Лазурный берег всегда был чем-то вроде международного проходного двора. Скандинавы, греки, голландцы, англичане, сербы, русские, поляки, канадцы, румыны и прочие представители «двунадесяти» библейских народов сменялись с такой калейдоскопической поспешностью, что на новые лица никто не успевал обращать внимание.

Здесь жили люди в чистых рубашках и с грязными душами.

Интересовало одно — деньги. Только они определяли здесь внимание к человеку. О прибытии миллионеров, кинозвезд, знаменитых автогонщиков, титулованных особ наперебой сообщали газеты, газетенки и бульварные листки. О прочих же смертных были информированы лишь портье бесчисленных отелей и хозяйки столь же многочисленных пансионатов и крохотных гостиничек.

Прибывший на Ривьеру с деловыми целями инженер Арбенов не вызвал интереса. Тем более что комнату он снял в скромном пансионате под Грассом, куда до моря нужно было добираться автобусом. Здесь обычно селились отставные чиновники и служащие средней руки, позволявшие себе за счет строгой экономии провести две-три недели на благословенном Лазурном берегу.

Остался незамеченным и визит прибывшего из Парижа инженера к своему соотечественнику капитану Нарокову, который ещё в девятнадцатом году на остатки сбережений благоразумно обзавелся небольшим домиком с участком и теперь, на зависть многим соотечественникам, имел прочную крышу над головой.

Нароков не обрадовался привезенному инженером письму, в котором Крауминь сообщал, что готов открыть новый кредит для научных изысканий и выслать нужные для них химикалии.

— К сожалению, я не могу дальше пользоваться любезностью Густава Яновича, — грустновато сказал бывший капитан. — Никто не понимает моих идей. От моих изобретений они могли бы иметь миллионы, но мне не хотят поверить и на сотню франков. Се ля ви… Такова жизнь, господин Арбенов.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что увлечения капитана круто переменились. Потерпев неудачу в изобретении химического оружия, Нароков решил остаток жизни посвятить служению науке в несколько иной форме. Сейчас он намеревался заняться разведением белых мышей для продажи их биологическим институтам. Учитывая невероятную плодовитость этих милых животных, капитан рассчитывал в ближайшие полгода заработать по крайней мере двадцать тысяч франков. Пока же он находился в крайне стесненных материальных условиях и потому попросил у неожиданного гостя взаймы пятьсот франков.

Инженер ответил, что такой суммой он в данный момент не располагает. Однако он убежден, что соотечественники на чужбине должны помогать друг другу, и потому он, может ссудить пятьдесят франков.

Нароков повеселел, спрятал деньги в потертый бумажник и заявил, что встречу собратьев по нации непременно следует отметить. Так инженер Арбенов познакомился с князем Вяземским, владельцем крохотного бара неподалеку от порта. После того как было выпито несколько бутылок дрянного бургундского, подсунутого втридорога наивному инженеру, Вяземский похвастался, что близок с многими влиятельными людьми из окружения «императора Кирилла Первого».

— Генерал Волошин, например, мой однокашник по Пажескому корпусу… В чести у императора, а того больше — у его супруги…

Инженер вежливо ответил Вяземскому, что политика его совершенно не интересует, что в Ниццу он прибыл с деловыми целями. Разыскивает застрявший в каком-то портовом складе груз, на получение которого имеет документы.

— Я обшарил уже все порты Атлантики, — добавил Арбенов, уловив, что рассказ заинтересовал слушающих. — Пока, к сожалению, неудачно. Но ведь говорят, что неудачи — это путь к успеху.

В дополнение к рассказу инженер Арбенов показал разномастные справки, полученные в трудных вояжах по портовым канцеляриям.

— Теперь осталось Средиземноморье… В первую очередь Марсельский порт. Вот я и решил остановиться в Ницце, чтобы заняться своим делом, а заодно и выдохнуть из себя пыль, которой я досыта наглотался по этим паршивым пакгаузам.

— И что же за груз? — наваливаясь грудью на стол, спросил сухопарый Вяземский.

