовала Лахель. — Воды?

— Будь любезна, — севшим голосом попросил канцлер. Горло раздирала дикая жажда.

Стоило эннийке отвернуться, как Демос полез в карман за паштарой. Но внезапно передумал.

«Что будет, если я попробую воздержаться от нее хотя бы на протяжении одного вечера? Уверен, ничего хорошего, но вдруг…»

Выпив воды, канцлер поднялся и, шатаясь, подошел к умывальнику. Погружение лица в таз помогло — бодрым он все еще не мог себя назвать даже с натяжкой, но голова начала соображать яснее. Лахель, безмолвная и спокойная, продолжала неподвижно сидеть на своем посту возле кушетки. Наконец, когда Демос покончил с водными процедурами и переоделся, с удовольствием стащив с себя пропитавшуюся холодным потом тунику, эннийка заерзала в кресле.

«Ихраз и Лахель могут передвигаться совершенно бесшумно, я знаю. Порой мне начинает казаться, что они специально издают массу лишних звуков лишь затем, чтобы не заставлять меня нервничать. Как мило с их стороны не доводить господина до инфаркта внезапными появлениями. Миссолен изменил всех нас и по-своему многому научил. Но стоило ли это того?»

Демос нечленораздельно выругался, пытаясь справиться с застежкой пояса. Наконец, когда пряжка поддалась, он вздохнул с облегчением и обернулся.

Лахель смотрела прямо на него, и значение этого взгляда он прочитать не смог.

«Что случилось?»

Женщина медленно покинула кресло и легкой походкой направилась к нему. Ятаган она оставила на кресле, но Демос не сомневался, что даже без этого оружия Лахель смогла бы моментально придумать десяток эффективных способов остудить пыл незваных гостей.

«Несколько ножей и кинжалов, пара стилетов, гацонская гаррота, ядовитые эннийские порошки…»

— В чем дело? — голос канцлера не дрогнул, но прозвучал напряженно.

«Существенный недостаток сотрудничества с эннийцами — невозможность понять их истинные намерения. У гацонца все мысли будут написаны на лбу. Эннийцы же не покажут ничего, кроме маски безмятежного спокойствия».

Телохранительница подошла к Демосу и остановилась на расстоянии шага. Одна ее рука была на виду, другая — спрятана за спиной.

— Ну же, Лахель, — раздраженно проговорил Деватон. — Это уже не смешно.

Вместо ответа женщина опустилась на колени. Из-за спины она вытащила предмет, внешне напоминавший трость, и почтительно подала его Демосу.

— Простите, что заставила вас нервничать, господин, — потупив взор, сказала женщина.

Канцлер рассматривал трость — блестящее темное дерево, строгий серебряный набалдашник с чернением, несомненно, выполненный умелым мастером, — дорогая и элегантная вещь.

«Ничего лишнего, как я и люблю. Ты отлично изучила мои вкусы».

— Это…

— Мой подарок на вашу предстоящую свадьбу. — Лахель повернула серебряный набалдашник и продемонстрировала клинок. — Меч-трость. Понимаю, еще не время для даров, но мне будет гораздо спокойнее, если он появится у вас как можно раньше.

Демос с почтением принял подарок и провел ладонью по гладкому дереву. В руках новая трость лежала изумительно удобно, а пальцы уверенно смыкались на рукояти-набалдашнике. Следуя примеру Лахель, канцлер аккуратно повернул навершие и обнажил узкий клинок.

«Прекрасная работа. Хочешь — коли, хочешь — режь. Не назвать серьезным оружием, но, как последний довод, это может быть очень кстати. Сколько лет я не фехтовал? Десять? Как бы не опозориться, случись оказия».

— Клеймо Ванфари. Лахель, это же баснословно дорогая вещь!

— Вы хорошо мне платите, — откликнулась эннийка. — Ванфари — единственный мастер, чьи работы достойны вас. Лучшее для лучшего.

Демос резким движением вернул клинок в ножны и подал руку телохранительнице:

— Прошу тебя, поднимись с колен. Ты же не в Эннии.

«Когда же я выбью из тебя эти рабские привычки?»

Лахель послушно выпрямилась.

— Спасибо, — Демос мягко сжал пальцы телохранительницы — редкое и оттого еще более ценное проявление чувств, которые он обычно скрывал. — Я тронут.

— Вам понравилось?

— Спрашиваешь? — усмехнулся канцлер и нежно погладил отполированное древо. — Прекрасная вещь! Вряд ли я сам смог бы выбрать более подходящую.

Лахель улыбнулась, обнажив ряд ровных белых зубов.

— Остается лишь молить мертвых богов, чтобы вам никогда не пришлось пускать ее в ход.

Рантай-Толл.

Все прошло слишком легко.

Некоторые советники сопротивлялись, а иные и вовсе не успели ничего понять. Кто-то из Шано путался в складках одеяний в поисках припрятанных кинжалов — попытки защититься были тщетны и оттягивали момент смерти лишь на несколько мгновений.

Старик, по иронии оказавшийся жертвой уже немолодого Шрайна, принялся пятиться, но уперся спиной в холодную стену.

— Ради милости Хранителя…

— Прости, мужик, — по-простецки ответил великан. — Таков приказ.

Третий вогнал меч в беззащитную грудь советника с такой силой, что лезвие прошло насквозь и неприятно царапнуло кусок каменной кладки. Пригвожденный Шано осел, издавая сдавленные хрипы, немного подергался в конвульсиях, побулькал, а затем стих навеки. Шрайн молча вытащил меч и бережно уложил тело на пол — покойнику, конечно, уже все равно, но приличиями пренебрегать не стоило.

В этом был весь Малыш Шрайн — порядочный человек, умудрившийся выбрать одну из самых омерзительных профессий. Светлее его жизнь от таких вспышек изощренной добродетели не становилась, но совесть, как он сам утверждал, грызла с чуть меньшей силой.

Джерт видел, как упали еще несколько тел, залившие блестящей кровью добрую половину зала — ее было до того много, что даже Медяк почувствовал металлический привкус на языке. Белые, черные, бедняки и богачи — кровь у всех красная, а кишки — неизменно скользкие. У смерти было множество лиц, но она всегда одинаково смердела.

Ее запах уже начинал мерещиться эннийцу на пустом месте — казалось бы, за столько лет пора уже перестать замечать подобные мелочи, но Джерт почему-то все еще не мог к этому привыкнуть.

Пока Артанна молча наблюдала за свершением запоздалого возмездия, четверо Шано, включая Заливара нар Данша, хранили безмолвие. Затем Джерт увидел, что они перебросились несколькими короткими фразами, покивали друг другу и с невозмутимым видом, словно чистили рыбу, принялись снимать символы власти с рук трупов. Странные ребята. Сколько бы дерьма ни повидал человек за жизнь, такая резня все равно должна была взбудоражить неподготовленного человека. Выходило, что эти трое заранее знали о планах Заливара. Но кто еще участвовал в этом заговоре, оставалось большим вопросом.

Медяк караулил свою дверь, за которой пока что было спокойно — он то и дело прикладывал ухо, унимая расшалившуюся паранойю. Заперто было изнутри. От нечего делать Джерт достал отмычку и принялся ковырять ею в замке — какая-никакая, а практика, да и бойцы «Сотни» управились с ошеломленными и беспомощными советниками без особых проблем. Все прошло на удивление гладко.

Именно это и беспокоило.

Если что-то слишком четко идет по плану, то вовсе не обязательно потому, что план хорош. Вполне возможно, ты просто не в курсе некоторых деталей этого замысла.

Джерт, как и Артанна, сюрпризов не любил и потому на всякий случай вскрыл замок. На удачу Медяка, ниша, в которой располагалась дверь, порученная его бдению, пряталась за несколькими вазами и внушительных размеров шкафом с дорогими безделушками. Одну из них, резную статуэтку из камня, энниец также прикарманил — на всякий случай. Справившись с замком, он аккуратно приоткрыл створку, моля богов о хорошо смазанных петлях, и осторожно высунул нос наружу.

Узкий плохо освещенный коридор пустовал, пахло смолой и тянуло свежим воздухом — значит, где-то неподалеку располагался выход на улицу. Еще одна полезная новость. Однако тишина, внезапно повисшая в зале, заставила Джерта втиснуться обратно. Дверь он, впрочем, плотно закрывать не стал.

Медяк осторожно выглянул из-за стены, прячась от лишних глаз. В живых остались только четверо советников во главе с Заливаром. Наемники оттерли оружие от крови и вернули клинки в ножны.

— Ну вот и все, — тихо сказала Артанна.

Советник покачал головой, равнодушно осматривая итоги резни.

— Не совсем.

Дверь, которую караулил Ханк, распахнулась, сбив его с ног. Тот отлетел к стене и, должно быть, сильно приложился головой, не успев выхватить оружие. В зал вбежали люди, облаченные в доспехи с символикой дома Данш — такие же носили конвоиры, сопровождавшие караван гацонского купца. Энниец не исключал, что это могли быть те же самые люди.

Набежало их в избытке — Джерт насчитал два десятка, и они все продолжали прибывать. Он попытался восстановить в памяти план здания и комнат, в которые вела западная дверь. Там отсутствовали выходы на улицу и какие-либо лестницы — просто ряд изолированных помещений. Означало все это только одно — воины Данша оказались там еще до начала встречи. А это, в свою очередь, приводило к неутешительным выводам.

Ловушка.

Словно в подтверждение опасений Джерта, распахнулись и основные двери, через которые ранее заходили сами наемники. Боргильда и Гуннара смела толпа заполнивших зал воинов. Энниец увидел, как оба бойца Артанны осели, захлебываясь собственной кровью.

Сотница, моментально выхватившая клинки, резко обернулась, не зная, на кого смотреть — на Заливара, на дверь, где без сознания валялся Ханк, или на заблокированный выход, возле которого растекалась свежая лужа крови и трясся в агонии Гуннар. Боргильд был мертв — Медяку еще не приходилось встречать человека, способного выжить после того, как ему насквозь проткнули солнечное сплетение.

Через несколько мгновений стих и Гуннар.

— Вот как, значит? — мрачно усмехнувшись, Артанна подняла глаза на Заливара.

— Прости, Артанна. Так нужно.

Шрайн с тихим шорохом вытащил меч.

— Чужими руками, значит? А как же «Железные кольца» и иже с ними?

— Нет больше никаких «Железных колец». Они уже никого не побеспокоят — я разобрался с ними несколько раньше.

— Предлог. Впрочем, не удивительно, — пожала плечами Артанна. — Ты мог скормить нам любую ложь, и нам пришлось бы в нее поверить.

Ваграниец кивнул.

— Именно. Мне нужно было придумать гладкую историю.

— Я выполняю приказ Волдхарда. Ему и вешай лапшу на уши.

Заливар покачал головой, продолжая смотреть наемнице в глаза.

— Уже развесил, не переживай, — ответил он. — Мне действительно жаль, но другого выхода у меня нет.

Третий выступил вперед, закрывая собой Артанну.

— Мы не сдадимся без боя, — пробасил он, поднимая клинок. Понимал, к чему шло дело.

Советник вздохнул и подошел ближе к великану.

— Не сомневаюсь. Но вот незадача — из всей вашей разношерстной братии шразов живой мне нужна разве что Сотница: показательная казнь будет выглядеть более убедительно, чем все ваши облитые смолой головы на пиках.

Малыш нахмурился, отчего его морщинистое лицо стало похоже на изрезанный рундскими письменами камень. Неожиданно Артанна громко расхохоталась — ее безумный смех разрезал воздух, точно нож масло, и разнесся лающим эхом.

— Что смешного? — Заливар недоумевающе посмотрел на Сотницу.

Успокоившись, наемница вытерла рукавом навернувшиеся от смеха слезы.

— Как же складно получается, — сказала, она, выглянув из-за плеча Третьего.

— Ну разумеется. Я же говорил, что предусмотрел все.

Малыш исподлобья уставился на вагранийца и крепче перехватил рукоять меча.

— Это мы еще посмотрим.

В следующий момент Шрайн замахнулся, намереваясь нанести рубящий удар. Но едва он сделал шаг, как Заливар вскинул руку, и великан резко остановился, а затем мучительно захрипел. Оружие — длинный меч, достойный лапы великана, подрагивая, застыл в воздухе. Артанна отпрянула назад и непонимающе уставилась на наемника. Лицо Малыша начало медленно синеть; пальцы, державшие огромный клинок, задрожали, и, не выдержав, разжались. Звонко лязгнула сталь, коснувшись каменного пола, а затем рухнул и сам Шрайн, хватая себя за горло, словно пытался оторвать чьи-то невидимые руки со своей шеи. Скоро он замолчал, а раздувшееся синее лицо разгладилось и обмякло.

* * *

Не наблюдай Сотница за процессом, а, например, просто найди тело, как нашла Рианоса, она была бы готова поклясться, что Третьего задушили. Однако он задохнулся сам. Почти что. Ибо, сомнений не было, ему помог Заливар нар Данш способом, суть которого ускользнула бы от понимания простого обывателя. Но Артанна знала больше. Едва ли не единственное преимущество, доставшееся в наследство — знание и возможность распознать колдовство. А это был прием, против которого ни один тесак не сдюжит. Опасения, высказанные ею в Эллисдоре, начали сбываться.

— Твою мать, Малыш, — прошептала Артанна, уже сомневаясь в ясности собственного рассудка.

Разумеется, она еще с детства слышала легенды о том, что первые Шано победили Руфала, пользуясь каким-то особым благословением. Могла бы и догадаться, что это были за таланты. Артанна ругнулась на саму себя — следовало пораскинуть мозгами и вспомнить, что такие вещи имели свойство передаваться по наследству. Дом Толл людей душить не умел, да и других проявлений подобного дара среди представителей своего семейства она не замечала. Вероятно, Даншам повезло больше.

Артанна осознавала, что против этого архинеприятного сюрприза, подкинутого Заливаром, приема у нее не было. И все же покорно мириться со своей участью ей не хотелось. Она перехватила свой клинок и подлетела к Заливару. Ваграниец снова выставил вперед руку и проделал тот же жуткий жест, выбивший дух из Шрайна. Но его фокус ни на секунду на задержал Артанну — советник удивленно отскочил назад, и лезвие клинка наемницы оставило глубокий порез на его руке.

Второй выпад Артанна сделать не успела — ее скрутили подбежавшие гвардейцы.

— Так вот почему… — Шано зажал кровоточащую рану и с нескрываемым любопытством посмотрел на Сотницу. — Теперь все понятно. Кто бы мог подумать…

— Что за…

Прилетевший откуда-то справа удар не дал Артанне договорить. Она дернулась, выплюнула обломок зуба и попыталась вытереть окровавленный рот о плечо.

— Это становится интересно, — сказал Заливар и повернулся к одному из своих гвардейцев. — Женщину доставить в подвал живой. От остальных избавьтесь.

Артанна несколько раз дернулась, пытаясь освободиться от захвата, но, кроме разбитого носа одного из воинов, других успехов не достигла. Гвардейцы сильно превосходили ее и числом, и размерами.

— Доставить живой, значит, — улыбнулся ваграниец, вытирая стекавшую из носа струйку крови. — Но приказа держать тебя в сознании не было.

И резко ударил ее по голове навершием рукояти своего меча.

* * *

Наемница потеряла сознание и обмякла. Джерт увидел, как ее потащили прочь из зала через главную дверь. Следом за гвардейцами и их беспомощной ношей вышел и Заливар нар Данш в сопровождении советников, за все это время не удостоивших ситуацию ни единым комментарием.

Едва за ними затворилась дверь, воины Данша приступили к казни. Первыми упали чудом дожившие до этого момента близнецы: Ове проткнули грудь насквозь, и из его рта еще долго текла розовая пена; Эйльве просто снесли голову. Йон, успевший уложить двоих, не заметил подкравшегося сзади здоровенного бойца и был разрублен от плеча до пояса — меч вагранийца описал широкую дугу и одним ударом оборвал жизнь бывшего лазутчика. Эсбен, матерясь сразу на трех языках, поднял огромный дрын Шрайна и, раскрутив его, задев троих — не смертельно, но из строя вывел надолго. Мигом позже удача ему изменила: замешкавшись, он остановился перевести дух и получил подлый удар в бок. Херлиф к тому моменту уже был мертв — валялся, нежно приткнувшись к телу вагранийской советницы, с развороченным брюхом. Скользкие кишки наемника отвратительно удачно гармонировали с разверзнутым горлом женщины.

Дольше всех держался Фестер, но и его опыта не хватило, чтобы справиться сразу с пятью нападавшими.

— Давай, сучий потрох! Подходи ближе! — Поманив одно из гвардейцев, наемник сделал обманный выпад и в следующий момент вогнал в открывшийся бок стилет по самую рукоять. Второй рукой, сжимавшей рукоять тесака, он тут же умудрился врезать подбежавшему молодому вагранийцу прямо в глаз — тот взвыл и пополз к стене.

На смену одноглазому пришел другой — покрепче и ростом повыше. От его удара Фестер отскочил, быстро зашел за спину и аккуратно полоснул по горлу — любил он резать глотки. Джерт еще раньше приметил, что у этого больного ублюдка порой даже член привставал от вида свежей крови.

— Что мнетесь, как целки? — подначивал Фес, оскалившись во весь рот и уже зная, чем закончится бой. — Отведайте гацонской закуски!

И все же он изрядно вымотал нервы вагранийцев. Даже когда Фестера начали прижимать к стене сразу четверо, двое из которых были вооружены копьями, наемник сдался не сразу. Один из самых жутких бойцов «Сотни» получил не меньше пятнадцати ран, прежде чем позволил коленям подогнуться. Медяк был готов поклясться, что ублюдок хохотал даже в этот момент.

Бросив последний взгляд на кучу трупов, Джерт открыл дверь и тихонько выскользнул наружу. Он остановился лишь на миг, ловя кончиками пальцев дуновение воздуха и определяя направление выхода. А затем, отбросив героизм, побежал.

Он видел, что сделал Заливар с Малышом — бороться с подобным заклинателем кишка была тонка даже у него. Этот вечер мог развиваться по-всякому, однако энниец никак не ожидал, что нарвется на могущественного колдуна, способного выдавливать жизнь из людей одним лишь усилием воли.

Событиям следовало развиваться по совершенно иному плану. Но с самого начала, еще в Гивое, все пошло наперекосяк. Своими действиями Артанна просто не оставляла ему выбора. В голове Джерта уже зрел другой план. Оставалось лишь выбраться из этого проклятого дома.

 

3 глава

Рантай-Толл.

До этого злосчастного визита Джерту уже приходилось посещать Рантай-Толл — пятью годами ранее. Лихое было дельце: тогда все закончилось двумя сгоревшими домами и десятком трупов. Задача, впрочем, была выполнена, и господин оказался доволен, хотя после этого две недели ворчал, припоминая поднятую шумиху. В тот раз Джерта спасло умение великолепно переворачивать факты с ног на голову, и придуманная им инсценировка не вызвала вопросов у местных властей. Подумаешь, повздорили эннийцы с гацонцами — кровь горячая и у тех, и у этих.

Однако доводить до смертоубийства Джерт очень не любил.

Кем он тогда был? Иштаном из Луджидды, торговцем пряностями? Плотником Алисиром из Ирригана? Или мечником Кеганом, уставшим от канеданской тишины? Помнить все свои личины было полезно, но уже не доставляло удовольствия. Слишком много времени прошло. Слишком много сил это отнимало.

Но сегодня во всех этих личинах смысла не было. Наоборот, ему требовалось на некоторое время стать самим собой. После долгого перерыва это причиняло дискомфорт: без очередной маски Джерт чувствовал себя беззащитным.

Практически без эксцессов он выбрался из поместья Данша — удивительное везение, сопряженное с толикой хитрости. Коридор, куда успел выскочить Джерт, вывел его сквозь опустевшее жилое крыло прямиком на задний двор. Там разразилось настоящее побоище — Медяк наблюдал за сражением гвардейцев Заливара с охраной советников из окна комнаты, в спешке покинутой прислугой. Там же, в сундуке, он нашел удачно забытую кем-то лакейскую ливрею. Хвала вагранийской моде — приметную рыжую голову можно было спрятать под капюшоном.

Так он и прокрался через двор, замеченный только одним воином, который шикнул на него и велел убираться прочь. Дальше было просто — добраться до хозяйственной части двора, где располагались дровяные сараи, погреба и всевозможные инструменты, там забраться на крышу одного из сараев, аккуратно перелезть через стену, не попавшись бдительным патрульным, и затем уйти как можно дальше от этого места.

Пока что.

Лучшими друзьями Джерта на этот вечер стали лакейская куртка с капюшоном, отмычка и остатки «лунного песка» — без этого порошка все прошло бы гораздо тяжелее. Однако запасы затейливых эннийских порошков Джерта подходили к концу, рискуя поставить под вопрос реализацию всего дерзкого плана.

Энниец посмотрел наверх, ища высоченный шпиль Святилища. Небо напоминало расшитый алмазами бархат с небрежно брошенной на полотно серебряной заколкой в виде лунного серпа. Рантай-Толл выглядел зловеще пустынным для столицы — ни пьяного ора, ни припозднившихся гуляк. Улицы словно вымерли, и лишь изредка в отдалении звучал топот шагов патрульных. В прошлый раз здесь было поживее.

Джерт быстро перебежал улицу и остановился. Он находился на юго-западе города, а сарай, откуда ушел отряд, на севере. Энниец прекрасно осознавал, что его могли там поджидать, но это не отменяло необходимости попасть внутрь и забрать свое барахло. Вещи могли пригодиться позже.

Давнее знакомство со столицей Ваг Рана сослужило ему добрую службу. На счастье Джерта, город не успел претерпеть существенных изменений — склонность к радикальным переменам вообще не была в натуре местных жителей. Энниец припомнил закоулки, по которым шлялся, выполняя дела прошлых лет, и двинулся в сторону западной окраины города. В том районе располагались многоэтажные доходные дома, а чуть севернее начинались кварталы, населенные немногочисленными выходцами из империи и Эннии.

Пробираться через задворки было неудобно, но безопасно. Прямые, словно стрелы, проспекты превращали его в легкую добычу. Медяк юркнул в один из темных переулков, который, как он припоминал, выходил к лабиринту многочисленных узких улочек, а затем — на окраину. Здесь можно было двигаться быстрее. Главное — думать, куда сворачиваешь.

Джерт попетлял по бедняцкому кварталу, на деле имевшему мало общего с истинным упадком — в Рантай-Толле настоящие бедняки попросту не водились, и оными здесь называли горожан, чье финансовое состояние не позволяло селиться ближе к центру, но которого хватало на уплату непомерно высокой пошлины за право жить и торговать в городе. Затем Медяк вышел на длинную кривую дорогу, проложенную до имперских кварталов. Быстро пройдя мимо обиталища иноземцев, Джерт наконец-то оказался в северной части города — здесь преимущественно располагались склады, цеха и мастерские. Поскольку аренда торгового места в центре столицы стоила дорого, многие вагранийцы предпочитали переносить производство на север города, где плата была существенно ниже, а в центре и на рынках арендовали только лотки и небольшие лавки.

Здесь Джерт ориентировался прекрасно. Он бывал в этом районе раньше и, кроме того, запомнил дорогу, когда Гуташ вел наемников к их временному пристанищу. Медяк снова поднял глаза наверх: он почти не отклонился от взятого курса, что обнадеживало. Оставалось преодолеть всего пару кварталов.

Что его могло ожидать в том сарае, Джерт не знал, но всяко не надеялся на теплый прием.

* * *

Внутри горел свет. Джерт подобрался к дому с торца и приложил ухо к щели между досками.

— Как вы умудрились? — прошипел голос, принадлежавший Гуташу.

— Сам удивлен, — глухо ответили проводнику. — Клянусь, все двери были заперты. Я лично их проверял.

Второго собеседника Джерт не распознал. Возможно, один из гвардейцев Заливара. Медяк весьма посредственно говорил по-вагранийски, однако прекрасно понимал даже беглую речь седовласых спесивцев. Артанне об этом он, разумеется не сказал — вызвал бы множество неудобных вопросов. Ему и без того стоило больших усилий завоевать доверие Сотницы, поэтому топтать едва проклюнувшийся между ними росток взаимопонимания было ни к чему.

— Значит, хреново проверяли.

— Не сыпь соль на рану, Гуташ! Господин и так мне башку оторвет. Как думаешь, тот шраз может прийти сюда?

Проводник усмехнулся.

— Только если он конченный идиот. На его месте я бы бежал отсюда, пока городская стража не принялась прочесывать каждый квартал.

— Шано распорядился закрыть городские ворота. Тоннели тоже перекроют, пока не изберут новый Совет.

— Значит, даже если наш беглец выберется из Рантай-Толла, ему одна дорога — в Варшун, — заключил Гуташ. — Там порт, корабли, множество шразов — затеряться среди этих проклятых чужеземцев труда не составит… Посоветуй Шано отправить людей по тракту в сторону моря.

— Разумеется, — ответил собеседник. — Беглец не должен добраться до порта.

— Далеко он все равно уйти не мог. Рыжий, говоришь?

— Да.

Гуташ закашлялся то ли от поднятой пыли, то ли от густого смрада крови и дерьма — того, что осталось от Дачса и его бойцов, и на некоторое время замолчал.

— Помню его, — наконец, отозвался проводник. — С ятаганом, матерился по-эннийски. Впрочем, такой же энниец, как я — святой воин. Имперец он, ну или потомок имперцев, хотя и говорит с эннийским акцентом. Зуб даю, его мамаша блудила с канеданцем. Отправьте больше людей в кварталы чужаков.

— Вряд ли он останется в Рантай-Толле, — с сомнением в голосе ответил собеседник.

— В чужую голову не залезешь. Мы должны учесть все варианты и схватить беглеца. Будет обидно попасть в пыточную к Заливару за оплошность, исключить которую сейчас не составит ни малейшего труда.

— Согласен, — говоривший прошаркал к двери и, судя по звуку, с усилием толкнул рассохшиеся доски. — Ты останешься здесь?

— Хочу покопаться в барахле наших гостей. К тому же должен же кто-то оказать теплый прием нашему беглецу, если он все же решит заглянуть на огонек.

— Люди нужны?

— С одним наемником я и сам справлюсь.

— Он умудрился сбежать у нас из-под носа. Не думаю, что этот малый так прост.

— Не сложнее меня, — тихо сказал проводник. — Ступай и будь спокоен. Случись что, я разберусь.

Джерт не мог увидеть лица второго вагранийца, но был готов поставить пару деннэ на то, что оно выражало сомнение. Гуташ же, наоборот, сочился уверенностью, словно спелый плод.

Это он зря.

Энниец услышал, как хлопнула входная дверь, а затем во дворе затопали пять пар ног. Гвардейцы тихо переговаривались между собой, отвязывая и седлая лошадей. Через несколько минут силуэты людей окончательно скрылись в переулках. Медяк выглянул из-за угла, дабы убедиться, что часовых гвардейцы не оставили.

Пока ему все еще везло.

Если Гуташ ожидал, что Джерт попадется на крючок, решив войти через дверь, он ошибался.

Медяк не терял времени даром, пока «Сотня» готовилась к роковому путешествию по подземным коридорам, и облазил весь сарай. За исключением подземного, в этом доме имелся еще один ход — с заднего двора, где сейчас и обосновался Джерт. Впрочем, входом эту дыру можно было назвать лишь условно — то были несколько отошедших досок, представлявших собой лаз. Достаточно, чтобы внутрь мог протиснуться человек средней комплекции. Малыш, да упокоят боги его душу, точно бы застрял.

Медяк бесшумно отодвинул доски и обмотал несколько опасно торчавших гвоздей ветошью. Одежды ему было не жаль, но заботился он о том, чтобы до чутких ушей Гуташа не долетел треск разрываемой ткани. Когда лаз обрел почти что гостеприимный вид, энниец сунул руку за пазуху и вытащил кисет, разделенный на несколько маленьких кармашков.

Там он хранил отнюдь не табак — эннийские знахари придумали вещи повеселее. Увы, «лунного песка» оставалось буквально на пару применений, и это тревожило. Джерт настолько привык полагаться на помощь этого драгоценного порошка, что начинал всерьез сомневаться в своей непобедимости, случись запасам иссякнуть. На Гуташа еще должно было хватить, но дальше придется изворачиваться.

«Лунный песок» не вызывал привыкания, не искажал восприятие, не дурманил и не подменял реальность видениями, как это делали паштара, настойка тамуна или цайказия. Порошок, изобретенный придворными эннийскими магусами, на короткое время обострял чувства — улучшал зрение, слух, скорость реакции. Особенно он ценился теми, кто, помимо силы физической, носил в себе еще и колдовскую кровь, будучи способным усилить даже подобные способности. Слабые маги, лекари-недоучки, служители Магистрата различных чинов, дуэлянты, воины, обделенные талантом колдуны — все как один делали «лунный песок» частью своего ежедневного рациона в надежде не отстать от более одаренных коллег по цеху. Разумеется, если могли позволить себе подобное удовольствие, ибо оно стоило очень дорого.

Джерта это не останавливало.

Отправляясь в Гивой, он взял порошка с хорошим запасом — практика показывала, что много «лунного песка» не бывает. Но даже при условии строжайшей экономии этого не хватило. Энниец ожидал, что дело закончится еще в вольном городе: по его расчетам, обратно в Эннию он должен был вернуться к середине лета. Однако уже близился сезон сбора урожая, а отдыха Джерту было не видать, как своих ушей.

Как и Десари. Она, наверное, здорово соскучилась.

Все полетело в тартарары едва ли не с того момента, как он добрался до Гивоя. В вольном городе дела обстояли совершенно не так, как ему описывали. И вместо того, чтобы методично следовать намеченному плану, пришлось импровизировать. Перемещение в Эллисдор окончательно спутало все карты и лишило возможности действовать. Обстоятельства менялись настолько быстро, что Джерт был вынужден спешно продумывать новые планы, толком не проработав старые.

Без порошка ситуация, в которой он оказался, приобретала вконец мрачный оттенок и начинала отчетливо пованивать смесью отчаяния и безысходности.

Как бы Джерт ни старался избежать вовлечения в это дело земляков, в эннийский квартал ему все же предстояло нанести визит. Ибо, пусть он и давно привык действовать в одиночку, оставаться один на один с огромным враждебно настроенным городом было безумием даже для него. Порошок мог подстраховать.

Энниец наскреб щепотку «лунного песка» со дна кисета, аккуратно, опасаясь потерять даже крупицу, поместил на тыльную сторону ладони и, стараясь не шуметь, вдохнул.

Ноздри разрывало. По сравнению с этим снадобьем жжение от паштары было легкой чесоткой. Обычно Джерт предпочитал смешивать порошок с напитками — медовой водой или отварами из ягод. В крайнем случае, с чем-то хмельным, хотя тогда эффект выражался слабее. Совать «лунный песок» в нос отваживался не всякий — существовал серьезный риск сжечь органы дыхания изнутри. Но сейчас выбора, как и времени, у Медяка не было. Практика показывала, что быстрее всего снадобье действовало, попадая в организм через нос.

Когда жжение поутихло, Джерт проверил оружие и тихо протиснулся в лаз. Внутри было темнее, чем в душе ростовщика. Тусклый лунный свет едва пробивался сквозь доски и меркнул, не добираясь даже до середины помещения. Медяк дал глазам привыкнуть к окружавшему его мраку и, наконец, начал различать очертания предметов — «лунный песок» подействовал.

Комната, в которую проник энниец, выходила в единственный во всем доме коридор, по которому Гуташ вел наемников к подземному ходу. Джерт бесшумно вышел и огляделся. Слева, в десятке шагов, располагалось помещение, таившее за собой спуск вниз. Справа, освещенный сиротливым факелом, находился зал, где Гуташ тихо шуршал барахлом убитых наемников — трупы все еще лежали там же, где их и застал вероломный налет вагранийских гвардейцев. Медяк осторожно двинулся на свет и, держа проводника в прямой видимости, затаился за стойкой, еще хранившей кисловатые запахи скверной еды.

Теперь предстояло совершить самое сложное.

Сделав глубокий бесшумный вдох, Джерт прикрыл глаза и выровнял дыхание. Одно неверное движение, малейшее отступление от алгоритма — и усилия пойдут прахом, а порошок будет потрачен впустую.

Главное — полное сосредоточение на процессе и человеке, на которого направлено воздействие. Так его учили. Медяк снова медленно вдохнул, мысленно сосчитал до пяти, открыл глаза и, не мигая, уставился на проводника, собирая и концентрируя волю. В теории это было легко, но на практике фокус по отоводу чужих глаз начал хоть сколько-нибудь получаться лишь после месяцев ежедневных тренировок.

Ибо Джерт был отличным актером и прекрасным бойцом, но отвратительным магусом, хотя и носил в своей крови зачатки этих способностей. Впрочем, даже смехотворное количество колдовской силы в сочетании с «лунным песком» и целью выжать из столь неординарного таланта максимум не раз спасало эннийцу жизнь.

Моргнув, Джерт медленно выдохнул, продолжая наблюдать за Гуташем. Тот и ухом не повел, хотя с расстояния нескольких шагов звук извлекаемого из ножен оружия не услышать он не мог.

Порошок был потрачен не зря.

Медяк удовлетворенно вернул клинок в ножны — время для поножовщины еще не наступило.

Теперь все пройдет проще. Энниец дождался, пока проводник повернется к нему спиной, перемахнул через поваленную скамью, схватил лежавший на полу обломок ножки стола и в два прыжка оказался возле вагранийца. Гуташ вздрогнул, и едва он начал поворачивать голову, как со всего размаху получил по затылку и тут же обмяк.

— Зря ты не послушался своего товарища, — тихо сказал Джерт по-вагранийски и достал из валявшегося здесь же мешка Артанны моток веревки — сам же давеча его туда и положил.

Как знал, что еще пригодится.

* * *

Гуташ очнулся в сарае, окруженный мертвецами и полумраком — та же картина, что он лицезрел до того, как провалиться в забытье. Однако теперь проводник был накрепко связан по рукам и ногам, да так, что не мог пошевелиться. Вязали его с толком. Затылок раскалывался от боли — чем бы его ни приложили, сделали это от души.

Перед ним на корточках сидел рыжеволосый энниец — последний выживший из разношерстной компании шразов Артанны. Тревожные всполохи пламени плясали на лице и медной шевелюре наемника. Он кинул безразличный взгляд на Гуташа и продолжил обыскивать ценный скарб своих покойных коллег — перекладывал деньги в кошель, набивал мешок остатками снеди, запихнул даже маленькую флягу с крепкой настойкой. Особое внимание энниец уделил сумке Артанны — ее он обобрал почти подчистую, не побрезговав даже бумагами. Вернее сказать, бумаги своего командира он изучал с особым тщанием.

Гуташ не сомневался, что и его собственные карманы также были подвергнуты внеплановой инспекции.

— Умеет она располагать к себе людей, ничего не скажешь, — проговорил энниец, сворачивая свиток с печатью торговой гильдии Турфало. — Полезный навык для человека ее профессии, а?

Гуташ не ответил. Покончив со сборами, наемник всем корпусом повернулся к вагранийцу.

— Где Артанна? — спросил он.

Проводник удостоил шраза презрительным взглядом и сплюнул на пол. Энниец сокрушенно вздохнул и покачал головой.

— Вы никогда не делаете это легче. Каждый раз одно и то же. Ладно, как пожелаешь.

Он схватил пустой мешок, принадлежавший одному из его мертвых коллег, и одним ловким движением натянул на голову Гуташу. Ткань оказалась плотной, неприятно смердела и, что особенно печалило, могла хорошо заглушить звук ударов и ломающихся лицевых костей. Проводник начал понимать, к чему шло дело.

Рука у этого рыжего была тяжелой. Гуташ, глядя на него, и не сказал бы, что энниец способен бить с такой силой. Но он, тем не менее, бил, и бил очень больно. Как тесто месил. Однако для того, чтобы разговорить пленника, этого было мало. Может с каким-нибудь изнеженным южными порядками шразом такой подход и сработал бы, но не с закаленным в множестве боев уроженцем севера Ваг Рана.

Гуташ со свистом втянул воздух, когда наемник сдернул с него мешок. От носа почти ничего не осталось, если не считать мелкого крошева из хрящей, размазанного по лицу. Челюсть тоже здорово пострадала, но энниец явно рассчитывал завязать диалог, и потому говорить проводник все же мог.

Но не хотел.

— Ну, надумал побеседовать?

Вместо ответа Гуташ снова выплюнул сгусток крови в направлении эннийца. Тот, впрочем, не смутился.

— Ну зачем ты строишь из себя героя, Гуташ? — швырнув мешок прочь, спросил энниец. — Я все равно добьюсь от тебя ответов, хочешь ты или нет. Пусть я тороплюсь, но могу выкроить на общение с тобой несколько долгих часов. Должен признаться, моя фантазия безгранична, но штуки, которые рисует мое воображение, тебе не понравятся. — Он хрустнул пальцами. — Я не в восторге от того, что должен сделать, поверь. И я, мать твою, ненавижу пытать людей! Ненавижу. Так почему бы нам с тобой не пропустить часть, где я тебя мучаю, а ты страдаешь и мечтаешь об избавлении, и перейти к приятной беседе? Я тебе даже выпить дам — в качестве компенсации за причиненные неудобства.

Проводник с трудом моргнул заплывшим глазом.

— Пошел ты, шраз.

— Только давай без грубостей. Но как скажешь.

Энниец порылся в мешке и достал маленький ножичек с тонким лезвием.

— Узнаешь штучку, да? — мрачно улыбнувшись, спросил он. — Говорят, у вас в каждом приличном доме таких целая коллекция. Но мне слабо верится, что вы настолько часто применяете эту пытку, как гласит молва. Замечу, что я в этом искусстве новичок, поэтому работа моя будет очень грубой и безмерно болезненной. Последний шанс.

— Тебе меня не запугать, — распухший язык Гуташа едва ворочался.

— И в мыслях не было, тупая ты скотина. Мне просто нужны ответы.

Наемник грубо затолкал кляп в израненный рот пленника и принялся за работу. Пытке подвергся указательный палец правой руки — грубая мозолистая кожа сходила плохо. Энниец действительно не был профессионалом в деле свежевания, и надрезы получились неаккуратными. Гуташ исступленно бился в путах, кричал, а из глаз полились слезы, разъедавшие свежие раны на лице.

Это было невыносимо. Он истошно выл, но кляп превращал его вой лишь в глухой стон. Покончив с пальцем, энниец присел на корточки возле пленника и проникновенно заглянул ему в глаза.

— Хватит упрямиться. Ты ведь знаешь, что даже если останешься жив, больше не сможешь нормально пользоваться рукой. Тебе придется отрезать этот палец. А ведь я могу так поработать и со всей твоей правой кистью. — Наемник тряхнул отросшей челкой и отложил ножик. — Кроме того, мне сдается, ты все равно не жилец. Вместо того, чтобы поймать беглеца, ты сам оказался пойман, и вряд ли твои хозяева закроют глаза на этот промах. Рассуди сам — я хотя бы смогу подарить тебе легкую смерть. Даже вложу в руки оружие, чтобы ты попал на небеса или как вы это у себя называете. — Эннийский выродок наклонился к самому уху пленника и обдал его раненое лицо горячим дыханием. — Ты веришь в бога, Гуташ? По глазам вижу, начинаешь верить… Я могу помочь тебе обрести вечную жизнь после смерти — только дай мне то, чего я хочу.

Договорив, энниец аккуратно извлек кляп.

— Ну так что? — спросил он.

Ваграниец издал непонятный звук — ли фыркнул, то ли хрипнул, и из ноздри раздулся большой кровавый пузырь.

— Ладно, — промямлил Гуташ.

Наемник просиял.

— Прелестно. Где Артанна?

Гуташ пожал плечами — насколько это было возможно в его беспомощном состоянии.

— Мертва, вероятно. Как и ее шразы.

— Желай твой хозяин ее смерти, Артанну убили бы раньше. Я видел, как ее, еще живую, потащили куда-то по коридорам. Куда?

— Откуда мне знать? Я проводник, а не тюремщик.

Наемник вздохнул и устало провел пятерней по рыжей макушке.

— Послушай, будь ты в действительности проводником, то исчез бы сразу после того, как передал нас в руки людей советника. Но ты еще здесь и, более того, принимаешь столь активное участие в деятельности Заливара нар Данша, что у меня невольно возникают вопросы.

— И с чего ты решил, что я смогу утолить твое любопытство?

Энниец осклабился.

— С того, что ты начал на них отвечать, даже не раскрывая рта. Ты не проводник, Гуташ. Я знаю, как в Ваг Ране метят это братство — служба-то пожизненная и неблагодарная. Соответствующего знака я у тебя не нашел, хотя, поверь, тщательно осмотрел все тело, пока ты валялся без сознания. Впрочем, я увидел следы от чернил — знак тебе явно нарисовали, правда не позаботились о том, чтобы сохранить его надолго, — энниец многозначительно кивнул на правую руку вагранийца. — Но ты и не наемник, ведь хитрец Заливар нар Данш вряд ли позволит чужому человеку настолько глубоко закопаться в свои тайные делишки… Кроме того, я подслушал твой разговор с одним из гвардейцев — он отчитывался перед тобой и внимательно слушал твои советы. Из всего этого я делаю вывод, что ты гораздо ближе к Шано, чем стремился показать Артанне и ее бойцам.

— Очаровательно, — криво ухмыльнулся Гуташ, обнажив ряд раскрошенных зубов. — Твою б смекалку да в полезное русло. Не желаешь поработать на вагранийцев?

— Я уже работаю. На известную нам обоим вагранийку.

— Впервые вижу столь преданного наемника.

— Она заплатила вперед.

— Честного наемника! — хлюпнул ваграниец. — Мать моя женщина, так вы все же существуете.

Энниец покачал головой и уселся поудобнее возле пленника.

— Умоляю, давай без бахвальства.

Гуташ снова замолчал.

— Если подумать, мне ведь даже нет необходимости тебя убивать, — наемник достал из-за пазухи кошель и аккуратно извлек из него склянку размером с большой палец. — Знаешь, что это? Ироничный плод творчества эннийских алхимиков. Отвратительная штука — парализует человеческое тело намертво. Жертва все видит и слышит, но в остальном становится совершенно беспомощной — ни пальцем пошевелить, ни рта открыть. И ничего не поделаешь, даже колдовство эту болезнь не лечит. Весьма жестокая судьба, как мне кажется. Или вот это, — в руке эннийца появилась вторая бутылочка. — Еще хуже. Всего несколько капель способны превратить светлейший ум в разум младенца. Будешь до конца своих дней пускать слюни, уставившись в одну точку, и в редкие моменты просветления нести околесицу, ибо мозг твой более ни на что не будет годен. Если повезет, твой хозяин приставит к тебе бедолагу, которому прикажет кормить тебя с ложечки и выносить из-под тебя горшок. Какова перспектива? Достойный конец для такого вояки, как ты?

Пленник внимательно выслушал эннийца и надолго замолчал, обдумывая предложение.

— Ладно, я тебя недооценил, — наконец, вздохнул он. — Ты, видать, тоже не так прост, как хотел показаться своей вагранийке.

— У всех нас есть маленькие тайны. — Джерт хитро подмигнул, однако взгляд его оставался серьезным. — Мое предложение все еще в силе. Скажи, где искать Артанну, и я убью тебя быстро и безболезненно.

— И все же зря ты перешел дорогу моему господину. Рано или поздно тебя найдут.

Энниец тихо рассмеялся, но веселья в его голосе не было.

— Твой господин еще не осознает, в какое дерьмо он сам вляпался, и кому перешел дорогу, — ответил шраз. — Мне плевать на вагранийских советников, и я даже не против оставить твоего Шано в живых — пусть развлекается, формируя новую власть. Мне нужна только женщина. Где она?

— Я не знаю.

— А если подумать?

— Я действительно не знаю, энниец! Ей следовало умереть вместе с остальными наемниками — таков был изначальный план. Заливару нужен только ее браслет. Точнее, камень из него.

— Зачем?

— Понятия не имею. Слышал, что это вроде какой-то ключ. Я не настолько близок с Даншем, как тебе хотелось бы думать.

Наемник кивнул.

— Если она должна была умереть, почему Шано передумал?

— Откуда мне знать? Меня там не было — в это время я торчал здесь и убирал этих, — Гуташ покосился на трупы наемников. — Какой с меня спрос?

— Ну хорошо. Поставим вопрос по-другому. Где она может быть?

Гуташ наклонил голову и сплюнул очередной сгусток кровавой слюны.

— В имении Шано есть помещения, которые используются как темницы. Еще со времен восстания. Возможно, она там, — предположил он. — Заливар — человек практичный. Если он не убил бабу сейчас, значит, она принесет ему пользу. Поэтому он будет держать ее поближе к себе. Ну или он все же решил казнить ее публично, как виновную в покушении. Тогда стоит искать в подвалах Валг дун Шано.

Энниец вытащил из кармана связку ключей и помахал ею перед носом пленника.

— Я тут твои вещички перетряхнул и нашел вот это. От чего они?

— Если я скажу, Шано меня убьет. Хотя какая уже разница, верно?

— Перед смертью полагается творить добрые дела, — пожал плечами наемник. — Отличный шанс проявить себя и помочь ближнему.

Гуташ пристально посмотрел на эннийца. Тот выдержал тяжелый взгляд бесцветных глаз и устало вздохнул:

— Хватит играть в гляделки. От чего ключи?

— А, хрен с тобой. От дверей в подземном ходе, — ваграниец кивнул в сторону коридора.

— Там было две двери и два замка, а ключей — пять, и все они разные.

— Помнишь, когда мы шли, тоннель раздваивался? Мы ушли направо. Если держаться левее, по пути увидишь две двери — одна ведет к проходу в тоннель, что отходит от имения Дома Ройтш.

— Дома Толл, ты хотел сказать?

— Да какая разница? — прошипел Гуташ. — Одно дерьмо. За той дверью будет еще одна, ее тоже можно открыть ключом. Попадешь прямо за стены имения.

— Хорошо. От чего последний ключ?

— За городом есть сарай, похожий на этот. Это оттуда.

— То есть при желании из имения Данш можно попасть прямиком за город? — сверкнул глазами Джерт.

— Угу.

— Ход охраняется?

— Обычно нет. — Гуташ завалился набок, и энниец вернул его в сидячее положение. — А теперь убей меня. Если выяснится, что ключи ты получил от меня, я закончу еще хуже, чем ты обещал.

Наемник достал еще один флакон и подобрался ближе к пленнику.

— Открой рот.

— Что это?

— «Благословение Дринны». Эннийский яд. Сначала твое горло сдавит спазм — будет очень неприятно, но это быстро пройдет. А затем ты заснешь и больше не проснешься.

— Слыхал я об этом яде. Ты из Рех Герифас?

— Нет. Уже нет.

— Просто интересно, — улыбнулся ваграниец, скривив изуродованный рот.

— Извини, Гуташ. Некоторыми тайнами лучше не делиться даже со смертниками.

Он влил несколько капель яда в открытый рот вагранийца. Тот проморгался, затем глаза его расширились, точно от удивления, а крепко связанные окровавленные руки инстинктивно потянулись к горлу. Взгляд Гуташа умоляюще метался между наемником и валявшимся в углу мечом.

— Драть тебя! — выругался Джерт и, сжалившись, вложил свой кинжал в руку умирающего.

Гуташ благодарно кивнул, улыбнулся и сжал рукоять слабеющими пальцами. Блаженный оскал, выражавший уверенность в скорой встрече с Хранителем и родственниками в Хрустальном чертоге, вскоре сменился хрипом. Ваграниец задергался в конвульсиях. Глаза его закатились, он рухнул набок, почти нежно прижавшись к роскошной окровавленной бороде Дачса.

И стих.

Потиравшая лапки, словно заговорщик, муха, деловито перелетела с трупа десятника на лицо Гуташа. Джерт вздохнул, согнал потерявшее всякое уважение к мертвым насекомое и вытащил из стиснутых пальцев покойного свой клинок.

Взвалив за плечо мешок с наемничьими пожитками, он покинул сарай через потайной лаз. Настала пора нанести визит старым знакомым.

Гайльбро.

Леди Ириталь зашипела, когда мокрая тряпка коснулась глубокой раны на ее ноге.

— Ради всего святого, простите! — служанка в ужасе отдернула руку от больной ступни госпожи.

— Ничего страшного, — превозмогая желание кричать, ответила латанийка. — Закончи с этим побыстрее.

Девушка продолжила омовение, на этот раз прикладывая тряпицу с особой аккуратностью, после чего промокнула израненные ступни госпожи сухим полотенцем и принялась смазывать раны вонючей заживляющей мазью. Ириталь откинулась на спинку стула, задумчиво теребя край робы из необработанного льна — грубая ткань натерла привыкшую к шелкам кожу до ссадин. Вторая служанка, занятая расчесыванием спутавшихся в колтуны волос госпожи, тихо причитала, то и дело косясь на ее израненные ноги.

Во всем этом был виновен Грегор.

Одно радовало — представление, разыгранное ими с перед всем Эллисдором, имело колоссальный успех. Пара раскаявшихся грешников, поступившихся клятвой во имя воспеваемой менестрелями любви, оделась в рубище и прошла босиком от столицы до Гайльбро. Семь дней пути раскаяния превратили изнеженные парчовыми туфельками ноги Ириталь в кровавую кашу.

Она терпела. Лишь по вечерам, отсылая служанок прочь, будущая королева Хайлигланда позволяла себе пустить несколько слез, не в силах справиться с болью в горевших, словно в адском пламени, ногах. Ни одна простыня, будь она выткана самими духами небесными, не могла бы успокоить воспаленную кожу, и златовласые служанки протирали все тело Ириталь отваром гуруса, пытаясь облегчить страдания кающейся.

К счастью, сегодня эта пытка закончилась, ибо шествие достигло цели. Длинная процессия, состоявшая из свиты правителя, сотни воинов и прибившихся по пути паломников вошла в Гайльбро после полудня. Девчонка Эльга не лгала — в этих местах в действительности было чем поживиться, да и сама деревня через некоторое время грозила разрастись до размеров городка. Ириталь не удивило, что монастырь Гнатия Смиренного вцепился мертвой хваткой в столь перспективные владения.

По прибытии Эльга тут же прослыла героиней. Жители высыпали на улицу, ликуя и приветствуя гостей. Ириталь даже начала сомневаться, кого из них принимали теплее — Грегора или эту дочку старосты. Впрочем, вид босоногого правителя с окровавленными ступнями также произвел на чернь неизгладимое впечатление.

Если Грегор чем и обладал, помимо навыка владения мечом, то это была способность моментально располагать к себе простолюдинов.

По подсчетам Альдора ден Граувера, одних только паломников собралось больше трех сотен. Одни шли за Волдхардом от самого Эллисдора, другие присоединялись по пути. И всех правитель тут же брал под свою опеку, распоряжался кормить и греть. Наспех сооружались лагеря и кухни, хотя большинству приходилось располагаться на ночлег под открытым небом. Одному пожилому серву, прибившемуся к процессии за день до прибытия в Гайльбро, Грегор отдал собственную пищу, о чем тут же прошла молва.

Еще немного, и Грегора Волдхарда признали бы святым прижизненно.

Брат Аристид был здесь же, и одно только присутствие еретика в лагере раздражало Ириталь похлеще льняного рубища. Она понимала, что самостоятельно Грегор ни за что бы не додумался бы до подобной затеи с паломничеством. Артанна нар Толл все же была права — Грегор нашел себе нового закадычного друга, тягаться влиянием которого, как сейчас понимала Ириталь, не имело смысла. Ибо Аристид, казалось, превзошел мудростью и прозорливостью их всех.

Грегор все так же вел образ жизни праведника — соблюдал строжайший пост на всем пути до Гайльбро и обязался продолжать его до самой коронации. То же он рекомендовал своей невесте, и она не посмела перечить. Разумеется, речи о том, чтобы делить с Ириталь постель, не было. Впрочем, она сама уже не стремилась к близости.

Ее положение в сложившейся ситуации представлялось неясным. После отлучения от церкви Ириталь получила письмо от дядюшки Эйсваля, в котором король официально отрекался от нее. В документе говорилось, что «настоящим указом она лишена всех должностей, титулов, владений и средств». Ей запрещалось использовать родовое имя Урданан и заявлять о своей принадлежности к правящей династии. Ко всему прочему Ириталь и ее наследники теперь не могли не только претендовать на престол Латандаля, но и появляться на родных землях под страхом смерти.

«Ибо нарушивший священную клятву позорит не только себя, но и весь свой род. Отрубить хворую ветвь, дабы не заразила она все дерево, — долг всякого садовника. Да будешь ты проклята за содеянное», — такими словами закончил свое послание король Эйсваль.

Словом, отныне бывшая суженная императора была всего лишь Ириталь из Латан Уфара — клятвопреступницей, бесприданницей, еретичкой и невестой проклятого герцога.

Реакция Эйсваля Грегора не удивила: Латандаль не мог позволить себе разрушать многовековой союз с целой империей из-за ошибки одной женщины и принес виновную в жертву. Однако Ириталь не ожидала, что ее дядюшка, известный стремлением сглаживать не только внешние, но и внутренние конфликты, примет настолько жесткие меры.

Теперь Ириталь в действительности было некуда деваться: до тех пор, пока не представится шанс устроить свою судьбу иначе, она должна была подчиняться единственному человеку, в чьих глаза все еще представляла ценность. Именно поэтому латанийка поддержала идею публичного раскаяния, безропотно прошла пешком четверть Хайлигланда и без жалоб сносила выпавшие на ее долю неудобства.

В конце концов, стать королевой при полной поддержке народа — не самая плохая перспектива, и плата за это казалась вполне посильной.

Будущая королевская чета была прощена подданными, чего и добивался Грегор. Был ли то трезвый расчет или же настоящая безоглядная любовь к богу, Ириталь понять так и не смогла. Осталось ли в его сердце место для нее самой, она, тем паче, не знала.

И уже боялась знать правду.

Однако она все чаще спрашивала себя, правильно ли поступила, выбрав сторону Грегора Волдхарда в противостоянии, причиной которому сама же и послужила.

* * *

В то время как знать и большинство паломников разбили большой лагерь на широком лугу возле Гайльбро, Грегор пожелал остановиться непосредственно в деревне. Эльга любезно предложила в его распоряжение собственный дом и сама прислуживала за столом знатных гостей. Отсутствие манер компенсировалось искренностью и скромным обаянием молодой хозяйки. На столе красовался чан с похлебкой из гуся, зарезанного по случаю возвращения молодой хозяйки. Густой жирный суп, от которого, впрочем, правитель отказался, предлагалось закусывать знаменитыми сухарями с чесноком и травами по прабабкиному рецепту. После домочадцы Эльги подали к столу овощное рагу, пироги с кореньями и рыбой, разносолы, свежайший хлеб и мягкий козий сыр. Пили черное пиво, эль и узвар из ягод. Удовольствие от нехитрой деревенской еды получали все, кроме, разве что, леди Ириталь. Латанийка, в отличие от Грегора, относилась без энтузиазма к идее держать строгий пост.

Альдор разомлел от обильной трапезы и кивком поблагодарил Эльгу, когда та поднесла кувшин, чтобы наполнить его кружку. Он успел подружиться с бойкой девчонкой и высоко отметил ее деловую хватку. Возраст Эльги играл с окружающими злую шутку, ибо она оказалась сообразительной не по годам. Барон даже подумывал рекомендовать Грегору назначить ее новой старостой вместо покойного отца, ведь если ей удалось совершить практически невозможное, буквально вырвав справедливость из рук самого герцога, то и с управлением Гайльбро она могла бы справиться без труда. Более того, Альдору начинало казаться, что лишь Эльга окажется способной держать в узде местных жителей — ведь своей независимостью от монастыря они отныне будут обязаны только ей.

Ужин был в самом разгаре, когда в зал, где трапезничали гости, вошел гонец, молча вручивший барону свиток. Альдор тщательно вытер руки и осмотрел печать.

— От кого? — спросил Грегор, поставив на стол кружку.

Эрцканцлер придвинул свечу поближе.

— Судя по печати, от главы семейства Энлеж.

— Чего он хочет?

— Скорее, не хочет, — Альдор мрачно взглянул на Волдхарда поверх развернутой бумаги. — Сообщает о разрыве торговых отношений с Хайлигландом. Таким образом, только что мы потеряли треть от объема поставок бельтерианского сукна.

— Это очень плохие новости, ваша светлость, — покачал головой Кивер ден Ланге, оторвавшись от пирога. — Хорошее сукно очень важно для солдат. В Хайлигланде, разумеется, производят плотную шерсть, но она уступает качеством и прочностью тканям Энлежа. Там, где наше служит всего год, его сукно живет целых три…

Грегор холодно посмотрел на Ланге:

— Мы найдем замену.

— Меня тревожит не это, — перебил его барон. — Я держу в руках уже двенадцатый документ с подобным содержанием. Двенадцатый, ваша светлость! С нами рвут отношения крупнейшие поставщики Бельтеры и Рикенаара. Мы лишились хороших тканей, стали, кожи…

— Гацона пока что с нами, — пожал плечами герцог. — Мы можем перекупать необходимое у подданных Энриге.

— Втридорога! — заметил Альдор. — Вряд ли Хальцель обрадуется этим расходам.

Грегор залпом допил свой напиток и сгреб полную пригоршню сухарей.

— Пусть казначей не тревожится, — спокойно сказал он. — У нас будут деньги.

Эрцканцлер начал терять терпение. Маска невозмутимого спокойствия, приросшая к лицу его друга в последние недели, уже начинала выводить окружающих из себя. Проводя дни в молитвах, раскаянии, проповедях и воздержании от мирских соблазнов, Грегор Волдхард перестал замечать, что дерзость, проявленная им пред лицом империи, стоила Хайлигланду очень дорого.

Слишком дорого.

— Прошу извинить мое дерзкое любопытство, но откуда же им взяться? — с плохо скрываемым раздражением спросил Альдор.

Герцог пристально посмотрел другу в глаза и улыбнулся одними губами.

— Терпение, друг мой. Завтра ты все поймешь.

* * *

Обитель Гнатия Смиренного, выстроенная в лучших традициях хайлигландского зодчества, всем видом выражала готовность выдержать длительную осаду. Вокруг протирались зеленые холмы и пастбища, вдалеке темнел лесок, разделенный надвое серебристой змейкой реки.

Монастырь, обнесенный толстыми каменными стенами и глубоким рвом, гостям был явно не рад.

Альдор кисло скривился, глядя на поднятый мост. Грегор, прочитав мысли друга, повернулся к своей разросшейся свите:

— Оставайтесь здесь.

Герцог поманил к себе Кивера. Тот прервал беседу с явно встревоженной Эльгой, развернул своего роскошного иноходца — подарок отца на именины, — и подъехал ближе.

— Я хочу попытаться поговорить с ними, — заявил Волдхард. — Если монахи откроют ворота добровольно, я не причиню им вреда.

Эрцканцлера это не воодушевило.

— Не уверен, что настоятель настроен на дружескую беседу.

Брат Аристид, ехавший по левую руку от герцога, улыбнулся, прикоснувшись к серебряному диску, висевшему у него на шее.

— Эти люди избрали своим покровителем Гнатия, известного смирением, — напомнил монах. — Он мог сопротивляться Арзимат, когда она вторглась на его владения, но вместо борьбы божий сын предпочел покориться своей участи.

— Вероятно, он не ожидал, что его сестра окажется столь кровожадной.

— Или же он просто был трусом, — пожал плечами Грегор. — Так или иначе, я надеюсь, что этим божьим людям хватит благоразумия последовать примеру своего патрона. Не будем медлить.

Барон мягко пустил коня вперед и молча покорился судьбе. Он очень устал за последние недели, дни сливались в один, заботы лишь возрастали, и никто не воспринимал сложившуюся в Хайлигланде ситуацию всерьез. Силы иссякали, и сейчас Альдор не мог найти в себе пыла, чтобы спорить с Грегором. Или же на нем просто сказывалась близость вотчины Гнатия, чтоб его, Смиренного.

С расстояния полета стрелы монастырь казался вымершим, однако Альдор не сомневался, что производимое впечатление было обманчивым. За стенами подобной обители могло укрыться до сотни человек. Эрцканцлер невольно вспомнил монастырь Ордена, при котором состоял раньше, но тот был значительно больше. Здесь же, согласно документам, на постоянной основе находилось три десятка мирных монахов, столько же слуг, десяток воспитанников, послушников или знатных гостей и три десятка братьев-протекторов. Последние могли причинить гостям значительные неудобства, реши настоятель Хелирий заупрямиться и проигнорировать требования герцога.

Грегор, брат Аристид, Кивер и Альдор подъехали к самому краю рва, где должен был заканчиваться поднятый ныне мост. Ланге заметил движение на невысокой воротной башне и обратил на это внимание Волдхарда. Герцог кивнул и устремил взор на свое застывшее в нетерпении воинство. Из четырех сотен настоящее оружие при себе имела только одна, зато обращаться с мечами и копьями герцогская гвардия умела ничуть не хуже воспитанников Ордена. Остальные, особенно жители Гайльбро, могли оказать подспорье не только искренней молитвой, но и вилами. Только идиот мог недооценивать мощь разъяренных сервов. В этом вопросе Грегор Волдхард идиотом не был. Более того, теперь Альдор окончательно осознал, что именно сервы должны были стать главной силой Священного похода.

Что бы ни произошло дальше, барон монахам не завидовал.

— Они ждут, ваша светлость, — тихо сказал Кивер, напряженно сверля глазами надвратную башню и передал герцогу копье с повязанным на него белым шарфом — символом мирных намерений.

Грегор поднял копье в воздух и помахал им, точно флагом, дабы прячущиеся за стенами монахи смогли получше разглядеть переговорщиков.

— Я — Грегор Волдхард, правитель Хайлигланда, и я пришел с миром! — громко возвестил он. — Я — защитник земли, доставшейся мне по праву рождения. Я защищаю каждого, кто поклялся в верности моему роду, будь то серв, купец или дворянин. И я пришел за наставником Хелирием, ибо он поставил себя выше древнего закона этого края. Я спрашиваю, по какому праву он, посвятивший свою жизнь служению богу, решил присвоить себе блага, принадлежащие другим людям? Кто дал ему право отнимать собственность и угрожать честным людям Гайльбро?

Альдор заметил, что в одной из бойниц мелькнула тень. Волдхард продолжал:

— Я не сделаю ничего дурного ни одному божьему человеку или мирянину, если вы откроете ворота и выдадите настоятеля Хелирия, дабы я смог получить ответы на эти вопросы.

Монастырь хранил безмолвие. Брат Аристид тихо кашлянул.

— Если обитель Гнатия Смиренного продолжит упорствовать, я буду вынужден взять ее штурмом! — рявкнул Волдхард. — Ибо монахи, свернувшие с Пути, отрекшиеся от своего призвания ради мирских благ и защищающие свои бренные тела вместо того, чтобы заботиться о чистоте души и помощи страждущим, не достойны милосердия. Я даю вам последний шанс. Поступите по примеру Гнатия Смиренного. Откройте ворота, признайте свою ошибку — и сможете искупить ее. Хранитель милостив.

Закончив речь, Грегор вонзил копье в землю. Конь Кивера расфыркался, чуя напряжение хозяина. Альдор молча наблюдал за бойницами монастыря, и только на губах брата Аристида играла беззаботная улыбка. Впрочем, у него не было оснований для тревог — какой бы вариант ни выбрали монахи, впереди их ожидало лишь публичное унижение. Эрцканцлер поймал себя на мысли, что Аристид, вероятно, только этого и ждал — слишком уж довольным казалось его худое лицо.

Ждать ответа, впрочем, пришлось долго.

— Ваша светлость, может…

Волдхард жестом приказал Ланге замолчать. За стенами обители послышались шорохи, голоса, лязг металла. Спустя некоторое время заворочалась цепь — подъемный мост начал медленно опускаться.

— Надеюсь, они не будут глупить, — тихо прошептал Альдор.

Кивер не мог унять беспокойства:

— Ваша светлость, здесь мы — как на ладони. Если на нас обрушатся стрелы, уйти мы не сможем.

— Я и не собирался никуда уходить, — процедил Волдхард и заставил коня ступить на коснувшийся земли мост.

Ланге не отступал.

— Я поклялся вас защищать. Позвольте мне хотя бы сопровождать вас…

Грегор кивнул, и здоровенный воин поравнялся с ним. Альдор и брат Аристид, переглянувшись, последовали за герцогом.

Ворота с грохотом отворились настежь. Герцог остановился, для уверенности положив руку на меч. То же проделал и Ланге. В открывшемся проеме застыли несколько братьев-протекторов, барон насчитал не больше дюжины воинов. Один из них, облаченный в дорогую кольчугу и сюрко с символом Ордена, направился к герцогу. Он остановился в нескольких шагах от Волдхарда, и Альдор смог его рассмотреть — высокий, сухощавый человек с большими зелеными глазами и обветренным породистым лицом, покрытым шрамами на лбу, щеке и подбородке. Подойдя к герцогу, незнакомец внезапно извлек меч — быстрее, чем отреагировал Ланге, но тут же рухнул на одно колено, вонзив его перед собой в деревянный настил моста, и склонил голову.

— Ваша светлость, — обратился он, глядя исподлобья. — Я, брат-протектор Ордена Фастред, объявляю, что обитель Гнатия Смиренного сдается миром. Считаю необходимым сообщить, что это решение было принято вопреки воле настоятеля Хелирия и рыцаря-капитана Ламмерта. Оба заключены под стражу и дожидаются своей участи в дормитории. Да смилуется над нами Хранитель за проявленную дерзость.

Грегор переглянулся с братом Аристидом, и тот, спешившись, подошел к коленопреклоненному брату-протектору.

— Прошу, поднимитесь, — сказал Волдхард, легко спрыгнув на землю. — Вы сказали, что сдаете обитель против воли настоятеля.

— Так и есть, ваша светлость.

— Что же двигало вашим решением?

Фастред выпрямился и убрал меч в ножны. Обернувшись, он сделал знак своим людям оставаться на месте.

— Смирение, жажда справедливости и желание исправить ошибки настоятеля и рыцаря-капитана, — ответил он. — Далеко не все в монастыре знали о том, что творилось в Гайльбро. Я же был в Эллисдоре в день, когда вы объявили о Священном походе, ваша светлость. Я слышал из уст дочери старосты о несправедливости, что творили монахи по указу нашего настоятеля. Вернувшись, я поставил в известность весь монастырь. Одни в это поверили, другие — нет, иные колебались. Когда же вы с войсками подошли к стенам обители, наставник Хелирий приказал запереть ворота. И лишь тогда мои братья поняли, что я не преувеличивал и не лгал. Начался бунт, который я возглавил. Все закончилось быстро, а об итогах вам уже известно. Теперь все, чего мы просим, — позволения исправить вред, причиненный окрестным землям. Для себя же я прошу справедливого наказания, поскольку отказался подчиняться человеку, которому поклялся повиноваться.

Брат Аристид мягко положил руку на плечо Фастреда.

— Хранитель видит ваше раскаяние, воинствующий брат. И если он не остановил вас, то, вероятно, ваш бунт был выражением его воли.

— Отведите нас к настоятелю, брат Фастред, — приказал Грегор. — О вашем поступке мы поговорим позже.

Брат-протектор поклонился.

— За мной, ваша светлость, — он развернулся и, позвякивая латами, проследовал за стены монастыря.

* * *

— Гнатий Милостивый! Неужели вы пришли спасти нас от этих бунтовщиков?

Упитанный седеющий монах, на руке которого красовался перстень с роскошным сапфиром, а на пузе — усыпанный драгоценными камнями массивный символ веры, едва ли не кинулся в объятия Грегора. Волдхард брезгливо отстранился, уставившись немигающим взглядом на рыцаря-капитана Ламмерта. В отличие от настоятеля, служитель Ордена, ловко обезоруженный Фастредом, энтузиазма не испытывал.

— Грегор Волдхард, — сухо сказал он. — Я помню вас еще послушником.

Герцог прохладно улыбнулся.

— Брат Ламмерт. Какая неожиданная встреча.

Альдор споткнулся о порог и замер, не веря своим глазам и ушам. Чертов Ламмерт! Барон годами силился забыть этого садиста с лошадиным лицом и лошадиным же смехом. Пытался, но не мог. Сколько побоев и ран он получил по прихоти этого засранца, выбравшего себе козла отпущения? Сколько бессонных ночей провел, планируя побег из обители, мечтая сбежать от этого ублюдка?

Однако, у Хранителя было своеобразное чувство юмора. Из всех наставников, занимавшихся их с Грегором воспитанием бог пожелал столкнуть их лбами с самым колоритным.

— Вас я тоже помню, Альдор из Граувера. Все так же ни на что не годитесь?

— Как посмотреть, — задумчиво ответил барон, поигрывая эрцканцлерской цепью. — Я вполне гожусь подписывать смертные приговоры. Особенно когда на то есть веские основания.

Стареющее несуразное лицо рыцаря-капитана дрогнуло лишь на миг.

— Этот монастырь — дом божий! — рявкнул он. — Здесь подчиняются только воле Великого наставника и самого бога.

Брат Аристид сделал шаг вперед и с любопытством оглядел Ламмерта, сжавшего кулаки в приступе бессильной ярости.

— В таком случае вы должны понимать, что они оба вас оставили. Вы подвели Хранителя, своих людей, герцога…

— Еретика, вы хотели сказать? — ехидно переспросил рыцарь-капитан.

— Называйте меня как хотите, — сухо сказал Волдхард. — Осыпайте оскорблениями, угрожайте. Но это ничего не изменит. Бог — со мной.

— Ересь! — выплюнул Ламмерт и взглянул на настоятеля, замершего с разинутым ртом, ища поддержки. — Я не стану следовать вашим указаниям. Я подчиняюсь приказам Великого наставника Ладария и гроссмейстера Ордена Гийома Кревеля. И скорее умру, чем склоню голову перед мальчишками, пляшущими под дудку еретика Аристида!

Грегор с тихим шорохом извлек меч из ножен.

— Что ж, воля ваша, — безучастно сказал он. — Если вы предпочитаете смерть, я предоставлю вам возможность принять ее с оружием в руках, как рыцарь, коим вы все еще являетесь.

Кивер ден Ланге перегородил дорогу герцогу.

— Ваша светлость… Предоставьте мне право сразиться с ним. Я не могу рисковать вашей жизнью.

— Нет, — Грегор мягко отстранил обеспокоенного вассала. — Я обвиняю его, мне же и брать на себя ответственность. Выведите всех во внутренний двор и проследите, чтобы рыцарю-капитану было возвращено его личное оружие для поединка.

Альдор молча покачал головой. Едва ли на свете существовал другой человек, которого он ненавидел бы сильнее, чем Ламмерта. Множество раз он мечтал стать свидетелем его позора, падения, изощренной мучительной смерти. Но отчего-то сейчас испытывал к рыцарю-капитану лишь сострадание, и это чувство удивило его самого. Он не мог осуждать выбор Ламмерта, ведь этот ублюдок всю жизнь служил Эклузуму. Что от него останется, если лишить его единственной опоры?

В Грегоре Альдор не сомневался, ибо герцог не раз проявил свои выдающиеся способности в сражениях. Ламмерт же, казалось, сдал за последние годы. Однако барону претила сама мысль кровопролития в божьем доме.

Двое братьев-протекторов вежливо, но настойчиво подтолкнули наставника Хелирия к выходу из дормитория. Глава монастыря, казалось, не до конца осознавал реальность происходящего — испуганно озирался по сторонам, задавал странные вопросы, то и дело срывался с молитв и причитаний на проклятья. Брат Аристид выразил мнение, что рассудок настоятеля слегка помутился на почве пережитого, и Альдор был готов с этим согласиться.

Уютный внутренний дворик монастыря был оцеплен мятежными рыцарями Ордена, здесь же были и мирные монахи, поддержавшие неповиновение приказу. Увидев Ламмерта и Хелирия, они зароптали. Грегор вышел вперед и обратился к собравшимся:

— Верные слуги божьи! Я дал слово, что не причиню вреда тем, кто сдастся мирно, и я выполняю это обещание. Однако в обители нашелся человек, чьи убеждения не позволяют ему присоединиться ко мне. Рыцарь-капитан Ламмерт заявил, что скорее умрет, чем пойдет за мной, и я с уважением принимаю его решение. Мы сразимся один на один и будем биться до смерти. Если Хранитель дарует победу брату Ламмерту, клянусь, мои люди оставят эту обитель. Если же бог окажется на моей стороне, я прикажу обители Гнатия Смиренного отказаться от притязания на свободу жителей Гайльбро и возьму монастырь под протекторат герцогства, и с этого момента он выйдет из-под влияния Эклузума Желающие смогут присоединиться к Священному походу, остальным будет позволено остаться здесь с одним условием — они будут подчиняться правителю Хайлигланда, а не Великому наставнику.

Пока монахи тихо перешептывались, братья-протекторы под руководством брата Фастреда расчистили место для поединка. Когда все было готово, Грегор промочил горло водой из поданной Кивером фляги.

— Ты уверен, что это здравая идея? — Альдор покосился на Ламмерта, деловито осматривавшего свой меч.

Герцог лишь отмахнулся.

— Этого хочет бог.

— Это монастырь, Грегор. Земля божья! Здесь нельзя проливать кровь.

— Хранитель все поймет. Либо остановит меня, если ему это неугодно.

Осознав бессмысленность дальнейших споров, барон укоризненно посмотрел другу вслед и присоединился к брату Аристиду, занявшему выгодное место у одной из колонн галереи, откуда простирался великолепный вид на бассейн с фонтаном, где Грегора уже ожидал Ламмерт.

— Брат Фастред, я прошу вас проследить за тем, чтобы этот поединок считался законным, — обратился герцог. — В случае, если я умру либо выживу, но буду без сознания, выполняйте распоряжения эрцканцлера Альдора ден Граувера.

— Будет исполнено, ваша светлость, — брат-протектор поклонился, и от взора Альдор не укрылось, что воинствующий монах едва сдерживал волнение. — Храни вас бог.

Грегор и Ламмерт вышли на середину площадки, оставив за спиной бассейн, дабы ненароком не повредить изящную мраморную резьбу его бортиков.

Альдор напряженно наблюдал за сошедшимися воинами. Ирония заключалась еще и в том, что рыцарь-капитан Ламмерт в свое время был одним из учителей Волдхарда. Отчего-то барон не сомневался, что ученик превзошел наставника, однако был уверен в способности последнего преподнести противнику несколько неприятных сюрпризов.

Они кружили на расстоянии нескольких шагов, оценивая друг друга. Бились без щитов, как того требовал древний обычай. Только меч, собственная голова и божья воля. Один из монахов ахнул, когда Грегор занес клинок и стремительно бросился на рыцаря-капитана. Ламмерт успел уйти в сторону, и герцог круто развернулся на пятках, оценивая обстановку. В следующий момент противник осыпал его короткой серией ударов, которые Грегор был вынужден отбивать со всем старанием.

Все-таки Ламмерт еще кое-что мог.

Медлить было нельзя. Парировав последний из выпадов рыцаря-капитана, Грегор перешел в наступление. Альдор видел, как меч Ламмерта соскользнул и плашмя ударил герцога по правой руке. Державшая меч длань дрогнула, но Волдхард выстоял и ринулся в атаку с удвоенной свирепостью.

Грегор теснил противника, лишая того возможности даже думать. Не справившись с силой очередного удара, Ламмерт припал на одно колено и едва не потерял равновесие. Меч Грегора ушел в сторону, и рыцарь-капитан попытался достать до открывшегося было бока противника. Но не успел.

Герцог вовремя отскочил, предугадав намерения Ламмерта. Клинки вновь скрестились с омерзительным скрежетом, от которого Альдора передернуло. Мгновением позже Грегор сделал шаг назад, и потерявший равновесие рыцарь подался вперед. Волдхард отступил в сторону, перекинул меч в другую руку и с силой вонзил его в открывшийся бок противника.

Ламмерт ошарашенно крякнул и покачнулся. Меч вошел глубоко в тело ровно между сочленениями лат — даже такой неуч в батальном деле, как Альдор понимал, что бой на этом мог считаться законченным. Однако Грегору этого было мало. Размахнувшись, он ударил Ламмерта в лицо эфесом меча, и тот рухнул на вытоптанную землю. Рыцарь-капитан попытался что-то сказать, но ему воспрепятствовала сломанная челюсть, и сил его хватило лишь на то, чтобы выплюнуть пару зубов к ногам победителя.

Грегор занес оружие, чтобы одним ударом прикончить противника, но остановился, услышав вопль брата Аристида.

— Смилуйтесь, ваша светлость!

Фастред удивленно таращился на подбежавшего монаха. Тот положил руку на плечо герцога:

— Вы победили. Хранитель поддержал вас, в этом нет сомнений. — Гул голосов был тому подтверждением. — Но я прошу вас проявить снисхождение к оступившимся людям. Отвезите этих двоих в Эллисдор и устройте суд, какой подобает их статусу. Бог уже выразил свое отношение к ним. Пусть дальнейшую судьбу настоятеля Хелирия и рыцаря-капитана Ламмерта решит народ.

Рука Грегора дорожала, а глаза все еще горели яростной жаждой битвы. Он молчал.

— Умоляю вас ради милости Хранителя, — мягко повторил Аристид. — Мы поклялись очистить веру и привести заблудших людей обратно к господу. Но как же мы сделаем это, если будем убивать каждого провинившегося?

Волдхард тихо рыкнул и вонзил меч в землю.

— Да будет так! — взревел он. — Слушайте сюда, обитатели монастыря Гнатия Смиренного. Я победил и заберу ваших настоятеля и рыцаря-капитана в столицу. Там они будут преданы суду. Вы сами изберете им замену, и новый глава монастыря будет держать ответ передо мной. Так будет с каждой обителью в Хайлигланде. Я не буду препятствовать вашим молитвам, не стану беспокоить вас, но потребую, чтобы все дела божьих людей отныне были переданы мирянам. Что до Гайльбро, то в деревне выберут нового старосту, который будет передо мной отчитываться. Я даю вам время избрать новых настоятеля и рыцаря-капитана до завтрашнего утра. — Грегор вытер меч куском поданного плаща и вернул его в ножны. — Окажите помощь брату Ламмерту и, если Хранитель дарует ему жизнь, отправьте вместе с моим воинством на повозке. Настоятеля Хелирия заключить под стражу.

