Роман [1]

Художник Геннадий НОВОЖИЛОВ

Обстановка в комнате довольно безликая, если не учитывать изобилие нейлоновых шкур, сложную стереофоническую установку, стоящую на комоде, и множество пластинок. Но кто сегодня не имеет подобной аппаратуры. И кто в наши дни устоит перед искушением произвести этот модный продукт — шум?

Хозяйка квартиры, ненадолго исчезнувшая в кухне, в этот момент появляется с огромным подносом в руках.

— Что это вы разлеглись, Питер! Идите помогите мне.

Я принимаю поднос, заваленный холодными закусками, сыром, рыбой и мясом, а Линда возвращается в кухню за чаем — и кофе.

— Мы будем завтракать или обедать? — спрашиваю я просто так, из чистой любознательности, когда мы усаживаемся за низкий столик.

— Лично я собираюсь объединить это, — ответствует мисс Грей, намазывая маслом тост.

Объединение это — чистая аномалия, которая у мисс Грей давно превратилась в неизбежную повседневность. Ранний послеобеденный час моего появления для нее равнозначен раннему утру, и день начинается с этого момента, проходя в хозяйственных делах, походах по магазинам, чтобы закончиться на рассвете, когда приличные люди видят свои последние сны, самые сладкие, как всякий десерт, перед звонком проклятого будильника.

— Что-то у вас сегодня мрачный вид, Питер, — замечает Линда к концу завтрака. — Что с вами? Вам не по себе от плохой погоды или вчера вы выпили лишнее?

— К подобным мелочам я давно притерпелся. Скорее, меня мучают некоторые философские мысли и в наибольшей степени — мысли о смерти.

Линда смотрит на меня испытующе, — ах, эти бирюзовые глаза, в которых можно утонуть с первого взгляда.

— А откуда у вас эти философские мысли?

— Понятия не имею. Может быть, потому, что вчера вечером едва избежал встречи с этой всеобщей тетушкой — смертью. — После чего в нескольких словах пересказываю случай с Райтом. И заканчиваю: — Кажется, за дружбу с вами я должен дорого заплатить, Линда. Правда, это естественно. Женщина вашего уровня…

— Не говорите глупостей, Питер! — перебивает меня дама. — Между мной и этим Райтом никогда ничего не было. Понимаете: абсолютно ничего!

Завтрак закончен.

— Какую музыку вам поставить, пока я буду одеваться? — спрашивает мисс Грей. — Наверное, что-нибудь веселое, чтобы отвлечь вас от мыслей о вашей любимой тетушке?

— Вовсе нет. От веселых мелодий мне становится грустно. К сожалению, и от грустных мне не делается весело. Вообще, если хотите, мне более всего нравится тишина.

— Вы совершенно не чувствуете музыки, — делает вывод дама, отправляясь в дальнюю часть холла, служащую ей спальней.

— Это верно, я не чувствую особой любви к песням. Зато к певицам, в особенности к одной из них…

— Замолчите, лгунишка!.. — обрывает меня Линда, сбрасывая халат, чтобы заняться этим ежедневным женским бременем — одеванием.

Выходим из дома, дождь уже перестал. Ветер гонит низкие мокрые тучи за горизонт. Мы пересекаем Чаринг-кросс и направляемся в Пиккадилли.

— Скажите, Питер, если ревность Райта — блеф, почему он хотел убить вас? — спрашивает дама.

— Ревность Райта действительно существует, — отвечаю я. — Только это ревность служебного характера.

— Вы собираетесь занять его место?

— У меня нет подобных претензий. Но что делать, если в данный момент я нужнее Дрейку, чем Райт, и он предпочитает обсуждать все не с Райтом, а со мной.

Она не отвечает, и некоторое время мы шагаем молча по мокрому асфальту Шетсбери-авеню, Пока мисс Грей вновь не берет слово:

— Я до сих пор никогда вас не спрашивала, и, конечно, вы можете мне не отвечать, но вы действительно хотите связать свою жизнь с этим ужасным человеком, Питер?

— О, «всю жизнь»! Не нужно этих слов, Линда. Что значит «всю жизнь»! И вообще, что думать о завтрашнем дне, когда вы и сами знаете, что наше завтра ненадежно.

Она не отвечает. Точнее, отвечает, лишь когда мы приходим на Пиккадилли:

— Нет, я правда не могу вас понять. Вы затесались в этот квартал, словно нарочно, чтобы покончить жизнь самоубийством, но стараетесь придать самоубийству вид несчастного случая. Нет, Питер, честное слово, я вас не понимаю.

* * *

Когда следующим утром я прихожу к шефу по его вызову, узнаю, что он взял на себя гуманную миссию примирителя:

— Нужно стабилизировать отношения между вами и Райтом, дорогой мой, — объявляет Дрейк. — Я знаю, что, кроме служебных, люди имеют право на личные отношения. И я не хочу, чтобы одно мешало другому.

— Что касается меня, то я не имею ничего против вашего секретаря, — спешу я его уверить. — Особенно если он перестанет ломать голову над проблемой, как укоротить мне жизнь.

— Об этом не беспокойтесь, — произносит шеф. — Эта проблема не будет больше его занимать. И я рад узнать, что вы незлопамятны. Вы похожи на меня, Питер, — принципиальны, но незлопамятны.

Шеф смотрит на часы и говорит:

— Куда, к черту, подевался этот Ал? Уже полчаса, как я послал его за Райтом.

Он идет к столу и нажимает невидимую кнопку. Никакого результата.

— И Боб не отвечает, — досадует Дрейк. — Будьте любезны, Питер, сходите к нему и велите сейчас же явиться ко мне. Вы ведь знаете, где его контора: там, в подвале, где вы лечили свои нервы.

Выполняю его распоряжение и спускаюсь в подвал. В коридоре темно, но из щели под дверью помещения, где я, по выражению шефа, «лечил свои нервы», пробивается свет. Делаю несколько шагов, нажимаю на ручку двери и вхожу. И как только вхожу, что-то внезапно обрушивается на меня, сверху. Что-то очень тяжелое и сильно пахнущее одеколоном «Сирень».

Придя в себя от изумления и взглянув под ноги, куда упал свалившийся на меня предмет, я обнаруживаю, что это не что иное, как бездыханное тело агента похоронного бюро Джона Райта. Он уже не сможет присутствовать ни на чьих похоронах, кроме собственных. Крови не видно. С ним покончено самым экономичным способом, так, чтобы не запачкать безупречно черный костюм потерпевшего. Если судить по сине-красным рубцам на шее жертвы, смерть последовала в результате удушения посредством платка или веревки.

Я, конечно, не судэксперт и такие подробности меня не интересуют, так что я предпочитаю оставить, и как можно скорее, злосчастную камеру, не забыв на всякий случай стереть носовым платком отпечатки пальцев с ручки двери.

— Я не нашел Боба, — сообщаю шефу, снова оказавшись в кабинете со спущенными портьерами. — Зато нашел Райта. С ним ничего особенного не случилось, кроме того, что он чуток умер. Что, разумеется, вам известно.

— Известно? — поднимает брови Дрейк. — Вы странный человек, Питер. Откуда мне может быть известно, что происходит внизу, в подвале.

Все же в своем лицемерии он не доходит до того, чтобы спросить, каким образом совершено убийство. Только уныло качает головой и бормочет:

— Бедняга Райт… Бедный мальчик…

В этот момент кто-то стучит в дверь. Но вместо того, чтобы прорычать обычное «войдите», Дрейк делает несколько шагов и высовывает голову. Затем берет что-то, что подает ему невидимый посетитель, закрывает дверь и возвращается к письменному столу, не забыв шутливо погрозить мне пальцем:

— Ах вы хитрец! Значит, и на этот раз предъявили счет противнику простейшим способом! А совсем недавно пытались убедить меня, что не имеете ничего против Райта!

И, чтобы я не гадал, о чем идет речь, Дрейк показывает мне снимок, только что вынутый из поляроидного аппарата: убийца Питер склонился над своей жертвой — Джоном Райтом. Не знаю, кто фотографировал в данном случае и где он прятался — за кроватью или за сундуком в углу, — но снимок сделан отлично. И выглядит очень красноречиво.

— Это не слишком ценное доказательство, мистер Дрейк, — позволяю себе заметить безучастным тоном.

— Да, правда, если бы вас засняли в самый момент убийства, снимок был бы более убедительным, — признает Дрейк. — Однако не забывайте, дружище, что этот снимок, как дополнение к предыдущему преступлению, достаточно весом.

— И зачем вам нужна новая фальшивка, мистер Дрейк?

— О, фальшивка! Вы порой очень строги в своих оценках, Питер, — ворчит шеф, открывая сейф и пряча туда снимок. Затем оборачивается ко мне и разводит руками жестом человека, находящегося в затруднении: — Зачем он мне нужен? Не имею понятия. Может, и не понадобится. Может, он понадобится скорее вам, дружок. Я уже говорил вам: чем крепче я держу человека в руках, тем больше ему доверяю. А вы только выиграете от моего доверия, Питер.

Он вытаскивает из карманчика свою обычную сигару. Но прежде, чем приступить к последующим операциям, поглядывает на меня своими голубыми глазками, в которых сейчас лучится искренняя симпатия, и добавляет:

— Вообще, если вы позволите мне неслужебное замечание, я хочу вам сказать, что вы ужасный счастливчик, Питер!

— Возможно. Хотя если и вы мне позволите замечание, я не понимаю, в чем состоит мое счастье.

— В том, что судьба забросила вас сюда, дорогой мой. И что сам Дрейк взял вас к себе помощником. Ибо с тех пор вы становитесь моим первым помощником, Питер. Личным секретарем, шефом канцелярии, ответственным лицом за секретные операции… Представляете себе, какая огромная власть будет сосредоточена в ваших руках?

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Несколько дней спустя мы с Дрейком обедаем в китайском ресторанчике, выбрав столик в самом конце зала. Обед состоит из запеченного цыпленка и нежного, как мечта, риса. Шеф не питает пристрастия к тухлым яйцам и червякам, которыми гордится старинная китайская кухня.

— В сущности, я только потому пригласил вас сегодня обедать, — говорит Дрейк, — что в отличие от Райта вы умеете делать дело без лишних слов. Должен вам сообщить, что первая партия товара беспрепятственно прошла по каналу и достигла Вены

Он испытующе смотрит на меня своими глазками, чтобы проверить реакцию. И эта реакция соответствует его ожиданиям — оказывается маской сдержанного, но приятного удивления. Совершенно фальшивая, впрочем, ибо по своему каналу я уже получил сведения.

— Я надеюсь, ваше непомерное недоверие примет теперь разумные пределы, — отвечаю я тихо.

— Да, первая партия прошла, — повторяет Дрейк, не внимая моим словам. — Просто зло берет…

— Вы хотите сказать, что партия была небольшой?

— Догадались… Что за хитрец!.. — смеется шеф хриплым смехом.

— Ничего. Я лично готов довольствоваться и процентами с маленькой партии, — успокаиваю я его.

— Ваши проценты будут вашими согласно уговору, — в свою очередь, успокаивает он меня. — К сожалению, дорогой, получается ровно два шиллинга.

— Вы, конечно, шутите.

— Вовсе нет, — произносит шеф печально. — Потому что груз состоял из чистого крахмала. Десять килограммов крахмала — вот что это за груз, Питер!

Смотрю на него во все глаза, не забыв открыть рот якобы от изумления, хотя и эта подробность уже известна мне от моего информатора.

— Но это же черт знает какая глупость! — восклицаю я.

— Напротив: необходимая осторожность! — поправляет меня рыжий. — Вы достаточно умны, чтобы понять: мы не пошлем по непроверенному каналу груз стоимостью в миллионы.

— Но я сделал проверку. Тщательная подготовка — разве это не лучшая проверка?

— Ту проверку вы устроили для себя. А мы организовали свою. Хотя сейчас, понятно, мне хочется лопнуть от злости. Если бы это были десять килограммов героина, представляете себе…

Я ехидничаю:

— Меня утешает только то, что из-за этой дурацкой проверки вы потеряли гораздо больше, чем я, учитывая мои скромные проценты.

— Ваши проценты со стоимости десяти килограммов героина вовсе не так скромны, — произносит шеф тоже не без ехидства.

— Я думаю, что это удовольствие и вам и мне доставил наш великий эксперт мистер Ларкин?

Дрейк не отвечает, а рассеянно смотрит в другой конец ресторана, где за окном виднеется почти безлюдная в этот час торговая улица с пестрыми витринами магазинов.

— Зеленый чай? — предлагает китаец, уловив задумчивый взгляд шефа и истолковав его по-своему.

— Нет, дорогой, мы пойдем куда-нибудь, выпить кофе, — сухо отвечает рыжий.

— У нас и кофе подают… чудесный кофе… — спешит уверить его китаец.

— Что же тогда вы подсовываете нам свой чай? — ворчит Дрейк. — Разумеется, дайте кофе! Чай в Англии пьют в пять часов, а не после приличного обеда.

Он достает из карманчика традиционную сигару, освобождает ее от целлофана и совершает ритуал обрезания. Однако не торопится закурить. Он дает возможность китайцу поставить кофе и удалиться. Затем отпивает глоток и морщит нос:

— Цыплята были превосходны, однако кофе по-китайски то же самое, что по-английски, только еще хуже, — устанавливает он.

Чтобы сгладить впечатление от кофе, шеф закуривает сигару и заглатывает две-три обильные порции дыма. Между клубами дыма слышатся слова:

— Как бы я не заподозрил вас, дружок, в желании поссорить меня с Ларкином…

— Ваша подозрительность мне хорошо известна, — произношу я довольно равнодушно. — Но все же у нее должны быть разумные основания. У меня нет никакого интереса обвинять Ларкина по той простой причине, что я не могу занять его место, а, следовательно, и присвоить его проценты.

— Вот именно, — кивает Дрейк. — И не следует никогда этого забывать. Насколько вы нужны мне, чтобы доставлять товар сюда, настолько нужен Ларкин, чтобы перебросить товар отсюда далее. Он мне необходим, вам ясно, Питер? Иначе я не дал бы ему обирать себя.

* * *

Ларкин необходим Дрейку — это я должен зарубить себе на носу. И хотя неплохо, если шеф будет постепенно привыкать к мысли о возможном предательстве американца, однако не стоит давить на него и ускорять события, чтобы не навредить себе. Ларкин необходим мне. Но я, однако, редко получаю возможность наблюдать его даже издали. Этот человек не принадлежит к фауне Дрейк-стрит. И появляется на нашей улице лишь тогда, когда возникает необходимость обсудить что-то с шефом. И Питер, первый помощник шефа, никогда не приглашается на эти обсуждения.

А вот Ларкин не испытывает во мне необходимости. Американец ни разу и ни в какой форме не попытался установить контакт со мной. Следовательно, Ларкину наплевать на возможность продолжительного использования моей группы в Болгарии. Значит, если он действительно агент ЦРУ, передо мной один из неприятнейших вариантов: моя группа будет использована как орудие политической провокации. Так же, как и Дрейка используют сейчас для этой цели.

Поистине самый отвратительный вариант. Я и мои люди можем, в свою очередь, сыграть ему на руку. И поскольку канал уже опробован, провокацию не замедлят организовать. То есть — нельзя терять времени.

А я в эти дни только и делаю, что теряю время. Болтаюсь по книжным лавчонкам Дрейк-стрит или читаю газеты в кафе, но и в том и в другом случае внимательно слежу за входом в наш генеральный штаб, чтобы не пропустить появления Ларкина. Мне удалось, соблюдая все меры предосторожности, установить местопребывание американца. Это отель «Сплендид» на маленькой улочке с другой стороны площади. Великолепие отеля ограничивается только его названием. На самом деле это заведение для туристов средней руки. Ларкин снимает комнату под номером 305. Окно его выходит на улицу, что и позволяет мне наблюдать, горит там свет или нет. Ничего более.