— Обувь, шерстяные армейские одеяла, кабель и автопокрышки…

— И вы этому добру полный хозяин?

— Коносаменты выданы на предъявителя, — коротко ответил Арбенов. Приметил, как алчно блеснули глаза Вяземского, вспомнил парижских апашей и добрый совет Крауминя.

— Естественно, они сохраняются в надежном банковском сейфе.

— Умно, — одобрил князь и пригласил заходить в бар.

Инженер Арбенов ответил, что он также рад знакомству и непременно будет заглядывать в такое милое и уютное заведение.

Расставшись с Вяземским, инженер Арбенов совершил прогулку по Ницце и рассмотрел белую виллу с мавританскими витыми колоннами.

От улицы виллу отделяла высокая металлическая ограда с ажурной ковкой широких ворот, возле которых прогуливались со скучающим видом два молодца в клетчатых пиджаках и желтых крагах.

На скромно одетого инженера стражи не обратили никакого внимания. Бывшие офицеры гвардейского флотского экипажа по давней привычке не снисходили вниманием до штафирок в касторовых костюмах и шляпах с лентами вокруг твёрдой тульи.

Они и помыслить не могли, как интересует скромного прохожего жизнь белокаменной виллы.

Отсчитывая франки хозяину типографии, Виктория Федоровна всё чаще и чаще думала, что публикацией манифестов «двор» не достигнет желаемой цели. Красиво написанных бумаг мужики начитались уже досыта. Им нужны не слова, а реальность. Большевики, надо признать, отлично понимают эту истину. Они отдали крестьянам землю, а рабочим — фабрики и заводы. Такое манифестами не одолеешь!

От слов пора было переходить к действиям. Но Виктория Федоровна не любила торопиться. Она привыкла тщательно анализировать обстановку и обстоятельно вынашивать планы.

Манифесты стоили дорого, но они были тоже нужны. Люди должны применяться к обстоятельствам и извлекать пользу даже из того, что им не очень нравится.

Генералу Волошину удалось наладить за большие деньги пересылку манифестов в Россию. Виктория Федоровна в душе не верила, что манифесты «императора Кирилла» вызовут на русской земле всенародное ликование, что там из края в край разольется набатный звон и очистительный ветер в один миг сдует большевиков.

Но сам факт появления манифестов в Совдепии показывал, что существует сила, проникающая через комиссарские кордоны, что борьба продолжается, что во главе этой борьбы стоит вождь. Не самозванец, не выскочка, вроде генерала Кутепова, а законный преемник династии российских императоров.

Из Парижа приходили вести одна хуже другой.

Великий князь Николай Николаевич, обосновавшийся в предместье французской столицы в усадьбе Шауньи, купленной им на деньги, вырученные от продажи прадедовских уникальных самоцветов, столковался с кутеповцами и теперь вместе с деятелями из «Российского общевоинского союза» активно перетягивал на свою сторону всех, кого только было можно. В ход шли и денежные подачки, и влияние РОВСа, который рекламировался генералом Кутеповым как ядро будущей российской армии. Враждебно настроенное против России правительство Пуанкаре тоже играло на руку николаевцам. При переезде великого князя из Италии на жительство во Францию по личному распоряжению Пуанкаре на пограничной станции бывшего русского верховного главнокомандующего встретил почетный караул зуавов.

Эмигрантские газеты на следующий день вышли с заголовками, набранными самым крупным кеглем, какой только отыскался в их типографских кассах.

«Франция признала Его Высочество вождём!»

Теперь, слава богу, восторги николаевцев поубавились. На очередных выборах Пуанкаре прокатили. Новое французское правительство вынуждено было, к сожалению, считаться с русскими Советами. Особенно после того, как Германия признала Рапалльским договором де-юре власть большевиков в России. Официальные французские круги должны были теперь держаться более осмотрительно в отношении русских эмигрантов. Новое правительство достаточно определенно дало понять, что великий князь Николай Николаевич рассматривается ими не более как частное лицо. О почетных караулах не могло быть и речи. Наоборот, в замок Шуаньи был посёлен агент Сюрте женераль, как бы для охраны безопасности монсеньора ле гранд дюк — великого князя.