Договорив, Грегор Волдхард направился к воротам, оставляя за собой кровавые следы. Только сейчас Альдор заметил, что его друг был ранен.

* * *

— Царапина, говорю вам. Прекратите волноваться.

Герцог стиснул зубы, когда лекарь принялся зашивать рану на его бедре. Альдор поймал полный неодобрения взгляд леди Ириталь и пожал плечами:

— Я отговаривал его. Ланге отговаривал. Но для Волдхардов любая рана — царапина. Даже если она идет поперек шеи.

Латанийка стиснула хрупкие кулачки, сдерживая бешенство.

— Его могли убить!

— Могли, — ответил ей Грегор. — Но Хранитель защищает меня.

— Видимо, он все же кое-что проморгал, — съязвила латанийка и демонстративно отвернулась, капризно задрав подбородок. Глядя на нее, Альдору подумалось, что она слишком рано начала демонстрировать королевские замашки.

— Эта рана — напоминание о том, что порой даже божьей милости бывает недостаточно. Лекарство от тщеславия и чрезмерной уверенности в себе. Хвала Гилленаю, это действительно несерьезное ранение, — Волдхард широко улыбнулся, подбадривая возлюбленную. — Но, признаюсь, в какой-то момент мне показалось, что Ламмерт все еще настолько хорош, каким был десять лет назад.

Ириталь стерла обиженное выражение с лица и бережно коснулась ладони герцога.

— Молю, будь осторожен, — прошептала она.

— Непременно, — кивнул Грегор и поднял глаза на Альдора. — Как там новая староста? Уже пришла в себя?

— Не уверен, — усмехнулся барон. — Вся деревня празднует, ваша светлость. Люди ждут, что вы появитесь на пиршестве. Ведь они считают, что обязаны свободой именно вам.

— Не мне, — покачал головой Волдхард. — Эльге. Я восхищаюсь ее упорством.

— Как и все в Гайльбро. Надеюсь, она справится с новой должностью.

— Не сомневаюсь. Кроме того, Альдор, я поручаю тебе следить за судьбой этой деревни. Совсем скоро она станет новым городом, и я с нетерпением жду момента, когда дарую Гайльбро лицензию на проведение ярмарок. Как только по стране прокатится молва об этом месте, сюда повалят люди даже из Гацоны. И, что важно, доходы от налогов с торговли в Гайльбро будешь получать ты.

Барон удивленно моргнул.

— Я? Но я не…

— Ты заслужил, не смей спорить, — отрезал герцог. — Казне же достанутся доходы монастырей. Указ, который я планирую огласить в ближайшее время, сделает их зависимыми от правителя Хайлигланда. Ладарий и его прихвостни не получат ни гроша от моих подданных.

Альдор, все еще ошарашенный внезапной милостью, не смог сдержать нервного смешка.

— Так вот что ты имел в виду, когда говорил, что найдешь деньги? — спросил он, глядя другу в глаза.

— Именно.

— Это очень смелый шаг. Он многим придется не по вкусу.

Волдхард улыбнулся, но тепла в его улыбке не было. Снова.

— Мы сможем их убедить.

— «Мы» — это войско? — уточнил барон.

— Увидишь, друг мой. Не все сразу.

В дверь настойчиво забарабанили.

— Срочные новости для его светлости!

Грегор, Альдор и латанийка переглянулись. Ириталь покинула насиженное место на скамье и открыла дверь. Внутрь ввалился гонец — запыхавшийся и грязный, как золотарь. Грегор жестом велел лекарю покинуть комнату. Едва тот ретировался, герцог устремил взгляд на гонца.

— Откуда?

— Из Эллисдора, ваша светлость. Ваг Ран…

Услышав о вагранийцах, герцог тут же выпрямился, словно проглотил кол.

— Что в Ваг Ране?

— Тоннель, ваша светлость. Ворота закрылись. Вагранийцы перекрыли путь для всех.

Грегор на миг поник, а затем с диким ревом запустил пустой кружкой в стену. Гонец испуганно отшатнулся и потупил глаза. Эрцканцлер чертыхнулся и стиснул зубы до скрежета, не желая выражаться при даме. Ириталь переводила полный недоумения взгляд с герцога на барона.

— Что это значит? — не выдержав, спросила она. — Грегор!

— Это значит, что Заливар нар Данш нас предал, — проговорил Волдхард и поднялся со скамьи. — Альдор, собирай людей. Завтра мы выходим в Ульцфельд. Там осталось еще одно дело.

Рантай-Толл.

Деревянная вывеска с намалеванной остроносой туфлей тихо покачивалась на ветру. Джерт прятался в густой тени, отброшенной соседним зданием. Он подождал, пока патруль скроется из виду, затем скользнул за угол и метнулся к черному входу в дом сапожника. Медяк тихо пробарабанил хитроумную комбинацию ударов по двери и отступил назад. Оставалось надеяться, что Хариз помнил и этот сигнал, и то, кому он принадлежал.

Ответа не было долго. Настолько, что энниец начал беспокоиться.

Наконец дверь бесшумно приоткрылась. В темном дверном проеме сверкнул глаз, а в следующее мгновение Медяка с силой втащили внутрь, предусмотрительно зажав рот. Дверь захлопнулась, скрипнули засовы.

Когда его отпустили, Джерт поднял голову на старого знакомого. Хариз почти не изменился — не располнел и, судя по стальной хватке, сохранил прежнюю недюжинную силу. Разве что некогда черные как смоль волосы тронула седина, а скуластое лицо немного сморщилось под натиском прожитых в Ваг Ране лет в личине иноземного сапожного мастера.

В юности они даже были друзьями, но затем, как это часто случалось с людьми их круга, отдалились, всецело погрузившись в решение собственных проблем.

— Здравствуй, Хариз, — тихо поприветствовал Джерт. — Извини, что я с пустыми руками.

Хозяин дома оценивающе посмотрел на гостя и скрестил руки на груди. В комнату вошла сонная женщина со свечой в руках и бросила тревожный взгляд на обоих.

— Иди к себе, — шикнул на нее Хариз. — Погаси везде свет. И пусть дети помалкивают.

Женщина молча кивнула и, не задавая вопросов, скрылась в глубине дома. Должно быть, привыкла не вдаваться в подробности дел, что вел ее муж. Хариз продолжал сверлить Медяка взглядом.

— Какими судьбами, Симуз? — хмуро спросил он.

Плечи Джерта дернулись, когда он услышал свое настоящее имя. Давненько ему о нем не напоминали.

— Нужна твоя помощь, — сухо ответил он.

— По кварталу рыскают гвардейцы. Твоя работа, как я понимаю?

— Отчасти. Но ищут именно меня. Дай мне укрыться, и я расскажу тебе все, о чем вправе говорить.

— Укрыть? Ты в своем уме? — возмутился Хариз. — Здесь моя жена! Дети! Моих отпрысков не забирали отсюда. Только я могу их защитить.

— Пять лет назад они тоже здесь были, и тебя это не останавливало.

— Тогда мы работали вместе, и у нас был приказ. Мне прекрасно известно, чем карается неповиновение.

Гость шагнул ближе к сапожнику:

— У нас и сейчас есть приказы и обязательства перед одним и тем же человеком. Это важно, черт возьми! — теряя терпение, Джерт перешел на громкий шепот. — Не думаешь ли ты, что я впервые за пять лет завалился к тебе среди ночи от скуки?

Хариз обреченно кивнул, устало потер глаза, взял стоявшую на полке свечу.

— Ладно, идем в погреб. Быстро.

Джерта не пришлось уговаривать. Он поспешил за хозяином дома, не отставая ни на шаг. Они прошли по узкому коридору на кухню — широкая спина Хариза заслоняла собой весь проход. Там он отодвинул бочку, за которой скрывался лаз.

— В прошлый раз ты прятал меня в дровяном сарае, — припомнил Джерт.

— Как знал, что ты сюда еще заявишься — приготовил местечко поуютнее.

Вниз вела крепкая лестница без перил, все еще пахшая свежим деревом и смолой. Оказавшись в сравнительно просторной землянке, Хариз пинком подвинул ящик к незваному гостю, приказывая сесть, а сам опустился на ступеньки. Крышку погреба он предусмотрительно закрыл.

— Я слушаю, — проговорил сапожник и вонзил колючий взгляд в Джерта. — Выкладывай, какого рожна ты забыл в Рантай-Толле. И не забудь объяснить, почему меня не предупредили о твоем появлении заранее.

Джерт начал длинный рассказ, опуская, впрочем, некоторые эпизоды. Он чувствовал, что все еще мог доверять Харизу. И дело было не столько в том, что они знали друг друга с юности, вместе прошли через многое и служили одному человеку. Когда-то они сражались вместе — а такие узы скрепляли людей их породы куда крепче чем обручальные браслеты и клятвы. Но именно поэтому сейчас Джерт не мог открыть Харизу все, что знал — слишком велик был риск. Следовало помалкивать хотя бы до тех пор, пока он не подтвердит свои догадки относительно случившегося. Хариз не перебивал и запоминал каждое осторожное слово старого приятеля.

— И чего ты хочешь от меня? — спросил он, когда нежданный гость закончил рассказ.

— Мне нужно вытащить эту Артанну. У тебя есть соглядатай в имении Данша?

— Люди-то есть, но не уверен, что они смогут действовать там свободно. Но в их силах проверить, там ли находится женщина.

— То же самое нужно сделать с подвалами Валг дун Шано.

— Это будет сложнее. Я не настолько крут.

— Разумеется, — кивнул Джерт. — Вероятность, что она там, мала, но я должен учесть все.

Хариз зажег еще одну свечу и принялся собирать скупой ужин для гостя.

— Завтра я смогу это сделать, — сказал он. — Но только это. Я наблюдатель, мои люди — наблюдатели, ибо таков приказ нашего господина. Если Данш о нас пронюхает…

Медяк снял куртку и вскрыл ножом один из швов на подкладке. Оттуда он вытащил кожаную ленту, испещренную выжженными письменами, и передал ее Харизу.

— Мне дано право запрашивать любую помощь в любом городе. Подписано лично господином.

Сапожник поднес свечу ближе к ленте и, прочитав письмена, недоверчиво покосился на Джерта:

— Ты что-то недоговариваешь. Если за твоим делом следит лично сам…

Медяк вздохнул:

— Я не стану тебе лгать, но и рассказать всего не могу. Знаю, что многого прошу. Но, пожалуйста, поверь мне. Это самое серьезное дело из когда-либо порученных мне.

Хариз отдал письмо владельцу и мрачно уставился на пламя свечи.

— Раз такова воля господина, я не могу тебе отказать.

— Спасибо. И еще мне нужен «лунный песок». Мои запасы иссякли.

Хариз поставил миску с куском сыра, парой луковиц и черствыми лепешками перед Джертом и удивленно на него уставился:

— Ты колдовал в Хайлигланде? С ума сошел?

— Пришлось, — ответил Медяк, с треском разломив лепешку. — И в Гивое, и в Эллисдоре, и здесь. Иначе никак — я один разгребаю это дерьмо, не забывай. Злоупотреблять помощью наблюдателей я не мог. В Гивое пришлось особенно туго, но к нашим там обращаться было опасно.

— Завелась крыса?

— Не совсем. — Медяк достал нож и принялся очищать лук от кожуры. — Интуиция подсказывала мне, что доверять Азире не стоит. Полагаю, она все еще верна господину, но слишком долго прожила на одном месте, оторванная от общества себе подобных. Боюсь, на некоторые уступки она не смогла бы пойти даже ради меня.

— В таком случае ее пора заменить, — рассудил Хариз.

— Согласен. Я выскажу свою рекомендацию, когда вернусь домой. Сам-то не хочешь обратно?

— Поживи с мое в этих краях — тоже захочешь смыться отсюда при любой возможности, — хмуро проговорил Хариз, глядя на свои сцепленные в замок пальцы. — Эти седые дылды хуже чумы! Но господин ничего не хочет слышать. Когда в прошлый раз я обратился с прошением, мне отказали.

— Волнуешься за детей?

— За кого же еще? Это тебе повезло — больше не нужно думать о таких вещах, а мне…

— Я замолвлю за вас словечко, — Джерт оборвал бывшего сослуживца на полуслове, не желая развивать тему беседы. — Уверен, это ускорит твое возвращение на родину.

— Тебя всегда слушают, Симуз. Кроме того, я знаю, что ты нигде не появляешься просто так. И раз ты в Рантай-Толле, то я хочу отказаться как можно дальше отсюда, ибо грядет буря. Черт знает, что здесь начнет твориться после смерти Шано.

Джерт согласно кивнул.

— Помоги мне выполнить приказ, и я сделаю для тебя все, что смогу.

— Ты бы и так сделал, — впервые за встречу Хариз улыбнулся, но улыбка получилась натянутой. — Впрочем, как и я — для тебя. И дело вовсе не в этом всесильном приказе, что ты прячешь в одежде.

— Приятно слышать.

Хозяин поднялся на ноги и с наслаждением хрустнул коленями.

— Представляешь, это все-таки случилось. Я начал стареть. Кости болят и ноют на погоду. Даже чертову вагранийскую погоду! Мерзкое ощущение.

Джерт недоверчиво посмотрел на массивный силуэт наблюдателя.

— Видать, тогда и мне недолго скакать, — с усмешкой заключил он.

— Семейная жизнь кого хочешь состарит, а время всегда было к тебе благосклонно. Оно всегда так — у кого шило в жопе, тот дольше скачет. Быть может, еще и повеселишься с десяток-другой лет.

— Не сомневаюсь. Господин не отпустит меня просто так.

Хариз открыл люк.

— Поешь, отоспись, переведи дух, — обернувшись, сказал он. — В моем доме держать тебя небезопасно, поэтому завтра тебя перевезут в другой. К вечеру, если повезет, мы узнаем, где прячут твою вагранийку.

— А «лунный песок»?

— Достану. Но ты уж будь поэкономнее — у нас самих его осталось немного.

— Большего я и не прошу. Спасибо.

— Я молю тебя лишь об одном: что бы ты ни делал, какой бы приказ ни выполнял, постарайся не раскрыть нас, — сказал наблюдатель. — Если все, что ты рассказал мне, правда, в чем у меня нет оснований сомневаться, господину как никогда нужны уши в Рантай-Толле.

— Разумеется.

— И еще… — Хариз надолго умолк, собираясь с мыслями, и Джерту показалось, что слова, застрявшие в горле его старого товарища, причиняли тому боль. — Ты мой последний близкий друг, Симуз, и годы этого не изменили. Не заставляй меня скорбеть о твоей смерти.

Не дожидаясь ответа, лже-сапожник кивнул на прощание и поднялся наверх, оставив Джерта наедине с догоравшей свечой. Покончив с ужином, Медяк перебрался на предусмотрительно разложенный тюфяк и с наслаждением вытянул гудевшие от усталости ноги. Болела голова — сказывалась расплата за употребление «лунного песка» неподобающим способом.

Это задание должно было стать последним. Джерт пятнадцать лет метался по всему Эрбитеруму, выполняя приказы своего господина и покровителя. Не задавая лишних вопросов, не комментируя полученных распоряжений, не давая ни единого повода усомниться в своей верности делу. Пятнадцать гребаных лет он плел интриги, расставлял силки для поимки противников, защищал союзников, лгал, похищал и убивал. За все эти годы он ни разу не провалился и всегда возвращался с успехом. Возможно, именно поэтому господин вознамерился возвысить его после того, как будет выполнено последнее поручение. Поручение, которое нельзя было доверить никому другому.

И с самого первого дня все пошло наперекосяк. Джерт привык мгновенно реагировать и подстраиваться под новые обстоятельства — в его голове всегда зрели сразу несколько планов. Он выкрутился в Гивое, умудрился выбраться из дерьма в Эллисдоре, и сейчас у него все еще оставались шансы выбраться из Ваг Рана живым. Увы, для успешного завершения дела этого было недостаточно.

Ибо еще никогда Джерт не был так близок к провалу.

Миссолен.

Демос отодвинул шторку окна и, прислонившись к самой стене кареты, рассеянно взглянул на столичный пейзаж. Белизна камня и яркий утренний свет резали глаза. Одна за другой сменялись улицы, мелькали дома, спешили по своим делам горожане — все сливалось в единую цветастую массу, словно неаккуратный подмастерье художника опрокинул стол с разведенными красками. Рыночная площадь, по обыкновению, представляла собой столпотворение, и гвалт еще долго преследовал экипаж, покинувший оживленный квартал.

Золоченую карету, украшенную богатой резьбой и гербами Дома Деватон, ощутимо трясло. Демос клацнул зубами, когда колесо налетело на очередной ухаб, и тихо зашипел от недовольства, после чего достал платок и промокнул выступивший на лбу пот.

Лахель аккуратно поправила съехавший с плеча господина длинный шлык от головного убора, походившего одновременно на капюшон и тюрбан.

— Так-то лучше, — оценивающе посмотрев на Деватона, заключила она.

«Клянусь, однажды я узнаю имя того, кто ввел в моду эти дурацкие шапероны, и подвергну пыткам за преступления против здоровья служителей короны — от этой жары и удар хватит может!»

Во взгляде эннийки сквозила укоризна. Опять.

— Господин, мне не нравится эта затея, — в очередной раз повторила она. — Неужели нет других способов?

— Меценатам положено присутствовать на открытии приютов, которые они финансируют, — Демос пожал плечами и снова посмотрел в окно. — Теперь мне нужно чаще бывать на публике. С тех пор, как Ладария вынудили назвать меня преемником императора, все внимание сосредоточено только на мне. Мертвые боги, я многое готов отдать, чтобы снова увидеть перекошенное лицо старого интригана! — Деватон позволил себе короткий смешок, вспоминая долгожданную сцену, унизившую церковника. — Но теперь нужно соблюдать приличия с особой осторожностью, моя дорогая. Открывать учреждения, произносить красивые речи, раздавать милостыню и выслушивать жалобы подданных — помимо обязанностей, которые с меня никто не снимал. И за месяц, что отведен на подготовку к коронации, мы должны многое успеть.

Лахель сдержанно кивнула, но глаза ее сохранили подозрительный прищур.

— Вы могли отправить на открытие этого приюта леди Витторию. Уверена, она прекрасно справилась бы с этим самостоятельно.

— Вполне, будь мы уже женаты. Но этого пока не случилось, и поскольку покровитель учреждения — я, мое присутствие обязательно. Однако и Виттория там нужна — будущей императрице положено бывать на подобных мероприятиях, так что пусть привыкает. И, разумеется, я просто хочу увидеть своими глазами, на что спустили мои деньги.

— Ей повезло, — отвернувшись, проговорила телохранительница. — Могла ли эта женщина представить, к чему приведет ее бегство из Гацоны?

Демос оторвался от созерцания площади перед лавкой, где кузнец поколачивал подмастерьев, сопровождая побои отборной руганью, и в изумлении воззрился на Лахель.

— Может быть ей и вправду повезет. Кстати, каково твое мнение о леди Виттории?

— Я не смею выносить суждений, — резче, чем обычно, ответила женщина.

«Темнишь! Люди обожают оценивать других».

— Раньше тебя такие мелочи не волновали.

— Тема слишком… — Лахель на миг замолчала, подбирая слова, — щекотливая, ваша светлость.

Канцлер заинтригованно взглянул на эннийку.

— Брось, — примирительно сказал он. — Я не дал бы тебе возможности говорить, если бы меня не волновало твое мнение. Рассказывай.

— Как пожелаете, господин. — Лахель скрестила руки на груди и неуклюже положила ногу на ногу. В карете было тесно. — Я считаю леди Витторию заносчивой, замкнутой и высокомерной чужачкой. Понимаю, вас, должно быть, забавляет слышать подобную формулировку от эннийки, но империя уже давно стала моим домом, и я живу, соблюдая порядки этой страны. Леди Виттория плевать хотела на местные обычаи, и ее заставил передумать только предстоящий союз с вами — ведь на кону трон империи. Меня также смущает ее прошлое, связанное с двумя бездетными браками. О неспособности дочери короля Энриге воспроизвести потомство говорят и при дворе.

— Это лишь слухи.

— Да, ваша светлость, — согласилась телохранительница. — Но дыма без огня не бывает. Впрочем, несмотря на определенную эксцентричность леди Виттории, я не могу не отметить ее умение очаровывать людей, что особенно ценно для положения, которое она скоро будет занимать. И, конечно же, я понимаю, что брак с ней выгоден вам не только в политическом, но и финансовом плане — поддержка Гацонского банка Аро лишней не будет. Как всегда, вы принимаете разумные решения, но все же я считаю этот выбор излишне спонтанным. Почему вы торопитесь жениться на леди Виттории до коронации?

Демос пристально смотрел в глаза помощницы, силясь прочитать ее мысли. И, когда до него наконец-то дошло, едва сдержал приступ хохота.

«Меня ревнует женщина. Красивая женщина! Ревнует! Надо же».

— Когда я принимал решение о браке, вопрос наследования короны оставался открытым, но мне, как ты помнишь, было слегка не до этого — все мое время занимал поиск пропавшей императрицы, от которой, к слову, до сих пор нет вестей. Впрочем, если она желает прятаться от меня у церковников, пусть сидит в своем монастыре. Рано или поздно, когда страсти вокруг коронации поутихнут, я найду ее и отправлю домой в Таргос. Но я отвлекся. По-настоящему меня беспокоило и продолжает волновать то, что творит Волдхард в своем Хайлигланде. Энриге так и не разорвал помолвку своего сына с леди Рейнхильдой. Если он не сделал этого раньше, то уже не откажется от этого союза. — Карета вновь подпрыгнула на кочке, и канцлер едва не стукнулся головой о низкий потолок. — А теперь представь ситуацию: Умбердо женится на единственной сестрице Грегора, объединяя два величайших правящих Дома западной части материка. Из достоверных источников известно, что он желает превратить Гацону и Хайлигланд в единое государство. Допустим, Грегор скоропостижно умирает, не успевая оставить потомства, что вполне возможно, учитывая его безумную политику. И кто в таком случае будет наследовать? Именно дети его любимой сестры Рейнхильды, которые родятся ни от кого иного, как от Умбердо. Земли объединяются, народ ликует… Все хорошо, кабы не одна маленькая деталь.

— Умбердо — на редкость целеустремленный лжец и братоубийца, — напомнила Лахель. — Всегда себе на уме.

— Именно, моя дорогая, — подтвердил Деватон. — Что еще хуже, он непредсказуем. Кто знает, что взбредет ему в голову, ощути он вкус власти? Мы можем договориться с ним о чем угодно, и он будет поддакивать мне на голубом глазу. Но это не помешает ему воткнуть нож мне в спину при первом же удобном случае, поскольку я способен расстроить его амбициозные планы. Поэтому я рассматриваю вероятность, что от принца придется избавиться, если он окажется достаточно глуп, чтобы перейти мне дорогу. И, дабы не допустить анархии в Гацоне, мне нужно, чтобы Виттория обзавелась собственными отпрысками. В случае, если они будут рождены от меня, ее Дом окажется крепко привязанным к империи.

— Даже в этом случае Виттория от вас никуда не денется. К чему же тогда спешка?

Деватон снова вытер лоб и сунул платок за пазуху богато расшитого дублета.

— Вспомни древний договор с Латандалем, — кисло улыбнувшись, ответил он. — Мне совершенно ни к чему какая-нибудь девчонка благородных кровей, навязанная Эйсвалем. В таком браке сейчас нет выгоды для империи, в отличие от моей женитьбы на Виттории. И если я вступлю на престол холостым, поверь, латанийцы не преминут напомнить о пророчестве, многовековом союзе, пятом поколении и тому подобном… Они обязательно попытаются подсунуть кого-нибудь на замену обесчещенной леди Ириталь. Так что я просто решил лишить Эйсваля возможности для маневра.

— Конечно, — глаза Лахель прищурились в усмешке. — Они же не заставят вас развестись ради соблюдения традиций.

— Верно, — улыбнулся Демос. — Как там матушка? Кажется, леди Виттория пришлась ей по нраву.

«Что уже само по себе должно меня беспокоить».

— Вдовствующая герцогиня вовсю руководит подготовкой к свадьбе. Кажется, она счастлива.

«Еще бы! Сыночек наконец-то выполнил ее волю и будет пристроен».

— Вели остановить здесь, — попросил Демос, когда экипаж свернул с тракта на узкую дорогу, тянувшуюся меж двух усыпанных цветами лугов. Вдали на холме уже виднелось поместье, до которого оставалось несколько сотен шагов. — Дальше пойдем пешком.

«Наконец-то разомну затекшие ноги и одеревеневший зад в компании моей прекрасной и надменной невесты».

Лахель высунулась из окна и прокричала приказ. Карета остановилась. Демос выпрямился, насколько позволяло тесное пространство, и оглядел свой наряд.

— На мне еще никогда не было надето столько золота. Даже в день женитьбы на Фиере, да упокоится ее душа, я выглядел скромнее.

Телохранительница пожала плечами.

— Людям следует благоговеть перед вами, господин. По мнению вашей матушки, роскошные одеяния должны внушать им почтение.

«Да их и так пробирает ужас, стоит только взглянуть на мою милую обгорелую мордашку. Неужели кто-то еще думает, что тюки драгоценной парчи, обмотанные вокруг моего щуплого тельца, способны исправить положение и внушить в сердца подданных трепет?»

Эннийка приоткрыла дверь и, грациозно спрыгнув, помогла выбраться Демосу. Тот крякнул, едва не потеряв равновесие, и перенес вес на подаренную телохранительницей трость.

— Пожалуйста, будьте осторожны. Я видела здание приюта и опасаюсь, что не смогу защитить вас ото всех угроз, — прошептала Лахель ему на ухо. — Мы взяли слишком мало людей.

— Это же дети. Сироты. Ну чем они могут мне угрожать?

— Моя работа — видеть опасность во всем. Именно поэтому вы все еще дышите, ваша светлость.

«Кто бы спорил?»

Карета, в которой ехала леди Виттория, остановилась следом. Сопровождавшие экипаж охранники спешились. Призвав остатки галантности, Демос лично открыл дверцу и подал руку гацонке. Выход получился бы более эффектным, кабы одна деталь гардероба не причиняла обладательнице столько неудобств.

«Беру свои слова насчет шаперонов обратно. Кто же так ненавидит женщин, заставляя их носить это? И будь я проклят, если пойму, как такая штуковина держится на ее голове».

Для того, чтобы выбраться из кареты, Виттории пришлось согнуться почти вдвое — виной тому был высокий конический головной убор с перекинутой поверх него длинной полупрозрачной вуалью. Выглядело это, точно обернутый паутиной золоченый рог, выросший на женском затылке.

Деватон отметил, что Виттория стала одеваться по столичной моде. Легкие платья простого кроя из струящихся тканей, какие было принято носить в Гацоне, сменились сложными нарядами, состоявшими из нескольких платьев, надетых одно на другое — нижняя сорочка, нижнее платье, верхнее платье. Все это великолепие было выполнено в разных цветах, порой не сочетавшихся друг с другом, украшено вышивкой и драгоценными камнями.

«Пытается слиться с обществом. Похвально. Кажется, она довольно сообразительна, что дает основания надеяться, что когда-нибудь мы сможем поладить».

Демос взял Витторию под руку и повел по вымощенной брусчаткой дорожке к приюту. Дуэньи гацонки отстали на почтительные десять шагов от господ, пропустив вперед Лахель, следовавшую за Деватоном, точно тень.

— Вы прелестно выглядите, — заметил Демос, обратившись к своей спутнице. — Надеюсь, езда вас не утомила.

Виттория покосилась на канцлера и небрежно указала на свой головной убор:

— Я готова продать душу за возможность снять этот чертов эннен, ваша светлость.

«Точно поладим!»

— Сочувствую, — Демос с трудом сдержал смешок. — В таком случае давайте управимся с этой церемонией побыстрее. К тому же, я помню, что обещал вам возможность взять реванш за сокрушительное поражение в ульпу.

— Разве вас не ждет Малый совет?

Демос театрально вздохнул.

— Боюсь, советники сейчас заняты приготовлением к пирам, турнирам и прочим церемониям, присущим столь важным событиям, как коронация. Вчера они всерьез испрашивали моего мнения насчет предпочтительных цветов для убранства зала, количества смен блюд и призов для победителей турнира.

«Еще бы поинтересовались регламентами испражнений и выполнения супружеского долга».

Тон и лицо Виттории оставались серьезными, но глаза смеялись.

— Какое, должно быть, захватывающее времяпрепровождение, — глядя прямо перед собой, проговорила она. — Такая ответственность…

«Мертвые боги! Мы изволили иронизировать. Рад, что могу казаться потешным хоть кому-нибудь. Нет, правда, этого порой очень не хватает. Если она хотя бы раз спросит, как у меня дела, клянусь, я найду для нее уютное местечко в своем прогнившем сердце».

Настроение Демоса заметно приподнялось к тому моменту, как процессия приблизилась к зданию приюта. По обеим сторонам прямой аллеи стройными рядами красовались высокие вязы — наследие, доставшееся от предыдущих хозяев этого места, уличенных в измене и казненных минувшей весной. Земли предателей отошли короне, однако Деватону удалось выкупить у государства одно из имений, расположенных в ближайшем пригороде столицы. Цель канцлера была не столько благородной, сколько сулила выгоду — в отдаленной перспективе, разумеется. Дружба с новым казначеем Ильбером ду Лаваром, потомком обедневших таргосийских аристократов, натолкнула Демоса на создание приюта для одаренных сирот дворянского происхождения. Ибо дети, лишившиеся не только родителей, но и средств к существованию, оказывались либо в монастырях, либо в семьях дальних родственников, не спешивших, впрочем, заниматься должным воспитанием лишних ртов.

После смерти родителей Лавар попал под опеку двоюродного дядюшки по отцу — мелкого барона, чьи земли располагались на западе Бельтерианского герцогства. Еще юношей будущий казначей проявил блестящий талант к цифрам, однако по-настоящему реализовать свой потенциал не смог. Дядюшка, оценив способности воспитанника, оказался достаточно благодушен, чтобы не зарывать талант в землю, и отправил родственника в университет Амеллона, где впоследствии тот познакомился с Демосом.

Однако история Ильбера стала, скорее, исключением из правил. Далеко не всем одаренным сиротам удавалось проявить себя должным образом. Демос же давно отметил нехватку ценных кадров — в глазах всевозможных совещательных органов государства у недалекого, но богатого дворянина было очевидное преимущество перед талантливым, но бедным аристократом. Увы, это не лучшим образом сказывалось на работе неповоротливой бюрократической системы, что Демос считал недопустимым. И потому новому приюту полагалось стать кузницей достойных служителей короны.

При дворе в Ильбере видели выскочку, удачно подружившегося с влиятельным покровителем. Но, как бы ни злословили за спиной таргосийца, сколько бы желчи ни капало с ядовитых языков, аристократы были вынуждены признать, что он превосходно справлялся с возложенными на него обязанностями. И потому терпели.

«Смирились с одним — привыкнут и к другим. Со временем».

Кроме того, сироты, прошедшие через лишения и пренебрежение, но впоследствии столкнувшиеся с добротой, чаще всего хранили верность благодетелю до гробовой доски. Это Демос понял еще в юности на примере Ихраза и Лахель, а позже стал свидетелем блестящего обмана Вассера Дибриона, обязанного жизнью и положением леди Эльтинии. Со стороны канцлера было бы глупо не воспользоваться заманчивой возможностью воспитать верных союзников.

«Ибо верность в Миссолене считается явлением еще более редким, чем мужеложцы — в Рундкаре».

Поместье значительно изменилось и разрослось с момента последнего визита Демоса. Бывший господский дом блистал свежей краской, начищенными коваными оградами и разноцветными стеклами в мелкой паутине окон. Одно из крыльев имения заканчивалось круглой постройкой, на вершине которой сверкал серебряный диск — то было домовое Святилище. Прилегавший к дому парк также привели в порядок: зелень аккуратно подстригли, высадили цветы на клумбах, посыпали дорожки мраморной крошкой и вернули к жизни немногочисленные фонтаны. Позади главного здания Демос заметил несколько новых деревянных построек. В одной, как он помнил из плана, должны были находиться комнаты воспитанников и слуг, другая служила для трапез — там же располагалась кухня, из труб которой сейчас валил дым. Чуть поодаль сгрудись конюшни, сараи и погреба.

На парадной лестнице, спускавшейся, точно водопад, к небольшой идеально ровной площадке, гостей уже встречала толпа. Глава приюта Этьенн ду Фабрис, переманенный Демосом из Амеллонского университета, потеряв терпение, вышел навстречу процессии.

— Ваша светлость, — ученый муж поклонился едва ли не до земли. — Добро пожаловать.

На его непропорционально большой голове красовалась черная бархатная шапочка, из-под которой торчали жидкие растрепанные волосы мышиного цвета. Вероятно, Фабрис нахлобучил свой головной убор в последний момент, не удосужившись взглянуть в зеркало, ибо тот заметно съехал к правому уху. Одет бывший профессор был в черную мантию до пят, перехваченную поясом с непримечательной круглой пряжкой. Начищенная позолоченная брошь в виде восьмиконечной звезды — символа высокого статуса ученого, крепилась прямо под высоким стоячим воротником выглядывавшей из-под одеяния рубашки.

— Достопочтенный ректор, — кивнул Деватон, призывая ученого распрямиться. — Позвольте представить мою будущую супругу — леди Витторию из Дома Аро. После моего восшествия на престол именно она будет ведать нуждами вашего учреждения.

— И мы непременно оправдаем ее доверие, — Фабрис растянул тонкие сухие губы в радушной улыбке. — Воспитанники и преподаватели крайне взволнованы вашим прибытием. Нам не терпится представить взору долгожданный гостей этот новый храм знаний.

Демос переглянулся с Витторией, и та, кивнув, взяла его под локоть.

— Так не будем же медлить, — сказал он и повел свою спутницу к лестнице.

Плоды работ, спешно проведенных в течение нескольких месяцев, можно было признать удовлетворительными. Демос внимательно ознакомился с учебной программой, составленной для воспитанников приюта с учетом возраста и способностей оных, заглянул в библиотеку, некоторые книги для которой пожертвовал из собственной коллекции, побеседовал с учителями. Виттория внимательно подмечала даже несущественные детали; играя с ней в ульпу, Демос научился распознавать по лицу гацонки, когда та вникала в суть происходящего с особой тщательностью. По окончании обхода главного здания Виттория пожелала увидеть и покои воспитанников.

— Сейчас в приюте живут только четырнадцать одаренных учеников, — без остановки вещал Фабрис, ведя за собой гостей. — Преимущественно из Бельтеры и Освендиса. Впрочем, нам уже поступают заявки из Рикенаара. Сейчас мы способны принять еще шестнадцать человек, а после того, как возведем второе здание для учеников, сможем оказать гостеприимство еще трем десяткам. Недавно мы также получили две просьбы приютить сирот из Хайлигланда. Однако новое политическое положение… — ректор виновато улыбнулся, — несколько запутало ситуацию.

Демос, спрятав улыбку в уголках губ, заговорщически подмигнул Виттории, призывая ее принять решение самостоятельно.

«Приют, безусловно, со временем, получит протекторат государства. Но пока все зависит только от тебя, дражайшая. Покажи мне, что думаешь».

— Достопочтенный ректор, — обратилась гацонка, внимательно осматривая скромно обставленную, но оснащенную всем необходимым комнату, отведенную одному из воспитанников. Милое ромбовидное окошко, главная достопримечательность этого помещения, выходило на зеленый луг. — Из всех хайлигландцев Великий наставник отлучил от церкви лишь Грегора Волдхарда. Однако от тех, кто по-прежнему помнит о Криасморском договоре, взора не отвернут. Ведь так, лорд Демос?

— Конечно.

— И посему, если до вас, господин Фабрис, дойдет просьба о помощи из Хайлигланда, удовлетворите ее. Ибо Гилленай, последний сын божий, учил нас милосердию. Я лишь прошу сообщить мне имена этих несчастных сирот, дабы разузнать, при каких обстоятельствах они лишились родни.

«Как по нотам! А ты соображаешь, дорогая, и соображаешь хорошо».

— Как пожелаете, — поклонился ректор. — А теперь, когда мы закончили осмотр, не соблаговолите ли вы почтить своим присутствием праздничную трапезу?

* * *

Большой деревянный зал для трапез не сражал наповал роскошью убранства, но, тем не менее, производил благоприятное впечатление. Из открытых нараспашку окон с резными ставнями проникал мягкий вечерний свет. Легкий ветерок доносил с лугов тонкий аромат полевых цветов. Демоса и Витторию посадили во главе длинного прямоугольного стола, рядом расположился и сам Фабрис. Ученики робко ютились по лавкам, и воспитатели, пошикивая то на одних, то на других, призывали детей производить меньше шума. Демосу это не мешало, но наводило на не самые приятные размышления.

«Проклятье. За годы, что прошли с моменты смерти Фиеры и детей, я уже и забыл, как приятно слышать этот чистый звонкий смех. Заперся в своем кабинете, нюхал паштару и поигрывал в ужасного Горелого лорда, думая, что это поможет смириться с утратой. Но черта с два это помогло. Жизнь продолжается — так все мне говорили. Я не верил, но однажды сдался. Послушался их, начал что-то делать, устраивать собственную судьбу… Но почему, почему тогда каждый раз, глядя на Витторию, заговаривая с ней и проявляя малейшую заботу о ее нуждах, я чувствую себя предателем и клятвопреступником?»

— У нас заведено принимать пищу вместе, — пояснил ректор, заметив заинтересованный взгляд гацонки. — Но с оговоркой, что учебные вопросы во время еды не обсуждаются. Иногда мы приглашаем кого-нибудь из лучших учеников читать во время трапезы — тогда его кормят заранее, а он дает нам духовную пищу — этот обычай мы переняли из монастырей. На прошлой неделе, к слову, таким образом воспитанники осилили «О гордости и гордыне» Вендебара Сизийского. И, разумеется, наши порядки не предполагают лишения детей пищи в качестве наказания за провинность.

— Как же вы их наказываете? — спросила Виттория, устало потерев глаза. Фабрис не затыкался ни на секунду, и постоянная болтовня ученого мужа успела смертельно утомить знатную гостью.

— На свете существует масса способов! Однако практика показывает, что наиболее эффективным является уборка выгребной ямы.

«Ну разумеется. Длительное пребывание возле кучи дерьма заставит задуматься о смысле жизни и месте в этом мире кого угодно, кроме, пожалуй, золотаря. Особенно если ты — выходец из аристократической семьи. Стыд-то какой! Хорошо хоть, родители сироток не увидят этого позора. Не сомневаюсь, сей метод воспитания дает прекрасные результаты».

— Мне, определенно, нравится ваш педагогический подход, — Демос обернулся к слуге, поднесшему блюдо с ароматными сырами и подцепил ножом несколько тонких ломтей. — Но, надеюсь, что вам все же редко приходится прибегать к подобным мерам.

— Да, ваша светлость, — охотно кивнул ректор, взяв немного сыра с края большой деревянной тарелки. — Обычно удается призвать сорванцов к спокойствию дополнительной учебной нагрузкой. Кроме того, мы стараемся поощрять прилежание. Воспитанники и сами стремятся соблюдать дисциплину.

«Вовремя я вытащил тебя из Амеллона. Очень вовремя и, как сейчас понимаю, не зря. В университете тебе бы точно не дали возможности проводить свои педагогические эксперименты. Но лично я не против — делай что угодно, только не поубивай мальцов».

Внесли горячие закуски. Слуги, одетые в одинаковые коричневые ливреи, держа в руках подносы, с важным видом приблизились к столу. Лахель остановила выстроившихся в шеренгу подавальщиков и продегустировала каждое блюдо.

— Пригодно, — закончив рутинную процедуру, сказала телохранительница и отступила в сторону на пару шагов.

Взглянув на содержимое первого подноса, Демос жестом отправил державшего его рябого человека дальше, но второму приказал остановиться и схватил пару длинных сыровяленых колбас.

* * *

Все произошло слишком быстро.

Как только Деватон отвернулся, чтобы водрузить добычу на тарелку, слуга резко швырнул поднос в ректора. Раздался оглушительный грохот, Фабрис по-девчачьи взвизгнул от неожиданности. Демос вздрогнул и тут же потянулся за тростью, но был схвачен первым подавальщиком и поднят на ноги. Виттория попыталась добраться до лежавшего на столе ножа, но крепкий удар по лицу заставил ее опуститься обратно на скамью. Обмотанный вуалью головной убор свалился на пол, а черные кудри женщины разметались по плечам.

Третий слуга, шедший следом, уже боролся с Лахель. Телохранительница рявкнула через плечо что-то по-эннийски и вытащила из-за пояса кинжал — толку от ятагана в такой тесноте не было. Подобраться ближе к Демосу она не могла — мешали столпившиеся люди. От охранников тоже не было бы толку — они были далеко, а все могло закончиться в любой момент, и закончиться печально. Счет шел на мгновения.

Кто-то из учеников завопил, увидев обнаженную сталь. Воспитатели повскакивали со своих мест и наперебой призывали детей бежать к выходу. В дверях возникла давка, кто-то упал, и по несчастному пробежались десятки ног.

Не видя иных способов добраться до господина, Лахель прыгнула на стол, но один из убийц предугадал ее маневр и схватив за ноги, потянул назад. Эннийка рухнула и выронила кинжал. Оружие покатилось к другому краю стола. На пол посыпались тарелки, столовые приборы, черепки, гладкая столешница стала скользкой от пролитого вина. Перекатившись на бок, Лахель изо всех сил двинула ногой в промежность противнику, но угодила выше. Тот согнулся, но, вопреки ожиданиям телохранительницы, устоял на ногах. Он замахнулся на Лахель ножом, но она успела пригнуться и толкнула на него оторопевшего ректора. Фабрис взвыл, когда клинок убийцы рассек ему руку от плеча до локтя.

— Помогите, ради всего святого! Убивают! — орал ученый муж.

Улучив момент, Лахель вывернула запястье противника и резко потянула его на себя. Нож выпал из пальцев и брякнулся на пол. Телохранительница ударила убийцу лбом в переносицу — со всей силы, на какую была способна. Убедившись, что противник более не представляет угрозы, эннийка снова прыгнула на стол и прищурилась, ища Демоса в этой мешанине из тел, рук и клинков.

— Лахель! — она подняла голову на голос и увидела Витторию. Успевшая отойти от удара гацонка швырнула телохранительнице оброненный кинжал.

Эннийка ловко поймала оружие и ощутила привычную тяжесть клинка. На благодарности времени не было. Хуже всего дела обстояли у самого Демоса — один из нападавших удерживал его крепким хватом сзади, а второй надвигался прямо на канцлера, намереваясь нанести удар ножом с коротким лезвием, длины которого, однако, должно было хватить, чтобы причинить здоровью господина непоправимый ущерб.

А она не успевала помешать. Уже в прыжке Лахель увидела, как клинок вонзился в живот Демоса.

В следующий момент в ее лицо брызнула кровь — не господина, чужая. Эта рана была выше, да и не могло так сильно хлестать из живота. Эннийка подняла глаза и увидела длинную вилку, торчавшую из шеи человека, державшего Деватона. Рядом стояла Виттория, в ошалелых глазах которой застыл ужас — от происходящего и от содеянного.

Вероятно, она убивала впервые.

Гацонка дрожащими и сколькими от крови руками выдернула столовый прибор из шеи рябого убийцы и оттолкнула его от себя. Позади послышались звуки возни — охрана наконец-то смогла расчистить себе путь сквозь обезумевшую толпу воспитанников приюта. Лахель показалось, что прошла целая вечность, хотя она знала — на все ушло несколько мгновений. Бесконечно долгих мгновений.

— Бери живым, — прохрипел Демос, когда Лахель занесла кинжал, собираясь нанести удар последнему нападавшему. — Нужно узнать… кто…

Услышав это, убийца хохотнул.

— Не узнаете, — успел сказать он, прежде чем эннийка оттащила его от раненого господина. Через мгновение нападавший уже бился в судорогах, а его рот истекал белой пеной.

— Бросьте его, — неожиданно спокойно сказала Виттория. — Я знаю яд, что он принял. Его не спасти. Зато теперь понятно, кто за этим стоит.

Одним резким движением Лахель распорола ткань на дублете Демоса. Ранение в живот оптимизма не внушало. Виттория смахнула остатки столовой утвари прямо на пол и скомандовала положить герцога прямо на столешницу.

— Лекаря! — заорал пришедший в себя ректор, зажимая порез на руке. — Зулиса сюда! Быстро!

Эннийка разрезала пропитавшуюся кровью нижнюю рубашку господина и внимательно осмотрела рану. Живот пересекал косой порез длиною в половину ладони, являя публике часть внутреннего мира представителя цвета бельтерианской аристократии.

— Плохо, — заключила Лахель.

— Не настолько. Разрешите, — Виттория схватила нож и лихо разрезала длинные узкие рукава своего платья, чтобы оголить руки.

— Лучше дождаться лекаря.

— Прошу вас, Лахель, — настаивала гацонка. — Я знакома с искусством врачевания.

— Пропусти ее, — прошептал Демос. — Хуже не будет. Боги, как же хочется пить.

— Нельзя.

— Знаю.

Телохранительница нехотя отступила, пропуская Витторию вперед. Гацонка приложила ухо к груди канцлера — дыхание было поверхностным.

— Одышка, учащенное сердцебиение. Скоро его светлости станет очень холодно. Несите грелки — нельзя давать ему мерзнуть.

Виттория плеснула на руки вина и бережно, стараясь не давить на края раны, заглянула в нее и принюхалась.

— Внутренности, кажется, не задело. Кишки целы, что уже очень хорошо. Могло быть куда хуже. Его светлость нельзя никуда переносить и, уж тем более, везти в столицу.

— Я понимаю, — кивнула Лахель. — Лекарь будет работать здесь.

— Именно так, — согласилась гацонка. — Нужна чистая тряпица, и не одна. Пожалуйста, распорядитесь принести ткань.

Лахель кинула одному из охранников, и тот молча вышел.

* * *

Взглянув на рану, врач лишь покачал головой:

— Скверно. От ран, полученных в живот, не спасти. Молитесь за жизнь его светлости.

— Глупости! — Виттория нервно отбросила волосы назад. — Органы не повреждены. Шанс есть.

— Это не имеет значения! Воздух и грязь уже попали в рану. Скоро она загноится, и больной умрет в муках. Я могу порекомендовать лишь дурманящие средства, чтобы уменьшить его страдания. Больше я ничем не смогу ему помочь.

— Открой глаза, болван! — выругалась гацонка. — Чему тебя учили в проклятом университете? Кроликов резать?

— При всем почтении, но что женщина может знать о… — врач успел договорить и захлебнулся фразой, когда Виттория схватила окровавленную вилку и направила орудие недавнего убийства на него. Лахель удивленно уставилась на разъяренную невесту господина.

— Не тебе решать, что я знаю, а что — нет, — прошипела гацонка.

— Но я действительно не думаю, что его несчастной светлости можно помочь…

— Это ваше последнее слово, мастер Зулис? — спросил ректор, косясь на побелевшее лицо канцлера.

— Увы.

— Тогда проваливай отсюда, бесполезный кусок дерьма! Оставь свой саквояж здесь и выметайся, — приказала она. — Все выметайтесь! Все!

Фабрис осторожно шагнул к Виттории, полагая, что женщина помутилась рассудком от пережитого.

— Прошу вас, милостивая госпожа…

— Пошли вон! — пронзительно крикнула гацонка и выбросила вперед руку с зажатой в пальцах вилкой жестом опытного фехтовальщика. Ректор охнул и отшатнулся от выпада. — Я сама займусь лордом Демосом.

— Но вы…

— Я изучаю врачевание с восьми лет — как и каждая женщина из рода Аро, — на миг ярость на лице знатной красавицы сменилась привычным выражением надменности. — Вы уже отказались от больного, и, если он скончается, это будет не на вашей совести. Теперь убирайтесь, иначе, клянусь кровью Гилленая, трупов в этом зале прибавится.

— Как пожелаете, как пожелаете… — Фабрис потянул за собой опешившего лекаря. — Пойдемте, мастер Зулис, пойдемте. Оставим их наедине с горем. Дамам порой бывает очень трудно мириться с потерей близких людей…

Охрана, получив приказ от Лахель, вышла следом за учеными мужами.

— Никого не впускать, пока я не скажу, — напоследок приказала эннийка.

Тем временем Виттория распотрошила сумку лекаря.

— Цайказия, — она принюхалась к флакону из темного стекла. — Подойдет.

Эннийка понимающе кивнула.

— Дурман.

— Именно. Нужно положить пять кристалликов под язык его светлости, — распорядилась гацонка. — И, пожалуйста, поторопите кухню с грелками. Также мне понадобится хотя бы одно ведро воды, больше полотенец и прокипяченные бинты. А лучше — пусть принесут сюда небольшую горелку. Я видела ее на кухне — на ней как раз варили тот соус из сыра и вина.

Демос попытался улыбнуться. Вышло скверно.

— Я не знал, что вы настолько сведущи во врачевании, — кашлянув, сказал он. Лицо канцлера стремительно приобретало цвет его белоснежной сорочки. — Почему вы молчали все это время?

— Тише, — Виттория приложила палец ко рту раненого. — Берегите силы. Я сделаю все, что в моих силах, но даже если мне удастся спасти вас сейчас, позже могут проявиться осложнения.

— Я знаю. Вы и представить себе не можете, насколько мне не хочется умирать. Особенно теперь, когда я узнал вас получше.

Колючие глаза гацонки на мгновение потеплели, а щеки — вспыхнули, но она быстро справилась со смущением.

— Молчите! Дурман лишит вас сознания, но, когда вы очнетесь, если очнетесь… Вам будет очень, очень больно.

Ослабевшими пальцами канцлер схватил гацонку за руку:

— Кто это был? Виттория, вы сказали…

— Таким ядом общества убийц в Гацоне снабжают исполнителей, чтобы те не проговорились, если попадутся. Переняли эту хитрость у эннийцев.

— Так это…

Виттория печально улыбнулась.

— Так говорят факты. Большего, боюсь, нам уже все равно не узнать.

— Если я… Мать знает, что делать. Доверьтесь леди Эльтинии.

— Этой змее? Шутите? — фыркнула гацонка, вкладывая крупинки дурманящего снадобья в рот Деватону. — Нет, милейший лорд Демос. Мой единственный шанс на спасение — вы. Если вас не станет, я проживу очень недолго.

Канцлер понимающе улыбнулся и замолчал, рассасывая кристаллы цайказии. Через несколько минут он провалился в тяжелое забытье.

В дверь постучали — принесли воду и тряпки. Двое крепких парней подтащили к столу, где начиналась операция, и, стараясь не глядеть на зияющую рану, молча удалились. Кровотечение прекратилось. Виттория сняла верхнее платье и осталась в более удобном нижнем, которое также спешно лишила рукавов. Волосы она замотала вуалью на манер тюрбана, дабы они не закрывали обзор.

— Приступим, — вздохнув, проговорила гацонка и принялась возиться с водой.

Лахель отмела прочь панику. Вместо этого она дивилась сама себе — казалось, эта высокомерная стерва прекрасно знала, что делала. Впервые за недолгое знакомство с Витторией из Дома Аро эннийка была вынуждена признать, что ошиблась в суждении о человеке. Сейчас это вселяло толику надежды на благоприятный исход.

— Я хочу помочь, — сказала телохранительница, подойдя к столу. — Не могу сидеть сложа руки, пока он умирает.

Гацонка подняла глаза на Лахель и печально улыбнулась:

— Вы ведь его любите, верно?

Эннийка не ответила, лишь отвела глаза. Но Виттория все поняла и без слов.

— В первую очередь, тщательно промойте руки, — проинструктировала она. — До локтей. Затем я попрошу вас подготовить ткань для перевязки.

Телохранительница коротко кивнула и принялась снимать лишнее облачение.

— Как вы собираетесь это делать? — спросила она, покосившись на инструменты, которые Виттория раскладывала на белоснежной тряпке.

— Как всегда. Сначала требуется старательно промыть рану и убедиться, что органы внутри не повреждены, потом уложить их обратно в правильном порядке, затем зашить… И кое-что еще.

— Может, мне позвать кого-нибудь на помощь?

— Нет! — гацонка дернулась как ошпаренная, немало удивив помощницу. — Ни в коем случае. Кроме того, я хочу кое о чем вас попросить.

Лахель крепко схватила Витторию за запястье и посмотрела ей прямо в глаза:

— Если мой господин выживет, я сделаю для вас что угодно, — медленно проговорила она по-гацонски. — И буду хранить вам не меньшую верность, чем ему.

Женщина, не дрогнув, выдержала взгляд.

— Хорошо. Если он выживет… Черт! Особенно если он выживет, молчите о том, что мы сегодня сделаем.

— Даю слово. Но вы объясните, зачем?

— Увидите, — печально улыбнулась Виттория. — И, клянусь, вам самой лишний раз не захочется об этом вспоминать.

Рантай-Толл.

Пульсирующая боль разрывала затылок, отдаваясь эхом в ушах. Артанна медленно открыла один глаз и попыталась оторвать голову от склизкого каменного пола. К горлу тут же подкатила тошнота, но наемница, стараясь игнорировать рвотные позывы, уперлась руками в пол и встала на четвереньки. Получилось с третьего раза.

Уже что-то.

Осторожно она разлепила второй глаз, заплывший после крепкого тумака от одного из гвардейцев Заливара. Вся левая половина лица горела. Артанна попыталась прикоснуться к пылавшей огнем щеке, но едва успела оторвать руку, как снова рухнула и больно приложилась лбом к каменному полу.

— Твою мать.

Наемница перевернулась на спину и бережно потрогала пальцами больную часть лица — прилетело ей даже сильнее, чем она ожидала. Физиономия, умудрявшаяся сохранять привлекательность на протяжении половины века, рисковала наконец-то украситься первым заметным шрамом.

— Драные железные перчатки, — хрипло выдохнула Артанна. — Драные гвардейцы. Драный Данш.

Судя по ране, шрам должен был протянуться через скулу к середине щеки. Скрыть такой изъян она не сможет, но, справедливости ради, все могло сложиться гораздо хуже.

Однако больше всего Артанну занимало то, что она не увидела на своей руке отцовского браслета.

Где-то в паре шагов пискнула мышь. Наемница, насколько позволял скупой свет, осмотрела маленькое помещение. Много ума, чтобы понять, где она находилась, не требовалось. С трех сторон ее окружали сырые каменные стены, с четвертой была решетка. В темнице гулял сквозняк.

Несмотря на то, что при Артанне не было ни оружия, ни кольчуги, оставалось порадоваться, что ей хотя бы освободили руки. Могли и в кандалы заковать — с Заливара бы сталось после всего произошедшего.

В коридоре сиротливо горел один-единственный факел. Стражи Артанна не увидела, но расслышала отдаленное эхо чьих-то шагов — ее караулили. Сотница нашарила рукой подгнившую охапку вонючей соломы и устроила на ней свой зад, с облегчением привалившись спиной к стене. Холод камня немного успокаивал боль в затылке.

Хорошая новость — она была жива. Плохая — судя по всему, это ненадолго.

Артанна запустила пятерню в волосы — те были в запекшейся крови, но на ране уже наросла корка. Впрочем, вряд ли это уже имело какое-либо значение, если от лучшей части ее отряда остались лишь трупы, а сама она, скорее всего, должна была закончить свою жизнь на плахе — в Ваг Ране аристократов не вешали. Хотя для нее, Артанна не сомневалась, советники могли бы сделать исключение, а то и придумать казнь повеселее. Намного веселее.

Заливар нар Данш перехитрил всех. Интересно, что сделал бы Грегор, узнав об итогах этого славного похода?

Артанна повернула голову на шум — по коридору ритмично топали три пары ног. Поступь одного из визитеров была легче, двое других шаг чеканили. Значит, стража и кто-то в обуви помягче. Когда они приблизились, свет факела очертил три тени.

— Да неужто? Собственной персоной пожаловал.

Заливар нар Данш вплотную приблизился к решетке:

— Ну здравствуй, Артанна.

— Недолго мне осталось здравствовать, — она махнула рукой и тут же поморщилась от боли. — Судя по тому, как ты выполняешь уговоры.

— Я принес твой ужин.

Наемница тихо рассмеялась, игнорируя новый приступ тошноты.

— Настоящее вагранийское гостеприимство, ты посмотри! На кой ляд ты приперся? Не кормить же меня с ложечки, в самом-то деле.

Советник кивнул одному из своих людей. Тот протолкнул поднос с едой под решетку. Наемница подползла ближе и осмотрела пищу — ароматный хлеб с травами, кусок дорогого бельтерианского сыра, несколько ломтей хорошей вяленой говядины.

— Не понимаю я тебя, Заливар, — Артанна кивнула на поднос. — Чего ты со мной возишься, зачем время и дорогую снедь тратишь? Неужто на меня есть планы?

Шано присел на корточки, принял из рук гвардейца кувшин и налил два стакана вина.

— До недавних событий, признаюсь, не было, — сказал он, просовывая один сквозь решетку. — Но кое-что изменилось. Нужно поговорить.

Артанна приняла пойло и осторожно принюхалась. Не сказать, чтобы она разбиралась в винах, но это явно было не из дешевых. Заливар не стал бы расшаркиваться перед ней просто так. Так что ему могло от нее понадобиться?

Терять было нечего, продолжать вести трезвый образ жизни Артанна более смысла не видела и потому сделала несколько медленных глотков. Было странно, но вкусно. Уже почти забытое ощущение приятного тепла разлилось по нутру. От такого можно лихо подобреть. Не на это ли рассчитывал вероломный советник?

— Ну говори, раз пришел, — пожала плечами наемница и принялась за сыр. — Здесь все равно, как видишь, скучновато.

Заливару принесли табурет. Ваграниец уселся на расстоянии вытянутой руки от решетки — на всякий случай, и мягко улыбнулся.

— Вряд ли ты простишь меня за то, что я тебе солгал…

— Как аккуратно ты описал предательство. Чего я действительно тебе не прощу, так это смерти моих людей.

— Это было необходимо.

— Да провались ты со своими…

— Грегор Волдхард тебя предал, — не дав наемнице договорить, заявил советник.

Артанна недобро прищурилась.

— Совсем заврался, я посмотрю. Да как ты смеешь…

— Герцог, конечно же, не рассказал тебе о сделке, что мы заключили в Эллисдоре уже после нашего знакомства. После того, как приказал тебе выйти из зала. Могу понять его мотивы.

Сотница аккуратно поставила стакан на пол и посмотрела на советника в упор:

— Что ты несешь, мать твою?

Данш вздохнул.

— Он захотел получить право свободного прохода через Ваг Ран, а также поддержку части наших войск. Мне же нужна была ты. Волдхард посчитал, что это достойный обмен.

Артанна склонила голову на бок, прикрыв растрепавшимися лохмами покалеченную половину лица.

— Вот здесь ты, дорогой Шано, облажался. Назови ты любое другое имя, да хоть того же Веззама, я бы тебе поверила. На это мог пойти кто угодно, но не Грегор. Он просто не способен на подобное.

Заливар мрачно усмехнулся и вытащил из-за пазухи свиток.

— Знал, что ты не поверишь. Вы же, в конце концов, были так близки с Волдхардами — что с отцом, что с сыном. Можешь прочитать сама. Или даже порвать — в этой бумаге все равно больше нет смысла, ибо герцога я недооценил.

Артанна, кряхтя, подползла ближе и вырвала бумагу из руки советника.

— Посветите, — попросила она гвардейцев.

Один из охранников Заливара придвинул факел к решетке. Артанне пришлось перечитать документы трижды, чтобы информация уложилась в ее и без того опухшей голове. Шано не солгал. Возможно, он сказал правду в единственный раз.

И оттого было еще больнее. Подпись Волдхарда — такая же, как и на контракте «Сотни», не оставляла сомнений. Наемница подняла потухшие глаза на Заливара.

— Он…

Заливар кивнул.

— Он продал тебя, Артанна. За тысячу вагранийских солдат. Такова цена его дружбы после всего, что ты для него сделала. На твоем месте я бы не сильно расстраивался, потеряв такого друга.

Наемница перечитала текст еще раз, затем подчеркнуто аккуратно и медленно, словно видела в этом жесте смысл своего существования, расправила заломы на каждом краешке листа, свернула бумагу и отдала Заливару.

Внутри нее что-то оборвалось. Настолько резко, что Артанна не чувствовала ничего, кроме холодного оцепенения. А ведь она в действительности доверяла Грегору. И дело было даже не в том, что ее связывала клятва, данная его отцу. Попроси он, не упоминая о том обещании, она бы все равно нашла способ ему помочь. Ибо ее чувства к Грегору и Альдору были наиболее приближенны к тому, что связывает мать и дитя. Герцог, как выяснилось, думал иначе. Жизнь, однако, обладала весьма изощренным чувством юмора. Интересно, знал ли Альдор о затее своего закадычного друга?

— Что ж, теперь все становится на свои места, — прошептала Артанна и залпом осушила стакан. — Вот почему он так настаивал и даже обещал снести мне голову, если я не выполню приказ. Ладно, с этим разобрались. Но тебе-то я зачем?

— Это долгая история.

Артанна насмешливо посмотрела на советника, а затем обвела взглядом свою камеру:

— Я, по-твоему, куда-то тороплюсь?

— Верно, — улыбнулся Заливар. — Тогда начнем с твоего отца.

— Дай угадаю. Ты его и подставил?

Советник кивнул.

— Пришлось. Он действительно нашел тот документ о наследовании постов Шано, но не успел никому показать, кроме меня. Однако это лишь повод. Причина была совсем в ином.

Артанна поерзала на соломе в безуспешной попытке устроиться поудобнее. Вино слегка притупило боль, не принеся, впрочем, значительного облегчения.

— Ну рассказывай. Но сперва налей еще.

Советник наполнил протянутый стакан.

— Ваг Ран в упадке, Артанна. На протяжении последних столетий происходит много странного. Сила, которой обладали первые Шано и которая течет в крови их наследников, истощается, уходит неизвестно куда. Вновь холодает. Пока это заметно только на севере, но все же… Великие династии вырождаются, каждый ребенок благородных кровей — хворый доходяга и оберегается как хрустальная ваза. Даже наша внешность… — Заливар понизил голос. — Еще три сотни лет назад даже самый хилый ваграниец был ростом с рунда. А сейчас…

— Все плохо, я поняла, — нетерпеливо оборвала Сотница. — Но каким боком здесь замешан мой отец?

— В те времена, когда ты еще пешком под стол ходила, Гириштан только стал Шано, а я даже не был назван наследником своего Дома, среди вагранийской аристократии образовался круг людей, заметивших перечисленные мной изменения. Мы были обеспокоены и хотели разобраться с их причиной. Ох уж эта молодость… Все мы тогда были вдохновлены благородной миссией, которую сами на себя и возложили. Мы хотели понять, что происходит. Понять и противостоять этому. Очень наивно.

Артанна насмешливо фыркнула.

— Да вас, идеалистов, тут достаточно, я погляжу.

Заливар пропустил сарказм мимо ушей.

— Мы начали искать. Перерыли все имевшиеся в архивах документы, перечитали все трактаты и книги. И в итоге пришли к выводу, что, поскольку большинство изменений произошли именно с приходом Руфала, то и ключ к упадку должен быть как-то связан с Проклятым королем.

— Но Руфала уничтожили, а блага от его правления остались.

— Как видишь, не навсегда, — Заливар развел руки в стороны. — Все возвращается на круги своя, и это представляет угрозу для Ваг Рана. Голод, болезни, суровый климат — да те, кем мы стали, просто не вынесут возвращения в старые условия!

Наемница отхлебнула еще вина.

— Отлично, я поняла. И что же такого сделал мой отец, раз ваша кучка героев-романтиков объявила его изменником?

— Ты знаешь, что находится в подвале Валг дун Шано?

— Подземные ходы, очевидно?

— Ниже.

— Понятия не имею. Я была во дворце лишь единожды.

Заливар выглядел озадаченным.

— Он действительно ничем с тобой не делился?

— А должен был?

— Кабы его решение сделать тебя главой Дома не было бы принято в такой спешке, то, разумеется, должен был. Обязанность каждого Шано — передать ряд тайн своему преемнику.

Артанна хмыкнула.

— Как видишь, я не Шано, хоть и таскала чертов браслет. Пойми, Заливар, я уехала из Ваг Рана в семнадцать лет. Меня даже не воспитывали в духе местных традиций — смысла не было. Я учила другие языки, читала другие книги, обучалась другим манерам. Большая часть того, что ты рассказываешь, находится за пределами моего понимания.

— Я знаю, и мне печально осознавать, что твоя жизнь сложилась именно так.

Сотница подняла голову и недоверчиво уставилась на советника.

— Еще недавно ты был готов меня убить. Сейчас же кормишь хорошей едой, ведешь себя обходительно и, если бы не место, где мы с тобой разговариваем, то я бы всерьез подумала, что ты и правда набиваешься мне в друзья. Так что изменилось?

— Мы еще дойдем до этого. Не торопи события.

— Хорошо, — сдалась Артанна. — Валг дун Шано. Подвал.

— Ты же знаешь, что этот дворец построил для себя Руфал? Хоть это ты должна знать.

— Разумеется, — кивнула наемница. — Потом во время восстания Герои взяли его штурмом, сразились с Проклятым в тронном зале и там же повергли негодяя. А недвижимость, дабы добро зря не пропадало, сделали резиденцией Шано Оддэ, когда тот был образован.

— Блестящие познания! — насмешливо заключил Заливар. — Но этот срез истории знают все. Советники же располагают более обширными сведениями. На самом нижнем уровне Валг дун Шано есть огромная дверь. К этому уровню не ведет ни один подземный ход — только лестница из дворца, да и дверь та вырублена в скале. Полагаю, Руфал соорудил ее собственноручно. И никто не знает, что она скрывает.

Артанна насмешливо посмотрела на советника:

— Даже Шано?

— Даже мы.

— Выходит, кто-то из наших предков потерял ключик?

— Ключ как раз есть, — возразил Заливар. — В своем роде. Но первые Шано настрого запретили своим преемникам открывать ту дверь. На ней, собственно, и вырезано соответствующее предупреждение.

— И когда такие мелочи останавливали целеустремленных людей?

— Знаешь, там весьма убедительный текст, — Заливар отправил в рот тонкий ломоть сыра. — К тому же вагранийцы трепетно чтут традиции и волю предков.

— Так ты считаешь, что разгадка всего происходящего в Ваг Ране таится за этой дверью? — спросила Артанна и требовательно просунула пустой стакан сквозь прутья решетки. — Еще, пожалуйста. Мне больно.

Советник кивнул гвардейцу, и тот вытащил из принесенного мешка новую бутыль.

— Не исключаю. Сведений об этой двери и том, что она скрывает, почти нет. В одном документе сказано, что, в подвалах дворца Руфала был его тайный храм, посвященный Арзимат. Быть может, это он. Проклятый король поклонялся Проклятой богине… Вполне логично.

Наемница пожала плечами и взяла наполненный стакан. Все же опьянение сейчас было на пользу — вряд ли бы она смогла спокойно выслушивать заливаровы бредни.

— Мы долго взвешивали информацию, крупицы которой получали из разных источников, — продолжил советник. — К слову, именно во время тех экспедиций и был найден документ с завещанием первых Шано. Но в тот момент нас занимали совершенно другие вещи. Самой ценной находкой было описание ключа. Доподлинно неизвестно, как именно работает механизм двери, но было ясно одно — он был сделан с помощью колдовства.

— Не удивительно. В те времена, как я понимаю, в мире его было на несколько порядков больше.

— И оно было сильнее. Все, что мы можем сейчас — лишь смехотворные отголоски прошлого.

— Так что с ключом? — теряла терпение Артанна.

— Браслеты. Те самые, что носят Шано. Мне трудно тебе объяснить, не показывая это наглядно, но в дверном замке, назовем это так, есть углубления для одиннадцати камней — тех самых, что инкрустированы в наши камни. Насколько мы поняли, будучи собранными вместе, они могут открыть ту дверь.

— Звучит логично. Насколько все это вообще может звучать здраво.

Советник сделал несколько жадных глотков и вытер подбородок.

— Вот мы и подошли к самому интересному. В тот момент, когда мы поняли, что существует шанс открыть эту дверь, наш круг раскололся. Одни, в числе которых был я, хотели во что бы то ни стало узнать, что она скрывает. Другие, в том числе твой отец и Альзар нар Шугиррун, воспротивились этому. В конечном итоге мне удалось переубедить Альзара, но Гириштан был непреклонен. Хуже того, он грозился предать огласке наши планы.

— И ты состряпал то дело о заговоре и завещании с порядком наследования мест в Шано Оддэ и уничтожил мой Дом…

— Но я не учел одной мелочи.

— Меня, — криво улыбнулась Артанна.

— Точнее, того, что Гириштан успел передать браслет тебе и спешно отослал в Хайлигланд. Мне он даже под пытками говорил, что намеренно спрятал его, дабы я не мог открыть дверь Валг дун Шано. Отдаю должное его самообладанию — тайны он так и не раскрыл.

Наемница по привычке поглаживала голое запястье.

— Вынуждена признать, мой отец кое в чем тебя обыграл.

— Он был глупцом! — воскликнул Заливар. — Мы так близко подошли к разгадке, а Гириштан задержал нас на целых тридцать лет.

Артанна молча допила вино. Наконец-то перестал гудеть затылок, поутихла щека, а ледяные щипцы, сжимавшие грудь, немного ослабили хватку.

— Вероятно, вы все идиоты, — наконец заключила она. — Столько народу положили — и ради чего? Мифа? Легенды? Слепой догадки? Мертвые боги, Заливар, ну зачем нужно было резать моих людей? Если бы ты предложил достаточно денег, кто знает, может я бы просто продала тебе тот проклятый браслет. Ты бы получил искомое, не гробя моих парней.

— Если бы я знал раньше то, что открылось мне только во время побоища… — Заливар укоризненно покачал головой. — Мой изначальный план заключался в том, чтобы одним махом разрубить сразу несколько узлов: избавиться от Шано, которые ни за что бы не согласились на мои условия, изъять их браслеты, сформировать лояльный совет… И получить последний кусок ключа — твой. После я намеревался тебя убить, поскольку оставлять одержимого местью человека в живых… Ты и сама бы поступила точно так же.

— Не спорю. Что тебя переубедило?

Заливар ласково коснулся камня на своем браслете.

— Ты же в курсе, что потомкам Героев передалась часть их силы?

— Знаю. Затем кровь начала слабеть, а затем и вовсе покинула нас. Отец упоминал об этом.

— Покинула. Но не полностью.

— Да, я заметила, — Артанна многозначительно посмотрела на Заливара. — Ты прикончил Малыша колдовством. Придушил, как скотину.

— Он убил бы меня.

— И вряд ли я бы его за это осудила.

— Я понимаю, — кивнул Данш. — В этом поколении силы проявились у меня и еще у пары представителей Старших Домов. Что забавно, периодически даром блистают и Младшие — именно по этой причине они и попали в Шано Оддэ.

Сотница усмехнулась.

— Но Дом Толл, насколько мне известно, никогда не колдовал. И все же наши задницы всегда протирали каменные лавки залов Валг дун Шано.

— Верно. Ибо первому Толлу достался дар иного рода. — Заливар подался вперед и посмотрел на Артанну в упор. — За время нашей беседы я пытался убить тебя шесть раз — так же, как и того здоровяка. Ты хоть что-нибудь почувствовала?

Сотница пожала плечами:

— Боль, ярость, отчаяние, безысходность, опустошение… Мне продолжать?

— Не паясничай. Ты поняла, о чем я. Пока ты была без сознания, я привел сюда еще одного колдуна — произошло то же самое. То есть ничего.

Наемница задумалась. На ум сразу пришел лекарь Рианос: у эннийца тоже ничего не выходило, хотя он пытался подколдовывать во время лечения. А она-то в свое время подтрунивала над ним, что Ри, дескать, плохо старался. В кои то веки кусочки мозаики начали складываться в понятную картину.

Но то, что показывала эта картинка, Артанне совсем не нравилось.

— Ладно, — задумчиво кивнула она. — Были случаи, когда происходило нечто подобное. Видать, и правда дар. Но тебе-то что с того?

Заливар переменился в лице.

— Разве ты не понимаешь? Как я могу убить тебя, если положил полжизни на то, чтобы защищать тех, в чьей крови все еще сохранилось наследие предков?

Артанна ошарашенно смотрела на советника, мгновенно позабыв и о боли, и о ранах.

— Без обид, Заливар, но ты, сдается мне, немного тронулся умом. Ты в действительности полагаешь, что я буду тебе помогать после всего этого дерьма?

— А что еще тебе остается? Войска и денег у тебя нет. Поместье в Гивое перешло в руки других людей, и отвоевать ты его не сможешь. Правитель Хайлигланда продал тебя за услугу, которую, впрочем, я не собираюсь ему оказывать — ворота в Луброке закрыты до момента, пока не будет выбран новый Шано Оддэ. Да и союзничать с человеком, так легко отказавшимся почти что от родственника, у меня желания мало. Кто знает, как скоро он предаст и меня?

— С последним не могу не согласиться. Разумная предосторожность.

— Подумай, Артанна, тебе некуда идти. Я бы милосердно окончил твои страдания, не имей ты дара. Но судьба — та еще шутница. Поэтому я предлагаю тебе помощь, пусть мне и самому это кажется неправильным. Давай откроем дверь и увидим, что она нам покажет.

Наемница, тихо хохотнув, сползла по стене, но ничего не ответила.

— Подумай хорошенько, Артанна. Боги, живые они или мертвые, судя по всему, очень тебя любят, раз вытащили из такой переделки.

— Полагаю, им просто нравится смотреть, как я барахтаюсь, — ответила Сотница.

Впрочем, самой наемнице начинало казаться, что она просто неслась по течению, не имея возможности влиять на направление этого сокрушительного потока. В последнее время думать приходилось лишь о том, как сохранить свою шкуру в относительной целостности, да не сойти с ума от крутых и внезапных поворотов судьбы.

— Тем лучше, — кивнул Заливар. — Доставь им еще немного удовольствия.

— И где гарантия, что ты не убьешь меня после того, как откроешь гребаную дверь?

— Нет никаких гарантий, тебе просто придется мне поверить. Зато теперь ты знаешь, зачем я взялся за все это, и что мною движет. Я хочу остановить угрозу, не дать нам сгинуть под натиском врагов, которых всегда щедро предоставляет история. И для этого я готов рассмотреть любых союзников. Даже вчерашних противников.

Артанна задумчиво покачала головой.

— Ну что от этого получу я?

— О, так ты начала торговаться? — усмехнулся Данш. — Прими к сведению, что указ о восстановлении прав Дома Толл все еще у меня. Я в любой момент могу сделать тебя Шано, благо ты имеешь все основания носить этот титул. Пока что поразмысли над перспективой, а завтра я приду за ответом. Если согласишься, пришлю лекарей — мои гвардейцы явно переусердствовали, призывая тебя к смирению.

Поднявшись с табурета, Шано просунул между прутьями бутылку с остатками вина.

— Возможно, это поможет тебе принять верное решение. — Он с кривой улыбкой наблюдал за тем, как Сотница, выхватив сосуд из его рук, жадно припала к горлышку. — Мог ли благородный Гириштан нар Толл предположить, в кого превратится последний потомок его рода? И все же этот сукин сын снова рассчитал все правильно.

Ульцфельд.

За долгие годы дружбы с Грегором Альдор привык к непредсказуемости герцога. Однако то, чему он стал свидетелем в Ульцфельде, удивило даже его.

Барон Хальвенд ден Зулль оказался единственным вассалом Грегора, открыто принявшим сторону Эклузума. Альдор ожидал роптания от собственного отца, полагая, что тот подчинится с неохотой и постарается выбить побольше выгод для Граувера, прежде чем окончательно согласится на условия герцога. Так и случилось. Впрочем, компромисс был достигнут довольно быстро и, разумеется, не без хлопот со стороны эрцканцлера. Согласились даже вечно склочные Эккехарды. Но барон Ульцфельд по-настоящему удивил Грегора, и удивил неприятно.

Зулльский замок, фамильное убежище лорда Хальвенда, где укрылось мятежное семейство, пришлось брать штурмом. Альдор догадывался, по какой причине барон покинул хорошо укрепленный Ульцфельд и спешно переместился в переживающее не лучшие времена родовое гнездо, но запланированному побегу в империю не было суждено осуществиться.

К тому моменту, как Грегор подошел к стенам замка, осада была уже в разгаре. Силы графов Урста и Эккехарда общей численностью в три сотни копий оцепили территорию столь надежно, что и мышь не смогла бы проскочить. Волдхарду, удовлетворенному работой вассалов, осталось лишь дать команду идти на приступ.

Нынче замок, веками восхищавший гостей роскошным убранством, представлял собой жалкое зрелище. Древние стены давно не ремонтировались и местами были разрушены, хотя хранили следы былой мощи. Насыпной холм начал проседать, ров зарастал и чистился сервами спустя рукава, а владельцы-бароны уже в котором поколении не предпринимали попыток исправить положение. И лишь обиженно насупившийся старый донжон, сохранившийся в первозданном виде, неприветливо взирал на осаждавших, словно был недоволен шумом, нарушившим его многолетний покой.

Мятежники явно не ожидали, что их застанут врасплох графские войска, и не успели толком подготовиться. Более того, о готовящейся осаде не знал даже Альдор — Грегор до последнего хранил план захвата замка в секрете. Эрцканцлер начал подозревать неладное лишь когда праведное воинство Грегора, оказавшись на развилке тракта, свернуло не в сторону Ульцфельда, а направилось прямиком на Зулль.