Мне представилась и другая возможность: проследить, опять же соблюдая все меры предосторожности, за американцем от штаб-квартиры на Дрейк-стрит до отеля «Сплендид». Я хорошо запомнил, по каким улицам он проходил, у какого киоска останавливался, чтобы купить газету, и даже не пропустил тот знаменательный факт, что, кроме газеты, он купил журнал «Тайм». И ничего более.

Вы можете с таким же успехом следить за каким-нибудь типом, продающим по закоулкам марихуану. Но если этот тип совершает свои сделки с глазу на глаз, единственным результатом слежки будут стертые подметки. Как в случае со мной. Не имея другой возможности, стираю подметки.

Единственное полезное дело, которое мне удается, это восстановить связь. В определенные дни, в определенное время я прохожу по улочке, где находится нужный дом с интересующей меня дверью. И в нижней части двери, так же как у многих других дверей, есть маленькое отверстие для корреспонденции. И если у меня есть корреспонденция, я опускаю ее. А если я должен получить что-то, то это что-то едва виднеется, прижатое латунной створкой отверстия для писем. Если же ничего не виднеется, я прохожу мимо.

Письма, которые я посылаю, как и те, что я получаю, это обыкновенные рекламные листки из тех, которые раздают на улицах прохожим с предложением использовать такую-то стиральную машину или путешествовать самолетом такой-то авиакомпании. Такой вот безобидный рекламный листок, который если даже и попадет случайно не туда, куда нужно, едва ли привлечет чье-либо внимание, так как подобные рекламы опускают во все почтовые ящики.

Тайнопись в наше время, подобно всем слишком долго используемым секретам, уже изжила себя. И все же она еще делает свое дело, особенно если вы применяете ее там, где ее никто не станет искать. Типичный пример — рекламные листки, которыми пользуюсь я. Кстати, они практически не содержат тайнописи. Но сам факт, что я опускаю их в определенный день и час, означает: «Жив, сообщений не имею».

Два листка, которые я вытащил из ящика, после нагревания донесли до меня два текста. Один информировал об известных материалах, опубликованных в западной печати в связи с торговлей наркотиками. Другой был предельно лаконичен: «Первая партия пропущена сегодня по каналу на Вену. Содержание: десять килограммов чистого крахмала».

Дом, почтовый ящик которого служит мне тайником, находится неподалеку от квартиры Линды, так что даже если кто и увидит, что я прохожу здесь, мой маршрут легко объясняется визитами к мисс Грей. Конечно, лучше всего, чтобы никто не видел меня, и пока риск в этом отношении минимален. С тех пор, как надзор за мной поручен Линде, всякая другая слежка прекратилась. Что же касается моих операций с почтовым ящиком, то они длятся не более двух секунд, и я проделываю это, почти не останавливаясь в вечерний час на полутемной улице, где мои действия могли бы быть зарегистрированы лишь с помощью инфракрасных лучей. Но Дрейк и инфракрасные лучи… Это звучит примерно так, как я и оперная музыка.

И если сейчас кто и беспокоит меня, то это не Дрейк, а Ларкин. И, конечно, обстоятельство, что Ларкин необходим Дрейку. В противном случае все могло бы решиться легче и быстрее. Но только как напасть на этот случай?

Американец совсем не похож на человека из преступного мира. Его образ жизни и привычки не имеют ничего общего с субъектами, обитающими на Дрейк-стрит. Женщины и карты его не интересуют. Как и алкоголь. Жизнь Сохо, очевидно, чужда ему, и он приходит сюда только, когда дол-жен увидеться с шефом. Есть ли еще связи? Это именно тот вопрос, который не дает мне покоя. Пока мне не удалось установить ни одной связи Ларкина. Разумеется, свои служебные контакты он может поддерживать и с помощью радио. В наш век техники это не так трудно… но маловероятно. В конце концов Ларкин не в тылу врага, чтобы пользоваться радиосвязью. Однако, чтобы выявить его связи, мне необходимо наблюдать за ним беспрестанно с утра до вечера. А это исключено, потому что я должен быть всегда под рукой у Дрейка, на его улице, и по поводу каждого своего отсутствия давать обстоятельные объяснения, пробуждающие излишнее недоверие.

И даже если я нащупаю подобную связь, что из этого? Увижу, как Ларкин прогуливается с каким-нибудь типом. Или пьет кофе с другим типом. Или переглядывается еще с одним. Один цэрэушник тет-а-тет с другим. И что из этого? Два цэрэушника — и ничего более.

* * *

— Ну, что нового? — спрашивает меня шеф и поглядывает с затаенным удовольствием человека, отлично понимающего, что это новое известие именно ему, а не собеседнику. В сущности, и мне известно это новое, причем уже со вчерашнего дня, когда я принес домой соответствующий рекламный листок и, нагрев его должным образом, прочел: «Пропустили в Вену второй груз. Содержание: три килограмма героина».

— Ничего, — отвечаю я апатично. — Кроме того, что погода опять испортилась.

— Для кого испортилась, Питер, а для кого и улучшилась, — глубокомысленно замечает Дрейк.

И снова смотрит на меня с тем же выражением скромного довольства.

— У меня для вас неплохая новость, дружище. Вторая партия получена в Вене. И на этот раз не крахмала.

— Сколько килограммов? — спрашиваю деловито. — Десять?

— Не будьте так алчны! — предупредительно поднимает шеф свой толстый палец. — Алчность погубила многих людей. На этот раз только два килограмма. Но не крахмала, а героина. Надеюсь, вы понимаете разницу и не разучились считать в уме!

— Я уже посчитал, — отвечаю без особого энтузиазма. — И именно поэтому не вижу причин плакать от радости.

— Но это пять тысяч фунтов, Питер! Или десять тысяч долларов! Нет, в самом деле… я не думал, что вы такой сребролюбец…

Он с изумлением качает головой и спешит утешить себя глотком виски. У меня нет никакого желания осведомлять его, что, по моим сведениям, килограммов не два, а три. И мне наплевать на фунты и доллары. Меня тревожат вещи другого характера.

— Согласитесь, мистер Дрейк, что сумма не такая уж фантастическая, даже для такого бедняка, как я. И имейте в виду, что эта сумма стоила мне немало хлопот.

— Но это только ваша первая прибыль, Питер! Первая из длинной, может быть, очень длинной серии прибылей.

— Совсем нет, мистер Дрейк. Она первая и последняя. И именно по этому пункту вы не хотите меня понять.

— А, вы опять цепляетесь к Ларину… — с досадой ворчит Дрейк.

— Да, ибо я убежден…

— Ларкин только что был здесь, — прерывает меня шеф. — И должен вам сказать, он очень, очень доволен развитием событий. И готов переправить за океан какое угодно количество.

— Но за товар там, на Востоке, платите вы?

— Естественно. Не вы же!

— И если товар пропадет, вы потеряете деньги, а не Ларкин, правда?

Игра рискованная. Но сейчас, когда первый груз героина прошел через страну, у меня нет времени для раскачки, и я вынужден избрать рискованный путь.

— Ларкин потеряет проценты, — говорит шеф, немного подумав.

— Вот именно. Потеряет то, чего не имеет. В то время как вы потеряете собственный капитал.

— Ну, рассудите сами, Питер, — терпеливо объясняет Дрейк. — Какой интерес Ларкину лишаться больших денег?

— Никакого, — соглашаюсь я. — Но только в том случае, если Ларкин тот, за кого себя выдает: то есть контрабандист наркотиков, который действует к своей выгоде и от своего имени. Однако представьте себе, что ваш Ларкин действует не от своего имени, а от имени какой-то инстанции, вовсе не заинтересованной в том, чтобы ввозить наркотики в Штаты. Что тогда?

— Что тогда? — как эхо повторяет шеф.

Он почесывает в своем рыжем затылке — обычный жест человека, попавшего в затруднительное положение, и говорит:

— Прежде чем задавать такой вопрос, нужно иметь основания для подобных сомнений. Дайте мне эти основания, Питер, и я тут же соглашусь с вами.

— Допустим, что сейчас у меня их нет. И что я буду в состоянии преподнести их вам позднее. Но каковы ваши собственные сведения о Ларкине? Вы уверены, что они достаточно полны и достоверны? Застрахованы ли вы от возможных связей Ларкина с какой-либо инстанцией?

— Вы, естественно, не ожидаете, Питер, чтобы я показал вам досье отдела кадров, — смеется шеф коротким хриплым смехом. — Я этого не сделаю, не то вы умрете от скуки. Могу только сказать, что я навел соответствующие справки. И получил необходимую информацию.

При этих словах, сказанных не столько для моего, сколько для своего успокоения, Дрейк достает из карманчика традиционную сигару.

— Не знаю, читаете ли вы разные журналы и книги, мистер Дрейк, но, поскольку я иногда читаю, могу вам сказать, в свою очередь, что, когда такой человек, как Ларкин, готовится предпринять операцию, подобную нынешней, он предварительно и очень тщательно разрабатывает легенду, цель которой в том, чтобы представить вам всевозможную информацию и тем самым отвести от себя все подозрения.

— Я знаю это, Питер, и без ваших книг, — уверяет меня Дрейк, отрезая кончик сигары. — И не нужно давить с такой силой на клапан недоверия, потому что этот клапан, если вы заметили, у меня и так хорошо действует. Я вам уже сказал: дайте мне хотя бы одну серьезную улику, и я на вашей стороне.

— Хорошо, мистер Дрейк! Я представлю вам эту улику. Клянусь, представлю! — заявляю я решительно.

Дрейк энергично затягивается, чтобы сигара лучше разгорелась, но это не мешает ему взглянуть на меня испытующе, желая понять, действительно ли я так уверен в себе или блефую.

— Но и вы должны предоставить мне некоторые средства, чтобы я смог добраться до улик.

— Какие средства? — поднимает брови шеф.

— Не денежные. Мне придется хотя бы несколько дней не спускать с Ларкина глаз, а для этого необходимо знать, где он живет, чтобы быть по возможности ближе к нему.

— Хорошо! — делает щедрый жест Дрейк. — Живет он в отеле «Сплендид», а отель принадлежит моим людям, так что, если хотите, могу вам предоставить комнату в соседстве с Ларкином.

— Это решает дело. Если не считать двух—трех мелких приспособлений, которые помогут мне раскрыть вам глаза.

— Я должен предупредить вас, однако, что вы должны быть внимательны, — произносит шеф. — Американец ни в коем случае не должен понять, что за ним следят. Я думаю даже, что если придется за ним следить, то лучше это сделать кому-нибудь другому; а не вам, Питер.

— Зря беспокоитесь, — говорю я. — И не нужно возлагать на другого задачу, ради которой я готов сложить голову!

— Голову! Вы обижаете меня, переходя всякие границы, — обрывает Дрейк. — У меня нет желания посягать на вашу голову. Особенно теперь. Пока ваш канал функционирует, можете быть уверены, что вы сам будете функционировать, Питер.

— В таком случае я думаю, все в порядке.

— Действуйте, дорогой, действуйте, — подбадривает меня шеф не без тени известной иронии. — Идите к управляющему «Сплендидом» Стентону, он все устроит.

Но перед тем как мне уйти, добавляет:

— А что касается тех маленьких приспособлений, не думайте, что я не читаю разные книжки. Если бы Ларкин вел какой-то интересный разговор в «Сплендиде», это уже было бы известно старому Дрейку.

* * *

Должен признаться, последняя реплика до некоторой степени охладила мой энтузиазм. Но только до некоторой степени.

Шеф, чья врожденная недоверчивость действительно не нуждается в допинге, еще в самом начале организовал слежку за Ларкином, включающую в себя, по всей видимости, наблюдение за его передвижениями по улицам и прослушивание в номере. К Ларкину были применены те же элементарные трюки, что и к моей особе. Но только подобные трюки совершенно неэффективны по отношению к такому типу, как Ларкин, достаточно опытному, чтобы их предвидеть.

Вообще сам по себе факт, что шеф оборудовал подслушивающей аппаратурой номер американца, еще не означает, что он его действительно прослушивал. Настоящее прослушивание должен осуществлять я и непременно добиться нужного результата, раз уж я торжественно обещал изобличить Ларкина. И если я провалюсь, мне несдобровать.

Стентон устраивает мне комнату в отеле рядом с комнатой интересующего меня объекта. Я, естественно, зарегистрирован под вымышленным именем. Заручившись рекомендательным письмом того же Стентона, я отправляюсь в торговую фирму специальной аппаратуры, где и получаю необходимую мне мини-установку. К сожалению, предприятие пока не располагает средством становиться невидимым. А для меня очень важно оставаться невидимкой для Ларкина. И не столько ради интересов Дрейка, сколько ради моих собственных.

Вот почему я вхожу и выхожу из отеля, стараясь не быть замеченным и принимая соответствующие предохранительные меры, которые в подобном случае неизбежны, но описывать кои неинтересно.

Организовать прослушивание и наблюдение за соседней комнатой — для меня детская игра, только несерьезно ожидать каких-либо результатов от подобных игр. Поэтому, выждав некоторое время после того, как Ларкин заснул — примерно около трех часов ночи, — осторожно выхожу в коридор и позволяю себе ненадолго взять ботинки американца. Сделать это проще простого, поскольку обувь в гостиницах на ночь выставляется в коридор, чтобы прислуга почистила ее к утру.

Следующая часть операции уже сложнее, но я вооружился для исполнения своего замысла всем необходимым и могу сказать без излишнего самомнения, что справляюсь со своей задачей. Американец носит добротные ботинки на резиновой подошве и с резиновым каблуком. Несмотря на средний рост, Ларкин носит 46-й размер. Хотя это его забота. Моя — отодрать каблук правого башмака, сделать в резиновой подошве малюсенькое отверстие и положить в него микрофончик. Чтобы улучшить качество звука, прикрепляю тоненькую проволочку и вывожу едва видимый кончик между каблуком и подошвой. Затем специальным клеем, порекомендованным мне специалистами, приклеиваю каблук на свое место и смотрю на свою работу придирчивым взглядом.

Конечно, если человек начнет обследовать башмак миллиметр за миллиметром с лупой в руке, то неудивительно, что он сможет обнаружить кончик проволочки. Но кто осматривает свою обувь с лупой? А устройство это настолько микроскопично, что практически невозможно обнаружить его невооруженным взглядом.

На следующий день я начинаю ходить за американцем с раннего утра. Впечатления, накопленные мною до вечера, довольно полезны для сочинения на тему: «Как проводит день человек, которому нечего делать». Впечатления, не только обильные, но и влажные, так как целый день идет дождь. Хождение по магазинам, чтение газет в разных кафе, обед в испанском ресторане в Сохо, небольшой отдых в «Сплендиде», затем опять шатание по городу, два часа, убитых на фильме «Дочь Дракулы», а вечером — смена костюма в отеле, и затем пешеходная прогулка до ресторана «Белый слон». Можно задуматься над проблемой, собственно, почему, вопреки традиции, слон белый, а не золотой, но я лично в данный момент занят другой проблемой. Если после стольких часов бесцельного хождения по городу Ларкин наконец должен встретиться с кем то, то это произойдет скорее всего именно здесь, в этом дорогом, уютном ресторане, чья тихая обстановка настраивает на задушевный разговор. К сожалению, разговор без меня. Большой глупостью было бы устроиться за каким-нибудь столиком, рискуя быть замеченным американцем. Если бы это была какая-нибудь дыра в Сохо, можно было бы сыграть под дурака, изобразив совпадение. Но «Белый слон» на Бонд-стрит и Питер с Дрейк-стрит — вещи несовместимые.