Но на Николая Николаевича покушаться никто не собирался, и появление агента в замке все расценили как учреждение негласного надзора за великим князем.

Его высочество обиделся на козни французов и перестал выезжать из замка.

«Или Париж увидит меня как официально признанного Францией главнокомандующего русскими армиями, или совсем не увидит…»

Виктория Федоровна понимала, что «двор императора Кирилла Первого» тоже должен считаться с теми изменениями, которые происходят в официальных французских кругах. Ей не хотелось, чтобы агент Сюрте женераль появился и в Ницце, на вилле с мавританскими витыми колоннами. Это тоже удерживало от поспешных действий.

Неудачи николаевцев радовали. Однако, даже сидя безвыездно в своем замке, Николай Николаевич причинял немало неприятностей «императору Кириллу», категорически отказываясь признавать его титул и стараясь всеми способами подорвать его авторитет и унизить его императорское достоинство.

В деньгах николаевцы не стеснялись. Кроме посольских средств, которыми снабжал их самозванец Гирс, у великого князя имелись в достатке и собственные. Почтенный возраст, в котором пребывал Николай Николаевич, и известный всем прижимистый характер его высочества помогли ему в эмигрантских вояжах сохранить уникальные фамильные драгоценности, вывезенные из России. Стоимость их была немалой. За один-единственный бриллиант из великокняжеской сокровищницы парижские ювелиры недавно заплатили четыре миллиона франков.

Казалось бы, что ещё нужно великому князю в возрасте после семидесяти лет? В такие годы нужно мирно и покойно жить в замке, а Николай Николаевич упрямо не хотел оставить своего намерения подобраться к российскому трону. Член державной фамилии, он открыто попирал незыблемые законы престолонаследия и не стеснялся в средствах, чтобы опорочить собственного родственника, «старшего в роде царском…»

Дело дошло до того, что в газете николаевцев была помещена карикатура, на которой «императора Кирилла Первого» изобразили сидящим вместо трона на винной бочке с бутылкой в руках.

Виктория Федоровна практическим женским умом понимала, что нового императора создать нелегко. Истинного, да еще всероссийского. На французской земле, среди козней своих же соотечественников.

Кириллу Владимировичу нужно было прежде всего обеспечить авторитет и международное признание.

Она обрадовалась, когда Волошин на очередном докладе сообщил, что представитель прессы мистер Брасс испрашивает интервью.

— Кого же представляет этот мистер? — настороженно спросила Виктория Федоровна, заботливо ограждавшая «двор» от репортерской назойливости.

Генерал вынул из папки визитную карточку мистера Брасса и прочитал название солидного газетного синдиката.

— Вот как!.. Сообщите мистеру Брассу наше соизволение.

Представителя могущественной прессы полагалось встретить в блеске императорского величия. Но к сожалению, регалии и шапка Мономаха временно находились у большевиков, а обстоятельства пока не позволяли «императору» обзавестись новыми знаками власти.

После длительного совещания было решено, что Кирилл Владимирович примет англичанина в штатском костюме. Всё-таки встрече с корреспондентом не следовало придавать значение визита официального лица.

— Конечно, это не должна быть наша высочайшая аудиенция, — согласился Кирилл Владимирович. — И потом, эти газетчики народ подозрительный.

— Что угодно могут написать, — поддакнул Волошин, вспомнив злополучную карикатуру.

Корреспондент оказался рослым мужчиной в дорогом костюме и больших дымчатых очках в черепаховой оправе, скрывавших добрую треть лица. Хорошо можно было рассмотреть только крепкий подбородок и крупные, без единой щербинки зубы, которые англичанин охотно демонстрировал в улыбках.

Мистер Брасс учтиво поцеловал руку Виктории Федоровне и на чистейшем русском языке заявил, что необычайно рад предоставленной ему чести взять интервью у высоких лиц.