Как выяснилось позже, авантюрой руководили Эккехарды, и в кои то веки из их суеты вышел толк. Лазутчики графа Урста донесли, что лорд Хальвенд спешно ретировался из Ульцфельда, едва на земли баронства ступила нога Грегора. Вряд ли он намеревался давать бой — даже при самом хорошем раскладе мятежному барону удалось бы лишь отсрочить сражение. Альдор полагал, что Зулль собирался бежать в Миссолен, когда осознал, что оказался без поддержки соседей. Затея непременно увенчалась бы успехом, не случись Урсту захлопнуть ловушку, как только мятежник добрался до своего родового замка.

Хальвенд отсиживался за стенами два дня. На третий он был вынужден сдаться после того, как Грегор пообещал оставить в живых всех обитателей замка, причем герцог проявил немыслимое великодушие, поклявшись сохранить жизнь и членам семьи мятежника. Окончательное решение Зулль принял, когда кусок древней замковой стены внезапно обвалился, гостеприимно открыв войскам Волдхарда проход к цели.

Альдору подумалось, что таким своеобразным образом замок отомстил хозяевам, запустившим его ради более нового и богатого Ульцфельда. Иные увидели в этом чудо и знак свыше. Барон Хальвенд настолько впечатлился, что пал на колени и, произнеся краткую молитву, тут же велел защитникам сложить оружие.

Грегор, следовало отдать ему должное, слово сдержал. Однако это не помешало ему объявить семью барона изменниками и заковать всех мужчин в кандалы. Женщин пощадили и предоставили возможность собрать необходимые для путешествия вещи.

Альдор ожидал, что после сдачи Хальвенда войско продолжит путь в Эллисдор, и был не на шутку взволнован, когда Волдхард велел выдвигаться к Ульцфельду. Однако события, последовавшие за этим волеизъявлением, окончательно вывели его из равновесия.

* * *

Ульцфельд встретил гостей ливнем, какого Альдор давно не мог припомнить. Тяжелые струи воды хлестали его по щекам и отчаянно лупили по промокшему до нитки плащу. Кастеляну хватило одного взгляда на клетку, в которой стучали зубами барон Хальвенд с сыновьями, чтобы оценить ситуацию. Старик, облаченный в расшитую серебром темно-синюю ливрею, молча отдал герцогу ключи от замка и преклонил колени, повинуясь приказу своего господина. То же проделали и слуги, что высыпали во двор, повинуясь зову любопытства. Грегор распорядился разместить узников, дал указания позаботиться о сопровождавших его войсках и, пригласив Альдора последовать за собой, вошел в главный зал.

Разумеется, Зулль не шел ни в какое сравнение с Ульцфельдом. Эрцканцлер восхищенно вздохнул, увидев галерею витражных окон из знаменитого гацонского стекла, изображавших наиболее прославленных правителей Хайлигланда. Рядом с каждым портретом, выполненным в натуральную величину с невиданным мастерством, располагались стеклянные же свитки, на которых перечислялись великие деяния многочисленных владык. Альдор пожалел, что из-за непогоды и надвигавшейся темноты у него не было возможности детально рассмотреть каждое окно.

Сервы торопливо зажигали свечи. В зал втащили больше столов и скамей, дабы не обделить свиту столь высоких гостей. На кухне, как и ожидалось, царило паническое столпотворение, но кастелян, казалось, вполне справлялся.

Грегор и Альдор поднялись на верхнюю галерею, помышляя ненадолго укрыться от всеобщего внимания. Стоя на балконе в тени, отбрасываемой уже развешенными знаменами с гербом Волдхардов, герцог положил локти на перила.

— Нравится замок? — скользнув глазами по противоположной стене зала, спросил он.

Альдор свесился вниз, внимательно вглядываясь в цветастые окна.

— Мы ведь уже были здесь, — ответил он. — Два года назад, я хорошо помню ту поездку. В солнечную погоду Ульцфельд выглядит уютнее. Насколько вообще может быть уютной такая громадина.

— Да, тебе всегда нравились строения поменьше.

— Но здесь тоже хорошо. Особенно зал, — Альдор кивнул на тускло поблескивавшие витражи. — Барон Арнульф, когда строил этот замок, так лизнул Волдхардам задницу, что переплюнуть его, пожалуй, уже не выйдет ни у одного вассала.

Грегор раскатисто засмеялся и потрепал друга по плечу.

— Арнульф был известным жополизом. Что не помешало ему предать моего пра-пра-прадеда на поле битвы. В пекло это показное почтение. Лучший способ лизнуть мне задницу — хранить верность.

— Я всегда был верен тебе, Грегор Волдхард.

— Знаю, — посерьезнел герцог. — И ценю это. Гораздо выше, чем тебе порой может казаться.

Эрцканцлер задумчиво перебирал звенья цепи, начинавшей неприятно давить на плечи — к грузу возложенной ответственности он уже давно привык, но щеголять, выставляя напоказ символы власти, соглашался лишь в исключительных случаях. В этот день ему пришлось терпеть тяжесть с самого утра.

— С другой стороны, легко сохранять верность одному человеку, когда у тебя больше никого нет, — тихо сказал Альдор. — Семья не в счет. Тебе ведь известно, что мой отец все локти искусал, когда узнал, что ты меня возвысил. Меня, а не старших братьев. Ему остается тешить себя тем, что я лишен права на наследство и, занимая столь важную должность, не имею за душой ровным счетом ничего.

Почему отец так его ненавидел? За какие грехи, черт возьми? Альдор часто задавался этим вопросом, копался в прошлом, раздумывал над воспоминаниями — и не мог придумать ни одной причины, по которой мог заслужить эту неприязнь. Отправив его в Орден, отец явно вздохнул с облегчением. Но после того, как Альдор отказался от послушания и вошел в свиту Грегора, отношения с бароном Граувером испортились окончательно. Сколько было гневных писем, угроз, приказов вернуться под опеку монастыря… Лишь став эрцканцлером, Альдор почувствовал в себе уверенность и способность сопротивляться отцовскому давлению.

Но что было тому причиной? С какой стати этот сварливый старик так на него взъелся?

— Боюсь, у меня плохие новости для твоего отца, — прервал размышления Альдора Грегор.

— В смысле?

— Так тебе нравится Ульцфельд?

— Грегор… — эрцканцлер замялся. — Я понял, к чему ты клонишь. Не стоит.

— Ты действительно пожертвовал всем ради дружбы со мной. У тебя больше нет семьи и состояния, только служба. Полагаю, именно поэтому ты не торопишься создавать и собственную семью. А ведь тебе уже перевалило за тридцать, — Волдхард мрачно посмотрел на осунувшееся лицо друга. — Тебя называют бароном, насмехаясь за спиной.

— Я знаю, как меня величают, пока думают, что я не слышу. Я привык, но не нужно лишний раз напоминать.

— И меня это бесит. Ты заслуживаешь большего.

— Ну, отец держал меня в черном теле, да и в Ордене не баловали… Вряд ли мне нужно много для счастья, — усмехнулся Альдор.

— Ты примешь замок, — резко оборвал его Грегор. — Это приказ, а мои приказы не обсуждаются.

Эрцканцлер коротко поклонился. Спорить смысла не было.

— Как пожелаешь. Твоя воля для меня — закон. Впрочем, я слукавлю, если скажу, что мне не пришлась по душе эта каменная громадина.

— Тем лучше, — деловито кивнул герцог. — Но я вынужден попросить тебя выполнить еще одно условие.

— Что я должен сделать?

Волдхард отошел от перил и принялся расхаживать по узкому проходу галереи, то и дело норовя зацепить головой один из прикрепленных к стене канделябров.

— Ты станешь настоящим бароном, — сказал он. — Этот титул я дарую тебе со всеми полагающимися почестями, чтобы ни у кого не возникло и мысли оспаривать мое решение отдать тебе Ульцфельд.

— Вопросов возникнуть не должно. Хальвенд — изменник…

Герцог жестом попросил его замолчать.

— Однако я хочу, чтобы аристократы тебя приняли. Не просто смирились с возвышением, как это сделал твой отец, но чтобы относились к Альдору из Граувера как к равному. И для этого я требую, чтобы ты женился на дочери Хальвенда. Титул и состояние я передам через брак с юной леди Батильдой. Это наименее болезненный способ. Для всех.

Этого Альдор не ожидал и удивленно вытаращился на друга.

— Грегор, я не хочу…

— Мне плевать, хочешь ты этого или нет! — круто развернувшись, герцог схватил эрцканцлера за грудки и рявкнул так, что слуги внизу подпрыгнули и задрали головы на звук. Заметив это, Грегор осекся, толкнул барона обратно в густую тень и перешел на шепот. — Думаешь, я хочу жениться на Ириталь? Думаешь, я хотел связать свою судьбу с женщиной, которая годами клялась мне в любви, но решила оставить меня ради императорского венца, едва ей представилась возможность? Нет, Альдор. Все, что я делаю, я делаю из чувства долга — перед своим народом, перед людьми, что мне доверились, и перед богом. Не имеет значения, чего мы хотим, важен только наш долг. Женись на Батильде ден Зулль ради благополучия Хайлигланда. Этим ты по-настоящему мне поможешь. — Герцог умолк, ослабив хватку. — Не противься, если действительно верен мне.

Альдор ощутил озноб. Поправив съехавшую на спину цепь, он припал к балконным перилам и вцепился в них пальцами изо всех сил. Ему срочно был нужен свежий воздух и, возможно, чаша густого крепкого вина. Слишком много событий за один день.

Откровение Волдхарда относительно брака с леди Ириталь добило его окончательно. Логики в действиях друга Альдор не видел, но задавать вопросы поостерегся. Положа руку на сердце, эрцканцлеру было совершенно наплевать, что Грегор сделает с латанийкой: женится ли на ней, сошлет ли в монастырь или выдаст за кого-нибудь из мелких вассалов. До тех пор, пока эта смутьянка сидела тихо и не совала носа в государственные дела, Альдор соглашался ее терпеть. В конце концов, она более не обладала влиянием, способным спутать кому-либо карты. Ни влиянием, ни титулом, ни именем — лишь клеймом позора, которое хайлигландцы отказывались признавать. И все же слепая преданность Грегора долгу, порядочность, граничащая с безумием — все это беспокоило эрцканцлера.

Но более всего его волновало то, почему его друг не рассказал о плане осады Зулля. Эрцканцлер подавил эмоции и с трудом заставил себя говорить.

— Это разумное решение, — сухо сказал он, проводив взглядом целую вереницу слуг, несших столовую утварь для пира. — Я, конечно же, выполню твой приказ. Но что ждет Хальвенда и сыновей?

— Они изменники, — пожал плечами герцог. — Их ждет наказание.

— Ты поклялся сохранить им жизнь.

Волдхард снял с пальца перстень, украшенный большим аметистом, подышал на камень и протер его куском все еще влажной туники.

— И я не стану нарушать обещания. Самого Хальвенда ждут каменоломни в Преце. Его сыновья, разумеется, лишатся титулов и наследства, однако я предоставлю им возможность очистить свое имя, поступив на службу в мою армию. Я позабочусь о том, чтобы они получили достойное вооружение и содержание. На севере часто идут бои, и братья Зулль еще смогут отличиться на службе, заработав мое прощение, или же снискать героическую смерть на поле боя. Я справедлив и дам им один шанс, но лишь один. Будущее в их руках.

— Оставь им хотя бы родовой замок.

— Он отойдет их матери. Я же не изверг, — фыркнул Грегор. — Пусть приезжают погостить, когда выдастся время.

— Мудрое решение, — согласился Граувер. — Леди Эсидер будет тебе благодарна.

Герцог оторвался от созерцания своего перстня и внимательно посмотрел на друга.

— Я не хочу обходиться с ними жестоко, Альдор. Брат Аристид прав — если мы будем убивать каждого оступившегося, очень скоро Хайлигланд опустеет. Я хочу, чтобы люди не просто приняли новые порядки, но поняли, почему я это делаю. Именно поэтому я буду поступать с ними по-человечески, по справедливости. Впрочем, если мои подданные не оценят этой милости, я всегда смогу действовать жестко. Хальвенд ден Зулль — изменник, и простить его я не могу, но сделаю его примером для других. Пример этот должен быть справедливым, показательным, но лишенным неоправданной жестокости.

Альдор окончательно перестал его понимать.

— Почему ты не рассказал мне об осаде Зулля?

— А что бы ты сделал? — усмехнулся герцог. — Вытащил меч из ножен и понесся крошить мятежников? Прости, дружище, но вояка из тебя скверный.

— Я — чертов эрцканцлер! Твой милостью, Грегор! Моя обязанность — следить за всем, что происходит на твоей земле. Осада — не спонтанный бугурт. Хороший из меня помощничек, если я ничего не знаю о твоих планах. Почему ты не сказал? Если я подорвал доверие, тогда на кой черт ты даруешь мне титул? — Альдор распалялся все сильнее и даже принял подобие угрожающей позы. — Я совсем перестал понимать твои мотивы, Грегор Волдхард, а это грозит тем, что однажды я не смогу тебе помочь. Просто потому, что не увижу опасности.

Правитель Хайлигланда выглядел смущенным, но нападки барона его не уязвили.

— Успокойся. Мне было нужно, чтобы и ты, и все мои советники поняли, что я способен принимать верные решения самостоятельно. Дело сделано, вопросы отпали. Если это тебя обидело, я сожалею. Однако это было необходимой мерой. Тебя устроит такое объяснение?

— Более чем, — отозвался Адьдор. — Но меня беспокоит еще одна вещь. Ворота в Луброке закрылись. Артанна провалила дело.

Грегор посмурнел и стиснул огромные кулачищи.

— Нет. Думаю, не провалила. Просто Заливар нар Данш обманул и меня.

Эрцканцлер с недоумением покосился на герцога:

— Так-так… Чего еще я не знаю?

— Мы изменили условия договора. В последний момент, когда Артанна уже дала согласие. Заливару зачем-то понадобилось, чтобы она осталась в Ваг Ране. Не знаю, для чего, но советник был очень настойчив. Утверждал, что это касается государственной политики — она ведь глава Дома. В обмен на Артанну Шано пообещал не только свободный проход для войск, но также выделить армию в тысячу лучших воинов.

— Стой, — Альдор прервал герцога, силясь уложить в голову полученные сведения. — Выходит, она и ее воины останутся в Ваг Ране?

— Да.

— И она об этом не знала?

— Нет, — тихо прорычал Волдхард. — Ей должны были сообщить уже после того, как она пересечет границу.

Эрцканцлер встретился глазами с герцогом. Впервые за долгое время Грегор стыдливо отвел взгляд.

— Или же ей просто не оставили выбора, — заключил Альдор. — Ваг Ран не закрывает тоннели просто так.

— Вот именно. Заливар о чем-то умолчал. Возможно, соглашение и вовсе расторгнуто — я не знаю, что и думать. Проклятье, почему нам никогда не удается с ними договориться?

Но Альдора ден Граувера заботило не это.

— Ты обманул ее, Грегор, — едва слышно сказал он. — Вот что важно.

— Я заключил более выгодную сделку. Вернее, думал, что заключил. Но теперь у нас нет ни «Сотни», ни вагранийцев. Я ошибся. Поход на империю придется отложить.

Альдор ощутил, как внутри него нарастал гнев. Он смотрел на друга — человека, которого, казалось, знал лучше всех, и не узнавал его.

— Да как ты можешь рассуждать о выгоде? Это же Артанна, чтоб тебя! — он с силой толкнул Грегора в стену, даже не заботясь о том, насколько смехотворно выглядел — невысокий щуплый слабак, надвигавшийся на здоровенного мужика, превосходившего его размерами чуть ли не вдвое. — Она была верна тебе, даже после смерти лорда Рольфа. Она откликнулась по первой же просьбе, привела людей. Она потеряла все, согласившись помочь тебе!

Волдхард тряхнул разъяренного товарища за плечи. Жалобно брякнула цепь.

— Она была наемницей и хранила мне верность за золото, — отчеканил Грегор.

— Но она была тебе верна. Черт тебя дери, Грегор Волдхард! Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Это было необходимо.

— Нет, — покачал головой барон. — Ты мог сказать ей правду. Мог предупредить, но знал, что тогда она точно не согласится. Ты предал ее, Грегор, и оправдания тебе нет.

Герцог с силой оттолкнул барона, и Альдор едва успел ухватиться за перила, чтобы не сверзнуться с лестницы. Ярость ослепила его.

— Данш получил свое и не выполнил обещаний, — прорычал Грегор. — Возможно, ворота еще откроются, и он вспомнит об уговоре. В любом случае, пока я не планирую никаких походов через Ваг Ран. Однако вагранийские войска могут понадобиться на севере: рунды не могут жить мирно, ковыряясь в мерзлой земле. Кто знает, когда они прекратят грызню друг с другом и снова кинутся на нас?

Альдор молча развернулся и шагнул к ступенькам. Слуги уже вносили закуски, и эрцканцлер нервно сглотнул, увидев выкаченные бочки с гацонским вином. Больше всего на свете он сейчас желал лишь напиться до беспамятства и хотя бы на один вечер забыть о кошмаре, в который влип.

— Я не закончил, — гаркнул Грегор ему вслед.

Барон медленно обернулся.

— Ты и так сказал больше, чем требовалось, — с холодной любезностью проговорил он. — Что до меня, то я приму титул, женюсь на дочери Хальвенда и буду продолжать служить Хайлигланду в качестве эрцканцлера. Но больше никогда, слышишь, никогда не пытайся убеждать меня в том, что черное — это белое. Я — маленький человек, и все что у меня есть — только твои подарки, которые ты с легкостью можешь вернуть назад. Единственное, что остается моим и только моим — порядочность, верность и вера в бога. Грегор ты… — Альдор запнулся. — Ты использовал друга и выбросил его. Этого нельзя оправдать, и не стоит обманываться. Зло остается злом, как его ни назови. Спускайся в зал и подними чарку за свою хитрость. Хитрость, что обернулась против тебя.

Грегор не ответил.

* * *

Батильда ден Зулль не считалась ни красавицей, ни уродиной. Восемнадцати лет отроду, невысокая, чуть полноватая, с вьющимися золотисто-русыми волосами и непримечательным миловидным овальным лицом, каких в Хайлигланде множество — встретишь и тут же забудешь. Наследница Хальвенда не вызывала у Альдора никаких эмоций — ни трепета, ни страсти, ни неприязни. Вряд ли он вообще был способен относиться к ней как к будущей супруге.

Выкинуть из головы разговор с Грегором никак не удавалось. Слова герцога гремели в ушах, заставляли трястись руки, не тонули в вине, не растворялись в трубочном дыму. С каких пор Грегор начал видеть в людях лишь инструменты? Как Альдор, раньше замечавший малейшие перемены в настроении своего товарища, не увидел, к чему шло дело? Ведь за Волдхардом подобного прежде не водилось. Впрочем, раньше на нем и не лежала ответственность за целую страну.

Пировали скромно. К чести кастеляна, стол все же был хорош — несколько блюд из рыбы, дичь, целый хряк, запеченный на вертеле, множество пирогов и караваев, похлебки и бульоны — давно его так не потчевали. Музицировали менестрели, звучали песни, слышался веселый смех графов Урста и Эккехарда, обсуждавших взятие замка. Даже брат Аристид нарушил пост и позволил себе съесть немного мяса, отчего заметно повеселел. Грегор все так же постился, зато не отказывал себе в разбавленном эле и с удовольствием наворачивал кашу с кореньями.

Альдору кусок в горло не лез. Он жестом подозвал слугу и велел налить вина. Он пил уже четвертую чашу и успел изрядно захмелеть. Набивать брюхо совершенно не хотелось — казалось, нутро было готово в любой момент отправить съеденные яства обратно, и эрцканцлер лишь пробовал блюда из уважения к работе напуганных переменами слуг. Благо вина было в избытке. Но, несмотря на обилие выпитого, согреться у Альдора все никак не получалось: по позвоночнику то и дело пробегал холодок, под ложечкой сосало.

Он бросил взгляд на сидевшую напротив Батильду — та, как ей и было положено, держалась прямо, ела с изяществом и производила впечатление благовоспитанной леди. Эрцканцлер отметил болезненную бледность и слабый аппетит будущей супруги, ставшие, вероятно, следствием недавних переживаний.

Грегор оказался прав хотя бы в одном. Их чувства и желания в действительности ничего не значили, а обстоятельства диктовали свои условия. Он женится на этой Батильде ден Зулль, станет бароном Ульцфельдом и постарается оправдать доверие друга. Батильда или еще кто-то — какая к черту разница? В жизни Альдора было только три женщины, к которым он испытывал привязанность. Мать, чей прах ныне покоился в фамильном склепе в Граувере. Обещанная другому человеку Рейнхильда Волдхард, о которой эрцканцлер старался и не вспоминать лишний раз, дабы не погружаться в уныние и жалость к самому себе. И сгинувшая в Ваг Ране Артанна нар Толл — чужачка, отчего-то относившаяся к нему с неизменным теплом и добротой, — чью разрушенную судьбу Альдор был вынужден оплакивать молча.

Миссолен.

Голос вырывал его из тьмы, тащил против воли на свет прямиком к всепоглощающей боли. Каждый раз это происходило все быстрее. Демос цеплялся за остатки уютного забытья — там не было мучений, не звучали голоса, не гремели удары собственного сердца. Но голос не знал пощады. Речь принадлежала женщине, но какой — Демос не понимал. Тонкие пальцы, темные глаза, черные волосы. Фиера? Лахель? Виттория? Все смешалось и померкло за густой пеленой тумана, упавшего на глаза. Вдали смеялись дети, лязгало оружие, пели птицы и монахи, шипело масло, скребли перья писарей…

Что из этого было явью? И кто вытаскивал его? Неужели…

— Матушка? — его губы шевелились, но не издавали звуков.

— Тише, тише…

Чьи-то пальцы приоткрыли его рот и положили под язык что-то твердое и горькое.

Больно. Было очень больно. Живот горел. Хотелось кричать, но не было сил даже скулить. Он пытался шевелить губами, как вытащенная из воды рыба, но даже дышать мог с трудом.

— Спи. Тебе еще рано возвращаться, — голос снова отдалялся, звук стихал, оставляя Демоса в одиночестве.

А затем его снова накрыла плотная тьма.

* * *

Его трясло, кидало из жара в холод и обратно тысячи раз. По спине стекали потоки ледяного пота, но в животе пылало пламя.

— Воды, — умолял он.

— Нельзя, — снова прошелестел голос, близкий и далекий одновременно, скрытый мокрой белой мглой. — Пока нельзя.

Те же тонкие пальцы — он их помнил, — снова открыли его рот и положили под язык горький песок.

— Больно…

— Знаю, — ответили ему. — Потерпи еще немного. Совсем немного.

Губы смочила какая-то вязкая жидкость.

И тьма вернулась.

* * *

Первым делом он застонал.

«Гореть мне вечно, как же больно!»

Демос осторожно открыл глаза. Хвала мертвым богам, ставни были плотно закрыты, и комната освещалась лишь несколькими свечами.

— Наконец-то, — вздохнул кто-то поблизости. — Давно пора.

Канцлер медленно повернул голову и увидел Витторию. Женщина сидела в кресле, устало привалившись к стенке шкафа. Под ее большими глазами залегли тени, тонкие черты изможденного лица обострились, а руки сотрясала мелкая дрожь. С тяжелым вздохом гацонка покинула свой наблюдательный пост и присела у изголовья кровати Демоса. Не задавая вопросов, она налила в чашу немного воды и поднесла к губам больного.

Напившись, он откинулся на подушку, стараясь не шевелиться, ибо болью отзывалось даже малейшее движение.

— Я дома? — удивленно спросил он, оглядев комнату.

— Да. Вчера мы перевезли вас в имение.

— Ну хоть что-то. Умру в своей постели, в окружении членов семьи — можно ли желать лучшего конца?

— Не умрете, — устало отмахнулась Виттория. — Помучаетесь с избытком, но будете жить. Теперь будете.

— Сколько времени прошло с…

— Четыре дня, — предвосхитив вопрос, ответила женщина. — Вам повезло с раной — все могло оказаться гораздо хуже. Как вы себя чувствуете, лорд Демос?

«Помнится, я обещал себе, что если она хотя бы однажды задаст подобный вопрос…»

Демос прислушался к своим ощущениям.

— Рана болит, — лаконично ответил он.

«Да, дражайшая, выглядишь ты немногим лучше меня. Как тебя угораздило так похудеть за каких-то четыре дня?»

— Так и должно быть, когда коварный маленький нож рассекает вам брюхо. Что еще вы чувствуете?

«Ярость, неутолимую жажду мести и желание сделать чашу из черепа твоего братца. Если, конечно, это была его работа».

— Пожалуй, я бы что-нибудь съел.

Виттория кивнула и подошла к столу, уставленному склянками всех цветов и размеров. В центре располагалась небольшая жаровня, на которой ворчал и бурлил котелок, распространяя аромат вареного мяса.

— У меня для вас плохие новости, — потушив огонь, возвестила гацонка. — Вы не сможете принимать твердую пищу на протяжении некоторого времени. Придется довольствоваться нежирными бульонами и рисовым отваром.

«Надо же! Еще не женаты, а уже такая забота о моей персоне. Ставлю полсотни аурэ, что сейчас она сама примется кормить меня с ложечки. Интересно, а дерьмо из-под меня тоже она выносила?»

— Полагаю, раз я смог пережить такое ранение, то и с диетой справлюсь.

Тем временем Виттория налила немного бульона в миску, остудила и аккуратно, стараясь не расплескать обед Демоса, опустилась подле него.

— Я могу поесть самостоятельно.

— Едва ли, — она зачерпнула ложку полупрозрачного месива и поднесла ее ко рту канцлера. — Но я никому не расскажу о вашем маленьком унижении. По крайней мере, именно поэтому я не подняла всех на уши, как только вы очнулись. Едва об этом станет известно, покоя вам не дадут.

— Не сомневаюсь.

— И вы больше не получите цайказии. Боль отныне придется терпеть.

«Жаль. Ибо когда я говорил, что у меня болит рана, я сильно преуменьшил. Она горит, съедает своим адским пламенем все мое тело, мешает думать… А подумать нужно».

— Переживу, это не первое мое ранение, — Демос попытался улыбнуться, проглотив очередную порцию бульона. — Где мои эннийцы?

— Ихраз во дворце. Как он сам выразился, старается не дать рухнуть плодам ваших стараний. Лахель — за дверью. Предпочитает караулить снаружи. Пригласить ее?

— Чуть позже, — Деватон попытался принять сидячее положение. Вышло скверно. Он махнул рукой, указывая на рану. — То, что мои внутренности не стали наружностями — ваша заслуга?

Виттория молча поднялась, чтобы убрать грязную посуду. Отвечать она, судя по всему, не собиралась.

— Я помню, что это были вы, — не отступал Демос. — Ведь лекарь отказался мне помогать.

— У вас хорошая память, — сухо ответила гацонка.

— Где вы учились искусству врачевания?

— Если это имеет какое-то значение — дома.

«С каких пор в обязательную программу образования женщин из высшего общества входит еще и медицина?»

Демос не сводил глаз с Виттории, нарочито внимательно переставлявшей склянки. Он понимал, что говорить об этом она не хотела.

«Но выбора у тебя уже нет».

— И вы тщательно скрывали свой талант — в противном случае я бы знал о нем раньше. Но зачем?

Женщина резко повернулась к канцлеру:

— А зачем мне было его афишировать? — раздраженно спросила она.

— Нет, милейшая леди Виттория. Вы прятали, а не просто не афишировали его. И я хочу знать, почему. Помните, мы договаривались о том, что тайн у вас от меня не будет. Я благодарен за спасение, но это еще не дает вам права меня обманывать.

Виттория проворчала себе под нос что-то по-гацонски.

— Меня предупреждали о вашем неуемном любопытстве, лорд Демос, но я не предполагала, что вы станете вести допрос самостоятельно.

«Вот же упрямая баба! Конечно, я сам допрашиваю! Как иначе докопаться до истины?»

— Расскажи мне, — прорычал канцлер, отбросив этикет. — Я, черт возьми, требую этого. С тех пор, как ты появилась в Миссолене, все пошло кувырком. Ты просила о помощи — я тебе ее предоставил. Хотела политической защиты — ты ее получила. Твой отец желал породниться — я, чтоб меня, выполнил и это условие! Меня чуть не убили, и, судя по всему, по заказу твоего брата. И все из-за тебя. Да, ты вытащила меня почти что с того света, но меня уже тошнит от этих гацонских игр, Виттория! Сколько еще крови я должен пролить за тебя, чтобы ты наконец начала мне доверять?

По лицу женщины пробежала судорога.

— Глупый, глупый и упертый бельтерианец! — прошипела она, приблизившись к кровати Демоса.

— Я всего лишь пытаюсь тебя защитить, — холодно ответил он. — Кстати, бульон был ужасен.

— Защитить он меня пытается, — передразнила его Виттория. — А тебе, великий и ужасный Горелый лорд, не приходило в голову, что порой и тебя самого лучше было бы ограждать от иного знания?

«Тогда я бы уже давным-давно был мертв».

— Это не тот случай. Я жду.

Вместо ответа Виттория схватила короткий и острый, словно бритва, ножик — такими лекари проводили операции, — и от всей души полоснула Деватона по руке.

— Проклятье! — выругался он и ошарашенно посмотрел на гацонку. — Что ты…

— Замолчи! Просто молчи и смотри.

«Что, черт возьми, происходит? Цайказия, говорите? Говорят, она вызывает ложные видения. Уж не застрял ли я в одном из них?»

Виттория села подле канцлера, стерла выступившую на месте пореза кровь полотенцем, плеснула на рану какую-то прозрачную жидкость и положила раненую руку себе на колени. Ее ладони были сухими и очень теплыми, почти горячими. Чем дольше она прижимала пальцы к ране, тем сильнее, как казалось Демосу, нагревалась рука.

— И что это?

— Помолчи, будь любезен, — шикнула Виттория.

Сердце Демоса ударило немногим более сотни раз, прежде чем женщина отпустила его руку.

— Ну а теперь смотри, — спокойно сказала она. — Только, пожалуйста, не кричи.

Деватон спешно ощупал место пореза.

«Не может быть…»

— Ничего не понимаю, — он удивленно уставился на гацонку. — Здесь только что была рана.

— Была.

— Как ты…

Виттория взглянула на него, как на идиота.

«Мертвые боги! Да она же… Дерьмо!»

— Так вот каким образом… — Демос замолчал, не решаясь даже произнести вслух предположение о колдовстве.

Виттория молча кивнула. Он видел, что сил говорить у нее не осталось — молодая женщина едва держалась на ногах. Усилие, приложенное для демонстрации ее возможностей, казалось, окончательно ее опустошило.

— Кто еще знает?

— Твоя эннийка, Лахель. Она мне помогала.

— Мы тебя не выдадим.

— Надеюсь. Ты хотел знать мою последнюю тайну — ты ее узнал, лорд Демос, — устало сказала Виттория и тяжело опустилась в кресло. — Больше у меня нет секретов.

«Все веселее и веселее. Нет, я знал, что она та еще стервозная ведьма, но не предполагал, что обзывательство окажется пророческим. И все же жаловаться грешно».

Деватон сдержанно кивнул:

— Спасибо.

Виттория торопливо выпила воды и снова оказалась на ногах, постаравшись принять бодрый вид. На ее лицо вернулась маска отрешенного высокомерия.

— И еще. Я вылечила не все — намеренно, чтобы не навлечь на себя подозрений. Когда в поместье узнали о случившемся, прислали лучших лекарей в приют. К этому моменту моя работа уже была закончена, и я могла бы сделать для вас больше, лорд Демос, но не хотела подвергать себя риску. Поэтому вашей светлости придется провести в постели неделю-другую.

«В этом даже есть определенное преимущество — хоть отдохну».

— Я хочу встать на ноги к свадьбе.

— Шанс есть. Только не перенапрягайтесь — рана может вскрыться в любой момент. Также я буду осматривать вас несколько раз в день.

— Как скажете, леди Виттория. Когда вы в последний раз спали?

— Нормально — в ночь накануне поездки в тот злосчастный приют. С тех пор я коротала время возле вашей постели, и прикорнуть мне удавалось редко. Но сейчас, когда итоги моей работы очевидны, я мечтаю о перине и подушке.

— Не смею задерживать. Вас не затруднит пригласить сюда Лахель?

Гацонка прикрыла глаза в знак согласия и поспешила оставить Демоса.

Отчет о событиях, произошедших во время его отсутствия, канцлер слушал в вполуха. Ослабевшего Деватона в этот момент занимали совершенно другие мысли.

«Как же забавно устроен мир… Интересно, что бы сказали напыщенные болваны из Малого совета, узнай они, что возводят на трон чету колдунов?»

 

4 глава

Эллисдор.

Альдор бросил сердитый взгляд на статую Гилленая. Алтарь Святилища в Нижнем городе был устроен так, что серебряный диск, объятый мраморными ладонями каменного бога, отражал свет, лившийся из разноцветных окон.

Дым благовоний смешался с ароматами дамских духов и кислым запахом пота. Мелкие пылинки медленно парили в воздухе и, сверкая в лучах солнца, оседали на пол. Влиятельнейшие лица Хайлигланда заполонили весь церковный зал: рассаживались по скамьям, выглядывали с верхней галереи, прятались в нишах вместе с каменными изваяниями святых. И все они изнывали от жары — последней агонии короткого хайлигландского лета.

Альдор выносил это испытание стоя. Ноги ныли, суставы щелкали, колени подрагивали, умоляя о кратком отдыхе. Проклятая коронация лишила его последних сил, но Грегору эта жертва показалась недостаточной, и он назначил свадьбу друга на следующий же день.

Именно поэтому Альдор ден Граувер встречал в храме уже второе утро подряд.

За его спиной слышалось унылое завывание: хор пел гимны, сливавшиеся в единую монотонную песню. Тихо перешептывались главы знатных семейств, дамы размахивали изящными веерами и демонстрировали фамильные драгоценности. Юные девы краснели, прятали робкие улыбки и опускали глаза под красноречивыми взглядами холостых и женатых богачей.

Батильду Ульцфельдскую вел к алтарю сам Грегор. Теперь уже король, с ног до головы облаченный в белое, он являл собой воплощение строгости — шел меж рядов скамеек, устремив взгляд ярко-синих глаз прямо перед собой, на статую Гилленая и Альдора с братом Аристидом, ожидавших его в ногах каменного исполина. Царственный вид Грегора внушал благоговейный трепет: начищенные до зеркального блеска пуговицы дублета сияли, словно звезды; массивная цепь, тянувшаяся от одного плеча к другому, искрилась мириадами бликов. Фамильный меч из вагранийской стали с рукоятью, инкрустированной драгоценной костью, покачивался в такт шагам владельца.

Корона заслуживала особого внимания. Грегор пожелал выковать ее из меча поверженного в Гайльбро врага. Стальной обруч с редкими острыми зубцами, украшенный лишь одним прозрачным круглым камнем — и его тоже извлекли из меча рыцаря-капитана Ламмерта, — тускло поблескивал сквозь сизую дымку. К счастью для побежденного, ему не довелось увидеть, во что превратили его верное оружие. Брат Ламмерт скончался на следующий день после суда. Лекари утверждали, что у сурового вояки, не вынесшего позора, отказало сердце. Альдор же склонялся к тому, что несчастному помогли. Возможно, брат Аристид. Быть может, и сам Грегор — эрцканцлера бы это теперь не удивило.

Ибо с недавних пор он и вовсе перестал чему-либо удивляться.

Испуганное миловидное лицо Батильды практически сливалось с ее белым платьем, густо нарумяненные щеки резко контрастировали с восковой бледностью. Высокая прическа выгодно подчеркивала правильный овал лица, но неуместное обилие украшений — массивное колье, гроздья серег, кандалы браслетов, — лишь усугубляло и без того нелепый вид. Молодая наследница ступала медленно, покачиваясь из стороны в сторону: казалось, только крепкая хватка короля удерживала ее от неминуемого падения. Радости в вымученной улыбке Батильды Ульцфельдской было столько же, сколько щедрости у ростовщика. Словом, краше в гроб кладут.

Альдор чувствовал себя увереннее, но подозревал, что ненамного. Он истекал потом под слоями расшитых золотыми и серебряными нитями сорочек и рубах, и правила приличия не разрешали расстегнуть ни одну пуговицу. Символ полномочий неумолимо давил на плечи тяжелыми звеньями, бесполезный меч — подарок Грегора, толку от которого было не больше, чем от свечи в ясный день, перекосился на перевязи.

Альдор частенько ощущал себя идиотом, но сегодня превзошел сам себя; стоял истуканом пред алтарем, уставившись на невесту, больше походившую на труп, прел, потел, терпел страшный зуд в промежности — чертовы узкие штаны, казалось, зажевали и сдавили все его хозяйство, и чресла при этом умудрялись дико чесаться.

Вдохновляющая из них вышла пара, ничего не скажешь. Напуганная девчонка, едва ли проронившая несколько слов за все время их знакомства, и ерзающий, словно вошь на сковородке, малахольный неврастеник. Цвет хайлигландской аристократии. Пример для потомков.

Альдор попытался глубоко вдохнуть, но это далось ему с большим трудом. Дело было не только в тесной одежде, сдавившей ребра, ибо в зале стояла адская духота. Днем ранее представители знати собрались здесь, дабы присутствовать на коронации и открыть новую страницу истории Хайлигланда — момента, от важности которого захватывало дух. Но сегодня все эти вельможи заполонили Святилище, чтобы попросту развлечься, вдоволь позубоскалить и перемыть кости молодоженам. Безземельный барон, не являвшийся и бароном вовсе, женился на дочери изменника, которую не удалось пристроить поудачнее — такие разговоры велись на вчерашнем пиру. Альдор видел спрятанные в уголках губ ухмылки, слышал тихое хихиканье, ловил надменные взгляды. Над ним насмехались, а его невесту лицемерно жалели, словно этим высокомерным кретинам и вправду было дело до судьбы ни в чем не повинной Батильды.

Всем им предстояло сильно удивиться, ибо они еще не имели ни малейшего представления о решении Грегора. На суде над Хальвендом и его мятежными сыновьями земли Ульцфельда были конфискованы в пользу тогда еще герцога, но как именно он вознамерился ими распорядиться, знали немногие. Тем забавное было наблюдать за этими ряжеными высокомерными олухами, заочно начавшими делить баронство между собой.

Альдор был готов жениться даже на упырице, лишь бы увидеть перекошенные лица осознавших свое поражение аристократов. Это, определенно, стоило всех пережитых неудобств.

Грегор подвел Батильду к Альдору, мягко вложил безвольную бледную руку в ладонь эрцканцлера и отступил в сторону, умудрившись хитро подмигнуть ему так, что никто, кроме адресата, не заметил этого ободряющего жеста. Слабое утешение: Альдор понимал, что Волдхард будет добр с ним лишь до той поры, пока он беспрекословно выполняет каждый его приказ. Чего еще Грегор мог от него потребовать?

Будущие супруги повернулись к брату Аристиду, одарившему их теплой улыбкой. Более всего Батильда походила на сломанную шарнирную куклу, каких рядили в дорогие игрушечные платьица девчонки из знатных семей — двигалась без грации и тяжело бухнулась на колени, когда монах сделал знак к началу церемонии. Но если в голове дочери мятежного Хальвенда оставалась хоть капля ума, она должна была осознавать и ценить свое везение. Не окажись Батильда полезной, с Грегора бы сталось отослать ее в монастырь и обречь на безрадостное существование в глуши и безвестности. Так девушка хотя бы получила относительную свободу и сохранила часть владений. Вероятно, мозги в этой милой головке все же были, ибо она не воспротивилась ни единому приказу Волдхарда и стойко мирилась со своей участью.

Эрцканцлер вздрогнул, когда обзор закрыло внезапно свалившееся на макушку белое покрывало, каким, согласно традиции, накрывали головы венчавшихся. Воздуха стало еще меньше, лоб Альдора моментально покрылся испариной. Барон покосился на невесту — та зажмурилась, склонила голову и торопливо шептала литанию. Выглядело все это настолько жалко, что барон почувствовал себя чудовищем.

— Не бойтесь, скоро все закончится, — шепнул он.

— Если я не смогу вам угодить, меня отправят на каторгу, как отца? — распахнув глаза, спросила девушка.

Альдор едва не поперхнулся. Благо брат Аристид, всецело погруженный в чтение длинной молитвы, не мог расслышать этого вопроса.

— Упаси бог! — возмутился барон.

— Но лорд Гре… Король…

— Приказал вам выйти за меня, как и мне — жениться на вас. Мы оказались в равно неудобном положении, но должны исполнить его волю. В этом — наш с вами путь к свободе.

— Знаю. Но мне страшно, — Батильда едва шевелила бледными губами.

Альдор печально усмехнулся и опустил глаза.

— Что ж, тогда давайте бояться вместе.

В конце концов, он тоже проходил через это впервые.

Покрывало сняли, и лица эрцканцлера коснулся легкий ветерок. Оставался последний шаг — обмен обручальными браслетами, после которого можно было наконец-то выбраться на свежий воздух. Брат Аристид подал Альдору шкатулку, на бархатном дне которой сверкали два золотых обруча работы латанийских мастеров. Барону показалось, что изящные драгоценности будут выгоднее смотреться на тонких запястьях юной жены. Да и поверженных врагов, из оружия которых он мог бы повелеть выковать украшения, у него не было.

Руки Батильды дрожали, когда она надевала браслет на тощую руку супруга, но девчонка справилась. Как только финальная часть ритуала подошла к концу, брат Аристид объявил о свершившемся бракосочетании и в очередной раз восславил Хранителя.

— Ну вот и всё, — пробормотал Альдор, беря жену под руку.

— Нет, ваша милость, — глядя прямо перед собой, ответила ему Батильда. — Все только началось.

Рантай-Толл.

Как бы Заливар нар Данш ни пытался убедить Артанну в своей лояльности, верить его речам оснований не было. И все же наемница приняла его предложение.

Шано выразился вполне ясно — либо Артанна присоединится к его авантюре, либо остается в этом сыром каменном мешке. Она не сомневалась, что долго бы там не протянула. Раны настойчиво требовали внимания лекарей, грозили воспалиться и начать гнить. Не следовало обладать выдающимся умом, чтобы понять, к чему все это могло привести.

А умирать, к тому же столь мучительно, Артанне пока что не хотелось.

Глас морали молчал, уступив место непреодолимому инстинкту выживания. Это был не первый договор с совестью и, как подозревала наемница, далеко не последний, коли судьба соизволит улыбнуться и предоставит ей возможность выбраться из заточения.

Совесть и гордость Артанны помалкивали, когда она соблазняла Рольфа, пытаясь обеспечить себе сытую жизнь в Эллисдоре и защиту от оскорбленной жены герцога. Муки выбора не терзали наемницу, когда она отдавалась Веззаму в надежде убедить того помочь ей бежать из плена в Рундкаре. С семнадцати лет Артанна выживала, и стремление во что бы то ни стало продолжать топтать эту грешную землю преобладало и над гордостью, и над моралью, и над благородством. Артанна была честна в расчетах с бойцами, берегла людей там, где не считала необходимым проливать лишнюю кровь, и строила планы на мирную жизнь. Но лишь в тех случаях, когда это не грозило смертью ей самой. Лишь единожды она послушалась голоса совести, диктовавшего ей исполнить долг перед Волдхардами. И теперь горько жалела об этом.

Разумеется, Артанна собиралась заставить Данша расплатиться с ней при первой же возможности. За обман, за предательство, за убийство семьи и ее боевых товарищей. Но, не имея возможности свершить месть, она была вынуждена плясать под дудку одержимого советника. Заручившись согласием Артанны, Заливар распорядился отправить к ней лекаря, немало удивив Сотницу тем, что, казалось, впервые выполнил обещание. Очень вовремя, ибо, как выяснилось позже, поскольку с виду безобидная царапина начала воспаляться.

Еще через несколько дней Артанна окончательно пришла в себя и считала себя в состоянии держать в руках оружие. Данш более не заводил разговоров о дверях Валг дун Шано и ни словом не обмолвился о том, что творилось в городе после нападения «Сотни» на советников. Он продолжал держать ее в темнице как заключенную, правда, его радушия хватило на то, чтобы распорядиться постелить свежую солому для лежака и приносить по утрам ведро воды для умывания. На том любезности заканчивались, но Артанна не жаловалась.

Ведь, в отличие от остальных бойцов, она все еще была жива. Уже немалое везение.

Наконец, после нескольких дней мучительной для наемницы неизвестности Шано вновь снизошел до беседы.

— Хватит прохлаждаться, — вместо приветствия бросил Заливар через решетку. — Время пришло.

Артанна зашлась в приступе кашля.

— Меня доконает проклятый сквозняк, — поднимаясь на ноги, хрипло сказала она. — Ей богу, Шано, если ты хочешь видеть меня живой, дай хоть тулуп какой-нибудь. Холодно здесь. И сыро.

— Если мы сегодня преуспеем, ты переберешься в помещение поприятнее.

— А если нет?

— Молись об успехе.

Наемница равнодушно пожала плечами.

— Как будто это от меня зависит.

— Даже несущественная, на первый взгляд, деталь может оказаться важной. Именно поэтому я беру тебя с собой. Разумеется, ты не видела дверь, но я не исключаю, что можешь вспомнить что-нибудь полезное.

— Едва ли от меня будет толк, так что не тешь себя надеждой. Но я не откажусь от возможности размять ноги и поглазеть на диковинку. Здесь скучно.

Когда один из стражников открыл дверь, Заливар швырнул Артанне длинный темный плащ с капюшоном:

— Скрой лицо.

— Неужели ты думаешь, что меня здесь еще кто-то помнит?

— Мы направляемся в Валг дун Шано. Новые советники еще не избраны, и во дворце царит хаос. Вряд ли тебя заметят, но я все равно не хочу, чтобы ты обращала на себя внимание служащих. Будь твоя физиономия посимпатичнее, может и обошлось бы. Но спутница, разукрашенная синяком на половину лица, может вызвать вопросы. Мне они ни к чему.

— Как скажешь, — Артанна решила не спорить и не без удовольствия завернулась в теплую ткань. — Хоть согреюсь.

Советник заметно нервничал, и чутье подсказывало наемнице, что причиной беспокойства служила не только предстоящая прогулка к таинственным вратам. Заливар явно решил перестраховаться — ничем иным Артанна не могла объяснить присутствие двух рослых даже по вагранийским меркам гвардейцев. Те неотрывно следили за каждым ее движением, негласно давая понять наемнице, что дергаться не стоило. Она, впрочем, и не собиралась. В ее положении это было бы попросту неразумно.

Тем не менее, Артанна попыталась запомнить дорогу — на всякий случай. Из подземелья они поднялись наверх, добрались по нескольким узким коридорам до восточного крыла, а затем вышли через двери, явно предназначенные для слуг. Там их с Шано уже ожидала повозка, чьи двери тускло поблескивали медными ручками в слабом лунном свете.

— Полезай, — скомандовал Заливар.

Артанна послушно устроилась на жесткой лавке и натянула капюшон до носа. Советник разместился напротив. Последними уселись гвардейцы, не проронившие за все время ни слова. Наемница начала подозревать, что у этих двоих и вовсе отсутствовали языки — некоторые вагранийские господа поступали таким образом со слугами, дабы последних невозможно было разговорить. Операция проделывалась еще в детстве, и грамоте этих людей, разумеется, не обучали. Жестокая вагранийская предусмотрительность. Обычное дело.

Карета, запряженная четверкой лошадей, медленно тронулась. Артанна подняла голову на Заливара:

— Какой-то ты дерганный.

— Я ждал этого момента полжизни.

Сотница покачала головой и усмехнулась.

— Нет, здесь нечто другое, — проскрипела она. — Ты не просто нервничаешь. Ты, мать твою, чего-то боишься. А если боишься ты, то стоит переживать и мне.

— Тебе не о чем волноваться, — отрезал Шано и умолк надолго.

Карета медленно катилась по центру ночного города, и Артанна могла исподтишка поглядывать на улицу сквозь небольшое оконце. В окнах большинства домов света не было, улицы пустовали. Только со стороны рыночного квартала, где располагались таверны и гостиницы, доносился шум голосов. В отдалении кто-то бессердечно истязал скрипку.

Через некоторое время экипаж свернул на широкую улицу, что вела от Святилища, прозванного за обилие тонких и острых декоративных башенок Тысячей копий, к Валг дун Шано. Храм, злобно ощерившийся на небо каменными иглами, выглядел жутковато, и Артанна отвернулась, предпочитая разглядывать противоположную сторону улицы — старые двух— и трехэтажные здания, украшенные каменными статуями, вазами и орнаментами.

Выехав на площадь, расстилавшуюся перед внушительной лестницей к Валг дун Шано, карета остановилась. Заливар жестом приказал Артанне выходить.

Спрыгнув, она осмотрелась. В центре площади располагалась странная и несуразная конструкция, распознать предназначение которой при скупом лунном свете было сложно. Перехватив взгляд наемницы, советник усмехнулся.

— Лучше не смотри туда.

— Что там? — предчувствуя неладное, спросила женщина.

— Твои люди.

Артанна метнула свирепый взгляд на Шано и дернулась, чтобы подойти ближе, но была остановлена одним из безмолвных гвардейцев.

— Пусти меня, сукин сын! — зашипела женщина.

Ваграниец не шелохнулся, продолжая крепко удерживать вырывавшуюся наемницу.

— Ладно, дайте ей взглянуть, если она настаивает, — сказал Заливар и покосился на Артанну. — Едва ли они это что-нибудь изменит.

Гвардейцы, удерживая Сотницу под руки, позволили ей приблизиться. В центре площади красовалось множество копий с насаженными на них просмоленными головами. Артанну передернуло, когда в одной из них она узнала Шрайна.

— Мертвые боги! Малыш…

Дрожащими пальцами Сотница прикоснулась к липкой от темной смолы щеке Третьего. Глаза мертвого наемника были закрыты, а неестественно разинутый рот, казалось, в следующий момент намеревался то ли проклясть, то ли взмолиться о пощаде.

К горлу Сотницы снова подкатила тошнота. Ужас — от осознания того, что она пережила почти всех близких ей людей. Отвращение — от вида и вони останков некогда сильных бойцов. Жалость — к самой себе. И ненависть. Ненависти было больше всего, и наемница перестала понимать, кого ненавидела сильнее — себя, Заливара или Грегора. Сердце разрывалось, но Артанна не могла позволить себе лить слезы на глазах у Заливара. Только не перед ним.

Постояв с минуту, она заставила себя пойти дальше, чтобы увидеть лицо каждого из девятнадцати мужей, за смерть которых советнику еще предстояло заплатить. Здесь же были Дачс со всеми своими ребятами, Фестер, Йон и те, кого оставили в тоннелях. Заливар не солгал — он избавился от всего ее отряда. Подняв глаза наверх, Артанна увидела шест с насаженной на него головой одного из советников — старика, которого убил Малыш.

— Нашел виноватого, значит.

— Почему нет? — тихо ответил подошедший Заливар. — Старый маразматик был совершенно невыносим, но обладал большими связями, и сделать из него героя я бы не позволил. Ибо мертвые герои порой доставляют гораздо больше проблем, чем живые.

Артанна рассеянно кивнула, изучая другие лица, но ни одного не узнавала.

— А это кто?

— Другие заговорщики.

— Разумеется, мешавшие тебе достичь заветной цели.

— Какая проницательность.

Наемница проигнорировала сарказм и несколько раз прошлась по этой аллее ненависти, ища еще одного — девятнадцатого члена отряда. Но головы Джерта ни на одном из копий она не обнаружила. Осознав положение вещей, Сотница нервно расхохоталась.

— Неужели этот эннийский прохвост умудрился уйти прямо из-под вашего носа? Ай да Медяк, — всхлипнула она, вытирая проступившую слезу. — Хорош, зараза. Видать, я его недооценила.

Заливар поморщился, словно от пощечины.

— Не спорю, — сухо сказал он. — Но бегать ему осталось недолго.

— Будь у меня деньги, поставила бы на то, что он уже в империи или Эннии — зализывает раны и прохлаждается с девками в каком-нибудь доме терпимости. С него станется.

Шано знаком приказал гвардейцам следовать за ним и торопливо зашагал к лестнице.

— Мы его отыщем, ибо твой друг мне кое-что задолжал.

Артанне случалось бывать в стенах Валг дун Шано лишь единожды — в день, когда ее отец вступил в должность советника, но воспоминания о том далеком событии практически стерлись. Артанна помнила исполинских размеров вытянутый зал с высокими потолками и двумя рядами колонн, казавшихся ей бесконечными. Попроси ее кто-нибудь описать, как выглядело это место, наемница не смогла бы этого сделать. Она не помнила ничего, кроме своих ощущений: трепета, предвкушения чего-то поистине важного, восхищения и страха вновь чем-то не угодить отцу. Сам же дворец казался ей созданным великанами для великанов.

Зато мимо площади, к которой спускались сотни широких ступеней, Артанна проезжала довольно часто и каждый раз возводила глаза наверх, любуясь очертаниями Валг дун Шано на фоне окрашенного всеми оттенками тревоги закатного неба. Когда-то это казалось ей красивым. Некогда она сама мечтала снова попасть сюда — в качестве полноправной представительницы Дома Толл. Но став ею, она больше не испытывала приятных эмоций по отношению к этому дворцу. Теперь эта каменная громадина казалась ей гигантским склепом.

Поднявшись по лестнице, Заливар обогнул фасад, прошел еще сотню шагов и остановился перед скромной дверью.

— Что здесь? — спросила Артанна, разглядывая высеченный на портале барельеф — каменные свитки и книги, перевитые лентами и украшенные печатями. — Архивы?

— Да. — Заливар достал из-под полы плаща массивный ключ. — Хранилище занимает четверть всего дворца — и это только в видимой его части. Мы с твоим отцом провели здесь множество дней и ночей.

Наемница скучала, пока советник возился с замком. Когда все было готово, Заливар потянул на себя дверь и кивком пригласил Артанну войти. Один из гвардейцев мягко подтолкнул ее ко входу, и она подчинилась.

Характерный запах кожи и старых бумаг нарастал по мере того, как небольшая процессия углублялась в недра дворца. Наконец они очутились в большом зале, каждая стена которого скрывалась за множеством высоких стеллажей. Потолок здесь был настолько высок, что Артанне пришлось запрокинуть голову, пытаясь его рассмотреть. Однако верхние полки многочисленных шкафов, располагавшиеся на трех галереях, таяли во мраке, царившем под каменными сводами.

— И как во всем этом можно ориентироваться? — выдохнула Сотница, озираясь по сторонам.

— Служители справляются, — ответил Заливар и пошел дальше. — Но нам не сюда.

В следующем зале они встретили человека. Двухсотлетний старик, чья жидкая седая коса болталась на уровне колен, встал из-за конторки и церемонно поклонился, узнав Заливара.

— Могу ли я чем-нибудь помочь достопочтенному Шано? — прошамкал он.

Советник снисходительно улыбнулся.

— Мы с помощниками справимся самостоятельно.

Дряхлый служитель тряхнул головой и вернулся на свое место.

— В таком случае не смею вам мешать, — сказал он и углубился в изучение какого-то свитка, потеряв всякий интерес к визитерам.

— Я смотрю, они не очень-то интересуются, за каким чертом тебе понадобилось в Валг дун Шано посреди ночи, — заметила Артанна. — Бардак.

— Здесь меня привыкли видеть в любое время, — ответил Шано и ускорил шаг. — Потому я и решил идти через архивы.

Сотницу ответ устроил, и она поспешила за Заливаром. Чем быстрее они доберутся до той злосчастной двери, тем скорее этот безумец угомонится. Впрочем, наемница сомневалась, что Заливар остановится, разгадав загадку, которой был одержим на протяжении всей жизни.

Артанна устала ожидать смерти, устала готовиться в любой момент получить удар в спину или почувствовать удавку на своей шее, устала каждый раз принюхиваться к странным запахам еды и следить за действиями лекарей, поивших ее вонючими снадобьями. Слишком много дней прошло в этой мучительной неизвестности. Она знала одно — Заливар нар Данш мог в любой момент оборвать ее жизнь, и Артанна не смогла бы ничего ему противопоставить. А раз так, то не было смысла трястись за свою шкуру. По крайней мере, до тех пор, пока Шано не откроет ту проклятую дверь.

Эллисдор.

Вилберт ден Хальцель тратам на коронацию не обрадовался. Когда Грегор вознамерился устроить пышное празднество, дряхлый казначей в кои то веки отбросил церемониал и взорвался гневной тирадой. Альдор и не предполагал, что немощный старик, для которого даже простая ходьба превращалась в сущее испытание, был способен так громко вопить.

Негодование, впрочем, казалось справедливым: до тех пор, пока Эллисдор находился в финансовой изоляции, организованной империей и Латандалем, о лишних тратах не могло быть и речи. Перевод храмов и монастырей под начало Грегора решил проблему лишь частично — полученных средств хватило на покрытие расходов, связанных с нуждами армии, но с провиантом дела обстояли значительно хуже. Гацонские и эннийские купцы заламывали безумные цены, а рунды вновь зашевелились на границах — об этом докладывали лазутчики графа Урста. Ваг Ран продолжал отмалчиваться о судьбе тайной экспедиции Артанны и не торопился открывать знаменитые тоннели. Тем временем на юге Хайлигланда случился кошмарный неурожай: крестьянам удалось собрать лишь половину ожидаемого объема зерна. Населению новорожденного королевства грозил голод, но Грегора Волдхарда все это, казалось, не волновало. Вместо того, чтобы добиваться выгодных условий на поставки пшеницы из Гацоны, праведнейший из правителей, как его окрестили лебезящие подданные, проводил время в молитвах и подготовке к собственной коронации. Все решения Волдхард принимал, опираясь на советы брата Аристида — Альдор уже смирился с постоянным присутствием монаха подле правителя. Эрцканцлер окончательно перестал понимать замыслы друга.

Но были ли они все еще друзьями?

Пир организовали с поистине королевским размахом. Весь Эллисдор вновь заполонила знать — графы, бароны, рыцари, прекрасные и уродливые, но богатые дамы, а также воины, наемники и, разумеется, купцы, снимавшие сливки со знаменательного события. Ни замок, ни даже городские постоялые дворы не были способны вместить всех желающих, и потому живописные пейзажи окрестных лугов украсились многочисленными шатрами пестрых расцветок.

Главный зал Эллисдорского замка тоже преобразился: чтобы разместить столы для пирующих, пришлось убрать все деревянные перегородки, разделявшие огромное пространство на отдельные помещения. Исполинский камин полыхал круглые сутки и плевался искрами, словно рассерженный дракон. Колонны и галереи были увиты цветами и ветвями, с балконов свешивались и трепыхались на сквозняке знамена с новым гербом Волдхарда — над скрещенными мечом и топором на фоне серебряного диска теперь красовалась корона. Каменный пол засыпали свежей соломой вперемешку с ароматными травами. Лавки застелили узорчатыми рикенаарскими коврами, столы — вышитыми по краям скатертями. Начищенная посуда сверкала в огнях сотен свечей. На угощение король также не поскупился — благодаря гацонским и эннийским купцам гостям на пиру предлагались яства со всех концов Эрбитерума.

Но у Альдора снова не было аппетита. Они с Батильдой сидели на возвышении по правую руку от Грегора. Слева от короля с бесстрастным лицом потягивала вино леди Ириталь, очевидно, недовольная очередной отсрочкой королевской свадьбы. Следом за латанийкой расположилась леди Вивиана — покинувшая священный Агаран мать Грегора соблюдала строгий пост даже в этот день и меланхолично пожевывала веточку петрушки. Подле нее сидела и возлюбленная сестра Грегора Рейнхильда, вырвавшаяся из Гацоны и лап жениха на несколько дней. Встречаясь с ней взглядом, Альдор каждый раз отводил глаза. Было глупо надеяться на взаимность и раньше, но сейчас, когда рядом с ним восседала его законная супруга, а женщина, владевшая его сердцем, почти принадлежала гацонскому кронпринцу, и подавно.

Безумная мечта, принесшая ему лишь боль.

И все же Рейнхильда была ему другом, в искренности которого не приходилось сомневаться. Возможно, теперь уже единственным. Дружба с человеком, обладающим добрым сердцем и красивой душой, значила для Альдора гораздо больше, чем плотские чувства, о которых он молчал все эти годы.

Вытянутый прямоугольный зал наполнился смехом. Слуги безустанно сновали между колонн, норовили поскользнуться на лужах разлитого эля и споткнуться о лавки, непрерывно снабжая высоких гостей еще большим количеством выпивки и еды. В углу музицировали и танцевали приглашенные менестрели, кто-то, беспощадно коверкая антик, декламировал стихотворение, написанное древнеимперским поэтом. То и дело звучали тосты.

— За короля Грегора! — взвизгнул седеющий коренастый мужчина в расшитом золотыми листьями дублете, встав с высоко поднятой чашей в руке. То был Парзифал ден Гоц, барон Кельбу. Лицемерный тупица, которому, впрочем, обычно хватало ума тихо сидеть в своем скромном замке. — Да будет его правление долгим!

— За короля Грегора Волдхарда! — вторили ему луженые глотки.

— Да убережет его Хранитель!

Альдор натянул улыбку и присоединился к чествованию, хотя мысли его были заняты совершенно иным. Со вчерашнего дня он пристально наблюдал за вассалами Грегора, силясь понять, от кого из них следовало ожидать ножа в спину. Открыто противостоять Грегору хватило смелости лишь у Зулля, да и тот попросту попал под горячую руку — не допусти он огласки событий в Гайльбро, не сглупи он, решив сбежать, все могло получиться иначе.

Прочие аристократы приняли новый порядок безропотно. Подозрительно безропотно.

Быть может, их усмирил пример лорда Хальвенда, но подобное затишье вполне могло означать и надвигающуюся бурю. Заговор, предательство, переворот. Это беспокоило и заставляло паранойю Альдора разгораться с новой силой. Ибо случись голове Грегора Волдхарда упасть, выскочку-эрцканцлера обезглавили бы следующим.

Вельможи расселись занимательным образом: два тихо противоборствующих лагеря разделяла поверхность длинного стола и десятки изысканных блюд из дичи. Левой половиной правил отец Кивера Адалар ден Ланге, преданный друг Дома Волдхардов. Вокруг графа расселись его многочисленные сыновья — все, как и отец, отличавшиеся великаньей комплекцией. Добряк Кивер выглядел смущенным, ловя красноречивые и многообещающие взгляды служанок. Здесь же был барон Эмерис ден Граувер, старавшийся лишний раз не глядеть на сына, нынче восседавшего за королевским столом. Старик всячески избегал общения. Альдор, впрочем, к этому и не стремился — устал оправдываться за каждый шаг. Присутствовавшие здесь же старшие братья встретили его с не меньшим холодом. Завистливые болваны. Он никогда им не мешал, знал свое место и не претендовал на наследство, без роптаний пошел в Орден, выполняя жестокую волю семьи. Но все, что случилось после того, как он покинул монастырь, более их не касалось. И теперь случайное везение не давало покоя его братьям, вероятно, считавшим себя более достойными положения, которое нынче занимал Альдор.

Что же, сегодня им предстояло разозлиться еще сильнее.

Ближе к концу стола на стороне Урста расположилось многочисленное семейство барона Преца. Оставалось только гадать, как у настолько уродливого человека получились такие хорошенькие дочери. Его успеху среди дам внешность, однако не мешала: владыка каторг и каменоломен Улрич ден Кипп, недавно овдовевший во второй раз, бесстыже поедал глазами одну из дочерей графа Урста. Альдор мысленно сделал зарубку на память — этот брак будет выгоден для укрепления положения обеих семей. И новорожденного королевства.

На правой половине стола собралась не менее занимательная компания. Здесь под предводительством Ламонта Эккехарда совершали обильные возлияния его сыновья Фридрих и Райнер, не привыкшие отказывать себе ни в чем. Чуть дальше расселись их союзники — барон Кельбу со своим семейством и Клосс ден Хальцель, барон Вьек. Альдор удивился, увидев последнего в обществе Ламонта. Следовало внимательнее выяснить причину этой дружбы.

Альдор жестом отказался от вина, когда слуга поднес кувшин к его чаше. Хотелось насладиться реакцией аристократии на трезвую голову.

Стоило Грегору поднялся с места, как громкая болтовня тут же стихла. Ириталь бросила равнодушный взгляд на короля и продолжила задумчиво постукивать длинным ногтем по ножке изящного бокала — этот монотонный звук раздражал Альдора. Весь вечер она держалась отрешенно, отвечала холодно и даже не удосужилась должным образом поприветствовать высоких гостей. Всем своим видом латанийка протестовала против решения короля, державшегося с ней, впрочем, с неизменной любезностью. Альдор украдкой взглянул на свою супругу, с застенчивой улыбкой принимавшую комплимент от одного из отпрысков Ланге, и пришел к выводу, что с этой девчонкой ему еще относительно повезло. По крайней мере, она вела себя с достоинством, как того и требовал нехитрый хайлигландский этикет. Ириталь же с некоторых пор игнорировала формальности, что вызывало у эрцканцлера все новые вопросы.

— Тишина! — рявкнул герольд. — Король говорит!

Волдхард радушно улыбнулся и поднял наполненную до краев чашу. Несколько капель вина медленно стекали по золоченым стенкам.

— Сегодня мы празднуем не только обновление государства, — он посмотрел на друга и внезапно хитро подмигнул; играл на публику, не иначе. Альдор разочарованно подумал, что из Грегора вышел куда более талантливый актер, чем могло показаться. — Этим утром произошло еще одно событие, важность которого сложно недооценить. Альдор, леди Батильда, прошу вас.

Эрцканцлер коротко кивнул жене и поднялся на ноги. Батильда, шелестя нелепым белым платьем, последовала его примеру. На протяжении всего дня она безропотно выполняла все, чего от нее хотели. Видит бог, девчонка заслуживала отдых, но отправляться на покой было еще рано.

— Сегодня Альдор ден Граувер, эрцканцлер Хайлигланда и мой верный соратник взял в жены прелестную Батильду ден Зулль. Смелый и решительный шаг, величайшая ответственность перед людьми и богом. Но я верю, что ты справишься.

В зале раздались сдержанные смешки мужчин.

— Благодарю, ваше величество, — согнувшись в поклоне, проговорил Альдор. — Я приложу все усилия.

Грегор добродушно усмехнулся:

— Только оставь немного сил на ночь, они тебе еще пригодятся.

Гогот раскатился по залу. Батильда зарделась и смущенно опустила глаза в пол.

— Вы сделали отличный выбор и, я уверен, образуете крепкий союз, — продолжил король. Альдор тихо прыснул, вспоминая, как Грегор едва не размазал его по стене в Ульцфельде, навязывая этот брак. — Можно ли желать более ответственного мужа, чем Альдор? Можно ли представить более прелестную и порядочную жену, чем леди Батильда? Ваш брак поистине обрадовал меня, и поэтому у меня есть подарок для вас обоих. То моя благодарность за вашу верность и готовность к самопожертвованию на благо государства.

Король жестом поманил герольда, и тот, чеканя шаг, вышел в зал. В его руках был длинный свиток из толстого пергамента. За ним с подсвечником в руках гордо вышагивал Ганс — канцелярский служка, как показалось Альдору, возмужал всего за несколько прошедших месяцев. Суровое время заставляло взрослеть быстро.

— Огласи, — приказал король.

Герольд прочистил горло и поднял документ поближе к свету.

— Этим указом я, Грегор из рода Волдхардов, король Хайлигланда и защитник верующих, дарую Альдору ден Грауверу, сыну Эмериса ден Граувера, титул барона Ульцфельда со всеми землями, доходами и почестями. Альдора ден Граувера отныне повелеваю именовать бароном Ульцфельдом, а его супругу — баронессой. Сей титул и земли повелеваю передавать по наследству их отпрыскам. Да не прервется их род до скончания времен! Да благословит их Хранитель!

В зале воцарилась гробовая тишина. Запоздало и высоко взвизгнула скрипка — и тоже замолчала. Альдор увидел, как побелело от негодования лицо его отца; барон Эмерис сидел, не шелохнувшись, словно к его яйцам приставили бритву. Братья кидали косые взгляды на эрцканцлера и стискивали кулаки под столом, не находя, однако, смелости посмотреть ему в глаза. Снова зависть. Альдор почувствовал злорадное удовлетворение от этой победы. Он знал, что отец, чьи земли граничили с Ульцфельдом на западе, подавал прошение о присоединении части этих владений к своим и даже был готов выложить за эту привилегию крупную сумму — все для любимых старших сыновей. И сейчас раздражение барона было связано не столько с несбывшимися намерениями, сколько с самим фактом того, что Ульцфельд достался недостойному человеку. Даже если этим человеком был его собственный сын-бестолочь.

Но ценнее всего оказались непередаваемые выражения лиц Эккехардов. Граф застыл с открытым от удивления ртом, словно пронзенный стрелой. Смазливые физиономии Фридриха и Райнера перекосили непонятные гримасы. Болезненное осознание собственного поражения — ведь и они просили Грегора об уступке, не предлагая, однако, компенсации, но уповая на отдаленные родственные узы, отпечатавшаяся на лицах мука, окончательный проигрыш.

Это, определенно, стоило всех перенесенных страданий.

Альдор внимательно вглядывался в лица всех недовольных и окончательно понял, что отныне Грегор обзавелся влиятельными врагами. Зная Эккехардов, можно было с уверенностью утверждать, что подобного отказа в пользу выскочки лорд Ламонт не забудет. Оставалось надеяться, что и сам король это понимал.

Урст же, наоборот, одобрительно хмыкнул, смерив сидевшего напротив него Эккехарда насмешливым взглядом. Альдор не переставал задаваться вопросом, как этим двоим удалось не просто договориться, но и эффективно скоординировать действия при штурме Зулля. Холодная вражда двух графов длилась на протяжении поколений, и с этим следовало покончить. Хайлигланд ожидали тяжелые времена, и допустить развития конфликта Альдор не мог.

Наконец, вассалы отошли от оцепенения и с тихим ропотом зашевелились. Вилберт ден Хальцель, пировавший рядом со своим племянником-бароном, с усилием поднялся и поднял чашу.

— За барона и баронессу Ульцфельдских! — прокаркал он.

— За лорда Альдора и леди Батильду! — подхватил Прец.

— За барона! — откликнулся кто-то из сыновей Урста.

— Да смилуется над ними Хранитель, — добавил Грегор.

Возобновилась музыка. Альдор плюхнулся на лавку и сделал жадный глоток вина. Повернувшись, он заметил пристальный взгляд Батильды.

— Вот теперь действительно началось, — устало сказал он.

Девушка кивнула в сторону Эккехардов:

— Это решение далеко не всем пришлось по нраву. Я видела их лица.

— Невозможно угодить всем, — пожал плечами барон. — Но, надеюсь, в итоге вы остались довольны.

— Если мы доставили радость его величеству…

— Не сомневайтесь.

— Тогда и я счастлива.

Альдор изучающе уставился на Батильду, гадая, была ли в ее словах хотя бы крупица правды.

— Посмотрите на ситуацию с другой стороны, — проговорил он, беря в руки чашу. — Предполагали ли вы когда-нибудь, что окажетесь хозяйкой Ульцфельдского замка?

Батильда выглядела смущенной.

— Разумеется, нет. Он должен был перейти моему брату.

— Знаю, вы скорбите о судьбе родичей, но, милостью короля, для вас в итоге все сложилось не столь прискорбно. Вы станете хозяйкой родного дома, и у вас будет полно забот. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ульцфельд, разумеется, уступает размерами Эллисдорскому замку, но его содержание не менее хлопотно. Армия слуг, ведение счетов, постоянное пополнение провианта, встреча знатных гостей… Все это ляжет на ваши хрупкие плечи, леди Батильда. И все же я надеюсь, что вам придется по душе управление замком, с которым вас связывает множество приятных воспоминаний. К сожалению, большего для вас я сделать не могу. Я, скорее всего, буду неотлучно следовать за его величеством, в то время как вы вольны пребывать где пожелаете — в Ульцфельде, здесь, гостить у матери в Зулле или совершить путешествие в священный Агаран, если ваша душа потребует утешения и покоя среди монахов. Только, прошу вас, аккуратнее выбирайте, — он запнулся, подбирая нужные слова, — усладу для сердца. Не то чтобы я был ревнив, но наша и без того противоречивая репутация…

Глаза девушки приняли форму имперских монет.

— Ваша милость, неужели…

— Я пошутил, — поспешил успокоить ее барон. — Видит бог, неудачно. Простите меня. Мне редко доводится общаться с дамами столь близко, и ухажер из меня скверный.

— Вечер еще не закончился, а ты уже вгоняешь жену в краску? — Кивер ден Ланге, улыбаясь до ушей, подошел к столу новобрачных. — Жаль, что я раньше не смог поздравить вас лично.

Эрцканцлер заключил здоровяка в объятия, и Ланге при этом проявил такой энтузиазм, что ребра Альдора едва не хрустнули.

— Спасибо, друг. Полагаю, и мне стоит поздравить тебя. Целый полк? — Альдор кивнул на знак отличия, красовавшийся теперь на могучей груди Кивера.

— Да, — улыбка Ланге стала еще шире. — Отец слишком щедр. Я не заслужил его доброты.

— Отчего же? В Зулле ты проявил себя блестяще, насколько я могу судить. Солдаты тебя любят, король — относит к числу ближайших друзей. Рано или поздно это должно было случиться. Жаль лишь, что теперь ты отбудешь в Урст. Его величество к тебе здорово привязался. — Альдор печально вздохнул. — Как и я.

— Пока неизвестно, когда я уеду. Возможно, еще успею надоесть королю.

Барон улыбнулся и крепко пожал руку здоровяка.

— Куда бы тебя ни забросила война, не забывай писать.

— И ты, Альдор. Береги себя, — Ланге покосился на Грегора, разговаривавшего о чем-то с братом Аристидом. — И его.

— Я постараюсь.

Увлеченный беседой, Альдор не заметил, как подле него оказалась леди Рейнхильда. Сестра короля молча дождалась окончания разговора и лишь затем обратила на себя внимание эрцканцлера:

— Могу ли я отвлечь вас на пару слов?

Барон встрепенулся. Батильда выдавила из себя усталую улыбку и намеревалась было пригласить женщину за стол, но та жестом отказалась.

— От этого шума у меня страшно разболелась голова, — сказала она. — Не будете ли вы любезны сопроводить меня на воздух?

— Конечно! — Альдор тут же вскочил с места и предложил Рейнхильде руку. — Леди Батильда, прошу меня извинить.

Баронесса растерянно кивнула и занялась содержимым своей тарелки.

Рейнхильда Волдхард, графиня Мельнская, похорошела. Гацонское солнце явно пошло ей на пользу: бледная кожа приобрела золотистый оттенок, который прекрасно сочетался с голубыми глазами и светло-русыми, как у отца, волосами. Женщина крепко вцепилась в руку Альдора и шепнула ему на ухо:

— Сделайте вид, что мы беззаботно болтаем. Немедленно!

Барон подыгрывал и сыпал шутками, когда они проходили мимо вельмож, столпившихся возле выхода из зала. Он повел ее в старый сад за Святилищем: вряд ли там сейчас можно было найти хоть одну живую душу. Иллюстрация уныния и упадка, какую из себя представляло это запущенное место, вкупе с увесистым замком на ограде обычно отпугивала непрошенных гостей. Альдор ловко открыл калитку и пропустил Рейнхильду вперед. Убедившись, что они остались наедине, графиня обратила на него обеспокоенное лицо. Красивое лицо, на которое он не осмеливался смотреть.

— Мне нужно предупредить вас. Новости из Гацоны.

— Что случилось?

— Вас не смутило, что король Энриге не расторг помолвку своего сына со мной после отлучения Грегора? — без предисловий спросила Рейнхильда.

— Удивило — да. Но не смутило.

— И вы, конечно же, знаете, что Демос Деватон берет в жены леди Витторию Гацонскую.

Альдор с тяжелым вздохом поправил вновь съехавшую с плеча цепь. И куда она постоянно убегала?

— Наслышан.

— Узнав об этом, кронпринц пришел в бешенство. Я еще плохо разбираюсь в интригах гацонского двора, но кое-что выяснила. Ваша милость…

Эрцканцлер вздрогнул.

— Альдор, — попросил он. — Пожалуйста, просто Альдор.

Рейнхильда торопливо кивнула и вцепилась удивительно сильными пальцами в рукава барона.

— Король Энриге болен. Об этом стараются не говорить, но все тайное рано или поздно становится явным. Он сохраняет здравый рассудок и продолжает вести бурную деятельность, но все же лекари опасаются, что смерть может настигнуть его в любой момент. Ходят слухи, что у него больное сердце.

— Тогда королем станет ваш жених, — заключил эрцканцлер. — Отличная партия. На это мы и надеялись.

— Именно. Но меня пугает другое.

— Что же?

Рейнхильда опасливо огляделась по сторонам, боясь, что ее слова будут подслушаны.

— Кажется, во дворце Турфало у меня появился друг, — графиня перешла на шепот, — увы, он пожелал остаться неизвестным. Однако этот таинственный благодетель предоставил мне очень важные сведения. Это касается намерений Умбердо.

Альдор посерьезнел.

— Я весь внимание.

— После отлучения Грегора король Энриге намеревался разорвать нашу помолвку, но Умбердо настоял на этом браке. Великий наставник выразил свое неодобрение, но принца это не остановило. Ладарию явно претит сама мысль, что Хайлигланд может получить союзника. Но какие амбиции, по-вашему, могли заставить Умбердо пойти на этот шаг? Ведь он буквально вцепился в меня зубами! Не хотел даже отпускать на коронацию Грегора!