Осматриваю улицу. Дождь наконец перестал. Редкие прохожие и обилие света. Плюс полицейский в темном шлеме, что уныло торчит на соседнем углу. В эту минуту я завидую ему: он может здесь торчать до утра, никто не обратит на него внимания, в то время как мне приходится беспрерывно курсировать. Направляюсь медленно в обратном направлении, ради интереса вынимаю приемничек и нажимаю кнопочку.

— Вы действительно не будете устрицы? — слышится на фоне неясного постороннего шума незнакомый мне голос.

— Не потому, что не хочу, а просто не желаю отравиться, — раздается голос Ларкина.

— Мистер Мортон хорошо знает наш ресторан, — звучит уже совсем слабо другой голос, вероятно, метрдотеля.

— Я говорю не о заведении, а об устрицах, — едва улавливаю голос американца.

Выключаю аппаратик. Нет смысла тратить напрасно магнитофонную ленту, которая автоматически включается вместе с приемником. Значит, могу рассчитывать на прослушивание в радиусе около ста метров. И значит, Мортон…

Новое имя. И новый вопрос. Я надеюсь, что если Мортон — тот самый человек, на которого я делаю ставку, то разговор едва ли будет вестись в ресторане, даже в таком, как «Белый слон». Поэтому я отказываюсь от пришедшей мне в первый момент рискованной идеи: устроиться каким-то образом у черного входа или попытаться приблизиться к заведению через подъезды соседних домов. Довольствуюсь простейшим решением трижды хожу из конца в конец по Бонд-стрит с видом человека, совершающего вечерний моцион. Я бы продолжал прогуливаться и дальше, если бы полицейский не проявлял упорно странный интерес к «Белому слону» и не торчал в соседстве с ярко освещенным входом.

— Я думаю, что кофе мы можем выпить и дома, — слышу я в своем приемнике голос Мортона.

— Как хотите… Все же я бы взял еще мороженое… — отвечает Ларкин.

Для кого-то разговор этот может показаться незначительным. Но не для меня. Спешу вниз по улице к стоянке такси.

Наблюдение за черным «плимутом», в который сели Ларкин и Мортон, не представляет особых трудностей и происходит на безопасном для меня расстоянии. «Плимут» выезжает на широкую Оксфорд-стрит, заворачивает влево, проезжает мимо Марбл-Арч, далее к Гайд-парку и, поворачивая вправо по Гайд-парк-стрит, останавливается на маленьком перекрестке. Мы с моим водителем, естественно, достигаем перекрестка с неизбежным опозданием. Ларкин и Мортон уже вышли из машины и не могут нас засечь.

К моему сожалению, улица, где мы остановились, хорошо освещена, что мешает мне встать у входа и заняться радиоперехватом. И здесь мне в помощь приходит мысль об английском дворе. Установив, что улица поблизости совершенно пуста, открываю железную дверь самой примитивной отмычкой, закрываю ее за собой, спускаюсь по ступенькам во двор и прячусь в темном углу — в том, что находится рядом с лестницей, на тот случай, если кому-то вдруг вздумается выйти из кухни.

Голоса, которые доносятся из приемника, убеждают меня, что разговор уже начался. При таком первобытном способе слежки не приходится рассчитывать на исчерпывающую информацию и довольствуешься только фрагментами:

— Вы не правы, Ларкин, — слышится трубный бас Мортона. — Вопрос не в том, чтобы формально исполнить свою задачу, а нанести крупный удар…

— Три килограмма героина — это не мелочь, — сухо замечает американец.

— Бесспорно. Особенно если при существующих рыночных ценах рассчитываешь положить себе в карман солидную сумму.

— Три килограмма героина — это не мелочь, — настаивает Ларкин.

— Три килограмма — мелочь, дорогой, — звучит бас Мортона. — И если мы потеряли столько времени в ожидании, то не ради этой ерунды.

— А какова гарантия, что мы дождемся чего-то более серьезного? Этот старый хитрец Дрейк колебался даже в отношении этих трех килограммов. Его предложение было, как вы знаете, переправлять груз по одному килограмму.

— Этот ваш старый хитрец просто старый дурак, — заявляет Мортон. — Достаточно вслух сделать расчет, чтобы показать, какую фантастическую сумму он положит себе в карман после переброски, партии в десять килограммов, и он тут же закажет десять килограммов. А тогда уже…

— Вы недооцениваете старика, Мортон, — возражает Ларкин. — Подлец и мошенник высшей пробы — это да. Но не дурак. Я сильно опасаюсь, что в один прекрасный момент он может вернуться к своему первоначальному плану: больше рейсов, меньше груза, чтобы избежать риска.

— Такой способ не менее, а более рискован.

— Скажите это ему, а не мне. Что вы хотите: этот человек не привык работать в американских масштабах. Это не мафиози, а мелкий гангстер из Сохо.

Наступает молчание. Столь длительное, что я подумываю о том, что мне пора покидать мое убежище. Затем вновь звучит голос Мортона:

— Мне кажется, что беда не столько в этом старом дураке, сколько в вас, дорогой…

— Но я…

— Соблаговолите не прерывать меня, когда я говорю. Вы не умеете работать с людьми, Ларкин. Я уже говорил вам это. Вы исполнительный работник, я этого не отрицаю, однако вы привыкли работать по указке. У вас нет способности втереться человеку в доверие, чтобы расположить его к себе, повлиять на него, вообще, сделать его таким, каким он вам нужен.

— Признаюсь, я лишен педагогического дарования, мистер Мортон, — произносит Ларкин посте краткого молчания. — Но мне кажется, что институт, в котором я работаю, далеко не педагогический.

— А я должен признать, что мне не нравится ваш тон.

— Извините меня, мистер Мортон, если я не так сказал. Я хотел только…

— Бросьте! — звучит с досадой голос Мортона. — Объясните в двух словах, что вы предлагаете, в я доложу. Вместе со своим мнением, разумеется.

— Я бы не хотел, чтобы мое мнение шло вразрез с вашим, мистер Мортон, — произносит Ларкин с ноткой явно уловимого угодничества. — И если я попытался сформулировать иную точку зрения, то лишь из боязни, что излишний максимализм мог бы сорвать наш план. Это был бы преждевременный провал канала…

— Провал, конечно, не исключен, — соглашается Мортон, чей голос стал мягче. — И именно поэтому следующая партия должна быть такого размера, чтобы положить конец предприятию.

— Какого размера, мистер Мортон?

— Я уже сказал — десять килограммов. Или что-нибудь в этом роде. Довольно возиться с мелочами.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Вот это ответ, — звучит добродушный бас.

Затем следует несколько незначительных реплик, предназначенных для того, чтобы восстановить добрые отношения. И наконец, последняя важная подробность:

— Доложите мне обо всем послезавтра в девять вечера, — уточняет Мортон. — А если за это время что-нибудь случится, позвоните мне по телефону.

У меня нет времени дожидаться ответной реплики Ларкина. Оказывается, что у меня уже нет времени и на отступление. Едва я успеваю спрятать в карман приемник и поставить ногу на ступеньку, как вдруг над моей головой раздается звук поворачиваемого ключа. Быстро отодвигаюсь в сторону и врастаю в стену под прикрытием тени. Неплохое прикрытие на случай, если никому не взбредет в голову посмотреть через ограду вниз, во двор.

— Подбросить вас на машине или возьмете такси? — слышу с полной ясностью голос Мортона уже без всякой аппаратуры.

— О, не беспокойтесь, я возьму такси, — вежливо отвечает Ларкин, словно ему действительно предоставлен выбор.

— В таком случае спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мистер Мортон.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— А-а, мистер Холмс! — радушно встречает меня шеф — Как идет расследование? Подозреваю, что вы мне приготовили чертовски интересное разоблачение.

Он, разумеется, подозревает совершенно обратное, и явно готовится поиздеваться над моим провалом, и, как свидетельствует его хорошее настроение, очень доволен только что закончившимся разговором с американцем.

— Боюсь, вы действительно правы, сэр, — отвечаю с подходящей случаю озабоченностью. — Разоблачение действительно интересное и, к сожалению, достаточно неприятное.

Улыбка медленно сползает с лица Дрейка, и, предчувствуя, что ему придется чем-то подкрепить душевную бодрость, он встает из-за стола и медленно идет к передвижному бару.

— Ну, что вы ждете? Чтобы у меня был разрыв сердца? — спрашивает рыжий без особого волнения, хватая бутылку «Балантайна». — Говорите!

— Пусть говорят они, — заявляю я, доставая из кармана магнитофон.

Включаю его.

Звук далеко не лучшего качества, не очень громкий, но это не мешает Дрейку по достоинству оценить смысл реплик, которыми обмениваются Ларкин и Мортон.

— Подлый янки, — цедит сквозь зубы шеф, прослушав запись. — Он мне за все заплатит…

— Уходя, Мортон опять назвал вас «старым дураком», — уточняю я, чтобы подлить масла в огонь. — А Ларкин возразил ему и сказал, что вы не дурак, а хитрый мошенник и подлец…

— Бросьте эти живописные детали, Питер! — прерывает меня Дрейк. — Могу вас уверить, что я готов к действию и без вашего допинга. Ну, что замолчали? Когда я не желаю вас слушать, болтаете как попугай, а когда должны говорить, молчите как бревно. Я жду вашего комментария.

— По-моему, все ясно и без комментариев, — отвечаю я, вставая, и, в свою очередь, направляюсь к бару.

И, взяв темно-коричневую бутылку, лаконично говорю:

— ЦРУ.

— ЦРУ? А почему не Интерпол? — спрашивает шеф.

— То или другое, это не меняет ситуации, — замечаю я. — Но если бы это был Интерпол, то дело бы закрылось еще после отправки партии и мы бы уже сидели за решеткой.

— А что, по-вашему, нужно ЦРУ?

— Большой скандал. Политическая сенсация А чтобы сенсация и скандал были нужного калибра, необходим и груз нужного калибра. Вы же слышали претензии этого господина: не менее десяти килограммов. Устраивают капкан в нужном месте, захватывают груз и поднимают шум в печати, обвиняя коммунистов, что они травят свободный мир. А самое интересное то, что все это оплачивается деньгами из вашего кармана.

Дрейк некоторое время молчит, мысленно анализируя мою гипотезу.

— Как будто так и есть, — кивает он. — Или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, ловушка очевидна. И ведь всего несколько минут назад этот грязный янки убеждал меня послать крупную партию, беря на себя труд незамедлительно переправить ее за океан.

Он устало садится в кресле напротив меня, опускает голову и погружается в размышление.

Я допиваю виски и выкуриваю сигарету, когда наконец рыжий медленно встает и выходит из комнаты вопреки своему правилу не оставлять меня одного в кабинете Его отсутствие длится, впрочем, не более двух минут. Когда он возвращается, то меланхолично произносит:

— Придется проститься с Ларкином, дружище. Вы знаете, что я человек гуманный, но что делать: придется проститься с Ларкином.

— Может, уже поздно, — говорю я. — Может, он уже сообщил данные Мортону…

— Что сообщил?

— Ну, например, дату отправки следующего груза.

— Значит, и вы считаете меня старым дураком, Питер, — произносит с укором шеф. — Вы считаете, что старый Дрейк совсем выжил из ума…

— Ничего подобного я не думал, — спешу его уверить.

— Думали, дружок, думали! — грозит он мне пальцем — Но ничего, я не злопамятен.

Затем он вновь возвращается к предыдущей мысли.

— Ну, что? Вы найдете в себе силы вынести это, Питер?

— Что вы имеете в виду?

— Прощание с Ларкином, что же еще!

— Не забывайте, что Ларкин — человек ЦРУ.

— Как забыть! Ведь именно поэтому мы устроим ему маленькое траурное чествование.

— У ЦРУ длинные руки, мистер Дрейк.

— Но не настолько, чтобы соваться на Дрейк-стрит. Здесь, в Сохо, ЦРУ не котируется, дорогой мой. Мы здесь справляемся и без него. Так что призовите все свое самообладание и обуздайте скорбь. Вы знаете, что я тоже чувствительный человек, но эмоции не должны мешать чувству справедливости и исполнению своего долга. Иначе дело полетит к черту.

Рыжий усаживается в кресло и начинает заниматься любимым делом: подготовкой к употреблению традиционной сигары. После чего погружается в размышление и в облака дыма.

— А, Ларкин! — радушно приветствует он американца, когда через четверть часа тот входит в кабинет. — Простите, что я побеспокоил вас вторично, но только что возникли некоторые осложнения, которые нужно разрешить. Но что же вы стоите, садитесь, прошу вас!

Ларкин садится на диван с привычным неподвижным выражением смуглого лица Ждать долго не приходится, так как шеф подходит к столу и пускает запись.

Приятно иметь дело с опытным профессионалом. Во время прослушивания его физиономия остается все такой же неподвижной, и — лишь по напряженному взгляду можно догадаться, что он сосредоточенно думает над тем, как выйти сухим из воды, как наиболее убедительно объяснить эти фразы, звучащие в этом закрытом и задымленном кабинете.

— Ну, придумали версию? — добродушно спрашивает рыжий, когда тихий сигнал возвещает окончание записи.

— Почему я должен что-то придумывать, Дрейк? — поднимает Ларкин тяжелый взгляд.

— Потому что материал, прослушанный нами только что, этого требует, — все также добродушно отвечает шеф. — Или, может, вы отрицаете его подлинность?

— Нет, представьте, не отрицаю, — сухо произносит американец. — Но мне нет никакой необходимости лгать, поскольку правда всецело на моей стороне.

— Не сомневаюсь, — кивает рыжий. — Вы знаете, что я вам беспредельно доверяю. И все же я бы хотел послушать объяснения, так, для проформы.

— Мортон прижал меня к стене, — спокойно говорит Ларкин. — И если я не говорил вам об этом, то только потому, что не хотел вас беспокоить лишний раз.

— А кто такой этот Мортон? — спрашивает опять-таки для проформы Дрейк.

— Думаю, и так ясно: он из Интерпола. Знал меня еще в Нью-Йорке. И в силу нелепого совпадения встретил здесь, в Лондоне. И пошел по моим следам. Он получил информацию, очевидно, через свои источники, которые я пока не знаю (здесь Ларкин выразительно смотрит на меня), и понял, чем мы занимаемся. И он прижал меня к стене.

Объяснение выглядит непривычно длинным для такого молчаливого человека, как Ларкин, но американец не настолько глуп, чтобы не понимать, что молчание тут не поможет.

— И что же Мортон хотел от вас? — любопытствует все так же для проформы шеф.

— Но вы же слышали: хочет поймать нас с поличным на пересылке по возможности большого груза, чтобы блеснуть. Вы ведь знаете амбиции этих господ. Они не то что мы, работают не за кусок хлеба, а за высокий пост и большую пенсию.

— Да, правда, у каждого свои заботы, — признает Дрейк.

Затем поворачивается ко мне и замечает:

— Вот видите, Питер! Я же говорил вам, что это только видимость. Ларкин не ведет двойную игру, как вы думали.

— По сути, я вел двойную игру, — спокойно возражает Ларкин. — Но по отношению к Мортону, а не к вам. Я всячески дезинформировал его, я водил его за нос, чтобы выиграть время. Ждал, пока мы с вами проведем две-три операции и сорвем порядочный куш, а потом, если бы Интерпол начал проявлять нетерпение, поставил бы в известность вас, чтобы вовремя свернуть операцию.

Ларкин умолкает, потом вновь смотрит на меня подозрительно и говорит:

— Существует, однако, еще один человек, который вел двойную игру, Дрейк. Я не хочу проявлять чрезмерную мнитель-ность, но это подтверждается информацией, которой располагает Мортон. И этот человек вел двойную игру не по отношению к Интерполу, а по отношению к вам. И он, без сомнения, среди нас.