Кирилл Владимирович надеялся, что представитель прессы будет именовать его императорским титулом. Но мистер старательно воздерживался от употребления каких-либо титулов. Пожалуй, надо было всё-таки придать встрече полуофициальный характер. Предстать перед мистером хотя бы в мундире адмирала русского флота с орлами на эполетах.

Кирилл Владимирович охотно и пространно ответил на вопросы, касающиеся его заслуг перед русским государством.

— О, это превосходно! — то и дело подбадривал корреспондент разговорившегося князя, и золотое перо проворно бегало по странице блокнота, оставляя завитушки стенографических знаков. — Это будет очень интересно узнать нашим уважаемым читателям. Позвольте несколько вопросов, связанных с опубликованием вами манифестов. Прежде всего о ваших правах на престол России.

Кирилл Владимирович расправил плечи, гордо вскинул голову и убедительно разъяснил мистеру Брассу, что именно он, а никто другой, является законным и единственным наследником русского престола… «Непререкаемо!» И процитировал несколько статей основных законов о престолонаследии. Основные законы Кирилл Владимирович знал почти назубок. Этого у него нельзя было отнять.

Корреспондент удовлетворенно кивал, и перо оставляло в блокноте стенографические значки.

— Простите, но мне хотелось бы задать также несколько вопросов частного порядка. Наши читатели — весьма любопытный народ. Они хотят знать привычки и приватную жизнь выдающихся людей… Какое ваше любимое занятие на досуге?

Кирилл Владимирович растерялся. Такого вопроса он не ожидал. Неужели этот писака не знает, что личная жизнь членов императорских фамилий не может быть достоянием газетных статей. Кроме официальных сообщений о приемах, высочайших прогулках и играх — таких подобающих их высокому рангу, как теннис или крокет. Хватит и того, что французские газеты охотятся за каждым шагом Кирилла Владимировича и печатают всякие небылицы.

— На досуге? — переспросил Кирилл Владимирович. — Видите ли…

— Цветы! — пришла на выручку Виктория Федоровна. — Кирилл Владимирович обожает на досуге ухаживать за цветами… Он очень любит розы.

— Да, да… Вот именно — цветы… Обожаю розы, — торопливо подтвердил «император Кирилл Первый». — Тюльпаны тоже… и эти… орхидеи.

Корреспондент понятливо склонил голову и не стал допытываться подробностей увлечения хозяина дома цветами.

— Какова ваша политическая программа? — спросил он.

Политическую программу Кирилл Владимирович и генерал Волошин обсуждали чуть ли не каждую неделю, и она становилась всё более туманной, кроме трех пунктов: Кирилл Владимирович должен сесть на престол, сделать Волошина фельдмаршалом, князем и главнокомандующим, а также перевешать всех комиссаров и жидов.

— Восстановление законной власти императорского престола, узурпированной большевиками, — значительно сказал Кирилл Владимирович.

— Но после этого вам придется осуществить в России ряд важных преобразований… Например, вопрос о земле. Большевики отдали землю крестьянам.

— Законная власть озаботится вознаграждением тех, кто лишился своего достояния, перешедшего насильственным способом в руки других.

— Значит, вы полагаете отнять у крестьян землю, которую им дали большевики?

— Его величество так не сказал, мистер Брасс, — поспешил на выручку генерал. — Сказано, что законная власть озаботится. Но в каких формах и в какие сроки, нами ещё конкретно не решено… Всё будет зависеть от политической обстановки и других конкретных обстоятельств. Полагаю, что писать о таких вещах в газете преждевременно.

Мистер Брасс улыбнулся, закрыл блокнот, спрятал в карман «паркер» и попросил разрешения задать ещё несколько вопросов.

— Они не относятся к моим корреспондентским обязанностям, и о них не появится ни одной строчки в газетах… Безусловно, я в свою очередь также рассчитываю на вашу взаимность в отношении доверительного разговора. Узнав о моей поездке к вам, некоторые круги, представляющие, скажем, акционеров нашего синдиката и их друзей, попросили меня выяснить несколько интересующих их положений… Ваши манифесты с пониманием и одобрением читает цивилизованный мир. Но согласитесь, Кирилл Владимирович, что реализация принадлежащих вам прав на русский престол требует значительных усилий, преданных людей и материальных ресурсов. Как вы мыслите преодолеть эти земные барьеры?