— От брака обычно ожидают наследников. По крайней мере, сегодня мне об этом не сказал только ленивый, — мрачно усмехнулся Альдор. — Если вы все же поженитесь, то плоды ваших трудов на брачном ложе смогут претендовать не только на гацонский трон, но и на Хайлигланд. Если…

Он резко умолк, осознав сказанное. Рейнхильда молча кивнула. Барон устало потер глаза, освободился из хватки женщины и облокотился о край низкой стены, уставившись на ночной пейзаж.

— Именно об этом я и хотела вас предупредить. Однако брак леди Виттории с лордом Демосом…

— Будущим императором, вы хотели сказать?

— Именно. Этот союз может пошатнуть положение Умбердо. Если с ним…

— Мне плевать на его положение! — резко оборвал ее Альдор. — Плевать на леди Витторию, на Демоса Деватона и всех прочих южан. Я служу Волдхардам и забочусь только об их благополучии. Если то, что вы мне сказали, является правдой, а у меня нет оснований не доверять вам… Грегору угрожает опасность.

Рейнхильда молчала, собираясь с мыслями. Эрцканцлеру стоило огромных трудов не найти повода, чтобы к ней прикоснуться.

— Расторгните мою помолвку, Альдор, — взмолилась она. — Если Умбердо не получит меня, его затея провалится.

— И он, преисполненный злобой и жаждой мщения за унизительный отказ, напишет Ладарию и Деватону с просьбой прислать войска, дабы уничтожить еретиков, наводнивших Хайлигланд. Так и будет, не сомневаюсь. И Бельтера их пришлет на самых быстрых кораблях. Рунды также не упустят возможности атаковать нас, и весь Хайлигланд утонет в крови. Нет, леди Рейнхильда, расторжение помолвки будет означать конфликт с Гацоной, войну на два фронта — на севере и юге. Даже сильное государство не может позволить себе подобную блажь, а Хайлигланд… Милая леди Рейнхильда, этой зимой ожидается сильнейший голод. Какая война, когда в солдатском котелке варятся сапоги? Мне больно говорить это, но нас спасет только выгодный союз с Гацоной.

Плечи Рейнхильды поникли. Альдор видел, как увлажнились ее глаза, как покатились слезы и очертили две блестящие дорожки на побледневших щеках. Ему хотелось кричать, биться головой о стену, убить этого Умбердо — что угодно, лишь бы удержать ее от исполнения того жуткого долга. Но вместо этого Альдор ден Граувер молча подал графине свой накрахмаленный белоснежный платок.

— Так что же нам делать? — хлюпнув носом, Рейнхильда торопливо вытерла мокрую щеку. Ее голос снова звучал ровно, словно и не было слабости, проявленной минуту назад.

— Мне — защищать Грегора. Вам — тянуть время до свадьбы. Я постараюсь убедить вашего брата отложить церемонию на некоторое время. И всем нам остается молиться о том, чтобы его величество Энриге прожил как можно дольше.

Сказав это, Альдор отвернулся, будучи не в силах смотреть ей в глаза. Вероятно, именно так и становятся сволочами. Медленно, год за годом, совершая одно гнусное дело за другим. И в один прекрасный момент ты ловишь себя на том, что только что продал любимую женщину возможному врагу, как кусок мяса на рынке в Нижнем городе. Но ты оправдываешься тем, что действуешь во имя всеобщего блага.

Это было самое тяжелое решение из всех, что Альдору доводилось принимать. И если раньше его посещали мысли открыться Рейнхильде, рассказать о своих чувствах, пусть и безответных, то в сейчас он поклялся самому себе молчать о них и впредь. Ибо может ли по-настоящему любящий человек так поступить с объектом своих страстей?

Барон молча наблюдал за облаками, медленно плывшими вокруг надкушенной луны. В небе с карканьем носились вороны, внизу лаяли собаки, во дворе кто-то громко распевал песни. В Нижнем городе было светло, как днем — народ и не думал расходиться, празднуя коронацию любимого правителя. Рейнхильда стояла рядом, молча глядя на россыпь бледных звезд.

Хуже всего было то, что она его не осуждала. Молча приняла свою участь и теперь раздумывала, как поизящнее провернуть намеченный план. Альдора удивляла и сбивала с толку ее реакция: Рейнхильда даже не разозлилась на него за то, что он предпочел позаботиться о Грегоре, но не о ней. И от этого на душе барона стало еще гаже.

Альдор не мог простить Грегору предательства Артанны. Но чем он сам теперь был лучше?

Миссолен.

— Новые покои вашей светлости, — поклонившись, пробормотал слуга и распахнул двери перед Демосом и Витторией.

Роскошная спальня полнилась мягким теплым светом, отражавшимся от множества поверхностей: гладкого, как озеро в штиль, стола, зеркал и начищенной посуды. Островки света были повсюду — в высоких ветвистых подсвечниках, в веселых огоньках свечей в канделябрах на стенах. Свет кружил цветастую пляску в витражных лампах, расставленных на столе среди ваз с фруктами и графинов с напитками. Зачем-то потрескивали поленья в камине, хотя на улице и без того стояла страшная духота. Трудно поверить, что всего через пару недель осень должна была вступить в свои права.

«Растопленный камин? Серьезно? Мне срочно нужно на воздух!»

Каждая мелочь, каждый предмет интерьера — от парчовых штор с изысканным шитьем до каминной кочерги с золоченой ручкой, был пропитан духом расточительности.

«Фамильная черта Дома Деватон наравне со знаменитым крючковатым носом».

— Леди Виттория, пришлась ли вам по душе обстановка? — спросила леди Эльтиния, вошедшая следом.

Гацонка неторопливо оглянулась по сторонам и, наконец, заключила:

— Я чувствую себя как дома.

«Столько же золота и бесполезного хлама, способного лишь собирать пыль? Да, узнаю неповторимый стиль Гацоны».

— Что ж, в таком случае не смею вам мешать, — губы леди Эльтинии тронула игривая улыбка, — Этой ночью вам предстоит крайне ответственная задача.

«Мертвые боги, мама! Неужели нельзя промолчать?»

— Уверен, мы как-нибудь справимся, — холодно ответил Демос и кивнул на дверь. — Если нам не будут мешать.

— Пусть это вас не тревожит.

Канцлер сверкнул глазами, вскипев от проявления неуместного легкомыслия.

«Матери императора… будущего императора не пристало вести себя, словно бордельная мадам».

— Я оставлю дверь незапертой, как того и требует традиция, — сказал он. — Но от остальной части древнего обычая рекомендую воздержаться. Клянусь, если увижу здесь кого-нибудь, кроме своей жены, прольется кровь.

— Нет нужды для угроз, — снисходительно улыбнулась Эльтиния. — Уверена, Лахель не даст нарушить ваш покой.

«Только подагра уймет твой нрав. Скорее бы».

Вдовствующая герцогиня осенила Демоса и Витторию благословением и удалилась, стуча каблуками по мозаичному полу. Горелый лорд покосился на кровать и невольно дернул плечами.

«Да сюда влезет весь Малый совет! Удастся ли мне найти свою жену среди гор подушек и одеял?»

Лахель застыла возле дверей. Прищуренные глаза эннийки, по обыкновению, следили за каждым движением слуг, готовивших господ ко сну. Виттория сняла тяжелый обручальный перстень и положила его возле зеркала в компанию к россыпи драгоценностей, пленительно мерцавших на фоне темного бархата шкатулки. Храня почтительное молчание, девушки сняли головной убор гацонки и разобрали прическу — тяжелые черные локоны упали на плечи и заструились по спине. Расшитое золотыми нитями и аметистами зеленое платье упало к ногам Виттории, следом за ним отправилось и нижнее — цвета спелой ежевики. На лице молодой женщины отразилось неописуемое облегчение, когда она наконец-то освободилась от украшений и тяжелой массы одежды. Служанки тут же подали ночную сорочку, и их госпожа торопливо скинула с себя последнюю рубашку, дабы надеть легкий пеньюар.

Демос старательно делал вид, что происходящее его не заботило.

«Она моя. Я имею право на нее смотреть. Более того, вид мне нравится. Но почему я испытываю стыд? Неужели я действительно разучился ладить с женщинами за последние годы? Или мне не дает покоя призрак бедной Фиеры?»

Деватон распахнул окна, впустив в душную спальню теплый ветер с озера. От череды ярких событий, в водоворот которых он оказался втянут, голова шла кругом. Кто бы мог подумать, что всего за полгода его жизнь так изменится?

«Я должен быть счастлив. Ха! Смехотворно. Ничто не сможет отогнать тревоги и заботы Лорда-головешки».

Закончив с приготовлениями Виттории, слуги направились к Демосу, намереваясь помочь и ему.

— Я разденусь сам, — остановил он их. — Пожалуйста, оставьте нас с ее светлостью наедине и не беспокойте до утра. Если нам что-либо понадобится, я дам знать.

«Все равно попытаются подглядывать и подслушивать, но вряд ли увидят или услышат что-то новое. Одно радует — для нас обоих этот брак уже не первый. Счастье, что все обошлось без молитв наставников и неусыпного бдения половины света Миссолена над брачным ложем».

Пожелав господам хорошей ночи и еще раз поздравив с женитьбой, слуги покинули комнату. Лахель коротко кивнула Демосу и вышла за дверь. Он знал, что эннийцы проведут всю ночь в бдении.

Деватон уселся в кресло и принялся стягивать узкие сапоги.

«Та еще задача, когда пару недель назад ты валялся с дыркой в животе. Но я должен справиться с этим сам. Сейчас не время показывать свои слабости кому бы то ни было. Даже себе».

Виттория расположилась возле зеркала и умывалась какой-то душистой водой.

— Умбердо, должно быть, рвет и мечет, — тихо проговорила она, вытирая лицо полотенцем.

Демос крякнул, с усилием избавившись от последнего сапога. Острый носок едва не угодил канцлеру в лоб, и он раздраженно швырнул обувь под стол.

— Людям свойственно злиться, когда их планы рушатся, — отдышавшись, сказал Демос и по привычке потянулся за кисетом с паштарой, но, поразмыслив, отказался от этой затеи.

«Нет, я не хочу, чтобы дурман испортил первое впечатление от столь близкого знакомства. Впрочем, не помешало бы выпить для подъема боевого духа. Утопим робость и смущение в вине!»

— Зато ваш брат на пиру выглядел счастливым. Должно быть, члены семьи Деватон давно ждали нового брака.

— Еще бы. — Демос пытался расстегнуть пуговицы своего камзола. — Что касается моего брата, то глупцы действительно бывают довольны жизнью гораздо чаще тех, у кого есть голова на плечах.

— Я говорю о Ренаре, а не о Линдре. С этим и так все очевидно.

Канцлер освободился от камзола, оставшись лишь в одной рубашке и штанах. Каменный пол приятно холодил отяжелевшие от усталости ступни.

«Какое облегчение… Счастье кроется в мелочах, так ведь говорят?»

— Ренар… Мой младший брат пришел к этому не сразу. Поначалу он жалел, что вступил в Орден, однако впоследствии изменил мнение. Быть может, этому поспособствовал стремительный рост в церковной иерархии, ибо Ренар оказался очень способным. А может он действительно уверовал в бога, и тот благословил его, кто знает? Однако жаль, что строгие порядки Эклузума не позволяют нам видеться часто.

Виттория оторвалась от созерцания своего отражения и повернулась к Демосу:

— Брат Ренар произвел на меня приятное впечатление. И он очень тепло о вас отзывался.

Демос вскинул плешивую бровь.

— Неужели?

— Он сам мне сказал, — кивнула гацонка. — Его очень заботит положение Дома Деватон. Он переживает за судьбы всех членов своей семьи, пусть даже более не способен на них влиять. Нам удалось немного поговорить во время пира, пока ваши уши мучил Тьяре.

— Прошу, не напоминайте! — Демос закатил глаза и потянулся за графином с вином. — Этот болван Ансеям вызывает у меня лишь мигрень.

«И брезгливое раздражение. Как и большинство чиновников».

— Знать бы, какой дурак назначил его на пост лорда-губернатора Миссолена.

«Хм…»

— То была необходимость, — поспешно отозвался Деватон. — Вынужденная мера. Но, полагаю, после коронации его положение изменится.

— Вы планируете его сместить?

— Молодой Тьяре не справляется с возложенной на него ответственностью. К счастью, кажется, он и сам начал это понимать. Я найду для него другое место, где он сможет реализовать свои неуемные амбиции, не мешая при этом способным мужам служить государству.

«Если бы не Лисетта и ее ублюдок… Хотя бы одной проблемы в столице можно было избежать, кабы мой брат научился держать свой член в штанах. Пусть у Лисетты от этого идиота Линдра родится девочка, безмозглая милая девочка, а не очередной бездарный лодырь, молю».

Виттория покинула туалетный столик и устроилась на краю огромной кровати.

«Нет, это ложе и правда размером с половину Канедана».

— Довольно разговоров, — решительно сказала женщина. — Невежливо заставлять даму ждать. Вы готовы, лорд Демос?

«Ох. Да разговоры — единственное, в чем я хорош! И, разумеется, я еще не готов. Как я вообще могу…»

— Откровенно говоря, нет, — смутившись, признался он. — И я бы рекомендовал вам выпить побольше вина, дабы вас не смущала благовидность моего лица.

Виттория недоумевающе покосилась на Деватона.

— К чему мне это?

«Ты знаешь, зачем. Не прикидывайся».

Канцлер откинулся на спинку кушетки, не сводя глаз с женщины, которую этим утром назвал своей женой. Полупрозрачная ночная сорочка нисколько не скрывала очертаний хорошо сложенного тела.

«Определенно, есть на что посмотреть».

С момента покушения в приюте их отношения изменились. Она начинала нравиться ему и раньше, но после того, как Виттория, рискуя собственной безопасностью, спасла ему жизнь, Демос взглянул на гацонку с другой стороны. Он был благодарен ей и чувствовал себя обязанным отплатить за то, что она для него сделала, но этот долг не тяготил его.

«Напротив, в один прекрасный момент, кушая протертый суп с ложечки, я понял, что и сам хочу доставить ей радость».

Виттория, к слову, тоже растаяла. Начала улыбаться, несколько раз любезно согласилась спеть и, словно страж, сопровождала его на прогулках. Что именно было тому причиной, Демос не мог сказать с точностью. Возможно, на нее произвело впечатление то, что он с готовностью согласился хранить ее маленький секрет.

«Ибо и у самого рыльце в пушку».

Однако своей тайной он с ней делиться не собирался.

«Так будет лучше для всех. Неведение — лучшая защита, которую я могу ей дать. Мне же стоит тщательнее контролировать себя, дабы не превратить и вторую жену в факел. Нет, ни за что. Во второй раз я этого не переживу».

— Почему вы так спокойны, леди Виттория? — спросил Деватон, изучая содержимое своего бокала. — Вы вышли за Горелого лорда — уродливого, изувеченного и больного наркомана. Едва ли такая развалина, как я, может стать будуарной мечтой молодой женщины. Напомню, что моим именем пугают детей, а некоторые даже имеют смелость утверждать, что я ежедневно выпиваю бокал крови младенцев в качестве аперитива к завтраку.

В ответ Виттория заливисто рассмеялась, окончательно сбив Демоса с толку.

— Я сказал что-то смешное? — добавил канцлер, хотя ему самому стоило больших трудов не присоединиться к хохоту.

— Порой вы и правда уморительны, — отсмеявшись, фыркнула гацонка. Однако глаза ее оставались серьезными. — Моя красота не вечна. Пройдет еще немного времени, и она начнет увядать — я не питаю иллюзий на свой счет. Перестаньте жалеть себя и идите ко мне в постель. Исполните долг, как приказала ваша мать, иначе мне не сносить головы! Ну, все, не обижайтесь, — она стерла лукавую улыбку с лица. — Мои горячо любимые родственники продавали меня, как красивую безделушку, и часто пытались заставить ублажать сильных мира сего. Я не хотела этого, однако была вынуждена подчиняться. Но разве сейчас я не сама зову вас к себе, по своей воле?

«Я думал, меня уже невозможно смутить. Надеюсь, она не заметит моих пылающих ушей».

— Я бы в любом случае не стал брать вас силой, — Демос пожал плечами и сделал глоток вина. — Это выглядело бы очень смешно.

Виттория вспорхнула с кровати и направилась к канцлеру, шлепая босыми ногами по полу.

— Уже неплохо, для начала, — сказала она. — Кроме того, вы не настолько жуткий, как гласит молва. Отчасти ваш вид мне даже полезен — вряд ли придется ревновать вас к любовницам.

«Очень смешно. Обхохочешься».

— Что ж, в таком случае мне с вами очень повезло, — севшим голосом проговорил Демос. — И все же я осушу еще бокальчик.

— Еще будет время, — Виттория отодвинула кувшин подальше и вытащила хрусталь из скрюченных пальцев Деватона. — Как выразилась ваша мать, нам предстоит крайне ответственное дело. Судьба величайшего Дома зависит от того, смогу ли я вас удовлетворить! — она заговорщически улыбнулась.

— И правда, очень сложная задача. Даже не представляю, как подступиться к решению.

— Хватит упираться! Или мне все сделать самой?

— А разве вы уже не начали?

— Тогда не мешайте мне! Ох уж эти мужские капризы…

Она настойчиво потянула его за собой, и Демос последовал, не смея сопротивляться. Приставленная к краю кушетки трость соскользнула и грохнулась на пол. Отчего-то канцлер даже перестал хромать, а шрам на животе лишь приглушенно ныл, не отвлекая от этой странной игры. Более того, ниже раны зашевелилось и кое-что другое.

«Ну я же не каменный, в конце концов… Мне трудно ей отказать. Драные демоны! Если так пойдет, она будет из меня веревки вить!».

Демос неуклюже плюхнулся на кровать, споткнувшись о ковер.

— Какая разрушительная страсть! — громким шепотом воскликнула гацонка и снова беззаботно рассмеялась.

— Проклятье, Виттория! Как вы умудряетесь быть столь холодной на людях, если под завязку набиты страстями и дерзостью?

— Суровое воспитание, — ее руки потянулись к пряжке ремня Демоса. — Родители с детства пытались угомонить мой крутой нрав, и я научилась мастерски имитировать подобающую моему статусу надменность. Весьма полезный навык, замечу. Выдержка мне пригодилась.

Демос протянул руку и аккуратно, словно боялся спугнуть наваждение, коснулся изуродованной рукой обнаженного плеча Виттории. Вопреки его ожиданиям, она не отстранилась. Наоборот, улыбнулась и пробежалась длинными тонкими пальцами по его обгорелой щеке.

— Верите-нет, но я впервые радуюсь замужеству, — едва слышным шепотом проговорила Виттория и принялась расшнуровывать его штаны. — Только никому не рассказывайте, вам не поверят!

«Мне и самому не верится», — подумал Демос, задергивая балдахин.

Рантай-Толл.

Советник не лгал — архивы занимали непостижимое количество пространства, и Артанна давно сбилась, считая залы, комнаты, галереи, коридоры и проходы. Она еще могла допустить, что библиотекари были способны легко ориентироваться в этих лабиринтах, но не представляла, как можно найти нужный манускрипт среди тысяч пыльных томов.

Заливар знал каждый закоулок. Он уверенно провел Артанну и гвардейцев через весь этаж, после чего их скромная процессия начала спуск по лестнице.

— Здесь начинается самое интересное, — возвестил Шано, зажигая факел.

Наемница огляделась, но не смогла ничего разобрать в полумраке.

— Тоже архивы? — предположила она.

— Да, уходят вниз на четыре этажа.

— Ну и горазды были писать наши предки. — Артанна громко чихнула. — А пыли-то сколько…

— Это наше наследие. Уроки для будущих поколений, написанные кровью. Самое ценное, чем мы располагаем, и мы обязаны передать их потомкам.

— Не думаю, что они это оценят, — наемница с сомнением покосилась на советника. — Полагаю, они куда больше обрадуются полной казне.

Заливар посмотрел на свою спутницу с нескрываемым презрением.

— Твое ограниченное восприятие недостойно Шано. Впрочем, чего еще ожидать от женщины, промышляющей убийствами и грабежом по найму?

— Протестую! Я никогда не занималась грабежом. Убивала — да, охраняла — конечно. Но специально мои люди никого не грабили. Если не считать фуражировку, разумеется, — усмехнулась Сотница. — Но без этого, как ты понимаешь, никуда.

Советник резко обернулся, едва не обдав Артанну пламенем. Та молча отшатнулась и уставилась на огонь.

— Я оставил тебя в живых не затем, чтобы ты отравляла свое существование низменной болтовней, — раздраженно сказал Заливар. — Если тебе повезет, и я верну твоему Дому право заседать в Шано Оддэ, подход, основывающийся на поиске выгоды, будет неприемлем. Уяснила?

— Конечно-конечно. Выбора-то у меня все равно нет.

— Шевелись.

Советник принялся спускаться по крутой винтовой лестнице.

— Высокие идеалы идут под руку с заказными убийствами. Очаровательно, — тихо буркнула наемница себе под нос, когда гвардеец снова поторопил ее аккуратным толчком в спину.

Чем больше времени Артанна проводила в обществе Шано, тем отчетливее понимала, что не так уж сильно Грегор Волдхард и Заливар нар Данш отличались друг от друга. Оба неистово верили в собственную правоту и нравственную непогрешимость. Обоим недоставало трезвого взгляда на задуманное. И Грегор, и Заливар были готовы на любые жертвы ради достижения засевших в их головах целей. Грегор — послал ко всем чертям империю и церковь, напоследок продав Артанну вагранийцам. Заливар — без единого угрызения совести предал близкого друга, уничтожил Совет, отказавшийся поддерживать его сумасшедшую идею, и в довершение ко всему заключил сделку со вчерашним врагом.

И оба ее обманули.

Кого из этих двоих следовало опасаться сильнее, Артанна не знала, но не могла не признать, что они были опасными противниками, которых, тем не менее, стоило уважать. Хотя бы за то, что пытались сделать мир вокруг себя лучше, пусть и руководствуясь весьма своеобразной моралью. Она не верила в то, что этот погрязший в пучине греха мир вообще можно было привести к свету. Своими действиями Артанна лишь старалась не сделать его еще хуже.

— Одного не могу понять, — обратилась наемница к Заливару, преодолев очередной пролет. — Мы уже забрались очень глубоко. Так откуда здесь воздух?

— Руфал обо всем позаботился. Понятия не имею, каким образом, — покачал головой Шано. — В архивах не сохранилось ни одного первоначального плана дворца. Карты, что оказались в нашем распоряжении, были сделаны сравнительно недавно — но изучены далеко не все подземные лабиринты. Исследуя недра Валг дун Шано, служители то и дело находили новые помещения. Но самым таинственным местом остается та самая дверь.

— Судя по расстоянию до поверхности, она ведет прямиком в ад.

— Глупые предрассудки от Артанны-безбожницы? Ты меня удивляешь, Сотница. Прояви терпение.

Артанна предпочитала смотреть под ноги, дабы ненароком не оступиться. Перспектива покатиться кубарем по скользким каменным ступеням наемницу совершенно не прельщала. Ноги гудели, умоляя дать передышку, но Заливар, казалось, был неутомим. Наемница невольно задавалась вопросом, как часто он преодолевал этот длинный маршрут, если не чувствовал усталости после такого продолжительного моциона.

Когда ступеньки все же закончились, Артанна едва не потеряла равновесие, внезапно оказавшись на ровной поверхности.

— Пришли, — выдохнул Заливар. Наемнице показалось, что она услышала вздох облегчения, донесшийся из-под забрала шлема одного из гвардейцев.

Артанна чертыхнулась и сделала несколько нетвердых шагов. Пространство заливала тьма. Факел советника оставался единственным источником света, но толку от этого огонька было немного. Словно угадав ее мысли, Шано знаком велел ей оставаться на месте. Пока она переводила дух, советник и гвардейцы торопливо прохаживались вдоль стен, зажигая светильники. По всему выходило, что ее конвоиры также бывали здесь не раз, ибо неплохо ориентировались в темноте.

— Другое дело, — не без удовлетворения отметила Артанна, когда оказавшееся весьма просторным помещение осветилось пламенем нескольких десятков факелов.

Наконец-то она смогла рассмотреть дверь, о которой грезил Заливар. Подойдя ближе, наемница не смогла сдержать вздоха восхищения.

— Мертвые боги! Как оно сделано?

То была даже не дверь. Это были врата — две сужающиеся к верху створки высотой в три человеческих роста, целиком испещренные древними рунами — такими в Ваг Ране не пользовались уже целое тысячелетие.

— Глаза меня не обманывают? — спросила Артанна. — Они каменные?

— Да, — кивнул Заливар. — Ни в одном уголке страны мы не встречали ничего подобного. Это творение Руфала, поверь. Я точно знаю.

— Откуда же?

— Присмотрись к рунам. Выбери один символ и задержи на нем взгляд.

Артанна сделала, как ей было велено — остановила взор на фрагменте затейливой резьбы. Что-то здесь было не так. Ей казалось, что знаки двигались: медленно, почти незаметно, они, определенно, перемещались. Или то было игрой воображения? Но, чем бы оно ни являлось на самом деле, это едва уловимое движение приводило в беспокойство ее желудок.

— Что за чертовщина? — нервно сглотнув подкатившую желчь, спросила наемница. Но глаз от причудливых знаков не отрывала.

— Вижу, ты оценила, — с гордостью произнес Заливар. — И снова у меня нет для тебя ответов. Боюсь, мы так ничего и не узнаем, пока не откроем дверь. Но, скажи мне, кто еще, если не Руфал, мог создать такую вещь?

Артанна пожала плечами и решила не углубляться в рассуждения.

— Ну, раз тебе не терпится, не вижу причин для промедления, — хрипло произнесла она, пытаясь побороть приступ тошноты и головокружение. Проклятые письмена каким-то образом выворачивали ее нутро наизнанку. — Чтоб меня! Ты видишь это? Они не просто двигаются, их там несколько слоев — одни руны под другими.

— И все перемещаются в разном темпе. Да, я давно заметил, но так и не смог разобраться, действительно ли они двигаются или это какая-то иллюзия. Дверь упорно не поддается изучению.

Желудок все же ее подвел. Артанна резко отвернулась и согнулась пополам, извергая из себя остатки завтрака.

— А, знакомо, — Шано с сочувствием наблюдал за муками наемницы. — Со мной впервые было так же. Потом привык. Хотя мне до сих пор не по себе, когда смотрю на эти письмена.

— Ничего, я уже в порядке, — Сотница прерывисто вздохнула, умоляя живот успокоиться, и выпрямилась. — Но все это и правда очень странно.

Гвардеец отстегнул от пояса флягу с водой и предложил наемнице. Артанна с благодарностью приняла ее и быстро прополоскала рот. Полегчало.

— И зачем здесь эти руны? — покосившись на дверь, спросила женщина.

— Судя по всему, они являются частью механизма, принцип работы которого нам неизвестен. Возможно, первые Шано специально уничтожили все сведения о нем… Но сейчас это не имеет значения. — Данш повернулся к Сотнице. — Ты ведь понимаешь, что я мог притащить тебя в Ваг Ран в любой момент?

— Тебе была нужна не я, а этот драный браслет.

— Умница. Но Гириштан хорошо разыграл партию: я и помыслить не мог о том, что он передал тебе права. Если бы не один хайлигландский купец, однажды поведавший мне о некой седоволосой наемнице из Гивоя…

Артанна отвлеклась от речей Заливара, не в силах сопротивляться завораживающему хороводу рун. Но чем дольше она смотрела на рисунки, прорезавшие древние каменные плиты, тем отчаяннее ей хотелось отойти подальше. Бежать, нестись сломя голову и не останавливаться до тех пор, пока она не окажется на свежем воздухе. Но в то же время какая-то неведомая сила тянула ее к этим вратам, подталкивала подойти ближе, еще ближе, дотронуться до каждого из этих знаков, изрезавших поверхность старинной глыбы, словно глубокие морщины.

Было в этой двери что-то пугающее. Глядя на нее, Сотница начинала соглашаться с Заливаром: личность Руфала окутывало великое множество легенд, но в одном сомнений не было — если Проклятый был колдуном, то, несомненно сильнейшим из всех, когда-либо рождавшихся на материке. Если ему и вправду хватило одной ночи для того, чтобы сдвинуть горы, отрезав Ваг Ран от рундов, то нечего и говорить о возведении какой-то там каменной двери.

— Надеюсь, за ней не сидит какая-нибудь огромная зубастая тварь, жаждущая полакомиться человечинкой, — настороженно проговорила наемница. — А то я стану уж совсем легкой добычей. Ни оружия, ни сил, рожа опухшая, да и обаяние как-то поиссякло. Даже обидно.

Заливар не ответил и вплотную подошел к вратам. Артанна последовала за ним, но на этот раз старалась не глазеть на письмена: снова заблевать собственные сапоги ей не хотелось. Тем временем советник достал из-за пазухи небольшой сверток.

— Одиннадцать? Всех Шано обобрал? — Артанна заинтересованно рассматривала поблескивавшие в свете факелов камни. Груда синих обломков причудливой формы и разного размера — вот чем это было. Объединяла их лишь одна черта: у каждого камня обязательно имелась ровная, как водная гладь, грань. В остальном они напоминали наемнице то, что остается от пустой бутылки из толстого стекла, если ту со всего размаху размозжить о стену в порыве отчаяния. Конец легкой жизни. Осколки былого великолепия. Напоминание о хрупкости жизни и тщете суетливого бытия. Вполне похоже на ее собственную судьбу.

— Пришлось доставать из браслетов, чтобы воспользоваться ими как ключами, — пояснил советник. — Пожалуйста, не загораживай свет. Сейчас мне предстоит очень тонкая работа.

Наемница отстранилась и молча наблюдала за действиями Заливара. Он подозвал одного из гвардейцев, и тот встал сбоку от господина, высоко подняв факел. Второй страж буравил тяжелым взглядом позвоночник наемницы.

Шано пробубнил под нос какую-то короткую фразу, откинул со лба прядь серебристых волос и кивнул Артанне:

— Пособишь?

Сотница протянула руки и бережно приняла сверток с осколками. Заливар прикоснулся к сомкнутым каменным дверным ручкам, лишенных резьбы и украшений. В месте, где соединялись рукояти двух створок, располагался каменный круг. Советник просунул пальцы в зазор между ним и створками и повернул механизм. Артанне это действие казалось невозможным, но круг поддался. Не было слышно ни скрипа, ни хруста, ни щелчка — лишь ровное потрескивание факелов да возбужденное дыхание Заливара.

— Ух! — не сдержалась наемница, когда круг, сделав полный оборот, внезапно упал в руки Данша. Лицо советника исказилось от напряжения — каменный диск не казался легким. Гвардеец поспешил на помощь, но был остановлен ледяным взглядом господина.

— Не смей его трогать! — рявкнул он. — Только потомки одиннадцати Героев могут прикасаться к этой святыне. Артанна, подойди.

Женщина приблизилась, сжав вспотевшей рукой сверток с камнями, словно от него зависела ее жизнь. Впрочем, вполне могло статься, что так дела и обстояли на самом деле.

— Отдай ему камни, — Шано кивнул на гвардейца и перевернул каменный круг вверх тормашками, — а сама держи его таким образом.

Избавившись от осколков, наемница схватилась обеими руками за диск.

— Что это?

— Вместилище печати, осколки которой мы все носили на своих руках. Посмотри, — советник обратил ее внимание на углубление в поверхности камня. Артанна начала понимать, для чего у всех камней было по одной ровной грани.

— Хитро, — нахмурилась она. — Значит, их раскололи специально?

— Скорее всего. Постарайся держать камень ровно. Я точно не знаю, в каком порядке нужно располагать осколки. Уверен лишь, что их нужно соединить.

— Поторопись, прошу.

Заливар коротко посмотрел в глаза наемнице и неожиданно тепло улыбнулся.

— Не сомневайся, я сам изнемогаю от нетерпения. Лишь не хочу ошибиться. Постарайся не двигаться.

Артанна прерывисто вздохнула и попыталась унять дрожь в руках. Этот маленький каменный кругляш весил не больше солдатского меча, но силы ее были на исходе. Заливар, следовало отдать ему должное, времени даром не терял. Он аккуратно рассматривал каждый осколок и помещал его в углубление, затем тут же брался за следующий — оценивал, сравнивал и клал рядом, совмещая с соседним.

— Я жалею о том, что произошло с твоим Домом, Артанна, — неожиданно сказал советник. — И я рад, что Гириштан успел отослать тебя в Хайлигланд. Иначе мы бы потеряли последнего потомка Толла Необоримого еще тогда. Я рад, что не пришлось тебя убивать. Рад, что ты сейчас находишься здесь. И я рад, что это именно ты, а не один из твоих высокомерных братьев.

Руки Артанны дрогнули, и несколько уже сложенных правильным образом камней снова рассыпались по всей поверхности камня. Данш чертыхнулся.

— С чего такие любезности от вчерашнего врага? — спросила Сотница.

Советник покачал головой и вновь принялся соединять осколки.

— Я никогда не был тебе врагом, Артанна. Мне просто был нужен твой кусок печати. Но когда я узнал, что ты, фхетуш, пустая… Это заставило меня изменить планы. Возможно, мне еще пригодится твой дар.

— И что, теперь будем дружно держаться за ручки, прогуливаясь по медовым лугам?

— Ты никогда меня не простишь, и я не жду этого. Буду откровенен: для меня имеет значение лишь то, что ты из себя представляешь. Силой Толла не обладали ни твои братья, ни отец, ни дед. — Дрожащими руками Шано опустил еще один камень в углубление. — В других Домах ситуация не лучше: до меня дар открылся только у моего прадеда. Кровь потомков Героев слишком разбавлена, чтобы баловать нас силой… И раз уж твоему многострадальному Дому повезло с наследием, я должен постараться уберечь этот подарок. Так я исправлю свою ошибку.

— Странный ты, Заливар нар Данш, — произнесла Артанна, наблюдая за пальцами советника, передвигавшего осколки. — Если в Шано Оддэ все настолько плохо, зачем ты позволил убить целых семерых советников? В их венах тоже текла древняя кровь.

— Потому что эти Дома себя исчерпали. Дар покинул их — у того же Дома нар Трайзун сила не проявлялась уже четыре сотни лет. Почему, по-твоему, я возвышаю побочные ветви этих Домов? Помимо того, что Младшие более лояльны, среди них иногда рождаются одаренные. Жизнь иронична. Каждый, в ком все еще теплится дар, представляет ценность для Шано Оддэ и всего Ваг Рана. Убить тебя мне не позволяют убеждения, но и отпустить тебя на все четыре стороны я не смогу. Мне может понадобиться фхетуш. Быть может, даже сегодня. Я понятия не имею, к чему приведет этот ритуал.

Последний осколок занял свое место, и Артанна смогла увидеть итог кропотливого труда Заливара — осколки сложились в ровный круг.

— Весьма своевременно, — наемница поспешила передать печать советнику. — Руки уже отваливаются.

Заливар аккуратно принял ношу, не отрывая глаз от спутницы.

— Гириштан был порядочным и умным, но недальновидным человеком. Там, где следовало молчать, он говорил. Там, где следовало высказаться, он оставался нем. И он, и я желали сделать для страны что-то хорошее. К несчастью, договориться мы не смогли. Но ты, Артанна нар Толл, совершенно не похожа на своего отца. Я смотрю на тебя и вижу лишь внешнее сходство: те же глаза, но совершенно другой взгляд. Гириштан не пережил и половины того, что вынесла ты, и я знаю, что ты меня поймешь. Поверь мне, стань моим союзником. Ты же понимаешь, что я делаю это отнюдь не ради собственной выгоды?

— Ты веришь в то, что трудишься ради благополучия государства, — тихо ответила Артанна, сверля глазами собеседника.

— А Гириштан не понимал. Он называл меня глупцом.

— Ты не глупец, Заливар нар Данш. Ты безумец.

— Безумцами называют проигравших. Но я не проиграю.

Сотница дернулась, словно от удара, и резко выпрямилась по весь рост.

— Какие амбиции, с ума можно сойти! — прорычала она. — Грегор Волдхард наобещал мне с три короба, уговаривая встать под его знамена. Веззам, сдав меня тебе с потрохами, был уверен, что делает это мне во благо. Даже Федериго Гвиро из Гивоя превратил предложение брака в сделку. Последние полгода люди, обладающие даже малейшей толикой власти, постоянно нуждаются во мне, сулят золотые горы, размахивают у меня перед лицом ценными документами… И что из этого получилось, а, Заливар? Я послушалась голоса совести, решила отдать долг сыну человека, которому была многим обязана — и где я сейчас? — Наемница обвела рукой пространство вокруг себя. — Что у меня осталось, кроме собственной никчемной жизни и некого дара, применить который мне, возможно, никогда и не удастся? И почему после всего этого я должна верить тебе, предавшему не только Грегора Волдхарда и моих людей, но и собственных? Советников, а не какой-нибудь сброд! Я стою здесь потому, что у меня просто нет иного варианта: либо это, либо смерть. Ладно, я даже способна поверить в то, что ты действуешь во благо Ваг Рана. Но я сомневаюсь, что мне в действительности найдется место в твоих планах. Не нужно сулить мне выгоду в обмен на помощь. Если ты намерен избавиться от меня после того, как мы откроем эту гребаную дверь, скажи прямо. Я не хочу умирать, но уже давно к этому готова, и приму свою судьбу. Немного честности — вот все, чего я прошу. Я просто устала от повсеместного обмана.

Советник молча выслушал наемницу и, как ей показалось, едва заметно кивнул.

— Странное пожелание — точно знать, когда ты умрешь.

— Снизойди, — мрачно усмехнулась Артанна. — Считай это моей последней волей. В конце концов, я заслужила маленькую услугу.

— Хорошо. Если наши пути разойдутся, я буду откровенен.

Сотница отступила в сторону и ткнула пальцем на врата, зиявшие слепой дырой на месте печати.

— Не смею стоять на твоем пути к мечте.

Заливар одарил наемницу долгим взглядом, после чего решительно устремился к двери. Артанну снова замутило, когда она неосторожно взглянула на двигавшиеся символы на створках.

— Да помогут нам предки, — Шано медленно вернул диск с печатью на место и, как только тот вошел в пазы, механизм издал тихий щелчок.

Гладкая поверхность каменного круга отражала огненные всполохи. Заливар, не отрывая пальцев, прокрутил его один раз. Артанна напряженно следила за действиями советника и поймала себя на том, что перестала дышать.

— И что дальше? — спросила Артанна.

— Не знаю.

Заливар попробовал надавить на каменный диск, но тот остался неподвижен. Он потянул на себя каменные полумесяцы дверных ручек, но те не поддались.

— Давай помогу, — предложила наемница.

Вместе они взялись каждый за одну громадную ручку и потянули сообща. Тщетно. Они толкали камень, тянули его, пыхтели и покрывались потом, силясь сдвинуть словно вросшие в землю дверные створки.

Ничего не получалось. Пальцы советника исследовали каждую пядь двери, но старания не увенчались успехом. Занервничав, Шано вытащил печать и проверил ее целостность. Камни оставались на своих местах, однако на дверь это никак не повлияло. Древние вагранийские руны двигались, излучая слабое сияние.

— Все камни идеально подогнаны друг к другу, — возвестил он и повернулся к Артанне. — Попробуй ты.

Женщина подошла и в точности повторила манипуляции, проделанные Заливаром. Шорох, стук, щелчок.

— Погляди!

Наемница проследила за взглядом советника и увидела, что символы перестали двигаться. Раньше ей казалось, что они даже были слегка подсвечены — по крайней мере, их очертания отчетливо проступали даже в полумраке. Сейчас знаки потухли.

Заливар и Артанна снова тянули и толкали — результат оставался тем же. Наконец, наемница сдалась и отступила назад.

— Не понимаю. Вроде сработало.

— Вижу, — раздраженно бросил советник. — Частично. Но чего-то не хватает, раз врата не открываются. И я не знаю, чего именно.

Наемница пожала плечами:

— Думаю, дверь была зачарована. Иначе я не знаю, чем объяснить то, что вся эта иллюминация исчезла, стоило мне облапать камень.

— Согласен. Вероятно, твой дар помог снять чары. Значит, что-то не то с печатью. Быть может, я неправильно ее собрал.

— Тебе виднее. Едва ли я способна помочь чем-то еще.

Данш вытащил из каменного диска осколки печати и тщательно завернул их в тряпицу. Загадочные знаки тут же ярко вспыхнули, но через мгновение превратились в едва заметное свечение.

— Ты уже помогла мне, — сказал Шано, — даже больше, чем твой отец: Гириштан отказывался даже посещать это место. Спасибо. — Сотница удивленно отшатнулась, когда Данш кивком поблагодарил ее. — Твой дар пригодится мне, когда я доработаю ритуал, но невозможно предугадать, сколько времени это отнимет. Пока что для тебя приготовят покои в моем доме, где ты сможешь расположиться с удобствами. Но если попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус…

— Фокусов не будет, — отозвалась женщина.

— Сделаю вид, что поверил. А сейчас мне нужно в архивы. Уходим.

Повинуясь приказу советника, гвардейцы тихо лязгнули оружием и принялись гасить факелы. Когда с этим было покончено, процессия начала долгий путь наверх. Артанна плотнее запахнула плащ — ее била крупная дрожь.

Древние руны равнодушно сияли им вслед.

Миссолен.

Виттория сладко засопела и перевернулась на другой бок, когда Демос распахнул глаза и сел, отгоняя остатки сна. За окном все еще правила ночь. В нескольких подсвечниках догорали толстые свечи, пламя трепетало на сквозняке. Прохладный ветерок, пробивался сквозь открытые окна и слабо колыхал тяжелые шторы, что отбрасывали на пол причудливые тени. Издалека доносилась музыка — то продолжались танцы в бальном зале. Снизу доносились обрывки разговоров — люди выходили в парк отдохнуть от плясок и утомительных бесед.

«Все еще празднуют».

Демос посмотрел в окно. На ветвях деревьев выводили трели ночные птицы, в кустах стрекотали цикады. Рой мелких мошек облепил фонарь.

«Что-то не так».

Канцлер не обладал тем, то в народе называли интуицией или способностью предчувствовать какие-либо события. Но сейчас он ощущал себя неуютно и не мог понять причину. По спине стекал холодный пот, во рту пересохло.

Демос свесил ноги с кровати и пошарил рукой в поисках трости, но тут же вспомнил, что оставил ее возле кушетки. Он встал, аккуратно перенес вес на ступни и, слегка припадая на одну ногу, подошел к столу с напитками, стараясь не потревожить шумом сон Виттории. Его худое голое тело вмиг покрылось мурашками: просторное помещение спальни остыло, от пола веяло холодом.

Краем глаза Демос заметил едва уловимое движение у окна. Канцлер обернулся — ничего. Лишь портьеры покачивались в установленном ветром ритме.

«Ты параноик, Демос».

Покачав головой, он занялся графином. Невыносимо хотелось пить. Он уже подносил стакан к губам, когда ощутил чье-то присутствие за своей спиной. Но развернуться не успел — его схватили сзади, заломив руку на спину, отчего Демос инстинктивно выгнулся назад. Живот взорвался болью.

— Что за…

Нечто холодное и острое укололо шею.

«Так-так… Лезвие. Но удар не нанесли. Похищение?»

А затем его резко развернули лицом к кровати.

Виттория проснулась, и теперь другой человек, крупный и широкоплечий, лицо которого невозможно было рассмотреть под натянутым по самый нос шарфом, стоял над гацонкой с ножом, зажимая ее рот рукой. Заглянув в расширившиеся от ужаса глаза Виттории, Демос вмиг позабыл о жажде. Пальцы ослабели, и хрустальный стакан с ужасающим звоном разбился о пол. Несколько осколков упали прямо ему под ноги.

«Может так Лахель меня услышит? Выручай, дорогая».

— Закричите — и она умрет. Позовете на помощь — и она умрет. Выкинете какой-нибудь фокус…

— И она умрет, — закончил фразу Демос. — Я понял.

Он повернул голову на голос и увидел возле окна третьего человека — невысокого, одетого в темные одежды. Вероятно, он командовал остальными. Ни одной запоминающейся детали, ни единого знака отличия.

«Профессионалы».

— Где бумаги? — спросил человек.

«Так вы не от Умбердо? А я-то понадеялся».

— Нельзя ли добавить немного конкретики? — громким шепотом спросил Демос, нервно косясь на приставленный к горлу нож. — У меня сотни бумаг в десятке кабинетов! Что вам нужно?

— Бумаги канцлера.

— Я и есть канцлер, болван! Кто учил вас задавать вопросы?

Откуда-то — он не заметил, как, — возникла рука, затянутая в перчатку. В следующее мгновение Демос ощутил боль. Острая вспышка вспорола нутро, выбив из него дух. Удар пришелся прямо под дых. Деватон скрючился и захрипел, ловя ртом воздух, но державший канцлера незнакомец не дал ему упасть.

«Как любезно с их стороны не бить по моему многострадальному животу».

Кое-как Демосу удалось выровнять дыхание и распрямиться.

— Вы знаете, зачем мы здесь, — сказал удерживавший его человек. — Аллантайн. Бумаги Аллантайна.

«Ах вот оно что! Неужели об их с Маргием маленькой шалости наконец-то узнали?»

— После смерти лорда Ирвинга мне досталось очень много документов, — прохрипел Демос. — Какие именно вас интересуют?

Лезвие сильнее укололо его шею. Канцлер ощутил, как что-то горячее потекло по овеваемой ветром коже.

«Кровь. И теперь почти не больно, надо же! Должно быть, я попросту привык».

— Это не светская беседа, — раздраженно ответил главарь. — Я теряю терпение. А когда я теряю терпение, то начинаю отрезать красивым дамам пальчики.

«Так ты дознаватель, а не вор? Если я останусь жив, испробую такой способ на тебе. И начну кромсать с члена».

С большим трудом Демос придал лицу спокойное выражение.

— Тогда соблаговолите уточнить, и вам не придется марать мое новое постельное белье кровью моей новой жены, — смерив вопрошающего надменным взглядом, сказал он.

«Не самое разумное поведение в моем положении, но нужно играть роль напыщенного аристократа до последнего. Впрочем, мало надежды, что их это припугнет, раз они бесцеремонно влезли ко мне в спальню во время первой брачной ночи. С другой стороны, сейчас им проще всего работать: я ведь сам приказал не беспокоить нас до утра. Кто? Кто снабдил их информацией?»

— Неоглашенные указы, — сказал незваный гость. — Где они?

— О, здесь вы их не найдете, — канцлер продолжал тянуть время, ожидая Лахель или Ихраза. А лучше — обоих. Но эннийцы не появлялись, хотя непременно должны были услышать звон разбитой посуды. — Все проекты указов хранятся в моем кабинете во дворце, ибо требуют доработки в канцелярии.

«Где же они, черт бы их побрал? Здесь трое нетерпеливых гостей, а я и с одним не управлюсь!»

— Во дворце нет того, что мы ищем. Мы уже нанесли визит в ваш кабинет. У Аллантайнов — тоже. Значит, они у вас.

— Ты издеваешься, мать твою? Да какие именно указы? — Демос нетерпеливо покосился на дверь. — Чего они касаются? У меня десятки таких проектов на разных этапах работы! Что вас интересует? Регулирование деятельности банков? Пересчет десятины? Таможенные пошлины?

Человек, стоявший возле окна, подошел к Демосу вплотную и, наклонившись к его уху, шепнул:

— Указ об отделении церкви.

У Демоса дернулся глаз.

«Ну разумеется».

— Вы с ума сошли? — он старательно изобразил удивление. — Должно быть, это какая-то ошибка. Ко мне в руки никогда не попадал подобный документ. Иначе он бы уже давно был рассмотрен Малым советом и, разумеется, отклонен.

— Пожалуйста, не заставляйте нас применять силу, — устало сказал человек в шарфе. — Просто отдайте его.

«Кто же вы? Понятно, что посланы Ладарием, хотя и тщательно стараетесь скрыть своего нанимателя. Сам предмет разговора выдает Великого наставника с потрохами. Но почему сейчас?»

— Тогда вам, полагаю, известно больше, чем мне. Можете обыскать мой кабинет. Правда, в данный момент вас могут заметить, что сведет на нет всю конспирацию. Если вы навестите меня завтра, я с большим удовольствием проведу для вас экскурсию и даже покажу свою знаменитую библиотеку.

Предводитель компании незваных гостей с тяжелым вздохом покачал головой.

— Вы меня разочаровали, лорд Демос. А ведь казались разумным человеком, — он повернулся к человеку, удерживавшему Витторию. — Отрежьте ей палец.

Канцлер вздрогнул и перевел взгляд на супругу, пытавшуюся оказать слабое сопротивление. Безликий здоровяк схватил ее за волосы, лишая опоры, прижал к кровати и ловко затолкал какую-то тряпицу ей в рот.

«Я запомнил ваши голоса и глаза, и мне будет этого достаточно. Я лично поубиваю вас, если выберусь отсюда живым».

Гацонка что-то беспомощно мычала, но, когда незнакомец отвесил ей оплеуху, содрогнулась и затихла. Ее руку прижали к стене и поднесли клинок.

— Напоминаю, что вы подвергаете пытке герцогиню Бельтерианскую, — сказал Демос, наблюдая за тем, как к руке Виттории приблизился нож.

— Титулы не помогут ей, когда она отправится в Хрустальный чертог по вашей вине. Мы пришли за бумагами и не хотим убивать вас. Пока что. На вас еще есть планы. Но сейчас просто отдайте то, что нам нужно, лорд Демос.

— У меня их нет, черт побери!

«Их действительно здесь нет. Какой идиот станет хранить ценные документы под носом у толпы людей в проходном дворе, именуемом поместьем Дома Деватон? Разумеется, я их перепрятал. Лахель их увезла. Значит, меня сдала не она».

— Режьте, — приказал главарь.

— Нет!

«Потерять еще и Витторию? Позволить, чтобы этот кошмар повторился? Мало мне призрака Фиеры, чей крик я все еще слышу по ночам?»

Демос дернулся изо всех сил, когда лезвие коснулось вытянутого мизинца Виттории. Глаза гацонки вылезли из орбит, красивое лицо обезобразила смесь жесточайшей боли и ужаса, брызнули слезы. Она кричала — он знал это, но ее вопль заглушил кляп, превратив звуки в неясное мычание.

— Нет! — истошно рявкнул канцлер, уже не замечая, как хлестала кровь из кисти жены, как маленький кусок плоти упал на каменные плиты пола, как билось в судороге ее тело.

А затем он ощутил то же, что почти шестью годами ранее превратило его жизнь в ад.

«Нет… Нет. Нет! Только не сейчас!»

Злость. Ужас. Кровавая пелена ярости застилала глаза, туманила рассудок, оставляя лишь неутолимую ненависть. Что-то, чего он не мог объяснить, нечто опасное и бесконтрольное, вспыхнуло у него под ребрами и разгоралось, поглощая каждую конечность, рассыпалось мириадами багровых искр, пожирало каждый дюйм тела и наконец взорвалось, вырвав из горла Демоса нечеловеческий вопль.

Пламя.

Он кричал. Он горел. Снова.

Но на этот раз все было иначе. Тогда, в том трижды проклятом охотничьем домике, он просто дал выход вспышке гнева, еще не зная, чем это обернется. Одна ссора, обыденная семейная размолвка. Он взбесился и даже был готов ударить Фиеру — та буквально напрашивалась на драку, осыпая его проклятьями. Но Демос не сделал этого. Сдержался, нашел в себе силы просто уйти, напоследок хлопнув дверью так, что та едва не слетела с петель. И потому не видел, как в деревянной комнате занялся маленький огонек…

Видят боги, лучше бы в тот день он распустил руки.

И все же то, что он чувствовал тогда, не шло ни в какое сравнение с эмоциями, обуявшими его сейчас. Теплая волна пробежала по руке, плечу и жадно набросилась на того, кто удерживал его сзади. Человек вспыхнул, точно старательно промасленный факел, выронил нож и резко отпустил пленника. Объятый пламенем, он с воплями метался по комнате, не находя облегчения и, потеряв силы, принялся кататься по полу, силясь потушить огонь, пожравший его темные одежды, шарф, волосы.

«Дерьмо. Они видели. Нельзя дать им уйти, ни в коем случае».

Впрочем, Демоса это решение удовлетворило.

Что-то изменилось за прошедшие годы. Несколько раз он был на грани срыва, рискуя дать вырваться проклятой крови. Это сжигало его изнутри, причиняло невыносимую боль, заставляло голову взрываться. Сейчас стихия разрывала его тело еще сильнее, но отчего-то не доставляла мучений. Ярость утихала, уступая место холодной уверенности. Этот огонь можно было укротить и подчинить своей воле. Однако пока что Демос подчинялся ему. И не противился этому.

«Пусть это проклятье послужит мне хотя бы раз. Вы напали не на того».

— Отпусти ее! — рявкнул он, не узнавая собственного голоса. — Брось нож.

Мучитель Виттории ошарашено взирал на Горелого лорда, которого теперь можно было назвать Горящим — раскаленный воздух окутывал Демоса и преломлял свет, заставлял воздух дрожать. Гацонка воспользовалась замешательством палача, вырвалась и отползла в угол, баюкая окровавленную руку. Она испуганно вращала глазами, не зная, куда смотреть — на Демоса, переставшего быть собой, или на его новую жертву. Головорез попятился, уперся спиной в стену и осенил себя знаменем Пути.

— Во имя Хранителя…

— Никакого Хранителя, ублюдок. Только смерть, — безумная улыбка исказила лицо Демоса, и он сомкнул руки на шее жертвы, давая пламени новую пищу.

«Одно касание, всего одно — и он уже горит».

Кожа здоровяка вздувалась, пузырилась, лопалась, издавала характерную вонь. Одежды истлели мгновенно, а следом за ними и жидкие сальные темные волосы. Демос душил его, дергавшегося, не давая издать ни звука, покуда пламя прожигало плоть изнутри. Канцлер отвернулся, потеряв всякий интерес к палачу, когда у того лопнули глаза. Лишенное опоры тело тут же рухнуло на пол.

Оставался тот, кто задавал вопросы, но в этот момент он уже покидал герцогские покои через окно. Демос метнулся к нему, но опоздал — горячая волна воздуха опалила лишь темное одеяние. Человек лихо приземлился на аккуратно подстриженный розовый куст, ойкнул, но тут же поднялся на ноги и, прихрамывая, скрылся в тени.

«Это все осложняет».

Жар спал, и Демос повалился на пол, распластавшись на холодной мозаичной плитке между двух обугленных трупов, источавших дивный аромат жареного мяса.

«Словно мы и не покидали обеденного зала. Что забавно, это и правда будоражит аппетит. Оказывается, я проголодался».

Все его тело отяжелело, слабость сковала стальными кандалами каждую конечность. С большим усилием он повернул голову и посмотрел на свою руку — на ней не было ни одного ожога, за исключением старых шрамов. Пальцы нехотя пошевелились, когда он напряг кисть. Предполагая страшное, Демос дотронулся ими до черепа и немало удивился, обнаружив не опаленные волосы.

«Почему? Почему я цел сейчас? И почему обгорел тогда?»

Виттория подползла к нему, оставляя тонкий кровавый след на каменном полу. Кое-как она перевязала свою рану, но наспех натянутая на ладонь тряпица все еще сочилась кровью.

— Это ты? — дрожащими губами спросила она. — Снова ты?

— Я, и всегда был собой. Зато теперь ты знаешь и мой маленький секрет. Это было очень жутко?

— Как говаривал мой конюх, можно наложить три ведра в штаны.

«Я и сам едва не наложил. Трудно поверить, что проклятье, которое я все эти годы забивал дурманом паштары, все же оказало мне услугу. Впрочем, теперь проблем прибавилось».

Демос слабо улыбнулся и кивнул на раненую руку жены:

— Ты, полагаю, не умеешь отращивать пальцы?

— Увы, я вообще не могу пользоваться собственным даром. Забавная ирония. Придется обойтись помощью лекаря.

«Не этим ли принципом объясняется то, что я не пострадал от собственного пламени? Но что тогда случилось в охотничьем домике?»

— Найдем его? Может удастся пришить?

— Боюсь, ты сжег мой несчастный мизинец вместе с ним, — хрипло ответила Виттория, показав на запеченного в собственном соку палача и привалилась спиной к ножке стола. — Хорошо, что я недалеко убрала цайказию. Положила пару крупиц в рот, пока ты изображал из себя факел. Мне уже легче, но я все равно продолжаю чувствовать проклятый палец. И боль. Черт, как же больно…

— Говорят, люди ощущают утерянные конечности на протяжении многих лет.

— Ничего, переживу. Зато теперь мне понадобится меньше колец.

Демос с усилием дотянулся до здоровой руки жены.

— Виттория…

— Что?

— Я не хотел пугать тебя. Прости.

— Зато теперь я окончательно поняла, отчего ты пообещал не выдавать меня. Но несколькими часами ранее ты, признаюсь, напугал меня сильнее. Вот уж не ожидала такой мощи, лорд Демос, не ожидала…

Демос перевел взгляд вниз, на свое сморщившееся от холода достоинство.

«Льстит».

— Можешь подать свечу? — попросил он. — Пожалуйста.

— Не насмотрелся на огонь?

— Хочу кое-что проверить.

Гацонка нехотя вытянула руку, вытащила из подсвечника одну горящую свечу и поднесла к Демосу. Канцлер кое-как принял сидячее положение и коснулся пламени ладонью.

— Больно! — он резко отдернул руку. — Печет.

На ладони расцветало красноватое пятно ожога.

«Значит, любое другое пламя, кроме собственного, все еще способно причинить мне точно такой же вред, как и остальным. Жаль».

— Странно, — удивилась Виттория.

— Кажется, я начал понимать, как это работает. И, что забавно, у меня впервые за очень многие годы окончательно прояснилось в голове. Ни следа былой мигрени. Такого не было много лет.

— Думаешь, это как-то связано?

— Почему нет? Еще в Древней империи целители утверждали, что подавляемые эмоции вызывают ухудшение здоровья. Вероятно, с колдовством может быть то же самое… Но об этом я подумаю позже. Сейчас нужно заняться твоей раной.

— А тебе — одеться. Не то чтобы я была против…

«Но превратить эту ночь кошмара в ночь любви нам уже не удастся».

Поддерживая друг друга, Демос и Виттория поднялись на ноги.

— Черт! — выругалась гацонка и ткнула Демоса локтем в бок, указывая на выход.

«Арзиматово чрево! Что она здесь делает?»

Лишь сейчас канцлер заметил, что возле дверей стояла одна из служанок его жены. Девушка застыла с прижатыми ко рту руками, ошарашенно переводя взгляд с обугленных трупов на канцлера.

«Что шокировало ее больше? Пара мертвецов хорошей степени прожарки или голый господин с забавно болтающимися яйцами?»

— Давно ты здесь?

Но по глазам служанки и по тому, как она в ужасе отшатнулась от него, когда он сделал нетвердый шаг в ее сторону, Деватон понял, что девчонка видела достаточно.

«Достаточно для того, чтобы и это стало проблемой».

— Не смей кричать, — зашипела Виттория.

— Я… я…

За спиной служанки бесшумно отворилась дверь. Леди Эльтиния, все еще в роскошном праздничном убранстве, стояла позади оцепеневшей девушки и равнодушно обозревала представшую перед ней картину.

— Вижу, телохранители наконец-то стали тебе не нужны, — заключила она.

Служанка повернула голову на резкий голос, но тут же вздрогнула и тихо всхлипнула, когда невесть откуда возникший маленький кинжальчик вошел в ее шею по самую рукоять.

— Какая же гацонская свадьба без парочки убийств, верно? — спросила Эльтиния, выдернув лезвие. Она мрачно усмехнулась, оттолкнув от себя начавшую сползать на пол девушку. Случайная свидетельница тщетно пыталась остановить кровь, бившую из раны на шее, в округлившихся от ужаса глазах застыла немая мольба. Несколько красных капель попали на вышитый подол знатной дамы.

«Итак, одна проблема решена».

Демос торопливо схватил лежавший на кресле халат, чтобы прикрыться. Леди Эльтиния глубоко втянула воздух через нос.

— Аппетитно. Я допускала, что однажды это могло случиться, — она задумчиво посмотрела на сына. — Но не ожидала, что так. Из тебя выйдет талантливый магус.

Тон матери был настолько будничным, словно она вела очередную бессмысленную беседу на одном из множества столичных приемов. Демос уставился на Эльтинию, не веря своим ушам.

— Так ты знала?

— Ты наполовину Флавиес, мой мальчик. Этот род ведет начало от первого жреца Огненного бога. Разумеется, я знала, что тебе может передаться дар Фламмалукса, хотя с годами это встречается все реже. Не особенно ожидала этого, но надеялась, что тебе повезет.

«Повезет? Ты серьезно?»

— И ничего мне не сказала, — отозвался Демос.

— Не о чем было говорить. Но теперь дар проявился, и все изменилось.

«Все изменилось почти шесть лет назад, когда в огне погибли твои внуки. Полагаю, нам еще предстоит очень неприятный разговор».

— Леди Виттория ранена, — канцлер показал на изувеченную руку жены. — Ей нужна помощь.

— Разумеется. Ее осмотрят в моей спальне. Стражу сюда пускать нельзя. С этим, — Эльтиния кинула на трупы, — пусть разберутся твои друзья. Правда, я бы не особенно рассчитывала на эннийцев. Лахель мертва. Где Ихраз, я не знаю.

Демос оторопел.

— Лахель мертва? — переспросил он.

— Лежит в луже крови за дверью, — равнодушно констатировала мать. — Мне она никогда не нравилась — не люблю рабов, что вьют веревки из господ. Пойдемте, леди Виттория, я приглашу лекаря. Придумайте правдивую историю, когда он спросит, что случилось. А ты, сын, разберись с этим беспорядком.

Демос уже ее не слышал. Он кое-как запахнул халат, стремглав вылетел из покоев и остолбенел, увидев тело.

«Странно, что служанка не подняла крик и не позвала на помощь. Она не могла не увидеть труп. Или тогда Лахель еще была жива?»

Эннийка лежала на боку, уставившись остекленевшими глазами на противоположную стену коридора. Демос опустился на колени и аккуратно размотал цветастый шарф, повязанный вокруг головы телохранительницы. Удивление — вот что увидел Демос на ее лице. Из спины Лахель торчала рукоять кинжала — длины лезвия было достаточно, чтобы нанести смертельный удар.

«Если знаешь, куда бить. Но Лахель никогда бы не повернулась спиной к человеку, которого не знала. Значит, это был кто-то из знакомых ей людей. Кто-то из своих».

Соображать приходилось быстро. Отгоняя мрачные мысли, заталкивая обратно слова сожаления, рвавшиеся из горла, он аккуратно потянул кинжал за рукоять.

«Стилет. Такой легко спрятать в рукаве или складках одежды. Но у этого должны быть ножны, иначе оружие рискует поранить того, кто им пользуется».

Демос осмотрелся по сторонам, но ничего не нашел.

«Я вернусь к тебе, дорогая. Мы еще сможем проститься. Но сначала я выясню, кто сделал это с тобой. Выясню и заставлю заплатить».

Опершись о стену, он тяжело поднялся на ноги и снова посмотрел на Лахель.

«Прости меня, девочка. Не такой награды ты заслуживаешь за свою верность и… Я отомщу за тебя, клянусь, Эклузум заплатит за это. Ладарий заплатит. Они все, черт их дери, заплатят кровью, болью и унижением».

Ему хотелось упасть на колени и оплакивать верного друга, но сейчас это было непозволительной роскошью. Конечности стали ватными, усталость пригвождала к месту, однако голова в кои то веки соображала быстро. Демос вернулся в спальню и присел возле тела служанки, замарав полы халата в еще теплой красной жиже.

Он шарил в складках ее платья, обыскивал каждую пядь одежды и наконец нашел то, что искал. Путаясь в массе ткани, он вытащил на свет ножны и сравнил со стилетом. Тонкое лезвие идеально в них вошло.

«А вот и наш убийца. Увы, матушка предвосхитила события. Как зовут эту девушку? Кто она? Но прежде, чем я это выясню, нужно проверить кое-что еще».

Демос выпрямился и неторопливо подошел к столу, стараясь не наступать босыми ногами на стеклянные осколки. Немного вина ему сейчас не помешает — это даст время отдохнуть и собраться с мыслями. А подумать было над чем.

«Те, кто пришли сюда, были подозрительно хорошо осведомлены об указах Маргия и Аллантайна. Ирвинг не мог выдать — он не знал, как скоро я найду бумаги, и найду ли вообще. Дядя давно стал пеплом и точно не мог никому ничего сказать. Лахель знала, но, судя по всему, они не знали того, о чем была осведомлена она. Я тоже был осмотрителен. И все же…»

Он торопливо переоделся, сунул ноги в сапоги, подхватил трость, и, бесцеремонно перешагнув через тело служанки, вышел из спальни.

«Но я знаю, где искать виновного. Все это очень печально».

Эллисдор.

Пир и не думал заканчиваться, когда Альдор и Рейнхильда вернулись к столу. Батильда бросила тревожный взгляд на помрачневшего эрцканцлера и распорядилась налить ему еще вина.

— Вы совсем ничего не едите, — заметила она. — Вам нездоровится?

Барон лениво поковырял ложкой ароматное жаркое и отодвинул горшок:

— Боюсь, шумные празднества отбивают у меня аппетит.

Грегор увлеченно общался с графом Урстом. Члены семьи Ланге обступили короля и смеялись очередной шутке, балансировавшей на грани приличий, о чем можно было судить по зарумянившимся щекам дочерей графа.

Несмотря на старания менестрелей, силившихся покорить уши гостей песнями о славных битвах, Альдор все не мог выкинуть из головы слова Рейнхильды о намерениях принца Умбердо. Впрочем, вряд ли он собирался убивать Грегора сегодня, и тем более — своими руками. Тем сложнее будет предотвратить катастрофу, решись принц на столь решительные действия. Впрочем, до заключения брака с Рейнхильдой можно было спать относительно спокойно. Пока что.

Альдор заметил, что сестра Грегора все это время пристально на него смотрела. Он кивнул и поднял чашу, Рейнхильда проделала в ответ то же самое.

— Вы хорошо знаете графиню? — спросила Батильда.

— Мы дружны.

— Я должна отблагодарить ее за роскошный свадебный подарок. Целый сундук чаш и бокалов из цветного гацонского стекла с золотыми и серебряными ножками! Какую же ответную любезность мы можем оказать?

Альдор отвлекся от беседы с супругой, когда люди в дальнем конце зала засуетились. Сквозь столпотворение, бормоча извинения и раздавая поклоны, торопливо пробирался один из гвардейцев Грегора. Когда он оказался возле его стола, эрцканцлер жестом приказал подойти ближе.

— В чем дело?

На широком лице мужчины читалась смесь удивления и тревоги — даже кончик носа гвардейца, повидавшего в походах всякое, подрагивал от волнения.

— Ваша милость, здесь… Рунды!

Альдор резко вскочил из-за стола, но вовремя спохватился и, не желая привлекать лишнего внимания, отвел гвардейца в сторону.

— Кто? Откуда? Зачем? — сыпал вопросами барон.

— Посольство, ваша милость. Пришли под конвоем людей графа Урста со стороны Вадлока.

— Посольство? — переспросил Альдор, не веря собственным ушам. — Рундкар отродясь не присылал переговорщиков. Сколько их?

— Пятеро. Все безоружны — мы тщательно это проверили. Они пришли со знаками добрых намерений.

— Рундам не требуется оружие, чтобы навести на людей ужас. Чего они хотят?

— Просят аудиенции, ваша милость. У лор… Короля! Ведут себя мирно, прекрасно говорят на нашем языке… И утверждают, что привезли подарок от их вождя.

Это еще меньше понравилось Альдору.

— Рундские дары — удовольствие сомнительное, — покачал головой он. — Глаз с них не спускать.

— Чужаки под надежной охраной, ваша милость. Что прикажете с ними делать?

— Немыслимо, — проворчал Альдор, судорожно соображая, как быть с незваными гостями. — Усильте охрану замка. Мне нужно больше гвардейцев в зале — на всякий случай. Я передам его величеству новости, после он решит, принимать послов или нет.

— Будет сделано, ваша милость! — гвардеец стукнул каблуками тяжелых сапог и ударил себя рукой по груди. — Сию минуту.

Грегор прибытию столь необычных гостей удивился не меньше Альдора, но распорядился немедленно пригласить их в зал. Очередное развлечение для знати, непередаваемая острота ощущений. Живые дикари прямо здесь, в замке, который ни разу не удавалось взять штурмом. По приказу Грегора благородные гости спешно расселись по лавкам и теперь сворачивали головы, приковав взгляды к двери, через которую вот-вот должны были пройти варвары.

Альдор стоял подле короля, до судорог сжимая край подлокотника его тронообразного стула. Все это ему не нравилось. Будь его воля, он бы ни за что не стал пускать врагов в сердце столицы. Альдор не подпустил бы их к городу и на полет стрелы, будь оно все проклято! Кто знает, зачем они явились? Одному Хранителю известно, какие дары они собираются преподнести, и что из этого выйдет. Но Грегор был тверд в своем очередном авантюрном решении.

— Послы Рундкара! — возвестил герольд и тут же поспешил убраться как можно дальше от распахнувшихся дверей.

Первым шел старик — сухой, но крепкий, размерами он едва ли уступал здоровяку Киверу. По широкой груди рунда стелилась длинная седая борода, сплетенная в косы. В серебристых волосах, перетянутых кожаным ремешком, виднелись бусины из различных металлов, дерева и даже столь редкого на севере цветного стекла. Старик улыбался — обветренное морщинистое лицо скалилось желтыми зубами.

За ним шли четверо рундов помоложе. Первый — крепкий, как дуб, нес перевернутое вверх тормашками копье с намотанной белой тряпкой — символ мирных намерений, который, впрочем, тут же забрали гвардейцы — от греха подальше. Второй детина тащил в могучих руках окованный железом сундук. Двое последних хмуро оглядывались по сторонам, выискивая угрозу — должно быть, они служили телохранителями при после.

Старый рунд, опираясь на посох, испещренный затейливой резьбой, прошел несколько шагов и остановился перед стеной гвардейцев, преградивших ему дорогу.

— Подойди ближе, гость, — приказал Грегор.

Переговорщик улыбнулся еще шире и, каркнув что-то по-рундски своей свите, наконец предстал перед Волдхардом.

— Ты желал говорить с вождем хайлигландцев. Я — Грегор из рода Волдхардов, и я правлю этой страной. Кто ты и зачем пришел? — король принял расслабленную позу, но его холодные глаза неотрывно следили за послом.

— Мое имя — Ойвинд Долгий язык, — пророкотал рунд на безупречном хайлигландском. — Это прозвище я получил потому, что могу говорить на нескольких наречиях. Впрочем, в молодости тому были и другие причины. — Сказав это, старик усмехнулся и стукнул посохом о пол. — Но я пришел говорить не от себя, а от имени Магнуса Огнебородого — вождя, что объединил северные кланы. Он установил мир на своей земле и теперь хочет того же и с Хайлигландом.

Альдор обмер от неожиданности. Грегор на миг застыл, не веря собственным ушам. Подавшись вперед, он поставил локоть на колено и оперся подбородком о ладонь.

— С чего вдруг рунды заговорили о мире? Сотни лет наши народы враждовали и пролили море крови за клочок земли. Так почему твой вождь хочет мира сейчас?

— Потому что сейчас мы можем друг другу помочь, — любезно поклонился переговорщик. — Грядет зима, вождь хайлигландцев, и мы знаем, что твоя земля родила мало зерна. Мы знаем, что ты поссорился с южанами, сидящими в далеком Белом городе. У твоей страны почти нет друзей, а те, что остались — ненадежны. И сейчас ты стоишь перед выбором: либо воевать с нами и дать умереть с голоду своему народу, либо отдать подданным хлеб, но ослабить свою армию. Трудный выбор. Но от голодных солдат толку мало, уж мы-то знаем. И потому у моего вождя есть к тебе предложение.

Брови Альдора невольно поползли вверх. Он прочитал немой вопрос в глазах Волдхарда и пожал плечами.

— Вы слишком хорошо осведомлены для дикарей, — заметил король.

Старик громко расхохотался.

— Вы считаете рундов дикарями, но мало кто из вас бывал дальше границ. Пленные видели разве что Тронк, — ответил он. — Но вы не бывали в Эксенгоре, стоящем на великой реке Сире. Вы не знаете Вевельстада, где уже давно торгуют купцы с дальнего юга и сказочного востока. Воюя с нами за небольшой кусок почвы, что вы именуете Спорными землями, вы закрыли глаза на все прочее. Ты не знаешь рундов, вождь хайлигландцев. Ты думаешь, что рунды срут и спят на снегу, едят сырую медвежатину и воруют ваших баб, чтобы позабавиться с ними.

Грегор холодно улыбнулся.

— По крайней мере, одну такую историю я все же слышал. Когда погиб мой брат, а верная моей семье вагранийка попала в плен.

— Она была вагранийкой, а с ними у нас свои счеты, — ответил Долгий язык. — Но мой вождь знал, что ты не забудешь такого оскорбления. Артанна нар Толл была дорога твоему отцу, вождь хайлигландцев — хотя бы потому, что от ее руки пало немало моих сородичей. Но то, что с ней сделали, когда она оказалась у нас в плену, хвалебных песен не достойно. Поэтому Магнус Огнебородый шлет тебе этот подарок.

Старик знаком приказал поставить сундук перед столом короля. Кивер и Альдор вызвались открыть его. Едва поднялась крышка, в нос эрцканцлеру ударила вонь разложения. Положения не спас даже толстый слой смолы, густо нанесенный на отрубленную голову. Разобрать черты лица уже было невозможно, но оно, определенно, принадлежало человеку.

— Кто это? — спросил Грегор, равнодушно осмотрев дар.

— Нуд Сталелобый, — оскалился переговорщик. — Точнее, то, что от него осталось, после того, как мой вождь его казнил. Магнус мог не убивать его, но сделал это, зная, как досадил этот сталелобый болван твоему отцу и его ручной вагранийке. Нуд убил твоего брата, вождь, пленил и пытал множество ваших солдат, обесчестил Сотницу. Он показал себя хорошим воином, умел командовать, и убивать его было жаль. Но как иначе мы могли доказать, что действительно хотим переговоров? Это, — Ойвинд указал на сундук с головой, — Знак наших мирных намерений. Нуд не желал мира с Хайлигландом и погиб за это.

Грегор рассеянно кивнул, обдумывая сказанное.

— Чего же хочет твой вождь?

Рунд, все еще скаля желтые зубы, оглянулся по сторонам и снова грохнул посохом по полу.

— В наших краях не принято отправлять стариков на побегушках, чтобы решать судьбы целых народов. Наши традиции предполагают, что вожди должны встретиться лицом к лицу, дабы болтуны вроде меня не исказили смысл переговоров. Магнус Огнебородый хочет говорить с тобой, вождь хайлигландцев. Лицом к лицу. С глазу на глаз.

— Твой вождь многого хочет, — Грегор обошел сундук и внимательнее заглянул внутрь. — Откуда мне знать, что это не ловушка? Откуда мне знать, что это — голова Нуда?

— Мы понимаем твое недоверие, правитель. Но знай, что ради вашей встречи Магнус убил не просто одного из лучших вождей. Он убил верного друга, который был врагом тебе. Он дает слово, что не прольет крови и не навредит ни тебе, ни кому-либо из твоих людей. Ни один рунд не нападет на хайлигландца даже в Спорных землях, покуда вы с Огнебородым не потолкуете, — громогласно, так, чтобы его слова были услышаны даже в самом дальнем конце зала, возвестил Ойвинд. — О нас могут говорить всякое, но никто не усомнится в том, что мы умеем держать слово.

Волдхард подошел ближе и встал на расстоянии вытянутой руки от посланника. Альдор заметил, что рука короля лежала возле рукояти меча.

— И где же твой вождь хочет встретиться? — спросил Грегор.

— В Спорных землях, где же еще? Выбор места он предоставляет тебе.

— Так, значит, он хочет поговорить о мире…

Старый рунд пождал плечами.

— Смотри правде в глаза, вождь хайлигландцев. Мир будет установлен, и неважно сколько людей умрут за это. Но если жертв можно избежать… Под знаменами Магнуса Огнебородого собирается большая часть севера. И если мы обрушим всю свою ярость на твои Спорные земли, спорить за них очень скоро станет некому. По крайней мере, в Хайлигланде. Если хочешь совет старого болтуна, то я скажу, что вам нужно встретиться. За спрос мзду не берут — может и договоритесь, удивите толстозадых южан мирным союзом. А потом, как знать…

Грегор долго молчал, прежде чем дать ответ.

— Я подумаю над твоим предложением, — наконец сказал он и вернулся за стол.

— Уже полдела! — снова оскалился Ойвинд. — Мне нужно привести ответ в Тронк через неделю. Это означает, что тебе нужно думать быстрее. Магнус Огнебородый известен мудростью и терпением, однако и на него порой находит ярость. Такое творит, что и во сне не приснится. В этом, если молва о тебе не врет, вы похожи.

Лицо Грегора не дрогнуло, но пальцы впились в края столешницы, рискуя раскрошить дерево. Король жестом дал понять, что аудиенция закончена. Ойвинд неуклюже согнулся в поклоне на имперский манер и попятился к выходу.

— Ловушка? — Грегор поднял глаза на Альдора и брата Аристида, когда музыка снова загремела в зале.

— Я был в Рундкаре, ваше величество, — проговорил монах, взглядом провожая удалявшихся варваров. — Это радушные хозяева, готовые отдать последние штаны доброму другу или гостю, но свирепые, как голодные волки, в отношении врагов. У них деловая хватка — рунды не упустят возможности получить выгоду, но одному Хранителю ведомо, как это качество уживается с честностью и прямолинейностью. Могу уверенно утверждать одно: убийц и земледельцев в Рундкаре в сотню раз больше, чем лжецов. Нарушивший слово там подвергается страшным наказаниям, а пятно от такого позора не смыть до конца жизни. И если их новый вождь Магнус Огнебородый публично клянется, что не причинит вам вреда, полагаю, ему можно верить. Ибо вероломные вожди на севере долго не живут.