— Логично, — признает рыжий.

Затем поднимает задумчивый взгляд к потолку, посылает в хрустальную люстру струю дыма и спрашивает:

— А почему вы думаете, что это Интерпол, а не ЦРУ, например?

— Ну какой интерес ЦРУ заниматься подобными аферами?

— Вот и я спрашиваю, какой интерес?

Ларкин, вероятно, считает, что вопрос к нему не относится, потому что не благоволит ответить, а вместо этого напоминает:

— Мне кажется, сейчас важнее установить, кто передает сведения Мортону…

— Да, действительно! — спохватывается Дрейк и переводит взгляд с потолка на американца. — А каково лично ваше мнение по этому вопросу?

— Мне кажется, не так уж трудно добраться до истины, — произносит Ларкин.

— Каким образом?

— Очень просто: методом исключения. Я думаю, только три человека в курсе операции… Или я ошибаюсь?

— Нет, нет, не ошибаетесь, — успокаивает его рыжий. — Мы трое и больше никто.

— Думаю, лично вы вне подозрений… — Спасибо за доверие.

— Я тоже, по-моему, вне подозрений. И дело вовсе не в доверии, а в элементарной логике. Вы же знаете, какая прибыль мне полагается, и едва ли всерьез допускаете, что я такой идиот, чтобы лишиться прибыли ради интересов Интерпола.

— Тогда? — позволяет себе спросить шеф.

— Тогда? — отвечает, как эхо, Ларкин и пожимает плечами, показывая, что не видит необходимости отвечать на дурацкие вопросы.

— Ну, Питер, что скажете в свою защиту? — обращается ко мне Дрейк.

— Ничего, — отвечаю я.

— Как «ничего»? — удивляется рыжий. — Видите, как замечательно оправдывается Ларкин. А вы — «ничего»!

Американец невозмутимо молчит, хотя отлично видит кривлянье шефа.

— Вы оба поистине ставите меня в трудное положение, — признается после короткой паузы шеф. — Один молчит, другой только и делает что оправдывается…

— Не имею никакого желания оправдываться, — холодно возражает американец.

— Да, надо признать, вы абсолютно спокойны, — кивает Дрейк. — Вот видите, Питер, какую уверенность приобретает человек, когда работает в ЦРУ.

Он бросает в пепельницу окурок, не давая себе труда погасить его, лениво поднимается и произносит немного другим тоном:

— Я думаю, пора кончать.

И поскольку американец молчит, поясняет:

— Кончать с вами, Ларкин!

— Из ЦРУ я или еще откуда-нибудь, — все так же невозмутимо говорит Ларкин, тоже вставая, — но за моей спиной стоят сильные люди, Дрейк. Они в курсе дела. Не исключая и той подробности, что сейчас я нахожусь в вашем кабинете.

— А-а, значит, все же открыли карты! — восклицает шеф, засмеявшись коротким хриплым смехом. — Значит, я поймал вас на крючок! Только это мне и было нужно. — Он смотрит на Ларкина своими маленькими голубенькими глазками и делает пренебрежительный жест: — Теперь можете убираться! И лучше не показывайтесь мне на глаза!

После приближается к письменному столу, и я догадываюсь, что он нажимает невидимую кнопку. Но даже если бы я не догадался, неожиданное появление Боба и Ала достаточно красноречиво говорит об этом.

— Проводите его, — приказывает шеф.

И добавляет фразу, заставившую американца застыть в дверях:

— В коридоре чтоб никакой крови. Отдайте его Марку в подвале…

— Слушайте, Дрейк! — произносит Ларкин уже не таким спокойным тоном. — Вы угадали: я действительно из ЦРУ!

— Знаю, знаю! — соглашается рыжий. — Но что делать, когда все люди смертны, не исключая и тех кто работает в ЦРУ.

Гориллы хватают американца, и в этот момент, оставив свое ледяное бесстрастие, он пронзительно кричит и пытается вырваться, но Боб сильно бьет его кулаком в зубы, а Ал выкручивает руку, в то время как Дрейк отечески наставляет:

— Спокойно, ребята, я же сказал вам, здесь не надо крови…

…Марк и на этот раз отлично справился со своей задачей. Прекрасный работник этот Марк. Посол смерти, проникшийся полным сознанием ответственности за выполняемую миссию.

* * *

Прошло уже несколько дней после ликвидации Ларкина, когда однажды вечером, направляясь к Линде, я заметил, что за мною следят. А так как у меня есть все основания думать, что слежка ведется не по инициативе Дрейка, то становится совершенно ясно, кто еще может заинтересоваться моей скромной персоной. Тем более что наблюдение ведется из автомобиля. Ни водителя, ни сидящих на заднем сиденье мужчин я раньше нигде не встречал.

— Черный «форд» упорно тащится за мной от Пиккадилли до Чаринг-кросс. Это вынуждает меня юркнуть в маленькую улочку, куда запрещен въезд автомашин, затем свернуть в другую и, наконец, в третью. Пусть теперь эти типы объезжают квартал, раз у них нет других дел.

Они, однако, не объезжают. Они просто подкарауливают меня. Им, очевидно, хорошо известны мои привычки, потому что, едва свернув за угол к подъезду Линды, я наталкиваюсь на застывшую у тротуара черную машину. По-видимому, я замешкался на секунду, соображая, войти в дом или вернуться. Не делаю, однако, ни того, ни другого. Со мной делают третье: выскочившие из машины здоровяки заламывают мне за спину руки и быстро заталкивают в черный «форд».

— Кто вы такие? Что вам нужно? — спрашиваю я возмущенно.

Никакого ответа. Точнее, вместо ответа водитель стремительно трогает с места и едет в неизвестном направлении. Один из стражей, все еще удерживающий за руки, цедит сквозь зубы:

— Не делайте глупостей. Иначе придется бросить вас на пол и легонько придушить.

Своевременное предупреждение, потому что, дважды свернув, машина выскакивает на ярко освещенную и особенно людную в эту пору суток Чаринг-кросс, а когда вынужденный рейс совершается по такой оживленной улице и в метре от себя ты видишь спокойные лица добропорядочных граждан и величественные фигуры полицейских, у тебя возникает сильное желание привести в действие свои голосовые связки.

Конечно, я молчу. Тем более что мои спутники по внешнему виду напоминают Ала и, возможно, лишь на один—два шажка стоят ближе к человеку, чем к обезьяне.

Машина въезжает на Оксфорд-стрит, заворачивает налево, движется до Марбл-Арч, затем вдоль Гайд-парка и, наконец, сворачивает на Гайд-парк-стриг. Знакомый маршрут Так что я не слишком удивляюсь, когда мы оказываемся перед кирпичным фасадом здания, в английском дворе которого не так давно я наслаждался тихой лондонской ночью.

Подталкиваемый одной из горилл и поддерживаемый другой, выхожу из машины, в то время как человек, сидящий рядом с водителем, встает за моей спиной, чтобы упереть мне между лопатками некий предмет, конфигурацию которого, а равно и предназначение нетрудно угадать.

После трех коротких звонков дверь открывается, и в ней вырастает новая горилла. Причем гостеприимство распространяется только на меня. Что же касается сопровождающих меня господ, то они возвращаются обратно к машине.

— Отдайте оружие! — предлагает человекообезьяна, закрыв дверь.

— У меня нет оружия.

Правдивость моего утверждения, понятно, тщательнейшим образом проверяется. После чего следует новое распоряжение.

— Идите за мной.

Путь оказывается недолгим: дверь находится в конце коридора. Горилла, которая, судя по жилетке в черную и серую полоску, выполняет роль лакея, постучав, просовывает голову и докладывает:

— Он здесь.

Затем открывает мне дверь и исчезает.

Я оказываюсь в кабинете со спущенными шторами, как и в берлоге Дрейка, правда, он гораздо светлее и обставлен более изысканно. Хозяин восседает в одном из двух кресел у камина, в котором горят настоящие поленья. Едва ли нужно пояснять, что это сам Мортон.

— Мистер Питер?

Утвердительно киваю.

— Прошу вас, садитесь.

В громовом голосе сквозят почти что ласковые нотки, только я давно вышел из возраста, когда человек доверяется видимости. Все же сажусь, ибо в ногах правды нет и поскольку понимаю, что даже если меня ждет экзекуция, то все равно ей будет предшествовать дружеская беседа.

— Сигару?

— Благодарю, предпочитаю сигареты.

Мортон учтиво ждет, пока я закурю, сбрасывает пепел своей сигары в камин и переходит к сути вопроса:

— Скажите, как это случилось?

— Не знаю, что вас интересует…

— Убийство Ларкина…

— Должен вам сказать, что не имел возможности на нем присутствовать.

— Вы были там, мистер Питер, — произносит хозяин, красноречиво ставя ударение на слове «там».

— Если быть до конца точным, я был наверху, сэр. А убийство, если таковое имело место, было совершено в подвале.

— Хорошо, пусть так, — уступает Мортон. — Тогда поставим вопрос иначе: расскажите мне подробно обо всем, что случилось до убийства.

— Мистер Дрейк вызвал меня к одиннадцати часам, чтобы сообщить, что он получил неопровержимые доказательства предательства Ларкина. И поскольку я позволил себе выразить некоторые сомнения…

— …Потому что верили Ларкину, — подсказывает хозяин.

— Я никому не верю, сэр. Я не из тех, кто верит. Просто я не мог допустить, что Ларкин хочет провалить операцию, из которой он извлекает порядочный куш.

И поскольку я умолкаю, хозяин просит:

— Говорите! Что же вы остановились?

— Жду вашего следующего замечания.

— У меня нет замечаний. И не будет, раз это вас смущает.

— Так вот, поскольку я выразил сомнение, мистер Дрейк поспешил представить мне доказательства. — Речь идет о записи одного разговора Ларкина.

— Какого разговора?

Коротко отвечаю ему, чтобы услышать вопрос:

— А кто сделал запись?

— Не имею понятия.

— В сущности, сейчас это неважно. Продолжайте.

Продолжаю, излагая события с относительной точностью и незначительными сокращениями.

— И вы не видели, что произошло внизу? — спрашивает Мортон, когда я заканчиваю

— Не имел возможности видеть. Могу только предполагать.

— А что вам дает основание предполагать?

— Мистер Дрейк сказал: «Оставьте его Марку». Марк — наемный убийца.

— Ваши предположения верны, — осведомляет меня после короткого молчания хозяин. — Сегодня утром тело Ларкина было выловлено в Темзе. С двумя пулями в сердце.

Он берет длинные каминные щипцы и ворошит уголья, рассеянно наблюдая за фейерверком искр. После чего заявляет:

— Думаю, Ларкин вам был слишком антипатичен, чтобы вступиться за него.

— По-моему, он действительно не из тех, кто вызывает симпатию. Но я не могу сказать, что он был мне антипатичен. Скорее безразличен, если быть совершенно откровенным, говоря о покойнике. И все же я попытался бы его защитить, если бы имел такую возможность.

— Почему попытались бы?

— Но это же абсолютная глупость — выступать против ЦРУ…

— Хм… — мычит Мортон. — А почему не попытались?

— Вы не знаете Дрейка.

Мортон смотрит на меня задумчивыми темными глазами. Осторожный и сообразительный полицейский, но не из простейших типа Ларкина и не с его отталкивающей внешностью.

— Я достаточно хорошо знаю Дрейка, — возражает хозяин. — Это старый дурак… Из тех, что считают себя хитрецами… И даже ухитряются создать впечатление, что хитры… Но все же он старый дурак. И убийство Ларкина — последняя глупость, которой ему суждено закончить жизнь.

И, конкретизируя свою мысль, Мортон добавляет:

— С Дрейком покончено, мистер Потер, хотя он еще этого не подозревает. Вопрос в том, что делать с вами…

Он смотрит на меня, но я не собираюсь заглядывать ему в глаза и довольствуюсь тем, что наблюдаю за играющими в камине огоньками. В кабинете воцаряется тишина, едва нарушаемая время от времени потрескиванием пылающих поленьев.

— Вас совершенно не волнует этот вопрос? — спрашивает наконец хозяин.

— Уже нет.

— Вы уже свыклись с мыслью о смерти? — настаивает мой собеседник.

— Человек моего ремесла давно привык к этой мысли, сэр. Кроме того, я не думаю, что она на пороге.

— Откуда у вас эта уверенность?

— Потому что если вас все еще интересует операция с героином, то вам без меня не обойтись. Она финансируется Дрейком, но осуществляется мною. Так что вы можете заменить Дрейка, но меня вам заменись некем.

— А я вот считаю, что незаменимых людей нет.

— С философской точки зрения — да. Но насколько я знаю, ваша организация не занимается решением философских вопросов.

— Впрочем, это идея… — признает Мортон, помолчав. — Мы действительно могли бы вас использовать. При условии, разумеется, что вы не замешаны в убийстве Ларкина.

— Я вовсе не настаиваю, чтобы вы меня использовали, — говорю я легкомысленно. — А что до убийства, я никогда не участвую в убийствах, сэр. Я профессионал. А профессионалы моего профиля не работают с оружием.

— Ну, раз вы не желаете, чтобы вас использовали… — начинает колебаться хозяин.

Затем умолкает и спрашивает изменившимся тоном:

— А почему вы не хотите, чтобы мы вас использовали?

— Потому что операция потеряла смысл, во всяком случае, для меня. Мой интерес состоит в контрабанде, а ваш, насколько я понимаю, иного характера. Меня волнуют более всего денежные заботы. А не политические.

— Вы полагаете, политика не дает денег? — произносит хозяин, наблюдая за мной со сдержанным любопытством.

— Очевидно, дает. Раз столько людей занимаются ею. Но каждому, как говорится, свое.

— Конечно, мы могли бы ликвидировать вас, — мягко замечает Мортон после паузы. — Вы слишком надеетесь на свою незаменимость, однако забываете, что вас некем заменить всего лишь в одной, притом незначительной операции. И что мы можем легко поставить крест и на вас, и на самой операции.

Он продолжает наблюдать за мной, словно развлекается, изучая мои реакции. Но думаю, что как объект исследования я не представляю особой ценности.

— Откровенно говоря, мистер Питер, лично я с удовольствием поставил бы крест на этой проклятой операции и занялся другими делами И если бы я привык потворствовать своим капризам, вы в данный момент были бы в компании с покойным Ларкином, который, бог его простит, действительно не обладал талантом вызывать симпатии.

Мортон замолкает, чтобы поворошить уголья в камине и подбросить туда еще парочку поленьев.

— Но я стараюсь не поддаваться чувствам, прислушиваюсь к голосу разума. И когда мне попадается что-то на первый взгляд бесполезное, я все же стараюсь придумать, как его можно использовать. Именно так я и хочу поступить с вами сейчас. И в сущности, это первый вопрос, от которого зависит все остальное — будете ли вы работать?

— Позвольте заметить, что с моей точки зрения вопрос звучит иначе: что я получу, если буду работать?

— С Дрейком или с нами, ваш процент всегда останется при вас, — успокаивает меня Мортон, который, кажется, полностью в курсе моих дел.

— Да, но зачем мне этот процент, если вы в конце прибавите к нему в качестве премии и пулю в лоб?

— Наконец я слышу рассуждения разумного человека, — доброжелательно кивает хозяин кабинета. — И поскольку наш разговор становится более содержательным, позвольте сказать вам следующее: вопрос не в деньгах, мистер Питер, хотя деньги нужны всем. Азартному игроку деньги ни к чему, ведь он все равно их тут же спустит. У вас же ситуация еще более безнадежная, потому что вместе с деньгами вы закладываете жизнь.