Намёк в отношении материальных ресурсов заинтересовал присутствовавших. Полученного от великой княгини наследства было достаточно для безбедного житья в Ницце. Но его было явно маловато, чтобы обеспечить восшествие на русский престол.

— Дружественные государства окажут нам поддержку в законных устремлениях, — туманно ответил Кирилл Владимирович.

— Мы уже сейчас могли бы начать переговоры с теми кругами, которые сочувственно относятся к выполнению великой исторической миссии восстановления власти русского престола, — добавила Виктория Федоровна.

— Вы безусловно правы, господа, в отношении возможных переговоров с деловыми кругами, — усмехнулся мистер. — Лица, которых заинтересовал мой визит к вам, всецело разделяют ваши благородные действия, однако в памяти наших читателей сохраняются грустные воспоминания о многих соглашениях, нарушенных русскими во время гражданской войны… О, я понимаю, что тут во многом виноваты не договаривающиеся стороны, а независящие от них обстоятельства…

— Большевистская зараза помешала, — зло уточнил Волошин.

— Она и теперь мешает, генерал, — сказал мистер Брасс и, не спрашивая разрешения у дамы и «императорской» особы, закурил сигару. — Переговоры, господа, возможны при одном непременном условии… Если с вашей стороны будет продемонстрирована не только похвальная решимость восстановить в России императорскую власть, но и реальная сила, которой вы располагаете… У генерала Кутепова есть «Воинский союз» и много тысяч солдат только во Франции… У господина Савинкова тоже есть люди. Моих шефов интересует, чем конкретно располагает ваше высочество?

За «высочество» Кирилл Владимирович простил мистеру Брассу сигару и совершенно неподходящий для интервью с императорской особой вызывающий тон.

— По некоторым соображениям мы воздерживаемся от демонстрации наших возможностей, — начал выкручиваться Волошин. — Однако смею вас заверить, мистер Брасс, что силы генерала Кутепова ничтожны по сравнению с теми, которые по первому зову станут под освободительные знамена, императора Кирилла Первого.

— Вы, видимо, имеете в виду бесспорные, основанные на законе права великого князя на русский престол? — с полуулыбкой уточнил Брасс. — О, мои шефы с уважением относятся к этому обстоятельству. Но наши читатели — люди деловые. Их интересуют факты, наличные, товар. Генерал Волошин, — мистер Брасс повернулся в сторону доверенного секретаря и наградил его улыбкой, — установил в Париже полезные контакты. Надеюсь, что, соединив усилия, вы сможете в самое ближайшее время продемонстрировать те силы, которыми вы располагаете. Если это произойдет, я смею надеяться, что мои друзья предоставят мне большие полномочия, когда следующий раз я буду иметь честь посетить вас.

— Мы продемонстрируем наши возможности, мистер Брасс, — деловито сказала Виктория Федоровна и встала, давая понять, что аудиенция окончена.

Представитель прессы откланялся и уехал в белом «ситроене» последней модели.

— Вам все понятно, господа? В кредит ни Торгпром, ни мистеры не дадут нам ни одного сантима. Чтобы получить признание и поддержку, недостаточно сочинять и рассылать манифесты. От слов надо переходить к действиям.

— К каким действиям, ваше величество?

— К активным и умным, генерал. Плутарх писал: где не хватает львиной шкуры, там пришивают лисью. Будем помнить эту мудрость древних. Между собой мы должны быть откровенны, господа: львов у нас мало. Этот недостаток должен быть возмещен хитростью и умом. Следовательно, продемонстрировать наши силы мы должны иным путем. Подумайте над этим, господа. — Думайте, генерал, — строго сказал Кирилл Владимирович. — Мы ждем ваших предложений.

— Будет исполнено, ваше величество, — откликнулся Волошин и для убедительности прищелкнул каблуками отлично вычищенных сапог.