Грегор задумчиво теребил перстень, косясь на сундук с подарком.

— Это обнадеживает. И голова Нуда… Он действительно был хорош, этот Сталелобый. Мой отец так и не смог его победить — только отгонял от границ. Да и я не преуспел — лишь раз нам удалось преследовать Нуда до Тронка, но там он засел за стенами, а вести затяжную осаду мы себе позволить не могли.

— Нуд… — эрцканцлеру было хорошо знакомо это имя. — Артанна иногда о нем вспоминала. Это ведь он сделал с ней…

— Да, — кивнул Волдхард. — Он. И его люди убили моего брата Лотара.

— Но это еще не означает, что нам стоит идти на поводу у Магнуса.

— Только мудрейшие из правителей способны примириться с врагом, чтобы спасти больше невинных жизней, — не отступал Аристид.

Альдор нервно барабанил пальцами по дереву.

— Если Хайлигланд заключит мир с рундами, обратной дороги в империю не будет, — напомнил он. — Этого нам точно не простят.

— Я и не собираюсь приползать в Миссолен на коленях, умоляя принять меня в лоно их лживой церкви! — прошипел Грегор. — Но этот Ойвинд прав: мы действительно не сможем вести войну с Рундкаром, не пожертвовав населением. Хальцель уже предоставил мне подробный отчет о состоянии запасов. Мы в очень скверном положении.

— И что ваше величество намерены предпринять?

— Я должен все обдумать, — отрезал Грегор, поднимаясь из-за стола. Барону пришлось отстраниться, чтобы не загораживать ему дорогу. — Я приму решение завтра. Доброй ночи, господа.

Альдор и монах обменялись красноречивыми взглядами мосле того, как Грегор удалился в свои покои. Ириталь старательно изображала неведение, хотя эрцканцлер заметил, как внимательно латанийка прислушивалась к разговору. Брат Аристид положил руку на плечо барону:

— Он примет верное решение, я не сомневаюсь. Его величество скрытен, но у него есть необходимая правителю мудрость.

— Помолитесь за это?

— Я каждый день прошу Хранителя направить его величество на правильный путь. Бог благосклонен.

— Да неужели? — не сдержал ехидства Альдор.

Брат Аристид искренне удивился.

— Разве нет, ваша милость? Его величеству удается все задуманное.

— Врагов у него изрядно прибавилось, и я не знаю, удастся ли защитить короля от опасности силой одной лишь молитвы.

Монах улыбнулся и склонился к уху эрцканцлера:

— Вам также следует поблагодарить Хранителя за оказанную милость. Пока что вам везет: ходите в любимцах у короля, у вас появилась прелестная жена, земли, титул… Кто знает, что с вами будет, если вы отвернетесь от господа? Не будет ли разумно проявлять чуть больше рвения в службе Хранителю? У вас перед глазами есть яркий пример того, как можно следовать божьей воле.

Альдор медленно повернул голову и уставился брату Аристиду прямо в глаза.

— Что вы хотите сказать?

— Его величество ценит вас за мудрость и прозорливость. Постарайтесь не разочаровать его. Будет очень печально, если вы, ваша милость, разделите судьбу своего предшественника лорда Хальвенда, — добавил монах и, напоследок улыбнувшись, смешался с толпой.

Эрцканцлер остановил слугу, выхватил из его рук кувшин с густым терпким вином и сделал несколько глотков прямо из глиняного носика. Для него не было новостью, что этот фанатичный монах занял место ближайшего советника, его место, возле Грегора. Учитывая обстоятельства, барон подозревал, что однажды подобное все равно должно было случиться, но не предполагал, что это произойдет так быстро.

Брат Аристид начинал превращаться в большую проблему, и Альдор, увы, понятия не имел, как ее решить.

Миссолен.

Демос с усилием потянул на себя ручку, и дверь поддалась, жалобно скрипнув петлями.

«Не заперто — ждет гостей. Но вряд ли меня».

Синий кабинет встретил недружелюбно. Резкие линии вытянувшихся к потолку книжных шкафов, обманчивые тени, метавшиеся по полу в такт судорожному движению свечного пламени. Золотые волчьи морды на подлокотниках любимого кресла яростно скалились на Демоса, не обещая ничего хорошего.

На краю письменного стола сидел Ихраз. Энниец задумчиво перелистывал страницы увесистого гроссбуха и с громким хлопком закрыл книгу, увидев Демоса. Появление господина вызвало неподдельное изумление на его лице.

«Ты не ожидал увидеть меня без сопровождения, верно?»

Канцлер сделал несколько шагов и, опираясь на трость, остановился на расстоянии вытянутой руки от Ихраза.

— Ты, — констатировал Деватон.

— Я.

«Что же ты натворил, сукин сын?»

— Почему? — Демос пытался говорить спокойно, но в последний момент его голос все же сорвался на хрип. — Просто скажи, почему?

Вместо ответа энниец молча вытащил из-под воротника тонкую цепочку с болтавшимся на ней маленьким серебряным диском. Демос тихо рассмеялся.

«Однако, этот вечер преподносит все больше сюрпризов».

— Опустим тот факт, что ты никогда не проявлял тяги к вере. В конце концов иногда на людей нисходит божественное откровение. Но неужели ты предал меня, забыл о годах верной службы, наплевал на мое расположение лишь из-за того, что я безбожник? — проговорил канцлер, глядя слуге в глаза. — Ты забыл обо всем, через что мы прошли вместе? О том, что я считал тебя своим другом? Тогда, воистину, сила этой маленькой серебряной безделушки очень велика.

— Не поэтому, конечно же, — энниец убрал символ веры обратно под воротник. — Это — лишь способ достичь желаемого. Из-за Лахель.

«Еще неожиданнее. Выходит, она действительно ничего не рассказала тебе о том, что документы покойного императора отправились в Анси. Иначе во всем этом спектакле просто не было бы смысла. Но раз ты пришел именно сюда, где мы разгадали головоломку и поначалу спрятали бумаги, значит, о дальнейших их перемещениях не знал. Лахель-Лахель… Из всей моей свиты ты оказалась самой преданной — не разболтала даже любимому братцу. И вот как я отплатил тебе за верную службу — позволил прирезать тебя, словно овцу».

Демос жестом пригласил Ихраза продолжить. Ему стоило больших трудов не дать проклятому дару вновь вырваться на свободу. Или хотя бы удержать себя от того, чтобы врезать тяжелым серебряным набалдашником трости прямо по зубам предателю.

— Вы сломали ей жизнь, — обвинил Ихраз. — После той ночи, когда ваша мать подарила ее вам, дабы сделать из вас мужчину.

«Поступок, которого я все еще стыжусь».

Демос с силой сомкнул пальцы на подарке Лахель, стараясь унять гнев.

— Ты давно в курсе, что та ночь не была моей прихотью. Тогда я даже не знал, что вы были невольниками. Но я освободил вас, как только выяснил это. Вы не были моими рабами — в империи это запрещено.

По лицу эннийца прошла судорога.

— Освободили, ха! — пролаял он. — Вы так это понимаете? Вырвать двух детей из Сифареса, отправить их в чужую страну, заставить ублажать капризных господ… Это было благом, по-вашему?

— Этим заправлял не я, повторяю. К слову, если ты предпочитаешь умереть от побоев плетью, служа какому-нибудь жестокому господину, это все еще можно устроить с помощью одного краткого письма дядюшке Эсмию в Сифарес. Но мы отвлеклись. За что еще, по-твоему, я достоин этого кинжала в спину?

«Кинжала, который в конечном итоге воткнули в спину Лахель. Из-за тебя, идиот».

Ихраз отлип от стола, чтобы подойти к канцлеру, но Демос остановил его, уперев конец трости ему в грудь:

— Ни шагу дальше. Я прекрасно слышу тебя и отсюда. А если посмеешь дернуться, клянусь, я убью тебя.

— Слышать угрозы от вас смешно. Вы же всегда действуете чужими руками. Нашими руками.

— Но это не значит, что я не смогу справиться самостоятельно.

Ихраз надменно усмехнулся.

— Вы — больной и слабый маленький человек, лорд Демос. И всегда будете таким, а с годами станете еще беспомощнее. Вы так и продолжали бы стареть и дряхлеть, пока очередные рабы выносили за вами дерьмо, кормили с ложечки и вливали в вашу глотку эннийские снадобья от мигрени. Вы беспомощны, и угрозы ваши — пусты.

— Скажи это трупам людей, которых отправил в мои покои, — канцлер пожал плечами. — Думаю, они поспорили бы с тобой, но, увы, уже не смогут.

«Потому что я слабый, больной, но очень и очень везучий уродец».

— Зачем вы заставили ее служить вам? — энниец снова уселся на стол и поднял на Демоса блестящие черные глаза. — Неужели было недостаточно одного меня? Я — мужчина, я с рождения учился драться. Но Лахель… Вы знаете, через какие мучения ей пришлось пройти, чтобы стать вашей телохранительницей? Вы хоть раз задумывались, сколько всего она вынесла ради вашей прихоти — иметь в охране красивую женщину? Экзотическую диковинку! Лахель не была создана для сражений, а вы сделали из нее убийцу.

«По-твоему, было бы лучше пойти на поводу у матери и сделать из нее шлюху?»

— Она этого хотела, — отрезал Демос.

— Вы могли ей запретить.

— Запретить ей мог хозяин, которым я не являлся. У нее была свобода выбора, и она приняла решение. — Демос нахмурился, вспоминая еще теплое тело Лахель, лежавшее под дверями его спальни. — Ты совершил большую ошибку, Ихраз. Я понимаю твои чувства, и я даже могу принять твои мотивы. Но предательство… Ты же мог просто рассказать мне все. Я бы понял.

«Но ты выбрал иной способ, а я был слеп».

— Черта с два вы понимаете! — прошипел энниец. — Она настолько очарована вами, что готова отдать за вас жизнь. Без раздумий. Она живет только ради вашей похвалы, забывая о себе. Но Лахель никогда не скажет вам об этом, — энниец поднял глаза на канцлера. — Она — единственное, что у меня осталось, лорд Демос. А я больше не могу смотреть на то, как она сбивается с ног, стараясь вам угодить. Хватит с нее. Она заслуживает большего.

«И не поспоришь. Но больше она не получит ничего, кроме ящика из сосны».

Демос заметил брешь, черневшую на одной из книжных полок — там должна была стоять конторская книга с отчетами о перемещении средств Дома Деватон в Бельтерианском банке.

«Под меня копают по-крупному. Хотят выставить не просто изменником, а трижды мошенником. Но в гроссбухах они зацепок не найдут».

— Вот чего я не могу понять, — сказал Демос, возвращая конторскую книгу на место. — Если ты так ненавидел меня, мог убить тысячу раз. Зачем все усложнять сейчас, копаясь в моей бухгалтерии, рыская по документам? Гораздо проще просто перерезать мне глотку.

Ихраз мрачно усмехнулся.

— Она не перенесет вашей смерти. А если бы выяснилось, что это сделал я… Лахель считает вас порядочным человеком. Несмотря на все, что вы сделали, несмотря на все, что заставили сделать нас… Мне нужно не просто избавиться от вас, а убить в ней веру в Демоса Деватона.

«То есть предать огласке несколько фактов, порочащих мое имя, а потом сдать меня Ладарию?»

Канцлера это начинало забавлять.

— Дай угадаю, — осклабился он. — Узнав о бумагах, доставшихся мне от Ирвинга, ты пошел в и без того разозленный на меня Эклузум и предложил какую-нибудь сделку?

— Вас бы обвинили в измене и, полагаю, казнили. Я должен был достать документы. К счастью, я знал о парочке интересных бумаг.

— И что они тебе предложили?

— Много золота и сказочной красоты поместье на границе с Канеданом, — Ихраз махнул рукой на широкую карту материка, занимавшую половину стены. — Меня это устроило. Думаю, Лахель тоже понравится.

«Такой красивый план — и такой бесполезный. Жизнь иронична. Настало время неприятных сюрпризов, дружище».

— Боюсь, Лахель этого не оценит, — Демос подошел вплотную к Ихразу и склонился над его ухом. — Она уже ничего не оценит. И все из-за твоей глупости.

Ихраз непонимающе уставился на канцлера.

— Так ты действительно ничего не знаешь? — Деватон округлил глаза в притворном удивлении.

— Чего не знаю?

«О, ты делал все для нее, сукин сын! Заботился о ней, пожертвовал мной… И убил ее в итоге! Пожалеть тебя, в память о былом?»

— Лахель мертва, — Демос передумал проявлять снисхождение. — Ее убили те же люди, что вломились ко мне в спальню. Люди, которых ты привел. Увы, я был слишком занят, спасая наши с леди Витторией жизни, чтобы ей помочь.

Он тяжело опустился в кресло и с наслаждением вытянул ноги. На столе лежала трубка, канцлер потянулся за кисетом и выверенными движениями отмерил нужную порцию табака.

До Ихраза наконец-то дошел смысл сказанного.

— Нет…

— Ты полный идиот, если полагал, что Ладарий заключит с тобой честную сделку. Иди в мои покои и увидишь плоды своего предательства. Прямо на пороге.

«Подобные новости трудно принять, я знаю. Он еще не осознал до конца. Очень скоро это случится — Ихраз всегда шустро соображал. Но это не спасло его от фатальной ошибки».

Энниец пошатнулся и схватился за угол стола. Его растерянное лицо покрылось испариной, он сдернул с головы шарф, ловя ртом воздух. А затем внезапно рассмеялся клокочущим смехом, спрятав лицо в ладонях. Но лишь несколькими мгновениями позже Демос понял, что Ихраз рыдал.

«Впервые вижу столь сильное проявление эмоций с его стороны. Радует ли меня это? Нет. Хотел бы я исправить сложившееся положение вещей? Определенно. Увы, порой в драке двух силачей больше всего достается тем, кто в ней не замешан. Нашей несчастной Лахель, например».

— Она погибла, защищая вас? — глухо спросил энниец, справившись с первой волной эмоций.

«Осознание потери, окончательной и бесповоротной, придет чуть позже. Я уже вижу тень этой всепоглощающей боли в твоих глазах. Жди этого, бойся. Когда ты увидишь ее бездыханное тело, ее мертвое лицо, когда поймешь, что больше никогда не увидишь ее улыбки и не услышишь смеха, лишь тогда ты ощутишь всю колоссальную мощь последствий содеянного. Я знаю, как это происходит. И я не пожелал бы этого даже тебе. Даже сейчас».

Демос бросил сочувственный взгляд на побелевшего Ихраза.

«Почему-то я все равно не могу тебя ненавидеть так неистово, как должен. Не могу и бешусь на себя за это».

— Увы, — сказал он и выдохнул ароматный дым. — В ее спину вонзила этот стилет одна из служанок. Впрочем, и она уже мертва. Уверен, что в имении эта загадочная девица появилась сразу после того, как ты заключил свой проклятый договор с Великим наставником. Вероятно, ее прислали сюда на случай, если что-то пойдет не так. — Демос вытащил из-за пазухи оружие и протянул его Ихразу. — И, разумеется, все полетело кувырком. Когда бывало иначе? Кажется, ты и сам не до конца разобрался в интриге, которую сплел. Неужели ты не понимал, что церковнику плевать на твою сестру? Что ему плевать и на тебя, и на своих людей? Ладарию нужен только я — как изменник, ибо я разочаровал его, отказавшись плясать под дудку его святейшей задницы. Но все напрасно.

— Вы перепрятали бумаги, — энниец покосился на тайник. — Я уже убедился.

— Именно.

Плечи Ихраза поникли, когда он снова взглянул на стилет. Энниец отложил оружие в сторону.

— А что… — он запнулся. — Что случилось с другими?

«Кое-что увлекательное!»

Демос помедлил, крутя в руках трубку.

— Я убил их. Всех, кроме одного. И я должен знать, куда сбежал этот человек, ибо он видел то, чего видеть был не должен.

Ихраз недоверчиво поморщился.

— Вы? Убили? Каким образом?

— Нашелся способ. И это уже не твое дело.

— И теперь настала моя очередь, — заключил энниец.

«Так просто? Сегодня? Я похож на безмозглого варвара? Нет, с тобой я еще не закончил. Более того, я только начал».

— Люди, которых ты привел, были из Коллегии?

— Угу, — хмуро подтвердил телохранитель, повесив голову. — Церковникам служат не только монахи.

«Тогда у меня появилась проблема посерьезнее указов».

— Вставай, — приказал Демос. — Пойдем.

— Куда?

— Полагаю, вид мертвой сестры откроет тебе глаза на Эклузум.

— Я уже все понял, — слова застряли в горле у Ихраза, и он окончательно сник. Исчезли злость и решительность, уступая место привычной покорности. — Мне стоит последовать за ней, не оставлять ее одну… там. Я должен.

— Нет, ты будешь жить. Более того, я даже не стану тебя наказывать. Ты получил настолько болезненный урок, что мне и добавить нечего. — Демос заглянул в ошалевшие от мучений глаза слуги. — И потому я дам тебе шанс — один шанс — попытаться исправить свою ошибку там, где это возможно.

«Что я делаю, будь я неладен? Я должен был сжечь его на месте. Испепелить, превратить в горстку золы и развеять ее над нужником в казарме дворцовой стражи. Однако я чувствую, что лишь сейчас смогу заполучить его в свое распоряжение без остатка. Вот он, распятый и голый передо мной, тонет в пучине своей боли и ошибок… Время действовать, и пусть смерть Лахель не будет напрасной».

Ихраз замер, переваривая услышанное.

— Не заставляй меня повторять, — раздраженно сказал Демос, потушив трубку. — Ты совершил ошибку. Думаешь я не отпустил бы вас, если бы ты попросил? Лахель бы повиновалась, уговори я ее, и была бы сейчас жива! Может теперь, потеряв дорогого человека, ты станешь лучше меня понимать. Но не думай, что я простил твое предательство. Я бы с удовольствием заставил тебя страдать еще больше, и ты знаешь, что заслуживаешь этого. Но я готов дать тебе еще один шанс и надеюсь, что ты не позволишь новому предательству запятнать добрую память о твоей сестре. Ну, каково твое решение? Исправишь содеянное кровью или делом?

Ихраз тряхнул головой и торопливо намотал шарф вокруг лица.

— Я… Конечно. Я в вашем распоряжении, лорд Демос.

Деватон бесцеремонно запустил руку под воротник слуги и сдернул кулон с его шеи.

— Чтобы больше я не видел этого, — сказал он и швырнул серебряную подвеску в разинутую пасть камина.

Энниец глядел, как сверкнула тонкой змейкой цепочка, и маленький блестящий диск шлепнулся на истлевшие угли, подняв облачко золы.

— Не увидите, — хрипло сказал Ихраз. — Клянусь, я искуплю! Я…

— Мог бы просто внимательнее меня слушать.

Энниец рухнул на колени, вцепившись в сапог Демоса. Канцлер едва удержался от желания стряхнуть слугу, как назойливую собачонку.

«Но это будет слишком жестоко. Он подавлен и сломлен — до него дошло, что именно он наделал. Незачем втаптывать его в грязь еще глубже».

— Простите меня, — взмолился Ихраз. — Простите.

— Проси прощения у Лахель.

«Со своей стороны прощение я не гарантирую, но могу попытаться, если ты меня больше не подведешь».

— Я сделаю что угодно.

— Тогда, пока я буду занят, заставь трупы исчезнуть из моей спальни. И позаботься о своей несчастной сестре.

— А вы?

Демос освободил ногу из захвата и свысока уставился на влажные от слез глаза слуги.

— А что должен делать человек, которому объявили войну? Готовиться к ней, разумеется.

«Ибо этот старый ублюдок в хрустальной короне окончательно перешел черту».

 

5 глава

Рантай-Толл.

— Я не знаю, что с ней не так! — Заливар швырнул на стол мешок с осколками печати и рухнул в кресло под грохот и перекатывание камешков.

На губах Артанны заиграла легкая усмешка. Наемница щедро плеснула себе воды и залпом осушила стакан, вызывая воспоминания о вкусе вина. Советник, провалиться ему в самый нижний подвал ада, теперь почти не давал ей выпивать.

— Что ты так бесишься? — флегматично спросила Сотница, расположившись напротив Заливара, и с наслаждением вытянула ноги. — Ты ждал возможности открыть эти врата полжизни — сам же говорил. Не суетись, снова покопайся в архивах. Где-то же должен быть намек на то, как работает тот механизм.

В глубине души Артанна мстительно радовалась очередному провалу Данша. Не столько потому, что все еще оставалась его пленницей, пусть ее темница и стала куда более комфортной. Не потому, что тщательно взращивала в себе ненависть к этому человеку, каждую секунду думая, как если не убить его, то хотя бы сбежать из Ваг Рана, предварительно призвав Шано к ответу за предательство и смерть бойцов «Сотни». Была причина поважнее.

Наемница своими глазами видела, сколь надежно спрятана тайна, которую Заливар решил вытащить на поверхность во что бы то ни стало. Они каждый день пытались отворить врата, перепробовали мыслимые и немыслимые способы, но треклятая дверь так и не поддалась. Что бы ни было спрятано за теми двумя каменными створками, теперь Артанна не чувствовала былого задора и сомневалась в своем желании увидеть это. Чем дальше, тем сильнее она начинала убеждаться в правоте первых Шано, потративших столько усилий, чтобы помешать потомкам сунуть носы не в свое дело.

Ибо вся эта история заставляла нервничать даже ее. Артанна не понимала причин своего страха и опиралась исключительно на развитую интуицию. Характерный для ее авантюрного нрава зуд в заднице в кои то веки умолк, тяга к приключениям поиссякла, уступив место желанию смыться из этого города как можно дальше.

— Я уже не знаю, где искать, — устало произнес Данш.

— Ты говорил, что мой отец организовывал экспедиции. Правильно ли я понимаю, что ученые ползали по всяким древним руинам не только здесь?

— Конечно! — советник в очередной раз возмутился невежеству наемницы. — Руфал сделал Рантай-Толл столицей, но это же не единственный в стране город! Как же Шаккор, Асеш, Ленгай?

— За первые два не скажу, но Ленгай вроде процветает и сейчас, — припомнила Артанна.

— Не особенно. С тех пор, как разросся порт в Варшуне, морские суда предпочитают прибывать туда. Порт в Ленгае переживает упадок.

Сотница это запомнила. Стремление вырваться на свободу постоянно заставляло ее продумывать многочисленные, но заведомо обреченные на неудачу планы побега. Выбор был невелик: три тоннеля, что вели в Хайлигланд, Освендис и Бельтеру, все еще оставались запечатанными по велению наспех созванного временного совета. Новая правящая верхушка состояла из наиболее лояльных Заливару ошметков Старших и Младших домов, с аппетитом проглотивших красивую ложь о заговоре. Север оставался недоступным: как Артанна сдюжит перебраться через высоченные горы, столь любезно передвинутые Руфалом для защиты Ваг Рана от рундов? Единственный относительно свободный путь из страны пролегал по морю, однако Сотница не сомневалась, что порт в Варшуне нынче был набит стражей, как бочка с сельдью. Джерта так и не поймали, а Данш не мог позволить уйти эннийцу, видевшему слишком много. И оттого напоминание о Ленгае отчасти воодушевило Сотницу. Там, следовало полагать, стража проявляла меньшую бдительность, но и шансы сесть на корабль были существенно ниже.

Это, впрочем, оставалось лишь грезой, ибо Артанна не могла даже выбраться из комнаты, где ее держали. Заливар пркурасно осознавал, что не мог доверять наемнице, и сделал все возможное, дабы не предоставить ей ни единого шанса на побег.

Артанне оставалось лишь ежедневно выслушивать его высокопарную болтовню о высоких идеалах, величайшем предназначении вагранийского народа и двери, которую она уже от всей души возненавидела. Впрочем, жаловаться было грешно, ибо в комплекте с вышеперечисленными неудобствами Сотнице достались мягкая перина и сухая одежда, а также регулярное питание и — невиданная роскошь — возможность справлять нужду не в ведро, а в специально отведенный нужник, куда ее, однако, непременно сопровождал конвой. Бывало и хуже.

Пребывание в гостях у Заливара могло бы сойти за курорт, кабы не надежно зарешеченное окно ее покоев, откуда открывался захватывающий вид на пугавшие ворон и горожан головы наемников «Сотни» в компании других лжезаговорщиков. Постоянное созерцание этого пейзажа спокойствия не внушало.

— Я не знаю, чем тебе помочь, Заливар. — Пользуясь гостеприимством и вынужденным бездействием, Артанна прибегала к единственному доступному ей способу убить скуку — курила хозяйский табак. Наемница потянулась к кувшину с водой и разочарованно заглянула в почти пустой сосуд. — Поищи в других городах, вдруг найдешь что-то полезное? И зачем ты продолжаешь меня здесь удерживать?

— Предпочитаешь вернуться в подземелье? — советник выгнул седую бровь. — Мне казалось, тебе там не нравилось.

— Я не об этом, — огрызнулась Артанна. — Раз уж я безвылазно сижу здесь, ты бы хоть пару книжонок принес из этого своего архива. Ну или бочку вина выкати — я тотчас ею займусь. Будь у меня веревка или ремень, ей богу, повесилась бы со скуки.

Шано наградил многозначительным взглядом пустой кувшин.

— Я наслышан о твоем неуемном пьянстве, и меня это не устраивает. Никакой выпивки. Ты мне еще пригодишься, и я рассчитываю видеть тебя в здравом уме, а не в луже блевотины.

Сотница оскалилась, отняв потухшую трубку от губ:

— Не то чтобы я отлынивала… Но мне кажется, для того фокуса с дверью сгодится любой фхетуш, не только я.

— Полагаю, ты права. Однако главная проблема заключается в том, что я не знаю никого, кто обладал бы таким же даром. Возможно, где-то они и есть, но зачем мне искать других, если ты находишься в моем распоряжении?

— Логично.

— Поэтому тебе придется посидеть здесь до тех пор, пока я не разберусь с деталями ритуала, — обрисовал ее судьбу Данш. — Позже решу, что с тобой делать.

Наемница перевернула кувшин вверх дном, напряженно наблюдая за тем, как остатки воды стекали в стакан капля за каплей. Табак люто сушил горло, но хотя бы успокаивал нервы.

— Тогда принеси книги, — напомнила она. — Что угодно, кроме молитвенников. Я уже даже согласна на поэзию. Всяко лучше, чем созерцать рожи моих компаньонов.

— Молчание есть добродетель. Тебе бы следовало у них поучиться.

Артанна подняла глаза и уставилась на одного из четырех гвардейцев, охранявших выход из ее покоев. Двое по обыкновению стояли снаружи, еще пара неусыпно дежурила внутри. За все дни, что Артанна пребывала в их обществе, они не обменялись с ней ни словом.

Не очень-то и хотелось.

Когда взгляд Артанны вернулся к Заливару, тот уже покинул кресло и был занят приведением своей одежды в порядок — тщательно разглаживал полы мантии зачем-то протер и без того сверкавшую пряжку пояса.

— Уходишь? — удивленно спросила наемница. Вопреки обыкновению проводить в компании Артанны довольно продолжительное время сегодня Данш избавил ее от своего общества поразительно быстро.

— Много дел, — лаконично ответил советник, забирая со стола мешок с камнями. — Возможно, я вернусь вечером, если будет время.

Артанна равнодушно пожала плечами.

— Тогда распорядись подать мне еще воды и курева, — попросила она и добавила, уже обращаясь к спине Шано, — И книги! Не забудь драные книги!

— Вилиша принесет, — через плечо бросил Заливар. — В знак моей доброй воли. Но ты начинаешь перегибать палку и дерзить, а я этого не люблю. Помни, что на площади остались свободные копья.

Когда дверь за спиной советника закрылась, наемница вскочила и нервно прошагала к окну. Пейзаж не менялся уже несколько дней: рваные облака на высоком небе, утыканное шпилями Святилище и головы ее братьев по оружию, которые, как Артанна была уверена, Заливар намеренно показывал ей, дабы она поскорее смирилась со своей участью.

Но чем дольше Сотница смотрела на них, тем ярче в ее душе разгоралась жажда мести.

Миссолен.

Демос рассеянно следил за руками жены, порхавшими вокруг арфы, как две неугомонные птицы. Оторвавшись от идиллической картины, он сосредоточил взгляд на свече — белобокая великанша роняла прозрачные слезы, скованная медными лапами ветвистого подсвечника.

«Здесь должна быть логика. Не может же мой дар зависеть от настроения, как у какой-нибудь капризной девицы!»

Он сконцентрировался на пламени, вспоминая события, вытащившие его колдовскую силу на свободу. Демос пытался вызвать в себе гнев, ярость или любую похожую по силе эмоцию. Пламя лишь пару раз дрогнуло, но не вспыхнуло, как хотелось канцлеру.

«Что я упускаю? Знать бы, с какого конца взяться за познание этого явления».

Демос внимательнее уставился на дрожащий огонек, отвлекшись от прекрасной музыки, лившейся из-под пальцев Виттории.

«Только ты и я, проклятая свечка. Ну давай, не заставляй меня нервничать. Просто вспыхни поярче».

Глаза заслезились, но Демос не позволял себе моргать, обратив все внимание на пламя. Виттория затянула песню, но он не слышал ни ее голоса, ни мелодии, ни стука собственного сердца. Канцлер не заметил, как изо всех сил сжал кулаки.

«Сейчас!»

Не отводя взгляда от огонька и не отдавая себе отчета о том, что делал, он резко раскрыл одну ладонь. Пламя вспыхнуло и вытянулось, словно пущенная в небо стрела.

«Так вот как оно работает!»

Демос откинулся на спинку дивана, продолжая держать ладонь раскрытой и не сводя глаз со свечи: огонь все еще тянулся к потолку, озаряя угол комнаты ярким светом.

«Так-то лучше».

Лишенная мизинца и все еще перебинтованная ладонь Виттории вновь пробежалась по струнам, а затем божественной красоты мелодия была прервана ужасающе фальшивой нотой.

— Дерьмо! — вскрикнула Виттория и вскочила с места. — Я не могу играть этот этюд девятью пальцами! Не успеваю.

Демос удивленно моргнул и молниеносно сжал ладонь в кулак. Пламя тут же потухло.

«Значит, все-таки дело не в настроении, а в концентрации. Пожалуй, я еще смогу научиться паре фокусов. Если успею».

Канцлер отвлекся и перевел взгляд на обеспокоенную жену.

— Если хочешь, я прикажу придворным музыкантам написать этюд для девяти пальцев, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал мягко.

Виттория фыркнула и принялась нервно кружить по комнате, заламывая беспалую руку.

— Я разучивала его два года! Сочинения Джевалли никому не даются просто, и семья настояла, чтобы меня обучал сам маэстро. Несносный старик с манией величия! — и все равно на губах гацонки играла легкая улыбка, когда она предавалась воспоминаниям. — Но я днями напролет оттачивала игру до совершенства и так гордилась успехами, когда он наконец-то снизошел до похвалы. А теперь…

«А теперь ты больше не можешь делать то, в чем была хороша. Так же у меня было с фехтованием и верховой ездой. Чертово падение превратило ловкого молодого человека в неуклюжую развалину, вынужденную гадать, не заболит ли в следующее мгновение старая рана. И отголоски этой травмы я чувствую постоянно. Интересно, если я попрошу тебя попытаться исцелить мою ногу, ты согласишься? Но стоит ли растрачивать твой бесценный дар на такие пустяки? Зато теперь я начал понимать, отчего его величество Энриге так резко сдал. Отправив дочь-целительницу прочь из Турфало, он обрек себя на медленную смерть. Чего не сделаешь ради детей…»

Канцлер, поморщившись от боли в колене, покинул кресло и подошел к расстроенной супруге.

— Зато ты все еще можешь петь, — он бережно взял ее руки в свои. — Насколько я помню, голосом ты владеешь не хуже, чем арфой.

— И все равно мне обидно. Обидно! — пылко ответила гацонка и отвернулась. — Столько времени потрачено впустую.

«Но ты жива. Все еще жива».

Демос слабо сжал здоровую ладонь жены.

— Я не Джевалли и вряд ли могу в полной мере оценить твое мастерство. Но мне нравится твоя игра, даже сейчас. Не останавливайся, найди более простые произведения. Напиши их сама, наконец! Но не прекращай играть, прошу.

— Конечно, я что-нибудь придумаю, — Виттория смахнула одинокую слезу, вздохнула и опустилась на кушетку. Канцлер расположился рядом с ней. — Сейчас все равно не до этого. Удалось узнать, кто стоял за покушением в приюте?

«Если бы все было так просто».

Демос задумчиво крутил в руках набалдашник трости, размышляя, строит ли делиться с Витторией всеми догадками.

— Ничего конкретного, — уклончиво сказал он. — Определенно, это был очень дерзкий шаг. Шаг отчаяния. Тот, кто решился на него, не видел иного выхода, хотя знал, что покушается на жизнь будущего императора.

Гацонка подняла голову и внимательно посмотрела на супруга:

— Кому именно ты можешь мешать?

— Проще сказать, кому я не мешаю, — усмехнулся Демос.

— Первый, кто приходит в голову — Умбердо.

— Многое в этой истории указывает на него. Например, яд, которым были снабжены убийцы. Я проверил твое предположение — некоторые наемные гильдии в Гацоне действительно переняли этот прием у эннийцев. Здравая и дальновидная предосторожность. Но почему твой брат покушался на меня, если угрозу для него представляешь ты?

Виттория пожала плечами.

— Меня это тоже удивило. Я была там и видела все своими глазами… Меня удерживали, но не имели намерения причинить вред. Либо же собирались сделать это после того, как расправятся с тобой.

— На месте Умбердо я бы начал с тебя. Значит, целью все же был я.

— Значит, кто-то очень не хочет видеть тебя на троне. Очень не хочет.

— Половина империи, если не больше! — воскликнул Деватон. — Волдхард считает меня смертельным врагом и обвиняет в покушении на жизнь своей латанийской возлюбленной.

«И я опять-таки не знаю, кто в тот раз меня подставил. Нет ли связи между этими событиями?»

— Думаешь, лорд Грегор мог пойти на это?

— Король Грегор, — ехидно уточнил Демос и отвесил шутливый поклон. — Он отрекся от церкви и Криасморского договора, а в довершение ко всему послал подальше всех несогласных. Есть ли на свете еще что-нибудь, чего он не сможет сделать? И если я смог раскинуть шпионскую сеть в Хайлигланде, что мешает ему иметь своих людей в Миссолене?

Виттория неуверенно кивнула.

— Резонно. И все же это совершенно не похоже на Грегора Волдхарда. Я несколько раз встречалась с ним, хорошо знакома с его сестрой Рейнхильдой — даже несколько лет переписывалась с ней и знаю, о чем говорю. Грегор привык решать любые конфликты открыто: даже если бы он подослал к тебе убийц, они бы сказали, от чьего имени действуют. Для такого, как Волдхард, важно заставить людей знать, за что они расплачиваются. То была бы истинная казнь, а не подлое покушение.

— Если убийцы были наемниками из какой-нибудь гильдии, коих в Гацоне и вольных городах в избытке, этой формальностью люди могли и пренебречь. Но это точно не Рех Герифас — отметин эннийских мастеров на трупах не было.

— Тогда остается Эклузум или кто-то другой, — заключила гацонка.

«Этот вывод и вправду напрашивается сам собой. А ты соображаешь, дорогая. Все чаще в этом убеждаюсь».

— Но зачем Эклузуму покушаться на меня, если спустя некоторое время люди от Ладария пришли ко мне за теми таинственными документами? С их стороны было бы логичнее сначала вытащить из меня все тайны и уж затем заставить замолчать навеки.

— А эти документы действительно существуют?

— Если они и есть, то уж точно не у меня, — и глазом не моргнув, солгал канцлер.

«Я хочу доверять тебе, очень хочу. Ты спасла мою жизнь, окружила заботой, не даешь повода сомневаться в своей преданности. Но я не могу вовлекать тебя в игру, правил которой сам не понимаю до конца».

— Тогда я теряюсь в догадках, — сдалась Виттория. — Одно ясно: покушение организовал некто, знавший, что ты отправишься в приют.

— Заполучить мой распорядок не составит труда. Канцелярия, прислуга — все в той или иной мере были осведомлены о моих планах.

«Ихраз божится, что никому не говорил. И на этот раз я ему верю. Но были и другие — от домочадцев до секретарей. У меня не хватит времени, чтобы проверить всех».

— И этот загадочный недоброжелатель пытался придать своему преступлению гацонский стиль. Значит, он должен был хоть немного понимать характер игры, затеянной между нами и Умбердо, — рассуждала Виттория. — Он знал о мотивах моего брата.

— Каждый, у кого есть мозги, может это понять.

— И много ли башковитых людей в империи? — съязвила супруга.

«Ха! Ты да я, да еще куча амбициозных сволочей».

— Быть может, кто-то из наследников дальней очереди, — предположил Демос. — Я не знаю, дорогая. Пока не знаю. Покушение было неудачным, и, судя по тому, что наш убийца затаился, он струсил либо ожидает более подходящего момента для повторного удара. В любом случае, ему было важно устранить меня до коронации. Не получилось, — он недобро оскалился. — И уже не получится.

Виттория хмыкнула.

— Проще заставить Ули течь вспять, чем добраться до тебя сейчас, — сказала она. — Сколько легионов ты пригнал в Миссолен?

Демос позволил себе короткий смешок.

— Всего один — в общей сложности. Но этого более чем достаточно, потому что теперь меня охраняют бельтерианцы. У этих людей есть причины защищать меня.

— Не все вассалы преданы своим сюзеренам, — в голосе Виттории канцлер отчетливо уловил сомнение.

«Разумеется. Но я сделал слишком много для армии Бельтеры, чтобы они так быстро об этом забыли. И я убедился, что они все еще благодарны».

— Осталось потерпеть всего ничего, — добавил Демос. — Коронация состоится через неделю. Это будет очень странное действо, но я твердо намерен пережить его, и потому здесь будет столько солдат и столько людей из моей личной Амеллонской гвардии, сколько потребуется.

«Полагаю, значительное численное превосходство убедит Эклузум сидеть смирно. Но что-то подсказывает, что Ладарий не сдастся просто так. И я хочу знать, к чему готовиться».

— Ихраз! — гаркнул канцлер.

Голова телохранителя протиснулась в приоткрытую дверь:

— Чем могу служить?

«Он, определенно, стал шелковым».

— Пойдем со мной, — приказал Демос, поспешно покидая кресло. — Мне понадобится твоя помощь.

Виттория обратила взор на супруга:

— Будут распоряжения для меня?

«Держаться подальше от моих грязных делишек?»

— Этюд для девяти пальцев, дорогая. Я буду рад его услышать.

* * *

После прощания с Лахель Ихраз окончательно переменился. Он сам нес ее на погребальный костер, завернутую в белый саван, умиротворенную и пугающе прекрасную, и сжег на высоком холме далеко за стенами Миссолена под лучами багрового закатного солнца. Никого, кроме безутешного брата и Демоса, на этой скромной церемонии не было. Прах похоронили под фруктовым деревом, ветви которого облюбовали маленькие певчие птицы. Ей должно было понравиться такое место, но разве теперь это имело значение?

Не было ни слез, ни долгих речей, ни погребальных песен. Ихраз и Демос едва ли перекинулись парой фраз, пока отправляли Лахель в последний путь. Нечего было говорить. И не о чем. Единственное, что они могли для нее сделать — заставить заплатить виновного.

Именно над этим сейчас работал канцлер.

— В Эклузуме все еще доверяют тебе? — спросил Демос, шагая по узкому коридору.

— Возможно, — кивнул энниец. — Ведь успех той затеи зависел не от меня, и меня им обвинить не в чем.

Демос наградил его скупой улыбкой.

— Очень хорошо, — удовлетворенно сказал он. — Мне нужно, чтобы так было и впредь. Узнай, чем ты можешь быть полезен церковникам.

— Что мне сказать о вас?

— Что я всецело поглощен подготовкой к предстоящей коронации, очевидно. Выведай их планы и доложи мне. Важна любая информация.

— Сделаю, что смогу.

Трость Демоса перегородила Ихразу дорогу, и энниец удивленно развернулся.

— Меня не устраивает такой ответ, — прошипел канцлер, приблизившись к слуге. — Слишком многое поставлено на карту, демон тебя сожри! Прыгни выше головы, наобещай с три короба, пытай и убивай, но принеси мне сведения о планах Ладария и его псов из Коллегии. Только так ты сможешь отомстить за Лахель. Только так.

С усилием отогнав болезненные воспоминания, Ихраз лишь коротко кивнул.

— Я не разочарую вас, господин.

«Смею надеяться».

— Я дал тебе второй шанс, — сказал Деватон, убирая трость. — Третьего не будет.

— Знаю.

Возле лестницы, спускавшейся к подвалам, канцлер отпустил Ихраза.

— У тебя есть дела поважнее. К ночи я жду новостей. Не опаздывай.

Энниец спешно покинул господина, скрывшись в закоулках извилистого коридора.

Рантай-Толл.

Джерт нетерпеливо барабанил пальцами по рукояти ятагана, прислонившись к стене. Спину приятно грели камни — раскаленная неумолимым дневным солнцем кладка остывала очень медленно.

— Долго нам его ждать?

— Ее, — уточнил Хариз. — Она придет.

Энниец удивленно взглянул на товарища.

— Ее… Что ж, тогда это все объясняет.

— Она придет, — раздраженно повторил наблюдатель. — Обещала.

Медяк высунулся из-за угла, напряженно всматриваясь в сторону дороги, и не увидел ничего нового, кроме оранжевой пелены, брошенной на местность клонившимся к закату небесным светилом. Условленное место встречи находилось за крепостной стеной в живописных древних руинах, сплошь облепленных ворсистым мхом. По подсчетам Джерта, они с Харизом прождали уже около часа.

— Кто она? — наконец отлипнув от стены, спросил Медяк.

— Служанка в доме Данша. Ей можно доверять.

— Ты уже говорил это. Мне интересно, с чего ты решил, что она нас не подведет.

Хариз достал курительные принадлежности и неторопливо раскурил трубку.

— У Вилиши давние счеты с Заливаром, — поведал он. — Шано Данш известен безумной приверженностью древним традициям. Еще в юности он понабирал себе в эскорт самых здоровых парней, лишил их языков и оскопил. Да, такое здесь раньше было в порядке вещей. Одним из везунчиков оказался сын Вилиши. Единственный сын. Сам знаешь — вагранийцы плодовитостью не отличаются. Видать, то плата за длинную жизнь.

Это вполне объясняло мотив шпионки Хариза, но спокойствия не внушало.

— Ну я бы тоже на ее месте разозлился, — кивнул Медяк. — А что сыночек?

— Несмотря на то, что сделал с ним Заливар, он предан ему как пес. Служба в личной охране советников считается престижным делом. Статус, поддержка семьи, содержание на старости лет… Немногие могут похвастаться такой заботой.

Плечи Джерта напряглись. Лишние помехи в этом деле были не нужны, а сын Вилиши мог их создать. Ибо фанатики любого сорта, что плюют даже на кровные узы, обычно становятся источниками неприятностей.

— Это выльется в проблему?

— Нет, — заверил наблюдатель. — Сегодня сан Вилиши сопровождает советника на заседание в Валг дун Шано. И ты должен управиться до их возвращения.

— С каждой минутой промедления шансы уменьшаются. Ты же объяснил ей, что мы затеяли все это не ради мести?

Хариз выдавил слабую улыбку:

— Она прекрасно осознает, что до Заливара ей самой не добраться — слишком велик риск. Жить-то хочет. Но, как Вилиша меня заверила, ей важно по-крупному насолить Даншу. Лучше всего — отнять что-то дорогое. А судя по тому, что Заливар носится с твоей Артанной, как продавец антиквариата с древнеимперским манускриптом, наша маленькая диверсия может здорово порадовать Вилишу. «Бабья месть хуже пожара» — так ведь говорят? А вагранийцы и без того по своей природе крайне мстительные создания. Так что да, у меня есть основания доверять Вилише, поскольку она больше, чем кто-либо заинтересована в успехе твоей затеи.

Джерт присел на гору камней рядом с Харизом и жестом попросил трубку. Небо постепенно окрашивалось в кроваво-оранжевую гамму, тени зловеще вытягивались и наползали на двоих эннийцев.

— Если информация, что ты получил из имения Данша правдива, навредим мы ему изрядно, — задумчиво проговорил Медяк. — И все же…

— Я знаю Вилишу много лет, — хмуро отрезал наблюдатель. — Она не подведет, я могу за это поручиться. Лучшего варианта все равно нет, согласись. Ты поставил мне такие сроки, что я был вынужден подвергнуть риску своего информатора. Знаешь, как долго я искал подходящего человека в имении Данша? Если она хоть как-то выдаст себя…

Медяк поднялся и принялся ходить туда-сюда, мрачно уставившись себе под ноги. Напряжение давало о себе знать. За последние несколько суток ему практически не удавалось заснуть — подготовка дерзкого и отчасти безумного проникновения в дом Заливара окончательно измотала Джерта. Более всего он бесился оттого, что план был насквозь дырявым и зависел от кучи других людей, в то время как он привык полагаться лишь на себя. Во всей этой затее Медяк мог рассчитывать только на Хариза, но понятия не имел, насколько люди наблюдателя были ему верны. Подлый голосок паранойи подвергал сомнению даже преданность старого друга, и это окончательно лишало покоя.

— Я понимаю, как ты рискуешь ради этого дела, — тихо проговорил Джерт. — Все это вообще не должно было стать твоей проблемой, и я не привлек бы тебя, имей я другой выход. Но вариантов у меня нет, и я благодарен за все, что ты сделал. Постараюсь сработать тихо и аккуратно.

Хариз насмешливо фыркнул.

— Тихо уж точно не получится. Шуго со своими ребятами повеселится там на славу.

Согласно плану, помощнику Хариза надлежало устроить серьезный пожар в здании. Джерт считал такой подход чрезмерно драматичным и неуправляемым, однако согласился с тем, что огонь мог стать прекрасным отвлекающим маневром.

— Я не прочь понаблюдать, как полыхает имение Дома Данш, — сказал Медяк. — Жаль, не будет возможности в полной мере насладиться картиной.

— Столп огня под кровавым небом? Надеюсь, это произведет незабываемое впечатление на Шано, — раздался низкий женский голос из-за деревьев.

Хариз резко обернулся и увидел, что Джерт уже стоял с обнаженным ятаганом подле женщины. Вагранийка уступала ростом Артанне и сложена была крепче. Седые косы женщины доставали почти до икр, давая исчерпывающее представление о ее возрасте. Впрочем, лицо все еще сохраняло остатки молодости и вполне могло казаться привлекательным. На вагранийский вкус.

— Здравствуй, сапожник, — негромко поприветствовала она.

Хариз коротко кивнул:

— Вилиша.

Джерт вернул ятаган в ножны, и вагранийка обернулась к эннийцу, оценивающе оглядев того с ног до головы:

— Так, значит, это ты пришел по душу девицы из Дома Толл.

— Насчет девицы я не уверен, — хмыкнул Медяк.

— Лично проверял? Мужа нет — значит, девица, — отрезала Вилиша. — А сдюжишь ли ты один против четырех стражников? И это лишь в покоях.

— На моих глазах он расправлялся и с большим количеством противников, — ответил Хариз, покосившись на товарища.

— К вашей Артанне тоже не пней неповоротливых приставили.

— И все же я справлюсь, — заверил Джерт. — Если ты мне поможешь.

Вагранийка нахмурилась и сбросила с плеча сумку:

— Переодевайся. С рожей твоей делать что-либо бесполезно — она, хоть сажей покрась, все равно выдаст в тебе имперца. И проклятые волосы, у нас с такими не рождаются. Но если будешь помалкивать и делать все, как я скажу, пройдем спокойно.

— Каким образом?

— Шано посадил девицу Толл под замок в восточном крыле, видать, чтобы она лишний раз не мозолила домочадцам глаза. Он держит ее присутствие в тайне: к ней допущены только стража, я и еще один слуга — Мосеш. С ним я разобралась.

Такое объяснение Джерта не удовлетворило.

— Как? — спросил он, не отводя взгляда от светлых глаз Вилиши.

— Мосеш — любитель выпить, хотя и скрывает эту привычку от господина, — пояснила она. — У меня была приготовлена для него бутылка с сонным порошком. Собственно, он уже к ней приложился и сейчас дрыхнет без задних ног в месте, где его найдут нескоро. Если найдут.

— Хорошо, — кивнул Медяк. — Как ты проведешь меня внутрь?

— Оденешься Мосешем. Это его одежды, — вагранийка пнула носком сапога сумку, приглашая Джерта поторопиться. — Будешь молчать и изредка покашливать — Мосеш простужен. Мы войдем с черного хода, со стороны кухни — там проще проскочить. По дороге сюда я припрятала пару корзин: мы заберем их и войдем во двор, притворившись, что были на рынке. Затем я подам знак твоим ребяткам, — Вилиша обернулась к Харизу. — Шуго вместе с помощниками уже там, все приготовили и ждут отмашки. Крепкие парни, мне понравились. Как только мы с рыженьким окажемся в восточном крыле, у челяди появится новая забота.

— Пожар.

— Он самый, — не без удовольствия подтвердила вагранийка. — Восточное крыло пустынно, а после того, как дом начнет гореть, людей там и вовсе не останется. Кроме стражи, понятное дело. Двое стоят с внешней стороны дверей, двое внутри.

— Не проблема, — ответил Джерт.

Он почти закончил натягивать уже знакомую ему одежду — длинную темно-синюю тунику, перехваченную широким тканым поясом. Поверх этого требовалось надеть накидку с капюшоном — такая уже спасла его в день, когда Артанну схватили. В складках этой хламиды можно было с успехом спрятать оружие: в карманы влезли затейливые порошки и ключи от подземного хода, столь любезно предоставленные Гуташем. Однако одежда оказалась на удивление жаркой.

— Как вы в этом не преете? — недовольно поморщившись, спросил Джерт.

— Экий неженка, — Вилиша наградила его презрительным взглядом. — Ты же энниец. У вас там еще жарче.

— Но не так влажно. В Эннии всегда сухо, а здесь дождь льет по три раза на дню. Мерзкий климат.

— Хватит ныть, — вагранийка тщательно расправила складки одеяния Медяка, скрывая оружие, и надвинула капюшон едва ли не до самого подбородка. — Почти одного роста с Мосешем, это хорошо. И поджарый, без пуза. Похож, — одобрила она. — Только голову наклоняй пониже, когда будем проходить мимо стражи. И, прошу тебя, молчи. Акцент выдает тебя с потрохами.

— Буду хранить безмолвие. Как долго нам добираться?

— Часа два, если сильно не повезет.

Джерт тут же принялся прикидывать время и расстояние:

— Плюс дорога обратно. По тоннелю…

— Я не ходила той дорогой — ключей у меня не было. Но, раз она выходит на поверхность уже за городом, то пробираться вам примерно столько же. Если не будете ранены.

Джерт обернулся к Харизу.

— Я буду ждать вас там, — напомнил наблюдатель. — Место уже расчищено, за ним приглядывают мои люди. Сюрпризов не будет.

Это радовало. Меньше всего Медяку были нужны сюрпризы еще и под конец этого дельца.

— Спасибо. И еще, — Медяк пожал руку старого друга и, наклонившись, прошептал ему на ухо, — если к полуночи я не появлюсь, сматывайся оттуда. Если не появлюсь до утра, забирай семью и уезжай из города. Не рискуй.

Хариз коротко кивнул.

— Я понял тебя. Удачи, Симуз.

И снова настоящее имя хлестнуло Джерта, как плеть. Воспоминания, что он прятал как можно дальше от себя и других, нахлынули угрожающе сильным потоком. Имя, данное ему людьми, давно покинувшими этот мир, всегда ему не нравилось. А воспоминания, связанные с ним, еще меньше.

— И тебе, — ответил Медяк и обернулся к Вилише. — Я готов.

— Давно пора, — буркнула вагранийка и надвинула свой капюшон на нос. — Шевелись, дружок. Настало время немного пошалить.

* * *

Ожидая спутницу, Джерт выбрал самый темный угол и вжался в стену, надвинув капюшон накидки до самого подбородка. Подавая условный сигнал Шуго, Вилиша использовала выражения, заставившие эннийца восхищенно заслушаться — столько отборных и ярких вагранийских ругательств он не слышал никогда. Что именно заставило его проводницу выбрать столь изощренный способ оповещения, он не знал, однако со стороны это выглядело как рядовая перебранка языкастых слуг.

Пока все шло гладко. Стражники равнодушно заглянули в заранее приготовленные Вилишей корзины с овощами и пропустили путников без лишних вопросов. Имение Дома Данш при дневном свете еще больше походило на настоящую крепость — мощные каменные стены шириной в три широких шага, воротные башни, собственная казарма для личной охраны Заливара. Не дом — истинный форт. Десятки слуг сновали туда-сюда по просторному внутреннему двору, обмениваясь короткими приветствиями и передавая указания. Здесь же был Шуго — рубил дрова и выжидал.

Вагранийка провела эннийца мимо стены и грубо затолкала в одну из тенистых каменных ниш. Велев ему ждать, она отправилась подавать знак сообщникам. Стараясь не привлекать к себе внимания, Медяк озирался по сторонам, восстанавливая в памяти план здания. Во время последнего визита в дом Заливара ему здорово повезло легко выбраться, но Джерт не надеялся, что судьба расщедрится на второй подобный подарок.

— За мной, — внезапно появившись, скомандовала Вилиша. — Парни скоро начнут. Времени мало.

Медяк молча кивнул и последовал за служанкой на кухню забрать ужин для Артанны. Если все пройдет гладко, Сотнице предстояло некоторое время поголодать. Отчасти Джерту было жаль переводить продукты: судя по содержимому подноса, Артанну кормили почти по-королевски.

Такого поворота он не ожидал. Информаторы Хариза докладывали, что наемницу перевели из подземелья в более комфортные апартаменты, говорили они и о том, что относились к ней с заботой. Но никто так и не смог объяснить, почему.

— Неплохое меню, — Джерт принюхался и сглотнул слюну. — В последний раз я ел что-то подобное аж с полгода назад.

Вилиша быстро обернулась и раздраженно зашипела.

— Я же говорила тебе молчать! Быстрее, у нас мало времени.

Сориентироваться в столь горячо любимых вагранийцами лабиринтах узких ходов представлялось непростой задачей. Каждая лестница казалась одновременно знакомой и новой, а серые каменные коридоры, по которым, гремя посудой, торопливо шагали заговорщики, сбивали с толку абсолютным сходством друг с другом. Чтобы разобраться в хитросплетениях многочисленных ходов, требовалась подробная карта либо толковый проводник. Вилиша, несомненно, была настоящим подарком — озлобленная мстительная женщина, знавшая каждый угол имения. Пока что она прекрасно справлялась со своей задачей, безошибочно выбирая нужную развилку. Джерт мог только приблизительно прикидывать направление, в котором они двигались, и это его раздражало.

Ибо по опыту он знал: чем меньше конкретики в деле, тем больше шансов нарваться на неприятности. Карта, что ему удалось нарисовать со слов людей Хариза, не могла в полной мере утолить его любопытство. Оставалось надеяться только на Вилишу.

Впрочем, пока ему снова везло. Они с вагранийкой споро преодолели лабиринт первого этажа и поднялись на второй. Здесь, как припоминал Медяк, располагалась небольшая домашняя библиотека Заливара.

— Не сюда, — одернула Джерта вагранийка. — Выше.

То, что Артанну разместили на самом верху, усложняло задачу: путешествие от покоев узницы до подземного хода грозило затянуться, и по пути беглецы рисковали нарваться на толпу обезумевших от ужаса слуг или, что хуже, отряд гвардейцев. Впрочем, менять план было поздно, и Джерт молча шевелил ногами, намереваясь поскорее довести начатое до конца.

Когда они одолели последний лестничный пролет, Вилиша толкнула Медяка к стене и аккуратно выглянула из-за угла.

— Двое, как обычно, — прошептала она. — Вооружены.

— Мечами?

— Нет, остроумием! Я думала, ты знаешь, с кем имеешь дело.

Джерту хватило лишь мгновения, чтобы оценить ситуацию. Двое скучающих гвардейцев не должны были стать проблемой, но кто знал, какие распоряжения отдал охране Данш на случай, если за Артанной придут незваные гости? Следовало убрать эту парочку максимально тихо, чтобы ни один из них не смог позвать на помощь.

— Сможешь отвлечь хотя бы одного? — спросил энниец.

— Да я и обоих смогу, — вагранийка ухмыльнулась и крепче перехватила поднос. — Но ненадолго.

— Надолго и не нужно.

Джерт поправил свой балахон так, чтобы можно было быстро извлечь ятаган, но в коридоре он бы не пригодился. Куда больше толку было от кинжала, спрятанного в рукаве, и «лунного песка». Он положил в рот щепотку порошка и сделал глоток из кувшина с изрядно разбавленным вином.

— Шевелись, — поторапливала служанка.

Джерт знаком велел подождать. Когда «лунный песок» подействовал, он кивнул:

— Теперь иди. Отвлеки стоящего слева от дверей и постарайся закрыть ему обзор.

Вилиша кивнула и двинулась по направлению к стражникам. Джерт напряженно смотрел ей вслед, собирая последние остатки воли, чтобы отвести глаза второму гвардейцу. Он не любил работать в паре с кем-либо, но его случайная сообщница пока не доставила ни единой проблемы.

— Вилиша! — поприветствовал тот, что стоял слева. Шлема на нем не было, это облегчало Медяку задачу. Коротко стриженные седые волосы растрепались, и мужчина, подтянувшись, пригладил их пятерней. — Что-то ты сегодня позже обычного.

— Да все Мосеш, чтоб ему провалиться, — проворчала женщина. — Сказала ему взять кувшин разбавленного вина для гостьи, а он забыл. Ну или говорит, что забыл, а сам выпил. Ты же его знаешь…

— Вот оно что, — протянул стражник. — Ну если он тебя обижает или перед господином в дурном свете выставит, ты скажи. Мы с ним поговорим.

— Спасибо, цветик, — Вилиша кивнула на дверь. — Сегодня шумела?

— Нет, — ответил второй гвардеец. — Вроде читает.

Краем глаза вагранийка заметила тень: Джерт осторожно покинул укрытие и медленно приближался к гвардейцам.

— Ясно, — продолжала заговаривать зубы Вилиша. — Помогите-ка мне, ребятки. Ест эта девка за троих, а тощая, как жердь.

— Не в коня корм, — коротко хохотнул стражник и взял поднос с ужином. Женщина принялась копаться в складках платья и наконец вытянула длинную цепь с ключами.

— Ох, проклятье! — ключница грохнулась на пол, звякнув металлом о камень. — Сегодня все из рук валится. Погодите-ка.

Вилиша присела ровно в тот момент, когда в шею гвардейца вошел нож Джерта — по самую рукоять. Женщина вырвала поднос из рук начавшего сползать на пол стражника и аккуратно поставила еду у двери. Энниец подхватил истекавшего кровью вагранийца и бережно опустил на пол. Второй охранник, до этого отрешенно изучавший узор противоположной стены под воздействием маленького колдовства Медяка, наконец, все же обернулся, но не успел даже рта открыть — острие кинжала с пугающей точностью вонзилось прямо в глазницу стражника. Вилиша, покачав головой, опустила второе тело на пол.

— Недурно, — тихо сказала она, равнодушно взирая на результаты сражения, что закончилось, не успев начаться.

Энниец наспех спрятал тела в соседних дверных проемах и забрал меч одного из стражников. Он спрятал клинок под накидкой, полагая, что и Артанна, возможно, тоже захочет размять кости. По крайней мере, на ее месте Джерт непременно бы воспользовался случаем.

— Я же говорил тебе, что справлюсь, — прошелестел Медяк. — А ты не верила. Открывай дверь.

— Колдун, значит?

— Скорее, фокусник. Помнишь, о чем мы договаривались?

— Да.

Вилиша хмыкнула, медленно заворочала ключом в замке, после чего подняла поднос и стрела пальцем следы крови, попавшей на столовые приборы.

— Помоги, — попросила она, и Джерт открыл дверь, пропуская вагранийку вперед.

* * *

Артанна развалилась поперек кресла, куря трубку и болтая ногами в воздухе. На столе возле нее стоял уже опустошенный графин из-под воды с каплей молодого розового вина — на большее уговорить Заливара не получилось, рядом лежала раскрытая книга. Сотница лениво повернула голову к вошедшей Вилише, прищурила глаза и выпустила ровное кольцо дыма.

— Скажи, что ты принесла выпить.

— Кое-что получше, девочка, — оскалилась служанка. — Тебе понравится.

— Мне нравится, что ты не Мосеш. Он смердит.

Когда гвардейцы расступились, разрешая Вилише пройти в комнату, та фыркнула:

— Мосеш такой же пьяница, как и ты.

— Именно поэтому он мне не по душе, — пожала плечами Сотница. — Не терплю соперников.

Наемница безотрывно глядела на вагранийку, как раз демонстрировавшую безмолвным гвардейцам ужин, и вздрогнула, когда Вилиша резко подняла руки и что было силы ударила одного из них подносом.

— Сейчас! — скомандовала служанка.

За спиной Вилиши мелькнула тень.

— Что за… — Артанна вскочила, швырнув трубку на стол.

Гвардеец, получивший в лицо горячей миской с тушеной бараниной, тихо взвыл и инстинктивно поднял руки к глазам. Он ничего не видел — все залепила густая ароматная жижа. Второй стражник схватился за меч и развернулся к служанке, но был сбит с ног тенью, теперь, как разглядела наемница, приобретшей форму человека. Что-то неприятно хрустнуло, раздался глухой стон.

Кем бы он ни был, двигался этот незваный гость с поистине демонической быстротой.

Неужели это ее шанс? Времени на раздумья не оставалось, кровь кипела от ярости, подначиваемая не угасавшей все эти дни жаждой мести. Артанна понимала одно — как бы ни повернулось дело дальше, бездействовать она не сможет и не простит себе, если не воспользуется моментом.

Пока незнакомец разбирался со вторым гвардейцем, а Вилиша встала в дверях на страже, Артанна подбежала к первому, выхватила из его ножен меч, толкнула ногой, заставляя потерять равновесие. Тяжелое тело бухнулось на спину, одной рукой он попытался нашарить нож на поясе, но наемница с плохо скрываемым удовольствием наступила на его ладонь. Стражник открыл безъязыкий рот, мыча, вытянул шею, попытался встать, кривя испачканное лицо. Здоровой рукой он схватил Артанну за ногу и резко потянул на себя. Наемница взвизгнула, выронила меч и рухнула на гвардейца, беспомощно скользя сапогами по грязному полу. Она неловко отшатнулась от удара — кулак пролетел совсем рядом с ее щекой — и попыталась дотянуться до рукояти меча.

Это было ошибкой. Лишь на миг отвлекшись от стражника на оружие, она пропустила удар. Закованный в тяжелую перчатку кулак с хрустом треснул ее по лицу.

— Ах! — Артанна отлетела назад, рот наполнился солоноватой кровью. Что-то они зачастили с мордобоем, раз вкус металла на языке уже казался ей привычным. Стражник попытался встать, наемница тряхнула головой, подхватила меч и бросилась на противника. На ее счастье, подняться он так и не успел. Наоборот, даже помог ей, двигаясь навстречу собственному оружию. Ругнувшись, Сотница вложила всю оставшуюся силу в один удар. Меч вошел тяжело, но все же протиснулся в сочленения окованного пластинами нагрудника. Стражник дернулся, округлил глаза — с его ресниц все еще капал ароматный соус, дрыгнул ногами и наконец рухнул обратно на пол. Ослабевшая рука звучно шлепнулась в остатки баранины.

Артанна тяжело поднялась, вытащила клинок из раны, по привычке вытерла о скатерть стола. И застыла, когда незнакомец снял капюшон накидки.

— Твою ж мать, — выдохнула она. — Какого…

Джерт обнажил ряд белоснежных зубов в улыбке.

— Привет, командир. А я за тобой.

Наемница ошарашенно озиралась по сторонам, пытаясь переварить увиденное.

— Как…

— Я помогла, — Вилиша протиснулась в дверной проем. — Слышите? Началось. Нужно идти.

Медяк подошел к окну. Ветер принес запах гари, с западной стороны доносились крики. Имение полыхало — для надежности поджог устроили в нескольких местах.

— Шуго справился. И, полагаю, они с ребятами уже на пути к дому, — кивнул энниец и обернулся к Артанне. — Нам стоит последовать их примеру немедленно, сюда уже должны бежать гвардейцы.

К ногам наемницы упал сверток с одеждой.

— Немного скрытности все же не помешает, — заметила Вилиша.

— Торопись, командир.

Сотница застыла, невольно бросив взгляд в окно, на площадь, где, милостью Данша, жирные мухи откладывали яйца в глазницах ее товарищей. Уходить сейчас означало оставить бойцов неотмщенным. Сделать жертву, принесенную ими, совершенно бессмысленной. Обесценить их жизни. Оставить камень, который она поклялась беречь, Заливару — и тогда открытие той проклятой двери становилось лишь вопросом времени. Фхетуш встречались редко, но этот дар не был уникальным, и наемница не сомневалась, что рано или поздно советник непременно найдет ей замену. Он слишком многое поставил на карту, чтобы отступиться.

И если она трусливо сбежит сейчас, то уже точно не сможет помешать его планам.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо рыкнул Медяк и схватил Артанну за руку. — Нужно идти!

Наемница вцепилась эннийцу в плечо.

— Нельзя! У Заливара камень из моего браслета. Камень! Его нельзя оставлять!

— К демонам камень! — рявкнул Джерт. — Нет времени. Нас либо перебьют, либо мы сгорим здесь к чертовой матери! Идем!

Хватка Артанны ослабла, женщина покачнулась и едва не рухнула на колени, но Медяк удержал ее.

— Послушай, — взмолилась она. — Ты не понимаешь… Он не должен добраться… Не должен…

Джерт тяжело вздохнул, на миг прикрыл глаза и затем привел Сотницу в чувство единственным доступным в этих обстоятельствах способом — влепил ей крепкую оплеуху. Удар милосердно пришелся на здоровую часть лица. Артанна ойкнула и зашипела от боли.

— Почему все мужики непременно бьют меня по лицу, а? — спросила она, укоризненно глядя на Медяка. — В этом есть какой-то скрытый смысл?

— Раскисаешь сейчас? Серьезно? — зашипел он. — Соберись! Нужно немедленно уходить.

Энниец был прав, но Артанна не могла заставить себя подчиниться здравому смыслу. Джерт не выдержал и что было силы тряхнул ее за плечи:

— Мне ударить еще раз, чтобы до тебя дошло? Бежим, иначе нас всех перережут. А я шел сюда не ради этого.

Души бойцов, если они действительно отправлялись на небеса к Хранителю, сейчас, должно быть, ее проклинали. И сколько еще проклянут ее после того, как она добровольно отказалась хоть как-то отомстить Даншу?

— Хорошо, — едва слышно ответила наемница. — Идем.

Медяк недоверчиво покосился на командира:

— Я могу на тебя рассчитывать?

Артанна кивнула.

— Прелестно. Потому что ты должна понимать одну важную вещь. — Джерт крепко вздернул вверх подбородок Сотницы и уставился ей прямо в глаза. — Вломившись сюда, чтобы освободить тебя, я рискнул всем. Не только своей жизнью, но и жизнями кучи других людей. Невинных людей. Ты не представляешь, что мне пришлось сделать, дабы провернуть эту затею. И все это ради тебя, Артанна нар Толл. Все ради тебя. Докажи, что я не ошибся.

* * *

— Все, — Вилиша повернула ключ в замке и обернулась к Джерту. Энниец как раз вытаскивал клинок из тела привратника — того же, кто тогда вел их на бойню, устроенную гвардейцами Данша. — Дальше вы сами.

Джерт вернул оружие в ножны и отправил Артанну вперед. На пороге он обернулся.

— Я помню дорогу. Спасибо.

Вилиша довольно улыбнулась.

— В любом случае это уже будут не мои проблемы. Мне пора позаботиться о себе. — Вагранийка взглянула на Артанну, сжимавшую трофейный меч дрожащей рукой, и помрачнела. — Удачи, медноволосый. Видит бог, она вам понадобится.

И служанка с усилием захлопнула за ними дверь. В замке заерзал ключ.

— Знакомое местечко, — Артанна подняла факел выше, разгоняя темноту узкого коридора. — Куда дальше?

— Сегодня нам в другую сторону, — хмуро ответил Джерт. — Держись рядом.

Шанс встретить кого-нибудь на извилистых тропах подземного хода был мизерным, но Джерт из последних сил не позволял себе расслабляться. У эннийца не укладывалось в голове, что эта безумная и чрезмерно дерзкая даже для него затея все же увенчалась успехом. Он слыл мастером импровизации, но искренне ненавидел непродуманные схемы. И потому от всей души удивился, когда дырявый, как бельтерианский сыр, план Хариза все же начал с успехом претворяться в жизнь.

С удивлением Джерт осознал, что переживал за Вилишу: в смекалке у вагранийской служанки недостатка не было, однако и она могла где-то ошибиться. При таком раскладе Заливар смог бы вытянуть из нее сведения о Харизе. Наблюдателя следовало предупредить, хотя он, несомненно, прекрасно понимал ситуацию и риски. Но справляться с последствиями ему предстояло уже без помощи Медяка.

Ибо дело Джерта еще не было закончено.

Артанна, казалось, окончательно пришла в себя: шаги стали тверже, хватка — увереннее, но вагранийка погрузилась в собственные мысли и молчала всю дорогу, лишь изредка покачиваясь от слабости и задевая плечом заплесневелую стену. Джерт все никак не мог выкинуть из головы обрывочные фразы наемницы о двери, которую Заливару ни в коем случае не следовало открывать. Он мог бы списать это на пьяный бред, но Артанна была трезва. На миг ему подумалось, что Сотница помутилась рассудком от пережитого горя, но ее действия переубедили Джерта. Здесь было над чем подумать. Пообещав себе разобраться с загадочной дверью позже, Медяк быстро шагал по коридору.

Наконец они дошли до лестницы. Артанна взяла протянутый ей факел и вопросительно глянула на спутника. Энниец поднялся по скользким ступеням и выудил из кармана последний подарок Гуташа — путевку на поверхность за пределами Рантай-Толла. Дверной замок являл собой произведение искусства — сложнейший механизм, способный привести в замешательство даже умелого домушника. Ключ повернулся с тихим скрипом, Артанна вздрогнула и, повинуясь выработанному с годами рефлексу, тут же положила руку на меч. Трусила, нервничала, шугалась каждой тени. На всякий случай Джерт последовал ее примеру, извлек из ножен ятаган и толкнул дверь.

Внутри горел свет — чадила масляная лампа. Артанна легкой поступью следовала за Джертом, разбрасывая по сторонам настороженные взгляды. Медяк прислонился к стене и продвигался боком до тех пор, пока не достиг угла. Он осторожно выглянул и вздохнул с ощутимым облегчением, узнав широкие плечи Хариза, сидевшего возле лампы.

— Хвоста нет? — первым делом спросил наблюдатель, когда Медяк вышел из тени и потащил за собой Артанну.

Джерт отрицательно помотал головой.

— Так, значит, из-за нее весь сыр-бор? — Хариз оценивающе посмотрел на Сотницу, и она ответила ему угрюмым взглядом.

— Ага, — кивнул Джерт и бросил ключи Гуташа наблюдателю. — Тебе могут пригодиться.

Он торопливо сбросил накидку и стянул мантию Мосеша через голову. Артанна тоже с остервенением избавлялась от ненавистной ей темно-синей робы.

— Пригодятся, не сомневаюсь, — согласился Хариз. — Лошади ждут. Быстрее уходите и старайтесь избегать Восточного тракта. Там вас будут искать в самую первую очередь.

— Тебе бы тоже залечь на дно, — Джерт проследовал к выходу, все еще не отнимая руки от оружия. Напряжение, в котором он пребывал последние несколько дней, начинало давить на плечи и отдавалось дрожью в позвоночнике, руки тряслись после «лунного песка», хотелось пить, спать, жрать и наконец-то облегчить мочевой пузырь. Но Медяк спешил убраться из Рантай-Толла как можно быстрее. — Если Вилишу поймают…

— Она знает, что ее будут пытать. Поэтому я дал ей яд на случай, если Данш окажется сообразительнее, чем мы ожидаем. Умрет в один миг, если успеет его принять.

Джерта передернуло. Он невольно посмотрел на Артанну — осунувшуюся, подавленную и сломленную, задаваясь вопросом, правильно ли сделал, что вытащил эту безвольную пьяницу из-под носа Данша, поставив под удар столько людей. Можно было попробовать провернуть все в одиночку — это заняло бы куда больше времени, потребовало предельной концентрации и горы «лунного песка», зато Хариз и его люди были бы в безопасности.

Но он решил поторопиться. Сдавали нервы, прорвалась усталость, накопленная годами работы на износ, и Джерт бросил все силы на это дело, подставив под удар тех, чье существование обязался хранить в тайне. Господин отдал только один короткий приказ, а средства достижения цели полностью отдал на откуп исполнителю. На этот раз от Джерта требовался только результат, и его следовало достигнуть любой ценой. Но Медяк не был готов жертвовать Харизом. Кроме того, интуиция подсказывала ему, что господину все равно не понравится кровавый след, протянувшийся за его слугой через половину материка. Слишком много ошибок, слишком много непредвиденных обстоятельств, слишком многое пошло наперекосяк.

Впрочем, об этом он мог подумать и позже. Сейчас нужно было бежать.

— Надеюсь, до этого не дойдет, и Вилиша не пострадает, — хрипло проговорил Джерт. — Она очень помогла. Будет жаль ее потерять.

— И я надеюсь. — Хариз выпрямился, потушил факел и лампу, затем отодвинул засов и распахнул дверь. На Медяка хлынул аромат луговых трав, и он с наслаждением втянул ноздрями свежий воздух. Рядом тихо заржала лошадь. Наблюдатель толкнул товарища в спину. — Убирайтесь как можно дальше.

Они вышли. Луна ярко сияла начищенным серебряным блюдцем на темном небе, вокруг стояла неестественная густая тишина. Двое людей Хариза коротко кивнули в знак приветствия и скрылись в тени, ожидая указаний. Джерт жестом велел Артанне отправляться к лошадям и, оставшись со старым товарищем наедине, пожал ему руку:

— Я помню об обещании и вытащу тебя отсюда. Только доживи.

Наблюдатель слабо улыбнулся.

— Постараюсь. Передавай мое почтение господину.

— Непременно.

— Прощай, Симуз.

Хариз отвернулся и медленно зашагал прочь, не оборачиваясь. Две безмолвные тени охранников отделились от стены дома и бесшумно к нему присоединились. Через несколько долгих мгновений их силуэты потерялись в роще молодых деревьев.

— Ничего не понимаю, — проговорила Артанна. — Кто это был?

— Старый знакомый.

— У тебя, однако, весьма интересные друзья, раз смогли залезть к Даншу за пазуху.

Джерт пожал плечами и подошел к лошади. Кобыла тихонько заржала, и он успокоил ее, дав похрустеть маленьким диким яблоком, которые в избытке валялись на поляне.

— Благодаря тебе у меня появились еще более интересные враги, — сказал Медяк и забрался в седло. Поехали, отдохнем позже.

— Угу, — отозвалась Артанна. — Только куда мы едем?

— В порт. — Джерт ударил по бокам лошади. — Больше некуда.

— В Варшуне сейчас половина вагранийской армии — ищут тебя.

Медяк загадочно улыбнулся:

— А мы направляемся не в Варшун.

— Ленгай?

— Умница.

— А дальше?

— Знаешь, после того, как вас с ребятами схватили, у меня было немного времени, чтобы пообщаться с Гуташем и покопаться в твоем барахле. И я нашел одну удивительную бумагу…

— Письмо Сефино Ганцо? — предположила Артанна. — Других удивительных бумаг у меня с собой не было.

— Именно. Подарочек от купца. К слову, весьма своевременный.

Наемница вновь остановилась и нерешительно озиралась по сторонам, заставив Джерта раздраженно обернуться.

— Что еще? — нетерпеливо спросил он.

— Почему? Почему ты меня вытащил, Медяк?

Энниец тихо усмехнулся.

— Помнишь, тогда в Эллисдоре герцог был готов казнить меня, не разобравшись в ситуации? Ты меня вытащила, хотя сама подставилась под удар. Считай, что я отдал тебе долг. Такой ответ устроит?

Сотница на мгновение задумалась, а затем снова направила лошадь вперед.

— Вполне, — кивнув собственным мыслям, сказала она. — Значит, вон из страны?

— Ага. В Ленгае сможем попасть на корабль до Эннии.

— Ты же сбежал оттуда, — удивилась Артанна. — Разумно ли возвращаться?

— Не сбежал, а на время покинул разворошенное осиное гнездо, — уточнил Медяк, отметив про себя, что хотя бы на этот раз не солгал. — Энния большая, а я маленький — затеряемся.

Он видел сомнения и борьбу на ее лице. Решение сбежать давалось Артанне нелегко, и Джерт не мог ее за это винить. Но времени рыдать и сокрушаться не было.

— Ладно, — сдалась Сотница. — В пекло их всех. Данша, Рантай-Толл и весь Ваг Ран в придачу. И Грегора туда же. Мне больше некуда идти, и я пойду за тобой. — Она по привычке прикоснулась к запястью, где раньше носила браслет. — Но учти, за душой у меня ничего нет, ведь я умудрилась просрать даже последнюю часть своего наследства.

Джерт закатил глаза, но наемница этого не увидела.

— Да забудь ты уже о той стекляшке, — проворчал он. — Ты хотя бы жива, а это уже неплохой расклад.

— И не поспоришь, — мрачно отозвалась Артанна. — Значит, Энния.