Он умолкает, бросает давно погасший окурок и, чтобы дать мне время обдумать сказанное, тянется к коробке на столике, чтобы взять новую сигару, щелкает массивной серебряной зажигалкой и закуривает.

— Эта операция закончится, как и всякая другая. А вместе с ней будет покончено и с вами, и вы получите, как сами говорите, соответствующую премию. Однако, если вы проявите мудрость и добрую волю, я предложу вам постоянную работу, которая избавит вас от печальной участи игрока и неизбежного краха.

Наступает новая пауза, и в кабинете вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев. Я сосредоточенно думаю, или, если хотите, всем видом демонстрирую напряженную работу ума.

— Ваши слова звучат заманчиво, — признаю наконец. — Но это только слова.

— Совершенно верно, — соглашается Мортон. — И могут остаться только словами. Все зависит от вас. Все зависит от того, как вы справитесь с вашим первым заданием. Первое задание — это ваш вступительный экзамен, мистер Питер.

— Я понял, — киваю, в свою очередь. — Слушаю вас.

Только теперь хозяин вспоминает свои обязанности по отношению к гостю дома и спрашивает:

— Хотите выпить?

— Только если вместе с вами.

Спустя несколько минут горилла в полосатой жилетке ставит на столик поднос с неизбежной бутылкой виски и неизбежное ведерко со льдом и удаляется.

— А теперь приступим к делу, — произносит Мортон уже со стаканом в руке. — Как вы уже поняли из магнитофонной записи того злополучного разговора, наша задача состоит в том, чтобы следующий груз был как можно больше. Здесь, конечно, следует учитывать всю сложность возникшей ситуации. Дрейк, вероятно, временно воздержится от отправки большой партии груза. Но он может и осмелиться, если вы осторожно надавите на него. Ваш тезис может быть следующим: побыстрее воспользоваться последней возможностью, пока ЦРУ не помешало вашим планам. Ясно?

— Вполне.

— Тогда перейдем ко второй части задачи. Нам потребуется точная информация о ходе операции: когда товар будет доставлен пароходом и когда должен прибыть в Вену Информацию о прибытии груза, по-моему, вам будет получить легко: вы ведь сами отправляете сообщения.

— Да, но после того, как Дрейк мне их продиктует.

— Естественно. В таком случае вы должны немедленно сообщить мне их содержание. Значит, остается вторая часть…

— Она самая трудная. Я не имею доступа к корреспонденции Дрейка.

— У вас будет этот доступ, не беспокойтесь, — просто говорит Мортон. — Не хочу вас огорчать, но, когда придет время получить сообщение, Дрейка уже не будет в живых.

Отпив глоток виски, Мортон ставит стакан на поднос и добавляет:

— И вот еще что, мистер Питер: вы сами понимаете, что не только надежность операции, но и ваша собственная безопасность зависит от вашего умения держать язык за зубами. И хотя эта вещь элементарная, я должен напомнить вам об этом.

Хозяин поднимается, так что я тоже встаю и жму вялую руку, протянутую мне.

— Не будет ли бестактно с моей стороны на прощание спросить, с кем имел честь разговаривать? — спрашиваю я, прежде чем уйти.

— А вы не знаете? — удивляется хозяин.

— Откуда же мне знать?

— Да в самом деле, — соглашается он. — Мое имя Мортон, а вот мой телефон…

Он подходит к письменному столу, берет визитную карточку и подает ее мне:

— Запомните. Не стоит носить с собой вещественные доказательства.

— Запомнил, — отвечаю, возвращая ему визитку.

Конец разговора. Впрочем, не совсем. Потому что, едва я взялся за ручку двери, как снова слышу за спиной голос Мортона:

— Какой у меня номер телефона, мистер Питер?

Называю.

— У вас хорошая память. В таком случае вы, вероятно, вспомните, что вы делали в прошлую пятницу вечером…

— В пятницу вечером? — повторяю я, делая вид, что стараюсь вспомнить. — В пятницу вечером я был там, где меня сегодня взяли ваши люди.

— Один или в компании? — продолжает любопытствовать хозяин.

— В компании с дамой.

— Ну, раз с дамой, не будем нарушать законов джентльменства. И вы были с этой дамой всю ночь?

— Нет. В десять часов я проводил ее в бар «Ева».

— А потом?

— Вернулся в гостиницу.

— Никуда не заходили?

— Нет.

— И вас никто не видел?

— Почему? Меня видела содержательница отеля мисс Дорис.

— В сущности, эти подробности не имеют значения, — говорит Мортон, дружеским жестом давая мне понять, что я свободен.

Наконец я выхожу, говоря себе, что надо немедленно предупредить Дорис. Только бы кто другой меня не опередил.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пружина действия фильма раскручивается в замедленном темпе, словно сценарист не знает точно, что сказать и вообще нужно ли что-нибудь говорить, а режиссер предоставил свободу оператору манипулировать камерой как ему вздумается. И лишь в последние четверть часа, когда лента уже на исходе, сюжет так закручивается, авторы торопятся показать столько событий, что у зрителя голова идет кругом. Я имею в виду себя. За других говорить не могу.

Идея фильма сводится к тому, чтобы показать будни инспектора криминальной полиции из Сан-Франциско, который вовсю старается исполнить свою благородную миссию. Но ему это не удается, поскольку с одной стороны на него давит преступный мир, а с другой мешают продажные безвольные шефы. Банальная история со множеством смертей, обильно политая кровью. Поэтому ничего удивительного, что, выходя после окончания фильма на улицу, Линда произносит:

— Кругом зверства и насилие, некуда от них деться!..

Она раскрывает зонтик, ибо, как всегда в последнее время, идет дождь. После чего мы пускаемся в путь. Разумеется, в направлении Сохо.

— Кругом зверства и насилие, некуда от них деться, — повторяет Линда, скорее размышляя вслух, чем подбрасывая мне тему для разговора.

— Что вы хотите — человечество цивилизуется. А цивилизация требует жертв. Цивилизованные люди вынуждены наказывать нецивилизованных, А нецивилизованные от зависти стреляют в цивилизованных.

— А к какому вы себя причисляете, Питер?

— Не имею понятия. Вероятно, к клиентам Марка. Может, я не первый в очереди, но это не меняет положения.

— Не понимаю, как вы можете шутить над подобными вещами, — вздрагивает моя спутница и невольно прижимается ко мне.

— А чем же еще шутить? Человек, сам того не желая, шутит над тем, что его окружает, а, как вы сами верно заметили, нас окружают зверства и насилие.

— Боюсь, вы даже не отдаете себе отчета, насколько вы правы, — произносит она тоном, который заставляет меня насторожиться.

— В каком смысле?

Но вместо ответа она предлагает:

— Пойдемте куда-нибудь погреться. Я бы с удовольствием выпила горячего чая.

Заходим в кондитерскую, что по пути к бару «Ева», и находим там уединенное местечко. Заказываю чай для Линды, кофе — для себя и, лишь когда напитки уже поданы нам, понимаю свою ошибку, поскольку чай и кофе почти одинаковы по крепости и даже по цвету.

— В последнее время у вас какой-то подавленный вид, — замечаю я, отпивая глоток подозрительной жидкости.

— Неужели это заметно?

— Боюсь, что да.

— Ах, Питер, я в безвыходном положении, — вздыхает дама. И чтобы я не ломал себе голову, объясняет: — У меня был разговор с Дрейком. Очень долгий и очень неприятный разговор.

— На какую тему?

— Тем было две. Первая состояла из угроз, вторая — из обещаний.

— Это понятно. Ну а все же, о чем шла речь?

— Прежде всего он обвинил меня, что я нарушила его распоряжения. Поскольку стала не вашей надзирательницей, а вашей любовницей. И даже не потрудилась предоставить ему хотя бы одну-единственную интересную информацию о вас.

— Надеюсь, это соответствует истине?

— Однако он использовал это обстоятельство как повод припугнуть меня тем самым Марком, к которому, по вашим словам, в очереди стоите и вы. «Я, — говорит, — милочка, наказываю за предательство только одним способом. Может, из-за недостатка воображения я до сих пор не выдумал другой. Я не буду вас истязать, не бойтесь. Просто убью». А когда я спросила, в чем он видит мое предательство, разве вы не его человек, он ответил: «Насколько Питер мой человек и насколько — нет, это вы и должны были мне сказать. Во всяком случае, если у меня есть основания сомневаться, что Питер — мой человек, то я совершенно не сомневаюсь, что вы человек Питера».

Она умолкает, машинально делает глоток и замечает:

— В сущности, это была только увертюра… Он предложил мне занять место своей интимной подруги. И не постеснялся подчеркнуть, что это, может, единственный шанс избежав наказания.

— А вы, естественно, пытались объяснить ему, что любите меня…

— Да… что-то в этом роде…

— На что Дрейк вам ответил: «Ну и любите на здоровье, кто вам мешает. Мне не нужно вашей любви, мне нужно, чтобы вы спали в моей постели».

— Можно подумать, что вы подслушали наш разговор, — бросает Линда.

— Зачем мне подслушивать? Этот человек сидит у меня в печенках. Разбудите меня среди ночи и спросите: «Что сказал бы Дрейк по поводу того-то и того-то»… Едва ли ошибусь.

— Питер, он всех нас держит в руках. Он впился в нас, он нас душит, как этот отвратительный лондонский туман. С той лишь разницей, что туман в Лондоне гораздо менее опасен…

Мисс Грей тянется к пачке сигарет.

— И чем окончилась беседа? — спрашиваю я, щелкнув зажигалкой.

— Я объяснила ему, что мне надо подумать. И он проявил великодушие, дав мне маленькую отсрочку.

— Что же вы тогда повесили нос?

— Маленькую отсрочку, Питер! Маленькую!..

Я мог бы ей объяснить, что при определенных обстоятельствах отсрочка, даже маленькая, может оказаться вполне достаточной, но воздержался от подобного откровения. И поскольку я воздержался, Линда шепчет:

— Мне страшно…

— Чего вам бояться? В конце концов, у вас есть выбор: Марк или Дрейк… Из двух зол человек всегда выбирает меньшее

— Но поймите, я не переношу его… мне легче лечь с ящерицей или крокодилом… даже если бы я хотела скрыть свое отвращение, я не смогу… так что Дрейк опять превратится в Марка…

— Только не драматизируйте, — говорю я. — Не стоит заранее волноваться из-за того, что, может быть, и не произойдет.

— Не успокаивайте меня, — нервно перебила она. — Если хотите меня успокоить, то делайте это не словами.

— А как? Убить Дрейка?

— Я бы сказала «да», если бы считала, что это — возможно. Но так как это невозможно… очень прошу вас, не оставляйте меня одну хотя бы несколько ночей, до тех пор пока я наберусь смелости принять решение.

* * *

Мы уже почти дошли до ярко освещенного входа в «Еву», и я собирался повернуть, чтобы заскочить в отель, как вдруг перед нами выросла горилла Ал:

— Я как раз за вами, сэр. Вас шеф вызывает.

Киваю Линде на прощание и отправляюсь по коридору к директорскому кабинету. Застаю Дрейка возлежащим на фиолетовом диване.

— А, Питер! — вяло бормочет рыжий, поднимая взгляд. — Присаживайтесь.

Опускаюсь в кресло и, воспользовавшись наступившей паузой, закуриваю. Шеф, похоже, не в форме. Лицо его, как всегда, пылает, глаза воспалены. Видно, он провел бессонную ночь.

— Ну, теперь-то вы, наверное, довольны, — произносит он, пытаясь придать своему голосу обычный добродушный тон. — И возможное предательство не омрачает ваши сны.

— Да, действительно. И все же я недоволен.

— Вот как? — поднимает брови Дрейк. — Почему же?

— Я думаю, мы немного поспешили с Ларкином.

— Что же мы могли сделать?

— Дезинформировать его… Выиграть время…

— А если бы дезинформация не прошла? Если бы он нашел свой источник информации? Вы, вообще, представляете себе, сколько стоит груз в десять килограммов? И чем я рискую в случае провала? В конце концов, за товар плачу я, а не вы!

— Я просто сказал, что думал, мистер Дрейк.

— Конечно. Но в эти дни я тоже достаточно думал. И именно затем вас и позвал, чтобы сказать, что я придумал…

Но вместо того чтобы сообщить это, он тянется к бутылке на столике, потом занимается обычным стриптизом своей сигары. Наконец закуривает и благоволит объяснить:

— Сейчас, когда Ларкина уже нет, мы можем исполнить его последнюю волю, дружище И заняться действительно крупным грузом. Десять, даже пятнадцать килограммов. Поскольку есть риск, что эти типы из ЦРУ действительно вмешаются. Так что мы провернем наше дело прежде, чем они вмешаются.

— А реализация?

— Реализацию обеспечим потом. На такой товар покупатели всегда найдутся. Пока что важно перебросить товар и спрятать в надежном месте. Что скажете?

— Думаю, что не остается ничего другого.

— Решительное действие, а затем — отдых! — бубнит Дрейк. — Подождем сколько нужно. А когда все успокоится и те типы забудут про нас, начнем все сначала.

— Не понимаю, зачем вы меня спрашиваете, — вставляю я. — Я уверен, что вы уже заказали товар.

— Хитрец! — восклицает шеф с притворным восхищением. — Ваше мнение, Питер, служит подтверждением моего. А это немало.

Он наклоняется вперед, рискуя потревожить свой объемистый живот, и произносит доверительно:

— В сущности, я сделал заказ еще при жизни Ларкина. И, говоря между нами, по рекомендации самого Ларкина. Ровно на пятнадцать килограммов Пятнадцать килограммов, понимаешь? И вы хотите, чтобы при такой колоссальной партии героина я позволил бы этому мерзавцу ходить по земле?

— В таком случае следует полагать, что прибытие груза в Болгарию гарантировано.

— И на этот раз вы правы У меня уже есть точные координаты И вызвал я вас, Питер, для того, чтобы вы написали почтовые открытки. Так что садитесь вон туда, достаньте открытки и все остальное из ящика и принимайтесь за работу.

Выполняю его распоряжения. Опускаю тоненькое перо в пузырек с бесцветной жидкостью, спрашиваю:

— Что писать?

Шеф встает и медленно приближается к письменному столу.

— Пишите: «Фрина», 23 октября, Варна.

Выполняю и это распоряжение, нанося текст миниатюрными буквами в квадратик, отведенный для марки. Наклонившись надо мной, Дрейк внимательно наблюдает за операцией. А когда заполнено пять открыток, замечает.

— Должен признать, вы это хитро придумали, Питер.

— Что?

— Да это писать сообщение по-болгарски и своим почерком.

— Иначе мои люди не поверят. Не понимаю, почему вас раздражает, что они верят мне, а не вам, мистер Дрейк, если они вас не знают.

— Меня это вовсе не раздражает, напротив, восхищаюсь вашей хитростью. Хотя в данном случае она лишняя. Кажется, я уже говорил вам, что, пока вы мне нужны, вам ничего не угрожает. А я нуждаюсь в верном человеке, дорогой мой.

И, заметив, что тайнопись высохла, продолжает:

— А теперь наклейте марки и заполните обычным текстом вашу открытку

Мою открытку посылаю от имени некоего болгарина, пребывающего в Лондоне и подписывающегося то Васко, то Колё, то еще как-нибудь. Остальные четыре открытки Дрейк дает для заполнения разным людям, которые их посылают из различных мест и в различное время, так как однообразие посланий могло бы возбудить подозрения.

После того как я заканчиваю письменную работу, шеф запирает открытки в столе и предлагает:

— Теперь можно сойти вниз и посмотреть программу. Надеюсь, что номер Линды все еще не снят…

— А что это за «Фрина»? — спрашиваю я, пропуская его реплику мимо ушей.