— Энния. Там хороший климат, тебе понравится.

Артанна подстегнула лошадь и поравнялась с Джертом.

— Уговорил. Сефино не раз предлагал мне перебраться на юг. Быть может, все это время он был прав.

Медяк покосился на Сотницу и молча пустил кобылу рысью по залитой холодным светом дороге. По обеим сторонам тракта стелились луга — следовало преодолеть их до рассвета, чтобы затем найти убежище в тени лесов. Лунный свет серебрил растрепавшиеся волосы Артанны, рисовал на ее осунувшемся лице глубокие тени, отражался каскадом бледных искр в камне на ее перстне. Каким-то чудом ей удалось его сберечь. Джерт и раньше знал, что Сотнице перевалило за полвека, но только сейчас смог отчетливо это осознать.

Пока широкая дорога позволяла, они передвигались со всей возможной скоростью. Сотница убегала — от прошлого, от совершенных ошибок, от возмездия. Корила себя за трусость, но рвалась вперед, навстречу неизвестности, пугающей и манящей одновременно. Сейчас она не могла ничего — ни отомстить Чирони за резню в Гивое, ни влепить по зубам Волдхарду за то, что продал ее, ни разорвать в клочья Данша за то, что лишил ее надежды восстановить утраченное величие ее Дома и убил последних близких ей людей.

Больше Артанну ничто не удерживало — она освободилась ото всех обязательств. Однако эта пустота приносила лишь боль. Джерт был рядом, непривычно сосредоточенный и молчаливый. И все же его присутствие возвращало Сотнице душевное равновесие, утерянное, как ей уже казалось, навсегда. Она просто направляла лошадь вперед, стараясь не думать о том, что принесет новое утро.

Миссолен.

«Сколько раз он улыбался за всю свою жизнь? Пять? Семь?»

В прищуренных глазах Ихраза плясали веселые и потому тревожные огоньки. Энниец ждал господина в полутемном коридоре и оскалился еще шире, когда Демос вышел к нему, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Что тебя так развеселило?

— У меня есть основания утверждать, что я нашел вдохновителя убийц, продырявивших вас в приюте.

«Неужели хоть где-то мы преуспеем? Это было бы приятным разнообразием».

— Я слушаю.

— Ответ вас разочарует. И очень сильно разозлит.

— Не томи.

Энниец наклонился к уху Демоса:

— Линдр Деватон, граф Вилатан. Ваш горячо любимый брат, осеменивший половину бельтерианского двора.

Канцлер удивленно моргнул.

— Быть того не может.

— У меня есть доказательства. Они сидят в камере в десятке шагов от вас.

«Линдр? Этот тупица, чья голова может служить разве что болванчиком для шляпы?»

— Объясни, — приказал Демос. — Сейчас же.

Ихраз снова улыбнулся, и канцлеру стало не по себе от резкой перемены в поведении слуги. Всего за одну ночь этот неудачливый предатель превратился в одержимого местью безумца. Однако его все еще можно было контролировать.

«Надеюсь. Правда, нет гарантий, что после того, как он разделается с Ладарием — если разделается, Ихраз не припомнит мне старые обиды».

— Я отправился в Эклузум, как и было приказано, — доложил энниец. — Многого добиться от человека, через которого я ранее получал указания, не удалось. Впрочем, теперь агенты его святейшества уверены, что вы всецело поглощены подготовкой к предстоящей коронации.

«Не думаю, что Ладарий так просто в это поверит. Он слишком хорошо меня изучил».

Демос недоверчиво посмотрел на слугу:

— И только? Они не задавали тебе вопросов? Не спрашивали о моем состоянии, самочувствии? О том, что произошло той ночью? О документах, наконец.

— Нет.

«Значит, тебе уже не доверяют. Будь ты вхож в ближний круг, обязательно бы прослышал что-нибудь о колдовстве, огне и других неприятных фактах моей биографии. Жаль».

— И ты, разумеется, ничего не знаешь о судьбе сбежавшего агента Коллегии?

— Этой информацией со мной не делились. И это странно.

«По крайней мере, твоя голова все еще работает».

— Конечно, странно! — возмутился Демос. — Мне нужно знать причину.

— Мне сказали, что все это более не имеет значения.

— Даже документы?

Ихраз утвердительно кивнул.

— И они в том числе.

«Что вызывает у меня еще больше вопросов. Как бы то ни было, развитие событий неутешительное. Теперь Ладарий знает о моей маленькой, но очень опасной тайне. С его стороны будет большим упущением не воспользоваться ситуацией. И что именно церковники имели в виду, когда говорили, что мое дело больше не имеет значения? Меня списали со счетов? Уже готовят костер для Горелого лорда?»

Демос устало оперся на трость.

— Одно из двух: либо случилось нечто, в сравнении с чем Демос Деватон и его амбиции потеряли всякое значение, либо тебя водят за нос, Ихраз.

— Скорее, второе.

«Но если первое? Что могло произойти? Что могло отвлечь Ладария от долгожданной расправы над хамом, безбожником, изменником и колдуном в одном лице?»

— Ладно, с этим разберемся позже, если успеем, — отмахнулся канцлер. — Каким же образом ты умудрился выйти на след моего брата?

— Увидел поверенного графа Линдра в Эклузуме.

— Эжена Принэ?

— Собственной персоной, — подтвердил энниец.

Демос тоненько присвистнул.

«С каких пор этот напыщенный павлин захаживает в гости к его святейшеству? Не каяться же в грехах, в самом-то деле?»

— Подробнее, — скомандовал Демос.

— Мы столкнулись в коридорах резиденции его святейшества. Принэ, впрочем, не успел меня заметить. Мне же его присутствие в этом месте показалось странным, ведь ваш брат должен приехать в Миссолен только через три дня, а Эжен всегда сопровождает его в таких поездках. Они путешествуют в одном экипаже — это общеизвестный факт.

— Семья Линдра уже в столице — гостит у нас, — заметил Демос. — Быть может, он прибыл вместе с графиней и детьми? Но почему в таком случае не появился у нас на пороге?

Ихраз обнажил ряд ровных белых зубов в улыбке.

— У месье Принэ было другое поручение. Аудиенция у его святейшества. Личная.

Демос едва не выронил трость, и слуга вовремя уберег его от падения.

«Гилленаевы подштанники! Сколько же он ее добивался? И как обратил на себя внимание такого занятого человека?»

Канцлер кивком показал на дверь одной из камер.

«О таких вещах в коридорах не разговаривают».

Он торопливо доковылял до кучи сваленных в углу кладовки ящиков и сел на показавшийся ему наиболее надежным, продолжая нервно крутить в руках набалдашник трости.

— Ты выяснил, зачем он там был? — спросил он, убедившись, что Ихраз плотно закрыл дверь.

— Конечно. Я дождался, пока Принэ покинет Эклузум, затем проследил за ним. Вопреки привычке пользоваться гостеприимством вашей матушки, он остановился на постоялом дворе. Как мне удалось узнать позже, Принэ должен был скрывать свое присутствие в Миссолене до официального приезда графа Линдра. Я навестил поверенного в его роскошных апартаментах, выяснил несколько деталей и убедил проследовать сюда для беседы.

«Убедил? Для беседы? Какая деликатная формулировка».

— Теперь это так называется? — не удержался от сарказма Демос.

Энниец равнодушно пожал плечами.

— Беседу можно вести по-разному.

— Так что ты выяснил?

— Быть может, есть смысл расспросить самого месье Принэ?

Деватон отрицательно замотал головой.

— У меня еще будет время поболтать с ним. Позже. Сейчас мне нужно знать ключевые факты. Докладывай.

— Выражаясь кратко, ваш брат сообразил, что поскольку Грегора Волдхарда лишили права претендовать на трон империи, приоритет в вопросе престолонаследия был отдан Деватонам. Далее ему показалось, что он мог бы стать более способным правителем, чем вы… Однако ему требовалась поддержка его святейшества, поскольку в Бельтере сердца людей по-прежнему принадлежат вам.

«Ему показалось, что он будет более способным кем? Правителем? Мой брат? Да это форменное издевательство! У него же мозгов, как у голубя».

— И он решил от меня избавиться, — заключил Демос.

Ихраз щелкнул пальцами, выражая согласие.

— Поскольку граф был вхож в ваш ближний круг, ему было известно о положении леди Виттории в Гацоне. Полагаю, он услышал это от вашей матери либо просто хорошо собирал слухи. Так или иначе, именно месье Принэ выпала честь подстроить покушение на вас. Он выбрал гацонский стиль.

«Исполнено весьма талантливо — я ведь в действительности грешил на Умбердо».

— Полагаю, наемники оказались настоящими гацонцами?

— Именно так.

— Но чего, интересно, ожидал Линдр? Неужели брат думал, что меня так легко убить?

— Напомню, что заговорщикам это почти удалось, ведь вы чудом выжили, — сказал энниец. — Ваг брат знал, что в приют вы поедете практически без охраны. Также он был осведомлен об условно формальном характере вашего визита. Ему не составило труда подготовиться. К слову, я ничего не знал об этом заговоре. И Арчелла. А это дорогого стоит.

«Идея Принэ, разумеется. Целиком и полностью. Линдр бы не додумался».

— Но вряд ли все это придумал мой брат.

— Месье Принэ, очевидно. По крайней мере, он утверждает, что план — его работа.

— И, конечно же, наши заговорщики предварительно договорились с Великим наставником.

— Полагаю, они получили его одобрение, — кивнул Ихраз. — Или благословение.

«Еще бы он не одобрил! Избавиться от меня чужими руками и посадить на трон этого кретина, озабоченного лишь беготней за каждой юбкой? Да достигни Линдр успеха в своем безумном начинании, он бы оказался идеальной марионеткой для этого сборища благочестивых мальчиколюбов!»

Демос поднялся и сморщился от щелчка в колене.

— Ладно, я передумал. Веди меня к Принэ.

— Я считаю своим долгом предупредить, что поверенный вашего брата пребывает в ужасном состоянии.

«Ну и пусть. Главное, чтобы мог членораздельно говорить».

— Надеюсь, язык и зубы на месте?

— Не беспокойтесь. Пришлось немного повозиться, но я был аккуратен, — зловеще ухмыльнулся энниец. — Удивительно преданный человек. Впрочем, граф Линдр обещал ему пост канцлера, так что я вполне могу понять желание Принэ прикрыть спину своего покровителя.

«Я ужасен, но мои слуги — еще ужаснее. Ведь Ихраз еще изволит шутить над всем этим. Кажется, я порождаю чудовищ».

— Он в состоянии говорить? — спросил Демос с притворной заботой.

Ихраз прыснул.

— О, ваша светлость, под конец он пел! Наш гость даже любезно рассказал мне обо всех детских проделках, которых до сих пор стыдится. Как выяснилось, особенно Эжен Принэ страдает из-за сломанной деревянной лошадки своего младшего брата, ибо вину за сей проступок он скинул на одного из пажей отца. Тот получил двадцать плетей.

— Какая очаровательная сентиментальность.

— Да, весьма тонкая и чувствительная натура. Если знаешь, с какой стороны нажать.

«Раньше ты не любил пытать людей. Смерть Лахель изрядно ожесточила тебя, и не думаю, что теперь тебя пропустят в Хрустальный чертог. Впрочем, новый Ихраз мне даже нравится — еще больше пользы для дела. И все же я готов многое отдать, чтобы вернуть все на круги своя. Что же с нами сделала эта мерзкая политика? Со всеми нами».

Эллисдор.

Лошадка Эльги всхрапнула, когда девушка мягко ударила пятками по бокам усталого животного. Перед путниками простирался мост, соединявший Нижний город с холмом Эллисдорского замка.

— Держись, Пятнышко, — ласково обратилась к кобыле Эльга. — Совсем скоро приедем, а там отдохнешь, пока я буду искать барона и канцеляриев. Потерпи немного.

Река лениво несла темные воды на юг, отражая в ряби волн осколки плотных свинцовых облаков. Староста Гайльбро, недавно отпраздновавшая шестнадцатилетие, плотнее запахнула шерстяную накидку, поежилась от промозглого ветра и потянулась в карман за сухарем.

— Вот и лето закончилось. Как всегда, слишком быстро, — с грустью заключила она, взглянув на громадину серого камня, возвышавшуюся перед ней. — Надеюсь, барон Альдор в замке.

Рыцарь-капитан Фастред молча покосился на свою спутницу и в очередной раз поправил меч. Она могла и не ехать в Эллисдор сама: во власти Эльги было отправить бумагу с любым надежным человеком. Хотя бы и с самим Фастредом, раз уж он все равно собирался в эти края. Но староста горячо настаивала на собственном участии в обсуждении вопроса. Настолько рьяно, что брат-протектор начал подозревать скрытые мотивы в действиях девушки. И раз уж весь сыр-бор крутился вокруг барона и канцелярии…

В любом случае это было не его монашье дело.

Края белого сюрко рыцаря-капитана, надетого поверх доспехов и богохульно заляпанного дорожной грязью, безжалостно трепал ветер. Громоздкий серебряный диск с выгравированным на нем длинным мечом бился на толстой цепи о металлический панцирь, издавая ритмичный лязг в такт цокоту копыт.

Эльга повернула голову к спутнику:

— Вы уверены, что приняли верное решение?

Фастред помедлил с ответом, не видя смысла комментировать позицию, которую он неоднократно излагал девчонке по дороге.

— Мы уже говорили об этом. Верное оно или нет, покажет время.

Староста что-то пробубнила себе под нос и откинула косы за спину. Голубые ленты, вплетенные в пшеничные пряди, явно пришлись по вкусу негостеприимному столичному ветру: стихия то и дело подхватывала их, заставляя трепетать, словно флаги на башне ратуши.

— Я не против, вы не подумайте чего дурного, — тут же пошла на попятную Эльга. — Но мне будет не хватать вас в Гайльбро. Особенно сейчас, когда отношения с обителью наконец-то наладились.

Фастред пожал плечами, сосредоточив внимание на воротах, возле которых скопилась очередь просителей, донимавших замковую стражу. Но все же он посчитал нужным успокоить свою спутницу.

— Брат Вилфрид так же верен решению его величества, как и я. Жителям Гайльбро и вам лично не о чем горевать.

— А я и не горюю, — буркнула девушка. — Это я к тому, что вас — лично вас — я знаю. Вы — хороший и порядочный человек, преданный королю и вере. А этот ваш брат Вилфрид или как его там величать — человек мне неизвестный, и доверять ему я пока не могу. Вы уж простите меня за такие слова, я ж не со зла… Но опыт общения с вашей братией у меня сами знаете какой.

Брат-протектор смягчился, вспомнив, через что пришлось пройти Эльге по вине прежних настоятеля и рыцаря-капитана.

— Я знаю Вилфрида много лет и готов за него поручиться, — выдавив из себя улыбку, заверил Фастред. — Он верен божьему делу и королю.

Эльга нехотя смирилась.

— Ну раз вы так говорите… И все же мне жаль с вами расставаться.

Воинствующий монах только пожал плечами:

— Пока рано для прощаний. Мне еще могут отказать.

— Вам? После того, что вы сделали для короля? — усмехнулась девушка. — Никогда.

— Ваши слова да богу в уши, — проговорил Фастред и пришпорил коня, обгоняя очередь.

Эльга тяжело вздохнула и приложила руку к груди, где под слегка промокшим плащом была спрятана бумага, способная изменить судьбу Гайльбро.

— Хранитель может сколько угодно слушать, — тихо сказала она и поспешила догнать своего спутника. — Да только есть ли ему до нас дело?

* * *

— Ты меня вообще слушаешь, дубина? — взвизгнула Эльга, тыча в лицо стражнику свитком. — Это приказ самого барона Альдора! Там говорится, что я, Эльга из Гайльбро, имею право просить этой, как ее… адуенции, нет… Адиенции! В любое время. В любое, чтоб тебе пусто было! А ну пропусти!

Непроницаемое лицо стражника даже не дрогнуло, а рука, закованная в тяжелую перчатку, продолжала перегораживать дорогу.

— Не положено, я тебе говорю, — сдерживая раздражение, снова отказал он и, встретившись взглядом со своим коллегой, снова замотал головой. — Прохода нет.

Эльга бушевала, как осенняя гроза.

— Да чирей тебе на задницу! — вопила она. — Вот документ. Сам почитай!

— Да не умею я читать, чего ты прицепилась? Сказал же тебе: барона в замке нет, сегодня канцелярия просителей не принимает. Коли не хворая, делать тебе здесь нечего! С прошением иди в ратушу.

Фастред, наблюдавший за упорными, но безрезультатными попытками своей спутницы пробиться внутрь, возвел глаза к небу, тяжело вздохнул и спешился. Бойкая девчонка, конечно, проявила недюжинное упрямство, но тягаться с замковой стражей ей было не по силам. Дело самого Фастреда не требовало немедленного решения. Откровенно говоря, он вообще не верил в успех своей затеи и потому не видел смысла торопиться. Однако дорога, шум большого города, через который пришлось проталкиваться едва ли не с боем, и перебранка у ворот вконец утомили монаха. Только желание как можно скорее оказаться в тихом успокаивающем полумраке Святилища заставило брата-протектора покинуть седло и взять решение проблемы в свои руки.

— У меня дело к брату Аристиду, — громогласно оповестил он, отодвигая Эльгу в сторону. — Святой брат здесь или уехал вместе с королем?

— Здесь он, — кивнул стражник. — А вы кем будете?

— Глаза разуй, идиот! — рявкнула староста. — Это сам рыцарь-капитан Фастред из обители Гнатия Смиренного! Меня пускать не хочешь — и хрен с тобой. Но бога-то побойся!

По толпе прошел тихий ропот — о некогда тихой деревушке Гайльбро и обители Гнатия Смиренного теперь не знал только глухой. Слухи распространились на удивление быстро, чему не в последнюю очередь поспособствовали странствующие менестрели. Фастред подозревал, что события, произошедшие в монастыре, были несколько приукрашены охочими до красного словца певунами.

— Хм, — задумался стражник и, запрокинув голову наверх, гаркнул, — Эйс! Ну-ка позови сюда капитана! Скажи, срочно.

— В этом нет необходимости. — Из тени ворот выступил брат Аристид, как всегда сияя лучезарнейшей из улыбок. — Пожалуйста, пропустите этих людей.

Стража и просители осенили себя знаменем Хранителя, Эльга самодовольно улыбнулась, а Фастред бухнулся на колени и протянул руки, чтобы поцеловать подол монашеской робы Аристида.

— Благословите, святой брат! — громким шепотом взмолился рыцарь-капитан.

— Благословляю тебя и всех вас, — Аристид обвел толпу взглядом и начертил в воздухе круг. — Да пребудет с вами милость Хранителя. К сожалению, сегодня канцелярия действительно не принимает просителей. Если вы не пришли за лечением, то, увы, я ничем не смогу вам помочь. Ступайте по домам и попробуйте прийти завтра пораньше. А вас, — Аристид взглянул на Эльгу и коленопреклоненного Фастреда, — я прошу следовать за мной.

Перечить монаху, обладавшему практически сверхъестественным даром вселять в окружающих людей спокойствие, никто не стал. Очередь медленно таяла под аккомпанемент тихих роптаний просителей, расходившихся ни с чем. Эльга взяла их с Фастредом лошадей под уздцы и, подмигнув упрямому стражнику, гордо проследовала в замок.

— То-то же, — удовлетворенно проворчала девушка.

— Я безмерно рад видеть в Эллисдоре вас обоих, — спокойный голос Аристида лился, словно музыка. — Но что привело вас в столицу? Неужели в Гайльбро произошло какое-то несчастье?

— Слава Хранителю, нет, — поспешил заверить Фастред. — Староста приехала подать королю прошение о предоставлении Гайльбро лицензии на открытие рынка. Я же вызвался сопроводить ее.

— Очень благородно с его стороны, — добавила Эльга. — Но у рыцаря-капитана есть еще одно дело. Лично к вам.

Аристид с любопытством взглянул на воинствующего монаха.

— Я всегда рад помочь брату по вере, — с любезной улыбкой проговорил он. Фастред вспомнил, что по дороге Эльга неоднократно задавалась вопросом, не сводило ли у Аристида челюсти от постоянной демонстрации дружелюбия. — Это связано с обителью?

Рыцарь-капитан недовольно покосился на ухмыльнувшуюся девушку, преждевременно выдавшую его планы. Но отступать было некуда.

— Отчасти это касается и монастыря. Но, в первую очередь, меня самого.

— Тогда, полагаю, нам следует обсудить его наедине, — Аристид кивнул Эльге, вручившей поводья конюху. — Достопочтенная староста согласится немного подождать с прошением?

Девушка пожала плечами и, подобрав юбки, уселась на широкий пень.

— Конечно подожду. Только вы не сильно долго, а то я кушать хочу, аж животики сводит! А от сухарей уже подташнивает.

Брат Аристид просиял.

— Я позову Ганса, помощника барона Альдора, из канцелярии. Он позаботится о вас и поможет подготовить документы. Также Ганс распорядится насчет ночлега. А теперь прошу нас извинить.

Эльга изобразила неуклюжий поклон и сунула руку в карман — за сухарями.

— Угу, — сказала она и отправила кусок черствого хлеба в рот, потеряв всякий интерес к делам церковников.

Монахи, шлепая по лужам, зашагали к Святилищу.

— Новая староста справляется со своими обязанностями? — спросил Аристид, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы Эльга не смогла их расслышать. Рыцарь-капитан обернулся и с удовлетворением заметил, что девушка была погружена в трапезу и жевала свои сухари так, что за ушами трещало, вероятно, на время позабыв о тошноте.

Фастред задумчиво кивнул.

— Эльга весьма талантлива, хотя и возмутительно молода для столь ответственного поста. Кроме того, ее поддерживает вся деревня. А когда староста предложила попробовать устроить королевский рынок…

— Думаю, это было поддержано с воодушевлением.

— Мягко сказано. Если позволить вырасти новому рынку, на местных жителях это отразится самым благоприятным образом.

— Не вижу причин отказывать им в попытке улучшить свое положение. Времена грядут суровые, — сказал Аристид, жестом веля Фастреду войти в полутемный зал маленького Святилища. — Я прослежу, чтобы прошение старосты попало лично в руки барону Альдору, когда он вернется с севера. Но в данный момент я бы хотел разобраться с тем, что беспокоит вашу душу, рыцарь-капитан.

Фастред по привычке преклонил колени перед алтарной статуей, прочитал молитву над горящей свечой и, поцеловав серебряный диск, зажатый в каменных руках Гилленая, опустился на скамью рядом с Аристидом. Последний сын Хранителя равнодушно взирал на церковников пустым взглядом.

— Как вы уже знаете, после суда над настоятелем Хелирием власть в обители сменилась. Мирные монахи выбрали своим главой брата Янника, а братья-протекторы — меня, — доложил Фастред.

Аристид коротко кивнул:

— Да, я уже знаю об этом. Полагаю, для вас это заслуженная награда.

Лицо рыцаря-капитана помрачнело.

— Но я не желал этого. Уговаривая людей в обители сдаться королю миром, я думал лишь об очищении совести перед богом, — Фастред на миг помедлил, собираясь с мыслями. — Я много грешил, и кровавый след от жизни, которую я вел до вступления в Орден, тянется за мной до сих пор. Однако среди моих грехов никогда не было жажды власти и тщеславия. Я не хотел занимать место брата Ламмерта и сейчас чувствую себя… вором.

Аристид мягко улыбнулся и покачал головой, разметав длинные седеющие волосы по плечам.

— Мой опыт подсказывает, что тем, кто слишком настойчиво добивается власти, нужно давать ее в самую последнюю очередь, — утешил он. — Вы достойны поста рыцаря-капитана хотя бы потому, что честны перед собой, людьми и всемилостивым Хранителем.

— И все же я приехал просить вас освободить меня от этой должности. Мои братья и слышать не хотят об отказе. Но я не могу, я не чувствую себя… Мое место не там.

— Где же оно, по-вашему?

Рыцарь-капитан указал на свой меч:

— Я не наставник, но орудие божьей воли. Я умею обращаться со сталью и искренне верю в то, что вы строите вместе с королем. Мне близки многие утверждения из того, что его величество говорил тогда, в Святилище Нижнего города. Я читал и ваши труды и во многом соглашался с тезисами, что вы излагали… И по понятным вам причинам очень долго боялся говорить об этом вслух. — Аристид понимающе кивнул и снова застыл в ожидании. — Но ваша трактовка веры, как бы ни поддерживали ее хайлигландцы, добавила вам еще больше врагов. Могущественных врагов, ведь Эклузум считает всех нас еретиками.

— Увы, это так, — согласился монах.

— Поразмыслив, я пришел к выводу, что вам нужна защита. И потому я прошу предоставить мне возможность доказать свою верность делом, которое я знаю лучше всего — мечом и щитом. Я хочу быть вашим заступником.

Фастред выпалил последнюю фразу и, покраснев, как набедокуривший школяр, замер, ожидая своей участи.

— Я очень тронут вашей заботой, дражайший брат, — склонив голову набок, тихо сказал Аристид. — Но меня защищает Хранитель. Только его милостью я все еще жив, ибо на все его воля.

— Его милостью и собственной осторожностью, — напомнил брат-протектор. — Охота на вас велась много лет, но теперь у Эклузума еще меньше причин оставлять вас в покое. Вы и сами знаете, что Великому наставнику вовсе не чужд грех зависти и гордыни.

На лице монаха снова заиграла легкая отчужденная улыбка, словно его мысли витали далеко от маленького Святилища.

— В ваших словах, несомненно, есть истина, — наконец ответил он. — И все же я привык заботиться о себе самостоятельно. К тому же, меня защищают верные гвардейцы его величества.

Фастред не отступал:

— Они понадобятся ему самому, ведь король Грегор тоже перешел дорогу империи. Я же буду верен лично вам и стану вашим помощником. Я смогу защитить вас там, где гвардейцы его величества будут бессильны.

Аристид наградил собеседника долгим испытующим взглядом и затем поднялся со скамьи.

— Оставьте оружие и идите за мной. Я хочу вам кое-что показать.

Брат-протектор недоумевающе моргнул:

— Но…

— Поверьте, там, куда мы пойдем, оно вам не понадобится.

Фастреду это не понравилось, но, не желая усугублять ситуацию, он покорился воле монаха и послушно отстегнул перевязь. В конце концов, смирение было одним из столпов веры, которую он принял много лет назад. Аристид ждал его у выхода.

— Если вы хотите стать моим помощником, то должны осознавать все риски, которым себя подвергнете. Вы были честны со мной, брат Фастред, и я буду честен в ответ.

Рыцарь-капитан молча проследовал за монахом. Они вышли из Святилища — в глаза ударил яркий свет, на миг ослепивший обоих. Аристид обошел церковное здание и быстро пересек маленький дворик, отделенный забором от казарм.

— Сюда, — монах указал на вытянутую постройку, новую и возведенную наскоро — сруб дерева был еще свежим.

— Что это?

— Лазарет, — коротко ответил монах. — Здесь я лечу людей.

— Но в Нижнем городе уже есть один, — вспомнил Фастред.

Брат Аристид утвердительно кивнул.

— Как и в замке. Но этот — особенный.

— Чем же он отличается?

Монах отворил дверь и вошел первым. Вокруг царил полумрак, лишенная окон постройка освещалась лишь несколькими чадящими свечами. Пространство лазарета было разделено деревянными перегородками на несколько комнатушек.

— Я подсмотрел эту идею, когда путешествовал по Эннии, — вещал Аристид с видом хранителя редчайшей коллекции ценностей, решившего поделиться тайными знаниями с сыновьями-оболтусами. — В империи лекари отправляют в лазареты всех без разбора. Ранения от стрел и ножей, ушибы, удары, холера, чума — всех помещают в один сарай. Эннийцы же, напротив, разделяют больных, что представляется мне более разумным. Ведь так одни не могут заразить других.

По позвоночнику Фастреда пробежали ледяные искры.

— И чем больны те, кто находится здесь? — хрипло спросил он, уже страшась ответа.

— О, эти люди практически здоровы. Но они любезно согласились заболеть ради милости Хранителя и всеобщего блага.

Брат-протектор напряженно озирался по сторонам, хотя и осознавал, что от хвори, какой бы она ни была, спрятаться уже вряд ли сможет.

— Простите, брат Аристид, я не совсем понимаю…

— Я пытаюсь найти лечение оспы, — пояснил монах. — В Эннии меня заинтересовала удивительная практика тамошних лекарей. В то время оспа бушевала в Ладумесе, и я видел своими глазами, какие ужасы оставляла после себя эта болезнь. И все же врачам, кажется, удалось найти лечение. Рискованное и ненадежное, разумеется, но результат меня поразил.

— Колдовство? — с ужасом предположил Фастред.

Глаза Аристида расширились, и он осенил себя святым знаменем.

— Что вы? — воскликнул монах. — Никогда в этих стенах не будут пользоваться проклятыми дарами Арзимат! Никакого колдовства, только медицина. Наука! Суть лечения эннийцев заключалась в том, чтобы ввести здоровому человеку небольшое количество гноя из оспенной пустулы, тем самым заразив его.

— Милостивый Хранитель! — опешил Фастред. — Но это же…

Аристид поспешил успокоить брата-протектора.

— В очень малой дозе, конечно же! Так зараза попадает в тело человека, развивается там, но в большинстве случаев это не заканчивается смертью. Впрочем, данный метод все же несовершенен: из сотни умирают около десяти человек. Слабый организм может не выдержать подобного вмешательства.

— Десятая доля — это гораздо лучше, чем половина или две трети деревни, — прикинул брат-протектор, вспоминая, как вспышка оспы практически опустошила его родной край.

— Мне тоже так кажется, — Аристид улыбнулся и открыл дверь в одну из каморок. — Вы болели оспой, брат Фастред?

— Кто же не болел ею в Хайлигланде?

— В таком случае у вас меньше шансов заразиться. И все же эта болезнь непредсказуема. Я не могу заставить вас рисковать жизнью…

Фастред решительно перешагнул порог.

— Я не смогу защитить вас от оспы, святой брат. От меча и дурного умысла — да, но не от болезни. Но тогда я хотя бы приму эту участь вместе с вами.

— Этого не потребуется. Я был настолько впечатлен достижениями эннийских лекарей, что попросил их проделать такую процедуру и со мной. С тех пор эта хворь ко мне не липнет. — Аристид кивнул в сторону полутемного угла комнатки. — Познакомьтесь с Келебом, брат Фастред.

Только сейчас брат-протектор заметил худого человечка, скрючившегося на койке в позе зародыша. Келеб был южанином, похож на гацонца или выходца с границ Бельтеры и Рикенаара — догадку подтверждали ввалившиеся темные глаза, тронутая бронзой кожа и острый нос, резко выделявшийся на осунувшемся лице.

— Брат Аристид, — слабо отозвался пациент и улыбнулся. Фастред заметил, что он был молод — не мужчина, еще мальчишка, отрок, которому от силы стукнуло лет четырнадцать. — Вас давно не было. Вы пришли меня уколоть, как обещали?

Монах сел на койку и бегло осмотрел Келеба.

— Нет, боюсь, ты еще слишком слаб. Болезнь с большой долей вероятности погубит истощенное тело. Сегодня ты ел что-нибудь?

— Приносили, — паренек покосился на стол с почти нетронутой пищей. — Мне хочется, но я боюсь…

Монах вздохнул и положил парнишке руку на плечо:

— Это никуда не годится. Тебе нужно питаться ради милости Хранителя и блага для наших братьев и сестер. Ты же согласился помочь мне. — Келеб виновато кивнул, не выдержав укора в голосе своего благодетеля. — Так почему же продолжаешь упорно отвергать мои просьбы?

В ответ пациент лишь пожал плечами и уставился в точку на полу, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Аристид обернулся к Фастреду.

— Келеб из беженцев, — пояснил он. — Он едва держался на ногах, когда добрался до Эллисдора. Я увидел его в Нижнем городе и не смог пройти мимо — слишком уж он был истощен. А затем я предложил ему помочь мне.

— Я помогу! — оживился юноша. — Обязательно помогу! Просто боюсь, что после голода кишки скрутит.

— Не скрутит, если будешь есть потихоньку и тщательно жевать. Сейчас ты готов поесть? Я буду рядом и прослежу, чтобы все прошло хорошо, — успокаивал мальчишку монах, и у Фастреда сжалось сердце от проявления столь редкого в этих краях милосердия. — Договорились?

— Угу, — кивнул Келеб.

— Замечательно, — Аристид подошел к шаткому столу и скривился, изучив содержимое подноса. — Я же говорил им не класть жирного, а они положили свиную брюшину в подливе! Ладно, придется начать с хлеба и сыра. Как раз немного подсох.

Монах разорвал руками мякиш и подал Келебу:

— Только не торопись, — напомнил он. — Жуй тщательно.

Пока мальчишка аккуратно двигал челюстями, Аристид нарезал несколько ломтей сыра. Заглянув в кувшин, он поморщился:

— Вода протухла. Брат Фастред, я могу попросить вас принести новую из бочки, что стоит возле входа? Она должна быть свежей.

— Конечно.

Брат-протектор торопливо покинул комнату, радуясь возможности ненадолго вернуться на улицу. Дождь продолжал мелко моросить, а сильный ветер и вовсе превращал его в водяную пыль. Но сейчас это ощущение было лишь в радость и помогло прийти в себя после увиденного. Тайное занятие брата Аристида одновременно пугало и восхищало. Монах рисковал собственной жизнью ради спасения тысяч других, но Фастред не мог отделаться от сковавшего позвоночник суеверного ужаса — эннийские ритуалы, здесь, в Эллисдоре? Как Хранитель мог допустить такое?

С другой стороны, если это работало и не требовало применения запретных знаний, то что было плохого в желании святого брата принести пользу людям? Ведь раз Хранитель не препятствовал работе брата Аристида, значит такова была божья воля.

Успокоив себя этой мыслью, Фастред выплеснул содержимое кувшина, зачерпнул свежей воды и поторопился обратно. Лазарет вселял в брата-протектора необъяснимую тревогу, а Фастред привык доверять своей интуиции. И все же пока он не мог понять, что же было не так с этим мрачным местом.

Войдя внутрь, Фастред прислушался. Со стороны каморки, где держали Келеба, доносились приглушенный шум и сдавленные звуки. Брат-протектор инстинктивно потянулся к мечу и едва не извергнул богохульное проклятие, когда вспомнил, что оставил оружие в храме. Бежать обратно смысла не было — Фастред мог опоздать. Не имея времени для раздумий, он просто распахнул дверь и, застыв только на мгновение, выронил свою ношу на выстланный соломой пол.

— Отпусти его! — рявкнул Фастред, снова потянувшись к поясу.

Келеб, как оказалось, вовсе не являлся слабаком. В противном случае парнишка не смог бы заключить Аристида в смертельные объятия. Пациент душил монаха, крепко обхватив его сзади, и не отреагировал на приказ.

Все, что случилось дальше, Фастред помнил смутно. На секунду он почувствовал страх — не за себя, но за жизнь человека, которого так стремился защитить. Мгновение спустя это прошло, уступив место привычке. В Ордене учили реагировать на опасность быстро, да и бурная молодость давала о себе знать.

Брат-протектор метнул взгляд на стол, где Аристид резал сыр. Нож был там, валялся между миской с жирным мясом и половиной краюхи хлеба. Не отдавая себе отчета в том, что делал, Фастред одним прыжком оказался возле стола, схватил клинок, плотнее сжал мокрые от дождя пальцы на рукояти и бросился к Келебу. Лицо Аристида начинало приобретать характерный оттенок, монах мычал, молотил ногами воздух и пытался сопротивляться, протягивая пальцы к лицу мучителя. Следовало отдать должное парнишке, он не обратил ни малейшего внимания на появление Фастреда и продолжал свое черное дело, однако с самого начала допустил серьезную ошибку.

Ибо зачем душить человека, если можно взять нож и сделать дело быстро? Рыцарю-капитану, впрочем, это было только на руку.

Не имея возможности для маневра в узкой деревянной комнатушке, он ударил куда смог. Отсутствие меткости было компенсировано силой удара — нож вошел глубоко в правый бок, царапнул ребра, и Фастред понадеялся, что задел печень. Раненый заморыш взвыл и наконец-то разжал пальцы, позволив Аристиду освободиться. Монах с хрипом рухнул на колени и повалился на пол, держась за опасно пошатнувшийся стол.

— Вы в порядке? — спросил Фастред, обратившись к Аристиду. Все его нутро требовало броситься на помощь пострадавшему святому брату, но разум заставил остаться подле напавшего мальчишки, все еще представлявшего угрозу.

Келеб побледнел. Рана сочилась темной блестящей кровью, и брат-протектор не стал вынимать из нее ножа. Впрочем, вряд ли это было способно надолго продлить жизнь паренька.

— Да, — хрипло ответил Аристид и, пошатываясь, поднялся на ноги. — За что, Келеб? Я же помог тебе!

Юноша дернулся, и Фастред поежился от ярости, вспыхнувшей в его глазах. Так смотрели на хайлигландских солдат безумные воины рундов, отправлявшиеся в бой с обнаженной грудью и вооруженные лишь секирами. Такая ярость пылала в глазах у немногих братьев Ордена, принимавших самые строгие обеты. С такой же яростью вещали на проповедях наиболее преданные делу церкви наставники. Эта голодная страсть, разрушительная жажда, была присуща только фанатикам всех сортов и вероисповеданий — Фастред достаточно их повидал на своем веку.

— Еретик! — подтверждая догадку рыцаря-капитана, выплюнул Келеб с перекошенным от боли лицом. — Смерть еретику!

Брат-протектор многозначительно приподнял бровь и покосился на монаха:

— Не самое удачное время для напоминаний, но…

— Но руки врагов оказались длиннее, чем я ожидал, — кивнул все еще пытавшийся выровнять дыхание Аристид. — Вы были правы, брат Фастред. Я ошибался.

Келеб метался по кровати, кривя лицо и сжимая обманчиво тонкими и слабыми пальцами смятые окровавленные простыни. Рыцарь-капитан сокрушенно покачал головой: не требовалось быть лекарем, чтобы понять — пареньку осталось недолго, и эти минуты окажутся самыми мучительными в его короткой жизни.

— Меня благословили на это… Мне… Мне отпустили этот грех, — шептал юноша. — Я попаду в Хрустальный чертог и встречусь с ними… Со всеми ними…

Фастред не сводил глаз с метавшегося в агонии отрока.

— Только Великий наставник может отпустить грех убийства, — сказал он. — Но отправлять на это ребенка… Он же еще совсем мальчишка…

— Ладарий знал, что я сочувствую сиротам, ибо сам в раннем возрасте остался без родителей и лишь милостью Хранителя оказался воспитанником церкви. Когда-то я даже покровительствовал одному приюту.

— Умно, но все же такое коварство от самого Великого наставника…

Монах прислонился к стене, приложив руки ко лбу.

— Ладарий не идиот, — отозвался он. — Глупцы на его посту долго не задерживаются.

Аристид болезненно поморщился, когда Келеб в последний раз дернулся в агонии и затих. Измученное лицо паренька разгладилось, пальцы разжались. Монах осенил тело знаком Хранителя и прочел краткую молитву. Фастред ему вторил. Неудачливый убийца скончался на удивление быстро.

— Еще одна невинная душа пала в нашей с Ладарием борьбе, — Аристид мрачно оглядел комнату и поежился. — Вам не следовало убивать его, но я не виню вас, Фастред.

Брат-протектор еще долго не мог отвести взгляд от безмятежного лица убитого.

— Я защищал вас, — наконец проговорил он. — Орден воинствующих монахов предписывает уничтожать врагов, а не утешать их.

— Разумеется, — брат Аристид аккуратно извлек нож из раны. — Келеб и так во всем признался перед смертью, но обсудить его намерения более предметно не было бы лишним. Однако все это уже не имеет значения. Да смилуется над ним Хранитель. — Он повернулся к Фастреду, натянув привычную улыбку, но брат-протектор заметил, что тепла в ней было столько же, сколько в горном ручье. — Господь подал мне недвусмысленный знак. Я с радостью принимаю вашу просьбу и буду рад видеть вас рядом в качестве постоянного спутника. Боюсь, Великий наставник не остановится в своем желании избавить мир от моего существования.

Фастред преклонил колени и прислонился лбом к серебряному диску Аристида.

— Я клянусь смиренно служить вам и защищать от всякой угрозы.

Монах жестом попросил рыцаря подняться.

— Однако мне понадобится не только ваш щит, но и меч. Боюсь, однажды может настать момент, когда я потребую от вас не только защищать меня, но и карать моих врагов, как вы сделали это сегодня. Пойдете ли вы на это, брат Фастред? Станете ли разящей рукой, если того потребует Хранитель?

Брат-протектор встретился глазами с монахом и удивленно моргнул, увидев неприкрытую жестокость на лице человека, которого только что поклялся защищать.

— Пойдете ли вы на все это? — повторил монах.

— Да, святой брат, — глухо откликнулся Фастред.

— Да будет исполнена его воля. — Аристид круто развернулся, взметнув грязные полы своего одеяния, и вышел из лазарета. — Великий наставник совершил колоссальную ошибку, за которую ему придется отвечать лично перед богом. И да поможет нам Хранитель призвать его к ответу как можно быстрее.

Брат-протектор бросил последний взгляд на тело Келеба и невольно поежился. Если первый день его службы Аристиду начался с убийства ребенка, то чего же стоило ожидать дальше?

Шаккор.

Джерт устало привалился к стволу дерева и расправил карту, нацарапанную Харизом на лоскуте кожи. И хотя наблюдатель придумал весьма противоречивый план по вызволению Артанны из заточения, в дорогу он собрал беглецов обстоятельно. Впрочем, с картой Хариз переборщил — Джерт знал, в каком направлении двигаться, и без его помощи.

И все же ему было приятно. Дружеская взаимовыручка встречалась в его деле гораздо реже, чем колдовство.

За три дня они с Артанной преодолели большую часть пути и этим утром покинули окрестности Шаккора. Прятаться было несложно — Джерт всю жизнь только этим и занимался. В город беглецы не заходили, от основного тракта держались подальше, поэтому смогли разглядеть лишь погруженные в густой туман силуэты угрожающе высоких крепостных стен. Несколько раз путникам встречались шедшие навстречу крестьяне, но они не проявили к ним интереса.

Смеркалось и холодало. Джерт с Артанной углубились в лес и нашли узкий ручей. Ледяная вода сводила зубы, но здорово бодрила. Беглецы умылись, наполнили меха водой и устроили ночлег на небольшой поляне, окруженной густыми зарослями вечнозеленого кустарника.

Артанна угрюмо жевала жесткий, как подошва, кусок вяленого мяса, пристроив зад на покрытом мхом поваленном дереве. Ветер шуршал листьями на высоких кронах, внизу журчала вода. Лошади безмятежно щипали траву, лишь изредка прерывая тишину тихим ржанием. Костер, как обычно, решили не разводить.

— Будешь? — вагранийка кивнула на мешок со съестными припасами.

— Давай.

Джерт ловко поймал брошенный ломоть солонины и вгрызся зубами в неподатливую высушенную плоть.

— Послезавтра будем в Ленгае, если повезет, — прожевав, сказал он.

— Нужно придумать хотя бы одну правдоподобную ложь, чтобы нас пропустили в город.

Медяк вытащил из кармана небольшой мешок и встряхнул его. Сладкий звук, который издавали монеты, нельзя было перепутать ни с чем.

— Этот трюк в Ваг Ране может не сработать, — сомневалась наемница. — За мздоимство здесь наказывают весьма сурово.

Джерт усмехнулся и убрал кошель обратно.

— Но на моей памяти это не остановило ни одного вагранийца, — заметил он.

Артанна хотела было отгрызть еще один кусок мяса, но передумала и завернула недоеденный ломоть в тряпицу. Постоянное напряжение напрочь отбивало аппетит.

— Готова поспорить, что там нас уже поджидает парочка шпионов Заливара, — предположила она. — Шано не дурак.

— Хариз тоже не так прост. Еще до того, как мы с тобой покинули Рантай-Толл, он отправил несколько человек в Ленгай — предупредить друзей в порту. Они должны нам помочь.

Сотница раскатала свою постель рядом с Джертом и легла на спину, положив меч под бок. Первым часовым, согласно установившейся традиции, был Медяк.

— Расскажешь мне о своем старом приятеле? — устроившись поудобнее, попросила наемница. — А то я все не могу взять в толк, с какой радости он расшибается в лепешку, чтобы помочь нам выкарабкаться из этого дерьма.

Джерт вытянул ноги и с удовольствием хрустнул пальцами.

— Когда-то мы работали вместе. Веселое было время.

— А потом?

— Пути разошлись. Признаться, я уже не надеялся увидеть его снова. Повезло.

Энниец замолчал, давая Артанне понять, что углубляться в детали он не собирался.

— И чем же Хариз занимается в Рантай-Толле, раз отрастил такие длинные руки?

Медяк на миг помедлил, подбирая правильные слова. Его спутнице было незачем знать о господине. По крайней мере, пока.

— Собирает слухи и продает заинтересованным лицам, — наконец поведал он. — Дорого.

Артанна кивнула:

— Это многое объясняет. Но неужели он просто помогает тебе по старой дружбе?

— За мной будет должок.

— И как ты собираешься отдавать его, находясь в Эннии?

Этого ей тоже не следовало знать.

— Я что-нибудь придумаю, — Джерт улыбнулся, зловеще сверкнув зубами.

— Вот как?

— Именно так.

Разговор снова не клеился. Так было всегда, когда Артанна пыталась выудить у Медяка даже самые незначительные подробности о его прошлом — что в Гивое, что в Эллисдоре, что сейчас. Энниец чрезвычайно бережно оберегал свой внутренний мир от посягательств извне.

Наемница положила голову на скатанный в рулон плащ. Трава успела покрыться бусинками росы.

— Похолодало, — озвучила очевидное Артанна.

— Спи.

— Я бы с радостью, но вот уже который день мне снятся покойники. Это, знаешь ли, мешает.

— Малыш?

— Шрайн, Дачс со своими головорезами, Фестер, Йон… — наемница загибала пальцы. — Все они. Ты видел, что с ними сделал Заливар?

Медяк кивнул.

— Видел. И, признаться, был очень рад, когда не обнаружил твоей головы среди той жутковатой коллекции на площади.

— Чего-то ты не договариваешь, Джерт, — Артанна приподнялась на локтях. — Нет, я допускаю, что ты чувствовал себя обязанным после того, как я вытащила тебя из темницы в Эллисдоре. Но лезть в самое пекло и вытаскивать меня прямо из-под носа Данша только благодарности?

Наемница уставилась Медяку прямо в глаза, но он спокойно выдержал ее взгляд.

— Что, не ожидала от меня подобного? — с легкой ухмылкой спросил он и поскреб острый подбородок. Энниец побрился в Рантай-Толле, но сейчас на его щеках снова пробивалась заметная щетина, явно раздражавшая владельца.

— Честно? Нет, — ответила Сотница. — Ты не производишь впечатление порядочного человека.

Джерт подмигнул:

— Может я влюблен в тебя по уши!

— Врешь, — отмахнулась Артанна. — Однако свой долг ты вернул сторицей. В Эллисдоре мне не стоило больших усилий вытащить тебя из темницы. Да, Грегор тогда расшумелся, но я знала, что смогу переубедить его, — наемница размышляла, глядя на темное небо, затянутое низкими тяжелыми облаками. — Ты же в этот раз рискнул всем, чтобы меня вытащить. Сам же так сказал.

— И что?

Сотница нахмурилась.

— Должна я тебе, вот что! — выпалила она. — И не знаю, как расплачиваться. У меня ничего нет, кроме перстня Гвиро.

Медяк без энтузиазма взглянул на блеснувший в тусклом звездном цвете алмаз и отмахнулся:

— Оставь цацку себе. Она много для тебя значит. Быть может когда-нибудь я попрошу тебя об услуге, и ты сможешь успокоить совесть.

Артанна недоверчиво покосилась на Джерта, по привычке посмотрела по сторонам, хотя прекрасно знала, что никого, кроме них с эннийцем да лошадей, на этой поляне не было.

— И вновь никакой конкретики, — вздохнула она. — Впрочем, можно кое-что устроить. В счет уплаты, так сказать.

Джерт вздрогнул, когда ее рука заползла ему в штаны.

— Ты рехнулась? — ошарашенно прошипел он и с силой сжал ее запястье. Наемница с трудом скрыла улыбку — застать Медяка врасплох дорогого стоило.

— А что?

— Шутки шуточками, но…

— Когда я говорила, что твоя задница меня смешит, это не означало, что она мне не нравится. — Сотница ловко освободилась от захвата и внезапно помрачнела. Мимолетную игривость как волной смыло. — Знаю, что ты обо мне думаешь, Медяк. Ничего хорошего. Мне положено оплакивать своих бойцов и все, что я потеряла. Но горевать есть смысл, только если остается шанс что-то вернуть, а я потеряла все. У меня осталась лишь собственная жизнь, да и ту я взяла у тебя взаймы. И вместо того, чтобы убиваться по тем, кому я уже не смогу помочь, лучше думать, что делать дальше.

Джерт молчал, пока Артанна говорила, стиснув железной хваткой его руку.

— С самого Гивоя меня преследует только смерть, — продолжала она. — И я помню каждого бойца «Сотни», погибшего в этой резне. Каждое лицо, каждое имя. Иногда во сне они зовут меня, и везет, если только зовут. Обычно обвиняют, а мне нечего им ответить. Я даже не могу написать их семьям и рассказать, какого рожна не уберегла ребят! Смерть ходит за мной по пятам, дышит в затылок. Скорбь уже прожгла у меня в груди дыру размером с диск Гилленая. — Артанна еще сильнее вцепилась в ладонь Джерта и горько усмехнулась. — Думаю, те, кто остался в Эллисдоре, уже нас похоронили. Казалось бы, мне пора привыкнуть к этому после плена — тогда меня тоже считали погибшей и здорово удивились, увидев в добром здравии спустя полгода. Но привыкнуть не получается. Хреново чувствовать себя призраком, Медяк. Вроде дышишь, ходишь, ешь, а человеком себя не ощущаешь, потому что все, чем ты дорожил, мертво. Держаться не за что. А я очень хочу почувствовать себя живой, — голос Артанны надломился. — Хотя бы ненадолго. Прости, если мое предложение тебя смутило. Это не повторится.

Она отпустила руку Джерта и поднялась на ноги. Ругая себя за порывистость, наемница направилась к дальнему краю поляны, где стояли лошади, и принялась копаться в седельной сумке. Хотелось курить, и пусть Медяк провалится, но она набьет трубку и от души подымит, раз уж выпивки в его запасах не нашлось.

Артанна скорее ощутила его присутствие за спиной, а не услышала звук шагов.

— Эй, — теплая ладонь эннийца легко коснулась ее плеча.

Вагранийка нехотя повернулась, чувствуя еще большую неловкость.

— Я уже извинилась, — пряча глаза, напомнила она. — Дала слабину, Медяк. Больше не буду, обещаю.

Сотница ожидала услышать очередную насмешку, но Джерт был серьезен.

— Я понимаю тебя, — сказал он, и Артанна догадалась, что это признание далось ему нелегко. — Лучше, чем ты можешь представить.

— Тогда горе нам обоим, — она пожала плечами и снова отвернулась. Джерт притянул ее к себе и кивнул на промокшие от росы лежаки:

— Пойдем.

Артанна подняла взгляд на Медяка, выжала из себя мрачную улыбку и сделала шаг, но уголки ее губ тут же опустились, а глаза недоверчиво прищурились. Только сейчас она заметила, что птицы перестали галдеть.

— Погоди, — Сотница смотрела в сторону кустарника, гадая, не показалось ли ей, что ветви пришли в движение.

В следующее мгновение ее плечо прошила стрела.

* * *

— Черт! — Артанна пошатнулась, но устояла на ногах и тут же припала к земле, надеясь доползти до меча.

Джерт отскочил, выхватив ятаган. Он заметил лучника — тот торопливо отбросил колчан и потянулся к рукояти длинного ножа. Сбоку от эннийца послышался новый шорох — второй человек пытался зайти с фланга. Сотница уже схлестнулась с третьим.

Медяк отрешенно подумал, что порция «лунного песка» сейчас бы не помешала, но возможности залезть в карман не было. Трое нападавших одновременно выбрались из кустов, рубя цепкие ветви. Не самый худший расклад. Побледневшая Артанна уложила одного колющим ударом, пока тот продирался сквозь заросли. Меч, конфискованный у гвардейца во время бегства из имения Данша, глубоко вошел в открытый бок противника — он успел только замахнуться для ответного удара, но пошатнулся и повалился на землю. Артанна для надежности снова вонзила клинок ему в грудь и развернулась, скривившись от резкой боли. Ругнувшись, она обломила древко стрелы. Туника пропиталась горячей кровью.

— Ублюдок мой, — оповестила наемница, двинувшись на лучника. Джерт заметил, что ее рука дрожала.

Медяк ушел в сторону от выпада противника, благодаря росу. Ваграниец сверкнул глазами и поскользнулся на мокрой траве, упал, но тут же перевернулся на спину и жестко встретил рубящий удар. Джерт отскочил, увернувшись от пинка и сам едва не распластался на земле. Противник снова поднимался, держа клинок перед собой.

— Добегался, шраз, — сказал ваграниец и пошел в атаку.

* * *

Левое плечо горело. Артанна изо всех сил старалась игнорировать боль, но с каждым мгновением та лишь усиливалась. Рана кровоточила, любое движение правой руки давалось с трудом, но ублюдок должен был умереть.

— Женщину брать живой! — скомандовал сражавшийся с Джертом человек, однако его крик захлебнулся после очередной атаки эннийца.

Лучник обнажил длинный узкий клинок, и Артанна почувствовала угол ностальгии, смешанный с завистью: ее любимые вагранийские ножи остались у Заливара, и она здорово по ним скучала. Крепче сжав слабеющие пальцы на рукояти меча, Сотница сделала выпад. Ваграниец оказался шустрым — ловко отклонился и тут же контратаковал. Это неминуемо закончилось бы для него успехом, но спасла длина клинка Артанны. Гвардейская железка была тяжелой, но могла удерживать противника на достаточном расстоянии. Противник попытался поднырнуть сбоку, наемница развернулась, закрыла брешь, но оступилась. Нога медленно поехала с обрыва к ручью; Артанна попыталась ухватиться свободной рукой за ствол дерева, но тут же осознала свою ошибку: от резкого движения раненое плечо взорвалось пронзительной болью.

— Ох! — сапог наемницы соскользнул с кочки, и Сотница потеряла равновесие, сорвавшись вниз.

Она катилась по пологому склону, издавая сдавленные стоны. Перед глазами мелькали листья, ветки, небо, трава — окружающая действительность смешивалась в кровавом калейдоскопе боли.

Приземлившись, Артанна поняла, что выронила оружие и потянулась за прикрепленным к поясу ножом. Лучник ловко спрыгнул и, все еще угрожая ей клинком, подошел ближе.

— Тебе незачем сопротивляться, — сказал он по-вагранийски.

Сотница медленно поднялась, спрятав нож в рукаве.

— Кто нас выдал?

— Деревенщины. Шано очень расстроился, когда ты сбежала. Он хочет тебя вернуть. Пойдем со мной, и я не причиню тебе вреда.

— Правда? — Артанна осклабилась и показала на раненое плечо. — Не представляю, что же тогда, по-твоему, вред.

— Маленькие тонкие ножи с изогнутыми лезвиями, лоскуты кожи…Тебе не захочется знать.

Она пятилась назад пока, наконец, не дошла до ручья. Плеск воды за спиной красноречиво свидетельствовал, что дальше бежать было некуда. Лучник сделал еще шаг, и Артанна из последних сил вскинула нож:

— Только попробуй.

Еще шаг. Наемница двинулась вбок и аккуратно ступала вдоль кромки берега.

— Мне начинает надоедать, — сказал ваграниец. — Чего ты ждешь?

Из-за спины лучника возник Джерт и рубанул его ятаганом под коленями, изувечив сухожилия и заставив упасть. Ваграниец истошно завопил. Снова сверкнуло лезвие, и на шее побежденного врага появилась вторая улыбка.

— Вот этого, — выдохнула Артанна и рухнула на землю рядом с ним.

Медяк кисло улыбнулся и подал ей руку.

— Ранена?

— Только плечо.

Энниец вывел ее на поляну, где сквозь ветви деревьев проникало больше света, и осмотрел рану.

— Навылет, — констатировал он и полез в сумку за чистой тряпкой. — Это хорошо.

— Угу.

— Ну что, теперь чувствуешь себя живой?

— Пошел ты, — поблагодарила за помощь Артанна и развернулась к нему спиной, предоставляя честь вытащить остаток древка из раны. — Видать, моя судьба — ловить стрелы за негодяев.

Миссолен.

— Идиот!

Породистое лицо графа Линдра Деватона исказилось гримасой боли, когда ему досталась очередная затрещина. Демос усмехнулся.

«Кто бы мог подумать, что хрупкое тело моей матушки способно вмещать такую сокрушительную ярость?»

Брат дернулся, когда леди Эльтиния, отвесила ему новую пощечину.

— Болван! Сволочь! Тупица! — не прекращала вопить мать.

«Нужно остановить ее, пока она не убила собственного сына. Или не стоит мешать свершению справедливого возмездия?»

— Тише, прошу тебя, — Демос на перехватил унизанную браслетами руку матери. Эльтиния смерила его гневным взглядом. — Я не смогу поговорить с ним, если ты его убьешь.

— Я не собираюсь его убивать, — огрызнулась вдовствующая герцогиня. — Лишь вымещаю злобу. Он заслужил.

«Безусловно, заслужил. Будь на то моя воля, Линдр превратился бы в факел сразу по прибытии в Миссолен».

Однако обстоятельства вынуждали Демоса проявлять миролюбие.

— Полно тебе, матушка, — почти ласково сказал канцлер и покосился на брата. — Ведь он все еще твой сын.

Мать презрительно фыркнула. Ее тонкие руки все еще дрожали от с трудом сдерживаемого гнева.

— К сожалению, он совершенно точно вышел из моего чрева, — заявила она. — Хотела бы я назвать его ублюдком, но Линдр, определенно, стал плодом наших с лордом Теннием стараний на брачном ложе.

«И от кого же моему братцу досталась эта дурная кровь? Небось, впитал худшее от обоих Домов, ибо, не сомневаюсь, сволочей и предателей было в избытке что среди Таллонидов, что среди Флавиесов. В итоге мы получили глупого, недальновидного и амбициозного человека, чьи замыслы и хитрости шиты белыми нитками. Ему удалось достичь успеха лишь однажды и только потому, что я не ожидал от него столь подлого удара в спину. И недооценил Принэ. Но больше я не повторю этой ошибки. Впрочем, и Линдр не совершит ничего подобного. Об этом мы позаботимся».

Отвлекшийся на размышления Демос не заметил, как леди Эльтиния снова влепила среднему сыну звонкую пощечину.

— Хватит! — взревел канцлер, и мать наконец-то испуганно отшатнулась. — Я сказал тебе прекратить. Немедленно отойди от него!

«О, так теперь она меня боится?»

Всего на миг Демос позволил себе насладиться моментом и произведенным впечатлением. Впрочем, леди Эльтиния тут же взяла себя в руки и снова приблизилась к нерадивому сыну.

— Он не достоин имени Деватон! — гневно взвизгнула она, но на этот раз обошлась без рукоприкладства.

Линдр, крепко привязанный к стулу, вздохнул с облегчением. Просторный подвал имения встретил графа сыростью и прохладой. Ихраз сторожил в дверях, Демос и Эльтиния измеряли шагами хорошо освещенную камеру — можно было рассмотреть каждый каменный стык, а Линдр, не имея возможности пошевелиться и вытереть разбитую губу, пускал кровавые пузыри и сплевывал розовую слюну. На гладко выбритой щеке графа красовался глубокий рваный порез, оставленный одним из многочисленных перстней матери. Темные волосы разметались по плечам, искусно расшитый шаперон съехал набок, в глазах застыл ужас, вызванный мучительным ожиданием приговора глав семейства.

Он не отпирался и выложил все как на духу, едва очутился в этом отсыревшем каменном мешке. То ли эффект внезапности, то ли зловещее молчание Ихраза, или же увиденные воочию последствия допроса месье Принэ послужили тому причиной, но граф быстро сдался.

Демос умел убеждать.

«Вероятно, Линдр понял, что рано или поздно я вытащу из него признание. Но неужели он рассчитывал на то, что добровольное, хотя и запоздалое откровение смягчит мое сердце? Следовало думать раньше. Впрочем, вряд ли он вообще способен думать на пару шагов вперед. Амбиции окончательно ослепили его и лишили остатков предосторожности. Хорошо, что Ренар ни о чем не знает — пусть молится своему Хранителю и пребывает в дальнейшем неведении. Не знаю, как он переживет известие о предательстве собственного брата».

Демос сел на слегка пошатывающуюся табуретку напротив брата и положил трость на стол, все еще хранивший следы крови месье Принэ.

«Должно быть, и этот эффектный антураж произвел на тебя впечатление. Не зря же мы тащили сюда столько свечей».

Леди Эльтиния прислонилась к стене, сложив руки на груди.

— Итак, милый братец, — улыбнулся канцлер, намеренно повернувшись к Линдру обезображенной стороной своего лица. — Принэ уже поведал нам захватывающую историю, а ты, следует отметить, добавил в нее еще больше красок. Признание твоего поверенного, подписанное его рукой при свидетелях, у нас. Ты же понимаешь, какое наказание тебе грозит?

Линдр кивнул, громко сглотнув. Мокрые от пота волосы облепили его окровавленное лицо и присохли к щекам.

«Какое жалкое зрелище».

— Задумай ты просто избавиться от меня, чтобы стать главой Дома, наказание было бы менее суровым, — продолжил Демос. — Однако ты покушался на жизнь будущего императора. Императора, Линдр! Не просто старшего брата и главы своего Дома, но без пяти минут правителя всей империи. А это совершенно меняет дело.

— Я…

— Молчать! — рявкнул канцлер и треснул тростью по столу. Линдр подпрыгнул от оглушительного крика и грохота, прокатившихся под низким сводом камеры. — То, что ты совершил, называется предательством. Любой суд вменит тебе заговор, государственную измену и попытку братоубийства.

«Смертная казнь. Публичная. Боюсь представить, что придумает палач для столь запущенного случая. Ведь четвертуют за куда менее дерзкие проступки».

— Но Великий наставник… — прохрипел было Линдр и тут же умолк под ледяным взглядом матери.

Леди Эльтиния хохотнула.

— Благословил тебя? — прошипела она. — Демос — единственный, кто способен противостоять Ладарию. Последняя серьезная политическая сила во всей империи с тех пор, как почил лорд Ирвинг! Разумеется, церковник подстрекал тебя и благословил на преступление, ведь это гораздо удобнее, чем марать собственные ручки в белых перчатках. Я всегда знала, что ты болван и тупица, но надеялась, что в тебе осталась хоть толика здравого смысла. Ты позволил сладкоголосым церковникам облапошить себя. Ты пошел против нас и предал свой Дом, Линдр. Ты мне больше не сын.

«Ах, эта эннийская страсть!»

— Тише, матушка, — Демос примирительно улыбнулся. — Пока рано для подобных заявлений. Линдр — дубина, но он уже осознал свою ошибку, — канцлер выжидающе посмотрел на предателя. — Ведь так, братец?

Граф обреченно кивнул и прикрыл глаза.

— Тем лучше, — улыбнулся Демос. — Каким бы он ни был идиотом, но он — наш идиот. Наша кровь. И потому я хочу дать ему шанс.

Ихраз тихо фыркнул.

«Что-то в последнее время я слишком часто прощаю людей. Однако от Линдра, в отличие от Ихраза, толку будет маловато. И все же я не хочу его убивать лишь из-за того, что он оказался дураком».

— Чего ты хочешь? — прошептал брат.

Демос качнулся на табуретке и ухватился за край стола, возвращая равновесие.

«Черт бы побрал эту старую мебель».

— Ничего нового, — спокойно ответил канцлер. — Я хочу, чтобы после моей коронации ты вернулся в свое графство и превратил вверенные твоему правлению земли в образец для подражания. Я хочу, чтобы ты поддерживал каждое мое решение в Совете и заботился о благополучии нашего Дома до тех пор, пока среди моих наследников не появится новый Деватон. Я не сделаю тебя канцлером, не надейся, но дам тебе возможность проявить себя в качестве главы нашего Дома, — Демос покосился на Эльтинию и почтительно кивнул. — Под неусыпным контролем матери, разумеется.

Вдовствующая герцогиня обескураженно уставилась на старшего сына:

— Ты так просто его простишь?

«Разумеется, нет! Я избавлюсь от него, как только укреплю династию. Но пока он нужен мне в качестве страховки. Ренар дал обет безбрачия».

— Прощу, конечно, — елейным тоном ответил Демос. — Но мое прощение нужно заслужить. Ты же хочешь, чтобы все стало как раньше, братец? Хочешь быть любимым сыном, лишенным забот?

Темные, как у всех детей Эльтинии, глаза Линдра наполнились надеждой.

— Чего ты от меня потребуешь? Я готов на все! На все! — тараторил он. — Я заработаю ваше прощение! Я клянусь! Я…

«Ну что за слабовольное ничтожество — никакого достоинства! Почему, почему вторым родился не Ренар? Почему природа решила отдохнуть именно в тот момент, когда родители зачинали второго сына?»

Канцлер подался вперед и, поставив локти на стол, положил подбородок на сложенные домиком ладони.

— О, я не стану ничего от тебя требовать. Свою просьбу я уже изложил, и ты ее обязательно выполнишь, братец. Сейчас я объясню, почему ты сделаешь все именно так, как я скажу. — Мать удивленно вскинула тонкую бровь, но промолчала, внимательно слушая Демоса. — Несколькими днями ранее твоя супруга и четверо очаровательных детей были взяты под мою опеку. Их очень хорошо охраняют, поверь мне. Лучшие из моих особенных слуг. Ты же понимаешь, о чем я… Твои отпрыски останутся в Миссолене, даже когда ты покинешь столицу после моей коронации. С этими чудесными детьми, которые, как я надеюсь, не унаследовали твоих ума и характера, будут обращаться соответственно их положению, защищать и оберегать. Они вырастут здесь, получат лучшее образование и со временем даже будут представлены ко двору официально. И эта идиллическая картина не изменится, пока ты снова не попытаешься воспротивиться мне.

Линдр побледнел, поняв, к чему клонил Демос.

«О, забрезжили проблески сознания! Наконец-то. А то я уже думал, что придется все разжевывать дословно, как для пьяного серва».

— Если я узнаю, а я узнаю, что ты снова вляпался в какой-то заговор, о прощении можешь забыть. Я уничтожу каждого, кто носит хоть капельку твоего дурного семени. И сделаю это со всей возможной жестокостью прямо у тебя на глазах. Я добр к своим друзьям, но враги… — Демос одарил брата многозначительным взглядом. — Надеюсь, я изъяснился вполне понятно.

Эльтиния одобрительно кивнула, скрыв жестокую улыбку в уголках тонких губ.

«Кто бы мог подумать, что матушка меня похвалит за такое?»

— Но как…

— Ты понял меня, Линдр? — Демос двумя пальцами, словно брезговал прикасаться к брату, вздернул его подбородок. — Тебе все ясно?

— Д-да, конечно… Я никогда…

«Хотя бы во имя жизни собственных детей обуздай эти имбецильные порывы».

Канцлер отнял руку и вытер окровавленные пальцы о край туники.

— Великолепно, — заключил он и повернулся к эннийцу. — Ихраз, пожалуйста, проводи графа в его покои и убедись, что до него дошел смысл сказанного.

Слуга подошел к стулу Линдра и несколькими движениями ножа разрезал веревки, которыми тот был связан. Граф едва не рухнул на пол, но энниец ловко поймал его под мышки и поставил на ноги.

— Извольте, ваше сиятельство, — с подчеркнутой вежливостью сказал он. — Вам следует принять ванну и сменить одежду.

«Твои яйца у меня в руках, братец. Только дай повод — запеку в мешочке».

Демос молча проводил взглядом Линдра, неловко навалившегося на локоть высокого эннийца. Когда за ними затворилась дверь, и канцлер с матерью остались одни, Деватон рухнул на табурет, лишенный сил.

— Порой я ощущаю себя единственным нормальным человеком на ярмарке уродцев, — устало сказал он.

Леди Эльтиния грациозно устроилась напротив и положила руки на стол, испачкав рукава о грязь и свежие пятна крови.

— В тебе куда больше от Флавиесов, чем я даже смела надеяться, — сказала она, скользнув взглядом по лицу Демоса. — Гораздо больше.

«Что это было? Комплимент?»

Канцлер сунул руку в карман и вытащил трубку. Плотно набив табак, он сосредоточил волю и ощутил, как едва заметная волна жара пробежала от его пальцев по тонкому костяному мундштуку. Через пару мгновений табак начал тлеть и задымился.

«А вот это в действительности полезно! Не зря тренировался столько дней».

— Вот чего я не могу понять, — сказал Демос, выдохнув дым. — Как же так получилось, что ты, потомок могущественных эннийских колдунов, оказалась женой брата самого императора? Я изучал документы, но не нашел сколько-нибудь очевидного объяснения, ведь церковь не должна была одобрить такой брак. Либо я смотрел не туда.

Эльтиния жестом попросила у сына трубку, немало удивив его. Пожевав мундштук, она улыбнулась:

— Вполне справедливый вопрос. Но, как ты думаешь, Демос, откуда взялась традиция императоров Криасмора жениться на латанийках именно раз в пять поколений?

— Дань прошлому. Латандаль же помог Таллонию объединить земли. Нужно чем-то подкреплять союз, — предположил канцлер.

— Все верно, — кивнула мать. — Но латанийцы полагают, что дар или любой талант способен выродиться именно за пять поколений. Таллониды веками были уверены, что благоденствие их династии продлится до тех пор, пока в их венах течет кровь латанийцев. Кажется, виной тому было пророчество, которое озвучила Гинтаре из Тальдора Таллонию Великому, когда у того родился первенец. Именно после этого император женил своего сына на латанийке. Что было дальше, знаешь сам. На редкость крепкая традиция, и она захватила умы не только императорского Дома.

«О, я знаю! Церковники изобрели крайне сложную для понимания схему оценки возможности заключения того или иного брака между дальними родственниками. Все для блага аристократии, дабы сильнейшие Дома империи не погрязли во грехе кровосмешения и ненароком не наплодили слабоумных дураков вроде моего братца».

Демос невольно вздрогнул, вспоминая часы, проведенные над документом, разъяснявшем тонкости заключения династических браков.

— Церковь не могла не знать, из какого рода ты происходишь, — напомнил канцлер. — Флавиесы никогда этого не скрывали. Наоборот, гордились великими предками.

— Именно, — подтвердила Эльтиния, снова взявшись за трубку. — Брак разрешили лишь потому, что на протяжении шести поколений в роду Флавиесов не родилось ни одного магуса. Впрочем, похожая ситуация наблюдалась во всех семьях Магистрата — сила покидает материк, дар проявляется все реже. И это происходит повсеместно, даже в Ваг Ране, славящимся редкими, но могущественными колдунами. Так что предшественник Ладария посчитал меня неопасной.

— И ошибся.

Мать криво улыбнулась и отняла мундштук от губ.

— У меня действительно нет дара. Более того, Флавиесы уже не надеялись на его возвращение. Но ты преподнес всем нам удивительный и радостный сюрприз. Жаль лишь, что не рассказал об этом раньше.

«Возможно. Но я, однозначно, не расскажу тебе о тайнах Виттории. Сейчас мы с тобой в одной лодке — пока что. Однако амбиции Линдр унаследовал именно от тебя, и с моей стороны было бы по меньшей мере неразумно раскрывать перед тобой все карты. Кто знает, какой план взбредет в твою седую голову?»

— Ты не особенно рвалась следить за моей жизнью. Либо проявляла свою излишне назойливую заботу совершенно не там, где требовалось.

Эльтиния равнодушно пожала плечами, словно укор ее не задел.

«Вполне вероятно, что ты действительно не чувствуешь вины».

— Ты был моим первенцем, — сказала мать. — Увы, первым детям достается большинство родительских ошибок.

— Я не заметил, чтобы ты учла печальный опыт при воспитании Линдра.

— Линдр пошел в моего дядюшку. Мозгов нет, но самомнения — до одури. Ему ничто не поможет. Жаль, Ренара пришлось отдать церковникам. Из младшего бы вышел толк, но какая нам от этого польза, если он сидит в своем Эклузуме, распевая хвалебные гимны? К слову, воспитание одного из отпрысков в лоне церкви было обязательным условием, поставленным Великим наставником при заключении моего брака. Мир между империей и Эннией тогда оставался шатким, обе стороны понимали необходимость укрепления отношений — так сложился наш с лордом Теннием брак. Брак, которого никто по-настоящему не желал. Брак, у которого было множество условий и ограничений. — Демос поднял глаза матери и в кои то веки увидел нескрываемую печаль. — Но я сделала все, что от меня потребовалось, и теперь Энния в долгу у нашего рода.

«Думаю, там был целый список условий — хватит, чтобы растянуть свиток от Гацоны до Освендиса через все Лутинское море. Империи было необходимо прекращение конфликта с Эннией за Рикенаар. Криасмор получил свой довесок обратно, но что досталось Магистрату? Смогу ли я когда-нибудь узнать это?»

— Выходит, латанийцы ошибались, — проговорил Демос и вдохнул пряный дым.

— Вся их теория, основанная на бессвязном лепете полубезумной прорицательницы, лишена смысла. И ты это подтвердил уже одним своим существованием.

«Я должен был взять в жены латанийку, ибо на меня и приходится пятое поколение правителей. Однако я этого не сделаю. Прямая ветвь Таллонидов прерывается. Выходит, эта Гинтара из Тальдора отчасти была права. Но меня беспокоит другое».

— Ладарий знает, кто я, матушка. Один человек сбежал, а он был свидетелем того, что я устроил в брачную ночь. Людей прислал Великий наставник, и они были агентами Коллегии.

— Зачем они приходили? Ты так и не сказал.

«И не скажу».

— Искали какие-то бумаги, о существовании которых я даже не слышал, — легко солгал Демос. — Что-то, связанное с работой Аллантайна.

Эльтинию такой ответ, казалось, устроил.

— Ладарий всегда был той еще занозой, но сейчас он в действительности может стать источником проблем, — сказала она.

— Он ведет себя очень странно. За нами была слежка — аккуратная, ненавязчивая, организованная с филигранной точностью. Ихраз и лорд-протектор Анси позволяли работать людям Коллегии до тех пор, пока те не перешли границы. Но после той ночи все изменилось.

Мать рассеяно кивнула, погруженная в размышления:

— Всех убрали. Я знаю.

— Это не внушает мне спокойствия.

— Вряд ли Ладарий признал поражение.

Демос фыркнул.

— Конечно, нет! Эта старая перечница скорее сожрет свою корону, чем отступится от цели.

— И что ты думаешь на этот счет?

Канцлер расправил золотую цепь и пристально посмотрел матери в глаза.

— Это затишье перед бурей, — тихо сказал он. — Ладарий отступил сейчас, поскольку занят чем-то более важным, нежели банальная слежка. Чем-то, что, по его мнению, размажет нас по всей площади перед Эклузумом. И это не сулит нам ничего хорошего.

— В таком случае мы должны ударить первыми.

«Если бы это было так просто».

Демос покачал головой.

— Не думал, что когда-нибудь воспользуюсь этим правом, но… Напиши дяде в Сифарес, — попросил он. — Расскажи новости обо мне. Ты же сама говорила, что Энния у тебя в долгу.

Эльтиния удивленно моргнула.

— Я уже давно сделала это.

— Тем лучше. Возможно, нам понадобится его помощь.

— Военное присутствие в Миссолене? Эннийцев?

Демос сунул потухшую трубку в карман и поднялся, крепко ухватившись за трость — последний подарок Лахель, с которым теперь не собирался расставаться.

— Нет, матушка, — отозвался он, направляясь к выходу. — Если дядя Эсмий в действительности обрадуется родственнику-колдуну, возможно, любезно предоставит нам защиту. Она может нам понадобиться.

«Потому что, чем бы ни закончилось наше с Ладарием противостояние, я не позволю ему добраться до моей семьи. Пришло время стать истинным главой своего Дома».

 

6 глава

Ленгай.

Ваг Ран прямо-таки расщедрился на неприятные сюрпризы.

Тела преследователей еще не успели остыть, когда Джерт обработал рану наемницы, и беглецы спешно покинули место ночлега. Медяк небезосновательно опасался, что в скором времени могли появиться и другие незваные гости.

Вагранийка поддержала план с излишним, как показалось Джерту, энтузиазмом — шустро скатала постели и приладила их к седлам. Она болтала без умолку, сопровождая комментарии активной жестикуляцией. Такое поведение было, по меньшей мере, странным: обычно молчаливая и подавленная Артанна сейчас явно испытывала сильное возбуждение, много говорила, теряла нить мысли. Джерт со все нарастающим подозрением наблюдал за ее нетвердой походкой, поначалу списав слабость на последствия ранения и действие слабого раствора цайказии, который он дал наемнице.

Однако дело было не в зелье, ибо Джерт с безупречной точностью рассчитал количество порошка. Он бы непременно решил, что Артанна попросту пьяна, да только ни капли выпивки у них с собой не было. Наемница упоминала о головной боли и слабости, но особо не жаловалась — следовало двигаться как можно быстрее, и она прекрасно это осознавала.

Медяк всерьез забеспокоился, когда, едва въехав в окрестности Ленгая, Артанна спустилась к ручью пополнить запасы воды и попросту рухнула на берег, начав биться в судорогах. Спазм долго выворачивал ее наизнанку, сводил каждую мышцу. Джерт торопливо стянул с пояса ремень и сунул его в рот наемнице, боясь, что во время очередного приступа судорог она попросту откусит собственный язык. Обошлось. Спустя некоторое время спазмы прошли, уступив место апатичному оцепенению. Сотница не спала, но не могла пошевелиться и уставилась невидящим взглядом в пространство перед собой.

Сопоставив факты, Джерт получил окончательное подтверждение своим мрачным догадкам. Возбуждение, бессвязная речь, судороги и последующий ступор — все это свидетельствовало о том, что Артанну отравили. Скорее всего, смазали какой-то дрянью наконечник стрелы. А раз так, яд должен был быть местным и легкодоступным, поскольку в большинстве известных ему случаев заранее приготовленные отравляющие смеси довольно быстро теряли свои губительные свойства.

Джерт не припоминал, чтобы Ваг Ран изобиловал ядовитыми лягушками вроде тех, что населяли юг Тирлазанских островов, или пригодными для этого черного дела насекомыми, наводнившими весь Ишудан. Скорее всего, источником послужило растение. Медяк отметил, что по дороге встретил лишь одно, подходившее по свойствам — в Эннии его называли скалоцветом пурпурным и нередко применяли для тех же целей, что и вагранийцы. Невинное на вид, с прямыми стеблями и густой листвой, облепленное красивыми цветами насыщенного фиолетового цвета. В Таргосе оно даже получило поэтичное название «ведьмин аметист». Как его именовали в Ваг Ране, Джерт не знал. Да и какая разница, если суть от этого не менялась?

Ибо сей милый цветочек обходили стороной даже пчелы.

— Вот же дрянь, — нервно хохотнул Медяк, покосившись на провалившуюся в глубокое забытье Артанну. — У богов скверное чувство юмора.

Он чувствовал, что еще немного, и у него самого уже не останется сил на шутки. Сколько времени прошло? Год? Самое ответственное поручение из всех, что ему доверяли, самая напряженная подготовка, самая рискованная затея — все ради награды, которой он добивался годами. Обиднее всего было от осознания, что него почти получилось, да только это «почти» все так же стояло непреодолимой преградой. Джерт умудрился выбраться из этой переделки, и теперь от успеха его отделяли всего несколько шагов. Детский лепет по сравнению с тем, через что уже довелось пройти.

Но теперь один проклятый цветок грозил разрушить все.

— Кто бы мог подумать? — выдохнул Медяк, обращаясь к своей лошади. Кобыла даже ухом не повела. — И что? Даже не фыркнешь? Ржем всю дорогу, а теперь молчим, да? Ну и шут с тобой.

Пока Артанна пускала слюни в промежутке между приступами, Медяк принялся копаться в остатках своего тайного богатства. Склянки по большей части опустели, даже «лунного песка» вновь осталось совсем немного. Теперь Джерт берег его как зеницу ока, поскольку пополнить запасы в ближайшем будущем не смог бы. Наконец он выудил пузатый сосуд из толстого темно-зеленого стекла и потряс возле уха.

— Ну хоть что-то, — заключил энниец и вытащил пробку зубами.

Вряд ли это снадобье могло здорово помочь делу: порошок следовало давать жертве отравления как можно быстрее. Но попробовать все же стоило, даже сейчас, когда яд проявил себя во всю мощь. Джерт пересыпал серый порошок пузырька в кружку, залил водой и принялся сосредоточенно размешивать. Он подполз к Артанне и попробовал ее растолкать.

— Эй! Командир! Очнись.

Женщина с трудом разлепила веки и безуспешно попыталась сфокусировать взгляд. Вместо стона с ее губ слетел только слабый хрип. Медяк вытащил изо рта наемницы изрядно пожеванный ремень и, удерживая ее голову, влил в рот раствор.

— Пей, — взмолился он. — Пей как можно больше. Не вздумай кинуть меня сейчас.

Каждый глоток причинял Артанне страдания. Когда Джерт отнял от ее рта кружку, вагранийка невнятно что-то прошептала и снова забылась. Медяк привалился к дереву рядом с наемницей, задумчиво посасывая сорванную здесь же травинку, и вспоминал разговор, имевший место между Артанной и лучником. Ее просили вернуться по-хорошему. Раз так, Заливару она была нужна живой. Это давало повод надеяться, что концентрация яда была подобрана с расчетом, чтобы обезвредить беглянку, но не убить.

Если преследователи не решили иначе, разумеется. Ибо вагранийцы питали необъяснимую страсть к неприятным сюрпризам.

* * *

Голова раскалывалась, словно поблизости звенели тысячи колоколов. Артанна распахнула глаза не по своей воле — рвотный позыв жуткой силы буквально вырвал ее из милосердного сна. Сотница дернулась и успела только повернуть голову — мгновением позже ее тело уже неистово исторгало содержимое желудка.

— Началось, — довольный голос Джерта доносился словно сквозь густую пелену. — Должен предупредить, отрава в скором времени польется… Изо всех отверстий, скажем так.

— Уйди, — наемница жадно глотнула воздух и подавила очередной рвотный спазм. — Я уже чувствую… И не хочу, чтобы ты видел, как я изгажу штаны.

— Боюсь, с этим ты опоздала. Я уже дважды тебя обмывал.

Только сейчас Артанна осознала, что одежды на ней не было.

— Дерьмо.

— Оно самое, — деловито подтвердил Медяк. — Черное как сажа, что опять-таки говорит о твоем потрясающем везении. Яд выходит.

Вагранийка снова склонилась над землей, орошая траву потемневшей желчью.

— Да я, мать твою, чувствую, — прохрипела она. — Молю, избавь от подробностей.

Джерт вытер ее рот мокрой тряпкой и протянул кружку:

— Пей. Чем больше выпьешь, тем быстрее все закончится.

Сотница послушно выхлебала мутный раствор. Жажда мучила гораздо сильнее любопытства.

— А теперь уйди. Пожалуйста. Я не могу, когда ты…

— Понял, ушел.

Он вернулся почти сразу после того, как приступ утих. Артанне подумалось, что Медяк намеренно гулял где-то неподалеку — следил, чтобы она не захлебнулась. С каждым рвотным позывом становилось легче, но слабость не спешила покидать тело. Вагранийка с трудом доковыляла до берега и умыла лицо, после чего целиком погрузилась в ледяные воды ручья. Сил это не прибавило, но хотя бы смыло остатки позора. Снадобье Медяка, казалось, вывернуло все ее внутренности наизнанку. Этим вполне можно было пытать людей.

— Как ощущения? — Джерт бросил ей свежую рубашку. Хариз позаботился и об этом.

Артанна вылезла из ручья, содрогнулась на ветру и принялась медленно одеваться.

— Как будто меня отпинали ногами, но изнутри, — хмуро ответила она. — Но уже гораздо лучше, чем было.

— Хорошо. Ты заставила меня понервничать.

— Представь себе, я тоже струхнула.

— Есть хочешь?

Наемница посмотрела на Джерта как на идиота.

— Издеваешься?

— Нет. Я был обязан спросить.

— Позже, — Сотница покачала головой и скривилась от неприятных ощущений. Рана от стрелы наконец-то заныла как ей было положено. Артанна мысленно отругала себя за беспечность — сразу после ранения плечо онемело. Следовало задуматься еще тогда, но она грешила на болеутоляющие свойства цайказии. — Сейчас меня тошнит от одной мысли о еде.

— Пройдет. Худшее, полагаю, уже позади.

В иных обстоятельствах Джерт настаивал бы на паре-тройке дней отдыха. Артанна была слаба, ее и без того лишенное изящных черт лицо осунулось сильнее прежнего, а руки дрожали от напряжения. Но времени не оставалось.

— Сможешь ехать? — спросил он.

Вагранийка вяло пожала плечами:

— Постараюсь.

Для надежности Медяк привязал ее к седлу и стременам.

— Уж лучше так, чем размозжить голову о камень, если свалишься.

Она не спорила. Не было сил.

* * *

Артанна спала в седле, свесившись вперед. Джерт решил не будить ее, когда они подошли к деревушке, располагавшейся совсем рядом с Ленгаем. Даже в скупом лунном свете на горизонте был отчетливо заметен темный силуэт городских стен. С моря дул соленый ветер, доносивший запах водорослей и рыбы. Джерт втянул носом воздух и поморщился. Он ненавидел море.

В этой деревушке они рассчитывали встретиться с человеком Хариза. Медяк направил лошадь по единственной улице, пролегавшей с севера на юг; животное ступало аккуратно, стараясь не угодить в ямы — дорога была разбита множеством телег.

Внезапно прямо под ноги кобылы Джерта выскочил патлатый ваграниец, закутанный в темный дорожный плащ.

— Эй, путник! Не найдется ли у тебя чего-нибудь крепкого? — тихо спросил он. — Жажда замучила, сил нет. Я бы не отказался от стаканчика яблочной огнивицы, — хитро улыбнулся незнакомец.

Пароль был верным.

— Извини, добрый человек. У меня только сливовица, — энниец с облегчением назвал вторую часть. — Сойдет?

— Ну тогда пойдем, закуска с меня, — ваграниец кивнул в сторону, приглашая беглецов следовать за ним.

Артанна проснулась. Медяк приложил палец к губам, веля ей молчать. Сотница слабо кивнула и качнулась в седле, крепко ухватившись за поводья.

Они вышли из деревни и молча двинулись на восток. Ваграниец провел их через поле вдоль рощи с редкими деревцами. Луна пролила холодный свет на темные воды реки, что прорезала равнину и впадала в море. Черные пятна лодок подпрыгивали на слабых волнах у самого берега. Вдалеке показался огонь костра.

— Это наш, — оповестил незнакомец. — Меня зовут Лимо. Вас ждут.

Они проехали еще сотню шагов, прежде чем их остановил часовой.

— Все нормально, расслабьтесь, — Лимо показал на беглецов. — Это они.

У костра сидели двое. Одного из них Джерт узнал — молодой ваграниец, еще не успевший толком поседеть, работал на Хариза. Второй — высоченный обладатель длинной седой косы — видимо, был выходцем из Ленгая. Он поднялся навстречу путникам.

— Вы задержались.

— Была одна малоприятная встреча по дороге, — Джерт спешился и принялся отвязывать Артанну от седла. — Но мы справились.

Человек Хариза нахмурился.

— Женщина ранена?

— Не смертельно. Отравленная стрела.

Это явно удивило собравшихся у костра людей.

— Шано Оддэ давно запретил использовать яды в сражениях, — отозвался Лимо. — Разрешено готовить смеси только для охоты на крупного зверя.

Медяк усадил Артанну возле костра и проследил, чтобы она выпила воды.

— Эта баба — крупный и злобный зверь, а Шано Оддэ все равно больше нет. Законов, полагаю, тоже. — Энниец протянул руки к огню. — Кроме того, Заливар нар Данш охоч до возвращения старых традиций. С моей спутницей все будет в порядке, не беспокойтесь.

— Жить буду, — подтвердила Артанна.

Люди Хариза недоверчиво качали головами:

— Если она слаба, то может не перенести путешествие…

— Справится.

— Но…

— Вы нашли корабль? — Джерт грубо оборвал вагранийцев и кивнул в сторону моря. — Отсюда можно выбраться?

Ленгаец вздохнул.

— Есть вариант, но возникли осложнения. Город наводнили гвардейцы, на входе трясут всех — от купцов и аристократов до последней деревенщины. Вам нельзя даже подходить к стенам, а появляться в порту и вовсе самоубийственно.

Медяк уронил голову на руки и устало посмотрел на шпиона, задаваясь вопросом, закончится ли когда-нибудь эта бешеная скачка.

— Однако корабль будет, — гордо заявил ленгаец. — В Эннию идет только одно судно, торговое. Владелец любезно согласился взять вас на борт за непомерно высокую плату. Ладумес вас устроит?

В душе Джерта снова начал теплиться огонек надежды. Или все же закончится? Но как?

— Цена не имеет значения, — заявил он. — Ладумес подойдет.

Артанна оживилась, вспомнив, что этот эннийский город был в списке тех, что перечислял Сефино Ганцо.

— Выбора у вас нет, если хотите убраться из Ваг Рана как можно быстрее. Поэтому мы взяли на себя смелость договориться от вашего имени, — ваграниец любезно улыбнулся. — Утром корабль уже вышел из порта, но нам удалось уговорить команду подождать до рассвета. Вам придется добираться на лодке. Нужно выдвигаться прямо сейчас. Вы и так задержались.

Джерта передернуло. За всей этой кутерьмой он каким-то образом умудрился забыть, за что от всей души ненавидел море. Воспоминания о качке заставили его побледнеть.

— Ладно, — он все же пересилил себя и заставил голос звучать ровно. — Надеюсь, капитану можно доверять, и нас не прикуют к веслам?

— Из меня хреновый гребец, — Артанна показала на свое плечо. — Да я и морем я никогда не ходила.

Лимо принялся тушить костер.

— Не беспокойтесь об этом, — тщательно растоптав оранжевые угли, убедил он. — Отдельная каюта входит в стоимость. Вы готовы?

Джерт поднялся, призывая остатки воли. Мышцы молили о пощаде, голова раскалывалась и соображала с трудом. Когда это прекратится? Чем обернется? У него больше не осталось ничего, что он бы мог принести в жертву ради успеха. Но выполнит ли господин свое обещание? Порой Джерту казалось, что все усилия, приложенные им ради выполнения воли этого человека, не приносили ему самому ничего хорошего. Месяцы отлучек, годы работы — и все лишь ради нескольких дней спокойствия. Он очень скучал по Десари. Но ждала ли его она? Помнила ли она его?

Артанна ойкнула, попытавшись поднять руку. Молодой ваграниец хотел было помочь ей, но напоролся на ледяной взгляд.

— Не трогай! — зло выплюнула она ему в лицо. Человек Хариза удивленно отшатнулся.

Джерт помог Сотнице забраться в седло.

— Далеко до лодки? — спросил он у ленгайца, поймав настороженный взгляд Сотницы. Она молча кивнула и послала коня вперед.

— Нет, — ответил ваграниец, взбираясь на лошадь.

— Тем лучше. Не будем медлить.

* * *

— Красивая посудина.

Пузатая каракка плавно перекатывалась на черных волнах, горделиво задрав бушприт. Три мачты со спущенными парусами резко выделялись на горизонте и чернели двумя гнездами смотровых корзин на фоне рябой луны. Высокие борта судна загибались внутрь и были украшены щитами, но изображенные на них эмблемы тонули в густой темноте.

Джерт энтузиазма вагранийки не разделял. Он знал, что большую часть этого захватывающего путешествия проведет, перегибаясь через борт. Морская болезнь мучила его годами, но снадобья от этого недуга у эннийских лекарей так и не нашлось.

— Деньги вперед, — лодочник смачно плюнул себе под ноги и с вызовом уставился на вагранийцев. — Вы говорили, двое будет. А вас пятеро. У меня лодка, а не драная галера! Не влезете.

— Влезем, — Артанна показала на себя и Джерта. — Плывем только мы.

— Тогда пошевеливайтесь.

Медяк вложил в сухую морщинистую ладонь лодочника две крупные серебряные монеты. Тот не преминул тут же попробовать их на зуб.

— Есть фонарь? Посвети-ка.

— Да настоящие, угомонись уже, — проворчал ленгаец. — И забудь, что ты перевозил кого-то сегодня ночью. Усек? Или в следующий раз тебе деньги на глаза положить?

Лодочник глумливо ухмыльнулся:

— А я кого-то перевозил? Что-то не припоминаю…

— Молодец, смекаешь.

Наемница бросила в лодку немногочисленные пожитки, а следом забралась и сама. Волны были совсем близко, они с тихим плеском облизывали борт, и Артанна не смогла побороть искушение опустить руку. Теплая вода лизнула пальцы и наградила за смелость ошметком водорослей. Джерт тихо разговаривал о чем-то с вагранийцами, после чего соглядатаи Хариза коротко попрощались и увели лошадей.

Энниец швырнул свой мешок и громко сглотнул перед тем, как оттолкнул лодку от берега. Сотница приподняла бровь:

— Что такое?

— Не люблю море.

Лодочник укоризненно покачал головой.

— Не говори так, иначе оно обидится и будет мстить. Вон с бабы своей бери пример — сидит и помалкивает.

Джерт перевел взгляд на Артанну и убедился, что, несмотря на слабость и боль, она выглядела умиротворенной. Наемница хмуро взирала на отдаляющийся берег, огни которого стремительно превращались в маленькие желтые точки. Медяк знал, о чем она думала — о не свершившейся мести, о десятках трупов, что остались на ее совести, о предательстве Волдхарда и безумном плане Данша. Джерт уговорил ее пойти с ним, обещая не забвение, но спокойствие, и она согласилась, испытывая необходимость взять передышку. Тем неприятнее было у на душе у эннийца от необходимости разочаровывать свою спутницу.

Давно следовало ей все рассказать, а он тянул до последнего. Но, посмотрев на Артанну, он решил повременить с признанием. Путешествие до Ладумеса должно было продлиться от одной до двух недель. Еще найдется время для разговора.

— Есть что сказать на прощание родине? — спросил Джерт.

Артанна отвернулась и устремила взгляд на бесконечную водную гладь, любуясь отражением россыпи небесных светил.

— Да к демонам ее. К демонам Данша, Грегора и все остальное. Но если ты солгал насчет приятного эннийского климата, клянусь, я тебя убью.

Медяк мрачно улыбнулся, но ничего не ответил. Вряд ли у нее будет желание думать о таких мелочах, когда она обо всем узнает.

Борхон.

Моросило. Альдор вытер мокрые от дождя щеки тыльной стороной ладони и крепче сжал пальцы на поводьях. Погода в Спорных землях не радовала.

Брошенная деревня являла собой унылое зрелище: низкие одноэтажные домишки с покатыми крышами, местами покосившиеся заборы, поросшие бурьяном сады. Яблони устало кренили облепленные плодами ветви к земле, но это богатство было некому собирать. Только птицы, не обращая внимания на людей, самозабвенно клевали усеявшие землю краснобокие яблоки. Пашни, раскинувшиеся вокруг Борхона, остались невозделанными — длинные гряды земли теперь населяли сорные травы вперемешку с желтыми полевыми цветами.

В глубине деревни высился черный скелет сгоревшего Святилища. Обугленные останки колокольни тянулись к затянутому низкими тучами небу, словно вопрошая о справедливости. Подъехав к площади, Грегор спешился и осенил себя знаменем Хранителя.

— Этого я им не прощу.

— А стоит, если Магнус действительно желает мира. — Альдор указал на шатер, раскинувшийся за деревней посреди поля. — Нас ждут.

— Нам лучше приготовиться к неожиданностям, — предупредил Кивер ден Ланге. — Одному Хранителю известно, сколько там рундов.

Барон прищурился, стараясь разглядеть бойцов Магнуса, но насчитал не более двух десятков, окруживших шатер.

— Если брат Аристид прав, сюрпризов быть не должно, — напомнил он.

Ланге хмурился, глядя на лес, что плавно наползал на поле. Редкая рощица быстро переходила в густые заросли.

— Там можно спрятать не меньше сотни воинов, — не скрывая тревоги, сказал он. — Опасно.

Король одобрительно кивнул.

— Тогда расположи наши основные силы в деревне, здесь тоже есть где спрятаться. Мы возьмем с собой не больше двадцати человек. Этого достаточно для мирных переговоров, однако если что-то пойдет не так, твои люди должны отреагировать немедленно. И отправь разведчиков.

— Конечно, ваше величество, — здоровяк развернул лошадь и принялся раздавать указания десятникам.

Альдору не нравилась вся эта затея. Не нравилось, что по пути от деревни до шатра они окажутся как на ладони — ни спрятаться, ни убежать. Не нравилось, что лучники Магнуса могли легко расправиться с хайлигландцами, отстреливая их по одному, как тренировочные чучела. Но эти переговоры были необходимы Хайлигланду как воздух. Альдор потратил кучу времени, пытаясь убедить Грегора побеседовать с вождем, не для того, чтобы сейчас струсить и повернуть назад.

Миновав последние домишки на отшибе, маленький отряд Грегора спустился с пологого холма. От шатра отделилось несколько фигур.

— Встречают, — констатировал очевидное Волдхард, поглаживая ножны меча.

Альдор покосился на оруженосца короля, несшего перевернутое копье с белым стягом:

— Подними выше. Пусть видят.

Юноша громко сглотнул и повиновался. Оказанная честь явно представлялась ему сомнительной.

Пятеро всадников остановились на расстоянии десяти шагов от хайлигландцев. Один из них — молодой крепкий рунд, одетый в подбитый серым мехом плащ, выехал вперед. Ветер трепал сплетенные в толстую рыжую косу волосы.

— Я Вигге, сын вождя Магнуса Огнебородого, — поприветствовал он на ломаном хайлигландском. — Мой отец ожидает вас с хлебом и солью.

Альдор переглянулся с Грегором и коротко кивнул. Просьба преломить хлеб и соль, согласно древней традиции, означала, что вождь предлагал гостям защиту.

Волдхард выехал вперед.

— Я Грегор, король Хайлигланда, — сказал он на безупречном рундском, вызвав удивление на лицах варваров. — Мы пришли с миром и рады гостеприимству. Веди же нас, Вигге.

Сын вождя коротко кивнул и сделал своим людям знак поворачивать. Всадники стремительно преодолели оставшееся до шатра расстояние. Спешившись, Грегор подозвал к себе Альдора.

— Готов?

Барон пожал плечами.

— Хочу закончить с этим побыстрее. — Он схватил короля за локоть. — Прошу, не отклоняй его предложение сразу. Но и не соглашайся легко. Возьми ночь для раздумий.

Волдхард молчал, Альдор видел, как на его лице ходили желваки. Он знал, что Грегор не был в восторге даже от самой идеи разговаривать с вождем рундов и пошел на это лишь под давлением советников. В глубине души барон был уверен, что крах этих переговоров станет началом конца его стремительной и незаслуженной карьеры. И потому ему требовалось приложить все усилия, чтобы правители договорились.

— Выслушай его, — прорычал он и с силой, которой не ожидал от себя самого, стиснул руку Грегора. — Ты знаешь, это необходимость, а не прихоть!

Волдхард легко освободился от хватки и навис над другом.

— Не дави, Альдор. Я осознаю, что поставлено на кон, но решение приму сам. Быть может я не так красноречив и дипломатичен, как ты, но я был рожден для того, чтобы править и принимать трудные решения. И я твой король, — сверкнув глазами, напомнил он. — Никогда не забывай об этом.

Спорить не было смысла. Барон отстранился, пропуская Грегора вперед. Вигге откинул полог шатра и пригласил гостей внутрь.

Практически все пространство занимал длинный стол. Альдор отметил, что его позаимствовали в одном из деревенских домов — рунды прибыли налегке и только с одной телегой, которую барон приметил позади шатра. Очага не было, из чего напрашивался вывод, что это место приготовили исключительно для встречи вождей. Впрочем, с улицы доносились аппетитные ароматы жареного мяса — значит, Магнус действительно собирался подкрепить переговоры совместной трапезой.

Во главе стола восседал поистине огромный рунд с длинной рыжей бородой, доходившей до богато украшенного пояса. Когда великан поднялся навстречу хайлигландцам, Альдор не без содрогания осознал, что Магнус был выше Грегора на целую голову.

— Ха! Неужто пришли? — вождь раскинул длинные ручищи в стороны, едва не задев стены шатра, и устремил взгляд на короля. — Ты что ли молодой Волдхард?

— Я король Грегор, — сухо подтвердил он и представил Альдора. — Это мой эрцканцлер.

— Кто?

— Ближайший помощник, — уточнил Ойвинд Долгий язык, появившись из-за спины вождя. Барон не сразу заметил старика за мощной фигурой Магнуса. — Правая рука, если по-нашему.

— Ааа… Как звать?

— Альдор ден Граувер, барон Ульцфельд, — отчеканил Грегор.

Вождь рундов усмехнулся в рыжую бороду.

— А он сам говорить не умеет?

— Умеет, — мягко улыбнулся Альдор. — Но знает свое место и не встревает в беседу тех, кто выше его по положению.

Магнус Огнебородый громогласно расхохотался.

— Ха! А этот эцкацлер мне нравится. Ты мне тоже нравишься, вождь хайлигландцев. Похож на нас, но уж больно мрачный.

— Нечему радоваться.

— Ну так давай подумаем, чем мы можем друг друга обрадовать, — рунд подмигнул королю и, откинув задний полог шатра, заорал во всю глотку. — Эй, там! Хватит письки мять, тащите сюда еду и пойло! Да таких, чтоб гостям угодить.

Вигге тотчас вышел на улицу. Грегор заскрежетал зубами, но промолчал. Отказаться от угощения рундов означало нанести смертельную обиду. Начинать с попирания традиций было бы опрометчиво. Кроме того, сейчас древние обычаи давали ему преимущество.

— Ничего-ничего, — Магнус жестом пригласил гостей рассесться по лавкам за столом. — Еще увидишь, какие из нас варвары, вождь Грегор.

Принесли угощение, и Альдор поразился неожиданной роскоши. На серебряных блюдах в окружении печеных овощей лежала нарезанная толстыми ломтями оленина. Мясо только что сняли с костра, и от него поднимался ароматный дымок, наполняя весь шатер дивными запахами южных специй. Следом внесли птицу, тоже жареную и не менее аппетитную, затем — целое блюдо вареных с травами кореньев и, разумеется, традиционный хлеб. За столом прислуживали два рослых паренька — судя по комплекции и цвету волос, они приходились вождю родственниками. Альдор поразился, увидев вилки, но еще больше его удивило, как ловко Магнус с ними обращался.

— Это мои сыновья. С Вигге, старшим, вы уже знакомы. А это — Давен, — юный рунд коротко поклонился и вернулся к сервировке. — Вы не смотрите, что такой тихий. Как начинается битва, так в него словно дух какой-то вселяется. Крушит все на своем пути! Но горячая кровь не всегда благо.

Когда Давен разлил эль, Магнус поочередно отпил из каждой золоченой чаши.

— Не отравлено, видите? Мы никогда не опустимся до бабьей любви к ядам, даже ради врагов. Но мы с вами и не враги.

Грегор принял наполненную до краев чарку и сделал осторожный глоток.

— Кто же мы тогда?

— Сегодня и решим. Долгий язык уже сказал вам, что я хочу мира.

— Сказал. Но не уточнил, на каких условиях.

— На человеческих, — улыбнулся Магнус и залпом осушил огромную чашу. — Ух, хороший эль! С остринкой, как я люблю.

Грегор положил локти на стол и внимательно посмотрел на вождя рундов.

— Объясни мне, с чего вдруг ты решил отложить топор и перейти к разговорам?

Магнус и Ойвинд переглянулись, старик пожал плечами.

— Посчитай, сколько лет мы воюем? — задал вопрос вождь.

— Столетиями.

— И что эта война принесла твоей земле, кроме разрушения и боли?

— Мало хорошего, — признал Грегор.

— Именно. Дурно становится, как представишь, сколько людей погибло.

Взгляд Грегора потяжелел.

— Но вы пытаетесь захватить часть наших земель.

— Потому что они нам нужны, — осклабился Магнус. — Мы желаем получить лишь самый северный кусок, в то время как Хайлигланду остается весь южный простор. В Спорных землях все равно невозможно жить мирному люду! Взять даже эту деревню — большая, богатая, но пустая. Работать некому — крестьяне сбежали на юг. Поля стоят невозделанные, все осокой поросло. Так и получается, что ни вам от этой земли нет проку, ни нам.

— И что ты предлагаешь?

— Я смотрю, ты, вождь Грегор, человек серьезный. Мне это нравится. Я предлагаю разделить Спорные земли поровну. Установим мир, вернем людей, чтобы возделывали пашни. Так, глядишь, и хлеба станет больше. Согласись, это разумный выход. Сейчас, хоть ты и считаешь этот край своим, он бесполезен. Если договоримся, тебе достанется половина. Но это будет полезная земля, а не пустошь.

— Однако дело не только в Спорных землях, верно? — предположил Грегор.

— Конечно, — кивнул Магнус. — Но надо с чего-то начинать.

— Тогда расскажи, в чем.

— Ха! Хочет знать мои планы, ты погляди!

— Я буду готов поверить твоему слову, если узнаю, чего ты хочешь на самом деле, — настаивал король.

Вождь рундов жестом приказал долить ему эля.

— Разумно, — согласился он. — Ну тогда слушай. Рунды ведь кто? Воины. Но почему они воины? Потому что край, в котором мы живем, не дает нам выбора. Когда приходится с боем отвоевывать право на жизнь, человек становится жестоким. Мы бьемся со зверьем, друг с другом, с вами… А все потому, что другой жизни не видели. Но кое-что изменилось, — Магнус задумчиво посмотрел вдаль, предаваясь воспоминаниям. — Еще когда я был мальчишкой и жил с отцом в Вевельстаде, однажды увидел, как в порт пришел иноземный корабль. Большущий, красивый, с разноцветными парусами! Помню, тогда два дня подряд сидел на холме и глазел на него. А корабль оказался торговым — купцы пришли из самой Эннии. Эннии, представь себе! Да я даже о такой стране тогда не слыхивал. И как увидел я тот корабль, как взглянул на золото, шелка и понюхал заморских специй, так что-то у меня в голове и щелкнуло. Пришел я тогда к отцу и попросился на юг, в Эннию эту. На том самом корабле, ясное дело. Ну, влетело мне тогда нехило, и никуда меня, как ты понимаешь, не отпустили. Но мечта осталась. Годами позже я обзавелся собственным кораблем и до Эннии все-таки добрался. Я много где был, и много чего меня поразило… Но важнее всего оказалось знание, что где-то люди могут жить, не враждуя друг с другом. Сильнее и богаче именно те земли, где нет раздора, — утверждал Огнебородый, следя за реакцией гостей. Альдор заметил, что беззаботность огромного рунда была напускной: Магнус внимательно изучал хайлигландцев и явно не собирался делать поспешных выводов. — Поэтому, вернувшись домой, я начал объединять кланы. Полжизни на это потратил.

— Кажется, тебе пока удается, — кивнул Грегор и отпил эля.

— Пока да. Но шансы объединить народ во время войны с другим государством невелики. Поэтому мне нужен мир, и нужен сейчас. Тогда будет и торговля, и зерно, и спокойствие. Глядишь, нас и варварами никто не посмеет назвать.

— Справедливо. Но кроме Хайлигланда есть еще Ваг Ран и Освендис. И там идет война.

— Вагранийцы сидят за своими горами, пусть сидят себе и дальше, — отмахнулся Магнус. — Мы с ними, конечно, друг друга на дух не переносим, но пока никто ни к кому не лезет, терпим. С Освендисом все сложнее — империя на мировую не пойдет. Но так ли нужен мир с ней?

Король мрачно усмехнулся.

— Хайлигланду точно не нужен.

— Вот мы и пришли к согласию, — Магнус хитро прищурился и погладил бороду. — И если уж говорить совсем начистоту, то я хочу предложить не совсем мир… Как насчет союза?

Альдор поперхнулся и едва не выронил нож, которым разделывал мясо. Переговоры принимали неожиданный оборот.

— И что же подразумевает это соглашение? — Грегор даже не отвлекся от своего ломтя оленины.

— Помимо дележки Спорных земель будем развивать торговлю. Нынче рунды ведут дела только с морскими купцами, а так торгаши смогут передвигаться и по суше. Я знаю, что вы крепко поругались с империей, однако с Гацоной все еще союзничаете. Ты и сестру свою выдаешь за ихнего принца, а это значит, что связи у вас крепкие. — Альдор не на шутку забеспокоился, поразившись осведомленности рундов. — Не хмурься так, важные новости и до нас долетают. Гацона — сердце торговли. Если дружишь с этим королевством, имеешь доступ и к латанийским товарам, и к эннийским. А уж эннийцы привозят такие чудеса… Вон, есть у них трава такая, ее в трубку набивают… Ох, глотку дерет похлеще огнивицы! Вам с этого выгода тоже налицо — караваны-то пойдут через Хайлигланд. Легкие деньги с пошлин: сидишь себе, ничего особого не делаешь, а казна сама полнится.

Барон многозначительно взглянул на Грегора. Магнус рассуждал здраво.

— Я понял тебя, — холодно улыбнулся Волдхард. — От этого выиграют все. Но мне интересен не только торговый союз.

Улыбка Огнебородого стала еще шире.

— Что, хочешь моих воинов?

Король переглянулся с Альдором. Эрцканцлер едва заметно прикоснулся к правому уху — жест, которым они пользовались еще в Ордене. Попытаться стоило, но делать это следовало со всей осторожностью.

— Мы можем помочь друг другу, — сказал Грегор. — Меня очень сильно обидел Великий наставник, и я бы хотел его проучить. Проблема в том, что живет этот человек в столице империи, а она, как известно, находится в восточной части материка. Морем я добраться не могу — нет кораблей.

— У нас тоже не наберется столько кораблей, да и не протащишь их волоком до ваших берегов. Зато пройти по суше можно через наши земли, — развил мысль вождь рундов.

— Ты понимаешь, к чему я веду.

— Да, понимаю, — рунд понизил голос почти до шепота. — Тогда ты, в свою очередь, можешь помочь нам вторгнуться в империю в Освендисе.

Острием ножа Волдхард начертил на столешнице примитивную карту севера материка.

— Если мы заключим мир на этой границе, то ничто не будет отвлекать тебя от восточного направления, — он показал на схематичное изображение Освендиса. — У меня достаточно хороших воинов, чтобы облегчить тебе задачу. Более того, объединившись, мы сможем дойти и до самой столицы, — нож сдвинулся вниз, едва не задев тарелку с овощами. — Поверь, там есть на что посмотреть и чем себя обогатить. А мне очень понравился императорский дворец…

Альдор вздрогнул и ошарашенно уставился на друга. Даже самые дерзкие планы короля раньше касались исключительно Священного похода на Эклузум. Грегор говорил о борьбе с Великим наставником, но власть, богатство и захват трона раньше не входили в его интересы. Однако судя по тому, что сейчас говорил король, ситуация изменилась. Но почему он, Альдор ден Граувер, эрцканцлер Хайлигланда, узнал об этом только сейчас?

— Что ж, мне нравится эта картина, — согласился Магнус. — Такой союз может принести много пользы.

— Но… — барон осекся и замолчал под ледяным взглядом короля. Альдор понял, что Грегор уже все решил, и решил давно. Слишком давно.

— Мне нужна месть, — твердо сказал Волдхард.

— А Магнус Огнебородый еще никогда не отказывался от лишних земель и трофеев, — весело добавил рунд.

— Значит, договорились.

— Договорились.

Вождь просиял.

— Тогда обсудим условия, которые скрепят этот союз.

— Разве того, что мы уже обсудили, недостаточно? — Грегор наконец-то расправился с жестковатой олениной и допил эль. Сын Магнуса тут же снова наполнил его чашу.

— У меня есть пожелания, выполнить которые тебе не составит труда, — улыбнулся рунд. — Мне же будет приятно.

— Я слушаю, — Волдхард вытер руки о полотенце и сосредоточил внимание на разговоре.

— Людям в Спорных землях будет нелегко принять внезапно установившийся мир, и я ожидаю много кровопролитных стычек, — сказал Магнус.

— Это неизбежно.

— Поэтому я предлагаю поселить там лишь тех, кто готов на это пойти. Не нужно приказывать, пусть идут сами, но знают, что поначалу придется нелегко. Уверен, рисковые крестьяне все же найдутся и среди рундов, и среди хайлигландцев. Но следует помнить, что наши народы живут по разным законам.

— Нужно это учесть, ваше величество, — вежливо попросил Ойвинд.

— Значит, в Спорных землях тоже будут вершить правосудие по и рундскому, и по хайлигландскому порядкам, — предложил Альдор, поняв, к чему вели дикари.

Магнус наградил барона довольной улыбкой.

— Твой помощник дело говорит. Коли совершат проступок, пусть выбирают, как их судить.

— Будет путаница, — возразил Грегор.

— Зато люди оценят, что мы чтим их традиции, — настаивал Альдор. — Это важнее.

— Истинно так, — согласился Ойвинд.

Король нехотя сдался:

— Годится. Но вы больше не станете жечь наши Святилища.

— Только если ваши люди не станут жечь наших за то, что мы чтим других богов. Какая разница, кто кому поклоняется? Как по мне, так пусть хоть на Хер Крылатый молятся, лишь бы не дурили, — Магнус поднял чашу. — Мы рушили церкви в ответ на действия ваших жрецов. Они сжигали моих людей только за то, что те не соглашались верить в вашего Хранителя.

— Это не повторится, — заявил Грегор. — Обещаю. С недавних пор в Хайлигланде стали проще относиться к вере.

Магнус спрятал улыбку в бороде.

— Рад слышать. Больно уж вы на ней зациклились. Кстати, только что я придумал еще одно условие, — Огнебородый сложил руки на груди и подмигнул барону. — Мне известно, что в империи принято обмениваться ценными заложниками в качестве гарантии соблюдения договоренностей. Заложники — не совсем подходящее слово, но идея хороша. Я хочу отправить к тебе одного из своих наследников, чтобы он посмотрел на вашу жизнь. И ты, в свою очередь, тоже дай нам кого-нибудь из своих родственников — поглядит, как живем мы. А если что-то пойдет не так… Люди мы горячие, и пусть это обстоятельство сдерживает наши порывы.

Грегор посмотрел на Альдора:

— Кого мы можем отправить?

— Ваша мать не подходит. Леди Рейнхильда — тоже: она уже в Гацоне и связана обязательствами брака. Ближайшая родня — Эккехарды…

— Тогда я отправлю Райнера.

— Он будет счастлив! — барон едва сдержал приступ хохота, представив, как вытянется рожа изнеженного красавчика от этой новости.

Грегор тоже казался довольным.

— Тогда мы представим своего заложника через неделю-другую, — сказал он.

— Меня это устраивает. Значит, через пару недель и обменяемся. — Магнус хлопнул ладонью по столу. — Ваш человек будет жить в моем доме, есть вместе с моими преданными воинами и увидит нашу жизнь с иной стороны. Он даже сможет остаться насовсем, если пожелает. Но это, конечно, вряд ли — у вас все же потеплее будет.

— Обещаю все то же и для твоего родича.

— И еще я хочу, чтобы вы рассказали моему отпрыску о вашем Хранителе.

Грегор с недоверием поглядывал на нового союзника.

— Какой тебе прок от нашего бога?

— Нам интересно, почему вы так его любите, почему готовы умирать и убивать за него. Должно же быть объяснение, — пожал плечами рунд. — Любое учение о богах — сказка, но я хочу понять, что делает вашу такой популярной. Быть может она понравится мне настолько, что я и захочу присоединиться?

Верилось с трудом, но Альдор признал, что со стороны Магнуса это был ловкий ход, способный расположить короля.

— Хорошо, я выполню твою просьбу, — согласился Грегор.

— Прекрасно. Вигге! А ну зови сюда Истерд! Немедленно. И чтоб без фокусов, а то знаю я вас.

Старший сын поклонился и вышел на улицу, но эрцканцлер успел заметить, как помрачнело и ожесточилось его лицо. Тем временем вождь рундов сам разлил остатки эля по чашам.

— У нас принято скреплять договоры хорошей попойкой. Но обстоятельства сейчас не благоволят, так что просто опрокинем по чарке, а пир закатим позже, когда состоится обмен.

— Буду рад принять тебя и твоих людей в Эллисдоре.

— Приеду, но позже, — пообещал Магнус. — Сейчас нужно кое с чем разобраться дома. Пока что я хочу познакомить тебя с человеком, которого ты приютишь в своем доме. А вот, кстати, и он.

Грегор и Альдор обернулись, когда Вигге откинул полог шатра и пропустил вперед очень рослого воина. Одет он был по-походному — плотные штаны, грубые сапоги, кожаная куртка накинута поверх рубахи, да мокрый от дождя плащ. За плечами висел круглый рундский щит, на поясе — топор с длинным древком и несколько ножей в разукрашенных кожаных ножнах.

— Истерд! Моя гордость! Вечно в бою укладывает обоих братьев на лопатки, а они потом ноют, как бабы, — Магнус встал и поманил отпрыска к себе. — Покажись-ка нашим гостям, дай на тебя полюбоваться.

Воин отряхнулся, разметав брызги по всему шатру и снял капюшон, продемонстрировав гостям длинную огненно-рыжую косу толщиной с кулак. Альдор внезапно обнаружил себя, сидящим с разинутым ртом. Грегор удивился не меньше и разглядывал дитя Магнуса с нескрываемым интересом.

Ибо будущий заложник оказался весьма привлекательной молодой женщиной.

Истерд поклонилась:

— Отец.

— Дочь. Хочу представить тебе Грегора, вождя хайлигландцев. Сегодня мы с ним заключили мир, и я хочу, чтобы ты стала его гостьей в знак моих добрых намерений. Надолго.

Истерд обернулась к Вигге, ища поддержки. Брат покачал головой, не смея идти против воли отца.

— Но… — начала девушка, однако вождь грубо ее прервал.

— Топором махать сможешь и в Эллисдоре, — не терпящим возражений тоном отрезал Магнус. — Поедешь ты. Так нужно.

Если Истерд не понравилась эта затея, вида она не подала:

— Будь по-твоему, отче.

Рунд раскатисто засмеялся.

— Это она при вас такая покорная, а так спуску мне не дает! Ступайте все, — он махнул рукой, веля детям уходить, — Позже поговорим.

Истерд молча поклонилась, на миг встретившись глазами с Грегором, и вместе с братом вышла на улицу.

— Своенравная баба и дерется, как волчица. Точно не в мать пошла, — проворчал Магнус. — Но сердце доброе. Вы уж будьте с ней помягче в своем Хайлигланде. Девка моя плохо говорит на вашем языке и не знает порядков.

Волдхард улыбнулся, блуждая взглядом по недоеденной дичи.

— Мы сделаем все, чтобы леди Истерд понравилось в Эллисдоре. Привози ее, когда будешь готов.

— Леди? — хохотнул Магнус. — Представляю я лица этих ваших леди, когда она начнет топором махать! Но я поговорю с ней, чтоб вела себя прилично. А когда соберемся, пришлю весточку с Ойвиндом. Долгий язык всегда едет вперед меня.

Старый рунд вышел первым, следом шатер покинул Альдор. Барон стоял, держа поднятый полог в руках. Грегор отчего-то медлил. Магнус жестом попросил его задержаться.

— И еще кое-что, мой новый друг. Возникла тут одна мысль…

Ойвинд задернул шатер и красноречиво посмотрел на эрцканцлера, давая понять, что вождям требовалось побеседовать наедине. Альдор пожал плечами и вернулся к своей лошади. Грегор догнал его быстро.

— Вынужден признать, ты был прав. Зря я медлил, — сказал он, светясь лучезарной улыбкой, и барон внезапно осознал, что давно не видел его в настолько приподнятом настроении. — Эти переговоры открыли перспективы, о которых я и не смел мечтать.

Миссолен.

Коронация больше напоминала военный парад.

В воздухе витала тревога — носилась над толпой, вселяя беспокойство и в лордов, и в простолюдинов. Напряженное ожидание наполняло воздух, давило, лишая покоя. Демос знал, что, как ни старайся, обмануть чернь невозможно — люди всегда чувствуют неладное.

«Даже невооруженным глазом видно, что город разделился».

Солдаты объединенной имперской армии теснили возбужденных горожан к обочинам улиц. Воины щеголяли черными плащами и начищенным до блеска оружием. На их новеньких щитах красовались символы Криасморского договора — семь черных мечей, расположившиеся кругом на серебряном диске Гилленая.

«Знаки следует обновить. После того, как Хайлигланд от нас отрекся, мечей должно остаться шесть. Или пока лучше не торопиться?»

Отряды бельтерианской кавалерии в зеленых мундирах неусыпно патрулировали улицы, помогая давно переставшей справляться городской страже. Корабли Энриге Гацонского привезли в Миссолен еще три сотни пехотинцев и рыцарей — настолько похожих между собой, что, казалось, они были рождены одной матерью. Собрались здесь и знаменитые канеданские лучники, и освендийские копьеносцы, и рикенаарские воины, вооруженные изогнутыми саблями.

Воспользовавшись положением канцлера, Демос призвал всех, кого мог, стараясь не вызвать панику среди местного населения. На полях вокруг города уже было не протолкнуться от солдатских шатров и палаток. В совокупности насчитывалось около пяти тысяч человек.

«Я не могу рисковать. Не теперь».

Великий наставник принял вызов и согнал в Миссолен братьев-протекторов из каждой обители восточной части империи. Разведчики лорда-протектора Анси донесли о трех тысячах воинствующих монахов в дополнение к пяти сотням обитателей Эклузума. Шпионы Арчеллы докладывали еще о двух тысячах вооруженных церковников, развернувших лагерь в одном дне перехода от столицы. Однако в спину им дышали полторы тысячи бельтерианских пехотинцев и полк тяжелой кавалерии, что должно было немного охладить пыл святого воинства.

«Если конфликту суждено перерасти в столкновение, город утонет в крови. Но вряд ли все ограничится одной лишь столицей».

Численное преимущество пока оставалось на стороне Демоса, хотя на деле лояльных ему воинов было меньше — военмейстер Офрон Аллантайн отказался принимать какую-либо из сторон назревающего конфликта.

«Оно и к лучшему. Его задача — обеспечивать порядок в городе, а не подливать масла в огонь. Пусть за Освендис говорит лорд Брайс».

Демоса и Витторию облачили в золото с ног да головы. Тяжелая повозка — тоже золоченая от козел до колесных спиц — проседала от обилия сверкающей парчи и зеленого бархата. Каждая деталь этого произведения искусства сияла, словно тысяча солнц. Нарядно одетые горожане бросали под ноги растянувшейся процессии мелкие розовые цветы — последние дары ушедшего лета. Один из них попал на плечо Демосу, он аккуратно снял его за лепесток и принюхался. Пахло тухлятиной.

«Как и вся эта история. Со стороны красиво, а тронешь — в нос бьет гниль».

Перед повозкой шествовали монахи, братья-протекторы, кавалеристы, почетные караульные — всех и не сосчитать. Хвалебные гимны, что пели церковники, совершенно глохли, подавляемые шумом толпы. Демос не слышал самого себя.

Царственная Виттория смотрелась среди всего этого великолепия гораздо уместнее, чем ее супруг. Гацонка раздавала ослепительные улыбки, махала рукой горожанам, кивала головой в знак благодарности за пожелания долгого и счастливого правления — словом, вжилась в роль не хуже благовоспитанной латанийки королевский кровей.

Но истинный триумф принадлежал леди Эльтинии. Вдовствующая герцогиня вовсю смаковала победу сына.

«Или свою?»

Ее карета следовала сразу же за повозкой Демоса и мало чем уступала в убранстве императорской — столько же золота и зелени, столько же алмазов и жемчуга баснословной ценности. Рядом с Эльтинией восседал бледный как полотно Линдр — без жены и детей.

«Кто же станет держать все яйца в одной корзине? Нет-нет, дорогой брат, твое семейство ждет тебя в другом месте в окружении моих надежных слуг».

За Деватонами растянулась длинная процессия кумов, сватов и других прихлебателей, связанных с Домом узами крови. Ренар, как и ожидалось, к праздничному шествию не присоединился. Но более всего Демоса нервировала недосягаемость Ихраза. Энниец, следуя правилам, шел в отдалении, предоставив заботу об охране господина дворцовой страже. На мужей, облаченных в прекрасные, но бесполезные церемониальные доспехи, Деватон положиться не мог.

«Да и на кого теперь можно?»

На соборной площади повозка остановилась. Слуги, не переставая гнуть спины в поклонах, приставили невысокую лесенку и помогли Демосу выбраться. Он искренне пытался сделать это с изяществом, но вышло скверно, и от неминуемого конфуза будущего императора спасла лишь трость Лахель. Виттория же, приняв протянутую супругом руку, покинула золотой экипаж столь грациозно, словно умела летать.

Выходивший на просторную городскую площадь фасад Великого Святилища украшало множество флагов, стягов, вымпелов; мечи Криасмора, серебряный диск Хранителя, старый герб Таллонидов, башня Деватонов, кораблик Гацоны — от разноцветного великолепия разбегались глаза.

— Готов? — проигнорировав важность момента, подмигнула Виттория.

— Нет, может отложим? — съязвил Демос.

Гацонка возвела очи горе и тяжело вздохнула. Высокие ворота собора разверзлись, пыхнув на процессию сизыми клубами дыма благовоний. Святилище уже наполнились людьми, и в этот день их собралось даже больше, чем во время Вселенского Суда.

Демос с легким поклоном подал руку супруге, и она, присев в реверансе, взяла его под локоть. Леди Эльтиния, затянутая в тугое зеленое платье, с торжествующей улыбкой шла на десять шагов позади и волокла за собой Линдра. Изумрудный камзол графа дивно оттенял болезненную бледность еще не зажившего от побоев лица. Но даже следуя на столь почтительном расстоянии, они оба рисковали нечаянно наступить на непомерно длинный золотой шлейф платья Виттории.

«Еще какая-то сотня шагов — и я император?»

Демос замедлил шаг, наслаждаясь последними мгновениями относительной свободы. Зал украсили с гораздо большей помпезностью, чем он смел ожидать — всюду золото и серебро, бархат и шелка, звезды и солнца, гобелены и витражи. Каждый вельможа вырядился как герцог. От обилия вышивки и кружев рябило в глазах; балконы грозили обрушиться под массой напиравших на перила знатных зевак. Аристократы давили друг друга, толкались локтями, пыхтели и шипели друг на друга, пытаясь расчистить себе обзор.

Наверху нашлось место и для делегации латанийцев. Король Эйсваль некоторое время с презрением взирал на Деватонов, а затем демонстративно отвернулся.

«Ты, конечно же, меня ненавидишь. Но вопрос, по какой именно причине? Не потому ли, что я лишил тебя влияния на имперский трон? Или просто из-за того, что я наполовину энниец — вы же так дружны с Магистратом, аж искры во все стороны летят. Так или иначе, спесь я с тебя еще собью. Публичный позор твоей племянницы Ириталь был лишь началом».

Возле алтаря, там, где во время Вселенского суда располагалась кафедра для выступлений, их уже ждал Великий наставник, окруженный наряженными в белое с серебром церковниками. Братья-протекторы выстроились плотной шеренгой за спинами монахов, но Ренара среди них Демос не увидел. Тиара Ладария, усыпанная алмазами и хрусталем, сияла, отражая свет сотен свечей. Демос шагнул вперед, тихо посмеиваясь.

«Кто бы мог подумать? Интересно, эта старая перечница признает, что проиграла? И как огрызнется на прощание?»

— Тебя все это забавляет? — Виттория, нацепив на лицо самое благоговейное выражение, покосилась на мужа.

— А тебя — нет?

— Немного.

— Но знаешь, что забавляет меня по-настоящему?

— М?

Демос, не сводя взгляда с выстроившихся по обе стороны от прохода людей, наклонился к уху жены:

— Сегодняшнюю ночь я проведу в постели с самой императрицей.

Гацонка прыснула и отчаянно стиснула зубы, пытаясь не расхохотаться.

— Тише! — он и сам с трудом подавил улыбку. — Мы подаем дурной пример этим благородным задницам!

— Тогда прекрати меня смешить.

Ладарий раскинул руки в стороны, словно собирался заключить любимого брата в объятия, и, улыбаясь, шагнул вперед.

«Тебе сейчас должно быть не до смеха. Или ты настолько хорошо владеешь собой, или я о чем-то не знаю. И это мне не нравится».

Среди церковников, столпившихся за спиной Великого наставника, Демос заметил брата Ласия — дознаватель сверкал неизменно идеальной лысиной, но вечно бесстрастная физиономия монаха отчего-то выглядела встревоженной. Деватон встретился с ним глазами, и тот едва заметно качнул головой.

«Интересно, что это означает? Простое неодобрение или предупреждение об опасности?»

Они с Витторией медленно приблизились к широким ступеням. Ладарий стоял на вершине, в ногах каменного Гилленая. Отсюда казалось, что Последний сын Хранителя хмурился, угрожая обрушить свой здоровенный серебряный диск на головы неугодных грешников.

Стараясь, чтобы неприятные ощущения в коленях не отразились гримасой мучения на лице, Демос поднялся по крутым ступеням и застыл в паре шагов от Ладария. Виттория отпустила руку мужа и склонила голову с напускной покорностью. В зале повисла абсолютная тишина, и теперь только шкварчание благовоний в лампах да шелест нарядов нарушали благоговейное безмолвие. Даже самый тихий звук разносился громогласным эхом и терялся под высокими сводами собора.

Демос головы не опустил. Губы Великого наставника лишь на миг скривились в усмешке от проявленной мирянином дерзости. Церковник выдержал взгляд будущего императора и, выразительно кашлянув, указал пальцем на пол. Скрепя сердце Демос подчинился.

«Клянусь, это последний раз, когда я встаю перед тобой на колени».

Ладарий удовлетворенно хмыкнул и, набрав в легкие воздуха, воздел руки.

— Именем Хранителя, внемлите! — пророкотал он и замолчал, купаясь в благоговейной тишине.

Безмолвие затянулось.

«Ну же, чего ты медлишь?»

Виттория с тревогой взглянула на мужа. Он лишь слегка пожал плечами в ответ.

«Такими темпами церемония завершится уже после заката».

И лишь затем канцлер услышал нарастающий шум за спиной. Молчание прорезали полные недоумения возгласы, по вытянутому залу пронесся ропот. Зазвенела сталь. Десятки ног чеканили шаг, громко топая по каменным плитам церкви.

Ладарий триумфально улыбнулся.

Отвергнув церемониальные приличия, Демос вскочил на ноги, чуть не взвыл от острой вспышки боли, обернулся и остолбенел, увидев причину всеобщего удивления.

— Вот дерьмо, — тихо прошипела Виттория и вцепилась в руку супруга.

«Сегодня? Сейчас? Да вы издеваетесь!»

— Ты видишь то же, что и я? — глухо спросил он.

— Да.

Закованные в сталь братья-протекторы втекали в зал Великого Святилища и заполняли все свободное пространство. Два десятка, три, полсотни… Воинствующие монахи продолжали прибывать, дисциплинированно выстраивались в две шеренги, протянувшиеся от самого входа до алтаря. Безучастные лица, остроконечные шлемы, начищенные до блеска мечи и копья — густая стальная масса стремительно отрезала путь к бегству.

«Но бежать все равно поздно».

Демос повернулся к Ладарию, как раз приказавшему наставникам унести императорскую корону.

— Что все это значит?

— Увидите, — церковник холодно улыбнулся и устремил взор к распахнутым дверям.

В высоком проеме показались два силуэта. Они медленно шли по расчищенной дороге, и братья-протекторы почтительно склоняли головы по мере того, как эта странная пара приближалась к алтарю. Демос моргнул, узнав брата.

— Ренар?

Его неприятно удивило, что рыцарь-капитан был не в церемониальном, а в полном боевом облачении. Ренар шел рядом с невысоким человеком, закутанным в устрашающее обилие ткани, отчего его фигура казалась совершенно бесформенной. Лицо незнакомца полностью скрывал капюшон, обеими руками он крепко, словно то была древняя реликвия, держал сверток, обмотанный лентами из серебристой парчи — длинные концы свисали почти до пола. В душе Демоса все сильнее нарастало дурное предчувствие.

Он все понял, когда они подошли достаточно близко, чтобы можно было разглядеть закутанную в плащ фигуру.

«Женщина».

Внезапно сверток зашевелился и разразился требовательным плачем.

«Будь я проклят! Так вот почему…»

Виттория крепче сжала беспалой ладонью руку Демоса и нервно сглотнула.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — сквозь зубы процедила она.

— Да.

Ренар подвел спутницу к подножию лестницы и опустился на колени. Женщина перехватила свою ношу одной рукой и резко сдернула с головы капюшон.

Зал ахнул.

Черные волосы, узкое лицо, орлиный нос, асимметричный рот — губы навеки искривлены в нервной усмешке. Сомнений быть не могло.

— Изара, — выдохнул Демос и повернулся к Ладарию. — Изара Таргосийская. Вот почему вы медлили.

— Ее императорское величество Изара Таргосийская, — поправила незваная гостья. — Для всех вас. Я протестую! — громко крикнула она и обернулась к толпе. — Этот человек не может стать императором, ибо не имеет на то прав. Я держу на руках единственного сына Маргия, вашего покойного правителя.

— Изара Таргосийская? — Эльтиния выступила вперед, многочисленные изумрудные юбки взметнулись за ее спиной — вдовствующая герцогиня напоминала птицу, отчаянно защищавшую свое гнездо. — Быть может, сестра Таналь? Ведь вы, если я не ошибаюсь, приняли обет.

Младенец снова оглушил собор криком. Демос встретился глазами с Ренаром. Лицо брата, застывшее маской безразличия, даже не дрогнуло. Он отвел глаза лишь когда мать посмотрела на него в упор.

«Ты знал. Ты все знал, но даже не намекнул… Даже чертов Ласий пытался меня предупредить. Но почему ты молчал?»

Вельможи снова беспокойно зашумели. Гвалт заставил дитя горько разрыдаться.

— Тишина! — прогрохотал Великий наставник, и младенец завопил еще громче.

Изара кое-как успокоила ребенка, поднялась к алтарю и встала рядом с Ладарием. Ренар молча занял место за спиной императрицы, держа руку на эфесе меча.

«А ведь я до последнего надеялся, что ты все еще на нашей стороне. Что они с тобой сделали? Как склонили на свою сторону? Я пережил смерть Лахель и предательство Ихраза. Я даже вынес идиотскую выходку Линдра. Измену одного брата я смог бы выдержать. Но обоих… Это слишком даже для меня».

Лицо Виттории побелело, она судорожно вздохнула и с гордо поднятым подбородком выдержала взгляд Изары, брошенный свысока. Ладария ситуация откровенно забавляла, чего нельзя было сказать о шокированных аристократах, застывших с разинутыми ртами.

— Я не дала обет, ибо этому помешала моя беременность, — ответила таргосийка. — В ночь, когда мой супруг скончался, я начала подозревать, что ношу ребенка, но не сказала об этом никому, кроме своего духовника. Будущее пугало меня, ведь после смерти любимого мужа я осталась совершенно одна в Миссолене и не могла никому доверять.

«И не зря. Полагаю, моя матушка сделала бы все, чтобы ребенок родился мертвым. Если родился».

— Поэтому я покинула столицу и отправилась в Улифисскую обитель под именем сестры Таналь, — продолжала Изара. — Там монахини подтвердили, что я в действительности была беременна, и отказали мне в праве дать обет, поскольку женщина, носящая в своем чреве плод, не может стать сестрой церкви. Но к тому моменту в этом не было необходимости, ведь Хранитель указал мне иной путь! — Демос заметил, как императрица посмотрела на Ладария, словно искала одобрения, и тот кивнул. — Этот ребенок, родись он мальчиком, мог стать единственной надежной империи на мирное существование. Тогда я попросила убежища в Эклузуме до тех пор, пока не рожу. Я была вынуждена скрываться, чтобы обезопасить себя и дитя. Мои молитвы были услышаны, и Хранитель подарил мне сына. Он родился три дня назад. — Изара подняла ребенка перед собой. — Преклоните же колени перед Креспием, вашим законным правителем!

«Вот почему Ладарий оставил меня в покое. Вот что имели в виду церковники, сказавшие Ихразу, что мое дело больше не имеет значения. Меня обыграли с самого начала».

В едином порыве благоговения пред божьей волей аристократы повскакивали со своих мест. Кто-то уже успел бухнуться на пол, иные нестройным хором затянули хвалебную молитву Хранителю, другие роняли слезы.

— Не спешите, — Демос шагнул к Изаре, но Ренар закрыл императрицу собой и обнажил меч. Канцлер с любезной улыбкой отступил. — Почему же вы изволили сообщить миру столь радостную весть только сейчас?

«Разумеется, потому что Ладарию нужно было публично меня унизить. Так, чтобы это событие отпечаталось в сознании каждого лорда. Лучшего момента не найти».

— Роды проходили тяжело, и только этим утром я смогла встать с постели, — спокойно ответила Изара.

«Очень вовремя к тебе вернулись силы. Сколько раз ты повторяла эту ложь перед зеркалом?»

— Хорошо, — кивнул Демос. — Кто может подтвердить, что этот ребенок — сын моего дяди?

Глаза таргосийки приняли форму имперских монет.

— Как вы смеете подвергать сомнению мои слова? — громко зашипела она. — Кому знать, как не мне? Я была его женой!

— А я все еще остаюсь канцлером империи и вправе подвергать сомнению любые факты, способные повлиять на ее будущее.

«Ненадолго, полагаю».

— Прошу вас, лорд Демос, — Ладарий невинно улыбнулся. — Не стоит превращать церемонию в фарс. Еще весной ее величество исповедовалась лично мне, но, связанный клятвой, я был вынужден скрывать правду до тех пор, пока не родился ребенок. Все последние три дня мы провели в молитвах Хранителю, прося о милости и здоровье для династии Таллонидов. Я, Великий наставник Ладарий, готов подтвердить, что дитя — отпрыск вашего дядюшки Маргия. Какие еще доказательства вам нужны?

Зал одобрительно загудел.

— Принц Креспий!

— Сын Маргия!

— Короновать Креспия! — грохотало под сводами.

Колени Демоса резко подогнулись, и он удержался на ногах лишь благодаря Виттории, вовремя подхватившей его слабеющий локоть. Мать бросила на него вопросительный взгляд и сжала кулаки, но канцлер покачал головой, призывая ее не действовать сгоряча.

«Осторожность! Только осторожность может нас спасти или хотя бы отсрочить наше стремительное падение».

— Ну что же, — угодливая улыбка прорезала лицо Демоса, когда он обернулся к Ладарию, — раз Хранитель даровал империи правителя, в законности прав которого сомневаться не приходится, я не стану препятствовать божьей воле.

Церковник прищурился, ни на мгновение не поверив в его искренность.

— Крайне благоразумно с вашей стороны, — он выступил вперед и жестом приказал герольду успокоить расшумевшихся дворян.

— Тишина! — церемониальный посох долбил каменные плиты и вызывал такой грохот, словно по ним плясал пьяный великан. — Слово Великому наставнику!

Ладарий прочистил горло и обвел взглядом обеспокоенную толпу.

— Ввиду появления новых обстоятельств, требующих обсуждения сложившейся ситуации на заседании Малого Совета, сегодняшняя церемония отменяется. Малый Совет должен собраться в течение трех дней, после чего решения, принятые уважаемыми лордами, будут преданы огласке. Да направит нас Хранитель!

Закончив речь, Великий наставник кивком приказал Ренару увести Изару с младенцем. Братья-протекторы начали настойчиво выпроваживать вельмож из собора.

«Удастся ли мне дожить до этого судьбоносного заседания?»

— Я бы хотел переговорить с вами наедине, лорд Демос, — Ладарий указал на боковые двери, выходившие в Эклузум.

«Хочешь, чтобы я сам подписал себе приговор? За идиота меня держишь?»

Демос снова увидел Ласия — безволосый дознаватель задержался в поле его видимости лишь на миг, но этого хватило, чтобы подать знак. Монах резко мотнул головой, призывая канцлера не соглашаться.

«Кто бы мог подумать, что у него есть сердце?»

Канцлер коротко поклонился, улыбнувшись Ладарию:

— Полагаю, нам в действительности есть что обсудить. Однако я вынужден покинуть вас, — он скорбно вздохнул. — Боюсь, я ужасно себя чувствую после целого дня, проведенного на ногах. Колени…

Церковник кивнул с деланным сочувствием.

— Понимаю. Ох уж эти колени. В таком случае не смею вас задерживать, почтенный канцлер. Надеюсь, вы успеете выздороветь к началу заседания. Куда же Малый Совет без вас?

«И правда. Ты глаз с меня не спустишь, я знаю это».

Закончив обмен лицемерными любезностями, Демос велел своим людям уходить. Братья-протекторы расступились по приказу Великого наставника, пропуская вооруженный отряд людей канцлера под предводительством Ихраза. Побледневшая Виттория вжалась в Демоса всем боком, бормоча ругательства столь изощренные, что они могли заставить покраснеть даже моряка. Эльтиния схватила ошеломленного Линдра и потащила к выходу.

— Что мы будем делать? — шепнула мать.

— Пока — ничего, — спокойно ответил Демос, хотя внутри у него все кипело.

— Он должен ответить за оскорбление!

— Должен. И когда-нибудь ответит. Однако я не стану проливать кровь в городе, выясняя отношения с церковью. Мы сделаем это иначе.

«И совсем скоро».

— Есть план? — встрепенулась Эльтиния.

— Устрой мне встречу с эннийским послом как можно скорее. Разумеется, тайную. Нам нужно кое-что обсудить.

«Я проиграл в битве за корону и приму поражение с достоинством. Но неужели Ладарий ожидает, что во всем остальном я сдамся так легко?»

Ладумес.

Джерт медлил с разговором до последнего. Даже после того, как Артанна рассказала ему о планах Заливара, таинственной двери и своем даре. По-хорошему, следовало ответить откровенностью на откровенность, но Медяк не мог себя заставить. Он не боялся бурной реакции — просто не хотел разочаровывать. В его работе добиваться от человека доверия было необходимо, но непросто. Наемница же после долгих колебаний наконец-то открылась ему полностью, и от этого на душе эннийца становилось только гаже. Он мог недоговаривать, но обманывать не любил. Забавное качество для человека его профессии.

Артанна пошла на поправку. Плечо медленно заживало, яд окончательно покинул тело, и раже разбитое лицо Сотницы вновь похорошело — насколько могло. Шрамы, впрочем, остались, и Джерт подозревал, что эти отметины уже никогда не исчезнут.

Вагранийка неплохо чувствовала себя даже во время небольшого шторма — за полторы недели путешествия Медяк ни разу не заметил у нее приступов морской болезни. Энниец же, как и пророчил, проводил большую часть времени, кормя рыб содержимым своего желудка. Монотонные колебания судна сводили его с ума, рвотные спазмы лишали сил. Он мало ел и много спал.

Моряки проявили сочувствие и научили Джерта старому трюку — вставлять две тонкие деревянные палочки между зубов и посасывать. Это помогало, хотя и несущественно. Радовало лишь неминуемое приближение к дому. К Десари. Наконец-то.

Энниец выбрался на залитую ярким солнцем палубу. Артанна стояла к нему спиной, вцепившись загорелыми руками в нагретое дерево борта, и сосредоточенно обозревала берег. Светло-серые стены Ладумеса нежно обнимали небольшую бухту и поднимались вверх, опоясывая возвышенность тремя зубчатыми кольцами. На вершине утеса сверкал позолоченным куполом и высокими башнями обширный дворец претора; ниже на крутом склоне взгромоздились сотни белобоких зданий с черепичными крышами — все оплетено паутиной лестниц и мостов. Возле самого моря, вгрызаясь в умиротворенные лазурные воды, распластались пристани. Ветер доносил обрывки целой вереницы новых запахов и голосов.

— Как они не стакиваются друг с другом? — спросила вагранийка, показав на множество судов. Ей не доводилось видеть такого скопления кораблей всех видов и размеров в одном месте.

«Сейчас или никогда», — решил Джерт. В конце концов, после всего, что ей пришлось пережить за эти полгода, Артанна заслуживала знать правду.

— Это их еще немного. Ладумес — очень большой город. Третий по величине после Сифареса и Даджирата. — Он коснулся здорового плеча наемницы. — Еще насмотришься на эннийские красоты. Пойдем в каюту, есть разговор.

Артанна удивилась просьбе и нехотя последовала в трюм, с трудом оторвав взгляд от завораживающего новизной пейзажа. Внутри небольшой каморки, выделенной им для ночлега, было пусто: Джерт и Артанна собрали скромные пожитки, как только капитан сообщил о скором прибытии.

— Ну и чего ты хотел?

Джерт прислонился спиной к влажной деревянной перегородке, не сводя глаз с вагранийки.

— Начнем с того, что ни к каким помощникам достопочтенного Сефино Ганцо мы не обратимся.

— Это еще почему?

Он вытащил из-за пазухи маленький сверток и бросил Артанне.

— Что это? — спросила наемница.

— Смотри сама.

Женщина осторожно развернула ткань и нахмурилась, увидев содержимое. Неграненый камень синего цвета тускло мерцал в полутьме.

— Это…

— Из твоего браслета, да, — подтвердил ее догадку Медяк. — Я заменил осколок, хвала гивойским ювелирам. Базини — гений! Выточил за ночь стекляшку, которую даже я не смог бы отличить от оригинала. И ее же он вставил в браслет, который я у тебя стащил, а затем вернул.

Артанна оцепенела, не сводя глаз с реликвии.

— Так все это время я ходила с фальшивкой? Ну ты и плут!

Энниец усмехнулся.

— Я предупреждал, что хорош. Если это тебя утешит, Данш остался с носом, и мы все же умудрились спутать ему все карты.

— Теперь понятно, почему он не смог открыть дверь, — все еще недоверчиво качая головой, проговорила она. — Вот почему…

— Не стоит благодарности, — шутливо поклонился Джерт.

— Но на кой ляд тебе понадобилось менять камень?

— Поверь, причина крайне весомая, — энниец резко посерьезнел, и эта перемена напомнила Артанне о Грегоре. — Постарайся принять все, что я скажу дальше, с мужеством. Как ты теперь понимаешь, я появился в Гивое не просто так, и я нихрена не наемник. Мне было поручено доставить тебя в Эннию вместе с этим камушком. Я предполагал, что вагранийцы могут помешать, поэтому перестраховался и всучил тебе подделку. — Джерт шагнул к Сотнице. — Данш — не единственный, кто в курсе тайн, что скрывают подвалы Валг дун Шано. Упадок, о котором говорил советник, прослеживается не только в Ваг Ране.

Артанна быстро смекнула, к чему вел Медяк.

— То же самое творится и в Эннии, верно?

— Верно. И это беспокоит моего господина — он могущественный человек, озабоченный судьбой своей страны. Я мог бы потащить тебя силой и заставить делать все, что требуется, но не хочу, поскольку все еще верю в твое благоразумие. Как это ни прискорбно, сбежать от этой тайны у тебя не получится. Но здесь, полагаю, у тебя будет больше свободы.

Артанна моментально съежилась и, повинуясь инстинкту, потянулась к поясу за ножом. Джерт вскинул руку, призвав к спокойствию:

— Не нервничай. Я не причиню тебе вреда. Поверь, если бы хотел…

— Кто приказал? — прорычала наемница.

— Человек, которому я служу. Я не уверен, что вправе называть его имя до тех пор, пока он сам не пожелает встретиться с тобой. Но, уверяю, он — один из самых влиятельных людей в Эннии.

— И зачем я ему? — глаза Артанны блестели сталью даже в полутьме каюты. Камень она крепко зажала в кулаке.

Джерт пожал плечами.

— Не могу сказать точно. Я лишь выполняю приказы, и мои домыслы не должны никого интересовать. Да и господин редко делится подробностями с исполнителями его воли. Но смерти он тебе точно не желает.

— Логично, — кивнула Артанна, но руки от ножа не отняла. — Вряд ли бы ты со мной возился, если бы я не была нужна твоему хозяину живой.

— Он не мой хозяин. Я свободный гражданин Эннии. — Медяк широко улыбнулся. — Насколько это возможно.

— И, судя по всему, верный. Или же тебе очень хорошо заплатили.

— У меня есть особые причины для верности своему благодетелю.

Артанна метнула тревожный взгляд на дверь. Впрочем, бежать от Джерта было безумием, особенно теперь, когда она оказалась в его родной стране без денег и знания языка.

— Что меня ждет? — мирясь со своей участью, спросила вагранийка.

— Недолгий отдых. Затем поездка в Сифарес.

— А дальше?

— Понятия не имею. Моя задача — доставить тебя. Быть может, после этого мы больше не увидимся.

Наемница раскрыла ладонь и подняла камень к свету.

— Выходит, ты все время меня обманывал, — задумчиво проговорила она.

Джерт пожал плечами и сел рядом с наемницей, следя за ее руками. Нож все еще оставался поблизости, а он не стремился получить перо в бок.

— Почти нет. Просто ты задавала не те вопросы, а я не болтал лишнего. Откровенно говоря, информаторы здорово меня подвели. Они забыли упомянуть, что ты располагала собственным укрепленным поместьем в Гивое и была настолько хорошо окружена охраной. Меня убеждали, что Артанна нар Толл живет в спокойствии и безвестности. Вначале предполагалось, что я вежливо нагряну к тебе и сделаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Но когда я добрался до Гивоя, понял, что первоначальный план было совершенно невозможно реализовать.

— И тогда ты решил наняться, — предположила вагранийка.

— Господин выразился предельно ясно: я должен доставить тебя в Сифарес в целости и сохранности любой ценой. В идеале — уговорить, а не тащить силой. Но сделать это оказалось не так-то просто, и мне пришлось втираться к тебе в доверие.

— Так вот для чего был тот спектакль с дракой и кражей браслета.

— Ты первая начала, — улыбнулся Медяк. — И заодно помогла стащить цацку. Благодарю.

Артанна долго молчала и лишь едва покачивалась из стороны в сторону — настолько долго, что Джерт начал опасаться за ее рассудок.

— Ладно, на это даже грешно обижаться, — наконец выдавила она. — Ты так ловко меня облапошил, что я могу только восхититься твоим мастерством. Впрочем, не думай, что я забуду об этом. — Она еще сильнее сжала камень в ладони. — И я совершенно точно тебя не прощу.

— Зато Данш сейчас сходит с ума, пытаясь понять, почему не открывается его драгоценная дверь.

— Это, несомненно, греет душу, — проворчала наемница и снова бросила тревожный взгляд на выход из каюты.

— Не убегай, — предостерег ее Джерт. — Во-первых, я все равно найду тебя. Где угодно. Во-вторых, мой господин не собирается держать тебя в клетке, не станет пытать, да и вообще склонен относиться к друзьям с теплотой. У тебя нет причин отказываться от эннийского гостеприимства.

Артанна нехотя признала очевидное:

— Насчет твоего господина ничего не знаю, но ты пару раз здорово мне помог. Спорить не буду.

— Неужели ты наконец-то начала думать головой? — Джерт театрально возвел глаза к потолку. — Я ведь отношусь к тебе со всей человечностью, на какую способен. Да я даже чуть не трахнул тебя, когда ты просила!

— Какое выдающееся достижение! Все это время ты как-то не стремился удерживать член в штанах.

— Того требовала роль бестолкового наемника, которую я успешно сыграл. Но ты была и пока что остаешься моим заданием, а в задания я детородным органом, как правило, не тыкаю. И если мы закончили с шуточками, предлагаю вернуться к делу.

С палубы доносились крики команды, готовившей судно к швартовке, топот десятков ног, радостный смех и ругань капитана. Артанна сунула камень в карман и хмуро посмотрела Джерту в глаза.

— Почему ты не рассказал раньше?

— Не было возможности. На следующий день после того, как меня приняли в «Сотню», наше войско выдвинулось в Эллисдор. Там сама знаешь, что там было, а уж о событиях, произошедших в Ваг Ране, я и вовсе молчу. Ты не предоставила мне шанса.

Вагранийка презрительно фыркнула.

— Я еще и виновата.

— Ты во многом виновата, Артанна нар Толл, — мрачно проговорил энниец. — Из-за твоих амбиций и неумелой подпольной игры пала большая часть «Сотни» в Гивое. Я наводил справки и знаю, что это произошло благодаря тебе. Ты разворошила осиное гнездо на дне вольного города и угробила кучу невинных людей. Из-за твоего не вовремя обострившегося чувства долга ты попала в зависимость от Волдхарда. Твоя незрелость едва не расколола оставшуюся часть «Сотни», а Веззама, своего ближайшего помощника, ты и вовсе превратила во врага, который продал тебя вагранийцам. — Артанна попыталась было возразить, но Джерт заткнул ее одним взглядом. — В конце концов все добила твоя трусость. Ты могла отказаться от предложения Волдхарда. Да, заклеймила бы себя позором, зато это сохранило бы жизнь куче людей. Но ты не сделала этого. — Энниец поднялся на ноги и встал напротив наемницы, глядя на нее сверху. — Во всех своих бедах виновата только ты. Я сочувствую тебе, но не жалею. И больше не собираюсь выслушивать твое нытье.

Все время, пока Джерт говорил, Артанна судорожно сжимала в рукоять ножа, но так и не обнажила клинок. Костяшки побелели от напряжения, в горле застрял ком. Каждое слово эннийца хлестало, как пощечина. Наемница шмыгнула носом и скрыла предательскую слезу, небрежно взмахнув рукой.

Возразить было нечего, ибо Джерт, провалиться ему в самое пекло, в очередной раз не ошибся. Иногда она задавалась вопросом, умел ли вообще ошибаться этот ублюдок?

— Ладно, — признала она. — Ты прав. Ты, мать твою, прав! Тебе легче? Доволен?

Медяк равнодушно пожал плечами и поправил грязный ворот рубахи.

— Мне все равно. Не по моей же вине полегло столько народу. Я не осуждаю, просто устал от твоих жалоб. — Он поднялся на ноги. — Пойдем со мной. Надеюсь, господин найдет более достойное применение твоим талантам, чем Данш.

Артанна закрыла глаза, собираясь с мыслями. Решение далось ей нелегко.

— Я согласна, — сглотнув, сказала она. — Впрочем, не вижу, чтобы у меня был иной выбор.

— Ну наконец-то.

Когда они поднялись на палубу, судно уже пришвартовалось. Джерт бросил Артанне мешок с ее вещами:

— Не кисни, Сотница. Кто знает, может тебе еще и представится шанс надрать задницы всем, кто тебя обставил?

— Ты первый в моем списке.

— Посмотри мне в глаза, — он наклонился к самому ее лицу и оскалился. — Видишь там страх? Неужели до тебя еще не дошло, что меня невозможно напугать?

— Я коварна.

— И кому стало легче от твоего коварства? — усмехнулся Медяк. — Разве что братцам Чирони. Интриги — совершенно не твоя стезя, Артанна нар Толл. Ты слишком прямолинейна для подобных игр. Ты потеряла все, возвращаться некуда. Но какой-никакой шанс устроиться в жизни у тебя еще остался. И если хочешь совет бывалого плута, не стоит отвергать предложения господина, какими бы безумными они ни казались на первый взгляд. Впрочем, уверен, для тебя у него приготовлено нечто особенное.