— Я говорю вам о Линде, а вы спрашиваете про «Фрину»! — бросает недовольно Дрейк. — Греческое торговое суденышко, раз это вас так интересует.

* * *

Чтобы сдержать данное Линде обещание, я позволил себе в этот ранний утренний час покинуть дорогу. Дрейк-стрит и поискать место для ночлега подальше от нее, в квартале Ковен-гарден, а точнее, в квартире мисс Грей.

Просыпаемся, как обычно, к обеду. Линда идет на кухню приготовить завтрак, а я отодвигаю шторы на окне, чтобы проверить, идет ли дождь. Идет, конечно. Мрачно и неприветливо. Вид мокрой улицы нагоняет на меня тоску. Перевожу взгляд на светлые стены комнаты. И на фоне этих стен неожиданно созерцаю черный мужской силуэт.

Марк каким-то таинственным образом бесшумно проник в квартиру. Наверное, так же бесшумно и таинственно в дом входит смерть. Наступив своими грязными ботинками на белоснежную шкуру, он стоит неподвижно у входа в своем мокром плаще и черной шляпе, с полей которой стекает вода. И весь этот черный силуэт дополняет черный маузер, на дуло которого надет глушитель.

— Где она? — спрашивает он глухим хриплым голосом, который я слышу впервые.

— Тише, Марк, — осаживаю я его. — Разбудишь соседей.

— Где она? — повторяет черный человек.

И, словно отвечая на его вопрос, Линда выходит из кухни и застывает, потрясенная.

— Я не хочу, чтобы ты это делал при мне, Марк, — предупреждаю я его. — Мои нервы того не выдержат.

— Если у вас нервы, испаряйтесь, — бормочет незваный гость. — Вы мне не нужны. Мне нужна женщина.

Иду к выходу, делая вид, что не замечаю взгляда Линды, взгляда, в котором мольба и презрение оспаривают право первенства. Поравнявшись с черным человеком, стремительно хватаю двумя руками его правую руку, в которой он держит маузер, и со всей силой заворачиваю ее назад. Слышен сухой хруст. Рука выпускает маузер и бессильно повисает. Лицо Марка белеет от боли, но он не издает ни звука, чрезвычайный и полномочный посол смерти считает, что стонать ему не к лицу. Освобождаю одну руку и наношу удар в солнечное сплетение, посылая посла в другой конец комнаты.

Тем самым я развеиваю один из мифов. Пугало квартала оказывается хрупким, как фарфор. Просто никто не сообразил или не сумел приблизиться к нему на расстояние удара А вся его сила была в этом черном маузере.

— Не стойте как сомнамбула, — говорю даме. — Принесите перевязочный материал.

Линда убегает из кухни и возвращается с веревкой, на которой сушит белье.

— О Питер, — бормочет она виновато, подавая мне веревку — Всего пять минут назад я была уверена, что вы самый большой подлец на свете.

— Не мучайтесь прошлым, — советую я. — Лучше снимите покрывало вон с того кресла.

Укладываю Марка в указанное кресло. Однако, несмотря на хрупкость, он все же делает попытки вырваться, так что принуждает меня прибегнуть к наркозу нокаута. После чего я крепко-накрепко привязываю его к креслу и затыкаю рот платком. Потом напоминаю Линде:

— Вы, кажется, совсем забыли про завтрак…

— О Питер, — произносит она мелодичным голосом — Я все еще не могу поверить, что вы мне спасли жизнь. Ну как я могла подумать, что вы подлец!

— Больше, чем Дрейк?

— Дрейк не подлец, — качает она головой. — Дрейк — чудовище.

Не желая того, я напоминаю ей о старом греховоднике и не удивляюсь, когда она спрашивает:

— А теперь, Питер? Что мы будем делать теперь?

— Завтракать, — отвечаю я. — Что же еще? Позвольте обратить ваше внимание на то, что вода для кофе уже давно кипит.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Что теперь будем делать? Вопрос мисс Грей отнюдь не риторический. И он встает во всей своей остроте еще во время завтрака. Поскольку, если Марк сейчас обезврежен, это не распространяется на его шефа. И естественно, продолжительное отсутствие посла смерти возбудит подозрения Дрейка, а подозрение приведет к проверке.

— Вы должны незамедлительно оставить эту квартиру и переселиться в другое место, — говорю я Линде.

— Куда переселиться? И как «незамедлительно»? А квартира, вещи?

— Оставьте, это мелочи. Единственное, что важно сейчас, это придумать, где вы могли бы скрыться на некоторое время. Учитывая, что гостиницы нежелательны.

Она начинает обдумывать этот вопрос, перебирая вслух подруг детства, чьи следы еще не окончательно потеряны. Наконец ее выбор останавливается на молодой женщине, работающей в каком-то архитектурном бюро и живущей в Челси. Бежим под дождем к ближайшей телефонной будке. Архитекторша отсутствует в бюро по болезни, но зато там мы узнаем номер ее домашнего телефона, так что Линде все же удается с нею связаться, а поскольку в этот понедельник нам с утра везет, то и договориться погостить.

Снова поднимаемся в квартиру, и, пока мисс Грей готовит необходимые вещи, я на всякий случай перетаскиваю Марка вместе с креслом в кладовую и запираю там.

Чуть позднее мы уже мчимся на метро в Челси.

А еще через некоторое время, оставив Линду вместе с архитекторшей в момент неизбежных и радостных восклицаний, снова спускаюсь в метро, нахожу свободную телефонную кабину и набираю номер:

— Мистер Мортон?.. Это Питер…

— А, Питер… — слышу в трубке басовитый голос, не выражающий ни удовольствия, ни удивления.

— Я хотел бы встретиться с вами на несколько минут. И если можно — сейчас же.

— Так спешно?

— Да, мистер Мортон.

— Тогда приезжайте!

Что я и делаю, хотя и не столь стремительно, поскольку логика подземного метро требует пересадки на другую линию. Так или иначе, в час, когда все те, кому не надо заботиться о куске хлеба, забываются на диване в легкой послеобеденной дреме, я звоню в дверь американца и спустя несколько секунд оказываюсь лицом к лицу с гориллой в полосатой жилетке. Домашнее животное, очевидно, информировано о моем визите и без лишних вопросов провожает меня в коридор, а оттуда в знакомый кабинет.

— Сожалею, что я помешал вашему отдыху, но события с недавних пор развиваются в ускоренном темпе, о чем я должен вас информировать.

— Хорошо, хорошо, — кивает спокойно, чтобы не сказать — сонно, Мортон, который, как я и ожидал, восседает за письменным столом, а не на диване. — Оставьте этот официальный тон, садитесь и рассказывайте

Начинаю с конца, то есть с покушения на Линду и участи Марка.

— Это, если не ошибаюсь, тот человек, который ликвидировал Ларкина? — спрашивает хозяин.

— Тот самый.

— В таком случае можете не беспокоиться, мы о нем позаботимся. Напишите только на листочке точный адрес.

Выполняю распоряжение. Хозяин берет листок, приоткрывает дверь и подает его лакею, прошептав что-то.

— Считайте этот вопрос решенным и переходите к другому, — произносит Мортон, взяв сигару из ящичка на столике и опускаясь на диван.

Возвращаюсь к событиям предыдущего вечера.

— Вчера Дрейк приказал мне написать открытки, что я и сделал.

— Содержание?

— «Фрина», 23 октября, Варна.

— А размер партии?

— Пятнадцать килограммов героина.

Мортон слегка присвистывает в знак приятного изумления:

— Значит, старый дурак наконец переборол свою нерешительность!.

— Он считает, что необходимо на полную катушку использовать канал, пока не вмешалось ЦРУ.

— Э-э, вечная история: люди соображают, что надо спешить, когда уже поздно.

— После этой посылки Дрейк намерен сделать длительный перерыв, прежде чем вновь использовать канал.

— Это уже проекты мира иного, — небрежно машет рукой Мортон. — Скажите лучше, когда приблизительно, по-вашему, можно ждать партию в Вене.

— Приблизительно через две недели. Или чуть позднее. Это зависит от маршрута баржи.

У меня такое чувство, что несколькими фразами я дал ему всю необходимую информацию, так что он может меня тут же ликвидировать, ничего не теряя

О прибытии товара Вена своевременно будет информирована, и так же своевременно Вена информирует Дрейка или того, кто его заменит. С этого момента все может совершиться без помощи Питера. Так что пусть Питер идет к черту. Ведь Дрейк и на том свете будет нуждаться в секретаре.

— Я думаю, все в порядке, — слышу басовитый голос хозяина.

Он блаженно посасывает сигару и рассеянно созерцает большое зеленоватое зеркало над камином. Ничего удивительного, если именно в этот момент он решает мою судьбу.

— Будет ли все в порядке, скоро увидим, мистер Мортон, — позволяю себе заметить.

— Что вы имеете в виду?

— То, что у Дрейка стремление перебороть нерешительность, как вы выражаетесь, граничит с легкомыслием.

— А что мы теряем от его легкомыслия? — смотрит на меня с недоумением Мортон.

— Ничего, кроме того, что посылка может не прибыть к месту назначения.

— Почему? Ну, говорите! Не заставляйте меня вытягивать из вас.

— Эта «Фрина», сэр, всего-навсего маленькая греческая посудина, в корпусе которой очень трудно скрыть товар. А ко всему прочему товар на этот раз очень объемист. Потому что пятнадцать килограммов героина, как бы они ни были хорошо спрессованы, не мелочь. Ничего удивительного, если пограничный катер заметит товар прежде, чем мои люди доберутся до него.

— Неужели Дрейк не сообразил этого?

— Что он понимает в морском деле!.. Он знает только одно — нужно торопиться! И торопится.

— А почему вы его не разубедили?

— Потому что вы тоже торопитесь. И указания, которые я получил от вас, имели тот же смысл: действовать без промедления.

— Формально вы правы, — произносит Мортон. — Но лишь формально. Потому что мы имели в виду разумное действие, а не провал.

— Я вовсе не считаю, что провал неизбежен. Операция имеет немало шансов на успех. Просто я считаю своим долгом уведомить вас о рискованности предприятия.

— Конечно, конечно, — примирительно произносит хозяин, вновь вперив взор в неподвижный зеленоватый омут зеркала.

Некоторое время он молча курит. Потом, как будто вспомнив о моем присутствии, спрашивает:

— Скажите, мистер Питер: а в случае, если эта операция провалится, вы могли бы подготовить новую?

— Разумеется.

— И более надежную, чем эта?

— Разумеется. Группа моих людей существует и при необходимости может пополниться. Я располагаю адресами, предлагаю пароль, пишу открытки. Вам необходимо только доставить груз в болгарский порт и получить в Вене.

— А каковы точно эти адреса? И пароль? — спрашивает с дружеской непринужденностью Мортон.

— А каким точно образом вы хотите меня ликвидировать? — спрашиваю я с той же непринужденностью. — При помощи пистолета или холодного оружия?

— Вы слишком недоверчивы, Питер, — говорит с легким вздохом хозяин. — Я не отрицаю, что в разумных дозах недоверие может быть полезным. Но ваша доза далеко превышает разумный предел. Кажется, я уже объяснил вам, что у нас сейчас экзамен Я бы даже сказал, что вы можете успешно его выдержать. И в том случае, если вы выполните свою задачу, я исполню свое обещание: возьму вас на постоянную и ответственную работу. Мы, как и каждый институт, нуждаемся в хороших сотрудниках, мистер Питер. Неужели вы думаете, что мы настолько глупы, чтобы использовать лишь один раз человека, которого могли бы с успехом использовать долгие годы?

— Мне хотелось бы вам верить, — произношу я кротко. — Однако, чтобы я мог вам верить, и вы должны мне помочь. Если вы думаете использовать меня долго, почему тогда стремитесь незамедлительно выжать из меня всю информацию, включая и такие мелочи, как пароль и адреса?

— Ну, хорошо, — великодушно машет сигарой хозяин. — Я не настаиваю. Пока эти подробности мне действительно не нужны Храните их как маленькую гарантию того, что мы не захотим от вас избавиться.

— Даже если бы вы задумали это, Дрейк вас опередит.

— Не бойтесь, — успокаивает меня хозяин — Дрейк едва ли вас убьет. По той единственной причине, что ему не хватит времени. Главное, что сейчас от вас требуется и что вас сохранит от опасности, это понимание того, что вам нельзя возвращаться на ту улицу в Сохо. Держитесь до особых распоряжений подальше от Дрейк-стрит, и я гарантирую вам долгую жизнь… Во всяком случае, более долгую, чем у бывшего вашего шефа.

* * *

«Держитесь подальше от Дрейк-стрит». Голос Мортона звучит как голос разумной осторожности. Но что делать, если иногда звучат и другие голоса?

Как раз тогда, когда я должен был бы находиться дальше от Дрейк-стрит, меня понесло именно на эту мрачную улицу, особенно мрачную в этот дождливый понедельник и в этот послеобеденный час, когда уже начинают сгущаться сумерки. И не только на улицу, но даже в темный подъезд штаб-квартиры.

— А-а, Питер! — приветливо восклицает шеф, поднимаясь из-за стола, чтобы подойти поближе ко мне и, главное, к передвижному бару. — Только что думал послать Ала за вами. Я уже начал скучать о вас. Садитесь. Ну, как мисс Грей?

— Не имею понятия.

— Не по-джентльменски, Питер, не по-джентльменски, — с укором качает головой Дрейк. — Бывает, слабую, беззащитную женщину нельзя оставлять одну.

— Я не нянька, мистер Дрейк.

Шеф смотрит на меня испытующе и безо всякой связи бросает:

— Вы не видели где-нибудь поблизости Марка?

— Не имел такого счастья, — отвечаю. И в свою очередь спрашиваю: — Надеюсь, это чистая случайность, что вы вспомнили о Марке, глядя на меня?

— Чистая случайность, Питер, — успокаивает меня Дрейк. — Я же сказал вам: вы мне еще нужны. Что вас привело сюда, Питер?

— Я хотел спросить вас, как обстоит дело с моим вознаграждением Я все еще не получил своих двух процентов, мистер Дрейк.

— Да, действительно, — признался рыжий. — Но что это вам вдруг понадобились деньги? И не думаете ли вы, что здесь, в моем сейфе, для них будет более надежное место, чем в вашем кармане? Вы же знаете, что такое Сохо, дружище. Как только разнюхают, что вы разгуливаете с крупной суммой в кармане, сейчас же кто-нибудь захочет ее пересчитать.

Он замолкает и смотрит на меня:

— Или собираетесь нас покинуть?

— Мне некуда идти, мистер Дрейк. Если не считать того скорбного места, куда вам однажды захочется меня послать.

— Я уже сказал вам, что вы мне нужны.

— Я думал по этому вопросу. И именно сегодня утром. И должен вам признаться, что пришел к обратному выводу. Как только вы убедитесь, что товар прибыл на место, вы потеряете всякий интерес к каналу. А соответственно и ко мне. И или уничтожите меня, или бросите на произвол судьбы. Причем второе очень сомнительно.

— О Питер! Вы сегодня в очень пессимистическом настроении. Наверное, из-за погоды. Эта погода даже на меня действует угнетающе.

— Я знаю, что вы достаточно уважаете деньги, чтобы легко расстаться с пятью тысячами фунтов, которые мне полагаются, — продолжаю я. — Поэтому я готов предложить вам маленькую компенсацию Возьмите деньги, а мне верните компрометирующие документы, которые хранятся в вашем сейфе, — фотографии и рукописи моего доклада о канале Эти документы и так вам уже не нужны, раз я сам вам не нужен.