— Я уже согласилась, хватит меня уговаривать.

— А я для надежности. Ты у нас не очень-то понятливая.

— Пошел ты, Джерт.

— Симуз.

— Что?

— Меня зовут Симуз. Симуз Джеридас, раз уж на то пошло.

Артанна задержалась, разглядывая лицо эннийца и прикидывая, какое имя подходит ему больше. И поняла, что лучше всего было прозвище, прилипшее к нему в «Сотне».

— Ну уж нет. Ты — Медяк.

Он пропустил ее вперед и, закинув мешок за спину. Вокруг суетились люди, капитан судна коротко кивнул и что-то проворчал себе под нос. Артанна стояла возле трапа — узкой деревянной доски, перекинутой на берег.

— Знаешь, я ведь не всем разбалтываю свое настоящее имя, — прошептал Джерт ей на ухо. — Считай это проявлением доверия с моей стороны.

— О, я буду хранить эту тайну вечно.

— Хорошо бы.

Артанна быстро преодолела вселявшую опасения за надежность доску и только на берегу вздохнула полной грудью. Ощущение твердой земли под ногами еще никогда так ее не радовало.

— И куда дальше?

Джерт ткнул пальцем на золотой купол.

— Видишь то здание? Туда.

— Там живет твой господин?

Энниец громко расхохотался:

— Он? В этом сарае? — он продолжал смеяться, вызвав на лице вагранийки недоумение. — Нет, там мы просто немного отдохнем. А потом, чуть позже, я покажу тебе настоящий дворец.

Артанна удивленно подняла глаза, силясь переварить сказанное Джертом. В голове не укладывалось, как роскошный дом претора мог получить столь нелестную характеристику.

Солнечная Энния с первого взгляда поражала непохожестью на все земли, что знала наемница: ни приземистой архитектуры Хайлигланда, ни мрачного нагромождения темного камня в Ваг Ране, ни деревянных построек Гивоя. Ладумес протягивал длинные белые мосты рук, заманивая, интригуя, приглашая в свои объятия. Золото шпилей и кармин черепиц ярко играли в лучах полуденного солнца, выкрашенные в белый дома тонули в светло-серой дорожной пыли, поднятой тысячами ног и сотнями копыт. Площади кишели торговцами и зазывалами, по улицам, точно павлины, важно расхаживали смуглые люди, наряженные в цветастые одежды.

Ладумес пытался казаться городом, полным беззаботной радости, но Артанна чувствовала, что это впечатление было обманчивым. Вагранийка нашарила в кармане камень и сжала в руке, наслаждаясь его приятной прохладой.

Она потеряла не все.

Эллисдор.

Новости о мире с Рундкаром вновь лишили покоя столицу Хайлигланда. Внезапно дел прибавилось столько, что подчиненные Альдора сбивались с ног, угождая съехавшимся поглазеть на торжество высоким гостям, а кастеляна и вовсе едва не хватил удар. Старик еще не успел отойти от коронации и не на шутку разнервничался, узнав, что ненавистных рундов теперь надлежит принимать в замке со всем почтением. Кухарки требовали увеличить жалование, им хором вторили все замковые слуги — сервы едва не подняли бунт! Барон предпочел бы всецело сконцентрироваться на подготовке страны к зиме, но был вынужден постоянно отвлекаться на предстоящий визит Магнуса. Очередное пышное празднество было неуместным, как шуба в бане. Но, увы, необходимым.

Неприятным сюрпризом стало покушение на брата Аристида, хотя в глубине души эрцканцлер отчасти жалел, что убийцам не удалось завершить начатое. Теперь, когда Великий наставник влепил Хайлигланду столь болезненную пощечину, Альдор не сомневался, что Грегор непременно ответит на дерзость Священным походом — прямиком на восток материка. Открытое противостояние становилось лишь вопросом времени, и союз с рундами в этих обстоятельствах оказался настоящим подарком для оскорбленного короля.

Впрочем, мысли о церковнике-реформаторе эрцканцлер предпочитал держать строго при себе — голова ему все еще была дорога. Брат Фастред, спасший монаха, получил личную благодарность Волдхарда, пылко поддержавшего идею приставить к Аристиду надежную охрану. Присутствие Фастреда в замке Альдора радовало — брат-протектор казался барону порядочным человеком, пусть и выбравшим неправильный путь. Приятно удивился он и встрече с Эльгой. Бойкая староста вытянула все жилы из канцелярии, но добилась рассмотрения своего прошения. К моменту возвращения короля из Борхона все формальности были улажены, и Грегору оставалось лишь поставить размашистую подпись под документом, даровавшим Гайльбро лицензию на организацию королевского рынка. Эльга долго сыпала благодарностями в своей грубоватой манере, но Альдору это даже нравилось. Иногда он ловил себя на том, что ему не хватало общения с людьми, не испорченными высоким происхождением и богатой родословной.

Сказать по правде, барона начинало тошнить от политических интриг, вчерашних врагов, новых союзников, тайных сговоров и дешевых клятв. Но деваться было некуда, ибо Грегор Волдхард мыслил исключительно крупными масштабами.

— Где же ваша прелестная жена? — Альдор вздрогнул, услышав знакомый тонкий голосок. Эльга держала в руке кусок пирога и озиралась по сторонам. — Надо бы выразить ей почтение от лица жителей Гайльбро.

— Леди Батильда отбыла в Ульцфельд, но ты можешь нанести ей визит по пути домой. Ее милость наслышана о тебе и устроит радушный прием.

— Не стоит, спасибо. Я-то хотела убить двух зайцев, раз уж очутилась здесь. Видать, не судьба. — Староста указала на Магнуса, пировавшего по правую руку от Грегора. — Что скажете об этих рундах? Неужто теперь и взаправду мир?

Барон улыбнулся и зачерпнул ложкой густой суп.

— Ты же сама видела, как король и вождь Магнус подписали большую бумагу.

— Пффф! — бесцеремонно фыркнула Эльга. — Бумажка еще ничего не значит. Даже самая большая. Не верю я им.

— Нам придется им поверить, если мы хотим жить в согласии.

Девушка наклонилась и перешла на шепот:

— А вдруг они затеяли все это, чтобы пробраться в Эллисдор и тайком перерезать всех нас ночью, когда упьемся?

Барон хмыкнул. Его самого не раз посещали подобные мысли.

— Мне понятны твои опасения, Эльга. Даже я все еще отношусь к этому союзу с подозрением. Но рунды очень крепко держатся за данное слово. Если они пообещали что-нибудь, то расшибутся в котлету, но сдержат клятву.

— Кстати, о котлетах, — староста привстала на носки, высматривая заинтересовавшее ее блюдо. — Вон они где! Сейчас вернусь.

Альдор даже не потрудился сдержать смешок. На его памяти не было ни единого случая, когда эта девчонка отказывалась от еды — всегда что-то жевала и непременно просила добавки. Предоставив ей возможность набить живот до отвала, барон обратил взгляд на королевский стол.

Магнус Огнебородый, следовало отдать ему должное, показал себя цивилизованным человеком, сведущим в хайлигландских традициях. Вождь рундов вполне очевидно дал понять новым союзникам, что настроен на долгосрочные и дружеские отношения. Вместе с огненноволосой Истерд он привез всех сыновей, добрую сотню слуг, воинов и множество даров. Телеги прогибались от тяжести сундуков с мехами и полудрагоценными камнями, бочек с огнивицей, настоянной на всевозможных травах, и бутылей с крепкими напитками из целебных ягод, что росли только на северных болотах. Расщедрился Магнус и на оружие — топоры, секиры и кинжалы в искусно украшенных кожаных ножнах не имели ничего общего с грубой работой лесных дикарей, какими северян представляло большинство хайлигландцев.

Словом, рунды произвели приятное впечатление, хотя недовольные шепотки в зале все же имели место. О каждом усомнившемся в решении короля смутьяне соглядатаи Альдора сообщали незамедлительно.

— За короля Грегора и вождя Магнуса! — проревел кто-то с дальнего конца стола, и пирующие тут же подхватили тост.

Ириталь с неприязнью косилась на дочь вождя. Истерд, сидевшая рядом с отцом, в основном помалкивала, изредка отвечая на вопросы Грегора и общаясь с братьями. Наречием хайлигландцев она владела скверно, и для удобства король легко переходил на ее родной язык, раз за разом вызывая одобрительные кивки рундов.

Альдор вполне мог понять тревогу латанийки, поскольку Истерд действительно привлекла всеобщее внимание. Высокая, превосходящая ростом даже Грегора, стройная и крепкая, дочь вождя походила на потомка великанов. Роскошная огненная коса с вплетенными разноцветными бусинами спускалась по плечу до пояса и отливала медью. Пронзительно-зеленые глаза блестели задорными огоньками на узком веснушчатом лице. Платье из алой шерсти украшал лисий мех. К широкому поясу, богато расшитому золотом и камнями, крепились богато украшенные ножны. Кинжала в них, однако, не было: оружие на пирах носили лишь Грегор да его верные солдаты. Впрочем, Альдору казалось, что едва ли это обстоятельство могло остановить Истерд, случись какая заварушка.

Словом, Ириталь рядом с этой богиней войны казалась бледным призраком.

— Долгих лет королю и вождю! — проорали со стороны рундов.

Когда прозвучал новый тост, Альдор заметил, как перекосило лица Эккехардов. Лорд Ламонт выбору Грегора не обрадовался. Еще меньше перспектива погостить у рундов пришлась по вкусу самому заложнику — Райнер вопил, как застуканная во время купания девка. Конфликт вскоре потух, однако барон не сомневался, что Эккехарды затаили обиду, лишь усилившуюся после отказа передать им Ульцфельд. Такими темпами Грегор рисковал превратить Ламонта Эккехарда и его сыновей из тайных недоброжелателей в открытых врагов. Пока они не давали поводов усомниться в верности, но Альдор был склонен согласиться с Артанной, давно предостерегавшей Грегора от сближения с дальними родственниками.

Эльга схватила здоровенный кусок пирога с рыбой для Ганса, и молодые люди потащили еду на верхнюю галерею. Судя по всему, канцелярский слуга пообещал показать старосте свое любимое место на одной из башен — оттуда открывался великолепный вид на город. Предоставив молодежь друг другу, эрцканцлер занялся содержимым своей тарелки.

Впрочем, нормально поесть ему не дали.

— Ваша милость! — один из оруженосцев Грегора поклонился. — Его величество желает говорить с вами.

Бросив ложку в горшок, Альдор оттер подбородок от жира и поднялся.

Завидев приближающегося барона, Волдхард извинился перед гостями и кивком приказал Альдору следовать за ним. Спрятавшись в тени каменной лестницы, Грегор с плохо скрываемой яростью взирал на друга.

— Почему ты медлишь?

— С чем?

— Ты знаешь, с чем. Я отдал приказ еще вчера. Ты должен был разобраться к сегодняшнему утру!

— Грегор, прошу, подумай как следует! Это слишком серьезно.

Волдхард круто развернулся и крепким ударом впечатал эрцканцлера в стену. Альдор ойкнул, испугавшись хруста, который издала его спина. Сколько бы Грегор ни проделывал этот жест, привыкнуть к столь страстному выражению эмоций друга Альдор так и не смог. Порой ему начинало казаться, что однажды король действительно зашибет его в порыве гнева.

— Не смей спорить! — глаза правителя недобро блеснули, пальцы сжались вокруг горла барона. — Мы давно об этом говорили, и ты знаешь, что я уже все решил.

— Ты представляешь, что о тебе скажут? — прохрипел Альдор. — Люди не простят…

— Твоя забота — сделать так, чтобы это не отразилось на моей репутации. Или ты не сможешь? Неужели проснулась совесть? И это после всего, что ты уже сделал?

Альдор боролся за воздух, но Грегор умудрился поднять его одной рукой так, что ему оставалось лишь беспомощно болтать ногами в надежде нащупать опору.

— Смогу, — выдавил он из последних сил.

— Тогда прекращай валять дурака и просто сделай это. Избавь меня от проблемы. К утру я ожидаю видеть результат, и будь ты проклят, если что-нибудь помешает тебе и на этот раз. Промедления я больше не прощу.

Грегор разжал пальцы, и Альдор рухнул на пол, хватаясь скрюченными пальцами за стыки камней и умоляя легкие снова начать дышать. Король, не проявив ни капли интереса к страданиям друга, уже спешил обратно к гостям, на каждом шагу раздавая лучезарные улыбки.

Барон тяжело поднялся и не смог сдержать стона. Многострадальная спина, очевидно, собиралась порадовать его парочкой свежих синяков.

Однако жалеть себя было неуместно. Эрцканцлеру предстояло в очередной раз вымазаться в грязи, чтобы оставить руки Грегора чистыми.

* * *

Наемники «Сотни» устроились под навесом и распивали рундский эль, любезно дарованный королем. На другом конце двора гвардейцы Грегора, которым посчастливилось не уйти в наряд, также занимались обильными возлияниями. Поймав удачу за хвост, солдаты вовсю предавались веселью, пили, ели, хватали девок за мягкие места и травили байки у большого костра.

«Сотня» не веселилась. Только Белингтор, устроившись на перевернутой вверх дном бочке, по привычке теребил струны потрепанной цистры, баюкая ночь печальной мелодией.

— Погибли, значит? — сбежавший из Гивоя Пираф успел обзавестись новой щегольской шапочкой — ее украшала медная брошь в виде раскинувшей крылья птицы. Наемник поправил съехавший набекрень головной убор и наградил Веззама тяжелым взглядом. — Так ведь говорят?

Ваграниец скрестил руки на груди и мрачно уставился на бойцов. Теперь от войска, некогда способного удержать небольшой город, осталось не больше четырех десятков, и Веззам сомневался, что сможет вернуть людям боевой дух. У Артанны бы получилось. Каким-то чудом ей всегда удавалось приободрить впавших в уныние солдат буквально парой коротких фраз и скабрезной шуточкой. На его глазах она разнимала драки, вытаскивала людей из петли и утешала скорбящих с такой неуловимой легкостью, будто эти усилия ей ничего не стоили. При всей безалаберности, склонности совершать необдуманные поступки и авантюрности Артанна нар Толл была любимым командиром. За ней шли, ею восхищались, ей прощали все.

Теперь ее не стало, и Веззам не представлял, как удержать людей. Напряжение, копившееся на протяжении последних месяцев, практически материализовалось и опасно сгущало воздух. Рутина патрулей и обходов положения не облегчала. Им бы сейчас в хорошую драку с достойным соперником — глядишь, и развеялись бы, выплеснули боль и страх. Но внезапно установившийся мир с вечным врагом, лишь усугубил растерянность наемников.

Артанна бы обязательно что-нибудь придумала, но Веззам ее талантами не обладал. Ни красноречием, ни душой нараспашку, ни обаянием. Он разве что мог вломить покрепче дисциплины ради, но время для разборок и размахивания кулаками выдалось неподходящее. Еще мордобоя не хватало.

— Король вызвал меня и сообщил эту новость, — как можно спокойнее ответил Второй.

Белингтор отложил цистру и принялся перебирать плетеные браслеты на запястьях.

— А ему-то откуда знать?

— Понятия не имею. Но он заверил меня, что Артанна, Малыш, Дачс… Все они мертвы.

— Странно, — менестрель подпер подбородок рукой и недоверчиво прищурился. — Потому как тоннель до сих пор не открыли. Гонцов нет, следовательно, и новостей — тоже.

— Вероятно, его величество знает больше, чем счел нужным сообщить. Но он был зол.

— Я бы на его месте тоже злился, — сказал Пираф. — Слышал, они с Артанной были близки.

Белингтор поерзал на своем насесте.

— И что теперь? — наконец прозвучал вопрос, мучивший всех. — Как нам быть дальше?

Веззам все еще сомневался, стоило ли полностью пересказывать разговор с королем. Но, поразмыслив, решил ничего не утаивать.

— Его величество сделал нам предложение, отказываться от которого я считаю глупым.

— Что за предложение?

— Поскольку контракт подписан сроком на год, мы все равно остались бы на службе у правителя Хайлигланда. Но он хочет дать нам немного больше. Ему нужно наемное войско, но целое войско, а не один большой отряд, в который мы превратились. Зачем — не знаю, он не делился. Однако король предложил нам восполнить ряды людьми, которых по этическим соображениям принять в гвардию невозможно.

— То есть из всякого сброда, — заключил Пираф.

Веззам утвердительно кивнул.

— Да. Но теми, у кого руки растут из плеч, а не из задницы.

— И зачем ему это? — Белингтор продолжал смотреть на вагранийца так, словно не верил ни единому его слову.

— Король понимает, что такие, как мы, нужны на войне. Кроме того, случись что, потерять нас не жаль.

— Угу, всегда можно нанять еще, если монеты не перевелись, — кивнул Пираф, и его шапка снова съехала набок. Наемник с тихой руганью вернул ее на место.

— Это все лирика, — хитро прищурился менестрель. — Но какие условия он нам ставит?

— Мы сами занимаемся пополнением войска и взаиморасчетами, подчиняемся напрямую королю, — Веззам замолчал, собираясь с мыслями. — И его величество желает видеть меня во главе как наследника Артанны. Жалование остается таким же.

Черсо Белингтор фыркнул.

— Так просто, значит? Всего-то?

— Есть кое-что еще, — Веззам помрачнел еще сильнее. — Мы не вернемся в Гивой. Возможно, уже никогда. Новый контракт подпишется на три года, а это долгий срок. С другой стороны, мы обретем силу, продолжим получать довольно щедрое жалование, и теперь нас уже точно не бросят на войну с рундами. — Ваграниец сделал шаг вперед и поднял вверх руку, привлекая внимание бойцов. — С юмором у меня плохо, а потому скажу, как есть. Новый контракт я уже подписал. Мы справим тризну по погибшим и завтра же вернемся к выполнению своих обязанностей. Дел прибавится.

Ряды наемников отозвались недовольным ропотом. Черсо Белингтор спрыгнул с бочки и с вызовом взглянул на вагранийца.

— С каких пор ты возомнил себя Первым?

— С тех самых, как Артанна назначила меня командовать вами, на этом самом месте, — Веззам топнул ногой, сопровождая свои слова. — Я был ее Вторым, а теперь, когда ее не стало, должен окончательно принять командование.

— Должен признать, Сотница погорячилась с выбором.

— Тебя она спросить забыла.

— Брось. Все знают, что когда-то командир сделала тебя Вторым, потому что ты сначала спас ее, а затем хорошо трахал.

— Следи за языком, — прорычал Веззам, надвигаясь на менестреля. — Еще одно слово, и вытягивать песенки сможешь только задницей, поскольку твой поганый язык я вырву.

Черсо ухмыльнулся.

— Вот мы и дошли до угроз. Задело, да? Чего обижаться на правду?

— Думайте, что хотите, — огрызнулся ваграниец, озираясь по сторонам, словно загнанный в угол зверь. — Но перед отъездом Артанна не изменила решения. Я все еще ваш командир.

Черсо шагнул вперед, приблизившись к нему вплотную.

— А мне казалось, в последнее время она как раз была рада от тебя избавиться, — припомнил он. — Говорила, ты ее подставил.

Веззам грубо схватил Белингтора за грудки.

— Да ты, я смотрю, нарываешься.

— Нет, пытаюсь прояснить ситуацию, — спокойно ответил гацонец, разведя руки в стороны и демонстрируя напускную беспомощность. — Хочешь нами командовать — говори начистоту. Держи ответ перед всеми нами. Что ты сделал?

— Ничего, что навредило бы отряду.

— Да неужто? — встрял Пираф. — То-то Артанна тогда тебя чуть не вышибла из «Сотни» и орала, словно села голой задницей на муравейник.

— А ты вообще заткнись. Сам-то был на побегушках у Танора.

Спасенный Пирафом из Гивоя Вал вскочил и встал между Веззамом и Пирафом, демонстративно положив руку на рукоять простенького меча. Бывший секретарь Артанны здорово изменился за эти полгода. После побега и ранения парень стал одержим идеей мести и теперь проводил дни в тренировках.

— Не влезай, малой, — предостерег ваграниец.

Веззам замахнулся, чтобы влепить Валу оплеуху, но Белингтор перехватил и болезненно вывернул его руку. Второй ругнулся и свободной рукой потянулся к ножу на поясе.

— Эй вы! — донеслось со стороны гвардейцев. — Потише там.

Веззам отвлекся на голос и слишком поздно осознал, что совершил ошибку. Кто-то сбил его с ног, замельтешили кулаки и носки сапог. Он поймал чью-то ногу, дернул на себя — боец рухнул. Пропустив пару ударов, Веззам поднялся, перехватил оказавшийся возле его лица кулак, вывернул, хрустнул костью. Второй боец завыл.

— Он мне руку сломал!

— Тишина, мать вашу! — рявкнул Второй. — Только рыпнитесь мне!

Наемники отступили, но лишь для того, чтобы в следующее мгновение накинуться на него гурьбой. Сверкнуло лезвие, брызнула кровь, один наемник упал, зажимая рану на руке. Веззам показал нож, бойцы снова попятились.

— Забыли, кто я, и что могу вытворять с клинками? А ну успокоились.

— Рассказывай, чем ты вызвал гнев Артанны, — приказал Белингтор, сверкнув потемневшими от гнева глазами. — Если в этой истории что-то не чисто, Первым ты не станешь.

— Говори, Веззам! — поддержали остальные воины. — Говори, мать твою.

Ваграниец кивнул на дверь казармы:

— Все внутрь.

Он рассказал о письмах от Данша. О том, что Артанна сжигала их, не читая. О том, что одно из них все же попало в руки Грегору, и король воспользовался находкой в своих интересах. Веззам даже поведал бойцам о награде, которую обещали Данш и Грегор. Он лишь забыл упомянуть, каким образом то злосчастное письмо оказалось у Волдхарда.

Ибо понимал, что его за это убьют на месте.

Выслушав, Черсо проникновенно заглянул ему в глаза.

— Я не верю тебе.

— Сам поди спроси у короля! — выплюнул ваграниец и дернулся, но не смог вырваться из крепкого захвата.

— Ага. Так он мне и расскажет.

— Это правда, мать твою! Она не хотела идти, но правитель ее убедил. Она же подписала контракт!

— И теперь ты отдаешь нас во служение этому человеку на целых три года. Не разобравшись в ситуации, не выяснив причин… Уже отдал.

— Я выбил для вас лучшие условия! Я сделал для вас все, что мог! Я, будьте вы прокляты, всегда вытаскивал «Сотню» из дерьма. Пока Артанна пила или валялась с похмельем, пока сидела по кабакам и валяла дурака, я, именно я, вашу мать, заботился о вас! В прошлом году, когда Таноровы бойцы напали на новобранцев, кто разгребал? Я! Когда Артанна валялась в луже блевотины, а наш патруль перебили в порту, кто решал вопросы? Я, мать вашу! Я всегда за вами подчищал. За вами и за ней, — Веззам орал, брызгая слюной. — Это ваша благодарность, шлюхины дети? За жратву, кров, оружие и спасение ваших никчемных жизней? Артанна сделала меня Вторым не потому, что ей нравилось скакать на моем члене, а потому что без меня все бы развалилось! Потому что могла на меня положиться. — По лицу вагранийца пробежала судорога, и он понизил голос. — Потому что я всегда хотел для нее лучшего.

Бойцы отступили. Взгляд Белингтора ожесточился, менестрель сложил руки на груди, поглаживая пальцами рукоять стилета, выпавшего из рукава.

— Я любил эту суку! — рявкнул Второй. — А теперь ее нет! Нет ее больше! Вам хреново? Вы растеряны? Не знаете, что делать, когда внезапно пришлось думать самим? А каково мне, по-вашему, а? И все же вместо того, чтобы скорбеть, я думаю, как снова вытащить всех вас из дерьма! Я единственный, кто попытался хоть что-то с этим сделать и преуспел. Поэтому захлопните пасти и делайте, что велено. Или я сваливаю прямо сейчас, а вы барахтайтесь сами по себе — посмотрим, как долго протянете. Спорю, не больше недели. — Наемники продолжали пятиться от обезумевшего командира. Веззам выпрямился, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. — Как тявкать, так каждый может. А как лямку тянуть — все, хвосты поджали? Пошли вон. Свободны.

Ропча и хмуро переглядываясь, воины подчинились. Белингтор остался.

— Чего тебе? — обернувшись, спросил Веззам. — Что-то не понятно?

— И все же я думаю, что ты темнишь, — сказал менестрель. — Но это подождет. Ты начал командование с того, что настроил всех против себя. Сейчас бойцы согласились с тобой, но будь уверен, они только ждут момента, когда ты облажаешься. Наступит день, и ты ошибешься, Веззам, но руки тебе никто не подаст и не поможет. Ты продал нас королю Хайлигланда, но успеет ли он защитить своего вагранийского друга, когда его растерзают свои же обезумевшие от ярости наемники? — Красивое лицо Черсо исказила кривая улыбка. — Знаешь, в Гацоне говорят, что все тайны однажды становятся явью. Я верю в это. Однажды придется поверить и тебе.

Не дав Веззаму времени придумать ответ, менестрель развернулся, крутанувшись на пятках, вышел на улицу и взял цистру. Вскоре зазвучала старая солдатская песня о погибших боевых товарищах, которую хором подхватили все наемники. Остатки эля разлили по кружкам, послышались поминальные тосты.

Веззам бросил косой взгляд на справлявших нехитрую тризну бойцов. Однажды они узнают правду. Возможно, его разорвут на куски голыми руками. Пускай.

Артанны больше не было, а у него не осталось слез, чтобы ее оплакать. Да и зачем? Его всегда считали тряпкой за то, что он продолжал стелиться перед бабой и жил беспочвенной надеждой на взаимность. Сколько глупостей он наделал из-за нее? Веззам прекрасно отдавал себе отчет в том, что послужил причиной ее смерти, но отгонял эти мысли как можно дальше, боясь сойти с ума.

Артанна всегда говорила, что думать следует только о живых. Именно о них он сейчас и думал. Ее же время прошло.

* * *

Когда Альдор вошел в покои Ириталь, латанийка стояла возле распахнутого окна, созерцая размытые очертания Вагранийского хребта. Горные пики, пронзавшие сизые облака, казались черными и едва виднелись на полотне ночного неба.

— Барон Альдор? — Она удивленно вскинула брови и плотнее запахнула накидку. — Вы поздно. Чем бы оно ни было, это не может подождать до завтра?

Эрцканцлер поклонился.

— Боюсь, не может. Дело срочное.

Две служанки обменялись тревожными взглядами, и Альдор жестом выгнал их вон. Когда он закрыл дверь на засов, Ириталь раздраженно дернула плечами, но взяла себя в руки и любезно улыбнулась гостю.

— Что же привело вас в столь поздний час? — Она бросила несколько поленьев в камин и тщательно поворошила угли. — Неужели король наконец-то желает видеть меня в своей опочивальне?

— Боюсь, напротив, госпожа. Его величество желает, чтобы вы покинули Эллисдор.

Ириталь застыла с кочергой в руках.

— Прошу прощения?

— Увы, это так.

— Но зачем? Не припоминаю, чтобы брачные традиции Хайлигланда запрещали невесте жить в одном доме с женихом.

Альдор издал нервный смешок.

— Невесте? С женихом? — он спрятал лицо в ладонях и трясся от беззвучного смеха. Самообладание все же покинуло его, и напряжение, копившееся все эти месяцы, выходило через нервный хохот. — Вы до сих пор надеетесь на свадьбу? Серьезно?

Ириталь подвернула рукав платья и показала подаренный Волдхардом браслет.

— Пока что Грегор не потребовал его обратно.

— Дура! — резко прекратив истерику, выпалил эрцканцлер.

От неожиданности латанийка выронила кочергу.

— Что?

— Дура. Наивная идиотка. Безмозглая курица, — сыпал ругательствами Альдор. — Какие еще слова подобрать, чтобы до вас наконец-то дошел смысл происходящего? Он не собирался на вас жениться. С той самой ночи, когда вы соблазнили его и разбили сердце. Когда легли с ним в эту постель и воспользовались его привязанностью, заставив заявить права на трон, которые был нужен вам, а не ему. Он рассказал мне все. Неужели вы думали, что такой человек, как Грегор Волдхард, простит такое предательство?

— Но он…

Эрцканцлер горько усмехнулся, не в силах скрывать боль.

— Вы были нужны ему как повод. Как оправдание его безумных планов. Грегор же не мог просто выступить против Ладария и отделиться от империи, — говорил он, шагая к латанийке. — Вас любил народ, и король воспользовался этим, чтобы убедить людей в своей правоте. Публичное раскаяние, ореол мученичества и пережитое вами покушение были ему на руку. К сожалению, я и сам понял все это слишком поздно. Грегор с самого начала обхитрил нас обоих.

— Альдор, прошу вас, объясните, — взмолилась Ириталь. — Я ничего не понимаю…

— Что еще вам не понятно? Ложась с Грегором в постель, вы уповали на его порядочность. Вы знали, что после этого он предложит вам брак, тем самым нанеся обиду империи и Латандалю. Вы хотели взойти на трон империи, но не желали видеть рядом с собой лорда Демоса. Ради утоления своей жажды власти вы убедили Грегора заявить права. Но он раскусил вас с самого начала — даже раньше, чем я. Вы и понятия не имели, что на самом деле Грегору было нужно другое. Он еретик и был таковым задолго до знакомства с братом Аристидом. Это проглядели и вы, и я. И себя, поверьте, я буду укорять до конца жизни, — барон печально опустил глаза. — Своей интригой вы помогли Грегору. Он использовал покушение на вас и конфликт с Эклузумом для того, чтобы выйти из союза с империей. Он дал обещание жениться, чтобы люди увидели в нем человека, верного долгу. Но, поверьте, он никогда не сделает своей женой особу, ставящую свои интересы превыше его собственных.

— Нет, — латанийка решительно замотала головой. — Грегор не мог. Только не Грегор.

— Вы плохо его знали. Как выяснилось, я тоже.

Ириталь окончательно сникла.

— Что же теперь со мной будет?

— Король выразился вполне ясно. В Эллисдоре вас быть не должно, и вам следует молчать о связи с его величеством.

— Монастырь? — Ириталь испуганно пятилась. — Пожалуйста, лучше уговорите его отправить меня в Агаран! Я найду там убежище. Только не отсылайте домой — там меня ждет смерть.

Альдор поморщился, словно от удара.

— Почему вы не сбежали раньше? — с болью произнес он. — Я не скрывал неприязни к вам, потому что не мог смотреть на Грегора, весело плясавшего под вашу дудку. Но почему интуиция подвела вас, когда он приставил стражу? Почему вы даже не попытались сбежать? Ведь я несколько раз давал вам возможность сделать это! Мне нельзя было действовать открыто, но я уповал на вашу хитрость. Я даже просил Артанну, сопровождавшую вас на прогулках, не гнаться за вами, реши вы уйти! Вы могли бы избежать всего этого. — Ириталь вздрогнула, наткнувшись спиной на препятствие. Альдор продолжал надвигаться на нее, и латанийка выставила вперед руку, призывая его остановиться. — Но теперь поздно. Я уже ничего не могу сделать, чтобы вас спасти.

В спину латанийке дул ледяной ветер, беспощадно трепавший убранную цветами прическу. Полы накидки хлопали, и очередной сильный порыв едва не сорвал ее с плеч.

— Неужели ничего нельзя сделать? — прошептала она, когда барон оказался совсем рядом, так, что Ириталь пришлось откинуться назад, слегка высунувшись из оконного проема.

Альдор остановился, взглянул на исказившееся от ужаса лицо, в полные мольбы глаза женщины, которую когда-то ненавидел. Женщины, к которой так долго ревновал друга. Женщины, которую зачем-то пытался спасти. Ириталь замерла, вцепившись пальцами в деревянную раму.

— Альдор, пожалуйста…

— Я пожалею об этом.

Барон на миг прикрыл глаза, тряхнул головой и сделал шаг назад.

Латанийка удивленно моргнула, все еще не веря в милость судьбы. Она судорожно вздохнула, выпрямилась и отняла пальцы от окна.

— Спасибо… Я никогда…

Альдор сорвался с места и со всей силы толкнул ее. Ириталь коротко вскрикнула, попыталась схватить его за канцлерскую цепь, но пальцы соскользнули и поймали пустоту. Латанийка перевернулась в воздухе и, взметнув юбки, камнем полетела вниз.

Эрцканцлер поморщился, услышав стук рухнувшего на землю тела.

— Я уже жалею, — повторил он, глядя на размытое бледное пятно внизу.

Истошно завизжала какая-то женщина. Должно быть, первой Ириталь увидела служанка, несшая воду из колодца. Чуть позже внутренний двор содрогнулся от целого хора криков.

Альдор устало прислонился лбом к стене, поправил цепь на плечах и открыл дверь.

— Пожалуйста, сообщите его величеству, что леди Ириталь скончалась, — обратился он к одному из гвардейцев. Стоявшие возле охранников служанки испуганно охнули. — Госпожа не смогла смириться с позором, который навлекла на себя и короля, и покончила с собой.

Златовласые латанийские служанки бросились в покои Ириталь, вопя и рыдая.

— Как, ваша милость? Как это произошло? — спросила одна из дев, и Альдор кивком приказал страже увести обеих.

— Леди Ириталь шагнула в окно. Прошу, не смотрите вниз. Вам не стоит это видеть.

— Она не могла! — крик второй латанийки захлебнулся, когда охранник легко поднял ее и потащил прочь из комнаты.

На пороге возник Ганс. К счастью, без Эльги. Альдор поманил его к себе.

— Леди Ириталь умерла? — спросил помощник.

— Увы. Поставь в известность брата Аристида. Нужно устроить прощание. А также избавься от служанок леди Ириталь. В Эллисдоре их быть не должно.

Ганс недоверчиво скривился, но оставил вопросы при себе. Альдор ответил ему мрачным взглядом.

— Ну?

— Сделаю, ваша милость.

— Ступай.

Смышленый парнишка кивнул и удалился. Правильно делал, что молчал.

Барон подошел к распахнутому окну и уставился вниз. Вокруг тела Ириталь уже собралась толпа, расступившаяся при появлении короля. Грегор рухнул на колени, испачкав одежду в крови мертвой невесты, и рыдал как дитя.

Великолепно сыграно. Вряд ли Альдор мог изобразить безутешное горе лучше.

Зачем он сделал это? Зачем он продолжал защищать человека, извратившего и предавшего идеалы? Зачем плел интриги и убивал по его приказу? Зачем обманывал и обманывался? Не потому ли, что все еще цеплялся за тень дружбы, давно превратившейся в болезненную зависимость?

Барон, как ни прискорбно, прекрасно знал ответ на этот вопрос. Потому что, следуя за чудовищем, в которое, как он считал, превратился его друг, позволяя ему творить все эти бесчинства, расчищая дорогу для его триумфального шествия к цели, Альдор ден Граувер и сам был ничем не лучше Грегора.

И потому заслуживал в полной мере вкусить последствия всего, что натворил по его приказу.

Эрцканцлер отошел от окна и подозвал к себе служанку-хайлигландку:

— Приготовьте здесь все для леди Истерд. Нашей почетной гостье надлежит располагаться в покоях для будущей супруги короля.

Миссолен.

Облепившие стены Эклузума братья-протекторы выглядели так, словно готовились к затяжной осаде. Ворота были закрыты, мост над глубоким рвом — поднят. Из бойниц выглядывали лучники, пристально следившие за происходящим внизу.

«Какое гостеприимство!»

Демос, не оборачиваясь, знаком приказал своему войску остановиться на площади вне досягаемости стрел церковников.

— Дальше я сам, благодарю, — сказал он.

Ихраз удивленно взглянул на господина.

— Разумно ли это?

— Зачем им устраивать бойню посреди столицы? Ведь я иду с миром.

Отложив возражения, энниец тяжело вздохнул. Демос обернулся к слуге, не сводившему с него полного укоризны взгляда:

— Если я не вернусь через два часа, ты знаешь, что делать.

— Конечно. Устрою бойню.

— И все же я бы предпочел, чтобы сначала ты занялся моей семьей, — с нажимом произнес канцлер. — С церковниками можно разобраться позже.

Ихраз помог господину спешиться. Демос крякнул, неловко приземлившись на брусчатку.

— Ненавижу ездить верхом.

— Я предлагал взять экипаж.

— Был бы не тот эффект, — возразил Демос. — А мне нужно появиться пред стенами Эклузума со всей помпезностью, на которую я только способен. Ведь я же владею землями, известными лучшими кавалеристами!

— Ваши люди это оценили.

— Как и Аллантайн, — канцлер махнул рукой в сторону расположившихся возле опустевшей площади стражников. — Посмотрим, что скажут святоши.

— Удачи, господин.

«Она мне пригодится, но особо рассчитывать не стоит».

Вместо ответа Демос крепко пожал руку слуги.

— Они уже в Рионе?

— Да. Готовы отплывать в любой момент.

«Хотел бы я попрощаться по-человечески. Даже с матерью. Интересно, как отреагирует Виттория, узнав, что меня больше нет? А ведь я так и не успел сказать ей, насколько она мне дорога».

— Если я…

— Нет, господин. Я не дам этому случиться.

— Если я не вернусь, присоединяйся к семье. Ты понял меня?

— Но…

— Уезжай, — настаивал канцлер. — Мертвому Горелому лорду ты не поможешь, зато сможешь защитить моих близких. Сопроводи их хотя бы до Сифареса, сдай на руки дяде Эсмию, а потом делай что хочешь. Это приказ.

Несколько долгих мгновений Ихраз боролся с собой, но затем, смирившись, взял себя в руки.

— Как пожелаете.

Демос видел муку, отразившуюся на лице эннийца, но не отступился от плана.

«Прости, друг. Но сейчас ты больше ничем не можешь мне помочь. Теперь это только моя война».

— Я знаю, о чем ты думаешь. Ведь я предлагал тебе месть, а сейчас, когда все закрутилось, отсылаю подальше. Помни одно: даже если я не преуспею, у тебя еще будет возможность отомстить — матушка и дядюшка об этом позаботятся, уж поверь мне. Но всем вам еще нужно дожить до этого момента.

— Я понимаю, — обреченно кивнул слуга. — Считаю, что мое место рядом с вами, но сделаю все, как вы велите.

«Не подведи».

— Спасибо, Ихраз.

— Прощайте, господин.

— Погоди, — Демос сунул руку за пазуху и вытащил свиток. — Этот документ будет иметь силу вне зависимости от того, останусь я жив или нет. Увы, сейчас это все, что я могу для тебя сделать.

— Что это?

«Завещание».

— Прощение, — коротко ответил Демос и, стуча тростью, заковылял по направлению к воротам Эклузума.

«Ты же хотел большое имение с красивым садом? Оно у тебя будет, на самом севере Эннии, вместе с приличной суммой в Бельтерианском банке. Хватит до конца жизни твоих внуков. Когда ты устанешь и захочешь уйти на покой, у тебя будет своя тихая гавань — хотя бы об этом я могу позаботиться напоследок. Как же легко проявлять великодушие, находясь на волосок от смерти».

Демос неспешно дошел до рва, преграждавшего путь в крепость церковников, и приложил руку к глазам, щурясь от яркого солнца. Проклятое светило мешало обзору.

— Я канцлер Демос из Дома Деватон, — озвучил он очевидное. — Я пришел один и желаю говорить с Великим наставником.

Воинствующие монахи зашевелились. Среди зубцов бойниц над воротами сверкнула знакомая лысина.

— Брат Ласий, — обратился Демос, — не соблаговолите ли проводить меня к его святейшеству?

За стенами заворчал ворот, мост начал медленно опускаться. Когда деревянный настил коснулся земли, канцлер бросил короткий взгляд на шпиль Великого Святилища и решительно направился в логово врага.

«Интересно, если Хранитель видит все, что мы здесь устроили, что он об этом думает? Но я только начал».

* * *

— Полагаю, колени решили вас пощадить? — Ладарий оторвался от свитка — одного из множества сваленных на углу стола. Главный церковник впервые на памяти Демоса выглядел изможденным. Впрочем, усталость не помешала ему наградить канцлера неприятной снисходительной улыбочкой.

Демос непринужденно пожал плечами:

— Любопытство победило боль.

Брат Ласий коротко поклонился и вышел за дверь.

Гранатовый кабинет пылал в лучах закатного солнца. Инкрустированные камнями панели вспыхивали всеми красками огня — от красноты жарких углей до бледной желтизны горящего факела. Бронза изящных подсвечников отливала оранжевым. Обагрились кровавой радугой и доспехи рыцаря-капитана Ренара, вытянувшегося по струнке возле окна за спиной Великого наставника.

«Атмосферно. Вполне подходящий антураж».

Не спрашивая разрешения, канцлер пересек кабинет и уселся в кресле напротив Ладария, прислонив трость к резному подлокотнику. На Ренара он даже не взглянул.

«Брат сделал свой выбор, как бы ни было тяжело это признавать».

— Вы явились очень вовремя, — снова улыбнулся Великий наставник и, отложив перо, пригубил вино из высокого бокала. — Я как раз вручил рыцарю-капитану Ренару приказ о вашем аресте.

«Какая неожиданность!»

— О… И в чем же меня обвиняют?

— В колдовстве и ереси, конечно же.

— Ах вот что, — отмахнулся Демос и полез в поясную сумку за табаком. — Не возражаете?

— Курите сколько пожелаете, — любезно разрешил церковник.

Демос откинулся на спинку кресла и, щелкнув пальцами, заставил табак в трубке задымиться, с удовольствием наблюдая за реакцией церковников. Ренар, осенив себя защитным знаком, схватился за меч.

— Отставить, — спокойно приказал канцлер. — Какой смысл прятаться, если все здесь прекрасно осведомлены о моих способностях? А это, — он раскрыл ладонь и пошевелил пальцами, заставляя воздух подрагивать, — весьма удобно.

Великий наставник жестом велел Ренару успокоиться.

— Впечатляет, — отметил Ладарий. — Полагаю, это не единственный фокус из вашего запаса.

— Да, есть еще парочка. Но я здесь не затем, чтобы устраивать бесплатное цирковое представление. Нужно поговорить о деле.

Великий наставник подался вперед и проникновенно заглянул в глаза гостю.

— О чем же?

— Мною движет исключительно любопытство, ваше святейшество. И лишь немного — ярость. Полагаю, теперь-то я имею право поиграть в дознавателя?

Ладарий на миг призадумался, а затем махнул рукой и отхлебнул вина.

— Бог с вами, Демос. Считайте это моим прощальным подарком.

— И правда, — усмехнулся канцлер, пыхнув трубкой. — Выходит, вы с самого начала знали о беременности Изары.

— О подозрениях ее величества мне доложил ее духовник. Однако на тот момент то были лишь догадки — срок не позволял определить положение с точностью. И все же мы не могли рисковать.

— И поэтому вы переправили императрицу в Ульфисскую обитель?

— Именно. — Ладарий снова приложился к бокалу. — Там добраться до ее величества было бы весьма проблематично. Кроме того, монахини Ульфиса славятся познаниями о женском здоровье. К тому моменту, как императрица добралась до обители, ее положение стало более очевидным, хотя надлежащий осмотр все же имел место. Тогда и подтвердилось, что Изара Таргосийская в действительности носила ребенка императора.

— И вы сразу же отправили ее обратно в Миссолен.

— Где же еще ей было укрыться, как не в Эклузуме? Она панически боится вас, лорд Демос. И ненавидит.

Демос развел руки в стороны и пожал плечами.

— Ей не угодишь. Да будет вам известно, я никогда не помышлял избавляться от нее. Изара показала себя довольно вредной и склочной дамой, но едва ли могла мне навредить.

«И все же ей это удалось. Кто бы мог подумать?»

— Тем не менее императрица попросила убежища именно в Эклузуме, и я не смог ей отказать, — ответил Ладарий.

«Интересно, почему не на родине? В Таргосе достать ее было бы еще сложнее. Или королева Агала тоже не рада компании своей младшей сестрицы?»

— У меня есть основания полагать, что не только завещанное Гилленаем милосердие было тому причиной, — предположил Демос.

Великий наставник широко улыбнулся.

«Глаза меня не обманывают? Или ты действительно рад нашей беседе? Считаешь это изощренной пыткой? Думаешь, что каждое сказанное тобой слово причиняет мне мучения? Наслаждаешься победой? О, я не доставлю тебе такого удовольствия».

— Разумеется, — ответил Ладарий. — Она предложила мне сделку: я обеспечу им с ребенком безопасность и возведу на трон, а в качестве награды стану одним из регентов.

«Что еще на шаг приближает Эклузум к непосредственному управлению государством».

— Звучит правдоподобно. Но как вы собирались действовать, если бы родилась девочка?

— Я предусмотрел и это. Почему же, по-вашему, мы с вами сблизились?

— Выходит, я служил для вас страховкой.

— Удивлены? Вы действительно были мне симпатичны, Демос, — с легкой грустью произнес церковник. — До тех пор, пока не начали играть по своим правилам. Признаться, я с самого начала не рассматривал молодого Волдхарда в качестве претендента на трон. Дальнейшие события показали, что я не ошибся.

Деватон с недоверием уставился на Великого наставника.

— Грегора Волдхарда спровоцировали. Кто-то подстроил покушение на леди Ириталь таким образом, что он обвинил меня.

— Мне нужно было отвлечь ваше с Волдхардом внимание от короны до тех пор, пока Изара не родит. Если бы на свет появилась принцесса… Что ж, на некоторое время я бы даровал вам власть. Или же вашему брату Линдру. Им гораздо проще управлять.

«Значит, все это было лишь ради того, чтобы отвлечь нас от императрицы?»

— Но вряд ли вы могли представить, к чему приведет ваш отвлекающий маневр, — сухо рассуждал Демос.

— Все не так плохо, — парировал Ладарий. — В конечном итоге Хайлигланд больше навредил себе, чем нам.

— Отчасти вы правы. Зима станет для моего кузена сущим испытанием. Но мне не дает покоя еще один момент… В обвинительном письме Грегор рассказывал, что для убийства леди Ириталь наняли эннийцев из Рех Герифас. Именно это и послужило поводом обрушить на меня знаменитый гнев Волдхардов. Однако Рех Герифас не работают с чужаками и признают только эннийскую кровь.

Ладарий расхохотался.

— Нет, я совершенно точно буду скучать по вашей дотошности! — отсмеявшись, воскликнул он. — Как выяснилось, требования этой гильдии несколько снизились, ибо убийцы согласились поработать и на полукровку, — церковник указал на неподвижного Ренара. — Ваш брат любезно согласился помочь.

Демос едва не подавился горьким дымом.

«Будь я проклят! Так он был за Ладария с самого начала? Улыбался, интересовался делами семьи, даже делился какими-то крупицами информации… Ренар никогда не скрывал своей приверженности церкви, но ни разу не дал повода усомниться в лояльности к семье. Ну и болван же ты, Демос, раз проглядел и это».

Великий наставник сочувственно улыбнулся, заметив перемену в лице канцлера.

— Скажите, Демос, ну почему вы так настойчиво лезли в мои дела? Зачем пытались выследить Изару, если вам не раз намекали на то, что она не желала появляться при дворе? Зачем ввязались в авантюру старшего Аллантайна с теми секретными документами? Зачем сожгли истинное завещание Маргия, наконец?

— О, так вы знаете и об этом.

— Я знаю все, — отрезал церковник. — Видит бог, я долго терпел ваши выходки. Но вы уже не остановитесь, и потому я вынужден принять меры. Вас арестуют и подвергнут суду. После этого вы должны быть казнены. — Ренар впервые выразил подобие эмоции, бросив умоляющий взгляд на Ладария. — Впрочем, ваш брат уговорил меня не приводить столь суровый приговор в исполнение. Если вы добровольно признаете вину, вас просто лишат всего имущества и титулов, после чего изгонят из страны. Вам и вашим потомкам до шестого колена запретят появляться на территории Криасморского союза под страхом смерти.

Канцлер с наслаждением втянул в легкие последний горьковатый дым. Трубка угасала.

— Интересный расклад.

— Благодарите своего брата.

Демос наконец обратил внимание на рыцаря-капитана.

— И как мне это понимать? — спросил он.

— Я пытаюсь тебя спасти, — отозвался Ренар.

— Интересно. Сначала ты меня подставляешь, обратившись к Рех Герифас, затем молчишь, не предупреждаешь об опасности… Странное у тебя представление о спасении.

— Ты колдун, Демос. У нас есть свидетельства очевидца, — Ренар показал на пухлую папку, лежавшую на краю стола. — Тебе нет места не то что в Малом совете, но и во всей империи.

— Значит, дело только в этом?

— И в этом тоже. Но, в первую очередь, ты мешал исполнению божьей воли.

Демос нервно рассмеялся.

— Ну если богу было угодно наслаждаться воцарившимся хаосом после смерти Маргия, что ж, признаю, я виновен в попытке не дать стране развалиться. — Он отложил потухшую трубку на стол и всем корпусом повернулся к брату. — Когда ты переметнулся?

Ренар удивленно моргнул.

— Я всегда служил богу.

— Сейчас ты служишь не богу, а ему, — канцлер указал пальцем на Ладария. — Обычному человеку, не лишенному слабостей и грехов. И ты здорово ошибся с выбором стороны. Я привык к тому, что Линдр всю жизнь доставлял проблемы нашему Дому, и не удивился, когда узнал о его предательстве. Но от тебя… — Демос замолчал, стараясь не выдать дрожи в голосе. — От тебя я подобного не ожидал. Ты очень разочаровал нас, Ренар.

«И если Линдра я даже со временем смог бы простить, но тебя — нет. Не после этого. Слишком больно и опасно. Из всей семьи я любил тебя сильнее всех».

Ладарий громко хлопнул в ладоши, возвращая внимание к своей персоне.

— Очень трогательно. Но у вас еще будет время попрощаться. А сейчас, брат Ренар, пожалуйста, огласите приказ об аресте.

Рыцарь-капитан достал из поясной сумки узкий свиток и принялся медленно разворачивать документ. Демос мрачно улыбнулся.

«Сюрприз!»

Брат удивленно вскрикнул, когда свиток вспыхнул в его руках и в считанные мгновения превратился в золу. Красная сургучная печать оплавилась и шлепнулась на роскошный мозаичный пол бесформенным куском. Ренар зарычал, резким движением выхватил меч и двинулся на Демоса.

— Право слово, неужели вы думаете, что это последний клочок бумаги во всем Эклузуме? — весело спросил Великий наставник, с любопытством глядя на канцлера. — Я могу написать еще множество таких приказов.

«Но не напишешь».

Когда Ренар оказался всего в паре шагов от Деватона, канцлер вскинул руку.

— Ни шагу дальше, — предупредил он. — Ни шагу или, клянусь, ты пожалеешь.

Воинствующего монаха обдала волна жара. Воздух дрожал, искажая очертания предметов.

— Что ты делаешь? — взвыл брат.

— Пытаюсь тебя спасти. Взываю к твоему благоразумию. Не приближайся.

— К чему этот фарс, Демос? — улыбка наконец-то сползла с лица Ладария. — Вы лишь усугубляете свое и без того незавидное положение.

«Вот и настало мое время посмеяться. О, я бы непременно повеселился, не будь это Ренар».

— Разве? — канцлер повернулся к Великому наставнику.

Ладарий кисло усмехнулся и потянулся к бокалу, явно утомленный представлением.

— Я был о вас лучшего мнения, Демос. Надеялся на понимание и благоразумие, свойственное вам в государственных делах. Но вы нисколько не облегчаете ситуацию, — вздохнул он и обратился к Ренару. — Взять его.

«Да вы просто не оставляете мне выбора!»

— Не смей, — снова предостерег канцлер.

— Я должен, — рыцарь-капитан с трудом сделал шаг и тихо заскулил от боли, но так и не опустил меча. — Прости.

«Что я делаю? Проклятье, ну почему это ты, Ренар? Почему ты?»

— И ты меня прости.

Демос глубоко вдохнул, закрыл глаза и, слегка качнувшись в кресле, выбросил руку вверх, выталкивая сокрытую внутри силу наружу.

«И ведь я даже не могу убить по-человечески. Ренар заслуживает смерти в поединке, но не от пламени, сопротивляться которому не способен. Он заслуживает долгой и тихой жизни, полной покоя и праведности. Проклятье, почему церкви отдали именно его? Самого доброго, самого умного, самого праведного — не верилось, что такой человек мог родиться в нашем змеином клубке. Почему я тогда не помешал отцу? Почему допустил все это?»

Он сделал все возможное, чтобы брат умер как можно быстрее. Хватило нескольких ударов сердца, за которые Ренар даже не успел закричать — горло Демос выжег в первую очередь, затем пустил раскаленную волну по легким, испепелил внутренности, заставляя кровь свернуться. Ренар повалился навзничь, выронил меч, и тот с оглушительным стуком упал рядом с владельцем.

Канцлер перевел взгляд на опешившего Ладария и втянул ноздрями воздух. Церковник успел вскочить и явно собирался заорать во всю глотку.

«Ну вот и началось».

— Если позовете на помощь, кабинет вспыхнет, как праздничный костер, — шмыгнув носом, оповестил Горелый лорд. Голос его звучал тихо. — Это понятно?

Великий наставник, все еще не находя сил оторвать взгляд от тела рыцаря-капитана, неуверенно кивнул. Демос осклабился.

— Отлично. Только что я хладнокровно убил собственного брата. Как думаете, что я могу сделать с вами?

«И как же я хочу это сделать».

— Думаю, у вас есть пара идей.

— Всего пара? — фыркнул Деватон. — Нелестного же вы обо мне мнения!

— Вас убьют.

— Возможно. Но вы умрете гораздо быстрее и в таких муках, что после этого Арзиматово пекло покажется отдыхом. Успокойтесь, ваше святейшество, я просто хочу поговорить.

Подчинившись безмолвному приказу Демоса, Ладарий опустился на стул.

— Чего именно вы хотите?

Канцлер как ни в чем ни бывало поерзал в кресле и потянулся за графином с вином.

— Рассказать, почему вам придется отказаться от некоторых амбициозных планов, — он налил себе полный бокал и залпом осушил его до половины.

— От каких именно? — тихо вопрошал церковник, глядя на труп.

— Ни ареста, ни суда не будет. Даже после того, что я устроил на ваших глазах. И сейчас я объясню, почему.

Ладарий пригладил растрепавшиеся волосы и раздраженно стряхнул пепел с белоснежной мантии. Ошметки бумаги, танцуя, кружились в воздухе и медленно оседали на залитый солнцем пол.

— Весь внимание, — процедил Великий наставник.

«Конечно! Ведь я сделал все, чтобы его привлечь. После того, как ты сделал все, чтобы загнать меня в угол и вынудить действовать столь грязно».

Демос отпил еще вина и одобрительно кивнул.

— Видите ли, у меня создается впечатление, что вы не совсем трезво оцениваете положение, в котором оказалась империя.

— Так просветите меня.

— С удовольствием, — канцлер снова потянулся за трубкой; беседа грозила затянуться. — Начнем с того, что я действительно не хотел становиться императором. Мой удел — иное служение государству, и буду гораздо полезнее в качестве главы канцелярии, а не болванчика на троне, — он внезапно пронзил Ладария ледяным взглядом. — Вы были прекрасно об этом осведомлены, и все же предали мое доверие. Узнай я, что Изара носит ребенка, раньше, для ее безопасности было бы сделано все возможное. Не забывайте, я — Деватон, и для меня это имя не пустой звук. Малый совет продолжал бы править империей, предоставляя нам возможность сосредоточиться на решении более насущных вопросов, чем подковерная грызня. Вы же перехитрили самого себя. Как итог — испорчены отношения с Латандалем и Хайлигландом. И если с Эйсвалем еще удастся восстановить союз, то с Волдхардом — нет. — Демос задумчиво улыбнулся, созерцая восхитительный городской пейзаж, окрашенный золотым маревом. — К слову, вы в курсе, что некий вождь Магнус Огнебородый, объединивший северные кланы, предложил Грегору мир? Вы осознаете, что, если они договорятся, рунды полностью переключатся на Освендийский фронт, который мы можем и не удержать? До сих пор не могу понять, о чем вы думали, когда пытались столкнуть нас с Грегором лбами.

Ладарий молчал.

«Неужели тебе наконец-то нечего возразить?»

— Кроме того, Гацона тоже в моих руках, — продолжал Демос. — Я женат на дочери Энриге и заключил ряд крепких союзов. Мою смерть король воспримет как личное оскорбление, а гацонские и бельтерианские купцы по кирпичикам разберут весь ваш Эклузум, если почуют, что вы смеете угрожать их торговым интересам. Банкиры к ним с удовольствием присоединятся. Не забывайте, благодаря чьим щедрым пожертвованиям существует ваша церковь. На данный момент лишь я выступаю гарантом соблюдения всех соглашений и договоренностей с Гацоной.

Великий наставник невесело улыбнулся:

— Это я понял, когда вы впервые открыто пошли против моей воли, женившись на леди Виттории. Ваш план был очевиден.

«Но ведь сработал».

— Вероятно, именно тогда вы и списали меня со счетов, — предположил канцлер.

Ладарий смерил его равнодушным взглядом.

— Да.

— Зря, очень зря.

— Мне следовало избавиться от вас раньше.

— Вероятно. Но уже поздно, — Демос подошел к карте материка, занимавшей добрую половину стены. Художник превзошел самого себя: полотно пестрело разноцветными полудрагоценными камнями, отмечавшими населенные пункты, фортификационные сооружения, монастыри и храмы. Острые пики гор, пунктиры границ, изящные изгибы рек — то была не просто карта, а настоящее произведение искусства. — Давайте посмотрим на восток материка. Что мы имеем? Освендис погряз в вечной борьбе с рундами и вряд ли обратит внимание на происходящее в Миссолене. Рикенаар трясется перед эннийцами, а Канедану плевать на происходящее. Кроме того, наши лесные союзники — язычники и ревностно охраняют свои традиции от посягательств церкви, хотя и формально поддерживают Криасморский договор. Бельтера и вовсе не простит вам расправы надо мной, ибо мой род правил герцогством на протяжении веков, и правил разумно. Как видите, картина получается безрадостная. Вы можете обвинить меня в чем угодно, но только идиот станет избавляться от такого полезного человека, как я. Впрочем, даже если Эклузуму и вашим марионеткам из Малого совета удастся каким-то чудом справиться со всеми обозначенными проблемами, империю это не спасет.

— Почему же?

«Ну наконец-то ты проявил живой интерес!»

Канцлер медленно прошелся вдоль стены, любуясь каждым камушком обозначенных на ней городов и портов, зевнул и поочередно хрустнул каждым пальцем, намеренно растягивая ожидание. Ладарий едва сдерживал нетерпение, его состояние выдавала дрожь в руках.

«Ничего, помучайся. Слишком малая плата за то, что ты натворил».

Наконец Демос сжалился и провел мундштуком трубки ровную линию от Сифареса до Миссолена.

— Понимаете ли, мой добрый дядюшка, Магистр Эсмий Флавиес, души во мне не чает, — мундштук несколько раз постучал по зеленому камню столицы южан. — Он был несказанно рад узнать, что в моей крови течет колдовская сила, презренная в империи и столь почитаемая в Эннии. Моя смерть не просто опечалит его — увы, она может вернуть ему старые и очень неприятные воспоминания. Вы же помните, на каких условиях был заключен мир с Эннией сорок лет назад? Уверен, если дядя Эсмий узнает, что меня казнили, да еще и за колдовство, решительные действия со стороны Магистрата не заставят себя ждать. Вы действительно думаете, что после всех ваших беспорядочных политических ходов империя сможет вести еще одну войну? И с каким противником!

К Ладарию наконец вернулось самообладание.

— Войны на юге быть не должно, — твердо заявил он. — Ни при каких обстоятельствах.

— Ее и не будет до тех пор, пока я жив, здоров и доволен ситуацией. Я взял на себя смелость перестраховаться и детально описал Эсмию положение, в котором оказался. Почтенная леди Эльтиния подтвердит правдивость моих слов перед всем Магистратом — она уже на пути в Сифарес. Не важно, казните ли вы меня публично или же сделаете это тайно, исход один.

Великий наставник поджал губы, борясь с эмоциями.

— Мне бы хотелось этого избежать, — нехотя проворчал он.

«Еще бы. Потому что Магистрат, дай ему волю, сотрет твой Эклузум в пыль».

— Здравая мысль! — просиял Демос. — Горячо поддерживаю ваше стремление и всеми силами готов помочь. Ведь я такой полезный друг, но вы зачем-то продолжаете меня обижать. Сейчас я в последний раз предлагаю союз, а не вражду. Подумайте как следует.

Великий наставник предпочел не медлить с ответом.

— Хорошо, — кивнул он. — Каковы ваши требования?

«Твоя морщинистая задница, посаженная на длинный острый кол. Мечты-мечты…»

— Вы снимаете с меня все обвинения, а также запихиваете любые доказательства и свидетелей так глубоко себе в задницу, чтобы ни одна ищейка не учуяла запаха. Я же взамен обязуюсь держать свои таланты в тайне, — Демос щелкнул пальцами, и свечи на столе церковника ярко вспыхнули. Ладарий испуганно отшатнулся. — Я не стану препятствовать коронации младенца и не буду подвергать сомнению его происхождение, однако я непременно должен занять место одного из регентов. Также я желаю сохранить за собой пост канцлера и, соответственно, место в Малом совете. Словом, ситуация не изменится за исключением того, что у нас наконец-то появится император. Я буду продолжать делать свою работу, а вы — свою. И я рассчитываю, что отныне мы будем действовать сообща.

— Согласен, — прошептал Ладарий. — Так тому и быть.

Демос постучал по серой области карты, простиравшейся на севере от Освендиса до Хайлигланда:

— Рунды, ваше святейшество. Рунды еще заявят о себе. И нам лучше подготовить им достойный прием.

— Я понял вас.

— Изумительно, — прохладно улыбнулся Демос и забрал оставленную у кресла трость. Затекшие от долгого сидения конечности так и не удалось как следует размять. — А теперь начнем.

— Что начнем?

«Еще один фокус, конечно же!»

— Если вы не хотите, чтобы ваш роскошный стол пострадал, советую бросить вон ту пухлую папку на пол.

Ладарий застыл, явно с трудом соображая, о чем говорил Демос. Наконец он спохватился и швырнул документы с показаниями свидетелей на цветастую мозаику. В следующий момент она вспыхнула и зачадила так, что церковнику пришлось распахнуть окно. Все свои действия он сопровождал тихой молитвой.

— К слову, где свидетель? — осведомился канцлер.

— В Коллегии дознавателей.

— Я хочу убедиться, что он не станет болтать. Доставьте подарок в мое имение, судьбу остальных я вверяю вам.

— Они будут молчать, — вежливо заверил церковник.

Демос развернулся на каблуках и с удивительным для больного человека проворством подскочил к Ладарию, прижав того к стене.

— Конечно, они будут молчать! — прошипел он. — Ты, лицемерный властолюбивый кусок дерьма! Ты изуродовал разум моего любимого брата и вынудил меня убить его. Лишь порядочность и преданность империи побуждают меня отказаться от немедленной расправы над тобой. Теперь ты — моя ручная сучка, и ты будешь делать все, что я скажу, не тяфкая. Если, конечно, не предпочтешь свариться заживо и даровать Эннии нового Магистра, — подавив ярость, Демос улыбнулся. — До встречи на заседании Малого совета, ваше святейшество. И да поможет вам ваш чертов бог.

* * *

На лице брата Ласия отразилось неподдельное изумление, когда Демос в одиночестве покинул Гранатовый кабинет.

— А, старший дознаватель, — учтиво поприветствовал его канцлер. — Весьма рад, весьма рад…

— Но вы же…

— Его святейшество изволил передумать.

Монах нахмурился и бросил тревожный взгляд на дверь.

«Да жив он, успокойся».

— Хорошо, что я вас встретил, — улыбнулся Демос. — Вы сможете передать Великому наставнику одну маленькую просьбу?

— Конечно, — доверия в голосе брата Ласия было не больше, чем у трактирщика к бродячему менестрелю.

— Вы мне нравитесь, брат Ласий. Поэтому я хочу видеть вас в качестве официального представителя его святейшества при дворе. Будем разгребать последствия того, что наворотил ваш наставник.

Бесцветные брови монаха ползли все выше.

— Я передам ваше пожелание, — кивнул Ласий. — Но…

— Не беспокойтесь, сложностей не возникнет. Приступайте завтра же. — Демос медленно спустился по крутой лестнице и направился к выходу из зала с реликвиями. Старший дознаватель Коллегии поспешил за ним, чтобы проводить, но Демос лишь покачал головой. — Я знаю дорогу. Помню в деталях еще с первого визита.

— Зачем же вы всегда просили меня быть провожатым?

— А зачем, по-вашему, я делаю вас делегатом при дворе? Меня впечатлила ваша любовь к правильным книгам.

«И внимание к мелочам, которые Ладарий от меня утаил. Не строй из себя невинность, ты и сам прекрасно все понимаешь».

Монах молча поклонился и отступил, на прощание блеснув идеальной лысиной.

— До встречи, ваша светлость.

Демос толкнул дверь и с облегчением набрал полные легкие воздуха, смакуя момент. Начавшая болеть голова прояснилась сразу после того, как он покинул провонявший гарью кабинет Ладария и хранилище с церковными реликвиями, где воздух застоялся еще, казалось, со времен правления Таллония Великого.

«В последние несколько месяцев мы с Ладарием только и занимались тем, что поочередно имели друг друга — интригами, тайными сговорами, угрозами расправы, взаимными унижениями… Столько крови пролито, столько сил потрачено впустую, а в конечном итоге все вернулось на круги своя. Впрочем, меня немного утешает эта первая маленькая победа. Но стоила ли она той цены, которую пришлось за нее заплатить?»

Он подошел к перилам длинного узкого балкона и задержал взгляд на раскинувшемся под его ногами Миссолене.

«Интересно, когда именно я стал считать этот чертов город своим? Но гореть мне вечно, если я позволю кому-нибудь попытаться его уничтожить».

 

Эпилог

Медяк почесал гладко выбритый подбородок, подтянул пояс, одернул края туники и в десятый раз проверил перевязь ятагана. На алом рукаве чернело маленькое пятнышко, и оно сводило с ума. Господин не заметит подобной неряшливости, но тайному эмиссару Магистрата Симузу Джеридасу легче от этого не становилось.

Так бывало всегда: какая-нибудь маленькая, но вредная деталь непременно портила картину и сводила на нет даже самый триумфальный настрой. Господин любил шутить, что неумеренная педантичность Симуза однажды лишит его рассудка и доведет до катастрофы. Но опыт доказывал, что внимание даже к самым незначительным деталям, наоборот, могло спасти жизнь. И спасало не раз.

— Едут, — тихо оповестил претор и нервно сглотнул.

Градоначальник Ладумеса потер виски и содрогнулся. Отчасти Симуз сочувствовал этому разряженному чиновнику, впавшему в ужас от предстоящей встречи. Но сейчас было не до него. Откровенно говоря, в данный момент даже Магистрату было совершенно начхать на претора, какие бы тайные делишки он ни проворачивал. Посланники Эмиссариата приехали вовсе не за ним.

— Вижу, — отозвался Симуз, наблюдая за облаченными в черные плащи людьми, что продиралась сквозь наводнившую утренний город толпу. Всадники, следовавшие во главе процессии, заносили хлысты, зазевавшиеся горожане отшатывались и спешно разбегались по сторонам. Столбы пыли, поднятые сотнями ног, не давали как следует рассмотреть прибывших. — Я сам их встречу.

Претор выдохнул с облегчением и отошел в тень — его пунцовый лоб покрылся испариной от страха и невыносимой жары. Медяк тут же бросился вниз по лестнице, стараясь не помять тщательно выглаженную тунику.

Перепрыгивая сразу через две ступеньки, он преодолел несколько узких пролетов, спустился во внутренний двор и обогнул сад, где Артанна, устроившись на балюстраде галереи и свесив ноги вниз, пыхтела трубкой, отдавая дань уважения отличному эннийскому табаку. Они с Медяком почти не разговаривали с момента прибытия в Ладумес. Сотница замкнулась и молча оплакивала свою разбитую судьбу, а он, даже если бы не был постоянно занят перепиской с Эмиссариатом, все равно ничем не мог помочь. Да и не хотел — чертовки устал возиться с Артанной и уже буквально мечтал сдать ее на руки коллегам или другим слугам господина. Пусть дальше разбираются сами, а он, Симуз, наконец-то избавится от личины Джерта-эннийца и добьется встречи с Десари.

Вагранийка оторвалась от созерцания резвившихся в фонтане рыбок и флегматично взмахнула рукой, когда эмиссар красной молнией пронесся мимо нее.

— И тебе доброго утра, Медяк.

Не получив ответа, Артанна снова устремила взор на рыб. Золотые, ярко-оранжевые, пронзительно-синие — все они обладали одним бесспорным преимуществом: не болтали на непонятном ей языке.

Симуз спустился как раз вовремя — посланники уже преодолели подъем на холм и подъезжали к воротам. Две крытые повозки, три десятка сопровождающих — Эмиссариат снова отрядил больше людей, чем следовало. Он вышел вперед, гадая, кого господин прислал на этот раз. Когда слуги откинули матерчатые занавеси, призванные защищать пассажиров от палящего солнца, Медяк застыл, ощутив, как по позвоночнику пробежал холодок.

Господин приехал лично. Исключительный случай.

Невысокий смуглый человек, годившийся Джерту в отцы, аккуратно спустился, провел пятерней по блестящим темным волосам, поправил доходившую до щиколоток помятую тунику и лишь затем хмуро взглянул на встречающего. Медяк подобрался и затаил дыхание. Узнав верного слугу, господин добродушно улыбнулся.

— Симуз! Мальчик мой! — он торопливо зашагал к смутившемуся помощнику. — Мертвые боги, я боялся, что уже не увижу тебя.

Медяк поклонился до земли.

— Оставь церемонии, — господин сгреб его в крепкие объятия и, отпустив, покачал головой. — Вижу, мое поручение вконец тебя измотало.

— Лгать не стану, — сдержанно улыбнулся Симуз. — Пришлось нелегко.

— Пойдем же. Мне не терпится увидеть нашу гостью. — Господин жестом приказал сопровождавшим воинам спешиться. — Что скажешь о ней?

— Я уже описал ее в письмах, но, если вы настаиваете, повторю. — Медяк немного помолчал, пытаясь уместить все, что думал о Сотнице, в несколько фраз, лишенных бранных слов. — Полагаю, Артанна нар Толл — не совсем та, кого вы ожидали увидеть, — осторожно начал он. — В ней не осталось ничего вагранийского, кроме внешности и скверного характера. Непоследовательная, но целеустремленная. Изобретательна, далеко не глупа, но слишком подвержена эмоциям. Ей не занимать обаяния — без малейших усилий располагает людей к себе, но способна испортить даже самые теплые отношения по глупости или прихоти. На мой взгляд, она слишком легко впадает в крайности: присущие ей щедрость и забота не умаляют ее склонностей к проявлению чрезмерной жестокости. Броситься спасать тонущего котенка и хладнокровно перерезать глотку тому, кто его топил, вполне в духе госпожи Толл. Пьяница, совершенно не умеет отказывать себе в удовольствиях. Живет так, будто впереди целая вечность… — поняв, что его начало заносить, эмиссар кашлянул, стараясь скрыть нервозность. — Ее бойцовские навыки я бы охарактеризовал как близкие к впечатляющим. Также Артанна умеет играть на публику и увлекать за собой других, однако искусство интриг для нее все еще недосягаемо, что кажется мне странным, учитывая ее благородное происхождение. Ко всему прочему, ей феноменально везет. Даже больше, чем мне, а это дорогого стоит, — Медяк сделал короткую паузу и понизил голос. — Но, что наиболее важно, она фхетуш.

Господин резко остановился.

— Ты уверен?

— Определенно.

— Что ж, это ценное и полезное дополнение. Я-то ожидал, что моя выгода закончится на приобретении ее браслета, однако боги продолжают меня удивлять. Отличная работа, Симуз.

Медяк снова поклонился.

— Счастлив служить.

— Брось, — отмахнулся господин. — Мы оба прекрасно знаем, почему ты лезешь вон из кожи, чтобы мне угодить. К слову, ты приехал вовремя и нужен ей. Все стало хуже.

Лицо Симуза вмиг помрачнело.

— Насколько?

— Десари перестала ходить. Лекари делают все возможное, но я не знаю, сколько ей осталось. Год, пять или же несколько месяцев — неизвестно.

Эмиссар прерывисто вздохнул и спрятал сжатые в кулаки руки за спину, стараясь не показывать господину, что они дрожали.

— Вы позволите мне остаться в Сифаресе? — шепотом спросил он.

— Разумеется. Тебе всегда найдется занятие в моем доме. Кроме того, я помню о своем обещании: в скором времени ты можешь понадобиться мне в качестве официального представителя. Но я не буду нагружать тебя заботами, пока не прояснится вопрос с Десари. Если ее состояние продолжит ухудшаться, и лекари окажутся бессильны, я пойму твое желание провести остаток отведенного богами времени с дочерью.

— Спасибо, — Медяк снова поклонился, задев локтем ятаган. — Ваша щедрость не знает границ.

Господин печально усмехнулся.

— Мне жаль девочку. Больно, когда боги забирают невинных детей. Но я не отдам им ее просто так.

— Если я могу что-то сделать…

— Ты уже сделал больше, чем от тебя ожидали. Теперь просто отведи меня к нашей гостье. Она доверяет тебе?

Джерт неопределенно покачал головой:

— Несколько раз я спасал ей жизнь, но друзьями мы так и не стали.

— Жаль. Впрочем, у тебя еще будет время добиться ее расположения, когда таковое мне понадобится.

— Осмелюсь спросить, зачем?

Господин ускорил шаг.

— Я бережлив, — он слабо улыбнулся одними губами, — и когда мне в руки попадает оружие, тут же начинаю размышлять, как могу его использовать.

— Артанна слабо управляема, — напомнил Симуз.

— Предоставь это мне. Я найду способ заполучить ее преданность. Все давно придумано. Но пока мне достаточно того, что до нашей гостьи не доберется Данш.

На лице эмиссара не дрогнул ни единый мускул, однако внутри поднялась волна гнева. Присмотрел себе новый инструмент? Очередную игрушку, которую можно легко превратить в разменную монету? Симуз-Джерт был предан господину, но лишь из-за Десари. У него не осталось никого, кроме дочери, и старик охотно этим пользовался, превратив горе в длинный, но крепкий поводок с шипами, перегрызть который было невозможно. Теперь нечто подобное ожидало и Артанну — Медяк не сомневался, что придуманный господином план подействует. Всегда действовал. Внезапно он поймал себя на мысли, что действительно начал сочувствовать вагранийке. Едва освободившись из одного капкана, она тут же попала в другой. Но из этого ей вряд ли удастся выбраться даже с помощью Медяка.

— И все же я настаиваю на том, что Артанна еще не готова вам служить, — рассуждал Симуз, пока они шли через ворота, а затем укрылись в милосердной тени высоких стен. — Она потеряла все, но еще не осознала этого окончательно. Не пережила всей боли, не ощутила опустошения, что сопровождает человека, оказавшегося в полном одиночестве. Ей нужно время, чтобы погрузиться в горе с головой. И лишь после того, когда она прочувствует каждую из своих потерь, смирится с утратой и устанет обвинять себя в произошедшем, следует дать ей надежду. Не раньше.

Господин остановился и одарил слугу печальной улыбкой:

— Ты жесток. С каждым заданием, что я поручаю, в тебе остается все меньше человеческого. Все меньше того, что так любила в тебе Верения.

Медяк выдержал и эту пощечину прямиком из прошлого — напоминание о долге, который ему никогда не удастся заплатить полностью. Господин мог сколь угодно хвалить и сыпать любезностями, но ни на миг не давал забыть Симузу, кем тот являлся. Так будет продолжаться, пока кто-то из них не умрет. Лишь тогда, быть может, они оба освободятся: Медяк — от сросшегося с его плотью чувства вины, а господин — от боли утраты. Мертвые боги, как же им обоим не хватало Верении!

Артанна сидела там же, где эмиссар оставил ее ранним утром — пыхтела трубкой, задумчиво водя пальцами по искрящейся воде фонтана. Длинные седые пряди свесились вниз, почти полностью скрыв ее лицо. Но Симуз заметил, что глаза ее снова были красными — казалось, Сотнице никогда не надоест оплакивать свою судьбу.

Господин шагнул к наемнице и кашлянул, привлекая ее внимание.

— Вытри слезы, Артанна нар Толл. Все закончилось. Отныне ты в покое и безопасности, — с радушной улыбкой сказал господин. — Я — Магистр Эсмий из Дома Флавиес, и я предлагаю тебе свою защиту.

— От кого? — не поднимая головы, хрипло отозвалась вагранийка.

— От прошлого, — ответил Магистр и, подойдя ближе, протянул Артанне руку. — От Грегора Волдхарда и Заливара нар Данша. До тех пор, пока ты сама не решишь им отомстить. Но думать об этом еще рано. Сейчас меня в гораздо большей степени заботит твое здоровье. Собирайся, Сотница, я отвезу тебя в Сифарес.

— А там что?

— Твой новый дом, милая. Большой и красивый, с видом на горы и море — восхитительным, смею заверить! В твоем возрасте пора бы перестать скакать по всему материку в поисках приключений, а вместо этого — начать наслаждаться жизнью. Другой не дадут.

Артанна подняла глаза на Магистра и задержала взгляд на протянутой ладони.

— Как будто у меня есть выбор, — устало выдохнула она и приняла его руку. — Быть может, вы и правы. Хватит с меня этой пляски на плахе. Когда выдвигаемся?

Симуз послюнявил палец и, улучив момент, все же изловчился стереть пятно с рукава.