— Ваше предложение соблазнительно, — кивает рыжий. — Но я всегда был устойчив перед соблазнами, дружок И невинные материалы, которые вы имеете в виду, останутся в моем сейфе, пока вы будете на этом свете. Что же касается денег, не беспокойтесь: вы их получите, только позднее. Вообще, я хочу рассчитаться с вами сразу целиком и полностью.

— Послав Марка дать мне расчет.

— Вы поистине оскорбляете меня этой вашей мнительностью, — говорит шеф, вставая из кресла и направляясь к письменному столу. Затем, вспомнив о чем-то, останавливается и бормочет про себя: — Но куда запропастился Марк?..

— Я бы не удивился, если бы вы его послали навестить Линду.

Он смотрит на меня рассеянно, словно размышляет над моей гипотезой.

— В сущности, вы недалеки от истины, Питер. Я действительно посылал его к мисс Грей, хотя совсем не за тем, что вы себе воображаете с присущей вам мнительностью Я просто послал его за нею. И поскольку он очень задержался, пришлось послать за ним Боба посмотреть, что же случилось. И представьте, в квартире нет ни Марка, ни мисс Грей.

— Ни крови?..

— Боюсь, что вокруг нас начали происходить странные вещи, — вздыхает Дрейк, не обращая внимания на мое замечание.

— Вы имеете в виду ЦРУ?

— Не знаю, кого вы имеете в виду, Питер. Зачем ваша Линда понадобилась ЦРУ?

И поскольку голубые глазки смотрят на меня с неприятной настойчивостью, приходится подсказать ему:

— Да, но, может, Марк нужен ЦРУ. Если на ошибаюсь, именно он ликвидировал Ларкина.

— А откуда ЦРУ знает, кто кого ликвидировал, дружище?

— Весь свет знает, каковы функции Марка на этой улице.

— Да, это в самом деле так, — кивает рыжий — И может, вы действительно непричастны к этим нелепым исчезновениям. Хотя это все же нужно проверить.

Он продолжает свой путь к столу, и я отлично понимаю, что, добравшись до него, он непременно нажмет кнопку секретного звонка. Поэтому я достаю из внутреннего кармана пистолет и командую.

— Ни шагу, Дрейк, если не хотите, чтобы я размозжил вам череп? Повернитесь сюда — и руки вверх!

Шеф лениво поворачивается ко мне и выполняет распоряжение На его красном лице написано глубочайшее изумление.

— Питер, Питер! И я дожил до этого!.

Делаю несколько шагов к двери, не спуская с него глаз, и задвигаю солидный засов. Затем приближаюсь к рыжему, на всякий случай ощупываю его и изымаю из заднего кармана миниатюрный браунинг. Что же касается ключа, который меня интересует, то он торчит в самом сейфе. Открываю дверцу и, продолжая держать Дрейка под прицелом, просматриваю содержимое сейфа, пока не нахожу интересующие меня материалы — фотографии, негативы и собственноручно написанный документ. И чтобы больше не обременять свой ум этими скромными документами, бросаю их в камин.

— Было бы замечательно, если бы вы могли уничтожить и себя таким же образом, — замечает шеф, наблюдая игру пламени. — Но вы едва ли решитесь это сделать. Так что и в этом случае мне придется вам помочь

— Вы даже не оценили, что я не взял ваших денег…

— Эта подробность ничего не меняет. Это форменный грабеж, мой дорогой А в нашей стране всякая кража наказывается с необходимой строгостью И особенно здесь, в Сохо.

— Боюсь, Марк уже никогда не будет к вашим услугам. По техническим причинам.

— Это ваша работа, Питер? — проницательно смотрит Дрейк… — Для всякой работы есть свои люди, — отвечаю уклончиво.

— Конечно. Так что найдутся и для вас.

— А о себе вы не думаете? — спрашиваю я, вороша каминными щипцами обуглившиеся остатки документов. — Вы конченый человек, Дрейк Несмотря на всю вашу опытность, вы не усвоили элементарное правило, что мелкий гангстер должен знать свое место и не мериться силами с теми, кто сильнее его,

Прерываю свое нравоучение, уловив стремительный жест Дрейка. Воспользовавшись моей заминкой с каминными щипцами, он не упустил случая нажать звонок, вмонтированный в ребре письменного стола. Обрушиваю на него удар, но не пистолета, а кулака. Рыжий падает и замирает на ковре

Поздно. Кто-то бесцеремонно нажимает на ручку двери, и я уверен, что это Ал, сопровождаемый, может быть, и Бобом. Наконец ручку оставляют в покое и начинается настойчивый стук в дверь, а затем и попытки ее взломать.

Бросаюсь к одному из двух окон. Последний шанс увидеть наконец, что скрывается за этими вечно спущенными шторами. Оказывается, скрывается унылый и уже совсем темный пейзаж какого-то заднего двора. Открываю окно, точнее, поднимаю его, потому что в этих лондонских домах окна поднимаются, как в старых железнодорожных вагонах. Расстояние до мостовой не более четырех метров, но этого вполне достаточно, чтобы сломать ногу. К моим услугам оказывается водосточная труба, и, не раздумывая более, я хватаюсь за нее и спускаюсь вниз.

Маленькая дверка ирдрт в подвалы здания, а оттуда, вероятно, и к Дрейк-стрит, но сейчас Дрейк-стрит не особенно меня привлекает, так что предпочитаю рискнуть перелезть через кирпичную ограду в соседний двор, а оттуда через узкий проход попадаю на улочку, параллельную Дрейк-стрит.

Решаю, что гостиница в Лондоне в любом случае рискованно, и отправляюсь в метро на вокзал.

Покупаю билет в Оксфорд. Поезд отправляется через четверть часа, так что выхожу на перрон и уже собираюсь войти в вагон, как вдруг чувствую чью-то руку на моем плече.

— Куда? — дружески спрашивает за моей спиной горилла.

К счастью, это не Ал и не Боб. Это одна из горилл Мортона, и один бог знает, как она меня нашла. Вероятно, караулила выход из Сохо на Пиккадилли.

— Хочу прокатиться в Оксфорд. Говорят, там замечательный университет.

— Что это вы заботитесь о своем образовании… — удивляется горилла. — Может, лучше сначала подумать о здоровье?

И чтобы доказать мне актуальность этой мысли, горилла упирает мне в лопатку дуло пистолета, спрятанного в кармане плаща. Следовало бы объяснить, что именно забота о здоровье заставляет меня ехать в старый Оксфорд, но какая польза ждать отзывчивости от животного, даже если оно в результате тысячелетней эволюции преодолело путь от обезьяны к человеку почти наполовину.

— Не тычьте мне в спину, — говорю. — Я боюсь щекотки. И что вы, вообще, прицепились ко мне?

— Объяснения потом, — рычит горилла — Сейчас идите к выходу.

Направляемся к выходу. Но когда проходим перрон и вливаемся в снующую толпу людей в вестибюле, я неожиданно бросаюсь в сторону, расталкиваю мирных граждан и молниеносно вылетаю из дверей, ведущих к стоянке такси Втискиваюсь в переднюю машину и бросаю.

— Королевская больница! Быстрее, пожалуйста!

Шофер принадлежит к тем флегматичным и невозмутимым субъектам, которыми не покомандуешь, однако, услышав слово «больница», быстро запускает мотор и нажимает на газ Бросаю беглый взгляд назад, чтобы убедиться, что горилла не преследует меня, и слышу голос человека за рулем:

— Вы уверены, что вас пустят в больницу в этот час, сэр?

— Надеюсь, — восклицаю. — Случай крайне спешный.

* * *

Сказанное — истинная правда. Я не думал, что Мортон так быстро установит наблюдение за мной, но раз это случилось, необходимо уйти от него хотя бы на короткое время, чтобы заняться делом, которое мне позднее, может быть, и не удастся сделать.

Отпускаю такси у больничного парка и иду пешком в обратную сторону, пока не замечаю зеленую неоновую вывеску маленькой гостиницы. Сняв номер на одну ночь, заказываю кофе и поднимаюсь к себе. В ящике письменного стола нахожу, как и ожидал, бумагу с бланками заведения, а также конверты. Сажусь и занимаюсь письменной работой.

Центр, естественно, будет уведомлен о прибытии товара открытками, которые я выслал. Но я должен дать информацию во всех подробностях об операции, о своих разговорах с Дрейком и Мортоном и о положении, в какое я попал, и которое, вероятно, окончательно лишит меня возможности отправлять новые послания. В сущности, одного короткого SOS было бы вполне достаточно, чтобы освободить меня от необходимости излагать факты по последнему параграфу, но я не охотник до драматических финалов.

Когда заканчиваю свое домашнее задание и допиваю четвертую чашку кофе, поданного сыном хозяина, бьет десять часов. Заклеив конверт, сую его в карман и спускаюсь вниз, рассчитываюсь под предлогом, что завтра очень рано должен уехать, прошу вызвать такси.

Такси привозит меня в тот квартал, где начался сегодня мой рабочий день. Освобождаю его на углу, затем несколько сот метров иду пешком, чтобы оказаться на соответствующей улочке и у соответствующего дома, в почтовый ящик которого и опускаю в первый и последний раз нечто, отличное по виду от жалких рекламных листочков. Мой заключительный доклад. Или, если хотите, прощальное письмо.

Моя миссия, в сущности, закончена. Остается нерешенной последняя задача, касающаяся меня самого: пора исчезать. Однако куда? И как? Моя виза давно просрочена, и Дрейк не соблаговолил ее продлить под предлогом, что, пока я служу у него мне ничего не грозит. Вернуться в отель к доброй Дорис просто немыслимо. Выехать из страны с таким паспортом тоже. А скрыться в какой-нибудь из далеких окраин означает рано или поздно оказаться в руках полиции.

Оказаться в руках полиции при других условиях был бы не самый скверный вариант. Поболтаться по участкам, пока власти не решатся выслать меня из страны. Но у ЦРУ длинные руки, и теперь, после того, как я в курсе многих дел, Мортон не даст мне ускользнуть из-под носа. И хотя я уничтожил некоторые документы из архива Дрейка, найдется предостаточно свидетельств и свидетелей, которые докажут мои связи с гангстером и обеспечат меня солидным сроком.

Выхода нет. И то, что в этот поздний вечерний час я свободно фланирую по ярко освещенной Чаринг-кросс, только видимость свободы, потому что все двери закрыты. Единственное, что мне остается, — ждать решения Центра. Такова предвари1 тельная договоренность. Хотя, когда происходила эта договоренность, финальная ситуация мне не казалась столь драматичной.

Ждать решения Центра. И я должен ждать его на том месте, где Центр рассчитывает меня найти. Правда, довольно ветреное место… Но за неимением ничего лучшего…

Останавливаю такси и называю адрес.

— Мистер Мортон ничего не говорил о вас, — сухо уведомляет меня горилла в полосатой жилетке, загораживая вход.

— Ничего. Вы ему доложите.

— Здесь не зал ожидания, чтобы приходить, когда захочется.

— Хорошо, завтра утром сообщу шефу, что вы не пустили меня к нему, — заявляю я и поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.

— Подождите, оставьте ваши фокусы, — останавливает меня лакей и идет докладывать.

Через две минуты он предлагает мне войти, сохраняя на лине неприязненное выражение.

Мортон, расположившийся у камина в клетчатом халате, не более приветлив.

— Мне не по вкусу ваше чрезмерное своеволие, мистер Питер, — цедит он сквозь зубы, не удосуживаясь предложить мне сесть. — Вопреки моим распоряжениям вы оказываетесь в Сохо, без моего разрешения пытаетесь улизнуть из города и ко всему прочему беспокоите меня в такой поздний час… Должен вам сказать, что подобное поведение я не склонен терпеть.

— Понимаю, — киваю я кротко. — Но именно затем я и пришел, чтобы рассеять недоразумения.

— Хорошо, рассеивайте, только покороче, — ворчит хозяин, все еще не предлагая мне сесть.

— Прежде всего должен сказать, что ваши слова о том, чтобы не возвращаться в Сохо, я воспринял не как приказ, а как совет. И поскольку у меня с Дрейком не закончен денежный расчет.

— Какой расчет?

— Но он мне не заплатил ни пенса за предыдущую партию, несмотря на торжественное обещание…

— Продолжайте.

— Так что я решил пойти получить деньги, пока не поздно К сожалению, он и на этот раз отказался уплатить и даже хотел науськать на меня своих горилл, но я сумел ускользнуть вовремя… И вот, ускользнув, я решил спрятаться на день—два в Оксфорде, а тут еще одна горилла хватает меня на вокзале Виктория и…

— Какая горилла? — недовольно спрашивает Мортон — Это один из моих людей, между прочим, из тех, которые привезли вас сюда в первый раз.

— Ну, если вы думаете, что те, которые привезли меня в первый раз, дали мне возможность тщательно их рассмотреть и что у меня было настроение их рассматривать…

— Хорошо, хорошо. Короче!

— Ну вот. Я ускользнул и обосновался в одной маленькой гостинице, даже прилег было отдохнуть, когда неожиданно сообразил, что, может быть, горилла, я хочу сказать, человек с вокзала Виктория, был вашим человеком, а не Дрейка. И я поспешил сюда, чтобы рассеять это неприятное недоразумение.

— Что это за гостиница, где вы обосновались?

Говорю ему название.

— Можете проверить по телефону…

— Не учите меня, что делать! — сердито обрывает меня хозяин.

Затем спрашивает обычным тоном:

— А о чем еще говорил с вами Дрейк?

Передаю ему ту часть разговора, которую, по моему мнению, ему можно знать.

— Значит, старый дурак немного обеспокоен?

— Очень.

— Это подтверждает, что он смотрит в оба, — бормочет как бы про себя Мортон.

Потом замечает вне всякой связи:

— Пистолет Марка не был найден в квартире вашей подруги…

— Пистолет у меня.

— Да? Но сюда запрещено входить с оружием, мистер Питер, — сухо уведомляет меня хозяин.

— Извините, я не знал вашего порядка, — говорю я, доставая пистолет и кладя его на столик рядом с коробкой сигар.

Мортон берет оружие и прячет его в карман халата.

— А теперь, что вы хотите от меня? Извиниться перед вами за то, что позволил себе усомниться в разумности вашего поведения?

— Хочу, чтобы вы приютили меня, — отвечаю я самым естественным тоном.

— О мистер Питер! — страдальчески разводит руками Мортон. — Но мой дом не гостиница!

— Да, но я боюсь, что люди Дрейка уже ищут меня и гостиницах или наводят справки по телефону. А вы не разрешаете мне уехать в какое-нибудь тихое местечко.

— Хорошо, хорошо, — уступает Мортон — Я прикажу Джону приготовить вам комнату для гостей Хотя такой гость, как вы, который вваливается с пистолетом…

«С двумя пистолетами», — поправляю я. Но про себя.

* * *

Провожу следующий день в непосредственной близости от улицы Мортона, убивая время в разных кафе недалеко от Марбл-Арч, сменяя их в неравные промежутки времени. Гулять по улицам, вероятно, было бы не так скучно. Однако при таком дожде…

К вечеру все же решаюсь пойти в дом к американцу, чтобы разрешить вопрос ночлега. Это, кажется, успокаивает гориллу, которая в течение всего дня следовала за мною, потому что она остается ждать меня на углу, скрывшись под черным грибом зонтика.

Другая горилла здесь, среди этих горилл человек чувствует себя как в зоопарке, с той лишь разницей, что там животных и людей разделяют решетки, — другая горилла в полосатой жилетке открывает мне дверь и на этот раз без унизительных вопросов провожает к своему господину.

— Ну, мистер Питер, — встречает меня добродушно Мортон, расположившись у камина с газетой в руках, — видимо, сегодня вечером я не буду иметь удовольствия спать с вами под одной крышей.

— Если вы решили меня выгнать… — произношу уныло.

— У меня нет никакого желания вас выгнать, — успокаивает меня хозяин. — Но я могу вам позволить вернуться в свой отель. И рад сообщить, что вам больше ничто не угрожает.

— Вы хотите сказать, что Дрейк…

— Именно это я хочу сказать, — кивает он — Ваш шеф был вызван сегодня в полицию за маленькой справкой. Думаю, речь шла о какой-нибудь невинной контрабанде… не наркотиков, а порнографии. В общем, его отпустили тотчас же после допроса. К несчастью, когда он возвращался в машине в Сохо, из какой-то другой машины в него стреляли и… счастливая смерть… убит на месте.

Он задумчиво смотрит на меня и замечает:

— Каждый из нас мог бы мечтать о такой смерти. когда придет время, конечно… желательно, чтобы это было позднее… Однако вас, кажется, этот вопрос не волнует.

— Он волнует меня ровно настолько, насколько и других смертных. Но я не вижу смысла терять время на составление проектов, как избежать неизбежного.

— Здесь вы правы, — соглашается хозяин. — Но поскольку неизбежное отдалилось от вас сейчас на почтительную дистанцию, предлагаю вам вернуться на Дрейк-стрит, как ее все называют, и устроиться в конторе своего бывшего шефа.

— Но там, наверное, полиция.

— Полиция уже закончила свою работу и убралась оттуда, забрав не только изобличительные документы на этого старого дурака, но и его людей Так что все чисто, а помещение уже арендовано нами. Как видите, мы действуем быстро..

— Я не сомневался.

— Вы будете сидеть в конторе бывшего шефа и принимать его корреспонденцию. Разумеется, мы могли бы следить за этой корреспонденцией и другим способом, но какой смысл грубо вмешиваться в работу британской почтовой администрации? Тем более если сбудутся ваши мрачные прогнозы о возможном провале операции, у нас возникнет нужда в вашей фирме. Поэтому ведите себя как наследник покойного, принимайте его корреспонденцию и поддерживайте связь со мной.

* * *

В начале ноября, в один вовсе не прекрасный, а дождливый день, неожиданно звонит телефон.

— Мистер Питер? — слышу я знакомый бас — Что бы вы сказали, если бы я предложил вам поужинать вместе? У меня для вас прекрасные новости.

— Я рад, что вы вспомнили обо мне, — говорю как можно любезнее.

— В таком случае ждите меня на углу Риджент-стрит и Пиккадилли. Буду ровно в семь. Черный «плимут».

Мы встречаемся точно в назначенный срок и едем в лабиринты южных кварталов, где останавливаемся перед двухэтажным зданием с каким-то второсортным кабаком. Нет, это не «Белый слон»!

Ужин проходит в полном молчании или изрекаются некие бесспорные истины, главным образом американцем.

— Этот ресторанчик довольно спокойный уголок, — говорит мистер Мортон.

Или:

— Этот моросящий дождичек, наверное, будет моросить до самого мая.

Лично меня долгие паузы и банальные фразы не особенно беспокоят, так как я знаю, что серьезные люди приступают к серьезным разговорам лишь за кофе. Так и происходит

— Я хотел сказать вам кое-что, о чем не говорят по телефону, — произносит наконец американец. — Груз был получен в Вене сегодня утром, и операция закончена.

Он бросает на меня беглый взгляд, чтобы оценить впечатление, которое произвела на меня эта важная информация. Встречаю ее с полным спокойствием и даже нахожу силы пробормотать:

— Слава богу!

Хотя для меня это означает «черт побери».

— Да, мистер Питер, вся эта долгая история завершилась, — говорит Мортон, отпивая кофе.

После чего добавляет:

— Естественно, не без вашей ценной помощи.

Тихий низкий голос звучит совсем безучастно. И может быть, именно эта безучастность, какой бы она ни казалась непринужденной, порождает в моем сознании сомнение Неужели столь долгожданная победа не вызывает никаких эмоций?

В конце концов, это, может быть, вопрос темперамента. Может быть.

Допиваем кофе в полном молчании. А когда американец расплачивается, решаю все же спросить:

— Это все, что вы хотели мне сказать?

— А вы что ждали? — смотрит на меня с любопытством шеф.

— Ничего особенного. Однако вы по телефону обещали «прекрасные новости», а пока я услышал только одну.

— Да, вы правы. У меня действительно есть и вторая новость, которую вы услышите немного погодя. Речь идет о вашем будущем. И на этот раз вы, я думаю, наконец-то оставите вашу подозрительность, хотя, бы по отношению ко мне. Я действительно позаботился о вашем будущем, мистер Питер.

Он смотрит на часы и замечает:

— Кажется, пора идти.

Не могу точно понять, как и куда мы едем, поскольку совсем не знаю этого района, а струи дождя так обильно стекают по лобовому стеклу, что дворники едва успевают его осушать. И когда машина наконец заворачивает в темный переулок и останавливается, не имею никакого представления о том месте, где мы оказались.

— Здесь мы встретимся с человеком, в чье распоряжение вы поступаете, — объясняет Мортон, выходя из машины.

Следую за ним, в то время как горилла остается за рулем.

Мы входим в темный подъезд какого-то большого помещения, которое скорее напоминает склад, чем контору для деловых встреч.

— Место несколько необычное для встреч, — говорит Мортон, словно прочитав мои мысли. — Однако, сами понимаете, речь идет о встрече особого характера…

Он ведет меня через ангар, в глубине которого — насколько позволяет судить полумрак — видны какие-то ворота. Но мы не достигаем ворот, а останавливаемся посреди помещения, и шеф роняет:

— Подождем здесь.

Я жду, предоставив американцу заботу поддерживать разговор.

— Вы оказались правы, Питер. Груз был точно пятнадцать килограммов.

— Рад слышать, — отвечаю.

— Вероятно, вам станет радостнее, когда я уведомлю вас о содержимом груза. Пятнадцать килограммов чистого крахмала, мистер Питер.

— Вы сверены? — спрашиваю я, не слишком стараясь разыгрывать изумление.

— Абсолютно. И текст шифрограммы еще в моем кармане. Я бы показал вам, если бы это имело смысл.

— В сущности, все возможно, — произношу после небольшого раздумья. — Старый Дрейк уже сыграл однажды такую шутку. Только тогда было, кажется, десять килограммов крахмала.

— Да, я знаю, — кивает Мортон. — Однако теперь это штучки не старого Дрейка. И у нас есть точные сведения, что из исходной точки в Варну был направлен героин, а не крахмал. И совершенно очевидно, что героин превратился в крахмал после прибытия в Варну.

— Странно…

— Странно, может быть, для нас. Но не для вас. Впрочем, и для нас сейчас странное становится легко объяснимым.

— Не смею вмешиваться в ваши гипотезы, — говорю я. — Могу повторить лишь то, что сказал в свое время Дрейку: мои люди совершенно не интересуются вашим героином. По той простой причине, что у них нет никакой возможности использовать этот героин в Болгарии.

— Знаю, знаю, я уже слышал об этом от вас, — с легким нетерпением замечает Мортон. — И даже некоторое время был склонен верить. Только это время безвозвратно ушло мистер Питер.

Он смотрит на меня в упор, и его тяжелый взгляд излучает откровенную неприязнь:

— Мы думали, что имеем дело с бандой контрабандистов, в то время как, в сущности, имели дело с вашей разведкой… Это наша ошибка… Признаю, роковая ошибка.

— Разведка? — спрашиваю наивно. — Вы думаете, разведка будет терять время ради какого-то груза наркотиков?

— Однако и вы допустили роковую ошибку, мистер Питер, — продолжает американец, пропуская мимо ушей мои возражения. — Правда, вы очень удачно внедрились в тыл противника. Но вы не позаботились обеспечить надежный выход из игры. И сейчас вам придется за все заплатить. Или получить по заслугам, если вы предпочитаете это выражение.

Он умолкает, смотрит на часы, затем в конец помещения, тонущего в полумраке, и замечает:

— Думаю, что человек, о котором идет речь, должен подойти с минуты на минуту. А пока воспользуюсь случаем и дам вам последний шанс, которого вы, правда, не заслуживаете. Бросим ли мы вас на произвол судьбы или дадим место в нашей системе, это будет решаться наверху. Но в моей власти оставить вам жизнь. Я полагаю, вы понимаете, что вам грозит ее потерять.

Значит, все же есть маленькая дверка — следовало бы сказать себе. И если я не говорю этого, то потому, что ясно сознаю, что эта воображаемая дверка — мираж для дураков.

В этот момент мне кажется, что в глубине помещения появляется какой-то смутный силуэт. Этот смутный силуэт возник на секунду и исчез за ближайшей бетонной колонной. Может быть, мне просто показалось, но вряд ли, ибо замечаю, что и взгляд Мортона обратился туда же.

— Итак, я готов подарить вам жизнь, мистер Питер, — возвращается к прерванному разговору американец. — При единственном и неоспоримом условии: вы расскажете нам все с самого начала и до конца. С фактами, техническими подробностями и, главное, назовете имена. Совсем просто, правда?

— Действительно, — спешу я согласиться. — Но только в том случае, если бы я располагал необходимой информацией. А я ею не располагаю. И просто не вижу, как я мог бы заслужить высокую честь, которую вы мне оказываете, принимая меня за кого-то совсем другого, кем я не являюсь в действительности.

— Бросьте болтовню! — перебивает меня Мортон, не замечая, что я, вроде бы бесцельно переминаясь с ноги на ногу, незаметно приближаюсь к нему почти вплотную. — Скажите прямо: да или нет!

— Вы сами понимаете, сэр, что я сейчас горю желанием сказать «да». Но после моего «да» начнутся вопросы, и я буду вынужден лгать, а поскольку моя ложь будет касаться области, которая для меня терра инкогнита…

— Не двигайтесь! — предупреждает меня американец, уловив на этот раз мои маневры.

И, повысив голос, кричит:

— Идите сюда, дорогой! Мистер Питер хочет вас видеть!

И не успевает заглохнуть эхо этого призыва, как из-за бетонной колонны бесшумно появляется фигура худого мужчины в черном плаще и черной шляпе с каким-то черным предметом в правой руке. Мужчина лениво смакует вечную жвачку, глядя на нас неподвижным взором. Чрезвычайный и полномочный посол смерти.

— Не двигайтесь! — звучит новый приказ. Но теперь это уже мой голос. Поскольку в то мгновение, когда Мортон позвал Марка и бросил взгляд на противоположную колонну, я встал за его спиной и упер в нее дуло пистолета. Маневр, который я обдумывал в течение всего разговора с полным сознанием его бессмысленности. Ибо даже если допустить, что мне каким-то образом удастся выбраться из этой гробницы, передо мной тут же возникнет вопрос: а дальше что?

Американец в первый момент как будто все еще не осознает своего положения и даже машинально тянется к заднему карману, так что приходится повторить несколько строже:

— Не двигайтесь, Мортон! Иначе выпущу вам в спину всю обойму! Причем из пистолета старого Дрейка.

При этих словах, во избежание возможных неприятностей, сую руку в задний карман американца и достаю оттуда пистолет.

— …Старого Дрейка… — слышу эхо собственного голоса.

Но эхо, повторенное не стенами помещения, а Марком.

— Вы убили старого Дрейка, да?

В первый момент думаю, что вопрос относится ко мне, но это маловероятно, так как темные, лишенные выражения глаза убийцы остановились на американце. И тогда я понимаю, что все же одно существо было привязано к покойному гангстеру. И это существо — человек в черном плаще и с куриными мозгами, посол смерти.

Рука Марка медленно поднимается, и дуло черного предмета направляется на Мортона, которого я использую как живой щит.

— Не играйте с оружием, Марк!.. Что на вас нашло?.. — взвизгивает в панике американец, внезапно переходя с басового регистра на более высокий.

Ответ противника краток, но категоричен: два выстрела, звук которых смягчен глушителем. Результат налицо: грузное тело передо мной покачнулось, и я хватаю его под мышки, чтобы удержать перед собой, потому что пистолет Марка все еще направлен в нашу сторону и, очевидно, пришла моя очередь.

Удержать его… Но попробуйте удержать стокилограммовое тело после того, как оно превратилось в инертную массу… Оно сползает, становясь все более тяжелым и все более выскальзывая из моих рук…

Еще секунда — и буду совершенно беззащитен перед пулями убийцы «Надо было стрелять в него первым и незамедлительно», — мелькает мысль…

И это, вероятно, была бы моя последняя мысль — довольно грубая для такого трогательного момента, — если бы неожиданно из-за колонны не возникла чья-то рука, которая решительным, не терпящим возражения движением обрушилась на темя Марка. От этого темени, вероятно, ничего бы не осталось, если бы не смягчающее действие шляпы. Вот почему так полезно носить шляпы.

Не знаю, нужно ли добавлять, что вслед за упомянутой рукой из-за колонны появился сам Борислав.

* * *

Мы уходим не обычным путем, где у входа сторожит горилла в «плимуте», а через отверстие, зияющее над Темзой, под которым в стену вделана лесенка из металлических прутьев

В полной темноте спускаемся на землю, перебираемся в соседний, заставленный грузовиками переулок, оттуда попадаем на маленькую узкую улочку, где Борислав оставил свой «форд» В дальнейшем на протяжении всего пути мы используем исключительно современные средства передвижения, пока не добираемся до парохода, который вскорости покидает Темзу…

— У тебя сигареты есть? — спрашивает Борислав, словно мы находимся не посреди Темзы, а в кабинете генерала.

Он бесцеремонно запускает пальцы в мою пачку, берет сигарету, закуривает и некоторое время жадно затягивается, как делают все заядлые курильщики, бросившие курить.

— Я следил за этим Мортоном еще с утра, — объясняет мой друг, опускаясь на скамейку — Мы ведь знали, что сегодня утром станет известно о провале операции и что Мортон сейчас же будет уведомлен. А раз он будет уведомлен, то сразу же возьмется за тебя. Значит, приведет меня к тебе.

— Логично, — замечаю я.

— Да, но я все время боялся, что, пока я шатаюсь вокруг дома этого типа, какой-то другой тип сводит с тобой счеты…

— Это тоже логично, — признаю я. — Но не 3Ht. ro, говорил ли я тебе, что мой девиз: «Умирать — лишь в крайнем случае».

— …И только когда «плимут» остановился на Риджент-стрит и взял тебя, я почувствовал облегчение.

— Интересно все же, как произошел провал… — задаю я вопрос скорее себе, чем ему.

— Думаю, это был настоящий цирк. У нас есть сведения, что предварительно были подготовлены репортажи с небывалой сенсацией: «Коммунисты травят свободный мир…», «Героин — тайное оружие социалистической Болгарии». Представляешь себе: журналисты, телевидение, кинокамеры… И вдруг — пятнадцать килограммов крахмала.

Он умолкает, чтобы покрепче затянуться сигаретой, и потом добавляет:

— Однако это только первая часть провала. Вторая уже готовится с использованием кучи документов: справок, снимков и прочее. Но об этом — завтра.

— Ты напомнил мне этим «завтра» одну песню, — замечаю я. — И одну даму. Нужно все же проститься с этой дамой…

— Проститься… У тебя есть голова на плечах?! — изумляется Борислав.

— Ты очень прозаично смотришь на жизнь, Борислав, — одергиваю я его — У человека бывают воспоминания.

Но Борислав, привыкший к подобным замечаниям, не отвечает, решительным жестом он бросает в реку окурок почти до фильтра докуренной сигареты. Затем плотнее запахивает плащ и, подняв глаза к небу, озаренному электрическим сиянием, констатирует:

— Опять дождь.

Перевод с болгарского Т. Мацневой и Ю. Лубченкова.